«Миллион лет назад здесь, возможно, не было реки, а спустя ещё миллион лет снова не будет, но и через миллион лет здесь будет Человек или, во всяком случае, какое-то существо, которому не безразличен мир»

Выразив это суждение, Клиффорд Саймак по своей доброте, возможно, и не понимал, что в первую очередь он написал о себе. Этот автор — Человек с большой буквы. Один из самых светлых писателей, которых я встречал. Если бы он жил в своём романе и входил в галактическое содружество, то, я уверен, Саймак принадлежал бы к расе сияющих.

Планируя ознакомиться с произведениями Саймака, роман «Пересадочная станция» я воспринимал как что-то простоватое, не ждал от него ничего особенного. Подумаешь, в каком-то домике в глуши находится пересадочная станция. Подумаешь, житель этого дома общается с путниками из других миров. Что же здесь может заинтересовать? Боже, как же сильно я ошибался...

По существу, «Пересадочная станция» — роман-рассуждение. Буквально после каждого действия или события идёт значительный внутренний монолог главного героя — смотрителя станции Инека. Человека, оказавшегося на перекрёстке загадочной галактики и матери Земли. Видевшего войну и глупость, познавшего безграничное величие галактических рас, верящего в людей, и всё так же преданно любящего красоту природы своей родной планеты. По ходу всего произведения Инеку приходится отвечать самому себе на невероятно сложные вопросы. Главными причинами его внутренних споров является безмерная любовь к человечеству и тоскливое предчувствие того, что земляне не ещё готовы к такому шагу...

В данном романе удивительны все открытия Клиффорда Саймака: и люди-тени — как воплощение иллюзий и грёз каждого человека; и галактическая раса математиков — вечно находящихся в жидком состоянии (ведь они варятся в собственном соку); и инопланетные сиятели — как люди, которые освещают нашу жизнь своим теплом и светом; и конечно же энергия духовности и Талисман — как некая первооснова мира, дающая любовь, мир и спокойствие всем существам во Вселенной. Здесь, пожалуй, не могу не процитировать чувства, возникшие у Инека при ощущении действия Талисмана:

«Охватившее его чувство не поддавалось описанию: было в нём что-то от материнской любви, и от гордости отца, и от обожания милой сердцу женщины, и от товарищеской верности, и ещё многое-многое другое. Это чувство приближало далёкое, а сложное делало простым и понятным, оно уносило прочь страх и печаль, хотя в нём самом тоже звучала нотка печали — словно бы от понимания, что никогда в жизни не будет больше такого возвышенного мгновения, что в следующую секунду оно уйдёт безвозвратно и отыскать его уже не удастся. Однако мгновение длилось.»

Но даже счастливый конец романа не может затмить нечто непобедимое, всегда сопровождающее главного героя, — одиночество. Ведь даже сейчас, когда всё сложилось как нельзя удачно, мы прекрасно знаем, что где-то там, на одинокой поляне, стоит дом, и в нём живёт и работает человек — смотритель пересадочной станции.

Ставлю себе цель: докопаться до бо́льшего количества слоёв и аспектов, чем традиционно приписываются этому Великому произведению, так как, забывая об остальных сторонах романа, он по недальновидности обедняется. А этого допустить нельзя.

1. Путь наверх.

Что же обычно принято считать самым первым и самым важным аспектом романа (подчёркиваю «принято»)? Да тот факт, что «Мартин Иден» Джека Лондона, к сожалению, стал одной из тех книг, по которым странные люди учат неопытных людей как стать успешными и богатыми. Иными словами, говорят они, «Мартин Иден» — это история пути наверх. Пути тернистого, голодного, одинокого, спотыкающегося, дойти до конца по которому возможно лишь несколько раз упав и не единожды потеряв веру в успех. Что ж, весьма красиво, достойно и... я даже не скажу, что чрезвычайно пафосно, потому что такое самопожертвование и стремление всегда должно заслуживать похвалы и какого-то признания. Но это ведь не всё, уважаемые любители успеха и фанаты миллионов:) Далеко не всё...

2. Творческий процесс.

«Во мне столько всего, о чем я хочу сказать. Но все это так огромно. Я не нахожу слов, не могу выразить, что там внутри. Иногда мне кажется, весь мир, вся жизнь, все на свете поселилось во мне и требует: будь нашим голосом. Я чувствую, ох, не знаю, как объяснить… Я чувствую, как это огромно а начинаю говорить, выходит детский лепет. До чего трудная задача – передать чувство, ощущение такими словами, на бумаге или вслух, чтобы тот, кто читает или слушает, почувствовал или ощутил то же, что и ты. Это великая задача.»

Кроме этой цитаты Джек Лондон вложил огромное множество мыслей и позиций по поводу работы творца. Чем творец пользуется. Какие ищет ходы для идей. Что хочет сказать между строк. С какими препятствиями сталкивается: от редакторов, как неудавшихся писателей, до самых близких людей, которые не могут прыгнуть на твою высоту. Здесь очень много всего, и это нужно просто читать и прочувствовать вместе с Мартином Иденом. Скажу только, что после перечитывания я нашел для себя настоящую загадку, темную лошадку произведения — Расса Бриссендена. Этот персонаж, этот художник жизни настолько колоритен, что диву даешься, плюс относиться к нему равнодушно невозможно. Говорят, его прообраз — Шарль Бодлер. Интересно...

3. Цветы для Элджернона = Мартин Иден.

Иными словами, очень упрощая, это некое горе от ума. В обоих произведениях мы видим обаятельное для окружающих простачество, которое постепенно и неуклонно трансформируется в колоссальный интеллект и презрение ко всем окружающим, как к людям «неспособным понять». Интеллект (или ум, здесь нет смысла разграничивать данные понятия), к большому сожалению, по убеждению этих двух авторов ставит зависимость между ним и отношением к окружающим людям. Что Чарли Гордон начинал всё чаще взрываться и выходить из себя, потому что его не понимали, не могли догнать мысль, что Мартин Иден, сначала с пылом и усердием старался доказать всем свою позицию, но тоже сталкивался с непробиваемой стеной узости мышления. Насколько эта зависимость точна? Конечно, в душе хочется сказать, что не должно быть такой зависимости, что чрезвычайно умный человек должен обладать ещё одним свойством — мудростью, то есть терпимостью и определённой долей стоицизма к окружающему миру. О, кстати! Кажется, я пришёл в своей голове к компромиссу, мысль следующая: рост ума будет негативно влиять на отношение к людям в том случае, если этот рост происходил необычайно стремительно. Думаю, никто не будет спорить, что молодые люди, отличающиеся умом, чаще, чем люди постарше, смотрят на окружающих «интеллектуально свысока». Это проблема, опять же, стремительного роста знаний при слабом росте нравственности и человеколюбия.

В этом же пункте хотелось бы поговорить о финале романа... Удивительно то, насколько часто встречаются мнения, что роман якобы «сдулся» к середине и в финале вообще оплошал, ведь главный герой всего добился. Вот на такие мнения, простите, хочется ругаться долго и рьяно:) Неужели непонятен посыл автора? Неужели не ясно, что настолько отдалившись от общества, обратного пути уже нет? Или вы как хотели — чтобы он стал миллионером и в конце изобрёл айфон? Так что ли? Нет уж. Лично я, допустим, прекрасно помню все падения Мартина Идена, всю казавшуюся безысходность при несомненном таланте его рассказов. Естественно, главный герой ставил вопрос: «Почему эти рассказы не публиковались до периода известности? Они ведь остались прежними, изменился лишь мой статус.» В дальнейшем это умножалось на лесть и обиду от того, что сейчас относятся иначе, чем относились, когда по сути-то он и был тем, кто написал эти первые рассказы. Оглушительная обида за людскую слепоту. И Мартин Иден считает, что невозможно жить в этом мире, так как его собственный мир идеалов рухнул.

4. Теория и практика.

«Они изучали жизнь по книгам, в то время как он был занят тем, что жил.»

Вечный вопрос, полагаю. Обычно имеется перевес одного над другим, что-то в человеке преобладает, исходя из его сути, либо условий прожитой жизни. Мартину Идену посчастливилось окунуться в обе среды — и в роли морского весельчака-гуляки, и в роли учёного-философа-писателя. Просто-напросто поэтому его не понимают ни в одном лагере, ни в другом. И Джек Лондон не даёт точного ответа, какой из двух лагерей лучше, он просто говорит о великой силе сопряжения их двух. В данном романе человек «повидавший жизнь» примеряет вторую роль человека «почитавшего книги». А забавно то, что в романе «Морской волк» того же автора происходит обратный эффект — из «почитавшего книги» в «повидавшего жизнь». То есть переход возможен, и он велик. Вот только в реальности этот переход случается крайне редко, обычно человек не способен перестроиться под совершенно иную парадигму.

5. Большой человек и маленькое общество. Спенсер.

Социальный дарвинизм, верно? В обществе так же существует естественный отбор, как и в животном мире. Везде побеждает сильнейший. Мартин Иден своим трудом и упорством доказывает своё право на существование. Его методы теперь не кулаки, а аргументы и доводы. В любом случае, он сильнее каждого из них по отдельности. Но вот такой вопрос: сильнее ли он всех их вместе взятых? Сможет ли лев устоять против стаи гиен? Как мы видим, главный герой пробивается в свет, но Ломается, именно Ломается. Да, он добился результата, но он и увидел, как всё устроено. Раньше ему представлялись великие цели и вселенская справедливость, отзывчивая к просящему. Но теперь стало очевидно, что общество ломает под себя самых крепких и высоких индивидов.

6. Любовь и одиночество.

«Все в мире непрочно, кроме любви. Любовь не может сбиться с пути, если только это настоящая любовь, а не хилый уродец, спотыкающийся и падающий на каждом шагу.»

Немного отвлекаясь, скажу, что великая радость тому, кто встретил настоящую прекрасную любовь. Ведь настоящая любовь сделала бы Мартина Идена совершенно другим человеком. Ему просто Пришлось стать сильным и чёрствым, потому что он был сам по себе один. Одиночество — тяжелая ноша. Возможно, оно и привело главного героя к такому исходу. А что же было у него с Рут? Не могу сказать, что чувствовала Рут, но что-то довольно детское, чувство, сравнимое с тем, как нянька успокаивает и убеждает малыша в том, что он молодец. Что-то вроде опеки. А что чувствовал Мартин Иден? Я считаю так: Рут была его музой, его целью. Он хотел быть достойным её, выйти на её уровень, доказать ей и всему свету, что он может. И когда нити, удерживавшие их ранее, потеряли своё значение, тогда и пошли их отношения под откос, потому что их изначальные установки и видения друг друга были неправильными. Очень печально было читать тот момент, когда Мартин Иден понял, что Рут — просто аристократическая пустышка, как и все они, напичканная знаниями от дорогих учителей, и что её имеющийся уровень саму девушку вполне устраивает, она не видит смысл в росте. Это отсутствие стремления также больно ударило по главному герою.

7. Великолепная автобиография.

Думаю, это прекрасный пункт для завершения анализа. Джек Лондон вызывает поистине огромное уважение. Эта мысль пришла мне в голову, когда на днях я послушал лекцию Дмитрия Быкова о романе «Мастер и Маргарита»: он говорит, что роман был написан для одного читателя — для Сталина, и что это собственно не стиль Булгакова, что остальные произведения написаны совершенно в другой манере. Но вот курьёз... Самое несвойственное стилю автора произведение приобрело бесспорно наибольшую известность. Если все предыдущие положения верны, то что бы сказал об этом сам Булгаков сейчас? Вот это и натолкнуло меня на мысль, что эталоном в вопросе передачи своего «Я» практически из первых рук, учитывая наибольшую популярность именно этого романа, является Джек Лондон. Его произведение — подробный и хронологический анализ собственных проблем и размышлений, стремлений, успехов и падений. Это эталон. Писатель рассказал нам свою историю, и она читается намного интереснее любого выдуманного сюжета. Не потому, что она именно автобиографична, а потому, что эта история живая...

Великая Книга, обязательная к перечитыванию.

Четвертый час ночи. И прежде чем постараюсь детально разобрать интересующие меня моменты романа, необходимо сказать о двух глобальных вещах.

Во-первых, я начинаю прослеживать некую тенденцию тех фантастических романов, которые весьма-весьма фантастические по своей жанровой принадлежности, но которые смогли вырваться в ранг мировых шедевров «вне любого жанра». Я говорю о таких вещах, как «Солярис» Лема, «Лангольеры» Кинга и, собственно, «Убик» Дика. Сейчас поймёте, почему они и почему их так немного. Но сразу же, согласитесь, эти вещи способен «заценить» любой читатель, пусть и критически относящийся к фантастике. А дело здесь, на мой взгляд, в простом жанровом элементе — детектив. Как персонажи «Лангольеров» искали разгадку, что происходит и что это за мир, как Крис Кельвин искал разгадку Соляриса и событий, происходящих на корабле, так и основной всё-таки персонаж Джо Чип пытался найти ответ, где он и что нужно делать. Без этого подпитывающего детективного элемента, задающего драйв и напряжение, названные мной книги не стали бы такими яркими вспышками. Да, они не в самых-самых топах популярной литературы, но для тех, кто их прочел, ощущение почти всегда пушечное.

Во-вторых, «Убик» вновь похож на «Солярис» Лема, но еще другой стороной: в нём слишком много всего, всякого рода мыслей и смыслов. Из-за этого в принципе можно потеряться. Когда я читал «Солярис», то практически после каждой главы рождались мысли на пару абзацев, потом начиналась следующая глава, идущая дальше, это было издевательство, честно говоря:) В «Убике» не столько психологии и вопросов понимания мира (хотя...), сколько заложено в нем литературных открытий/прозрений автора, нашедших отклик в будущем. И если же всё-таки попытаться вычленить стержневую идею каждой из этих напичканных до отказа идеями книг, то я бы сказал, что «Солярис» — о понимании себя, а «Убик» — о смерти. Конечно, выглядит такая характеристика крайне блекло, но для себя уж надо было определиться с кратким обозначением, это было непросто.

Теперь более детально.

Вклад.

«Убик» похож на: «Город» Саймака, «Лангольеров» и «11/22/63» Кинга, на «Вести из Непала» Пелевина, на фильмы «Начало», «Матрица» и «Господин Никто». Понятное дело, на каждое из названного лишь отчасти, и, естественно, «Убик» был написан раньше всего указанного (кроме Саймака). Этот роман — настоящий кладезь идей и миров. Это я еще не упомянул про сериал «Черное зеркало» и серию мультфильма «Рик и Морти», когда они бегали по симуляции, а Рик пытался не выдать инопланетным хитрюгам рецепт концентрированной темной материи. И вот теперь мне понятно, какой величины был и остается этот Автор, сколько он всего выдумал, как научил читателя по-новому мыслить, что подарил мировой культуре. Также в этом абзаце не могу не упомянуть, что при чтении Дика вообще не раз думалось, что Виктор наш Пелевин его читал, и много. Погуглил — оказалось, правда, Виктор Олегович очень ценил Дика. Всё сошлось.

Стержневая идея.

Как уже упоминалось выше, для меня центральной идеей «Убика» является тема смерти. Во-первых, общество будущего отодвигает смерть, создавая мораториумы, помещая людей в саркофаги, даруя им полужизнь — некое состояние забытья, долгого сна, пробуждать из которого умершего могут родственники, общаясь с ними через наушники. В остальное же время умершие видят сны, погружаются в коллективный иллюзорный мир, склеенный соседями по мораториуму посредством совместного энергетического поля. Но время полужизни не вечное, оно тоже ограничено. То есть что получается? На примере Эллы заметно, что дела корпорации мужа уже не так ее интересуют, и это логично, закономерно: она не вплетена в ежедневную рутину фирмы, она не чувствует ответственности за успех предприятия, за благополучие сотрудников. Иии... вот здесь надо быть очень честными с собой... ей по большому счету уже абсолютно наплевать, что происходит на поверхности, в живом мире, у нее здесь свой неосязаемый (конечно же, осязаемый! мы-то из романа это хорошо помним) мир, а в тот первоначальный она никогда не вернется. И ужас в том, что это уже совершенно другой человек, чужой — вот что страшно. В состоянии мораториума можно откровенно послать тех родственников, которые с тобой связываются, но тогда они быстренько выпустят твоё «время», во-первых, а во-вторых, надо же кому-то из общины спящих интересоваться делами на поверхности, и лучше новости узнавать из первых рук, чтобы не спутать их с какой-нибудь галлюцинацией или грёзой из соседнего саркофага. Что имеем в итоге? Попытку убежать от смерти, как всегда. Оттянуть момент полного ничто, поставив перед ним, как перед тараном, еще одну хрупкую досочку, дабы подольше оставаться за воротами. Но проблема-то в том, что в состоянии полужизни, возможно, и хорошо, да, но возможно, и гораздо хуже, когда бежишь, сам не зная зачем и куда, не уверенный в реальности того, что с тобой происходит, пытаешься выжить, цепляешься... а потом вдруг узнаешь, что ты, к примеру, просто персонаж компьютерной игры. И ты начинаешь ощущать эту давящую рамку вокруг тебя, не сбежать и не умереть. Вспомнилась нулевая серия третьего сезона «Черного зеркала», про Рождество, где сознание человека оставили в иллюзии, в квази-комнате, и ускорили воспроизведение так, что его сознание пробыло там сотни или тысячи лет. И тут ответ очень простой, что же лучше, умереть или довериться чему-то настолько шаткому и зависимому от разных факторов, как мир полужизни.

Кто такой убик?

Убик — это аэрозольный баллончик, рекламируемый главному герою где ни попадя. Забавно, что в мировоззрении/представлении Ранситера столь важная субстанция выглядит и подаётся в столь коммерческой форме. А если серьезно, Убик — это субстанция жизни. Вода, логос, монады — что угодно, не суть важно. Убик — это то, что не даёт загнуться миру полужизни в смерть, тому, кто уже на пороге смерти, если на него не побрызгать убиком. И снова минутка честности: умирает всё, и всегда, рано или поздно. И этого не избежать. Но блин, Филип Дик поступил нечестно, даровав своим персонажам такой вот волшебный убик, он не прав, но ничего сделать с этим я не могу, такой уж он, видимо, гуманист. Остается разобраться только с тем, зачем это ему. А всё для того же, что и в «Андроидах...» мерсеризм, — для того, чтобы не лишать человека надежды. И на данный момент я считаю, что аэрозольный баллончик «Убик» — это надежда. Без нее все члены команды передохли бы, как мухи, и ничего, и хрен бы с ними. Но, видимо, человек — это то существо, которое заслужило право надеяться, пусть и быть обманутым этой надеждой, но всё равно надеяться.

Твисты миров.

По количеству и качеству твистов этот роман точно обыгрывает «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» и «Помутнение». Своего рода, ныне действующий лидер. Небольшая проблема в том, что мир-то достаточно скользкий, и чтобы в нём прежде устаканиться, требуется немало времени, и уж тем более неслучайный читатель знает, что в очередной книге Филипа Дика реальность его кинет через бедро. Это были краткие восторги твистами. Теперь очень важная для меня часть отзыва — понимание концовки и разгадка уровней реальности. После нашумевших откликов во Вконтаке в группе по Филипу Дику о великой мощи 17-той главы, я был немного подготовлен... Потом, перевернув последнюю страницу и увидев, насколько короткая эта 17-тая глава, я мобилизовал все мозговые центры на готовность к бою. И... Я завис. Я несколько минут не мог уложить в голове, как Джо гуляет в мире Ранситера, когда Ранситер живет в мире самого Джо? Либо ранситерский Джо ненастоящий, тогда смысл в его метаниях теряется чуть больше, чем полностью, либо же передо мной две матрешки, где каждая должна быть и меньше, и больше другой — а это невозможно. Но мне был приятен этот ступор. Но в итоге в голове всё разрулилось и вот, как это выглядит на самом деле:

Прочие идеи.

Нуу... мелких деталей вроде рассыпающихся предметов или монет с профилем главы корпорации так много, и они такие запоминающиеся, что роман пёстр, словно комната подростка. Здесь и пугающий мальчик Джори, повелитель мира полужизни, злой, эгоистичный, готовый сожрать ни в чем не повинных людей. И мир телепатов и антителепатов, прогностов и антипрогностов — как некое подобие современного проявления промышленного шпионажа, когда влезть в секреты фирмы становится всё сложнее (фильм «Начало» подойдёт только в этой части романа). И девушка Пат, способная менять варианты прошлого — мне она, кстати, показалась наименее интересной и нужной, будто лишнее запутывание сюжета, ибо понять ее способности мне было, ну, очень трудно, как и многим сотрудникам фирмы, к слову:) И всё же главной идейной вишенкой остаются саркофаги и полужизнь. А главной сюжетной — твисты вокруг реальности, основанные на той же полужизни. Плодотворную тему нашел Филип Дик, ничего не скажешь.

Страница «Игры Эндера» — кажется, наиболее подходящее место, чтобы сказать пару вещей об отзывах фантлаба. Я очень люблю этот сайт. Он чрезвычайно удобный (поиск по фильтрам, издания, да и в целом) и собирает вместе большое количество умных и не особо случайных людей, ведь засидеться на нем можно лишь целенаправленно, нежели на том же ливлибе, где качество отзывов/рецензий, на мой взгляд, похуже. Как раз из-за массовости и эм.. солянки категорий пользователей. Но есть парочка нюансов, которыми хотел бы с вами поделиться. «Игра Эндера», повторюсь, здесь как ничто другое к месту.

1. Критические отзывы. У пользователей фантлаба какая-то мания любить отрицательные отзывы. И чем более негативный (хотя обычно без грубостей), тем лучше. Об этом свидетельствуют количество плюсов на них и частое выделение в лучших отзывах недели. В итоге можно неслабо удивиться, читая первую по рейтингу страницу отзывов на «Игру Эндера», практически полностью состоящую из негативных мнений, и при этом видеть среднюю оценку 8,44 при нескольких тысячах голосов. Не хочется распыляться банальностями, мол, критиковать легко, и всё такое. Вероятно, такие отзывы полезны с той точки зрения, что они могут сразу указать не читавшим книгу на ряд ее недостатков, и если планирующий прочесть готов принять эти примерные недостатки, то тогда можно приступать. Но гораздо хуже, когда недостатки надуманы, или отражают личную позицию лаборанта, которая под тяжестью количества плюсов возводится в объективное общее мнение. Да, чуть не забыл: так забавно наблюдать, как в конце подобных отзывов приписывается такого рода предложение: «Сейчас на меня полетят минусы...», «Минусуйте, если хотите, посмотрим, сколько вас, не готовых воспринять критику» и т.п. Прием проще простого, на который, как иронично, летят горы плюсов:)

2. Предвзятость, которая, на мой взгляд, не должна быть свойственна любителям фантастики. Здесь подходим к содержанию. Значительная часть рецензентов обвиняет книгу в русофобии, и это меня поражает. Перед прочтением был готов и, что называется, навострил ушки, настроил локаторы на поиск русофобии. Но ее там нет, друзья. Есть содружество государств, да, оно во главе с США. Цель объединения — война с жукерами + недопущение мировой войны. Как итог — глобализация, которую мы наблюдаем, собственно, и сейчас в реальности. Идем далее. Время написания романа — 1985 год, конец холодной войны. Роман о войне (с жукерами!) в самых-самых различных ее аспектах, одним из которых будет война внутри одной команды, одного вида, одной планеты. И закономерно, что американец, если пишет о войне и противостоянии, как явлениях, американец, которому нет нужды критиковать своё государство обозначит внутренним противником содружества стран то государство, которое было главным противником в реальности во время холодной войны. То есть ничего личного, понимаете? Была бы ситуация с Китаем, был бы указан Китай. Был бы главным оппонентом Египет — значит Египет. Вот и всё. А не из-за того, что там русские какие-то не такие, или что они самая агрессивная нация, это был бы настоящий треш. Еще один моментик... Американский автор пишет в своей стране, во время холодной войны. Вспомните, как в романах Беляева порочные сюжеты, связанные с наживой, происходили в некой капиталистической стране. Вспомните, как Стругацкие должны были прикрывать реальные аллюзии, загоняя героев в другие страны, мол, это не про нас. В итоге постарайтесь принять обстоятельства написания романа и обстановку. И самое главное, как финал, — понять, что роман максимально гуманистический.

САМ ОТЗЫВ.

Чтение в школьном возрасте, к сожалению, не было у меня в числе интересов. Одолевалась только программа уроков литературы. И вот при ознакомлении с «Игрой Эндера» я пришел к следующей мысли... как же жаль, что во время учебы в Суворовском училище мне не попалась эта книга. Она бы мне несказанно помогла.

Чем же этот роман так заслуженно хорош? В первую очередь, поднимаемыми проблемами и взглядом на них.

Интригующие диалоги «садистов»-учителей в начале каждой главы говорят о многом и задают тон главному вопросу романа — оправдание жестокости ради выживания. Чтобы спасти человечество от жукеров, учителям приходится, вопреки Достоевскому, жертвовать слезинкой ребенка для достижения общего блага. Вопрос соотношения цели и средств ее достижения автором поставлен прямо. Всё воспитание в специальной школе организовано так, чтобы Эндер либо сломался, либо стал сильнее (теперь уже мысль по Ницше). Пусть персонажи-учителя кажутся мерзкими типами, я не настаиваю на обратном, но взрослый мир — это мир сложных компромиссов, где, в случае книги, на одной чаше весов Эндер, пара трупов и раса жукеров, а на другой — выживание человечества. Зарываться в песок — не время, необходимо действовать. Это как с известной в этике проблемой вагонетки.

Следующий по важности вопрос романа — игра. Да, коллеги, поэтому в книге дети. Не нужно возмущаться, что в таком маленьком возрасте дети так по-взрослому размышляют. Забавно, что если кто-то изначально негативно настроен по отношению к книге, то ждите критики нереалистичности фант. допущений. Так вот, мы отвлеклись. Игра — одно из центральных понятий романа. Игра — это лучший инструмент обучения, поэтому дети играют. Игра — это безопасный способ действий через имитацию — поэтому дети не беспокоятся и полностью сосредоточены на цели. Кратко еще раз: Игра = обучение + отстранённость. То есть финальный твист опять же не был безумием садистов-учителей, на самом деле, они стратеги еще те... А сколько похожих твистов позже последовало примеру «Игры Эндера»: короткометражка «Зловещая долина», один из эпизодов сериала «Черное зеркало» (во втором сезоне), и пр. Можно сказать, финальный твист книги стоит многого, это очень ценная культурная единица в целом для жанра.

Следующее — воспитание. Здесь много общего как раз с Суворовским. Изоляция от родных, обстановка, в которой рассчитываешь только на себя, усложнение задач. Теперь вспоминается сам Суворов: «Тяжело в учении — легко в бою». Так оно и вышло. Но условия игры становились всё сложнее, Эндеру подбрасывали всё новые задачи, а позже — вообще начали действовать вопреки правилам. Тем самым готовя Эндера ко всему, и особенно к скептическому взгляду на правила, что их иногда можно и самому обойти, это позиция сильного.

Велика доля психологизма в романе. Нахождение в коллективе равных, начальников, подчиненных. Книга учит многим нюансам, заставляет обращать внимание на схожие моменты в жизни. Опять же трудность морального выбора, когда Эндер учил малыша Боба: Эндер над ним смеялся при всех, надеясь, что тот выстоит и еще покажет им всем, как раньше было с самим Эндером. Также семейные дилеммы хорошо прописаны. Кратковременное возвращение Эндера на Землю — это возвращение абсолютно изменившегося солдата, по-другому смотрящего на мир. И мнооого-много прочих зафиксированных Кардом психологических моментов, которые встроены в стремительный сюжет и рифмуются с ним.

Последний пункт, касающийся идей, — это тезис «Вместе с настоящим пониманием, позволяющим победить врага, приходит любовь к нему». Действительно, во-первых, легко можно победить того, о чьих намерениях и привычках хорошо знаешь. Во-вторых, чем больше узнаешь человека/персонажа, тем больше к нему проникаешься, как бы ужасен он не был. Для меня это установленный факт. По своему мироощущению уже решил для себя, что любого можно понять и оправдать, ничего не бывает строго однозначно. А также чем больше наблюдаешь за человеком/персонажем, тем больше к нему привыкаешь и сопереживаешь ему. Стивен Кинг хорошенько пользуется этим приемом, долго сживляя читателя с персонажами, а к концу книги уже начинает раскручивать свою карусель. И что получается... чем лучше знаешь врага, тем легче его уничтожить. Но чем лучше знаешь врага, тем легче его полюбить. Простите, но я в этом нахожу некий поэтический смысл: максимальную боль могут причинить только самые близкие люди, им оказано наибольшее доверие, поэтому они ранят сильнее всего. Так и живем, друзья. Уничтожение связано с любовью, а любовь — с уничтожением.

Повествование стремительное, оно нигде не задерживается. Все события кажутся значимыми, и, на самом деле, так и есть, хотя бы для становления Эндера таким, какой он стал. А, собственно, картина его личности — принципиальная вещь в романе, от этого (или к этому) всё и начинается (или всё и сводится). Единственный недостаток, который отмечу (из тех критериев, которые я обычно хочу видеть в крутых произведениях), это отсутствие образности в языке, то есть хорошей дозы средств художественной выразительности. Здесь этого прям нет. Но окупается другими вещами. Особенно приятно было понимать, что я давненько не читал книгу с таким стремлением, сюжет затягивает, главы бегут, концовки глав интригуют. Это заслуженно отличный роман.

После двух первых по баллам отзывов на этот роман, в которых говорится: 1) «умом понять романы Дика совершенно невозможно, и даже пытаться бессмысленно, это как с поэзией...»; и 2) «апофеоз наркотического бреда от культового американского писателя» — я считаю своим долгом расписать максимально подробно суть романа, который мне понравился даже больше, чем «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» и «Убик». Не знаю, сможет ли Филип Дик в будущем для меня еще раз перепрыгнуть эту планку, но сейчас это неважно. Важно разобраться и оставить содержательный отзыв, в котором будет говориться о мире произведения, о его сути и природе, без в сотый раз пересказанных фант.допущений и аннотаций. Разговор, полагаю, предстоит долгий. И классически буду кратко обозначать заглавия абзацев-тезисов.

Атмосфера безысходности. Колония на Марсе.

Начнем с простого. Большинство объема романа занимает повествование о колонии на Марсе, где живут колонисты-призывники со своими женами. Они живут совсем крохотными коллективами по несколько семей, на старой разваливающейся технике пытаются обустроить собственные огороды (в итоге каждый вскоре забрасывает это дело). Очень важны остальные нюансы их пребывания в бараке... Это, во-первых, сложность взаимоотношений между соседями. Во многих колониях на Марсе процветает так называемая свободная любовь, но в скрытой форме. То есть все друг с другом спят, хотя никому об этом не рассказывают, и продолжают находиться в браке с кем-то одним. И, во-вторых, чтобы убить время, колонисты традиционно употребляют наркотик «кэн-ди», который перемещает их в мир куклы, Подружки Пэт, в мир, где Подружка Пэт рассекает на шикарной машине по дороге, загорает на пляже и спит со своим парнем Уолтом (по типу кукол Барби и Кена), и всё это происходит на Земле! Там, куда колонистам никогда не вернуться. И каждый раз после приема наркотика, обещающего мнимое возвращение на Землю, приходит жуткая апатия, когда действие «кэн-ди» закончилось, когда вновь открыты глаза... Эти два аспекта, камерность и забвение, отдаленно мне напоминают службу военного, который повидал центральную часть России, но его распределяют за полярный круг, на пограничную заставу, или куда-то так же очень далеко и отрезанно от мира. И если насчет первого (свободная любовь) дело еще по предположению спорное (хотя мало ли, людей вокруг не так много, чтобы выбирать), то с забвением в алкоголе — как раз в точку. Никого не хочу обидеть, если кто-то из таких далеких мест, но для меня это во многом чуть ли не смерть. И люди спасаются воображаемым миром, спасаются, как могут, водкой, дабы убить это проклятое свободное, но такое пустое время... Жуть. И в этой чрезвычайно депрессивной атмосфере проходит больше половины романа, плюс это очень реалистично. В общем, обжигающее такое читательское удовольствие от представления колонии на Марсе.

Об чем роман?

«Три стигмата Палмера Элдрича» — роман глубоко философский, с кучей моментов на поверхности и в глубине сюжета. Во-первых, он об абсолютом желании. Абсолютном желании перемещаться в любой мир, который тебе хочется, — и это уже включает в себя бездонный кошелек и массу всякого рода удовольствий. Абсолютном желании бессмертия и безграничного существования, когда под воздействием наркотика «чуинг-зет» можно находиться в любых мирах миллионы лет, когда можно стать волной, камнем, планетой с жителями. И, наконец, об абсолютном желании власти над другими, когда разум другого существа находится в твоей бесконечной ловушке, и ты питаешься им, ты его Бог, и можешь делать с ним всё, что пожелаешь. Во-вторых, роман в той же степени и о свободе. Свободе выбора как пространства (призыв в колонии), так и своей судьбы (когда Барни хотел вернуть Эмили, но в любом времени не мог этого сделать, никак). И в итоге роман о свободе перед тем же самым Богом, о котором говорилось раньше.

«Кэн-ди» vs. «чуинг-зет», или В каком мире ты хочешь быть?

Если в двух словах говорить на эту труднейшую тему, то противостояние «кэн-ди» и «чуинг-зет» — это противостояние «общепринятого деизма» и «чужого солипсизма». Теперь рассмотрим... Мир наркотика «кэн-ди» — это мир Подружки Пэт, у нее есть машина, дом и прочие атрибуты, которые можно купить в фирме «Наборы П. П.». То есть сперва колонисты покупают игрушечные принадлежности, потом могут воплощаться в Подружку Пэт и Уолта, уже имея эти вещи, и только их. То есть это мир мечты, НО мечты весьма опредмеченной, конкретной. Колонисты-мужчины перемещаются в Уолта, колонисты-женщины — в Пэт, и все прекрасно знают, что делать, и что их там ждет. Да, это мир фантазии, но фантазии общей и, скажем так, оговоренной. А что же представляет из себя мир наркотика «чуинг-зет»? Это мир без каких-либо ограничений, здесь нет даже ограничения по времени пребывания. Здесь можно быть, как уже ранее говорил, камнем, планетой с людьми, собой в прошлом или будущем и создавать вокруг себя целый мир... Но в чем же загвоздка? Во-первых, она в том, что в таком мире ты один. Это солипсизм, каков он есть. То есть всё вокруг тебя ненастоящее, и ты нянчишь своё сознание этими абстракциями. Ты — Бог, но Бог одинокий. Какой из этих двух миров лучше? Хороший вопрос. Правда, усложняется всё тем, что из мира наркотика «чуинг-зет» бывает проблематично выбраться в реальность. А если точнее, то проблематично понять, наступила ли реальность, в конце концов теперь. Здесь уместен классный отрывок, когда Лео Булеро после принятия наркотика метался по реальностям:

Откровение 13-той главы. Чужой солипсизм.

Бурная катавасия начинается еще с середины 10й главы, но последняя 13я глава — это настоящее вскрытие, финал, финиш — как хотите. В общем, всё просто: Весь мир — это мир галлюцинации Палмера Элдрича. И мир этот ужасно-чудесен. Он превосходно демонстрирует, каково быть объектами в мире чужого солипсизма. Кто слышал про солипсизм, читал Пелевина и всё такое, тот хорошо представляет, о чем речь. Это когда твоё сознание — единственно реально, а всё вокруг — плод его воображения. Звучит это весьма лестно и эгоистично-приятно. Но Филип Дик ставит замечательный вопрос, повторю его: Каково быть объектами в мире чужого солипсизма? Вот тут-то в конце книги и ответ. Неплохо так себе, пока ты этого не осознаешь. А когда начинаешь осознавать, появляются стигматы — эти 3 признака Палмера Элдрича: стальная рука, металлическая челюсть и электронные глаза. Увидеть лик Палмера Элдрича в окружающих тебя людях суждено далеко не каждому. Лишь тому, кто сталкивался с подобной идеей, о существовании такой картины мира. И наркотик «чуинг-зет» — это яблоко с древа познания, о чем говорит Энн в последней главе. То есть представить своё нахождение действительно в мире Палмера Элдрича можно только испробовав этот плод. Переходим к следующему. Шакал-телепат не стал есть Барни Майерсона, потому что Барни не умер бы. Как? Да потому что Барни понимает, что мир этот иллюзорен, и умереть здесь нельзя. Умереть не могут именно те, кто знает о свойствах этого мира, знает картину мира. Остальные могут. В общем порядке, как говорится. Поэтому там звучит фраза о том, что Барни святой. Итого: стигматы в виде внешних признаков Палмера Элдрича, яблоко с древа познания в виде наркотика «чуинг-зет» и святость того, кто познал суть этого мира и умереть не может. В итоге имеем достаточно схожую с христианской картину мира Злого Бога — Палмера Элдрича. Мира, где по-настоящему страшно жить. И мира, наконец, где остаются смельчаки вроде Лео Булеро (конец книги), которые готовы, как истинные сегодняшние ученые-рационалисты бороться с тем, с чем бороться в принципе невозможно, скользкое это дело. Ах да, забыл сказать о второй трактовке реальностей, ради смеха: можно представить, что это нормальный мир будущего, а Лео Булеро еще не отошел от действия наркотика «чуинг-зет», и всё это происходит в его галлюцинациях, а мир реален и действителен, и всё такое. Но, что уж, не будем мы принимать такую скучную картину мира всерьез;-)

Оставшиеся нюансы.

Конечно, мир классный. Все эти чемоданчики-психиатры доктора Смайла, шакалы-телепаты, ужасное потепление на Земле, жители за пределами Солнечной системы — проксы, э-терапия, ускоряющая эволюцию, повышающая умственные способности — всё это очень вкусно. Также здорово было следить за метаниями Барни Майерсона вокруг то Эмили, то Рони, то Энн. Его страдания по поводу Эмили — это отдельная часть сюжета, просто драма. И ко всему прочему хотелось добавить, как реалистично описывает Филип Дик диалоги и развитие сюжета. Не знаю, если бы не было такой легкости и чувствования автором деталей, во многом страдали бы заложенные здесь мысли и тезисы. Наверное, один из сложнейших романов, которые я читал. Старался, вникал, читал очень вдумчиво, записывая мысли. И это определенно лучший пока для меня роман Филипа Дика. Браво.

P.S. Напоследок процитирую катрен из своего стишка на схожую тему, больно уж он сюда подходит:

«И опять кто-то сверху решит, что пора куклам спать,

Закрывать... их слепые надежды о чуждых мирах.

Куклы лягут, как вещи, отметив ментальный распад.

Их разбудят, когда захотят с ними снова играть.»

Клиффорд Саймак был одним из первых авторов, коснувшихся темы космических кораблей на множество поколений, и дал почву для рассуждений последующим фантастам. Тема очень интересная, сложная, во многом этическая и философская.

Однажды утром просыпается Джон Хофф и слышит Грохот. Именно тот Грохот, который предвещала религия Корабля. Грохот, который символизировал начало Конца. Теперь пол стал стеной, а стена полом. Люди паникуют, но это не надолго, ведь основной практический тезис религии жителей Корабля — «Что ни делается, всё к лучшему». Но у главного героя есть особая миссия, тайно переданная ему от отца, а ему от его отца — и так целый ряд поколений. Переданы Письмо, Книга и обученность грамоте. И с этого момента начинаются тяжёлые внутренние терзания главного героя: что истинно, а что ложно? как определять эту истину и ложь? неужели мы только для того и были созданы, чтобы сидеть и ничем не заниматься? Его рассуждения схожи с логикой ребёнка, которому хочется всё выяснить, но пока что это недоступно. И насколько же тяжело было пробить вековую стену невежества и заставить себя поверить, что всё это не просто так, а имеется какое-то Назначение и Цель. Никому не довериться — ни жене, ни другу — поверить только словам отца и Письму от далёкого предка. Никому нельзя говорить, иначе обвинят в ереси, и тогда точно пиши пропало.

Рациональное зерно проклёвывается, словно через скорлупу, из которой вот-вот вылезет птенец и начнёт полноценную жизнь. Здесь Саймак верит в силу и в великую миссию человека, пускай и разорванного нитью веков, но имевшего Цель.

По ходу обучения знаниям прошлого и управлением кораблём главный герой сталкивается со сложным этическим вопросом: стоит ли жизнь друга спасения всех остальных? Джон Хофф нашёл для себя ответ на этот вопрос. Не зря ведь первой заповедью религии на Корабле была важная, бесконечно важная заповедь: НЕ РАСТОЧАЙ. И он сохранил труды первых путешественников и оправдал страдания и скуку многих поколений, живших на корабле. Пускай и такой ценой. Ведь дальше их ждёт новый мир...

Сколько трагизма и сколько надежды вложил автор в этот рассказ. Как же хочется, чтобы всё получилось, чтобы как-то главный герой смог Спасти всех людей и указать им их Назначение. Рассказ написан с душой и светлой надеждой.

Считаю необходимым упомянуть ту деталь, что, видимо, первые поколения путешественников предвидели, что население корабля скатится в религию и невежество, считая, что корабль и есть сама Вселенная. Автор предполагает, что если бы последующие поколения знали свою цель, то, возможно, они чувствовали бы себя обманутыми и обделёнными бременем находиться в этой металлической посудине. Ложь во благо. Знаете, а я об этом сначала и не подумал даже...

P.S. Хочу процитировать описание иконы, которой молились на корабле. «Люди молились в церкви, где висела самая большая Священная Картина, изображавшая Дерево, и Цветы, и Реку, и Дом вдалеке, и Небо с Облаками, и Ветер, которого не было видно, но который чувствовался.»

Шикарный, достаточно короткий рассказ о непередаваемо и бесконечно необъятном понятии — Вечность...

«Дольше, чем ты думаешь...»

По фабуле рассказа миру будущего теперь доступна мгновенная телепортация в качестве средства передвижения. Имеется специально оборудованная станция, проводится инструктаж, объясняются основополагающие принципы. Главное условие телепортации — пассажир должен находиться в бессознательном либо спящем состоянии. Благо для транспортировки пассажиров имеются специально предусмотренные маски с быстро усыпляющим газом. Но один мальчик решил задержать дыхание и увидеть, что случится, если его сознание будет в бодрствующем состоянии...

В результате мальчик стал чудовищем, «существом», как называет его Стивен Кинг, кричащим в порыве безумия о Вечности... Он увидел Её... Он царапал себе глаза и всё повторял «Я увидел! Дольше, чем ты думаешь!» Это очень страшно... Настолько страшно, что не поддаётся воображению и пугает своей бесконечной неизвестностью. Мы можем только предположить, что увидел мальчик в Вечности. Скорее всего, полную пустоту (звучит как оксюморон). И в этой вечной пустоте его сознание осталось само с собой, один на один. Полагаю, что он перебрал бесчисленное множество мыслей обо всём на свете... Терял надежду — обретал её вновь... Хотел умереть — но не мог, ведь сознание нематериально... И в итоге его настигло безумие... Безумное осознание неотвратимой Вечности... В которой его сознание, его добрый рассудок, который всегда раньше помогал понимать суть вещей, начал пожирать сам себя... От безысходности... От голода...

Если вдуматься, возможно, это самая страшная вещь, которую вообще можно себе представить — Вечность...

"— Я полагаю, главное — никого не трогай, и тебя не тронут, а? Румата покачал головой. — Ну нет, — сказал он. — Кто не трогает, тех больше всего и режут.»

В романе Стивена Кинга «Зеленая миля» меня больше всего, нередко до слез, доводил и волновал один эпизод, в котором Джон Коффи говорит:

В знаменитом романе Братьев Стругацких меня так же сильнее прочего волнует похожая мысль, протянутая между строк через всё произведение.

С детства, не знаю почему и из-за каких факторов, во мне формировалось обостренное чувство справедливости. Меня дико раздражало любое проявление несправедливости, нечестности, жестокости и тому подобного. При невозможности повлиять — долгий загруз в своих мыслях в направлении: «ну как же так... так не должно быть... вот почему ЭТО случается...» Не проходит этот синдром и сейчас... Недавно в интернете попадались несколько роликов, на которых сняты унижения, избиения, издевательства над школьниками и школьницами их ровесниками, всегда чуть старше, намного грязнее и быдлее, и всегда больше по количеству. И меня вновь накрыло. Средневековье — это одно. Но ведь все мы, даже сегодня, несем в себе это Средневековье. Именно сейчас, когда кто-то сидит перед монитором и узнает что-то новое, или обнимает любимого человека, именно в этот момент кого-то грабят, калечат, над кем-то просто издеваются, потому что он бесит, потому что он отличается... В этом смысле, Средневековье совершенно не при чем. Суть в природе человека. И в обстоятельствах тоже, само собой. Ведь не зря прекрасные люди будущего, Антон в частности, воспитанные в светлом коммунистическом раю, ломаются под ежедневным градом условий и обстоятельств этого, как кажется, обреченного мира.

В романе дан ответ на вопрос «Почему?» — потому что человеком правит страх. После беседы с кузнецом о тысячах перстов Румата думает: «Каждый за себя, один бог за всех». И действительно, нам представлен порой даже нереалистичный персонаж, сносящий всех и вся на своем пути, у которого миллионы золотых в неиссякаемой чаше, которого боится сам почтенный дон Рэба. Конечно, такой бог за всех. Но это именно бог. То есть, если брать за точку отсчета мировоззрение Братьев, существо эфемерное, не существующее. И вновь мы молимся на Золотой шар из «Пикника на обочине», на дона Румату из «Трудно быть богом», потому что иначе — всё, конец. А на самом-то деле, только конец и остается, и с ним нужно что-то делать. Дабы не стать заложниками слепого страха, дабы не стать серостью.

«Но больше всего я боюсь тьмы, потому что во тьме все становятся одинаково серыми.»

Серые штурмовики, лавочники, имеют свои корни. Естественно, они взяты из рабочих и крестьян, грабивших кулаков и убивавших офицерство. (Возможно, Стругацкие и не хотели вкладывать такой смысл в образ, однако из песни слов не выкинешь). Это необразованная толпа, серость, посредственность. И во главе всего стоит «гений посредственности» — почтенный дон Рэба. Как известно, человек, взявшийся ниоткуда, не высокий и не низкий, его лицо можно спутать с тысячей других лиц. Рэба — главный символ романа. В «Граде обреченном» главный герой Андрей Воронин приходил к выводу о том, что величие, историческая ценность не в конкретных именах, а в человечестве в целом. Скажем, в обезличенном человеке, в размытом представителе основной массы. Мы ненавидим дона Рэбу за то, за что мы ненавидим себя. За серость и мелочность. Герой не может быть массовым. Но историю пишет человек массы. Как вечный поток машин, символизирующий исторический процесс в «Попытке к бегству», его не остановить.

Конечно, люди будущего в романе — во многом народ инфантильный. Почему бы не посмотреть на это всё, как на увлекательную игру, неосознанное развлечение, которых, возможно, так мало в райском обществе будущего? А потом, вернувшись обратно в свой мир, заметить у себя на руках что-то красное... и нет, это вовсе не кровь, правда?.. просто сок земляники... Какая может быть кровь, если это была лишь игра? Игра по многим причинам. От нереальности того, что они якобы в прошлом, то есть хронологически находятся на безразлично далекой дистанции, и до вопроса — а люди ли это вообще, жители Арканара? Вопросы очень соблазнительные, их очень хочется себе задавать.

Про сок земляники отдельная история. Как раз именно история, да. Если брать конкретно Землю, и оглядеться, посмотреть по сторонам, на улицу, на поля, то так же еле заметно можно обнаружить, что всё, из чего соткан мир сегодняшний, стоит на костях и крови предыдущих эпох. Кровью, страданиями, случайной комбинацией столкновений миллионов воль и стремлений пропитана земля. И на этой плодородной почве выросли мы. Да никакая это не земляника, черт бы ее побрал, а самая что ни на есть кровь. Об этом никогда не следует забывать.

И снова нет ответов. Только вопросы и повод для размышлений. Например, само вмешательство, прогрессорство, — любимая тема Стругацких. Ведь в прологе дорога, ведущая назад (в прошлое), закрыта знаком «кирпич». Мы любим историю. Не конкретно изучать и исследовать, а как-то в целом, пообсуждать. Сейчас нам просто говорить о плюсах и минусах каждого произошедшего события, подчеркивать многогранность, неоднозначность. Но даже если мы узнаем все аспекты, мы просто не вправе его оценивать. Гораздо мудрее рядом с Руматой выглядит доктор Будах, мыслитель своей эпохи. Он убежден, что пирамидально-иерархическая модель его общества является идеальной, и это можно было бы списать ему в минус, но другой модели мы просто-напросто не знаем, коммунистический рай не в счет. Но еще, что гораздо важнее, Будах просит бога оставить их в покое, не ехать под «кирпич». И не играться, добавляя от себя, в благородных донов. Боль тяжело больного общества — это только его боль, словно спасение утопающих. А если тебе больно смотреть на это — закрой глаза, уши, и уйди как можно дальше. Всем помочь невозможно. Ужасный вывод, но вынужден к нему прийти.

«Зло неистребимо. Никакой человек не способен уменьшить его количество в мире. Он может несколько улучшить свою собственную судьбу, но всегда за счет ухудшения судьбы других. И всегда будут короли, более или менее жестокие, бароны, более или менее дикие, и всегда будет невежественный народ, питающий восхищение к своим угнетателям и ненависть к своему освободителю. И все потому, что раб гораздо лучше понимает своего господина, пусть даже самого жестокого, чем своего освободителя, ибо каждый раб отлично представляет себя на месте господина, но мало кто представляет себя на месте бескорыстного освободителя. Таковы люди, дон Румата, и таков наш мир.»

Очередная гениальная книга Братьев.

Второй отзыв.

Спустя несколько месяцев и ознакомившись почти со всеми произведениями автора (кроме самых последних), который раз мысленно возвращаюсь к первому роману Виктора Олеговича. Не так часто после прочтения определенной книги находишь параллели и аналогии, которыми наполнена наша жизнь. Роман «Омон Ра» вспоминается почему-то гораздо чаще остальных книг и подкрепляется мыслями в духе «Да это же как в том романе!». Горько это или нет, но факт остается фактом. А значит автор попал в самую точку, показав порой полную бессмысленность бездумного героизма так, что это остается в памяти. А теперь собственно о тех двух пунктах, которые хотел озвучить, садясь за данный, уже второй на произведение, отзыв.

1. Пример чрезмерного героизма.

По определенным причинам без точных деталей расскажу один недавно услышанный мною случай. Во время Великой Отечественной войны в Северном флоте находилась наша подводная лодка, одна, выполнявшая какую-то свою задачу. Так сложилась ситуация, что к ней, как неожиданно сообщили по средствам связи, приближаются три немецких военных подводных лодки, уже довольно близко. Было принято решение «уйти на глубину», или как это у них называется, в общем скрыться и не вступать в бой, дабы сохранить экипаж, лодку, да и собственно жизни. Спустя определенное время на большом собрании капитана этой подводной лодки представили к награде за героическую смелость, что его экипаж не струсил, а вступил с тремя вражескими судами в бой, потопив их всех. А теперь, внимание, вопрос: Насколько ценным является такое показное вранье в целях воодушевления своих бойцов, если они всё время будут лезть под пули, вступать в бой с явным преимуществом противника и безвозвратно гибнуть? Почему нельзя говорить и о тех случаях, когда намного полезнее и ценнее спасти свой экипаж? И таких примеров, как сообщил мне знакомый, было в то время очень много.

2. Советский космос.

Всё-таки это не сатира и не глумление над отечественным опытом космонавтики. Это крайне важно понять, иначе останутся лишь плевки в сторону якобы насмехания над Родиной и перекрещивания с криками «чур меня! чур меня!». Есть такая простая вещь как символ. И плохо, когда реальные настоящие явления заменяются символами. Когда победа для патриота — это Георгиевская ленточка, а вера для религиозного человека — это кулич на Пасху, — это плохо. На мой взгляд, об этом и хотел сказать в своем романе Пелевин. Когда преобладающая часть населения совершенно не в курсе, каких усилий стоит покорить космос, каков он есть с точки зрения науки и что же с ним делать — остается видение советского космоса, описанное в «Омон Ра». Сейчас пришел из магазина, где за соседней кассой услышал фразу мужика, который брал себе пиво: «Сейчас хоккей будет, наши будут шведов рвать.» Или чехов, не помню уже. И мне прекрасно представляется, как сидит этот мужик на кухне с несколькими бутылками пива, смотрит в экран и ощущает свою незаслуженную причастность к тому, что видит на экране. Вот она грань между символом и реальным явлением.

Ох уж этот ироничный язык О. Генри! Ох уж эти его точные намеки и бесподобные метафоры! Ох уж эти неожиданные концовки!

Некоторые фразы просто умиляют до глубины души: «Новобрачная сидела в качалке, а ее ноги опирались на земной шар.», «Она утопала в розовых мечтах и в шелках того же оттенка.», «- Милый, — произнесла она с видом Клеопатры, высказывающей Антонию пожелание, чтобы Рим был доставлен ей на дом в оригинальной упаковке. — Милый, я, пожалуй, съела бы персик.» А когда жениху в четвертый раз вместо персиков предложили апельсины, в тот момент я уже начал покатываться со смеху. И правда, какие к черту персики в начале марта?

Сюжет рассказа точен и строен, нет ничего лишнего, поэтому и рассказ довольно короткий. Думаю, не стоит искать великую глубину между строк, скорее здесь продемонстрированы два типажа: а) немного твердолобый подкаблучник (простите, влюбленный), готовый пойти на всё за любой каприз невесты; б) типичная капризная барышня, только начинающая осваивать аспекты семейной жизни, используя привычную дамам «теорию управления».

Нет, жениху всё-таки большая похвала за то, что несмотря на трудности смог добыть этот злополучный персик. Но любви, как например в рассказе «Дары волхвов», я не заметил, возможно ее и нет.

В любом случае, рассказ очень забавный и наталкивает на ряд рассуждений, как вы уже заметили по вашему покорному слуге.

(В качестве предисловия. Собравшись перечитать этот рассказ вновь, боялся остаться разочарованным, ведь всю суть сюжета знаю, основную идею тоже. Но к огромному удивлению, этого не произошло — наоборот, нашёл ещё больше смысловых пластов, чем полагал изначально.)

Тяжело осознавать, что все твои чувства, страсти, душевные порывы и метания — всего лишь чей-то спланированный и хорошо исполненный спектакль...

К данному рассказу я отношусь с неким еле осязаемым трепетом, он мне чрезвычайно близок и действительно, что называется, трогает. Рассказ «Я знаю, чего ты хочешь» входит в сборник Стивена Кинга «Ночная смена». Предисловие к сборнику автор начинает следующими словами: «Давайте поговорим с вами о Страхе...» И ведь правда — все рассказы наполнены каком-то определенным страхом человека. Данное творение не является исключением. Нашёл для себя несколько очень полезных мыслей, через их конкретные акценты и порассуждаю.

Первая мысль. В детстве меня всегда учили: насильно мил не будешь. И, на самом деле, главные условия тёплых и близких отношений — добровольность и доверие. В истории, рассказанной Стивеном Кингом, улетучивается сначала первое, затем второе. Можно представить себе ужас и гадкий привкус «ведОмости» главной героини... Она-то думала, что это естественная совокупность удачно и драматично совпавших случайностей, но не злой умысел ухажёра. Следом за этими ощущениями приходит общая дальнейшая установка на недоверие к людям, а также страх, ставящий под сомнение, скажем так, насколько уже это чувства Собственные, а не созданные Искусственно под чужим воздействием. Добавлю пару слов на заметку о мистическом аспекте рассказа. Я считаю так: если фантастический (мистический) элемент можно заменить чем-то схожим из реальной жизни, тогда рассказ имеет философское, этическое или какое-либо иное важное значение. В данном случае вполне можно заменить элемент Вуду простым банальным знанием о человеке всех мелочей (детективное агентство, к примеру), либо нынче популярной технологией НЛП.

Вторая. Между Элизабет и её соседкой Элис произошла большая ссора, из-за того что Элис наняла детектива для слежки за возлюбленным главной героини — чудиком Эдом. Здесь возникает следующая дилемма: слепая любовь или трезвое рациональное взвешивание всех плюсов и минусов? Любовь зла, любовь слепа — это нам известно. Но должны ли близкие нам люди не указывать на наши, возможно совершаемые, ошибки, жалея нас? Или они должны стараться нам помочь, пускай и наперекор дружбе и хорошим взаимоотношениям с нами?

Третья. Слова странного парня Эда: «Что ж, уходи! Но после меня ты уже никогда не будешь счастлива с другим мужчиной! А когда ты состаришься и мужчины больше не будут потакать всем твоим прихотям, то вспомнишь обо мне. И пожалеешь!» Эд был прав. Ведь Элизабет даже не интересовалась, чего хотелось ему, а не ей, потому что привыкла лишь Принимать, а не Отдавать. Понятное дело, что люди по своей природе эгоисты.. Но любовь — это как раз преодоление такого эгоизма, это самопожертвование. Прав Эд и в том, что никто уже не будет так любить её и угадывать все её желания. Да! Но ведь не в этом счастье... Не в этом любовь... Мне кажется, этому и хотел научить дядя Стивен.

Люблю этот рассказ волнительно, трепетно, и с какой-то опаской...

Первый прочитанный роман Дика. И я в полном восторге. Примерно зная из аннотаций, форума и статей об авторе, что из себя представляют его книги, готовлюсь продолжить знакомство и, возможно, поместить его в список любимых авторов. Первый тест он прошел на «отлично». Начнем по порядку, даже с некими названиями абзацев, чтоб я сам ничего не забыл и не пропустил.

Название.

Когда я прочел аннотацию/описание к роману, основное название «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» казалось, во-первых, не самым удобным для обсуждения, а во-вторых, название отдавало каким-то бредом. В смысле «мечтают ли», думал я. Главный вопрос книги ведь в том, где проходит грань между человеком и роботом, живым и неживым, так о каких мечтах может идти речь? И решил тогда по незнанию, что больше книге подошло бы название «Снятся ли андроидам электроовцы?» — как нечто отражающее мыслительную деятельность в состоянии покоя, нечто бессознательное и людское. Ан нет, оказалось совсем не то: никому там ничего не снится, зато многие мечтают иметь собственных домашних животных, среди которых чаще всего бывают искусственные, электрические. Так что при всей странности названия из всех представленных оно наиболее подходит. И да, наименование «Бегущий по лезвию» — вообще мимо кассы. Возможно, в фильме делается какой-то акцент на лезвии, на бритве, мол, тонкая грань определения человечности и т.д., но мне это видится чем-то притянутым за уши.

Главный вопрос.

Последнее время меня больше всего интересует вопрос о «роботности» человека, что делает человека человеком, вопросы самосознания и прочее в различных вариациях. Поэтому увлекся чтением научпопа по нейробиологии. Зародил такой интерес роман Виктора Пелевина «S.N.U.F.F.», где давалось обстоятельное видение автором картины сознания, Пелевин ссылался на тест Тьюринга, парадокс китайской комнаты, течение бихевиоризма и прочее. Что-то более-менее похожее встретилось в повести Айзека Азимова «Двухсотлетний человек», где робот пошагово становился человеком, упор был в сторону этики, логики и легкой биологии. Филип Дик значительно расширил взгляд на данный вопрос, подойдя со своей стороны:

1) Способность человека к эмпатии/сочувствию/состраданию.

Этология и эволюционная биология говорят о том, что помимо индивидуального отбора имеется и коллективный отбор. Плюс теория игр подтверждает обусловленное (желание) инстинкт особей одного вида сотрудничать друг с другом, что впоследствии выросло в мораль, а затем и религию. Это всё характеризует человека как представителя животного вида, научившегося за огромный промежуток времени по-своему выживать. И вот это желание выживать теснейшим образом связано с эмпатией, сочувствием. Зеркалить происходящее с другими на себя — необходимая потребность выживания нашего вида. Вспомнить хотя бы такой корявый, но показательный пример, когда вы видели какой-нибудь ролик, где человек сильно ударяется либо лицом, либо пахом — сразу же возникало некое ощущение съёживания — вот это оно в примитивном виде. А вспомнить андроидов — им всё равно на кого-либо, на своих собратьев тем более. И, что также сказано в романе, они сдаются в решающий момент, не способные проявить волю к выживанию.

2) Отношение к живым существам других видов.

Наверное самый милый аспект книги. Никогда еще я не думал о сове, овце, пауке или жабе в столь обожествляющем ключе. Конечно, по Пелевину, все живые существа — биологические роботы, но, читая Дика, нельзя не умиляться живым существам, оставшимся в живых в его мрачном мире. А здесь всё довольно просто: человек испытывает боль, поэтому может представить, как может быть больно другому живому существу. И второй момент — да, андроиды тоже должны быть собраны так, чтобы передавать сигналы от частей тела в центральный процессор. Но только у людей слово «боль» относится и к физическим ощущениям, и к эмоциональному спектру. Значит боль для нас — нечто большее, чем сигнал, когда нужно срочно убрать руку от горячей плиты, это еще и грусть от того, что ты обжегся. Для андроида наоборот, боль — лишь сигнал. Это что касается боли. А что касается «живости» иных существ, человек растёт и бессознательно рассуждает так: всё, что попадалось мне из опыта движущееся — это живое существо, за исключением всяких механизмов типа машин. Конечно, окончательно аргументировать этот момент не удастся, согласно парадоксу китайской комнаты. Здесь Филип Дик в большей степени берёт милотой, нежели принципиальностью устройства человека.

3) Доля наивности. (Великий мерсеризм)

Стоит отойти в сторону и поговорить о мерсеризме в книге Дика. Это религиозное учение, религиозная практика, я не большой специалист, чтоб сказать, на какое учение больше похожа религия мерсеризма, взглядом дилетанта — естественно, кажется, что речь о христианстве, но не настаиваю. Я не религиозный человек, точнее сказать, упёртый атеист. Но это не помешало мне насладиться концепцией и человечностью описываемого учения. Представляется, религиозным людям оно тоже понравится. Противопоставление слияния и индивидуального одиночного эгоистичного существования андроидов — вот на чем я сыплюсь, как андроид. Человеку так трудно остаться одному, наедине с пустотой вселенной и непониманием остальных людей, что он БЕЖИТ (пусть это будет капсом), прячась в жилетку религии, сект, сокровенных смыслов жизни и тайн бытия, ради которых их существование обретает смысл. Пытался я несколько раз разговаривать на подобные темы, но глубоко внутрь люди не особо готовы/желают заглядывать, ибо там неутешительная бездна. Я с детства любил горькую правду больше, чем сладкую ложь, в некотором смысле до мазохизма. И здесь раскрывается прекрасный финальный аккорд книги, касающийся мерсеризма — Мерсер и его ролик — липа. Андроиды делают то, что сделал бы на их месте и я — они ликуют и говорят: «Ну, наконец-то, мы и так это знали, но сейчас глаза откроются всем»... А глаза-то ни черта не раскрываются. Ничего не напоминает? Мне напоминает: всем мало-мальски грамотным людям известно, что Земле уж явно больше нескольких тысяч лет, что человек — не отдельное творение Бога, а обыкновенное животное, вышедшее наряду с обезьянами из нашего общего предка, и так далее.. Но что же происходит? Появляется деизм, появляется конспирология о том, что это Бог всё так обустроил, дабы проверить нашу преданность и светлый разум. Тут я уже привык разводить руками. Бритва Оккама не спасает ни разу, всем пофиг.) И вот как раз об этом верность мерсеризму в романе Дика: пусть Мерсер — дешевый актер, пусть небо в его ролике фальшивое, пусть даруемые им редкие животные искусственные, как и всё вокруг, — человек есть человек. И в этой наивности самообмана, в сравнении с твердой силой фактов, причин и следствий, свойственных андроидам, человек отличается. И любое очередное грандиозное ТВ-разоблачение — пшик.

Сюжет-карусель. Рик Декарт.

Всем, с кем делился о книге, я говорил, что после первой трети автор заставляет переворачивать картину вверх ногами и снова вверх ногами — и так много раз, что напоминает натуральную карусель. Я давно мечтал о подобного рода удовольствии от книги, впечатления уникальны. И, судя по всему, Дик во многом такой в своих лучших работах, это мне прям то, что доктор прописал. В некоторых книгах, а чаще в фильмах, в конце бывают так называемые твисты, неожиданные повороты сюжета. Здесь они следуют постоянно, а особенный накал в середине книги. Моментов куча, просто перечислю, что помню: первая встреча с Рейчел, первая встреча с Любой Люфт, диалоги с Филом Решем о его сущности, беседа в участке о сущности самого Рика Декарта. Тонкие грани, очерченные в этих эпизодах вызывают некий интеллектуальный оргазм, заставляют мозг метаться, теряться, мобилизовываться, наслаждаться игрой. И в этом, несомненно, главная отсылка имени Рик Декарт к мысли французского философа «мыслю, следовательно существую». Да только прикол в том, что такая точка опоры вообще ничего не дает в мире Филипа Дика. Но это уже другой вопрос, рассмотренный ранее.

Оставшееся, достойное упоминания.

Я не то чтобы не люблю постапокалиптику, скорее мало что из нее читал, но здесь атмосфера и описанный мир прекрасны своей мрачностью. Эта разъедающая пыль, лежащая практически на людях и в их головах. Этот еле доживающий мир, собранный из отдельных островков, гаснущих под светом серого солнца. Чудесно, одним словом. Важное место, о чем я не знал из аннотации и отзывов, занимают в книге/мире животные, и это очень интересный момент. Отношение к животным, намеки автора о радости простого действия — наклониться к пыльной траве и внезапно увидеть там что-то ЖИВОЕ (пусть тоже будет капсом) — и всему этому трепету персонажей вокруг всего живого по-настоящему веришь, а значит — это хорошая книга, мотивирующая на любовь к животным. Нет, своему коту я не буду проводить никакие тесты, но, повторюсь, отношение к жабам, овцам, совам и паукам заметно изменилось под впечатлением. Кстати, еще один важный момент про животных... В самом-самом конце, когда жена Рика Айран заказывала для электрической жабы фунт электрических мух, а ей предлагали искусственную лужу — как бы это не было намёком на то, что вся эта искусственность/настоящесть — дело вкуса, возвращаясь к тому же Пелевину, для которого люди — суть обыкновенные биологические машины без свободы воли в чистом виде. И возможно, Дик всю книгу игрался с читателем, и никаких андроидов не было, а были только какие-то хладнокровные преступники, которых Декарт должен был уничтожить. Может, и так, но оснований для такой версии маловато. И последний момент, немного критический — пенфилдовский генератор настроений. Он очень крут, а Дик описал его только на первых страницах и на последних, чем меня расстроил, надо было развить эту идею, она стоила того.

P.S. Хотелось мне примерно к середине книги сказать, что сама книга — это тест Фойгта-Кампфа, проверяющий читателя на человечность. Но пришлось отказаться от этой идеи, слишком уж она резка. Дело скорее во мне. Увидел немало отзывов о том, что книга оборванная, встречаются ляпы в логике повествования и тд. Я этого не заметил, потому что ценю в книгах другие вещи — оригинальность, поднимаемые вопросы, атмосферу, идеи, фишки, настроение.. в общем, строгость логики повествования у меня не была в приоритетах. Мне-то видится, что критикующие данный аспект хотят видеть чуть ли не схематичность книги, что эталоном сюжета для таких людей будет текст в одно предложение «Петя пошел в школу» — максимально логичное. Но здесь, как и с религией, точность скорее на вашей стороне, ибо мне интересно другое. В общем, мысль могла бы стать символичной для отзыва, но я лучше откажусь от такой резко поляризирующей красоты.

« — Я уже понял, — ответил я. — Знаете, Василий Иванович, не идут у меня из головы ваши слова. Умеете вы в тупик загнать.

— Верно, — сказал Чапаев, с силой проводя щеткой по спутанным конским волосам, — умею. А потом как дать из пулемета…

— Но мне кажется, — сказал я, — что и я могу.

— Попробуй.

— Хорошо, — сказал я. — Я тоже задам последовательность вопросов о местоположении.

— Задавай, задавай, — пробормотал Чапаев.

— Начнем по порядку. Вот вы расчесываете лошадь. А где находится эта лошадь?

Чапаев посмотрел на меня с изумлением.

— Ты что, Петька, совсем охренел?

— Прошу прощения?

— Вот она.

Несколько секунд я молчал. К такому повороту я совершенно не был готов. Чапаев недоверчиво покачал головой.

— Знаешь, Петька, — сказал он, — шел бы ты лучше спать.»

Просто обухом по голове. Самый что ни на есть настоящий дзэн-буддизм во всей красе. Думаю, этот диалог, вкупе с предшествующим ему споре Чапаева и Петьки о пространственно-временном солипсизме, мог бы стать символом всего романа.

«Чапаев и Пустота» — произведение, действие которого происходит, с одной стороны, в Петербурге и за Уралом 1919 года, и, с другой стороны, в психиатрической лечебнице в середине 1990-х годов. Довольно большие главы сменяются засыпанием в одной реальности и пробуждением в другой. Что самое интересное — когда читаешь каждую реальность, именно она кажется действительной, пока не сменяется другой, еще более настоящей:) Но и то, и другое в итоге всё же является вымыслом... Или нет? Или какая разница?

Прочитав все ранние рассказы автора, я приходил к выводу, что Пелевин любит развивать темы солипсизма и периода СССР. В «Чапаеве и Пустоте» обе темы находят свой максимальный градус воплощения. Это, своего рода, целый трактат о пустоте и сознании.

Но не стоит забывать, что в романе есть и всё остальное, что необходимо: огромное количество гениальных цитат и выражений, к которым хотелось бы возвращаться как можно чаще, интересный сюжет, удивительно (даже нехарактерно) объемные персонажи, хлесткий юмор, художественный стиль высокого качества, остроумные исторические и культурные находки. Отдельно хочется выделить труд Виктора Олеговича в создании ряда стихотворений внутри произведения. Мне, как человеку, пишущему стихи, было лестно видеть, как он владеет слогом, называет анапест анапестом и пр. Жаль только, что он называет «катрены» «катернами». Уж не знаю, ошибка редактора ли, или правда ошибся сам автор.

Имея этот роман в серии «Народное собрание сочинений Виктора Пелевина», я воспринимал основной ряд событий через три цвета: белый, черный, красный. Да и сделано это обложкой, видимо, неслучайно — всё-таки автор оперирует именно этими цветами в описании (есть белые, есть красные, а есть черная пустота... голос Чапаева сразу же внутри меня хочет поправить «почему это пустота черная?»). Дак вот. Несмотря на манипуляцию главным образом лишь этими тремя цветами, роман получился настолько ярким, что его фрагменты вращаются в голове, как в калейдоскопе. Сколько же чудесных, ярких, забавных и напряженных эпизодов было в романе... И три истории психбольных просто Марии (Шварцнеггер и фаллические символы самолета), Сердюка (японцы) и Володина (братки с их внутренними прокурорами, адвокатами, свидетелями и никем). И беседы с Чапаевым, особенно когда ткачи бунтовали, а Василий Иванович выказывал полное безразличие. И чудесная цветная река посреди острова пространства, названная Чапаевым «Урал». И, конечно же...

Конечно же, все эпизоды с Анной. Анкой. Тачанкой. Touch Анкой, как угодно. Это великолепный женский образ. Она просто прекрасна (простите, но я тоже влюбился). И их диалоги с Петькой, когда он балансирует на грани, и всё же попадает впросак — всё это так трогательно, цепляюще... Размышления о любви, о красоте, об идеальных образах и неидеальных оригиналах, всё это очень интересно. Но больше всего, даже из целого романа, мне запомнилась цитата, которую я привожу ниже. Как бы пошло это не звучало, она открыла для меня то, чего мне так не хватало в понимании правильного взгляда на взаимоотношения, и на понимание себя. В своих собственных рассуждениях на эту тему, я останавливался лишь на первом пункте цепочки, поэтому Спасибо автору за такое открытие. Всё, дальше — цитата:

Размышление сложное, глубокое, пессимистичное в определенном смысле. Именно поэтому я вдвойне был рад концовке с пустой бутылкой и золотой этикеткой. Право, прекрасный роман. Нет слов.

«Поехали!»

Сам я в возрасте 8-10 лет зачитывался энциклопедиями о космосе и динозаврах. Изучал самые разные факты по этим тематикам. Даже сейчас проявляются остаточные знания о том, что Бетельгейзе — одна из крупнейших известных человечеству звезд, что Сириус — самая яркая звезда, известная на сегодняшний момент, что двуногого динозавра, у которого на голове что-то вроде каски, способной с разбегу пробить бетонную стену, зовут пахицефалозавр, что единственным, кто может выстоять в бою против Тираннозавра-Рекса, является травоядный анкилозавр с молотом на конце хвоста. Запоминал я и пропорции, расстояния между космическими объектами нашей Солнечной системы. А когда меня спрашивали, кем я хочу стать, я отвечал: «Космонавтом». Представьте теперь разрыв моего сознания и в то же время предельную знакомость, близость того, о чем говорится в этом романе.

Омон — не самое лучшее имя для мальчика. Но его дал отец. Фальшивый подвиг — не самый лучший подвиг для героя. Но его навязала Отчизна.

С первых десятков страниц Пелевин бросает на читателя тревожные детали и истории из детства главного героя. Разукрашенная на детской площадке ракета. Висящий над потолком лагерной столовой космический корабль, созданный по уже встроенному в него человечку, и что важно — с нарисованной дверью. Невыносимый путь через весь коридор лагеря в залитом потом и слезами противогазе, через который не видно ничего, кроме пары метров впереди, как бы зовущих их одолеть. История егеря и его сына — наверное, самая страшная в книге; быть медведем в бронежилете, когда твоего сына зарезал на охоте дипломат-иностранец — это выше любой дикости. Каждой новой деталью автор всё больше повышает градус происходящего ужаса.

Космос — не цель для получения каких-то новых ресурсов. Космос — не цель для постижения Вселенной. Космос — всего лишь показуха, пафос, галочка для того, чтобы указать на свою развитость саму по себе. И не важно, что реальных проблем куда больше, и они уж точно важнее.

«Да, это было так – норы, в которых проходила наша жизнь, действительно были темны и грязны, и сами мы, может быть, были под стать этим норам – но в синем небе над нашими головами среди реденьких и жидких звезд существовали особые сверкающие точки, искусственные, медленно ползущие среди созвездий, созданные тут, на советской земле, среди блевоты, пустых бутылок и вонючего табачного дыма, – построенные из стали, полупроводников и электричества и теперь летящие в космосе. И каждый из нас – даже синелицый алкоголик, жабой затаившийся в сугробе, мимо которого мы прошли по пути сюда, даже брат Митька, и уж конечно, Митёк и я – имел там, в холодной чистой синеве, свое маленькое посольство.»

Роман о героизме. О тех единичных примерах, которые подогревают и должны подогревать всеобщую убежденность и самомнение. Пока истинно верит хоть один человек, цель оправдывает средства. И пусть эта цель не стоит человеческой жизни, пусть всё это липа, пусть в погоне за тенью тратятся ресурсы, как экономические, так и людские... Главное — не упасть лицом в грязь.

Во многом, роман и о детстве. О той наивности, присущей нам изначально, но утекающей безвозвратно с течением лет, которая сменяется прозаичностью жизни. Тем самым внутренним обвалом, когда начинаешь осознавать, что правит в мире бюрократизм, формализм и бесцельность, да и герои... существуют лишь для того, чтобы на их примере демонстрировать свое могущество.

«Тяжесть висящей на цепочке гири заставляет часы работать.»

Всё-таки главное в романе — детали и настроение. Всегда точные, стреляющие в цель истории, примеры и мысли главного героя (Героя!). И безумно безысходное настроение романа, рисующее действительно черную картину, словно на искусственном небосводе отключили лампочки звезд.

«Град обреченный» — книга, которую копать — не перекопать. Но, засучив рукава, поплевав на ладони, предлагаю начать. Как говорится, глаза боятся — руки делают.

Эксперимент есть эксперимент.

Экспериме́нт (от лат. experimentum — проба, опыт), также о́пыт, в научном методе — метод исследования некоторого явления в управляемых наблюдателем условиях. О каком явлении идет речь? Здесь пока всё просто. С одной стороны, речь о мире, глобальном непознаваемом состоянии материи в общем, и окружающем человека в частности. С другой стороны, это явление — сама жизнь. Исходя из антропного принципа и литературы, и познания как такового, можно соединить два варианта в один: эксперимент исследует жизнь человека в мире. Эксперимент запущен, дабы наблюдать, как же человек будет в нем жить. Далее идет «в управляемых наблюдателем условиях». Кто же наблюдатель? Кто исследователь? Здесь версий можно выдвинуть поболее. Возможно, это некие скрытые от нашего конспирологического взгляда Экспериментаторы. Возможно, это сам Бог как главный Экспериментатор, который создал условия, явил миру человека и смотрит за ним, как за самым дорогим своим творением, помогает ему, наказывает его, сочувствует ему. Однако здесь следует помнить, что Братья Стругацкие — атеисты, от начала и до конца. Поэтому смею предположить, что наблюдателем является сам человек. Да вот только управляемых условий не существует. Есть просто условия, никто их не создал, они просто наличествуют. Никакого сознательного, осознанного эксперимента нет, есть лишь наблюдаемый ход событий. Ход истории. И человечество обязано, вынуждено пытаться создать такой социум, в котором жить станет комфортно всем (та же мысль про «счастье для всех даром, и пусть никто не уйдет обиженный», только в социологическом ключе). Но Град обреченный, неприступный загадочный древний город всё больше убеждает читателя, что построить общество, идеальное для всех людей, невозможно. Споры не утихают с самого начала, со времен Андрея-мусорщика, до самой нулевой точки, когда Андрей и Изя спорят о природе элиты. И здесь Эксперимент (авторы) решил посмеяться над героями: казалось бы, все говорят на одном языке, можно запускать строительство Вавилонской башни... но люди не могут ни о чем договориться! Мусорщики обгоняют друг друга на предельной скорости, занимая место в очереди на вывоз. Свидетели не идут навстречу следствию, говоря неохотно, мутно. Экспедиция проваливается из-за вечного спора ее участников между опасным дальнейшим следованием цели и безопасным поворотом назад. И даже технократия Фрица Гейгера не работает! Братья Стругацкие, уж кто-кто, а они должны были верить в мощь и возможности технократии. Но нет. Не всем по нраву общество «сытых рабов», общество профессионалов с индексом профессионализма, общество тоталитарного благоденствия. И здесь находятся индивиды, которые взрывают себя на площадях (это мы видим и сейчас). Казалось бы, что вам еще надо? Всё уютно, сытно и индексировано. Но ведь и сам Андрей Воронин оказывается против строгого подхода к подбору своих сотрудников, например, привлекательной секретарши. Строгая система, реализованная идея Порядка, не учитывает человеческих нюансов. Которых всегда, абсолютно всегда, вагон и маленькая тележка.

Эксперимент — это метод опытный, то есть проверенный на практике. Корень слова — «опыт». Град обреченный — это хронология мировоззренческого опыта самих Авторов. От ярых коммунистов-сталинистов до черной, мрачной, не видящей выхода и целей интеллигенции. Заметно меняется в течение всего романа главный герой, Андрей Воронин, звездный астроном. Сначала он готов бороться, искать и искоренять несправедливость, спорить со всеми. Он уверен, что участников Эксперимента собрали здесь, чтобы последние построили в городе коммунизм. Позже он начинает всё больше разбираться в городе, в людях. Часть населения города уже видится ему отребьем, скотами. И впоследствии он становится политической элитой, сытой, пузатой, которую даже экспедиция не интересует, ведь это нужно ехать самому, видите ли, я только начал обустраиваться, пришел к спокойной нормальной жизни, начал собирать антикварное оружие... в общем, все атрибуты сытого, омерзительного, элитарного уклада. АБС — молодцы, что рефлексируют, доходя до таких высот самокритики. Кто в молодости не был радикалом — у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором — у того нет ума. Парадоксально, странно, противоречиво признавать этот афоризм. Странным кажется сейчас, что позже у тебя же будут какие-то иные взгляды на построение общества, а в будущем стыдно будет вспоминать, как яростно ты кричал о праведных ценностях, достигаемых лишь революционным/радикальным путем. Эта книга — одновременно и жирная философская точка во всей социологии, и фантастическая автобиография двух гениальных авторов. Нет, не событийная автобиография, мировоззренческая.

Право на разнообразный труд.

В молодости перед нами открыты все дороги, впереди куча развилок и ответвлений, мы можем пробовать и то, и это. Что, кстати говоря, очень полезно для расширения кругозора и получения того самого опыта. Но с возрастом жизнь устаканивается. Всё гуще и всё плотнее. Опыт — он в то же время и якорь. Но не в опыте дело. А дело в том, что в типичном обществе профессионалов — кот наплакал. Все просто стремятся выжить и заработать денег. Поэтому в городе такой бардак, законы издаются идиотские (касательно павианов), никто ничего не умеет, не разбирается. Противопоставлением этому выступает технократия Гейгера. Но мы увидели, к чему она приводит: к застою. Есть еще Ван. Добрый, славный Ван. Прекрасный вечный мусорщик. Сознательно занявший низшую ступень в социальной иерархии. Но нам жалко на него смотреть. Да, он молодец, но жалость и юродивость всё равно разбирают. Получается, как Ван тоже нельзя. А как нужно?

Красное здание.

Сначала я подумал, что это аллегория идеи власти. Но увидев в тексте красное здание уже во второй раз, я понял, что это аллегория идеи борьбы. Молодой Андрей Воронин, будучи следователем, работником по поиску истины и пресечению преступности, будучи еще вполне себе коммунистом идеологически, входит в Красное Здание и садится играть в игру с Великим Стратегом. По внешнему виду мы примерно понимаем, кто это такой. Конечно, борьба рисуется прежде всего политическая. Мы видим, каким трудным, фантасмагоричным путем она достигается. Да, нужно навязать свои правила, а потом поменять их в удобный момент. Да, нужно жертвовать и своими фигурами, рушить стройный порядок, вносить в свои ряды панику — то есть быть настоящим Игроком. А жертвы в такой Великой Игре — всегда живые люди, всегда те, кто тебе дорог, те, кем придется пожертвовать. Игра страшная. И Андрей отказывается от игры. Но что же происходит с Красным зданием во второй раз? Оно сгнило, обветшало, обезлюдело, в нем так же страшно находиться. СССР 20-х и СССР 70-х. И что же лучше?

Пантеон.

Собственно, зачем мы живем? В историческом плане. Бытует миф, что перед началом Троянской войны Ахиллу сказали, что если он не пойдет на войну, он спокойно вырастит детей, внуков, правнуков, обретет покой, но вскоре его правнуки о нем забудут, и имя его исчезнет из памяти. А если он пойдет на войну, он умрет, но обретет славу, о нем будут воспевать легенды, и имя его останется в веках. Что он выбрал, мы знаем. Так что же делать с желанием выжить, пусть не биологически, пусть личностно? Любой хочет оставить свой след в истории. История сшита конкретными именами и фактами. Но здесь прав Андрей, говоря о ничтожности такого возвышения конкретных личностей. Он кричит статуям об идее Величия как таковой. О массовом катке истории, назову его так. Мол, главное — не величие конкретного человека, главное — величие человечества в целом. Мысль правильная. Полностью поддерживаю. Но мы видим, как статуи поворачиваются к Андрею затылком и слушают человека в тумане, который шепчет им, какие они «самые величайшие». Да плевать все эти великие люди хотели на великий ход истории, если в нем нет их имен. Кому нужен великий ход истории? Только массе, но не выдающимся личностям. И, как забавно, в Пантеоне целая масса, толпа выдающихся личностей, такой парадокс.

Экспедиция на север.

Снова возвращаемся к технократии Фрица Гейгера. Когда все потребительские цели более-менее достигнуты, Фриц приходит к очень важному выводу: обществу нужна сверхцель. (Об этом, кстати, писал Михаил Веллер в своей публицистике, и очевидно, много кто еще). Ирригационные работы, пирамиды, создание империи, построение коммунизма... на сколько хватит фантазии. Экспедиция, пожалуй, самая логичная и нужная сверхцель. Этот мир опасен, необъясним, и нам нужно расширять свои знания о нем, как минимум, чтобы быть готовыми ко всему, и как максимум, для получения новых знаний. Но в чем же беда здесь? Казалось, взяли добровольцев, никто не говорил, что будет легко, задачи и план сформулированы еще до старта. Но что мы видим? Половина команды не хочет достигать сверхцели, они хотят домой. У каждого своя жизнь, и плевать он хотел на какие-то грандиозные цели общества. Не стоит ни одна общественная сверхцель моей, единственной у меня жизни. И как быть, с необходимостью великой цели и нежеланием к ней стремиться?

Наставник.

Дмитрий Быков говорит, что наставник — это недремлющая совесть, которая призывает во всех ситуациях быть спокойнее. Я должен внести поправки в эту трактовку, опираясь на текст романа. Уже при втором появлении наставника я заметил, что наставник как-то слишком много поддакивает Андрею, во всем с ним согласен. Даже когда Фриц тащит бедного Изю, Изю(!) в подвал, наставник позже соглашается, мол, ну да, а как можно было иначе, ну да, никак. Мои подозрения подтвердились встречей Андрея с наставником в пустыне. Андрей не ведется на поводу у наставника и говорит ему: «Да что ты мне постоянно поддакиваешь?» Я был счастлив, что предугадал сей тонкий момент, и готов дать свое объяснение. Наставник — не совесть. Наставники есть и у убийц, и у прочих моральных уродов города. И я уверен, что им наставники говорят именно то, что люди хотят слышать. Итого: наставник — это внутренняя убежденность, что ты всё делаешь правильно. Ни больше, ни меньше. Сколько же я перевидал людей, в основном быдловатого склада, которые даже если не правы, продолжают стоять на своем. Я даже слышал от них самих, что они никогда не признают, что они не правы. Якобы мужская черта такая. Вот вам и наставник. Совесть... да это антисовесть. Андрей Воронин, запутавшийся в конец, потерявший какую бы то ни было ценностную почву под ногами, прерывает надоедливого наставника, убеждающего Андрея, что всё нормально, всё ты делаешь правильно. Да ни хрена не правильно, и всё вместе с этим правильно одновременно. Но это теряет смысл. К слову о придуманных себе ангелах-хранителях, Боге (Золотом Шаре!) и прочих вселенских сущностях, которые помогают не утонуть в бездне пустоты. А надо быть смелее и независимее. Так я считаю.

Нулевая точка.

Аркадий и Борис Стругацкие пережили опыт Великой отечественной войны, они видели смерть в большом количестве. Видели и чувствовали, как одни люди убивают других людей. Слышали предсмертные вопли. Знали о сгорающих заживо тысячах случайных, но всегда живых людей. В романе есть пара эпизодов подобного ужаса. (Я не беру воспоминание Андрея о блокаде и сравнении его с экспедицией). Это момент со сжиганием павианов на площади и эпизод, когда Фриц ведет Изю в подвал для допросов. В оба раза мне было довольно страшно. И в обоих эпизодах фигурирует воля Фрица, как главного сторонника идеи Порядка во всем Граде. Но что же получается. Все вариации построения идеального общества исчерпаны. Все идеалы рухнули, все надежды обречены. И в какой-то момент, самый последний момент, ты обращаешь взор к самому себе. И понимаешь, что и тебя-то как такового нет. Тебе незачем вообще что-то делать, волноваться, бороться, стремиться. Нет смысла. И нет выхода. Град человечества обречен. И ты либо стреляешься натурально, как Дональд в начале, либо ментально, как Андрей в конце. Итог один.

Последняя страница.

Возвращаемся в реальный мир и видим, что вокруг нас — всё тот же Эксперимент. И ничего не изменилось, коли солнце перестало выключаться, как лампочка, а звезды перестали падать. Всё тот же Эксперимент. И жить в нем тошно. И нет никакого светлого облачка. И нет никакого Второго шанса, не выдумывайте себе ничего такого, не поддавайтесь уговорам внутреннего наставника. Ведь в тексте прямо говорится, цитирую: «Черный колодец двора, слабо освещенный желтыми прямоугольниками окон, был под ним и над ним, а где-то далеко наверху, в совсем уже потемневшем небе горела Вега. Совершенно невозможно было покинуть все это снова, и совершенно — еще более! — невозможно было остаться среди всего этого. Теперь. После всего.» Братья словно проносят через финальную страницу романа следующую мысль. Вот, читатель, закрыл ты книгу. Покопался в философии, поразмышлял о человеке, об обществе... но скажи, когда ты вернешься в реальный мир, ты останешься прежним? Или нет? Сможешь ли ты жить, как жил раньше? Ничего не меняется. Мы сидим на работе, спорим о взглядах в интернете, как раньше спорили на кухнях. И продолжаем хотеть того же. Счастья. Для всех. Но никогда не достигаем его.

П.с. Осталась еще куча неразрешенных вопросов. Например – Что означает нашествие павианов? Что было в папке у Изи Кацмана? Каким образом и по какому принципу участники изначально попадали в Град? И многие, многие другие. Как раз повод поскорее перечитать.

Следует начать с того, что правильным оригинальным названием рассказа «The Last Weapon» является не «Абсолютное оружие», а «Последнее оружие». Конечно же, абсолютное оружие можно считать последним оружием, якобы дальше некуда, но здесь разный акцент: если «последнее» отдает ощущением финальности, конечности, края, то «абсолютное» говорит скорее о пределе самой максимализации причиняемого вреда, финише его усовершенствования. Обе стороны присутствуют в характеристике этого оружия, но я бы настаивал на «последнем» — о нем говорит сам антураж планеты и концовка рассказа.

Роберт Шекли — великий гуманист. Сколько раз он смеялся над пороками человека, над его жадностью, злостью, хитростью, глупостью, узкомыслием, самоуверенностью. Но всё-таки Шекли любит людей. Он просто пытается их чему-то научить. Да даже не научить, потому что слишком уж непринужденным получилось бы такое воспитание, а скорее намекнуть на некоторые черты человека, которые всегда одолевают его в минуты слабости. И антивоенная тематика — самое верное тому подтверждение. Старина Роберт не любит насилия, он твердо уверен, что можно прекрасно обойтись и без ножа в спину или прямой угрозы силой. А именно этот рассказ — знаковый для автора. Здесь представлены лучшие черты мэтра, обличающие худшие человеческие качества.

Чувство, когда хочется еще и еще... Плевать чего именно и зачем — денег, власти, оружия, ресурсов, любви, насилия — главное, получить это. Безумная хапающая рука человечества... Развитие дало многое, спору нет. Но оно и заложило в сознании то, что лимита не существует, можно копать и копать под собой землю, пока сам туда не провалишься. И пример оружия — самый показательный. Всегда оружие совершенствовалось, от лука и топора до атомной бомбы и звуковых психопатических вибраций (надеюсь, поняли о чем я, как называется не помню, но суть передал). И вот настала очередь Последнего, Абсолютного оружия. Это оружие в буквальном смысле слова голодно до любой жизни. Если раньше оружие выступало лишь средством, и оно было ни в чем не виновато, то теперь это Последнее оружие само желает сожрать всё вокруг... Вот в этом и самый кошмар. Что бы это ни было — ядерный гриб, или что-то еще — мы должны наконец понять, что для него всё равно, на чьей стороне оно воюет. А скорее всего, просто на своей.

«Мне нравится спокойная протоплазма, но мне нравится и активная протоплазма» — думаю, все читавшие данный рассказ помнят эти слова. Дак давайте докажем этому абсурднейшему монстру в литературе, что мы не просто протоплазма!

Шекли верит в это, поэтому и пишет...

Именно так я себе представляю идеальную повесть.

«Лангольеры» — произведение, ставшее лицом сборника «Четыре после полуночи». Максимально яркое, динамичное, всестороннее и мудрое. Сопряжение фантастической идеи о путешествии во времени и детективной таинственности ситуации, сочетание динамичного сюжета и философских отступлений и намеков, органичный сплав напряженности, тревоги, и всё же уделение места романтике и любовной драме, создание новой концепции пространства-времени и создание настоящих живых героев за счет флешбэков и яркости характеров.

За каждую из данных характеристик готов ответить. Пускай это звучит безумно, либо необъективно, но, действительно, настолько идеально построенного произведения я не встречал ни до, ни после. Единственное что сейчас приходит на ум — это «Десять негритят» Агаты Кристи. Там такая же стройная структура повествования, саспенс, атмосфера, загадка и стройная органичная фабула.. да и количество персонажей почти одинаковое! То есть оба автора взяли примерно равное число персонажей-участников, удалив весь остальной ненужный для данной модели мир (то ли посредством приглашения на частный остров, то ли с помощью исчезновения всех бодрствовавших пассажиров) — и это очень удобно и правильно.

Удивительная «настоящесть» персонажей для жанра фантастики, сочетаемая с удивительной глубиной идеи для жанра детектива. «Лангольеры» выходят за рамки даже нескольких жанров, в том числе и поэтому данная повесть понравится практически всем. Исключение могут составить лишь узко заточенные ценители, допустим, твердой фантастики, которые не признают малейших неточностей в описании явлений действительности.

Символизм — так свойственный сильным произведениям Стивена Кинга — здесь просто на высоте. Чего стоит только «мир, с которым всё кончено», в котором и еда без вкуса, и спички не зажигаются, и цвета поблекли. А чудесные лангольеры — служители времени, очищающие мир от всего прошлого и лишнего, хрустящие и пережёвывающие кусочки пространства, дабы освободить место и дать жизнь новому миру — миру Будущего. И, наконец, главный символ, мерцающий на страницах повести: «только для падающих звезд». Все мы — падающие звезды, летящие из прошлого в будущее, и у нас есть только один шанс успеть, и действовать нужно ВСЕГДА именно СЕЙЧАС.

Существует мнение, что все книги, главным образом, пишутся ради концовки. В таком случае, финал «Лангольеров» столь великолепен, насколько таким он и должен быть. Вы думаете, в мир Будущего-Настоящего вернулись герои повести? Нет, в этот мир вернулись мы с вами. Мы вместе прошли весь этот путь, побывали в странном, опасном, но таком объективно необходимом мире. И теперь, узнав что-то необычайно важное, мы должны вдыхать жизнь полной грудью. Время не ждет, господа.

И да, главное — не проспите всё, как тот пассажир самолета:)

Из Интервью Бориса Стругацкого Михаилу Веллеру на Радио России, 2012 год:

Некоторые книги Братьев Стругацких будто были написаны ради одной лишь концовки. Что Радуга, что Пикник, что вот Жук... И это очень хорошо работает. Читателей часто больше всего интересуют концовки. А в случае конкретно с «Жуком в муравейнике» концовка такая, что мощнее не придумаешь. Всё ради неё. И ради дилеммы, которую ставят авторы.

Максим Каммерер, сотрудник КОМКОНа-2, своеобразной тайной полиции, надзирающей за Комиссией по Контактам (КОМКОН), получает задание на поиск некоего, в прошлом Прогрессора, Льва Абалкина. В ходе расследования всплывает множество настораживающих и неоднозначных деталей, в частности, тайна личности, тайна происхождения Льва Абалкина.

Сперва необходимо сказать, что у каждого своя работа. Действительно, я считаю существование КОМКОНа-2 необходимым, ведь, как говорится в повести, необходимо сдерживать всё умножающийся рост научного знания, научных исследований, экспериментов. Это такой, знаете, вопрос о праве на прогрессорство внутри одного общества... Можем ли мы давать столь стремительно добытые научные данные не другим цивилизациям, а себе? Можем ли мы доверить их себе? Как известно, при несоблюдении меры и хорошее может обернуться плохим. Тем более, что люди помнили, чего стоила ошибка на планете Радуга. КОМКОН-2 ошибиться, а главное, допустить подобное не имеет права. Поэтому хочу сказать, что можно понять и Максима (в чьих действиях я вообще не вижу никаких ошибок, негуманности и пр.), и Экселенца, который сам собой, в одном лице, представляет идеологию и алгоритм мыслей и переживаний всей Комиссии по Контролю.

В научно-популярной книге «Рациональное животное» Д. Кенрика и В. Гришкевичуса по эволюционной психологии используется такой термин как «дилемма детектора дыма». (Отрывок: «Вы хотите настроить его так, чтобы он стал менее или более чувствительным? Это зависит от того, что вы цените больше: чтобы сигнализатор вас не беспокоил или чтобы вы не оказались в западне в горящем доме. Большинство людей предпочитают иметь сверхчувствительный прибор, потому что в обмен на отдельные случайные ошибки в его работе они получают гарантию того, что их семьи останутся в живых. Мы намеренно искажаем оценку сигнализатора, потому что это помогает нашему выживанию. Дилемма анализатора дыма похожа на те загадки, которые естественный отбор должен решать при создании наших встроенных систем, обеспечивающих осуществление выбора. Для многих решений наш мозг настроен так же, как и детекторы дыма. Ведь такой детектор принимает решение о подаче сигнала, несмотря на то что имеет неполную информацию. Когда он улавливает в воздухе даже небольшое количество частиц, напоминающих дым, он должен либо подать сигнал «Пожар! Пожар! Пожар!», либо оставаться безмолвным. Точно так же и наш мозг развился таким образом, чтобы принимать решения, даже не имея всей необходимой информации.»)

Теперь всё становится на свои места... Но лишь отчасти.

В различных офф-лайн интервью Борис Стругацкий говорил, что никаким «автоматом Странников» Лев Абалкин не являлся. Да, он был странным, но разве это преступление? Да, он был замкнутым, порой агрессивным и себе на уме, но разве можно его за это убивать? В забавной, а на самом деле, в горькой ситуации оказываются те, кто считал убийство Абалкина единственным возможным вариантом. Я и сам, когда дочитывал повесть, полагал, что это необходимо сделать... Вот настолько мне передалась паранойя Экселенца, настолько меня испугала таинственность неизвестного.

А в итоге ответ на всю эту дилемму довольно прост, учитывая позицию БНС, с одной стороны, и приведённый мной отрывок из научно-популярной книжки, с другой стороны — всё дело снова в Теории Воспитания, над которой так долго ломали голову Братья. Сейчас, пока не разработана и не сформулирована Теория Воспитания, пока мы остаемся всё тем же Человеком Разумным, Homo sapiens, — выстрел Экселенца «разумен» и, по большому счету, оправдан. Но эта дилемма — экзамен человечеству. Экзамен на Человека Воспитанного. Человека, для которого важнейшим принципом станет гуманность. И пока что мы не сдали этот экзамен.

Можно долго размышлять, кто же в результате кого исследовал: Странники — людей, забросив последним жука в муравейник? Люди — Абалкина, наблюдая за ним в течение многих лет, но так ничего и не поняв? Или люди — Странников, поняв еще меньше, прервав своё исследование из-за простого банального «показалось»? Но в нашем конкретном случае, АБС предложили нам исследовать нас самих. Дилемма оказалась труднейшая, и выбор каждый для себя сделал исключительно сам.

Это лучшая вещь, которую я когда-либо читал, и, вероятно, когда-нибудь прочту. Первый раз я прочел эту повесть три года назад. Отлично помню, как меня словно било током, несколько раз нервно подергивало, периодически я тяжело вздыхал. Сейчас эти ощущения повторились, плюс я пару раз прослезился. В электронке (в бумаге на найти) повесть занимает 150 страниц, в бумаге это было бы страниц 30-50. Как можно вложить столько динамита в такую короткую вещь — до сих пор для меня загадка.

Никнейм для сайта я выбрал примерно в момент прочтения повестей Мартина. Утекло много воды, куча авторов вошли в список любимых: Стивен Кинг, Виктор Пелевин, Роберт Шекли, Филип Дик. И недавно я стал задумываться: а не слишком ли много чести Мартину? не было ли это обусловлено инфантильностью в связи с моим малым читательским опытом? Сейчас я по прежнему готов ответить «Нет!» Мартин — это именно то, самое важное и самое болючее в литературе для меня. Это кипение страстей на фоне бесконечного одиночества каждого персонажа, в мире, полном самых низменных поступков, отсутствия финальной грани человеческой жестокости и животности. Но одиночество — всегда исходная точка. Мартин мне дорог тем, что с «Игры престолов» я вообще стал читать худ литературу. В «Танце с драконами» есть замечательная фраза: «Читающий человек проживает тысячу жизней, а не читающий — одну.» Это во-первых. Во-вторых, я гораздо больше всё равно ценю Мартина именно за его повести, короткие, убивающие наповал. Их всего три: «Портреты его детей», «Песнь о Лии» и «Тупиковый вариант». «Портреты его детей» — первая и главная из них.

Магический реализм — именно тот жанр, в котором должна быть эта повесть. Главный герой живёт своими книгами, живёт ради впечатлений для своих книг, пишет для того, чтобы ощущать жизнь. Интересно, что, мне кажется, ему и деньги-то от продаж не так уж и нужны, хоть он и болеет тем, что многие романы пролетели мимо списка бестселлеров. Здесь что-то другое... В конце, в разговоре с дочерью, писатель говорит действительно разумные вещи, если постараться абстрагироваться. Он говорит, что всё является частью жизни, даже самые мерзкие подробности — это часть жизни. Он говорит, что читатель должен задумываться и над этими вопросами, тем более что они нашли свой отклик в близкой реальности. Но главный герой перешёл грань. Вообще, повесть о грани между жизнью и творчеством. Оно его просто съело. Все его поступки, решения, пути были всегда с задней мыслью о написании книг, даже когда он приобретал любого рода жизненный опыт. В сущности, мир книг для гг — это ныне популярный мир виртуальной реальности, в котором писатель нашел и настоящую любовь, и героическую свою юность, и... собственную дочь. Но об этом позже.

Мне безумно нравится, как рефлексия и черты характера главного героя находили воплощение в его детях, его персонажах. Но он бы этого и не заметил, если бы не встретился с ними лицом к лицу. Они рассказали ему больше, чем он до этого знал о себе. Авторы редко задумываются, что по их творениям прекрасно видно их самих. В принципе можно добавить к творчеству и такую функцию — познавательную, познавать себя.

Финал просто гениален в своём безумстве. Есть такая связь — у сильных вещей должны быть ещё сильнее их финалы. Это именно тот случай... В стиле фильмов «Начало» и «Остров проклятых», когда последний кадр создаёт развилку, где надо принять одну из двух версий, повесть «Портреты его детей» мощно следует этой традиции (конечно же, фильмы были позже произведения). Три года назад я считал, что у Ричарда была дочь, просто она исчезла для него, а он типа для нее, и у него остались только его «настоящие» дети — персонажи. На этот раз я пересмотрел эту версию. Теперь я уверен, что дочери у него никогда не было, последний абзац о том, что Ричард заказывает эти картины у художника, полностью демонстрирует безумие этого человека. Он выдумал себе дочь. Он выдумал себе жизнь. И зарылся в глубокую яму бесконечных самокопаний. Боже, бедный Мартин... Надеюсь, этот сюжет как можно меньше связан с его собственной жизнью, пусть ему просто приходили подобные «писательские» мысли так, короткими вспышками, иначе это ад... Блин, как же я обожаю эту повесть во всем ее ужасе. Книги Стивена Кинга приводили многих читателей к мысли «страшны не чудовища, страшны люди, чудовища это сами люди». Джордж Мартин смотрит ещё дальше: «самое страшное чудовище живёт внутри твоей головы».

Конечно, тема дозволенности в творчестве, грань, несомненно чуть ли не главная в повести, но — это с моральной и эмоциональной точки зрения. Для меня же эта повесть — медицинское откровение. Открывшее новую болезнь — болезнь писателя.

Сокращение «S. N. U. F. F.» расшифровывалось так: «Special Newsreel/Universal Feature Film». Это можно было примерно перевести как «спецвыпуск новостей/универсальный художественный фильм».

Полагаю, мой личный квадрат любимых произведений Виктора Олеговича дочерчен до конца. «Омон Ра», «Числа», «t» и вот, наконец, последней вершиной становится «S.N.U.F.F.». Две соседних вершины очень забавны и пёстры по содержанию, две других — крайне депрессивны и после прочтения оставляют чувство опустошенности. Две соседних, но уже в другом измерении, вершины — хронологически первая половина творчества автора, две других — вторая. Образы тоже в голове как-то сформировались... «t» — это бесконечная рекурсия двух зеркал, героя и автора, где между ними слышатся дикие вопли души древнего писателя, закованного в кандалы, созданию которых он и посвятил всю свою прошлую жизнь. «Числа» — это клерк в солидном костюмчике, в галстуке с рисунком Пикачу, рассказывающий жутко пошлые и грязные офисные шутки с каменным лицом, а над его головой висит ореол цифр из троек и четверок. «Омон Ра» — это, в первую очередь, черное небо, в котором парят красные соколы с пустыми зрачками, и летящая в этом небе огромная ядерная бомба, после которой остаются только клочки, обрывки всех положительных и доблестных слов и лозунгов. И наконец, «S.N.U.F.F.» — это жужжащий кислотно-едкого зелено-розового цвета лазер, пронизывающий пространство медленно и с мучениями, оставляя лишь рваные раны технологических и биологических механизмов там, где раньше были любовь, нежность, мультиполярный мир и собственное «я».

«S.N.U.F.F.» — пелевинская «Война и мир». Повествование стартует накануне очередной войны между Оркландом и Бизантиумом, между представителями орков и людей, по классике начинающейся случайной стычкой, казусом с участием мирных граждан, в результате которого появляется повод сместить прежнее правительство орков. Глазами орка Грыма мы видим масштабное сражение, и благодаря бойцам людей (огромным статуям, ящерицам, бэтмену, черепашкам-ниндзя) мы понимаем, что в данном случае речь идет о битве культур. Это единственная сцена крупной битвы во всем творчестве Пелевина, и сделана она здорово.

Мир книги настолько биполярен и полон аллюзий, что поражаешься умению и остроумию автора. Парящий над Сибирью офшар, где высокотехнологичная лучшая жизнь. Облезлые бетонные трехэтажки Оркланда, где пьяная родня распевает «Из этой жопы х..й уедешь» и «Е..л я родину такую». Отношения двух миров находятся в сложном симбиозе. Орки относятся со смесью заискивающей робости и лютой ненависти, о чем говорит автор. Люди же понимают необходимость существования более слабого соперника, чтобы посредством него оправдывать всяческие потребности своего общества.

Так свойственный Пелевину солипсизм в этом романе играет новыми, свежими красками аж дважды: видео-полеты и суры. 1) «Впрочем, где мы, пилоты-надомники, на самом деле? В своих тесных комнатах или в оркском небе? И где это небо — вокруг моей «Хеннелоры» или в моем мозгу, куда его транслируют электронные удлинители глаз и ушей?» 2) «Люди принимают решения на основе прецедентов и опыта. Человек — это просто инструмент приложения культуры к реальности. Сура, в сущности, тоже.» Важно отдельно сказать, что более применимых и уместных для всё того же солипсизма у Пелевина еще не было. И если с видео-полетами как-то более-менее всё ясно — факт вовлечения в виртуальную реальность многими авторами хорошенько и толково описан, еще начиная с рассказа Герберта Уэллса «Замечательный случай с глазами Дэвидсона» — то с сурой всё гораздо сложнее...

Сура описана таким образом, что под нее смело можно подставить человека, и его механизмы поведения. Автор говорит, что сура принимает решения на основе прецедентов и опыта, позже она принимает решения на основе сопряжения множества случившихся прецедентов и выбирает наиболее уместный, исходя из кучи-кучи социальных и прочих факторов. Теперь вопрос: Чем сура не человек? Великолепно подобранный пример парадокса китайской комнаты подтверждает эту мысль. Позже она закрепляется примерами о тесте Тьюринга и течении бихевиоризма. И с данных позиций, в итоге, в доме их находится двое — человек и его сура, где, в сущности, оба роботы.

Есть и другая позиция. До жути противоположная и столь же правдивая — в своем доме Дамилола находится один. Об этом не раз упоминают и он, и сама Кая. Формально и фактически, он купил себе максимально реалистичную версию секс-игрушки, куклы, которая общается, подмигивает, знает всё о его теле, знает как себя надо вести и... обладает помимо всего прочего параметром «сучество». Это настоящее открытие Пелевина: изобразить женскую особенность поведения в виде параметра на секс-кукле в фантастическом романе. Браво! Речи Каи соблазняют каждым сказанным предложением. И автор, и главный герой, и читатель — все понимают, что речь идет о машине, искусственном механизме. Все трое постоянно в голове держат эту оговорку. Но она не спасает, этой мысли недостаточно. В сущности, главный герой занимается сексом сам с собой, с удачно собранным зеркалом своих потребностей и желаний. Вот здесь и кроется ответ на «сучество». Для максимального удовольствия и, что важно, не угасающего интереса требуется постоянная эмоциональная подпитка. Есть масса утверждений, которые я слышал от разных источников (и в книге Михаила Веллера «Всё о жизни», и в методиках пикап-соблазнения), и все они сводятся к одному — максимальные интерес/влечение/ощущение жизни будут лишь в случае эмоциональной волны, причем постоянной. От положительных эмоций к отрицательным, от отрицательных к положительным — и так далее. Здесь и объясняется «сучество», классическое женское поведение «чтобы милый не скучал» и, собственно, вызовы на ревность самой суры Каи. Получается, Дамилола сам этого хотел, а вернее, хотел организм и сексуальное влечение. Поэтому столь уместен образ с «качелями наслаждения», на которых необходимо снять блокировку и сделать в конце концов солнышко... Во время этих рассуждений мне вспомнился всем известный эксперимент с подопытной мышкой, которой поставили в клетку кнопку, вырабатывавшую эндорфин путем воздействия электродов. В итоге мышка не хотела ни есть, ни спать, она тупо нажимала и нажимала на кнопку... Страшное чувство паранойи удовольствия... Но здесь есть контраргумент: Дамилола, впервые испытав наслаждение «качелей» осознал, что весь предыдущий опыт никчемен и тускл, и вот теперь он понял, для чего жил. Что же тогда? Нам блокировать своё желание получения максимального удовольствия? А ради чего? Ради биологических потребностей вида? А если не блокировать, то поддаться жажде этого удовольствия, опять же, как животное? Этот неразрешимый вопрос меня разрывает, если честно.

Дилемму максимального удовольствия невозможно разрешить однозначно так же, как и ответить на вопрос, на чьей стороне сам автор: на стороне внутренне мёртвых, неестественных, окруженных сплошной имитацией рабов удовольствия? или на стороне примитивных, грубых, завистливых и недовольных пожирающих себя орков? Ответа нет.

Обе дилеммы невозможно разрешить однозначно так же, как и ответить на вопрос, сколько человек в доме Дамилолы: один, только потому что кого-то формально назвали человеком, а кого-то сурой? ни одного, потому что и сура, и человек — лишь совокупность поведенческих механизмов, обусловленных оптимальными факторами? двое, потому что у обоих имеются признаки самосознания и абстрактного мышления? Ответа нет.

Гениальный роман.

Трактат о Зле.

Более короткого, лаконичного и исчерпывающего толкования для этого романа я пока не придумал. Некоторые книги Стивена Кинга, скажем так, занимаются полным изучением какого-то родового понятия. Лангольеры — Трактат о Времени, Рита Хейуорт и побег из Шоушенка — о Надежде, Зелёная миля — о Боли, Кладбище домашних животных — о Смерти. Оно, в свою очередь, является Трактатом о Зле. Максимум, что можно добавить, так это что о Зле через призму Детства. И всё.

Ну, а теперь по порядку.

Встречал немало отзывов и критики, касательно того, что якобы в «Оно» чересчур много затянутых и скучных моментов, провисаний, и тд. Господи, да нет же! «Оно» построено очень стройно, все сюжеты и эпизоды в дальнейшем находят своё развитие, они к месту, и они именно там, где и должны находиться. А представьте это качество, удерживаемое в течение 1245 страниц. Впечатляет. К примеру, следом я читал «11/22/63» (800 страниц) — и вот там конкретно провисает середина.

Глава, которая влюбила меня в это произведение, называется «Шесть телефонных звонков (1985)». В ней читатель знакомится с каждым из основных персонажей книги практически впервые (кроме Билла). Глава оформлена идеально, но не будем об этом, ибо описывать каждую отдельную главу было бы слишком нудно. «Оно» кишит колоритными персонажами, но сживаешься, как с родными, именно с этой семёркой. Каждый имеет свои страхи, свои проблемы, свои нераскрытые чувства и черты характера. Стивен проделал грамотный ход, использовав взгляд детей, как наиболее восприимчивых и тонких существ.

Теперь непосредственно о Зле. Не буду копировать чужую мысль. В одном из отзывов говорилось, что Зло в каждом из нас, и оно всегда желает взять верх. Зло принимает самые различные и изощрённые формы, даже такие: способность взрослых игнорировать своих детей, чрезмерная забота матери о здоровьи сына, перекармливание сына как признак любви и в то же время страх одиночества, и пр. Что ещё необходимо сказать о Зле? Конечно же, то, что взрослые его не замечают. Кинг — мастер символизма, и поэтому его мысль можно понимать по-разному. Для меня — это нежелание вникать в проблемы детей (1), несерьёзное оценивание их невзгод и трудностей (2), неспособность выйти за рамки привычного им мира (3). Именно в Дерри это свойство «взрослости» возведено в абсолют. Когда вся история небольшого города заливает кровью с головой, жители города просто отворачиваются и дальше не замечают происходящего. Вот что страшно, как говорится...

О чернухе. Так в хорошем смысле я называю очень жёсткое, яркое и честное описание кровожадных или крайне злобных деталей/эпизодов/историй. За такую чернуху я полюбил «Ярость», «Куджо», «Сияние». В «Оно»... ох, здесь Стивен Кинг постарался. Здесь я увидел самые яркие и сильные тяжёлые эпизоды. Назову несколько наиболее запавших в душу: 1) пожар в заведении «Черное пятно»; 2) перестрелка на улице с бандой; 3) история о Патрике Хокстеттере и подробностях смерти его младшего брата (вот здесь мне стало страшно и нехорошо...); 4) несколько эпизодов, касающихся Эдди, например, диалог с аптекарем. Да уж, сильных чернушных эпизодов очень много.

О философии. Непосредственно битва с Оно у автора пестрит символизмом и философией, природой страха. Даже раньше, когда надышавшиеся ребята узрели генезис Оно — о чём это говорит? О том, что Оно существовало раньше людей, раньше человечества. Оно старше, мудрее, хитрее, но мы всё равно должно давать ему бой. Так вот, о битве. Где мы должны дать ему бой? Правильно, в своей голове. У Стивена битва разумов предстаёт в каком-то космическом трансцендентном пространстве, чёрном, пустом, в логове Оно. Это чёрное пустое пространство — душа злобного человека, каждого человека, сдавшегося Злу. Автор прямо кричит нам об этом со страниц.

В этой связи, такая уж концовка с детьми. И здесь не нужно плеваться или фыркать. Автор показал, причём весьма ярко, высшую степень Любви, Связи и Взаимопонимания, ещё раз напоминая, что по одному против Зла не выжить.

Безусловно, десятка.

В последних изданиях Стивена Кинга в твердой обложке (ТБ и КНВВ) произведения «Дорожные работы» и «Долгая прогулка» идут вместе. На обложке — поросший травой то ли камень, то ли бетон, то ли участок земли, и на его фоне проступают черты человеческого лица, искажённого в безмолвном крике. Объединяет эти два романа не только авторство Ричарда Бахмана, с присущей ему жёсткостью, цинизмом, одиночеством, гражданским протестом, но и основная локация — дорога. Если в «Долгой прогулке» подростки участвуют в смертельном марафоне, проходя по шоссе, то в «Дорожных работах» дорога — это почти живой персонаж, медленно подступающее бедствие, немая катастрофа, подобие гигантской черной волны в «Далёкой радуге» А. и Б. Стругацких.

Бартон Доуз, мужчина средних лет, со своим домом, женой, работой и психологическим шрамом в связи с трагической смертью сына. Жизнь Барта не самая простая, довольно скромная, но, по крайней мере, устоявшаяся. Вроде бы всё есть. Но жизнь резко меняется с новостью о строительстве новой автострады, которая будет проходить через дом Барта и прачечную, где он работает. И главный герой медленно, но верно начинает сходить с ума.

Главный шарм этой истории в том, что не все персонажи должны быть в известном смысле «героями», то есть превозмогать трудности, идти к достижению великой цели, терпеть, бороться и в итоге побеждать. После современных супергеройских фильмов, а начиная с древних рыцарских баллад и легенд, это выглядит особенно пОшло. Барт не такой. Бартон Доуз, сильный человек — но со своими слабостями, грешный — но ему хочется сопереживать, неглупый — но он никак не может себе объяснить, что он делает. Почему? Что это? Гражданский протест? Синдром Герострата? Удачный момент покончить с собой? Капитуляция перед осознанием факта, что особо ничего светлого и хорошего в жизни уже не будет? Слепая ярость? Он не знает. Автор также не дает читателю ответа на основной вопрос романа — «Почему?» Но, боже, как же мастерски показана динамика падения Барта в пучину безысходности и безумства одиночества.

Лейтмотив романов Ричарда Бахмана — сильный человек против бездушной государственной машины — раскрывается в данной книге наиболее серьезно и жизненно, без всяческих телешоу будущего и подростковых смертельных марафонов. Сама по себе автострада — мирное явление. Люди стоят дороги, чтобы легче и быстрее передвигаться, дороги нужны всем... — рациональная сторона сознания говорит так. Но Бартона, причем во многом справедливо, накрывает шиза: толстосумы и чиновники готовы проехаться по костям живого человека, лишь бы распилить очередную статью расхода, и вот по этой прихоти он, Бартон, должен бежать с чемоданами, искать новый дом, искать помещение для прачечной, короче говоря, превозмогать трудности от свалившегося на голову фатума. Но нет... Бартон сидит в своем кабинете в прачечной и думает, гоняет все эти мысли по кругу, как болиды на треке, всё больше вскипая... и понимая, что на его нынешнее напряжённое состояние судьбе (автомагистрали)глубоко наплевать, пусть хоть об стенку головой бьётся... и это еще больше злит Барта.

Удачным выглядит столь же безысходный и фатальный штрих, как смерть сына от рака. Бартон крутит это в голове, вспоминает, что ничего сделать было нельзя. Нельзя было тогда, и нельзя сейчас. И вот именно здесь созревает зерно противодействия. Пора... Нельзя сказать, как надо относиться к главному герою, но лично у меня он вызывает искреннее сочувствие и понимание. Это борьба личности против обстоятельств, священная война против неизбежного и непобедимого. В этом еще одна ценность романа.

Несмотря на весь спектр эмоций и переживаний Бартона Доуза, мы видим и других живых и адекватных персонажей. Лично я не могу судить жену Барта за ее уход от него, по большей части он ее подвёл и собирался утащить с собой на дно. Нельзя судить и должностных подлиз, и уступчивых соседей, успешно лавировавших под давлением обстоятельств, ведь каждый хочет благополучия себе и своей семье, вопреки вызовам судьбы. В таких случаях каждый делает свой, одному ему понятный выбор.

Примерно в таких чертах мне видится роман «Дорожные работы», одна из любимых книг Стивена Кинга. Это сложная, противоречивая социальная драма, на фоне которой, шаг за шагом, постепенно исчезает в бессмысленных километрах асфальтного покрытия разум отдельно взятого человека.

Читал еще в детстве, а сейчас пересмотрел экранизацию этой замечательной повести вместе с мамой и сестрой. В течение этих трех часов каждый из нас несколько раз плакал. Это та книга, которую периодически обязательно нужно освежать в памяти. Одна из самых трогательных историй в литературе.

Первое, что хочется сказать в отзыве — жаль, что животные не умеют разговаривать. Сколько же глупостей, ошибок и подстав произошло потому, что Бим не мог сказать за себя сам. А люди, желавшие собаке зла, пользовались этим. Представители царского, сильного вида, homo sapiens, как сказал ветеринар, ввиду своей душевной слабости делали более слабому собрату козни, который ничего против них-то и не имел.

Еще я понял, что человечность определяется отношением к гонимому и беззащитному. Сколько разных людей оставили Бима в беде, по множеству причин: начиная от отказа в выдаче свидетельства на выставке (по стандарту окраса, видите ли, не подходит) и заканчивая продажей пса, воровством его значка, прикрыванием своей бездушности целью воспитания сына, и тд. Люди находят любые оправдания и способы, когда чувствуют, что никто не защитит потерявшегося, за которого некому заступиться.

Самые светлые моменты — это лесная прогулка главного героя, Человека, с Бимом. Как они любовались золотыми листьями, как Человек показывал Биму ёжика и объяснял ему, что ёжик — полезное животное. Да и вообще, самые трогательные моменты в дальнейшем — эпизоды именно с Человеком. Его грусть, тоска по собаке, воспоминания о родных. Этот Человек прошёл войну, оставил свой «осколок» в сердце, и всё равно он остался добрейшим человеком из всех, защищая слабых, любя природу.

Выделю еще один момент. В детстве это было незаметно, но произведение содержит обилие социальной сатиры. Наиболее забавный эпизод, над которым я хохотал — когда в одном классе на открытом уроке была озвучена тема по поводу Бима, и потом во все школы поступило методическое указание провести урок о любви к животным; и как учительница, уже в другой школе, орёт на учащихся, строго-строго зачитывая вопросы для сочинения о любви к животным. Такое забавное несоответствие.

В целом скажу, что есть такие произведения, которые мы со временем забываем. А возвращаясь к ним, хватаемся за голову и думаем: «Как же так я забыл о существовании такой трогательной изумительной книги?» Не забывайте эту литературу.

P.S. Я не просто так ни разу в отзыве не назвал Ивана Ивановича по имени. Просто это Человек с большой буквы, без каких-либо имён и званий.

«Когда-нибудь — если до тех пор мы не разнесём планету вдребезги — кто-нибудь пробежит милю на Олимпийских играх за две минуты. Это может случиться через сто лет или через тысячу, но обязательно случится. Потому что нет предельных рекордов. Есть ноль, есть бесконечность, есть смерть, но нет ничего предельного.»

Весьма необычная сторона творчества Стивена Кинга, но оттого не менее восхитительная. Прекрасный рассказ, наполненный великой красотой и эмоциональной энергией. Когда читаешь подобные вещи, действительно замирает сердце.

С одной стороны, Кинга, видимо, заинтересовали вопросы пространства и времени. Здесь есть и довольно популярный наглядный пример с двумя точками и листом бумаги, согнутым пополам — то есть не обязательно двигаться по прямой линии листа, есть путь короче. В связи с этим невероятной красоты пейзажи среди болот, рек и полных несуществующей живности лесов. А огромная серебристая луна... А богиня Диана, властвующая ночным небом... Всё это говорит об уверенности автора в существовании незримых нам миров, которых можно коснуться, лишь теряя связь с нашим миром. Мне кажется, это весьма поэтичная идея. Они должны быть!

С другой стороны, давно открытая теория относительности Эйнштейна гласит, что приближаясь к скорости света, масса объекта увеличивается, а время замедляется. Уверен, это научное положение также повлияло на идею Стивена. Пока мы двигаемся — мы живём.

Но есть ещё один момент, куда более важный и глубокий, нежели соотношение пространства и времени — это момент увлечённости... Наверное, самое прекрасное в людях просыпается тогда, когда они чем-то увлечены. С каким пылом они рассказывают нам об этом, с каким фанатизмом, в хорошем смысле этого слова. Иногда мы даже говорим что-то подобное: «Да он заболел этим». Но я бы сказал иначе: «Он жив, благодаря этому». Нет ничего сильнее, чем горящие глаза и сворачивающее горы желание. Вот в такие моменты человек обретает настоящую природную красоту. Он молодеет на наших глазах. Да, он повёрнут на этом, но он счастлив...

И если бы мы с вами сидели за одним столом на каком-нибудь застолье или банкете, я предложил бы следующий тост: «За увлечённых людей! За их красоту!»

Рассказ покоряет своей идеей и её реализацией.

В Стране Слепых вот уже пятнадцать поколений рождаются слепые дети и их приобщают к миру. На самом деле, к небольшой долине в горах, где они и проживают. Детям рассказывают мифы о «широком мире», дают щупать различные предметы, приобщают к языку, и прочее. Жизнь в долине крайне организованна: гладкие дорожки, ведущие в определённые участки долины, всегда чистые и гладкие, по траве ходить нельзя, на краях дорожек нанесена разная насечка для их идентификации. Но больше поражают сами жители Страны Слепых: они обладают великолепным слухом, обонянием и осязанием. Ночью у них день, а днём — ночь. Эталон женской красоты для слепцов — бархатистая гладкость кожи.

И вот в такой мир попадает нормальный человек, много путешествовавший и многое повидавший. Попал он в долину в результате несчастного случая при подъёме в гору в составе экспедиции. И при встрече со слепцами он, ну просто никак, не может найти взаимопонимания. Изначальное ощущение превосходства сменяется принятием СВОЕЙ ограниченности. Ведь сколько раз Нуньес не пытается доказать своё преимущество имеющимися у него дополнительными способностями — всё идет наперекосяк. А ответ предельно прост — мир долины максимально приспособлен под восприятие слепцов и служит их потребностям, ни больше и ни меньше.

Важным аспектом рассказа является Непонимание между людьми, не готовыми принимать мир иначе, чем они привыкли, а тем более, чем привыкли их предки. Теперь ясно, откуда ноги растут у «Пасынков Вселенной» Хайнлайна, «Поколения, достигшего цели» Саймака, и прочих. Но здесь момент несколько более широкий, чем ощущение окружающего мира — здесь речь идёт о дополнительном органе чувств, либо ином дополнительном параметре, иной дополнительной способности. Допустим, как объяснить четвёртое измерение через нашу трёхмерную реальность? Или как принять то, что существует ещё какой-нибудь дополнительный орган чувств, существенно расширяющий представление о мире? Даже сложно представить новое такое чувство... Шестое? А какое оно само по себе?

При чтении невольно вспоминался миф Платона о пещере. Думаю, он и подтолкнул Герберта Уэллса к такому рассказу. А то, как основоположник научной фантастики описывает странные и невообразимые состояния и явления — как всегда достойно высоких похвал.

Легендарный рассказ непревзойдённого Мастера малой прозы. Дабы не растекаться мыслью по древу, очередной раз восхваляя искромётный юмор и яркость повествования, просто обозначу основные вопросы, поднимаемые автором:

1) Юриспруденция ли, бухучёт — принципиальной разницы нет. Главным является то, что власть профессий, работающих с формальной стороной жизни, с каждой эпохой и новым витком спирали развития всё больше и больше. Сейчас мы сталкиваемся с таким количеством формальностей, справок, отписок и законных оснований, что любой житель прошлых столетий просто бы нас не понял и спросил бы: «Ребят, а зачем вы этим занимаетесь?» И важно не только то, что океан формальностей всё больше выходит из своих берегов, а интересно ещё и то, что теперь человек, варящийся в этом котле, принадлежит к чему-то вроде особой касты. Он не будет миллион раз спрашивать у знакомых и коллег, как бы ему совершить эту процедуру, он уже изначально знает, что необходимо, и может ли он это сделать или нет. А для большинства обывателей и членов общества, бумажничество и крючкотворство — тёмный лес. Даже магия! Магия, наполненная таинствами, о которой ходят слухи, мол, на что она способна. Магия, которая, говорят, прописана в колдовских книгах, но понять эти книги сможет лишь настоящий маг и чернокнижник:)

2) Воспитание. Действительно, очень сложный вопрос. Я даже не могу категорично принять одну из позиций как окончательную. С одной стороны, конечно, как можно заставлять отпрыска следовать по стопам отцов, если у ребёнка душа лежит к чему-то другому? Как можно заставлять его делать что-то против воли? Насильно мил не будешь, как говорится. Да и вообще, в жизни можно чего-то добиться и стать профессионалом, лишь имея желание и стремление к этому. А с другой стороны, ведь жалко всё-таки брошенные традиции предков, согласитесь. Особенно, когда такой дар встречается крайне редко. И особенно, когда мечта отца не смогла осуществиться из-за недостатка денег, а сейчас твоего потомка от неё воротит... Понять отца можно. Эх, как жаль, что в жизни чаще всего так и происходит, редко совпадает одно с другим:(

И, что интересно, поднимаемые философские вопросы доносятся до читателя, как и всегда, не навязчиво, с тонким юмором, красочными образами и забавными персонажами. За эти составляющие мы и любим Роберта Шекли.

«Эй, ты! Ответь-ка, что в жизни главное?»

Один из лучших, и самое главное, ёмких рассказов мастера Роберта Шекли. Фабула проста до безумия: есть типичный представитель нашей эпохи, есть проблема, стоящая перед ним, есть цепочка его рассуждений (весьма забавная и интересная, которую можно перечитывать несколько раз), и есть развязка. Особый смак имеет, повторюсь, перебирание героем возможных вариантов ответа — от сложных до простых, от общих до ситуационных, от научных до смешных и самоироничных. То есть показан весь спектр нашего сознания — всё, что кроется в нашей голове. Очень интересный поток...

И, конечно же, в конце нас ожидает фирменная шутка от автора: главный вопрос человечества — всего лишь

В этом весь Шекли! И данный рассказ является самым показательным и характеризующим всё творчество автора в целом: старик Роберт поднимает миллион социальных и философских вопросов, а потом, когда мы уже достаточно поломали голову, с нежной улыбкой смотрит на нас и говорит: «НЕ ЗАМОРАЧИВАЙТЕСЬ»:)

Здесь читатель отзывов должен осторожно пробираться через возможные спойлеры, как через минное поле. Даже для меня, человека, нейтрально относящегося к спойлерам, всё-таки нашлось несколько книг, при чтении которых я пожалел, что знал ключевой сюжетный поворот. «Убийство Роджера Экройда» в их числе.

«Убийство Роджера Экройда» — один из трех легендарных романов Агаты Кристи (вместе с «Убийством в Восточном экспрессе» и «Десять негритят»), которые заслуженно вызывают наибольший интерес. В основном, конечно, за счет разгадок, внесших большой вклад в детективный жанр. Нельзя упускать и так часто упоминаемое признание этого романа лучшим детективом всех времен и народов, по версии Ассоциации писателей криминального жанра в 2013 году.

И при чтении книги трудно отделаться от лежащей перед тобой, читателем, ответственности, что ты держишь в руках что-то веховое, ознаменовавшее революцию в жанре, что-то, по поводу чего в своё время ходили большие споры и дискуссии. Конечно, отделаться от этого ощущения трудно, поэтому хладнокровный взгляд здесь мало возможен.

Сейчас посмотрим в других романах, что же Леди Агата выдаёт за свой стабильный ходовой продукт. Просто вот в этой книге есть нюанс — все подозреваемые что-то скрывают. Если Королева детектива использовала этот прием всего пару-тройку раз, то всё нормально, но если это ее стабильный почерк, то, сдаётся мне, от такого можно устать.

Пуаро как всегда великолепен. Мягок и слаб, когда ему неважно, как он выглядит. Строг и повелителен, когда это необходимо. И всегда чрезвычайно дотошен и загадочен. Вот и в этом случае он скрывает от своего нового знакомого, выполняющего роль напарника, движение своих серых клеточек, заставляя читателя глотать эту интригу. Забавно же, как Пуаро самоуверен и абсолютен в делах разгадывания тайн, обычно это играет ему только на руку, эдакий простачок, преувеличенная фигура. Прием работает успешно, это да. Да и вообще, Леди Агата мастерски использует доступные ей ресурсы. Она строга, как классик жанра, и эталонно качественна, как классик жанра.

Хороший вышел убийца. Вот читаешь разгадки детективов Кристи и поражаешься человеческому хладнокровию, расчетливости, увёртливости. И в данном конкретном романе Пуаро практически встречается, можно сказать, с образцом своего антагониста. А в какой форме они переплетаются в романе — так это просто поэтика.

Действительно, знаковый роман жанра. Образцовый. Обязательный к прочтению.

Дела, дела, дела...

Сразу замечу, что на фантлабе у этого рассказа минимум в 4 раза больше отзывов, чем у любого другого уэллсовского рассказа. Это о чем-то говорит? Несомненно. Это значит, что проблема, поднимаемая в нем, волнует очень многих. Это что-то очень близкое и интимное, беспокоившее и щемившее душу, и вот наконец выплеснувшееся наружу в такой лаконичной и яркой форме.

Наблюдается три(!) стороны медали.

Орел... Как часто мы превращаемся в придатки протекающей вокруг нас действительности. Становимся детальками социума, выплавленными дабы строго выполнять свою общественно полезную функцию. Да, мы заняты́е, деловые и очень важные люди. Но где потерялась наша мечта? Наша вера в чудо? А может быть всё что мы делаем каждый день — это не то, к чему мы стремились и чего хотели? Иногда нам кажется, что всё могло быть иначе. Или даже что и сейчас можно было бы всё изменить и начать жить по-настоящему.. но мы вновь отворачиваемся от этой двери в мечту.

Решка... Гимн стремлению, стойкости и самопожертвованию. Дверь в стене всегда появлялась именно в те моменты, когда главный герой действительно куда-то спешил. Возможно, это дверь в лодырничество, забИвание и уход от проблем. В том-то и дело, что взрослые люди не бегут от проблем (в идеале), а решают их. Конечно, каждый думает: «ой, что-то мне не хочется... а может забить на всё и уехать далеко-далеко...» Не все могут не поддаваться соблазну и не упасть в ритме повседневности и напряжения. По большому счету, мы все герои.

И наконец, Ребро.... Дверь в стене — это дверь в своё сознание, в свою фантазию, возможно, в творчество. Так много скрыто в сознании возможностей, идей и миров. Даже в детстве мы чаще задумывались: откуда мы взялись, как движутся планеты, почему поднимается температура и т.д. Эта дверь — ребяческое любопытство самопознания. Иногда стоит минуту-другую задуматься над чем-то глобальным, сакральным — и сразу чувствуешь себя настоящим человеком.

Хочу предостеречь читателей данного рассказа от понимания его лишь со стороны Орла как единственно верной.

Ох... Как же тяжело говорить об этом романе, не впадая в банальные «Это шедевр!» или «Это лучшее, что прочитал за последнее время!».. Как же не хочется через эти смутные и чересчур эмоциональные восклицания хоть как-то малейшим образом затмить или опошлить всю мощь, силу и значимость романа... Постараюсь взять на себя сложную миссию и хладнокровно, основательно охарактеризовать данное произведение.

Прочитав пролог, я сразу понял, что книга будет восхитительна. Сперва автор перечисляет множество персонажей, жителей уже знакомого нам городка Касл-Рок, причем перечисляет парой штрихов, парой проблем о том, кто на кого в обиде, кто кого не любит, у кого с кем какие-то счёты. Стивен Кинг понимает, что всё равно мы всех не запомним, но кое-что останется в памяти, а потом прорастёт и приживётся как сами собой разумеющиеся оттенки характеров жителей этого маленького городка. Так и произошло. И то напряжение, которым сквозит окончание пролога, то опасение, связанное со скорым открытием нового магазина, заставляет прочувствовать, что произойдет что-то очень и очень страшное...

Отвлекусь и скажу немного не об идейной стороне романа. Начав читать, я был поражен, насколько интересно ВСЁ, что в нём происходит. Интересны все персонажи, здесь нет героев, с которыми придётся скучать. Их секреты и тайные желания раскрываются нам постепенно, неуклонно следуя общей сюжетной...(даже не линии)...магистрали! И действительно, когда один персонаж сменяется другим, то это происходит в режиме реального времени + нередко в непосредственной близости этих сменяющих друг друга героев (примером может служить смена героя с алкоголика Хью Приста на мальчика Брайана Раска, когда Хью ехал по дороге и чуть не сбил какого-то придурковатого мальчугана, а через полстраницы мы перемещаемся в глаза Брайана, который думает, что тот старик Хью Прист его чуть не задавил). Этот пример может показаться мелочью, но те, кто прочитали «Нужные вещи», знают, что в мелочах, случайностях и деталях кроется Великая сила. В данном случае такой ход повествования заставляет представлять весь город Касл-Рок как единый живой организм. Также упомяну, что обычно в конце книг Стивена Кинга имеется /лютый экшен/рубилово/апокалипсис/что-то выходящее за все рамки/ — в любом случае то, что заставляет проглатывать страницу за страницей как можно скорее, теряя чувство реальности, сдавливая грудь и заставляя глубже и тревожнее дышать. Должен справедливо заметить, что в этом романе подобное чувство возникает страниц эдак за 250 до самого финала, в то время как в других произведениях автора эта часть обычно занимает последние страниц 100. Но что самое главное? То, что до этого «экшена» вся книга читается так же на одном дыхании, мы влезаем в шкуру каждого жителя городка, живём его грёзами и препятствиями, мешающими наслаждаться этими самыми грёзами.

А теперь давайте поговорим о ВЕЩАХ. Нет, о НУЖНЫХ ВЕЩАХ.

Первая мысль, которую, кажется, хотел донести Кинг, звучит так: Мы вкладываем в значение вещей больше, чем они представляют на самом деле.

Удочка помощника шерифа Норриса напоминала ему о лучших временах детства, счастливых днях рыбалки маленького Норриса со своим отцом; и он хотел вернуть по сути те необратимые мгновения, с которыми связал значение удочки. Карточка Брайана Раска представляла собой великий вклад в коллекционную серию отца, который не смог в своё время найти только эту карточку; Брайану кажется, что он тем самым продолжает важное дело, не законченное отцом, и чувствует гордость от этого. Лисий хвост Хью Приста тоже напоминал ему о старых временах, но еще он знаменовал собой Надежду. Надежду на то, что он пойдет в общество анонимных алкоголиков и перестанет пить, надежду на то, что в его уже совсем не молодом возрасте ещё всё можно исправить и начать жизнь с нового листа. Вера в то, что теперь всё изменится. Вера и надежда, которых так не хватало Хью Присту для понимания вообще значения своей жизни.

Вторая мысль до жути банальна, но здесь показана во всей красе: За всё нужно платить.

Те, кто надеялись на халяву, крепко ошибались, да только было уже поздно... Конечно, мистическая составляющая присутствует (гипноз Лиланда Гонта), но сами подумайте — если бы вам предложили то, о чём вы всегда мечтали, вы бы не сказали, что заплатите любую цену и сделаете всё что угодно? Уверен, не каждый сейчас подумает, что отдаст всё за свою мечту, за своё тайное желание. Но я вам, к сожалению, не поверю... Скелеты в шкафах стоят у каждого и манят к себе. А сознание человека, всё больше убеждаюсь в этом, — весьма хрупкая и тонкая вещица. И при должном и своевременном нажиме мы заплатим любую цену.

Третья мысль, думаю, звучит примерно так: Те вещи, ради которых нам пришлось многое сделать, имеют для нас ещё бо́льшую ценность.

Вспоминаются моменты завершения исполнения своей злой шутки каждым покупателем... Что они делали сразу после? Они хватались за свою любимую /карточку/очки/вазу/куклу/настольную игру/лисий хвост/удочку/ацку/ как за самое драгоценное сокровище. Потому что они заплатили за эту вещь. Заплатили даже больше, чем предполагали. В голове мы всё равно думаем: «Ну, эта вещь мне очень дорога, я же за ней лазал на крышу, рисковал жизнью, и прочее, прочее, прочее.» Мы умножаем цену этой вещи, когда на что-то идём ради неё.

Четвёртая мысль напрямую связана с первой: Мы обманываем себя, выдавая желаемое за действительное.

Я был просто как громом пораженный, когда в середине романа вещи жителей городка начали замечать другие жители, не их собственники. Оказалось, что лисий хвост ни новый, ни пушистый, ни мягкий, ни блестящий, а всего лишь гниющий, оборванный и грязный. Оказалось, что бейсбольная карточка не демонстрирует лицо лучшего бейсболиста, нет на ней подписи «моему другу Брайану», да и обшарпанная она, и нарисован на ней непонятно какой игрок. Оказалось, вместо превосходной, прочной и качественной удочки «Базун» Норрис всё время восхищался обыкновенной бамбуковой палкой с прикрученным к ней детским удилищем «Зебко». И ведь правда, когда мы покупаем какую-то новую вещь, нам кажется, что она идеальна, мы находим в ней всё больше и больше достоинств, а потом, спустя время, мы обнаруживаем, что купленная нами вещь — всего лишь набор обыкновенных деталей, которые тупо должны выполнять свою функцию, и всё.

Пятую, и последнюю о нужных вещах, мысль можно определить двумя словами: Подмена ценностей...

Кора Раск, кувыркающаяся в своих мечтах с Элвисом, наплевавшая на сообщение о самоубийстве её сына, тупо ждущая, когда свалят копы и она сможет вернуться в кровать. Дэнфорд Китон, вечно орущий на свою жену, унижающий её, и боготворящий и лелеющий настольную игру с лошадками, скачущими по ипподрому. Да даже не эти примеры... Все жители Касл-Рока, согласные «подшутить» над незнакомым человеком, наплевав, к чему это приведёт, наплевав, что находится в конверте, или зачем делать то-то, на всё наплевав, лишь бы заполучить и владеть объектом своих грёз.

И что же в итоге?

В итоге запущен дьявольски, безупречно слаженный механизм самоликвидации города. Города безумно человеческого, погрязшего в своих грехах, скрытого от стороннего наблюдателя за своими скелетами в шкафах. Города наивного, как и любой человек, падкого на легкомыслие и небеспокойство о ближнем, живущего лишь собственными мечтами и интересами, кричащего как марионетка «Это моё! Это моё!» Города, в итоге теряющего свою душу, променяв её на минутные радости и призраки прошлого...

Важно вспомнить, что на фоне всех этих мрачных и печальных мыслей автор дарит свет в конце тоннеля (вернее, в руках Алана Пангборна), веря, что человек не безнадёжен, что когда-нибудь он сможет стать независимым от преходящих и фальшивых ценностей. Нам дан второй шанс...

Прекрасный, напряженный, мудрый роман о вещах, которые мы так часто забываем. Не о Нужных, а о ГЛАВНЫХ ВЕЩАХ.

P.S. Очень зацепила драма, развернувшаяся между Аланом Пангборном и Полли Чалмерз. Переживал за них на протяжении книги всем сердцем.

Наверное, слёзы — самая честная похвала автору, который смог коснуться наиболее глубоких и чувственных струн души.

Рассказ-сирена. Рассказ-взрыв, требующий сделать вывод и вбить себе в голову самое главное — никогда не забывайте о родных... Проходят годы, взрослеем мы. Становимся всё более занятыми, у нас куча чрезвычайно важных дел, не терпящих отлагательства, мы бежим наладить контакт с новыми знакомыми, тем самым заботясь о будущем. Но кажется, мы что-то забыли. Что-то необычайно важное, что не перекрыть никакой карьерой и никакими перспективами...

«Это гораздо дальше, чем мне всегда казалось, Ларри» — произнося эту фразу в самолете, отец главного героя говорит не о расстоянии в буквальном смысле, о, нет. Он говорит о той пропасти, которую нам готовят все наши «чрезвычайно важные дела», которыми мы прикрываемся, когда взрослеем. Мы удаляемся безвозвратно. Подумать только... Ларри впоследствии передал тяготу по ответу на рождественские открытки жене, чтобы не отвлекаться. Это выглядит просто дико... А ведь это лишь со стороны смотрится дико, ведь я уверен, со временем многие начинают поступать подобным образом, даже не замечая этого.

«Я знала, что ты сделаешь что-нибудь, чтобы помочь мне. Ты же мой старший брат. Я знала, что ты меня спасёшь.» — и здесь меня прорвало... Полное доверие. Абсолютная уверенность в том, что старший брат поможет, не даст упасть. Увы, в следующий раз, когда Ларри стал взрослым, он не подложил ни одной охапки сена. Он был слишком занят...

Желаю всем прочитать этот рассказ. Желаю всем, поднимающимся по лестнице — карьерной или любой другой — чувствовать, что у вас есть родной человек, который всегда подложит стог сена, родной человек, которому можно довериться, даже не смотря вниз и просто зажмурив глаза...

В первую очередь, понравилась красота слова. Рэй Брэдбери очень пышно и ярко, по-фантастически, описывает предметы и обстановку. Он умело играет словами и как будто рисует настоящую картину из слов...

Но главное — это мудрость, которой напичкано произведение. Дело в том, что по сути это сборник рассказов, и в каждом отдельные мысли:

Вначале — про ощущение себя живым, про радость жизни, и о том, что нужно вдыхать жизнь полной грудью.

Рассказы про машину времени и машину счастья, в принципе, сами говорят за себя. Они о том, что чудеса вокруг нас. И машина времени — это старый человек, который всё может вам рассказать как было, нужно лишь «нажать на кнопочку». А машина счастья — это семья, нужно только взглянуть повнимательнее.

Рассказ про окно — о том, что старых людей плотно связывают воспоминания о былых временах, что для них «послушать лишь шум из окна» колоссально важно.

Рассказ про молодого человека и пожилую женщину — о родственных душах, что для них все возрасты покорны.

А в целом, произведение о том, что нужно ценить те самые приятные мелочи, которые нас окружают. Как тот дедушка, для которого было жизненно необходимо подстричь газон, и только в этом случае ощутить долгожданный приход лета...

Дядюшка Рэй кричит нам: «Жизнь прекрасна!» И за это открытие мы должны его благодарить)

Даже не знаю, с чего начать. Наверное с того, что это первая прочитанная повесть АБС. Почему руки потянулись к ней, уже и не вспомню. Кажется, меня жутко заинтриговала фабула о детях, мокрецах, вечно дождливом мрачном городе и конфликте поколений. Всё так. Всё чудесно, сильно, толково, быстро по сюжету и массивно по глубине. Хочется брать каждый отдельный момент и его разбирать. Я очень скоро понял, что выписывать цитаты из книги будет слишком долго, их очень много, и зачастую они уводили меня в загруз. Не знаю, как другие книги АБС, но в этой атмосфера повествования, назовем ее так, весьма определенная, что мне напомнило «Трех товарищей» Ремарка: там тоже герои пили, философствовали, довольно ловко играя словами, и иногда прерывались на быстродействие. Но дело, конечно же, не только в разговорах.

Дело в идее историзма. Аркадий и Борис Стругацкие максимально наглядно показали историческую смену. Перемен требуют наши сердца — пел Цой. Не дай вам бог жить в эпоху перемен — говорил Конфуций. Всё это прекрасно, но вот что, не забыть бы мне вернуться — думает Банев... И эта фраза, раз уж начинать разбор с конца книги, настолько выбивается из общего потока счастья и солнечного тепла финала последней главы, что читательский шок обеспечен. Сдается мне, часто так бывает в книгах Стругацких, что хочется строчить абстрактные восхваления в духе «как же это глубоко сказано» или «здесь заложено столько смысла». И впервые за годы мне не хочется далеко уходить от этих пустых восхвалений, ведь любой разбор будет смотреться мелко и ограниченно. Да, будущее прекрасно и беспощадно. Да, поколение двух мировых войн дискредитировало себя полностью. И да, черт побери, каждому свою среду, к которой он привык и иначе себя не мыслит. Я даже прослезился в конце. Вот самый-самый финал сделан сверхмастерски, задействовав инструментарий типа наконец-таки Дианы Счастливой, контраста вечного дождя с туманом и финального солнца с травой и деревьями, ии... вот такой вот последней оговорки. Блестяще, ничего не скажешь.

Дети интересны в крайней степени. Они холодны, молчаливы, умны, эффективны, лишены вредных привычек и предрассудков. Их глаза — это глаза холодного будущего. Они смотрят на мир взрослых — пропитый, сломленный, пустой, дикарский, бессмысленный — и они не хотят в нем оказаться. И правильно делают, что не хотят. Считается, что вставать на сторону детей в повести инфантильно, ведь есть нейтральный Банев, человек мудрый и срединный между такими разными мирами. Но дело-то всё в том, что нам привычней всего вставать на сторону Банева, потому что от его лица ведется повествование, а про детей довольно мало говорится напрямую. Но если отбросить личности и взглянуть со стороны, то в мире взрослых нет абсолютно ничего хорошего, только плохое. И дело уже совсем другое, объективное дело, что перемены ломают, что перемены болезненны. Я на стороне детей.

С позиции Банева наиболее удобно наблюдать за взглядами других жителей города, самых разных жителей. Банев действительно пограничен между двумя полярностями. Есть одна забавность... как-то давно мне друг дал прочесть несколько цитат из книг Стругацких, которые он выписывал, в числе них из «Гадких лебедей» была о том, что «для них вы и по Гегелю дерьмо, дерьмо по определению». Да, цитата кричащая. Да вот только не знал я тогда, что эту фразу в повести произносит контрразведчик Павор... А это уже совсем другой окрас. Еще один момент заключается в том, что наиболее симпатичные персонажи на стороне детей и мокрецов, а наименее симпатичные — на стороне взрослых и господина президента. И вопреки всему этому Виктор Банев думает «но не забыть бы мне вернуться». Следующая проблема в том, что претензии самого Банева к детям довольно сомнительны. Во-первых, Банев больше всего говорит гадостей про мокрецов и детей в тот момент, когда он вдрызг пьян, а это лично у меня доверия априори не вызывает. Во-вторых, он произносит топ-фразу книги №2 «Ирония и жалость», когда сам мнётся и не может ответить перед детьми на четко поставленные вопросы морального и философского характера. Хотя... я обязан оговориться вот о чем... Встречался я с очень молодой девушкой, было ей 18, и она любила задавать мне вопросы о том, что я думаю, почему я так считаю и всякие такие прочие. Я отлично помню, как миллион раз пытался достучаться и объяснить, что всё в мире гораздо сложнее, чем полярные категоричные позиции, что, мол, в принципе, как правило, да, но в данной ситуации нет. Это было чрезвычайно трудно объяснить. И зачастую я сталкивался с непониманием... И вот здесь я отлично понял ощущение Банева, когда его пригласили в лепрозорий. С одной стороны, детям нужны четкие ориентиры, строгие однозначные ответы, что невозможно при наличии хоть сколько-либо богатого жизненного опыта. А с другой стороны, я честно осознаю, что и я, и Банев, возможно, давали заднюю, вовсе не исключено. Слишком уж много оговорок присутствует в нашей жизни, и все они только усложняют и замыливают глаза.

Таковы мои обрывочные мысли по поводу этой прекрасной повести.

Тема, выбранная в этом году одним из главных современных отечественных писателей, столь же эфемерна, сколько и злободневна. По углам ринга расположились чекисты и масоны, а за ними нашептывают сюрреалистические существа — бородачи и рептилоиды, соответственно. Покрытие ринга неоднородно: здесь попадается то заплатка быта 19 века, то лоскут сталинского режима, а в некоторых местах и вовсе поверхность заполнена пустотой, как бы странно это не звучало. Но основной каркас всё же составляет век 21-й. Ибо что бы не написал Пелевин, у меня не поднимется рука назвать очередной его труд фантастикой, будь то Снафф, Омон Ра или Лампа Мафусаила. Ведь цель всегда одна — отзеркалить сегодняшний мир. Вернемся к рингу... Над самим рингом висит огромный светящийся зеленым символ Доллара, в сиянии которого противоборствуют эти самые чекисты и масоны. Рефери и тревожная публика практически идентичны, читатель является каждым из них одновременно, с разницей лишь в том, что как часть публики он обезличен и равен человечеству.

Виктор Олегович уже давно просек фишку. Писать нужно роман, состоящий из нескольких частей, повестей, рассказов, связанных общим настроенческим подтекстом, но обязательно разных по форме и атмосфере. Примеры: «ДПП(НН)», «П5», «Ананасная вода для прекрасной дамы», «Любовь к трем цукербринам». Это позволяет прощупать разные пласты и направления творчества автора, да и, если быть честным, не утомиться скучающему привередливому читателю, не способному осилить большой однородный опус. В итоге имеем 4 части: 1) история нашего современника товарища Кримпая, хорошо разбирающегося в биржевых и инвестиционных вопросах, по совместительству гея и дендрофила; 2) фантастическую зарисовку конца 19 века, смешивающую тогдашний быт и нравы с фантастическим элементом вечности. плюс некая межвременная афера по противоборству рептилоидов и бородачей; 3) псевдодокументальная мистификация на тему лагерей и репрессий над масонами в послереволюционный период; 4) беседы генерала ФСБ с существами различного порядка, от советников типа Кримпая Можайского до вселенских сущностей Солнца, Месяца и Доллара.

Каждая часть романа связана с другими, но по форме и атмосфере, как я уже говорил, своеобразна. К примеру, 1 часть романа похожа на «Числа», 3 часть — на «Реконструктор» и «Оружие возмездия», 4 часть — на многие романы автора в той части, где он излагает свое видение принципов мироздания (практически любое произведение), задевая столь любимый автором контингент фсбшников («Священная книга оборотня», «Операция Burning Bush», снова «Числа», «Пространство Фридмана»). А вот 2 часть — это что-то новенькое, легкое, далёко-сказочное. И правда, сколько работ Пелевин посвятил советской эпохе, а предыдущему периоду условно уделил внимание только в «Смотрителе». Важно отметить то, что именно в этой книге нет провальных или слабых частей, каждая по-своему интересна, остроумна и выпукла, что делает роман украшенной новогодней ёлкой, где каждая игрушка пестрая и блестящая сама по себе, а при взгляде издалека — целая красавица-ёлка.

Можно долго размышлять, о чем же главным образом книга «Лампа Мафусаила»: о том, что всё в современном мире держится на вере в доллар, о вечной тяге народа к конспирологии, об информационных войнах, о русском пути.. Тем много. Лично мне запомнится и описание процесса прогнозирования скачков валют на биржах, и авторская версия событий на Новой Земле в середине 20 века, плюс генеалогия лагерного жаргона, и острые подколки либералов и патриотов одновременно, ну и, конечно же, обычный трудовой день генерала ФСБ. Каждый найдет что-то более заинтересовавшее и зацепившее для себя. Важно понимать, что Пелевин писал о той же конспирологии, к примеру, не всерьез, тогда точно не останется фырканий и плевков. Вспомнить хоть фразу самого Пелевина из романа «Любовь к трем цукербринам»: «Конспирология – чрезвычайно уютная норка для ума.»

Завершая отзыв, скажу, что роман однозначно понравился. Вышло нечто яркое, разноцветное, шутливо-пугающее, фантастично-кабинетное. То, как темы конспирологии, масонов, сталинских репрессий и доллара Виктор Олегович уложил в свою фантастическую и мистификационную парадигму, приносит удовольствие при прочтении. Напоследок заброшу несколько цитат, которые войдут для меня в фонд лучших авторских из этой книги:

> У России всегда великое прошлое и еще более великое будущее. А вот с настоящим сложнее.

> На нем был коричневый костюм настолько дурного покроя, что это походило на сознательно принятую позу покорности.

> Сегодня в мире ценится не просто понимание, а молчаливое понимание

> Каким замысловатым и прихотливым цветком распускается половой инстинкт при освобождении человека от необходимости производственного труда

> Свобода воли на самом деле просто синоним неосведомленности — и заключается в том, что никто пока не построил компьютера, способного рассчитывать уже заданные события и эффекты, которые произойдут в нашей психике. Единственный компьютер, действительно способный это сделать — это сама разворачивающаяся Вселенная, но она считает с такой скоростью, что предсказание события совпадает с ним самими...

«Преступление и наказание» по-бахмановски.

Успешный адвокат Уильям Халлек ехал в машине со своей женой, в определенный момент отвлекся (обойдемся без интимных подробностей) и сбил насмерть старуху из приехавшего в город цыганского табора. Дело замяли, старый друг судья спустил всё на тормозах, главный коп города не провел должного расследования, и в итоге малыш Билли (а вес этого малыша составляет 250 фунтов = 113 килограмм) спокойно выходит из здания суда, как вдруг к нему подходит ужасного вида цыган, касается его щеки и шепчет лишь одно слово: «Худеющий». Уильям встает на весы — и начинается повествование...

Мне этот роман был близок сразу по нескольким объективным пунктам. Во-первых, я сам юрист. Мне было очень интересно, как старина Стивен опишет характер и стиль мышления юриста, и он не подвел. Нередко такой человек лукавый, хитроватый, основательно-дотошный в принципиальных моментах, и прекрасно понимающий, что в нашем мире нет ничего однозначного и точно определенного. Как говорится, закон — что дышло: куда повернёшь — туда и вышло. А во-вторых, я сам очень худой. Мышечный каркас имеется от лет тренировок, но в остальном — кощей; и щеки впалые, и ребра много лет уже как видны. И каждый раз, когда меня видит какой-нибудь старый знакомый, с которым нет ежедневного общения, такой обычно у меня спрашивает: «Ты что, еще больше похудел?» Ну, что сказать, благо хоть весы постоянно показывают один и тот же вес. Нет, они не сломаны:)

Каким-то особым шармом обладают произведения Стивена Кинга, в которых ужас не внезапный, когда он основан не на резких поворотах сюжета или полумистических видениях, а на постоянном гнетущем напряжении, томительном ожидании, не прекращающемся бесконечном страхе. Таковы романы «Мизери», «Игра Джеральда», «Сияние», «Секретное окно, секретный сад». В них постоянным фоном маячит ожидание п.. неминуемого конца. Что опасного послышится на этот раз в движениях Энни за дверью? На что Джека Торранса толкнут эмоции и внутренние тараканы сегодня? Что таится за шорохом на фоне кричащих козодоев на озере? И наконец, что же покажут весы на этот раз? Какую комбинацию цифр, способную именно в этом порядке зародить ужас в сердце человека?

В очередной раз убеждаюсь, что Стивен Кинг — мастер символизма. Такая метафора мне показалась довольно точной, когда я прочитал эпизод, где Билли обследуется у лечащего врача: «Халлек мрачно сунул карточки в карман, потом наклонился для ректо-анализа, содрогаясь от унизительной процедуры, которая хуже некуда. Жуткое ощущение чужеродного вторжения» — примерно такое же ощущение испытывают чистенькие и культурные горожане, когда в Фэйрвью появляются цыгане. Их гнали из всех городов, спустя несколько дней. Да цыгане и сами не любят задерживаться подолгу, им оседлость неприятна в той же степени. В итоге имеем противостояние двух стихий — цивилизации и дикарства. Признаюсь, я пытался понять, на какую сторону склоняет читателя автор, но окончательно справиться с этой задачей не смог. Вроде бы друзья, вернее казавшиеся таковыми Биллу, оказались эгоистами, которые не хотят связываться и знаться с человеком, попавшим в беду, вроде бы их отношения были искусственными, формальными. Вроде бы цыгане, напротив, стоят друг за друга, с пеной у рта защищают свой табор и своих родных. А с другой стороны, цыгане настроены чересчур категорично, бескомпромиссно. Ведь если сравнить их с воззрениями самого Уильяма, то он на их фоне выглядит святым. Он никому конкретно не хочет зла, не хочет крови. Он просто хочет, чтобы всё это закончилось. «Худеющий» во многом произведение и о кровной мести, отказ от которой, кстати, считается в юриспруденции отправной точкой в развитии права.

Ричард Джинелли — эдакая середина (золотая ли?) между цивилизацией и дикарством. Персонаж этот настолько яркий и энергичный, что для меня сравним с индейцем Рейнбердом из «Воспламеняющей». Такой же кровавый и безжалостный стратег, для которого важно само ощущение игры, азарта. Не будь такого рода «проклятья» у цивилизации, цыгане разделались бы со всем городом, если бы изъявили желание.

Очень интересно Кинг показал отношения Уильяма с его женой Хейди. Они понимают друг друга без слов. Она — приятная симпатичная женщина, отличная компаньонка успешного мужчины, чуткая. Он — успешный мужчина локального масштаба, городка Фэйрвью, где он, находясь в связке с такими же местными сливками общества, держится на возвышении относительно основной массы, местный царек, назовем так. Чем не пара? Никто не говорит, что они в какой-то мере плохие, вовсе нет. Важно то, что они достойны друг друга, и поэтому взаимопонимание между ними максимально. Поехали они в отпуск на курорт: и ей хорошо, и ему хорошо. Но (!) когда Билли сталкивается с бедой, да когда любой главный герой Ричарда Бахмана сталкивается с катастрофой лицом к лицу, он всегда остается один. Один, лишенный эмоций, уставший, движущийся на автомате, переживший такое, что никому не пожелаешь, и что уже никто тебя не поймет, в этом нежном цивилизованном обществе.

Есть и минус в этом романе — слишком затянута середина. Череда проклятий и долгая погоня в середине произведения немного остужают пыл и драйв романа. Но великолепная концовка и общий смак идеи, колоритность и реалистичность не дают мне поставить меньше десятки.

Мой сосед по комнате в общаге любил повторять: «Справедливость — удел богов.» Да, пожалуй, он прав.

По праву считается одним из лучших романов Стивена Кинга.

Не зря является первой изданной в России книгой автора.

Справедливо признается базисом для написанного позже «11/22/63».

Целесообразно рекомендуется для первичного ознакомления с автором.

И закономерно будет читаться еще нашими потомками, как и перечитываться нами.

С одной стороны, самое обыденное имя (Джон Смит) говорит о том, что перед нами простой человек, такой как все. С другой стороны, это история о настоящем герое, супергерое, если угодно. Заложенный в самой сути главного героя оксюморон намекает на то, что каждый человек мог бы оказаться на месте Джонни. Настоящий герой заложен в каждом из нас. Главное — не пропустить его появление и всегда чувствовать ответственность за близких и окружающих.

Чтение этого романа летит с невообразимой скоростью. Да, можно вспомнить уйму книг дяди Стивена, в которых последние сто-двести страниц поглощаются как самая вкусная еда голодными глазами. Но здесь этот эффект происходит начиная уже с первых глав, когда симпатичный молодой парень со своей девушкой вдруг обнаруживает на ярмарке, что может угадывать число, которое сейчас выпадет. Нам, как читателям, это везение чрезвычайно близко, но и в то же время оно нас пугает. Именно поэтому сюжет интригует донельзя. К тому же необычный поворот с комой: мы и в голове не можем допустить, что главный герой вот так в первой трети книги висит на волосок от гибели, и мы скорее-скорее пытаемся его «воскресить». Срединный этап (расследование) — вообще мой любимый из всей книги, вот где я переживал и прямо скажу кайфовал и замирал от чтения, так это было интересно. Что самое любопытное, заинтересовывает на невозможно быстрое чтение ни какой-нибудь монстр, ни бедствие в маленькой американской глубинке — а всего лишь небольшое, но очень реалистично описанное мистическое допущение, и большая человеческая драма.

По сюжету драматические ноты в книге преобладают. Даже когда идет расследование и поиск маньяка, даже когда вот-вот начнется выступление Грега Стилсона — мы переживаем и сочувствуем. Пусть мы и хотим узнать, как повернется сюжет, но мы не забываем подумать и о Джонни, судьба которого нам далеко не безразлична. И кольцо в туалете, и обучение мальчика, и вопросы главного героя к окружающим, как бы они поступили с Гитлером — всё это полно раздумий, сомнений и внутренних терзаний, которые так свойственны натуре Джонни.

Хотелось бы разобраться с термином «мертвая зона», который порой понимается как-то не так. Версии: 1) та часть мозга Джонни, которая травмирована после аварии и которой он чего-то не помнит; 2) та часть прошлого-будущего, которая скрыта от главного героя и ее невозможно разглядеть. Ну? Что думаете? Правильно, конечно же, 2! Именно через нее раскрывается глубинность названия. По сути-то, для нас, обычных людей, не обладающих даром видеть прошлое или будущее, всё это пространство — мертвая зона. Нам ничего неизвестно наверняка, как и Джонни не мог разглядеть что именно опасного в Греге Стилсоне. Вся наша жизнь — игра всё в ту же рулетку! Ведь мы не можем оставить будущее без нашего вмешательства, не можем сидеть на месте. Нужно действовать! И поэтому велика роль везения, без него никуда. На то мы и люди, собственно говоря.

Книга, не очень свойственная Стивену Кингу, но такая же идеальная по построению, как «Лангольеры», такая же мудрая, как «Долорес Клейборн», такая же заставляющая замирать сердце, как «Сияние», и такая же трогательная, как «Зеленая миля» (а по скорости чтения не сравнимая ни с какой из названных).

Если при упоминании Стивена Кинга на вас посмотрят как на фрика, фанатеющего от низкопробных ужастиков, — просто подарите им «Мертвую зону»;)

«Самая неприступная крепость может пасть, если ее защитники голодают или задыхаются.»

Роберт Шекли — автор, которого нужно периодически перечитывать. И когда грустно, и когда весело. Это как слушать байки старого-доброго друга, обладающего недюжей харизмой, которого слушаешь с упоением снова и снова.

Первопроходец Бентли прибывает на планету Тельс IV с двумя задачами: 1) заключить с местными народами торговое соглашение, которое послужит прецедентом для последующей колонизации; 2) опробовать на практике новое средство защиты «Протект», активируемое в виде непроницаемого чёрного шара при возникновении малейшей опасности. Но вот дилемма... туземцам кажется, что пришелец — злой дух, и теперь ему придётся доказывать обратное.

«Гуаскль подошел, прихрамывая, но остановился в отдалении.

— Ты не можешь принять священное копье, — констатировал он.

— Ну, не совсем так, — возразил Бентли. — Просто... словом, у меня есть охранное устройство, что-то вроде щита, понимаешь? Оно не любит копий. Не мог бы ты предложить мне, например, священную тыкву?

— Не будь смешон, — ответил Гуаскль. — Слыханное ли дело — священная тыква?»

Забавный момент, каких в рассказе очень много. Вроде бы и сложная задача стоит перед главным героем, а вроде и ничего ему не угрожает, благодаря «Протектору», и мы можем спокойно наблюдать за таким вот необычным каламбуром.

Как часто бывает у Шекли, помимо искрометного юмора и необычных сюжетных поворотов, в тексте заложен важный философский посыл:

Если кто читал рассказ «Пушка, которая не бабахает», тот знает, что лучшее применение современных научных приборов — это их использование лишь в дикарских целях (забивать колья, либо продавать туземцам как лик дьявола). Рассказы, подобные этим двум, — плевок в сторону ненужных нововведений, потери человеческой смекалки и бессмысленного преумножения сущностей вопреки Бритве Оккама.

Этот поезд в огне

И нам не на что больше жать.

Этот поезд в огне

И нам некуда больше бежать.

Эта земля была нашей

Пока мы не увязли в борьбе.

Она умрет, если будет ничьей

Пора вернуть эту землю себе.

«Поезд в огне» Б. Гребенщиков

С чего бы начать. Наверное с того, что собираясь прочесть данную повесть, я был знаком, грубо говоря, с двумя трактовками смысла, заложенного в ней.

Первый — присущий большинству отзывов — общефилософский. Действительно, за суетой повседневности мы перестаем слышать стук колес, начинаем двигаться по инерции, всё реже возвращаемся мыслями к глобальным вопросам, не ищем во всём хаосе жизни какую-то систему или порядок, дабы объяснить себе зачем, откуда и куда мы направляемся. Вся жизнедеятельность начинает сводиться к удовлетворению банальных потребностей (вспомните художника на банках: он рисовал на банках что-то такое, над чем каждому надо было бы задуматься; а в реальной действительности, в действительности поезда, он сам не разделял своих порывов, его реальные желания — сходить с женой в театр и воспитать ребенка). Что интересно, никто не понимает Андрея: если он с кем-то заговаривает на подобные темы, его сразу приписывают к разряду мистиков или людей несерьезных. Но больше всего пугает именно то, что пассажиров не интересует, куда/откуда/зачем они едут. И это чувство инерции в повести крайне депрессивно.

Второй смысл добрался до меня из лекции Дмитрия Быкова, касающейся творчества Пелевина. В лекции он хвалил эту повесть больше остальных, указывая на наиболее точное описание движения России (Советского Союза) к разрушенному мосту. Конечно же, Быков зачастую находит политический подтекст там, где его нет или где он не главный, и я прекрасно понимал, что необходимо прочитать и найти самому, где же истина — в философии или в истории. Честно признаюсь, настраивался на философию. Но... товарищи, эта повесть — чистой воды аллегория на советскую действительность. Вот наиболее показательные примеры, которые я отмечал при прочтении:

1) — Это как? — тихо спросил Гришу Андрей. — Что за схема?

— Как, как. Платишь старшему проводнику, а он чайные ложки списывает. Это человек серьезный — берет только валютой. Условие такое — ложки надо переломать, потому что целые за погрантамбур не пропустят.

2) В одном вагоне сразу в трех местах пели под гитару — и, кажется, одну и ту же песню, гребенщиковский «Поезд в огне», но разные части: одна компания начинала, другая уже заканчивала, а третья пьяно пережевывала припев, только как-то неправильно — пели «этот поезд в огне, и нам некуда больше жить» вместо «некуда больше бежать».

3) В последних вагонах перед границей уже давно не было горячей воды, а эту печку, было похоже, не топили лет десять, с самого начала Перецепки.

4) — Вот так, Андрей. Вот так. Говоришь, нынешние из окон не кидают? А надо кидать. Вот именно как раньше делали — руки-ноги вязать и головой вниз на шпалы. Публично. Тогда и чай будет сладкий, и вежливость в коридоре. И друга твоего никто тронуть не посмеет.

5) (Судя по тексту, поезд едет по направлению на запад. Ближе к концу произведения в окне главный герой видит, что на траве у насыпи валяется реклама «Rolex», «Pepsi-cola» и пр. А позже среди леса Андрей замечает возвышающуюся вершину церкви, блестящую на солнце.)

После таких жирных прозрачных намеков основной посыл повести становится понятен тут же. Здесь и списание гос имущества, и песня Гребенщикова, и Перецепка-Перестройка, и воспоминания о репрессиях с тоталитаризмом, и пугающая своей необычностью дорога в 90-тые. И правда, Андрей с Ханом осознают всю неизвестность и бесцельность происходящего, и именно поэтому им жить сложнее всего. Но если брать в целом, то навалившаяся эпоха 90-х годов испугала многих, своей обманутостью (вера в коммунизм себя исчерпала, а надо было по привычке во что-то верить), своей неизвестностью как жить дальше, резким изменением ценностных ориентиров и, словом, переворачиванием жизни с ног на голову. Единственное, что осталось неясным, так это метафора с крышей: почему, находясь на крыше, еще сложнее сойти с поезда? и что такое за метафора этой самой крыши? Если кто-то может подсказать, буду рад услышать мнение.

Подводя итог, скажу, что мне данная повесть крайне понравилась. Весьма точная историческая и политическая аллегория, переданная с тяжелым внутренним настроением. Кстати говоря, фабула произведения во многом имеет сходство с «Градом обреченным» А. и Б. Стругацких. У них даже главных героев зовут одинаково — Андрей.

«Подумать только, что мысль может прожить так долго! Наверное, миллион лет все эти мысли о смерти, смутах, завоеваниях таились в безвредной, на первый взгляд, но ядовитой атмосфере планеты и ждали живого человека, чтобы он стал сосудом для проявления их бессмысленной злобы.»

Какой же прекрасный рассказ! Какое же удовольствие очередной раз вернуться к творчеству Рэя Брэдбери, этого фантаста-поэта, этого художника слова. Нет, ну вы сами гляньте: «Бормотание, вопли, как будто через равнины разума и континент костного мозга, через лощины вен, по холмам артерий, через реки меланхолии идет армия за армией...» Просто прекрасно!

Наиболее примитивный пласт рассказа — о сне. Действительно, пока не постоишь в ночном дежурстве или не прочтешь этот рассказ, вряд ли задумаешься о важности сна. Да и не столько о важности, сколько о необратимости засыпания. Вроде бы банальные вещи говорю, но под впечатлением этого рассказа они мне кажутся неким откровением. Сколько раз Сейл хотел застрелиться в последний момент, перед тем, как уснуть. Но сколько раз он снова просыпался и продолжал бороться за свое сознание. И находясь уже в бреду, всё-таки пересиливал себя. А своим физиологическим потребностям противостоять труднее всего, ведь они — это ты сам.

Главный пласт рассказа — политический, человеческий. Как у нас принято в обществе? Патриот — значит глупый. Оппозиционер — значит продажный. Конечно же, эти клише не выдерживают никакой критики, но всё равно они существуют. Сам я политику терпеть не могу, стараюсь отдалиться от любых разговоров как можно дальше. Прошу прощения... Я немного отвлекся. Так кто же такие Тилле и Иорр? — это любые стороны власти, борющиеся друг с другом, вечно жаждущие величия, возможности управлять. Они ненасытные паразиты. А что же такое разум Сейла? — это их поле битвы, плацдарм, земля, за которую идет борьба до полного уничтожения противника. И нет никаких компромиссов! Сейл ведь предлагал поделить его разум по дням недели... Нет, Тилле и Иорра такой вариант не устраивает. Они не могут жить сообща друг с другом, хотя... на самом деле, их борьба (отметка на полях: «классовая борьба») делает каждого сильнее.

А что же здесь сказать по поводу сна? Как он относится ко второму пласту? Очень просто: пока каждый человек поступает осознанно, зная, что именно он автор своих мыслей и поступков — лишь тогда он остается самим собой. Иначе... стоит хоть на секунду предаться забвению... начать вкушать информацию, подаваемую тебе из СМИ, без «фильтрации» — в мгновение потеряешь себя, и станешь лишь марионеткой у любых, абсолютно неважно каких, но всегда враждующих между собой сил.

Добрый и приятный рассказ в лучших традициях авторов матушки Земли, а именно колонизатора наших сердец — Роберта Шекли.

Конечно же, юмора в нём хватает с лихвой: это и воровство Тома на площади, когда все жители деревни ходили за ним, чтобы стать свидетелями настоящей кражи; это и поиск мотивов, когда Том хотел убить одного из жителей, выбрав мотивом не нравящуюся Тому походку этого жителя; это и миссия почтальона писать самому кучу писем, так как его профессия не из лёгких; это и забавная и всегда «шеклиевская» миролюбивая концовка; и многое другое:)

Но, на самом деле, рассказ примечателен и требует особого внимания с той позиции, что поднимает массу важных социальных и философских вопросов:

Во-первых, показушничество перед проверкой в духе потёмкинских деревень, только на американский манер. Ситуация, когда ради проверки возводятся здания, назначаются должности, и прочее, прочее... которые никакого смысла и необходимости не содержат. Сейчас это встречается сплошь и рядом, что грустно.

Во-вторых, утопическое общество, в котором отсутствует ряд общественных институтов, уже приевшихся и само собой разумеющихся в нашем быту (церковь, почта, тюрьма). Стоит простейший вопрос — а можем ли мы без них обходиться? Та деревушка на планете Новый Дилавер может. А насколько они необходимы нам? Вопрос, конечно, условен, ибо почта является следствием желания общения и обмена информацией на определённом расстоянии.. Но если посмотреть в целом, то мы всё больше и больше создаём общественных институтов, дабы решать самими же созданные проблемы. Порочный круг.

В-третьих, и, возможно, самое главное, «убийственная психология». Спасибо Роберту Шекли за такой острый укол прям по больному, по нашей хвалёной цивилизации. Судя по рассказу, жители смогли многое сделать, как на матушке Земле, но заставить себя убить ближнего, увы, не смогли. Голову свою они перестроить за две недели не успели. Автор ставит тождество между способностью убивать и цивилизацией... Очень горько, конечно. «Поглядите сколько времени потребовалось Земле, чтобы стать цивилизованной. Тысячи лет.» Да уж, не туда мы двигались. Можно построить кучу зданий, выполняющих самую различную социальную функцию, можно назначить уйму должностей (а потом над ними множество контролирующих должностей, а потом над ними отдел кадров, занимающийся распределением этих должностей), но никак не получается у нас выбить из наших драгоценных умов склонность к девиантному поведению. Снова вспоминаются рассуждения Тома Рыбака: «Если я украду его инструмент, кто же тогда построит то-то» или «Если я его убью, его близкие будут горевать». Как часто наши преступники задумываются о таких вещах? Вот именно.

Очередной раз спасибо Роберту Шекли за много веселья и не меньше пищи для размышлений.

Рекомендация высокая.

«Собачье сердце» — значимая веха советской литературы, а также детальный социальный слепок первых лет послереволюционной России. Рад, что перечитал эту повесть в более сознательном возрасте. На этом месте хотелось бы выразить негодование по поводу того, какие же трудные для понимания произведения предлагаются в курсе уроков литературы. Собачье сердце-то ещё ладно, пойдет, хотя и оно главной своей идеей имеет метафору (или аллюзию) на революцию, эксперимент над народом. И так во многих наших книжках по программе, сплошная социалка, на которую школьникам откровенно плевать, им главное интересный сюжет и мощные герои по типу Воланда. Но вернусь к Собачьему сердцу.

Главная идея повести в том, что эксперимент, революция, операционное вмешательство не способно в итоге дать здоровый организм, отстранившийся от своего дооперационного состояния. И не зря на фоне ежедневных дел Филиппа Филипповича к нему в квартиру заваливаются какие-то партийные контролёры, извините, их должностей не помню. Ну это же рэкетиры чистой воды! Просто выглядят они на этот раз более канцелярски, но это всё те же бандиты, вчерашние неимущие, решившие захапать заработанное чужим трудом. И раскулачивание мне вспомнилось, и всё остальное. Кошмар, товагищи. И вот через такую аллюзию, на примере единичного Шарикова, Булгаков демонстрирует, что революционным путем (как противоположность эволюционному) такие глобальные перемены невозможны. Ключевой лейтмотив — «разруха не в клозетах, а в головах». Весьма удивило меня в этот раз при прочтении, как Филипп Филиппович, выражаясь сегодняшним модным сленгом, бомбил. Во всей повести он самый негодующий, взрывающийся персонаж. Вроде бы это должно быть свойством слабости, но нет — это свойство натуры человека, которому не всё равно, который видит и понимает, что многое совсем не так, как должно быть. Мне очень понравился момент противопоставления сложных решений и взглядов Филиппа Филипповича и простых лозунгов Шарикова. Например, «взять всё, да и поделить» — ну шикарный показатель убогости простых и резких, чуть ли не фашистских решений. За этот гимн сложности отдельное спасибо Михаилу Афанасьевичу.

Помимо идей повесть прекрасна в своём воплощении, форме. И описания жизни собаки, очень достоверные, и минимальные, но цепкие маркеры эпохи через случайных персонажей и декорации. И вообще, стиль письма здесь очень хорош, одно удовольствие.

П.С. Рекомендую для дополнительного погружения в повесть найти аудиозапись лекции Дмитрия Быкова конкретно по «Собачьему сердцу». Очень толково и интересно.

Бывает такое... не особо примечательный для тебя автор внезапно так выстреливает, что после его рассказа сидишь, осознавая всю глубину, открывшуюся на паре десятков страниц, и чувствуешь, что можешь в ней захлебнуться. Для меня этот рассказ соединяет два таких разных шедевра фантастики как «Ночная встреча» Рэя Брэдбери и «Подробности жизни Никиты Воронцова» Аркадия Стругацкого. Идея соприкосновения времен, когда каждый понимает, что находится где-то вне времени, вне любой из упомянутых эпох. Словно они, благодаря телефонной линии, отделились от всего мира, разорвав время, расстояние, любые границы. Но они не верят друг другу, хоть и каждый звучит максимально правдоподобно... Шаткость же эпохи 1972 года напоминает «Подробности жизни Никиты Воронцова», когда смотришь и слушаешь главных героев, держишь в голове, что найденный дневник мог быть просто вымыслом, чьей-то шуткой... Но почему-то не можешь себя окончательно в этом убедить. Так же и с репликами той самой, другой Нины.

Меняются городские объекты, эпохи переименовывают улицы, и только люди остаются всё теми же. И спустя тридцать лет уже и не вспомнишь тот давний случай из детства во время войны. А был ли этот случай на самом деле? Или это просто игра воображения? Нет, хочется верить...

Да уж. Этот рассказ действительно похож на выстрел.

Трактат о Смерти.

Уже давно в некоторых произведениях Короля я заметил строгое доскональное изучение природы какого-то определенного понятия. Так, «Оно» является трактатом о Зле, «Лангольеры» — о Времени, «Рита Хейуорт и Побег из Шоушенка» — о Надежде, «Зеленая миля» — о Боли, «Худеющий» — о Справедливости. А «Кладбище домашних животных» представляет собой анализ природы Смерти, со всех ее кошмарных и невыносимых сторон.

"— Я не хочу, чтобы Черч стал таким же, как эти мертвые питомцы на кладбище! — выкрикнула она со слезами и яростью в голосе. — Я не хочу, чтобы Черч умирал! Это мой кот! Мой, а не Бога! Пусть Бог заведет своего кота! Пусть заведет себе сколько угодно котов и всех их убивает! А Черч мой!»

Уровень погружения Стивена Кинга в тематику страха смерти заслуживает безмерного уважения. Сперва тщательно и детально разбирается проблема первого понимания ребенком простого, казалось бы, факта, что все мы смертны, и всех когда-нибудь не станет. Затем автор погружает читателя в черную пропасть, простирающуюся при потере близкого человека.

Беседа главного героя с дочерью Элли натолкнула на несложную мысль. Мы лишь гости в этом мире. Та жизнь, за которую мы держимся и вокруг которой трепетно создаем благоприятные условия существования, может рухнуть в любой момент. Хотелось бы сказать «как карточный домик», но нет. Ведь после того, как всё случится, мы посмотрим на стол — и не увидим даже кучи сваленных карт. Только пустой стол... Любого человека пугает этот «пункт Б», за которым, предполагается, нет ничего. Именно поэтому мы задумываемся о смысле нашего присутствия здесь, его цели и итогах. Что останется после каждого из нас? С такими тяжелыми мыслями когда-то сталкивается любой человек. В противовес этому трагизму мы имеем позиции: а) стариков Крэндаллов б) самого Луиса. У первых отношение простое — они приняли неизбежность смерти, они к ней готовы. Их путь был долгим, и, кажется, они, перефразируя Рэя Брэдбери, посмотрели уже все спектакли к театре под названием «Жизнь». У Луиса Крида позиция также довольно простая, здесь лучше ограничиться цитатой: «Потому что, как врач, он знал, что смерть — самая естественная вещь на свете, не считая, может быть, рождения. Налоги, личные и общественные конфликты, успехи и банкротства — все это по большому счету не важно. В конечном итоге есть только часы, отмеряющие время, и надгробные камни, с которых с годами стираются имена, а потом и сами они крошатся в пыль. Даже морские черепахи и гигантские секвойи когда-нибудь умирают.» Забавно то, как дети относятся к смерти стариков. Элли перенесла смерть соседки Нормы спокойно, расстроившись только тогда, когда поняла, что не будет больше печенья, или что она там готовила. Когда умер мой дедушка, это было примерно в середине моего обучения в школе, услышав эту новость, я не был полон скорби, боли и пустоты. Я был озадачен тем, как мне к этому относиться, что мне нужно делать. Странно, но это так. И лишь спустя время, даже годы, я тоскую и скорблю по нему, потому что я его любил, он меня многому научил, и в своем зрелом возрасте мне не хватает сейчас его мудрости, а так хотелось бы поговорить, но человека нет, а за ним уйдут и другие.

Одно дело — смерть пожилого человека, которая представляется вполне естественной, смерть далекого знакомого или вообще незнакомца, погибшего в результате несчастного случая. И совсем другое дело — смерть своего ребенка. Говорят, это самое страшное, что может пережить человек. Не знаю, как часто людям попадаются подобные случаи через рассказы, но я один такой знаю. Как два моих знакомых, ровесника, на тот момент по 19-20 лет, поехали ночью пьяными на машине за город. Разбились, один насмерть мгновенно, другой — благодаря большой сумме и удаче остался жив, но по сути стал овощем. Даже не знаю, кому хуже, а кому лучше. Среди знакомых, хоть как-то связанных с этими ребятами в их последний день, ходили кучи историй, вплоть до точного пересказа диалогов с ними, и до самых незначительных деталей. Это мне как раз и напомнило событие, произошедшее в середине «Кладбища». Также ходило много разговоров о родителях того парня, который умер. Он был единственным ребенком в семье, и после случая его родители часто повторяли, что они не видят смысла, зачем дальше жить. Что может сравниться с этой тяжестью — представить сложно.

Единственный злодей, антагонист в романе — микмакское кладбище. Оно питается тем, что человек несовершенен. Люди не роботы, эмоции и переживания толкают их порой на самые отчаянные поступки. Мотивация Луиса Крида, кроме горя, построена на одном чувстве — вины. Сколько раз он мысленно возвращался на лужайку перед домом, пытаясь догнать сына. Сколько раз он винил себя, надеялся, что всё можно исправить, что этого больше не повторится, что так не должно было случиться, и прочее-прочее. Но случай, либо множество случайно совпавших условий, именуемое судьбой, не терпит ни сослагательного наклонения, ни пересмотра. И остается одно: принять случившееся как данность, либо винить себя и искать бесполезные альтернативные варианты с наилучшим исходом.

Символизм Кинга в «Кладбище домашних животных» на высоте. Создается ощущение, что дом Кридов — весь наш мир, полный одинаковых, несовершенных, испытывающих страх людей. А рядом с этим домом идет шоссе №15, именуемое Случай. Кто-то ходит совсем рядом с этим шоссе, кто-то даже не слышит усиливающегося грохота летящего грузовика. Но никому не следует нарушать порядок вещей, не стоит оглядываться назад — на кладбище. Лучше не стоит... Также интересна метафора в романе, идущая чуть ли не лейтмотивом, цитирую: «Сердце, оно каменистое, Луис… как земля на том старом микмакском кладбище. Тонкий слой почвы, а дальше — скала. Человек растит что может… и заботится о посевах.»

Объективно, тактико-технически, произведение изобилует достоинствами. Глубина идеи, проработка персонажей, создание напряжения, метафоры — всё на высоком уровне. Отрывок про котов как гангстеров животного мира просто чудесен. Это объективно сильный роман Кинга. Но мне показалось, что структурно он имеет особенности. Во-первых, повествование идет очень уж событийно, фрагментарно, от вехи к вехе. Нет плавности переходов что ли, сложно объяснить. С одной стороны, это плюс, так как мы наблюдаем за поэтапным, четким развитием сюжета, в котором легко можно отследить, что откуда берется и что куда пришло. С другой стороны, мне бросается в глаза некая торопливость, действительно сюжетность, которая, возможно, лишает воздуха и жизни само произведение. Но здесь кому как. А во-вторых, особенность имеется у финальной части «Кладбища». Обычно последние 100-150 страниц у Кинга занимает лютый экшен, рубилово, движуха, кровь, называйте как хотите. А здесь из последних ста страниц половину занимает квест Луиса по раскопкам, он весьма продолжительный. И когда обычно в конце книг Короля воочию чувствуешь каскад событий, здесь же... словно затаившись в кустах, с замершим дыханием, сидишь, боясь проронить слово, и напряженно ждешь конца. Кстати, одностраничный эпилог, ну просто шикарен, до мурашек.

Произведение поднимает кучу запретных тем, о которых боятся говорить. Боятся сглазить, боятся думать о таких вещах. Искренне благодарен Стивену Кингу, что разрешил провести с ним такой полезный диалог. Так легче. И так спокойней.

Долго собирался и подходил к этому рассказу. И, как оказалось, не зря многого от него ожидал.

Рассказ на самом деле описывает жизнь сарая Номер XII. За что мне нравится Виктор Олегович Пелевин — так это за его неординарные идеи, заправленные весьма вкусной, интересной и зачастую философской начинкой. Прекрасно передан характер (если мы можем так говорить) сарая Номер XII, его стремление и жажда поиска смысла жизни, своего предназначения. Замечательные мелкие детали вроде разговоров двух людей, мировоззренческой позиции гаража, бесед с сараями 13 и 14, или гнетущее присутствие в середине сарая бочки с гниющим рассолом, давящей на сарай Номер XII той бытовухой и тупой простотой, свойственной загнанному работой и делами человеку.

Да, рассказ всё-таки о людях. От начала и до конца.

Сарай, заполненный всевозможными гайками, полками, и, самое главное, двумя блестящими велосипедами; мечты стать велосипедом и умчаться далеко, наслаждаясь закатом — это Детство, со всеми его грёзами, восторженными и встревоженными взглядами в будущее, разнообразие мира, фантазия ребёнка.

Сарай, из которого вынесли все эти вещи и оставили его стоять пустым — это переломный момент Взросления, когда все мечты разом рушатся, иллюзии пропадают, и остаётся душевная пустота.

Сарай, в который поставили бочку с вонючим рассолом, Сарай, который общается с двумя другими сараями-складами продовольствия — это уже сама Взрослость, мечты забыты, проблемы непосредственны, а мысли посредственны; и даже если начинаешь задумываться о велосипедах, всё равно бочка, стоящая в центре тебя, давит и заставляет гнуть спину и разум.

Сарай, всё-таки вспомнивший свою мечту стать велосипедом, Сарай горящий, Сарай, ставший пусть странным, но всё же Велосипедом — это Старость и Смерть, когда с высоты прожитых лет оглядываешься назад, понимая, что самые честные и чистые помыслы были где-то в начале пути; и наконец смерть, рай, воплощение самой главной мечты, находясь уже в новом качестве.

Как ни банально это звучит, великолепный рассказ о жизни.

«Язык можно удачно сравнить со сверкающей, вечно меняющейся поверхностью моря. Никогда не знаешь, какие скалы могут прятаться в его ясных глубинах. Самые прозрачные воды скрывают самые предательские мели.»

Этот рассказ — настоящая находка для лингвиста или переводчика по специальности. Теперь я точно знаю, что если завяжется беседа с представителями данных профессий, я им обязательно посоветую рассказ «Потолкуем малость?» Роберта Шекли.

На самом деле, я уже читал его раньше, а сейчас просто перечитывал. Значит сюжет известен, как уж забыть такой сюжет.) Но, признаюсь, от хохота я валялся и во второй раз:) Всё дело в великолепном остроумии автора, и, наверное, всё-таки в мастерской работе переводчика, потому что все фразы главного героя к месту, все они остроумны и действительно до смешного ситуационны.

Язык — ключевой отпечаток нации, этноса. Язык отражает ее особенности, традиции и стиль мышления. Конечно же, в рассказе есть некое фантастическое допущение (куда уж без него), немного нелогичное, которое должно было отражаться и на сознании аборигенов, и должно было быть чем-то обусловлено, верно? Но всё это абсолютно неважно, и придираться к фантастическому допущению, когда смеешься полрассказа — кощунство.

В итоге великолепный фантастический рассказ на тему лингвистики, языка и дипломатичной экспансии. Читайте и смейтесь на здоровье;)

Несомненно отличный рассказ. История одного человека, не сумевшего прижиться на Земле среди людей и отправившегося на свою личную планету на краю галактики, и которого впоследствии прилетевшие земляне приняли за туземца.

Да уж, проблема туземцев всегда стоит очень остро. Ведь они всегда крайне воинственны, изворотливы и хитры... Даже вот на этой планете туземец-разведчик наблюдает за прилетевшими землянами, чтобы потом сообщить своим и, конечно же, напасть! И, вы подумайте только, уверяет наших добрых вооруженных землян, что он тоже землянин, что пока они летали, наука значительно продвинулась, вот он и оказался здесь. Какая наглость! Нет уж, на его удочку никто не клюнет, ведь путешественники-земляне видали разное, они закалены в боях и сталкивались с множеством неожиданностей на разных планетах...

Короче говоря, рассказ об узости человеческого мышления:)

Сюжет развивается, все попытки главного героя рационально втолковать прилетевшим, что он свой, проваливаются, они не верят ни в какую. Ну, и что же тогда остаётся? Доказать теорему от противного:) Вернее не доказать, а

Последние строки рассказа, как и всегда у Шекли, шедевральны:

Главная мысль рассказа такова: Чтобы задать правильный вопрос, нужно знать бо́льшую часть ответа.

Этот тезис подтверждался веками (майевтика Сократа, идол площади Бэкона, и пр.), и подтверждается сейчас. Даже если взять то, что нам якобы известно. Допустим, если у нас спросят «Что есть вода?» — не зная условий вопроса и сферы применения, мы обязательно ошибёмся. Это может быть и Н2О, и растаявший лёд, и ненужная растянутость в литературе:)

Великолепный Роберт Шекли на самом красочном примере демонстрирует насколько же наше восприятие относительно...

Мало кто заметил ответ Ответчика на вопрос «Что есть Жизнь?» — он ответил «Частность». Вот здесь всё-таки Ответчик что-то вразумительное смог до нас донести. Жизнь — всего лишь частность. А проблемы — в том числе проблема Истинного знания — вечны. Как вечен и сам Ответчик, которого создали Они.

Какая же насыщенная вещь. И затягивающая. Загадочная своими аллюзиями и метафорами. Загадочная тем, как в столь стремительный сюжет, чуть ли не боевиковый и приключенческий, вместились такие громадные, вселенские пласты.

Кажется кощунством, упоминать об игре/цикле Сталкер, фильме Тарковского и предсказаниях катастрофы на Чернобыльской АЭС больше, чем в одном этом предложении. Лучше к сути.

Чем во многом привлекательна эта повесть — огромным количеством загадок. От цели Посещения до того, что же в итоге случилось с Редриком и Золотым Шаром, что же он сделал. Правильно говорит Валентин Пильман, утверждая, что главным открытием всего Посещения является осознание самого факта такого Посещения. Это говорил и сам Аркадий Стругацкий в каком-то интервью или встрече. С такого момента многие вопросы стали бы актуальнее, острее, человечество вело бы себя с большей оглядкой на собственные поступки, ведь это как с людьми: при посторонних вам неуютно ковыряться в носу, так и с Посещением. Но вот в чем фокус... Этого не происходит в повести! Люди продолжают рыскать в поисках наживы, продавать себя, предавать других, пинать и ненавидеть всех вокруг... В этом плане книга о неизменности человеческой животности, и на мой взгляд, это центральный ее тезис.

И Редрик — главный представитель этого непроглядного, не имеющего шансов мира. Он одинок, как и все мы, только наиболее наглядно. Он силён и независим, как и все те, кто понял, что надеяться следует только на себя, ну и плюс имеет силы на это. В нем нет сплошной порочности. Да, он сталкер, авантюрист, но он не подонок без светлых проблесков, он и Гуте перед тюрьмой оставил весь куш, и молодых сталкеров обучал, и вообще, ничего беспричинно кровожадного не совершал. Он ЧЕЛОВЕК. И в этом вся его сущность. Финал очень показателен. Мы рождаемся, растем, и так как глаза расположены на нашем лице, мы редко видим себя, а видим мы окружающие нас рыла, рыла, рыла... И неоткуда взяться чему-то другому, вырасти другим человеком, когда внешний «мир рыл» давит и сжимает тебя, как пластилин, в привычную ему форму... Мы так любим обвинять других, обвинять всё вокруг — и это абсолютно не детский сад и безответственность, это чистая правда. Дмитрий Львович Быков прав в том, что эпиграф к этой повести («Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать» Р.П. Уоррен) — элементарная издёвка. Не должен. И не можешь. В итоге мы имеем замкнутый круг, как в таких поступках, как месть (Арчи), похоть (Дина) и других пороках, так и в целом в воспитании. Фундаментальной задачей Братьев Стругацких было выработать концепцию воспитания, ведь вот откуда всё берётся в человеке.. с самого начала его жизни...

Возможно, Золотой Шар — это обман. Возможно, проверка. В этом случае проверку человечество не прошло. Вся суть финала кроется в многостраничной ненависти ко всем людям и следующим за ним коротеньким переключением на вопрос «Чего бы такого пожелать?» В итоге в голове каша. ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧЕЛОВЕК? А он не знает. Он повторяет фразу погибшего от его же руки юнца, тем самым показывая, что ничего нового человечество не придумало. Мы не знаем, чего мы хотим. И детский лепет — единственный наш арсенал. Вечная надежда на что-то сверху, кого-то сверху. Вид, создавший атомное оружие, так и не сумевший сам за себя решать:

Сделаю небольшое отступление. Уже пару лет я снабжаю маму аудиокнигами, а она их слушает. Не так давно она слушала и «Пикник на обочине». После этого мы собрались как-то на кухне посмотреть на ноутбуке эпизод «Битвы экстрасенсов», который снимали в расположенной рядом с нашим городом деревне. Я организовал всё это дело, как обычно, с лютым скепсисом, готовностью улыбаться, закатывать глаза и прочим набором рационалиста. А мама знала, наверное, половину лиц в этом выпуске. И что меня поразило... Она прониклась и прослезилась. Меня это удивило, покоробило. Чуть позже она сказала, что всем людям хочется верить в чудо, в счастье. «СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫЙ» — повторила она. У меня до сих пор сидит в голове этот момент... И мир Зоны, кстати говоря, жутко иррациональный. Редрик Шухарт верит в приметы, удачу, предчувствия. Потому что наука оказалась бессильна перед дарами Посещения. А если говорить, более строго — просто не доросла, наша наука. И наша нравственность. И наша ответственность. Как я говорил выше.

Эта повесть, да и наш мир — как тот карьер в финале. Вот он твой экскаватор — твои научные знания, твои нравственные и жизненные ориентиры, твоя самостоятельность. И ты начинаешь разгребать эту гору песка, этот огромный карьер. Но чем глубже копаешь, тем сильнее проваливаешься вниз, не в состоянии пошевелиться. Тебя засыпает с головой. Вот такие ощущения от этой повести. Определённо одна из величайших книг, которые я читал.

На момент весны 2017 года, занимаясь вечными самокопаниями, я нашел для себя главный вопрос — является ли человек в сущности роботом? Я включаю сюда вопросы бихевиоризма, машины Тьюринга, парадокса китайской комнаты и пр. Начиналось всё с книги Виктора Пелевина «S.N.U.F.F.», продолжилось романом Филипа Дика «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» Теперь, к моему удивлению, в эту копилку попадает и азимовский «Двухсотлетний человек». Разница в том, что в отличие от философских, экзистенциальных, переворачивающих вопросов «роботности человека» у Пелевина и Дика, вопрос Азимова звучит в большей степени со стороны логики и этики.

Айзек Азимов, как настоящий ученый, последовательно повышает градус человечности Эндрю Мартина. Начинается всё, как мне казалось, с самого принципиального момента, свойственного человеку — воображения и фантазии. Оказалось, в его позитронный мозг по ошибке (или в качестве эксперимента) было встроено мышление общими связями, дающее поле для размышлений. Затем Эндрю развивается в сторону человека по двум параллельным веткам: физиологически-технически и юридически. Полагаю, для Азимова закон равен логике, поэтому-то в его произведениях так много судебных решений и дискуссий. Ну, и в итоге двухсотлетний человек приходит к последнему главному отличию себя от натуральных людей, тем самым раскрывая человеческую суть.

Складывается впечатление, что Эндрю Мартин с каждым шагом делал себя более слабым и уязвимым — цена за желание стать человеком. Преподаватель философии нам как-то говорил, что бог даже больше любит людей, чем ангелов, потому что первым он даровал свободу выбора, а деятельность ангелов предопределена, они не свободны в выборе поведения. Так же и с роботами. Только обретая уязвимость остальных людей, тебя признают человеком, равным им, потому что они боятся не таких, как они сами.

Далекая, но всё же аналогия. Рассказ Клиффорда Саймака «Утраченная вечность» играет по тем же нотам: народ выбирает того кандидата, который ближе к ним, который так же отказался от бессмертия, недоступного им.

Наверное, только самый ленивый не оговаривался, что книга-то совсем не про сиамских близнецов, и даже не про их сексуальную жизнь. Нет. Книга про двух молодых женщин лет 30-ти, которые встречаются в весьма экстремальной ситуации: обе становятся свидетельницами покушения на убийство и преследования, причем одна обезвреживает преступника, а другая снимает это всё на телефон. Это ситуационный толчок сюжета. Глобальным же толчком выступает полярность двух девушек — Люси и Лины. Первая — фитнес-тренер, циник, бисексуалка, стройняшка, пыщет здоровьем и уверенностью. Вторая — художник-скульптор, неуверенная в себе толстуха, одинокая, перепуганная интровертка с добрыми помыслами.

Я применил слово «одинокая» только ко второй героине, потому что к ней при первичном описании оно больше подходит. Но на самом деле, Ирвин Уэлш на протяжении книги раскрывает обеих героинь с таких разных сторон, настолько мы проникаем внутрь их душ, что, кажется, мы знаем их много лет и долгое время общались с ними лично. Конечно же, одиноки обе. Конечно, у каждой из них в прошлом и настоящем гора нерешенных проблем. Здесь вспоминается старина Кинг, да вот только у Кинга эти проблемы и трудности детства служили сюжетной предпосылкой для создания очередного психопата или полного армагеддона в городке, а у Уэлша всё иначе... Его герои побиты прошлым и настоящим, как бездомные дворняги, но не безумствуют, нет! Они тщательно приглаживают и зализывают свои раны серостью повседневности, цинизмом, эскапизмом, высококалорийной едой, беспорядочным сексом, манипулированием другими людьми и прочим, прочим...

Множество раз во время чтения этого романа я делал паузу и молча поражался, насколько же, что называется, жизненно описаны некоторые детали, особенно в отношениях/беседах главных героинь с другими людьми, и особенно с родителями. (Слово «жизненно» стало пошлым в нынешнее время из-за мемов и частого употребления, но иначе я сказать не могу, чтобы не коверкать смысл). Просто сидишь и веришь всему, что написано, зная, что иначе быть просто не могло. Да, именно так люди и разговаривают. Да, именно так люди и поступают. И ДА, черт возьми, именно такие отмазки и увёртки люди и используют. Живых мыслей у главных героинь очень много. Не могу не процитировать воспоминание Лины о жизни в своей родной глубинке, потому что мне самому это чрезвычайно близко: «...по-настоящему странными мне показались люди в нашем городке. Обсуждали в основном быт: как растут дети, что сломалось в машине или какую очередную бытовую мелочь они купили в магазине — и легко тратили, наверно, по полчаса на каждую из этих тем. А мне хотелось кричать: оставьте меня в покое, уроды, как можно настолько бездарно тратить свою жизнь, невозможно это слушать!»

Это моя первая книга Ирвина Уэлша, но я уже готов сказать, что это настоящий Писатель. А всё дело в деталях:

- самая поразившая деталь. когда мы начинаем читать повествование от лица Лины? ага-ага, в утренних страницах.. но это её письменная речь(!), а когда же Лина обретает голос и начинает говорить сама? вот именно, только спустя достаточно длительное время в той квартире на 40-м этаже. автор будто подкалывает её, мол, до этого момента она не имела права вообще что-либо произносить вслух, она не была до этого человеком;

- огромная куча пасхалок и символов, проявляющихся в творчестве Лины. все они связаны с тем, как будет слеплена будущая стройная сильная девушка, прошедшая весь ад тренировок и неволи. сами смотрите: а) увлечение Лины таксидермией; б) упоминание о картине Фрэнсиса Бэкона «Фигура с мясом», так поразившей Лину во время учебы (если не лень, погуглите эту картину, это просто дикий ужас, нечто странное, отталкивающее, тошнотворное, как и другие картины художника); в) и наконец, скульптура «Новый человек» как завершение всего творческого пути наверх, а равно и становления Лины в новом качестве достойного уважения и самоуважения человека.

- сиамские близняшки Эми и Аннабель, которые являются ключевым символом в книге. на них стоит остановиться подробнее.

Сиамские близнецы и их сексуальная жизнь на телеэкранах, привлекшая внимание всего штата или всей страны, — это отличный пример долбанутости и лицемерия общества. Такое «Пусть говорят» версия 2.0. И люди действительно спорят, стоит ли Эми пожертвовать своей независимостью, как личности, ради счастья сестры. А затем, стоит ли рисковать жизнями близнецов ради нормальной жизни обеих. Я всё понимаю, но это же просто цирк уродов. Извините, если кого обидел. Люси, кстати, выражается по этому поводу гораздо жёстче и гораздо пробирающе. Жаль, цитату сейчас уже не найду. Мы не так далеки от Америки, у нас есть свои «шоу». Вот, не так давно передачу «Голос Дети» выиграл мальчик Данил Плужников, плакало и умилялось полстраны, не знаю уж, что у него там за болезнь. Вот, наши отправляют на Евровидение женщину-инвалида (если ничего не путаю, так-то совершенно плевать на сие квазикультурное мероприятие). Телевизор паразитирует на самом примитивном и действенном из всего, что осталось — на инстинктивном желании посмотреть на тех, кто не такие, как мы. Порой не смотреть, правда, не получается. Поэтому и работает. Так еще и зрителю можно буднично поджать губки и в тему погоревать, демонстрируя свой условный рефлекс сострадания на манер собак Павлова.

Сиамские близняшки — зеркало развития отношений Люси и Лины. Ведь история про них тянется от самого начала до самого конца. Начинаясь с возникновения конфликта (одна хочет встречаться с парнем, другая не хочет это терпеть / одна хочет согнать жир с этой туши, другая упорно сопротивляется), через накал до предела (любовь настолько важна для одной, а другая настолько не может уже терпеть, что они решают разъединиться с помощью операции / после адских условий заточения одной, кажется, что когда всё это закончится, случится что-то финальное, ставящее точку, и они разойдутся каждая своей дорогой), и прямёхонько до финала (близняшки не хотят делать операцию, нормальная жизнь не для них, им важнее своя сестра, нежели какое-то там увлечение мальчиком / с п о й л е р ).

Сиамские близняшки — это Люси и Лина в каждом из нас. Те, кем мы хотим себя видеть, кем мы себя видим, и те, в ком мы не хотим себе признаться, кого прячем от самих себя. Мы видим себя сильными, не прогибаемыми проблемами жизни, осуждая каждого и критикуя остальных. А на самом деле, мы прячем от себя то, какие творческие глубины скрыты в каждом из нас, насколько каждый уникален, скрываем от себя слабости, зависимости, чувствительность, заедая их информационным шумом и внешней оболочкой «Люси»... А главное в этом всём то, что в конце романа уже не отличишь одну от другой, обе прошли свой путь, срослись, как настоящие сиамские близнецы, а значит — пришли к гармонии с самими собой. Чего и желает всем старик Ирвин, полагаю.

Это была первая вещь Уэлша, с которой я познакомился. Обычно читаю в хронологическом порядке, но здесь просто сорвался, очень уж захотелось. Безусловно, планирую прочесть большинство книг автора, даже понимая, что эта книга отличается от его творчества. Ведь она сочится американизмом: от деления на жирных и спортивных до равенства полов, толерантности и хэппи-энда. Оторваться от чтения трудно, эффект визуализации максимальный, да еще и маты всегда в тему, зачастую это смешно. И последнее — книга неслабо мотивирует. После того, как дочитал ее до конца сегодняшним вечером, я переоделся в спортивки, пошел в парк бегать и подтягиваться, чего не делал давно. До сих пор дыхание свистящее, надо бы сделать подобные тренировки постоянными, высекая себя, как скульптуру «Нового человека».