В «Затворнике и Шестипалом», чтобы вырваться за пределы чудовищного мироздания, нужно было научиться летать, вопреки поговорке «курица не птица».

В этом рассказе единственная альтернатива неподвижности и гниению — не просто совершить невозможное, но перестать быть собой, превратиться в кого-то совсем другого. Например, в велосипед.

А то, что достижимо это лишь в смерти, — так ли важно?

Чан снова и снова возвращается к любимой теме: свободы воли нет, все детерминировано.

Миниатюра написана хорошо, — но уже поднадоело, честно говоря.

Образ постмодернистской культуры: все уже написано (и вот оно, перед глазами!), но смысл никто из нас найти не сможет, и нет возможности отличить Главную Книгу, точный каталог библиотеки, от бесконечного числа неточных и лживых.

Сравните для контраста «Игру в бисер» Гессе: да, культура закончилась, теперь мы можем только благоговейно изучать ее и выстраивать внутренние связи.

Две замечательные и при этом едва ли не противоположные модели.

«Продать бруклинский мост» — идиома, означающая «надуть». Однако там, где продавец усматривает всего лишь удачную сделку с бестолковым туристом, человек культуры (и не столь уж существенно, какой он нации, — хотя специфика японского взгляда на мир, конечно, важна) обнаруживает скрытую красоту.

Заглавие рассказа — полустишие Джона Китса. Полностью строка в переводе Бориса Пастернака звучит так: «Прекрасное пленяет навсегда». Навсегда: потому что красота внутренне присуща вещам, нужно только ее разглядеть.

Прекрасная «атмосферная» книга. Ролевики, чудаки и романтики посвящают себя «архаическим развлечениям», и подробности их жизни куда интереснее, чем присутствующая на третьем плане магия. Собственно, потому и поставил «8», а не «9», что предпоследняя глава — кульминационная битва — по причине своей откровенной (и довольно скучной) фэнтезийности выпадает из восхитительного целого.

Бигл как-то говорил, что собирается переписать роман заново, — посмотрим, что получится.

Судя по всему, Теда Чана не просто интересует, но очень волнует идея предопределения, не в религиозном, а в строго физическом смысле: идея детерминизма. Нельзя изменить посмертную судьбу («Ад — это отсутствие Бога»), будущее («История твоей жизни») и уж конечно — прошлое. Можно только принять, что тебе дано, и найти в этом утешение.

А соединение «твердой НФ» с арабской сказкой — неожиданная, но очень приятная для чтения форма. Впрочем, формальная сторона рассказов у Чана всегда хороша; но в «Купце» есть и нечто большее.

Фантасты очень всерьез приняли «теорию Сепира-Уорфа» — о том, что язык предопределяет мышление. Очень всерьез и, как правило, очень упрощенно: понятно, что все гораздо сложнее... но иначе не было бы таких книг, как «Вавилон-17» Дилэни. Чану удалось показать совсем другое, нечеловеческое восприятие времени «изнутри»; показать, что такое научный поиск; и, самое главное, — соединить все это с очень грустной историей о судьбе матери и ребенка, без которой повесть, при всех ее достоинствах, особого внимания не заслуживала бы.

Классическая НФ: строили-строили и наконец построили. Строили Вавилонскую башню — да, интересно. А что кроме антуража? Идея? Психология? Атмосфера? А ничего.

Обычное в атеистической фантастике дело: используется христианская модель универсума, в которую вкладывается какое угодно, только не христианское содержание. И Бог, и ангелы — в конечном счете, бессмысленные силы природы, которая не знает справедливости. Простая подмена понятий — но зачем же тогда использовать образы, которые наделены совершенно конкретным содержанием? Первоисточник очевиден — Чан прямо ссылается на Книгу Иова; до оригинала, естественно, не дотягивает.

И еще: был бы в расказе смысл, поставь Чан вместо слова «Бог» — «Мардук» или «Мумбо-Юмбо»?

Отличный, пронизанный иронией рассказ, причем ирония эта была понятна главным образом современникам автора.

Дело в том, что загадочный «полный джентльмен» — не кто иной, как Вальтер Скотт, издававший свои романы анонимно, за что и был прозван Великим Неизвестным. Но к 1822 году тайна Скотта давно стала секретом Полишинеля: на это и намекает Ирвинг, разбрасывая по рассказу указания на то, что незнакомец — именно автор «Уэверли». Вальтер Скотт с удовольствием включился в игру и подтвердил, что останавливался в той самой гостинице.

Один из самых пронзительных рассказов Брэдбери. Поэзия пережила человека, машины пережили дом, а природа поглотит все, сделанное человеческими руками.

(Меня удивляет, что многие фантлабовцы, классифицируя рассказ, решили, что действие происходит на Марсе. Конечно, это «Марсианские хроники», но рассказ-то об Америке!)

А ведь рассказ — не только о «влиянии бабочки на Историю»: он еще и об ответственности человека.

Миллионы лет назад герой встретился с тираннозавром — воплощением исконного Зла (что в рассказе сказано прямо). Встретился — и испугался, не стал стрелять, сошел с тропы. Вернулся в будущее — и обнаружил, что президентом стал фашист с говорящей фамилией Дойчер.

Очень прозрачная аллегория: отказываешься от борьбы со злом — принимай последствия.

«И грянул гром».

В «Чайке по имени Джонатан Ливингстон» полет — это славный спорт (а я могу быстрее! еще быстрее! могу телепортироваться!), возвышающий высокодуховного индивида над быдлом, которое собирается в стаи. Ведь мы с тобой, дорогой читатель, не быдло? ведь мы — люди духовные? Вот и ладно.

В «Затворнике и Шестипалом» полет — это единственная возможность спастись. Это не досуг, не развлечение — это выживание.

Безусловно, лучшая вещь Пелевина: умная, смешная, страшная, трогательная. И в ней есть надежда.

Чрезвычайно фальшивая книга — как и все, что написал Фаулз.

Женатый мужчина отказывается переспать с помощницей-музой старого художника: это потому, что он абстракционист, а ведь абстракционизм — прямая дорога к фашизму.

Юный бандит вламывается в дом к писателю и уничтожает его рукопись — так ведь мальчика пожалеть надо, его таким сделало паршивое буржуазное общество... да и сам писатель — почему он не предложил молодежи какие-нибудь идеалы?

Для «Фантлаба» сборник интересен главным образом тем, что каждая из новелл написана «по мотивам» какого-нибудь известного произведения, в том числе — фантастики. К примеру, «Башня из черного дерева» — это ухудшенный «Чужак в чужой стране», «Бедный Коко» — «Заводной апельсин» и т.д.

Типичный, хотя и не лучший образец «Новой волны». Психопатология вместо психологии, обилие культурных аллюзий, которые никуда не ведут, разрушенный (а точнее, плохо сработанный) сюжет.

Такие тексты были нужны для расширения «литературного поля», но хорошей литературой и близко не являются.

Книга была бы неплоха и даже очень неплоха, но все, что в ней есть разумного, доброго и отчасти вечного, — не более чем плагиат из прекрасного романа Кадзуо Исигуро «Остаток дня». Повествование от имени дворецкого, который бездумно предан своим господам, но рассказывает всю историю настолько честно и безыскусно, что читатель понимает все ничтожество его хозяев. Конечно, Акунин делает вид, что пишет постмодернистский текст, и даже посвящает «Коронацию» «К.И.», то есть Исигуро... но более оригинальной и талантливой от этого книга не становится.

Несомненно, одна из лучших интерпретаций артуровского эпоса, а если конкретнее — «Смерти Артура» Мэлори. И едва ли не самое замечательное в ней — то, как Уайт постепенно переходит от очаровательной, богатой деталями детской фэнтези (со вполне взрослым подтекстом) к лаконичной и от того еще более страшной трагедии — пройдя по дороге через философский диалог, любовный роман и роман исторический, поиски Бога и поиски человека.

Уайт — как и Толкин, и Оруэлл — в самые темные годы ХХ века смог сказать что-то очень важное о нашем времени — и о Короле всех времен.

PS Поскольку роман существует в нескольких версиях, для любителей точности поясню: окончательный АВТОРСКИЙ вариант — это издание 1992-93 годов. Текст же, выпущенный «Гелиосом», — не очень удачная попытка соединить варианты разных лет. Поэтому читайте издание «Северо-Запада» (в сети доступно именно оно), а потом, в качестве приложения, «Книгу Мерлина» (которая тоже есть в сети).

К сожалению, в рассказе нет ничего, что опровергало бы «объективность» событий, которые мы видим глазами Сьюзен. Очередная грубая поделка на тему «не так все было», к тому же вульгарно-антихристианская.

Один из смыслов рассказа — сказки находятся вне (христианской) морали и, в некотором смысле, выше нее. Но нужно ли это доказывать, превращая Аслана в людоеда и заставляя его делать куннилингус Белой колдунье?

Гейман — из тех авторов, которым все равно, что писать. Почему бы и не об этом?

Раскрученная, но совершенно беспомощная книга. Набор банальностей, описанных языком школьного сочинения.

Честно скажу, без комментария Б.Н.Стругацкого не понял, о чем речь. А рассказ «всего-то» — о первом человеке, слетавшем на Луну. Вот только это историческое событие показано глазами обычного, ничего не понимающего землянина.

Возможные, но не снятые фильмы — тема забавная и, я бы сказал, ностальгически окрашенная. Но больше в рассказе нет ничего. Смысла в том числе.

Альтернативная история-с. Проклятые американцы, прикрываясь мерзопакостными либеральными лозунгами, специально выпустили Гитлера из психбольницы, чтобы он начал еврейские погромы и все евреи Германии перебежали в США. Организовали, стало быть, утечку мозгов.

Без комментариев.

И ведь самое обидное: былой талант автора виден, — но в какую же сторону он направлен!

Начало большого пути, завершением которого стали откровенно мракобесные «На чужом пиру», «Плохих людей нет» и «Звезда Полынь». Наш коммунизм — это, конечно, плохо... но был бы он хорошим — так лучше его никакой религии не было бы! И живем мы плоховато... но уж если бы жили хорошо, то лучше всех! И КГБ у нас было бы отличное, и царь-батюшка у нас был бы замечательный, и многоженство процвело бы, потому что как же иначе!

Остается сделать один ма-аленький шаг и признать: во всех наших бедах виноват не какой-то там мистический кристалл, а вполне реальные Цоросы-Соросы, либералы проклятые и прочие наймиты гнилого Запада. Ах да, еще украинские националисты. Вот как разъясним их всех, тогда и настанут полная любовь, гармония и опять же многоженство.

Или нет?

Это не литература, это диагноз. Диагноз не общества, но автора.

"«Филифьонка в ожидании катастрофы», почти библейская притча, замаскированная под детское чтение...» (М. и С. Дяченко. «Две»).

Очень точно сказано.

Впервые за много лет Желязны попробовал написать роман, который приближался бы по сложности к его ранним работам. К сожалению, отвратительный перевод («Оставалась еще одна вещь для заполнения«!) не дает возможности оценить книгу по достоинству.

Две последние книги о муми-троллях — две стороны одной монеты. «Папа и море»: Семья покидает свой Дом и едва не распадается. «В конце ноября»: в Дом приходят те, кто привык находить там поддержку и уют, — и не застают никого, кроме таких же одиноких... существ? Да нет, людей.

Преодоление одиночества, замкнутости в себе, страха перед неизвестным будущим. Это очень взрослые книги. Очень грустные. И очень добрые.

Ведь каждый найдет свой путь, и хомса Тофт встретит муми-семью, которая возвращается в Муми-дол.

Книга Финнея — та самая машина времени, которая в нем описана: стоит только вжиться в прошлое — и ты там окажешься. Немного найдется исторических романов, которые создавали бы настолько яркое и живое ощущение того, что минувшее живо в нашей памяти.

Отличная ловушка для читателя: будет ли он, как и старый Зигмунд, во всем происходящем видеть фрейдистские образы? Или «бывают просто сны», и классический психоанализ — не более чем попугайное повторение заученных в Вене догм?

Бунин, Газданов, Набоков... Пелевин иронизирует над целым умонастроением, более того — эстетикой: как приятно любоваться своими изящными чувствами, своими душевными терзаниями, как хорошо получается претворять их в Великую Литературу!.. А объектом чувств может быть кто угодно, хотя бы и... Ника.

Становление человека есть рождение искусства. Об этом, по сути, написана замечательная повесть Прашкевича. Строки великих стихов проступают из будущего: они еще не написаны, но мысли и чувства обитателей неандертальского стойбища — залог того, что стихи эти появятся.

Замечательный рассказ об одиночестве городских квартир и «роскоши человеческого общения», которую приходится подменять надувными суррогатами.

Стивен Кинг в отличной форме. Поставил бы девятку, не будь эта повесть откровенной вариацией на тему «Бочонка амонтильядо» Эдгара По (чего автор и не скрывает).

Гораздо слабее рассказа. Гораздо.

Азимов, вручая Кизу премию «Хьюго», возопил к музам: «Ну КАК ему это удалось?!»

Нормальный средний уровень. Не более, не менее. Эталон в своем роде... но можно и не читать.

Виртуозный стиль и полное отсутствие содержания. Или смысла, как угодно.

Чистый эксперимент 1960-х годов.

Великолепная книга. Жаль только, что ни один русский перевод не дотягивает до оригинала. Читайте по-английски — или по-украински.

Довольно безумное сочетание советского шпионско-детективного романа «про пионеров» — и несколько сюрреалистического вИдения лучших сочинений Юрий Коваля. Прекрасная повесть.

Неровный, но очень интересный по замыслу цикл. Читатель должен сам мысленно выстроить историю Орсинии, показанную через судьбы отдельных людей. И неважно, живут они в далекую полуязыческую эпоху или в не менее темные меж- и послевоенные времена.

Очень сильно. Один город — Венеция — как образ целой Земли, человечества, его истории и культуры. Одна из классических вещей Ле Гуин, совершенно естественно сочетающих культурологический эксперимент и мощный эмоциональный заряд.

Чрезвычайно затянутая и плоская слезовыжималка. Понимаю, что грешно, но когда автор описывает восьмой выкидыш героини... уже хочется смеяться, а не сочувствовать.

Блестящий замысел. Не случайно понятие «мифаго» удостоено отдельной статьи в «Энциклопедии фэнтези». А вот исполнение... Холдсток, на мой взгляд, слишком «материализовал» архетипы. То, что проходит краем сознания (или даже подсознания!), в романе обретает плоть и форму — и становится не вполне убедительным. Впрочем, в любом случае Холдсток — один из немногих авторов фэнтези (наряду с Краули, Пратчеттом, Гейманом, Сюзанной Кларк), кто прекрасно понимает, что такое миф и как он работает. Собственно, о том и роман: как реальность превращается в миф, а миф формирует реальность.

Великолепный замысел и отвратительное исполнение. Текст безбожно затянут, герои наделены не психологией, а извращениями и комплексами.

Пересказать полторы тысячи страниц на десяти — и будет шедевр.

Думать надо, думать! И не быть ни свиньями, ни овцами.

Иной метод анализа, но результат — не менее блестящий, чем в «1984».

Пронзительная повесть, одна из лучших у Булычева. А может быть, и лучшая.

Ничего более странного о Британии темных веков я не читал.

Безумная смесь истории и мифа — причем переходы в обе стороны совершаются едва ли не мгновенно, в пределах одного абзаца. Вот такое оно — мифологическое мышление; вот так видели мир бритты VI века.

Читать мне было очень трудно, но редко когда доводилось настолько полно испытывать чувство глубокого погружения — в текст, в эпоху, в миф.

Очень интересные мысли в кандалах беллетристики. И при этом — невыносимо суконный язык (в отличие от книг того же Лема).

Сильная, страшная, очень глубокая книга — лучший роман Дяченко со времен «Пещеры». Писатели в очередной раз доказали, что способны на невозможное: они показали пошаговое превращение человека в... скажем так, не-человека — трансформацию физическую и психологическую.

Роман, эмоционально насыщенный, роман философский, роман интеллектуальный. Потрясающее достижение.

Отличная вещь. Детали актерского ремесла придают достоверность истории о том, как аполитичный ксенофоб берет на себя ответственность за судьбы народов Солнечной системы. Лоренцо Великолепный должен исчезнуть, потому что у достопочтенного Бонфорта еще остались дела.

Головокружительная смена тем и жанров. Приключенческая НФ — блестящие парадоксальные диалоги — роман воспитания — новая Благая Весть, к которой сам автор относится с иронией. Несмотря на явные недостатки (провисание последней трети текста), — лучший роман Хайнлайна и один из самых интересных экспериментов в фантастике 60-х.