Элементалы / The Elementals

Фрэнсис Гарфилд / Frances Garfield

из журнала

"Fantasy Tales", 1980

Перевод: И. Волзуб [2023]

* * *

Круглые жёлтые глаза Джимми следили за тем, как старый Дэвид Раффнер с трудом поднялся из своего кресла-качалки, чтобы выключить телевизор. Джимми любил старика, и ему было ненавистно слышать, как тот с такой усталостью кряхтит при любом движении.

— Это всё подождёт до завтра, Мэри. – прохрипел Дэвид и проглотил таблетку от артериального давления, не запивая водой.

Хрупкая и миниатюрная Мэри Раффнер разложила газету около корзины Джимми и поставила на неё миску горячего молока, которым, как она знала, кот любил полакомиться перед отходом ко сну. Дэвид тщательно отрегулировал каминную решётку, стоящую перед тлеющим очагом. Затем Дэвид и Мэри взялись за руки и направились вверх по накрытым ковром ступеням лестницы. Джимми провёл насыщенный день, исследуя вдоль и поперёк все окрестности, однако Дэвид и Мэри казались более уставшими, чем он сам, думалось коту. Он запрыгнул на карниз книжного шкафа, чтобы посмотреть, как его хозяева поднимаются на верхний этаж.

Тут были целые стопки книг о призрачных наваждениях, неразгаданных тайнах, древних культах, в которые Дэвид Раффнер любил погружаться с головой. Джимми потёрся своим подбородком медового оттенка о край большой книги, лежащей раскрытой. Лёгкое мурчанье поднялось из его нутра, подобно пене, играющей на верхушке наполненной добрым пивом кружки. Его челюсти раскрылись было в розовом зевке, однако Джимми смахнул с себя дремоту, так как в отсутствии Мэри и Дэвида должны появиться Джонатан и Ребекка.

Это были его хорошие друзья. Они владели этим домом много лет назад и поклялись никогда не покидать ни его, ни друг друга, и они сдержали клятвы. Эпидемия инфлюэнцы 1917 года скосила их обоих за считанные часы, однако они продолжили обитать здесь в своё удовольствие. Они любили Джимми, и Джимми любил их. Он надеялся, что Дэвид и Мэри легко погрузятся в сон, свойственный старости. Кот спрыгнул с полки шкафа и на цыпочках стал подниматься по лестнице, чтобы поглядеть.

Он добрался до площадки, где лестница поворачивала вправо. В небольшом, сделанном из толстого стекла окне что-то как будто вспорхнуло. Ночная птица? Джимми положил свои лапки на подоконник, чтобы заглянуть в темноту.

И обнаружил, что глядит прямо в чьё-то лицо.

Оно было косматым, подобно некошеной траве, или большому чёрному кусту, с треугольными разрезами глаз, которые уставились на него, источая зелёный свет. В следующее мгновение существо пропало из виду.

Он действительно видел это? Или ему померещилось? Кот поспешил к двери спальни. Мягкий, ритмический храп Мэри и более глубокий бас Дэвида просачивались сквозь дверь. Затем Джимми спустился обратно по лестнице, пронесясь мимо окошка, и на этот раз не глядя в него.

Высоко ступая по узорчатому ковру, он подошёл к своей миске и с благодарностью стал лакать парное молоко. После трапезы он смерил глазами внушительный сувенирный шкаф из клёна. Тот был заполнен всевозможными безделушками, которые Дэвид и Мэри привозили из своих путешествий. Среди них высился раздвоенный кусок покрытого колючками коралла, который Раффнеры привезли с пляжного отдыха. Джимми слышал, как Дэвид говорил, что жаркое солнце прогрело его старые кости, и что на следующее лето они вновь туда поедут. Джимми благодушно относился к их рекреационным поездкам. Юный Чак Коппард из соседнего дома приходил тогда каждый день, чтобы кормить его и менять ему лоток с песком.

  А между тем Джонатан и Ребекка приходили и уходили по своему желанию, даже при солнечном свете. Джимми с благодарностью потрогал коралл. Потом спрыгнул на пол и направился, держа хвост торчком, на кухню. Здесь он запрыгнул на свой высокий табурет у стола и, устроившись поудобнее, принялся ждать.

Туманное облако осторожно вплыло в тёмную комнату. Оно разделилось на две части, каждая из которых обрела форму. Одна была похожа на тень мужчины, другая – стройной женщины.

— Какая чудесная ночь, — раздался голос Джонатана.

— Что возвращает наш дом обратно к нам, — ответила ему Ребекка, будто улыбаясь. Обе туманных фигуры приблизились друг к другу, видимо, для поцелуя.

— Привет, Джимми! – обратился к нему Джонатан, и Джимми ответил: «Привет!», потому что они могли понимать его речь, как и он мог понимать их. Их беседы были лучше, чем пожилое общение Дэвида и Мэри, так как он мог участвовать в первых.

— Как у вас дела, ребята? – обратился к ним Джимми, когда они расселись по местам у стола.

— Всё в порядке, кроме тех слухов, что дрейфуют вокруг, — ответила Ребекка. – Городские власти решили демонтировать большинство старых домов там, где проходит железная дорога. Это значит, что какая-то часть нашего вида должна отправиться на поиски новых жилищ.

— И нашему виду требуется свойственный ему тип жилища, — продолжал Джонатан. – Не хочу показаться негостеприимным, однако надеюсь, что они не станут толпиться у нас здесь.

— Прямо сейчас, — ответил Джимми озадаченно, — я видел что-то странное в окошке на лестнице.

Они выслушали его рассказ.

— Может быть, мне просто померещилось, — закончил кот.

— Надеюсь, что так, — ответил Джонатан. – Надеюсь, что дело в твоём богатом воображении.

Ребекка подняла туманный палец.

— А что это за назойливый шум в подвале внизу? – спросила она.

— Теперь ты воображаешь разные вещи, — хихикнул Джонатан.

— Может быть, это мыши, — подал голос Джимми. – Пойду-ка я посмотрю.

— В этом доме не было ни единой мыши долгие годы. – сказала Ребекка. – Они все убежали, даже не сбиваясь в кучки, когда приехали вы.

— Не считая тех трёх, которых ты поймал в первый день. — добавил Джонатан.

— Я разберусь, — повторил Джимми. Он спрыгнул со стула и бесшумно прошёл в открытую подвальную дверь.

На деревянных ступенях лежала тяжёлая темнота. И ещё шум, ускользающий, загадочный. Но не мышиный. Это был чей-то голос.

«Хорошее место», — что-то прошептало, обращаясь к чему-то ещё.

«Надобна убрать людей отсюда…»

Глаза Джимми настроились на темноту. Он мог видеть. На бетонном полу внизу стояла какая-то приземистая фигура, покрытая с ног до головы копной спутанных волос. Кажется, у неё были руки и ноги, странно соединённые в суставах.

«Кот», — услышал он скрежещущий шёпот, — «уродливый кот».

      — Ну-ка пошли отсюда прочь, живо! – прорычал вниз Джимми.

Затем что-то врезалось в него.

Кот потерял равновесие и покатился по лестнице, ударяясь о каждую ступень. Он пробовал крутануться, чтобы его лапки оказались под ним, однако ему это не удалось. Джимми кубарем скатился до самого конца лестницы, где ощутил сокрушительный удар о бетонный пол. Он пролежал какое-то время без движения, ошеломлённый и дрожащий. Ему казалось, будто в него зарядили железным башмаком. Кот дико озирался по сторонам. Тень, или же тени, не показывались. Всё ещё слабый, Джимми поднялся на ноги и бросился вверх по лестнице к двери, качаясь из стороны в сторону.

— Что случилось? – спросил Джонатан, его призрачная фигура стояла, застыв в ожидании.

— Что-то сбросило меня вниз со ступенек. – Джимми недовольно перевёл дух.

— Внизу что-то было? – потребовал ответа Джонатан.

— Несколько существ, общавшихся между собой. И злобных. – ему не приходило на ум другого слова. – По крайней мере, они не последовали за мной.

Кот посмотрел на двух своих друзей.

— Это и есть те штуки, ищущие новое жильё, о которых вы говорили?

— Непохоже, чтобы они были из нашего вида. – ответила Ребекка. – Полагаю, что…

Джонатан подплыл к двери погреба.

— Я ничего не слышу. Должно быть, Джимми прогнал их.

Джимми принялся проверять свою янтарную шёрстку языком на предмет ранений.

— Но что, если они вернутся обратно? – подала голос Ребекка.

В голове у Джимми возникла идея.

— Я навещу Зору Харки.

Туманная фигура Ребекки всколыхнулась, как будто она повернулась к коту.

— Разве она не ведьма?

— Да, — ответил Джимми, — и мой друг. Она может понимать мою речь, подобно вам. Она может помочь. По крайней мере, я так думаю.

В кухню просочился рассвет. Ребекка и Джонатан растворились в тенях. Джимми, притаившийся на страже у двери подвала, услышал пение первого пересмешника. Наконец, Дэвид проковылял вниз по лестнице, чтобы приготовить кофе. Наклонившись вниз, он погладил Джимми по голове.

  — Что случилось, парень, ты себя неважно чувствуешь? – просипел он.

Джимми вытянул спинку. Она всё ещё сильно болела.

— Вот, – Дэвид насыпал что-то хрустящее из пакета на блюдце, стоящее на столе перед высоким стулом. – Покушай это, пока готовится завтрак.

Когда кофе закипело, Дэвид разлил его и взял чашку наверх для Мэри. Чуть позже двое спустились в халатах и шлёпанцах в столовую, где перекусили жареными сосисками и яйцами. Джимми занял свой стул, чтобы поесть из блюдца фарш из вкусных штук. Затем он выбежал наружу, чтобы умыться и поразмыслить. Он успел сделать и то, и другое, пока не услышал, как колокол здания суда пробил девять раз. Тогда он отправился на встречу с Зорой Харки.

  Мало кто навещал небольшой коттедж Зоры Харки на окраине города. Тот был столь укрыт разноцветной листвой осенних деревьев, что его было не различить с дороги. Джимми пробирался вверх по заросшей мхами тропе к садику. Зора сидела на крошечной дверной ступеньке, ела из миски картошку и вовсе не была похожа на ведьму. Она была молода и прекрасна собой. Чёрные волосы были подобны буре над её плечами. Глаза цвета серого серебра глядели сквозь линзы очков, будто оконные стёкла в раме. Волосы её были рыжевато-жёлтого оттенка, а губы подобны лепесткам. На ней был халат тёмно-синего цвета, расшитый серебряными узорами.

— Ты пришёл разделить со мной завтрак? – спросила она Джимми.

— Я пришёл поговорить. – он сел рядом с ней, примостившись на широкий камень под дверной ступенькой. – У нас проблемы в нашем доме. Нам нужна твоя помощь.

Она улыбнулась поверх своей ложки.

— Старый м-р Раффнер не верит в тот вид помощи, который я могу вам дать. Помнишь все те книги, которые он читает, мудрёные и бестолковые? Он верит в них. Но так уж и быть. Так в чём же проблема?

Она внимательно выслушала историю Джимми. Один или два раза она задала вопросы. Наконец Зора опустила пустую миску и кивнула.

— Это совершенно логично, Джимми, — сказал она, — и далеко не столь хорошо. Ваши гости хотят заполучить дом.

— Ты хочешь сказать, сделать его своим пристанищем, подобно Джонатану и Ребекке?

— Нет, не в этом смысле. – Зора покачала своей горделивой, тёмной головой. – Они не являются духами ушедших людей. Возможно, что они вообще не относятся к духам, как ты понимаешь это. В определённых мудрых книгах они зовутся элементалами.

— Элементалами? – повторил за ней Джимми. – Вроде кислорода, водорода, углерода?

— Нет, скорее в архаичном смысле этого термина – огонь, воздух, земля. Элементалы существуют с незапамятных времён, Джимми, задолго до того, как появились более сложные существа, подобно мужчинам и женщинам. Они не есть развоплощённые призраки. Ты сам открыл для себя опытным путём, что они могут быть вполне материальны и опасны.

— Они обладают способностями? – был следующий вопрос Джимми.

— Определённо да. Весьма впечатляющими способностями. По факту, примитивные люди поклонялись элементалам как божествам.

— Кошкам тоже поклонялись как божествам, — напомнил ей Джимми, — древние египтяне, которые вовсе не были примитивными.

Зора улыбнулась.

— Держи это в уме, так как это может помочь тебе. В любом случае, насколько я могу судить, они обитали в тех заброшенных старых развалюхах, которые предназначены под снос. Заброшенный дом – вот что нужно элементалам. Если они проникли в ваш дом, то теперь постараются выжить из него твоих друзей-призраков, а затем займутся устранением Дэвида и Мэри Раффнер. – Она смотрела на кота. – И постараются избавиться и от тебя тоже. Им не нужна никакая обычная жизнь вокруг.

— Это никакие не боги, — пробурчал мрачно Джимми, — это же демоны.

— Ещё одно старинное словцо. Оно происходит из древнегреческого. – Зора понимала подобные вещи. – Даймонес, вот как это слово звучало. Гомер называл даймонов богами, а богов – даймонами.

— Я не обладаю классическим образованием, — ответил Джимми, — и мне не понятно, к чему это ты клонишь. Я только лишь понимаю, что у нас случилась неприятность, и нам нужна помощь.

— Может быть, я смогу что-то сделать.

Зора встала и унесла пустую миску из-под картофеля внутрь. Когда же она вышла, то несла изогнутый нож, поблескивавший бледным светом.

— Похоже на серебро, — предположил Джимми.

— Именно оно и есть. В старых-престарых наставлениях рекомендуется использовать серебряный нож для обрезки.

Она прошла к тёмно-зелёной изгороди со стороны дома, срезала веточку и принесла обратно.

— Вот. Мы можем попробовать это.

Джимми поглядел на крошечные, похожие на чешую листочки этой маленькой ветки.

— Это же просто кедр.

— В древних странах он зовётся тамариском.

Зора задумалась на мгновение, её губы задвигались.

— Эти злыдни изгонятся прочь, — произнесла она, как будто припоминая магическую формулу, — тамариск, могучее оружие Ану, в руках своих держу.*

— Что?

Зора сняла свои очки и улыбнулась.

— Я цитировала древнее ассирийское заклинание против демонов, или даймонов. По-ассирийски будет звучать как экимму.** Вот, возьми это. Ваши гости не смогут противостоять его воздействию. Покажи им ветвь – тыкни им прямо в их морды, или что у них там. Выгони их прочь из дома. Сомневаюсь, что они захотят возвращаться.

Джимми был под впечатлением. Он поверил.

— Благодарствую, Зора.

Кот зажал веточку во рту и засеменил домой. Войдя в прихожую, он положил свой трофей на мягкую подкладку своей корзинки для сна. Каждый раз, когда он проходил мимо неё, весь тот долгий день, на его мордочке появлялась персональная победная улыбка – губы вместе, глаза сужены. Наступал меж тем вечер. Если незваные гости объявятся, ему будет чем аргументировать.

Дэвид провёл послеобеденное время в чтении и курении своей пенковой трубки. Он погружался в одну книгу, а затем в другую. Его любимым чтением были трактаты по демонологии и оккультным материям. Наблюдая за Дэвидом, Джимми гадал, упоминается ли в них тамариск. Мэри ходила туда-сюда, начищая дом.

— Дэвид, — спросила она, — ты не слышал какие-либо странные звуки – вроде голосов – в доме?

— Только твой, дорогая, — ответил он, попыхивая трубкой, — и раз или два, нашего Джимми, он, кажется, что-то промурчал.       

— Ну что ж, возможно, это моё воображение, однако это кажется странноватым. Я ходила в подвал, и там был беспорядок, которого раньше не было. Некоторые газеты разорваны, пара-тройка банок с консервированными фруктами упали с полки на пол.

Дэвид взглянул на неё.

— Что-нибудь разбилось?

— Нет, хвала небу.

— Тогда о чём печалиться?

Пришло время ужина, со свиными рёбрышками и капустой. Джимми сидел на своём стуле и поглощал причитающуюся ему долю. После ужина Раффнеры сели смотреть свои любимые ТВ-шоу. Наконец Мэри поставила миску с тёплым молоком рядом с корзинкой Джимми.

— Что это за штуку притащил к себе Джимми? – поинтересовалась она.

Дэвид выключил телевизор и подошёл взглянуть.

— Разве мы забыли прибраться сегодня в его корзинке? – спросил он Мэри. – Он притащил эту старую ветку в неё.

И он взял ветку тамариска и бросил её на угли камина. Резкий шипящий звук раздался оттуда, огонь будто бы сделался фиолетового оттенка.

— Я рад, что нашёл эту палку, — обратился Дэвид к коту. – Ты мог пораниться об неё.

Джимми задрожал всем телом.

Дэвид и Мэри, взявшись за руки, медленно побрели вверх по лестнице. Джимми следил за ними с ощущением, будто ледяной камень опустился на сердце его. Из подвала донеслись звуки энергичного движения чего-то тяжеловесного, возможно, торжествующего.

— Джимми, они там внизу. – Это был голос Ребекки, приглушённый страхом. Её призрачное присутствие уже проникло в комнату. – Сможешь ли ты…

— Дэвид сжёг мой тамариск. — Джимми практически завыл. – Слишком далеко идти за другим сейчас. Кто знает, что будет, если я уйду?

Тяжёлое движение внизу на лестнице.

— Кто знает, что случится, если ты останешься? – спросил Джонатан. – Что ты можешь сделать, чтобы остановить их?

— Я не знаю, — ответил Джимми; он и в самом деле не знал. Он положил лапки на кресло Дэвида, чтобы взглянуть на книги, лежащие на столешнице.

— Тут что-то про магию, про те вещи, которые использует Зора. Если бы я только мог прочесть их… Я никогда не обучался…

— Я могу прочесть. – Туманная форма Джонатана зависла над книгами. – Но я не могу открыть их. Ну-ка, эта книга называется «Тайны магии». Должно помочь. Сможешь раскрыть её?

Джимми тут же оказался на столе. Он сдвинул книгу на край, она свалилась со стола и ударилась об пол.

— Они уже на подвальной лестнице, — произнесла Ребекка. – Думаю, что они совещаются там. Касаемо нас.

— Открывай книгу, Джимми, – сказал Джонатан рассеянно, и кот перевернул обложку книги, после чего начал перебирать страницу за страницей, орудуя лапкой.

— Так, подожди-ка. – Туманная форма Джонатана сложилась пополам, чтобы приблизиться к лежащей на полу книге. Шлейф дыма, очевидно, являющийся рукой призрака, потянулся к странице. – Посмотри сюда.

— Что? – спросил Джимми.

— Вот что в ней говорится. «Положи коралл в кипячёное молоко и натрись им, или выпей его для…»

— Да! – воскликнул Джимми. – Да!

Он метнулся вверх и стал карабкаться по шкафу с сувенирами. Вот и коралл. Джимми частенько чесался клыками о него. Он сгрёб его лапкой, подтащил к краю полки и сбросил на ковёр. Тут же он оказался рядом с ним внизу и схватил его челюстями.

Коралл был тяжелее ветки тамариска, однако кот отнёс его к миске с молоком и бросил внутрь. Он нажимал на него сверху обеими лапками, пока коралл не погрузился в молоко полностью.

Ребекка издала короткий, задушенный писк ужаса. Громадная, косматая форма появилась в открытом проёме подвальной двери.

— Вон! — угрожающе изрекло существо. — Вы уходить прочь. Вон отсюда.

Джонатан и Ребекка пронеслись через всю комнату. Джимми окунул свою мордочку и пушистую грудку в тёплое молоко. Коралл тёрся об него.

Натрись им, вот что Джонатан прочёл. Джимми повернулся вокруг своей оси, чтобы встретиться с тем, что пришло снизу.

Оно высилось над ним, выше, чем туманная форма Джонатана, и шире. Существо казалось столь же мохнатым, сколь и колючим, подобно гигантскому каштановому ореху в скорлупе. Его широченная рожа злорадно ухмылялась, она рычала, выставляя напоказ зубы, похожие на обломки серого камня. Тварь подняла то, что было у неё руками, снабжёнными на концах когтями-граблями.

— Прочь, — прошамкало нечто.

— Прочь, — повторила другая морда позади монстра.

Джимми кинулся вперёд.

Он услышал задыхающийся вопль, когда его когти погрузились в узловатую, кустистую оболочку, и он стал взбираться вверх, как если бы полз по корявому дереву. Он навалился своим мокрым телом на эту морду, услышав треск зубов.

Ещё один вопль, оборвавшийся посередине. И Джимми тяжело рухнул на пол. Скорчившись от боли, он оглядывал пространство в поисках своего противника.

Его враг исчез. На ковёр просыпалась горстка чего-то, похожего на угольки. Позади маячила ещё одна сущность, что-то бормочущая, и Джимми бросился на неё.

Тварь даже не завыла, но ахнула. Она развернулась и побежала вниз по ступеням. На пороге лестницы Джимми увидел, как существо несётся по полу внизу. Там был ещё один или несколько его сородичей. Но они все улепётывали.

— Это вы убирайтесь отсюда! – крикнул Джимми вслед беглецам.

Он замер на месте, переводя дыхание. Кот вспомнил, что сказала ему Зора. «Сомневаюсь, что они посмеют вернуться.»

Не нужно было запирать дверь подвала теперь, когда ничего злобного, ничего опасного не пребывало там.

Джонатан и Ребекка устало нависли над ним. Они, по-видимому, были готовы сколлапсировать, раствориться в тенях.

— Они убрались. – властно сказал Джимми. – Все до единого, не считая этого, который рассыпался в прах.

Он отошёл подальше от этой кучки пепла. Джонатан сутулился над книгой.

— Оно сработало. – раздался голос. – Тут сказано оставшееся про коралл и молоко. «Никакое зло не способно оставаться, когда встретится оно с этим и…»

— Что ещё за грохот там внизу, э?! – прогремел голос Дэвида со второго этажа.

— Давай удалимся и освободим место для живущих, Джонатан. — попросила Ребекка.

Они исчезли, плавно, спокойно.

Зажглись огни. Вниз по лестнице, пошатываясь, сошёл старина Дэвид в пижаме. В одной руке он сжимал большой ржавый револьвер. Он спустился в гостиную, хмурясь и приглядываясь.

— Ты слышал весь этот бедлам, Джимми? – вопросил он кота.

— Что это? – спросила Мэри. Она тоже спустилась вниз, в своём стёганом купальном халате. Её серые волосы были накручены на бигуди.

— Смотри-ка. Джимми свалил одну из моих книг. – Дэвид поднял её и положил на стол. – И что это за пепельная хрень на ковре? Её что, из камина вынесло?

— Оставим это до завтра, дорогой. Я уберу мусор. Что случилось?

Дэвид взирал сверху вниз на Джимми.

— Никто не знает этого, кроме нашего Джимми-кота. Хотел бы, чтобы он умел говорить.

— Он выглядит так, будто не прочь поделиться с нами, — сказала Мэри.

Дэвид рассмеялся.

— Сомневаюсь, что это будет сколько-нибудь захватывающе.

Джимми лишь улыбнулся им своей фирменной улыбкой, сжав губы и сощурив глаза.

Fin

ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА

*Приведённое автором рассуждение от лица ведуньи Зоры не лишено оснований. Вот, что удалось найти по теме тамариска и экзорцизма с его помощью.

"Тамариск, тамарикс (Tamarix) – красивый кустарник с красноватыми тонкими ветвями и розовыми цветами. Примечательно это растение тем, что растет в пустынях, полупустынях и степях, и различные его виды служат неплохими индикаторами грунтовых вод. К примеру, тамариск безлистный – показатель солоноватых вод, залегающих на глубине до 15 м, а присутствие тамариска Бовсана свидетельствует о грунтовых водах, залегающих на глубине до 5 м. Нередко тамариск можно встретить в соседстве с саксаулом, но часто он образует самостоятельный фитоценоз. Тамариск имеет мощную корневую систему и очень светолюбив.

Вероятно, связь с подземными водами сделала этот кустарник, или небольшое деревце, предметом почитания уже в глубокой древности. В Шумере повсеместно тамариск считался священным деревом, а в заклинаниях из Шуруппака он выступает как мировое дерево, крона которого уподоблена богу солнца Уту, ствол — богу Ану, а корни подземному божеству Энки-Нинки. «Основной функцией тамариска являлась роль оберега для экзорцизма в процессе выведения нечистоты и болезней из тела реципиента.

В другом заговоре очистительная роль тамариска уподобляет его мыльному корню, втираемому в тело. В третьей части этого заговора «тамариск заклинается жизнью всех трех сфер мира, к которым он причастен: сферой Ана (неподвижные звезды), Энлиля (обитаемый мир) и Уту-Солнца (власть над живыми и мертвыми). В последней части заклинания зло удаляется от человека. Весь заговор скрепляется именем владычицы магических формул Нингиримы».

В одном из текстов, Ассалухи спрашивает своего отца Энки как ему изгнать самого злого и беспощадного демона Удуга. Энки отвечает: "Водой наполни кувшин, / Брось в него тамариск и…. веточку к нему, / Окропи этой водой человека,/ Приставь около него сосуд с фимиамом и факел! / И тогда "демон судьбы", пребывающий в теле человека, удалится".

В Вавилоне ритуальный тамарисковый нож использовался в обрядах изгнания болезни. Для совершения обряда в жертву богине загробного мира Эрешкигаль закалывали козу, а «по горлу человека проводили тамарисковым ножом. Животное хоронили как человека, произнося при этом заклинания, обращенные к семейным духам-покровителям".

В Древнем Египте для обрядовой пахоты поля плуг изготовлялся из тамариска.

В разных регионах России тамариск известен под названием Божьего дерева."

https://www.a700.ru/plants/kustarniki/289...

**Эдимму (часто неправильно указывается как Экимму) — разновидность утукку в шумерской мифологии.

Представляют собой призраки людей, которых не были похоронены должным образом. Они считались мстительными по отношению к живым людям и якобы могли овладеть телами людей, если те не соблюдали определённые табу: например, запрет на употребление в пищу мяса вола. Полагали, что они вызывают заболевания и могут подталкивать людей на преступления, но иногда могли быть успокоены проведением поминок или жертвенных возлияний.

Эдимму представлялись полностью или почти бестелесными, «воздушными» духами, которые могут высосать жизнь восприимчивого к ним спящего человека (чаще всего молодого возраста).

Утукку — класс вредоносных демонов в шумерской мифологии.

Демоны утукку , как говорят некоторые таблички, были духами непогребенных смертных. Стражи загробного мира не видели их и не могли запереть в преисподней, поэтому призраки свободно летали среди живых. Утукку могли быть добрыми и злыми. Уродившись добрыми, утукку получали облик крылатых человекоголовых быков шеду и выступали хранителями людей. Злые их собратья предпочитали по ночам пить человеческие дыхание и кровь, заражать смертных чумой, возбуждать в них братоубийственную ярость.                    

Самым известным из злых утукку считается Алу. Он представал перед своими жертвами в облике одноногого и однорукого прокаженного, покрытого гнойными язвами. Его укус или прикосновение заражали несчастного ужасной болезнью.                    

Избавиться от утукку можно было, похоронив тело этого духа согласно священным обрядам или хотя бы принеся жертвы в его память. Тогда удовлетворенный ночной мститель соглашался оставить живых в покое и удалялся в загробные края.                    

Среди оккультистов утукку принято считать не простым вампиром, а энергетическим — ведь «пить дыхание» можно трактовать и как «высасывать духовную энергию». Видимо, именно с легкой руки поклонников оккультных наук утукку перекочевал и в компьютерные игры, обосновавшись, в частности, в мире Final Fantasy.                    

Оригинал статьи: http://bestiary.us/utukku/ru

Гордон МакКриг / Gordon McCreagh

Доктор Мюнсинг, экзорцист

из журнала

Strange Tales of Mystery and Terror (Сентябрь 1931)

Перевод: И. Бузлов, (C) 2019-22

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Медная дощечка на почтовом ящике у аккуратной белой калитки гласила лишь:

Д-р Мюнсинг, экзорцист

За вычетом данного факта, дом ничем не отличался от всех других домов по этой улице – с общей стеной, белёный, респектабельный. Ещё несколько медных табличек анонсировало других серьёзных горожан — россыпь из докторов медицины и одного теолога. Но что же касается д-ра Мюнсинга, экзорциста, то тут было нечто совершенно иного и странного рода.

Облик человека, что задумчиво смотрел из окна на проливной дождь, тоже, подобно его медной табличке, наводил на смутные размышления о чём-то странном; можно было подумать, что у него были способности к чему-то такому, на что не были способны прочие трезвые граждане, доктора и юристы.

Это был мужчина чуть выше среднего роста, широкий в плечах, с сильными, внушительного вида руками; лицо у него было квадратное, исчерченное крест-накрест бороздами непогоды, загорелое от длительных путешествий в отдалённые страны; крупный нос нависал над узким, широким ртом, сомкнутым с невероятной решимостью.

Лицо нормального человека средних лет с сильным характером. Дело было в глазах, имевших это смутное выражение чего-то необычного. Глубоко посаженные и запрятанные под сдвинутыми выразительными бровями, они были неопределённого оттенка; задумчивый взгляд сквозил в них, намекая на знание вещей, которые не были доступны другим трезвым жителям.

Другой человек, смотревший из соседнего окна, был моложе и крупнее первого во всех смыслах – молодой детина, в чьих широченных плечах и чистом цвете лица были все признаки того, что он посвятил свои студенческие годы больше футболу, чем медицине. Увалень хрюкнул, издав восклицание.

— Ставлю доллар, что у тебя тут новый пациент!

Доктор Мюнсинг перешёл к другому окну.

— Я не делаю ставки с доктором Джеймсом Терри. Спортивные ставки, очевидно, один из тех предметов, что лучше всего удавались тебе в Джонз-Колледже. Человек же выглядит совершенно обескураженным, ко всему прочему.

Обсуждаемый ими субъект спешил вниз по улице, беспокойно изучая номера домов; согнувшись, ёжась в дождевик, он считывал номера украдкой, словно бы сопротивляясь попыткам своей головы выйти из-под защиты поднятого воротника. Бедолага издал стон облегчения, когда увидел табличку доктора Мюнсинга, экзорциста, и, распахнув со стуком калитку, он, спотыкаясь, засеменил к парадной двери.

Д-р Мюнсинг лично встретил человека, дал ему усесться в удобное кресло, смешал ему горячий напиток, предложил сигарету. Спокойствие, методичность, практичность – таковы были его “прикроватные” манеры в подобных случаях. Он настойчиво внушал впечатление, что какой бы ни была проблема, нет ничего такого, что не подлежало бы излечению. Так он стоял и ожидал разъяснений. Человек же запинался в бессвязной мешанине пустопорожнего.

— Я… доктор… я не знаю, как… я не могу сказать вам, что это такое, но преподобный мистер Хендрикс отослал меня к вам. И всё равно я не знаю, как сказать вам об этом; тут и описывать-то нечего.

— Ну-с, — ответил доктор рассудительно, — это уже интересно. Если нет ничего, чтобы описать, и если преподобный мистер Хендрикс решил, что не может изгнать это нечто молитвами, у нас определённо уже имеется нечто вполне осязаемое, не так ли?

Его манера разговора была покоряющей и весёлой, он излучал уверенность. Его громоздкий молодой ассистент был выбран по той же самой причине – просто чтобы помогать внушить пациентам ощущение силы, способной на равных иметь дело со странными и чудовищными явлениями, которые едва ли можно описать здравому уму.

Человек начал раскрываться этой атмосфере. Он взял себя в руки и начал говорить более последовательно.

— Доктор, я не знаю, что рассказывать вам. Не было никаких… привидений, ничего похожего. Мы не видели и не слышали ничего. Дело просто в ощущении. Я… вы будете смеяться, доктор, но… есть нечто во мраке, что приносит ощущение кошмарного страха; и я знаю, что оно поймает меня. Прошлой ночью… Бог мой, прошлой ночью оно почти что коснулось меня.

— Я никогда не смеюсь, — сказал д-р Мюнсинг серьёзным тоном, — пока не поймаю своего призрака. Ведь некоторые призраки пугающе реалистичны. Расскажите мне немного о себе, вашей семье, вашем доме и всё прочее. И что до ваших страхов, какими бы они ни были, пожалуйста, не пытайтесь спрятать их от меня.   

На лице человека появилось выражение озадаченности.

— Тут нечего особо рассказывать, доктор; ничего такого, что не было бы у других. Я не знаю, что могло призвать эту ужасающую тварь в наше жилище. Я… моё имя Джаррет, я продал недвижимость в горах Катскилл.

У меня маленькое ранчо в сотне шагов от мощёной дороги, в двух милях от деревни. Дом мой никоим образом не старый и не ветхий; есть современный трубопровод, электрическое освещение и всё такое. Никаких старых индейских кладбищ по соседству. Ни единой вещи, могущей быть источником этого кошмара, и тем не менее – говорю вам, доктор, есть нечто ужасное в темноте, и мы все это ощущаем.

— Гм-м!- доктор поджал губы и прошёлся туда-сюда, засунув руки глубоко в карманы. – Новый дом, никаких ассоциаций с древностью. Кажется, звучит похоже на элементала, однако, как такое существо могло освободиться? Либо же это может быть враждебный геоплазм, но… Расскажите мне о вашей семье, мистер Джаррет.

— Нас четверо, доктор. Брат моей жены, инвалид, и…

— А! – доктор издал быстрый выдох. – Так значит, есть болезный? Что с ним?

— У него повреждены лёгкие. Ему рекомендовали приехать к нам подышать горным воздухом, и ему уже стало намного лучше. Но недавно ему вновь стало плохо, даже хуже, чем прежде. Мы полагаем, что, возможно, этот постоянный ужас слишком изматывает его.

— Хм-м, да, в самом деле. – доктор вышагивал своей быстрой поступью туда-обратно, его неопределённого цвета глаза стали сейчас определённо серого оттенка. – Да, да, ужас, и больной человек, состояние которого ухудшается. Вполне достаточно. Кто ещё, мистер Джаррет? Кто ещё, я спрашиваю, мог бы привлечь внимание визофаговой сущности?

— Визо-что? Боже, доктор, у нас нет каких-либо доказательств. Кроме моего брата, там ещё только мой сын, десяти лет от роду, и моя жена. Ей пришлось хуже, чем всем нам, она даже сказала, что видела что-то… однако мне думается, что это всё вздор. – Человек умудрился изобразить нездоровую улыбку. – Вы же знаете, какими бывают женщины, доктор. Она сказала, что видела формы… бесформенные явления в темноте. Ей нравится думать, что она – психик, и она всегда видит вещи, о которых никто другой знать не знает.

— Ох, Бог мой! – д-р Мюнсинг простонал и его лицо стало серьёзным. – Воистину, дуракам закон не писан. Тут мы имеем все условия для проникновения сквозь завесу. Небеса, какими же идиотами могут быть люди.

Внезапно он обвинительно выставил палец на мистера Джаррета.

— Я полагаю, что она заставляла вас садиться за круглый стол вместе с ней и всё такое прочее.

— Да, доктор, так оно и было. Стуки, записанные сообщения и так далее.

— Господи! – доктор в ярости ходил туда-обратно. – Дураки в тысячный раз играют с этим огнём, и на этот раз эти простофили прорвали-таки завесу, дав проникнуть внутрь чему-то особенному.

Мюнсинг повернулся к порабощённому ужасом рассказчику, вперив в того обвиняющий палец и формулируя вердикт.

— М-р Джаррет, ваша не слишком умная жена совершенно не понимала, что соделала. Сам я не представляю, что она могла освободить или же во что может развиться подобная сущность. Нам необходимо остановить её. Тварь может скрыться и перерасти в угрозу всему миру. Говорю вам, что мы, люди, даже ещё не начали толком прозревать, какие силы существуют на другой стороне той тонкой границы, что недоступна нашему будничному пониманию. Единственное, что можно сейчас сделать, так это незамедлительно поехать с вами к вашему дому. И мы должны попытаться узнать, к какому классу относится эта сущность, что была призвана, и в силах ли мы остановить её.

Дом Джарретов оказался в точности таким, каким его описал сам м-р Джаррет. Современный и заурядный во всех смыслах, он располагался на целом акре сада и зарослей на залитом солнцем склоне Катскильских гор. Прочие дома беспорядочно застроенного небольшого посёлка были в общих чертах такими же. Это были тихие резиденции обычных людей, которые предпочитали отдохнуть от шума и сутолоки летнего курорта Пайн-Бенд, расположенного в двух милях ниже по главной дороге штата.

Семья Джарретов полностью вписывалась в своё окружение. Благонравные, гостеприимные сельские ничтожества. Леди, обладающая психическими способностями, страдала избытком веса и с трудом дышала во время подъёма. Сын, нескладный школьник, проявлял застенчивую замкнутость, свойственную сельской молодёжи по отношению к чужакам. Больной родственник, худой и искривлённый, с раздражающим кашлем, демонстрировал нездоровый румянец на своих щеках, что указывало на его болезнь.

Для чуткого д-ра Мюнсинга не составило много времени ощутить, что все эти люди находились в состоянии нервозной напряжённости, что само по себе было доказательством чего-то, что произвело экстраординарный эффект на их лишённые воображения умы.

Расширенные зрачки, трясущиеся конечности, взгляды через плечо; всё это указывало на то, что нечто привело эту злополучную семейку на грань панического ужаса, что уже превысил пределы их самоконтроля.  

Д-р Мюнсинг был мастером в деле рассеивания подобной нервозности. Такое ментальное состояние было наименее желательным для встречи с «влияниями», какими бы они ни были. Он приветствовал своих новых знакомцев с лёгкой уверенностью, после чего поднял руку.

— Нет, нет, не стоит. Дайте мне возможность отдышаться. Вы же не хотите уничтожить мой аппетит своими ужастями? Давайте сперва поедим, а затем вы будете вольны рассказывать свои истории. Никакие призраки не любят полного желудка.

Он намеренно вёл себя таким образом. Эффект не заставил себя ждать – его домохозяева испытали некоторое облегчение. Человек производил внушительное впечатление знания, уверенности, власти.

Ужин был, однако, весьма безрадостным занятием. Беседу приходилось специально направлять на обыденные темы. Жена выказывала болезненную неприязнь к походу на кухню. «Наш повар уволился два дня назад», — объяснила она. Юноша вёл себя тише мыши и был испуган. Болезный мало говорил, зато издавал сухой, раздражающий лай время от времени.

Д-р Мюнсинг, погруженный в свою тарелку с едой, весело болтал о всякой банальщине. Однако всё это время он не спускал с инвалида пристального взгляда, подобно ястребу. Джеймс Терри делал всё, что мог, дабы отвлечь внимание от экспертного анализа доктором всех и всего в столовой. Ко времени, когда ужин подошёл к концу, доктор уже сформировал мнение относительно различных черт и особенностей характера своих нынешних хозяев. Также он доминировал над всей компанией благодаря своему заразительному оптимизму.

— Ну что ж, давайте сделаем одну из тех удовлетворительных затяжек из трубки нашего Джимми, и вы можете рассказать мне всю интересующую вас подноготную. Вы, — обратился он к даме-медиуму, — вы расскажите мне. Уверен, что вы дадите нам наилучший обзор ситуации.

Взволнованная и испуганная, м-с Джаррет была едва ли в состоянии присовокупить что-то дельное к уже рассказанному её мужем ранее. Здесь было нечего добавить. Сбивающая с толку беспредметность окружала всю эту историю. Однако это была пустота такого рода, что была наполнена до краёв безымянным страхом – ощущением ужаса, усиленным «формами» психических видений м-с Джаррет. Им предстояло сразиться с безымянным нечто.

Доктор встряхнулся в нетерпении. Он встречался с подобными симптомами ранее; в частности, с неспособностью людей как-либо связно описать свои встречи с призрачными явлениями. Посему Мюнсинг решился на смелый эксперимент.  

— Моя дорогая леди, — начал он, обратив всё внимание на психическую персону, — весьма сложно экзорцировать ощущение чего-либо до тех пор, пока мы не узнаем хоть что-то о самой причине данного ощущения. Теперь я сообщу вам, что нам следует сделать. Когда вы пребывали за столом во время ваших небольших сеансов, то слышали стуки и всё такое прочее, не так ли? И произносили «послания» от ваших «спиритуальных друзей», верно? И вам нравилось погружаться в транс, чтобы ваши «проводники» управляли вами? Только что вы несколько нервничаете, вспоминая об этом? И всё в том же духе, так?

— Что ж, доктор, это именно то, что происходило здесь, однако, как вам удалось всё это узнать?

— Хм-м, — сухо хмыкнул Мюнсинг, — вы не одиноки в своём невежестве, моя дорогая леди. Есть многие тысячи жителей США, которые занимаются тем же рискованным баловством. Они полагают, что психические исследования подобны играм в салонах. Однако я бы хотел предложить вам провести один из ваших маленьких сеансов прямо сейчас. Вы войдёте в транс и, вероятно, что вы – я имею в виду, ваши проводники – сообщите нам что-то полезное. В трансовом состоянии, которое, в конце концов, представляет собой форму гипноса (пусть мы и не знаем, является ли это состояние самовнушением или же вызывается действием внешней психической силы), в этом самом гипнотическом состоянии наши подсознательные рефлексы чувствительны к тем влияниям, которые наш более материальный сознательный ум не способен получать.

Пухлая рука м-с Джаррет порхнула к её груди. Это было столь неожиданно; она и в самом деле была несколько испугана своими сеансами, начиная с того момента, как этот кошмар просочился в их жилище. Однако доктор уже расставлял маленький круглый стол и стулья.

Не глядя вокруг, Мюнсинг произнёс:

— Вам не следует быть сейчас на нервах. И я хотел бы, чтобы в частности ваш брат находился в комнате, хотя и не обязательно за столом. Джимми, ты сядешь рядом и будешь стенографировать всё, что будет приходить извне, будь так любезен.

Он добавил вполголоса, наклонившись к своему другу:

— Садись рядом с выключателем; если я подам знак, тут же врубай огни. И ещё позаботься, чтобы больной получил стимулирующее средство. Я могу быть занят.

Всё вскоре было подготовлено под искушёнными указаниями доктора. Лишь четверо сели за стол — семья Джарретов и доктор. Больной брат жены сидел, укрытый пледом, в кресле у окна, а Джимми Терри – рядом с выключателем света у двери.

Вновь Мюнсинг предостерёг дюжего Терри.

— Следи внимательно, Джимми. Я вверяю жизнь этого инвалида в твои руки. Если почувствуешь что-либо, если ощутишь нечто рядом с ним, если даже просто подумаешь об этом, включай свет. Ни о чём не спрашивай. Действуй. Готов? Тогда гасим огни.

С щелчком переключателя комната погрузилась в темноту, сквозь которую раздавался лишь натужный кашель больного человека. По мере того, как глаза участников сеанса приспосабливались к сумраку, сияние лунного света снаружи становилось достаточно, чтобы различить тусклые контуры фигур.

— Именно этим вы и занимаетесь обычно, не так ли? – спросил доктор. – Руки на столешнице и прикосновения маленьких пальцев?

И, не дожидаясь ответа, по части которого Мюнсинг был столь уверен, он продолжал:

— Обычные дела, вижу. Однако сейчас, м-с Джаррет, я положу мои руки на ваши, и вы погрузитесь в транс. Так. Вы совершенно спокойны и расслаблены. Позвольте отпустить себя.

В удивительно короткое время стол содрогнулся этим замечательным внутренним тремором, столь знакомым всем дилетантам от мира психических явлений. Вскоре после того медленно приподнялся вверх и опустился обратно с крайней неспешностью. Затем последовал момент неподвижности, наполненный напряжением, далее раздалось ритмическое «тук-тук-тук» одной из ножек.

— Итак! – произнёс доктор властным тоном. – Вы входите в транс, миссис Джаррет. Мягко, легко. Позвольте себе это. Вы входите в транс. Входите, входите… — Его голос звучал успокаивающе повелительно.

М-с Джаррет издала стон, её конечности сотряслись, она вся вытянулась, будто бы от боли; после чего она вздохнула и приняла вялую позу.

— Следи, Джимми, — предостерёг того Мюнсинг, понизив голос. Затем он обратился к женщине:

— Говорите. Где вы сейчас? Что вы видите?

Пухлая безвольная масса взвыла вновь. Губы задвигались: из них полились неразборчивые звуки, фрагменты бесформенных слов; затем раздался трепещущий вздох и наступила тишина. Д-р Мюнсинг воспользовался случаем и наклонился сначала к одной стороне м-с Джаррет, а затем к другой, чтобы послушать дыхание у неё и у мальчика. У обоих оно было немного учащённое, что, принимая во внимание обстоятельства, вовсе не было странным. С неожиданной внезапностью темноту разрезали слова, ясные и сильные.

«Я в месте, полным тумана, я не знаю, где это. Серый туман.» Напряжённая тишина. Затем: «Я на краю чего-то; чего-то глубокого, тёмного.»

Вновь пауза.

«Передо мной занавес, тусклый и туманный… нет… похоже, что… я полагаю… нет, это и есть туман, что есть завеса. За ней движутся смутные сущности.»

— Ага! – раздался удовлетворённый возглас доктора.

«Я не могу определить, что они такое. Они не животные, не люди. Это тёмные сущности. Просто… силуэты.»

— Бог мой! Это то же самое, что она говорила ранее! – м-р Джаррет чуть не задохнулся в благоговейном ужасе.

Инвалид же одобрительно кашлянул.

«Формы движутся, они свиваются, скручиваются и раздуваются. Они растягивают завесу, словно пытаясь прорвать её. Темно… Слишком темно, чтобы видеть что-то… Я боюсь, что одна из них может вырваться…»  

Внезапно парень заскулил.

— Мне не нравится это. Оно холодное, и я испуган.

Доктор услышал тяжёлое дыхание м-ра Джаррета по левую сторону от себя, когда столешница завибрировала под воздействием внезапного приступа дрожи со стороны последнего. Сам Мюнсинг испытывал обволакивающую подавленность, едва ли не физическое ощущение ползающих вверх-вниз по его позвоночнику холодных волос. Больной человек зашёлся в спазме жестокого кашля.

Вдруг раздался выкрик медиума.

«Одна из форм практически… мой Бог, оно прошла сквозь! Оно на этой стороне. Я могу видеть… о Боже мой, спаси меня.»

— Огни, Джимми! – рявкнул доктор. – Внимание на больного!

Хлынувшая стремительным потоком иллюминация осветила м-ра Джаррета, серого и покрытого росой потливости; юношу, с дикими от ужаса глазами; нервозно-настороженного Терри с таким же взглядом. Все они почувствовали внезапную удушающую тяжесть схватившего их страха, который навис над ними подобно разрушительному океанскому валу, готовому обрушиться вниз.

Больной же находился в пароксизме кашля, из которого он затем перешёл в забытьё изнеможения. Лишь женщина оставалась в блаженной бессознательности. Голос, который исходил от неё, никак её не потревожил. Погружённая в глубокую умиротворённость, она пребывала до сих пор в трансовом состоянии.

Д-р Мюнсинг прыгнул, обогнув стол, прямо к ней и положил свои руки на её лоб для защиты от того, чему он пока не мог найти названия. Холод по-прежнему наполнял комнату; физическое ощущение озноба и шевеления волос. Некая аномальная материальная угроза уже почти что была готова настигнуть свою жертву. Мало-помалу, по мере зажигания света, ужас стал улетучиваться.

Доктор склонился над леди, находившейся без сознания. Он стал мягко постукивать по её лицу, от центра лба по направлению к её вискам. Когда он это делал, то приговаривал, нежно, ободряюще.

Наконец женщина содрогнулась и тяжеловесно приподнялась. Её глаза открылись, явив пустой взгляд, лишённый осмысления. Вот в них отразилось выражение удивления при виде общего замешательства.

— Я, должно быть, задремала, — пробормотала она, после чего смущённо улыбнулась. – Скажите мне, говорила ли я… говорили ли мои проводники?

Этот глуповатый, невинный вопрос, исходящий от единственной персоны в комнате, которая ничего не ведала о том, что произошло, рассеял страх лучше всех ободрительных слов доктора. Прочие участники сеанса стали приходить в себя. Доктор смог теперь обратить своё внимание к болезному.

— Какой у него пульс, Джимми? Хмм, слабоватый, однако присутствует. Он просто переутомился. Эта тварь высосала у него ужасно много жизненной силы. Одна из этих сущностей едва не набросилась на меня самого. Я и не думал, что какая-то из числа этих тварей уже перешла на эту сторону ранее.   

Он обратился к своим хозяевам с исключительной серьёзностью.

— Мне необходимо сообщить вам, что мы находимся перед лицом ситуации гораздо более опасной, чем я думал. Эта сущность представляет собой значительную физическую опасность, и она находится за пределами нашего воображения и «ощутимых» вещей. Вероятно, что мы столкнулись с враждебной сущностью, способной контактировать с людьми. Нужно отправить пациента в постель, а затем я попытаюсь объяснить вам, в чём заключается опасность.

Он без особого усилия взвалил безвольное тело себе на руки и кивнул м-с Джаррет, чтобы она провела их до спальни. По всем признакам, это был просто необычайно энергичный врач, укладывающий своего пациента в постель. Однако доктор сделал одно-два весьма экстраординарных нововведений.

— Свежий воздух нам сейчас не нужен вовсе. – мрачно сказал он. – Окна должны быть плотно закрыты на задвижки. Дайте-ка взглянуть. Железные щеколды – это хорошо. И, Джонни, тебе надо будет сбегать сейчас вниз, на кухню, и принести мне огнеупорное железо – кочергу, щипцы, что угодно. Инструмент для подъёма крышки плиты тоже сойдёт.

Парень цеплялся за ближний край группы. Доктор кивнул с пониманием.

— М-р Джаррет, может быть вы сходите? Нам не следует оставлять пациента до тех пор, пока мы не защитили его должным образом.

В несколько мгновений м-р Джаррет вернулся с простенькой железной кухонной кочергой. Доктор сказал, что именно эта вещь и требовалась. Он поместил её на пол вплотную к дверному косяку, после чего выгнал остальных из комнаты и, выходя последним, закрыл дверь. Мюнсинг помедлил лишь на мгновение, отметив, что замок был сработан из железа, после чего проследовал за удивлённым семейством вниз, в сторону гостиной. Они расселись по своим местам с ожидающим и тревожным видом.

— Итак, — начал доктор, как если бы он вёл лекцию, — я хочу, чтобы все вы внимательно выслушали меня, так как тварь эта зашла уже столь далеко, что единственный неверный шаг может значить смерть. Опять же, скажу, что мне столь же важно ввести вас в курс дела, сколь и ненавистна мысль напугать вас этим.

Он поднял руку.

— Нет, не прерывайте меня. Я пытаюсь прояснить то, что весьма сложно для понимания в любом случае. И всем вам нужно попытаться понять меня, потому что любая ошибка сейчас – даже маленькая глупость, момент забывчивости – может привести к трагедии. Ибо, да позволено мне будет впечатлить вас, нечто, что вы ощущали – это реальная сила. Я могу рассказать вам, что оно такое, однако я не могу объяснить, как оно прорвалось на эту сторону. Зловещая сила – это… — здесь Мюнсинг выдержал паузу, дабы придать вес своим словам, — элементал. Не имею понятия, как эта тварь сумела пробраться сюда. Возможно, вы вообще к этому не причастны. Однако вы, мадам, — обратился доктор к трясущейся от страха м-с Джаррет, — вы послужили этому причиной, забавляясь с этими вашими сеансами, об опасностях которых вы не знаете ровным счётом ничего. Вы даже не затруднили себя чтением литературы по данному предмету. Вы открыли путь и притянули эту сущность к своему дому. Вы и этот несчастный, невинный больной человек, что отдыхает наверху. Вы в прямом смысле слова пригласили это существо к сожительству с вами.

Лица присутствующих выражали лишь страх неизвестности; страх и полное отсутствие понимания. Доктор справился с нетерпением и продолжил свою лекцию.

— Я могу здесь и сейчас углубиться в полноценную теорию оккультизма. Однако вам вполне будет достаточно для понимания следующих моментов. — сказал он, ударяя кулаком по колену для пущей эмфазы. — Несомненным фактом, известным на протяжении столетий человеческого существования и вновь подтверждённым современными исследованиями, является существование определённых и многочисленных внетелесных форм, обитающих на этой земле вместе с нами и повсюду вокруг нас. Эти силы действуют согласно определённым управляющим ими законам, точно так же, как это делаем и мы сами. Вероятно, им так же мало известно о наших законах, как нам – об их.                          

Существует множество разновидностей этих сил. Есть силы, наделённые высоким разумом, гораздо более превосходящим наши умы. Есть силы менее разумные. Есть благожелательные силы; есть и враждебные. Их достаточно свободно именуют общим термином «духи»: элементалы, сублиминалы, привязанные к земле души [earthbounds] и т.д.

Эти силы отделены от нас, чтобы предотвратить нежелательные контакты, с помощью… как бы это назвать? Мне не нравится употреблять слова вроде «пелена» или «завеса», либо же, как в Библии, «великий предел». Они ничего не означают. Лучшим примером для сравнения, возможно, выступает современное изобретение радио.

Некий набор электромагнитных волн определённой длины, эфирных вибраций, может столкнуться с соответствующим инструментом, настроенным на такие вибрации. Небольшая вариация в длине волны — и принимающий инструмент ничего не уловит. Прибор может быть совершенно невосприимчивым к ним, однако ему будет известно, что вибрации потрясающей мощи существуют повсюду вокруг него. Его следует настроить иначе, чтобы он смог стать приёмником другого набора вибраций.

В некоторой схожей манере эти развоплощённые, так называемые «духовные» силы защищены от столкновений с нашими сознаниями. Иногда мы, люди, по причинам, которые весьма часто нам неведомы, делаем нечто такое, создаём условия, которые настраивают нас на вибрацию определённой группы бестелесных сил. Затем нам становится известно об этом; мы устанавливаем контакт; мы, выражаясь простым языком, видим призрак.

Лектор сделал паузу. Смутное понимание появилось на лицах его очарованной аудитории.

— Отлично! Итак, я упомянул про элементалов. Элементалы составляют одну из этих групп внетелесных сил; возможно, наиболее низкую и малоразумную. Они не развили ни человеческой, ни даже животной формы. Они — просто контуры, тени.

— О, мой Бог! – раздался судорожный стон м-с Джаррет. – Те самые формы, которые я ощущала!

— Именно так. Вы воспринимали подобную теневую форму. Почему вы ощущали её? Потому что каким-то образом где-то произошло что-то, что позволило одной из этих стихийных сущностей настроиться на вибрации нашего, человеческого волнового диапазона. Иначе говоря, нечто, что помогло ей прорваться сквозь завесу. Что послужило причиной этому, или же как это произошло, мы не имеем понятия. То, что нам известно об элементалах, полностью признавалось оккультистами прошлых эпох и было отвергнуто лишь современным материализмом. В первую очередь, надо сказать, что они враждебны, именно так, они опасны для человеческой жизни. И далее – прошу вас уяснить это как следует – они способны манифестировать на физическом уровне только лишь путём высасывания необходимой энергии из человеческого источника. В предпочтении для них будет какой-либо человек, находящийся в состоянии низкой сопротивляемости. Например, человек, ослабленный болезнью.

— О, мой… мой брат? – м-с Джаррет ахнула от осознания.

Доктор медленно кивнул.

— Да, его состояние низкой сопротивляемости и ваше бездумное стремление к контакту на ваших сеансах призвали эту вредоносную сущность в ваш дом. Вот почему состояние вашего больного родственника столь резко ухудшилось. Элементал иссушает его жизненную силу для того, чтобы проявиться в материальной форме. До сих пор вы лишь ощущали его зловещее присутствие. Стоит лишь ему преуспеть в насыщении себя достаточной силой, он будет способен творить значительные разрушительные действия. Нет, нет, не стоит сейчас кричать, это не поможет нам. Вам всем следует взять себя в руки и успокоиться, чтобы мы могли предпринять необходимые защитные предосторожности.

К счастью, нам известно противоядие, или, говоря иначе, сдерживающее средство. Подобно большинству оккультного знания, это средство известно и применяемо всеми народами, даже в наш век современного научного скептицизма. Аборигены по всему миру применяют его; восточные люди, имеющие большую чувствительность, чем мы, тоже знают о нём. Даже и современные белые люди пользуются им, хотя и бессознательно. Литература по магии полнится сведениями о нём.

Это ничто иное, как железо. Холодное железо. Железное кольцо в носу или браслет на ноге дикаря; мантра лоха индусов;

счастливая подкова ваших сельских соседей. Эти вещи не просто украшения; это амулеты.

Мы не знаем, почему холодное железо отпугивает определённые виды враждебных сущностей – назовём их духами, если вам так больше нравится. Однако это есть факт, известный ещё с древности, а именно, что между холодным железом и определёнными низшими иерархиями нечеловеческих сущностей – доппельгангерами, чурелями, инкубами, лесными скакунами [woodrunners], леперлингами, морои и так далее, включая все формы элементалов, — существует могучая антипатия.

Столь могуча эта антипатия, что эти враждебные сущности не способны приблизиться к человеку или пройти через проход, им защищённый. Существуют и другие формы сдерживающих средств, полезные против иных бестелесных сущностей: пятиугольники, круги друидов и т.д., даже святая вода из церкви. Не спрашивайте меня, почему или же как так происходит – вероятно, здесь есть какая-то связь с молекулярными вибрациями. Давайте же покамест удовольствуемся тем, что нам известно о таком проверенном средстве. И пусть каждый из вас отправится сегодня в постель с кочергой или крышкой от духовки, или с чем угодно, что вы сочтёте подходящим амулетом. Этого будет вполне достаточно, уверяю вас, чтобы защитить нормального здорового человека, который не планирует устанавливать какую-то особую линию связи, могущую противодействовать данному средству. В случае же больного я предпринял особые предосторожности по защите даже дверного прохода.       

Теперь вы все можете идти спать в свои комнаты. Если кто-то из вас испытывает тревожность, то можете ночевать все вместе в одной комнате. Д-р Терри и я будем бдеть и немного рыскать вокруг. Если вы услышите какой-либо шум, это будем мы во время несения ночной стражи. Вы можете спать с чувством полнейшей защищённости, до тех пор, конечно, пока не совершите что-либо поразительной глупости, что сможет открыть незащищённый канал контакта. И ещё кое-что: предостерегите вашего брата — даже если он будет чувствовать себя достаточно хорошо, ни при каких обстоятельствах ему не следует покидать свою комнату. Доброй ночи и хороших снов, если у вас получится заснуть, конечно.

В нерешительности и без особого желания семейство стало подниматься по лестнице. Прижимаясь друг к другу, боясь каждого нового звука, каждой старой тени, они не ведали, каким образом это страшилище, проникшее в их дом, способно проявиться. Им претила сама идея идти в спальни, однако они были слишком измотаны нервотрёпкой, порождённой крайней степенью ужаса.

— Ставлю на то, что они все будут спать в одной комнате, как сардины в банке, — прокомментировал доктор.

Терри уловил нотку раздражения и спросил:

— Это всё было подлинной историей? Я имею в виду, про этих ваших элементалей и всё такое? И железо? Звучит весьма наивно.

Лицо доктора было серьёзным; радужки его неопределённого цвета глаз — столь бледны, что были практически неразличимы в искусственном освещении.

— Ты никогда не слышал менее наивных вещей, мальчик мой. Это так звучит для тебя потому лишь, что ты вырос в школе современного материализма. Что? Разумно ли предположить, что в течение последнего крохотного периода человеческой истории было подвергнуто забвению буквально всё, что этому самому человечеству было известно с момента, когда первый антропоид спрятал свою голову в волосатые руки в приступе животного ужаса? Мы отбросили все эти вещи немного дальше от себя; мы становимся всё менее чувствительными, по сравнению с нашими предками, и так по нарастающей. И, делаясь всё более «разумными», мы естественным образом перестаём спонтанно настраиваться на любые другие диапазоны вибраций. И посему мы громогласно заявляем, что подобных вещей в природе не существует. Однако мы начинаем узнавать об этом вновь; и ежели ты последуешь за данной идеей, то, бесспорно, обнаружишь, что множество наших прославленных людей науки, мысли, письма, признали свою веру в вещи, которые наука и религия пытались отрицать.

Терри был впечатлён истинностью, с которой прозвучала эта тирада. Возможности, которые таким образом перед ним открывались, заставили его чувствовать себя неуютно.

— Ну, эмм, это… эта элементальная штука, — начал он беспокойно, — может она делать что-нибудь?...

— Может. – Неопределённого цвета глаза были будто далёкие булавочные точки. – Оно способно творить всё что угодно. Однажды проникнув в нашу сферу, в наше измерение, настроившись на нашу частоту, назови это как хочешь, его зловредный потенциал может быть измерен лишь количеством силы, которую оно может черпать из своих человеческих жертв. И запомни – в этом как раз и кроется опасность подобных существ – что потребляемый ими ресурс и выходная мощность не находятся в равном соотношении. Это означает, что подобная враждебная сущность, черпающая несколько унций энергии из больного человека, может располагать далеко не только лишь этими несколькими унциями. Каким-то образом, который мы не способны уразуметь, всем развоплощённым разумным сущностям известно, как преобразовывать бесконечно малые кванты человеческой энергии во многие сотни астральных джоулей. Для примера, вспомним о «духах», которые двигают тяжёлые столы, производят левитацию и пр. Враждебный дух способен использовать такую силу в смертоносной, разрушительной манере.

— Однако, Боже всемогущий, — не выдержал наконец Терри, — почему же эта штука должна быть непременно злобной? Если она прорвалась через завесу, настроилась на наши вибрации, почему ей нужно уничтожать людей, которые ничего плохого ей не сделали?

Доктор не ответил. Он прислушивался, бдительный и напряжённый.

— Есть у этих людей собака, не знаешь, Джимми? Может быть, это она сейчас принюхивается снаружи двери?

Тем не менее шум, если он вообще имел место быть, прекратился. Замогильная тишина сомкнулась вокруг них. Доктор расслабился и ответил на последний вопрос своего протеже.

— Почему оно должно хотеть уничтожать жизнь? Это довольно-таки неоднозначный вопрос. Я бы даже сказал, откуда мне вообще об этом знать? Однако у меня есть теория. Помнишь, я говорил, что древние относили элементалов к одному из наименее разумных классов бестелесных сущностей? Итак, предположим, что низкочастотный дух входит в сферу человеческого мышления. Распространённой идеей примитивных сообществ являлось суеверие, будто посредством убийства врага можно заполучить хорошие качества поверженного: его силу, или достоинство, или скорость, или ещё что-нибудь. На самой нижней шкале культуры мы находим каннибализм, который, как было доказано многими ведущими этнологами, не является простой жаждой человеческой плоти, но — церемонией, ритуалом, посредством коего поедающий впитывает в себя силу жертвы. И я предполагаю, что тебе известно, между прочим, что воинствующие современные атеисты признают, что «священное единение» есть не что иное, как символ этой самой превалирующей идеи. Неразумный элементал, таким образом…

Доктор внезапно схватил своего молодого друга за руку. Со стороны лестницы раздался скрип. В напряжённой тишине обоим почудилось лёгкое, ускользающее шарканье, доносящееся оттуда. В приступе неуправляемого ужаса сердце здоровяка Терри подпрыгнуло к его горлу. Одним прыжком пантеры Мюнсинг преодолел расстояние до двери и распахнул её настежь. Затем он выругался, озадаченно и раздражённо.                

Сквозь распахнутую дверь Терри мог слышать отчётливые торопливые шаги на первом пролёте. Во внезапном порыве паники, вызванном мыслью остаться здесь одному, он выпрыгнул из своего кресла навстречу своему другу и врезался в Мюнсинга, стоящего у двери.

Д-р Мюнсинг, проклиная своего неуклюжего протеже на чём свет стоит, отметил выражение его лица и тут же вновь обратился в человека науки.

— Что же это? Что?! Так не пойдёт, друг мой. Страх делает тебя уязвимым. Позволь мне немного пропсихоанализировать тебя и устранить его. Сядь-ка и усвой следующее. Это очень просто и крайне необходимо, прежде чем мы приступим к охоте за этой нечистью. Ты чувствуешь страх по двум причинам. Первая – психологическая. Наши предки знали, что определённые аспекты сверхъестественного внушают неподдельный страх. Неспособность как-то дифференцировать суеверия, росшая в среде мирян, привела к тому, что следовало бояться вообще всех аспектов, подобно тому, как большинство людей боятся вообще всех видов змей, хотя лишь 6% из них ядовиты. Ты унаследовал в этом плане как страх, так и суеверие. Во-вторых, в этом частном случае, ты ощущаешь враждебность данной сущности и её потенциальную разрушительную силу. Посему, ты напуган до крайности.

Под воздействием холодной логики доктора его друг смог восстановить по крайней мере контроль над своими эмоциями. С улыбкой он сказал:

— Весьма-таки хрупкий у нас получается комфорт, если даже вы признаёте его разрушительную силу.

— Я же сказал, в потенциале. Не забывай это слово, потенциально. – аргументировал доктор Мюнсинг. – Его сила имеет тенденцию к значительному росту. До настоящего момента оно не имело доступ к достаточно большому источнику энергии. Оно избегает нас, вместо того, чтобы напасть, и мы к тому же перекрыли ему источник энергоподпитки. Помимо этого, помни о том, что манифестация элементала должна быть физической. Он может ухватить тебя в темноте за волосы; возможно, даже толкнуть тебя через перила лестницы, если ему повезёт. Но этот дух не способен иссушить твоё сердце или повредить твоей душе. Он впитал достаточное количество физической энергии, чтобы сделать себя слышимым; это может означать также, что его можно ощутить или, возможно, увидеть. Элементал произвёл материализацию; он не способен внезапно проходить через стены и двери.

— М-можно увидеть? – проговорил Терри в благоговейном ужасе. – Господи, на что же может быть похожа ненависть, которую можно пощупать?

Доктор Мюнсинг кивнул.

— Хорошо сказано, Джимми, очень хорошо. Ощутимая ненависть – это именно то, чем эта тварь и является. И с учётом того, что по своей природе это есть сущность бесформенная, просто форма в темноте, проявляющаяся путём высасывания жизненной энергии человека, она, вероятно, может принять вид какого-то гротескного искажения человеческого облика. Это могут быть просто зловещие глаза, или когтистые руки, или же это будет нечто более комплексное. Его нынешним занятием сейчас, скорее всего, будет рысканье в тенях по этому дому в поисках прохода к дополнительному источнику питания. Нашей же задачей будет нейтрализовать его.

Мысленно Терри был убеждён; иначе не могло и быть, после столь ясного и точного изложения природы их противника. Однако, на физическом уровне вдоль его позвоночника по-прежнему шевелились волосы. Бесформенные твари, способные ненавидеть и могущие шнырять в тёмных углах и ставить подножки на лестнице, были достаточной причиной, чтобы испытать подлинный апогей человеческого ужаса. Как бы то ни было, он поднялся с кресла.

— Я иду с вами, — сказал он кратко. – Ведите.    

Доктор протянул руку.

— Крепкий парень. Я знал, что ты не откажешься, конечно же. И я взял это для тебя, как наилучшее средство самозащиты для подобной работы. Дубинка в руке – это сильный психологический стимул, к тому же она обладает дополнительным достоинством – а именно, тем, что сделана из железа.

Терри взял увесистую маленькую вещицу с внушительным чувством безопасности, которое, впрочем, было, мгновенно рассеянно следующими словами доктора.

— Я предполагаю, — сказал Терри, — что по причине моего владения железной вещью тварь не посмеет ко мне приблизиться.

— Не обманывай себя. – ответил ему Мюнсинг. – Железо – это только репеллент. Это не абсолютный талисман, в любом случае. Мы собираемся идти по следам этой сущности. Мы, так сказать, приглашаем её выйти с нами на контакт. Точно так же, как дикая собака может атаковать человека, идущего на неё с дубиной, так и наш загнанный в угол элементал, если у него только будет шанс, сможет… ну, я ещё не знаю, что он может. Держись ближе ко мне, вот и всё.

Двое мужчин сообща поднялись вверх по ступеням и остановились в верхнем зале. Открывался вид на четыре спальни и ванную. Две комнаты были заняты, как им было известно. Прочие двери были аналогичным образом заперты.

— Нам следует попытаться проникнуть в комнаты, — прошептал д-р Мюнсинг. – Оно способно при необходимости открывать незапертую дверь, хотя я и сомневаюсь, может ли оно повернуть железный ключ.

Решительно, без тени колебания, он открыл одну из дверей и вошёл в комнату. Затем Мюнсинг включил свет. Ничего необычного здесь не было ни видно, ни слышно, ни ощутимо.

— Мы бы почувствовали, если бы оно было здесь, — сказал доктор хладнокровно, как если бы он охотился за чем-то столь же малоощутимым, как запах выпускаемого газа. – Оно должно быть в другой пустой комнате. Идём.

Мюнсинг открыл дверь той комнаты нараспашку, и они с Терри встали плечом к плечу на пороге. Однако и здесь не было ровным счётом ничего примечательного: никакого звука, никаких ощущений.

— Странно, — пробормотал доктор. – Оно поднялось по ступеням. Едва ли тварь направилась в ванную комнату, в ней всё-таки стоит чугунная ванна. Хотя Бог его знает, может быть, молекулы чугуна не способны отвращать нечисть так же хорошо, как кованое вручную железо.

Ванная комната так же пустовала. Двое мужчин переглянулись, и теперь Терри даже смог изобразить ухмылку. Эта погоня за неким присутствием оказалась далеко не такой пугающей, как рисовало его воображение. Глаза Мюнсинга сузились до щёлочек, пока он стоял в размышлении.

— Ещё один пример, — пробурчал он, — библейских истин касательно оккультных материй. Встреться лицом к лицу с демоном, и он тут же сделает ноги, э? Интересно, где же, чёрт его дери, этот демон может быть?

Как будто бы в качестве немедленного ответа до них донеслись резкие звуки сухого кашля.

Инстинктивно головы обоих крутанулись в сторону двери больного. Однако там всё было спокойно – пациент, судя по всему, крепко спал. Внезапно доктор схватил своего компаньона за рукав и указал вверх, на потолок.

— Звук пришёл с чердака. Видишь тот люк? Твари вместе с жизненной энергией больного передался и его кашель. Я предполагаю, что наверху не будет света. Так что я схожу сейчас за электрическим фонарём. Ты стой здесь и сторожи лестницу. Тогда ты сможешь подбодрить меня.

Д-р Мюнсинг становился всё более невероятным с каждой минутой.

— То есть вы хотите сказать, что намерены просунуть голову вон туда?

Доктор кивнул с серьёзным видом, его глаза сейчас были похожи на чёрные бусины.

— Это совершенно необходимо. Видишь ли, нам сейчас нужно выгнать сущность прочь из дома, пока она ещё не набрала силу, а затем запечатать все входы-выходы. Таким образом, если элементалу не удастся в ближайшее время установить контакт с каким-либо другим нездоровым и незащищённым источником энергии, он должен будет возвратиться туда, откуда пришёл. Без постоянной подпитки человеческой энергией он не сможет удерживаться в диапазоне человеческих вибраций. Вот почему столь важно сейчас изгнать его наружу, пока он ещё ослаблен. Тогда элементал вряд ли сможет прорваться через чью-либо природную защиту где-нибудь ещё. Это очень просто, не так ли? Ты сиди здесь и отыгрывай кота над мышиной норкой. Я буду через пару минут.

Сам похожий на кота, доктор скрылся внизу, слетев по ступеням. Терри чувствовал себя неуютно, несмотря на тот факт, что холл был хорошо освещён, а сам он был вооружён. Однако этот чёрный квадрат там наверху – если на нём и было какое-то покрытие раньше, теперь его там не было. Дыра зияла темнотой, от неё словно бы исходила некая угроза. И где-то за пределами её в туманном мраке бесформенное нечто издавало звуки чахоточного кашля. Терри, зачарованный ужасом, взирал на люк в потолке и представлял себе внезапное появление в нём злобных глаз, или вытягивающуюся оттуда длинную когтистую лапу.

Его зачарованное глядение в это чёрное отверстие переросло в настоящий ужас, будто бы он смотрел на некий враждебный внешний мир. Попытки концентрации мысли делались невыносимо сложными. Терри ощущал, что даже ценой собственной жизни он более не готов удерживать взгляд; ему нужно перевести дух, иначе он закричит. Он почувствовал, как этот крик поднимается в его гортани, и ледяной холод электризует волосы у него на голове. Наконец он опустил глаза и сделал глубокий вдох, чтобы восстановить контроль, ускользающий от него.

Раздалось резкое щёлканье со стороны электрического выключателя, и холл внезапно погрузился в черноту.

Терри застыл в оторопи, крик захлебнулся в его горле. Он не мог сказать, сколько времени он оставался в таком замороженном состоянии. Целая эпоха прошла в неподвижном страхе неизвестно перед чем. Что могло отключить освещение?

В кромешной тьме Терри услышал ужасающе протяжный скрип половицы. Он не мог бы сказать, где именно. Его органы восприятия отказывались информировать его. Лишь его пошатнувшееся воображение – а было ли то его воображением? – соткало из мрака некую тень, чернее самой ночи, которая балансировала на одной гротескной ноге, подобно некой чудовищной деформированной птице-падальщику. Тень эта поедала его глазами; взгляд её был ощутимо пронзительным. Его пульс стучал в висках, подобно молоту по наковальне, казалось, целую вечность, наполненную невыразимым кошмаром. Терри смог прикинуть прошедшее время уже позже, когда его глаза приспособились к тусклому сиянию, исходившему от источника света на ступенях внизу.

Заскрипела ещё одна половица, и Терри почувствовал, как его колени стали дрожать. Но это оказалась твёрдая поступь доктора внизу на ступенях. Колени Терри окрепли, и он вновь смог дышать нормально.

Тени, по-видимому, тоже было ведомо о возвращении д-ра Мюнсинга. Терри ощутил её спешку; расплывчатая, чудовищная масса черноты устремилась на него. Некая сила, подобная приглушённой волне, как от воздушной подушки, отбросила его онемевшее тело в стену. Беспомощный, оглушённый, задыхающийся, он не знал, как противостоять, как защититься от этого. Он был потерян. Затем вязкое давление отпрянуло, словно ему что-то помешало. Терри мог практически слышать ропот сбитой с толку волны ненависти, которая отпустила его и унеслась вниз по лестничному маршу.

Его чувства отметили тот факт, что помимо своей воли он закричал: «Осторожно!», и где-то снизу послышался шум борьбы. Он услышал гулкий топот ног и порыв ветра, как будто резко распахнулось окно. Следующее, что он услышал и увидел, были вопрос доктора: «Ты не ранен?» и луч фонарика, спешащий вверх по ступеням.

Он не был ранен. Это казалось ему удивительным, так как разрушительная враждебность этой бесформенной твари уже проявила свою грозную мощь. Однако доктор сурово отчитал его.

— Ты потерял самообладание, несмотря на всё, что я объяснил тебе.

Ты позволил сущности воздействовать на твой разум, она напугала тебя, и так ты оказался прямиком в её власти. Ты открылся для нападения столь же легко, будто на твоём месте оказалась сама м-с Джаррет. Однако из этого самого зла мы можем извлечь достаточно пользы, чтобы составить образцовое доказательство.    

Д-р Мюнсинг продолжал.

— Ты был беспомощен, парализован. И всё же сущность убралась прочь. Почему? Потому что у тебя в руке была твоя железная дубинка. Если бы элементалу было известно об этой твоей защите, он бы ни за что не атаковал бы тебя; или же он бы мог воздействовать на тебя, чтобы ты сперва выложил дубинку. Зная теперь, что у тебя есть подобная вещь, сущность, в своём нынешнем состоянии уязвимости, не посмеет вновь напасть. Так что намотай это себе на ус и не паникуй в следующий раз зазря. Однако нам нужно следовать за тварью. Если мы сумеем удержать её за пределами дома; если мы продолжим нести стражу вокруг больного родственника, так что сущность не сможет черпать энергию из него, то её способность к манифестации значительно сократится. Мы должны уморить эту бестию голодом. И чем более она оголодает, тем меньше силы будет у неё, чтобы пробить защиту у новой жертвы.

— Что ж, тогда идёмте. – ответствовал Терри.

— Молодчина, — одобрил Мюнсинг. – Иди вперёд. Оно вылетело через окно гостиной; это единственное открытое окно. Однако, почему оно сделало это, спрашиваю я себя. Почему вылетело наружу? Это было именно то действие, которое мы желали от него. Предполагаю, что это мог быть какой-то дьявольский трюк. Элементал способен мыслить с определённой долей животного коварства. Нам следует закрыть на замок окно гостиной и выйти наружу, к двери. Какой ещё трюк имеется у этой твари в запаснике? Какой же ещё чёртов трюк?

— Как мы вообще собираемся выследить сгусток абстрактной ненависти в этом лабиринте теней? – потребовал ответа Терри.

— Она есть более чем просто абстракция, — серьёзно произнёс Мюнсинг. – Проникнув в наше измерение, эта сущность приобрела, как ты уже мог ощутить на себе, определённое состояние полу-материализации. Вокруг ядра из враждебного сознания сформировалась обладающая физической плотностью субстанция. До тех пор, пока она способна черпать человеческую энергию из своей жертвы, эта материальная субстанция будет существовать. Перемещаясь от места к месту, элементал издаёт определённое количество шума. И, высасывая физическую энергию из этого конкретного человека, он должен кашлять точно так же, как и его донор. При хорошем освещении, даже в этом ярком лунном свете, он будет до некоторой степени видимым.

Однако никакого шуршания и поползновений не возникало от лучей их фонарей среди декоративных вечнозелёных зарослей. Никакой крадущейся тени не упорхнуло вдоль лунных дорожек. Никакого ощущения ненависти не наблюдалось в самых тёмных углах.

— Надеюсь на Бога, что оно не ускользнуло от нас и не пробралось опять внутрь, прежде чем мы запечатаем все входы. Однако, я уверен, что его нет в доме. Хотел бы я знать, какие ещё трюки задумала эта бестия. – Доктор был в большем огорчении, чем он хотел бы показать своему другу. Он предполагал, что для элементала побег из дома был преднамеренным шагом, и ему хотелось бы выяснить, какая же коварная цель крылась за этим действием.

Внезапно до их слуха донёсся звук шагов, это было едва уловимое шарканье. Оба напряжённо прислушались; шаги приближались. Мюнсинг встряхнул головой.

— Это какой-то сельский житель бредёт домой по тракту. Если он увидит нас с фонарями в такой час, то непременно поднимет вой, вроде: «Грабители!»

Шаги усердно приближались с другой стороны изгороди. Та представляла собой один из тех девятифутовых декоративных экранов, сделанных из расщеплённых каштановых саженцев, которые так популярны во всех фермерских ранчо. Наконец, тёмная фигура человека – Терри испытал большое облегчение, увидев, что это был человек – прошла мимо открытых ворот, и шаги стали удаляться по ту сторону высокого забора.

Пятьдесят футов, сотня футов; скрип подбитых гвоздями сапог становился всё слабее. Затем что-то зашуршало среди кустов. Терри схватил д-ра Мюнсинга за рукав.

— Там! Бог мой! Опять!

Крадущееся нечто метнулось с невероятной быстротой вдоль этой стороны изгороди вслед за ничего не подозревающими шагами фермера. В пятнах лунного света промеж чёрных теней его было легко заметить. Оно поравнялось с удаляющимися шагами и внезапно прыгнуло. Без какой-либо подготовки или отрыва от земли, вообще без видимых усилий, стремительное нечто взлетело в воздух.

Оба мужчины увидели силуэт с рваными краями, что-то вроде гротескно высокого человека с аномально крошечной головой. Существо перемахнуло через девятифутовый забор с высоко поднятыми костлявыми коленями, широко раскинув худыми обезьяньими ручищами. Кошмар опиумного курильщика обрисовался на фоне тёмного неба. И затем оно исчезло.

В тот момент, пока они стояли, будто приросшие к земле, вопль бессвязного ужаса раздался с дороги. Вместе с ним до доктора и его спутника донеслись всплеск разлетающегося гравия, безумно спешащая беготня, новые крики, последний из которых поднялся до высокого фальцета, говорящего об апогее страха. Затем послышалось грузное падение, и воцарилась зловещая тишина.

— Бог мой! – Доктор бросился к воротам, Терри – за ним. Пробежав сотню футов вниз по тракту, они увидели тёмную массу, съёжившуюся на земле. Не было никаких признаков чего-либо ещё. Искажённая тень исчезла. Человек на дороге слабо содрогался, издавая протяжные сдавленные стоны. Мюнсинг поднял его за плечи на уровне собственных коленей.

— Будь начеку, Джимми, — предупредил он. Его умелые руки осматривали пострадавшего на предмет ранения или увечья, в то время как быстрый поток комментариев сопровождал его находки.

— Какая чертовская удача! Однако, я не вижу, что оно могло сделать такому крепкому грубияну, как этот. Как бы мы могли защититься против подобного рода неудачи? Хотя бестии и не удалось пробиться к жизненной силе этого малого столь быстрым наскоком; кажется, у него всё в порядке. Полагаю, что он больше испуган, чем ранен.

Стенающая фигура здоровяка скорчилась и открыла глаза. Ощутив на себе хватку чьих-то рук, человек издал ещё один испуганный крик и стал бешено бороться в попытке бегства.

— Легче, братец, легче, — успокаивающе сказал Мюнсинг. – С тобой всё отлично. Возьми себя в руки.

Человек конвульсивно содрогнулся. С его обвисших губ донеслось бормотание.

— Е-е-его ру-ука! О, Б-боже, на моём л-лице. Р-рука как угорь – дохлый у-угорь.. И-ии!

Он вновь ударился в визгливую истерию.

Со стороны дома послышался звук открывающихся ставней, затем тревожный лепет беспокойных голосов. Затем они услышали окрик.

— Что это? Кто там? В чём дело?

— Господь помоги дуракам! – доктор холодно выпустил фермера обратно наземь и бросился к другой стороне забора, откуда ему через высокую изгородь были видны квадратные пятна света из окон, расположенных на вершине маленького холма.

— Назад! – закричал он. – Ну-ка быстро назад! Во имя Господа, закройте сейчас же эти окна!

Он замахал руками и отпрыгнул назад в агонии постижения.

— Что? – Бессмысленный вопрос донёсся до него. – Что вы сказали?

Ещё один квадрат света внезапно зажёгся в нависающей массе здания, на этот раз – из комнаты больного. Окно с трудом поднялось вверх, и больной родственник высунулся наружу.

— Что? – спросил он, после чего кашлянул в темноту.

— Боже всемогущий! Давай, Джимми! Оставь этого дурака, он всего лишь напуган! – Выкрикнув это, Мюнсинг понёсся по длинной дистанции обратно к воротам и вверх по поросшему склону холма к дому, который, как он думал, был столь надёжно защищён.

— Вот его трюк, — пыхтел доктор на бегу, — вот зачем ему понадобилось наружу. Провидение, молю тебя, чтобы мы успели вовремя. Однако, тварь получила фору, и она способна двигаться в десять раз быстрее нас.

Вместе они ворвались в парадную, грохнув входной дверью за собой, и загромыхали по лестнице. Белёсые, словно совиные, лица семьи Джарретов бледно мерцали, глуповато глядя на них из своих дверей. Мюнсинг проклинал их за тупость, пока бежал мимо. Он схватился за ручку двери болезного.

Дверь не поддавалась.

Он стал яростно бороться с ней. Дверь стояла как каменная.

— Заперта изнутри! – вскричал доктор. – Дуралей, должно быть, сам это сделал. Открывайте же! Ну же! Во имя вашей жизни, отоприте!

Дверь оставалась неподвижной. Только лишь изнутри комнаты послышался знакомый отрывистый кашель. Он перешёл в приступ удушья. А затем у Терри по всему телу прошла ледяная волна от головы до оснований стоп.

Ибо оттуда слышалось одновременно два кашля. Зловещий хор из хрипов и спазмов, сливавшихся в дьявольском пароксизме.

Мюнсинг отбежал назад, к дальнему концу коридора. Оттолкнувшись от стены, он ринулся обратно и врезался своими мощными плечами в дверную створку. Подобно мелким гвоздям, шурупы дверной щеколды вылетели из пазов, и доктор влетел внутрь, схватившись для опоры за провисшую дверь.

Комната была погружена в кромешный мрак. Мюнсинг остервенело ощупывал стену в поисках незнакомого выключателя. Терри, двигаясь за ним по пятам, ощутил выросшую перед ними волну враждебности.

Внезапный свет явил их мигающим глазам больного, в состоянии вялой инертности лежащего там, где он был настигнут тварью, наполовину внутри, наполовину снаружи постели, скрученного кошмарным пароксизмом.

Окно было открыто, каким его оставил этот несчастный олух, когда высунул свою глупую голову в ночь, дабы поинтересоваться, что это там за возня творится внизу. На краю подоконника, свесившись наружу, находился ужас, мгновенно охладивший прыть обоих мужчин. Противоестественно длинный угол иззубренного локтя поддерживал смазанную, бесформенную, желтоватую личину невыразимого зла, что ухмылялась в зловещем триумфе с абсурдно инфантильной головы.

Личина скрылась из виду. Только лишь ненависть, подобная ощутимой вещи, наполняла комнату. С двадцати футов ниже до трепещущих людей донеслось скрежетание: «Ох-ох-ох, ха-ха-ха-хе-хе-хех, ох-ох». Оно удалилось в сторону кустарников.

Д-р Мюнсинг простоял целую минуту в удушающей тишине. Затем он горько выругался. Медленно, с язвительной мрачностью он проговорил:

— Человеческая изобретательность может защитить от чего угодно, за исключением чисто человеческой тупости.

* * * * * * * * * *

Наступило утро. Д-р Мюнсинг собрался к отъезду. Он бросил на прощание лишь несколько напутственных слов. Они были далеко не вежливыми.

— Я более не скажу ничего о преступном недомыслии открывания ваших окон после того, как я вас предупредил. Вероятно, что сущность была способна воздействовать на всех вас. Ваш брат, мадам, заплатил свою цену. Посредством вашей и его дурости, теперь где-то в этом мире свободно бродит враждебная стихийная сущность, имеющая к тому же достаточный запас человеческой энергии, чтобы продолжать свою жизнедеятельность. Где или как это будет происходить, я, увы, сказать не могу. Элементал может совершать свои грязные дела в соседнем городе, или же в Китае. Или же по вине какого-либо случая его сила рассеется.

— Вас также касается это, так как тварь прошла в этот мир с вашей помощью. Она воспользовалась этим источником энергии и продолжила дальше. Она вряд ли вернётся, по крайней мере, до тех пор, пока вы, мадам, намеренно не свернёте со своего пути и не привлечёте бестию вновь, забавляясь с этими вашими глупыми сеансами. И прежде чем не узнаете гораздо больше о них, чем вам известно ныне.

М-с Джаррет между тем пребывала в состоянии раскаяния и совершеннейшего ужаса. Она поклялась, что никогда не станет вновь играть с огнём. Она вообще больше никогда не будет интересоваться подобными вещами. Она будет рада, если доктор заберёт её доску уиджа, её планшет и все её записные книжки; всю атрибутику спиритизма. Она боялась их; она чувствовала, что некое ужасное влияние по-прежнему связано с ними.

— Записные книжки? – доктор казался заинтересованным. – Вы имеете в виду, что делали записи того лепета, что приходил с той стороны? Позвольте мне взглянуть. Гм-м, обычное дело.. Спроецированная развёртка ваших собственных концепций относительно потустороннего мира и того, насколько там могут быть счастливы все ваши близкие и родные. Хах, а это что? Числа, числа… 12, 24, 8… сплошь плохие числовые комбинации. Что за извращённое побуждение заставило вас думать только лишь о плохих числах? Так, так, а тут что?.. Откуда вы взяли эти повторяющиеся 10, 5, 8, 1, 14? Их здесь целая страница. И вот опять. И здесь; 18, 1, 10? Страницы за страницами – и ещё больше дурных чисел? Как это могло к вам прийти?

М-с Джаррет была готова разреветься и выглядела не слишком уверенной.

— Они приходили так же, как пришло оно, доктор. Они продолжали приходить. Мы просто записывали их.

Доктор был крайне серьёзен. Тонкий присвист слетел с его поджатых губ. Его глаза были тёмными омутами удивления.

— Есть многое на небе и земле… — пробурчал он. Затем Мюнсинг стряхнул с себя благоговейный страх, что завладел им, и обернулся к миссис Джаррет.

— Моя дорогая леди, — начал он, — приношу свои извинения за те открытые окна. Эта сущность способна проецировать воздействие даже с другой стороны завесы. Оно заставило вас пригласить его. Не просите меня объяснить эти тайные вещи. Однако же выслушайте, с чем вы имели удовольствие «играть».

Доктор выдержал паузу, дав своим словам время, чтобы впитаться в умы слушателей.         

— Эти числа, переведённые в соответствующие им буквы, являются началом древнего заклинания для призыва демона индийских йогов. Милостивые небеса, сколь много вещей мы ещё не понимаем. Вот каким образом эта бестия пробралась в наш мир. И, насколько мне известно, не существует никакого заклинания йогов, чтобы отослать этого элементала обратно. Однако, мы, возможно, снова встретимся с ним лицом к лицу, я и он.

Fin

Рон Уэйхелл / Ron Weighell

ЧАША ЛИКУРГА / THE LYCURGUS CUP

[1989]

из сборников

The Lycurgus Cup & Other Stories [1989]

The White Road: The Collected Supernatural Stories of Ron Weighell [1997, 2017]

I. GODS AND STRANGERS: Summonings by Theurgy

Перевод: И. Бузлов [2018]

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Путешественник, пересекающий “обширные, дикие, бесприютные низины” Хэмпшира по Уэстчестерскому тракту, непременно придёт в местечко несколькими милями западнее деревни Ярретон, где дорога поворачивает на запад и круто обрывается в одну из маленьких долин, проложенных древними реками. На изгибе тракта стоит пара разрушенных каменных колонн, остатки некогда величественного портала, достаточно широкого, чтобы пропустить самые громоздкие колесницы.

Дорога, проходящая меж колонн, ныне вся разбитая и покрытая сорняками, по-видимому, ведёт лишь к высокому, открытому всем ветрам полю. Колонны сами по себе не представляют какого-либо особенного интереса, и окружающее их пространство совершенно заброшено, поэтому появление в один ненастный ноябрьский полдень одинокого пешехода поблизости от руин должно было бы удивить нашего гипотетического путешественника. Он бы даже мог заключить, что худощавая девчушка с короткой стрижкой, одетая в стильно неопрятной манере, должно быть, выполняла какое-то задание за пределами его разумения, и это позволило бы нашему наблюдателю самодовольно ухмыльнуться при мысли о более тёплом и уютном положении.

На самом же деле, девушка, которая откликалась, если она вообще это делала, на имя Вэланс, была фриланс-журналистом, и цель посещения ею этой дыры была поистине странна. Неделю тому назад один ребёнок на благотворительной прогулке был напуган видом “большого животного вроде кошки” поблизости от старых постаментов, что дало почву для нескольких “межсезонных” репортажей в местных газетах. Вэланс, усугублявшая журналистские огрехи своим открытым умом к подобным материям, что было вызвано её молодостью, женственностью и радикальностью, не принимала никакого участия в репортажах, но они заинтересовали её в достаточной степени, чтобы она сочла инцидент достойным более глубокой экзаменации. Оставшись ни с чем в доме того малыша – его родители уже были вне себя от репортёров, и не преминули дать ей знать об этом – она решилась посетить само место событий.

Воротные столбы были сделаны из бледного камня и увенчаны грубовато сработанными яйцеобразными флеронами, а также увиты донельзя плющом. Правый столб был в некоторой степени накренён и уменьшен из-за проседания почвы, как если бы влажные усики вьюна затащили его с собой под землю. Существо в тот раз, насколько мог припомнить малец, возникло между этих колонн (день был туманным, а видение – мгновенным). Вэланс вспомнила другой репорт о мистической дикой кошке из национальной газеты, сопровождавшийся фотографией фермера, державшего остатки овцы: чуть более, чем сочленённый остов, свисавший с кровавой головы.

Ей припомнились слова фермера. “До костей,” так он сказал. Вэланс огляделась вокруг. “До костей.” Было намного проще зубоскалить, сидя в офисе газеты, расположенном в пабе (она подумала о Сидни Инграмсе, толстом и подвыпившем, разглагольствовавшем на свою любимую барную тематику, то есть о “психах”), но здесь, в намечавшихся вечерних сумерках, всё было совершенно иначе. Она вздрогнула, проклиная своё живое воображение, протёрла нос шерстяной рукавицей и прошествовала между столбов. Изрытая дорога уходила вверх к холму и извивалась вокруг разрушенного фундамента некогда значительного сооружения. Холмистые взгорья терялись вдали в туманном мраке. Место было зловеще притихшим. Несколько линий каменных блоков и площадок с побитыми дождём плитами как бы намекали на внушительный архитектурный план бывшего здания. В одном месте земля была выкопана, и там зияло тёмное, пещеристое пространство. Было ли это некогда погребом? В любом случае, у девушки не было с собой фонарика, а тем временем вместе с сумерками занимался ещё и слабый дождь со снегом. Чувствуя себя промозгло и совершенно одиноко, Вэланс решила, что с неё достаточно. Всё, что ей хотелось сейчас – это теплоты и хорошей, крепкой выпивки. Она, однако, упустила эту возможность вместе с прошедшим автобусом.

Вернувшись в Уэстчестер, она побрела, запачканная и дрожащая от сырости, в знакомый трактир и охнула про себя, столкнувшись лицом к лицу с Сидни Инграмсом, стареющим местным репортером, съезжающим вниз по карьерной лестнице, который считал своим долгом давать уроки цинизма более молодым журналистам, взбирающимся вверх. Он произвёл беглый осмотр Вэланс, своей любимой мишени, после чего выдал ей своё экспертное заключение, о котором его никто не спрашивал.

— Ты выглядишь, как замёрзшее дерьмо.

— Благодарствую, Сидни. Я была на выезде в другом конце Ярретона…

— Это дело про дикую кошку? Разве не говорил я тебе? Я уже покончил с ним.

Вэланс спряталась за наработанным взглядом пустого безразличия, однако сердце у неё упало.

— Да, покончено. Ты знаешь Эдди Хоувса, живущего в окрестностях – ну, этот, поп-звезда который?

— Прости… я по-прежнему застряла в подростковой фазе… Барток, Айвс, Кейт Джаррет.

— Кто? Ладно, неважно, короче — у него есть свой зоопарк! Ты ещё не врубилась, крошка? Смотри сюда: большая кошка дерёт когти, Хоувс не хочет плохой репутации, так что он никому не докладывает о пропаже; кошка зарезает пару овец и коцает несколько детишек – вуаля! – вот тебе и таинственный зверь Ярретона!

Много оптимистов умерло от жажды в ожидании, когда Инграмс купит им выпивку. Вэланс заказала себе шот и присела обратно.

— И тебе не кажется, что в этом деле может быть что-то ещё?

— Чего, наркота, хочешь сказать? Вдыхание клея? Пацан-то – совсем тинейджер…

— Не в этом суть, проехали.

— Да что с тобой? Фиг вас пойми – женщины! – он уловил реакцию и хрюкнул. – Теперь я уже готов услышать, что ты назовёшь меня шовинистской свиньёй!

— Я вовсе не собираюсь говорить что-либо подобное. Свинья может нас подслушивать.

— Очень смешно. Я вспоминаю времена, когда молодые уважали старших.

Вэланс опустошила свой стакан и презрительно фыркнула.

— Ты должен заслужить это, Сидни. Должен.

Несмотря на мнение Инграмса, Вэланс чуяла каждой фиброй, что в этой истории было нечто большее, чем поп-звёзды и ручные львы. Но работа по добыче хлеба с маслом отняла у неё большую часть следующего дня. Она закончила пресс-релиз о стареющем барде, выступавшем в городе. (Двадцать семь лет утекло с момента его последнего хита, но предположение, что он решил устроить камбэк, встретило возмущённый отказ. Разве его последний сингл не взорвал чарты? Под давлением он признался, что сингл дополз лишь до 176 места.) При первой же возможности она отправилась в библиотеку. Архивы находились на цокольном уровне, куда можно было добраться по железной кованой лестнице, которая вполне бы сгодилась для реквизита в фильме «Наваждение»; сторожил же эти сокровища среднего возраста джентльмен, чьи голос и выражение лица наводили на мысль о борьбе с запором длиною в жизнь. Последнее, чего бы он желал для своих аккуратных архивов, это появление кого-то из прессы. После горькой обороны тыла он сопроводил Вэланс вниз по лестнице и завис у её плеча, источая тонкую атмосферу истерии, пока она просматривала подшивки «Хэмпшир Газетт» и ныне закрытой «Ярретон Аргус».

Прошло чуть менее часа, и теория Инграмса была подорвана. Несколько лет назад мальчик-хорист шёл домой из церкви Ярретона и был жестоко искусан, предположительно бродячей псиной, поблизости от руин Родхоуп Мэнор. Возвращаясь назад в ранние семидесятники, сомнительная «нью-эйдж» тусовка разбила лагерь в тех местах, ища «санграаль», который они «вычислили с помощью психических средств». Прилагалась фотография их лидера, глядящего со страницы этим диковатым взглядом расширенных зрачков, неуютно роднящим миссионера и убийцу, визионера и безумца. Были отчёты о ритуалах в подвалах этих руин (так значит, были подвалы!), что привело к запрету дальнейшего нахождения группы среди развалин под туманным предлогом нарушения границ частной собственности. Ещё дальше вспять, и гарнитура печати изменилась, язык становился всё более причудливым и иносказательным, но репорты продолжались. Таинственный зверь был замечен в 1920-ых; ещё более ранний отчёт – в девятнадцатом веке – сделан викарием Ярретона, клявшимся, что большое животное вошло прямиком в церковь и разодрало алтарный покров! (Вэланс гадала, как мог быть сформулирован страховой иск.)

Что это было?

Дикая кошка, или нечто более странное?

Единственным фактом, объединяющим все эти случаи сквозь многие годы, было то, что зверь, кажется, не особо любил христиан.

Прежде чем покинуть здание, Вэланс взяла с полки том местной истории, в котором она прочла, что библиотека Родхоуп Мэнор была передана в ярретонскую церковь последним владельцем дома. Вэланс решила проверить церковь в следующий свободный день.

Сейчас она уже могла заняться производством продающей статьи, увязав вместе зверя и руины Родхоуп Мэнор, но между тем надо было делать и дневную насущную рутину, навроде интервью с женщиной, не пропустившей ни единой партии в бинго за 14 с лишним лет. (Было доказано, что это неправда. Она пропустила одну дневную передачу в 1979-ом, чтобы присутствовать на похоронах мужа.) Скука была несколько разбавлена случайной встречей с Инграмсом, вовращавшимся после попытки проникнуть в жилище поп-звезды; его просторные брюки были разодраны в клочья.

— Эта скотина спустила на меня своих псов! Он должен быть виновен. Кто ещё, если не он?

Вопрос, к счастью, был риторического характера. Война на износ против, вероятно, полностью безвинного Хоувса была не за горами.

Прошёл ещё один день, прежде чем у Вэланс появилась возможность посетить церковь Ярретона. Викария нигде не было видно, однако старик, подметавший церковь, взял на себя роль гида по интерьеру здания.

— Алтарная арка тута саксонская – вот почему здесь стул каменный-то. Здеся вот настенная плита восемнадцатаго веку, установлена, значт-с, Вильямом Мейером, тож жившим в Манор.

Вэланс поднялась и полностью сосредоточила внимание на старой плите: это была довольно жутковатая вещица.

«Владыка Всего “Бен Пандира”*

(Lord of All “Ben Pandira”)

Младой плод от Вечной Лозы

(youthful fruit of the Eternal Vine)

Христовой, чью кровь в торжественном ритуале

(Christos whose blood in solemn rite)

Недостойные, пьём мы как Священное Вино.

(Unworthily we drink as Holy Wine.)

Вернись чрез древний путь Портала,

(Return by the Portal’s ancient way, )

дарованный святой нам милостью сосуда,

(grant by thy vessel’s holy grace)

Разоблачённое Величие Твоей избранной формы,

(Unveiled Glory of Thy chosen form)

Да выйдет оно против личины Врага Великого.»

(sent forth against the Great Adversary’s face.)

— Мистер Биггз вставил тута слова по своему собсснаму разумению.

— Это викарий, верно?

— Ха! Был им когда-то. Препдобный Фарлоу ныне коротает здесь свой срок земной. Что же до м-ра Биггза, был он, значт, настоящим джентельменом. Знал дело своё. Не знаю, был ли ещё священник столь же приятный в общении.

Вэланс нацепила свой безразличный взгляд.

— В отличие от преподобного Фарлоу, э?

— Хм… Слишкам много всякого «сделай то, сделай эта», и ещё «Адское пламя» по воскресным дням, не очень чтобы на мой вкус. Фундаменталист-с. М-р Биггз был совершенно другим случаем-то.

Разумеется, он обладал влиянием – повидал немного жизни. Никогда никаких проблем, когда он был тута. Вы смотрите на эту плиту – сотни лет была она здеся, и ни одной царапинки. Пару недель тому Фарлоу сделал исключение для некоторых слов и стал сбивать их со стены. Слишком высоколобая Церковь, я полагаю, с пренебрежением к питью вина. Я остановил его, однако он отколол край.

Я говорю ему, людям не по нраву будет, что её больше нет. Чепуха, ответил мне он, — лишь враги Господни будут задеты. И глядит на меня, значт-с, пока говорит это! Ну, в конце концов, он оставил всё как есть. И будь я проклят, есси на следующий же день на входной двери – царапины. Полагаю, что сделал он это в приступе эмоций – кинул чегой-то об дверь.»

— О боже, это звучит не очень-то хорошо. Я надеялась, что он даст мне взглянуть на книги, завещанные приходу семьёй Мейера. Я полагаю, они хранятся в его доме?

— Были там, когда м-р Биггз был жив. Потом пожаловала новая метла и вымела всё вон. Всё вымела!

— Что? Хотите сказать, что он выбросил их?!

— Именна. Глядите – видите вон тот купол внизу у ворот? Что-то наподобие мавзолея, увитого плющом? На самом деле это викторианская приблуда – просто амбар для лопат и досок. Все они ушли туда. Я сказал, что дам им не больше полугода с учётом сырости и крыс. Мог бы с тем же успехом говорить сам с собой.

— Не уверена, что он даст мне взглянуть на них как бы то ни было.

Пожилой мужчина хмыкнул.

— У меня есть ключ.

— А вы не волнуетесь, что он может сказать об этом, если узнает?

Сработало: выражение лица старого служителя стало дерзким. Пройдя к серванту, стоящему тут же внутри крыльца, он извлёк из него тяжёлый ключ и передал его журналистке.

— Ток ручайтесь, шо вернёте его в сохранности.

Вэланс удовлетворённо присвистнула, идя в сторону викторианской постройки у ворот, думая, что это могло бы стать идеальным наружным туалетом для павильона Брайтон. Войдя внутрь, она тут же ощутила ноздрями, что функциональная пригодность сооружения не ограничена только лишь внешним видом. Запах сырости и разложения был ошеломляющим. Дождь со снегом проникал в разбитое окно и пропитал всю стену под ним; потолок сочился мутной водой на покрытые грязью лопаты и деревянные панели. Напротив дальней стены высились шаткие стопки книг. Некогда отличные томики были отданы нездоровой атмосфере, их переплёты заплесневели и деформировались. Порфирий, Прокл, книги стихов с заглавиями вроде «Почитатели Диониса» и «Элевсинский Ритуал». Тут была даже драная брошюра с именем самого Мейера, каталог награбленного из Великого Похода. Очевидно, деньги не входили в это число. Камни из разрушенного храма во Фракии были отвезены домой и использованы для строительства поместья. К одному трофею, «Чаше Ликурга», прилагались длинные комментарии, это был образец первоклассно александрийского стекла, на котором изображались «Дионис в ярости его, посылающий вперёд пантеру; на реверсе – царь Ликург, ослеплённый и обвитый лозами, ожидает своей смерти.» В конце описания шла приписка Мейера касаемо мифа. Ликург был, по всей видимости, фракийским царём, досаждавшим последователям бога, который в итоге кончил безумием и был разорван пантерами на горе Родоп. (Отсюда и происходит название Родхоуп Мэнор?) «Редкая вещица,» — добавляет Мейер, — «ибо Дионисий показан в гневе своём, и исходя из этих чрезвычайных обстоятельств, я должен заключить, что сосуд был сделан с магическими целями, в ответ на гонения последователей этого божества христианами.»

В этом месте каталога был всунут отдельный лист бумаги, покрытый изящной рукописью. Пока Вэланс разглядывал её, тыльную сторону её шеи стало покалывать.

«…зная, что вы будете удовлетворены такими случаями. За время сентября произошло много переполоха и террора в деревне, из-за гуляющей былички, будто бы некий зверь охотится на возвышенностях, устраивая резню среди стад. Ректор, как то слышал я неделю назад, будучи вне дома на одной прогулке, оказался в тумане, сквозь который с трудом пробивалось низкое солнце. Его скакун мало-помалу сбился с пути, приведя его, наконец, к паре дорожных столбов, которые ректор не мог признать, и на верхушке каждого была вырезана скульптура необычайного зверя. Затем, когда он проходил через эту аллею туманов, то узрел то самое существо, резко обрисовывающееся на фоне ленивого утреннего света, про которое было столько много необдуманных толков. Ему повезло, что он был верхом. Об истинном местонахождении встреченного им зверя он не рискнул строить догадок, хотя бьюсь об заклад, что вы, будучи посвящены в…»

На этом — всё. Одинарная страница могла быть специально задумана ради насмешки. Вэланс испытала сильное искушение выкрасть письмо, но затем придумала лучшее решение — сделала быстрый список с содержимого записки. Утешив себя тем, что более почерпнуть из коллекции Мейера было нечего, она вернула ключ и отправилась по последнему дневному заданию. Ещё один пристальный осмотр старых воротных столбов! Последовала утомительная часовая дорога, закончившаяся горьким разочарованием. Не могло быть никакой путаницы с родхоупскими воротными столбами. Даже сотни английских зим не могли столь досконально стереть все детали геральдики. Флероны были тем же, что и всегда – грубо закруглённые горбыли бледного камня. Так что колонны, упомянутые в том письме, никак не могли быть теми же, что и родхоупские. Приближение было в лучшем случае поверхностным.

Примерно в это самое время она увидела расплывчатую пелену тумана, что клубился внизу старого тракта, спускаясь с верхних полей. Он обладал слабым свечением, как если бы позади него садилось солнце. Разве она смотрела на запад? Её чувство ориентации в пространстве было безнадёжным. Пройдя между воротными столбами, она стала взбираться по дороге по направлению к свету. Туман уплотнялся, неясный свет усиливался. Осилив последний подъём, она остановилась, не веря очевидности собственных глаз.

Ей открылись высокие, крутые скаты крыш на фоне неба, скопление высоких дымоходов и орнаментальных урн. Множество окон, и из каждого окна в собирающийся сумрак вырывался яростный свет. Эта призрачная архитектурная масса и была источником медлительных приливных волн тумана. Пока она смотрела туда, до неё донёсся звук: ритмическое буханье и лязг ударяющегося металла. Звук, по-видимому, разбил заклинание, что держало её. Она понеслась обратно вниз по дороге, через призрачную кавалькаду свивающихся испарений, что словно бы расступались перед ней и смыкались позади. Две колонны светящейся белизны возникли перед ней. Как только она прошла между ними, то ей открылось целостное значение того загадочного фрагмента письма. Ибо на вершине каждого столба свернулся вырезанный из камня зверь. Где-то внутри её головы раздался голос, сказавший как бы в заключение: «Портал открыт.»

Теперь Вэланс бежала через море тумана, который позволял видеть не более, чем на несколько ярдов вокруг. Она не была атлеткой; вскоре каждый вдох стал резать её гортань, а в боку закололо, как от удара ножом. Каким-то образом у неё открылось второе дыхание, за ним – невозможное третье. Казалось, будто она перебирает ногами по беговой дорожке из туманов, и вместе с изнеможением пришла неожиданная ясность мысли; она знала, что не просто делает ноги со страху, но движется к решению тайны. Она замедлилась до бега трусцой, толкая себя вперёд, невзирая на боль. Прежде, чем она осознала это, мощный рёв, сопровождаемый вспышкой света, оглушил её: автомобиль, ехавший в Ярретон, вёз своих пассажиров в безопасности сквозь усиливающийся туман к теплу и комфорту жилища. Слова, о которых она едва ли думала, слова на пыльной плите, проносились сквозь её разум вместе с ритмом её шагов.

Она была уже на последнем издыхании, когда низкая каменная кладка преградила ей путь. За ней виднелась сцена, будто списанная со всех третьесортных хорроров, которые она когда-либо смотрела: туман клубился среди надгробий. Перелезши через стену, она заковыляла в сторону крыльца церкви, обдумывая с унылой иронией слово «санктуарий».

Внутри горели свечи; они что, по-прежнему используют их? Это был мягкий, чудный свет. Глотнув пыльного, жирного воздуха, она тяжело опустилась на каменную скамью и принялась шептать про себя, как если бы в молитве. Но Вэланс не молилась.

«Возвратись через древний путь портала»… «священной милостью сосуда». Заставив себя встать, она подошла к плите, установленной самим Уильямом Мейером столетия тому назад. Но он не прочла текст целиком. Вместо этого её глаза быстро пробежали сверху вниз, выхватывая каждую первую букву с каждой строки.

«Л-И-К-У-Р-Г». Чаша Ликурга, изготовленная поклонниками Диониса с магическими целями, изображающая божество в его гневе. Взяв черпак с ближайшей скамьи, она просунула его кончик под тусклый металлический край плиты и навалилась на него всем своим весом. Плита уступила ей с треском, разнёсшимся по проходам нефа, но не раньше, чем сдвинулась достаточно далеко, чтобы окоченелые руки девушки были вознаграждены. За ней в стене обнаружилось тёмное пространство. Проникнув внутрь, её пальцы нащупали холодную, округлую поверхность. Затем она извлекла на свет самый прекрасный артефакт, когда-либо виденный ею. Это была скорее чаша, нежели кубок, с маленькой ножкой и оправой из серебра, и свет от свечи отражался от неё кровавым отблеском. Стекло было покрыто рельефными изображениями, чуть ли не ориентальными в своей роскоши. Увенчанный лозой юный атлет воздел руку в указующем жесте, у его ног в движении замер зверь, похожий на большую кошку. Другая фигура, опутанная лозами, была окружена сатирами. Пальцы девушки непроизвольно ощупывали сладострастные изгибы и впадины поверхности чаши.

Медленно на Вэланс снизошло понимание, что на периферии зрения извиваются тонкие клочья пара. Она развернулась, как будто бы в сновидении. Проходы между рядами утопали в вихрящемся приливе тумана, что бил ключом через открытую дверь, окутывая скамьи, накатывая на базы колонн. Прямо над клубящейся поверхностью тумана двигалась вытянутая, отливающая чернотой спина, по которой перекатывались лоснящиеся мышцы. Парные овалы жёлтого света маякнули на уровне с её талией и глубокий, очень глубокий рык запульсировал в её ушах.

Вэланс стояла, глядя с какой-то легкомысленной отрешённостью, как зверь приближается к ней. Его продвижение было медленным и тяжелым, но неумолимым. Она взирала в надвигающуюся на неё морду, ожидая ужаса, но вместо него она чувствовала благоговение. Существо было прекрасно и сияющее, подобно чёрному солнцу, и она могла ощущать его волнообразную мощь точно так же, как могла ощущать изгибы стекла под своими пальцами. Глаза зверя излучали силу, что била прямо в сердце, и реакцией девушки на это было скорее волнение, нежели ужас.

Она почувствовала дикий, неконтролируемый трепет абсолютной непринуждённости, удовольствие от прыжков и терзания добычи; соблазнительное наслаждение полнейшей свободы. Эти жёлтые, бездонные глаза становились всё ближе, не только оттого, что зверь приближался к ней, но потому, что она сама шагнула вперёд навстречу ему, и в эту секунду её единственным желанием было прыгнуть в золотистую бездну, затеряться в ней. Её руки безвольно упали по бокам, чаша выпала и разбилась, будто бомба потрясающей розовой шрапнели, усыпав её ноги жалящими осколками. Последующая тишина нарушилась толчком, подобным сотрясению неосязаемого колокола.

Она вновь задышала; туман медленно рассеивался, открывая пустые ряды покрытых капельками скамей и потеющий камень напольных плит. Затем началась дрожь. Долгое время она стояла там, замёрзшая и одинокая, пытаясь понять, отчего её сердце болит так, будто она только что упустила некую уникальную возможность.

На протяжении последующих дней, пока она пыталась принимать всерьёз уютные пустяки для написания местных новостей, Сидни Инграмс никак не мог угомониться в своей почти охотничьей слежке за поп-кумиром и его частными безобразиями. Она практически завидовала его невежеству – но он преследовал мёртвую историю.

===========================

Примечания переводчика

*Бен Пандира — имеется в виду Иешуа из Назарета (Иешуа бен Пандира), т.е. всем известный Иисус Христос.

Иешуа (ישו в еврейском алфавите) — это имя одного или нескольких людей, упомянутых в раввинистической литературе, которые считаются историческими ссылками на Иисуса в Талмуде. Имя Иешуа также используется в других источниках до и после завершения Вавилонского Талмуда.

Идентификация Иисуса с любым количеством лиц по имени Иешуа сопряжена со множеством проблем, так как большинство его тёзок жили либо раньше, либо позже Иисуса; отчим Иешуа бен Пандера упомянут в разговоре с раввином Акивой перед его экзекуцией в 134 г. н. э.; Иешуа-колдун был казнён правительством, которое утратило законную власть в 63 г. до н. э., ещё один Иешуа-учёный был среди фарисеев, которые вернулись в Израиль из Египта в 74 г. до н. э. Тем не менее, в средние века ашкеназские еврейские власти были вынуждены интерпретировать эти отрывки в отношении христианских верований о Иисусе из Назарета.

ПРИМЕЧАНИЕ С ВИКИПЕДИИ

Кубок/Чаша Ликурга — единственная сохранившаяся со времён античности диатрета с фигурным узором. Представляет собой стеклянный сосуд 165 мм в высоту и 132 мм в диаметре, предположительно александрийской работы IV века н. э. Экспонируется в Британском музее.

Уникальность кубка состоит в способности менять цвет с зелёного на красный в зависимости от угла падения света. Этот эффект объясняется наличием в стекле мельчайших частиц коллоидного золота и серебра (приблизительно 70 нанометров) в соотношении трёх к семи. Обод из золочёной бронзы и ножка сосуда представляют собой позднейшие привнесения эпохи раннего ампира.

На стенках кубка изображена гибель фракийского царя Ликурга, которого за оскорбление бога вина Диониса опутали и задушили виноградные лозы. Существует гипотеза, что кубок был изготовлен в честь победы Константина над Лицинием и передавался из рук в руки вакхантами при дионисийских возлияниях. Во всяком случае, его необычная расцветка могла символизировать этапы созревания винограда.

Судьба сосуда прослеживается с 1845 года, когда его приобрели банкиры Ротшильды. Широкая публика впервые увидела кубок на выставке в музее Виктории и Альберта в 1862 году. В 1958 году барон Ротшильд продал кубок за 20 тысяч фунтов Британскому музею.

Джозеф Пейн Бреннан

ГРАД СЕМИ ВЕТРОВ / CITY OF THE SEVEN WINDS

из сборника

Stories of Darkness and Dread

(1973)

Перевод: Э. Эрдлунг, 2018 (С)

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Не просите у меня точных координат во времени и пространстве. В те дни я зачастую был пьян, и ещё я всегда путался в показаниях компаса. Знаю только, что оно произошло некоторое время спустя после событий Второй Мировой, и что тогда я путешествовал через пустыню где-то невдалеке от Сирии. Возможно, что мы пересекли границу. Не могу сказать точно.

Как бы то ни было, мой проводник оставил меня с наступлением сумерек. Просто уселся там на песок, что-то бормоча, и отказался сделать хотя бы шаг дальше. Голук, погонщик верблюдов, по-видимому, не мог выбрать, что же ему больше по душе: примкнуть к проводнику или же продолжить путь со мной. Мы спорили, ругались и, в конце концов, я плюнул на них и двинулся дальше верхом на собственном верблюде. Я определённо не желал проводить ночь в пустыне. Я видел впереди огни и поклялся, что дойду до них к наступлению ночи. Я сказал двум этим песчаным крысам, что мы встретимся на следующий день, и был таков.

Стоило мне ускориться, как ветер набрал силу. Вскоре вокруг меня засвистело, подобно некоему сорту арабских банши – если только такие существуют. Ветер завывал, и стенал, и рыдал, и ни на секунду не прекращался. Была тут одна странная штука, надобно сказать. Несмотря на ветрище, песок вокруг едва ли двигался с места. Я не мог понять этого.

Я уж было начал поздравлять себя – огни впереди маячили совсем близко, когда верблюд вдруг остановился. Он грузно опустился на песок и отказывался вставать. Я проклинал и пинал и уговаривал животное, но оно не двигалось. Попросту скочевряжилось там, подобно безобразной языческой бестии, каковой оно и было, и даже и не думало шевелиться.

Бранясь на чём свет стоит, я стащил с него свой рюкзак, забросил его на плечи и двинулся дальше. Я абсолютно точно решил провести ночь в городе, лежащем вверх по дороге.

Я упорно прокладывал себе путь, в то время как этот неистовый ветер трепал меня, как если бы я был тряпичной куклой. Меня крутило туда-сюда в песках, я едва не падал плашмя несколько раз, но продолжал движение.

У меня было странное ощущение, что огни словно сами приближались навстречу мне, и вот, неожиданно, я увидел город.

Мне никогда не доводилось видеть подобное место, ни раньше, ни позже: искривлённые каменные дома с крутыми черепичными крышами, безумным образом нависающие над узкими улочками, около половины которых состояли из ступеней, чужеземные резные фронтоны, причудливой формы зарешёченные окна с вставленными в них сверкающими дисками цветного стекла, и приземистые, квадратного сечения колпаки дымоходов, кажется, из обсидиана. Всё это напомнило мне иллюстрацию с обложки книги сказочных историй, которая была моим сокровищем в возрасте пяти или где-то около лет.

И ещё у меня было безумное представление, что чёртов ветрище берёт начало где–то в этом странном городе. Тем не менее, его царствование здесь было беспредельно. Он прочёсывал взад-вперёд угловатые улочки, сотрясал блестящие витражные окна и завывал вокруг чёрных сияющих дымоходов. Он был вверху и внизу, внутри, снаружи и не прекращался ни на миг. Было похоже, как если бы весь этот город провалился в ветряной котлован.

Поначалу я не видел ни души; наконец, когда мои глаза настроились более-менее, я заметил несколько тусклых фигур, спешащих вдоль углов зданий, или же снующих вверх и вниз нескончаемых ступеней. Я медленно брёл вперёд, нахмурив лоб, ссутулившись против ветра, но никто не обращал на меня ни малейшего внимания. До моих ушей не доносилось ни единого обрывка звука, помимо погребальной песни ветра.

Мне хотелось спросить хоть кого-нибудь, где тут можно найти постоялый двор, или что у них тут понимается под съёмным жильем, но, кажется, я не мог подобраться как следует к кому-либо, чтобы можно было заговорить. Я раз попытался, когда мимо меня проскользнула теневая фигура, но мой голос был выхвачен и унесён проклятым ветром.

Я бродил вдоль да около, вверх и вниз по ступеням, пройдя около семи кварталов, когда увидел огни, сияющие скозь толстое, фиолетового оттенка стекло маленького окошка. Снаружи, над входной дверью, раскачивался и скрипел на ветру не поддающийся расшифровке знак. Я решил попытать удачу.

Подняв щеколду, я открыл массивную дверь и ступил внутрь. Как только она захлопнулась позади меня, я тут же погрузился в то, что показалось мне абсолютной тишиной и темнотой. Двигаясь на ощупь вперёд, я подбежал к занавеске и отдёрнул её. И заморгал от внезапно хлынувшего света.

Оказалось, что я стоял в своего рода старомодной питейной с низким потолком. Несколько стариков в конических шапках сидели за маленькими овальными столами, потягивая напитки. То, что я бы назвал барной стойкой, располагалось в центре этого заведения, значительно ниже уровня общего пола. Пять или шесть ступеней вели туда. Это было ни чем иным, как большущим квадратным столом с круглым отверстием в центре для бармена. Он и сидел там на стуле, окружённый зелёными, синими, чёрными бутылями и несколькими маленькими серебряными чашками.

Когда я вошёл, старики уставились на меня; бармен же не шевелился. Когда я подошёл к барному столу и начал спускаться по ступеням, то мне стало видно, что тот тяжело развалился на своём стуле, очевидно, в глубокой дрёме.

Звяканье золотого кругляша, однако, мигом его пробудило. Я выбрал одну из зелёных бутылей и серебряную кружку и поднялся обратно к столикам.

Я до сих пор не уверен, что это было за пойло, но стоило мне пригубить из серебряной кружки, как я почувствовал себя новым человеком. Ликёр был огненным и в то же время мягким, если вы понимаете, что я имею в виду. Он не встряхивал; напротив, от него по телу разливалось тёплое сияние, которое разгоняло и питало само себя.

Я уже был на половине содержимого бутыли, когда один из старожилов, сидевший в одиночестве, встал и подошёл ко мне. Он постучал мне по плечу и вопросительно кивнул на пустой стул напротив моего собственного.

Я довольно несдержанно пригласил его и предложил налить из моей зелёной бутыли. Он принял это с живостью, подставив свою серебряную чашку.

Пока он так сидел и глушил напиток большими глотками, мне пришло на ум сравнение с гномом, или с цвергом из преданий. Его, по-видимому, иссушило и сморщило от экстремально пожилого возраста, но его глаза были более живыми, чем у кого-либо, мною виденного. Зелёного оттенка, они попросту танцевали. Я почуял, что он может смотреть прямо внутрь моего черепа и читать каждую мысль.

Мой собутыльник – который, между прочим, так и не представился – кажется, владел целой энкиклопедией, помещавшейся в этой его сморщенной коричневатой голове. Его ответы были восхитительны; единственная вещь, которая изредка сбивала и раздражала меня, было его замешательство – реальное или напускное – относительно потока Времени. Он говорил так, как если бы Атлантида погрузилась в море в прошлом году, как если бы Карфаген пал несколько месяцев назад, а Аттила и его орды зверочеловеков прогремели только вчера.

Когда зелёная бутыль опустела, я заказал ещё одну, а потом ещё. Мой эльфийский компаньон ставил мне кружку за кружкой и, казалось, его нисколько не брало. Я совершенно точно знал, что сам скоро надрызгаюсь в дымину, но мне было плевать.

Часы шли. Наша беседа блуждала по времени и пространству. Я слушал, затаив дыхание, пока маленький гном в конической шапке рассказывал разные вещи. Он говорил так, как если бы был живым очевидцем событий, случившихся тысячелетия тому назад.

Наконец прозвучал гонг, фиолетовые огни потухли, и мой компаньон поднялся на ноги. Он поклонился.

“Позвольте мне, сэр, препроводить вас в мою скромную обитель. Она, по крайней мере, может служить убежищем на ночь.”

Я тоже встал, пошатываясь.

“З-псиб,” – выговорил я, – “но я ды-думаю, штэ-эт и есь г-гыстнца.”

Он загадочно улыбнулся.

“Никоим образом, сэр. В комнатах наверху живут постоянные жильцы. Этот человек только лишь готовит usquebaugh.”

Пока мы с моим миниатюрным спутником покидали заведение, я чувствовал, что глаза присутствующих глядят нам в спину.

Стоило нам очутиться снаружи, как ветер накинулся на нас. Если до того он казался мне диким, то теперь он просто взбесился. Он гудел и ревел сквозь эти узкие аллеи, напоминая начало песчаного урагана. Я испугался, что меня сметёт с ног, но мой маленький приятель бежал вприпрыжку впереди, вверх и вниз по ступеням, столь же проворно, как горный козёл. Беседа, естественно, была невозможна. Я молча следовал за ним.

Вскоре он словно бы исчез в стене, шедшей вдоль одной стороны извилистой улицы. Когда я подошёл ближе, то увидел, что он проскользнул в проём столь малого размера, что мне пришлось лезть бочком. Несколькими ярдами ниже мой провожатый держал нараспашку плетёную дверцу. Я проследовал за ним внутрь, и он задвинул большую деревянную щеколду.

Сравнительно хилая дверь и увесистый деревянный болт смутили меня; полагаю, что я даже улыбнулся над этой несообразностью.

Он прочёл мои мысли.

“Болт нужен только чтобы держать её закрытой, друг мой. Нам не страшно то, что может попасть внутрь!”

Я содрогнулся и последовал за ним вверх по каменным ступеням, которые скоро стали казаться мне бесконечными. Они извивались и сворачивались и крутились в обратную сторону. Примыкающие стены были из прочного камня; единожды или дважды мы прошли мимо неровно горящего факела из хворостины, вставленного в стенную скобу.

Я уже был вконец измотан, когда лестница закончилась и мой хозяин повёл меня вниз по тёмному каменному коридору.

Он открыл другую дверь – толстую, бревенчатую, усиленную торчащими железными заклёпками – и кивком пригласил меня внутрь.

Комната была схожа с лабораторией средневекового алхимика или логовом чародея. Ряды инкунабул заполняли полки; столы были завалены древними картами, компасами, флаконами цветных жидкостей, мензурками и ретортами, маленькими резными каменными фигурками, рулонами пожелтелого пергамента и некоторыми другими вещами, для которых у меня даже не было названий. Из ниши, вырезанной в верхней части алькова, на меня скалился человеческий череп.

Захлопнув дверь, мой друг махнул рукой в сторону кушетки, сам же исчез за укрытым завесой альковом и, наконец, возвернулся, держа в руках квадратную бутыль тёмного стекла и две серебряных кружки.

Он разлил по чашкам янтарного цвета жидкость.

“Финальная капля для залога доброго ночного сна, мой друг!”

Он поднял одну из кружек.

Как только я принял тост, некий звук откуда-то снаружи заставил моего визави обернуться. В этот момент я выплеснул содержимое чашки на каменный пол позади скамьи.

Но когда он развернулся обратно, я поднял кружку в мнимом тостующем жесте, поднёс её к губам и сделал вид, что пью.

Он поднял свою кружку, но у меня сложилось впечатление, что он едва ли прикоснулся к напитку.

Затем он кивнул, глядя на меня по-совиному.

“У нас была знатная беседа. Вы обладаете достойным интересом ко всем вещам видимым и невидимым! Я многое вам поведал, но я едва ли отдёрнул занавес. Давайте же, друг мой, следуйте за мной! Последний жест гостеприимства перед тем, как вы уйдёте на ночлег!”

Поставив кружку на стол, он двинулся в сторону дальнего угла комнаты. Заинтригованный, я последовал за ним.

Огромная дверь, ещё более толстая, чем предыдущая, и усиленная железными обручами, пряталась в тенях одного из углов. Он рывком распахнул её, чтобы явить короткий пролёт ступеней, ведущих вверх. Открывшаяся моему взору комната была небольшая и круглая. Я немедленно понял, что его лаборатория располагалась на самой верхотуре здания и что эта небольшая мансарда была своего рода башенкой, выдающейся над одним из углов крыши.

В крупной внешней комнате мне не было слышно ни звука, но здесь же, в башенке, безумное завывание ветра вновь стало слышимым. Я взглянул вверх, но не увидел ничего, кроме слабого отблеска света.

Мой гномоподобный хозяин подстрекал меня взойти по ступеням.

“Дайте своим глазам время настроиться к изменившемуся освещению,” – инструктировал он меня. – “Тогда вы увидите гораздо больше!”

Подходящий по размерам квадрат выпуклого стекла был вставлен в одну из стен башенки. Он выглядел поначалу дымчатым, и мне не было видно ни зги, но постепенно стекло стало проясняться, и тогда я вообразил, будто вижу движующиеся за окном тени.

Тени! Если бы только они ими оставались! Но стекло очистилось достаточно быстро, и затем мне явилось мимолётное видение такого ада, которого я никогда не надеюсь узреть вновь.

Словно бы зависнув во внешнем воздухе, плавая туда-сюда, корчась и извиваясь, там было огромное войско. Нет никаких подходящих слов в нашем ограниченном языке, которыми я мог бы охарактеризовать их. На ум мне приходят человеческие выкидыши, каким-то образом наполненные некой отвратительной полужидкостной жизнью, или же монструозные элементалы из неких бесконечно удалённых концов вселенной, или полуоформленные галлюцинации какого-то невыразимого бога жестокости и хаоса, извергнутые в бытиё в дьяволском вареве, которое бурлило и клокотало там снаружи в ночи, поддерживаемое крыльями этого завывающего ветра. Они были богомерзкой, демонической ратью внешней тьмы, милостиво скрытые от обыденного человечьего зрения.

Они бормотали и зевали, сворачиваясь вместе с волнами ветра, их мертвенно-белые глаза вплотную прижимались к оконному стеклу. Я думал о трупах, давно мёртвых, хлестаемых и перекатываемых течениями в глубинах яростного моря. Пасти, гнусные и серые, как подошвы мокасин, мяучили и гримасничали. Склизкие обрубки, которые казались чем-то вроде придатков, тыкались в стекло. В какой-то момент мимо проплыл испещрённый рытвинами хоррор, по-видимому, пожиравший собственные внутренности, после чего исчез.

С подступившей к горлу рвотой, сотрясаясь от ужаса и омерзения, я попробовал отвернуться от стекла; однако ж, я продолжал глазеть, не в силах двинуться, подобно лесной пичуге, замершей в параличе при виде раскачивающейся головы змеи.

Коварное хихиканье прозвучало за моей спиной. Мой крохотный друг заговорил.

“Вы заворожены, сэр. И с полным на то основанием. Мало кто за пределами этого города видел то, что видите сейчас вы – и могу вас заверить, что никто из видевших сиё зрелище не выжил.”

Вновь заскрежетал по моим ушам его сухой смех.

“Но теперь я обязан известить вас, что в течение нескольких секунд вы станете полностью беспомощны. Вы будете лишены способности двигаться – помните наш маленький тост, э? – но созраните все ваши чувства: зрение, слух, и т.д. Я должен буду покинуть вас в этой башенной комнатке, но не стоит отчаиваться, мой добрый друг. Очень скоро у вас появятся гости. Окно отодвинется наружу. Вы будете положительно ошеломлены! Дети ветра поиграют с вами в свои забавы. Возможно, их игривое настроение подскажет им вырвать у вас все волосы и оторвать немного плоти, прежде чем они закончат. Они возьмут вас наружу навстречу ветру, друг мой. Возможно, несколько красных костей будут раскиданы на песке спустя пару-тройку часов.”

Он сделал паузу, после чего его голос взял ноту глумливого извинения.

“Ты понимаешь справедливость всего этого? Тебе было позволено войти в наш город и к тому же тебя неплохо развлекли. Ты должен заплатить цену. В любом случае, это честь для тебя – быть отданным на растерзание детям ветра. Пока их не снабжают случайной жертвой, они ведут себя беспокойно. Держать их над крышами города – наш первостепенный долг как граждан. Можешь представить себе общее смятение, если они спустятся к самым нашим улицам? Доброго пути, дорогой друг.”

На протяжении этого монолога я оставался в идеальном спокойствии, едва дыша. Но в момент, когда я услышал, что мой коварный хозяин двинулся по направлению к выходу из башенки, я рванулся к жизни.

Крутанувшись, я прыгнул вниз на ступени, приземлившись прямиком ему на голову. Он тяжело повалился, застигнутый врасплох, но в следующий миг стал отбиваться, словно загнанный в угол барсук. Он кусался, царапался и пинался, но в меня вселилась сила, какая случается у безумцев. Меня переполняла ярость берсерка. Я колотил по этому гномскому лицу до тех пор, пока оно не превратилось в мякоть, и я уже решил, что его череп сейчас расколется об каменные ступени.

Как только он прекратил сопротивляться, я не стал терять времени. После финального взгляда на это чудовищное окошко, ведущее в ад, я бросился прочь из башенной комнаты, грохнул увесистой дверью и задвинул здоровенный внешний шпильболт.

Пока я, задыхаясь и привалившись к стене, стоял там, то заметил своего рода гандшпуг, выдающийся из стены рядом с дверью. Я мгновенно понял, что этот механизм управляет открытием и закрытием башенного окна. Когда рычаг двигается в одну или в другую сторону, выпуклое окошко, по-видимому, скользит туда-обратно в рифлёной выемке башенной стены.

В то время, как я раздумывал над этим открытием, до моего слуха донёсся скребущий, царапающий шум внутри мансарды. Очевидно, несмотря на мою отменную взбучку, мой смертоносный хозяин всё же приходил в себя. Судя по звуку, он возился с дверным механизмом.

Мгновенно меня одолели свежие страхи – страхи, что он может как-то открыть дверь и познакомить меня с каким-то новым видом ужаса, против которого мои кулаки из плоти и крови будут бессильны, а также, что он может вызвать подмогу.

Я действовал по импульсу, не дав себе времени обдумать возможные последствия. Бросившись к стене, я потянул рычаг вниз до самого упора.

На секунду воцарилась абсолютная тишина; затем я услышал приглушённый ревущий звук. Немедленно после этого раздался вопль, от которого зашевелились корни волос на моей голове. Это напомнило мне протяжный, тонкий, отчаянный и безнадёжный визг огромной крысы, расплющенной в стальных челюстях крысоловки. Он длился и длился, неописуемый агонизирующий визг совершенного мучения.

И затем я услышал другие звуки: бубнящие, ощупывающие, хихикающие, хлопающие, мяукающие – и всё это перемешивалось с нарастающим рёвом ветра.

Писк быстро достиг крещендо; он стал столь пронзительным, столь проникающим, что я вообразил, что его слышно на мили вокруг.

Неожиданно вопль стал затихать. Сперва казалось, что он доносится непосредственно из окна башенки; затем он отдалился в ночь, пока постепенно не затерялся в вечном свисте и вое ветра.

Был ли этот дикий визг отчаяния слышен на весь город? Как только эта мысль пришла ко мне, я ринулся из комнаты, вниз по тёмному коридору к закрученным ступеням лестницы. Невзирая на их завитки, я практически летел. Выдернув щеколду из плетёной двери, я вышвырнулся в ночь и бросился бежать, спасая свою жизнь. Я нёсся так, как никогда за всю прежнюю и будущую жизнь. Вверх и вниз по ненавистным аллейным ступеням, вдоль по длинным улицам кромешной тьмы, где стены домов разделялись шириной едва ли не в шаг, мимо тусклых, пустынных булыжных площадей, которые, казалось, существуют от начала записанных времён.

Более одного раза я падал вперёд головой, но тут же вскакивал и бежал дальше. Я пребывал в полной уверенности, что за мной во всю прыть спешит погоня, и что мой единственный шанс – это добежать до окраин города и продолжить эстафету через просторы пустынных песков.

Когда дома, в конце концов, стали редеть, моё дыхание вырывалось тяжкими рваными всхрипами, а мои ноги била дрожь. И всё-таки я не давал себе передышки, пока не почуял песок под моими стопами и не увидел над головой далёкие звёзды. Даже тогда я не остановился. Я бежал и бежал, пока темнота не завихрилась вокруг меня, а мои ноги не подкосились.

Когда же я открыл глаза, солнце уже взошло. Погонщик верблюдов, Голук, сидел на корточках рядом со мной.

Когда я стал описывать свои ночные приключения, он воззрился на меня так, как если бы я был трупом, вернувшимся к жизни. Наконец, сделав знак, отгоняющий демонов, он потряс головой.

“Вы сбежали живьём из города семи ветров, эфенди!” – воскликнул он. – “О почтенный, вы один из десяти тысяч.”

Я осмотрелся вокруг. С каждой стороны света, протягиваясь до дальней линии горизонта, не было ничего, кроме ровного моря песчаных дюн.

“Но Голук, я же не мог пробежать так далеко. Ты что, привёз меня сюда на своём верблюде?”

“Я нашёл вас там, где вы сейчас лежите.”

Теперь был мой черёд вылупиться на него.

“Где же тогда этот город, как его бишь, град семи ветров?”

Он неясно махнул в сторону горизонта.

“Там он где-то. Они могут делать его невидимым по желанию. Он был здесь с самого начала времён!”

“И кто такие “они”, Голук?”

Он поглядел на меня, как бы сжалившись над моим невежеством.

“Чародеи, почтенный сэра, кто ж ещё. Они владеют городом семи ветров столько же, сколько дрейфуют пески по пустыне. Иногда его называют городом колдунов.”

“А что это за семь ветров? Мне известны только четыре.”

Голук поднялся на ноги.

“Четыре ветра – земные, и три ветра – адские!”

Он двинулся к своему верблюду и больше не сказал ни слова.

Он довёз меня до ближайшего пограничного поселения и в спешке оставил. Было ясно, что он более не имеет желания путешествовать в моей компании.

Вот и вся история. Седеющий старикан-торговец, которого я позже повстречал на тунисском базаре, поделился со мной, что Град Семи Ветров существует на другом уровне временного континуума. Но никто из местных на самом деле не имел охоты распространяться об этом.

Некоторые из моих друзей заключили, что всё это приключение было форменным кошмаром, вызванным чрезмерным распитием бузы.

Голук, погонщик верблюдов, думает иначе.

Конец

ПРИМЕЧАНИЕ ВИКИПЕДА

Поющие пески с глубокой древности вызывали множество народных суеверий. В дошедших до наших дней легендах пение песков объяснялось деятельностью духов пустыни, фантастических животных, звучанием колоколов погребённых городов, мощными, бушевавшими под землёй реками и многими другими необыкновенными причинами.

Одна из легенд гласит: «В древние времена путешествовал по миру шайтан (то есть чёрт). Подсматривал за людьми, строил козни, успевал везде и не пропускал ничего. Однажды прогневался на него Всевышний и лишил возможности молниеносно передвигаться с одного места в другое. Тогда шайтану пришлось пешком добираться до своего дома — а дом стоял на вершине горы. Долго шайтан шёл по степи, пробирался по извилистым тропам вдоль берегов реки Или, наконец устал и прилёг отдохнуть. Так труден был его путь и так тяжело было бремя свершённых им деяний, что шайтан уснул крепким сном. И спит он до сих пор, обратившись одиноким барханом, и ничто и никто не могут его разбудить — ни палящее солнце, ни дожди, ни грозы, ни ветры. Только иногда одинокий стон вырывается из его груди, когда кто-то пытается потревожить навсегда уснувшего шайтана».

LEWIS SPENCE / ЛЬЮИС СПЕНС

(1874-1955)

~~~

THE HORN OF VAPULA / РОГ ВАПУЛЫ

(1932)

Переведено by Elias Erdlung © 2018

************************************

Об авторе: Льюис Спенс, хорошо известный поэт, антрополог, фолклорист и друид, стяжал обширные знания тайных и оккультных предметов за время своей длительной карьеры. Среди его многочисленных книг и научных работ (более 40!) – монументальные "Тайны древней Британии" (1900), “Энциклопедия Оккультизма” (1920), а также серия заманчиво выглядящих сафьяновых томиков по мифологии древнего Ягипта, Бабилонии и Ассирии, Мексики, Перу и других стран (остались только Индия, Китай и Ниппон). Также его перу принадлежат многочисленные добротные оккультные истории, выходившие в журналах навроде “Гранд” в 1920-ых гг, позже собранные в сборник “The Archer in the Arras” (1932). Некоторые из них, однако, были буквально погребены под толщей шотландского диалекта, тем не менее, “Рог Вапулы” – одна из его крутейших быличек, и наиболее “джеймсианская” по настроению. Cheers!

~*~*~*~*~*~

ЭББЕРСВЕЙЛ, расположенный на самой границе болотистых пустошей, яркое пятно на фоне волнующегося сиреневого моря вереска, представляет собой изолированную общину, по-прежнему хранящую многие обычаи и привычки средневековья. Люди там простые и суеверные до крайности, так что это просто золотая жила фолклора. Данное соображение и послужило основным мотивом, подвигшим меня прибыть в это место и арендовать скромное жилище в предместье, невдалеке от едва ли не уникальной старой нормандской церкви, вполне законно прославившей эту деревню. Однако, я обнаружил, что местных не так-то просто вывести на беседу. Века изоляции сделали их подозрительными людьми и изрядными молчунами; и когда я сравнивал скудные результаты моих фолклорных изысканий среди них с оными, полученными в других местах, то меня немного опечалил тот факт, что я связал себя с этим захолустьем шестимесячным сроком аренды моего коттеджа. Точно так же наслаждалась резиденцией в Эбберсвейле моя сестрица Маргарет, но по совершенно иным причинам. Она невзлюбила местных жителей, которых в открытую признавала немногим отличающимися от дикарей, деревню же она находила несказанно унылой, а жёнушек викария и доктора едва ли могла выносить.

Для меня же вечно переменчивая красота болот привлекательна, как море для моряка, и я открывал бесконечные вариации пейзажа, исследуя их во всех направлениях, часто возвращаясь из этих экскурсий в поздний час. Как раз во время одной такой прогулки случилось первое из тех странных происшествий, малопонятная природа которых делала их столь сложными для описания. Я проходил мимо церкви как раз в тот момент, когда последние лучи дневного света перекрывали ночные тени, и думал о том, что за чудесную картину представляло собой старое здание, очерченное на фоне серебра и туши поздних сумерек, когда вдруг остановился на месте с коротким вздохом удивления. Вдоль островерхой крыши церкви медленно кралась химерная, гротескная фигура, взбиравшаяся выше с помощью рук и пяток к острому углу, образованному коньком крыши. Чёрный силуэт этой формы странно напоминал человеческую фигуру, и ко мне тут же пришла мысль о ночном взломщике.

– Эй! – окрикнул я его бесцеремонно. – Ты чего это там забыл? Какое злодейство замыслил, а?

Ответа не последовало. Некто или нечто, кем бы оно ни было, повернуло свою голову, и я почувствовал, как оно внимательно разглядывает меня. Затем, к моему вящему ужасу, оно поднялось на паре худых ног, вытянуло длинные, неказистые ручищи, и в буквальном смысле нырнуло с карниза. Я успел увидеть чёрную тень, балансирующую как бы в полёте, тощую резкость её ребёр, и затем она исчезла. До моих ушей не донеслось никакого звука упавшего тела, хотя я был весь обращён в слух в тот момент и не мог бы упустить этого. Как мне тогда подумалось, я настолько испугал того несчастного налётчика, что в безумной попытке ускользнуть он поплатился собственной жизнью.

Я тут же бросился к воротам церковного двора, рывком отворил их и в спешке произвёл скрупулёзный осмотр. Однако я не нашёл ни искалеченного тела, ни вообще какого-либо намёка на то, что кто-либо, только что упавший на окружающий гравий, был здесь. Я решил, наконец, вернуться в деревню и, затарившись фонарями и заручившись поддержкой местных, произвести исчерпывающий обыск церковного двора.

Быстрым шагом идя вдоль шоссе, с мыслью о спасении несчастного, полыхающей в мозгу, я поначалу не придал какого-то особенного значения шуму позади меня, который я мог сравнить только с мягкой рысцой. Поступь позади была столь легка, практически бесшумна, что едва ли была различима за эхом моих собственных шагов, но вскоре я заметил, что она приковывает всё моё внимание самым примечательным образом. Сперва я подумал, что это, должно быть, какое-то животное, вырвавшееся на свободу, так как в Эбберсвейле и за рогатым скотом, и вообще за любыми видами зверья присмотр оставлял желать лучшего, даже по ночам. Раздражённый, не зная отчего, я остановился, дабы удостовериться в точной природе звуков, и стоило мне это сделать, как они тут же прекратились.

С возгласом нетерпения я продолжил свой путь, и тут же отметил про себя, что звук рысцы возобновился. И вновь я замер, и вновь нечто, что следовало за моими шагами, точно так же замерло. Я возобновил движение, сделав ещё пару шагов, и как только я это сделал, рык, подобный леопарду, раздался из темноты, а за ним – смех, столь чудовищный, что после мгновения ступора я, не побоюсь признаться в этом, крутанулся вокруг своей оси и бросился в дикое и нерассудочное бегство.

Я улепётывал вниз по тёмному шоссе сломя голову, в холодном поту нёсся я галопом по этому тенистому тракту, а человек во мне уступил место ужаленному страхом животному, что живёт в глубине всех нас.

В конце концов, к огромному облегчению моих взрывающихся лёгких и гудящих ног, я увидел свой коттедж. Перепрыгнув через изгородь, я громогласно застучал в дверь, и стоило ей распахнуться, оказавшись незапертой, я рухнул вповалку в маленький холл. Вновь поднявшись на ноги, я грохнул дверью об косяк и, войдя в маленькую гостиную, упал в кресло. Моя сестра была, по всей видимости, на кухне, помогая неопытной горничной готовить нашу вечерную еду, и, возрадовавшись, что она не идёт задавать мне вопросы, я облокотился на спинку кресла и начал медленно приходить в себя после эффектов моей бешеной скачки.

Однако моё состояние сравнительного умиротворения было самым грубым образом нарушено. Я едва ли просидел в спокойствии пару минут, когда скребёж и какая-то возня под окном за моей спиной заставили меня вскочить на ноги. Мой кураж, ну или по крайней мере большая часть его, ныне вернулся ко мне, и в сердцах кляня себя за недавнее поведение, я схватил тяжёлую трость из бирманского бамбука, усиленную свинцом, которую я ещё не успел пристроить в холле, и подошёл к окну. Царапанье и возня продолжались, и твёрдой рукой я откинул ставни и выглянул наружу.

К чести моей будет сказано, что моя отвага не оставила меня тогда при виде отвратительного существа, которое встретило мой взгляд. Вытянутая, сатироподобная морда, демоническая в своей безобразности, плотоядно глядела с бесовской неприязнью прямо мне в глаза, белые глазные яблоки, окружавшие яростные зрачки, угрожающе вертелись на худощавой чёрной физиономии, из верхней части которой вырастали маленькие рожки-полумесяцы. Рыльник заканчивался острым, лишённым растительности подбородком, а пасть над ним ощерилась сверкающими клыками. Две гротескные лапищи ощетинились когтями, яростно царапавшими стекло окна в попытках найти вход.

Пока я стоял, глядя в безумные глаза этой демонической формы, она выказала знаки живейшего рвения добраться до меня. Содрогаясь от возбуждения, тварь бросалась на толстое оконное стекло, прыгая туда-сюда подобно гончей, разгорячённой погоней, а её красный язык болтался из стороны в сторону в слюнявой пасти. Тогда сумасшедшая ярость охватила меня. Если зверь во мне вызвал до этого нечеловеческий страх, то теперь он же разжёг уголья гнева столь же животноподобного, и я с дикой силой ударил тростью ужасную тварь по другую сторону окна. Оконная панель задрожала от громкого дребезга, но пока я замахивался своей тростью, чтобы нанести новый удар, призрачная форма, с которой я схватился, стала таять и постепенно улетучилась в воздухе.

Звон разбитого стекла естественным образом встревожил мою сестру, которая вбежала в комнату в сильном испуге, спрашивая, что же произошло.

– Э… собака… бешеная собака набросилась на меня, – ответил я неуклюже, мои губы произнесли первую пришедшую на ум отговорку.

– Но никакая собака не смогла бы разбить окно, – воскликнула она, с удивлением глядя на меня.

– Зверь бросался на стекло, и я был столь взбешён… – начал я более детальное оправдание.

– Что ты вышел из себя и, решив разобраться с ним, разбил окно? – ответила она, в своей наиболее язвительной манере. – Как это по-ребячьи… и как по-мужски!

Если я вышел из себя или, вернее, временно слетел с катушек в припадке ненависти, то сейчас уже пришёл обратно и придержал язык. Мы залатали кое-как окно, и утром я прогулялся к деревенскому стекольщику вниз по дороге и заказал ему замену оконной панели. Тогда же ко мне пришла мысль убить за раз двух зайцев, и я намеренно перевёл разговор в сторону церкви. Стекольщик тут же стал шумно обсуждать её окна, медную утварь и скульптуру, но когда я вскользь спросил его о каких-либо легендах или историях, связанных с ней, он вдруг странно замкнулся.

– Были истории, сэр, как не быть, – отважился он наконец сказать, – но не имею никакого понятия, о чём бишь они там. Похоже на то, что они очень глупые, сродни всем старинным байкам.

Рассудительные вопросы в других частях деревушки не открыли мне ничего нового. Я обнаружил, что люди готовы охотно говорить про свою церковь, готовы даже расхваливать её на все лады, но вот когда возникал вопрос о легендах, относящихся к ней, то они тут же упрямо отказывались что-либо обсуждать. Само собой, это лишь раззадорило моё любопытство, и предчувствуя, что нахожусь на грани открытия, я решил обратиться за подробностями к викарию, с кем уже имел честь быть поверхностно знакомым.

Преподобный Эдвард Норт был примерно такой же сонной мухой как и его прихожане, и столь же несловооохотлив. Он выслушал мои вопросы с унылой, незаинтересованной миной, кивая раз за разом – я думаю, для того лишь, чтобы убедить меня, что он не спит.

– Полагаю, была там какая-то глуповатая легенда, – сказал он наконец, преодолев себя, – но что конкретно в ней было, я вам точно никак не смогу сказать, сэр.

– Но ведь и в округе никто не знает, – заартачился я. – Несомненно, это большая потеря для фолклора?

– Вы не сможете заполучить её у здешнего народа никоим образом, – прорычал он в манере, которая заставила меня подозревать его в том, что он гордится неразговорчивостью своих прихожан. – Поверьте мне, мистер Фрэйн, будет лучше для вашего же блага, если вы не станете продолжать своё расследование. Что же по делу, – тут он перешёл на напыщенно важный тон, будто бы придавая себе тяжеловесной убедительности, – люди вообще считают очень несчастливым намекать на подобное.

Если до этого мой интерес был разогрет, теперь же он находился в состоянии кипения.

– Но вы-то – вы же не разделяете этого суеверия? – спросил я. – Конечно, вы можете подкинуть мне какие-то зацепки, помочь мне встать на тропу фактов?

– Я?! – вскричал он, порядком ошеломлённый. – Нет, нет, мистер Фрэйн, я же говорю вам, что совершенно несведущ…

– Мистер Норт, – сказал я ему тогда, — что за существо лазает по крыше вашей церкви по ночам и преследует людей в темноте?

Он побледнел и рухнул назад в кресло. Затем он выпрямился обратно и принялся бушевать.

– Я понятия не имею, о чём это вы, сэр! – рявкнул он, вскакивая с кресла в великом гневе. – Я полностью отрицаю все ваши глупые намёки! Абсурднейшее суеверие! Нелепейший вздор!

– Будь по-вашему, – ответил я сердечно, – но вы же сами знаете, что видели это собственными глазами?

– Я – видел такое?! – он аж задохнулся вне себя. – Бред, сударь, полнейшая чушь!.. И даже если бы и видел, то позвольте, сэр, как образованного человека, моя честь обязывает меня не распространяться об этом.

Скорее заинтригованный и ни капли ни выведенный из равновесия, я пересёк деревенские лужайки по направлению к тому месту, где стояла серая церковь в стороне от скопления краснокирпичных домов. Я хотел, по крайней мере, произвести те исследования её убранства, которые считал нужными, а уж потом подискутировать с самим собой на тему, каков будет мой дальнейший план действий. С этим намерением я прошёлся вокруг всего сооружения, дабы понять по мере возможности, каким образом отвратительный монстр, с которым я намедни столкнулся, был связан со зданием. Едва ли я успел завершить свой круговой осмотр, когда моё внимание было внезапно приковано к одной точке под крышей – так как не далее, чем в десяти футах надо мной, находилось чудовищное наваждение предыдущей ночи.

Я невольно отшатнулся назад, но затем облегчённо вздохнул, уяснив, что то, к чему с такой тревогой был ныне пригвождён мой взгляд, было не более чем вырезанной из камня скульптурой. У меня, тем не менее, не было сомнений, что это была автотипия моего монстра, ибо схожесть была поистине впечатляющей. Тут было то же самое демоническое лицо с надетым на него тем же злобным коварством, какое сплелось на нём, когда в прошлую ночь оно угрожающе глазело на меня; тут были те же сатирообразные черты и заострённый подбородок – только что недоставало наличия жизни, чтобы сделать эту схожесть совершенной.

Долго простоял я так, впитывая каждую деталь отвратительной каменной поделки. Она находилась непосредственно над стеной церкви, ровно в том месте, где стена сходилась с крышей. Там были и другие горгульи, некоторые с человеческими атрибутами, другие со звериными, но было очевидно, что вырезаны они были другими, менее способными руками. Та же, которая интересовала меня, была не просто головой с плечами, торчащими из каменного блока, но полностью оформлена в фигуру с тонкими, получеловеческими ногами, заканчивающимися копытцами, с выпирающими рёбрами и маленькими, серповидными рожками. В каждом своём элементе это был своеобразный образец совершенства для средневекового демона.

Возвращаясь домой, я ощущал в себе исключительную решимость докопаться до истины касательно тайны эбберсвейльской церкви. Но, поразмыслив, я пришёл к выводу, что для одного человека это будет довольно мрачное и опасное предприятие, и тогда я решил заручиться поддержкой моего близкого друга, Мартина Рэдклиффа, хорошо известного антрополога. За письмом, описывающим мою дилемму, последовала ответная телеграмма, сообщающая, что мой друг приедет ко мне на следующий день.

В надлежащее время его прибытия на станцию и в течение долгой прогулки я описывал ему все подробности моих злоключений. Я мог бы несколько раз подумать, прежде чем доверить их кому-либо ещё, но Рэдклифф был тем человеком, который встречался со странными явлениями во многих частях мира, потому он отнёсся к моему опыту без какого-либо скепсиса и рассказал о некоторых примечательных случаях схожей природы, дополнивших мою историю. Итак, между нами было решено устроить наблюдение за церковью сразу после наступления ночи.

Для данной цели мы начали наше бдение в тени церковных стен в ту же ночь, последовавшую за приездом моего друга, но хотя мы наблюдали как минимум четыре часа, ничего необычного не происходило. Мы заняли позицию чуть ли не прямо под горгульей, что так сильно напоминала встреченного мною ужасного призрака, но на следующую ночь я подумал, что нам следует спрятаться в кустарнике напротив церкви. Мы обули галоши, чтобы быть увереннными в абсолютной бесшумности наших движений, осторожно перелезли через изгородь и присели на корточки среди густых кустов, как только последние серебряные струйки дневного света потонули в тяжёлых ночных тенях.

В этот раз наше бдение было вознаграждено с поразительной внезапностью: через минуту или две после того, как мы спрятались в кустарнике и уже настроились на долгое ожидание, произошло нечто пугающее. Я с самого начала зацепился взглядом за горгулью, сидящую над нами. Сперва я не мог поверить доказательствам своих органов зрения, но мне показалось, что по камню прошла будто бы дрожь. Я слегка толкнул локтём Рэдклиффа, который, пихнув меня в ответ, сигнализировал, что тоже заметил это. Медленно, очень постепенно, в изваяние стала просачиваться жизнь, анимируя жёсткие конечности и расслабляя их напряжённые контуры, пока, наконец, существо не подняло свою рогатую голову, будто очнувшись ото сна, и не посмотрело вокруг, как делает хищный зверь после пробуждения. Затем, совершив проворный скачок, оно запрыгнуло на крышу церкви и двинулось вдоль её хребта; добравшись до контрфорса, медленно сползло вниз по нему и приземлилось на землю. Затем оно, передвигаясь на руках и ногах, завернуло за угол церкви и исчезло из виду, а мы с предельной осторожностью пошли за ним вслед, напряжением всех сил стараясь не издать ни малейшего звука, могущего привлечь внимание этого существа.

Когда мы обогнули церковную башню, то смогли различить смутную форму примерно в тридцати ярдах впереди нас, медлительно ковыляющую вдоль шоссе, припадая носом к земле, как ищущая след собака. Каждую минуту существо останавливалось и оглядывалось кругом, и едва это происходило, мы замирали и прятались в придорожных тенях, затаив дыхание. Я чувствовал себя достаточно спокойно, но не без ощущения весьма серьёзной опасности, грозящей нам, но что до Рэдклиффа, видевшего это в первый раз, опыт был, как он позже признался, немного нервирующим.

Внезапно запнувшись, существо подняло свою голову и, издав низкий, короткий рык, перебралось через изгородь и продолжило двигаться через поле справа от нас. Соблюдая предосторожность, мы последовали за ним. Сейчас у нас не было никакого укрытия, и было жизненно важно сохранять незаметность. Припав всем телом к земле, мы крались за нашим зверем, пресмыкаясь и извиваясь через влажную траву, подобно индийским охотникам. Не раз и не два демоническое существо впереди нас должно было заподозрить, что его преследуют, так как оно замирало на месте, как вкопанное и стояло, втягивая ночной воздух в позе, красноречиво свидетельствующей о том, что оно не доверяет своему окружению. Один раз оно полностью развернулось всем корпусом вокруг оси, после чего вновь приняло исходное положение и затрусило дальше, как сделали и мы, дав существу несколько большую фору.

Постепенно мы догнали его и увидели, как зверь ковыляет по направлению к большому деревянному строению на задворках фермы. К этому времени мы были уже близко от него, и к нашему изрядному удивлению мы узрели, как тварь, материальная и живая, как нам казалось, прошла сквозь деревянную стену постройки. Мы бесшумно побежали к хибаре, которая, по характерному исходящему от неё аромату, оказалась коровником, и, припав к зазорам между стенными досками, стали искать внутри признаки монстра. Когда наши глаза привыкли к мраку помещения, мы стали очевидцами достаточно отталкивающего зрелища. Ходячий ужас схватил молодого бычка и его чёрные, вытянутые губы присосались к шее бедного животного. Отвратительный сосущий звук доносился до наших ушей.

Неожиданно мой компаньон издал непроизвольный возглас омерзения. Демоническая креатура мгновенно оставила свою жертву и, хотя мы были отделены от неё толстыми сосновыми досками, она, по-видимому, увидела нас, так как бестия развернулась прямо в нашу сторону, обнажив свои ужасные когти и издавая низкий, похожий на леопарда рык. Припав к земле, она вдруг прыгнула на нас с яростным воплем, прямо сквозь стену.

Мы отпрянули назад и в стороны, так что эта громадная, чёрная образина пролетела между нами. Самым мерзким образом взвыв, она обернулась, восстановив равновесие, и кинулась на меня в порыве вольчей ярости. Я был вооружён только лишь тяжёлой тростью, той самой, которой тогда разбил стекло в попытке ударить тварь, и как только я хлестнул ею по длинному, искривлённому телу, существо издало жалобный вой. Я ещё раз приложил его крепким бамбуком, и существо метнулось назад. Тут же Рэдклифф, схвативший здоровенный колун, прислонённый к стене коровника, произвёл могучий удар по твари, и я увидел, как лезвие топора раскололо ей голову. Издав серию воплей, тварь развернулась и умчалась в темноту.

Когда её не стало, к нам вернулось прежнее отвращение, и мы заспешили домой.

У нас обоих была беспокойная ночь, и около восьми следующего утра Рэдклифф зашёл ко мне в комнату.

– Давай прогуляемся немного, – сказал он устало. – Я за всю ночь ни минуты не поспал. Кроме того… я хотел бы поглядеть… на кое-что в церкви.

Я выпрыгнул из постели, и через десять минут мы были у церковных ворот. Затем мы обогнули здание по направлению к тому углу, откуда появилась горгулья.

– Она там! – пробормотал Рэдклифф. – Небеса, но как похожа!

– Да, – ответил я, – она, несомненно, там, но… но взгляни на её голову. На ней только один рог!

И в самом деле, виднелся лишь один полукруглый рог, украшавший грубую голову горгульи, а именно правый.

Глаза Рэдклиффа были направлены на землю. Я проследил за его взглядом. Там на гравии, прямо под горгулией, валялся недостающий рог с отколовшейся частью головы.

Мы уставились друг на друга.

– Это ведь был мой удар, Фрэйн. – пробормотал Рэдклифф.

– Тогда, сэр, я должен узнать ваше имя и адрес, чтобы сообщить об акте вандализма в полицию, – сказал голос.

Повернувшись, мы увидали преподобного Эдварда Норта. Он аж весь побелел от эмоций, и его тело сотрясала нервная дрожь.

– Я едва ли думаю, что вы сообщите об этом деле в полицию, мистер Норт, – ответил я очень вежливо. – На самом деле, я уверен в обратном.

– Но я сообщу, сэр! – взорвался викарий. – Я сделаю это без малейшей задержки.

– Тогда вперёд, сэр, – ответил ему я, – и вы увидите, что последует за этим. Удар, результаты которого вы наблюдаете, не был нанесён в пределах церкви. Вы что же, полагаете, что мой друг забрался на крышу чтобы совершить его?

– Я… я ничего не полагаю! – взревел он. – Вы не сможете подтвердить свои абсурдные россказни перед представителями власти. Вы просто пара вандалов.

– А вы, сэр, – прогремел тогда я, полностью утратив контроль над эмоциями, – попросту трус, который, боясь учинить скандал в связи с вашей должностью, готовы терпеть присутствие внутри вашей церкви отвратительного и богомерзкого кощунства, к тому же представляющего активную опасность для всего вашего прихода.

Он крутанулся на каблуках и заспешил прочь. Можно не добавлять, что он не проинформировал полицию.

Вернувшись в город, Рэдклифф произвёл весьма трудоёмкий поиск материалов, относящихся к Эбберсвейлу и, в конце концов, в хрониках диоцеза, к которому принадлежал приход, он ивзлёк легенду на свет божий. В ней упоминался некий епископ Бречет, прелат и сластолюбец, который, нежно лелея свой приход, возжелал иметь внутри него одну из богатейших архитектурных жемчужин в Англии. Отчаявшись на успех церкви Эбберсвейла, которую он сам же и спроектировал, он в итоге продал свою душу Лукавому в обмен на осуществление своих желаний. Сатана пришёл к нему на зов и помогал ему в делах его, но когда епископ Бречет раскаялся в содеянном, было уже слишком поздно, и с помощью искусства магии он заточил Вапулу, демона-фамильяра, коего прелату выделил в пользование его ужасный хозяин, в горгулью, которую он сам вырезал из камня, чтобы наглядно изобразить беса. Но всё это было тщётно, так как лишь при свете дня епископ мог удерживать своего падшего слугу в камне. Хроника умалчивала о дальнейшей судьбе Бречета – возможно, что и к лучшему.

Мы покинули округ вскоре после этого, и, соотносясь с моими самыми светлыми надеждами, манифестации полностью прекратились и мрачный, рогатый обитатель церковной крыши больше не оживал на закате. Достаточно странным фактом выглядит то, что, как намного позже мне удалось выяснить, моя бамбуковая трость, которую я прихватил с собой в ту ночь, когда мы с Рэдклиффом схватились с демоном, когда-то принадлежала бирманскому чародею. Данное обстоятельство, возможно, объясняет нежелание существа атаковать меня, когда мы встретили его позади фермы в ту незабываемую ночь ужаса в старом Эбберсвейле.

The End

=======================

ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА

–––––––––––––––––––––––––––––-

«Шестидесятый Дух — Вапула, или Напула. Он великий герцог, могущественный и сильный; появляется он в форме льва с крыльями грифона. Его канцелярия состоит в том, чтобы обучать людей во всех ремеслах и профессиях, а также в философии и других науках. Он управляет 36 легионами духов, и вот его Печать, сделай её и носи как указано выше.»

“Гоэтия царя Соломона”