Никакой экзотики, почти никаких сложных имен — только роли:

Женщина.

Пропавший муж.

Брат.

И конечно рассказчик — частный детектив, ведущий розыск, как в любом нуаре.

Дёрганый, угловатый как картина Пикассо, сюжет; клиповый монтаж:

Небо, похожее на погасший телеэкран.

Асфальт, город («.. — замкнутая бесконечность. Лабиринт, в котором ни за что не заблудишься.»)

Парнишка на роликах, столкновения с которым еле удалось избежать...

Детали сыплются как из рога изобилия, ведь с чем-чем, а с извлечением информации у рассказчика всё в порядке: за сбор данных — только высшие оценки! («Факт, он вроде моллюска. Чем больше вертишь его в руках, тем плотнее сжимает он створки.»)

Вместо действия, разговоров — медитация, обилие деталей:

Взгляд.

Ярко накрашенные губы.

Струйка сигаретного дыма медленно уплывает ввысь и растворяется в воздухе...

Телефонный номер.

Спички.

Стена — ...человеческого отчуждения, стенки лабиринта, из которого не удаётся выбраться.

Под видом детектива — хороший социальный роман:

«Левое» такси.

Съёмки ню, проституция.

(«Даже тигру не сравниться с голодной одичавшей собакой.»)

Интеллектуальный психологический триллер, философский квест, закрученный так, что читается как фантастический роман — странно и необычно, с элементами фантасмагории в финале (реализм! -вызвано физическим состоянием героя) — исчезают и проявляются люди, мешаются времена... А о чем можно написать, вспоминая завтрашний день, в чём смысл подобных воспоминаний?..

Иена.

Костяшка маджонга.

Красный иероглиф «фонаря», вечный поиск человека...

(«Тот, кто ищет пропавшего без вести, сам пропал без вести. Заколдованный круг какой-то.»)

Просто как дважды два — одноактная антитоталитарная пьеса о взаимоотношении людей и власти.

Прозрачно. Доходчиво. Компактно, с минимумом декораций. Прочитал — и будто побывал на спектакле. Хотя обстоятельства происходящего у Мрожека по меньшей мере странные, написано превосходно: плотно, прозорливо, интересно.

На сцене два стула, две двери, из которых вылетают два господина с дипломатами и одновременно, на манер Добчинского и Бобчинского, начинают возмущаться странными и неслыханными событиями: во всём виноват то ли гигантский лобзик, то ли перегородивший дорогу слон.

Появляется также гигантская Рука, символизирующая власть, которая без лишних слов начинает предъявлять свои требования — жестами приказывает сдать ботинки, ремень... и так далее.

Написано хорошо, актуально и поныне. Логика, несмотря на внешний абсурд ситуации присутствует — разделяй и властвуй; с побеждёнными можно творить что угодно.

(перевод всё из того же сборника «Тестариум»)

Перед чтением пьесы взглянул на классификатор FantLab'а: Авантюрно-плутовское. Эротическое. --- Сюжетные ходы: Квест. Сверхъестественные способности, супергерои. Становление/взросление героя. Вторжение «Чужих» --- Возраст читателя: Подростковая литература. Для взрослых

При всём том -- Реализм... Впечатляет :-)

В воображении тут же нарисовалась картина вторжения в турецкий гарем (о проникновении европейских трансвеститов не хотелось и думать: банально и пресно). Кругом пальба, визги и крики, лужи крови и кровавые пятна на стенах сераля, ошмётки тел, из ощеренных инопланетных пастей каплет слюна... Противостоит Чужим, конечно же, одалиска Эллен Рипли — сжимая ятаган твёрдой рукой, она крушит алиенов направо и налево, пока не остаётся наедине с главным монстром...

Забавный роман — немного наивный, но с фантазией, искоркой и душой. Лёгкий, увлекательный, ироничный образец бульварной фантастики, которой могли бы зачитываться наши бабушки и дедушки, будь этот роман переведен в своё время. Текст по большей части всевозрастной, но пара страниц могут покоробить отдельных взрослых (дети, подозреваю, не найдут эти описания сколько либо шокирующими: в страшилках и не такое случается).

Толчок для сюжета очевиден: роман Уэллса уже знаменит, но вот рассказ сэра Конан Дойла со схожей идеей — ещё не написан. О чём же роман? О небесной угрозе, сарванах-ужасах высот, всеобщей истерии (напрашивается современная аналогия) вокруг летающих тарелочек и маленьких зелёных человечков, не только похищающих людей, но и тянущих все, что под руки попадётся... Нам казалось, что мы живем на вершине — но тут с чердака постучали — примерно так можно описать завязку, перефразировав известный анекдот.

Многоэтажный, многоярусный мир... А так оно, между прочим, и есть: для птиц и философов — Земля только дно неба. С точки зрения верующих на небесах обитают также и ангелы. Мы живем на дне воздушного океана, нам известна только часть земных и морских обитателей, возможно, кто-то ещё неведомый обитает на дне подводных озёр или морей (большей плотности) — ведь даже ил для кого-то всё та же среда обитания. Да и вообще прошло не так уж много времени с тех пор, когда Земля перестала быть плоской, когда человек поднялся в воздух и спустился в морские глубины.

Поначалу кажется, что интрига раскрыта преждевременно, но положение спасают нелинейность и гальский юмор, да и ответы на все вопросы мы получим далеко не сразу: прочитаем заодно и пародию на Ж. Верна, станем свидетелями комической демонстрации дедуктивного метода, с последующим его разоблачением (это будет почище вашего Шейлока Херса!).

Перевод нормальный, хотя имеются некоторые шероховатости (вызвано это, подозреваю, не столько малым числом сотрудников, сколько увлекательностью текста: проверяющие не на шутку увлекались сюжетом).

Вот часть того, что бросилось в глаза:

. несогласованность: «избавившись от плаща, ... которыми придавали ему вид морского волка...»

.. магнетизм — возможно, не анимальный? или анималистический? — а животный

... бежать «в гимназию» — подозреваю, имелось в виду всё же не учебное заведение, а гимнастический зал

.... немного озадачила фраза насчёт биноклей: «прилипли к щекам» — точно не выше?

..... машина неслась со скоростью «опустошительной ракеты» — не уверен, насколько опустошительными можно охарактеризовать ракеты для фейерверка. смертоносные ракеты-снаряды появились чуть позже (впрочем, уже был Циолковский)

...... пока-пока! — также отдаёт анахронизмом. использовалось ли это выражение в начале XX века?

Но, повторюсь, эти досадные мелочи свидетельствуют скорее об увлекательности «Синей угрозы».

PS/ Из новелл выделю «Человека, истязавшего Бога» и «Лапидария» — мрачно, изысканно, для взрослого читателя.

Впечатления неоднозначные.

Хороший качественный перевод И. Бернштейн, прекрасный язык, обилие красочных и завораживающих деталей, увлекательная поначалу робинзонада, которая скатывается к финалу в морализаторский очерк о «каннибальских» островах. Наряду с этим и разочарование, вызванное умолчанием и не полной откровенностью автора: истинные причины, побудившие моряка к бегству с корабля, остаются за рамками повествования — дедовщина и суровые телесные наказания, а вовсе не жажда приключений, как это может показаться (допускаю, впрочем, что часть текста была выкинута при публикации или переводе). Хотя «Билли Бадд, форс-марсовый матрос», включенный в то же издание, несколько сгладил впечатление.

Не лучшая вещь Германа Мелвилла — скорее красочная картинка или этнографический очерк, чем жизнь.

По перечитывании уже не впечатляет, но постепенно приходишь к выводу, что первая прочитанная новелла Эверса и посегодня остаётся самой эффектной — практически, это «визитная карточка» Эверса: без жестокостей и натуралистических подробностей, встречающихся в других вещах, без пыток и многословия — всё просто и атмосферно, красиво, компактно, даже аллегорично — представляя образ femme fatale, пожирающей своего обожателя.

Завязка интригует: несколько постояльцев подряд кончают жизнь самоубийством — одним способом, в одном и том же номере, в один час, в один и тот же день недели. Некий бедный студент заключил договор, что проживёт в этом номере роковой час (пятница, 6 часов вечера) и запишет свои наблюдения в дневнике — содержание которого и представляет собой львиную долю повествования. Подозреваемый появляется почти сразу — это Кларимонда («Понятия не имею, как звучит ее настоящее имя, но чувствую, что называть ее должен именно так.»), которая живёт в доме напротив и прядёт пряжу (почему-то вспоминается Клото — одна из мойр судьбы, ведающая настоящим)...

Конец предсказуем, но красив и логичен. Судите сами.

(людской зверинец в (N) письмах и откровениях)

...если с точки зрения одних наш мир — театр, то с точки зрения других — зверинец. И дело даже не в том, что человек человеку lupus, или какая другая сообразная зверина — тигр, шакал или обезьяна, например — к последнему склонялся, в частности, писатель Алексей Ремизов, ещё в Берлине помышлявший о создании французского le nouveau roman'а без героев и без сюжета — задолго до появления последнего, и помимо того, основавший Обезволпал — вольную обезьянью палату — в которой помимо Шкловского состояли и другие деятели Серебряного века. Оба взгляда имеют право на существование и не противоречат друг другу...

Поскольку в новое время немыслимо писать по-старому, ZOO -«Зверинец» Шкловского написан по-новому, хотя и в близкой влас-дорошевической манере — плотно, экспрессивно, афористично, хлёсткими короткими фразами и маленькими нетерпеливыми абзацами. Формально это эпистолярий, переписка с равнодушной женщиной, у которой нет ни времени, ни желания на подобные романы — а на деле — отчасти описание жизни русского Берлина (Хлебников, Пастернак, Ремизов, Андрей Белый, Марк Шагал), отчасти литературный эксперимент, отчасти заявление на возвращение в СССР — вещь безусловно яркая, оригинальная и незаурядная. По признанию автора, «Zoo» — это попытка уйти из рамок обыкновенного романа. Письма частично подлинные, частично сочинённые, и потому книга — скорее fiction, вымыслел.

Если вы ищете чего-нибудь простого и эффектного, выделяющегося на сером безрадостном фоне, «Зверинец» стоит попробовать — это короткая, но оригинальная вещь, читается влёт и создаёт ощущение весеннего солнышка.

Словно вернулся в пору детства, когда читалось взапой и не хотелось засыпать, пока не окажется перевернутой последняя страница.

Интрига, движитель сюжета — поиски настоящего отца (в медальоне, открывшем семейную тайну, сообщалось, что в том поможет человек с крестообразным шрамом на лбу). Когда приёмный отец Карла и потенциальный тесть — городской палач — были найдены убитыми, а невеста скрылась, оставив на прощанье: «Я обвенчалась», Карлу не оставалось ничего иного, как самому пуститься в дорогу... Поначалу подозревается что-то мрачное и готическое — чернокнижные увлечения «отца»-аптекаря, палач и его дочь, кровавые следы женских ног, ведущие с места преступления... Но не таков Серебряный век — история лишена натуралистических подробностей — напротив, искрится беспечностью и весельем, и сгодится для всех возрастов. Читатели постарше найдут прекрасный литературный язык, прочитают ироничное и увлекательное повествование с красивостями и изысканностями галантных веков, в котором практически нет «воды», которое и посейчас читается с немалым интересом; читатели помладше прочитают авантюрную историю о путешествии молодого верзилы в страну московитов, в ходе которого Карл повращается в кругах комедиантов, герцогов и маркиз, поучаствует в сраженьях, посетит гарем и повстречает на своём пути как известных исторических лиц, так и самого барона Мюнхгаузена (точнее, его жизненного прототипа).

«Карл Вебер» — историческая фантазия на грани пародии и фарса, а потому не стоит ожидать больших философских глубин или точного следования историческим фактам — вас ожидают анахронизмы, намеренные и непреднамеренные, авторские вольности и невероятные повороты сюжета (автор, впрочем, не сходит с позиций реализма почти до самого финала, когда ...не будем спойлерить — последняя фраза всё объяснит).

(настрой: лёгкость и беспечность, ирония, петровские времена)

PS. Исходная редакция — «Приключения Карла Вебера» — была напечатана в 1928 г., полный и окончательный вариант получил название «Карл Вебер» и опубликован только в 1990 г.

Старый конь борозды не портит. Новым романом Гибсон показал, что не разучился писать нф-боевики с жёсткой, постепенно усложняющейся интригой (бизнес войны + теория струн + альтернативная история + подключение к чужому телу-периферии) и технологиями на грани волшебства.

«Периферийные» можно охарактеризовать двумя словами: скорость и сленг. В романе две сюжетных линии, связи и картина происходящего прояснятся через несколько десятков страниц. Раскрывать секреты детектива дело неблагодарное, поэтому о тексте. Текст плотный, фразы короткие, перевод адекватный; много действия и мало рефлексий. Читается легко и быстро, хотя отдельных читателей может напрягать натурализм или обилие сленга и незнакомых слов (к этому скоро привыкнете).

Персонажи занимаются бета-тестированием новой игры, неудивительно, что задействовано много слов геймерского и компьютерного жаргона. Для динамики (экшн!) требовалось, чтобы диалоги были короткими и лаконичными, язык персонажей достаточно своеобразный и непохожий друг на друга (действие происходит в близком будущем, обитатели срезов разнесены примерно на 70 лет — представьте, как различались бы речь, технологии и мораль людей 1920-х и 1990-х, если даже современные тексты совсем недавно могли показаться полной белибердой: провайдеры, серверы, протоколы https, сайты точка ру, облака...). Высказываются претензии к отсутствию сносок. Но кое-какие всё же имеются, а комментировать всё подряд, наверное, и не стоит — это затормозит чтение и увеличит объём. Тем более, что многое интуитивно понятно или раскрывается по ходу действия. К примеру, упоминается шутка про мерседес («сухопутная яхта, выстроенная, чтобы возить русского олигарха по пустыне Гоби»), и когда в дальнейшем всплывает «гобиваген», уже понятно, что это такое. «Тилацин» — очевидно, что название животного. Если любопытно, можете погуглить и посмотреть, как выглядел вымерший в нашей реальности сумчатый волк. «Безбаши» — интуитивно угадывается безопасность. Вот с «луканутыми» я не угадал — не такой уж спец по Библии.

Подобная интеграция пояснений в текст — весьма удачное решение. Получилось компактно, и можно перечитать, зная уже, что скрывается за каждым словом.

На страницах романа много скрытой рекламы (смайлик ТМ), основная масса которой приходится на кофе: Милагро, Медельин, «Кофе Джонс», различные кофеварки и кофемашины, герои то и дело пьют кофе — колумбийский, итальянский, эспрессо, эспрессо, эспрессо... В то время, как наши патриоты рекламируют «харлеи», западные фантасты продвигают российские технологии — на страницах найдёте и мотоцикл «Урал», и «ЗИЛ» модели 2029 года.

Не оригинальный идейно, но эффектный ньюскульный боевик с тёмными лошадками, спецоперациями и кульбитами сюжета.

Стоит попробовать! Жанровый претендент на книгу года-2015. Лишь немного подкачал конец (хотя приверженность автора законам жанра простительна и объяснима).

(proto-weird, ретро)

Бывший школьный приятель К., выигравший у судьбы счастливый лотерейный билет и разбогатевший до такого неприличия, что оказался в состоянии устроить целое частное государство, предложил переселиться в свою страну. Хотя предложение и смахивало на розыгрыш, К. — художник, чудак и визионер — находился в стеснённых условиях и вынужден был принять предложение. Жизнь в этом благословенном Царстве грёз, расположенном в Тибете и населённом преимущественно арийцами и европейскими эмигрантами, хотя и напоминала существование немецкого городка XIX или XVIII века, подчинялась странным правилам и вскоре приобрела кафкианские очертания — встретиться с приятелем, чтобы получить ответы на накопившиеся вопросы, никак не удавалось. А после причудливого сна и вовсе приобрела черты поистине сюрные и фантастические, напоминающие скорее истории Майринка, с его чудиками и доппельгангерами, или полотна Босха и Брейгеля-старшего...

«Другая сторона» — местами интересное, даже «странное» и пророческое для своего времени произведение, но имеющее теперь скорее культурно-историческую ценность. Времена уходят, и с этим, увы, ничего не поделаешь.

Произведение не слишком насыщенное, но многослойное: Первый слой — отношения автора со своим отцом (фамилия Клауса Патера говорящая) — от безразличия до гнева и восхищения. Второй слой, социальный — революция или, если угодно, фашистский путч — что, естественно, ни к чему хорошему привести не может — страна грёз рушится, под обломками гибнут не только люди, решившие создать идеальное консервативное общество, но и мечты. Сон разума пробуждает чудовищ, попытка забыть о времени приводит к Армагеддону... Хотя нежизнеспособность этого общества очевидна с самого начала: наличие в семьях бюргеров в среднем 1 ребёнка недостаточно даже для простого воспроизводства населения. Третий слой, визуальный — сюрреализм. Графика минималистская, краски темнеют, идиллия сменяется хаосом и разрушением.

Прочие ассоциации: «Los Caprichos» Гойи, «Кубла хан» Кольриджа, «Гражданин Кейн».

* * *

«То, что поездка по железной дороге — это целая беда, знает каждый. Начиная с Будапешта уже стал заметен легкий азиатский колорит. За счет чего? В интересах этой книги я не хочу обижать Венгрию.»

«В последние дни выросло число патологических явлений. Встречаясь на улицах, люди грез часто впадали в странное состояние: они начинали совершать одинаковые непроизвольные движения, воздевая руки и делая бессмысленные жесты. Через пару минут это внезапно проходило, и люди вели себя как прежде.»

Мрачно и превосходно.

«Пусть льёт» — неспешный, меланхоличный, и очень стильный роман в духе европейского авторского кино (неудивительно, что Боулз сразу привлек внимание Бертолуччи — два сапога пара), пессимистический триллер в декорациях Гибралтарского пролива: на горизонте полоска европейской земли, перед глазами — вавилонское столпотворение, в котором не понять ни мыслей, ни чувств местных жителей; а в душе — разброд и шатание. Сразу рисуются узкие улочки, пустынные отели с отключенным электричеством, тёмные номера, освещённые только пламенем свечи, не позволяющим увидеть находящееся в глубине комнаты, всеобщий упадок, безысходность и неустроенность, урчание труб, звуки шагов за тонкой стеной, чьи-то стоны, скрипы...

Уровень эпатажности и динамичности — низкий; художественности — весьма высокий.

Хотя в романе и присутствует сюжет, порой достаточно напряжённый (популярный ныне ход «беглец с чужими деньгами», на заднем плане мышиная возня разведок), а также лёгкий налёт «клубнички» (двое американцев — подозревая, но без уверенности — делят между собой местную девушку, работающую в заведении мадам Папаконстанте), оцениваю книгу не как психологический триллер, но как прозу (а это уже другая весовая категория!). Хватает и интриги, и психологизма, и философских моментов (214-215, 259С., например). Импонирует, что в этой книге не «пережёвываются» мысли, а о происходящем порой можно судить только по реакции действующих лиц (мы знаем, что увидела героиня, но акцент ставится не на картине — мы наблюдаем её лицо и реакцию).

Это хороший взрослый роман, в котором заключён огромный мир, небо и бесконечность; прекрасный перевод — жизненный, завораживающий, гипнотический. По всей видимости, одна из лучших книг года. ...из тех редких книг, что хочется читать долго, неспешно, смакуя каждую деталь и рисуя в воображении картину происходящего; тех книг, которые берут не столько динамикой или острым сюжетом, сколько антуражем и ассоциациями, хорошим литературным языком и психологичностью, увлекают не столько красками, сколько оттенками и полутонами, тем, что не лежит на виду, но носится в воздухе — атмосферой упадка, предчувствием худшего, скорого неизбежного конца.

Читал почти одновременно ещё несколько хороших и разных вещей — о разгроме «Нового мира», «Последний поворот на Бруклин» и библейскую притчу Т. Манна. Кто на первом месте, догадаться нетрудно, а следом — «Пусть льёт».

(убедительно просим увести ваших детей от наших голубых экранов!)

...Кругом одна мерзость и грязь. Куда ни глянешь — гады и сволочи, даже дети не без греха. И хотя где-то ещё слышится песнь и долетает надрыв сакса, вырваться из этого круга невозможно. -- Тиу-йааа! — наяривает джаз, а немного в стороне толпа морячков оттягивает дешёвую щёлку,

(фу, как некультурно!)

где-то идёт забастовка, где-то война, до которой никому нет дела, жизнь пуста и бесцельна, и нет никакого просвета.

«Последний поворот» не столько роман, сколько вереница историй из жизни шлюх, геев и молодой шпаны — в обрамлении библейских цитат, завершаемая — за неимением древнегреческого хора, под речитатив кумушек на скамейке — мощной кодой тоски и отчаяния.

Секс в книге подчёркнуто скучен и не эстетичен: это не потягивание гламурных цыпочек, но трах потасканных девиц возле помойки. Не стоны желания, но кровь, пот и выбитые зубы, запах мочи и кала, вонь дешёвого пойла.

(спокойствие, только спокойствие!)

Язык романа беден, но писательский арсенал разнообразен — исповедь-монолог-признание или повествование могут прерваться потоком сознания, текст может пойти без разбивки на абзацы, с «плавающим» CapsLock'ом или с пропущенными знаками препинания. И даже обычное для издательства «Глагол» изобилие опечаток воспринимается как естественный элемент игры.

(пустяки, дело житейское!)

Перевод адекватный, лексикон соответствует персонажам с небогатым внутренним миром, и когда на этом фоне вдруг прорывается мощный аккорд — «мрачной полночью бессонной, беспредельно утомленный. в книги древние вникал я и, стремясь постичь их суть, над старинным странным томом задремал, и вдруг сквозь дрему...» — это производит впечатление и внушает надежду, что в этом мире не всё потеряно, если читают не палп, а такую поэзию.

Можете не открывать книгу, если не приемлете эКСПЕРИМЕНТЫ С ТЕКСТом, «чернуху», или же просто опасаетесь за девственность своей ориентации. Это не шлягер и не гламур, а реквием, насыщенный сексом и насилием — заупокойная по мечте — энергичный, нестерильный и провокационный роман.

(инструкция по чтению северо-западного двухтомника)

Первым делом рекомендуется потерять суперобложки и забыть про заявленные комедии (святости, женопочитания, и — особенно — внешнего вида и приличий) — они только путают и настраивают на неверный лад.

Если не удалось достать первый том, не расстраивайтесь: наиболее стильные и интересные вещи как раз во втором томе, а читать можно независимо друг от друга, хотя желательно ознакомиться и с «Юргеном» — вывернутым наизнанку мифом об Орфее и Эвридике — где начинает сказываться авторское своеобразие. Задействовав героя, не самого приятного во всех отношениях, можно приписать ему какие угодно мысли, даже еретические и далёкие от общепринятых норм и морали.

Никакой героики, юмора, никакого Великого Всепожирающего Зла и похождений гномиков или эльфов в компании подвыпивших гоблинов. Мифология! фольклор разных стран и народов! еретические устройства мироздания, наподобие гностицизма! литературная игра, близкая скорее к эпосу или к рыцарским романам, с их воспеванием Прекрасной Дамы и апологией героев и христианства, чем к сказкам или анекдотам! полёт не ограниченного ничем воображения! — пишем про прошлое, подразумевая на деле настоящее.

Сарказм и ирония несомненно присутствуют — неудивительно, ведь писал друг Марка Твена, человек схожих взглядов на жизнь и совсем не святоша. Условный фон — страна, напоминающая Францию времен крестовых походов, но на деле это не имеет значения: авторские приёмы могут напоминать шулёрство — действие может начинаться в пещере и продолжаться в преисподней или в расчудесной стране Кокаинь.

«Сказание о Мануэле» — неровный, в чём-то наивный и несовершенный, но вполне любопытный цикл дотолкиеновской фэнтези, предназначенный для взрослого читателя и весьма далёкий от того, что обычно понимается под словом fantasy.

Благодаря переводу С. Хренова, читается легко, иностранное происхождение почти не чувствуется (читая впервые, даже заподозрил отечественную мистификацию наподобие «Мэделайн Симонс» — отчасти из-за неизвестного тогда имени автора, отчасти из-за персонажа русского фольклора в качестве демиурга). Речь персонажей отличается некоторой витиеватостью, свойственной старинным романам; действия как такового почти нет, а вот назиданий и псевдофилософических рассуждений — навалом, поэтому для прочтения нужно выбирать соответственный настрой.

Литературная пара: лангедокский цикл Е. Хаецкой.

Не пей, казаче, горилочку, а то козлёнушком станешь! И не женихайся с чужими дивками без разбору, не то быть беде.

Но не послушался прадед, не сдержал зарока — и вот что из этого вышло.

Послал его как-то гетман к крымскому союзнику — хану Селим-Гирею — доставить тайную грамоту, да заплутали лыцари в чистом поле затемно. И вдруг видят — корчма на балке стоит, окна светятся. А там уж и банкет, музычка играет: видать, бисовы дети шабаш справляют — цимбалики да скрипочки наяривают, что просто каблуками гоп да гоп! хочется — и девки, одна другой краше, поют-кружат-веселятся, да и аромат медовушный такой стоит, что даже чрез окна пробирает от анафемской, да дух захватывает. А за окнами — хлопцы с панями голубятся, лясы точат, шумно, с шуточками препираются. Но одна из девиц — краса девка! — гордо кручинится в одиночестве, а тут — глядь! — уж и побратим отлучился, погреться, да разузнать чего-либо — ну как тут устоять!? И того не ведал казак, что не простое это место, а колдовское, с домовиной холодной, и что угодит он к ведьмам в лапы — к гавам хвостатым, холодным, с зелёными круглыми глазами — и вдобавок угодит в навозную кучу, потеряет грамоту, но и раскроет тайну заклятого казака, заключившего договор с ведьмой...

Может и вторично по отношению к Николаю Васильевичу, а высокая оценка вызвана «эффектом нового имени», от которого не ожидал ничего особенного, но написано и впрямь хорошо — ярко, сочно, изобретательно, с иронией и мягким добродушным юмором, узнаваемым малороссийским колоритом, очень живо и увлекательно. Читается и посейчас с немалым интересом. Ничего лишнего — характеры узнаваемы. любая деталь играет и представляется на своём месте.

В книге указано, что «Заклятый казак» — единственный опыт Мачтета в жанре «ужасного», но в его 12тт собрании сочинений имеется также ряд святочных историй — быть может, и среди них найдётся что-нибудь интересное? А в антологии «Русская готическая повесть ХIХ века» обращаю ваше внимание на повесть «Дар Сатаны» Андрея Зарина — эта история про привидения открывает ещё одно незаслуженно позабытое имя.

Требуете продолжения банкета? Перечитайте «Вечера на хуторе» и «Миргород».

Не лучший роман Жоржи Амаду — вымученный и бледноватый на фоне остального творчества. традиционно пряный и тяготеющий к мыльному сериалу, воспаряющий почти до поэзии :-) («Уста мира, влажные и ненасытные, приняли дубинку ливанского деспота, и безумие длилось весь оставшийся день.»), но при этом слишком простой и предсказуемый, почти без примеси магического реализма: зарождение провинциального городка — сначала стоянка, плантация какао, затем маленькая деревенька, деревушечка, деревня, заселённая казалось бы исключительно труженницами полового фронта да парочкой обладателей мощных причиндалов.

Перевод в целом приемлемый, встречаются опечатки, масса открытий в комментариях («метис негра и мулата» — я по наивности полагал, что для этого процесса требуется как минимум участие мулатки или негритянки, но комментаторам конечно виднее).

Кульминация хотя и вытекает из названия, представляется всё же надуманной, будто бы автору захотелось поскорей избавиться от выжатого материала — появились самоповторы, «вода» и развесистая «клюква» на малознакомом иностранном материале (к примеру, где Николай II-й и где Кремль?)

(Робинзон встречается с графом Монте-Кристо и Безумным Максом)

Что мы имеем в начале?

... Декан нью-йоркского университета — темнокожий робот модели 5 (один из последних людей, ещё умевших читать, окрестил его Робертом Споффортом) взбирается на самый верх Эмпайр Стейт Билдинга (лифт, конечно же, сломан), чтобы по давней своей традиции встретить восход солнца и заодно осмотреть окрестности — может прыгнуть? и с ускорением пролетев мимо окон, встретиться наконец с таким манящим асфальтом? — тогда, быть может, этот серебристый девятидюймовый шар, в котором заключена подредактированная версия сознания инженера Пэйсли, разлетится на мелкие кусочки... (сделать это, как всегда, не удаётся: запрограммированный на самосохранение робот останавливается в последний момент).

И ничего бы не изменилось, если бы вдруг не объявился человек, умеющий читать — он случайно наткнулся на видеозаписи уроков и овладел позабытыми навыками чтения, чистописания и арифметики. Декан Споффорт предложил ему заняться исследованием немых фильмов и вести аудиодневник.

Почему «Пересмешник», при чём здесь эта птица? Случайно прочитанная фраза «только пересмешник поёт на краю леса» что-то всколыхнула в сердце Пола Бентли, внушив странное, неведомое доселе чувство — настолько сильное, что на протяжении всей книги вспоминается снова и снова. «Only the mockingbird sings at the edge of woods» — какая-то странная непонятная печаль скрывается в этой фразе.

После знакомства с фильмами у героя открываются глаза: мир оказался совсем не таким, как представлялся ранее: кругом роботы, роботы, роботы — порой их даже не отличишь от людей — потерявших способность к общению и эмоциям, увлечённых наркотиками, развлекательными телешоу и быстрым сексом в перепихон-барах, то и дело кончающих жизнь самоубийством... Куда катится мир, который, как в «Шоу Трумана» вполне может оказаться иллюзией? Город Нью-Йорк — необитаемым «Бетонным островом» посреди серых асфальтовых джунглей, где под надзором робонянек остались, быть может, последние на Земле Адам и Ева, ещё способные к зачатию ребёнка (население Австралии и Европы, к слову, составляет уже ноль человек). Мир вырисовывается постепенно: сперва как будто привычное общество потребления, в котором «вкалывают роботы, счастлив человек», но постепенно идиллия тускнеет и оборачивается дистопией, где всё ломается, трещит, рушится.

...И что получим в финале? — «Помпу номер 6», конец человеческой цивилизации — или же проблеск надежды?

* * *

Не разделяю восторгов поклонников, сравнивающих «Пересмешника» со «Цветами для Элджернона»: общее здесь разве что форма подачи — дневник (сначала в диктофон, а потом записи от руки), а также то, что простая нумерация — день 1й, 2й, 3й... сменяется к концу привычными датами (последняя запись — 3 июня 2467 г).

Можно найти нестыковки и придраться к деталям:

Начало романа интересней, с аллюзиями: например, новоявленная Ева не сдержала своих эмоций и разбила стекло террариума. Вытащив оттуда извивающегося питона, продемонстрировала замаскированную батарейку: питон, как и следовало ожидать, оказался робоимитацией. Затем сорвала пластиковый фрукт и протянула Адаму. -- Зачем? Ты же знаешь, что он ненастоящий? -- Захотелось.

(быть может, здесь можно было развить мотив «резервация для человечества» — роботы приходят в зоопарк полюбоваться на жалкие остатки человечества)

Реальных находок не густо, при чтении возникает deja vu, будто что-то уже встречалось — в книгах, фильмах.

По сути, «Пересмешник» — любовный роман, прикрывающийся фантастикой: в мрачном дистопичном мире, где царит упадок и разрушение, где вконец укуренное человечество марширует к кладбищу, а механические слуги разбирают следом ненужные более декорации, встретились два одиночества.

Несмотря на недочеты, нормальный развлекательный роман в духе робототехники Азимова, где поднимаются вполне актуальные темы: * мир после «Конца нефти» * оболванивание населения ТВ * потеря человеческого любопытства, падение интереса к чтению * замкнутость, отчуждение людей, размытие института семьи * наркомания, злоупотребление лекарствами, эпидемия самоубийств.

Действие динамичное: читается легко, три персонажа, два сюжетных поворота — и жаль, что роман угодил в межконвенциональную щель — между тем моментом, когда наши издатели предпочитали иметь дело с написанным до 1973 года, и примерно 1990-ми, когда стали закупать только свежие хиты и проверенные лонгселлеры.

Забавно: первая англоязычная книга, в которой встретились «kerosene lamps» и «samovar» — что это? наследие царской Аляски?

(Теги: не взрывом, а всхлипом; номинация на Небьюлу-1980, бальзам на душу технофобам, светлое антиутопическое будущее, братия, Детекторы, кошки, валиум, сахарин, обезьяний бекон, круговорот тостеров в природе, читатель как Мессия, проект искусственного солнца, что есть человек, зачем нужны эмоции? куда идём, куда катимся? quo vadis?)

(фантазия в стиле ретро)

Вам когда-нибудь снилось, что вы попали в детство и видите себя со стороны? А герою повести довелось пережить такое на деле. После заурядной простуды начались странности: то вместо сегодняшней газеты продадут выпуск от 1953-го, то вдруг герой увидит улицу, какой она была в 1950-х, или повстречает прохожих в не модных, но свежеизготовленных одеждах — потом все пропадало и представлялось обычными галлюцинациями. Такие случаи участились, и вот однажды он окончательно провалился в прошлое, вместе с «поляроидом» и справочниками по событиям 50-х. Первое время бродил по улицам стрельцом неприкаянным, якобы вернувшимся из Индокитая, затем, наконец, начал устраивать свою жизнь. Герою американского хроноклазма было бы где развернуться — но перед нами лирическая история, события развиваются по другому сценарию. Причём здесь деревенский дурачок, спросите вы? Все просто — всегда найдется увалень, который изрекает глупости, на которые никто не обращает внимания. История просто идёт своим чередом.

Цитата: «Ах, я бы хотел быть мушкетером! Ах, в Афинах, прогуливаясь в расписанном дивными фресками портике, я беседовал бы с Сократом! Жалкие идиоты! Воображают, что стоит им оказаться в прошлом, как они преобразятся в рыцарей, маркизов, великих жрецов Осириса, а вовсе не в рабов или сколопендр.

Прошлое, далекое и недавнее представляется нам галереей дивных лакированных картин; красивые легенды и реконструкции заставляют забыть о главном: прошлое когда-то было будничным настоящим, полным вечных изнурительных, тяжких забот, ничтожной суеты, несчастий и безобразий.»

Вообразите себе картину — Рембрандт написал полотно «Аристотель, размышляющий над бюстом Гомера» (хранится в музее Метрополитен), а картина живёт своей жизнью. Пока художник устраивает личную жизнь, Аристотель вспоминает историю. Элемент фантастики — живая картина — здесь, впрочем, совсем неявственный и незначительный, чтобы иметь какое-то значение.

Книга разочаровала. В нёй есть history, но нет his story, нет story — увлекательной истории рассказчика, поддерживающей интригу, и заставляющей сопереживать героям. Есть только поток событий, касающихся художника и истории древней Греции — причем, в последней рассказывается больше не про самого Аристотеля, а про Платона, Сократа, Александра Македонского, войну Афин и Спарты.

Пример стиля:

«Когда голландцы сменили португальцев на Молукках, что в Индийском океане, и установили свою мировую монополию на гвоздику и мускатный орех, девятилетний Рембрандт записался в латинскую школу.

Умер Шекспир. Пока десятилетний Рембрандт тягался с латынью, голландский математик Виллеброрд Снеллиус, исследуя преломление света, обнаружил, что отношение синуса угла падения i к синусу угла преломления r равно отношению показателя преломления преломляющей среды n к показателю преломления исходной среды n.

Что это означает, я не знаю и узнавать не желаю.»

Про древних греков можно почитать и поинтереснее (читаю сейчас нестандартную вещь, которую при желании можно отнести и к этой тематике — «Сократ сибирских Афин»). А про Рембрандта можно взять, к примеру, Глэдис Шмитт, или посмотреть фильм Йоса Стеллинга «Рембрандт: Портрет 1669».

Книга произвела впечатление агитки, рассчитанной исключительно для внутриамериканского употребления. Для атеистов ничего нового, а прочих она вряд ли переубедит. По сравнению с зубрами советской антиклерикальной пропаганды — наивный детский лепет и безбожно скучная книга, не выдерживающая никакой критики, всё равно что Чебурашка супротив Кинг-Конга.

Доводы сколочены наспех, и разбиваются как мыльные пузыри.

Например: «Вы видите, как в пруду тонет ребёнок. Больше поблизости никого нет. вы можете спасти ребёнка, но ваши брюки при этом окажутся безнадёжно испорченными. 97% согласились, что нужно спасти ребёнка (поразительно, но 3% предпочитают, по-видимому, спасти брюки)».

Автору не пришла в голову совершенно очевидная мысль о тех, кто не умеет плавать.

Намерения хорошие и правильные, а результат — никакой.

Виной ли тому прочитанный накануне «Эгипет», гиковская ли перехваленность Ч. Стросса, или же я просто не вошёл в резонанс настроением, но «Бетонные джунгли» не впечатлили. Именно бетонные, сырые, непросохшие, словно недостроенная полоса для взлёта в новое приключение. И не джунгли, а скорей чахлый резиновый кустик — нормальный старт и дальнейшая пробуксовка в деревенской грязи.

В первом романе было про бежавших в параллельный мир нацистов из Аненербе СС, здесь очередное дело, не имеющее прямой связи с предыдущим. В соответствии с каноном бондиад, Боб Говард действует на пару с новой подружкой (касательно сюжета намекну на Медузу Горгону).

От цикла про Прачечную начинает тянуть инфантильностью. И дело вовсе не в столе, собранном из элементов Lego, и не в увлечении гаджетами — от айподов до Руки Славы. Похоже, что сама идея прокатиться по ночному Лондону с мигалками и воем сирен герою совсем не в тягость -- в кайф.

Стиль текста: ироничные приключения из жизни законспирированных спецслужб, написанные околокомпьютерным и бюрократическим языком. Судя по жаргонизмам, канцелярит достал не только нас — наверное, он, как и мафия, бессмертен.

Рассказ закончился как-то внезапно — оставшийся текст оказался авторским послесловием. Если от первого романа запомнился хотя бы лик фюрера на Луне и сияние червячков в глазах одержимых, то от этого останутся в лучшем случае ламия и коровы.

Not my cup of tea...

(за краем ночи: рассвет позади, а кошмар только начинается)

Не сильно впечатлившись прочитанной в 1990-х «Смертью в кредит», отложил Селина до поры до времени, но недавно решил продолжить знакомство. Хотя авторская манера не очень близка, а текст представляется не слишком интеллектуальным и столь же неоднозначным с точки зрения морали, книга, как ни странно, скорее понравилась: написано от души — хлёстко, энергично, откровенно.

Если вы случайно наступите на больную мозоль человека с виду как будто бы интеллигентного, вы наверняка услышите в свой адрес немало нового и интересного. Так и с этой книгой — множество часов словесного поноса (во всех смыслах этого слова) вам обеспечено. Автор словно бы лупит по боксёрской «груше» — хрясь! хррясь!! -, воображая врагов-недругов, изводя читателей короткими рублеными фразами и междометиями, обильно сдобренными многоточиями и восклицательными, усилено вдалбливает одну и ту же нехитрую мысль: я белый и пушистый аки херувим, а все остальные — подонки, гады! и не-подберу-даже-слова какие сволочи! — и Тартр-Сартр с этой сукой Триоле, и вся эта мелкая шушера бездарей и графоманов, леваков-комми, вся эта пёстрая компания победивших гебчиков и авантюристов, примазавшихся к ним гопников и богатеев ... в общем, все они, недоноски, не ценят меня — такого великого, такого честного и благородного... (переходим во второй раунд бесконечного монолога) я белый и пушистый, а все остальные — хамы и паразиты, которых и помянуть то противно, не то что вспомнить — вот то ли дело — я, я, я! я хороший, я благородный! я настоящий писатель! я врач! я прекрасный специалист и мастер своего дела! я честный и бескорыстный, чуткий и прогрессивный! я забочусь о пациентах ...вот только не идут они ко мне, сволочи!.. хотя я приготовил для них самое лучшее — отменные клизмы, отличнейшие щипцы из легированной стали, скальпели и молоточки, прекрасную касторку... так ведь бегут же, стервецы, со всех ног, едва завидев, не желают лечиться!..

У автора есть безусловный талант, но человек он по жизни не самый к себе располагающий: склочник, брюзга, убеждённый наркоман и антисемит, признающий только одну — безусловно правильную! — собственную точку зрения, не желающий слушать остальных, ярко выраженный эгоцентрист, циник и мизантроп. Высказывания достаточно красноречивы: «только возможность что-нибудь украсть придает смысл человеческому существованию!». Можно читать тем, кого не пугает аморальность, бессюжетность или поток сознания: повествование представляет собой нескончаемый монолог, выплеснутый на бумагу в качестве эмоциональной разрядки, воспоминания о содоме военных и послевоенных лет, когда проститутки штурмовали армейские эшелоны, когда люди дарили друг другу «блох, чесотку, сифилис и любовь!». Предпочтительно читать небольшими порциями, иначе покажется слишком монотонной и однообразной (глядя на оставшиеся тома, не ожидаю слишком широкого диапазона идей и мыслей — автор уже высказался на первых страницах, дальше будет всё то же самое).

Совершенный текст, выдержавший испытание временем. С одной стороны, шекспировская трагедия (написанная задолго до, с таким же накалом страстей и на таком же высоком уровне), с другой — классический детектив: совершено преступление, в ходе допроса открывается истина, виновные несут заслуженное наказание.

...Граждане судьи! Господа присяжные заседатели! Вы желаете знать, как я дошёл до жизни такой. Извольте. Поведаю вам свою повесть, печальней которой нет на целом свете.

(жёсткий спойлер из разряда Произведение мировой классики за пару минут!)

Разочарование — развлекательный роман с элементами мелодрамы, предназначенный скорее для сердца и отдохновения, нежели для головы. Годится чтобы занять время или заполнить нишу на книжной полке (последнее, увы, не для меня).

Перевод хороший, гладкий, читается очень легко, но этим достоинства и исчерпываются. Совершенно незаметно прочитал половину книги, и обнаружил, что по сути, ничего и не начиналось — герой только летит навстречу своей судьбе. Прочитал — и уже позабылось, не осталось ничего, кроме ощущения лёгкости и необязательности. Разве что пока тлеют кусочки из пересказа последней ленты «без вести пропавшего» комика, намекающие на возможность фантастического поворота — послежизнь человека, не подозревающего, что он уже мёртв — но скоро и это перейдёт по ту сторону памяти. Словом, не книга-иллюзион, а книга-иллюзия.

Недостатки: простой прямолинейный сюжет, которому не повредила бы загадка и неожиданные повороты — всё слишком очевидно, всё оказывается именно тем, чем представлялось изначально. Годится для рассказа, но губительно для романа. Невольно сравнивал с прочитанным накануне «Театром», и сравнение оказалось не в пользу Остера.

Может быть, это предвзятость, но в гениального творца, опередившего своё время, великого кинорежиссёра Гектора Манна не верится совершенно. В то, что уйдя в тень, Гектор Манн начал снимать секс-фильмы «для собственного употребления» верится. А вот в гениальность его авангардных картин (сейчас это назвали бы «авторским кино») — почему-то не очень. Сомнительно, чтобы человек, привыкший к славе и кассовому успеху, отказался от славы в узком профессиональном кругу. Человек, в массе своей, животное тщеславное.

Как роман о «Великом немом», весьма бегло и поверхностно (на самом деле, действительно интересный период — переломный этап, рождение нового вида искусства) — с этой стороны, пожалуй, предпочтительней «Киномания» Т. Рошака, при всех недостатках и провальности финала.

Фениксы не возрождаются, чудес не бывает. А вот иллюзии действительно существуют.

В огороде бузина, в Киеве дядька, в городе Лондоне -- Би-Би-Си и Сева Новгородцев, а немного поодаль, в тихой йоркширской сторонке -- Тристрам Шенди, джентльмен, к суждениям и мнениям которого прислушиваются уже не одно столетие.

Неискушенного читателя роман может ввести в ступор, может показаться ему пустым расточительством и словоблудием. На деле же, это весьма компактная и рациональная книга, написанная задорно и виртуозно, умнО, изящно, изобретательно, читается она, несмотря на объём, легко и не без приятности, а под маской глубокомыслия скрывается ... (читателю предоставляется возможность отлистать к началу и взглянуть на портрет автора). Ближайший аналог, при всей несхожести приёмов и целей, но близости духа -- «Гаргантюа и Пантагрюэль». Не более не менее, как живой росток на строгом и пафосном древе мировой литературы нового времени, шедевр тонкой ироничной прозы, книга столь же потешная, сколь издевательская и остроумная. И совершенно точно она не производит впечатление старинной -- читал следом почти столь же упоительную «Историю приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса» и стерновское же «Сентиментальное путешествие...» -- на их фоне «Тристрам Шенди» показался фейком, ловкой современной мистификацией -- написано будто бы во всеоружии более поздних изобретений, не чураясь всяких постмодернистских штучек.

Повествование не умолкающего ни на секунду рассказчика переключается с предмета на предмет, темы сменяют друг друга с лёгкостью и беспечностью мотыльков:

\ глава о носах,

\ глава о гульфиках,

\ глава о фьюить!,

\ суждения о дурных временах для королей и игрушечных фортификациях дядюшки Тоби,

\ история капрала Трима, вернувшегося с затребованной книгой, которая повернула беседу в иное русло, и в связи с чем припомнился один любопытный случай,

\ вдобавок, совершенно непристойная глава об усах,

\ и -- в противовес! -- наичистейшая глава, какую только может породить писательское воображение.

\ глава о ... (нет, здесь могут присутствовать дети),

\ глава о ... (это может показаться неприятным его сиятельству),

\ глава о ... (здесь можно употребить своё любимейшее ругательство),

\ а также о том, с какого конца следует приступать к женщине -- и ещё много других столь же полезных и высоконравственных советов и наставлений.

По сути, «Жизнь и мнения Тристрама Шенди» -- настоящая энциклопедия чудаческой жизни, которую особенно приятно почитать долгими зимними вечерами (не возбраняется впрочем и в любое иное время года, поскольку шендизм -- наилучшее лекарство от всех болезней, и посему шендировать можно когда угодно и где угодно). Читается без усилий, прерываться можно в любой момент и на какой угодно промежуток времени -- можно начинать практически с любого места, не опасаясь утерять соль и нить повествования, потому что написано столь плотно и остроумно, столь живо, непринуждённо, что случайно обронённый со стола бокал может лететь вниз не один десяток страниц, пока рассказчик переключается с одного предмета на другой, с тем, чтобы в итоге отобразилась вся картина происходящего, отраженная в каждом из его мельчайших осколков.

Автор -- вроде бы почтённой должности сельского священника и человек по всей видимости неглупый -- на протяжении не одной сотни страниц занимается литературным стриптизом -- обнажая душу и сердце, вдоволь издеваясь, дразня и обманывая ожидания читателей, решившихся ознакомиться с суждениями и взглядами некоего Тристрама Шенди, джентльмена.

Объём и продолжительность событий книги не удивят современных читателей, но быть может, их позабавит собственное озарение относительно того, какую же историю они на самом деле читали. И, по-шендистски отвлекаясь в окно, видим чудесную картину: во дворе трава, на траве дрова... а не рассказать ли вам сказку про

(жизнь городского дна, чёрно-белая графика, религия, авангард и психоделика)

Про страдания современного Иова: обычного алкоголика с пивным брюшком коснулась длань господня, и он неожиданно для себя стал творить чудеса, что естественно не остаётся безнаказанным.

(-- за что бог лишил меня разума?

-- да, он свел меня с ума... но почему именно меня? я ведь даже в него не верю!

-- мы просто куски мяса, которым суждено сгнить)

Нужен ли вам этот комикс, где использованы выдержки сочинений Св. Терезы из Лизьё «История одной души», фрагменты Книги Иова, Псалтыри и писем Св. Екатерины Сиенской? Просмотрите страницы 152-169 (займёт не более пары минут) — и решите для себя.

Плюсы: лёгкость, аскетичность, фантазия

Минусы: цена

(если любите фильмы братьев Коэнов, вы на нужной волне)

Вкопай, чувак! Проснёшься однажды, а из всей психоделики — только дикая головная боль да тошнота, в баках на нуле, в карманах — ноль-ноль-семь баксов (которые навряд ли соблазнят ваших кредиторов), и вдобавок, в зеркалах души отражается тоскота, синь да гордое вселенское одиночество. Значит, настало время свалить к хренам свинячим, а там будь что будет!.. Настройся на волну FM, прикуси бычок и натяни поглубже старую стетсоновскую шляпу, отправься куда глаза глядят — впереди ожидает угарная вечеринка и невероятное, полное поворотов и крутых виражей путешествие на буксире у души Джорджа Гастина. Ведь интересный рассказ, услышанный в дороге — это одна из немногих халяв в жизни.

Поначалу как будто ничего особенного — встречи, пустой трёп, обычная история с печалями и горестями — но постепенно затягивает и задирает почище кобровой настойки, появляется драйв и сумасшедшинка, и вскоре уже не удивляешься ничему, даже когда к финалу этой почти чернушной комедии на сиденье «кадди» обнаруживается пропащая душа, которой боги дали второй шанс... Элемент магреализма незначительный, сводимый на нет задействованным приёмом «ненадежный рассказчик», написано не настолько плотно, как «Какша», но попробовать всё одно стоит — не фантастикой единой жив человек.

Сторонитесь циклов? Не беда — книги «Rebel Inc» можно читать в любой последовательности, как отдельные вещи — их объединяет не корпорация или герои, а скорее дух свободы и независимости.

Не сечёте в старом роке? Тоже не беда — это не помешает получить удовольствие от безбашенной, порой весёлой, а порой грустной истории вконец обдолбаного раздолбая Джорджа Гастина. А если совпадёте волной, попробуйте также рассказ Г. Селлара «Лестер Янг и блюз Луны Юпитера» — короткую джазовую импровизацию на тему зелёных человечков и альтернативной истории.

Традиционно качественная антология от Дозуа, в которой всегда найдётся что-нибудь интересное. Последнее время печатается сложившийся костяк авторов, слегка разбавленный новыми именами; причем, некоторые гранды представлены дважды — наверное, сказывается общий кризис идей. Как всегда, имеются действительно хорошие рассказы, а также сработанные гладко, профессионально, но не представляющие собой ничего особенного.

Понравились следующие вещи:

- Майкл Суэнвик «И бежали мы от падшей славы вавилонской» — включен также в недавно вышедший сборник «Однажды на краю времени»

- Аластер Рейнольдс «Шесть измерений пространства» — развлекательный боевик без оригинальных ходов, но вызывающий желание познакомиться и с другими вещами автора

- Доминик Грин «Сияющая броня» — также боевик, напоминающий фильмы с Брюсом Ли и вызывающий странную ностальгию

- Грег Иган «Хрустальные ночи» — новый виток развития мартиновских «Королей-пустынников»

- Паоло Бачигалупи «Игрок» — практически не фантастика: жизнь эмигранта из маленькой азиатской страны: интернет, новые технологии и СМИ

- Йен Макдональд «Достойный юноша» — также почти современность: кастовая жизнь Индии плюс мобильная связь и компьютерные технологии

- Морин Ф. Макхью «Экстремальная экономика» — практически жизнь: корпоративное нео-рабство, взгляд из Китая

- Джей Лэйк «Голубое небо, обнимающее Землю и уходящее во тьму» — дзен, красивая и неспешная медитация на грани нф и реализма

- Горд Селлар «Лестер Янг и блюз «Луны Юпитера» — отвязная импровизация на тему альтернативной истории: jazzzzz в космосе

Бросаются в глаза следующие тренды: в моду вошла восточная экзотика (Индия, Пакистан, Китай и страны «третьего мира»), стало больше фантастики «ближнего прицела» — практически сегодняшний день, слегка декорированный новыми технологиями. Космос и иные времена уже приелись, стали не столь притягательны: теперь можно написать в сущности реалистический рассказ, добавить технологии — нано-, 3d-принтеры, компьютерные гаджеты и электронные СМИ — и это будет восприниматься как самая натуральная нф (Игрок, Экстремальная экономика, Достойный юноша).

Неплохой сборник для начала знакомства, главное — добраться до «изюминок» в конце книги, потому что интерес выдерживается по нарастающей.

Новеллы скорее разочаровывают, хотя и среди них попадаются недурные вещицы (В самое сердце, Все как у порядочных людей, Соломенное чучело, Тачка). В основном, неплохо — сжато и эмоционально, но воспринимается сейчас исключительно как «ретро» — с надрывом, наивным пафосом, искусственно и сентиментально, в творческой манере Леонида Андреева или раннего М. Горького. Если бедность — то безгрешность, внутренняя чистота и благородство, если богатство — то порок, если любовь — то такая, что просто ножом в сердце! По жанру — реализм: есть здесь и социальные и психологические зарисовки, есть и юморески, иронические истории и мелодрамы.

Затем следует роман — также реалистический, несмотря на заглавие и вступление, обещающее несколько смертей рассказчика (читавшие «Назову себя Гантенбайн» вряд ли будут удивлены развитием событий).

И вдруг — шок! открытие сезона! вершины! — уже не начало XX века, но почти современность — гротеск и сюр: заявление персонажей на репетицию пьесы, театр в сумасшедшем доме (когда на сцене среди исторических персонажей и декораций видим два портрета людей в современной одежде, понимаем, что всё это неспроста). Не являясь фантастикой в плане жанра, пьесы в то же время являются фантастикой в смысле качества исполнения, полёта фантазии и изобретательности в сценических приёмах. Это уже не театр Островского или Чехова, но модернистский театр более позднего времени, театр поиска и находок, анахронизмов и экспериментов с формой и содержанием, театр света, раскованности воображения, театр новых идей — не реализм, но стык реальности с гротеском и сюрреализмом.

Пьесы «Шесть персонажей в поисках автора» и «Генрих IV» — советую попробовать.

(книжка для детей младшего школьного возраста, оценить которую в полной мере могут лишь взрослые)

Книга без слов — короткая, очень незатейливая история о эмиграции, воспринимаемая поначалу реалистической, чему способствует «фотографический» монохромный стиль графики, но вскоре превращающаяся в чистый сюрреализм. Представьте себе приплытие на корабле в Америку начала ХХ века, только эта Америка оказывается на деле совершенно сюрным миром молочных рек и кисельных берегов, в котором у каждого новоприбывшего появляется свой животный компаньон — сюрный ли мышак, птичка ли или вообще нечто невообразимое. Листаешь — и будто слышится тихая музыка, а перед глазами рисуется история, простая как день, как ночь, или как восход и заход солнца, которые случаются каждодневно и в которых давно уже никто не видит ничего странного и удивительного.

Есть песни без слов, картины без форм, книги без сюжета — главное, чтобы имелась душа. В «Прибытии» она чувствуется, и Locus Award 2008 наглядное тому подтверждение. Единственный минус — цена. Но для качественных детских книг это нынче почти рядовое явление.

(случайная ассоциация: мультфильм «Девочка и дельфин»)

После «Витков» захотелось попробовать сольные вещи (помимо трилогии, прочитал также повести из цикла «Берсеркер»). Увы, надежды не оправдались — при несомненной способности выдавать хорошие детали, у автора не получается написать внятную и динамичную и с т о р и ю, выдержать интригу.

Целевая группа / Действие. --- Думается, главная проблема Саберхагена в том, что он не определился с целевой группой: для тинейджеров слишком рыхлое повествование, отягощённое избытком фона; для взрослого читателя — интересные детали оттеснены на задний план инфантильной боёвкой — схватки на мечах, дворцовые интриги и единоборства — тоска! Читать как научную фантастику не интересно — идей почти никаких. Как приключенческое — тоже не увлекает: без кульбитов и крепкой интриги — сырой продукт, заурядная милитаристская фэнтези с мечтой о несокрушимом оружии (авторы подобных фантазий склонны забывать, что общество, занятое только разрушением нежизнеспособно и плохо кончит).

Не хотелось бы спойлерить, но где же «защита от дурака»? Высокотехнологичную армейскую технику может завести любой неуч (а если это окажется враг? псих? наконец, блондинка, восторженная розовой окраской сего элефанта?), который и разнесёт этот мир в клочья?

Детали. --- Просыпаетесь однажды, а вместо технологии — колдовство, чёрная или белая магия... (можно наоборот. но это уже не столь интересно) Открываете и читаете книгу фэнтези, а там — магические жабы и говорящие птицы-вестники, рептилии-драконы-летуны, гладиаторские бои и восточные единоборства под руководством мудрого сэнсея, а вместе с тем и остатки былой технологической роскоши. Нет, это не «Безумный Макс» и не «Путешествие Иеро» (надобно признать, трилогия Саберхагена написана раньше).

Первая повесть — самая неинтересная, как с точки зрения деталей, так и экшна; далее ситуация исправляется, но зачин всё равно только на пару новелл. Вот несколько деталей, которые стоило бы задействовать в этих новеллах: * летающие робото- «валькирии», собирающие мертвецов, чтобы «бог-эскулап» смог в дальнейшем прирастить отсечённую конечность или даже голову, и оживить ратника. * сам «воскреситель», бывший некогда четвероногим (можно представить, к примеру, псоглавым Анубисом) * «заколдованная» женщина, обращающаяся в полуразложившийся труп, если несколько раз в день с ней «не будут обращаться соответствующим образом» * прочий мелкий оживляж россыпью: танки, подлодки и вертолёты, суперкомпьютеры, «магические» зверюшки, атомное оружие и ...волшебство.

Эстетика. --- Мир пост- технологической цивилизации обрисован скупо, но по мелким штришкам постепенно складывается картинка в стиле Mad Max'а — мрачное постапокалипсическое будущее, мир пустынь и болот, забытой, заброшенной технологии, разрушенных городов, мир с теми же грубыми нравами, но без обаятельного героя. Персонажи не вызывают сочувствия — большей частью психически нездоровые и отягощенные комплексами. На первый план выходит внешний аспект — закат, сумерки остывающей планеты, внешне отсталой и скатившейся в средневековье (упоминание Исландии указывает, что действие всё-таки происходит на Земле). Картина этой Вальхаллы усложняется, иллюстрируя известный тезис А. Кларка — всякая продвинутая технология неотличима от магии.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Желаете альтернативы? — С. Ланье «Путешествие Иеро» (но только первая книга!), из наших — Э. Геворкян «Времена негодяев».

Рукописи не горят. Иные просто дожидаются своего часа — лежат себе в укромном месте, чтобы однажды произвести эффект разорвавшейся бомбы. Именно такой произвели книги Кржижановского, написанные в начале ХХ века и прочитанные на его исходе (перечитал спустя годы первые тома из собрания — впечатления не изменились: изысканно, оригинально и очень-очень современно! первоклассная в-н-е-временная проза беспредельной ёмкости и глубины).

Определения «фантаст» наверное следовало бы избегать, поскольку проза Кржижановского, при всей очевидной нереалистичности, гораздо ближе к XVIII-XIX вв., с их тягой к затейливости и философии, нежели к холодной стали XX-го, с машинерией, полетами в космос и социальными экспериментами. Это именно проза, причём очень высокого класса — чистая, прозрачная и прекрасная как горний свет, странная, гротескная, очень интеллигентная, с первых вещей поражающая фантазией и зрелым сложившимся стилем, гибким языком, не чуждым иноземностей и неологизмов, стройностью мысли и отшлифованностью каждого предложения. Нереалистическая, и вместе с тем логичная и убедительная, фантастическая ровно в той же степени, в какой всякая жизнь реальность лишь для одного человека, для всех же прочих она вымысел.

Не видя возможности быть напечатанным при большевиках, Кржижановский писал «в стол» и сегодня оказалось, что то был сильный писатель, настоящий «прозеванный классик» калибра Борхеса или Кортасара (эти имена своеобразные «лакмусовые бумажки» настоятельности знакомства — если нравится их творчество, обратите внимание и на Кржижановского!)

Его творчество можно уподобить 3d-инсталляции — не плоской картине, висящей на стене, не чёрному квадрату и не безумному в rrrrеволюционной вседозволенности авангарду, — но объёмному кубу цвета ультрамарин, зависшему посреди комнатушки неведомо каким образом, без всяких видимых подвесок и опор, по граням которого проплывают, и тают, и исчезают неведомо куда белые облака, а в тёмной глубине мерцают звёзды, будто заключая в себе кантовский моральный императив и тайну. Звёздное небо над головой и нравственный закон внутри нас. Прозу Кржижановского нельзя назвать ни советской, ни классической, ни заумной — она какая угодно, только не классическая, не советская и не декадентская: вневременной Текст, запечатлённая в бумагу Мысль.

Во время чтения подсознательно рассекаешь происходящее на две линии: по одну сторону остаётся привычное, а по другую — небывалый доселе brave new world и поиски новых путей; по одну сторону реальность, по другую — сюрреализм, где странно странствуещее «странно» может заносить куда угодно, в страну нетов, естей или в пространство безграничного воображения. Творчество К. лежит большей частью по ту сторону реальности — в гротескном мире никогдении, в котором шахматист может вдруг оказаться по другую сторону игры, в мире баталий, персонаж может улетать никуда и зацепляться вдруг за спасительную часовую стрелку или провалиться в мир микро- или в мир макро-, странствовать среди клеток, плазмы, лейкоцитов и эритроцитов внутри человеческого организма, или вообще попадать в мир отвлеченных понятий, где на происходящее смотришь с высоты птичьего полёта — крохотная комнатка ужимается, или разрастает вдруг до невероятных пределов, заключая в себе целый мир. В этой ирреальности может произойти что угодно — мир условен, героями могут быть не люди — убийцы букв или искатели сутей — , но слова, буквы, или даже смыслы, идеи. В этой вселенной бога нет — властвуют только Кант и разум. Хотя Raum und Zeit для автора скорее философские абстракции, приметы времени и пространства в его произведениях всё же встречаются. Например, в новелле «Чужая тема» показана трагедия уходящей интеллигенции, вынужденной продавать за кусок хлеба то немногое, чем они обладают — мыслями, идеями, ...темами. И когда свершается сделка, чужая тема становится вдруг своей, собственной, а личности покупателя и того чудака из уходящего поколения вдруг смешиваются и меняются, будто у Кортасара.

Если вас интересует «странная» философская проза, Кржижановский к прочтению обязателен, и сборник «Чужая тема» в первую очередь (я бы посоветовал начинать знакомство с 1-го тома с/с от «Симпозиума», но если он недоступен, подойдёт любая книга с рассказами).

Адресат книги: любители классической английской прозы, ценители добротного перевода и хорошего литературного языка, а также поклонники переводчиц Е. Доброхотовой-Майковой (в первую очередь книги Н. Стивенсона) и М. Клеветенко («Джонатан Стрендж и мистер Норрелл» и др.) Если вы относите себя хотя бы к одной из перечисленных категорий, смело берите.

Главная проблема издания — реклама, привлекающая внимание совсем иной целевой группы, из-за чего часть тиража (эффект обманутых ожиданий!) неизбежно пойдёт в стоки и букинисты (правда, денежки уже частично осядут в карманах издательства). Получив под видом шанхайского барса добротный, но вполне реалистический роман из жизни церковной общины, поклонники мистики или любовных романчиков останутся разочарованными и включат «сарафанное радио»: чёрт оказался совсем не такой, как малевала реклама, и в книге почти нет секса! Неспешный, несмотря на малый объём, по-домашнему уютный, будто чай с баночкой вишнёвого варенья — этот роман пронизан тонким английским юмором (с неизменно серьёзным выражением лица!) и идеально подходит для отдыха — но всё же это совсем не то, чего ожидали от книги.

Первые ощущения: вне времени. Место действия — английская глубинка, маленький провинциальный посёлок посреди вересковых пустошей. На внутреннем календаре произведения 1950-е, но словно бы более ранние, викторианские времена: тёмные и суеверные люди, будто бы не ведающие о существовании медицины и самых элементарных вещей («Первый раз в жизни вижу такое снадобье» — о кофе). И лишь упоминание автомобиля или полиэтилена, телевизора и радиоприёмника («Будущее за радио!») свидетельствуют о переменах и скором пришествии битлов. Странно представлять такой дремучий архаизм — даже слушая сегодня под дрожащее пламя свечи музыку Гайдна (биты считываются с носителя, несутся радиоволной и преобразуются посредством магнитных колебаний в звуковые волны). Не столетие ли Кромвеля на дворе?

Поскольку роман повествует о жизни католической церковной общины, было бы странно, если бы в нем не нашлось места религии. Этого более чем достаточно: хватает и казусов, и теологических споров, вплоть до подсчёта дьявольских сущностей на острие иглы. Аллюзии просты, но не без подвоха: к примеру, претендент в нечистые угощает присутствующих рыбой (клерикалы уже вероятно запасаются тухлыми яйцами!). Менее очевидные вещи раскрываются в никогда не лишних комментариях.

Мне понравилось (чего и вам желаю): перевод не заметен, словно бы книга изначально писалась по-русски; ироничность и пасторальная атмосфера «Фладда» удачно сбалансировались мизантропичными «Разговорами с Мельвилем» (киноманам — рекомендую!), и теперь, чтобы не сбавлять оборотов и не гасить огней, уже поглядываю на полки в поисках чего-нибудь отвязного и бесшабашно рокенрольного, в духе 1960-х.

...Вы думаете, у нас в Политбюро дураки сидят? Ночью полетите...

-- вместо эпиграфа

Если вам вдруг захочется прочитать какой-нибудь реликт пещерного коммунизма или освежить впечатления детства, мой вам совет — ни в коем случае не берите в руки эту книгу: кумиры повергнутся в прах, драгоценное время будет потеряно впустую, или вы — чего доброго — свалитесь со стула и переломаете конечности (поэтому на всякий случай присыпьте соломки — она вам пригодится!).

Написано очень плохо: бездушным суконным языком, отдающим банальностями и канцеляритом, примитивный сюжет проработан с изысканностью и прямолинейностью кувалды, и изобилует пропагандистскими штампами: сплошные ударные темпы, митинги и комсомольские собрания, лишь иногда прорываются ненароком узнаваемые реалии («перехватить до получки сотню-другую рублей»). Наивность и простота просто зашкаливают, уровень мастерства соответствует примерно школьнику 5 класса. И не стоит уповать на то, что повесть написана раньше «Туманности Андромеды» — есть многие вещи, написанные задолго до, которые читаются сегодня не в пример свежее и интереснее. В те годы считалось, что научная фантастика должна звать молодёжь во втузы. В случае «Тайны астероида...», она скорее призывает второгодников вернуться за школьные парты — перед вами типичная советская фантастика для второгодников — с пропагандой, лекциями. Разве что без шпионов на сей раз обошлось... Впрочем, обошлось ли?

Завязка такова: неопознанное космическое тело нырнуло сквозь Солнце и, как ни в чём ни бывало, полетело себе дальше, намереваясь покинуть пределы Солнечной системы. Советские астрономы схватились за головы и подняли шум (что делали в этот момент их зарубежные коллеги, не сообщается — железный занавес! iron curtain! с той и другой стороны). На скорую руку была набрана космическая экспедиция в составе 3 человек (генеральный конструктор ракетоплана, штурман и ...поскольку по мнению руководства главной проблемой во время полёта будет скука, в члены экипажа включили изголодавшуюся по мужской ласке девушку-ассистентку (её начальник остался присматривать за улетевшими в свой супер-пупер- мощный радиотелескоп). Там, где западные фантасты устраивали акробатические камасутры в невесомости и сказки тысячи и одной ночи, советские — разводили жаркие научные дебаты и фехтование на логарифмических линейках до самого позднего вечера. Руссо космонавто — облико морале!

Сразу наметился целомудренный советский треугольник: молодой штурман начал приглядываться к девушке, её непосредственный начальник увлёкся невестой улетевшего штурмана, ну а сама девушка — как типичная советская блонди («с наивными серыми глазами, с такими светлыми волосами, какие бывают только у маленьких девочек») — посвятила досуг теории гравитационных волн.

Через три недели космонавты добрались до Марса, немного поджарились при прохождении хвоста кометы и попутно открыли залежи алюминия на Церере. При подлёте к Сатурну... Кстати, раз уж космонавты без проблем добираются до Урана, почему бы не развернуть полномасштабную космическую программу по исследованию ближайшего пространства?

Мы к этому ещё вернёмся, пока немного о целомудренности. Быть может, «Тайна астероида 117-03» — это одна из первых ласточек советской эротической фантастики со времён «Аэлиты» (на всякий пожарный — горячий смайл!).

Пока оставшийся на Земле профессор присматривается к невесте штурмана, молодой повеса заигрывает с его ассистенткой: («-- ...мне так жарко, что хоть раздевайся. -- Попробуйте, если хотите украсить Уран своим ледяным изваянием.») — не подозревая, что наблюдающий в телескоп вуайерист-извращенец Большой Брат... Непонятно, зачем вообще понадобилась эта экспедиция? Не проще ли посмотреть в телескоп?

...Но чу, что это?

в советской фантастике намечаются какие-то подозрительные тенденции:

откуда такие? так и есть! с Сириуса

Советские исследователи не блещут интеллектом и совершают на редкость глупые и

не обдуманные поступки:

а если бы это оказался яд? ещё неизвестно, какой метаболизм у пришельцев. возможно, это была просто проверка знаний правил этикета — как выразился один наш переводчик, — прошли ли мы тест на интеллигентность?

Инопланетяне превосходят землян в техническом отношении. Их цели неясны, поведение внушает опасения:

гости из космоса используют для контакта прибор, переводящий мысли в изображения. и что же «транслирует» советский космонавт?

мда, туговато с воображением у homo soveticus. неудивительно, что технический уровень землян развеселил инопланетян

вот! вот оно!! сразу видно, что писал советский человек!!!

Несмотря на коммунистическое воспитание, в космонавтах иногда проявляются атавизмы прошлого («Леди и джентльмены!», «Аминь!» — выражаются некоторые члены экипажа. Может быть, без шпионов всё таки не обошлось?). Также примечателен способ, применяемый космонавтами для потерявших сознание: «...пришел в сознание от первого же глотка спирта, влитого ему в рот.» — и судя по всему, к спасительному средству прикладывался не он один: второй космонавт «открыв глаза, ... долго вглядывался в приборы: цифры и стрелки расплывались, двоились.»

Хотя советские космонавты в целом наивны и простодушны, они по ходу действия:

а) прибирают к рукам утерянные инопланетчиками ценные приборы, и вообще тянут всё, что плохо лежит — очевидно, таков modus vivendi советских людей:

б) не забывают заниматься вербовкой и шпионской подрывной деятельностью:

в) устраивают перевороты и крупные террористические акты:

как же выглядит торжество добра и коммунистической морали? ребята одеваются в броню и, как крутые мачо, устраивают разборки, мочат идеологически отсталых унтерменшей — одним махом всех побивахом:

Чтобы принизить пафос и эйфорию победы, в финале добавляется чуток драматизма, и на сцену — в качестве утешения — выкатывает Deus ex machina. Комедия окончена. (для тех, кто не может без смайликов — большой жирный smile)

Что есть ретро-фантастика? Ретро-ретро... Реликт и есть. И не говорите потом, что вас не предупреждали.

Это повесть о собаке — караульной овчарке, охранявшей зеков в ГУЛАГе, повесть о верности долгу и чести (разумеется, со своей, чисто собачьей точки зрения — с уверенностью в правильности и незыблемости того мирового порядка, в котором шаг вправо или влево считается за побег, и с мечтой о не кончающейся похлёбке и твёрдой руке хозяина). Этот пёс мог охранять дом, мог сопровождать на охоту или играть с детьми — и его ли в том вина, что дело, к которому его приставили, оказалось не настолько хорошим? Верный Руслан исправно нёс свою службу, пока однажды холодным и ослепительно снежным утром всё не закончилось...

Это повесть о людях, о временах хрущёвской «оттепели», показанная глазами сторожевого пса, потерявшего вдруг и хозяина и цель своего существования. Повесть об обществе — приучающемся жить без опеки «мудрого вождя», пёстром сборище самых разных людей — и спецпереселенцев, и зеков, и вертухаев — где кто-то радуется внезапно обретённой свободе, кто-то растерян и не знает, что с ней делать, а кто-то втайне уже мечтает о возвращении Хозяина.

Быть может, читается не слишком легко, и кому-то изображение людской жизни глазами караульного пса покажется заумным писательским извихом на грани ксенофантастики — но на деле это полезное, доступное и отрезвляющее чтение... Не обращайте внимания, маэстро!

Upd/ почти о том же стихотворение Александра Яшина «Еще о собаках» (1964). советую прочитать следом

Все сказки рано или поздно кончаются. Маленький принц остался один. Он вырос, возмужал, стал лекарем и попытался исцелить боль мира...

Это присказка, не сказка — чудо будет впереди.

(не гоже: вельми пафосно, велеречиво. да ещё не ровён час примут за сиквел Экзюпери, хотя аллюзии на виду: старик, мальчик и волчонок — «Мы в ответе за тех, кого приручили»... начнём иначе)

Именно таким мог бы стать Волкодав, напиши его мужчина-филолог? Уже ближе, но тоже не айс; хотя общедоступность и филологическая составляющая налицо, особенно в начале книги, когда древнеславянские словеса так и льются, словно вода из решета (на деле, читается не сложней, чем ивановская «Чердынь» — та же самая ориентация на массовость, скользит легко и плавно, словно ладья по беломорью).

(тоже не то... третья попытка)

Однажды, среди множества икон бросилась в глаза одна-единственная, где на чёрном фоне солнечным зайчиком проступал лик святого. Эта книга вызывает схожее впечатление — из всех бестселлеров нашего загибающегося книжного рынка практически она единственная выделяется языком — вкраплением архаичной древнеславянской лексики. Поначалу возникали сомнения насчёт уместности некоторых слов в подобном окружении (например, «эрекция» — аки обнагощённый уд на клиросе), должно признать, что они проскакивали не в прямой, а в авторской речи, где подобное допустимо. Хотя мнится, блатной жаргон в книге всё ж подозрительно современен (с другой стороны, до «охолонь, братан!» дело вроде бы не дошло).

Несмотря на то, что «Лавр» — книга модная и гламурная (догадываюсь, из-за какого слова пришлось заказывать спецтираж с отличающейся обложкой — бо негоже патриархам благословлять скоромяку), читать можно: нормальный бестселлер, легко читаемая беллетристика. Сегодня, когда в моде (чтобы оправдать звание Третьего Рима) византийские двуяз-двуречь-двумыслие, а самая актуальная профессия — психиатр, наибольшим спросом пользуются именно такие развлекательные оптимистичные лубки. Конечно, забавно иной раз полистать какой-нибудь раскручиваемый РПЦ бестселлер — например, про попов, разваливающих Советский Союз. Сокрушать империю зла — дело конечно святое и душеспасительное, но такая вот фрейдистски прямолинейная история про мужика, решившего пройти земной путь вместо своей покойной возлюбленной? — попахивает чем-то нездоровым (даже опасаюсь за уши некоторых хомячков — так и до пожара недолго). Пропаганда традиционных ценностей? Ну-ну. Быть может, среди клерикалов и в почёте такие душещипательные истории, но жить всё же следует своей, а не заёмной, жизнью.

В каком жанре «Лавр»? — русская фэнтези? магреализм? Пожалуй, это мейнстрим на (какбы-) историческом фоне, с краткими экскурсами в фантастическое — игра, лёгкая литературная забава на тему славянских супергероев. Автор 100% не фантаст — его ясновидец не прорекает ничего масштабного, что выходило бы за границы современности, картины провидимого носят частный, бытовой характер. Кроме того, жанровый автор скорее наделил бы сверхспособностями только одного персонажа (фэнтезийный боливар не вынесет двоих!).

Первая четверть романа хороша и самодостаточна, но далее начинается балаган: в серьёзный в целом текст просачиваются хохмочки и бородатые анекдоты («Они, кстати, ещё не знают, что Русь — Древняя, но со временем разберутся»). Вкус и чувство меры начинают изменять (или просто замечаешь то, на что ранее не обращал внимания): «что вам здесь, цирк что ли?», «гармонией поверишь всю эту алгебру», «компетенции», «интеллигентный спутник», «экономическая составляющая» — лексикон для средневекового человека по меньшей мере странный (не засланный ли казачок-попаданец?), тем более что совсем недавно сей муж выражался аки вахляк из дремучей чащи. Появляются отступления, воспринимаемые как добавленные для объёма — другие времена, другие страны — каркас повествования сыплется, разрушается. Начинаясь почти с восторженной, оценка неуклонно понижается (первая часть-полторы — прекрасно, далее — увы! — по нисходящей).

Книга развлекательная, приключенческая и отчасти просветительская: помимо краткого экскурса в древнеславянскую языковую среду, повествуется о знахарстве, институте юродивых на Руси и паломничестве в град божий Иерусалим — лишний повод для РПЦ прибрать книгу к рукам и заняться её раскруткой (продукт в своей нише качественный, ничего дурного в этом нет). Полагаю, «Лавр» более понравится людям с религиозным складом.

Плюсы: неплохой язык и незаезженное пока использование древнеславянской лексики, лёгкое и увлекательное повествование.

Минусы: чрезмерная идилличность — почти нет противостояния добра и зла, противники героя либо стихийные (чума, смерть), либо случайные и недолговременные: столкнулись на минуту и разминулись затем навсегда — и соответственно слабее интрига.

Изображённому в «Лавре» святому поклоняются почти поголовно, хотя в реальности такого скорее сожгли бы на костре: исцеляет ведовством, языческими «гигиеной» и «интуицией», а не молитвой с крестом и осиянием. Было бы намного интересней почитать не житие святаго старца (коих довольно и в лесковских обработках — «Аскалонский злодей» и иже с ним) — а про обычного земного человека, в душе которого в равной бы мере боролись и хорошее и дурное.

. . . . . . . . . . . А где же обещанное чудо? Рождение нового человека — всегда чудо.

(война, чувство вины, забвение (не только амнезия или болезнь Альцгеймера))

Memento mori... В последнее время всё чаще попадаются книги, где смерть или умирание выходят на передний план и невольно приковывают взгляд. Читаешь ли «Жизнь Арсеньева», «Лавр» ли, «Мост короля Людовика Святого», или даже самые обычные детективы, где подобное в порядке вещей — везде говорится о смерти. И даже если вдруг принимаешься за фэнтези, среди персонажей всплывает Мрачный Жнец... Memento mori — забывать о ней не удаётся, как ни старайся.

Герой этой книги находится посередине двух миров — мира живых и умерших. Днём он живёт обычной повседневной жизнью, но вечерами его навещают души умерших родственников, которые не оставляют в покое даже по ту сторону океана («мы ведь только благодаря тебе существуем»).

«Голоса на ветру» — это проза, тяжелая эмоционально и психологически, но добротная и человечная, хотя чуточку не без клюквы (насколько уместна, например, «тайга» при упоминании Мурманска? похоже, на взгляд иностранцев, у нас здесь, куда ни глянь — сплошная Сибирь!). Более подойдёт, наверное, старшему поколению, поскольку задевает больные темы ХХ века — война, коммунизм, распад страны...

Завязка напоминает дамское чтиво или детектив: главный герой пробуждается в нью-йоркском отеле, рядом посапывает обнажённая незнакомка, бормочущая во сне — two hundred dollars owes me a son of the bitch! — и герой — Данило Арацкий — не сразу вспоминает, кто он такой и как сюда попал. Это и в самом деле женский роман — но исключительно потому, что написан женщиной — с уклоном не в детектив или кассовую мелодраму — а скорее, в эмоциональность — по сути, элегия в прозе, меланхолическое повествование, замешанное на эмоциях и полутонах, а не на грубом действии, плавное скольжение по временам и людям рода Арацких, с частым погружением в лирику или философию.

Если воспринимать написанное как реалистическую прозу, это обычные воспоминания: находясь в номере нью-йоркского отеля, Данило вспоминает свою жизнь и судьбы членов семьи, рода Арацких. Упоминаемые снова и снова прыжки самоубийц — с тупыми звуками падающих тел! — повторяются потому, что происходит возврат к настоящему — никаких тебе сарагоcских рукописей или эпидемии — простой психологический шок.

Если воспринимать книгу как нереалистическую прозу, вырисовывается более интересная картина.

Призраки, видимые только Арацкому, символизируют память, и напоминают о том, что хотелось бы забыть. С мокрых волос утопленницы капает вода и в луже воды в тёмном номере нью-йоркского отеля отражается неоновая реклама соседних заведений — весьма кинематографично.

Рукопись, которую читает герой — «Карановская летопись», написанная загадочным Шепчущим из Божьего сна — в которой описано почти всё что происходило-происходит-или будет происходить в роде Арацких — вводит дополнительный элемент чудесного, создаёт новое измерение. Данило Арацкий может читать о том, что сам он думает или вспоминает в данный момент.

«Если вечные времена существуют? Если все, что происходит, происходит не случайно: и любовь, и ненависть, и смерть, и жизнь? Если все это не одно лишь повторение того, что произошло с каким-то давним Арацким, который впал в сон в мрачных лесах Закарпатья, а пробудился любующимся на мощное течение какой-то реки.»

Нет, это не фармеровский Мир Реки. И прелесть в том, что это настоящий европейский магреализм.

* * *

Стоит ли читать такие некомфортные книги? Стоит, если хотите оставаться человеком. Не нужно забывать прошлое, чтобы не повторять ошибок — войну, лагеря, доносы, социализм, «врагов народа» и «пятую колонну», всеобщее повальное безумие — когда в воздухе и без того носится возврат к средневековью, но вместе с тем и надежда на неизбежное возрождение.

Это человечная книга, которая нужна как воздух в наше бесчеловечное время. А голоса на ветру — это только мертвые, которые как ветер, который уходит и не возвращается более.

Помни о смерти... Но существует и забвение, которое куда страшнее.

(Теги: 1920-е, чёрно-белый мир, полумрак, резкие тени, старое немое кино)

Адресовано начинающим синефилам — для поверхностного знакомства с основными именами и лентами немецкого киноэкспрессионизма. О том, что такие книги тоже нужны, свидетельствуют недоуменные вопросы — «Много ли там о фантастике?» — как будто многие никогда не слышали о «Путешествии на Луну» или протазановской «Аэлите». Фантастики в раннем кинематографе хватало, и в немецком — с извечной германской тягой к мистике и романтизму — особенно. Достаточно упомянуть такие культовые ленты, как «Голем», «Кабинет доктора Калигари», «Метрополис», «Носферату» или «Женщина на Луне».

Стильная обложка сразу привлекает внимание. Внутри плотная белая бумага и вклейка с иллюстрациями, в конце краткие, но интересные комментарии, проливающие свет на дальнейшую судьбу упомянутых лиц, в т.ч. русских эмигрантов. От текста однако ожидаешь большего. Читавшие «От Калигари до Гитлера» вряд ли почерпнут для себя что-либо новое. При том, что книга скорее для массового читателя, текст тяжеловат и претенциозен. Например, вместо простого упоминания о гомосексуальности режиссёра М. — читаем: «в молодости находился под гнётом бесчеловечного параграфа 175 Уголовного кодекса, который давал зелёный свет шантажистам всех сортов и вплоть до Революции представлял угрозу для всех ему подобных.» (наверное, чтобы тогдашние милоновы не уловили, о чём идёт речь)

Рассказ о фильмах обычно ограничивается не сюжетом или подробностями съёмок, а чисто внешней стороной (картинка, освещение, ракурс — без излишних технических деталей, что опять же говорит о целевой группе) — той самой «искусствоведческой» описательностью, обилием прилагательных и непонятного простым смертным экстаза перед игрой света и теней, мягко стелющимся туманом или причудливым узором гобеленов.

Никакой политики — внешняя беспристрастность, вся эмоциональность уходит в описательность кадра и света. Хотя книга вышла уже после второй мировой и кому-то из упомянутых лиц пришлось эмигрировать, было уготовано погибнуть на фронте или в лагерях, в книге об этом почти ничего (не уверен даже, упоминалось ли о Гитлере или Гиммлере).

Порой спотыкаешься — «Квипрокво трагического балета ревности» — о чём это? Возможно, задействованное слово используется чаще, чем представляется на первый взгляд, но не лучше ли обычное латинское «Qui pro quo» со сноской, либо сразу перевести как смешение, путаницу, недоразумение — если книга действительно для массового читателя? Впрочем, это мелкие придирки, дело вкуса.

Книга, повторюсь — за неимением под рукой Кракауэра — безусловно полезная, хотя «Быть может, лучшей из тех, что уже написаны» на обложке — представляется громкими словами.

Для интересующихся вопросом дополнительно: З. Кракауэр «Психологическая история немецкого кино» + Л. Бояджиева «Рейнхардт» (влияние этого театрального режиссёра на немецкий киноэкспрессионизм огромно)

Марсель Эме — писатель, любящий парадоксы (любители качественной и ироничной фантастики с элементами сюрреализма — отметьте для себя это имя!).

Даже в реалистических его произведениях никогда не знаешь, какой фортель автор выкинет в любой момент. Так, история с маньячным душком может обернуться ночной одиссеей через сциллы и харибды военного времени, а банальнейшая на первый взгляд ситуация — чистым сюрреализмом. Марсель Эме с лёгкостью и непринуждённостью жонглировал сюжетами, писал реализм как фантастику, и фантастику — как подлинный реализм. Читая его фантастику, настолько вживаешься в происходящее, что возврат к будничности воспринимается поистине шоком (например, см. «Указ» — про перевод времени на 17 лет вперёд — он, правда, из другого сборника, но читался одновременно).

В «Сабинах» не раз ловил себя на недоверии к тому факту, что эта лёгкая, ироничная, безбашенная и беспечная история была издана в оккупированном Париже — настолько свежа и воздушна эта юмореска о парижанке по имени Сабина, обладавшей даром вездесущности. Она могла раздваиваться, утраиваться и учетверяться, что твои дубли из НИИЧАВО — как будто всё это совершенно в порядке вещей. Находясь рядом с мужем, Сабина могла в то же время миловаться с любовником или болтать с подружками, выходить замуж за шейха, а у окружающих не возникало ни малейшей тени подозрения на её счет — ангелица-ясные глазки, да и только...

Читается очень легко — классический текст в традиции О. Генри или английских юмористов, без всякой «воды» и манерности, модернистских ухищрений — очень плотный, изящный, очень весёлый и ироничный, без шокостей и грубого натурализма (хотя случаются здесь не только совокупления), написанный как будто вчера (и дело подозреваю вовсе не в современности переводов). Его можно сравнить с шампанским — произведения Эме так и бурлят весельем, жизнелюбием и фантазией, не признающей никаких границ.

Помимо «Сабин», посоветую также «Благодать» (как нелегко бывает избавиться от нимба), «Могилу семи грехов» (пожалуй, никто не способен так беспечно и весело изобразить чёрную мессу, как Марсель Эме), «Обратный виток» (о всесилии бюрократизма — в результате принятия нелепого закона помолодевшее вдвое население взвоет) и — если ничего не имеете против реализма — триллер «Марш-бросок через Париж».

Сборник «Вино парижского разлива» — изящная парижская штучка, настоятельно рекомендую!

Не самая удачная вещь автора — производственный роман с элементами триллера — всё простенько, предсказуемо и без особой фантазии и динамизма, точно надоедливый мотив с повторяющимся припевом.

Женщина (назовём это так, как выглядит со стороны) подсаживает в машину одиноких автостопщиков. Затем следует короткий обмен взглядами и мыслепоток с той и с другой стороны, быстрая производственная деятельность (обойдёмся без спойлеров, хотя происходящее перестанет являться тайной после первых страниц)... Это будет повторяться снова и снова — иногда практически дословно, со схожими образами и modus vivendi — раунд 90-й, 91-й, 92-й... монотонность утомительна и стремится практически к бесконечности. «Под кожей», по сути, один небольшой эпизод, повторяемый снова и снова, с небольшими вариациями — и в виде новеллы это выглядело бы не в пример лучше.

Идея заезжена ещё в прошлом веке (одна из ключевых идей Чарльза Форта), и её нынешняя реализация отличается лишь большим объёмом, и тем, что производственный процесс показан с точки зрения инопланетян, с большим акцентом на подробностях и натурализме — как выращивается и замораживается свежее мясо, как истекают кровью, шкворчат и жарятся на сковородке огромные куски. Бизнес-модель представляется сомнительной и нерациональной, даже если принять во внимание фантастически высокие (первое время) цены на рынке, а причины, почему инопланетяне предпочитают водселей, а не земных животных (помимо схожести внешнего облика), слишком невразумительны — спишем всё на вкусовщину. Вообще, подобная сходность облика предполагает стёб или чёрный-пречёрный юмор — но на деле всё преподносится почти на полном серьёзе — с пафосом, чувствами и с лирическими отступлениями.

Общие впечатления от книги: слишком примитивно и однообразно, на половину небольшой извилины, ответственной за сексуальное влечение. В целях развлечения ознакомиться можно, но на особенную глубину и многоразовость прочтения рассчитывать не приходится. Редкие попытки автора внести разнообразие и поменять местами охотника и жертву не спасают положение: слишком неравны силы, это всё равно, что рассчитывать на победу курёнка в схватке с терминатором.

Перевод неплох. Не знаю, насколько несовершенен был предыдущий (И. Кормильцева), и в том ли дело, что при этом утерялась «соль» названия («под кожей мы все одинаковы») — но, право, С. Ильину стоило бы сосредоточиться на непереведённых ещё вещах (к примеру, Р. Форда) — vita, как замечено древними, brevis, и не стоит разменивать её на пустяки. Хотя переводчику, со своей стороны, конечно, виднее.

Роман вряд ли представляет собой большее, чем обычная вегетарианская агитка (пропаганда икпатуа! водсели с чипсами!) — непритязательное чтиво на один раз.

Для первого знакомства с творчеством Фейбера посоветовал бы сборник «Дождь прольется вдруг и другие рассказы»: показательно, занимательно и достаточно разнообразно.

После присуждения нобелевской китайскому писателю-диссиденту Мо Яню, российские книгоиздатели спешно ринулись на нераспаханную целину в поисках новых имён, способных стать очередными властителями дум — если не вторыми Толстыми или Достоевскими, так Пелевиными и Акуниными наверняка — при том, что отечественная литература по прежнему пребывает в состоянии блаженного созерцания пупка вселенной.

Увы, похоже, что и китайская находится не в лучшем состоянии. По уровню — советская перестроечная проза, разве что «чернухи» и эпатажа поменьше. Хорошо ещё (я раскрывал книжки других китайских авторов), что обошлось без колхозов, великих кормчих и партийных собраний. Готов поверить в версию, что вся великая китайская литература создавалась в тиши московских кабинетов, усилием редакторов, шлифовавших грубые подстрочники до блеска жемчужин, придавая им большую глубину и литературность.

Вопреки ожиданиям, творчество автора оказалось вполне прозападным, с уклоном в социальное и психологизм, но также страдает вещевым фетишем — ах, спрайт! ах, стиральный порошок «Ариэль«! — с придыханием провинциального жителя.

Вообще, комплекс неполноценности «город-деревня» выражен очень сильно. Горожане считают себя гражданами первого сорта и относятся к селянам свысока, а «лимитчики» всеми силами пытаются закрепиться в городе.

Перевод приличный, но сами истории по большей части не впечатляют — просто и приземлённо, разовая беллетристика, банальный соцреализм.

«Все смешалось» — название говорящее. все несчастные семьи несчастны по своему, и китайские не являются исключением.

«Братцы» — более оригинальная история, про взаимоотношения братьев.

«Отпуск Линь Хун» — гибрид производственной повести и любовной интрижки. но настроение любить оборачивается в итоге элементарной пьянкой, почти фрейдистским желанием испачкаться в грязи.

«Сон с широко открытыми глазами» — наиболее удачная вещь сборника. жаль, что немногие доберутся до этой действительно интересной и жестокой истории про недавнего заключенного, который пытается найти своё место под солнцем в изменившемся мире — работает вышибалой в клубе и водителем у криминального авторитета, чтобы в конце концов... одним словом, это нуар, меланхоличный буддийский триллер. читать стоит!

«Актриса» — и снова производственный жанр, на этот раз про пекинскую оперу. самая экзотичная вещь во всём сборнике.

Пелевин ли Би Фэйюй? Нет, конечно. Как и предполагалось, это обычная издательская уловка для привлечения внимания.

* динамика оценок — новеллы: 3-4-5-7-4 *

(нравится «Незнайка на Луне»? попробуйте и «Этландию»)

Едва начал читать, как сразу потянуло чем-то знакомым... Социальная сатира, краткие экскурсы в политэкономию и бизнес-планы по превращению отчаяния и нищеты в деньги, злоключения наивных идеалистов в мире дикого капитала... Да ведь это же «Незнайка на Луне«! о не самых приятных для развлечения темах — мировой экономический кризис, безработица и волна самоубийств.

Запрещённая, старательно забываемая, но не забытая и воскреснувшая словно птица феникс из небытия, рукопись — которая не горит, не тонет, и подобно произведениям Булгакова или Кржижановского, появляется в самый подходящий момент.

Cоветую попробовать заглавный роман, даже если у вас имеется стойкое предубеждение против советской фантастики времён НЭПа. Сюжет наивен и в духе времени («Долой эксплуатацию человека человеком!»), некоторые пассажи вызывают сейчас лишь скептическую улыбку («только в Советском Союзе ваша машина найдёт спрос!») — а вот литературные достоинства и исполнение вполне на уровне. Куда там Козлику с Пончиком до персонажей Ингобора, если всё это написано изящным, лёгким и ироничным стилем, напоминающим перо Ильфа и Петрова.

Из недостатков — малый объём — но в том никакой вины автора! — стечение обстоятельств, век-волкодав. По сути, Эрик Ингобор (Н. Соколовский) остался автором единственного произведения — но именно его стоит прочитать. Спасибо издателям, что извлекли из небытия эту поистине Летейскую книгу!

Возможно, на фоне прочитанных за последнее время шедевров, и стоило бы понизить оценку до более скромной... и всё-таки, «хорошо» — начало книги действительно великолепно!

А если желаете узнать, что могло воспоследовать дальше, стоит почитать также пьесу «Назад в пещеры» — более скромную по достоинствам, но не вызывающую ощущения, будто повествование несётся по льду, не замечая неизбежного бортика финала.

(500 серий бразильской мыльной оперы разом)

Что мы знаем о Бразилии? Там любят мелодрамы и шумные карнавалы, страстно обожают гонять в футбол. Ещё в Бразилии выращивают кофе, в лесах водится та-а-ак много диких обезьян, и наконец, это место действия солнечных романов Жоржи Амаду.

Первая ассоциация — бразильский «мыльный сериал» — оказывается верной. Только все эн серий с порядочным количеством действующих лиц уместились в одной небольшой книжечке стандартного формата, которую можно легко и быстро прочитать в дороге или лёжа на диване — одинаково комфортно читается при любых обстоятельствах, даже если то и дело приходится прерываться.

Если в «многомужии» героини вы находите нечто сомнительное и фривольное, успокойтесь: с точки зрения морали здесь (почти) всё в порядке, а от вмешательства небесных обстоятельств не застрахован ни один, даже самый набожный католик.

Фантастический элемент имеется, но проявляется ближе к концу книги — до этого идёт вполне реалистическое повествование для читателей (главным образом, читательниц), склонных к лёгкой и жизнерадостной беллетристике. «Дона Флор...» берёт не столько сюжетом, сколько мягким ироничным, зачастую уклончиво-витиеватым стилем. Автор благожелательно относится ко всем своим персонажам, даже если они не являются безусловно положительными и не лишены определённых недостатков. Взбалмошный игрок, повеса и донжуан Гуляка обрисован с такой нежностью и симпатией, что понимаешь — только таким и мог быть первый муж главной героини, которая запомнилась главным образом своим пристрастием к кулинарии.

Хочется отметить прекрасный перевод, доносящий до нас живую речь, иронию и мягкое добродушие автора.

Экзотика? Её, пожалуй, не слишком много: если бы не магия вуду, пара-тройка небольших деталей, все могло бы происходить где-нибудь в южной Европе — например, в Италии, где также имеются кулинарные школы, аптеки, маленькие ресторанчики и казино...

Что ещё? Заварите, наконец, чашечку чёрного бразильского кофе и посмотрите фильм «Туз» с Адриано Челентано. Быть может, вы уловите нечто знакомое... Иногда они возвращаются.

Эх, коммуналка, сволочь-коммуналка, кто тебя выдумал? В чью бедовую горячечную голову могла прийти эта шальная идея — заселить крохотный клочок московской жилплощади у и без того испорченных жилищным вопросом обывателей — всякими домовыми, упырями и прочей нечистью? Вот уже носятся в ночи, с гиком и посвистом, оседлав унитазы и щётки, или варят на кухне колдовское зелье, ведьмы, да ухают анчутки, скребутся и рыщут волкодлаки или какие вовсе неведомые тварюги, нагоняя страх и трепет на случайного свидетеля — не заденет ли ненароком дикая свора, что бесится и скачет во тьме? что скрежещет когтями и щелкает клыками, ощеряя голодные рты, и вселяет в сердце неизъяснимую тревогу. Эх, коммуналка, и зачем ты только на этом свете? дай ответа! Не даёт ответа. Разражается диким уем-воем, ором, раздаётся многоголосьем и свистопляской — и хранит секрет...

Советские пастернаков не читали, всякие аллюзии и аллегории путали с аллергией или жалюзи, категорически не признавали никакой литературы, кроме марксистской и соцреалистической (даже если на обложке недвусмысленно указывалось — «Фантастические повести»), но направление сатиры чуяли безошибочно. Их реакция на язвительные вещи в духе Гоголя и Салтыкова-Щедрина, написанные свободным, лёгким и непринуждённым слогом была предсказуемой — разразился почти кафкианский процесс. Если хотите узнать подробности, советую попробовать сборник «Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля», если хотите только самое лучшее — «Пхенц и другие». Фантастика здесь чисто литературная, хотя случается и -pkhenz!- более традиционная, с космическими пришельцами. Но обычно это сатира и сюрреализм — к примеру, здесь могут появиться маскирующиеся под соседку или торшер гебешники, или какой-нибудь персонаж может вдруг расправить руки и взмыть соколом в поднебесье, презрев законы земного тяготения — на то она и фантазия, чтобы быть свободной, непредсказуемой и безграничной.

Синявского-Абрама Терца пробовать непременно! Свежо и актуально по сей день. Рекомендую практически весь сборник «Фантастические повести», начиная с «Любимова».

Лёгкое одноразовое чтиво, уступающее прежним работам автора.

Название (оригинальное чуточку инфернальней) обещает мистический триллер, но на деле это реализм с примесью психоделики, поскольку повествователь находится иногда под кайфом. Точнее, это сатира — только ирония здесь на грани серьёзности, которую некоторые читатели могут и не уловить, настоящий британский юмор.

По форме — дневник неофита сатанинской секты (или социолога, собирающего материалы для своей монографии «Динамика поведения коллектива в ложе оккультистов Северного Лондона») и больше всего напоминает беседы с психоаналитиком, читающим дневник пациента, с той небольшой разницей, что деньги в конце сеанса получает не «аналитик», а его «пациент». Ещё это роман о 1960-х — времени молодёжных протестов, свободной любви и рок-музыки, поре надежд и свободы. Sex, drugs, Rock'n'roll — всего в книге вдоволь. И даже сама «Ложа чернокнижников» это не общество анонимных сексоголиков, хотя копуляций хватает, а скорее «Клуб одиноких сердец имени Алистера Кроули», созданном с единственной и очевидной целью.

All You Need Is Love.

(последнее лето детства)

Добротный сентиментальный роман.

Не великий, но хороший — написанный лёгким живым слогом, окрашенный тоской и одиночеством, элегический, мрачный и бурлящий, как Ниагарский водопад, всплывающий на этих страницах снова и снова, «Канада» заставляет думать и сопереживать. Это роман о взрослении, покинутости, о человеческом свойстве совершать ошибки и нежелании посмотреть правде в глаза, с естественным и неумолимым развитием сюжета.

Читается очень легко — будто скользишь по водяной глади мимо пенистых бурунов, и жаркий воздух обдувает кожу, колыша волоски... Наверное, именно такие вещи нужно читать на пляже, чтобы не забывать о существовании осени.

(отключив эмоции) — история проста, скорее для сердца, чем для разума; повествование классическое, язык и форма без заумности и выкрутасов; персонажи в основном люди заурядные, действие предсказуемо (по ремаркам понятно, кто останется, а кто выйдет из игры). Но есть в «Канаде» что-то такое, что мешает сразу закрыть книгу. Наверное, жизненность, искренность, человечность, тема брошенных детей...

Поначалу подозреваешь драматизм в духе «Хладнокровного убийства», «Хорошего человека...» или Helter Skelter'а, но ожидания напрасны — ничего из ряда вон, преступление самое обыденное, рядовое, даже незаметное, хотя последствия его аукнутся всем членам семьи, и дальнейшее повествование обернётся уже меланхолическими поисками души на безбрежных просторах необъятной страны, которая может быть и Индией, и Китаем, или даже Сибирью. Этот дом на краю света не обязательно находится в Канаде, которая здесь не географическое понятие, а скорее сакральный символ заброшенности, наподобие Шамбалы, разделённый Ниагарским водопадом из пазла.

(«пересекая границу, ты становишься другим человеком»)

Что же находится по ту сторону фронтира? Запустение, безразличие, тоска и одиночество аутсайдера. Разрушить прежнее существование оказалось легко и просто. Но стоило утерять один кусочек пазла, как всё полетело в тартарары. Семья прекратила существование. Окружающие исчезают, пока не остаёшься один, в ожидании грядущей холодной пустоты.

Адресат — любители тинейджерской или сентиментальной прозы; не обязательно 12-14-летние, можно читать и находясь в более зрелом возрасте. Вторая российская вообще норовит дать подобным книгам рейтинг «99+« — нетрадиционные отношения (без натурализма, на уровне намёков), инцест, пропаганда курения и алкоголя, неспортивный, асоциальный образ жизни, и вообще попирательство всех норм морального кодекса строителя капитализма, никакого уважения к старшим и правительству в лице лично товарища Эйзенхауэра.

Философия поверхностная, облегчённая (но, наверное, это и хорошо — не отпугнёт, покажет, что не стоит бояться и более серьёзных вещей). Глубокомыслие кажущееся, брошенные мимоходом сентенции по зубам и массовому читателю:

(«Мы ведь не всегда приезжаем куда-то, иногда просто где-то заканчиваем»)

(«Жизнь вручается нам пустой. и наполнять ее счастьем вынуждены мы сами»)

(«Если не думаешь головой, в конце концов превращаешься в кусок швейцарского сыра»)

Герой признаёт за собой эту привычку «видеть значительное там, где имеется лишь пустота», и в какой-то мере это относится и к самому роману, но читается он, тем не менее, хорошо — написано гладко, естественно, увлекательно, почти без всей этой давид-копперфилдовской мути.

«Есть земля живых и земля мёртвых, и мост между ними любовь, единственный смысл, единственное спасение» — находим у Уайлдера. Здесь же между ними — Канада — это бегство никуда, в глушь, на обочину цивилизации, отказ от дальнейшей борьбы и потеря смысла жизни-существования.

Но так ли было необходимо это бегство — в 15 лет, когда человек не совсем уже ребёнок? Возможно, удалось бы устроить жизнь и по эту сторону границы? В конце концов, с сестрой-двойняшкой ничего страшного не произошло. Возможно, герой стал бы точно таким же школьным учителем, или фермером в штате Айова.

Когда закрываешь последнюю страницу, история представляется всё-таки светлой, оптимистической пасторалью.

«В твоей жизни еще много чего интересного случится, прежде чем ты умрешь. поэтому будь внимательнее к настоящему».

(затенение)

Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка Катманду.

(нечастая для советской литературы тема — «первая мировая война»)

Из разряда малоизвестной, не освоенной, и до сих пор не потускневшей классики — лиричное, немного грустное и вместе с тем приятное и доброе повествование, написанное хорошим литературным языком, будто бы совсем недавно.

Прочитывается легко, реализовано очень интересно: спустя годы автор читает и комментирует свои фронтовые письма. Некоторые события таким образом показаны дважды: сначала посредством письма к кукольной барышне Миньоне, затем рассказывается, что происходило на самом деле, осталось за рамками или было попросту присочинено ради красного словца, какие фортеля выкидывает порой память.

«Лирический» слой прост, как всякий любовный треугольник: герой — недавний гимназист, ныне вольноопределяющийся — не обращает внимания на влюблённую в него девушку, а любит другую, которая увлечена кем-то ещё; задействованы и другие персонажи различной степени влюблённости или неприязни, но это уже не столь важно, как последующий «военный» слой.

Война поначалу производит впечатление опереточной, ненастоящей. С одной стороны — огневая поддержка аэропланов «Илья Муромец», редкие перестрелки по заранее известному графику. С другой стороны — любование окрестностями, какая-то неземная тоска и эпистолярный роман с барышней. По вечерам, когда нет стрельбы — музыка и танцы. Будто бы подчёркивая легкомысленность ситуации, за артиллерийской батареей, в которой служит герой, возят пианино. Но ура-патриотический пыл понемногу спадает, практичные солдаты налаживают кустарное ложечное производство, и в повести проявляется всё больше мрачных красок, В мыслях героя уже не флёрт с барышней, а вши, окопы, противогазы и шанцевый инструмент. Каково это — вдруг увидеть кровь, капающую с головы внезапно замолчавшего товарища?..

И тем не менее, книга оставляет впечатление светлой, лёгкой и очень воздушной вещи, тёплой и ностальгической, будто волны Черного моря. Встречаются моменты, когда драматизм отступает и на читательском лице даже может появиться улыбка.

А как же непременная «революционная» составляющая? Таковой почти нет — а то немногое, что всё же имеется, воспринимается скорее как фига в кармане. Революционер-подпольщик в образе карточного игрока, распевающий «Смело, товарищи, в ногу»? Да первый же околоточный загребёт такого конспиратора под белы рученьки — нечего, батенька, распевать революционные шлягеры в социально неблизкой среде!

PS. Обратите внимание также на катаевский «Кубик» — реализм на грани «странной» литературы, написанный в более усложнённой и непривычной манере.

Безыскусная как жизнь история, практически библейская притча: пришел невесть откуда человек Исаак, привёл с собой козу, обосновался в землянке, встретил женщину, построил дом, посадил дерево, завёл хозяйство, вырастил сыновей — в том и счастье человеческое, в том и жизни смысл. Именно за такие (чело)вечные книги и дают Нобелевскую.

Прочитывается легко, в начале проскальзывают почти сказовые интонации... Но пожалуй, этим достоинства и ограничиваются.

Персонажи не испытывают друг к другу сильной привязанности и ведут себя, мягко говоря, странно: муж оставляет беременную жену в полном одиночестве на неделю-другую, а вернувшись, только бросает взгляд на люльку и, промолвив «Вот оно как!», принимается за свои дела. Наверное, под этим и подразумевается стойкий нордический характер. Несмотря на периодические детоубийства, кризисы, несмотря на неурожаи и голод, от романа остаётся ощущение светлой безмятежной пасторали и лёгкости — чувствуется, что для героев всё сложится наилучшим образом.

Для мелодрамы роман слишком бесстрастен, для высокой литературы — прост и безыскусен, практически лубок. И порой эта самая простота на грани с пустотой. По сути, роман Гамсуна это советский семейный роман, наподобие «Вечного зова» или «Соли земли», просто воспевающий не линию партии, а индивидуализм и патриархальный крестьянский быт на обочине цивилизации. Мораль очевидна: деньги ничто, истинная соль земли — люди, способные крушить камни.

Хотя на основе одного романа выводы делать преждевременно, скорее всего, Гамсун просто «не мой» автор — слишком назидательный и прямолинейный. Лев Толстой и Унамуно, писавшие в сходной манере, будут не в пример интереснее.

(любителям ироничной философской прозы стоит попробовать)

Едва на первых страницах появляется запряженная цугом шестёрка лошадей, а слуга просит выйти из кареты, чтобы сменить колесо, невольно задаёшься вопросом — доедет это колесо до Белграда или не доедет, а завязнет где-нибудь в трансильванской глуши.

Не завязнет.

Хотя бы потому, что один из действующих лиц (и это известно с самого начала) не кто иной, как отец Лжи, фантазии и искусства — сам дьявол. И он направляется на встречу с любимчиком Беззу-б-о-г-о, предшественником Малевича — архангелом Михаилом.

Читатель, рассчитывающий найти под ярким фантиком конфетку с осиновыми колами, упырями и кровопусканиями, обманется в ожиданиях — действие крутится вокруг и около, но всё никак не развернётся. История, которая начинается как лёгкая авантюрная повесть из времён XVIII века или исторический детектив, оборачивается постмодернистской игрой, высмеивающий штампы готического романа, в которой все персонажи носят парики и участвуют в маскараде, и единственный способ укрыться или ввести в заблуждение — это не прятать своё лицо или рассказать всё как есть на самом деле.

Понемногу усложняется форма, сменяются рассказчики, и вот уже не столько следишь за фабулой, сколько любуешься словесными конструкциями, и забавляешься издевательским нагромождением анахронизмов, уводящих в сторону обманок — от утки по-пекински, осады Вены и Великой французской революции до «Моби Дика» и постоянного возвращения к формуле Витгенштейна, что мир есть совокупность фактов, а не вещей.

Где же начинается путь к сердцу тьмы?

Если появились вампиры, не означает ли это приближение Страшного суда? — когда изменяются правила игры и дальнейшее существование пугает неизвестностью и непредсказуемостью, когда свершается старинное китайское проклятие — Чтоб ты жил во время великих перемен!

«и одновременно все будут далеки друг от друга — настолько, насколько мир бесконечен. Разве это не ад?»

Бумага к сожалению газетная, быстро ветшающая, и коррекция несколько небрежная — а жаль — книга заслуживает лучшего (имеется даже соблазн поставить более высокую оценку).

«Называйте меня Исмаилом — сказал моряк.

- Я эту историю знаю, она длинная и скучная.»

Эта история не такова — лёгкая ироничная готика с исчадиями Света и силами Ада, читается легко и стремительно, точно пробег молнии по ночному небу.

Простенькая, но приятная атмосферная притча о поэзии — которая может как возносить к небесным высям, так и ввергать туда, где оставляются последние надежды. При чтении возникали параллели с уэллсовской «Дверью в стене», написанной несколькими годами ранее.

Однажды нежный и впечатлительный Йожик никак не мог заснуть. По старой своей привычке он немного поворочался на постели и принялся считать овец: ...86-я овца отличалась отсутствием пары зубов и по-видимому драчливым нравом, 87-я имела харю наглую и премерзкую, 88-я зевнула, 89-я икнула и улыбнулась похотливо, от чего Йожика аж передёрнуло и всякое желание засыпать пропало напрочь. Открыв глаза, он обнаружил себя крадущимся к книжным полкам.

«Сам такой!» — буркнул Йожик, уткнувшись носиком в корешок и инстинктивно вытащил предмет оскорбления. При взгляде на обложку иголки на голове зашевелились и встали дыбом. «Чахлик Неумирачий!» — с ужасом прошептал он. Правда, приглядевшись, Йожик заметил, что верхом на Чахлике сидел какой-то неграмотный шут, а сам неумирачий тянулся к морковке и значит бояться его никак не стоило.

Успокоившись, он раскрыл книжку. Сразу потянуло классикой — точнее сказать, Шекспиром и Рабле, которых Йожик избегал с детства, когда, прочитав по неосторожности «Ромео и Джульетту», проревел в три ручья три дня и три ночи (вопреки логичным и очевидным предположениям, он не был чернобыльским ёжиком!), а на четвёртый день зарёкся прикасаться к книгам великого барда. Хотя надо признать, об Отелло и Дездемоне какое-то смутное представление он всё же имел (то ли толстая певица придушила негра, то ли он её), а в драке даже мог вообразить себя принцем датским — «Бить или не бить? — Вот закавыка в чём!»

Йожик читал с тем недоверчивым и насторожённым видом, с каким обыкновенно читают сборники анекдотов — так и выискивал какое-нибудь крамольное или заковыристое словечко, но не обнаруживал ничего подозрительного, совершенно незаметно для себя он выбрался из дома и, не отрываясь от книги, шустро засеменил вдоль трамвайных путей (лунатизмом Йожик обычно не страдал, но в ночь полнолуния случаются и не такие каверзы). Он бежал, по самые иголочки погрузившись в бесшабашное глумление над человеческой глупостью — столь непохожее на обычный бестселлерный поток как в плане языка, так и в плане отвязности, когда вдруг всё перед глазами закружилось — и в этом внезапном звёздовороте промелькнуло удивлённое лицо какой-то курносой гёрлы, ночь, улица, фонарь и аптека...

-- Вот ляжий сы!.. — только и успел крикнуть он, уловив напоследок запах подсолнечного масла.

Возвращавшийся после диспута с Патриарших, редактор толстого художественного журнала по медвежьей фамилии Берлага поднял подкатившийся круглый предмет и печально вздохнул. -- Бедный Йожик! Я знал его...

Дальше — тишина.

Мораль же сказки такова: читайте классику, друзья!

А если вы вдруг почувствуете что-то знакомое, не удивляйтесь: это новая неголливудская адаптация «Короля Лира». Если находите, что здесь слишком мало трупов, знайте, что это комедия, а не сводка военных действий. Если же не знаете, в каком месте следует смеяться, имейте в виду: юмор здесь практически монтипайтоновский и раблезианский, заключающийся не столько в подзатыльниках, сколько в игре слов — и тогда, извините, здесь медицина бессильна, эта книга не для вас. Такой вот облом!

Если вы настолько отстали от времени, что не успели прочитать ни одной книжки Кристофера Мура, но зато цените литературу Возрождения, не плюётесь от «Рана» или «Степного короля Лира», а по ночам вас не изводят концерты — читать обязательно. Всем прочим для начала стоит попробовать «Хвойную бухту» — намного проще, веселей, развлекательней.