Публицистика, написанная чрезвычайно общо и расплывчато, с множеством неработающих слов-триггеров и взаимоисключающих параграфов — как это всегда бывает у книг, претендующих на всеохватность и некую надмирность. Причем это такая публицистика, которую Алла Горбунова написала не для других читателей, а исключительно для себя любимой, то есть большую часть образов либо не поймешь, либо поймешь скорее всего неправильно.

Все это завернуто в платье художественной литры, однако платье это сильно рваное и грязное, к тому ж с чужого плеча. То есть невозможно это художкой назвать не покривив душой. Надо прищуриться и кружиться на месте, пока не упадешь на пятую точку — тогда получиться. Здесь нет ни жанра (несмотря на вкрапления социальной фантастики в довольно удачной первой трети), ни рамок, ни направления.

Иногда что-то такое цепляет и даже заставляет задуматься, но ты тут же понимаешь, что вышло это случайно, такого намерения у автора не было, и вообще судя по всему, ты задумался над чем-то не тем. Это как кубик Рубика, где все грани разные — как ни повернешь, все ладно будет, да невпопад. Кажется, что эта жестянка сломана изначально.

Я бы не стал рекомендовать это никому, за исключением, может быть, любителям поэзии — а именно поэзии философской, то есть такой, где рифмуется кровь и любовь.

Первая часть, про 1936, написана роскошным стилем, она густоатмосферная, с замечательно выписанными персонажами, убедительными и живыми. Кажется, это стилизация, но я не могу определить, под кого. Сталинский Союз, написанный пастельными тонами, как будто картина Дейнеки. Единственное, что немного портит впечатление — с первых же слов стало понятно, чем это закончится.

Вторая часть, про 2045 — это лобовая агитка, написанная суконным языком современного русского либерализма. В первых главах Ксения Буржская еще сдерживается, но долго это делать у нее не получается и она черным по белому пишет «Рашка = зло, заграница = свобода». Невыносимо скверно вырезанные из картона герои являются ходячими пропагандистскими конструктами, отрабатывающими свою функцию. Я бы сравнил эту часть с Сорокиным — на минималках, без его стремноватых способностей к фантазированию, но не хочется Сорокина обижать.

Ощущение, что писали два разных человека. Серьезно, если уж автор способен написать сталинский ампыр таким воздушным, радостным и трогательным, куда ж все делось в «будущей» части?! Почему все так тупо и топорно, почему все выглядит и происходит словно в плохом сидабовском фантсериале? Неужели сложно критиковать нынешний режим в стране и президента (а невооруженным глазом видно, кто и что цель этой антиутопии) так, чтоб это было интересно читать?

Мир отгородился от России? Примем это как начальное условие. (Понятно, что для автора Запад — это весь мир.) В стране вдруг перестали заниматься спортом, так как все деньги на спорт — из-за границы? Сомнительно, но окэй. А продовольственный кризис-то откуда? Буржская верит, что все продукты тоже оттуда, из сверкающего града на холме? И уход западных лейблов — это катастрофа? Потому как — ну в России же ничего не производят, это известно.

Сшиты эти две части толстыми белыми нитками — настолько белыми, что в темноте светятся. Лениво очерченная Буржской антиутопия — это даже не проекция нынешних тенденций, автор просто набросала дефолтного говнеца, не заботясь о целостности и адекватности. Герой второй части встретился с красивой девахой, которая сказала ему, что все ложь и несвобода, и он тут же стал несгибаемым борцуном с режимом. Ну а чо, убедительно — именно так все и происходит.

Насколько хороша первая часть, настолько плоха вторая. В благодарностях автор рассыпается перед теми, кто рассказывал о тридцатых и помог ей сделать героев и историю живыми. Во второй части помогать было некому, а своих воображения и таланта, видать, не хватило.

Во время чтения этой книги надо очень четко отдавать себе отчет, что книга во вторую очередь о русской литературе, а в первую — о самой Вив Гроскоп. Это важно. Попытка посмотреть на книгу как-то по другому приведет к полному провалу. Комики, о чем бы они ни говорили, всегда говорят о себе.

Кроме того, следует учитывать, что Гроскоп побывала и пожила в нашей стране в довольно-таки неудачное время — а именно пресловутые девяностые, причем в первую половину (уже лет десять спустя многое было бы по-другому), так что воззрения на Россию и русский народ у нее специфические, из-за которых она смотрит на нас словно сквозь мутное стекло.

Тем не менее пишет она бойко, легко, видно, что она всегда знает, что хочет рассказать и к чему ведет — сказывается опыт публичных выступлений. Гроскоп самокритична, но широко образована, несомненна умна, кое-какие вещи я узнал впервые (первооснова Преступления и наказания, к примеру), и вообще книга создает впечатление беседы с живым, знающим и разговорчивым знакомым — даже если ты и не согласен по каким-то вопросам, все равно интересно узнать другую, понятную и логиную точку зрения. Иногда ты думаешь — до чего уж умна, как оригинально и свежо, а иногда — да ты что хрень ты городишь?!

Гроскоп по-видимому полагает, что ее шутки смешные. Не знаю, какая она стенд-ап комик, но ни одной смешной шутки в книге нет. Даже когда она повторяет их несколько раз, возможно, рассчитывая, что в какойто момент они все-таки сработают, они все равно не смешные. В этом смысле очень показательна шутка про Толстого и яйца, которая была так себе в первый раз, а в третий просто вызвала фейспалм.

Читать Гроскоп немного неловко, как в свое время было неловко слушать рассуждения Задорнова про американцев, что они «ну тупые». Она регулярно вставлет какие-то кринжовые глупости про русскую историю (особенно много стандартной ахинеи про Сталина, который конечно же везде и всюду и все по его приказу) и русский язык («прислоняться» от слова «слон») — впрочем, ей как иностранке вполне простительные, я знаю немало русских, которые пишут и говорят о собственном языке гораздо более дикие вещи.

Большой плюс книги — энтузиазм автора заразителен и возникает сильное желание пойти и перечитать ну хотя бы Один день Ивана Денисовича, а то и стихи Ахматовой. Ей нравится русский язык, ей нравится русская литература, и она пытается передать другим эти чувства и у нее это весьма неплохо получается.

В книге почти нет (кажется, вообще нет) нормальных или действующих мужских персонажей. Причем Константин Зарубин сам поднимает тему сексизма, отмечая устами одной из героинь, что в романах Стругацких нет нормальных женских персонажей. То ли он так тонко иронизирует, то ли сам не замечает этого противоречия. С другой стороны, в общем-то для меня тот факт, что все активные персонажи — женщины, не напрягает никак. Пол персонажей не играет почти никакой роли — можно было бы написать то же самое с мужчинами и в целом ничего бы не поменялось.

Несмотря на постоянные плевки Зарубина в сторону родины (даже слово Россия автору явно написать тяжело и он предпочитает эвфемизмы вроде «территория ФСБ» или «Московская империя»), все персонажи тем или иным образом связаны с Россией или Советским Союзом. Что бы они не обсуждали, они все равно быстро переходят на судьбы России, ее историю и будущее — автор сам с иронией отмечает это устами одной из героинь. Персонажи не могут или не хотят признать тот факт, что именно шестая часть суши как-то избранна или выделена и повести л-ских писателей встречаются только на ее территории и только для выходцев из нее: очевидно, что если бы такие сборники (в том или ином виде — не обязательно литературном) существовали в других странах, кто-то из эмигрировавших героинь уже столкнулся бы с ними.

Влияние Стругацких на автора огромно и видно невооруженным глазом — при чтении сразу вспоминаешь и «Волны гасят ветер», и «За миллиард лет до конца света» и кусками «Хромая судьба» и даже «Жиды города Питера». В каком-то смысле это и переосмысление наследия братьев, и продолжение их сюжетов, и попытка сделать на стругацкой основе что-то новое, более подходящее к современности. Насколько у Зарубина получились эти переосмысление, продолжение и попытка — сказать наверняка сложно, и каждый читатель даст свой собственный ответ.

Мне нравится эта советская мистика, ее дискретное развитие, продуманные истории участников, то, что они связаны между собой не всегда ожиданными моментами. Однако финские посиделки в последней трети романа, появление персонажей из прошлого — это как будто другая история, плохо пришитая к л-ским писателям и и превращающая их фантастические повести в какую-то неуклуюжую и неуместную публицистику. Зарубин придумал и развил занятную и занимательную историю, но закончить ее внятно не сумел.

Поразительно, что Роберт Харрис — с его опытом, с его талантом — умудрился написать откровенно скучную книгу. При том, что задумка-то отличная — рассказать об охоте на убийц Карла I после реставрации. И фактура жирная, и время и тему автор хорошо исследовал, а истории — нет.

Ни один из трех основных персонажей не цепляет. Что охотник, что дичь — крайне неприятные фанатики, чья мотивация понятна, но более симпатичными от этого они не становятся. Иногда на периферии романа вдруг мелькают колоритные личности или положительные персонажи, но тут же пропадают в лондонском тумане.

Цайтгаст довольно слабо выраженный, хотя мог бы стать основным плюсом книги. Автор старается, но скорее рассказывает, нежели показывает — увы, Харрис не выдерживает сравнения ни с Мантел, ни с Симмонсом. Я не почувствовал ни людей, ни времени. Воспоминания о войне парламента с королем идут в проброс, хотя яркие флэшбеки могли спасти хотя бы вторую половину книги.

Действия по сути нет. Атмосферы нет. Населена англичанами. Унылое как американские пустоши повествование время от времени сменяется неясной возней в духе «в пять минут все было закончено». Одни скучные персонажи влекутся в непрекрасное далеко, другие не менее скучные персонажи влекутся вслед за ними, читатель одолевается зевотой. Сюжетные линии, которые могли бы украсить роман, если б Харрис дал себе труд (захват Нового Амстердама, засада на группу цареубийц), безжалостно затушевываются.

Кажется, автор намеренно писал так — мол, попробуйте радикальный протестантизм на вкус. Подобное меню мне не нравится, такая гадость эта ваша заливная рыба a-la Кромвель.

Довольно неровная книга, в которой Ивонн Хауэлл, преподающая в университете Ричмонда русскую/советскую литературу во всех ее проявлениях, пытается втолкнуть в книги Стругацких всевозможные затхлые литературоведческие тропы, с нехорошей жадностью высматривая любые, даже самые слабые признаки апокалипсиса везде где они есть (а также там, где их нет).

Ощущение, что книга состоит из двух несмешивающихся частей. В одной — довольно интересный разбор трилогии Максима Каммерера. (Особенно впечатлил разбор «Жука в муравейнике», который я никогда понять не мог и что там вообще происходит.) В другой, местами просто нечитабельной, — просто упражнение в литературоведении: как будто автору для поступления в какой-то тайный профессиональный орден надо было пройти испытание и доказать, что она может написать псевдоосмысленный текст на птичьем языке по любому рэндомному писателю. Полагаю, испытание зачлось и Хауэлл получила свои печеньки. И хотя попытки хоть тушкой хоть чучелом впихнуть нацизм в «Улитку на склоне» раздражают, но чего нельзя отнять — автор сумела доказать сильную (а то и основную) апокалиптическую составляющую книг Стругацких.

Как я уже сказал, Хауэлл не понаслышке знакома с русской литературой, а также русским языком, но постоянно сталкиваешься с какими-то стремными моментам, после которых хочется ударить себя рукой по лицу. Например, она упорно называет КОМКОН комитетом, хотя это натурально комиссия — ричмондский профессор то ли не видит разницы, то ли имеет дело с плохим переводом, то ли подгоняет факты под свои убеждения, потому как тогда можно толсто намекать, что это тот самый комитет, ну вы поняли. А намекать она любит.

Если в книге упомянут котлован — то конечно же, в кустах сидит Платонов. Если кто-то умер при Сталине — стало быть, в лагере, по-другому в те времена не умирали. И опять-таки, русский даже слово la guerre не может произнести без того, чтоб автор тут же не увидела совпадение со словом лагерь. Павлов был бы в восторге...

Хауэлл по ее книге саму впору анализировать — «особенности восприятия России американским интеллигентом конца двадцатого века». Скажем, ни разу слова российский/русский/советский не стоят с положительным определением — все больше сломаный, искаженный, унылый. Любые советские пейзажи безапелляционно сравниваются и уподобляются катастрофе и апокалипсису. Кроме того, кажется, что автор ко многим советским терминам привносит какие-то собственные аллюзии, которых вполне возможно у читателей Стругацких не было, да и у самих Стругацких тож.

Не буду врать, что книга плохая и совсем ненужная. Местами она довольно интересная, она занятно структурирована, некоторые главы поражают своей четкостью и убедительностью, и хотя иногда кажется будто автор пишет что-то совсем выдуманное, она обычно неплохо аргументирует. Но когда начинаются общие рассуждения, и изо всех щелей лезут ссылки на Николая Федорова, на какие-то древние гностические притчи, и обязательно надо упомянуть ни к селу, ни к городу Белого и Соловьева, и явно хочут образованность свою показать, смысл куда-то улетучивается, темп пропадает и ты изумленно думаешь — однако! не просочиться бы в канализацию.

Идея этой книги заключается в том, что судьба всей Первой мировой решилась осенью 1914 года в комплексе сражений и операций, который автор называет Генеральным сражением — Восточно-Прусская операция, Приграничное сражение, Галицийская битва, Сарыкамышская операция и все, что происходило на Западном фронте и закончилось «Бегом к морю» и сражением на Марне, а также ряд боев на морях. Полагая, что ключ к победе в войне для немцев лежал в четком выполнении плана Шлиффена, Сергей Переслегин (в свое время преподававший военное планирование в Академии ФСБ) подробно показывает, как немецкие генералы по разным причинам и поводам выкинули этот план в топку и в результате уже к Рождеству для Германии все по сути закончилось.

Пишет автор иногда довольно сумбурно, а иногда — очень четко и невероятно понятно. Ряд терминов и понятий он использует как будто для друзей и коллег — без особых объяснений, что затрудняет понимание его выкладок. К тому ж большинство карт и схем для неподготовленного читателя по большей части бессмысленные, потому как сообразить, что на них происходит и что все это значит, довольно сложно.

Мне понравилось, что Переслегин смотрит на военные действия стратегически, показывая вещи, которые вообще-то кажутся контринтуитивными: когда победа в сражении приводит к поражению во всей операции, а проигрыш позиции — к итоговому положительному результату. Подобный анализ для меня немного необычен и поэтому привлекателен, к тому же позволяет взглянуть на события с очень неожиданной точки зрения.

Стоит отметить, что у автора местами прорывается талант объяснять сложные вещи на пальцах — он не всегда срабатывает, но когда это происходит, впечатление, будто у тебя третий глаз открылся, ты начинаешь видеть какие-то хорошо известные тебе моменты очень четко, осознавая, что ты смотрел, но не видел — например, для меня открытием были анализ Сарыкамышского сражения и той массы случайностей, мелких событий и совпадений, которые обусловили его результат.

Что касается альтернативок, в изобилии рассыпаемых Переслегиным, то отношение мое к ним двоякое. С одной стороны это еслибизм, забавный и волнительный, но никчемушный. С другой — автор подходит к ним как к инструменту анализа и вот уже интересно. Отбрасывая все альтернативные варианты, которые на самом деле приводят к той же развязке и те, что имеют крайне низкий шанс на реализацию, он показывает, где в реальности сработала случайность, а где — вполне ожидаемая цепочка событий. Забавно здесь то, что многие события, реализовавшиеся в нашей истории, самим Переслегиным оцениваются как маловероятные (вроде вступления Турции в войну).

Мне книга показалась интересной и даже занимательной, но какой-то неполной, как будто прерванной на полуслове, к тому же предпочтительно хотя бы вкратце представлять себе Первую мировую, чтоб ориентироваться в контексте и не воспринимать все изложенное в тексте как истину в последней инстанции.

Я искренне надеюсь, что это просто автор решил отдохнуть, а не первый признак того, что Джаспер Ффорде «уже не торт». Книга представляет собой довольно лобовую и примитивную метафору расизма и ксенофобии — раньше у валлийского писателя получалось как-то тоньше и не так дидактично. Нет того полета фантазии, что всегда отличал его книги, да фантдопущение в виде человекоподобных кроликов очень уж кринжовое — как будто это какая-то стыдливая новеллизация порнофурри.

Герой книги настолько откровенный терпила и кулёк, что сопереживать и сочувствовать ему ну никак не получается — если я захочу узнать о пассивных конформистах, жующих сопли, достаточно просто оглянуться вокруг. Стремясь уйти подальше от образа железной Четверг, Ффорде откровенно перегнул палку: герой настолько тупой, что даже когда другие персонажи все ему разжевывают, он все равно не в состоянии понять, что происходит.

Автор джае не пытается скрывать влияние идей BLM: герою многократно и без экивоков говорят, что белым англичанам (а герои книги по дефолту белые) надо только признать свои грехи, каяться и помогать кроликам, какую бы херню они не творили. При этом заметно, что антирасистский посыл книги не всегда работает — все-таки это не две разные расы, где за цветом кожи и разрезом глаз все те же люди, а два разных вида животных. В результате, каждый раз, когда автор рассказывает об угрозе того, что кролики могут быстро размножиться, стать большинством и принять какой-нибудь закон вроде запрета животноводства, Ффорде понимает, что для части читателей эта угроза будет вполне убедительной и ему приходится всячески дезавуировать — писать, что это теория заговора, что ее придумали ксенофобы, что никаких доказательств нет — и делает он это не очень успешно.

И когда кролики обвиняют (несколько раз в течение романа) людей в экологическом авантюризме и невнимании к природе, ты думаешь — да чья бы корова мычала, австралийские эндемики могли бы многое порассказать, да вот беда, они не очеловечились. Постоянные моралите в исполнении кроликов и героя раздражают своей сентенциозностью — ну неужели автор считает читателей настолько тупыми, что им нужно все разжевывать до уровня проповеди?

Вся книга представляет собой лайтовый вариант того, что обычно Ффорде пишет: меньше персонажей, сюжет развивается гораздо быстрее, побочных квестов и историй почти нет, общая плотность событий и юмора гораздо ниже, чем обычно, да и концовка вышла на удивление слабой: автор завертел конфликт, но не сумел его решить и свел все к нелогичному и неубедительному богу-из-машины.

Это не значит, что книга так уж плоха — написано хорошо, временами смешно, под конец даже интерес просыпается — но для Ффорде это большой шаг назад. Я бы сказал, что она как раз из тех книг, где весь пар ушел в свисток.

Кажется, что Йэн МакГуайр прочитал роман Симмонса «Террор» и такой — подержите мое пиво. И запилил свой собственный террорище с блэкджеком и шлюхами, при этом выкинув всю мистику и добавив побольше старого доброго английского насилия во все дыры и всем, чем можно. И вместо таинственного монстра в тумане у него скорее стихийное бедствие — кошмарный гарпунер Дракс, феерически отыгранный Колином Фареллом в недавнем бибисишном сериале.

В целом все то же самое, что и у Дэна Симмонса — льды, белые медведи и куча грязных мужиков с гнилыми зубами на тесном кораблике, где единственный приличный человек — и тот ирландец, вот только действие развивается гораздо быстрее, нет времени пердеть в палубу, корабль уже разваливается.

В целом это также атмосферно, вонюче и кроваво, только здесь побольше мерзостей вроде массового забоя котиков и разделки гниющего кита, изнасилования мальчиков и напильника в качестве заточки. В общем, я вас предупредил. Хотя читать конечно полегче, чем смотреть. Нельзя сказать, что автор смакует это и подает как шок-контент, нет это вполне обыденно и даже логично в русле тогдашних понятий и приличий.

МакГуайр пишет отлично и захватывающе, предсказать развитие сюжета сложно — несмотря на скудость декораций, персонажи убедительны в своей приземленности и негодности. Концовка немного ванильная, но с другой стороны — спасибо автору, что дал хоть кому-то выплыть из этого викторианского говна.

Книга притворяется, что говорит о неких важных и актуальных вещах, но на самом деле не столько говорит, сколько забалтывает. Автор явно слышал, что сюжету нужен конфликт, и решил запихать его во все подряд. В результате конфликт в каждом диалоге, причем на ровном месте, бессмысленный и вздорный, как будто толпа склочников собралась, склочников интеллигентных, но все равно бесячих, из тех, что день прожитый без скандала, считает прожитым зря.

Все персонажи говорят одним и тем же голосом, с одними и теми же интонациями и с одним и тем же синтаксисом. Я бы даже сказал, что персонаж всего один, просто у него диссоциативное расстройство, как у Билла Миллигана. Хотя нет — на самом деле нет у него никакого расстройства, он хочет, чтоб все так думали, а на самом деле просто придурок.

Диалоги в последней трети читал по диагонали — и так было понятно, о чем они будут, и как именно они построены, и все это толчение ступы в воде раздражало неимоверно, а под конец также по диагонали читал и все остальное, одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что автор выдохся и начал повторяться, надеясь, что это сойдет за глубокомысленность.

Если б это был не текст, а фильм (а он весь прям вопиет «экранизируйте это!»), то это был бы чудесный нахрен никому не нужный артхаус, который получит хвалы кинокритиков, какой-нибудь экуменический приз тыгыдымского фестиваля и который посмотрит полтора человека.

Мне реально непонятно, зачем в конце двадцатого века писать так, словно живешь в его начале. И ладно бы автор в качестве объекта подражания выбрал бы талантливого писателя — так ведь нет, идет явный закос под Лавкрафта, а при всей его культовости Говард Филипс был паршивым сочинителем. Но если вы думаете, что Лавкрафт писал коряво, то поверьте — Альберт Санчес Пиньоль даст ему сто очков форы, как будто говоря «Подержите мое пиво». Он даже написать нормальную стилизацию не может, и итоговый продукт получается хуже, чем у мечтателя из Провиденса — у того хоть идеи какие-то оригинальные были, а Пиньоль даже этим похвастаться не может.

В принципе, нет смысла упоминать логические или сюжетные дыры (вроде нескончаемого запаса топлива для маяка, к которому корабль подходит раз в год, или нескончаемых же запасов патронов): их так много, что хоть о какой-то степени реализма говорить не приходится, это воспринимается как игра в стиле башенной защиты либо как самая идиотская притча в мире.

Проблема в том, что в этой притче нет сюжета. История, которая могла бы увлечь читателя, просто отсутствует, ибо автор забыл ее написать, увлекшись описаниями потрахушек с рыбами. Читать же написанные воляпючным языком невероятно скомканные околофилософские рассуждения героя просто муторно, как будто кто-то пьяный начинает рассказывать тебе за жизнь, поминутно теряя нить разговора и вставляя для респекту и невпопад умные слова. Невозможно хоть как-то всерьез воспринимать притянутые за уши и чрезвычайно грубые аналогии — вроде сходств борьбы героя с английскими оккупантами с непрекращающимся наступлением рыбов на остров.

Занятно то, что описание рыболюдей не имеет никакого смысла — автор не упоминает, к примеру, наличие у них жабр, которые ну никак нельзя было пропустить. Обладая перепонками между пальцев и будучи глубоководными существами, чудища ловко лазают по деревьям и даже по гладким стенам маяка, а самка морских чудищ точь-в-точь обычная человеческая женщина, только без волос. Кто-то у нас тут явный перверт...

В целом книга уныла, герои беспросветно унылы, единственное светлое пятно — роман небольшой, скорее растянутая повесть «как я провел это лето», написанная подростком, мучающимся пубертатом и тривиальными тинейджерскими проблемами.

Роман выглядит довольно искусственным конструктом — Франсисико Эрерра Луке взял реальные эпизоды из истории освоения Венесуэлы и поисков Эльдорадо и кое-как составил их вместе, посыпав щепоткой страшилок про ведьм и геев. В результате книга напоминает четки — вроде бусины образуют некое целое, но если слегка их растянуть, то сразу видно, что между ними ничего нет. Обычно исторически события образуют только основу, скелет художественного произведения, здесь же кроме этого скелета больше ничего нет. Хоть сколько-нибудь интересным сюжетом, внятной историей или структурой роман похвастаться не может. Послесловие, где описывается реальная подоплека событий романа, фактически ничем от него не отличается, просто покороче, а так все тоже самое.

Персонажи кажутся вырезанными из толстого картона, полутона и тени почти отсутствуют. Главный герой настолько не соответствует времени и месту, что симпатий не вызывает никаких. Роман страдает от значительной дискретности, когда немалые промежутки времени просто выпадают из истории, как будто там ничего не случилось. Колониального быта почти нет, описания экспедиций заунывны и неинтересны. Сказать, что роман совсем плох, было бы неправдой, но мне кажется, что автор просто не справился с темой, сосредоточившись на стилизации.

Да, наверное, при стилизации и нельзя написать по-другому, но я все-таки полагаю, что дело в авторском уровне. Стилизация, может и не плохая — я не спец в рыцарских романах, но те, что я читал, были гораздо лучше. Сравнивать Эрреру Луке с Вальтером, скажем, Скоттом, не приходится. Роман написан неровно, местами занудно, то сбиваясь на синопсис, то перепрыгивая через события, время и логику.

Кровавая луна из названия попадается так часто, что кажется, в книге постоянно полнолуние, а такого количества голых баб, стремящихся залезть в трусы (тогда уже были трусы? вроде нет — тогда в подштанники) к главному герою, я вообще никогда не встречал, даже в книгах Бушкова. По сути весь роман состоит из нескольких очень жирных линий — золото Эльдорадо, страх перед ведьмами и голые бабы, причем второе и третье фактически одно и то же. На все остальное Эррера Луке не отвлекается, потому что ему неинтересно.

В книге был один момент, который мог бы компенсировать недостатки при правильном использовании, но автор его бросил почти сразу — это когда главному герою объясняют, что он хороший человек, но паршивый губернатор, а вот его враг, человек нехороший и фактически редиска, наоборот, отличный губернатор и он именно то, что нужно этому краю. Это отличная дихотомия, которая могла бы привести к рефлексии и и какой-то глубине, но эпизод подается впроброс и заканчивается ничем.

Эта книга очень большая. В принципе, это все, что можно сказать о ней определенного. Жанр определить трудно. Не то фентези, не то мистика, куски мейнстрима, приключения и много чего еще. С сюжетом еще сложнее.

Конечно, биография. Только не человека, а города — Нортгемптона, который является географическим центром Англии (и с точки зрения автора, духовным, а также историческим — именно отсюда, мол, пошли крестовые походы, промышленная революция и свободный рынок), и Алан Мур прослеживает его историю еще с тех времен, когда он назывался просто Хэмтюн (то бишь «родной город») до первой половины нашего века (и далее в бесчеловечное будущее, путешествие в которое пары героев напоминает Машину времени ) на примере одного из старейших районов — Боро и его обитателей. Впрочем, как бы Мур не выставлял Нортгемптон центром Англии и чуть ли не всего мира, заметно, что он вынужден мусолить одни и те же имена, связанные с городом — Оливер Кромвель, Томас Беккет, Джон Баньян и еще пара-тройка менее известных.

Также можно сказать, что роман — о свободе воли. Точнее об ее отсутствии (потому как в книге многократно постулируется, что ее нет, не было и не будет), и о том, как бы выглядел и функционировал мир без нее; чем-то это напоминает идею об этернизме. В результате построенный Муром мир оригинален и интересен, но сюжетно статичен. Автор написал довольно сложное повествование с множеством различных идей и мыслей, но вот кроме этой мне сложно что-то выделить — все очень густо и перемешано, каждый, наверное, найдет что-то свое — если сумеет дочитать, конечно.

В книге очень много персонажей и «очень много» — это то, что по-английски называется understatement, и даже это утверждение также является understatement. Персонажей просто чудовищное количество, многие показываются в разное время своей жизни, зачастую они друг другу родственники тем или иным боком, и по чесноку, надо было бы табличку себе составить, кто кому кем, но как обычно лень матушка. Здесь много перекрестных ссылок друг на друга, какое-то событие показывается с разных точек зрения, что придает ему разные смыслы.

Слог у Мура четко указывает на него как на автора комиксов — он всегда помнит, что персонажи действуют не в безвоздушном пространстве, а во вполне определенном месте с определенной историей, обычаями, отношениями между людьми и мебелью. И вот эту мебель, природу, ландшафт Мур описывает тщательно, глубоко, сочно — он не рисует кистью, он выдалбливает резцом. Иногда автор слишком увлекается с этими избыточными описаниями и они начинают навевать скуку — Муру явно плевать на комфорт читателя, поэтому он останавливается только тогда, когда сам считает нужным.

Книга в целом очень затянута, и это следствие стиля автора — то есть здесь нет воды и нечего выбрасывать, но все равно она слишком большая и по большей части неоправданно большая. Лишнего нет, просто автор каждую сцену растягивает так безбожно, что диву даешься. Зачастую чтение как будто плаваешь в густом киселе — сладко, но не наешься, десятки страниц могут пройти без какого-либо действия, все забито описаниями, сравнениями, стазисом, рассуждениями и тому подобным. Мур к каждому слову добавляет несколько определений, богато уснащая предложения оборотами — герундиальными, наречными, деепричастными, и в результате даже обычное заваривание чайного пакетика превращается во что-то метафизически-прекрасное и трансцендентно-сложное.

Пишет размашисто, используя все грамматические и синтаксические возможности английского языка, его словарный запас просто огромен, если не сказать — чудовищен. В какой-то момент он начинает использовать свой собственный придуманный язык (какая-то усложненная версия кокни), в котором слова подменяются схожими по звучанию или написанию, сплавляет два-три слова в одно, и когда такие предложения идут по одному, в понятном контексте, это нелегко, но прочитать можно, но вот одну главу, полностью написанную таким языком, я одолеть не смог — бросил через несколько страниц, пролистав по диагонали, так и не знаю, что там произошло и имела ли эта глава хоть какое-то значение.

Мур левак (считает себя анархистом) и это очень заметно в книге — через нескольких персонажей он проталкивает свои мысли о капитализме, финансах, рабочем классе и тому подобном. Иногда это в тему, иногда нет. Помимо этого, через многих персонажей автор проговаривает различную философию, и иногда этой философии становится слишком много, вплоть до дого, что это можно назвать разглагольствованием. Поскольку Мур уже старенький, многие из героев жалуются на то, что вот раньше трава была зеленее, бабы толще, и все отлично жили в домах без отопления, канализации и водопровода, не то, что в этих модерновых бездушных домах. Дженнифер Уорт, думается, могла бы многое ему рассказать — если б Мур захотел слушать.

Автор часто и с удовольствием экспериментирует с различными жанрами, помещая текст то в поток сознания, то переплетая две линии так, что одна начинается там, где заканчивается другая и наоборот, ведет рассказ в виде то пьесы, то пародии на нуарные детективы, забрасывая различных персонажей в прошлое, будущее, рисуя закольцованные петли, синусоиды, тессеракты и нечтоненазываемое.

Можно ли советовать эту книгу? Ну только если вам нравятся фолианты тысячи на полторы страниц, бессюжетные сложносочиненные истории, глубокоосмысленные гештальты и филологические эксперименты. Исключительно на свой страх и риск.

Кажется, это фанфик, написанный для себя и избранных друзей. Фанфик не знаю на что — возможно, на «Посмотри в глаза чудовищ». Как будто Владимир Калашников прочитал эту книгу и решил написать что-то в духе. Только если Лазарчук и Успенский писали ну пусть не серьезно, то по крайней мере солидно, твердо поставив фантастическую предпосылку краеугольным камнем своего произведения, без подобного скоморошества, свойственного «Лиге...» В результате и воспринимать творение Калашникова не как затянувшийся анекдот, очень сложно — сам автор постоянно гримасничает, делает ужимки и строит козьи рожи, намекая на одноразовость и жидковатость своего детища.

И даже неважно, что Розанов, Андрей Белый, Флоренский и примкнувший к ним недобольшевик Вольский здесь не исторические персонажи, а комиксовые — почему нет, так тоже можно. Но многовато постмодернизма. Нет — его очень-очень много. Сначала было в меру, вполне уместно, и даже немного смешно, но с каждой страницей его становилось все больше, постмодернизм лез в каждую щель, копился в углах, громоздился шкафами и вот наконец прорвало плотину и он просто вытеснил все остальное, стал вещью-в себе и целью и средством одновременно.

Сюжеты не разработаны. Они просто набросаны кое-как, не успевают начаться, как заканчиваются, а боковые линии явно добавлены ради все того же упражнения в постмодернизме. Детективная линия неплоха в первой новелле, однако дальше автор потихоньку отодвигает сюжет в угол, и в третьей уже явно писалось спустя рукава, а в последней — просто зажав ручку зубами.

Калашников, несомненно, шарит в теме и разбирается в этом вашем Серебряном веке, легко вставляя в свои историйки не только мало известных исторических персонажей вроде одной из первых в мире женщин-хирургов Веры Гедройц, но и совсем уж маргинальных деятелей типа Марии Папер, которая считалась графоманкой даже по очень растянутым меркам начала двадцатого века. Насколько аутентично изображено время, сказать сложно — из-за обилия второсортного постмодернизма и затхлого духа междусобойчика, но правильней всего сравнить опять-таки с комиксом. Стилизацией это назвать нельзя, потому что неясно стилизация подо что или под кого.

Это оригинально, местами остроумно и могло бы получиться очень здорово, если бы автор дал себе труд по-настоящему увлечься этим миром и этими персонажами, а не просто начеркать пару анекдотцев, подпуская ветры в процессе.

К середине книга выдохлась, полностью исчерпав свой потенциал. В принципе, это заметно и раньше, но к середине уже просто не возможно даже самого себя обманывать, придумывая всякие отговорки про новеллы и устареллы, магреализм и тому подобную литературоведческую лабуду для самых маленьких. Уже после первой трети Габриэль Гарсиа Маркес начинает повторяться, ходить кругами, пересказывая уже рассказанное, причем даже теми же словами — выбранная изначально манера письма уже ограничивает нарратив, не позволяя отойти в сторону и переключиться на что-то новое и неожиданное — ну какое там новое, это же во многом перепев Ста лет одиночества.

Поначалу это более-менее интересно , но в какой-то момент превращается в сборник анекдотов про латиноамериканских диктаторов, причем чем дальше, тем глупее и бессмысленнее эти анекдоты, и автор уже даже начинает вставлять анекдоты в анекдоты, окончательно сваливая свою книгу в какое-то подобие литературного болота. Заметно, что герой на самом деле не один, их несколько под одним именем, ибо даже характеры у них различаются — что естественно, ибо «патриарх» явно является собирательным образом, а Перон не был похож на Трухильо, и Папа Док — на Пиночета. Вот только запала хватило не надолго, очень быстро этот образ снова распадается на несколько лиц. В итоге в книге нет ни сюжета (ибо барельеф — это не сюжет), ни протагониста.

Авторский стиль, с этими сказовыми повторениями и перечислениями, якобы бесконечными предложениями (на самом деле искусственно составленными в одно несколькими) некоторое время завораживает, но история все длится и длится, топчась на месте, и вот тебе все это скучно и празднолистательно, и наконец, начинает раздражать и только и думаешь, когда ж это кончится и автор перестанет глумиться над мумией, придавая ей ради неких мифических лулзов и скрытых смыслов всяческие неудобьсказуемые позы.

Это не роман, это кусок романа. Явно не хватает действия, сюжетных линий, здесь только канва и основная линия, и то какая-то куцая и неразработанная. Это и не рассказ — слишком большой, и не полноценный роман — слишком маленький, а так — межеумок: ни два, ни полтора. Питер Акройд оставил свое произведение в самом неудачном положении — немного беременным, из-за чего воспринимать его как нечто цельное не представляется возможным.

Здесь очень много сносок и они нужны исключительно для авторских понтов (гляньте, как я в Шекспире разбираюсь) и переводчицкого самолюбования. Реального смысла в них нет никакого и если б я не знал, что персонажи постоянно намекивают на бардовские (простиет, Бардовские) вирши, хуже бы не стало. Большинство так называемых цитат из Шекспира так безбожно перевраны и искажены, что уже и не похожи на себя и могут умилить только сердце завзятого шекспиролога (шекспироведа? шекспировода?). Если делать сноски на подобные псевдоцитаты, то таким макаром можно поступить с любым взятым наугад диалогом — наверняка будет полно фраз, похожих на Шекспира.

Персонажи никакущие, симпатии не вызывают, мотивация их туманна, описаны и представлены весьма холодно, мы про них почти ничего не знаем, хотя автор вставляет неработающие маркеры и непонятные сценки. Профессионализм и мастерство Акройда позволяют держаться истории на плаву, но ощущение, что и его самого она не очень-то увлекла. Ведь и интриги никакой нет — с самого начала было понятно, чем эта якобы загадочная история с шекспировскими находками закончится, ибо других вариантов просто не было, да и заинтересовать происходящим читателя автор просто не сумел (или ему было все равно). В виде рассказа это выглядело бы гораздо бодрее и элегантней, у Акройда же получилось что-то мутировавшее и бездушное.

Книга рассказывает о Джоне Брауне и его рейде на Харперс Ферри, который должен был привести к гражданской войне в Штатах, но полностью провалился и... привел к гражданской войне в Штатах. Браун здесь основной персонаж и все крутится вокруг него. Показанный глазами чернокожего подростка, вынужденного носить женское платье (Браун решил, что тот девочка, а пацан решил не спорить с явно психованным белым), он предстает странной фигурой, смешивающей в себе фанатика по типу Роршаха из Хранителей (видящего только черное и белое) и ветхозаветного пророка, способного часами толкать проповеди и за секунду впадать в разрушительный библейский гнев. Итан Хоук, сыгравший этого персонажа в экранизации, очень удачно вжился в роль и во время чтения я слышал именно его интонации.

Джеймс МакБрайд дотошно воссоздает стиль речи негра, рассказывающего свою историю уже в преклонном возрасте, где каждое предложение может вогнать в гроб нормального учителя английского языка — здесь не соблюдается согласование времен, часто используются устаревшие фразы и значения слов, активно применяется негритянский сленг, вместо множественного числа глаголов используется единственное, а также абсолютно неправильные формы (вроде thunk вместо thought и seed вместо saw), и только легкость манеры автора и его чувство юмора позволяет не тормозить на сложных моментах.

Рассказчик постоянно иронизирует над собой и своим положением, жалуется, что в рабстве ему было лучше (в Брауне он явно видит нового хозяина), постоянно пытается всех обдурить (если негр не будет лгать, долго он не протянет), страшно боится отмороженных аболиционистов и старается случайно не умереть в ненужной ему борьбе за свободу.

Когда взялся за книгу, не знал, кто такой Джеймс МакБрайд, и даже мужчина это или женщина (да, вроде как Джеймс, но с американцами никогда нельзя быть уверенным). Однако к середине книги мне стало понятен один факт — автор явно черный. Ни одному белому не позволят написать, что большинство рабовладельцев обращалось со своим рабами не хуже, чем они обращались с другими белыми, а замечение главного героя, что будучи рабом у него всегда было что поесть и голодать он стал только когда его сделали свободным, вообще бы разозлило всех вусмерть. Только черный автор может позволить себе описывать белого аболициониста с уважением и насмехаться при этом над Фредериком Дугласом.

Диковатая, но берущая за душу история, замечательные персонажи, слабоумие и отвага в равной пропорции, реальные исторические факты и деятели, увиденные в неожиданном ракурсе, захлестывающий энергичный слог автора — Птичка Господа Милосердного явно написана не конъюнктуры и хайпа ради, и заслуживает стоять на одной полке с шедевром Харпер Ли.

Продолжение «Девятого дождя» оказалось довольно скучным, и дело даже не в том, что я с трудом вспоминал события первого тома: просто как-то все происходящее было не интересным и как минимум первая половина не цепляет вообще ничем. Персонажи как фигурки из настолки, и локации как тайлы из настолки и как-то все такое, вроде уникальное, а на самом деле сделанное машинным способом.

Мотивация героев прописана плохо, причем в самые важные моменты — в плане психологии Йен Уильямс старается отделываться общими клише, и не пытается реально показать, что движет тем или иным персонажем. Он делает то, что хочет автор, и этого достаточно. Пару раз автора вообще очень хорошо видно за происходящим, особенно в финальном твисте, когда итоговое решение выпрыгнуло как чертик из коробочки, изрядно меня удивив своей нелогичностью и необоснованностью. В этом плане показательна внезапная гей-сцена, которая появляется из ниоткуда, как будто автор щелкнула пальцами: «Эй, вы, двое! Деритесь! А теперь трахайтесь!»

Есть некоторые интересные сцены и сюжетные повороты, но они съедаются общей фанерностью происходящего. Финальный бой описан из рук вон плохо — стремные реплики, невместные диалоги, поломанная хореография. И вроде как две книги из трех прочитано, но узнавать, чем там все закончилось, нет никакого желания.

Чтение этой книги немного напоминает американские горки, но только такие — не очень крутые, для солидных людей, которые не любят вот этого всего с визгами и криками. То задумываешься над тем, почему Дэн Браун пишет так коряво и его приемы настолько очевидны, то ни над чем не думаешь, потому что жадно читаешь и не можешь оторваться.

Схема, при которой раскрытие одной загадки ведет к другой, чересчур запутанная, чрезмерно утяжеляет историю, сильно тормозя развитие сюжета, и кажется, существует исключительно per se, потому как неясно, а зачем главный антагонист вообще ее устроил. Это как квест, который начинается, когда ты входишь в первую комнату, но никак с реальной жизнью при этом не связан.

Роман сильно растянут в угоду объему — сюжет и герои не раз топчутся на месте просто потому, что автор хочет сделать еще один клиффхангер, втиснуть еще одну малоосмысленную главку и создать саспенс из пустоты. Умница профессор начинает тупить на ровном месте (особенно это заметно в моменте с могилой дожа), герои бегают по странным локациям вместо того, чтоб найти интернет-кафе, и тому подобные странные эпизоды.

Интрига в романе создана искусственно и из самых отстойных ингредиентов — амнезия, специфическое заболевание и савант: каждый по отдельности они еще кое-как могут сработать, хотя и сложно воздержаться от закатывания глаз, но сведенные вместе, эта гремучая смесь создает фарсовую комедию положений, когда за персонажей скорее стыдишься, нежели сопереживаешь им.

Поражает какая-то чрезмерная взвинченность и избыточная чувствительность всех героев без исключения — на любой внешний раздражитель они обязательно реагируют полным спектром эмоций. Автор как будто заставляет персонажей использовать все наличные средства выражения своих чувств и в идеальной экранизации их всех должен играть Джим Керри. Учитывая, что пишет Браун довольно суконным языком, несмотря на все свои механические попытки разнообразить вокабуляр, выглядит такие упражнения тела и мимики довольно неприятно.

Не могу не признать, однако, что ряд сюжетных поворотов застал меня врасплох, некоторые моменты были неожиданны и исполнены действительно изящно и убедительно. Кроме того, Брауна стоит уважать за то, что сделал модным и популярным жанр искусствоведческого детектива — и хотя именно в этом романе лекций по Данте, Божественной комедии и Флоренции было явно с переизбытком, читать все это было познавательно и метами даже интересно. Возможно, ему стоило лучше бы заняться написанием сценариев к компьютерным играм — там бы недостатки его стиля нивелировались интерактивностью, а достоинства были бы очевидны даже злопыхателям.

Меня предупреждали, что смысла здесь никакого, но я все-таки думал, что хоть что-то да будет — нельзя ж писать пародию ради пародии: сюжет должон быть, история какая-то — иначе ради чего все это? Увы — это не просто легкая литература, это литература почти невесомая, включать мозг во время чтения не то что не рекомендуется, а просто вредно, ни во что цельное книга не собирается, просто дурная бесконечность (кое-как подпираемая множеством картонных трупов), где ярко разрисованные, но совершенно неживые болванчики совершают одни и те же действия и ведут повторяющиеся разговоры.

Множество надерганных отовсюду цитат — как явных, так и не очень, но по большей части не к месту, по принципу «шоб було». Под конец книги эти отсылки к различным книгам и фильмам пошли настолько массово, что у меня лицо стало перекашивать, да и сюжет в них потерялся. Также в наличии многочисленные и довольно грубые политические аллюзии и намеки, от которых книга просто протухла.

В целом роман представляет собой нагромождение чепухи и ахинеи в равных пропорциях, причем чем дальше, тем всего этого больше — автор уже даже не стесняется и накидывает всего подряд, что приходит в голову, а голова варит у Измайловой будь здоров, фантазий там много — эту энергию да в мирных бы целях.

Это, наверное, самая неожиданная книга изо всех, что я прочитал, или как минимум в первой пятерке. Здесь не ясно не то что на соседней странице произойдет, а в следующем абзаце. Какая-то логика поломанная, или точнее — очень авторская, как пунктуация у Толстого.

Очень странный текст, очень странный детектив, который если честно, до конца так и не понятен — что-то Питер Хёг перемудрил и переусложнил. Это что-то совершенно нечеловеческое. Как сериал Ганнибал, который сняли маньяки для маньяков, так и эту книгу написал какой-то сверхчеловек для сверхчеловеков.

Чем-то похоже на комикс. Какая-то извращенная супергероика с неформатным супергероем, лажающим на каждом шагу. Боевые православные монашки, все знающие и все умеющие, супердетишки, способные останавливать время и вызывать потопы, а также суперзлодей, чья мотивация и злобная деятельность в итоге для меня остались весьма смутными. Темная изнанка Копенгагена, фриковые персонажи, иногда отсутствует осмысленность поведения, многие события происходят ночью. Главный герой чем-то напоминает Роршаха из Хранителей, но более вменяемого и одаренного.

Довольно быстро у меня появилось ощущение, что книга вот-вот закончится. Когда я прочитал четверть, я подумал — странно, текста еще много, а ведь уже конец виден. Когда я прочитал треть, подумал тоже самое. Потом половина, две трети, и книга, постоянно балансирующая на грани концовки, никак не хотела заканчиваться и все длилась и длилась. Самое интересное, что ближе к концу начинаешь осознавать, что книга не закончится никогда, и всегда будет оставаться еще один непрочитанный кусочек — все меньше и меньше, но так в итоге и не исчерпаемый — что концовка книги только подтверждает.

Читать мне было интересно. Стиль автора интригует и завораживает. Как будто смотришь занимательные иллюзии опытного фокусника, и никак не можешь угадать, что он будет делать в следующий момент и как еще он тебя удивит. Кроме того, сильно забавляло, насколько все события плотно подогнаны друг к другу. Все персонажи появляются ровно в нужный момент, ни секундой раньше, ни секундой позже, как будто стоят за кулисами и ждут своего времени и отмашки автора. Тишина работает как идеально заведенные ходики, и персонажи как будто двигаются по кругу, все время появляются одни и те же личности в разных ипостасях, это удивляет даже самого героя.

Однако при этом роман страшно выматывает — очень уж сильные и протяженные эмоции, очень глубокие и насыщенные, автор очень качественно переводит слова в тактильные ощущения, осязание и соучастие. Это сложно долго выдерживать, хочется с криком броситься в ближайшее окно, чтоб все наконец закончилось.

Если рассматривать книгу как жанровую, то это полный провал — книгу штормит, автора перекидывает из темы в тему, жанры смешиваются и размешиваются, различить основной сюжет довольно сложно (даже детективная линия в результате вырождается). Однако если не пытаться искать нужные тэги, жанровые черты и координатную сетку, то книга обретает связность и не то чтобы осмысленность, но какую-то сферичность. Произведение очень авторское, и воспринимать его надо со всех сторон сразу — а это трудно, и лично у меня, как представляется, это не получилось в полной мере.

В определенном смысле это довольно стандартный для Джаспера Ффорде роман. Все его составляющие уже не раз отработаны в других книгах, по-настоящему новых элементов или поворотов здесь нет. Другое дело, что стандартный — не самое удачное слово, если мы говорим о Ффорде, все-таки что-что, а стандартных книг у него не бывает.

Поражает изумительная способность валлийского писателя писать эдакие водевильные антиутопии, как будто смотришь Голодные игры или там Рассказ служанки через розовые очки. Конечно, для водевиля у него многовато трупов, в том числе и хороших людей, но отношение к смертям в книге все равно очень спокойное и ненапряжное.

В книгах Ффорде не бывает пустот или лакун — автор до упора заполняет любое пространство массой мелочей — иногда важных, иногда просто создающих нужную атмосферу или антураж: песенки, обычаи, традиции, кусочки истории, странные люди, неожиданные поступки, необычное применение обычных вещей. В этом мусоре немало моментов, чья важность раскрывается только после прочтения — ты понимаешь, что автор на протяжении всего текста активно разбрасывал указания на то, что происходит и что будет дальше, но ты их не замечал из-за плотного информационного шума, столь характерного для книг Ффорде.

Непонятно, когда же у автора исчерпается кажущийся бесконечным запас абсурдностей, которые он умудряется выстраивать в вполне логичные сюжеты. Книги Ффорде — это вроде как сюрреализм, но если присмотреться, ровно наш мир, просто зеркальное отражение, поэтому сразу и не замечаешь всех параллелей и тождеств. А если долго вглядываться, внезапно понимаешь, что это — магический реализм. То есть происходит какая-то лютая дичь, но все воспринимают это нормально, потому как в порядке вещей.

В данной книге все на своих местах — оригинальная альтернативная история, суровый зимний лор, куча занятных персонажей — все фрики на свой лад, бодрое действие и спасение мира. Единственный крупный недостаток — это концовка, которая представляет собой бога-из-машины. Да, появление персонажа, который всех спас, вполне логично по развитию сюжета, но персонаж этот страшно читерный и по-моему даже неприлично придумывать и использовать таких персонажей.

Начало книги — ну чисто Джейн Остин для мальчиков, эдакое Нортингерское аббатство с мужской точки зрения. Как и первую книгу, эту также можно назвать энциклопедией быта, но если Master and commander подробно описывал жизнь английского моряка времен наполеоновских войн на борту, то Post-captain во многом демонстрирует жизнь на суше — детали быта английского провинциального и мелкопоместного дворянства, столичные салоны и систему патронажа, бюрократические интриги.

Стоит отметить, что события развиваются очень неочевидно, что большой шаг вперед по сравнению с первой книгой, и гораздо разнообразней, и неожиданных моментов даже больше, чем надо — Патрик О'Брайен как-то очень уж разбрасывается эпизодами, вокруг которых можно было б много чего построить. Я полагаю, это можно связать с тем, что значительная часть романа происходит на суше, где возможностей для маневра больше, чем в море. Но вообще единого сюжета в книге нет, и непонятно — то ли автор в принципе не способен на такое, то ли намеренно избегает его, просто имитируя жизнь, где сюжета нет также, а просто наличествует набор эпизодов, иногда связанных друг с другом, а иногда, что характерно, нет. Три линии — любовная (то ли треугольник, то ли квадрат), военная и шпионская тесно переплетаются, разбавляясь беготней капитана королевского флота от кредиторов в абсолютно идиотическом беннихилловском духе.

О'Брайен активно и со знанием дела использует разговорный английский начала XIX века с постоянно пропадающими глаголами, множеством речевых оборотов и восклицаний с неясным смыслом и устаревшим значением слов, из-за чего мне не всегда было понятно, о чем идет речь конкретно в этом абзаце. Меня по-настоящему торкает этот старый джентльменский английский, где все — даже матросы — ровно на балу и даже на пике эмоции используют сложно составные фразы, призванные оскорбить даже не конкретными словами, а извращенным синтаксисом. Плотность этого языка неимоверно высока, его можно пощупать и увидеть, мелко нарезать и набить им трубку.

В неприятном смысле поразила трансформация спутника главного героя — доброго доктора. Очень странно, что у него оказалось столько скрытых и ранее неведомых достоинств — и рубится-то он на шпагах, и стреляет без промаха, играет в карты как Фандорин, да и замок в испанской Каталонии также имеется. К тому ж уровень эксцентричности, в первой книге вполне умеренный, здесь просто зашкаливает — О'Брайен заставляет доктора ходить в совершенно неприличных костюмах и разводить пчел на корабле. Единственное, что скрашивало недоумение от таких авторских фортелей — иногда у автора прорывается из-под спуда обычно скрытое чувство юмора и диву даешься тонким английским шуткам, как будто вышедшим из-под пера той же Остин.

Для меня такая низкая оценка книге Стивенсона, которого я люблю и уважаю, крайне нетипична — я обычно девятки и десятки ставлю. Но данный роман откровенно слабый, первая треть его заинтриговывает и впечатляет, но потом начинается какая-то дикая смесь Генезиса и Властелина колец, и мозг перегревается в тщетных попытках понять, что это и зачем это.

Вроде как отличная идея была — сначала идет научная фантастика, где люди создают компьютерный мир, куда переходят умирающие после оцифровки, а там начинается фентези, так как покойные плохо помнят свою жизнь, а отсутствие физических законов позволяет делать то, что иначе как магией не назовешь. Но идея идеей, а воплощение подкачало — фентези получилось таким кондовым, с такой сильной вонью массовых онлайн эрпэгэ, что все затрещало по швам и порвалось. Такого стремного соединения нф и фентези я еще не видел и очень хочу развидеть.

Все, что было до начала оцифровки — старый добрый Нил Стивенсон с его фирменным разжевыванием какой-нибудь одной мысли, когда автор не остановить, пока он не на пальцах не объяснит все, начиная от зарождения мира, с его избыточными подводками, когда там, где у другого писателя роман уже закончится, у Стивенсона он только начинается, и с его раздутыми до неприличия диалогами, куда он намеренно вводит персонажа-который-не-в-курсе, чтоб можно было сложные технические вещи объяснять на уровне, доходчивом даже для читателя-гуманитария, и с очередными представителями клана Шафто-Уотерхауз, который он пихает почти во все свои книги — в общем, кто читал Криптономикон и Барочный цикл, тот знает. Увы, после первой трети все это пропадает.

Как минимум вторую половину книги, а на самом деле больше, мне было просто не интересно читать. Да, там попадались эффектные или неожиданные эпизоды, качественные диалоги и яркие персонажи, но этого было очевидно недостаточно, чтоб разогнать сюжет, состоящий из штампов, спародированных клише и неоригинальных поворотов.

Почти все, что касается компьютерного города и его компьютерных обитателей, абсолютно ничем, за исключением обширной амнезии, не отличающихся от нас с вами, мешками с костями, скучно и уныло. Персонажи говорят на псевдобиблейском английском («I know not») и производят впечатление слепых, глухих и безруких. Да, я просекаю аллегорию, многочисленные отсылки (они поверхностные) и вложенный автором смысл, просто это ни капли не цепляет, это вызывает зевоту и желание читать по диагонали.

Там мало логики — зачем цифровым людям возможность есть, заниматься сексом и выводить из организма лишнее, и вообще как они это делают? Эта стремная смесь библейских и древнегреческих мифов (особенно бесстыдно передран миф о Вавилонской башне, но он не единственный) выглядит чрезмерно притчевой и излишне метатекстной. Чем дальше читаешь, тем быстрее падает темп и сильнее вымывается из текста смысл. То есть у Стивенсона была возможность построить дивный новый мир, а он вместо этого бейсиком пересказывает истрепаную легенду об изгнании из рая? Мы все знаем, что он может лучше.

Толстой, если не ошибаюсь, заметил, что если можешь не писать — не пиши. То ли Мервин Пик не знал этой фразы, то ли снедал его демон графомании, но писать ему не стоило. А мне не стоило читать. Потому как ну фигня фигней книга, по-другому не выразится. Думается, что дело все-таки в графомании в худшем ее проявлении, когда писать не умеешь, но очень хочется.

Не то чтобы написано плохо или вырвиглазно, просто очень-очень серенько. Школьные эксперименты с пробами пера. Все настолько невыразительное и посредственное, корявенькое и глупенское, что хоть как-то серьезно это воспринимать — ну себя не уважать. Текст и история очень тусклые, и эта тусклость въевшаяся — как автор ни старается, навести глянец или хотя бы подобие блеска не получается — материал такой, нищебродский.

Персонажи ведут себя так, что даже с театром сравнивать не хочется, скорее с фильмами Томми Вайсо — думаю, он был бы идеален для экранизации этой ни на секунду не интересной книги, не сумевшей зацепить меня вообще ничем, потому как даже невозможно сказать «это так плохо, что даже хорошо».

Не знаю, почему к этой книге прилип лейбл фентези. Это. Не. Фентези. Ни в одной строчке, ни в одном слове или даже мысли. Не надо думать, будто любая чушь, происходящая в выдуманном месте — это фентези. Нет, это просто чушь. И это не сюрреализм. Просто все персонажи здесь тупят по желанию автора. Лучше всего воспринимать обитателей замка как пациентов клиники для душевнобольных — тогда происходящее ну хоть как-то можно понять.

Диалоги здесь похожи на мольеровские — как если бы Луи Каторз дал бы Мольеру по голове скипетром и тот резко бы разучился писать. Это в тех случаях, когда смысл в них есть, потому как у автора есть странный талант составлять слова друг с другом так, что весь смысл с них соскальзывает: вроде все слова знакомы, но как ни напрягаешься, уловить значение предложений не можешь.

Ни один из персонажей не соответствует своей функции, своему возрасту или положению, фразы идут невпопад, движения словно у сломанных марионеток в руках неопытного кукловода, и поведение у персонажей тоже невпопад по любому поводу и в любой ситуации. (Чтобы не быть голословным, приведу пример. Женщина просыпается в неизвестном месте, она с трудом руки поднимает — от усталости и голода от длительного стресса — что она будет делать в такой ситуации? Мервин Пик полагает, что она будет петь.)

Почти под конец книги один из персонажей говорит — «Не надо больше книжных фраз... Со мной можно говорит нормальным человеческим языком...» Так вот — в романе нет нормального человеческого языка, всё книжные фразы, неумело использованные поговорки, превратно понятые фразеологизмы, наспех и кое-как слепленные друг с другом.

По большему счету я мучался и плакал, жуя кактус, и думал — что ж за япона мать такая, как ни возьмусь за какого-нибудь Кавабату или там Банану на худой конец, так вечно выхожу один я на дорогу, ни черта не понятно, тоскливо и сакура отцветает. Да, когда до меня дошло, что из себя представляет рассказчик и какие заморочки с ним связаны, стало немного интересней, но книгу в моих глазах это не спасло.

Страшно раздражали все эти японские культурные фанаберии с раскланиваниями, расшаркиваниями, простите сэнсэй, намеками и экивоками да хождением вокруг да около. И ведь я знал, что так будет — я читал обоих Мураками и даже Акутагаву-сан, но последнюю японскую книжку брал в руки, видать, давно, и забыл, что они всегда так живут, тофу кушают, век на рамэне. Надо просто бумажку написать «не читай японщину» и повесить над компьютером.

Главный персонаж, тот самый художник из названия, конечно забавный в своей непоколебимой уверенности, что он-то молодец, а людишки-то вокруг дрянь, измельчали, а уж бабы-то все дуры поголовно, и поднятая автором тема ответственности за соучастие в преступлениях режима тоже важна, но как-то выражена со смущенным смехом, закрыванием лица веером и стыдливым румянцем; все это кабуки меня вообще не зацепило, а даже наскучило матримониальными заморочками и да воспоминаниями в духе «вот раньше трава была зеленее да бары попьянее!»

Возникает ощущение, что все это жениховство — просто попытка драматизировать рассуждения о вине и будущем Японии; или же наоборот, для Исигуро именно странные брачные традиции суть главное, но для пущей пафосности и сурьезности решил добавить страдания художников под железной пятой милитаристской олигархии. Две линии явно не склеиваются в единый сюжет. Это усугубляется еще тем, что некоторые диалоги проходят в ключе «Ты идешь на рыбалку? — Нет, я иду на рыбалку. — Жаль, я думал ты идешь на рыбалку» и невероятно бесят этим толчением ступы в воде.

Ну и концовка, прям скажем, стремная — вдруг выясняется, что... я так и не понял, что. То ли рассказчик не так разобрался в хитросплетениях дочерних заговоров вокруг себя, то ли дочка страдает выпадением памяти, то ли еще какой японский городовой. Вот уж действительно — укиё-э.

Перед началом книг этого цикла стоило бы пускать напоминание, как это делается в современных сериалах («ранее в этом сериале»), чтоб просто не нужно было мучительно вспоминать, а что же там было в прошлом сезоне и кто эти все люди. И дело даже не в том, что предыдущий том я читал два года назад (хотя это тоже сказывается), а в том, что больно уж много там событий и персонажей, и многое банально забываешь. Из-за этого время от времени начинает казаться, что некоторые моменты появляются как-то внезапно — ты не помнишь, это уже было? это как-то объяснялось? ты что-то пропустил?

Как и в предыдущих книгах, здесь есть и парочка моментов «вот это поворот», и несколько более мелких «кто бы мог подумать» с внезапно бабахающими ружьями-на-стенах (про которые уже и забыл, да и вообще думал, что это просто картина в рамке), проваливающимися тайными лазами в полу и случайно открывающимися проходами в каминах — в метафорическом смысле, конечно.

Автор по-прежнему отлично владеет приемом маскировки, когда вроде бы все события указывают на одну развязку, а в итоге развязка наступает совсем другая — такого в романе вполне достаточно и несколько раз Брендон Сандерсон меня-таки подловил. Кроме того, автор как-то полюбил клиффхангеры и просто осыпал ими эту книгу — то и дело действие прерывается на самом интересном месте, чтоб перейти на другого персонажа и заставить читателя потомиться в неизвестности.

Однако не могу отделаться от ощущения, что меня водят за нос. Каждая книга заканчивается определенным набором знаний о мире Рошара, но каждая следующая говорит — нет, все на самом деле не так, а вовсе даже и по другому. Ты смекаешь, делаешь поправки, привыкаешь по новому. Но и эти знания оказываются частичкой, неполными, а то и искаженными. То есть читая четвертую книгу я уже понимаю, что то, что здесь говорится, принимать за чистую монету не стоит, потому как не пройдет и года (ну ладно, пары лет), как Сандерсон продемонстрирует очередной обманный трюк руками и читатель опять будет выглядеть дурачком, перепутавшим небо со звездами, отраженными ночью в поверхности пруда. В первых книгах это было круто (смотри Вот это поворот), но сейчас уже начинает утомлять своей повторяемостью. Иногда это выглядит как будто цветок раскрывается, поражая красотой и полной логичностью замысла, а иногда — как будто чертик из коробочки прыгает тебе прям в лицо и чувствуешь только смущение и злость.

Цикл и так славится своими пространными диалогами, монологами, соплежуйством и прочим в том же духе, но кажется, что в четвертой книге этого стало несколько невыносимо больше, чем обычно. Темп, и так невысокий, снизился пуще прежнего. Другой вопрос, что сандерсоновское растекание мыслей мне в принципе заходит, так что для меня это не минус, но некоторые сцены действительно не добавляют ничего ни сюжету, ни раскрытию персонажей и их взаимоотношений, а просто наличествуют, занимая место и отвлекая внимание читателя. Да и с движухой и экшеном тоже в общем-то все в порядке — особенно в середине и концовке, где меняется расклад сил, расстановка персонажей, кое-кто меняется до неузнаваемости, а некоторые даже откидывают коньки.

Так что книга не хуже предыдущих — она все также увлекает своим ровным слогом, объемной картинкой, удерживает внимание постепенным раскрытием всей картины, развитием персонажей и невозможностью предсказать, что будет дальше и как поведут себя герои. Никуда не делись драки в воздухе, беготня по стенам, Том Круз в роли Каладина, фокусы в духе «Вот ты видишь, а вот уже нет» и откровения «Люк, я твой отец!»

Довольно быстро я понял, что мне совершенно не важно, если в книге сюжет, насколько он интересный, логичный и тому подобное. Я был просто очарован и поглощен той стилизацией под простонародный русский язык уральского извода восемнадцатого века, которым книга написана — и не принципиально, адекватная ли эта стилизация или нет — для меня она звучала необычайно убедительно, как будто сложное заклинание вогульского шамана, написанное славянской вязью.

Тем не менее сюжет в книге есть, и он отличный и напряженный, в нем нашлось место и Пугачевскому бунту, и различным толкам раскола, и верованиям манси (они же вогулы) и многому другому, что долго перечислять. Это фактически остросюжетный исторический боевик с элементами драмы, триллера и мистики. Пугачевский же бунт описан ярко, кроваво и грязно, настолько жестоко, что вызывает тошноту — при том, что герои имеют дело уже с последствиями, а не с самим бунтом — Алексей Иванов< здорово сдирает любой флер романтики со всех этих «я пришел дать вам волю».

Это сказка, но страшная, грязная и недобрая — в духе тех, где всадник, преследуемый всяческим злом, добирается до места назначения, но на руках у него мертвый младенец. Книга темная, жестокая и дикая. Все здесь живут на грани, скорее выживают, изо всех сил напрягаясь каждый день. Вылезают из лесов мрачные скитники да фанатичные староверы неясного толка, встают из оврагов да лощин заросшие бородой по самые глаза злые тати да лютые разбойники, и народишко — каждый третий враг, воротят скулу — гость непрошенный, образа в углу и те перекошены.

Впечатляет описание той самой титульной «реки теснин», всей этой пермской природы, гор, лесов и болот — всей этой жестокой и нечеловеческой красоты, где Пришвина зарезали бы за первой же елкой. А Иванов же и дела рук человеческих — деревни, заводы — описывает как природу, пусть и мертвую.

Восхитительное, подробное и невероятно аутентичное описание сплавного дела и самого сплава, оно необычайно захватывающее, увлекающее и энергичное. И как будто энергия сплава передается самой книге — при чтении чувствуешь эту скрытую мощь, клокочущую внутри и только изредка прорывающуюся наружу. То есть это поразительно — Иванов подробно описал весь процесс сплава по Чусовой, ни разу не повторился, не использовал ни одного эпитета дважды, каждая скала у него представлена индивидуально, появляющиеся при чтении эмоции занимают весь спектр чувств, а разнообразие красок заставляет радугу тихо курить в углу.

Если вы знакомы с песней Ефима Чиповецкого «Мы бандито-ганстерито», то по сути вы знакомы и с данной книгой. В этой песне описаны прошлое (Банко-тресто-президенто ограблянто ун моменто), настоящее (Постоянно пьем чинзано, постоянно сыто-пьяно), желаемое (И за энто режиссенто нас сниманто в киноленто), и мировооззрение (плеванто на законо). Песня, кажется, послужила если не основой романа, то уж точно источником вдохновения.

Лично меня при чтении сильно напрягает апология бандитизма. Гангстеры такие крутые и несгибаемые, походка-то у них от бедра, в глаза смотрят смело, волевые подбородки как знак корпорации, легко разруливают все проблемы, не терпят поражений и во всем лучше простых обывателей. Иногда, впрочем, Тонино Бенаквиста спохватывается, понимает, что перегнул палку, и быстро-быстро пишет, что конечно, все они ублюдки, убивают людишек и всячески измываются над ними, но потом запал кончается и он возвращается на прежнее восхваление «гвозди бы делать из этих людей».

Персонажи в значительной степени искусственны. Главгерой, он же по совместительству — глав стукач, просто воплощение тупого, но сильного, привыкшего бить людей молотком по пальцам не раздумывая при любом конфликте, его дочь — мадонна чистой красоты, рукастая венера, вся такая воздушная, к поцелуям зовущая, а четырнадцатилетний сын — уже готовый мафиозный дон (прям Багси Мелоун), умом превосходящий Мейера Лански, а крутизной — Аль Капоне.

Искусственность книги заметна и во многих других своих элементах. Например, сложно понять, как малограмотный бандос, никогда ничего не писавший, вдруг легко выдает прочувствованные и хорошо структурированные тексты с массой метафор и сравнений, с четко изложенными эмоциями и представлениями.

Несмотря на то, что книжка небольшая, Бенаквиста, кажется, быстро утомился и концовка слита им вчистую: вместо того, чтобы выдать финальный эпизод расправы с плохими парнями и показать хороший боевик, он просто дает аннотацию в духе «карлики несут кольцо в вулкан».

Стоит отдать должное — автор вполне профессионален, так что читается все это легко, есть забавные образы, в наличии занятный сюжет, книга небольшая: в целом это незамутненный палп-фикшн для безмозглого чтения; Марио Пьюзо, думается, многое бы отдал, чтоб так писать. Я бы сказал, что Бенаквиста написал гангстерскую книгу, но как-то без уважения.

Сборник небольших рассказов, а кое-где даже новелл, о различных странных и необычных предметах, якобы принадлежавших доктору Лэмбсхеду из названия — коллекционеру, визионеру и вообще типу откровенно подозрительному.

Все вместе рассказики образуют некое целое — примерно как в «Кетополисе» — но там персонажи пересекались друг с другом, да и место действия было общее, а здесь этого нет, описываемые предметы просто входят в одну кунсткамеру, и если убрать это условие и прячущегося по углам доктора Лэмбсхеда, принципиально ничего не изменится. С другой стороны, большинство эссе сами по себе не представляют вообще ничего и хоть как-то разумно их можно воспринимать только в рамках сборника.

Часть рассказов скорее представляют собой описания истории отдельных предметов — как у Теда Чана в «Automatic Nanny» — их газетный стиль сух и сдержан, и имеющиеся истории, достойные того, чтоб сделать из них роман (или хоть бы повесть), поданы крайне сдержано, что разочаровывает. Однако другие, слава богу, являются развернутыми художественными произведениями с героями, страстями и сюжетами. Некоторые авторы старательно соблюдали декор и помнили об общей идее, другие же кажется увлекались и давали простор фантазии, отчего их опусы вообще никак не вписываются.

Сама же история титульного доктора, проглядывающая между строк (а в некоторых рассказах — так и в полне в лоб), состряпан весьма убедительно и пересыпана множеством известных имен вроде Майкла Муркока и Алана Мура (с которыми он якобы дружил) и реальных исторических фактов. Зачастую, впрочем, Лэмбсхед просто упоминается вскользь — мимо пробегал, махнул рукой, — так что для большинство рассказов никак не связаны между собой, что снижает ценность именно такой композиции. Потому как доброго доктора из очень многих эссе можно убрать и хуже не будет, так что даже версия, что доктор служит эдаким воплощением безумного двадцатого века, не очень-то убедительна. Зато в книге много иллюстраций — чертежей, зарисовок якобы животных и рыб, псевдофотографий и изображений театральных декораций — которые отлично работают на общий образ выдуманной биографии.

Представьте себе реальную кунсткамеру — куча занятного барахла, назначение которого либо не известно, либо забыто, выглядит все либо кринжово, либо стремно, связь между предметами может увидеть только художник, работающий в жанре мусорной инсталляции, — и вы поймете, как выглядит этот сборник. Здесь есть хорошие рассказы — в конце концов на любом блошином рынке можно найти себе что-то по вкусу, но копаться придется долго. В принципе, любая коллекция, какой бы странной она не выглядела, это гештальт, другой вопрос — в чем его смысл? Сама по себе идея, да и ее воплощение, выглядят рискованными и не уверен, что риск оправдан, но попытка уже ценна как таковая и весьма эффектна.

Однако сказать, что сборник не ровный — вообще ничего не сказать. Неровность — это его слоган, суть и второе имя. Разные форматы, стили, настроение, сюжеты, жанры, уровень мастерства авторов. Рассказы сгруппированы в несколько разделов, но уловить тему или принцип этих разделов затруднительно (за исключением раздела воспоминаний о встречах с Лэмбсхедом). Заметно, что авторы тяготеют к викторианству с его многочисленными возможностями, образами будущего и колоритными персонажами (не раз в различных текстах всплывает, например, Тесла, изобретающий многообразные и многоужасные механизмы).

Большая часть рассказов идет по конвенционному пути и не предлагает чего-то особенного — немного мистики, немного сюрреализма, немного нф. Однако есть несколько действительно мозголомных историй вроде механизма, который в теории дает голос накопившейся пыли (Чайна Мьевиль) или версии, что Лэмбсхед просто колония лишая, притворяющаяся человеком (Екатерина Седиа). Авторы явно были увлечены возможностью делать все что угодно и заигрываются с формой — иногда до раздражающего абсурда, как в эссе Чарлза Ю, где текст и сноски поменялись местами.

В определенном смысле многие эссе сборника похожи на некоторые рассказы Герберта Уэллса вроде «Замечательного случая с глазами Дэвидсона» или «Двери в стене»: когда просто описывается некое странное событие и дается несколько попыток его объяснить, но в целом читатель сам должен построить для себя удобную версию случившегося. Иногда такое получается здорово, иногда — какое-то уныльё. Сборник же в целом можно сравнить с «Абсолютной пустотой» Станислава Лема — задумки примерно сходные и обе книги похожи на кладбище отличных идей.

Если обычно я оцениваю такие сборники по средней оценке всех рассказов, то здесь скорее впечатление от целого. И целое если честно довольно стремное, я не буду никому рекомендовать это читать — если только вы не хотите поэкспериментировать.

В данном рассказе Гарта Никса повествуется о специальном подразделении английской разведки, воюющей на невидимом эзотерическом фронте со всякой магической нечистью и гримуарными заговорами. Автор радует тем, что достаточно заморочился деталями и даже создалось ощущение, что есть какой-то больший цикл с главным героем в качестве сквозного или хотя бы в этом конкретном мире — но нет, рассказ одиночный. Он, как и новелла Теда Чана Dacey's Patent Automatic Nanny входят в сборник The Thackery T. Lambshead Cabinet of Curiosities , который сосредоточен на совсем другой фигуре.

Достаточно оригинальным мне показалось место действия — оккупированный после Первой мировой войны Рур, где недобитые немецкие фрайкоровцы пытаются пробудить древнее тевтонское божество. Также интересно, что стандартный зачин (отставного вояку вызывают для последнего задания, с которым справится может только он) используется для нестандартной концовки, сдвигающей акценты со спасения мира (или как в данном случае — для сохранения послевоенного статус-кво) на самого героя и его душевное состояние, так что и мотивация безжалостного руководителя местной паранормальной охранки раскрывается в новом свете.

В итоге, несмотря на избитые сеттинг и сюжетный гамбит благодаря четкому стилю автора, ряду оригинальных элементов и неожиданному повороту в конце мы получаем удачный и захватывающий рассказ — не шедевр в своей нише, но хорошего уровня.

Есть такие романы и фильмы, которые представляют собой хорошо проработанные фоны. Четко очерченные персонажи, отличные декорации, проработанная машинерия фона — вот только сюжета нет. То есть вроде бы какое-то действие есть, герои взаимодействуют, движение вперед наличествует. Но на самом деле вся эта движуха — фон и побочные события, у них отсутствует стержень и самодостаточность. Сравните «Трансатлантический тоннель» и «Машину различий» и сразу станет заметно, где книга — развернутая история, а где — просто разрисованный задник.

Любовная линия здесь — ровно для галочки (она его за муки полюбила, а он ее — за состраданье к ним), авантюрная написана человеком, явно авантюрные романы презирающим (и поэтому откровенно использующего самые замшелые штампы), подводные сцены как будто неуместный оммаж Жюлю Верну, в целом же похоже на то, как если б пьесу Гете ставили силами провинциального рабочего клуба. В книге есть только тот самый туннель, который все время строят с превозмоганием, борьбой с саботажниками и вредителями, гибелью «хороших парней», социалистическим соревнованием, торжественной смычкой и противостоянием инженеров старой и новой формаций. Сейчас вот перечитал и подумал — ну натурально же «Цемент». Только викторианский.

Викторианство здесь везде и если обычно это в плюс, то в книге это грандиозный минус, потому как здесь оно давно сдохло и все пропитано вонью его разложившегося трупа, которую автор и герои старательно делают вид, что не замечают — может, принюхались, не знаю. Абсолютно отовсюду несет этим духом, так что совершенно не удивительны реплики вроде «Вы же такой уважаемый человек, как вы пошли на столь преступные деяния?!»

Вся книга, империя, да и мир пронафталиненные — во Франции король, скажем, а Германия не объединилась. Все дело, как выясняется, в том, что янки проиграли войну за независимость и это каким-то неясным для меня образом повлияло на многие события в Европе. (То есть отсчет вообще-то идет от поражения Реконкисты, но про арабов и мусульман в книге почти ничего нет, так что битва при Толосе вроде как есть, а на самом деле только кажется.) Все как-то страшно законсервировалось на уровне начала двадцатого века — трудовые отношения, межгендерные, воззрения на монархию.

Гарри Гаррисон демонстрирует поразительный разброс в технологиях — наравне с атомными поездами, лазерными резаками, планирующими вертолетами и серьезной компьютеризацией отсутствует переработка нефти и по-видимому, пенициллин, а радио при этом «экспериментальная технология». С чего вдруг такой рывок в науке, непонятно, учитывая очевидный застой в социальной и культурной жизни империи.

Как альтернативная история это настолько неубедительно, насколько вообще возможно, художественная часть хромает на обе ноги, про техническую молчу, потому как не разбираюсь (хотя осмысленность и выгодность заглавного сооружения стремится, как мне кажется, к отрицательной величине) и в целом производит впечатление чего-то очень плохо продуманного и поспешно написанного, хотя и с серьезным потенциалом.

Не могу обойти стороной крайне странный перевод Максима Немцова, который произвел на меня шокирующее впечатление абсолютно аматерского — будто переводчик буквально на днях проштудировал самоучитель по английскому и решил, что этого достаточно. Довольно стремный буквализм, при котором название группы «Doors» переводится как «Двери», а «Rolling Stones» как «Перекати-камни» — и я вполне могу понять эту логику. Чего я не могу понять, так почему она используется только местами. Почему тогда Битлз и Гудиер не переведены? Какие-то фамилии переведены, а доктор Браун почему нет? а в фамилии Вулфмана переведена только первая часть? Получается и трусов нет, и крестик болтается. Смелости не хватило написать «группа Жуки» (или «Розовый Флойд»). Вроде как у переводчика мания величия и он считает, что все остальные переводят неправильно, а он сейчас весь в белом покажет как правильно. При этом Немцов не критично относится к друзьям переводчика — nation не всегда нация, bathroom не всегда ванная, enterprise — не всегда предприятие, а money shot нельзя переводить как «денежный кадр» (забавно, что четвертаки при этом называет квортерами, а слово батут заканчивает буквой д). Вообще Немцов переводит как в девятнадцатом веке, когда переводчики не до конца понимали язык и его особенности, многое переводилось на слух и не по смыслу, но по удобству, и считалось нормальным использовать ы и ъ в английских именах.

Результатом надмозговых потуг Немцова стал мой регулярный ступор, когда я зависал на несколько секунд, чтобы понять, что именно толмач имеет в виду, а когда понимал, хотелось то плакать, то смеяться попеременно (то, что хиппи обращаются друг к другу на «вы», это отдельная тема для лулзов). Я не думаю, что ситуация, когда перевод отвлекает внимание от авторского текста, комплиментарно говорит о переводчике. Лучше б Немцов сосредоточился на примечаниях. Крайне мало крайне необходимых для понимания текста комментариев и ссылок — тех, что есть, с гулькин нос, вообще недостаточно, они как тизер, скорее намекают, чем объясняют. Даже со знанием специфики американских шестидесятых-семидесятых все равно сложно читать — слишком уж много деталей.

Я не знаком с другими творениями Томаса Пинчона, но эта книга, похоже из разряда контркультуры — всякие там Буковски, Паланики, Хантер-Томпсоны и иже с ними. Все это сочно, ярко, движуха, колоритные персонажи, странные диалоги, все посыпано дурью и белым порошком, везде пирсинг, петтинг и фистинг. По факту книга ведь не детектив, а просто энциклопедия торчковой культуры — позднеторчковой, на закате уже. Чего курили, что слушали, чем жили да как думали, как себя вели, какие фантазии циркулировали, каким теориям заговора верили и как старчивались и сходили с ума. В общем-то книга дает неплохое представление, почему нормальные законопослушные граждане так люто ненавидели всех этих грязных хиппанов. Меня они конкретно выбесили, хотя я только книгу прочитал, а с реальными-то никогда и не встречался.

Что покоряет — так это идея сделать детективом закоренелого торчка. Нет, это надо додуматься — поместить в центр расследования человека, способного смотреть документалку по кокаиновому кирпичу. Снимаю шляпу перед вящей оригинальностью такой задумки и отличным ее исполнением.

В чем-то похоже, как будто читаешь National Geografic, но только не про бушменов там или индейцев Амазонки, а про скрытый белый народец, носящий длинный волосы, живущий сегодняшним днем и постоянно употребляющий различные вещества. Натурально — описываются способы питания, повадки, брачные танцы, религиозно-философские взгляды да прочая этнография.

Текст заморочный, героя болтает как говно в проруби, у него проблемы с памятью, вокруг овер до хрена персонажей, история постоянно искажается. Да и вообще думается, смысла какого-то в книге нет, ибо герой чисто случайно летящей походкой оказывается в нужных местах в нужное время и большая часть истории идет у него за спиной. Да и сюжета нет, это чисто трип по хиппилэнду. Но чего не отнять — так это стиля: реально погружаешься в эту свою атмосферу, затягивающий темп повествования и специфическое чувство юмора.

Это, конечно, никакой не роман и даже вообще не художественная литература, это самый настоящий нон-фикшн, которому не стыдно было бы и на Просветителя номинировать. Да, здесь есть какой-то пунктирный и сильно дискретный сюжет — любовь-морковь, война-гуро-кишки и все такое, — но если его игнорировать, то хуже-то не станет. Он здесь исключительно в структурных целях, чтоб все остальное не разваливалось и кое-как друг друга подпирало.

А так здесь густое хлебово из этнографии, истории да религиоведения; все посолено-поперчено, хорошо размешано и даже разлито по тарелкам для более удобного усвоения. Узнать и запомнить из книги о событиях второй половины пятнадцатого века на Руси можно гораздо больше и легче, чем из специально для этого предназначенных изданий. Если история особого интереса не вызвала, то за декорации да антураж Игорю Ефимову спасибо.

Помимо же этнографической бытовухи в остальных аспектах книги автор не доработал. И в сюжет Ефимов не захотел углубляться, поэтому плавает мелко, да и главный герой обозначен как-то вообще, широкими штрихами. Слишком уж толерантен он да восприимчив, очень уж мягок, сдержан и объективен — не от мира сего да не от времени, даже его инкантации о еретиках в самом начале кажутся условностью. Было б интересней, если бы титульный толмач был убежденным латинщиком, хулил бы все русское, клеймил бы позором чуждые ему обычаи, но постепенно перенимал бы их и вообще развивался. А то больше похоже на русского, который онемечился и вот теперь вернулся на родину — все вроде как все забытое, но вполне понятное.

Эпистолярность как основной прием рассказывания штука сложная и зыбкая — при неудачном ее использовании лишает книгу объема и сужает поле зрения. Многоголосия не хватает, и многообразной патетикой да риторическими вопросами его не заменишь. Так что вместо движущейся картины — просто картина, где все замерли в неестественных, хоть и впечатляющих позах.

Если хотите написать мемуары, но не знаете, как лучше это сделать, ознакомьтесь с этой книгой — она идеальный образец для подражания. Не самая традиционная форма для художественной литературы (что меня изумило при чтении, поскольку после одноименного сериала я совершенно не ожидал такого подвоха) крайне удачно выбрана для описания вымышленных персонажей в вымышленных событиях... чуть не написал «в вымышленной эпохе», но вот эпоха-то тут вполне конкретная и осязаемая.

Филип Рот словно бросает рассказчика — маленького мальчика — в пруд эпохи, и от этого по поверхности истории начинают идти кольца — семья, община, город, страна, мир наконец. Учитывая, что главного героя, от лица которого ведется рассказ, тоже зовут Филип Рот, и автору также было девять лет в 1942 году, неудивительно, что получившиеся якобы воспоминания о президенте Линдберге настолько объемны и красочны — большая часть их вполне реальна, будучи автобиографией.

Понравилось, как убедительно автор описывает чувства и мысли главного героя: всю эту чушь и ахинею, которая приходит в голову ребенку без возможности и способностей отфильтровать, все эти истерики и слезы на пустом месте, когда сам делаешь черт-те че и не можешь потом объяснить, ну и тому подобные детские выверты сознания и поведения.

Невозможно не заметить сходство между современной ситуацией в Штатах и описанной Ротом — здесь и пара Трамп/Линдберг, и их лозунги «Сделаем Америку снова великой» и «Америка превыше всего» и многое другое, по мелочи (при том, что в книге нелицеприятно представлены обе партий). Особенно поразительно то, что книга написана-то пятнадцать лет назад — что-то такое уловил автор в сгущающейся атмосфере американской политики.

Что можно и нужно критиковать — это вчистую слитый финал. Как будто автор сам испугался, что его фантазия превращается в самореализующееся пророчество и он вот-вот потеряет контроль над собственным сюжетом — очень уж реальным и убедительным он выходит. Пришлось торопливо все похерить, и выглядит это так, будо какой-то хасидский раввин выдернул три волосинки из бороды, сказал «трах-тибидох» — и все, душка Линдберг пропал навеки, словно и не бывало, и все очнулись ото сна, грозившего обернуться кошмаром. Все-таки что позволено было делать древним грекам с их богом из машины, нельзя делать в двадцатом веке, очень уж стремно и пошло выглядит.

Некомфортная фантастика, намеренно избегающая привычных сюжетных блоков и линий, персонажей и их взаимоотношений. Да и авторский слог намеренно некомфортный, с ломающимся ритмом — как будто Питер Уоттс специально использовал все приемы, чтоб читателю жизнь медом не казалась.

Это лингвофантастика — зверь в гетто довольно редкий. Ее сложно писать, сложно читать, сложно сделать интересной, потому как основная тема в таких книгах — как правильно понять инопланетян и как понять, что они вообще говорят, что подразумевают и как при этом абстрагироваться от смыслов собственного языка и недостатков перевода. Да, уже даже от описания начинаешь скучать, но из-за сложности темы в этом жанре почти не бывает проходных книг. И как бы к роману Уоттса не относиться, его тоже проходным не назовешь.

Если поспрошать читавших эту книгу (вне зависимости от оценки), о чем она, то ответы будут весьма показательны, и говорить они будут не столько о книге, сколько о читателе: весьма интересно, какие именно темы из поднятых автором, будут упомянуты как представляющиеся главными.

Лично я бы одной из главных линий романа посчитал размышления о будущем рода человеческого (это сразу бросается в глаза), и при кажущейся вторичности в них есть немало оригинального — вроде идеи, что полиментализм не расстройство, а тропа развития, или что для строительства будущего возможно надо посмотреть в прошлое (это я про вампирские гены). А вот вариант контакта, как мне показалось, по-настоящему уникальный, ни разу не описанный в литературе (или не попадавшийся мне) и представлен убедительно.

Мне кажется, что критики книги не замечают, что те элементы, что кажутся им слабостями стиля или сюжета, на самом деле не баги, а фичи — заметно, например, что автор намеренно пожертвовал связностью и живостью истории. Несмотря на очевидные недостатки в структуре и языке мне понравилось. Не то, чтобы меня зацепило или сюжет какой-то увлекательный — нет, ничего подобного нет и в помине, но роман производит впечатление, этого не отнять.

Очень увлекательный роман, который увлекает непонятно куда и непонятно чем — на протяжении всей книги я никак не мог понять, а куда же все-таки автор ведет и какой здесь все-таки сюжет.

Завязка основана на странной смерти одного из самых слабых и коррумпированных президентов США Уоррена Гардинга, помершего неизвестно от чего после двух лет никакущего правления. Глен Голд довольно точно воспроизводит все обстоятельства его кончины, добавив только одно (которое, однако, все усложняет) — мол, президент перед смертью посетил магическое шоу, а что там произошло — никто не знает, но всех (и особенно Секретную службу) очень интересует.

Автор постоянно меняет используемые атрибуты различных жанров и поэтому до конца осознать, что же это — роман об иллюзиях, о становлении и взрослении, политический ли триллер или детектив, в конце концов, мне не удалось. При том, что это не фьюжн какой-нибудь, не коктейль — жанры здесь особо не смешиваются, но переходят друг в друга незаметно, пока Голд, как завзятый фокусник, не отвлекает читателя трюками с львами, пиратами да анархистскими сходками.

Помимо Гардинга в книге целый букет реальных исторических лиц, но если заранее не знать, то ни по чем не догадаешься, что главный герой — реально существовавший фокусник Чарлз Джозеф Картер, да и появляющийся в третей части изобретатель-неудачник — действительно существовавший конкурент Зворыкина в деле создания телевидения.

Да, автор иногда подыгрывает своему герою, давая ему возможность проводить небывалые и откровенно фантастичные фокусы, но прямо скажем — получается отлично, да и роман-то в конце концов не об этом. Роман получился о каких-то сопливых вещах вроде любви там, искуплении и возможности прийти все-таки в тихую гавань даже для самых поломанных и несчастных людей.

Это не столько фантастика, сколько детектив — классический детектив, где детектив (извините за каламбур) неспешно так обходит свидетелей, неспешно их опрашивает и собирает детали в общую картину. Слава богу, не нуар, и герой вообще-то не из органов, а так — частное лицо, с большой неохотой выполняющее долг перед покойным родственником. То, что перелеты здесь межзвездные, особой роли не играет.

Впрочем, расследуется и не убийство какое-нибудь, а загадочная загадка, связанная с историей легендарного восстания и войны-основания, астроархеологическими раскопками и правительственным заговором, так что ставки высоки, звезды — холодны, а оружие — массового поражения.

Написано весьма недурственно, Джек Макдевит никуда не торопится, экшена здесь нет, все очень неспеша и с достоинством. Даже в описании сражения в космосе превалирует ожидание, а не сам бой. Поэтому единственная сцена, насыщенная саспенсом и напряжением, очень сильно выделяется в череде спокойных, основанных на размышлениях и воспоминаниях.

Как и в большинстве космоопер, сам по себе космос здесь особо не нужен и больше напоминает картину над очагом в каморке папы Карло. Например, противостояние человеков и ужасной расы пришлецов-телепатов легко заменить советско-американским в разгар Холодной войны — благо одним из основных камней преткновения является разница в мировоззрении и менталитете. Также стоит покритиковать один из основных минусов — все страсти здесь происходят из событий войны двухсотлетней давности; это как если бы мы сейчас бегали с будоражащими кровь вопросами «а был ли Кутузов действительно одноглазым?» или «не император ли Александр лично поднес факел к облитой бензином Москве?» На этом пепле давно уже цветы выросли и не один раз.

Книга вполне себе философична, ибо во флэшбэках и реконструкциях здесь много нерешаемых дилемм вроде пацифизма во время войны, этичности коллаборационизма, оправданных целями средств, цене слезинки ребенка (не в буквальном смысле) и тому подобному, что, впрочем, подается мягко и ненавязчиво. Многогранность героев раскрывается постепенно, информация подается дозированно и сложившийся уже паззл может пересложиться и по-иному.

Сказать, что детектив очень уж сложный и весь такой внезапный, не получится — все эти хорошо похороненные военные тайны и скелеты в шкафах у прославленных героев, спасших человечество, на оригинальность не тянут, ибо многократно использованы в истории, литературе и журналистике, но читать интересно и интересно следить как автор снимает слой за слоем, делая четче характеры, судьбы и события. Впрочем, самый последний скелет все-таки производит знатный эффект.

Приятное впечатление оказывает реализм описанного мира — массовка и эпизодические персонажи вполне убедительны и попадающиеся в романе города да села живут своей жизнью, не останавливающейся после отъезда героя. Не возникает ощущения декораций, как это часто бывает у авторов межпланетарной фантастики — возможно именно потому, что акцент не на приключениях, не на экшне, а на людях.

Начать стоит с того, что несколько раздражает переводчицкий выпендреж — все эти реквизитика вместо реквизит, сблизи вместо вблизи, пухлявый вместо пухлый и тому подобное. Возможно, конечно, что Елена Костюкович старается передать авторскую манеру (точнее, рассказчика) и вынуждена подбирать такие аналоги, но нет-нет да поморщишься от очередного словесного выверта.

Книга смахивает на затянувшийся анекдот — ближе к концу второй трети я заскучал и утомился, потому как сюжет в общем-то буксовал на месте, никак не развиваясь. Строго говоря, здесь и нет сюжета, Умберто Эко просто хотел... А чего он, собственно, хотел? Показать как глупы людишки, верящие всякой ахинее, которая не выдерживает никакой критики и даже поверхностной проверки? Да знаем, мы сами такие. Кто верит в Магомета, кто в Аллаха, кто в Исуса, кто в CNN, кто Первому каналу, а кто — в highly-likely.

Или автор пытается меня убедить в том, что вся беда из-за придуманных кем-то злобным фальшивок? Но гложет меня смутное сомнение — неужто Холокост и погромы можно объяснить потертой бумажкой с плохо различимым заглавием? То есть не было б «Протоколов сионских мудрецов», история бы сложилась радикально по-другому? Даже по развитию событий в книге видно, что для заказчиков абсолютно не важно ни наличие героя-фальсификатора, ни наличие фальшивок — есть идея, остальное приложится.

Полное ощущение, что где-то половина объема — это переписанные чужие книги и газеты — целыми абзацами, а иногда и целыми страницами. Из-за этого кажется, что книга бессвязна и язык у рассказчика заплетается, что повествование бессюжетное и просто скомпоновано из различных анекдотов да баек, а главгерой сродни Форресту Гампу — он везде, везде: и с Гарибальди на Сицилии, и Дрейфуса-то он, и Протоколы сионских мудрецов, и с Рачковским тоже.

Главный герой аттестуем рассказчиком как существо подлейшее и гнуснейшее, но выглядит в общем-то вполне серым и пассивным (особенно на фоне остальных персонажей, все сплошь уродов да фриков), активизируясь только когда припирают к стенке. Мне было бы интересней почитать поподробней про его деятельность на ниве подделок, хотелось бы живого человека, а не жруна, меня же все время пихают носом в евреев и масонов, масонов и евреев. Атмосферы времени не прочувствовал, а на месте героя фанерная фигура без лица.

Написано-то легко и изящно, со знанием дела и истории, но структура романа некомфортная, и хоть оригинальность ракурса несомненна, особого интереса нет ни в личности авторов дневников, ни в происходящих вокруг них событиях. History навалена кучкой, под которой похоронена story.

В общем, это довольно слабо — для Эко, разумеется. Я бы предположил, что это что-то из его первых книг, проба пера така сказать, но ведь нет — наоборот. Не то чтоб сырое, но с кровью, многовато олея и оцта, да и вилки автор забыл сервировать. Я предпочитаю прожарку получше — хотя бы среднюю.

Традиционно роман в викторианских декорациях так или иначе нанизывается на историю Джека Потрошителя, и данный опус не исключение — здесь загадочный убивец потрошит новообращенных вампиров-проституток, что естественно беспокоит Дракулу (ставшего принцем-консортом и легитимировавшего вампиризм), королеву, фанатичных деятелей расплодившихся культов, я уж не говорю о полиции и преступном мире (представителями которого в том числе выступают довольно неожиданные персонажи). Однако Ким Ньюман рассказывает свою собственную вампирскую историю, и интриг здесь не меньше, чем осиновых колов, а революционеров — не меньше, чем гробов.

Эра Дракулы представляет собой традиционное для Ньюмана смешение реальных, выдуманных и литературных персонажей. И если честно, то их обилие производит большое впечатление, то есть даже перечислять не то что названия использованных книг, а их авторов — и то будет длинный список, к тому ж я не уверен, что знаю всех. Переплетение реальной истории, литературных образов и собственного сюжета у Ньюмана достигает неимоверной плотности.

Это пастиш очень высокого уровня, Сету Грэму-Смиту до таких высот никогда уже не подняться — скорее Умберто Эко, пусть и с оговорками. Впрочем, я не уверен, что термин пастиш здесь уместен — хотя книга крепко встроена во вселенную, созданную Брэмом Стокером, она глубже и интереснее любого фанфика или трибьюта (да и сам Стокер есть в романе Ньюмана).

Автор, стоит отдать ему должное, довольно подробно продумал различные последствия нового мирового порядка, особенно в социальном плане: столичная жизнь смещается на ночь, вампиризм становится новым дворянством, матери продают не девственность своих дочерей, а их кровь и тому подобное. Довольно неожиданно, например, что превращение в вампира зачастую не облегчает жизнь — многие как были неудачниками и терпилами, так ими и остаются. Есть и весьма занятные последствия вампиризма для устоявшихся профессий: вампир-полицейский, к слову, не может войти в дом, пока его не пригласят.

Видно, что Ньюман немало покопался как в литературе, так и в событиях описываемого периода — он упоминает не только массу выдуманных другими писателями героев (по некоторым мне пришлось попотеть, чтоб определить, откуда они взяты), но и реальные мелкие факты и деятелей культуры и политики Великобритании конца позапрошлого века. Сложно сказать, насколько это оживляет рассказанную историю (интересную саму по себе и имеющую немало восхитительных моментов), но несомненно придает ей объем и глубину.

Весьма расистская книжка, сеющая рознь между народами, религиями, расами и чем там еще можно сеять рознь. Несомненно, в скором времени до нее доберутся американские хунвейбины и запретят или даже сожгут на костре из либерально-прогрессивных догм. Весьма неполиткорректная книжка, где все персонажи без продыху ругаются, обзываются последними словами и честят по матушке всех встречных-поперечных, а потом как ничто не бывало садятся с ними рядом обедать и угощают чем есть.

Замечательный титульный персонаж — у Киплинга все получились вполне живыми, даже эпизодические и появляющиеся на минуту-другую, но Ким (он же Кимболд О«Хара) хорош необычайно, одно удовольствие следить за его приключениями, размышлениями и перебранками.

Ким — такая хитрая матрешка: роман о взрослении и становлении, замаскированный под роман о политических интригах, замаскированный под приключенческий роман. Объема не хватило, чтоб полностью развернуть все три слоя, но даже уже имеющегося вполне хватает — и чтобы восхититься Индией, и изумиться ее жителям, и оценить главного героя.

Насколько я понимаю, многое из кастового деления общества, описанного Киплингом, до сих пор сохраняется в Индии, так что это еще и актуально, хотя и оговорками, конечно. Но даже и без актуальности читать было крайне занятно благодаря массе экзотической этнографии всей этой пестрой Индии, переплетениям отношений, различных каст и религий.

Поражает размах российских операций в Индии и южной Азии вообще (именно с великим северным соседом борется английская контрразведка в лице этнографического отделения) — и британских агентов мы гоняем по стране, и картографические экспедиции посылаем, и пограничные князья клянутся царю в верности при любой возможности: прям гордость за нашу державу обуревает.

Если бы не знал времени написания и имени автора, решил бы. что кто-то из современных писателей пытается в духе Бушкова и Еськова осовременить исторические события, привнеся в них несвойственные им термины, явления и психологию. Но — это Киплинг, и это девятнадцатый век, против фактов не попрешь. И многим современным писателям, окучивающим ниву тайных операций, секретных паролей и подпольных маскировок стоило бы подучиться у певца английского колониализма.

Классическая готичная история про призраков в заброшенном замке, пересказанная средствами многострадального двадцатого века. Или можно сделать другое сравнение — мексиканская мыльная опера, написанная Уилки Коллинзом. Но даже латиноамериканские мелодрамы надо уметь писать так, чтоб за душу брало и хотелось бы узнать, что там случится в следующей серии с Марией и Хуаном. У Сафона так не получилось.

Очень часто текст представляет собой доску с гвоздями. То кто-то идет навстречу героям, сложив руки на груди (автор вообще когда-нибудь пытался так делать?), то герой отходит от объекта воздыхания, не сводя с нее глаз (в смысле — спиной вперед?), то он напоминает собеседнику, на чем тот остановился, хотя остановился тот буквально секунду назад и, конечно же, отлично помнит свои слова; а то персонаж стоит посреди комнаты, шмаляя из пистолета, а секунду спустя он уже прячется за дверью. Это можно было списать на отдельные корявости, если б такое не случалось буквально каждые десяток страниц. Очевидно, что это не вина переводчика — это у Карлоса Луиса Сафона такой стиль, добавляющий театральности событиям, прозрачности персонажам и работы нормальному редактору, если б таковой у книги был.

Раздражает выспренность авторского слога, не способного без излишней образности и ненужной пафосности написать даже один абзац. За малым исключением герои смахивают на марионеток из кукольного театрика — их характеры отпечатаны у них на лице, по отношению к ним автора сразу становится понятным, злые они или добрые, эпизодические персонажи окарикатурены как в еврейских анекдотах. Реально радовал меня только главзлодей, который через равномерные промежутки времени вваливался в сюжет, развешивая люлей и давая всем по щщам, а потом сбегал, отдуваясь и потея. Не знаю, где он находился все остальное время — вероятно, развешивал люлей и давал по щщам кому-то другому, чтоб не забывались. Тяжелая работа у чувака, так и до выгорания недолго.

Повороты сюжета иногда ну реально болливудские, только что стрельбы через телефонные провода не хватает или там родинок на попе, по которым потерянного в детстве родственника опознают, но душераздирающих секретов и душещипательных баек здесь густо, как в венгерском гуляше — ложка стоять будет.

Роман атмосферный, этого не отнять, но атмосфера скорее скорбного дома, где у всех явно что-то не то с головой — гипертрофированные эмоции, зашкаливающий эгоизм, громкие крики, рассуждения о тщетности бытия и высокой философии, нелогичные поступки. Расхваливаемая Барселона не впечатлила вообще — видали мы города и поярче, не Барселона, а так — Барселонета. Про войну же здесь вообще ничего нет, кроме анекдотичного «неописуемый ужас», как будто Сафон писал по заветам Лавкрафта.

Полагаю, что здесь мы имеем отличный образчик той прозы, субъективное восприятие которой читателем не просто влияет на итоговую оценку (это везде такое), а просто-напростаки ее предопределяет. То бишь если вас зацепило, вы ставите десять в уверенности, что это шедевр, а если не зацепило, вы нудите, фукаете и кидаете роман в мусорку. Я тоже кинул, хоть и не попал.

История медицины действительно невероятна, но вот книжка получилась так себе. Нельзя не оценить усилия авторов, но мне не понравилось почти все — формат, подача материала, рисовка, проблемы с переводом. Приводимые факты несколько утрированные и подаются в упрощенной форме, что понятно, учитывая формат, но все равно раздражает.

Юмор здесь далеко не первой свежести, почти всегда неуместный, зачастую натужный, как будто надо было выполнить план по гэгу в каждый рисунок, хоть умри, а роди хохму — Ералаш в худшем своем проявлении. Все время было ощущение, что авторы предпочитают исторические анекдоты вменяемому рассказу и воспринимают читателя как дурачка, неспособного воспринимать тему, если там нет хотя бы десяти тупых шуток на страницу. Мне вообще кажется, что лучше б в издании обошлись без попыток юморить и каламбурить, комикс вполне может быть и серьезным.

Очень неровный уровень — вот вроде мне растолковывали какую-то известную всем примитивщину с использованием детсадовского юмора, и вдруг уже поперли какие-то схемы, чертежи с специфическими терминами, которые даже сносками никто не пытается объяснить, да и вообще непонятно, зачем это в комиксе; здесь даже объяснения даны так, что ничего не объясняют: один термин разъясняется посредством пяти других терминов, а нередко вообще никак не объясняется. Зачастую книга представляет собой простое перечисление — тот придумал это, этот придумал то — настолько скучно и малоинформативно, что под конец книги я начал просматривать ее по диагонали. Я бы сравнил книгу с шаром из обмылков: то есть штука полезная, но крайне неэстетичная.

Автор текста — французский хирург Жан-Ноэль Фабиани (не забывший вставить и себя любимого), поэтому здесь перекос в сторону французских ученых, исследователей, исторических деятелей и событий. Возможно, именно с этим связаны некоторые ошибки или просто ляпы — например, при всем своем невежестве даже я знаю, что эффект химиотерапии открыли в Первую мировую войну, в 1917, а вовсе не во Вторую, в 1942, как указывает автор.

Структура стрипов тоже сомнительна — зачастую это просто name-dropping с убогими карикатурами вместо реальных людей (благодаря рисовке художника Филипа Берковичи даже Наполеон не похож сам на себя, что у ж говорить о менее известных персонажах). Плюс комикса в наглядном сравнении разных теорий по поводу одного и того же явления — но в общем-то и все. Перевод иногда неудовлетворительный — части предложения не согласованы, временами просто смысл отсутствует, переводчики могут путать схожие слова — например, нейтралитет и нейтрализация. Кое-какие комментарии не то что не смешны, они омерзительны («я суррогатная мать, на заработанные деньги я покупаю виски и сигареты»).

Если бы не некоторые шутки и стрипы явно за 18+, можно было бы сказать, что издание для подростков. И это было бы интересно, если б не было так вскачь и впопыхах. Да, некоторые эпизоды истории медицины рассказываются поподробнее, но как на зло именно те, что и так хорошо популяризованы (вроде Джона Сноу и открытие им причины вспышки холеры в Лондоне). Из-за того, что многим моментам в истории медицины уделено меньше страницы — зачастую одна картинка, осознать его и переварить невозможно, если уже не знаешь о нем и о том, как было; в результате большая часть текста в одно ухо влетает, в другое влетает. Настолько много всего накидано да еще и в стиле детского утренника в Академии Наук, что почти все забывается сразу после прочтения, у меня не то, чтобы что-то отложилось в памяти, я боюсь, что из-за этого комикса я забыл даже то, что уже знал.

Если честно, нудновато и скучновато: жизнь и быт чукчей меня как-то не зацепили, хотя показаны весьма подробно и живописно. То есть ближе к концу уже начинаешь немного сопереживать персонажам и беспокоиться за них, но все равно как-то неторопливо. Бытовуха и затянутость несколько заедают. Я понимаю, что климат и природа там суровые, поэтому и жизнь людей соответствующая, но из понимания интереса не сошьешь.

Как уже отметил, здесь много чукотской экзотики и этнографии, но она тоже какая-то однообразная и на любителя — олени, яранги, олени, трубка мира, олени, нерпы, олени. Жизнь у чукчей была тяготна и тяжела, и несмотря на все старания автора разнообразить и замаскировать нелинейной структурой романа, это быстро становится очевидным.

Субъективные недостатки впрочем, немного компенсирует эталонно описанная борьба с традициями и обычаями, вошедшими в клинч с «цивилизацией» белых людей, принесших в тундру свои порядки, лекарства и дома, — все по заветам советской литературы, где главными врагами были кулаки, попы да отсталость народа (в первую очередь, конечно, темных баб). Также и здесь врачи, культработники и учителя бьются с «лучшими людьми тундры», шаманами да проклятьями. Ну и обязательный чинуша-формалист, который отлично маскируется, но его истинное лицо все равно видно всем достойным советским гражданам — довольно быстро именно он становится главной отрицательной фигурой, гораздо более сильной, нежели эти жалкие чесоточные шаманы, да растерявшие пастухов оленная элита; жаль, но потенциал не использован — да и не мог, законы жанра не позволяют.

Потому как роман вполне себе образцовый представитель соцреализма — это касается как положительных, так и отрицательных черт жанра. Только талант Николая Шундика да экзотическая до сих пор составляющая позволяют читать, не закатывая очи горе, и получать от этого чтения какое-никакое, а все-таки удовольствие.

В общем-то не удивительно, что сборник гораздо менее популярен, чем прославивший Сюзанну Кларк «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл». Несмотря на явственное наличие объединяющей темы — волшебство в Англии времен Наполеоновских войн, почти все рассказики довольно беспомощные и хилые, прямо скажем. Некоторые представляют из себя более подробный пересказ уже упомянутых так или иначе событий в романе и, естественно, никакой интриги там нет: нам дают то же самое, просто раздутое на десяток страниц.

Есть рассказы, идея которых подкупает или кажется интересной, но они примитивны или схематичны, как будто автору было не до них. В других подаваемая мораль кажется вполне аморальной — мол, если ты волшебник и умеешь мальца колдунствовать, можешь убивать людишек пачками и никто тебя не осудит. Все рассказы, даже удачные, производят впечатление сырых — в рамках романа они бы друг друга поддерживали, создавая общую канву, а в рамках сборника это не работает, и вопросов после каждого остается больше, чем удовольствия от авторского сарказма, литературной стилизации или исторических фишек. Да и прерваны они, такое ощущение, прям на полуслове. (Отдельно стоит также отметить, что зарисовка о Веллингтоне относится к другому циклу — «Задверью» Нила Геймана, а рассказ о Марии Стюарт, если приглядеться, вообще из разряда мистики, а не мифологического фентези.)

Также не удивительно, что у сборника достаточно высокая, мало уступающая роману, общая оценка — за малым исключением его одолели только те, кто прочитал роман и он им так страшно понравился, прям мочи нет еще хочется в таком же роде. Торта не хватило, дайте еще пироженок. А то, что пироженки засохшие, облиты цветной мастикой и явно стырены с другого стола, замечать никто не хочет.

Дико стремная книга. Страшная, грязная, потная, грубая, душная, давящая.

Не знаю, о чем она. Сложно описать, да и не важно, наверное. Не уверен, что даже самому автору это было важно. Это такая квинтэссенция чернухи, самое дно безысходности, отчаяния и отупления, когда снизу уже не постучат. Здесь нет черного и белого, игры теней и даже серого. Все черное. Причем такое, гнилое черное, замызганное и вонючее. Очень грязное черное.

Аллюзия на весь страшный и кровавый двадцатый век, с его концентрационными лагерями, этническими чистками, погромами, карательными отрядами, расовой ненавистью, врагами народа, дикой партизанщиной и тотальной войной. Не могу сказать наверняка, но кажется, что действие происходит в мире, где победила мировая революция. Ну, как победила — победила, а потом стала быстро разлагаться и пожирать сама себя. По крайне мере так герои считают.

Пишет Антуан Володин хорошо. Я б даже сказал, не пишет, а скорее как-то шаманит под веществами (судя по настроению — под героином). Какое-то заклинание пишет, причем заклинание длинное, сложное, высасывающее всю жизнь из всех, кто рядом, заклинание тяжкое и недоброе. Как будто Ктулху вызывает, но делает это уже долго, много лет подряд, и устал и уже все равно, фхтагн или нет.

Хочется сразу молока, помыться и проблеваться. И что-нить от токсинов и шлаков. Но хорошо пишет, стервец, не отнять. Вроде люди мучаются и других мучают, а страницы одна за другой проглатываются. Редкостная книга, по всем статьям.

Чисто стилистически роман потрясный. Автор талантливо переводит слова в чувства и ощущения (ну и перевод Виктора Лапицкого впечатляет, отличная работа) и обратно, но в целом категорически не советую. Исключительно на свой страх и риск и если все остальное в жизни вы уже попробовали.

Поначалу Мираж выглядит довольно забавной, но несколько примитивно сделанной альтернативкой: просто отзеркалена существующая история, путем переноса современных западных реалий в арабский мир. И вот теракт происходит 9 ноября, здесь действуют христианские фундаменталисты, передача Улица Сезам превращается в передачу Сезам, откройся, а Википедия — в Александрийскую библиотеку, башни-близнецы располагаются в Багдаде, а Израиль — в Германии. Временами коробит от такой лобовой замены, временами очень смешно (сериал 24 превратился в сериал 24/7: Джихад, религиозная революция произошла в Англии, которая теперь варганит ядреную бомбу и угрожает ей Израилю, и попробуйте угадать, чем здесь занимается Дэвид Кореш). Но довольно скоро Мэтт Рафф вытаскивает роскошный козырь, который все ставит с ног на голову и добавляет новые, странные значения происходящему и новые измерения.

Книга очень похожа на Союз еврейских полисменов в том смысле, что альтернатива служит фоном: у Майкла Чабона для провинциального детектива, а у Раффа — для триллера про антитеррор с элементами боевика. Но если у Чабона фон колоритен, но не более того, то у Раффа он все-таки играет важную, сюжетообразующую роль, иначе это мало бы чем отличалось от какого-нибудь пятого сезона сериала Homeland и схожих с ним штампованных боевиков про героических агентов разведки, борющихся с воинами джихада, которыми манипулирует жаждущий власти и денег американский сенатор.

Так что в романе многое вполне традиционное в жанре — взаимоотношения между напарниками, проблемы в семье у различных персонажей, шантаж, коррупция и жестокий враг (не буду писать кто это — испорчу удовольствие). Только все в арабских декорациях и мусульманском варианте — даже Вторжение похитителей тел. Так что будет многоженство, временный брак, разборки суннитов с шиитами, пятиразовые молитвы и все остальное, что вы могли знать из замечательной песни Арабская ночь.

Подозреваю, что клюквы здесь море разливанное. Для меня все выглядит более-менее логично и натурально, но что я знаю о Ближнем Востоке? Как бы то ни было, вроде все на своих местах: люди ходят в дишдашах, через слово поминают Аллаха Всемилостивого, стараются не употреблять алкоголя и свинины и вместо фамилий носят указания на место происхождения или внутрисемейный статус.

Помимо этого и талант у Раффа не отнять, так что написано элегантно, крепко, здорово, с множеством вкусных и полезных деталей, сочно выписанными персонажами, отличными диалогами и неожиданными поворотами сюжета. Довольно стремительно погружаешься в плотную атмосферу межрелигиозных разборок, странной городской легенды, бандитских перестрелок и бюрократической волокиты в духе Прослушки. Не представляю, как американцы читают эту книгу — о том, как арабские морпехи воюют с христианскими фундаменталистами и как они вытаскивают диктатора Линдона Джонсона из норы, чтоб судить его за преступления перед человечеством, зато представляю, как это читают все остальные. Лично мне понравилось.

Не знаю, как это читают другие люди, но мне мстится, что это натурально пиеса, как если б вышла прямиком из-под пера Шиллера, скажем, и читать ее надо с завыванием на разные голоса и мелодраматическими паузами. Только в этом случае будут оправданы восклицания вроде «О, как гнусны и отвратны эти Харконенны, что так ужасно мучают меня!», «Мерзкий палач, я не сдамся тебе!» или там «Я такой ужасный злодей и негодяй, так слушайте же мой непереносимо злодейский план!!!» с диким хохотом в конце. И называться она должна «Пол, герцог Атрейдес» или как-то так.

Проблема книги в том, что вся эта космооперная ахинея подается так супер сурьезно, и у каждого второго на лице «не подходи ко мне, я обиделась». То есть даже ляпы и несуразности искать довольно нелепо — как показывать на дыры в рыбацкой сети. Все эти космодесантники с шашками наголо вызывают непереходящий фейспалм и читаешь книгу сквозь щелочку между пальцами. Фрэнк Герберт старается добавить глубины своим героям, но получается это довольно скверно и чувствуется схематичность как их действий, так и мотиваций.

Сильно портило впечатление лично для меня, что автор намеренно спойлерил собственный сюжет, заранее не то что намекая, а вполне отчетливо проговаривая, что сейчас будет и кто что сделает. В результате все повороты истории кажутся изжеванными, как будто твой бутерброд уже кто-то обильно понадкусывал. Зачем это сделано, понять сложно, потому как если б не эти неценные указания, читать было б интересней просто по дефолту.

И это при том, что в общем-то через все эти недостатки явно проглядывает талант автор. Чтение-то все равно вполне себе увлекательное, чувствуется некая мощь в замысле. Кроме того, в книге есть несколько оригинальных (и на 65 год, и до сих пор) моментов которые ставят ее в принципе отдельно ото всей фантастической литературы. Это, например, экологический пафос — мало какие книги вообще заморачиваются такой сложной темой, а также место действия — пустыня, которая является довольно сложной декорацией и также мало привлекательна для большинства авторов. Вот эти две фишки во многом компенсируют почти все претензии, которые можно предъявить книге, потому как они не просто есть, а активно автором используются и развиваются — вполне убедительно и напористо.

Я, скорее всего, взялся за книгу крайне невовремя — не то, чтобы ее читать можно было только в шестидесятых, нет, конечно. Но если бы она попалась мне в школе, думается, я бы не заметил всей той ерунды, которая мне очевидна сейчас. Знакомиться с сиквелами и приквелами не собираюсь, но не жалею потраченного на Дюну времени.

Книга написана в популярном сейчас литературном ключе, превалирующем в современной Америке, и дает голос угнетенным меньшинствам, то есть женщинам и черным. Это не плохо и не хорошо, а просто есть и надо учитывать — некоторых в нашей стране подобный уклон коробит, а то и раздражает.

Ближайший аналог книги — замечательный, но прошедший незамеченным сериал For All Mankind, где те же декорации, связанные с освоением космоса и борьбой женщин за свои права, и тот же пафос. Поскольку и книга и сериал касаются одной и той же американской ракетной программы, то временами они едва ли не копируют друг друга, хотя сюжеты и изначальные условия (в книге падение метеорита, в сериале — высадка русских на Луне) различаются, конечно. Однако самое главное различие — это персонажи. Коваль концентрируется на своей героине и других женщинах, в результате нормальных мужских персонажей не остается. Фактически мужчин здесь всего два — это враг ГГ, «американский Гагарин» и махровейший сексист полковник Паркер, и муж ГГ, воплощенная мечта сильной и независимой, покладистый и удобный как валенок. Противостояние героини с Паркером, пусть и живописное и эмоциональное, по сути, затмевает собой все остальные челленджи — выход в космос и запуск ракеты на луну, и борьбу за уважение и гендерное и расовое равноправие, делая их какими-то акварельными и оттесняя на периферию истории. То есть борьба с системой заменяется борьбой с человеком — это пример того, как Мэри Коваль упрощает нарратив для собственных целей.

Автор довольно топорно выкидывает из картины мира Советский Союз, одним росчерком пера заставив его распасться — что послужило причиной распада, неясно, неясно также, почему коммунистический блок при этом сохранился. Возможно, Коваль просто не хочет вставлять в свою книгу этих ужасных русских с их ужасными именами, а может, намеренно упрощает ситуацию, подстраивая мир под свою фантазию и свои цели — в любом случае прием использован неудачный и оставляющий после себя больше вопросов, чем дающий ответов. По-видимому, Коваль решила убрать конкурента своей страны с мировой арены, дабы сосредоточиться на других темах, в результате пойдя по стопам многих других нынешних американских фантастов, на голубом глазу игнорирующих одну шестую часть суши; это еще один пример стремления автора срезать углы и выдавать желаемое за действительное.

Героиня отличный математик, бывший военный летчик и у нее классный во всех отношениях муж. Поняв, что еще чуть-чуть и это будет МэриСью, Коваль спохватилась и навесила на нее детскую психологическую травму, которая осложняет появление на публике и вызывает страх перед критикой. Так что помимо преодоления своей роли женщины в обществе пятидесятых годов (с процветающими расизмом и сексизмом), героиня вынуждена еще и справляться как-то со своими тараканами в голове. Ну, хоть то, что она еврейка, особой роли не играет — автор сообразила, что здесь уже будет перебор.

Несмотря на всю мою критику, отмечу, что написано при этом вполне неплохо, а местами так даже хорошо: Мэри Коваль вполне талантливая рассказчица, хоть шибко увлекательной книгу не назовешь, как-то автор копает все больше вглубь, упирая на эмоциональность и глубокий внутренний мир героини, но тем не менее выполнено на довольно высоком уровне, сюжет не провисает, в наличии сложные взаимоотношения и психологическое взросление (героиня не раз сталкивается, например, с собственным скрытым расизмом). Хорошо выписана как начальная, катастрофическая часть (рядом с Вашингтоном падает огромный метеорит, выжигая столицу и обрекая планету на грядущую жарищу), так и основная, производственная, посвященная будням канзасского ЦУПа и подготовке астронавтов.

Очень личная лекция, больше говорящая о самом Быкове, нежели о Толстом или об Анне Карениной ; он пропускает роман, бородатого графа и всю российскую литературу через себя и собственные убеждения как через электрическую мясорубку, и в итоге ты понимаешь, что про Анну Каренину ты может и узнал что-то новое, но гораздо больше узнал про самого лектора. Сказать, что это плохо, я не могу — Дмитрий Быков при своей одиозности в определенных кругах человек крайне занимательный и примечательный.

Дмитрий Львович очень начитанный и остроумный человек, с четкими принципами и идеями, его интересно слушать, но почти никогда не хочется соглашаться — очень уж спорные и уязвимые его построения. Своей точки зрения и своего мировоззрения он не стесняется, и это хорошо — талант он крупный (во всех смыслах), нечего тут стесняться.

Лекция очень интересная, длится почти час, но этот час я явно провел не зря (а это основное мое времяпрепровождение) и так густо напитался русской культурой, что постоянно приходится за собой подтирать — как-то все через край у меня льется. Широк, широк Дмитрий Львович — я бы сузил.

Мнится мне, книга на самом деле представляет собой энциклопедию моряцкой жизни времен Наполеона, Трафальгара и Нельсона — в первую очередь английской, конечно, хотя и другие флоты того времени изрядно и многообразно англичан копировали. Если кто-то думает, что это приключенческий роман про морские бои, каперов и всякую там романтику волн, прекратите так думать и даже не кивайте в сторону фильма Питера Уира (отличный фильм, кстати) — он вообще не о том. Основная тема книги — это что такое корабль, как он устроен, как на нем умещается такая прорва народу и какой тросик каким парусом управляет. Самый показательный момент — когда один из мичманов рассказывает новому хирургу, какая мачта как называется и каковы габариты различных частей шлюпа; ориентируетесь именно на эту сцену и не прогадаете.

Даже описания морских боев выходят у Патрика О'Брайана более сухими и энциклопедичными, нежели того хотелось бы мне как неподготовленному читателю — в конце концов у Штильмарка и Сабатини ведь как-то получалось? Книга по сути является хорошим фоном для какого-нибудь другой книги, с сюжетом: задник прорисован изюмительно, с полутонами, отлично выписаны персонажи и взаимоотношения между ними, а вот с действием напряг. Все, что делают герои — это по сути пиратство. Если Джека Златовласку Обри заменить на скажем, Уильяма Черную Бороду Тича ничего не изменится — шлюп Софи будет все также шарится по морям и грабить проплывающие мимо корабли.

Также сильно сбивает с толку странная манера автора прерывать действие на самом интересном месте: вот вроде начинается экшен, сейчас-сейчас прольется чья-то кровь, и вдруг — бац! и мы переносимся через несколько часов, а то и дней и все, что остается на руках — это сухой подытог. Прыжки по времени вообще являются визитной карточкой книги — автор использует этот прием кстати и некстати, безжалостно выкидывая из повествования не столь уж и маловажные эпизоды. Особенно обидно под самый конец, когда вроде сошлись две могучие эскадры, а потом нам показывают два взрыва где-то в туманной дали и — «давайте выпьем за победу».

О'Брайен немало времени и внимания уделяет быту на корабле, взаимоотношениям между офицерами и матросами (больше концентрируясь, конечно, на старших по званию), сложностям и странностям морского быта. Но главное — маскирует он все это довольно убого, встроить технические детали и характеристики внутрь куцего сюжета автору не удается. Я люблю производственные романы и мне понравились все эти сиюминутные ситуации, которые О'Брайен описывает во множестве и из которых жизнь на корабле и состоит, но хотелось бы и историю какую-нибудь, а ее нет. Так что назвать книгу увлекательной сложно, но вот с исторической точки зрения она весьма познавательная и показывает королевский флот весьма нелицеприятно — со всеми его достоинствами, но также и с пороками.

В целом книга похожа на подборку эпизодов из жизни одного капитана одного шлюпа. Если воспринимать книгу как отельный роман, это конечно провал, но если смотреть как на некое знакомство, введение в цикл — наверное, с ромом покатит. И хоть «художественная» сторона романа мне не зашла, «техническая» заинтересовала в достаточной мере, чтобы в будущем продолжить чтение цикла.

Автор ну прям вывалил классический невроз русского патриота — комплекс неполноценности, смешанный с манией величия: и обижают-то нас все, кто не попадя, и не понимают нас, всех таких загадочных, идущих своим особым, третьим путем. Русские, конечно же, дурачки, но честные и добрые, не то что вся эта ваша цивилизация, лживая и агрессивная. Туземцы-инопланетяне-папуасы тоже смахивают на глубинные рефлексии, эдакая картинка ыдеальных, ыскренних ымперцев. Можно предположить, что это такая ирония, но уж больно лобовая, больше на троллинг похоже.

Слог Олега Дивова, словоблудный, с парой страниц там, где можно было бы вполне обойтись парой абзацев, одновременно и притягивает, и отталкивает. Читается очень легко и непринужденно, также переваривается и с легкостью выходит. Подобное наматывание соплей на кулак могло бы здорово зайти в более компактном варианте — рассказе, например, но на дистанции пусть короткого, но романа, это под конец раздражает так, что начинает просто подташнивать.

Однако сюжет довольно неожиданный и интересный, разобраться, как все это будет развиваться, не так легко — больно уж много вариантов было у Дивова; если б он разработал его хорошенько, без троллинга и вербальной диареи, могло бы получиться и живенько, и с глубиной. А так автор нагнетал-нагнетал, а потом быстро-быстро все свел к тому же имперскому троллингу. Но написано захватывающе, это у книги не отнять.

За такую пунктуацию надо убивать. Отсутствие каких-либо знаков препинания и обозначения прямой речи приводит к тому, что разобраться, кто какую реплику говорит, можно далеко не всегда. Каждого персонажа Кормак МакКарти называет просто he, так что зачастую даже не знаешь, а о ком идет речь, собственно, пока наконец автор не сжалится и не назовет имя. К тому времени, когда он это сделает, ты уже успеешь забыть или запутаться в происходящем, и придется перечитывать несколько абзацев или диалог заново.

Слог у автор тоже нелегкий — очень близок к разговорному, с пропавшими глаголами, массой просторечных выражений, которые даже по контексту не всегда понятны, с множеством нарушенных грамматических и синтаксических правил (вроде повсеместного двойного отрицания), слава богу хоть техасский акцент не имитирует. К сожалению, заметно, что все персонажи говорят одинаково — что маньяк-убийца, что шестнадцатилетняя девушка — то есть очень сдержанно, с ограниченным вокабуляром, постоянно повторяя последнюю фразу собеседника, как будто соревнуются, за кем окажется последнее слово.

Стиль смахивает на необработанный сценарий — простое перечисление действий персонажа, излишняя детализированность, явно нацеленная на готовую картинку, а не на воображение читателя, когда даже фраза «вытер руку о джинсы» подается в форме «вытер руку о шов джинсов» — точное указание, что именно актеру делать.

Несмотря на все странности стиля, книга производит немалое впечатление — в первую очередь, конечно, благодаря мощной истории и эффектным персонажам, так что цепляет сразу и не отпускает почти до самого конца. Почти — потому что остановится вовремя автор не сумел и концовка завалена: вроде бы уже все закончилось, а шериф все нудит и нудит.

Другое дело, что в книге очень легко идентифицировать момент, сильно выделяющий ее от массы подобных историй про наркоденьги, наемных убийц и крутых шерифов. И нет, это не постоянное нытье шерифа Белла про то, что раньше было хорошо, а теперь все плохо, я слишком стар для этого дерьма, сплошной понос и падение нравов. Это фигура антигероя (сложно сказать злодея, больно уж он далек от добра и зла) Антона Чигура, добавляющего в текст непреходящее ощущение хтонического зашквара. Потом, в более смягченном варианте этот прием будет использован в первом сезоне сериала Фарго — также весьма успешно.

Дополнение к заголовку немаловажно и не случайно. По сути, Леонид Юзефович рассказывает не об Унгерне, а о гражданской войне — в Сибири, Северном Китае, Монголии. Он подробно описывает массу событий, которые происходили, скажем так, вокруг барона, но в которых он не участвовал. В книге появляются и пропадают множество участников конфликта, задевающих героя только по касательной. Отлично отображены многочисленные процессы — политические, этнические, конфессиональные, идеологические — на которые влиял он сам или которые влияли на него.

Это классно написанная история — человека, региона, эпохи. Автор вроде пишет спокойно, без нажима и словесных экзерсисов, но при этом история видится как живая, и все эти люди — русские, монголы, буряты, китайцы — как будто оживают, становясь из призраков давно умерших снова облекаются в плоть и кровь. По ходу рассказа Унгерн уходит все дальше в пустыню, а автор кружит над ним, как стервятник, описывая все более суживающиеся круги, спускается, чтоб проверить — умер ли? шевелится еще — и снова взмывает в воздух, чтоб снова сужать круги, бдительно следя за безоружной грязной фигуркой в ободраном мундире.

Благодаря активному пересыпанию текста монгольскими терминами и именами собственными слог автора напоминает горловое пение бурятского шамана, а учитывая ту дичь, что творил Унгерн, кажется, что шаман этот под влиянием мухоморов. Тяжело читать все те ужасы, что творили Унгерн и его солдаты — при том, что Юзефович старается рассказывать без эмоций. Даже для гражданской войны это был лютый перебор (и поразительно, что сейчас находятся люди, легко оправдывающие барона — вроде Дугина, например).

Сложно оценивать чудовищное количество баек и мифов, которые Юзефович приводит в книге как о титульном герое, так и о многих других персонажах этой сумеречной саги (вроде Семенова). С одной стороны, большинство их неверифицируемы в принципе, являются плодом фантазии почитателей или хулителей Унгерна и должны проходить в одной колонке с гороскопами и свидетельскими показаниями об анальном зондировании со стороны пришельцев. С другой стороны — автора очевидно интересует даже не сам черный барон, сколько его время, и в таком случае игнорировать слухи, россказни и легенды никак нельзя — они рассказывают об эпохе больше и лучше, чем любая строго научная биография. Также стоит отметить, что Юзефович при любой возможности все-таки старается разобраться в достоверности тех или иных легенд и баек.

Читается это все, натурально, как приключенческий роман — экзотические места, дикие местные племена, страшные религиозные ритуалы, красочные церемонии, внезапные повороты в судьбе, колоритные злодеи... Только что любовной линии не хватает да положительного героя.

Весьма достойная смесь шпионского триллера и фантастики про загробный мир. Различные составляющие перемешаны в крайне удачной пропорции, сдобрены драмой и различными личностными кризисами.

Описание загробного мира — того самого Саммерлэнда — и жития новоумерших произвело на меня весьма благоприятное впечатление. Сдержанный и внимательный к деталям слог рассказчика весьма подходящ, у меня даже возникло ощущение аутентичности — хотя говорить об этом, конечно, смешно, но не было отторжения, что все это лепнина на гипсокартоне, вполне убедительно, представить прочитанное было легко.

Хороши главные герои, постепенно раскрывающиеся через небольшие, но крайне важные для восприятия флэшбэки, симпатизируешь им обоим (хотя, конечно, больше тому, что работал на бессмертный дух Ленина). Интересно читать, как контрразведчик и «крот» пытаются разрабатывать друг друга, переиграть и перетащить на свою сторону. Однако борьба разведок мне показалась больше смахивающей на события послевоенные, нежели интербеллум — очень уж велик накал противостояния и бюрократизации, насколько я знаю, разведслужбы после Первой мировой не были развиты настолько хорошо.

Очень адекватно использованы и развиты события из реальной истории (Испанская гражданская война, открытие Лоджем и Маркони радио), продуманы последствия открытия загробной жизни — угасание медицины и фармацевтики, появление — конечно же — нового оружия, в данном случае эктоплазменного (жуткий образ эктотанка, становящегося тем сильнее, чем больше душ вражеских солдат он поглощает). При этом крайне интересны и альтернативные элементы романа — они даны не в качестве шок-контента (как у Муркока в Кочевниках времени , скажем), а сидят ладно и крепко. Пьер Тейяр стал папой (а кто им еще мог стать в эпоху открытия послежизни), а Герберт Уэллс — премьер-министром (правда, выведен в книге под фамилией Уэст), королева Виктория умерла, но продолжает править с того света, что приводит к окостенению режима.

Однако рамки шпионского триллера сильно автора ограничивают — мы видим только небольшую группу действующих лиц, почти все так или иначе работают в разведсообществе и не относятся к низшим классам, то бишь представление о взаимодействии мира мертвых и мира живых далеко от полноты и глубины. Широкие слои населения представлены слабовато — учитывая борьбу идеологий и утопических представлений, это немаловажный прокол: отталкиваясь от попыток приклеить к роману тэги вроде дизельпанк или эктопанк, стоит отметить, что как раз панка-то и нет, как народ приспосабливается ко всем изменениям, не показано.

Мне книга очень понравилась — она гораздо глубже и сложнее, чем представляется на первый взгляд и заслуживает более пристального внимания, чем обычный шпионский триллер в фантастических декорациях — у меня для этого, к сожалению, не хватает знаний по философии. В принципе, напрашивается продолжение истории — книга не то, чтобы не закончена, но очевидно есть огромный потенциал для следующей, более детальной разработки мира.

Вряд ли книга заслуживала какого-то интереса, если б не фон, на котором развиваются события. Обычный, в общем-то медленный детектив, с симпатичным главгероем, действительно любящим свою полицейскую работу (а не очередным выгоревшим предпенсионного возраста копом), интересен тем, что происходит на фоне приближения неизбежной катастрофы — через полгода на Землю упадет огромный метеорит. Связь почти не работает, МакДональдс обанкрочен, мировая сеть накрылась медным тазом и даже нефть больше никто не добывает и не продает. И вот те сложности, с которыми герой сталкивается, пытаясь раскрыть убийство маленького человека, порожденные грядущим рагнареком, как раз самое завлекательное, что есть в книге.

Они поданы тускло, походя, без нажима и акцента — многие уже перегорели от ожидания, идет волна самоубийств, с продуктами напряженка, многие уже выполнили свой список «что сделать перед концом света» и почти все живут по инерции. Это придает происходящему немалую долю достоверности.

Расследуя самоубийство, в котором он подозревает убийство, но которое с первого, второго и даже десятого взгляда похоже на суицид, герой спрашивает окружающих — а вы бы покончили с собой? И все отвечают одинаково — по разным причинам, но одинаково отрицательно; кто хотел, уже ушел. Нельзя впрочем сказать, что детективная составляющая слабая — нет, расследование вполне интересное и имеет свои взлеты и падения, откровения и ошибки, и кто-то умирает под пулями, а кто-то шагает под автобус: Once day you woke and everybody is dead.

Книга получилась вполне интересной — не благодаря каким-то поворотам сюжета или сногсшибательным событиям, а просто потому, что хорошо написана. Ни в одном из своих составляющих роман не представляет ничего выдающегося, ни как фантастика, ни как детектив, ни как драма, но при этом все части прилегают друг к другу без швов, и образуют целокупное произведение.

Повесть очень похожа на эпизод Футурамы, особенно на те серии, где робомафия и робошлюхи, а Бендер что-то такое замышляет. То есть наоборот, конечно — я вполне разделяю предположение, что создатели Фрая и Ко немало позаимствовали у Фрица Лейбера. Другой вопрос, что не только позаимствовали, но и развили — весьма впечатляюще, так что речь о плагиате заводить глупо, да и скучно.

Несмотря на дату написания (1958), многие элементы перекликаются с некоторыми современными реалиями — например, роботесса-редактор ругает людей издателей за то, что в здании нет отдельных туалетов для роботесс. Или что книги пишутся алгоритмами (привет, Виктор Олегович). Хотя потом понимаешь, что все совпадения — просто из-за того, что история повторяется, и то, что было борьбой за права, стало профанацией и злоупотреблением. То самое знаменитое «первый раз трагедия, второй раз — фарс»; другое дело, что для Лейбера и первый раз фарс, и это совершенно его не красит, сексизм из него прет никак не маскируемый — ну дык, снова смотрим дату написания.

Одна из проблем повести в том, что главный герой — терпила и все на нем ездят, он не вызывает ни симпатии, ни сочувствия, я таких не люблю: вечно они не действуют, а реагируют на чужие действия, подчиняются другим, своей воли у них почти нет. Марионеточный театр хорош только в определенных декорациях.

Есть ли в повести важные мысли? Ну да, позиция автора по массовой и развлекательной литературе вполне прозрачна и очевидна, но подана так трэшево и с таким гиканьем, как будто это конспирологическая теория про жидомасонов, и воспринимается так же — с кривой улыбкой и бегающими глазками. В целом похоже на пародию на те самые книги, что так желчно и язвительно обстебываются автором внутри произведения. Какой-то пародийный уроборос.

Ознакомиться с этой далеко не развлекательной книгой стоит ради одного только языка — богатого, сочного, образного. Редкие, но меткие вкрапления описаний элементов окружающей природы созвучны всему происходящему, а не вставлены за ради красивости, но и не сами по себе, а отражают настроения героя и его миросозерцание: саму по себе природу по этим описаниям представить все-таки трудно, настолько они метафоричны. Иногда ловил себя на мысли, что это просто белый стих или стихи в прозе — настолько легко чувствовался внутренний ритм, четкая и мощная поэтика. Федор Гладков как будто экспериментирует, составляя из разных слов и определений уникальные катахрезы, нестыкующиеся сочетания, создавая новые значения и новые знамения. Сразу вспоминаются неизвестно чьи слова: «дабстеп-это подсознательная тоска молодого поколения по шуму работающего завода». Вот здесь тоже читаешь и чувствуешь этот дабстеп и эту тоску. Уже не футуризм, но еще не соцреализм — что среднее, сродни платоновскому «Котловану».

Впечатляет обилие и разнообразие бытового разговорного языка первой половины двадцатых, активное использование суффиксов и приставок для создания новых слов, не всегда понятных, и использования старых в неведомом диком смысле. Даже убогий пролетарский канцелярит, за употребление которого просто хочется в рожу плюнуть и кирпичом добавить, здесь выглядит вполне уместным: наверняка именно так и говорили, такие фразы пользовали, такая трескотня стояла в разговорах — благо Гладков не из вторых рук все рассказанное берет, а сам в подобном участвовал, да и книга написана буквально по горячим следам, еще Ильич не помер. Диалоги отдают театральщиной, вроде как каждый поперек батьки пытается толкануть речь и задвинуть философию, но поскольку текст скорее поэтический, нежели приземленная проза, то все это представляется вполне уместным.

Впрочем, долго читать книгу не так-то легко — возникает ощущение, что ты обдолбанный, причем трава не самая лучшая, иначе с чего бы эйфория временами сменяется приступами дурноты, жажды и жора. Персонажи слишком часто смеются без причины и непонятно — это признак тотальной шизофрении, дурачины или просто клятые большевики чем-то окуривали народ? Особенно показателен момент, когда все действующие лица «не могут сдержать радостной улыбки» при получении винтовки с патронами.

О чем книга? О врагах. Враги в собесе, враги в наркомпросе и промбюро, враги в совнархозе, райлесе и совнаркоме, все, кто не с нами — враги, и те, что с нами — тоже враги, только хорошо замаскировавшиеся; враги в продкоме, эркаи и главцементе, и только в Москве — Ленин в ушанке. Обыватели ходят, играя бровями при встрече, явно замыслили социал-предательство, бюрократы окопались, днем и ночью проталкивают кооперацию, концессии и спекуляции, чека спит, функционеры вставляют палки в колеса. Эта книга — о ненависти. Ненависть движет главным героем Глебом Чумаловым. Три года он сражался на фронтах и привык ненавидеть своих врагов, но вернулся и ненависть никуда не делась, просто приобрела другие формы: сто оттенков серого. Непонимание и злость к жене, которая не дает и строит из себя новую женщину, тревога по отношению к нэпманам и сверкающим витринам — разве за это боролись? отвращение и гнев к переродившимся коммунистам с портфелями в конторах, недоверие к спецам. Но Глеб правильно использует эту ненависть — в качестве топлива для работы, для строительства. Потому как хорошее надо строить из плохого, больше ничего просто нет. Так что книга о созидании.

В Цементе немало емко выписанных персонажей. Сам герой, солдат, вернувшийся на завод и сражающийся гидрой советской бюрократии; его жена, ставшая женотделовкой и кипучим организатором; местный функционер, предисполкома, монолитный, квадратный карьерист и насильник с оловянными глазами; руководитель какого-то планбюро, забаррикадировавшийся за революционной терминологией, с мертвой маской вместо лица; чекист, которого все боятся и который ни черта не делает — он колеблется вместе с линией партии и НЭП ему не страшен; дерганый популист и агитатор, мутящий рабочих не понятно на что; руководительница женотдела, поймавшая нервный срыв на фоне пришествия витрин, спекулянтов и нэпманов; бывший инженер завода, старый седой технарь, словно сотканный из паутины и тлена. В принципе, не трудно сделать пьесу из всего этого красного бедлама — было бы посильней, чем «Фауст» Гете.

Впечатлила линия с женой героя, которая от забитой бабы с борщом и дитятей становится настоящей коммунисткой, борцом за права женщин. Очень здорово выписан конфликт с вернувшимся с войны мужем, его (мужа) постепенная трансформация (не важно, реальная или нет) в спутника и более-менее равноправного партнера. Если б Гладков взял бы этот конфликт как сюжетообразующий, могло бы получиться не только очень круто, но еще и на века, потому как в нынешней конфигурации книга как комар в янтаре — красиво, но мертво.

Несмотря на мою высокую оценку и немалое удовольствие, полученное при чтении, советовать я ее никому не буду — книга весьма своеобразная, на любителя покопаться в исторических свистелках и для фаната всей этой безумной и безумно интересной эпохи. Ближе к концу она становится чрезмерно утомительной, концентрация двадцатых годов здесь такая ядреная, что аж слезы из глаз и унутре все волнуется. Так что с дозировкой осторожней — запивайте молоком.

Идея богатая, но воплощение подкачало — автор зачем-то выбрал странный стиль с многословием, не всегда уместным постмодернизмом, зашкаливающим пафосом и птушными прибаутками, который откровенно не подходит к теме, антуражу и истории. Вообще очень похоже на Александра Бушкова — прям его слог, его фразочки, его манера строить предложения, даже юмор его. К тому ж Кирилл Еськов , пытаясь опровергнуть Толкина, повторяет толкиновские шаблоны — теперь у него орки белые, пушистые и блаародные, в противовес «отсталому» Рохану и «подлому» Арагорну.

Местами это интересно, местами тягомотно, очень многое портят диалоги, подходящие только для какого-нибудь самодеятельного театра «Юный гопник» и больше всего смахивающие на нерифмованный рэп с использованием современного дворового сленга. Часть информации передана монологами и это не хорошо, потому как утомляет назидательностью, да и вообще показывает авторский провал.

За исключением основной идеи (эльфы — гумно, Мордор — молодец) ничего оригинального в книге больше нет. Толкиновская форма наполнена содержанием множества скверных звонкопонтовых боевичков, расплодившихся в девяностые. (Книга выглядит так, будто кто-то открыл Властелин колец и вложил внутрь роман Пиранья против волков.) К сожалению, пока автор опирается на толкиновскую фантазию, текст выглядит более-менее прилично, но когда действие переносится в локации, Толкином не разработанные, сразу видно тотальное отсутствие фантазии у автора, вынужденного целыми грузовиками заимствовать из нашего с вами мира. Буквально каждый фрагмент или деталь потырены, причем сделано это весьма топорно — то есть неаккуратно выдрано и выломано и также малоэстетично и малополезно впихнуто, причем зачастую в места, для этого неприспособленные (помните анекдот «тупые, но сильные»?). Персонажи же говорят настолько одинаково, что создают впечатление механических болванчиков, у которых в головах играет одна и та же магнитофонная запись — никакой мало-мальски уникальности или проработанности здесь не найдешь.

В принципе, Толкин здесь даже и ни при чем. Властелин колец Еськов использует как исходную точку, как ту самую печь, от которой танцуют, чтобы поговорить о архетипичных Мордоре и Валиноре, о переписывании истории и тому подобном. Книга написана в 1999 году и вся укоренена в девяностых, когда нация оказалась в числе проигравших и кто только мог, оттоптался на мифах и всем том, что относится к самоидентификации — рассматривать роман в вакууме значит вообще ничего не понять. Помните, как Фоменко завернул фентези в математику? Вот Еськов сделал также — завернул публицистику в фентези. Поэтому как художественное произведение роман имеет множество недостатков, правильно подмеченных во многих отзывах. Такая книжка могла зайти только на излете девяностых — подобная история, подобные персонажи, подобный пафос. Сейчас она выглядит ярким, но бесполезным артефактом, чье место на полке среди других пылесборников. Ну, или в жерле Ородруина.

Под прикрытием типичных для Джаспера Ффорде шутеек, игры слов и сюрного идиотизма скрывается отлично замаскированная оригинальнейшая махровая антиутопия про жесточайшую диктатуру, которая давит простого обывателя при любых многочисленных возможностях (даже когда ты наконец понимаешь, о чем Ффорде пишет, мозг все время пытается свернуть обратно и воспринимать книгу как обычное юмористическое фентези): какая-то угарная смесь Кин-дза-дзы, Дивного нового мира и Заводного апельсина . Или можно еще представить себе, как бы выглядел режим Неизвестных Отцов в Солнечном городе Николая Носова. Если бы не это, сюжет в целом укладывался бы в рамки системоборческого нарратива почти любого постаповского янг-эдалта, только, конечно, значительно сложнее — Ффорде не был бы Ффорде, если бы его истории не были украшены множеством побочных квестов, многозначительных отступлений, колоритных персонажей, сложных поворотов и неожиданных откровений.

Словарному запасу Ффорде можно только позавидовать — кажется, никто из современных англоязычных писателей (я уж не говорю о фантастах) не использует в своих романах такое чудовищное количество старых, малоупотребляемых, редких и специализированных слов, как автор цикла о Четверг Нонетот. Он единственный, чьи книги я вынужден читать, держа словарь под рукой: обычно, когда я встречаю незнакомое слово, его суть понятна из контекста, с Ффорде такой подход не прокатит — ежели в предложении сразу несколько непонятных слов, то никакой контекст не поможет.

Интересно, что Ффорде умудряется писать сюжеты, которые происходят в выдуманном мире, соответствуют выдуманным автором законам, но при этом подчиняются внутренней логике и не кажутся вымученными или непонятными, не возникает ощущения, что автор как-то манипулирует персонажами или специально создает события. Каждый поворот сюжета оправдан и имеет четкие прекурсоры — случайности не случайны, а крепко сцеплены друг с другом. Ффорде никогда не упускает из виду главную историю, и любые, даже кажущиеся лишними детали и сцены служат важным функциям и не являются декоративными, даже если представляются таковыми.

Фантазия автора, кажется, бьет все рекорды — даже нет смысла приводить примеры или цитировать: история поражает своей редкостной детализированностью и высокой степенью красочности, хотя с красками-то здесь напряг: персонажи могут видеть максимум один только цвет спектра. Это Утопия Томаса Мора, написанная Ирвином Шоу и рассказанная Пелемом Вудхаусом.

Кого пугает термин янг-эдалт, можно успокоить тем, что с другой стороны это роман взросления, где очень хорошо показано становление человека, приехавшего на место действия теленок теленком, и в процессе серьезных подстав, жестких разводов и достижений черезнемогу, когда выбор между плохим и худшим, а также реальных жертв для людей, которые этого не оценят, герой постепенно закаляется и проходит огонь и воду. Самое плохое в книге — это то, что хотя прошло уже десять лет после ее написания, продолжения по-прежнему нет и не предвидится.

Меня несказанно впечатляет, как Пол Томас Андерсон перелопатил эту довольно скучную книжку и запилил свой монументальный фильм с обложковым Дэй-Льюисом. То есть по крупицам вытащил самое интересное, слепил вменяемый сюжет и идеально все это снял. Читая Синклера, я фактически занимался деконструкцией, пытаясь сообразить, как именно Андерсон из этой пресной каши выстраивал свою суровую буровую вышку.

Мало того, что Эптон Синклер пишет каким-то неловким выспренным слогом, как будто это передовица «Самарского рабочего» о посевной, так еще и перевод тоже 1927 года — все эти «звонить в телефон» и «алло» вместо «привет» сильно напрягали (а «школьные дети» вообще убило), хотя и создавали некую историческую аутентичность. Но какая-то назидательность пополам с детской восторженностью делала чтение почти невыносимым и уж точно — скучным. Отношение к переводу у меня довольно амбивалентное: я понимаю, что он был сделан в 27 году и отражает состояние русского языка в то время, но страшно коробит от синтаксиса, который для современного читателя не просто балансирует на грани косноязычия, но местами и переходит за эту грань грубой ошибки. Бензин здесь называют газолином (американское использование этого термина отличается по смыслу от русского), нацгвардию — милицией, миллиард — биллионом (!), заместителя шерифа — делегатом, а что называют тайной полицией я так и не понял (возможно, Секретную Службу); прилагательное российский здесь не от Россия, но от фамилии героя Росс, имя же Пол зачем-то пишется с мягким знаком (впрочем, мягкий знак пихается куда ни попадя). Да и заметно, что переводчик не разбирается в американских реалиях и иногда текст получается нечитаемым. В общем, надо было брать более современный перевод.

Теперь понятно, откуда черпала вдохновение Айн Рэнд. И стиль, и типажи передраны внаглую. Я бы сказал, что Росс-старший типичный рэндовский капиталист, но Атлант был написан на тридцать лет позже, так что это Голд — синклеровский. Да и не только Голд — многие персонажи опуса про расправление плеч перекочевали из Нефти один в один, фактически не изменившись в лице и речи. Единственно, что Синклер-то писал про капитализм со скрытым сарказмом и фрагментарным стебом, а вот наша бывшая соотечественница ужасается социализму вполне искренне.

Ощущение, что Карамзину (или там Гете) дали заказ на написание производственного романа, и он написал — в своем сентиментальной манере, как писал Бедную Лизу (или Страдания юного Вертера). Или это просто особый американский сентиментализм — романы Теодора Драйзера написаны в схожем ключе «сопли в сиропе». Думаете, это роман о нефтянке, суровых чумазых парнях, жестокой конкуренции и страданиях рабочих? Пальцем в небо. Это роман о богатых, которые тоже плачут. О том, как алчные зе телки пытаются уловить в свои сети юных капиталистов-миллионеров, как рабочие злобно щурятся на них, не желая дружить, а гнусные полицейские только и ждут, как бы оштрафовать за превышение скорости. Это было бы похоже на Ирвина Шоу, если бы тот не умел писать.

Манера Синклера заключается в максиме «ничего показывать не буду, все перескажу своими словами». Он не показывает читателю трудовой конфликт — он рассказывает, что это такое, он не показывает взросление одного из героев, он прямо пишет: «эти обстоятельства переменили его внутренний мир», он не показывает, тяжелую участь рабочих, он просто пишет «ужас-ужас-ужас». Да и вообще увлекательной книгу назвать можно только по недоразумению — если сравнивать не с чем. Хотя Синклер явно разбирается в том, что пишет — в отличие от Рэнд, которая не разбиралась ни в чем вообще, кроме догматов объективизма, описание производственных сцен у него очень неровное — он либо шпарит как по учебнику для нефтяной отрасли, либо разжевывает как для детей.

Представляется, что книга морально устарела. Синклер бичует капитализм и капиталистов, язвы современной ему демократии и изъяны выборной системы (даром, что ли, его в тот же год обильно издали в государстве победивших рабочих и крестьян), но от всего этого несет такой махровой наивностью и простотой, что диву даешься. Мы-то нонешние знаем, что все было трындец как хуже. Хотя, может, автор просто пожалел своих соотечественников и решился показать только верхушку айсберга. Подозреваю, что в своей журналистской ипостаси он гораздо сильнее и эффектнее. Что получилось более-менее неплохо — это описание первой красной паники: как она начиналась, как развивалась, кто участвовал, механизмы ажиотажа, судьбы участников и тому подобное. Но даже здесь автор постоянно скатывается в схематичность и фанерность.

Время от времени попадающиеся лирические или драматические сцены написаны беззубо, пресно и с кучей поясняющих, как в немом кино, ремарок. Любовные сцены — как из того же немого кино, с обильной жестикуляцией, утрированными эмоциями и дергаными движениями.

Книга, по-моему, имеет скорее литературоведческую ценность, нежели литературную — как представитель некоего стиля своей эпохи и отображение неких исторических реалий. Неинтересный сюжет, суконный язык автора, дрянной перевод («начальник индейцев» вместо «индейский вождь» — каково, а?!) — нет ничего, что можно было бы похвалить. Вот и верь фильмам после этого.

Форма триллера не должна обманывать — книга о white trash Америке, о сельских районах внутренних штатов, которые сделали Трампа президентом, о загнивающей провинции, не отличимой от любой другой загнивающей провинции — российской, к примеру. Хотя, конечно, элементы триллера и детектива здесь доминируют, особенно на поверхности.

Гиллиан Флинн хорошо растягивает интригу — почти каждая глава дает новую порцию фактов, которые можно вертеть так и эдак, примеряя к уже имеющимся теориям — каждая из которых (даже высказанная вскользь) вполне убедительна и возможна. Почти каждый эпизод, бросающий тень на кого-то из персонажей, получает правдоподобное объяснение. В общем-то почти до самого конца было трудно понять, какую же именно разгадку выберет автор (а то и вовсе укажет на того, кто уже сидит).

Радует хорошо прописанная мотивация главной героини заняться расследованием. Никакого желания ворошить прошлое она не имеет, вообще не хочет ничего знать об этом, но вынуждена, потому как денег нет, работать не хочет и не умеет, и заработать немного бабла получается только на тайне своей семьи.

Очень хороший детективный триллер, я читал с большим интересом, за исключением каких-то мелких косяков и придраться-то не к чему (ну разве что почему-то у всех женщин в книге большая грудь; я бы понял, если б мужик писал — но Гиллиан Флинн точно не мужик), да и не хочется — роман держал меня в напряжении, дал немало возможностей поломать голову над разгадкой, эмоционально он очень насыщенный и даже концовка после всех этих экзистенциональных страданий почти всех персонажей получилась более-менее положительной, что очень требовалось после тотальной провинциальной безнадеги в духе Чака Паланика.

Главным героем является испанский диктатор Авельянедо, которого бы очень легко можно было бы назвать шаржем на Франко, однако, хотя Вячеслав Ставецкий заимствует у реального каудильо некоторые факты его биографии, все-таки Добрейший и Разумнейший из этого романа — это уникальный персонаж. Автор смешивает гитлеровские автобаны, сталинскую индустриализацию и муссолиниевский авантюризм, создавая композитную диктатуру, одновременно и похожую и отличную от всех остальных.

Фоном здесь фантасмагоричная альтернативка, в которой Второй мировой так и не произошло, потому как троице фашистских диктаторов, грезивших переделом мира, вломили по первое число в самом начале. И, в общем, читаешь это, зачастую подхихикивая в кулачок. Диктатура из папье-маше, карнавальное страдание в перекати-клетке, кукольный культ личности и как вершина всего этого — деревянная космическая ракета, на которой диктатор когда-нибудь может быть полетит на Сириус, пока безоблачное небо Испании бороздит гигантский дирижабль, осыпающий благодарный народ конфетти и бюстгальтерами. Чем дальше, тем меньше в каудильо становится от Франко, однако знание о Гражданской войне в Испании будет небесполезным — Ставецкий не раз играет в незаметные постмодернистские игры, но и не обязательным — сюжет в книге есть вполне четкий, это не искусство ради искусства.

Книжка очень интересная и во многом благодаря тому, что главгерой теряет свой звездный статус почти в самом начале книги и совершенно непонятно, о чем же нам будут рассказывать и к чему автор в итоге придет. И стоит отметить, что Ставецкий не подкачал, в красках описывая изменения, происходящие в душе и характере павшего диктатора — в общем-то, становление героя, проходящего через различные испытания, как физические, так и моральные, это основа книги и самая замечательная часть ее.

Автор очень хорошо и вдумчиво рассказывает об истории медицины (в основном западной, конечно) и ее развития, научного метода и теории и практики экспериментаторства, как мы шли дорогой трудной, и что за город изумрудный, который мы в итоге пришли. Повествуется об этом по большей части без назиданий (есть чуть-чуть в паре моментов), со сдержанным юмором, буквально на пальцах растолковывая сложные моменты. (Хотя стоит отметить, что для меня, к сожалению, главы про различные типы анализа результатов медицинских исследований оказались нечитаемыми. Вот как раз про те титульные 0,05. Я почти ничего не понял, несмотря на все старания автора. Понятно, что это моя проблема, но было ощущение, что читаю на санскрите.)

Радует грамотная структурированность книги и логичная последовательность повествования, наличие множества ссылок на любые сложные слова или исторические понятия; есть немалый список использованной литературы — на такое в науч-попе обращают внимание далеко не всегда, так что респект таким авторам.

Самый большой (и крайне важный для меня) недостаток книги в том, что вместо России в ней — какая-то серая зона. От книги с российским автором как-то ожидаешь, что будет больше про нашу богоспасаемую родину, но нет. Талантов изредка кивает в сторону отчизны, из-за чего возникает впечатление, что врачей у нас нет, медицина последние сто лет не развивалась, все лечатся молитовкой да отваром мочи. Мне, скажем, не интересно, что там разрешают, а что запрещают американские или британские регуляторы — я хочу знать, как именно в России развивается связь науки с практикой. Я в конце концов, здесь живу, уезжать на ПМЖ за бугор не собираюсь и свои осины мне дороже. Только в последней части доли российской действительности стало чуть больше — одна маленькая подглавка с двумя разбираемыми случаями, идиотизм которых меркнет на фоне всего, рассказанного автором ранее. Да, Талантов указывает, что говорит в первую очередь о США и Британии потому, что там больше доступной статистики — но как-то от этого не легче: я все-таки в американскую статистику не попадаю ни чучелом, ни тушкой, так что интерес получается чисто академический. Хочется не только неких сферических «в онкологии делаются попытки», но и конкретных «в российской онкологии». Я хочу знать о наших шарлатанах, наших экспериментаторах, наших врачах и наших фармацевтах.

В попытке как-то все вышесказанное свести вместе, замечу, что книга хорошая, пусть и с несколькими важными (субъективными) для меня недостатками. Очень хороший науч-поп, во многом модельный и по-настоящему просвещающий — то, что доктор прописал.

Не люблю я, когда в книге форма превалирует над содержанием. Не надо закольцовывать романы ради самой закольцовки. Не надо ломать «четвертую стену». Не надо вообще, пожалуйста, пытаться разговаривать с читателем. Не надо писать «а теперь, читатель, мы с тобой перенесемся» или «представьте себе такую картину». Мало у кого получается использовать такие трюки, честное слово. Просто расскажите мне историю. А еще лучше — интересную историю, которая бы увлекала.

Империя — как раз из таких, где автор пускается во все тяжкие, лишь бы показать автор не умер, и дело его живет, что важен в первую очередь рассказчик, а не история, и где читателя болтает как в сливе унитаза. У Кристиана Крахта весьма манерный стиль, с множеством стремных метафор, странных отступлений, кинематографических приемов, не всегда уместных.

Крахт, кажется, имел какую-то идею-фикс — запилить в текст романа как можно большее число немецких имен описываемой эпохи. Но сделать это как все нормальные писатели он не хотел, поэтому подал их с некоей выпендрежностью, а именно — давая весьма туманные описания. И если какие-то (Гессе, Эйнштейн, Гитлер) считываются довольно легко, то многие, я подозреваю, не известны даже самим немцам. В принципе, это создает довольно крепкую связь между событиями романа, персонажами и эпохой, только каким-то очень странным, нарочитым способом. Также в романе использованы несколько персонажей их чужих произведений, и опять-таки, явно для того, чтоб автор мог выпендриться еще и таким макаром.

Во второй половине возникло впечатление, что роман понес и автор утратил над нем контроль. Всего много, но проговаривается на бегу, словно это синопсис, словно Крахт хотел за все это взяться, но времени мало, а писать много, а тут то ли издательский дедлайн, то ли просто лень стало, в общем, огромные куски интереснейшего материала просто выкинуты автором за борт или перемолоты в крошево, которым читатель обсыпан с ног до головы, но осознать и впитать не способен.

При том, что декорации весьма увлекательные — германский протекторат Новая Померания (на Соломоновых островах) накануне Первой мировой войны, но сама история получилась откровенно бледной и пустой. Некий молодой немец, фанатик вегетарианства, прибывает в Папуасию, дабы запилить кокосовую плантацию, сходит там потихоньку с ума и... и все. Сам персонаж очень далек от меня, так что ассоциировать себя с ним и как-то симпатизировать ему было почти невозможно, но это реальное историческое лицо и то, что он делает, крайне оригинально и необычно. Вот только в книге нет никакой истории с ним. Приехал, купил плантацию, помучался, сошел с ума. Талант у автор есть — глупо отрицать, но он никак его не использует. Чтобы хоть как-то разнообразить действие, Крахт иногда отвлекается на эпизодических персонажей, но лучше не становится, потому как толку от этого как от козла молока.

У романа специфическая композиция — поначалу он кажется сборником новелл, объединенных одной группой героев, но потом понимаешь, что это именно роман, просто главный герой все время меняется, а вот сюжет-то плавно течет себе вперед вполне линейно, и цельность его держится не на несуществующем герое, а на колоритном и постепенно набирающем силу антагонисте. События одного рассказа могут вроде как не иметь почти никакого отношения к событиям следующего, но так кажется из-за постоянно смещающегося фокуса, на самом деле они следуют строго один за другим и четко последовательно.

Это не совсем тот Мэтт Рафф, к которому я привык — не знал бы кто автор, никогда бы не подумал, очень уж стиль отличается. Никакого тебя творческого безумия, наркотических трипов, вывертов сознания и множественных умов. Это не претензия — написано (и переведено) здорово, оторваться было сложно.

В общем-то очевидно, что основной ужас — это не лавкрафтовские тентакли и шогготы, а все те унижения и страдания, что черное население Америки вынесло в середине века, когда негра могли застрелить только за то, что он оказался не в том штате не в то время, когда существовали отдельные туалеты для белых и цветных и черный априори считался низшим существом, на которого не распространяются гражданские права. Поэтому претензии некоторых читателей, что мол автор поманил Лавкрафтом и обманул, выглядят нытьем школоты — как будто про гиперболы и метафоры никто не слышал (при том, что метафора довольно простая и считывается очень легко); эдак и Эко можно обвинить, что он, сволочь, имя розы так и не назвал, а Харпер Ли — за то, что так и не убила пересмешника.

Что касается сцепки между расовыми противоречиями и фентезийной мистикой, то иногда она кажется нарочитой искусственной, а иногда сделанной очень удачно и уместно. Мне думается, это происходит из очевидной оригинальности попытки скрестить коня и трепетную лань — получившееся настолько непривычно, что подсознательно отталкиваешься. На круг вышло очень здорово — как по мне.

Сад чудовищ — это написанный по всем правилам шпионский триллер, с напряженной и звонкой атмосферой, суровым и профессиональным героем, и окружающим густым нуаром нацистского извода, очень кинематографичный, высокоремесленный, хоть и звезд с неба не хватает.

Главгерой, button man мафии (по-русски это значит «торпеда» или «бык», но судя по всему, автор использует какое-то другое значение, близкое к «киллер мафии»), кажется, знаком чуть ли со всеми выдающимися людьми (или хотя бы американцами) своей эпохи — и сам Лаки Лучано ему что-то говорил, и с Джесси Оуэнсом парой слов перебросился.

История рассказывается не односторонне, но от лица трех персонажей — киллера, жертвы и детектива (и примкнувшего к ним Геринга — довольно странный и не понятно чем оправданный ход), да и персонажи все не одномерные, а вполне объемные: тому же берлинскому детективу регулярно симпатизируешь, хотя он вроде как на стороне плохих парней.

Декорации и дух времени выстроены автором весьма скрупулезно и профессионально, Джеффри Дивер часто вставляет в ткань романа множество деталек, делающих повествование более аутентичным. Но временами возникает ощущение искусственности, когда кажется, будто вот эта идиома или вот этот диалог использованы исключительно для того, чтоб нарытый автором материал не пропадал втуне. Хорошо, что только временами, да и в общем-то материал весьма наваристый и стоит того.

Главгерой несколько суперменист, и автору регулярно приходится сбивать с главного героя налет пафосной крутизны, который нет-нет да появится. К сожалению, он при этом буквально вынуждает делать ошибки, которые по идее тот делать не должен — это противоречит его опыту и навыкам. Часть получаемых детективом наводок прямиком из этих выдуманных ошибок.

В принципе, книга не представляет собой что-то выдающееся, просто хорош написанное триллерно-историческое чтиво. И даже внезапный, хоть и классический трюк, проделанный автором ближе к последней трети, не делает ее шедевром, но зато дает возможность выделиться из сонма схожих творений и даже запомниться, наверное. Выяснилось, что один из персонажей не тот, за кого себя выдает, и как следствие — события имеют совсем другое значение. Несмотря на свою опробованность, трюк этот был для меня неожиданным — автор довольно удачно читателя усыпил, и сделал свое дело даже лучше мавра: скорость и напряжение увеличились на порядок и стало не совсем так однозначно понятно, чем закончится — сможет ли Дивер вырулить на хорошую концовку или нуар закончится как и должен.

При многих своих недостатках и штампах книжка читается влет, написано хорошим профессиональным слогом, не дает заскучать и даже чутка просвещает по описанной эпохе.

В целом это весьма перемудренная достоевская сказка с довольно неожиданным финалом. Сложно сказать, понравилась мне эта книга или нет, но прочитал я ее с интересом, и воспринимаю скорее как некий эксперимент в стилистике, этакий арт-хаус от литературы, где форма сильно превалирует над содержанием.

Вот вступления в главы мне понравились — большевистские мифы, смешанные с советской фантастикой ближнего прицела и поданные под видом русских сказок про запретный Ленин-град, поиски Ильич-травы и целебных котиков весьма образны, причудливы и многосмысленны. А все остальное не то чтоб скучно, но присыпано пылью и тленом: межеумочные персонажи, к которым не испытываешь ни грана симпатии, никчемушные поступки, бледное существование. Из них можно было б сделать много чего занятного, но цели такой у автора не было, а жаль; думается, книжке объема не хватило — я одолел ее за четыре поездки в метро.

Стремные питерские чудеса — какие-то предсказуемые, какие-то жуткие — навевают ужас и безнадегу, создавая фантомную историю несуществующего города, бесы бродят незримо по дворам-колодцам, дергая за трамвайные линии и гудя проводами, ставя прохожим волосы дыбом и вызывая панические атаки.

В принципе, когда знаешь финал, многое в тексте приобретает новый смысл, начинаешь видеть логические крючочки и спрятанные ружья. Вообще история идеальна для экранизации в виде фестивального кино — приз какого-нибудь Санденса отхватит без труда.

Вадим Шефнер, наверное, последний, кто писал в жанре соцреализма. Другое дело, что жанр этот под его пером, смешавшись с триумфом либеральной толерантности (тогда еще делавшей первые шаги и далеко за пределами нашей родины), мутировал во что-то невыносимо прекрасное, где люди как боги, и жить нам с вами совершенно невозможно, а от яркого блеска этого полдня человечества надо прикрываться рукой, мучительно стыдясь своей грязной одежды и далекой от идеала сознательности. Это уникальная ниша, аккуратно и с любовью вырезанная и выскобленная советским поэтом в советском литературном жанре, годная исключительно для одного человека и идеально для него подходящая — шефнеровский турбосоцреализм.

Мне жаль, что автор, имея на руках такую роскошную идею (пускай логически и фактически не до конца выверенную и убедительную), не сумел/не захотел использовать ее во всем ее богатстве, воплотить в цвете и деталях, предпочтя сфокусироваться на той самой лачуге должника — философских переживаниях о вине невиновного, цене мук совести и возможности прощения и обретения себя.

Рассказ вышел весьма безыскусным, сухим и дырявым из-за персонажа, от лица которого Шефнер ведет повествование. Этот прием — человек с ограниченным воображением рассказывает о совершенно фантастических событиях, коим он становится свидетелем — автор использует не впервые и понятно, что использует для большего контраста и эффекта. Однако в данном случае это вымывает почти полностью событийную ткань романа (что еще более усугубляется постоянными отсылками на некий общий отчет), которая по праву бы могла занять важное место: происходящее на планете Ялмез очевидно из ряда вон по всем возможным стандартам и оригинально даже по нашим пресыщенным временам.

Это, наверное, не проза, а все-таки поэзия. И дело даже не в этих частушкообразных моралите, которыми главгерой сыплет по любому поводу и даже без оного. Дело скорее в настроении, в том, что принято называть атмосферой, в лирике повествования. Такое мог бы написать строитель коммунизма со сломанными ногами — меланхолическая тоска по несбывшемуся и надежда на неизбежное светлое завтра.

Сказать, что Джен Уильямс очень хорошо пишет, будет затруднительно, но и особых претензий к стилю тоже, в общем-то нет — небольшое косноязычие распространено среди авторов фентези. Повествование вроде бы вполне безыскусное и местами подражательное, но как-то исподволь увлекающее происходящим, а стало быть, свою задачу автор выполнил. Она помещает в книгу ряд оригинальных элементов повествования, и удачно использует чужие.

Читать было достаточно интересно, недурственные диалоги (хоть и отдававшие иногда некоторой искусственностью), вполне колоритные и живые, пусть и несколько пафосные, персонажи. Сюжет можно похвалить за то, что довольно сложно понять, к чему, собственно, автор ведет и чем это может закончиться, то есть наличествует высокая степень самобытности. Полагаю, что British Fantasy Award книга получила вполне заслуженно.

Книга немного напоминает цикл Брендона Сандерсона про Каладина, но облегченный. Сравнение, конечно, сильно хромает, и может быть обманчивым, но при чтении нет-нет да вспомнишь Архив Буресвета. Есть какие-то общие элементы — ужасный, но неведомый враг, неминуемое вторжение и рагнарек, ученая героиня в поисках знаний, пророческие интерактивные сны. В целом мне понравилось, оставив желание ознакомиться с остальной трилогией и выяснить, что же там произошло дальше.

Чарлза Диккенса крайне полезно читать МТА и сценаристам — до сих пор мало кто умеет так выпукло подавать персонажей и создавать для каждого свой характерный набор привычек, жестов, маньеризмов, речевых оборотов и всего того, что отличает одного героя от другого. Персонажей книг Диккенса вы друг с другом не перепутаете, даже если не помните их имен, при этом, однако, он никогда не делает из своих героев каких-то уродов — при всей своей гротескности они вполне живые и действующие. Возможно, это потому, что Диккенс ко всем (за редким исключением) относится как минимум с сочувствием, а то и симпатией — даже к сущим дуракам и пьяницам.

Диккенсовский стиль и сюжетные перипетии, конечно, устарели — хотя и читается все легко, как некая стилизация: наверное, я бы сказал, что ТЭД является квинтэссенцией диккенсовщины. Но вот диалоги и персонажи — это то, ради чего стоит ознакомиться с этой, увы, незаконченной книгой. И, конечно, феерическое чувство юмора, переходящие в желчные приступы, когда речь касается филантропов. Кроме того во второй половине книги (точнее, во второй половине известной половины), после таинственного исчезновения титульного персонажа (не думаю, что для кого-нибудь это будет спойлером) развитие сюжета стало менее предсказуемым и гораздо более интересным.

А вообще очень нелюбезно было со стороны означенного мистера Диккенса, что он, выражаясь народным языком, сыграл в ящик, не дописав, знаете ли, сей чудесной книги. Засим удаляюсь, краснея.

Начну оригинально: книга состоит из двух частей — художественной и э... типа как философской. Качество философской ниже плинтуса — что-то важное и оригинальное вы там найдете, только если учитесь в школе или последние полвека просидели в югославском бункере; написано это с апломбом доморощенного колумба и не тянет даже на науч-поп, настолько все обобщенное. Не понятно, зачем в принципе нужны были эти крайне поверхностные и наивные рассуждения на плохо изученную автором тему. Читать было неизбывно скучно, в какой-то момент всю эту псевдофилософскую дребедень я стал прочитывать по диагонали, и стало значительно лучше. Для школьного сочинения годится, но по большей части зияющая пустота, причем без Чапаева.

Главгерой сравнивает любовь с голодом. Пуркуа бы и не па? Можно сравнить с голодом. Или с авиационным бензином. Или сериалом. Или папоротником. А еще лучше — с Гитлером, нет ничего лучше сравнения с Гитлером, сейчас все с Гитлером сравнивают. Аргументация в любом случае будет примерно как в акунинской книжке, смысла тоже ненамного меньше, ну засорится у вас еще одна извилина, извилиной больше или меньше — не принципиально. Скучные все эти сравнения и попытки сотворить якобы оригинальную теорию всего.

Кажется, Акунин решил, что ему не удалось художественными средствами объяснить свою мысль (хотя она выражена настолько в лоб, что поймет даже младенец), и он решил разжевать все прямо, на всякий случай, вдруг читатель дебил. По видимому привычка пошла с «Истории российского государства», написанной языком школьного учебника. В противном случае сложно понять, зачем надо было одно и то же повторять два раза — эхо, что ли сильное в кабинете Бориса Шалвовича? Или не знаю, объем нагонял, а то часть с беллетристикой очень уж куцей получилась. К художественной-то части особых претензий нет — классический акунинский стиль, необычный исторический сеттинг, колоритные персонажи, неплохие повороты сюжета; читать было интересно, и если б не философские вставки, перебивавшие темпоритм повествования, можно было бы похвалить автора. А так, похоже, что на цикле стоит ставить крест.

В первую очередь стоит сказать за перевод. Он в книге хромает довольно сильно: перлы вроде «мои мысли перебились», «прийти на память», «небольшой паштет» попадаются почти на каждой странице, как будто пара толмачей даже не пыталась найти истинно адекватный (и по смыслу, и по стилю) аналог английского выражения, а хваталась за первый более-менее годный. «Ужасно и потенциально выгодно», «большой и хорошо разбитый сад» «храброе лицо» — ощущение, что переводчики боялись хоть на йоту изменить жесткую структуру английского предложения, громоздя в результате конструкции, для русского языка непривычные. Мне вообще кажется, что Гурова и Комаринец и русский-то знают со словарем, они его просто не чувствуют, не слышат, каким зачастую покалеченным он звучит в этом романе.

Эпоха и нравы восстановлены более-менее убедительно, но довольно поверхностно. Слишком мало деталей там, где надо, и многовато — где не надо, да и атмосфера подкачала — не чувствуется и все тут. Роман вообще сюжетно, стилистически и фактически поверхностный — попсовый, в общем, хотя кажется, что если бы та же история была рассказан более талантливым автором, она бы могла заинтересовать меня сильнее.

В целом это даже хуже, чем Алиенист Калеба Карра: там хотя бы были отлично нарисованные декорации, и великолепно переданный дух эпохи, а вот совершенно не интересный сюжет и какие-то плоские персонажи с вымученными интеракциями совпадают. Все герои созданы по шаблонам столетней давности, думают свои маленькие шаблонные мысли, полагая себя оригинальными, и ваяют свои маленькие шаблонные делишки, возводимые автором на пьедестал шедевров.

Супружеская пара, прошлое которой расследует главный герой, выглядит абсолютно нереальной. Автор накрутил вокруг них столько противоположных параграфов, что они похожи на оскароносных актеров, шизофреников и гениев разведки одновременно. Для современности такая пара еще могла бы быть реальной — пусть и с допущениями, для столетней давности — просто невозможно. Персонаж из названия — покойный Стоун — настолько гениальный, прогрессивный и выдающийся, что временами кажется, что он сам лично придумал капитализм.

Интересно, что книга состоит из рассказов трех участников и дает объемную картинку. Точнее, могла бы дать, если б Йен Пирс контролировал свой рассказ, а не пытался запрячь в одну колесницу коня болливудских фантазий и трепетную лань исторического парадетектива.

Диалоги настолько правильные, что кажется, будто персонажи перед разговором тщательно зубрили текст, чтоб не дай бог где ошибку сделать и не сказать что-нибудь спроста. В результате все говорят одинаково, и речь уличного мальчишки ничем не отличается от речи светской дамы, а криминального журналиста — от экономического шпиона. Разговоры скорее театральные, нежели хоть сколько-нибудь реалистичные.

Кажется, что роман написан с целью показать, как зарождалась банковско-финансовая система мира в том виде, как мы ее знаем, но сделано это несколько по-детски, с вылезшими белыми нитками и наляпанным повсюду клеем. Множество мелких, но от этого не менее стремных ошибок. Например, фраза «клиент всегда прав» появилась только в 1909, раньше никому бы даже в голову не пришло бы такое сказать; никакого Банка Москвы до развала Союза не существовало и т.п и т.д.

Книга обладает значительным потенциалом, но из-за посредственного перевода и неглубокого нарратива он так и остается не использованным, если не сказать — испоганенным. Это, конечно, самая натуральная мылодрама, только немного замаскированная под что-то более интеллигентное, и герои ведут себя по всем мелодраматическим законам латиноамериканских сериалов конца прошлого столетия.

В данном рассказе есть совершенно потрясающая идея. Заключается она в том, что герой получает свои суперсилы от экономии спермы в результате незавершенного полового акта. Потрахавшись, но не кончив, чернокожий герой-сутенер (а это не расизм, часом?) обретает возможность шариться по астральному плану и видеть невидимое. Энергии ему надо много, поэтому своих сотрудниц он затрахивает до одури. В связи с подобной камасутрой в рассказе многократно используются слова вроде тантра-йога и кундалини, а также вдогонку — кали-юга и что-то еще созвучное.

Проблема рассказа в том, что сочувствовать сутенеру, пользующему собственных девочек, не получается; почему какой-то маньяк резал проституток, нам так и не объяснили — герой убил его до того, как тот сумел сказать что-то внятное; концовка в духе «он погладил шнурки и пошел в свой новый дозор» больше похожа на явное непонимание автора, чем вообще должна закончиться подобная история.

Очень клишированный рассказ про шаблонного героя, сразившегося с опереточным суперзлодеем (бандит/торгует наркотиками/похищает девушек). Конечно же, он суров, бородат, отвык разговаривать с людьми, прекрасные женщины с ходу предлагают ему секс, потому что... э... чувствуют его суровость и бородатость, по видимому. Конечно же, он голыми руками убивает злодея, владеющего телепортом, спасает дамзель-ин-дистресс и уходит в ночь весь такой непонятый и обуреваемый.

Даже не знаю, что вообще есть в рассказе, что заслуживает внимания. Ветеран Вьетнама, участвовавший в каких-то там операциях и старающийся не светиться перед собственным правительством и без промаха стреляющий из спецлука — Джон Миллер явно любит творчество Сталлоне. История полностью состоит из стандартных диалогов, нуарных персонажей и видимых за милю поворотов сюжета.

Белибердовая дребедень, умело, пусть и не долго, прикидывающаяся вполне нормальным комиксоидом. Авторы смешивают городские мифы про аллигаторов в подземке, интеллигентские представления о нью-йоркской мафии (семья Гамбино почему-то стыдливо именуется Гамбионе) и психоделические кошмары собственного производства. В принципе, это было читаемо, несмотря на очевидные и неловкие авторские потуги написать что-то более-менее серьезное, с какими-то важными темами, несмотря на то, что соцработники описаны весьма шаблонно, а мафиози из крупного италоамериканского клана выглядят гопниками. Но все это развалилось, когда бандиты зачем-то полезли в канализацию воевать непонятно с кем, активно используя гранаты и даже миномет (в канализации, Карл!), где-то в метро нашелся спецтоннель, построенный еще Твидом в гражданскую войну, а человек, поймавший «дикую карту», превратился в... мне сложно это написать... в вагон поезда, @#$%^! Как вообще можно придумать такой бред?! Короче, финальная разборка все похерила — в древнеславянском смысле этого слова.

Эта книга и ее обитатели — полная противоположность (несмотря на определенные сходства вроде жесткого противопоставления мира детей и мира взрослых) произведениям Владислава Крапивина, хотя — парадоксально — иногда чувствуется явственная травестия героев советского писателя. Вроде бы вот — честный принципиальный пионер, галстук носит не снимая, имеет принципы и гордость, стоит за коллектив, но самому Крапивину от такого ребенка, думается бы, поплохело бы. Также интересно противопоставление двух коллективистов — стихийного и «официозного», Левы Хлопова и Валеры Корзухина, противостояние лицемерного «как все» и искреннего «всем миром». Иванов сам, видать, рос на крапивинских книжках, и многие чувства и размышления взяты оттуда, из советского детства, просто адаптированы к авторской идее.

Антураж-то выписан сочно: все эти пионеры, гипсовые статуи, школьный сленг, утренние линейки и тому подобное, что хорошо помню по своим поездкам в лагерь Орленок (Орленок учится летать — со шкафа прямо на кровать). Кажется, что основной целью Алексея Иванова было запихнуть в текст романа как можно больше шуток, прибауток, восклицаний, ругательств, обидок и прочего школьного мусорного творчества. В некоторых местах концентрация пионеризмов просто зашкаливает, хотя не скрою — иногда это было смешно, а кое-каких я никогда не слышал. Впрочем, ностальгии как-то не получилось, и очень долго я мучился быдловопросом «И че?»

Впрочем, к середине атмосфера прочувствовалась и стало интересно. Стали понятны все эти аллюзии на советский режим — не оригинальные, но умело использованные и грамотно вписанные в сюжет, история раскрылась наконец, появилось осмысленное движение, и прорезался интерес, чем же весь этот красный уголок может закончиться.

Занятно, что несмотря на наличие детей в главных героях, книга абсолютно точно не подростковая. Вообще не понимаю, как будут ее читать современная школота — для них это должно быть как другая планета или там Япония. Даже для меня, бывшего и пионером, и в лагере, вся эта краснознаменная вакханалия выглядит откровенно дикой и покалеченной — впрочем, это, вероятно, заслуга автора, заметно, что Иванов постоянно прячется по кустам.

Вот ради таких вещей я читаю Теда Чана. Роскошная и радикальная альтернативка, рассказывающая о женщине-археологе (время определить сложно, какая-то смесь викторианских порядков и современных технологий), популяризирующей науку и веру с помощью раскопанных артефактов. Артефакты не простые — мумии без пупков, спилы окаменевших деревьев без годовых колец в середине — и как дважды два доказывают факт Творения и даже конкретную дату Божьего промысла. Уже сами по себе декорации выглядят изумительно, хочется побольше у знать о мире, потрогать, пощупать, понюхать, а Чан еще и добавляет сложнейшую драму, бросая героиню в экзистенциальный кризис веры, ломая ее принципы и заставляя переосмыслить все ее представления о жизни, ее смысле и целях человечества.

Все это подано в крутой концентрации, которую бы разбавить и был бы фейерверк, но специальность Чана — атомная бомба, на заряд он не смотрит, не влезай — убьет. Вообще, кажется, читатель- это последний, о ком Чан думает, когда ваяет свои экзистенциальные драмы.

Несмотря на то, что книга является сборником рассказов разных авторов, создается ощущение, что автор-то один, просто пытается писать, используя разные стили. Понятно, откуда взялось такое ощущение — очень уж каркас жесткий у темы, из рассказа в рассказ повторяется один и тот же плотный набор фактов, и различным писателям приходится танцевать вокруг него чуть ли не на носовом платке — придумать что-то свое в таких условиях довольно трудно.

И вот в этой зажатости таится слабость антологии — в какой-то момент надоедает читать одно и то же, пусть с разных углов. Вроде бы здорово встроена в мир дикой карты Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности, но эта комиссия встречается в каждом втором рассказе — да сколько можно, уже выжали из нее все можно, бедняга Маккарти на том свете пропеллером вращается, давайте о чем-нибудь еще, неужели кроме как о черных списках и пострадавших от них суперменах говорить не о чем? Несмотря на наличие сверхлюдей, описываемый мир и Америка ни разу не альтернативные — все те же Вьетнамская война, хиппи, студенческие протесты, вторая красная паника, борьба за гражданские права и тому подобное: то есть в наш мир взяли и засунули мутантов без каких-либо последствий для истории и социума. Что есть летающие мужики, что нет их — никакой разницы.

Зато в общем-то видно, откуда черпали идеи перезагрузчики всех этих кинокомиксов про суперменов, людей икс и прочих челмедведосвинов: все серьезные темы про ответственность, ксенофобию, массовые истерии и страдания меньшинств прямо буквально из этого сборника. Вот только киноделы сумели по большей части реализовать эти темы, а сборник профукал весь свой потенциал.

Если поначалу книга меня зацепила и увлекла, то чем ближе была половина, тем быстрее угасал мой интерес и я уже начал позевывать — опять все эти черные молнии, могучие черепахи и прочий бедлам, а пафос, литературные штампы и отсутствие собственного слога только все ухудшали. Так, жеваный картон, только покрашенный в яркие цвета.

Сама по себе идея тоже изначально казалась с большим потенциалом, однако в какой-то момент стало понятно, что вся эти пляски вокруг эпидемии дикой карты — это проявление фантастической лени. Обычно авторы всех этих супергероев и суперзлодеев вынуждены придумывать объяснение их выдающимся способностям и как-то оправдывать тот факт, что они вроде как сверхъестественные персонажи. Оказался в центре атомного взрыва, попал под облучение чугуния-356, был укушен пауком, неудачно провел экзорцизм или генетический эксперимент. А здесь раздолье — инопланетный вирус! На всех действует по-разному, заметьте, сработать может в любой момент, передается по наследству — прям мечта идиота. Какие бы изменения с человеком не происходили — ну так вирус же. Нет, сказать, что совсем все плохо, не получится — есть стоящие идеи, неплохие противостояния, внезапные проблески, но уровень в целом не вдохновляет. Если и была мысль ознакомиться с продолжением, то она благополучно сплыла.

Все дело в том, что если убрать быстро навязший в зубах инопланетный вирус, то ничего не меняется — вся та же марвеловская история игрушек, а про чуваков в плащах и в трусах поверх штанов (помните Хэнкока — «Гомик. Гомик. Норвежский гомик») все-таки читать интересно в виде комикса, а не в виде текста, весь смак пропадает.

Кажется, что Джордж Мартин подбирал соавторов по категории отстойности (не понятно, как в эту гоп-компанию второсортных американских фантастов попал Желязны) — даже когда в рассказах есть хорошая идея, реализована она обычно плохо, а зачастую и идеи особой нет. Пишут авторы так себе, и переведено спустя рукава. Шаблонов и деревянных персонажей как в палп-фикшн. Действительно приличных произведений кот наплакал, хотя и признаю, что они есть. В целом я не то, чтобы сильно разочарован, но рассчитывал на гораздо большее, так что знакомство с циклом на этом завершу.

Свежий, с пылу-жару, прям этого года сборник похож на музей неосуществленных проектов Леонардо да Винчи: над головой висит пирамидальный парашют, в одном углу — танк на конной тяге, в другой — летательный аппарат со спиралевидным крылом. Они хороши и опередили свое время, да вот беда — так и не были завершены, и все эти агрегаты в итоге были изобретены другими людьми. Вот и Exhalation: Stories также — все здорово и интересно, но по большей части сторис недоделаны.

Это сборник синопсисов, надежд на настоящие произведения, как гомункулус — надежда на человека. Даже художественными произведениями их зачастую не назовешь — скорее философическими письмами, поводом порассуждать на интересующую автора тему, к которым прикручены небольшие художественные очерки, чтоб читатель совсем уж не заскучал.

Другой вопрос — что даже в таком, урезаном, синопсическом виде талант автора видно невооруженным взглядом, и когда он дает себе труд хоть немного выйти за пределы философии, его рассказы тут же производят огромное впечатление, как будто перед тобой раскрылся роскошный цветок, только что бывший бутоном. И не понятно — Тед Чан не способен написать полноформатные повести и романы, или просто не хочет?

Под определенный углом видно, что почти все рассказы, составляющие сборник, имеют в основе своей одну и ту же проблему — выбор, его свобода, смысл и ответственность за него. Автор подходит к этому вопросу с разных сторон и разных ракурсов, формулирует его по-разному и всячески вертит, словно пытаясь собрать кубик Рубика и получить единственный верный вариант. Книга дает очень много пищи для размышлений, и в таком виде просто бесценна.

Симпатичная стилизация (Тед Чан вообще хорош в стилизациях) под расследование жизни и трудов давно забытого и обесславленного изобретателя Дэйси. Изобретатель этот озаботился тем, что ребенка его воспитывает некая грубая няня, которая бьет его дитя смертным боем и вообще действует не по науке. Будучи викторианцем, он даже не подумал о том, что возможно, лучше всего будет родительское воспитание и в погоне за рационализмом создал чудо-агрегат, баюкающий, поющий колыбельные, кормящий и даже отсасывающий содержимое пеленок. Подробно описанная в атмосферно рассказе судьба агрегата (той самой «патентованной автоматической няни»), изобретателя и его детей, конечно, служит инструментом для попытки решить проблему выстраивания взаимоотношений между взрослыми и маленькими детьми и сложные вопросы воспитания (выращенный железной няней ребенок в итоге так и не смог приспособиться к живым людям). Читать это интересно, но идея, которая могла бы дать роскошные плоды в виде развернутого художественного произведения, в итоге чахнет в форме сухой заметки из какой-нибудь условной Гардиан.

Мощная антиутопия, которая как и «Новый дивный мир» Олдоса Хаксли, стала злободневной спустя много лет, и уж точно ее не назовешь устаревшей — события последнего времени только подтверждают ее глубину и актуальность. Я, естественно, имею в виду не женоненавистнический режим, описанный в романе, а чудовищную неустойчивость современного международного положения и нестабильность социумов, еще недавно считавшихся модельными.

Весьма цепляющий стиль рассказчицы — неровный, спотыкающийся, видно, что героиня не высокого ума , но хочет говорить покрасивше и иногда ей удается. Индивидуальность, основанная на не самой яркой манере речи, удалась автору отлично. Это не так-то легко — выписать реального персонажа, который почти ничего не делает, исключительно за счет особенностей исповедального стиля.

В романе разбросано множество мелких деталей, которые позволяют в определенной степени реконструировать происходящее и его причины, хотя полной картины Маргарет Этвуд не дает, и очевидно, что это не так уж важно — суть книги в другом. К тому же героиня почти все время сидит взаперти, варится в собственном соку и почти ничего не знает — а много ли знали советские граждане помимо того, что им говорили по телику? В конце же, в фиктивной лекции о личности автора «Рассказа» многое проговаривается чуть ли не прямым текстом. Как говорится, sapienti sat.

Очевидные хотя и не явные, параллели с «1984» Оруэлла , особенно концовка, когда безымянная героиня всем сердцем принимает установки правящего режима (чуть не написал теократии, но не уверен, что это именно теократия — Этвуд многое позаимствовала у тоталитарных режимов). Жаль, что некоторые персонажи получились утрированными — скажем, Серена Джой (в сериале ее сделали более сложной и многогранной), но это опять-таки объясняется узостью угла, с которого подается рассказ и ограниченностью нарратива.

Я не собирался читать эту книгу и взялся только под впечатлением от шедеврального первого сезона одноименного сериала и я не пожалел. Книга кажется серенькой и косноязычной, с множеством лакун, но если дать себе труд вдуматься в происходящее в ней, открываются та самая пропасть, в которую если долго смотреть, она сама начинает в тебя вглядываться.

Это такой сборник советских баек, и хотя персонажи здесь связаны в довольно плотный узел между собой, они с таким же успехом могли и не иметь никакого отношения друг к другу. Все вместе этот набор моментальных отпечатков судеб образуют лик нашей родины — довольно четкий и эффектный: глубокие морщины, красный от лопнувших сосудов нос, грязные волосы, железные зубы. И это, конечно, авторский взгляд — ибо можно взять другую подборку фотографий и лик повернется другой стороной. Однако взгляд Улицкой имеет право на существование, назвать его неточным или нереальным нельзя — и, как поется, пусть кричат уродина, а она мне нравится, хоть и не красавица. Красивых всякий полюбит, а ты попробуй любить некрасивую.

Как мне показалось, книга — о самиздате. Это очень неуверенное заявление, потому как основную тему вычленить сложно, да и не факт, что она там есть, но кажется, что под первым-вторым слоем красной нитью проходит именно это — развитие диссидентского движения и альтернативной литературы: истоки, причины, люди, результаты, к чему пришли, за что боролись.

События поданы дискретно, рывками и урывками, сюжет все время то забегает вперед, то возвращается назад, к уже пройденному — полагаю, для многих читателей это может составить проблему, я же стал испытывать некоторые проблемы только под самый конец, когда уже было все равно. В общем, это такой арт-хаус от литературы, написанный очень здорово и ярко, но по структуре, логике и сюжету очевидно, что целевая аудитория не шибко широкая.

Забавно, конечно, что до одной из первых книг Нила Стивенсона я добрался, только прочитав все остальное — от Барочного цикла до Д.О.Д.О. и Семиевия. И в результате этого кульбита мне хорошо видно, как сохранив свой узнаваемый стиль, Стивенсон стал писать гораздо лучше.

Вступление затянулось, и уже на трети книги я потерял интерес к происходящему — то ли перенасыщение информацией наступило, то ли этот подростковый пафос изрядно поднадоел. Однако Стивенсон спохватился и ближе к середине романа интрига воскресла благодаря оформившейся маргинальной теории, связавшей воедино шумеров, христианство, вавилонскую башню и компьютерные вирусы. Впрочем, здесь автор тоже затянул.

Развернутая Стивенсоном история о древних вирусах и аналогии между добиблейскими мифами и компьютерной терминологией волей-неволей вызывают ассоциации с Дэном Брауном и Андреасом Эшбахом — те мастера писать завлекательные и вроде бы аргументированные враки. Однако манера подачи этой информации, на которой, собственно базируется сюжет, напрягает своей монотонностью (хотя Стивенсон попытался сделать все через диалоги) и дидактичностью. Если впоследствии он подобные лекции стал писать о реальных вещах, то тут какое-то филологическое безумие. Сложно объяснить, почему о становлении финансового рынка в Европе (Ртуть) или деятельности Бенчли-парка (Криптономикон) читать интересно, а о байках про Энкиду и глиняные таблички — нет. Вся эта смесь нейролингвистики и библейских штудий вполне убедительна ( с оглядкой на жанр, конечно) — представленная автором картинка серьезней и глубже, чем любой аналог Брауна — но утомительна: ты уже все понял, а теперь продолжают капать на темечко. К тому ж дополнительной проблемой стал тот очевидный факт, что сюжет подчиняется логике шумерских мифов, а не использует их.

Временами автор разбрасывается: зачем, спрашивается, нужен был экскурс в меморандум об использовании туалетной бумаги в федеральном офисе? В ДОДО он бы зашел на ура — там вся книга издевательский гимн бюрократии, здесь же это выглядит откровенно инородным телом, да еще и написанное мозговыносящим канцеляритом, ничего не добавляющем ни истории, ни декорациям, ни урби, ни орби.

Мне было сложно понять, зачем было помещать события книги в ближайшее будущее, почти настоящее. Учитывая, что один из персонажей, хоть и старенький, но ветеран Вьетнама (грубо говоря, Джон Маккейн), получается развал государств и стремительная киберпанкизация случились буквально у нас на глазах. Однако ни причин, ни обоснований автор не приводит, что очень странно — как будто будущее выскочило внезапно, как черт из коробочки; легли спать при одной общественно-экономической ситуации, а проснулись при другой.

Чувствуется, что в этой книге автор себя еще нашел не до конца, не нащупал свою дорогу в литературном болоте. Несмотря на множество удачных находок и бесспорный писательский талант Стивенсона, полностью Лавиной (в отличие от других его книг) я так и не проникся, все было впечатление, что смотрю голливудский блокбастер с избыточном экшеном.

Впервые, наверное, пожалел, что не читаю на польском. Переводчица Мария Абкина проделала потрясающую работу, и даже так чувствуется шикарный слог Владислава Реймонта, густой и вкусный как мед, тягучий и неторопливый, как смена времен года, основательный и кряжистый, как мужики.

Местные крестьяне не воспринимают помещичье владения как частные (мол, лес, может и господский, а вот птица и грибы в нем — божеские), судятся по любому поводу и без повода, люто ненавидят конокрадов, страшно боятся пожара и от безземелья подумывают сбежать в Америку. Автор очень подробно воссоздает крестьянский быт, обычаи и ритуалы, особенности взаимоотношений и интеракций, и эта вдумчивая детализированность выдает его происхождение и собственный опыт. Даже есть довольно гнусный органист — уж не батю ли Реймонт имел в виду?

Хотя движуха, конечно, в романе на уровне «бури в стакане воды» — эмоции у всех перехлестывают, брат на брата и сын на отца, жена на муж, а ничего, по сути, не происходит, и всех трясет по абсолютно вымышленным поводам, и делают из мухи слона, что не удивительно — захолустная деревня больше столетней давности. В общем — Деревня. Сумерки. Сага.

В какое точно время происходит действие, определить, правда, точно довольно сложно — внешних событий нет, все замыкается на горизонт. Понятно, что после Январского восстания (оно несколько раз глухо идентифицируется как война), но когда точно — два лаптя от солнца. Судя по упоминанию рубля, угрозах сослать в Сибирь и борьбы с русской школой — это Привислинский край, однако в целом России как таковой нет, как и русских; национальность «стражников» (за исключением самой концовки, гле всплывают их русские фамилии) и «начальства» даже не упоминается — дле местных, по-видимому, все паны одинаковы, и даже усилий местного патриота не хватает для внятных национальных сентиментов.

В целом это народный эпос, заслуженно получивший Нобелевку (хотя слова заслуженный и Нобелевка в одном предложении выглядят странно) и производящий грандиозное впечатление — есть, конечно, недостатки, свойственные жанру, но легко игнорируемые при желании и готовности к погружению. Это такой черный обелиск, возле которого ты сначала кидаешь кость в воздух, а потом вдруг уже в космосе летишь.

Какая-то очень уютная и качественная фантастика от автора, от которого совершенно не ждешь фантастики, и который не пытается сделать вид, что он говорит новое слово в жанре. Мишель Фейбер пишет спокойно, не торопясь, не нагнетая, и персонажи у него такие же — спокойные, трудолюбивые, добродушные. Одно удовольствие читать это размеренное повествование. Это старомодная в хорошем смысле мягкая фантастика, когда главное — гуманитарный аспект бытия, человеческие взаимоотношения, социальные связи и испытание их в кризисные времена.

Странность происходящего накапливается очень медленно, в час по чайной ложке, ибо действие происходит на другой планете с непонятным местным населением, и ты чувствуешь какую-то общую нескладность, пытаешься сформулировать теории, но они все как замки на песке — неустойчивые и бесплодные, потому как в целом-то все нормально, зацепиться не за что, только ощущение неладности все растет и растет.

Эмоционально книга крайне насыщенна, чего не скажешь о событийности, и чтение не самое легкое, поскольку все эти эмоции натягиваешь на себя, однако эффекта сильной перегруженности не возникает, так как автор, видимо, понимая проблему, дробит такие эпизоды, перемешивая их с более функциональными сценками, давая возможность передохнуть и отвлечься. В итоге результат довольно ровный, с хорошо высчитанной эмоциональной амплитудой.

Немного смущает некая камерность происходящего — мы не знаем, есть ли еще на Оазисе другие аборигены, другие поселения, откуда берутся дожди, ежели нет водоемов и тому подобное. Но в целом, это довольно успешно можно проигнорировать, потому как очевидно, что для Фейбера фантастика именно прием, а не самоцель — возможность и способ саморефлексии конкретного человека и человечества в целом.

Общее впечатление — как будто столкнулся с умным и хорошим священником, который не пытается тебя вербовать в свою веру — он сам иногда сомневается, — но направляет исподволь, формируя тему беседы и ее ход. И каким бы ты ни был атеистом, не ощутить гуманитарное влияние такого собеседника не возможно — особенно, если это не единичная встреча, а регулярное общение.

Ощущение глобальной пародии на Пратчетта — на все книги сразу: тут тебе и ведьмы, и университет, и грозный диктатор одного отдельно взятого города. Правда после первой трети роман начинает мутировать в Овода, как если бы его нарисовали диснеевские мультипликаторы, ощущение пародийности пропадает, и с каждой страницей становится все хуже и хуже.

Вообще это даже не Еськов (как я рассчитывал). Если бы Грегори Магвайр реально взял бы оригинальное произведение Баума и попытался по-другому взглянуть на происходящее в нем и его героев, могло бы получиться довольно круто. Но постмодернизм давно выдохся, и ниша занята апдайковским Кентавром. Автору не хватает таланта и стиля, он вынужден дорисовывать и дописывать, и эти дописки и дорисовки погребают под собой и Изумрудный город и трагедию Эльфабы, которая под пером Магвайра превращается даже не в фарс, а в водевиль. В книге появляется свой собственный мир, который в какой-то момент начинает отторгать все эти хрустальные башмачки и ведьмовские метлы. Магвайру даже не удается придумать, почему же ведьма зеленая и боится воды. Выдумки его жалкие и вторичные (привнесение паровоза и стрип-клубов ничего не дает, масло с водой не смешиваются), ярлычки вроде терроризма, революции и карательных отрядов легко отваливаются от баумовского оригинала, а несмешное хохмачество и паразитизм на чужом творчестве только усугубляют проблему.

Если автор хотел добавить сказке реалистичности, то тут полный провал — роман Магвайра еще менее реалистичен, чем произведение Баума. Отдельные куски из нашей реальности, криво налепленные на ткань страны Оз, выглядят откровенно аляповато и неуместно. Или он хотел заставить читателя симпатизировать Эльфабе/Бастинде? Тоже мимо: главный персонаж откровенно отрицательная, глупая, фанатичная женщина, постоянно отвечающая злом на добро.

Концепция-то неплоха, и могло получиться недурственно, если б не было написано так халтурно. Стиль у автора какой-то излишне простецкий, с широкими мазками, малочисленными деталями и архетипичными персонажами и с шаблонным поведением. Многие эпизоды существуют сами по себе, некоторые сцены и многие диалоги настолько беспомощные, что в принципе ставят под вопрос наличие у автора писательских способностей. Почти все в книге карикатурно: не революция, а Чипполино, не диктатура, а Три толстяка, не волшебство, а Мери Поппинс, не любовь, а Глубокая глотка.

Эдакий пересказ человечьей истории, с поправкой на соответствующую времени мифологию и мировоззрение, глазами бессмертной вороны по имени Дар Оукли — сначала какие-то языческие времена, все живут в лесу, молятся колесу, с путешествием на изнанку мира, потом средневековье, монастырь с бритыми братьями и спуск в Ад за покаянием и прощением, далее североамериканские индейцы от прибытия европейцев до нынешнего времени и орфеевский поход в невидимый мир за погибшей подругой, и, наконец, гибель мира от некоей эпидемии в близком будущем, в котором человек-рассказчик (точнее, пересказчик) повторяет одно из путешествий титульной вороны.

Если б не гуро-кишки-кровища, текст подходил бы для младшего школьного возраста, а так вороны озабочены только тем, чтоб такое сожрать, выдернуть кишки наружу, склевать глаз, и лучшее для них место — это поле боя гражданской войны. Многие страницы посвящены тому, как строится гнездо, как два самца дерутся из-за самки, как вороны спариваются или хотят спариваться и тому подобным угнетающим сознание и вызывающим ненависть к автору эпизодам. Какое-то, прости господи, В мире животных, так и ждешь, что сейчас раздастся добрый голос Николая Дроздова. Для создания атмосферы вороньей слободки это работает хорошо, но до чего ж скучно.

Герой-ворона является парафразой чайки Джонатана Ливингстона — единственный, кто думает, кто задумывается над привычной рутиной жизни, далеко летает, интересуется не только жрачкой, знакомится с людьми и даже учит их язык, а также учится парить как крачка. Впрочем, слава богу, никому не срет в мозги, регулярно лажает и мучается от тщетности бытия.

Книга по существу малосюжетная, а все это описание вороньих страданий и пертурбаций меня мало завлекло. Движения в книге нет, смысла нет, цели нет, но если настроиться на волну, то наверное, можно получить удовольствие. Автор, Джон Краули (из-за фамилии, что ли, он про ворон стал писать?), кажется, что-то такое пытается читателю втюхать — про жизнь, смерть и бессмертие, про то, что мир состоит из историй и имен, но это не шибко увлекательно и не шибко оригинально. Не буду говорить, что книга плохая, это неправда, просто она специфическая.

Не мне комментировать и обсуждать лагерно-тюремный быт Евгении Гинзбург, пережитые ею ужасы и как-то оценивать ее страдания. Я крайне высоко оцениваю эту книгу за обстоятельный и подробный рассказ о репрессиях 37 года, о механизмах допросов, о тюремном и колымском быте, о том, как выживали и умирали в лагерях. За рассказ о практиках сопротивления и приспосабливания, получения информации, деятельности органов. Это книга очень важна, и спасибо Евгении Соломоновне (в том числе и за то, что выдержала и не сломалась). Благодаря писательскому таланту Гинзбург, журналистскому умению подмечать и запоминать детали, благодаря тому, что она умудрилась побывать везде — на лесоповале, в известняком карьере, в карцере и бараке блатных, была лекпомом, тюрзаком и штрафным — это один из важнейших, основополагающих документов эпохи и наших знаний о Гулаге, о репрессиях тридцатых-сороковых годов. Здесь не о чем говорить, надо просто помнить. Поговорить я хочу о другом.

Ведь арестовывать стали не в 37 году. Тысячи и тысячи крестьян уже почти десять лет отбывали свое в ссылках и лагерях, Шахтинскому делу, открывшему сезон охоты на инженеров и рабочих, примерно столько же. Получается как в том стихотворении Мартина Нимеллера:

Сначала пришли за троцкистами, ты промолчала — ты же не троцкист.

Затем они пришли за крестьянами-кулаками, ты промолчала — ты не кулак.

Затем пришли за рабочими-саботажниками, ты опять промолчала — ты не саботажник.

И когда пришли за тобой, никто за тебя не заступился, все промолчали.

Где вы были, красные директора, профессора, секретари обкомов, редактора толстых журналов? Только сейчас, когда элиту взяли за жопу, вы заверещали — а нас-то за что?

Гинзбург указывает на странную нелогичность: реальные троцкисты, участвовавшие в оппозиции, получили только пять лет, ортодоксальные же коммунисты, обвиненные в контрреволюционной деятельности — по десять-двадцать. Однако никакой странности здесь нет, все вполне логично. Те, кто отстаивал свое мнение, боролся, голосовал не по указке ЦК или игнорировал нечестные выборы, получали меньше. Те же, кто строил режим, холил его и пестовал — получили по полной программе. За что боролись, на то напоролись. Срок за вполне реальную вину.

Попав впервые в чекистский подвал, Гинзбург роняет фразу — мол, мне показалось, что я, коммунистка, виновата перед этой девушкой с КВЖД, которую родина встретила тюрьмой. Да не показалось. Виновата. Все коммунисты, вся партия виновата в том, что происходило. Что закрывали глаза, молчали, ругали троцкистов и иностранных шпионов, требовали суровых наказаний, отсиживались по дачам, отворачивались. Разве не Гинзбург и другие члены партии требовали революционной строгости, «собаке — собачья смерть», принимали резолюции и подписывали петиции?

Надзирательница в одной тюрьме, пытаясь понять, почему Гинзбург «пошла против советской власти», предположила, что может, она идейно заступилась за бедных людей, колхозников? Да нет, милая, какие глупости. Товарищ Гинзбург, по своим собственным словам, всем сердцем поддерживала коллективизацию и раскулачивание. Прав был Твардовский, куда ей за бедных людей заступаться...

Евгения Соломоновна убеждена, что все это — попытки Кобы уничтожить элиту страны. Ну что ж, может быть. А когда старых большевиков стали к стенке ставить — это тоже была элита или нет? Их правильно осудили за лево-правый уклон и работу на иностранные разведки? А когда после революции и гражданской войны начали гнобить офицеров, предпринимателей, ученых — были ли они элитой страны? Или их не жалко? Кого вообще Гинзбург считает элитой? Тухачевского, расстреливавшего безоружных заложников тысячами и залившего тамбовские леса ипритом. Бухарина, который через руководимую им газету призывал жестоко расправляться с любыми инакомыслящими. Постышева, организатора украинского голодомора, нашедшего на спичечных этикетках профиль Троцкого. Различных секретарей райкомов и обкомов (друзей и приятелей Евгении Соломоновны по крымским курортам), которые насиловали учительниц и воровали вагонами.

Поразительно, но Гинзбург далеко не сразу осознала своей вины (как члена партии) в построении и поддержки того режима, что бросил ее в лагерь. Даже когда одна эсерка прямо в лицо ей сказала, что она рада, что коммунисты теперь получают то, что они готовили другим, даже тогда Евгения Соломоновна ничего не поняла. Только под конец первого срока вроде бы дошло — mea culpa. Хотя это противоречит ее пассажам о восстановлении социалистической законности и ленинской линии (по-видимому, забыла ленинские высказывания про «говно народа» и «кто не с нами, тот против нас»). Во всей книге чувствуется огромное облегчение: не виноватая я, это все Сталин, Сталин! Никита Сергеевич показал пальцем и все встало на свои места: во всем виноват «кавказский узурпатор».

Безумие, говорит товарищ Гинзбург. Как же можно ее обвинять в троцкизме и групповом терроре? Согласен. Нельзя. А когда священников убивали просто за то, что они верили в бога, это уже было безумием или еще нет? Когда крестьян ссылали только за то, что они умели вести хозяйство — это как? нормально? Когда Сагидуллина, сидевшего в соседней с Е.С. камере, брали в 33 за буржуазный национализм, это было безумием? Ведь Гинзбург член партии с 32 года, стало быть принимала участие во многих подобных кампаниях и подписывала возмущенные письма — против «Московского центра», «Ленинградского центра», против зиновьевцев. Лес рубят — щепки летят, заметила молодая комсомолка в Бутырке. Говорила ли подобные слова Гинзбург до того, как она стала щепкой? Думаю, говорила. А кто не говорил?

Книга Гинзбург очень хорошо демонстрирует (вряд ли осознанно) огромный разрыв, существовавший тогда между элитой страны — коммунистами, и всем остальным народом, вкалывавшем на стройках страны, спавших в бараках и времянках, не имевших привилегий членов партии.

У кого-то может возникнуть впечатление от моего отзыва, что я оправдываю сталинские репрессии или считаю, что Гинзбург сама виновата. Нет. Не оправдываю и не считаю. Просто я нахожу смешным представление, что в таком массовом явлении виновен исключительно злой дух сухорукого маньяка. Сначала партия, возомнив себя авангардом, опираясь на органы и армию, развязала жесточайшие репрессии против народов страны, а когда органы добрались до самого авангарда, уже народ поддержал направленные против партии репрессии. И как по мне, репрессированный крестьянин — это не то же самое, что репрессированный партсекретарь.

Слишком рано, судя по всему, я похвалил Роберта Джексона Беннета. Если первая книга, несмотря на ряд недостатков, была классная, то тут все наоборот — невзирая на удачные находки, вторая книга совершенно средняя.

«Город клинков» повествует о том, как на американскую базу в Афганистане приезжает крупный чин расследовать пропажу военного ученого. На самом деле, конечно, здесь нет американцев и талибов по названию, но они есть по сути: сходство не только внешнее, аналогии просятся на ум постоянно. Даже приемная врача выглядит как из 20 века, а не как в стране, сто лет назад вышедшей из античного рабства. Почти каждая деталь в описаниях, действиях героев, разговорах, мировоззрениях, особенностях поведения вынуждает воспринимать сюжет как происходящий в нашей современности (с небольшими косметическими изменениями) и это довольно плохо. Такое было и в первой книге, но не в таких масштабах, да и тогда впечатление быстро прошло, а здесь нет. Это худший вариант написания фентези — когда тупо запихиваешь советы директоров, службы безопасности, модульное строительство, крупнокалиберные пулеметы, противотанковые ружья, обработку алюминия и телефоны в мир, который еще век назад во всем полагался на волю активно действующих богов.

Сам сюжет полностью, до последних деталей повторяет первую книгу — гибнет какой-то спец, приезжает крупка шишка расследовать это событие, и выясняется, что это как-то связано с богами, про которых думали, что все мертвы, а оказывается, что мертвы не до конца. Не думаю, что буду читать заключительную часть трилогии: если уж у автора не хватило фантазии даже на вторую книгу, что уж тут говорит о третьей.

Впечатление, что писал талантливый копиист, подражатель, вдоль и поперек изучивший Город лестниц и осторожно, боясь сделать шаг вправо-шаг влево, написавший продолжение. В целом копия получилась весьма бледная. Все достоинства, наличествовавшие в первой книге как-то поистерлись и пооблупились, а недостатки, очевидные и ранее, никуда не делись. Расследование кажется вымученным и не захватывающим, личность таинственного злодея прячется автором столь старательно, что не догадаться просто невозможно, концовка откровенно предсказуема, и даже отдельные сработавшие задумки и по-прежнему увлекательная своеобразная мифология кажутся случайными на общем фоне какой-то всеобщей картонности и вымученности.

Крайне забавная книга, потому что это классический постап (с ядерной зимой и зомби), местами оригинальный, местами шаблонный, но благодаря привязке к АПЧ умудрился выбиться из фантгетто и воспринимается многими как серьезная мейнстримная литература. Несмотря на то, что Чехова я не читал, очень хорошо было видно, в каких местах автор опирается на Антона Павловича — текст вроде не менялся, но какое-то неуловимое дуновение тут же подсказывало: во, тут Эдуард Веркин явно использует труд классика.

В романе, к сожалению, присутствует определенная неряшливость. То майор вдруг станет полковником, потом снова майором, то персонаж, который вроде спал, описывается как что-то делающий, хотя вроде не упоминалось, что он проснулся, кореец в одном предложении может легко превратится в китайца в следующем. Я уж даже не буду говорить, что сама по себе идея, что Япония выживет в ядерном апокалипсисе, тоже довольно смешная, особенно учитывая, кто именно, по версии автора, станет его инициатором.

Книга весьма задорная, с неким ухарством и иронией, и читается и усваивается довольно легко, как йогурт с кусочками фруктов. Описания постоянного членовредительства и человекоубийства — красочного или на худой конец массового — автор дает как-то походя, не то чтобы равнодушно, а как само собой разумеющееся, эдакие этнографические зарисовки, обычай тут такой, что поделать. Эти описания даже создают странную душевную атмосферу упорядоченности и логичности.

Здесь очень сочная и вкусная бытовуха. Авторы постапа зачастую не размениваются на детали, главное — фон и действие, Веркин же, благодаря использованию элементов травелога (Маккарти нервно курит в углу) вываливает целый ворох подробностей — как живут, что едят, как сидят, обычаи, общество, коррупция, народное хозяйство, промышленность — все это подано удивительно компактно и познавательно.

Текст весьма расистский и способствует разжиганию межнациональной ненависти. Переводить его на другие языки нельзя, ибо непременно вызовет лютую попаболь у китайцев, корейцев и американцев. Даже и некоторым русским может не понравиться, что хоть главные герои — русские, но в целом этот этнос относится к вымирающим меньшинства. Если это экранизировать, то все фестивали откажутся показывать, а Минкульт не выдаст лицензию на прокат. Хотя я лично посмотрел бы.

Калеб Карр, кажется, пытался написать стилизацию, и, вероятно, у него бы это получилось, если бы копируемый стиль того стоил. Иногда возникало ощущение, что книга написана для среднего школьного возраста (со скидкой на потрошительные подробности), слишком уж все правильно написано, и диалоги как по учебнику, и персонажи по архетипам разобраны. Книга могла бы получится отличной — все ингредиенты вроде бы на месте, но авторского таланта не хватило: Карр очень хочет писать, но выше ремесленного начетничества литературный уровень книги не поднимается.

У Карра вполне получилось реконструировать Нью-Йорк конца позапрошлого века: я верю, что он разбирается в его топографии, в том как Нью-Йорк выглядел тогда, и ему удалось передать это чувство понимания города. Автору также удалась сугубая историчность — убедительность антуража весьма высокая, не только архитектурного, викторианство американского извода живое и выпуклое.

Для меня в этой книге форма превалирует над содержанием. Сюжет, честно сказать, не зацепил, и следил я за происходящим постольку-поскольку. А вот описательная часть романа — все эти улицы, жральни, строящийся Нью-Йорк, эмигранты, межклассовое напряжение, новые течения и маргинальные теории в медицине, криминалистике, просвещении — это удалось на очень похвальном уровне. Автор регулярно и крайне уместно использует имена и фигуры реальных исторических личностей, что тоже работает на общую картину. С содержанием же гораздо хуже.

Расследование тут ведет целая команда чип-и-дэйлов: психованный психиатр (похожий на карикатуру на Шерлока Холмса), матерная секретарша с дерринджером в ридикюле, недотыкомка-журналист, сполна отыгрывающий роль Ватсона и даже научно-полицейские евреи в количестве двух штук. Очень похоже на современные плохие сериалы про американские агентства на три буквы. Учитывая то, что секретарша здесь настолько самостоятельная и независимая, что скулы сводит, а также наличие умного негра, книжка весьма прогрессивная, так что наличие экранизации не удивляет.

У автор присутствует определенное косноязычие, усиливаемое тем, что переводчики явно боялись сделать шаг в сторону и пожертвовать точностью в пользу художественности и лучшего звучания на русском. Кроме того, Карр кажется вообще не способен писать увлекательно и живо — постоянно чего-то не хватает, я так и не стал сопереживать героям несмотря на все авторские усилия. Как тематический парк — вроде все правильно, а единственное, что хочется — уйти. Повествование от первого лица одного персонажа тоже оказалось неудачным выбором: несколько раз автору приходилось проговаривать информацию в виде лекции

Переводчики Натапов и Немцов здесь начудили сверх меры. Разнообразных перлов навалом — успевай выписывать. «Мой мозг начал вгрызаться в окружающие обстоятельства.» Чудесно, мозг с зубами — всем бы так. «В Саре говорила жесткая сторона.» Ну, это же Сара — у нее много чего есть. «Оставалось смутным, можно ли перевозить человека в таком состоянии.» Н-да... «Рассчитывая, что поимеет место сцена расставания.» Это что, гугл-переводчик? Але, гугл, где я? «Кулак, скользом прошедший по моей голове.» Возможно, это название приема из бокса — джеб там, хук, скольз. «Вы же еще можете примениться!» Могу только догадываться, что это значит... Кто-то из переводчиков даже делает классическую, но от этого не менее грубую ошибку, переводя police officer как «офицер полиции».

В целом детектив про маньячную личность и суперсыщика, вооруженного передовыми технологиями, не получился. Автор как будто специально подгонял преступление под специфические требования расследования. Лучше б Карр мейнстримный роман запилил — глядишь, и получилось бы, а то и премия какая-нить обломилась.

Как всегда у Андреаса Эшбаха, здесь обширная матчасть и подана она хорошо и познавательно. В книге впечатляюще и детализированно (хотя мне трудно судить, насколько верно) представлена картина гибели привычного нам мира даже не из-за того, что нефть закончилась, а из-за того, что она перестала быть дешевой. Эшбах тычет прям в лицо тем, что почти все сейчас зависит от нефти — от производства продуктов до их транспортировки, от строительства до медицины.

Автор довольно долго поддерживает высокий уровень напряжения и интриги, искусно скрывая стержневое событие книги. Две линии — прошлое и настоящее — разделены неким преступлением, некой катастрофой, резко переломившей ход событий и до поры до времени читателю не сообщаемой. Прошлое движется к этой точке, настоящее — от этой точки. Прием искусственный (как фонарик под подбородком), но срабатывает на все сто.

Множество персонажей, прихотливо друг с другом связанных, глобальные события, вырастающие из мелких поступков, занятные повороты сюжета — в общем, Андреас Эшбах во всей красе. От нефтяного городка в арабской пустыни до общины выживальщиков в Айдахо, от офисов крупной корпорации до владений суперолигарха: героев кидает по всей планете, причем кидает очень кинематографично, вот прям садись и снимай сериал.

Мне сложно ругать автора, он талантливый ремесленник, который хорошо знает свои сильные стороны и отлично маскирует слабые, однако в последней четверти книги произошел ряд событий — каких-то чрезмерно голливудских, сильно подпортивших впечатление и вынудивших меня снизить оценку. Но любовь Эшбаха к маргинальным теориям и способность раскрутить их так, что челюсть отваливается, многое компенсирует. Книга действительно увлекательная и захватывающая — за тем Эшбаха и читаю.

Довольно сложно оценивать эту книгу или сказать о ней что-то определенное. Понравилась ли она мне? Затрудняюсь ответить. С одной стороны, написано здорово, Сальникову очевидно не откажешь в таланте составлять слова друг с другом. С другой стороны — книга вообще ни о чем. Зацепившись за факт эпидемии гриппа в одной отдельно взятой семье, автор умудрился поговорить? прочитать монолог? рассказать? посмеяться? сразу обо всем, что приходит на ум. Так, обычная необычная жизнь обычных необычных людей (из провинции? не понял) — возможно именно это и цепляет, так как получившееся в результате произведение заметно больше суммы биографий трех разнополых и разновозрастных людей, связанных родственными узами. Вся книга — хождение по кругу и хождение по мукам,

как будто взяли весь хлам, копившийся на антресолях годами и осторожно, с любовью и любованием, разобрали. Все эти обрывки, обмылки, осколки для рассказчика — манифестации определенных историй, памятных и важных, сцепленных друг с другом, все это занятно, но все равно хлам и мусор. Из книги мог бы получиться полифоничный (полифонический?) роман, но не получился, и возможно, у автора не было такой задумки. Литературный эксперимент, что ли? Я слишком стар консервативен для такого дерьма.

Слепленный в один аморфный ком сборник полубаек-полуисповедей на переломе СССР/РФ, написанный увлекательно, живо и убедительно, однако бесцельный и бес/конечный, с каким-то туманным нрзб намеком на мистику и странную связь между персонажами. Чем закончить, автор то ли не знал, то ли сроки поджимали, в результате пропали и Петровы и грипп. Не жалею, что прочитал, но советовать другим не буду.

Печально смотреть на то, как прославленная космоопера, выделявшаяся своими персонажами, закрученным экшеном и своеобразным сеттингом, стремительно проваливается в болото однообразного сводничества и пейринга. Уже предыдущая парочка книг взяли своим девизом «каждому пассажиру — по мягкому месту», но я рассчитывал, что это просто краткая мизансцена, отдых для фанатов на пути к новым интересным приключениям. CVA никак нельзя назвать «интересным», да и приключение быстро заканчивается, не успев толком начаться. Может, это не Буджолд писала, а кто-то сваял фанфик под ее фамилией? Или ее держат в подвале и в романе зашифрован крик о помощи? Потому как книга откровенно слабая и слеплена из стандартных блоков цикла, причем в худшем воплощении, когда форма превалирует над содержанием.

Пара под венец нарисовывается уже в самом начале и если бы Буджолд в итоге их бы развела, это было бы круто, но не ждите неожиданностей — все персонажи едут по рельсам к счастливой развязке, где никто не умрет (вообще никто, даже плохие парни), всем раздадут бабла, а император выступит в роли планетарного разводящего. Почти про любого в романе можно сказать «какой же он душка» (хотя все тупят не по-детски), и барраярцы уже почти перестали быть расистами и сексистами. Скомканная концовка в духе «тетушка пишет последние новости» только добавляет блеклости и аморфности. Скорый поезд «Сага о Форкосиганах» под руководством стареющего машиниста идет дальше, а я похоже, сдаю билеты.

Агенты, говорящие по-русски, из страны с бородатыми казаками и ужасной диктатурой, держащей отсталый народ в рабстве, пытаются посеять смуту в стране победившей демократии, всеобщих выборов и прав человека и навязать тамошнему англоязычному народу своего человека в качестве президента, дабы все отобрать и поделить. Вот такая завязка в новой, крайне актуальной книги Андрея Лазарчука. А хотя нет, она написана в 1996 году. Видать, у Андрея Геннадьевича хрустальный шар имелся или он просто умеет путешествовать во времени. Как бы то ни было, полное ощущение, что книга рассказывает о современных событиях, просто метафорично и гиперболично, а иногда прям в лоб.

Здесь есть даже хакеры под названием пенетраторы, фабрика троллей, именуемых кейфджибберами (угадай, какое трехбуквенное агентство имеет к этому отношение), агенты ФБР, которым мешает собственное начальство, а также страна со столицей в городе Москва и руководителем из бывших чекистов (правильно, бывших чекистов не бывает), а еще засилье радикальных леваков (прикидывающихся либералами) в той самой стране победившей демократии, и даже русский разведчик в качестве тамошнего президента. Если уж это вас не убеждает, тогда даже и не знаю, что может убедить.

Увидев что творится в будущем, Лазарчук оторвался от своего хрустального шара и спешно добавил в книгу древних атлантов, мир, представляющий из себя водопроводный фильтр, ужасные культы и экспедиции в преисподнюю, присыпал сверху для верности тайными организациями и снарядами с ипритом и подал это под видом фантастического романа. Однако больше всего это похоже политическое шоу на канале FOX, которое попросили пересказать кого-нибудь вроде Чайны Мьевилля. В общем, читайте — и вы узнаете все тайны мироздания, заглянете за мировую кулису и научитесь правильно использовать кокаин.

Лучший фентези-цикл за последние лет эдак двадцать. Не буду делать вид, что знаком со всеми современными романами в этом жанре, но та же Песнь льда и пламени проигрывает по всем статьям просто с разгромным счетом. Это по настоящему оригинальное фентези, а не просто перепев средневековых архетипов, сюжетов и декораций с добавлением драконов или, скажем, эльфов. Да, даже любимая мной Сага о Ведьмаке и Цири, откровенно вторична в сравнении с уникальным Архивом Буресвета.

Очень богатый на перипетии и неожиданные повороты сюжет; несмотря на то, что в здешнем мире уникальные природные условия, оригинальная сложная мифология и лор, автор ведет рассказ в своей внутренней логике, не пытаясь управлять событиями и заставлять героев делать им несвойственное — то есть не пытается ошарашить читателя внезапными откровениями, пользуясь своим положением создателя вселенной. Сандерсон всегда помнит, о чем он писал раньше и любое развитие событий, как бы неожиданным оно ни было, всегда в идет в плоскости уже рассказанного. Персонажи у него не пропадают в небытие, если в смерти героя есть сомнения, он обязательно где-нить появится снова, добавив сюжету новое измерение. Фабула очень обширная, но автор уверенно держит его в рамках и не дает растечься, при этом не заметно принудительности или вынужденности по отношению к героям или их поступкам.

Создав уникальное общество и уникальные общественные отношения, отказавшись основывать их на привычных нам исторических архетипах и конструкциях, Сандерсон сумел избежать ловушки, в которую часто попадают другие авторы фентези — совмещение элементов из разных эпох (хотя иногда допускает ляпсусы, используя слова вроде crusade и hedonism). Даже взаимоотношения зла с добром у него очень пластичны и текучи, несмотря на наличие таких опорных столбов фентези как «древнее пророчество», «темный властелин» и «вторжение чужих».

Мне очень нравятся маленькие вставки, рассказывающие незначительные истории из жизни незначительных персонажей; они так слабо связаны с основными событиями, что кажется и не нужны вовсе, но на самом деле придают глубину и объем миру, демонстрируют те маленькие камешки, что могут вызвать обвал или делают сюжет детальней и богаче на эмоции.

Меня чертовски радует от факт, что Брендон Сандерсон дико работоспособный писатель и умудрился выдать на-гора три здоровенных тома, которыми можно слонов убивать в течение всего семи лет. Так что я рассчитываю уже в ближайшие годы увидеть не сиквелы, не вбоквелы или приквелы, но полноценные продолжения цикла, которые я даже и не представляю, куда могут завести и чем окончиться.

Действие книги происходит не только в альтернативной Америке, оно еще и происходит в какой-то альтернативной, откровенно белибердовой реальности, в которой, по-видимому, находилась и сама Айн Рэнд. Здесь альтернативные экономические взаимоотношения, альтернативные предприниматели, альтернативные финансы, альтернативная политика, альтернативная логика, альтернативные законы природы, альтернативный секс да и люди какие-то альтернативные. Почему-то во всем мире останавливается производство, все банкротятся, все разучились что либо делать, земные недра иссякают, и подается это как само собой разумеющееся — без каких-либо объяснений и причин происходящего.

Рэнд вообще плохо разбирается кажется во всем подряд. Высший свет и богатых людей она явно списывает с голливудских экранов, работа фондовой биржи и вообще сделки с акциями у нее на уровне воскресного приложения к массовой газете, и она свято уверена, что успех предприятия обязательно приводит к банкротству всех конкурентов и измеряется их числом. Работа легислатуры для нее тайна за семью печатями (именно поэтому ее персонажи с таким ужасом смотрят на законодательный процесс), а кабину парового локомотива она явно видела только издалека. Она не в курсе, что закрытые шахты затапливаются и прогуляться там не получиться, и даже миф о Прометее умудрилась переврать. Про опереточного пирата, который в духе Неуловимого Джо всех грабит и никто не знает даже, как он выглядит, говорить не приходится. Социализм здесь похож на Матрицу во время перезагрузки. Часто делает технические ошибки, дико передергивает, путает причины со следствием, да и вообще постоянно выдает свою невежество почти во всех сферах деятельности человека, а вместо реальных образов у нее везде симулякры и декорации; в особенно концентрированной форме это заметно в «трехчасовой речи» Джона Голта, где почти каждая фраза если не откровенное вранье, то мошенничество.

Персонажи здесь — заготовки манекенов, заунывными голосами на мертвом языке они говорят пустые рыбьи слова, не несущие никакого смысла, их можно не читать, и вы ничего не потеряете, точнее, их вообще лучше не читать, потому что это опасно для здоровья — как физического, так и в первую очередь душевного. Персонажи говорят, как пишущие машинки, на один голос: строго говоря, здесь нет диалогов, один большой монолог — по-видимому, автор беседует сам с собой, придумывает дебильные аргументы, подает их так, что хочется блевать, а потом с блеском их опровергает, причем один и тот же тезис может повторяться на протяжении книги десятки раз, одними и теми же словами. Сказать, что в книге много воды — значит не сказать ничего: если роман хорошенько отжать и убрать все повторы, останется максимум половина, если не треть.

По Рэнд, капиталисты это такая отдельная раса, новые арии, элои, единственные, кто живет и думает, к ним не применимы общечеловеческие мораль и этика, они стройны телом и благородны профилем, они коня на скаку и в горящую избу, а все остальные — этакие гнусные утопцы, уродливые морлоки, живущие в ночи, чмошники и паразиты (о которых так убедительно распинался Эндрю Райан, пока ему голову не снесли клюшкой от гольфа), только и думающие, как бы отнять у богатых все деньги и всячески поглумиться и унизить. Вообще чем меньше в персонаже человеческого, тем больше его хвалит автор. Судя по тому, как Рэнд извращенно и гнусно подает любовь, взаимопомощь и дружбу, ей этих качеств явно не хватает.

Это откровенная графомания, причем очевидно это с первых страниц. Рэнд явно хотела написать Великий американский роман и у нее это получилось, судя по статусу книги в современных Штатах, однако литературные достоинства романа находятся где-то на уровне Мертвого моря. О, я прекрасно понимаю, почему он нравится некоторым. Графоманский стиль Рэнд завораживает, буквально затягивает в поганую трясину нескончаемого словоблудия и вербального поноса, она пишет с такой уверенностью и напором в каждом слове, что карточный домик ее вымысла кажется реальным, долбит в одну точку по заветам Геббельса, рассчитывая, что ложь, повторенная тысячу раз, покажется правдой. Но, люди, надо ведь как-то использовать логику и мозги. Сегодня ты Рэнд веришь, а завтра что? начнешь заряжать воду через телевизор? вступишь в секту Марии Дэви Христос? Думать — это не право человека, это его обязанность.

Герои притворяются теми, кем не являются — (умными) людьми. Автор упорно нагнетает, что они очень умные и талантливые, и все могут, вот только это никак не проявляется. Эти гении регулярно повторяют, что они ничего не понимают в окружающем мире и людях (что, в общем-то не удивительно — мир-то выдуманный). Самая частая фраза в книге — «Я не понимаю». Персонажи не понимают, не в курсе, не могут взять в толк, почему все происходит, кто эти люди, где они находятся и кто такой Джон Голт. Данни Таггерт вообще крайне показательный персонаж: подаваемая как умная и сильная женщина, она ведет себя как тупая блондинка, прыгающая в постель к любому, кто поманит пальцем (но исключительно к богатым), плохо соображающая, что вокруг происходит и с готовностью это признающая. Для того, чтобы герои все-таки хоть бы выглядели крутыми, Рэнд уничтожает экономику страны и заселяет ее идиотами, на фоне которых все эти голты, уэйатты и риордены чутка возвышаются над общим болотом.

Умиляет паника, в которую ударяются герои, узнавая, что враги собираются принять очередной дебильный закон. Реальные американские магнаты на их месте давно бы купили конгрессы штатов, посадили своих губернаторов и сенаторов, вывели на улицы тысячи зависимых от них рабочих, а карманные журналисты и художники давно бы устроили истерию в прессе и обществе. Строго говоря, именно олигархия и нерегулируемая экономика едва не похоронили Америку, а вовсе не выдуманные социалисты. Рэнд в голову не приходит, что если собрать всех ее разлюбезных голтов и риарденов в одно место, то они очень быстро друг дружку сожрут.

Все это сильно напоминает фентези, причем очень плохое фентези, которое наверняка хоть раз попадалось каждому из нас, где герои из туалетной бумаги сражаются с картонными злодеями, от диалогов и реплик кровь течет из глаз, волны пафоса накатывают как цунами, НПС все как один говорят одно и то же, декорации состоят из одинаковых, все время повторяющихся элементов, а сюжет настолько скучен и вторичен, что даже иногда, на долю секунды, кажется оригинальным. Чем больше читаешь, тем меньше знаешь, буквально чувствуешь, как на глазах тупеешь, волосы редеют, спина горбится и вот ты уже говоришь «моя прелессссть». Фраза же «Расправь плечи» звучит как «Бегите, глупцы».

Рэнд пишет антиутопию как сентиментальный роман и это приводит к когнитивному диссонансу. Производственный роман она пишет как философский трактат, в результате получает уродливого мутанта — ни производства, ни философии. Если же копнуть чуть глубже, то легко заметить, что на самом деле под производственный замаскирован любовный роман про нефритовые стержни и шелковые лона. Помните, как у Тимура Шаова: «И она аж вспотела, так тела его захотела». Вот здесь то же самое не только на 108 странице, а гораздо чаще, довольно быстро начинаешь предугадывать, что вот эта сцена обязательно закончиться «он сорвал с нее платье и ее соски затвердели». Лучшая экранизация данной книги — это порнофильм, причем в BDSM-формате. У детища Рэнд и 50 оттенков серого гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд.

Если в книге поменять местами капитализм с социализмом (и вычеркнуть, конечно, BDSM-сцены), то получится шедевр соцреализма, который обязательно бы понравился Отцу народов и заслуженно бы получил Сталинскую премию. Это ж как сказка Гайдара с Голтом в роли Мальчиша-Кибальчиша. Фактически Рэнд написала историю борьбы авангарда рабочего класса с ужасным царизмом. Ее утопия в горах Колорадо (почему-то именно так она называет Скалистые горы) — это один-в-один «Кубанские казаки», только что женщин маловато.

Книга является концентрированной космооперой со всеми ее недостатками. И если на наличие галактического императора и всегалактической церкви, а также на дурацкие названия планет (и еще более дурацкие названия космических кораблей — вроде «Потому что я так сказал» и «Если хочешь петь — пой») можно забить — традиции жанра, то другие моменты так легко не отмести. Здесь, например, есть невозможные монополии, даваемые одной семье: скажем, монополия на продажу коров и свиней и всех продуктов из них — от молока до кожаных ремней; как такая система может существовать на пространстве множества планет, я не понимаю. При этом подобная экономика является сутью империи, называющей себя Взаимозависимость (Interdependancy). Автор, конечно, указывает, что система искусственная и очень хрупкая, но вопросы все равно остаются.

Сюжет вращается вокруг восшествия на престол новой императрицы, особо к власти не стремившейся и узнающей, что Поток, обеспечивавший связность человеческой империи, вот-вот исчезнет и сверхдальние путешествия между планетами станут невозможными, а большая часть человечества, скорее всего, вымрет. Конец, в общем, подкрался незаметно.

Это покажется странным, но фактически весь роман состоит из диалогов — отличных диалогов, смачных и насыщенных эмоциями и действиями, с матюками и перестрелками. Диалоги здесь занимают девять десятых, в принципе книгу легко перевести в формат пьесы. Каждый персонаж здесь выписан очень выпукло, ведет самостоятельную игру и действует как настоящий человек, а не как авторская марионетка, каждый обладает уникальным набором черт и преследует собственные цели, основываясь на тех данных, что имеет.

Это первый роман цикла и стоило бы ожидать расстановки фигур и медленного знакомства с миром, но нет. Хотя это действительно пролог к глобальной катастрофе, Джон Скальци берет быка за рога и почти сразу начинают сыпаться покушения, корабельные мятежи, теракты и интриги. Это вроде как противоречит тому, что я сказал в предыдущем абзаце, но экшн и диалоги не мешают друг другу — не знаю, как автор это делает, какой-то сильное колдунство. Вроде бы почти все, чем занимаются герои — это постоянные разговоры, но в то же время действие мчится вперед семимильными шагами.

Ничего нового в фантастику или даже жанр космооперы книга не добавляет, но Скальци пишет бойко и уверенно, текст проглатывается просто на ура, интриги интригуют, персонажи колоритные, есть экшн, юмор и секс в нужных пропорциях, так что книжка получилась на славу, и я обязательно ознакомлюсь с продолжением, благо оно уже вышло и его не надо ждать несколько лет.

По большему счету, это неплохой науч-поп — однако с множеством огрехов и недостатков. К слову, не совсем понятна целевая аудитория. Те, кто поддерживает народную медицину и панаромальщину, читать ее не будут, для остальных книга откровением не станет. Даже если вы не в теме, все равно скорее всего по верхам знаете и хотя бы краем уха про все рассказанное в книге слышали.

Книга несколько невнятная, изложение, несмотря на четкую структурированность, стройностью не отличается, довольно много сумбура и метаний из темы в тему — автор слишком за многое хватается, гонится за десятком зайцев и ловит только хвосты. Непонятно зачем в какой-то момент начинает судорожно доказывать нужность и полезность науки. Стоило бы все-таки определиться и стремится не к количеству, а к качеству.

Смущает, что все ссылки почти исключительно англоязычные (русскоязычные — только на книги самого Панчина). Хотелось бы все-таки больше про Россию, российский опыт, российских сумасшедших и российских врачей, того же, что есть — очень мало и фактически только в самом конце. Про родную страну у него в основном собственные воспоминания или случаи из жизни друзей или случайные упоминания Рен-ТВ.

Больше всего это похоже на компендиум забавных случаев. Примеры к постулируемым идеям как-то странно навалены кучей, многие из них неубедительны, часть дезавуирована самим автором, что-то неверно прокомментировано (эксперимент с пирамидками очевидно не на внушаемость), некоторые вообще непонятно что делают в тексте. Иногда кажется, что вся книга задумана исключительно ради нагромождения примеров — такой конспект для самого автора, чтоб не забыть. Примеров так много, что иногда забываешь, примером чему именно они служат.

Иногда автор шутит. Лучше бы он этого не делал... Иллюстрации в книге — не пришей кобыле хвост. «Чудесные» примеры из кино и художественной литературы (особенно убойный пример с эгоманьяком Эриком Картманом, которым можно доказать все, что угодно). Это как про Екатерину Вторую рассказывать с цитатами из Пикуля.

Назвать книгу плохой, однако, не могу. Здесь можно найти немало интересного и полезного (придется попотеть, отделяя злаки от плевел, но тем не менее), вроде проблем современной науки и научного метода. Просто отличная идея упаковки (и названия) — идея книги о человеческом сознании и мозге как путеводитель по темной магии с объяснениями, как именно от нее защищаться. Не все получилось, но автор в общем-то старался.

В Футураме в одном из эпизодов Фрай съедает несвежий сэндвич, после чего благодаря заведшимся в мозгах паразитам становится умным и талантливым. Вот здесь примерно то же самое, только с грибами и на серьезных щщах. Есть два брата, один декодером в АНБ работает, другой — миколог, чудом вырвавшийся из Амазонских джунглей и знатно поумневший (учитывая название романа, это, в общем, не спойлер). Сюжет завязан на их работу и происходящие в Южной Америке непонятках.

В целом это до ужаса похоже на новеллизацию стандартной голливудской поделки про то, как начинается некая эпидемия/природная катастрофа/вторжение инопланетян, но знает об этом только гг, ему никто не верит, а потом бац — куча народа дохнет, и все такие « он же знал, он должен помочь!», все начинают смотреть гг в рот, а потом беспощадная война, важное задание, без которого все накроется, финальная битва за будущее мира и тому подобное, что многократно обыгрывалось и обстебывалось. Если заменить споры грибов на укус зомби, то книга по большей части почти не претерпит изменений. Здесь даже есть дежурные фразы вроде «я не сдамся и буду бороться до конца» и «мы уделаем этих ублюдков».

Есть немало моментов, которые вполне предсказуемы — например, папа у братанов страдает от Альцгеймера, и вполне очевидно, как будет развиваться эта линия. Да, в наличии несколько сюжетных твистов и хорошо написанная напряженная концовка, но в целом книга идет по жестким рельсам и почти ничего нового не демонстрирует.

Единственное, что спасает книгу — это высокое ремесленное мастерство Дэвида Уолтона и оригинальность хода с грибами (такого вроде не было, только помидоры-убийцы где-то фигурировали). С другой стороны, это мало отличается от «вторжения похитителей тел» и всяких там нечто, то есть обыгрывается стандартный прием с оборотнем в прямом и переносном смысле. Читается однако влет, слог у автора живой и легкий — книга чем-то похожа на лучшие романы Майкла Крайтона, научно-технические объяснения поданы на бегу достаточно компактно и убедительно, будни АНБ показаны весьма неплохо (хотя мне не с чем сравнивать). Так что это легкое научно-фантастическое чтиво с интересными мыслями и активным действием.

Первое, что стоит упомянуть — это очень занятный стиль Антона Макаренко, сильно напоминающий платоновский Kотлован — слог не очень грамотного человека, старательно использующего все выученные сложные термины и компилирующего слова словно наугад в выражения-мутанты, некоторые из них выглядят уродливыми, некоторые — невероятно красивыми и потрясающе точными. Смесь суржика и советского воляпюка бьет по голове обухом, порождая миражи, мороки и галлюцинации. Макаренко очень здорово передает особенности произношения и говора различных воспитанников, создавая точные, живые портреты колонистов.

Автор, что естественно, походя упоминает немало моментов и явлений, специфичных для двадцатых годов — эксперименты в образовании, борьбу различных организаций и ведомств за скудные ресурсы, вражду различных педагогических школ, национализм украинской интеллигенции, советскую бюрократию (обло, стозевно и лаяй) и многое другое, что можно перечислять долго; отдельно стоит, конечно, детская беспризорность, приобретшая благодаря Первой мировой и гражданской войнам такой размах, что на ликвидацию проблемы бросили самого Железного Феликса. Беспризорность и борьба с ней находятся в центре книги, всех усилий Макаренко и всей его жизни.

Это книгу очень интересно читать, словно окно в давно пропавший мир, существовавший очень непродолжительное время, окно в прошлое, инсайт в те явления, что сформировали страну. Окно в то время, когда тебя оценивали по твоим родителям: ежели у тебя батя рабочий, то проходи, пей чай, а ежели, скажем, иркутский губернатор, то хоть из кожи вон вывернись, а припоминать тебе твое вредное родство будут постоянно.

Макаренко пишет так бесхитростно, хотя иногда заметно, что он что-то умалчивает (это не удивительно, учитывая время написания), однако он никогда не старается затушевать свои отрицательные эмоции, ошибки, провалы или недостойное поведение — в общем, не пытается подать себя белым и пушистым. Педагогика для автора скорее бранное слово, и он кичится тем, что у него нет никакого особенного метода — хотя здесь, он конечно, кокетничает, но так, неосознанно. Автор очень искренен, как в радости, так и в гневе.

Вся Поэма — это гимн коллективу. Стругацкие свой Анъюдинский интернат явно списывали с макаренковской колонии имени Горького. Единица — ничто, коллектив — все. Не умеешь — научим, не хочешь — заставим. Даже ГПУ для Макаренко лучше Наркомпроса в первую очередь потому, что чекисты — коллектив, а вот наробразовские чиновники — нет. Педагогическая поэма — это гремучая смесь большевистского максимализма, агрессивного безбожия, искренней веры в человека и человечество и рефлекторной ненависти к интеллигенции.

Интересно, что хотя это автобиография, здесь есть некое подобие сюжета, напряжение и даже интрига. Жаль только, что под конец автор стал пробегать события, давая их синопсисом — мол, было тяжело, но мы прорвались; хотелось бы побольше и подетальней. Не мне судить, какой из Макаренко был педагог, но за то, что он сделал для сотен детей в самый тяжелый для страны период, памятник и память он заслужил.

Гвозди бы делать из этих людей.

Не ту книгу назвали «Танец драконов». Пять кланов, пять Драконов Луны устроили такую кровавую кашу, по сравнению с которой блекнут все интриги, заказные убийства и династические заговоры первой книги. По всем законам циклописательства Йен Макдональд расширяет свою вселенную, бросая десятки героев из локации в локацию и безжалостно убивая казалось бы неприкасаемых.

Книга энергичная, захватывающая водоворотом событий и безжалостностью оппонентов, не останавливающихся ни перед чем — разрушение целых городов, кровавые перевороты, уничтожение важнейших для планеты ферм и тому подобная обыденная рутина Волчьей Луны.

Два временных слоя — настоящее, спустя полтора года после финала первой книги, и то, что происходило с одним из героев на Земле в этот промежуток. Композиция заставляет иногда вспоминать первый том — некоторые эпизоды автором намеренно сделаны зеркальными. События заставляют сопереживать персонажам (даже хотя это напоминает Санта-Барбару с поножовщиной), благо автор уделяет немало времени их мыслям, эмоциям и переживаниям, не снижая при этом градус накала. Даже когда автор расписывает особенности приготовления кекса в лунных условиях, это все равно подается как напряженная и важная для сюжета сцена.

Йен Макдональд вполне справился со сложной задачей сделать втору книгу не хуже первой — в некоторых аспектах она даже лучше первой. Теперь главное — запастись терпением и дождаться, когда выйдет третий том; будем надеяться, что Макдональд не станет повторять пример Джорджа Мартина и Хилари Мантел.

Самое неожиданное впечатление от сборника — это то, что основным персонажем, кажется, является Леонид Андреевич Горбовский, мелькающий со своей коронной фразой («Можно, я лягу?») чуть ли не в каждом рассказе и, по большей части, являющийся антитезой почти всех других персонажей и даже событий. В каком-то смысле весь сборник — это оммаж Горбовскому, памятник несбывшемуся и невозможному.

Что касается самой книги, то мне, за редким исключением, было просто неинтересно читать. Очевидно, что сведение рассказов в сборник — процесс искусственный, так как получившаяся картина откровенно однобокая и односторонняя. Ну, правда — почти полностью отсутствуют культура и ежедневный быт, нигде нет стариков или просто зрелых людей, почти везде — сплошь молодые белозубые энтузиасты, всех, кто страше тридцати, по-видимому, уже оцифровали при свечах или сослали десантниками на Пандору. Дырок и недоговоренностей так много, что это позволило Сергею Лукьяненко в одной из своих книг продемонстрировать довольно жуткий тоталитарный режим, обладающий при этом всеми особенностями Полдня.

Бросается в глаза странный контраст между продвинутым уровнем коммунистической цивилизации и этическими анахронизмами: земляне без зазрения совести отстреливают животных на чужих планетах буквально на рефлексе, намеренно уничтожают целые виды, продолжают антропоцентрично эксплуатировать животный мир (киты, которых зачем-то пускают на непонятно кому уже нужные в XXII веке жир и ус).

Конечно, зацикленность персонажей на труде ради труда и самоулучшении (вкупе с назойливой риторикой) можно объяснить наступлением того самого коммунизма — не политической идеологии, но уровня общественного сознания, которым бредили в двадцатые годы, пытаясь создать из себя Нового человека. Стругацкие пытались показать, как может выглядеть идеал, построенный на раннебольшевистких устремлениях и оттепельном энтузиазме, и, по-моему, не справились с этой задачей — получившийся организм больше похож на нежизнеспособный кадавр, даже если издалека он выглядит вполне мило и приветливо машет ручкой.

Фентези, кажется, сейчас на подъеме (по крайней мере, англоязычное) — каждый год выходит несколько крайне любопытных новинок, привлекающих внимание нестандартным сеттингом, космологией или оригинальной магической системой вкупе с внятным и интересным сюжетом. И Роберт Джексон Беннет в этом ряду среди разных сандерсонов, мьевиллей, скальци и новиков уверенно занимает заметное место.

По сути это политический триллер, довольно неплохо смешанный с фентези. Поначалу фентези идет здесь не более чем фоном, однако чем дальше, тем больше этот фон властно вторгается в происходящее, определяя события, и тем сложнее его игнорировать.

Дело примерно вот в чем: есть некий Континент, на котором обитали Божества, благодаря им здесь не работали привычные законы физики — везде магия, колдунство, жрецы всякие, чудеса и тому подобное. Континент этот держал в черном теле свою колонию, Сайпур, но в какой-то момент (75 лет назад) нашелся герой, убил всех Божеств, и в разразившемся хаосе колония захватила свою бывшую метрополию. Магия ушла, забрав с собой половину всего построенного и хороший климат, масса людей погибла, страна обнищала. На этом фоне происходят заказные убийства, политические танцы, борьба за власть в одном отдельно взятом городе, поднимают голову националисты, а поскольку некоторые фрагменты божественного все-таки кое-где у нас порой еще работают, то ситуация осложняется до предела. По всем законам жанра, в столице Континента, городе Буликов, убивают крупного сайпурского ученого и сюда прибывает крутой следователь с дедлайном на раскрытие преступления.

Автор удачно выписывает напряжение расследования, при чем заметно, что он подчиняется собственным правилам, а не пытается подгонять их под сюжет — то есть события соответствуют как космогонии, так и элементарной логике. Очень неожиданные повороты сюжета, переосмысливающие традиционную историю взаимоотношений Сайпура и Континента, его жителей и Божеств; хотя, конечно, часть этих поворотов была если не предсказуемой, то напрашивающейся — личность главзлодея, например, вычисляется довольно легко.

Первый десяток страниц я поджимал губы и думал фе, этому способствовали авторские выкрутасы в ономастике (использование индийских, славянских и скандинавских имен — идея крайне неудачная, ибо это тащит за собой ненужные и сбивающие с толку культурные и политические аллюзии), прорывавшиеся штампы в описании персонажей и какой-то стремное смешение жанров, но довольно быстро завертелось так ловко и завлекательно, что стало не оторваться. Несмотря на то, что некоторые сцены описаны то из рук вон плохо, то клишировано, и то, что стиль у автора иногда страшно корявый, книжка весьма захватывающая и с множеством оригинальных находок. Здесь очень неплохие диалоги (а некоторые так просто отличные), богато прописанная и потихоньку раскрываемая мифология, общественные и личные скелеты в шкафах. Весьма качественное, очень неглупое фентези (хоть и не без косяков), которое я бы даже порекомендовал тем, кто любит этот жанр.

Желчь и сарказм, помноженные на культурный шок и откровенное изумление советскими порядками и советской бюрократией, составляют ядреную смесь, которая производит потрясающее впечатление. Комментарии Памелы Треверс обо всем увиденном и испытанном в Ленинграде и Москве 1932 года дико смешные даже когда обидные — она вполне бы могла сделать сейчас карьеру стенд-ап комика. Пишет довольно цветасто и с обилием откровенного троллинга, я хотел сначала выписывать цитаты, но потом понял, что выписывать придется всю книгу. Правда, по-моему, она сгущает краски и, игнорируя контекст, временами передергивает для пущего драматизму и комического эффекту, а некоторые моменты (с колхозом, например) вообще сильно сомнительны.

Понятно, что кругозор у Треверс ограничен и искажен — частично из-за одиозной манеры работы Интуриста, частично из-за того, что она просто не знает, как дела обстояли до революции (да и вообще про Россию ничего не знает), и игнорирует положение низших классов на Западе и продолжающуюся Депрессию; зато довольно удачно проводит параллели между коммунистическими экспериментами и практикой британского империализма, между большевизмом и религией.

Однако взгляд англоавстралийской пока еще журналистки кажется мне вполне честным и искренним, ее очевидно в первую очередь интересовали простые люди, а не достижения идеологии и построения нового человека — заметно, что Треверс ничего в идее коммунизма не понимала и не хотела понимать, путаясь в догадках, почему же ей показывают именно ясли, фабрику и тюрьму. Несомненно, в ее словах сквозит культурный снобизм («корявый варварский язык», «варварская необузданность»), но она в общем-то, с удовольствием тратит яд и на своих соотечественников, критикуя их консерватизм, зашоренность и высокомерие.

Книжка маленькая, скорее брошюра — половину занимают полдесятка писем на родину, вторая половина — несколько неряшливые комментарии к этим письмам; комментарии написаны Ольгой Мяоэтс, во многом она повторяет, обильно цитируя, впечатления Треверс, всячески и не всегда убедительно защищая точку зрения забугорной гостьи. Брошюра, впрочем, весьма занимательная, но подходить к ней как к историческому источнику, следует с осторожностью — это талантливо написанный фельетон.

Книга опирается на русскую литературную традицию местечкового бытописания: вспоминаются и Великий Гусляр пера Кира Булычева и Баклужино авторства Евгения Лукина, кто-то, наверное, вспомнит и Глупов Салтыкова-Щедрина.

Это сборник баек, и Лора Белоиван не сумела избежать родимых пятен, присущих авторским сборникам. Чем дальше, чем больше это начинает казаться несколько однообразным. Это смешно и трогательно, и магически-реалистично, но быстро приедается, детали перестают цеплять, начинаешь позевывать, заранее понимая, в чем тут соль и чем закончится. Так что правильней всего это читать потихоньку и осторожно — с паузами между различными историями, в час по чайной ложке.

Кажется, что чем дальше, тем мрачнее становятся истории. Истончается юмор, все чаще героями оказываются мертвяки (в разных конфигурациях), общая атмосфера скатывается в меланхолию и грусть. Мне, по большей части, понравилось, Южнорусское Овчарово любопытное место, написано все с душой, однако не без недостатков. Возможно, как цельная книга с единым сюжетом это выглядело бы гораздо лучше

К моему большому разочарованию, при перечитывании повести стало понятно, что произведение это — с большим, но не реализованным потенциалом.

Часть сцен выглядит лишними: например, колка льда на Амальтее — надо было либо добавлять еще несколько таких же, либо вырезать эту, потому как одна она не несет никакой смысловой нагрузки, а для создания эмоциональной связи с персонажами ее откровенно мало, в результате у нас есть только одна сторона происходящего — события на спутнике Юпитера оставляют равнодушными, бодрость местных ученых не дает возможность прочувствовать приближающуюся катастрофу.

Техническая сторона повести разочаровывает — авторы, кажется, плохо представляли себе, как должна выглядеть рубка космического корабля, к примеру, в результате декорации выглядят крайне неубедительными и откровенно картонными. Диалоги между персонажами были простительны где-нибудь в шестидесятые, но кажутся надуманными и театральными сейчас, как будто по бумажке реплики читают; да и юмор местами искусственный.

С другой стороны, в какой-то момент все это становится неважно и тебя начинает захватывать происходящее, формируется атмосфера неопределенности и тревоги, когда все-таки надо что-то делать, потому что просто невозможно ничего не делать, и эти суровые советские межпланетчики, кажется, обретают плоть и кровь, из ходячих конструктов превращаясь во вполне реальных людей, каждый с собственным я и манерой говорить. И вот этого ощущения не хватило — раз, и повесть закончилась, мы так и не узнали, как они выбрались — не в смысле принципа (его нам объяснили), а что чувствовали и как пережили все экипаж Тахмасиба и пассажиры. Здесь бы добавить производственности — как они использовали разные способы, ничего не получалось, напряжение растет, гибель близка и вот самый безумный вариант, на который уже никто не надеялся, сработал благодаря слаженному труду и самоотверженности. Получилось же как-то буднично: ну да, чуть не упали в Юпитер, но Быков как всегда всех спас, нажав на кнопку. Не люблю такого говорить про Стругацких, но похоже, эта повесть действительно сильно устарела, увы.

Странный и сложный роман не совсем понятно о чем. Пикси, сражающиеся с крысами, противостояние чистокровных собак и дворняг, разборки студенческих братств, таинственная магическая сущность со сводническими целями, писатель, заклинающий ветер, страшная хрень, похороненная в ящике с надписью Пандора — в общем, наверчено здесь много всего, а вот о чем книга, сказать сложно.

История об истории, рассказ о рассказе, сюжет о сюжете, plot about plot. Над героями и событиями здесь воздвигнута фигура Рассказчика — некоего мистера Саншайна, который вмешивается в происходящее когда захочет и как захочет, с единственной целью — сделать историю интересной, для чего не гнушается никакими приемами, в том числе стивенкинговщиной про оживший грузовик, и такими избитыми как отравленное яблоко. Словно древнегреческий бог, он следит за движениями и действиями героев, и когда видит, что какая-то фигурка идет не туда, задает ей новый вектор, организовывая совпадения, случайности и, конечно, смертоубийства. В одном моменте даже пес-философ (неслучайно имеющий кличку Рафф) задвигает телегу про то, что вся жизнь — это просто история, и ты ничего не можешь с этим сделать: все плохое и хорошее придумано автором.

В принципе, эти его вмешательства в сюжет и поправки к происходящему вполне удачно вписываются в общее настроение книги и постмодернистские тенденции конца восьмидесятых, но ближе к финалу, когда все герои сходятся с антагонистами для решающих поединков, образуя тем самым единое поле боя, подобные авторские интервенции увеличиваются в количестве и начинают сильно раздражать. Одно дело, когда на протяжении всего романа автор постоянно нагнетает саспенс словами «больше его никогда не видели», «это были его последние слова» и тому подобными, изрядно намекая на судьбу персонажей (и обильно обманывая при этом), и другое дело, когда намеренно и из собственной прихоти убирает из финальной битвы колоритного и сильного героя.

Мэтт Рафф добавляет в поджанр литературы о кампусах элементы фентези о войне с древним злом и молодежного слэшера, создавая монструозную смесь. Несмотря на откровенную мешанину сюжетов и персонажей, читается это легко и без проблем — возможно, в том числе, и благодаря обилию диалогов, а также тому, что автор точно выверяет время, уделяемое различным героям, и создает замечательную, несколько сюрреалистичную атмосферу.

Несмотря на ударное и завлекательное начало, книга никак не зацепила и не заставила сопереживать главному герою (а автор старался и давил на эмоции в нужные моменты) или как-то сильно увлечься происходящим; роман я прочитал с задранной левой бровью и поджатыми губами: молодец, конечно, Стивен Холл, но вряд ли я заинтересуюсь твоим творчеством — книге чего-то явно не хватает. Кажется, что автор отрабатывает сюжет как по обязанности, словно пишет сочинение «Как я провел это лето», постоянно сбиваясь на шаблоны и банальности, особенно от этого страдают диалоги.

При чтении в голову лезут сравнения с самыми творениями поп-культуры, как нашей, так и зарубежной — от Раффа и Пелевина до Матрицы и Мураками. Это само уже нелестно говорит о романе, так он еще и проигрывает всему, с чем хочется сравнить. Здесь тотальная нехватка почти всего — нет размаха, убедительных персонажей, юмора, атмосферы. Некоторые в своих отзывах задаются вопросом, что курил автор. Так вот — лучше был он что-нибудь курил, потому как заметно, что написан текст всухую, безо всяких стимуляторов.

Роман очевидно опирается на группу хорошо отработанных идей, смешивая их в нужной, вроде бы, пропорции: тут тебе и влияние мысли на материю, и роль логоса в поведении людей и восприятия мира, и многое другое. Но чего-то своего в результате этого смешения не получается — разрозненные обрывки, которые могли бы стать чем-то интересным и необычным, но в итоге теряются в словесном море и идут на корм словесным рыбам. Многие сюжетные линии совершенно не раскрыты и брошены на произвол судьбы, концовка же откровенно слита.

Американская писательница Наоми Новик решила поюзать оригинальную для западных писателей фишку — славянскую фентези, поэтому здесь много славянских слов и имен — все эти агнешки, мареки и василии. Есть две страны — Полья и Росья — в которых даже слепой угадает заклятых соседушек. Впрочем, учитывая происхождение автора (родители — эмигранты из Польши) решение обратиться к восточноевропейским сказкам вполне разумное и логичное.

Начинается все это как фентезятина про очередную избранную, но быстро становится занятным и не вполне обычным: избранная эта руками и ногами отбивается от своей участи и ненавидит своего учителя — тот, в свою очередь, ненавидит свою ученицу, называя ее косорукой имбецилкой (его ругань читать одно удовольствие и можно хорошо так улучшить словарный запас). Несмотря на очевидную склонность к магии и интуитивное ее применение, героиня не желает ее учить и не способна хоть как-то ее понимать. Но жизнь, как говорится, заставит.

Здесь правильная магия, убедительная, с потом и кровью, где верный путь находится путем проб и ошибок, изматывающих тренировок и исследований, и за ошибки приходится расплачиваться не «минус пять очков Гриффиндору», а вполне натуральной смертью, а то и чем похуже.

Есть, конечно, за что и поругать: иногда читаешь прям взахлеб, иногда хватаешься за голову — сюжет скачет как по горкам: то густо, то пусто, одни сцены просто потрясающие по накалу и смысловой нагрузке, другие поражают своей клишированностью и слабым исполнением. Кроме того, Новик, как и многие авторы фентези (какая-то повальная болезнь, прям эпидемия), описывая свой мир, путает причины со следствиями, вырывает явления из различных эпох и смешивает несмешиваемое: рыцари ходят друг к дружке на суаре по визиткам, при почти полностью отсутствующем огнестрельном оружии (есть только примитивная осадная артиллерия) в наличии униформа, позволяющая отличить польянцев от росьянцев, в сражениях участвуют и гибнут десятки тысяч солдат — все это, напоминаю, на фоне вполне откровенного средневековья.

Самая большая удача автора, на которой базируется сюжет всей книги — это антагонист. Не какой-нибудь там колдун-вильгефорц, или очередной темный повелитель, нет, враг здесь — Лес, захапавший часть земли Польи и Росьи. Страшно злое место, откуда выскакивает всякая нечисть, хватает людишек и уволакивает. Иногда они возвращаются, но лучше б не делали этого, так как все, кто выходит из Леса — заражены или искажены Лесом и сами являются источником заразы. Лес этот, сука, очень хитрый и способен устраивать сложные многоходовочки и ферзевые гамбиты, пудрить людям мозги и стравливать оппонентов между собой — куда там кардиналу Ришелье. И когда ты думаешь, что победил Лес, лучше тебе подумать еще раз...

Мифопоэтическую премию, как мне кажется, дали не зря: описание волшбы завораживает и затягивает за край реальности. Новик написала отличную страшную мрачную сказку со всеми прилагающимися атрибутами и с количеством трупов, увеличивающимся в геометрической прогрессии; сказку, впрочем, заканчивающуюся достойным хеппи-эндом — как сказке и положено.

Эта книга влегкую делает «Артемиду» Уэйра попсовой поделкой для попкорнового развлечения на часок. Вот уж где действительно жесть. Высокие космические технологии и низкий уровень жизни для тех, кто не сумел устроиться: на Луне Йена Макдональда в прямом смысле платить надо за все — за каждый глоток воды, зак каждый вдох, за каждый байт информации.

С другой стороны, при чтении иногда возникало смутное ощущение что фактически здесь ничего от Луны. Если у Уэйра особенности поведения и физических законов на нашем спутнике органично вплетены в сюжет и некоторые сцены и события не могли произойти нигде, кроме Луны, то читая Макдональда, постоянно задумываешься — легко ли представить это в земных условиях, или нет. И «Артемида», конечно, легковесная, но все-таки фантастика, а вот Новая Луна, как представляется, хоть и макает в грязь, кровь и вендетту, по большей части к фантастике отношение имеет чисто декоративное.

Несмотря на неоригинальность сюжета, написано все настолько здорово и увлекательно, что вчитывался я во все эти разборки богатых и влиятельных с большим интересом, фантазия у автора, хоть и ограниченная правилами жанра, весьма впечатляет, есть и неожиданные трупы, и внезапные повороты истории, да и концовка бьет как обухом по голове К тому же у меня создалось впечатление, что рассказывая о буднях раннего капитализма и корпоративных войнах, Макдональд на самом деле пытается исподволь поведать что-то более сложное и важное, но боится потерять аудиторию, поэтому подает это потихоньку, мизерными дозами. Что-то о пути человечества, о выходе из тупика, о соотношении целей и средств, об эволюции общества.

Радует откровенный отказ от американоцентричности: наличие многообразных русских, африканцев, китайцев, бразильцев, массовое использование автором неанглийских слов (отдельное спасибо за zaschitnick и проспект Терешковой). Также впечатлила вся эта атмосфера — смесь бразильских мыльных опер, поножовщины в фавелах и буйных красок карнавала (возможно, для самих бразильцев это клюква, но мне показалась вполне аутентичной, ну или как минимум — убедительной).

Хотел бы похвалить за наличие множества, как сейчас принято говорить «сильных женских персонажей», но увы — за немногим исключением их гендер не играет роли, важен их социальный статус — тут бьются не отдельные люди (хотя история восхождения к власти матриарха клана Корта очень интересная), но семьи, кланы, династии.

Здесь нет законов и земного права — только корпоративное, основанного на договоренностях и соглашениях. Сомнительно, чтобы система, где суд поединком считается вполне приемлемым и где можно легально купить не только адвоката, но и судью, способна обслуживать кого-то вне крайне богатой и влиятельной элиты, но как штрих, придающий особенный шарм, она весьма занятна.

Несмотря на проработанность жизни на Луне, Макдональд регулярно делает странные ошибки — возможно, иногда намеренно. Так, например, у него все пьют кофе и мятный чай, хотя из-за низкого тяготения, вскипятить воду до нормальной температуры на Луне невозможно — что ж они, холодное все пьют? Книга, что естественно, не свободна от косяков различной степени тяжести, кое-какие события кажутся сомнительными, но поведение персонажей почти всегда убедительно, так что все помарки пропускаешь мимо как несущественные — очень уж завлекательно все написано: яркие, живые герои, зашкаливающая лунная активность, как будто остановиться значит умереть, многообразность отношений (в том числе и сексуальных) — все это затягивает и не дает отвлечься от чтения.

На двадцатой странице я подумал — ну ничего, пусть и стеклянные жопы, зато написано здорово. На сороковой странице меня чуть не стошнило из-за мерзкого лубка и постоянно повторяющегося слова говно. На сотой я утомился, потому как одно и то же без тенденции к переменам: натужное сказкоблудие с лобовыми намеками и вымученной, неубедительной криптоисторией.

Некий лев данилкин расписал параллели событий в книге с фактами из истории ВОВ. (Зачем он это сделал, сказать сложно, поскольку любой школьник может сделать то же самое, ибо в романе все черным по белому разжевано и выблевано.) Если же присмотреться, то становится очевидно, что никаких параллелей между действиями парторга Дунаева и событиями ВОВ нет: плоскости магического и реального не пересекаются. Монстры из сказок действительно просто дерутся между собой, никак не влияя на наши с вами мир и историю (как и многие, я не понимаю, почему герои авторского американского романа сражаются за немцев и не надо мне про дихотомию Россия/Запад). События просто происходят в одном месте и в одно время, поэтому и хочется их связать друг с другом, но связывать, увы, нечего. Если же и допустить, что они и связаны, то получается ровно наоборот — это Смоленская операция влияет на бой Дунаева и Карлсона, выкручивая авторам руки и заставляя их прописать триумф «мужчины в полном расцвете сил», это гибель Черноморского флота отдает победу в руки Феи убивающего Домика, это упорство советских войск под Москвой вручает герою иглу из яйца Бессмертного. И эта вынужденность товрчества заметна во всем: у авторов нет какой-то своей идеи, под которые они могли прогибать мир, замысла, дающего возможность манипулировать событиями, они сами прогибаются, делая текст предсказуемым; если и натыкаешься на какие-то интересные моменты, то быстро понимаешь, что они потырены у предыдущего, действительно талантливого, поколения фантастов. Хорошо заметна страшная вторичность почти всего — задумки, декораций, героев, языка. В результате вся книжка — как банка, привязанная к Т-34.

Некоторым читателям представляется, будто в книге есть глубокий постмодернизм, притчевость, некие аллюзии, требующие начитанности, какие-то якобы изящные парафразы... Нет здесь ничего этого, просто детский советский фольклор, перемешивающий мат, секс, мифологию и наигранную жестокость. Нет, это хорошо написано, кто бы спорил, у Пепперштейна с Ануфриевым действительно талант, но используется он ими почему-то ради фокусничанья с элементами даже не ловкости руки, а мелкого мошенства. Читать МЛК — как параллельно читать Эренбурга и сводки Совинформбюро, приняв одновременно слабительное и рвотное.

Что касается мата и всяких через слово поминаемых писек, то довольно быстро они затерлись, поблекли, перестали вызывать какие-либо эмоции вообще, и я стал их фильтровать, благо никакой нужды в них нет и никакого смысла они не несут — только чувство молодецкой лихости и подростковой удовлетворенности для авторов. Потом также перестал замечать стихи — больно уж они однообразные и заунывные (какая-то струйковская графомания) — как и весь роман, впрочем. А если вспомнить эксперименты авторов с народной этимологией (Парадиз — парадный, город — гордый, и, как вершина этого дебильного креатива, блок — Блок), совсем тошно становится.

Самое же скверное, что я бы наплевал на все свои претензии и рефлексии, занудство и придирки, если бы это было интересно читать. Но нет. Не интересно. Не захватывает. Рукоблудство и мозгоклюйство. Скучно и уныло. Считаешь страницы, сколько прочитал и сколько осталось — ох, много еще, тяжело идет, никак кончить не могу (да-да, я тоже так умею; да все так умеют — дурное дело нехитрое). Зря потраченное время. Не вижу никакого смысла (и не имею никакого желания) читать второй том.

Скептический от множества отрицательных и издевательских отзывов, я оказался приятно разочарованным. Вторая книга Энди Уэйра производит вполне хорошее впечатление — и сюжетом, и сеттингом, и производственными задачами.

Пока читал, все ждал, когда пойдет анонсируемое многими сходство с «Марсианином», но так и не дождался — абсолютно самостоятельная работа. Другое дело, что на середине роман превращается в стандартный политико-шпионский триллер, в меру интересный, но не шибко оригинальный, и разница между земными и лунными декорациями в некоторых моментах стирается. Однако неожиданные события в напряженной концовке многие минусы компенсируют.

Мне очень понравилось, что автор старается объяснять, как работает та или иная используемая в книге технология с поправкой на местные условия, а не просто «Я надел лунный скафандр, сел в лунный луноход и покатил по своим лунным делам». Уэйр уже доказал в «Марсианине», что умеет писать производственную научную фантастику и спасибо ему за это — жанр прямо скажем не очень распространенный.

Позабавила переписка между героиней в пубертатном возрасте и ее кенийским другом: прием не новый, но удачно раскрывающий, как Джазз Башара дошла до жизни такой и как ее «потенциал» ушел в свисток, а временная работа курьером стала постоянной.

В целом заметно, что автор не профессиональный писатель (пока) — «синдром второй книги» налицо. Однако это не делает «Артемиду» плохой — просто планку Уэйр задрал очень уж высоко, и в итоге ему пришлось бороться с самим собой. Это хорошая фантастика, и есть шанс, что автор учтет все ее недостатки и сохранит все достоинства.

В довольно-таки безыскусной манере (сильно контрастирующей с предисловием, которое надо читать вслух с выражением и под эпическую музыку — настолько это потрясающе, лучшие белые стихи, что я читал) Эрнст Юнгер рассказывает о том, как воевал на Западном фронте. Как копал окопы, учился на офицерских курсах, ходил в атаки, ползал по колючей проволоке — в общем, страх и ненависть Первой мировой, хорошо знакомые по романам Эриха Марии Ремарка , от которых книга Юнгера отличается только офицерским званием героя-рассказчика да почти полным отсутствием каких-либо эмоций.

Большой плюс — Юнгер писал свои мемуары на основе коротких записей, которые вел всю войну. Минус — они почти никак не структурированы, повествование дискретное, большие скачки по времени. Юнгер ни оправдывает войну, ни осуждает ее, поэтому, видать, его книга и была популярна как среди националистов, так и среди пацифистов. Выкачивание воды из окопов перемежаются с героическими вылазками к английским линиям, а бардак в тыловых подразделениях — с отлично поставленной учебой на курсах повышения квалификации.

По большему счету рассказ Юнгера о газовых атаках, кофе в окопах и похоронах товарищей довольно скучен. Бомбежка, передислокация, кого-то убили. Бомбежка, газовая атака, кого-то убили. Бомбежка, кого-то убили, самолет пролетел. Действует усыпляюще, не спасают даже регулярные отлучки героя в госпиталь и на побывку. Хотя не могу не признать, что некоторые сцены весьма впечатляют — вроде того, как в дом влетает снаряд, но все продолжают работать ложками, потому как от непрекращающегося артобстрела отупели настолько, что на все, кроме еды, плевать. Вполне возможно, что такой манерой Юнгер как раз и пытался продемонстрировать бессмысленность и бесчеловечность военных действий.

Юнгер живет как будто в каком-то пузыре. Рассказывая обо всем подряд — как глушили рыбу гранатами, как его по ошибке чуть свои не убили, как посеял Железный Крест прямо во время атаки — он совершенно не обращает внимания на то, что происходит вокруг; мимо него незамеченными проходят не то что события в мире (он даже двойную революцию в России прочухал), но даже в родной Германии. Не болели бы его солдаты испанкой, он бы и про нее не упомянул.

Иногда автор начинает расписывать собственную военную философию про то, что убить врагов здорово (особенно когда видишь лично, как они умирают), а вот когда твоих товарищей убивают — это как-то не очень; у меня же сложилось ощущение, что на людей Юнгеру в общем-то плевать, ему жаль не людей, а боевые единицы. Так и пишет — погиб, мол, лейтенант, отличный солдат, мог бы еще повоевать, но не свезло. В общем-то явно на своем месте человек оказался.

Книгу довольно сложно оценить, поскольку это и не художественная книга, и как мемуары не организованная; непонятно, все ли он пишет, что было в дневничках, или что-то отредактировано и цензурировано им самим: иногда Юнгер выглядит явным моральным уродом, например, когда описывает, как угрожал пистолетом собрату-офицеру, не показавшему ему дорогу — еще и цинично добавляя, что мол, тот наверное, после войны в спартакисты подался.

Не знаю, можно ли из этой книги составить впечатление о конкретных боях во Фландрии и Шампани, но общее ощущение от непрекращающихся многолетних военных действий читатель, несомненно, получит. С книгой стоит в обязательном порядке ознкомиться тем, кто заинтересован в изучении Первой мировой, мимо же проходящим лучше будет Ремарк и Ричард Олдингтон .

Эраст Фандорин напоминает персонажей Александра Невского из фильмов Александра Невского. Все восторгаются Сашей — мол, большой, сильный, мускулистый; также и Эраст Петрович — все персонажи замечают, какой он красивый, сильный и смелый, вообще душка и седые бачки ему так идут. Как будто конкурс объявлен, кто громче и искренней крикнет: «Спасибо дорогому Эрасту Петровичу за то, что он есть!

В ходе чтения складывалось ощущение, что писал не Акунин, а кто-то другой, старательно, и умело копируя стиль Бориса Шалвовича. Но вышло хуже — очевидно, что копируя стиль Бориса Шалвовича, писал сам Акунин.

Сюжет, поначалу казавшийся тривиальным, оказался весьма тривиальным. Он явно и грубо выдернут из Бондианы, и если Фандорина заменить на Бонда, то получится уместней и приличней. Мегаломаньяк хочет захватить весь мир для каких-то мегалоцелей? Такой сюжет можно использовать только с целью вывернуть его или как-то еще хитро обыграть, но ничего такого здесь нет, Акунин сработал под копирку Флеминга. Кривить лицо — мол-де Акунин исписался — не хочется, но сходство с Азазалем такое откровенное, что автор сработал на опережение и сам упомянул в тексте эту книгу. Пит Булль? Доктор Кранк? Серьезно? Что дальше — инспектор Ле Гуш и майор Мэйджор? Акунин и раньше использовал говорящие имена, но здесь уровень какого-то Ералаша, прости господи.

В целом все это вполне читабельно и местами даже занятно, но от связки Фандорин-Акунин ждешь хотя бы наличия хорошо прописанного исторического фона, а здесь и того нет — повесть явно внеисторичная, незаконченная, и по большей части, совсем-совсем ненужная.

У Скотта Линча очевидно проблемы с чувством меры. В книге всего слишком много. Слишком много воров, бандитов, стражи, понтов, пафоса, гербов, понтов, крутых кличек, трупов, искусственного тестостерона, неудачных сравнений, понтов, эффектных поз и тому подобного. Перебор красок, даже ночью и в полной темноте все равно какие-то цветные пятна. Если маги — то неимоверно крутые, неубиваемые и вездесущие, если бандитские бароны — то неимоверно крутые, жестокие и брутальные, если политики — то неимоверно крутые, хитроумнейшие и до фига загадочные, если воры — то неимоверно крутые... ну, в общем вы поняли мою мысль.

А какие здесь планы, о! Друзья Оушена и семейка Логанов тихо плачут в углу. Диалоги... Мама миа! Такие выспренные, что Шекспир бы повесился от зависти. Крутизна героев отодвигает франшизу Fast and Furious куда-то в направлении детской песочницы. Линч придумал новый жанр — карнавал-фентези.

С другой стороны, книга легко читается, автор явно продумал сюжет — он достаточно интересный и местами непредсказуемый. Хотя текст явно для подростков — юношеские прыщи и жажда внимания видны невооруженным взглядом, но талант у Линча очевиден, и если бы театральные диалоги и пикировки в духе бадди-муви категории Б заменить на что-то более приземленное и реалистичное, могло бы получиться очень здорово — даже в таком варианте это смотрится иногда весьма захватывающе. Думается, в школе я бы такое слопал не подавившись, рыгнул и добавки бы попросил, но сейчас я старый и уставший человек, и подобный плод затянувшегося пубертата не производит на меня должного впечатления.

Первая (по крайней мере, для меня) книжка, в которой не только подробно описывается подготовка путешественников во времени к своему делу (язык, одежда, особенности речи, столовый этикет), но вдумчиво объясняется, почему путешествия во времени (как и преступления) дело не рентабельное и почему вообще лучше с ними не связываться, а также описывается, каким бюрократическим геморроем обернется любая попытка создать агентство по этим самым хронопутешествиям. Нужно упомянуть, что путешествия во времени здесь осуществляются с помощью магии, а сама магия объясняется с помощью квантовой физики и котика Шредингера.

В середине книги утомило перебрасывание имейлами обо всякой фигне. Нет, читать о том, как бюрократы пытаются придумать для отделов такие аббревиатуры, которые никого бы не оскорбляли, забавно, но если их выбросить, ничего не изменится вообще; разве что для создания атмосферы, но это сомнительно. Вообще этих имейлов очень много, это в каком-то смысле эпистолярный роман, масса событий рассказаны через них, и если вам не нравится читать все эти входящие-исходящие, лучше книгу не брать. Часть событий во второй половине книги и логичность действий персонажей вызывали у меня смутные сомнения, и хотя спорить с авторами сложно — есть и человеческий фактор, и бюрократические ошибки, и условности жанра, а оценивать причинно-следственную связь в историческом масштабе вообще довольно тяжело, но создается впечатление, что многих проблем можно было избежать, если бы герои просто бы сели хоть раз и попытались бы проанализировать, к чему могут привести их действия.

Книга как-то не нилстивенсоновская. Если б не знал, кто автор, никогда бы не опознал Стивенсона. (Разве что в концовке, которая по композиции и темпу заставляет вспомнить «Reamde».) Я это не в том смысле, что плохо — нет, такого сказать не могу, просто соавтор, Николь Галланд , судя по всему, отвечавшая за историческую достоверность (хотя без косяков не обошлось) путешествий в пуританский Бостон, шекспировский Лондон и Константинополь в разгар Четвертого крестового похода (а также за достоверность женских персонажей и главной героини в первую очередь), очень сильно повлияла на итоговый стиль книги. С другой стороны, Стивенсон и раньше умел писать от лица женских персонажей, и с историей у него все в порядке (когда это не касается России), так что может, все ровно наоборот.

Кажется мне, что книге чего-то не хватает, чего-то важного, но сложноопределимого. Она хорошо и живо написана, сюжет достаточно оригинальный, а его повороты — неожиданны, но логичны, множество колоритных персонажей, при этом, однако, не производящих впечатление выдуманных фриков, научная сторона продумана и убедительна, в романе использовано несколько разных стилей (нарратив от первого лица, письма, имейлы, выдержки из протокола заседания сенатского комитета, дневник и т. п., а набег викингов на Уолл-Март вообще описан в виде исландской саги) и несколько разнополых рассказчиков, что не дает утомиться и позволяет взглянуть на события с различных ракурсов, но... Чего-то не хватает. Увлекательности? Да нет, все в порядке с увлекательностью. Зрелищности? Тоже выше крыши. «Семиевие» я читал с выпученными глазами, переворачивая страницы трясущимися пальцами, с «DODO» такого не было. Только под конец события стали настолько интересны, что я с трудом от них отрывался. Так что хотя роман мне понравился, я не могу сказать, что это было откровение — есть у Стивенсона книги гораздо лучше.

З.Ы. Возможно, to be continued...

Отлично написанный (и также отлично переведенный — Александр Гузман как всегда на высоте) довольно стремный и никчемушный недороман. По завершении чтения оглядываешься назад и понимаешь, что все это замучено единственно ради финта в концовке. Сюжета-то в книге с гулькин нос, и если выбросить все живодерство, хитроумные механизмы и недружбу-с-головой, то суть не изменится. Йэн Бэнкс, как мне кажется, ошибся с форматом. Если бы он написал это в виде рассказа — плотного такого, насыщенного long story, то подобная концовка была бы крайне уместна, ее ударность была бы неоспоримой и впечатляющей. Но здесь — ни катарсиса, ни перелома. ГГ просто пожимает плечами и идет дальше.

Из-за отсутствия какой-либо осмысленности в происходящем читатель довольно быстро начинает подозревать, что картина, демонстрируемая нам (или как минимум, ее часть) выглядит вовсе не так, как кажется; я, правда, полагал другую развязку, но это не важно. Конечно, автор в конце навешивает нам на уши порцию философских спагетти про выбор пути, но это скорее эрзац, призванный замаскировать намеренный (то ли от лени, то ли от понтов) отказ автора написать нормальное заключение истории.

Бэнкс загрузил книгу таким множеством символов, что каждый с легкостью найдет в ней что-то свое больное и будет в полной уверенности, что Бэнкс именно об этом и написал. В комнате просто слишком много черных кошек, чтоб был хоть какой-то смысл их там искать. Спасает только то, что во-первых, это первое произведение Бэнкса — и прямо скажем, весьма эффектное, всем бы так, а во-вторых, написано в далеком 1984 году, когда подобное было круто, дерзко и свежо.

Что сразу бросается в глаза в этом романе: его сильная дискретность — как сюжета, так и (что странно) главного героя, которого сложно представить себе целиком: он все время показан кусочками, так что фактически его можно считать за несколько разных персонажей, и вся книга тогда превращается в сборник рассказов, объединенных местом действия — различные главы вообще как-то весьма мало связаны друг с другом. Герой приходит из ниоткуда и уходит в никуда: роман обрывается на полуслове.

Книга смахивает на пересказ всего, что под руку попадется: автора регулярно кренит в сторону перечислений. Перечисляет Альфред Дёблин все, что видит — названия улиц, магазины, цены; любит пересказывать содержание рекламных объявлений, выступлений политиков, газетных передовиц — вне зависимости от уместности такового. Этот странный коллаж, несомненно, соответствует духу времени и новому искусству, но меня он раздражал неимоверно и мешал восприятию. Только ухудшает положение довольно невнятное берлинское наречие, особенно тяжело понимать диалоги — с массой просторечных выражений и диалектизмов и странным синтаксисом. Косвенная речь никак не выделена — кто говорит, с кем, о чем — поди догадайся.

Неприятные персонажи, к которым не испытываешь ни крупицы симпатии, зацепиться за что-то внятное кроме политической идентичности сложно, да и та — какая-то зыбкая, почти никто не признается, что он фашист или коммунист или просто надрался за компанию, все жмутся, гнутся и рвутся. Странная же манера автора все время перепрыгивать с третьего лица на первое и обратно только усиливает отторжение от главного героя. Вроде он хочет сказать что-то важное, судя по названиям глав, но как будто каши в рот набрал — ничего не понятно из невразумительного текста.

Стиль создает ощущение погружения в какое-то странное состояние, вроде что-то все время происходит, но совершенно непонятно, что же именно, кажется, что главный герой все время перетекает то ли в свою тень, то ли отражение. Многие эпизоды в романе не несут ценности для сюжета (хоть и весьма дискретный и унылый, но сюжет здесь есть) и вставлены с непонятной целью или сильно символичны и загружены заумными авторскими аллюзиями со свиньями, бойней, вавилонскими шлюхами и жертвоприношениями. Автор наполнил роман то ли описательными рассуждениями, то ли рассудительными описаниями. Эдакая своя атмосфера настолько густая, что хоть топор вешай или сам вешайся. Кому-то может такой стиль и заходит, а для меня это как темной лестнице с коробком спичек: дальше вытянутой руки все равно ничего не видно.

Читать книгу тяжело, скучно, а под конец просто невыносимо — хочется, чтоб герой побыстрее умер и не мучился, но не на такого напали: автор будет водить героя по всем кругам ада, пока от него только тень не останется, а потом будет несколько глав бубнить и про тень что-нибудь невразумительное и беcсмысленное. Деблин манипулирует героем: не сумев создать самостоятельно действующего персонажа, он активно толкает его в нужном только ему направлении, отказывая в свободе действий и жестко его ограничивая.

По форме роман, несомненно, являлся прорывом в новое измерение — поток сознания, антилитературность, техника коллажа, — но как художественное произведение он очень на любителя; я бы сказал, что чтобы правильно его понять, нужно быть Альфредом Деблином.

Кажется мне, что когда Кинг пишет свои ужастики или фантастику, на самом деле он использует жанровые маркеры для того, чтобы замаскировать мейнстримную сущность своих романов. Ведь как не копнешь поглубже — так вылезает все та же одноэтажная Америка, рабочие и беловоротничковые пригороды, черти в тихом омуте. Это как в рекламе «БЕСПЛАТНОЕ ПИВО! А теперь, когда вы заинтересовались — настоящее объявление». Все эти маньяки-убийцы, пробудившееся древнее зло, одержимые зубные щетки, инопланетяне и попаданцы всего лишь фантик, в которые автор заворачивает то, что ему по-настоящему интересно — психологию обычных людей в повседневных взаимодействиях.

Впрочем, возможно, я ошибаюсь и приписываю Кингу что-то ему несвойственное. Возможно, ему нравится писать именно всю эту хрень про лампы-монстры и клоунов из канализации, а весь этот кажущийся таким живым мир маленьких американских городков — всего лишь декорации, чтобы читатель мог ассоциировать себя с героями и сильнее испугаться/впечатлиться, и все, что я написал в первом абзаце — лишь следствие того простого факта, что Кинг является отличным писателем.

Тут я неким плавным образом подхожу к 11.22.63, благодаря которой я теперь могу отбарабанить дату покушения на Кеннеди, даже если меня разбудят посреди ночи. Читать ее можно двояко — можно как приключенческий роман про путешественника во времени, занимающемся головоломным слаломом против вселенского гомеостаза в попытках спасти пресловутого ДжейЭфКея, а можно как книгу про плохих и хороших людей в Америке шестидесятых годов. Обе части одинаково интересны, отлично друг с другом смешаны и производят очень хорошее впечатление. Мне книга понравилась.

В современной Америке свободно высказываться на расовую тему могут позволить себе только черные. Сериал «Гетто», фильм «Прочь», недавний лауреат Букера «Sellout» — все они подходят к теме жестко, но с юмором, самоиздевкой и горечью. Данная книга Бена Уинтерса точно входит в этот ряд. Однако Уинтерс — белый.

Действие романа происходит в альтернативных Штатах — Гражданской войны здесь не было, юг и север после убийства Линкольна сумели договориться об ограничениях и правах штатов. В последующие годы было немало юридических баталий, поправок в Конституцию и различных законов (многие из них упомянуты в тексте — и они вполне убедительно рисуют историю перемен в обществе, зажатом между совестью и деньгами), так что в современности остались только четыре рабовладельческих штата — Hard Four — зато беглых рабов (их называют Person Bound to Labour — PBL) можно ловить и возвращать обратно. Главным героем как раз и выступает охотник за рабами, soul catcher. И он черный.

Во многом сюжет смахивает на «Союз еврейских полисменов» Чабона — на фоне альтернативной реальности разыгрывается рутинное полицейское дело, внезапно оказывающееся далеко не рутинным и способным изменить жизнь не только главгероя, и всего окружающего мира. Soulcatcher Винтерса не курит, не пьет, у него нет жетона и помятого пиджака, но цинизм и неверие в возможность перемен у него ни чем не отличаются от любого персонажа нуара: движет им только желание спастись самому, пусть и за счет десятков выданных их хозяевам рабов и сотен отправленных за решетку белых аболиционистов. Под конец роман мутирует из боевика в научную фантастику, но вполне логичную, а оглядываясь на уровень современной науки, уже и не такую фантастику.

Как мне показалось, автор достаточно четко, хотя и завуалировано демонстрирует собственную позицию — например, в одном месте осуждая тех, кто воевал в Техасской войне (явный парафраз Вьетнама), он гребет под одну гребенку как защитников рабства (в Гражданской войне нашего мира), так и защитников прав и свобод отдельных штатов, выступивших против «диктатора» Линкольна. И в общем-то достается всем — и черным воннаби-гангста, сдающих беглых бро за бабло, и белым, считающим, что раз белые устроили рабство, только они и могут спасти черных от него. Если копнуть поглубже, то заметно сходство рабовладельческих фирм юга и современных корпораций, когда руководство может апеллировать к формуле «Ведь я лично не навредил ни одному негру!», хотя такая аналогия, возможно, и не входила в планы автора.

Книга написана весьма искусно, сплетая рассуждения о политике, социуме и выборе с детективной беготней, напряженной атмосферой триллера и отдельными экшн-сценами. Роман, конечно, невероятно актуален — в том числе и в связи с последними событиями и тенденциями в США, а благодаря осовременивающему рабство сюжету он глубоко укоренен в истории и не выглядит конъюнктурным и сиюминутным.

Крайне посредственная фантастика, в основе которой лежит история двух людей, которые по статусу, возрасту, воззрениям — да по всему — находятся на разных полюсах. Он — глава гигантской космической корпорации, она — ксеноархеолог, ставшая пилотом у инопланетной расы инсектоидов Кантаки. Когда-то они могли быть вместе, но обоюдно все профукали. Сюжет идет в двух временных линиях — современность, в которой Он умирает и хочет с помощью бывшей подруги получить у Кантаки бессмертие, поэтому начинает Ее искать и для этого устраивает маленькую непобедоносную войну с другой корпорацией, и прошлое, когда их пути-дорожки разошлись. Параллельно рассказывается про неких темпоральцев, которые продули темпоральную войну (Zeitkrieg), сидят в темпоральной тюрьме и замысливают побег, понятно уже какой.

Не то чтобы все, но значительная часть окружающего мира кажется всего лишь декорациями, которые можно заменить на земные и ничего не изменится. (Впрочем, это беда почти всей космофантастики.) Отношения главгероя и семьи смахивают на штампы романа про взлет и падение промышленной династии девятнадцатого века — все обращаются к главе семьи на «вы», он лишает наследства одного из сыновей и так далее. Мир, придуманный Андреасом Бранхорстом, вообще плохо продуман и прорисован, несмотря на наличие глоссария и хронологии: детализация и убедительность довольно низка. Между «настоящим» моментом, когда происходит большинство событий и «прошлым», когда герои знакомятся и расходятся, фактически зияет пустота — несмотря на все усилия автора хоть чем-то ее заполнить.

В книге есть моменты, которые могли бы сделать (но не сделали) ее весьма интересной — всякие там кунштюки с космосом и временем, времени-в-космосе, нелинейным временем, вселенными возможностей и тому подобным странным и не очень-то предсказуемым. Правда с этими кунштюками связаны и отрицательные стороны. Возраст героини выступает отдельной чертой, из-за которой все это кажется пьесой — она, пилотируя алиенские корабли, выпадает из обычного временного потока и живет фактически сотни лет, при этом не меняясь вообще никак (как и ее коллеги-пилоты). То же касается и всего мира — прошло сто лет, а ничего не изменилось — ни в технологиях, ни в политике, ни в экономике. Все это выглядит очень странно и абсолютно искусственно, идя книге не на пользу, а исключительно во вред.

Поначалу книгу читать было интересно (ну, или не так скучно), но потом автор понес какую-то фентезийную чушь про древнюю войну, начало Последней эпохи, грядущую финальную битву с неким воплощением хаоса и как-то мой энтузиазм выветрился, а чем ближе к концу, тем становилось хуже. Автор напихал в роман нестыкующиеся элементы, не сумев сосредоточиться на чем-то одном, и это тоже не есть хорошо.

Несмотря на отдельные удачные моменты книга в целом довольно слабая. Вроде как много действия, враги беспощадны, аферы глобальны, инопланетяне паскудны, но даже тот факт, что непонятно, к чему это все и чем история может закончиться, не мешает автору портить роман марионеточными метаниями персонажей, убогими диалогами, потугами на философствование и поистине фантастической — в плохом смысле — выживаемостью ГГ , который уже давно должен был загнуться, но все как-то из последних сил. Сделать бы книгу покороче, отжать воду, ускорить развитие сюжета и добавить героям жизни — могло бы получиться. Брандхорст же замахнулся на космооперную трилогию, которую я читать дальше уже не буду.

Хотя книга фактически посвящена событиям, произошедшим на площади Тяньаньмэнь в апреле-июне 1989 года, подводит Мадлен Тьен к ним довольно долго, рассказывая об истории трех поколений одной семьи — от гражданской войны и японской оккупации до реформ Дэн Сяопина и заканчивая современностью.

Довольно быстро я запутался, кто кому какой родней приходится — героев не то чтоб много, но с китайцами и японцами у меня так часто бывает — поэтому две сюжетные линии я воспринимал раздельно: для меня маоистский Китай и Канада на переломе веков были двумя разными историями, мало друг с другом связанными (хотя связь очевидна и прямолинейна). Впрочем, это совершенно не мешало чтению книги, да и к середине романа все устаканилось и прояснилось, стало понятно, кто главный персонаж, а кто нет.

Для западного читателя роман, наверное, выглядит откровением и чем-то небывалым и оригинальным, но то, что происходило в Китае в пятидесятые-шестидесятые, в России уже прошли в двадцатые-тридцатые — идеологическое промывание молодежи, сессии самокритики, недовольство стариками в руководстве страны, якобы предавшими революцию, массовые репрессии и чистки, борьба с низкопоклонством и формализмом в культуре. Другое дело, что размах культурной революции в Союзе был намного меньше, длилась она не так долго, и последствия были не такими катастрофическими.

Написано тем не менее хорошо и мастерски, автор знает, когда надо подбавить экзотики, а когда — юмора, пафоса, эмоций. Мадлен Тьен не пережимает, хотя сделать это с таким материалом очень легко, никого не осуждает (даже хунвэйбинов, насмерть забивающих старых профессоров, и солдат НОАК, стреляющих в безоружных студентов), но и не отстраняется. Хорошо пишет, ничего не скажешь, я прям-таки сам себя чувствовал китайцем, коротко стриженным (длинные волосы — буржуйство и декаданс), в серой куртке-неру, любую беседу начинающим со слов «Да здравствует председатель Мао! Да здравствует великая пролетарская революция!» Местами атмосфера и происходящее так напоминали «1984» Оруэлла (особенно ее последнюю сцену), что реально становилось страшно. Специфически китайская манера выражаться — с метафорами, экивоками, отсылками и подсмыслами, наложенная на коммунистический пафос и партийную фразеологию, утомили меня уже в концу первой трети, однако потом привык.

В принципе, можно сказать, что я немало узнал о китайской истории двадцатого века — по крайне мере поверхностная проверка показала, что многое, поведанное Мадлен Тьен, соответствует действительности. Однако и ляпы тоже есть — например, персонажи упоминают Киргизстан и Туркменистан; очевидно, что для жителей приморского Шанхая все это был бы просто Советский Союз. Смешно, но Союз в книге вообще ни разу не упоминается — исключительно отдельные республики вроде России или Украины.

Основой книги является музыка во всех проявлениях. Я-то по наивности думал, что каждый второй китаец владеет кун-фу, а оказалось, что каждый второй китаец играет на каком-нибудь музыкальном инструменте. Здесь постоянно говорят о музыке, думают о музыке, пишут музыку, играют на разнообразных музыкальных инструментах или ломают их в рамках борьбы с правым уклоном и контрреволюцией. В книге постоянно упоминаются Бах (Ба-Хе), Верди, Дебюсси, Прокофьев, Шостакович, на худой конец какой-нить китайский композитор, имя которого я не могу транскрибировать, потому как наверняка ошибусь. В какой-то момент я даже заподозрил, что композиция книги тоже имеет какое-то отношение к музыке — канадские вставки выступали контрапунктами, а студенческие волнения развивались как крещендо, и судя по названию последней главы (Coda) я не ошибся.

Отличная книга, которая не только по праву вошла в шорт-лист Букера, но и вполне (по моему мнению) заслуживала его получить.

Наконец-то стало предельно ясно, кто такой Пелевин Виктор Олегович и как следует оценивать его творчество. Возможно, кто-то давно это понял, но до меня дошло только сейчас, когда все разжевали и разложили по полочкам. Пелевин — это алгоритм. Алгоритм, компонующий произвольные слова в кажущийся связным текст. Текста, конечно, на самом деле нет — он образуется в голове читателя, так как писателя/автора у него нет. Алгоритм ВОП очень хорошо имитирует человека.

Нельзя поэтому говорить, что Пелевин пишет одну и ту же книгу: нет никакой книги, алгоритм всегда работает одинаково: вылавливает из культуры и литературы (проще — из сети) различные смысловые маркеры и разбрасывает их в произвольном порядке, паразитируя на семантике и постмодернизме. Нет нужды указывать, что пелевинская антиутопия — всего лишь пестрое и плохо сшитое собрание кривых проекций, где маргинальные явления выдаются за мейнстрим, а отдельные экстремальные случаи активно педалируются и преподносятся как знаки грядущего апокалипсиса. Нет нужды указывать, что Пелевин повторяется и копирует свои предыдущие романы — я уже писал это в своих отзывах, и не хочу уподобляться Виктору Олеговичу и писать всю жизнь одну и ту же рецензию. Как следствие, ругать Пелевина нет смысла — нет никакого Пелевина, а алгоритму все равно. Стоит ругать самого себя, в очередной раз за собственные деньги покрасившего чужой забор.

Сначала подумал. Что Пелевин да. Но нет.

Прикидывающийся ярким и искрометным, но на самом деле довольно куцый по сюжету и шаблонный по развитию комикс Марка Миллара по идее Мэтью Вона. История является парафразом старой бродячей сказки, только в роли феи-крестной здесь дядя и по совместительству агент спецслужб Джек Лондон (не понятно, зачем надо было давать ему имя писателя), поэтому есть тачки, пушки, фарсовые злодеи и дурацкие заговоры. Если бы не видел фильма (опять же Мэтью Вон), может и выше оценил бы, но в сравнении комикс очень проигрывает — нет ни стильной драки в баре, ни бойни в церкви, и даже процесс обучения подан дискретно и без выдумки. Он прямолинейный и простенький, пытается играть на поле бондианы, но множество клишированных поворотов делают его сугубо вторичным продуктом. Рисовка Дэйва Гиббонса такая же — четкая, правильная и безыскусная. Да и с юмором в комиксе туговато. Несмотря на то, что книжица мала объемом и легко читается, не стоит тратить на нее время, если вы знакомы с фильмом: это не Хранители и не Ходячие мертвецы — самостоятельного значения комикс не имеет.

Джонатан Коу не соврал — заявленная в названии privacy наличествует в полном объеме и она действительно terrible, аж слезы на глаза наворачиваются и дыхание спирает.

Но как-то многовато мусора в книге, и ладно, если б он интересным был, так ведь нет — скучноват весь этот пафос пабликов соцсетей, перемешанный с чрезмерным суесловием и разговоров «за жисть». Ближе к середине понимаешь, что очевидная неубедительность главгероя обусловлена тем, что автор впихнул его в прокрустово ложе сюжета, не позаботившись подогнать детали. В итоге профессиональный коммивояжер (человек, способный уболтать незнакомца купить ненужную тому вещь) с хорошо подвешенным языком ведет себя как слон в посудной лавке, не имеет друзей, западает на каждую бабу, улыбнувшуюся ему, а лучшим собеседником считает автомобильный навигатор. Все это происходит потому, что автору нужно было свести вместе две линии и пострелять из всех заботливо развешенных ружей. Совпадение двух описанных в книге путешествий выглядят искусственными и нарочитыми, но Коу наплевать — символично же, нет? Вся композиция романа является искусственной и автор это сам в итоге признает: в конце книги он оказался в тупике, не зная, как завершить книгу, и решил проблему, просто введя себя как персонажа — какая пошлость.

И вроде пишет Коу качественно, не придерешься, и истории рассказывает неординарные и интересные, и персонажи вроде как близки и понятны, а в итоге книжка крайне утомительная и душная. Именно вставленные истории в результате лучше всего и запоминаются, а не унылый роуд-муви главного героя с поросшими мхом откровениями и пронафталиненными призраками из прошлого. Задумка автора понятна, но шибко убедительной от этого не стала.

Некоторое время казалось, что это не сколько заявленный Roman, сколько сборник минирассказов, объединенных героем и местом действия: довольно долго единого сюжета здесь нет — титульный Крабат просто описывает свое житье-бытье и учебу (весьма пунктирно) на колдунской мельнице (немного тавтология — и так ясно, что все мельники колдуны). Однако потихоньку эта дискретность начинается оформляться во что-то большее, чем просто набор происшествий различной степени забавности и ужасности: у героя появляется цель, а сюжет приобретает стройность.

Чтение книги немного осложнялось наличием множества диалектизмов и локальных выражений. Я бы не сказал, что читать трудно — по ситуации понятно, что именно говорится, даже если конкретных слов не знаешь — но временами сбивало с толку, что некоторых слов даже в словаре нет.

Прям-таки воплощение идеала раннесоветской педагогики — живешь там, где учишься, учишься там, где работаешь. И вот тут у Отфрида Пройслера провал: в книге присутствует коллектив подростков-пацанов, а конфликтов нет почти вообще. Все мальчики хорошие (Крабат, понятное дело, лучше всех), и ругаются только перед Новым годом и то по понятным причинам. Автор прошляпил возможность и необходимость описать отношения в коллективе, который неизбежно должен был разбиться на лидеров и аутсайдеров. У нас же только слегка подловатый слегка стукач (Лышко), которого все советуют остерегаться, но который никак эти советы не оправдывает. То есть в наличии трудовая коммуна имени товарища Гефаттера, дюжина беспризорных (бритва за щекой, нож в рукаве), но все при этом делают вид, будто это Смольный институт. Не очень здорово.

Не могу сказать, что мне понравилось — как-то не зацепила вся эта жутковатая подростковая романтика волшбы в саксонской глухомани времен курфюрста Августа Сильного, но и больших претензий (помимо вышеупомянутой) в целом тоже нет: вполне атмосферно, цельно, кирпичик за кирпичиком Пройслер аккуратно выстраивает историю, основанную на слишком хорошо — увы — известных сказках.

Замечательный полицейский детектив, тщательно скомпонованный из средневековых сказок, колыбельных, детских стишков и считалок и прочего мифопоэтического барахла, сдобренный несколькими теориями заговора (причем самая безумная, в итоге и реализовавшаяся, отвергалась как бред даже подписчиками журнала Conspiracy Theoretist) и с одним из лучших литературных (во всех смыслах) антагонистом — гигантским Пряничным человечком, у которого психика доктора Ганнибала Лектора изящно сочетаются с массой и скоростью носорога. Роман действительно смешной, причем без натуги, постмодернизм, конечно, из всех щелей, но это не напрягает, потому как входит в начальные условия. Главгерой с одной стороны вполне стандартен, с другой — совершенно не подходит под жанровые штампы. Сюжет развивается достаточно стремительно, даже несмотря на привычку Джаспера Ффорде постоянно отвлекаться на побочные линии. Так что всем фанатам этого автора читать обязательно — книга вас не разочарует.

Думается, мне бы понравилось еще больше, если бы я знал все цитируемые и обыгрываемые в тексте поговорки и сказочки, и, наверное, лучше бы понял все шутки, но в целом и так сойдет — Ффорде, явно понимая, что даже не все английские дети знают все Nursery Rhymes, постарался дать множество подсказок, а стих Эдварда Лира про Квангла-Вангла даже привел полностью, так как это было важно для понимания сюжета и полицейского расследования.

Это, конечно, не триллер, это тягучая и тяжелая драма человеческих взаимоотношений, грамотно замаскированная под триллер — добротный триллер, медленно развивающийся, постепенно раскрывающий все новые и новые улики, моменты и подробности жизни героев. Как мне кажется, это притча — но не примитивная, в библейском духе, а очень сложная в своей простоте, когда обычный брак показывается через экстремальный, но проблемы все те же самые и суть никуда не девается: брак — работа каждодневная и его можно строить только вдвоем, как только один начинает сачковать и спускать рукава, катастрофа не за горами. И по большему счету неважно, нормален твой супруг или он целеустремленный социофаг: назвался груздем — полезай в кузов.

Роман написан хорошо, убедительно, держит в напряжении (даже хотя я уже был знаком с экранизацией), а детализация биографий просто потрясающая: в общем-то, даже если бы один герой не пытался закопать другого, следить за развитием их отношений все равно было бы интересно. Великолепная, недооцененная многими концовка, крайне неочевидная, с кажущейся затянутостью, выписанная для ударнейшего момента, оставляющего героиню в состоянии сомнения и неуверенности.

Довольно неожиданный парафраз двух средневековых сказочных сюжетов: о принцессе, чьей руки домогаются различные принчики, и проклятии получеловека-полумедведя, чья жена пытается сжечь его шкуру и огребает последствия. Поданы эти истории в феминистском духе и в общем-то этот дух вполне убедителен, несмотря на махровейшую притчевость рассказа. Поначалу скудость антуража и мотивации раздражает, но когда понимаешь, что происходит и что хочет сказать автор, то все эти стеклянные холмы и железные башмаки довольно изящно вписываются в смену и переосмысление вроде средневековых, а на самом деле современных архетипов.

Рассказ за последний год получил три знатных премии — Локус, Небьюлу и Хьюго — и очевидно, что в том числе этому помогли пол автора и модный феминистский анализ ранее маскулинного домена, вывернутого наизнанку — с травестией формальных ролей и гендерной переориентацией. Однако это, во-первых, не принципиально — рассказ написан хорошо, внятно и образно, а во-вторых, любая премия по сути своей конъюнктурна: вчера было одно модно, сегодня — другое, завтра будут давать за третье.

Рецепт: американская глухомань, лучше всего на юге; сложные периоды истории (Великая Депрессия, Вторая мировая война, расовые конфликты); колоритные персонажи, да побольше, с массой забавных баечек; дискретная манера изложения, добавляющая ощущения глубины и параллелизма; ну и, конечно, секретный ингредиент, без которого рецепт не сработает — писательский талант.

Сначала долго думал, что это такой классический американский роман, но по потом понял, а по прочтении убедился, что для такого определения в книге маловато драмы и страданий. То есть они есть, но неакцентировано, на периферии: руку парню отрезало, но в целом-то у него все хорошо, и даже лучше, чем у других; муж жену бьет и насилует, ну так она его бросила, а потом он и вовсе пропал. Всем плохо, в конце концов, но надо жить дальше — ведь есть немало такого, ради чего жить стоит; плохое не скрывается, но и не выделяется, зато хорошее подано выпукло и подчеркнуто.

Несмотря на заметную авторскую манипуляцию читателем и его чувствами и эмоциями (а может, благодаря этому), книжка представляет из себя знатный антидепрессант, льющийся как бальзам на душу, и переворачивая последнюю страницу, думаешь... ну, не то чтобы «плохих людей нет», но «хороших людей много».

В этом комиксе царит тишь да гладь: нет ни действия, ни напряжения, всего один выстрел и только одна короткая невнятная драка — если эту книгу экранизировать нормально, то получится что-то вроде «Шпион, выйди вон», а не неоново-феерическая «Взрывная блондинка». Диалоги, реплики и поступки по большей части клишированы и хорошо знакомы — все шпионы делают это. Сюжет Энтони Джонстона не вызывает интереса, герои просто шляются якобы по Берлину (из-за скверной прорисовки все равно ничего не видно, кроме висящих в воздухе вывесок Checkpoint Charlie или Flughafen Berlin-Tempelhof) и ведут штампованные разговоры в духе ЛеКарре, долженствующие подчеркнуть их шпионскую крутизну.

Рисовка Сэма Харта до невероятия минималистична — еще чуть-чуть и будет палка-палка-огуречик (на общих планах так и получается). Строго говоря, это даже не комикс, это графический роман — в смысле текста здесь больше рисунка, да и не нужен он, если честно. Никакой функции не выполняет, только показывает, кто конкретно говорит прямо сейчас. Фон не выписан в принципе, так что можно ограничиться чтением реплик — разглядывать здесь нечего. Лица прорисованы настолько общо, что понять, как выглядит Персиваль еще можно, а вот главная героиня вообще очень невнятная, я даже ничего не могу сказать о ее цвете волос, хотя вроде брюнетка. Художник знатно облегчил себе работу, выкинув за борт zeitgeist и местные особенности, и на пользу книге это не пошло.

Под конец комикс оказывается забит в разной степени странными интерпретациями произошедших событий (а что, что-то разве было?), равно неубедительных и грешащих бездоказательностью. Начальство MI-6, ссылаясь на падение Берлинской стены, громко рассуждает о неизбежности падения и Кремля, хотя даже для ЦРУ даже в 91 году крах советского режима оказался неожиданностью. Финальный выверт поражает отсутствием логики и противоречиями с сюжетом комикса, к тому ж ничего не объясняет.

В каком-то смысле общая унылость и серость Самого холодного города создает определенную атмосферу, но как мне кажется, в формате обычной книги этот сюжет, если его хорошо проработать и написать, мог бы выстрелить. А так только диву даешься, как кому-то могло взбрести в голову экранизировать этот комикс, и начинаешь уважать тех, кто сумел выполнить эту задачу, сняв пусть и вызывающую вопросы, но яркую и энергичную «Взрывную блондинку».

Большая проблема романа в том, что это — типичный, очень типичный Пратчетт, со стандартно развивающимся сюжетом, с типично пратчеттовскими композицией, приемами и ходами. По-прежнему скачущее повествование с временами появляющимся ощущением, что чего-то явно не хватает. Все та же масса вывернутых наизнанку клише («я сражался десять лет и все, чего я всегда хотел — это сдаться без боя»), лингвистических и не только шуточек (вроде gastro-gnome и fez to fez), несколько утомляющих под конец, к тому же многие шутки не смешны просто потому, что правда — это как над новостями из телевизора смеяться. Поскольку персонажи те же, что и в других романах, сложно отделаться от эффекта deja vu — где-то ты это читал, где-то ты это уже слышал, где-то ты над этим уже смеялся. Рассказанная история, однако, вполне интересна и в достаточной мере захватывающа (как обычно у Пратчетта, накал и напряжение к концу неожиданно пропадают и концовка производит впечатление сделанной кое-как), автор сумел обойти острые углы, связанные с реальной войной — весьма драматично подан момент с дезорганайзером, рассказывающем про возможные смерти членов Стражи. Подытоживая: роман далеко не худший у Пратчетта, но и далеко не лучший — это не сатира на современное общество, а шарж.

Легкий смешной комикс, исполняющий на все сто свою развлекательную функцию, изобретательный, с некоторой долей не какой-то там воздушной и эфемерной, а вполне земной эротики. Неглубокий — здесь нет каких-то серьезных мыслей и сложного сюжета, но увлекательный. Немного мистики, немного шуток, все это отлично нарисовано Алессандро Барбуччи (шикарные, детализированные фоны каждого стрипа можно рассматривать долго и с удовольствием — придуманный Кристофом Арлестоном мир живет и дышит вне зависимости от событий вокруг главных героев), время от времени происходят неожиданные повороты достаточно линейного сюжета, диалоги вполне себе на уровне, хотя чем-то особенным не блещут. Жанр комикса определить не то, чтобы трудно — это популярный сейчас фьюжн: история про то, как девушка и парень из нашего мира (парня зовут Юрий Бодров, кстати) попадают в параллельный мир без электричества, но с динозаврами в качестве транспорта и тягловых животных, сплетается из отдельных кусочков ситкома, детектива и даже иногда триллера, не становясь чем-то одним. Идеально развлекательный комикс, который ничего от вас не требует, зато дает очень многое.

Книга, конечно, не о том, как немцы и японцы победили во 2МВ и что из этого вышло. Филип Киндред Дик откровенно и недвусмысленно использует эту историю в качестве фона. Фон получился достаточно завлекательным и интересным, хотя и не без недостатков (слишком рано наступившая геронтократия в Рейхе, не слишком-то аутентичные японцы), но вся история — точнее, события книги, могла произойти и на другом фоне, каким бы странным не показалось это утверждение.

Как только понимаешь, что главное в книге — не событийный ряд, не сюжет (да и есть ли здесь вообще сюжет?), тогда начинает цеплять по-настоящему. Интриги вокруг Третьей мировой не очень-то важны — точнее, не более важны, чем, например, попытки одного из героев сохранить свой антикварный бизнес. Апогеем происходящего совершенно неожиданно выступили посиделки японского чиновника, пробующего на зуб (во всех смыслах) непримечательную булавку, и его раздумья на тему ее сущности. Дик удачно смешивает буддизм для чайников, сумеречных германских философов и будни политического триллера, создавая какую-то новую аниму, дать которой описание или вычленить — задача не для здоровых умов. (Лично меня заинтересовали рассуждения по поводу нацизма — не конкретного исторического режима, а скорее некоей космической философии с откровенно запредельными, за краем добра и зла, целями.)

Опорой романа выступает И Цзин , одержимость которым многих (чуть ли не всех) персонажей одновременно бесила и забавляла — возможно, я бы понял больше и почувствовал бы лучше, если б был знаком с этой книгой. Однако если попытаться посмотреть как бы изнутри книги, как бы встать на место автора, все эти пляски вокруг гексаграмм и даже финальная ослиная упертость героини (которая, впрочем, кажется, не вполне вменяема) выглядят вполне логично, даже несмотря на совершенную смехотворность и откровенную нереальность псевдоисторических выкладок титульного высокозамкового человека в его книге про саранчу — Дик сам пару раз иронизирует над всеми этими британскими империями от края до края и пакс американа.

В итоге получилась очень необычная фантастика (хотя что у Дика вообще было обычного?), прикидывающаяся обычной альтернативкой, с множеством входов и выходов, позволяющих формировать оригинальный текст по своему желанию, образу и подобию, и воспринимать его насколько хватит воображения, эрудиции и безумия. Финальный конструкт скорее читательский, чем авторский — ну да в этом и мастерство Дика.

Начну, пожалуй, за упокой. Книга такая же серая и унылая, как и описываемый автором Шлезвиг. Читать это мучительно, муторно и скучно. Стиль у Зигфрида Ленца тяжелый, пробираться сквозь текст трудно. Иногда я вырубался на минуту, читая на автопилоте, а когда приходил в себя, понимал, что ничего не пропустил — текст не изменился, событий не произошло, герои на тех же местах, автор продолжает монотонно описывать чаек или дамбу. Избыточное пустословие: там, где можно обойтись парой предложений (тем более, что у Ленца они длиннющие и переусложненные), автор изливается на целую страницу, если не на две; да, это формирует особый авторский стиль и создает определенную атмосферу, но вместе с тем изрядно утомляет и даже удручает. Кажется, что книга стала классической еще до выхода и тут же покрылась библиотечной пылью. Поначалу бесили (потом привык) удручающие самоповторы: то, что место действия, Ругбюлл, является самым северным полицейским участком Германии, сообщается едва ли не на каждой странице. Имя своего отца герой не способен упомянуть не присовокупив сообщение о Ругбюлле и его географическом местоположении. Много бессмысленных метафор, вымученных сравнений, ненужного пафоса — то ли поза у автора искусственная, то ли выражение лица: слишком уж он старается писать правильно, по лекалам.

В принципе, в книге поднимаются довольно важные темы — художник и власть, отцы и дети, борьба долга с совестью, но ярче или интереснее она от этого не становится. Все очень буднично, даже из рядя вон выходящие события выглядят не намного ярче обычной рутины — авианалет, смерть, арест, дезертир: все смазывается и поглощается голштинским болотом. Конечно, на этом фоне конфликт художника, которому Берлин запретил рисовать, и местного полицейского (по совместительству друга), вынужденного этот запрет приводить в исполнение, выглядит четче, выпуклее и злее, как бы поднимая двух этих персонажей над плоской равниной северной Германии. Впрочем, ближе к середине книге все эти серые пятна начинают образовывать внятную и цельную картину и становится не то что бы интересно, но по крайней мере понятно, что за историю (точнее, две истории, разнесенные по времени) автор рассказывает и что старается донести до читателя.

Закончу за здравие. Самое интересное, что несмотря на все вот это мое нытье и придирки, я понимаю, что роман очень серьезный и глубокий и весь такой... Не знаю, как сказать — сильный роман, как говорится, «современная классика». Просто не зацепило меня, читать тяжело, немецкий очень сложный, нужен довольно высокий уровень понимания. Суровая такая драма, про суровых людей в суровых условиях (климатических и политических); вроде ничего особенно не происходит, но окружающий мир потихоньку рушится и ничего с этим не сделаешь. Так что книгу я оцениваю высоко, но сказать, что она мне понравилась, не могу.

К сожалению, этот великолепный роман, написанный живо, увлекательно и остроумно, в определенной мере портят две вещи: вторичность и сферичность. Вторичность здесь объективна и неоспорима — в основе романа Мэтта Раффа очевидно лежит книга Джона Киза «Таинственная история Билли Миллигана» (хотя герой книги, Эндрю Гейдж, к Миллигану относится с презрением и гневом — мол, он насильник и должен нести ответственность). Сферичность же заключается в том, что главный герой уже разобрался со своим чердаком, вывесил расписание, разогнал всех по комнатам, врачи ему помогают, а не закрывают в карцере, и в целом, жизнь налажена. Конечно, когда появляется второй герой — Пенни Драйвер по прозвищу Мышка (тот же диагноз, но вызванный не сексуальным насилием, а психологическими пытками со стороны долбанутой мамаши) — проблемы начинают валиться как из рога изобилия, вскрываются страшные тайны и обоим сносит башни по полной программе (под конец автора, кажется, заносит, и количество буйных личностей обоих героев начинает напоминать клоунский автомобильчик), но все взаимоотношения укладываются по большей части в рамках пары, максимум треугольника, посторонних почти не затрагивая.

Эта книга куда менее безумна и отвязна, чем другие опусы Раффа — «Канализация, газ и электричество» или «Bad Monkeys», но наличие у героев такого заболевания, как расстройство множественной личности дает возможность и здесь переходить за рамки разумного и логичного, особенно в эпизодах, где персонажи испытывают сильнейший стресс, вызывающий быструю смену личностей и, как следствие, манеры поведения.

Если опять-таки сравнивать с «Билли Миллиганом», то этот роман по-моему, лучше: Киз пишет суховато, а его книга изобилует дырами в повествовании (что понятно — Киз писал документалку и был ограничен строгими рамками). Мэтт Рафф отлично прописывает диалоги (которые в значительной мере формируют книгу) и их внезапные повороты, мотивация и подноготная героев поданы убедительно и реалистично, есть пара крайне неожиданных финтов ушами, когда ты пучишь глаза в изумлении и думаешь — WTF?! Как всегда у Раффа, сложно определить жанр — драма и триллер плавно перетекают друг в друга, иногда принимая очень странные формы. Хотя журнал LOCUS считает, что роман написан в жанре фентези, это неправда, хотя разум больного человека может дать фору любой фантазии.

Как только Холмса не изображали — реальным персонажем, реальным персонажем в литературном мире, литературным персонажем в реальном мире, но кажется, только Дэну Симмонсу пришло в голову сделать Холмса реальным персонажем, уверенным, что он выдуманный. В общем-то уже это одного достаточно, чтобы прочитать книгу.

Как и в «Терроре», Симмонс создает свое на основе чужого — здесь не на основе реальных событий (впрочем, и Чикагская выставка 1893 была, а уж о реальности Марка Твена, Генри Адамса и Тедди Рузвельта и говорить не приходится), но на основе чужого литературного творчества, используя его как инструмент для собственных целей, а попутно демонстрируя дыры, логические нестыковки, фактические ошибки и idiocy как рассказов Конан Дойла, так и общепринятой биографии Шерлока Холмса. (Я не проверял, но претензии автора показались мне убедительными.)

Это одна из немногих книг, где действительно присутствует викторианство — не какой-то там атмосферой, духом или фоном, не (только) декорациями и антуражем. Оно здесь настоящее, не только во внешних проявлениях, но и глубоко внутри каждого персонажа. Здесь им все пропитано — как люди говорили, как воспринимали друг друга, как и почему одевались, как общались, как смотрели друг на друга. (Одним из самых шокирующих моментов для меня стало постулирование Холмсом околофашистских взглядов на рабочее движение — но обдумав, понял, что для человека, защищающего интересы высших классов такое мировоззрение вполне обосновано.)

Симмонс старательно использует намеренно (в выверенной пропорции) архаичный слог, множество тогдашних американизмов (на которые Холмс и образованные американцы реагируют как бык на красную тряпку) и мелких деталей, указывающих на время, искусно компонуя вкусные диалоги и занимательный сюжет. Может быть, концовка получилась не такой захватывающей и впечатляющей, как я рассчитывал и какой стоило бы закончить столь сложное и многоуровневое повествование, однако хуже от этого книга не становится — она радует хорошим языком, занимательными персонажами и закрученной историей, и я прочел ее с большим удовольствием.

Довольно сложно относиться серьезно к произведению, к которому сам автор относится как к безделке, не стоящей особого внимания. Пушкин, со всеми его постоянными отступлениями — честно говоря, неуместными и по большей части непонятными (по прошествии времени и незнанию конъюнктуры) — кажется, рассматривает эту поэму как фон для чего-то другого, каких-то разборок между поэтами и критиками, частных делишек и тому подобного, что выливается в какой-то момент в пересказывание синопсиса, а не вменяемый нарратив. Сюжет и без того упрощенный и не шибко детализированный, так в нем еще и изобилуют линии откровенно лишние (вроде Ратмира, который появляется из ниоткуда и пропадает в никуда), сумбурные события, нелогичное и неубедительное поведение всех подряд. Отдельные попытки поиронизировать над классической поэзией и законами жанра так ни к чему и не приводят, а остаются трололо и шутками юмора, к тому же постоянно сбивают настроение и атмосферу. При том, что в поэме есть чем поживиться при желании — одна голова чего стоит. Ссылки на то, что это сказка, меня не убеждают — мы прекрасно знаем, что если бы Пушкин захотел, его бы это не остановило. Стало быть, не захотел, стало быть, для него это был просто рабочий черновик — можно заметить, как некоторые наработки РиЛ потом более полно проявились в «Евгении Онегине». При том, что написана сказка замечательно, стихи изумительны, остроумны и точны, а некоторые моменты описаны просто потрясающе. Тем не менее воспринимается как одноразовое чтиво без какой-либо осмысленной нагрузки, без пищи уму и оснований подумать. Так, второпях придуманная сказочка на ночь для детишек.

Не сюжетом, конечно, но атмосферой натужного трэша фильмов Эда Вуда или студии Трома, когда вместо крови — кетчуп, а летающие тарелки висят на веревочках, «Карта неба» Пальмы схожа с такими образчиками мусорной фантастики как «Паразиты сознания» Колина Уилсона или «Ночь морлоков» Уильяма Джетера.

Если в «Карте времени» был свой оригинальный сюжет, был постмодернизм и неплохой мэш-ап, автор удачно и изящно обыгрывал стили и штампы, подмигивая читателю и забавляясь с аллюзиями, то во второй все это пропало. Если в первой книге автор умудрялся балансировать на грани, то здесь он эту грань перешел уверенно и четко — а там, где нет трэша, просто скучно. Как будто режиссер выдохся и просто пытается копировать свои ранние удачные работы, не пытаясь сделать ничего нового: я бы сравнил «Карту неба» с творчеством Грэма-Смита — и это не комплимент.

Пальма смешивает «Войну миров» Уэллса, «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима» По и даже «Кто идет?» Кэмпбелла-младшего (или, чтоб попроще, Нечто Карпентера), но итог получается совершенно неудобоваримым. Забавно, конечно, что Эдгар Аллан По ищет Полую землю, а Герберт Уэллс убегает от вторжения марсиан, но сюжет откровенно провисает (в том числе из-за длинных и нудных авторских описаний всего подряд), диалоги ужасны (особенно меня порадовал диалог между инопланетянами, где они высокомерно рассуждают о высокомерии землян), а мотивация героев откровенно искусственна: вроде как автор пытается создать стилизацию под романы начала прошлого века, но полностью при этом забывает про читателя. Если первая книга была элегантной и занятной пародией на плохую фантастику, то вторая как раз этой плохой фантастикой и является.

Местами книгу похвалить можно, особенно за совершенно неожиданную и чудесную закольцованность, но мест этих мало, а книга объемная — ее бы на четверть сократить, а то и на треть, вылить всю воду, все авторские рассуждения, от которых ноют зубы, и могло бы получиться хорошо. А так мусор и есть мусор (даже любовь здесь какая-то пыльная и мутная): чтобы вырастить на нем что-то стоящее, надо любить его. Пальма же воткнул в мусор искусственный цветок и сделал вид, будто он настоящий.

Поразительно, но это один из наиболее напряженных и захватывающих триллеров из всех, мною прочитанных — и это при том, что это вообще не триллер, что дело Дрейфуса не выдумка, а реальный исторический факт (когда читаешь, об этом вообще не думаешь — настолько круто автор закручивает интригу), а судьба этого офицера хорошо известна всем, хоть мало-мальски интересующимся. В книге вроде как ничего не происходит — главный герой, начальник армейской контрразведки Мари-Жорж Пикар, просто ходит на работу (по крайне мере, первую половину книги), но при этом напряжение стремительно растет, с каждой страницей узнаешь все новые подробности и детали, и вслед за героем из верного сына армии становишься бунтовщиком, превыше всего ценящего свои честь и долг.

Аннотация «герой узнает шокирующие секреты, проникает за завесу тайны, скрываемой властями, в своей борьбе за истину оказывается в страшной опасности, но побеждает систему», несмотря на свою избитость и глупость, как нельзя лучше подходит к роману — не умаляя при этом его убедительности, не мешая интриге и не компрометируя цепочку фактов и событий, тщательно скомпилированных автором в единую и крайне увлекательную историю.

Подполковник Пикар произвел на меня неизгладимое впечатление. Не будучи выдуманным героем, сознавая весь риск, на который шел, понимая, что вся армейская верхушка республики сделает все, чтоб его похоронить, он нашел достаточно смелости и достоинства, чтобы встать и громко выразить свое несогласие с порядками, царившими в армии и контрразведке, со своими собственными начальниками, намеренно осудившими невиновного. Роберт Харрис сделал все, чтобы читатель мог ассоциировать себя с героем, проведя его через мысли, сомнения и страхи Пикара. Как и положено реальной жизни, концовка истории не так блистательна, как могла бы быть в художественном произведении, но в целом можно утешаться, что злодеи получили по заслугам, а жертвам вернули их достоинство. У Харриса получилась отличная книга, заставляющая пережить множество разнообразных эмоций.

В капле якутской авантюры 1922-23 годов, описанной в этой книге Леонидом Юзефовичем, несколько искаженно, но отчетливо отразился весь океан русской гражданской войны — идеологическая импотенция белых, воровство в тылу, оторванность от масс, обоюдная зашкаливающая жестокость вкупе с неожиданным милосердием к врагам, бессмысленный героизм.

Ткань повествования необычайно плотная, иногда буквально вязнешь в обилии событий, фактов, характеристик, имен, лиц, все необычайно тесно взаимосвязано друг с другом, так что лишнего, случайного, ненужного здесь просто нет — Юзефович крайне кропотливо и въедливо восстанавливает прошлое, атмосферу, логику — история воскресает буквально у нас на глазах, лица на фотографиях обретают плоть и кровь, строчки из учебников наполняются жизнью и голосами.

Несмотря на описание множества уникальных событий, от которых кровь стынет в жилах, а волосы становятся дыбом, страшно низкие температуры и экстремальные ситуации, очевидно, что автора в первую очередь интересуют не последние страницы Гражданской войны, а люди. Книга вроде как про Пепеляева и Строда, но подзаголовок лукавит — здесь полно разнообразнейших персонажей, судьба и жизнь которых интересует автора не меньше титульных героев, здесь нет незначительных, эпизодических героев — важны и значимы все, будь то безымянные охотников-эвенки или пишбарышни из Якутска.

Несмотря на возможно не самый удобный для чтения, ломаный и несколько сумбурный слог Юзефовича с постоянными экскурсами в прошлое и будущее героев и страны, лирическими отступлениями, мелодраматическими совпадениями, а также рассказами о жизни самого автора, книга весьма стоящая и заслуживает самого пристального внимания.

Уильям Гибсон и Брюс Стерлинг воздвигли себе нерукотворный памятник, Фаросским маяком сияющий в недостижимой дали и с невероятной силой манящий к себе сонмы апологетов и копиистов разной степени таланта и бездарности. Идеал стимпанка per se, убедительный как в сюжете, так и в декорациях, изумительно тщательно проработанный и детализированный мир победившего пара, угля и металла. Множество колоритных и фактурных персонажей, своими поступками создающими причудливую, но логичную картину парового катка прогресса, сминающего прошлое — устаревшие технологии, устаревшие товарно-экономические отношения, не успевших приспособиться людей. Даже композиция книги напоминает то ли спираль проходческого щита, то ли круговую конфигурацию машины Бэббиджа. Потрясающий роман со сложной динамикой, создающий новую реальность из оммажей различным литературным жанрам. Сомнительно, что кто-нибудь когда-нибудь сможет написать роман, хоть мало-мальски схожий по мощи, размаху и убедительности с Машиной различий.

Именно такой должна быть по-настоящему научная фантастика — с отличным, захватывающим внимание сюжетом, множеством персонажей с прописанным бэкграундом и действующих в рамках своей логики, целей и характера, с вдумчивыми и внятными объяснениями самых разных технических деталей (не буду врать, что понял все до конца, но того, что понял, вполне достаточно — учитывая, что я ни разу не технарь), с такими поворотами сюжета, которые и делают фантастику научной. Конечно, заметно, что Нил Стивенсон намеренно отбросил часть возможных линий (или обрезал их) по причине ограниченности места (его книги и так конкурируют размерами с томами БСЭ) и необходимости сосредоточиться на людях на орбите, однако это ни в коем случае не умаляет очевидных достоинств, ставящих роман значительно выше основной массы современной фантастики. Стивенсон в очередной раз доказал, что можно написать толстую книгу с множеством сложных деталей, которая при этом будет крайне интересной и не отпугнет читателя своей кажущейся заумностью. Я бы с чистой совестью поставил не пять звезд, а шесть, если бы это было возможно (правда, я вообще неровно дышу к творчеству Стивенсона).

Интересно, что большинство героев здесь — героини. В какой-то момент, после того, как последний мужик, пошутив про последнего мужика, отдает концы, остаются только одни женщины — что, в общем, оправданно. Причем это не кажется нарочитым, данью моде, политкорректности или уступкой воинствующему феминизму. Все вполне убедительно и логично, нормальные женщины в ненормальных условиях. Не знаю, почему автор решил (название ли определило сюжет, или наоборот) показать происходящее глазами женских персонажей (насколько ему это удалось — другой вопрос), но мне понравилось — это было интересно. Возможно те, кто говорит, что сильных женщин в литературе маловато, правы. Тем выше заслуга Стивенсона, не побоявшегося сделать ставку именно на героинь, а не героев (которые, конечно, в книге тоже наличествуют).

В принципе, можно было заканчивать книгу на совете семи Ев — на отметке где-то двух третей; высказываются мнение, что надо было разделить книгу, но это же Стивенсон, так что не дождетесь. Но автор решил показать что будет после апокалипсиса, и в общем, это хорошо, я на это очень рассчитывал. Прочитал книгу с огромным удовольствием, пусть и не на одном дыхании (это что же за дыхание должно быть?), но отрываясь от текста с большим трудом.

Не знал бы, что это Анджей Сапковский, в жизни бы не подумал на него, да и вообще на любого нерусского автора. Очень уж убедительно получился у него советский солдат и его житье-бытье на Афганщине. Однако когда знаешь, кто автор, подмечаешь многое из того, что иначе бы пропустил. Например, диалог главного героя с одним из подчиненных чуть ли не один в один похож на диалоги из «Цикла о Геральте и Цири» — все те же понты, скрытые цитаты, неумеренная тяга к философствованию и якобы глубокие, а на деле тривиальные мысли: пока читал, подсознательно ожидал, что вот-вот появится знаменитая фраза «Ты перепутал небо со звёздами, отражёнными ночью в поверхности пруда» — она была бы очень в тему.

Показалось странным то, что автор иногда сбивается на излишне литературный слог в некоторых диалогах. Я бы решил, что это такой прием — смешение низкого, профанного действия и высокого штиля, но у Сапковского такое уже прорезалось — в «Саге о Рейневане» — просто там это было менее заметно, а язык советских газет сложно замаскировать даже активным использованием артикля «б***ь».

Вообще все, связанное с Афганом, мне понравилось — это было интересно; остальное — так себе. Мысли в «Змее» несложные, да и не новые, но поданы четко и ясно, небольшой размер повести пошел ей на пользу — если бы Сапковский растянул это на роман, быстро бы приелось, а так зашло аккурат в тему, да и концовка получилась удачной.

Если судить по этой книге, то Андреас Эшбах это такой немецкий Дэн Браун. Только сюжеты у него посложнее, поумнее и интересней, знания поглубже, количество персонажей значительно больше и взаимодействуют они друг с другом в более сложных комбинациях. Можно сказать, что если бы Дэн Браун действительно умел писать, он был бы похож на Андреаса Эшбаха. Другое дело, что для американского писателя существует фактически один сюжет, который он активно и обрабатывает, для немца же он — один из многих возможных.

Наверное, стоит отметить, что в этой книге (впрочем, для Эшбаха это, кажется, обычное дело) очень много описаний технических деталей: автор с видимым удовольствием рассказывает, как работают различные компьютерные девайсы, гаджеты и приблуды. И хотя для 98 года это было, вероятно, уместно, сейчас же выглядит как пересказ первого закона термодинамики — лишняя трата времени, внимания читателя и печатного пространства.

Долго пытался понять, чем может закончиться закончить сюжет о поисках видео с прижизненным изображением Иисуса — прямо скажем, пространства для маневра маловато, и концовка довольно предсказуема (и несколько неубедительна). Однако Эшбах выбрался из этого тупика тем, что создал несколько концовок (в одной из них, кажется, продекларировал свои воззрения на церковь и религию), накладывающихся одна на другую. К тому же благодаря таланту автора из этой несколько бредовой истории с беготней по Палестине, раскопками и блужданиями по древним монастырям получился вполне интересный сюжет, очевидно заточенный под экранизацию, с множеством занятных персонажей, выглядящих достаточно живыми, каждый со своей логикой, характером и целями. В итоге книга выглядит как хорошее развлекательное чтиво — не без недостатков, но увлекательное и внятно написанное.

Несколько раз читал и перечитывал этот сборник еще когда в школе учился — не то чтобы книга была настольной, но одной из любимых; теперь вот, много лет спустя решил перечитать еще раз, освежить в памяти — и не пожалел. Стало еще лучше, потому как теперь понял множество моментов, ситуаций и замечаний, которые раньше просто не понимал за малолетством и общим скудоумием. Снова, как в детстве, завидовал людям из рассказа «Скромный гений», катающихся на водяных коньках и прикидывал, что я б мог сделать, если бы у меня был дар как копировать виденные предметы, как у героя повести «Дворец на троих». Снова смеялся над множеством намеренно графоманских стихов. По-новому наслаждался лирическим настроением и саркастической самоиронией.

Откровенная атехничность демонстрируемых в сборнике изобретений и механизмов нарочита и намеренна — важны не их принципиальная возможность и рабочий интерфейс, а желание, стремление, рывок к чуду, к синей птице счастья. Также и с советской действительностью, описанной легко и непринужденно — несколько идеализированный мундус советикус, при этом, однако, поражающий своей абсолютной достоверностью и реалистичностью. Здесь удачно и абсолютно органично совмещаются романтический флер шестидесятых, конец прекрасной эпохи, когда была надежда на крылья, коньки и единый материал, и приземленный совбыт с жилищным вопросом, разбивающим все лодки, и тотальной ведомственной бюрократией.

Конечно, можно упрекнуть автора в чрезмерном постоянстве стиля — чем больше читаешь, тем больше убеждаешься, что все они написаны одним слогом, из-за чего возникает ощущение, что рассказчик один и тот же, хотя биографии и даже характеры у многих разные. Могут начать приедаться шутки, да и чувство юмора у Шефнера не всем нравится, однако, как понимаете, это проблема не автора, а читателя. Заметно, что рассказы удаются Шефнеру хуже, чем повести (та же болезнь, что у Акунина): фактически многие из них представляют собой анекдоты — замечательно рассказанные, но все же анекдоты, в то время как в повестях автор успевает набрать разгон и создать масштаб.

Я бы сказал, что Сказки — это не проза, а скорее, поэзия — поэзия советского рабочего человека, пусть с неуклюжей рифмой «брат/двоюродный брат», но зато искренней и мощной, указующей путь к светлому будущему и счастью для всего человечества — стесненного в жилплощади и средствах, но не в эмоциях, готового ко всему — и выпивке, и работе. Большинство рассказчиков — люди простые (иногда очень простые), университетов этих ваших не кончали, но в общем-то хорошие люди, понимающие дихотомию добро/зло, если и делающие ошибки, то не со злого умысла, а по недалекости ума, так что сочувствие и симпатия к ним появляются сами собой, несмотря на весь сюрреализм происходящего в рассказах.

Искренне сочувствую тем, кому не нравятся сказки Шефнера — неужели игрушки были только чугунными, потолок настолько низким, а детство — настолько тяжелым? Ничего более светлого, нежного, оптимистичного и яркого и найти, кажется, невозможно. Это легкая фантастика соцреализма, полная веры в будущее и человека — не то, чтобы Полдень, XXI век, но очень близко.

Вроде бы эта повесть относится к жанру научной фантастики. Однако научная сторона фантастики здесь такова, что любой нормальный читатель с техническим образованием будет рыдать кровавыми слезами. Душка Шефнер предпочел забыть свою юность у фрезерного станка и со смаком проигнорировал убедительность, вменяемость и логику, населив свою повесть массой стремных механизмов со смехотворными названиями, откровенно бессмысленным назначением и замечательно нелепым функционалом. Впрочем, вся эта избыточность несомненно в логике произведения: сознательность масс достигла неимоверных высот, деньги отменили, оружие только в музеях, никто не помнит, как ругаться, лозунг «каждому по потребностям, от каждого — по способностям» выполнен и перевыполнен — это не Полдень, XXI век, это гораздо, гораздо величественней и фантастичней. Несмотря на откровенный соцреализм (а может благодаря ему) повесть выглядит вполне цельной, осмысленной и последовательной, под конец приближаясь к притче. Даже стеноломная занудность рассказчика здесь к месту, ибо позволяет увидеть несовершенного человека в совершенных условиях, и за смертью героя увидеть реальный мир вместо аляповато раскрашенного задника. Шефнер создал замечательную умную сказку и каждый найдет здесь что-то свое, над чем стоит остановиться и задуматься.

Лондон. Улица. Фонарь. Томас Кромвель, секретарь.

Во всем черном, словно грач. Ростовщик. Солдат. Палач.

Враги справа, враги слева: Норфолк. Суффолк. Королева.

То ли не было, то ли была. Развелся. Казнил. Умерла.

Старые грезы, новые грезы. Соколы. Леопарды. Розы.

Руки на горле, топор наготове: Утром ты пел, а к ночи уж помер.

Чье-то начало — чей-то конец. Тауэр. Эшафот. Дворец.

Годы мчатся, но как встарь: Томас Кромвель, секретарь.

Сказать, что в книге нет сюжета, нельзя (герой оказывается в Верховном Суде, обвиняемый с Самом Ужасном Преступлении в Истории Черных, и вспоминает свои детство-отрочество-юность, пытаясь понять, как он, по собственным словам «один из немногих черных в стране, который никогда не воровал, не слушал рэп и не мастурбировал в общественном транспорте», докатился до такой жизни), но сюжет этот скорее выглядит фоном для выступления стенд-ап комика. Любое событие, любой эпизод, любая сцена служат всего лишь поводом для автора порассуждать о какой-нить расистской, антирасистской или псевдорасистской лабуде. Значительная часть мизансцен наличествуют очевидно только ради очередной возможности для автора порефлексировать, поглумиться и вставить свои пять копеек.

Если хотите знать, как выглядит современный американский английский — эта книга в самый раз. Она битком набита негритянским арго, разговорным сленгом и калифорнийскими диалектизмами. Однако проблем с пониманием, как ни странно, не возникает, и в словарь я залезал считанное число раз — смысл всегда (за малым исключением) ясен, хотя я искренне сочувствую тем, кто будет переводить творение Пола Битти на русский. Хуже другое — автор постоянно упоминает массу культурных и не очень деятелей Соединенных Штатов, всевозможных спортсменов младших лиг, актеров забытых сериалов, ведущих местных радиостанций, телевизионных проповедников и тому подобную полуизвестную шушеру. Так что зачастую не совсем понятно, в чем соль той или иной шутки, на что активно намекивает автор и какой там подтекст.

Книга, как известно, свежеиспеченно наделена Букером, но с тем же успехом могла бы его и не получать, потому как очень уж большой художественной ценности я в ней не заметил. Помните анекдот «темно-зеленые назад, светло-зеленые вперед»? Вот вся книга Битти и есть такой анекдот, за той поправкой, что для нас это абстракция, а для Штатов — реальность. И ведь не скажешь, что в этом анекдоте нет сюжета и драматического накала; но каким бы хорошим анекдот ни был, он все равно остается анекдотом.

Видно, что автор начитан и образован, намеренно неполиткорректен (был бы белым, его бы уже линчевали за этот текст, а особенно за слово pigger), умеет писать и неплохо выражает свои мысли. Иногда это смешно, иногда остроумно, иногда прям в точку, иногда навязчиво, а иногда просто раздражает (особенно когда он сам ударяется в расизм, сваливая в одну кучу загорелую кожу и черную форму эсэсовцев) — авторский стиль, многословный, многообразный, с массой отсылок и аллюзий (вполне подходит определение вербальная диарея) перестал меня цеплять уже на середине. Книга, как мне представляется, ужасно конъюнктурна, очень местечковая и будет быстро забыта (как и половина современных нобелевских лауреатов по литературе), а меня все эти гетто-страдания оставили равнодушными, при том, что например, сериал «Show me a hero» в свое время изрядно меня зацепил.

З.Ы. Есть в России анекдот, заканчивающийся словами «Я всего десять минут русский, а уже так от вас, жидов, натерпелся!» Оказывается, у наших соседей за океаном есть аналогичный, только конец там звучит так: «Всего десять минут как белый, а уже так вас, ниггеров, ненавижу!»

Есть книги-утопии. Все устроено правильно, все шагают дружно в ряд, каждому по потребностям, от каждого — по труду, богу — богово, кесарю — кесарево, завтра будет то же самое. Есть книги-антиутопии. Вокруг штурмовики с автоматами гонят тебя на безальтернативные выборы императора, Большой Брат бдит, все мерзко, грязно и уныло, радуйся, что живой, а не в лагере, предашь друга — получишь коричневую ленточку, завтра будет то же самое. Платоновский «Котлован», несмотря на ценные указания, ведущую роль и генеральную линию партии, конечно не утопия, но как ни странно, и не антиутопия. Это какой-то странный гибридный жанр, оригинальный и даже уникальный — я бы назвал его «предчувствие утопии» (или «ожидание утопии»). То есть вокруг срань господня, везде клин, до горизонта — карликовые березки, но все герои знают, что завтра, самое позднее — через год, непременно будет всем счастье, социализм и исполнение желаний. Не всем, конечно, а кто доживет.

Это не проза, это поэзия — куда там Пушкину! Пушкин был буржуй, сукин сын и несознательный помещик, скучно эксплуатировавший своих крепостных и пивший их кровь. Котлован — это поэзия из нутра рабочего человека, глядящего вперед к солнцу будущего устроения и не знающего, где бы примостить свои освобожденные от капитализма силы для приближения победы пролетариата. Это подлинная советская волшба, настоящая рабоче-крестьянская магия, от которой пухнет живот, просыпается тоска по неведомому и течет кровь из ушей.

Как жаль, что я не читал эту книгу раньше и едва не пропустил это творение! Как хорошо, что я не прочитал эту книгу раньше, ибо тогда я бы просто не понял ни черта и забросил ее за диван как ненужный хлам. Ни в коем случае нельзя преподавать «Котлован» в школе — как тупая школота (сам таким был, знаю, о чем говорю) может осознать и оценить уродливую красоту слога Платонова, мощь натужного рывка к социалистической утопии и кафкианский ужас коллективизации? Книга невероятно жуткая и тоскливая, пробирает до самого донышка, она как холодный и горячий душ попеременно без возможности отключить воду, ее образы впечатываются прямо в мозг и на сетчатку глаза, это рвотное и слабительное в одном флаконе, это шедевр без единого гвоздя, который надо выдавать под подписку о невыезде. Она монументальна, грязна и бессмысленна — как вечно расширяемый котлован.

Признаться, брался я за эту книгу с сильнейшим скепсисом, опасаясь, что мне не понравится: и написана она в специфических условиях, и Сталинскую премию получила (что понравилось генералиссимусу, не обязательно понравится мне), и множество похвальных отзывов (это всегда настораживает), и вообще, кажется, для подростков — причем для советских подростков, давно вымерших. Но нет, я был крайне приятно удивлен тем, что прочитал роман с большим удовольствием — несмотря на наивный соцреализм, сильную дискретность событий второй части, определенную плакатность героев и очевидную заточенность под конкретную аудиторию и конкретное время. История вышла нешаблонной и нескучной, яркой и самобытной, в меру романтичной, в меру реалистичной (удачно вписаны в роман разбросанные по тексту кусочки Советской России 20-х годов — комплексный метод обучения, педология, новые виды социальных лифтов, борьба с беспризорностью), показывающей — ну, не реальный Союз, но некое воображение страны, имевшее сильнейшую притягательность для молодежи — каким это должно было быть, к чему надо было стремиться, чем это так и не стало. Как и многие другие книги того периода, этот роман, как мне кажется, может быть отнесен к специфическому жанру соцреалистической утопии.

Первая, наверное, книга у Пратчетта, которая мне понравилась от начала до конца, которую я читал с неослабевающим интересом, и где я испытывал четкую симпатию и держал кулаки за главного героя — мелкого мошенника Мойста фон Липвига, в добровольно-принудительном порядке (столь излюбленном лордом Ветинари) брошенным возрождать почтовое учреждение Анк-Морпорка, и столкнувшимся с такими хтоническими ужасами, что не снились и старине Лавкрафту.

Несмотря на стандартную для Пратчетта композицию романа, состоящую из параллельных взаимосвязанных линий разных персонажей, здесь она сильно редуцирована: Мойст перетягивает на себя почти все одеяло, выдавая самый настоящий бенефис; лично мне это пришлось по душе, потому как обычный пратчеттовский разнобой и сумбур вместо музыки приводит к тому, что многие моменты я упускаю из виду или почти сразу забываю, с трудом связывая концы с концами — здесь такого не было благодаря сосредоточенности на фигуре главного «героя».

Нет смысла перечислять все то, что Пратчетт пародирует в этом романе: он, как всегда с удовольствием тыкает палочкой в современное общество и литературу — то ли проверяя, живое ли оно, то ли ради чистого троллинга и лулзов. При этом общее развитие сюжета, конечно, довольно предсказуемо, ибо укладывается в рамки формата книг про то, как незадачливого главного героя отправляют разгребать очередные авгиевы конюшни и как он, используя свои специфические навыки и смекалку в качестве молотка, идет к успеху к изумлению окружающих, наблюдающих за этим процессом: в каком-то специфическом, терри-праттчетовском смысле это производственный роман.

Феликс Пальма сам вуайерист и других подбивает. Конечно, чтение почти любой книги, по сути является актом вуайеризма, но нигде я не находил стол яркого подтверждения, как в Карте времени. Постоянно балансируя на грани извращения (и иногда с нее срываясь) Пальма, несомненно, наслаждается подглядыванием в души, грязное белье, сортиры и мысли своих героев, независимо от того, выдуманы они им или являются историческими персонажами. При чтении чувствуешь себя немного неловко, появляется некоторая брезгливость, но одновременно потираешь потные ладошки и нервно, мелко хихикаешь со стыдливым румянцем на щеках — ну а кто без греха? камней не напасешься. Пишет Пальма чудесно, увлекая своими фантазиями и разворачивающимися в книге событиями, оторваться от попахивающего безумием сюжета было довольно сложно — очень уж хотелось знать, что же там еще может произойти. Авторское положение одновременно кукловода и конферансье создает оригинальную атмосферу, а некоторая стилизованность под литературу девятнадцатого века идет только на пользу.

С лукавой улыбкой Пальма разыгрывает ладно скроенный и крепко сшитый викторианский фантастический балаганчик, ставя «рожки» героям и время от времени показывая язык читателю, ненавязчиво, но и не скрываясь, управляет ходом событий, ведя тебя за ручку в прикидывающуюся реальностью фантасмагорию (или наоборот), раскидывая по тексту миражи, философию и постмодернизм в выверенной пропорции. И за всем этим подмигиванием, скоморошеством и кривлянием скрывается одна из самых нежных, оптимистичных и озорных историй любви, что я когда-либо читал.

Рассказ этот является прямым (даже наипрямейшим) продолжением A Civil campaign, причем принайтован он такими толстыми стальными болтами, что в виде отдельной литературной единицы выглядит как непришей-кобыле-хвост, ни два ни полтора: гораздо лучше он бы смотрелся в формате некоего эпилога «Гражданской кампании». Здесь до степени самоплагиата повторяются приемы, сюжет и декорации упомянутого романа, и только новый рассказчик, оруженосец (armsman) Роик, привносит некоторую свежесть и оригинальность — ненадолго, впрочем, ибо свадебная лихорадка, начатая в ГК, предсказуемо заражает и его. Все это смахивает на фанфик, профессионально написанный, но все же фанфик: полагаю, что сесть за «Подарки к Зимнепразднику» Буджолд заставили фанаты, требовавшие продолжения банкета.

Отличный образчик замечательной научно-популярной работы. Иногда, как мне казалось, автора начинало кренить уж совсем в области, мало связанные с темой книги (я чуть не заснул на главе, посвященной распространению языков в Азии), местами он повторялся, да и ошибки у него можно обнаружить, учитывая, что со времени ее написания наука успела найти новые гитики (например, на данный момент уже доказана та самая «гибридизация» кроманьонцев и неандертальцев, наличие которой Джаред Даймонд отрицал), но в целом написано очень живенько, вполне убедительно и интересно. Пулитцеровскую премию дали абсолютно заслуженно. При чтении можно узнать много нового в весьма удобоваримой форме, причем информация подана не per se, а встроена в более широкую картину мира, так что не возникает вопроса, куда именно поместить ее в своей голове. Автор любит вставлять байки про свою жизнь и опыт, и в общем, делает это удачно и осмысленно, они служат хорошими иллюстрациями к описываемым им теориям и предположениям. Даймонд ставит очень конкретные и важные вопросы, подходит к их решению с научной точки зрения и дает убедительные, подкрепленные понятными доказательствами и четко обоснованные ответы. Подытоживая: труд Даймонда наглядно демонстрирует, что при правильном применении географический детерминизм, если не воспринимать его как истину в последней инстанции, может предоставить важные аргументы в размышлениях человечества о своем прошлом и настоящем.

Несмотря на конкретику названия, главным героем романа является вовсе не Оливер Твист: всё, что ангелоподобный сирота делает самостоятельно — это сбегает из дома гробовщика в Лондон; больше он не предпринимает ничего, все остальные действия принадлежат другим лицам, а Твист болтается между ними как лист на ветру. Чем больше развивается сюжет, тем больше Оливера вытесняют из него другие персонажи, так что в какой-то момент он почти полностью пропадает из виду. Героями книги являются низшие классы Англии — бедняки, преступники, нищие, работяги. Диккенс использует весь свой заряд творческого зла, едкой сатиры и ядовитого юмора для того, чтобы в красках и запахах продемонстрировать читателю весь ужас, безысходность и абсурд их тяжелейшего положения. Главные злодеи книги вовсе не троица Фейджин-Сайкс-Монкс, а церковные старосты, управляющие работными домами и сиротскими приютами, судьи, приставы и им подобные: системы призрения, опеки и правосудия. Другое дело, что Диккенс прекрасно понимал: подобный остросоциальный роман никто читать не будет, никому не охота видеть свою кривую рожу в зеркале, поэтому завернул его в красочную обертку приключенческого романа, где сразу видно плохих и хороших, всем воздается по заслугам, пропавшие родственники находятся, состояния восстанавливаются, злодеи вешаются (во всех смыслах), а вина правящих классов в происходящем успешно обходится стороной.

Отличная подростковая фантастика, написанная вполне адекватным сюжету и целевой аудитории слогом. Жанр — альтернативная история с элементами (выражаясь словами Пола Ди Филиппо) рибофанка и, возможно, паропанка — от последнего, скорее, общая эстетика без соблюдения жестких канонов. Написано действительно очень увлекательно, автор не растекается мыслею по древу, а уверенно и намеренно гонит действие вперед, скупыми мазками добавляя описания только там, где действительно необходимо. Сюжет довольно прямолинеен, но здесь, как ни странно, это только в плюс, да и опять-таки, главные герои — подростки. Книга весьма небольшая, и когда переворачиваешь обложку, основное желание — найти и прочитать продолжение, а это говорит о многом: Скотт Вестерфельд действительно умеет захватить внимание читателя и, несмотря на определенную предсказуемость сюжетных поворотов, удерживать его до конца. Вполне конкретно обрисованные правила выдуманного мира, своеобразная атмосфера, живые персонажи, нестандартные приключения — что я еще забыл? А, да — шикарные иллюстрации художника Кита Томпсона.

Очередной мейнстримовский автор решил облагодетельствовать фантастическое гетто. Результат, как и следовало ожидать, оказался плачевным. Поскольку Кормак Маккарти совершенно не знает, что в последние десятилетия происходило в фантастике, то он просто повторил идею, сеттинг и даже штампы того жанра, который уже давно и плотно выработан. Критики и журналисты с восторгом подняли его на щит, поскольку сами также фантастику не читают, и думают, что «Дорога» — это что-то оригинальное и новое. Минималистические до идиотизма диалоги (лучше бы их вообще не было, чем в таком виде), тривиальности, почерпнутые в пубертатных пабликах, повороты ээээ... ну, пусть будет сюжета, от которых хочется плеваться, все это присыпано неплохими описаниями интерьеров и постприроды — вот и весь роман.

Телеграфный стиль автора начал раздражать почти сразу. Я осознаю, что подобную манеру Маккарти использует специально, для обезличивания и бесцельности действия, но когда в сотый раз читаешь конструкцию вроде «посмотрел — пошел — плюнул — упал — умер», начинают крошиться зубы. Отсутствие сюжета также является намеренным выбором автора, однако выбор этот довольно спорен: написать книгу про то, как кто-то куда-то идет, большого ума не надо, этим степные акыны уже тысячу лет занимаются, а вот попробуй сделать так, чтоб там сюжет был и сюжет этот был интересен читателю — Маккарти это явно не дано.

Я искренне пытался найти смысл в этом произведении (романом это назвать сложно, скорее, раздутый до неприличия рассказ), и даже хотя бы метасмысл, но его там нет, есть только иллюзия смысла из-за постоянного движения героев. Цепочка из домов, жратвы, дождя и случайных встреч не складывается во что-то цельное и осмысленное. Строго говоря, это всего навсего эксплотейшн, только не кинематографический, а литературный. Этакий roadsplotation, причем далеко не лучшего качества. Хотел посмотреть экранизацию, но теперь не буду — нечего там экранизировать.

Неожиданно глубокий и серьезный роман взросления, ловко замаскированный под одновременно параноидальный и смешной рассказ о всемогущей неправительственной организации, борющейся со злом и отслеживающую все аспекты человеческой деятельности, плавно перетекающий в психологический триллер с элементами наркотрипа в духе «Все не то, чем кажется»: в общем, все, что вы могли ожидать от Мэтта Раффа, автора книги «Канализация, газ и электричество» , вы здесь найдете сполна. Представленный в виде диалогов главной героини, обвиняемой в убийстве и сидящей в тюремном отделении для психов (nut wing) и тюремного, соответственно, психиатра, пытающегося понять, действительно девушка сумасшедшая или просто придуривается, роман проводит нас через детство Джейн Шарлотт, отрочество, грехи юности, искупление, выбор своего пути, цели и места в жизни. В книге полно мощных остроумных диалогов, безумных, но харизматичных персонажей, и чудовищных в своей нелепости ситуаций, от которых отваливается челюсть , а также множество обманок, вложенных одна в другую. Книжка читается просто влет, даже с учетом большого количества разговорных и сленговых слов, все понимаешь без проблем, оторваться сложно, учитывая, что совершенно непонятно, чем закончится не то что каждая сцена, а каждый диалог. Концовка оправдывает все ожидания, несколько раз заставляя посмотреть на события книги с разных углов восприятия, связывает все концы, все проясняет и оставляет после себя чудное лирическое настроение: Добро всегда побеждает зло. Ну, за исключением тех случаев, когда происходит обратное.

Паропанк — это очень загадочная вещь: вроде бы она есть, все ее обсуждают, а присмотришься — так ведь нет ничего. На этом сайте было как-то обсуждение того, какие именно книги подпадают под определение «паропанк»: одни предлагали книги, другие с арифмометром в руках доказывали, что книги эти что угодно, но не паропанк; я сам поучаствовал в этом в качестве эксперта по никем не читанной книге Morlock Night, обычно почитаемой как классика жанра. Итогом дискуссии стало понимание того факта, что кроме стоявшей у истоков «Машины различий» Гибсона и Стерлинга в этом самом жанре назвать больше нечего. И думалось мне, глядя на горы псевдопаропанка, заполонившего полки книжных магазинов, уже и не будет. Я ошибся.

Князь механический — это самый настоящий паропанк (прибавлять определение «русский» бессмысленно и даже вредно), с тщательно прописанными высокими паровыми и газовыми технологиями и с не менее убедительным низкими стандартами жизни основной массы населения. Здесь есть все, что требуется жанром — не только дирижабли и паровые трамваи, но и детишки, замерзающие на улицах, а также весьма удачный и интересный сюжет, развитие которого довольно сложно предугадать благодаря способности автора в каждой ключевой точке создавать возможность альтернативы. Ропшинов вообще молодец — он явно постарался получше узнать эпоху, горстями сыпет узнаваемых персонажей, детали, ловко увязывает с сюжетным макабром и безнадегой реальные исторические события и явления — Кровавое воскресенье, атаку мертвецов, башню Татлина, идеи футуристов и кубистов. Атмосфере и сюжету немало способствуют своеобразный авторский слог и несколько хаотичный нарратив. Автор — слава богу — не стал добавлять ни фентези, ни магии, только чуть-чуть детектива, но мастерски воспользовался всеми возможностями, предоставляемыми в избытке жанром, доказав, что оный жанр существует, живет и «может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать».

Давненько я не брал в руки шашек... В смысле — не читал книг из школьного курса русской классической литературы. Строго говоря, я вообще не уверен, что читал Евгения Онегина даже в школе. Узнаваемость текста в данном случае ничего не дает — книгу за последние двести лет качественно раздербанили на афоризмы, устойчивые выражения и даже пословицы (начиная от «Мой дядя самых честных правил» и до «Итак, она звалась Татьяна»): зачастую мы их употребляем, даже не помня, что это именно Пушкин, а не народное творчество. Если из романа убрать все многократно цитированные фразы вроде «Охота к перемене мест» или «Любви все возрасты покорны», то в общем, ничего, кроме обложки не останется. И это, пожалуй, лучший показатель качества книги и ее важности для русской культуры вообще и каждого жителя России в частности.

Кроме того, это действительно энциклопедия русской жизни (жизни русской элиты, конечно), совершенно без дураков — автор, кажется, умудрился рассказать обо всем, что касалось или могло касаться русского дворянина и тех, кто этого дворянина окружал на протяжении жизни. Внимательно читая роман, можно многое узнать о повседневной жизни правящего класса страны в начале XIX века — детали гардероба, привычки, распорядок дня: все то, что для современников проходит незамеченным в виду их обыденности и всем-известности.

Для меня была очевидна пародийность романа, Пушкин постоянно иронизирует над ожиданиями читателя и издевается над штампами сентиментального романа, что, как мне кажется, сближает его с «Нортэнгерским аббатством» Джейн Остин; он регулярно прерывается на самом интересном месте, подогревая ожидания и намеренно и крайне ловко их эксплуатирует, вставляет самого себя в текст, используя прием якобы отстраненного и якобы объективного наблюдателя, часто отвлекающегося на свою жизнь и свои переживания, и беззастенчиво комментирующего происходящее.

Я проникся. Это действительно шедевр на все времена, без условий и оговорок, остроумно и интересно написанная книга.

Квинтэссенция всего того, что называется нуаром, модель и недостижимый образец; концентрация нуара превышает все разумные пределы, при употреблении необходимо разбавлять во избежание отравления. «Черные-черные люди в черном-черном городе» — это про Sin City, и даже костер здесь черный, не говоря уже о шинах, которые на нем жгут.

Фрэнк Миллер весьма удачно использовал крайне скудные художественные средства. Всего два цвета — черный и белый, никаких полутонов, никаких оттенков, никакого серого. Не могу сказать, что являюсь любителем такой рисовки (иногда как в тесте Роршаха — поди догадайся, что автор имел в виду в этой мешанине черных и белых пятен), но она по-настоящему впечатляет, цепляет и создает уникальную атмосферу. Просто диву даешься, как Миллер буквально из ничего, оперируя гротеском и перспективой, создает объем, фактуру, эмоции, движение. Сопроводительный текст зачастую даже не очень-то и нужен — Sin City можно рассматривать сам по себе, история легко складывается из картинок, а не из букв (наличие большого количества нарисованных «звуков» в этом смысле большой минус, ибо просто дублируют то, что и так видно) и слов. Именно так надо создавать комиксы, воздействуя на подкорку и гипофиз, а не на сознание читателя. Sin City — комикс сферический и в вакууме, он самодостаточен и немилосердно красив, его стиль режет глаза и сжимает сердце.

Очень неплохо написанный и грамотно выстроенный политический триллер в декорациях загнивающего Третьего Рейха. Большим плюсом книги является то, что альтернативная история Германии выглядит вполне реалистично — конечно, серьезной критики картина, представленная Харрисом, не выдержит, слишком уж много «если», есть мелкие глупости вроде города Днепропетровска, умудрившегося сохранить свое название в нацистском рейхе и черных мундиров эсэсовцев, но в целом довольно убедительно, с минимумом клюквы и штампов, настоящие люди в настоящей стране, что отличает книгу от слабенькой экранизации, где Третий Рейх именно по-голливудски архитипичен — как его представляет средний американец.

По-настоящему понравилась только первая, неплохо вписанная в культуру и реалии двадцатого века история о незадачливых сатанистах, пытавшихся подчинить себе Смерть, но в итоге поймавших только его младшего брата — Сон, и так и не сумевших понять, что же с ним делать. Остальные истории в сюжетном плане гораздо слабее и предсказуемей, а рассказ о сошествии Морфея в Ад вообще шлак. Кроме того, иллюстративный ряд произвел на меня сугубо отрицательное впечатление — он, может и создает особую атмосферу (действительно сильная сторона этого комикса), но прорисовка убогая и просто ужасна, фанарт зачастую и то лучше выглядит. В общем, кроме псевдонеоготишного флёра «Песочный человек», по большому счету, ничего не предлагает, история сильно разбавлена пустым символизмом и отсылками к другим, мало известным (мне) и не интересным (мне) комиксам, работа художников вызывает отвращение, так что дальше я читать не буду — откровенно не мое.

Сказать, что я удивился, когда узнал, что книга написана в 1928 году, значит сильно преуменьшить мои чувства. Фактически этот опус является не только зачинателем того вала героических попаданцев, который захлестнул литературные просторы нашей родины в девяностые годы и даже и не думает спадать, он не только собрал все штампы этого жанра, но еще и вволю поглумился над ними, став пародией на жанр, которого тогда еще просто не существовало.

Главный герой — ролевая модель для всех, кто мечтал попасть в прошлое и стать там, благодаря своим якобы обширным знаниям и умениям (по сравнению с неграмотными местными) великим деятелем, реформатором, канцлером, королем, на худой конец главным советником кого-нибудь известного, изменив ход истории, предотвратив войну, революцию, голод, холод и чуму. Советский инженер Роман Владычин с помощью своего таинственного механизма попадает аккурат на поле сражения под Ватерлоо и, вместо того, чтобы быть убитым на месте военными жандармами за шпионаж и скверный французский, добегает до Наполеона и спасает его от поражения. Дальше катится как по маслу — император в восторге, осыпает нового любимца титулами и властью, женщины бросают чепчики в воздух и валятся штабелями в постель к герою, он реформирует все и вся, Фуше и Аракчеев устраивают против него заговоры, Пушкин ест у него из рук, сам Теодор Амадей Гофман — не шутка! — признает его величие, и даже поучаствовать в крестинах своего собственного дедушки удается.

Читать все это было бы абсолютно невозможно, если б не вполне четко прослеживаемая ирония и даже сарказм авторов по отношению к собственному персонажу. Авторы с удовольствием играют с различными стилями, слог книги энергичен, стремителен, бесцеремонен, ни на чем не задерживается, имена и события валятся как из рога изобилия, с заговорщицким подмигиванием, историческими аллюзиями и литературными реминисценциями; да и сюжет есть, и не самый плохой, кстати сказать, и в истории авторы вполне шарят (несколько раз думал, что вот-вот схвачу за руку, ан нет, ловкие бестии, все у них верно), хоть и обращаются с ней крайне вольно и разнузданно. Все выпукло, ярко, персонажи довольно карикатурны (особенно это касается Аракчеева, рыгающего и высокопарно выражающегося), движения размашисты, дамы умопомрачительны, революционеры решительны. В общем, весьма занятный и элегантный опус, гротеск и пародия, буйная, но далеко не бессмысленная оперетка.

Богатая, конечно, идея, поместить привычных марвеловских героев в начало семнадцатого века, и Нил Гейман довольно удачно ее воплотил, хотя поначалу казалось, что это просто паразитизм на чужом творчестве, перенесенном в иную локацию механически и без осмысления. Но нет — сюжет, начавшийся с тамплиеров и Грааля, оказался гораздо сложнее и интереснее, чем представлялось, в итоге Гейман рассказал вполне оригинальную историю, заслуживающую высоких оценок и всяческих похвал. Можно, конечно, упрекнуть, что историзм комикса находится на весьма низком уровне, автор, судя по всему, знает о начале семнадцатого века исключительно по школьным учебникам пятого класса и голливудским пеплумам середины прошлого века, но это, в конце концов, комикс, к тому ж большинство читателей вполне удовлетворится присутствующими декорациями, так что особо нудить об этом не буду.

Читать стоит только тем, кто уже в курсе, кто такие Мэтт Мердок, Чарлз Хавьер или Ник Фьюри, поскольку привлекательность комикса во многом обусловлена возможностью сыграть в игру «Где здесь Уолли Халк?» Лично меня поставил в тупик персонаж по имени Отто фон Дум, да про доктора Стренджа я мало что знаю, но это мало повлияло на мое восприятие комикса. Отдельно стоит упомянуть шикарные обложки Скотта МакКоуэна — действительно отличная стилизация под средневековые гравюры.

Делать центром повествования подросткового фентези магическое учебное заведение быстро стало после книг Роулинг общим местом и где-то даже банальностью. Однако если Хогвартс можно сравнить с элитным закрытым английским образовательным учреждением, то магический университет в книге Вольфганга и Хайке Хольбайнов является, скорее, колонией имени Макаренко для трудно воспитуемых подростков: разваливающееся здание, разбежавшиеся преподы, подростковые банды, терроризирующие сверстников, и тому подобное. В общем-то сюжет местами довольно предсказуемый, ну это для меня, опытного и цыкающего зубом, а вот для целевой аудитории, думается, будет в самый раз. Пикантности добавляет то, что учатся здесь не человеческие детеныши, а всякая сказочная шваль — от крохотных пикси до огромных огнедышащих драконов (которые, однако, при всем при том остаются детьми).

Действие происходит в одном месте — Драхенталь, но в двух параллельных мирах: в современной Германии и волшебном Marchenmond. Соответственно и героев двое — незадачливый волшебник Фемистоклюс, брошенный начальством разгребать авгиевы конюшни магического университета, и девочка Ребекка, которую родители оставили в пансионате Драхенталь на год, укатив в Штаты на работу. Как раз девочкам-подросткам книга понравится больше всего — здесь есть дружба, вражда, предательство и рыцарь печального образа. Реальный и сказочный миры связаны с собой неким Черным зеркалом, разбитым сотню лет назад, и зеркала играют важную роль: некоторые сцены, происходящие в разных мирах, зеркально друг дружку повторяют, что добавляет композиции постмодернистский оттенок. Читается все это довольно бодро, шуточки про Фемистоклюса забавны, размер книги небольшой, так что я, скорее всего, ознакомлюсь с продолжением, хотя изначально не планировал.

И это один из лучших комиксов про Бэтмена? Вы что, смеетесь, что ли? Это шутка такая? Данное творение Алана Мура другому его детищу, Хранителям, даже в подметки не годится. Сюжет до безобразия примитивный: Джокер сбегает из Аркхэма (в очередной раз), Бэтмен его находит и в два пинка побеждает, после чего герои дружно и заливисто смеются над рассказанной Джокером шуточкой про двух психов, сбежавших их дурдома. Вроде как автор пытался подвести нас к глубокой и оригинальной мысли о том, что здорового человека от безумца отделяет только one bad day, но если внимательно приглядется к истории, то становится понятно, что смерть жены неудачливого эстрадного комика вообще никак не повлияла на его дальнейшую судьбу. В любом случае он появляется на химзаводе, где и становится Джокером в результате несчастного случая и отравления химикатами. Попытка Джокера свести с ума Гордона отдает откровенным дилетантизмом, да и вообще герои комикса выглядят неубедительно, не как живые люди, а скорее, как маски театра Но. Рисунок Брайана Болланда только усугубляет это впечатление — Бэтмен какой-то мультяшный, никак не выглядящий реалистично. В общем, все это похоже на очередную ложь Джокера, и я остался разочарован.

Пока читал эту огромную (1100 страниц) книгу, у меня появилась масса различных наблюдений, претензий, заметок, похвал, идей, придирок и ремарок в сторону. Если их всех собрать вместе, то рецензия получилась бы вполне сопоставимой с объемом самой книги. Понимая, что справиться со всем этим материалом я просто не могу, да и не хочу, да и не надо это никому, никто не будет читать такую простыню на несколько страниц с собственным содержанием, алфавитным указателем и примечаниями, я решил высказаться как можно более кратко, наплевав на какие-то отдельные подробности и подробные отдельности, показавшиеся мне во время чтения почему-то важными.

В общем, по гамбургскому счету, читать очень даже стоит. Брендон Сандерсон проделал огромную работу по наполнению своего мира — то, что многие писатели фентези обычно делать либо ленятся, либо просто не способны. В принципе, было бы достаточно упомянуть оригинальный климат — постоянно дующие сверхветра влияют не только на людей, их быт, привычки, архитектуру, обряды и особенности взаимодействия, но и на флору, сельское хозяйство, геологию и многое другое: автор действительно тщательно продумал, как и чем его мир должен отличаться от привычного нам. Однако Сандерсон на этом не остановился и добавил множество других аспектов жизни, которые авторы фентези предпочитают игнорировать: культурные различия, социальные статусы, ритуальные привычки, система верований (религия вообще играет крайне важную роль в книге), научные исследования, сложная мифология. Причем все это подано не в виде какой-то многостраничной лекции, а кусочками, разбросанными по тексту, благодаря чему читатель может самостоятельно собирать картину мира у себя в голове.

В книге довольно много, что можно покритиковать — есть и сцены дурацкие, и диалоги стремные, но основная моя претензия не к тексту Сандерсона, а к его русскому изданию, а именно к переводу. Перевод Александра Вироховского является весьма посредственным. Очень многие слова, словосочетания, выражения и даже предложения переведены не точно, заметно, что выбран не самый лучший вариант перевода, результат зачастую вообще трудно отнести к русскому языку — меня раздражало, что временами буквально сплошным потоком шло то, что правильнее было бы назвать «машинным переводом». Небрежный отбор русских аналогов, нежелание переводчика искать более точный синоним, проблемы с согласованием падежей и времен, использование неуместных калек: это, конечно, далеко не подстрочник, но местами довольно близко. Перевод, прямо скажем, халатный, и не заслуживает названия литературного. Верховский, конечно, проделал большую работу, знакомя русскоязычного читателя с книгой Сандерсона, но для меня очевидно, что для редакторской работы поле не паханное.

В книге много персонажей, и это хорошо, автор фокусируется всего на двух-трех, и это еще лучше: события идут параллельно, не пересекаясь друг с другом, но активно дополняя. Не всегда понятно, какое отношение те или иные эпизоды или персонажи имеют друг к другу, но всегда понятно, что показаны они нам не просто так: несмотря на медленное развитие событий (иногда это раздражает, иногда наскучивает), я не могу сказать, что какие-то моменты в книге лишние и от них можно избавиться. Роман не очень увлекательный, в нем отсутствует какая-то живость, зато присутствует определенная солидность и размах, и интерес к происходящему, в общем, сохраняется на протяжении всей книги на достаточно высоком уровне: оригинальность сюжета не дает возможности предугадать его повороты, а концовка вообще производит неизгладимое впечатление. Очень нестандартное фентези, продолжение которого буду читать только в оригинале: данная же книга еще ждет своего переводчика.

Комиксы часто любят называть графическими романами, то ли из политкорректности, то ли для того, чтобы оправдать то, что ими увлекаются взрослые люди (как «взрослые» обложки для книг о Гарри Поттере, популярные одно время за бугром), но по моему мнению, далеко не все комиксы заслуживают такого наименования. Watchmen из числа тех, что уже и комиксом-то назвать язык не повернется, говорить о нем можно только как о графическом романе. Это самый настоящий роман — со сложным сюжетом, состоящим из переплетения нескольких самостоятельных, с нелинейной структурой повествовования, с множеством героев, несколькими рассказчиками, дающими взгляд с разных углов и перспектив, развитием персонажей и нарастающим с каждой главой напряжением.

Здесь нет героев и злодеев: злодеи почти все на пенсии, они страдают от рака и доживают свои дни в забвении, а герои сняли плащи и маски и пытаются жить в новом дивном мире с электрокарами, развитой генетикой и чудотехнологиями, дарованными доктором Манхэттеном. Здесь нет черного и белого, только тени и сумерки; ну разве что за исключением Роршаха, безумного отморозка, для которого есть только да и нет. Правильных решений нет, конец света близок, до армагеддона осталось пять минут, часы Судного Дня вот-вот пробьют полночь. Роман полностью пересматривает идею супергероев, их влияния на мир и влияния мира на них, попутно ставя сложнейшие вопросы об ответственности и «слезинке ребенка».

Реалистичность мира подчеркивается и выстраивается и дополнительными материалами, с которыми знакомишься по ходу чтения — избранные главы из мемуаров первого Ночного Филина Under The Hood, кусок книги о докторе Манхэттэне, полицейское досье на Уолтера Ковача (он же Роршах), эссе по орнитологии Дэна Драйберга (второй Ночной Филин), статья о комиксе Black Freichter, который читает один из второстепенных персонажей, и который в нескольких главах служит контрапунктом происходящему в самих Хранителях, и многое другое, что создает глубину и придает многозначность персонажам и событиям.

Помимо великолепной истории, рассказанной Аланом Муром, обязательно стоит также отметить совершенно потрясающий рисунок Дэйва Гиббонса, с его оригинальной игрой цветами, подробно (бы сказал — любовно) прорисованным фоном, который живет своей жизнью (за происходящим на втором плане следить зачастую не менее интересно, чем за основными событиями) и создает дополнительные аллюзии и занятный параллелизм.

Занятная литературная постмодернистская игра, обесцениваемая, однако, именно этим фактом. Молодец, конечно, Грэм-Смит, большую работу проделал, запихивая зомби во все щели романа Джейн Остин, но вот стал ли классический роман лучше или хотя бы интереснее, это большой вопрос. Контраст между чопорностью и манерами Англии в начале девятнадцатого века и необходимостью как-то бороться с ходячими трупами (очень понравилось придуманное для них название — unmentionables, «неупоминаемые»), довольно скверно с этими манерами сочетающимися, весьма забавляет, но и только.

Возможно, если бы Грэм-Смит написал бы свой собственный сентиментальный роман с оригинальным сюжетом и ордами зомби в качестве задника, его творение заслуживало бы большего внимания и уважения, и хотя бы сняло обвинения в паразитизме (даже создатели экранизации поступили честнее, придумав собственную важную сюжетную линию), а так получается как с надписями в публичном туалете — некоторые довольно изящны и остроумны, к тому же интересны как определенный срез культуры, но все равно остаются надписями в туалете. Грэм-Смит, конечно, потрудился на славу — как школьник, тщательно пририсовывающий бороду и усы портретам в учебнике, и можно посмеяться или поужасаться падению нравов литераторов (и читающей публики, конечно), но ставить его творение на одну полку с оригиналом никому в голову не придет. Элегантный, но пустой фанфик.

Книга похожа на Кровавую Мэри — сверху томатный сок георгианских соплей, снизу — водка зомби-апокалипсиса; и как в коктейле, слои не смешиваются: неупокоенные мертвецы мешают читать про сестер Беннет и их матримониальные интриги, а описание различных куртуазностей дворянского общества препятствуют нормальному восприятию проблем выживания в разгар эпидемии зомби. Особенно это заметно в тех сценах и диалогах, которые Грэм-Смиту пришлось писать самому — они неплохо стилизованы, но откровенно нелепы. Оригинальный сюжет из всех сил старается выдавить всю эту зомби-фантасмогорию, потому как конец света есть, но похоже, что его никто не заметил: очевидно, что последствия для английского общества были бы гораздо глубже, чем просто те косметические изменения (вроде отправки на учебу в Китай и Японию), что соавтор книги внес в сюжет Остин. Грэм-Смит пошел по пути наименьшего сопротивления — мог бы тщательно переработать сюжет девятнадцатого века с поправками на ходячих мертвецов, и тогда бы получилось бы отдельное произведение, настоящий постмодернизм с собственными идеями и мыслями, но он предпочел ловкость рук и обыкновенное мошенство: получившийся роман все тот же добрый старый скучный P&P, где часть слов просто заменена на «зомби».

Довольно странно, но я, при своем не самом высоком уровне знания немецкого, почти не смотрел в словарь — такие моменты можно пересчитать по пальцам и даже тапочки снимать не придется (хотя в книге немало специальных терминов — из антропологии, робототехники, других специальностей). Даже если не понимал смысла слова, оно как-то было интуитивно понятно по контексту или окружающим его другим словам — у автора удивительный талант строить предложения таким образом, что все лексемы оказываются сцеплены друг с другом так, что смысл одной тянет за собой смысл другой, хотя если приглядеться — вроде ничего особенного в стиле нет, нормальное такое повествование, ничем особо не выдающееся, а все-таки своеобразная манера.

Основных героя два — Хироси Като, по ходу книги вырастающий в гения робототехники и с детства одержимый идеей уничтожения денег и стирания разницы между богатыми и бедными, и Шарлотта Малро, обладающая даром, прикоснувшись к предмету, увидеть все его прошлое (впрочем, дар этот она использует дискретно и не очень удачно, а потом и вовсе почти теряет). Эшбах очень изящно сплетает их судьбы в почти неразрывную нить. То встречаются, то расходятся, но постоянно сцеплены друг с другом. И все сюжетные ходы — нанотехнологии, парниковый эффект, изменения климата, маргинальные исторические теории — все соединены друг с другом, как шестерни в механизме, даже если сразу и не замечаешь этого при чтении, то при попытке посмотреть на картину целиком сразу видишь огромную сложную конструкцию. Одно влияет на другое, то — на третье, здесь передача, там коленвал, история двигается вперед, неумолимо, но не очевидно. Понять, чем закончиться, невозможно до самого конца (и чем ближе к концу, тем меньше понимаешь, чем это может закончиться): четкого сюжета как такового нет, он сплетается из различных событий, случайных встреч, обсессий и диалогов.

Не могу сказать, насколько научным выглядят все выкладки героев касательно нанотехнологий, робототехники и климатологии, но мне, как профану в этих специальностях все показалось вполне убедительным; если автор где-то передергивает или подгоняет под фабулу, делает он это вполне в логике сюжета, и откровенно белых ниток я не заметил. Конечно, взятая в целом, основная идея книги смахивает на маргинальную теорию, да, в общем, и является ею, но как и у всех таких теорий, у нее есть ряд аргументов (хотя их не достаточно, чтобы вести настоящую дискуссию). Эшбах по ходу дела высказывает устами своих персонажей немало интересных и нетривиальных идей, над которыми можно поразмышлять и о которых можно поспорить, и делает это достаточно ненавязчиво, чтобы они не превращались в дидактику.

Автор выстраивает длинный, неспешный роман, основанный на научно-фантастической (но теоретически выполнимой) идее, однако подает его как научно-производственный: прорыв, тупик, переход на другую линию исследования, провал, продолжение экспериментов, теоретическое обоснование, поиск финансирования, удачная находка, отсутствие нужных материалов или инструментов и так далее; несколько дискретно, но вполне объемно и убедительно. И персонажи у него такие же — они никуда не торопятся, они работают и живут, кто-то создает семьи, кто-то карьеру, они что-то обсуждают, куда-то ездят. Много деталей, настоящих эмоций, подлинных диалогов, реальных людей — как плохих, так и хороших; нет героев, нет злодеев, почти все как в жизни. Сюжет развивается неторопливо, с большими временными промежутками между главами, автор уделяет много внимания не только научно-фантастической составляющей, но и внутреннему, личностному взрослению персонажей. Нельзя сказать, что уж совсем ничего не происходит: есть, например, экспедиция на полярный остров, закончившийся душераздирающим вторжением инопланетян (ну, не совсем вторжение, да и инопланетян там не было, только техника ихняя); однако любителям непрестанной движухи ловить здесь действительно почти нечего, ждать придется долго: только ближе к концу действие постепенно убыстряется и начинается по-настоящему фантастический роман.

Думается, Лем такие частушки и анекдотцы может писать левой ногой в состоянии комы, совершенно не напрягаясь и даже не задумываясь. Его эрудиции, ума и чувства юмора хватило бы еще на десяток таких же книг, как «Кибериада», просто в какой-то момент эта тема стала ему, по-видимому, скучна, или он написал, что хотел, или пленка в диктофоне закончилась, или чайник вскипел, и он чай пошел пить, а когда вернулся, перечитал, хмыкнул и отослал издателю.

Сборник этот — чистейшей воды выпендреж, написанный то ли на спор, то ли от скуки. Множество использованных жанров призваны продемонстрировать глубину авторской мысли, его начитанность, широту владения литературными приемами, способность к изящной стилизации, фигу в кармане, издевательский прищур и высоту пьедестала авторского памятника, на который читателю не забраться даже с лестницей.

Поток лингвистический шуток, поначалу забавляющий, в какой-то момент наскучивает, потом начинает раздражать, и каждую новую ты встречаешь зевком — матка-бозка-ченстоховска, он опять шутит... В каждом рассказе можно найти какой-нить смысл, или даже два (или даже одиннадцать с половиной, если ты — Лем), однако быстро мораль перерастает в морализаторство, а умные мысли в назидательность. Интеллектуальное издевательство, поначалу радующее и забавляющее, становится самодовлеющим, самозарождающимся и повторяющимся: больно уж однообразно глумление, как заезженная пластинка, как бородатый анекдот, рассказанный записным остряком сотню раз, всем давно известный и не вызывающий ничего, кроме желания этого самого остряка придушить во сне подушкой — чтоб не мучился и других не мучил. Ведь фактически Лем использует один и тот же прием, на котором основаны все шутки и большинство сюжетов книги — разрыв шаблона (в стиле «хоронили тещу, порвали два баяна»): робот сидит при свете свечи и пишет гусиным пером, попутно смазывая маслом свои суставы. Этот прием (комический эффект вызывается разницей в технологиях) повторяется стократно в разных вариациях и смешит только несколько первых раз, а потом вызывает только лютый фейспалм.

При всем при этом моем брюзжании и занудстве я не могу сказать, что сборник плох. Нет, он хорош, потому как Лем в принципе не способен опуститься ниже определенного, очень высокого уровня, а некоторые вещи из книги — вроде «Блаженного» вообще гениальны. Но я при чтении часто испытывал негативные эмоции — скуку и раздражение, слишком часто, чтобы утверждать, что мне это понравилось. Судя по всему, Лем не совсем мой писатель, и кажется, что чем дальше, тем больше.

Отсутствие внешнего врага — мертвецы бродят за забором, по периметру тюрьмы, — сыграло с группой Рика Граймса злую шутку. Это, как оказалось, было единственным фактором, который объединял всех этих людей вместе. Без сиюминутной необходимости бороться за жизнь все скрепы, стягивавшие людей, отпали, адреналин бега выветрился, начали выплескиваться эмоции. Самых слабых кусают зомби, вылезшие из подвалов, самые сильные сцепились друг с другом. Любая мелочь порождает конфликт, любой косой взгляд — ссору, любое злое слово — драку. Борьба с людьми съедает больше сил, что борьба с ходячими мертвецами.

В прошлой жизни спасаешь человеку жизнь — и вы друзья до гроба. Сейчас не так. Ты прикрываешь спину другому, он прикрывает тебе — это ничего не значит. Как говорится, секс — не повод для знакомства. Ценности изменились, но язык не успевает, слова все те же, смысл другой. Непонимание порождает антагонизм. Люди вынуждены жить вместе, но не знают друг друга, не доверяют друг другу и это вызывает конфликты на ровном месте. Кричи — не услышат, говори — не поймут. Конец света — возможность делать что хочешь. Все правы, никто не прав. Везде тупик, за спиной враг, за оградой — мертвецы.

После очередной рокировки основным художником стал Чарли Адлард — тени сгустились, картинка стала глубже. Если первый том фактически делали два человека — Киркман и Мур, то над этим, четвертым, трудилось уже полдесятка человек.

Чем дальше, тем больше пропадает сходство между комиксом и экранизацией. Фактически, это совершенно другой набор персонажей с совершенно другими чертами характера и манерой поведения. Да, имена у них одинаковые, но это все, что их объединяет. Отношения и связи героев выстроены по-иному, что диктует другое развитие действия. Вроде бы события те же самые, но идут в другом порядке, отличающиеся мелочи и детали влияют на последствия и реакцию героев, что выстраивает иной образ происходящего — как паззл, собранный в другом порядке, создает другую общую картину, другие ощущения и настроение. Даже просмотрев сериал, трудно, а зачастую невозможно, предсказать, что будет в следующем стрипе или части (за исключением того, что кто-то умрет), и это дает возможность читать без предубеждения, с интересом и большим вниманием.

Клифф Ратберн, сменивший Тони Мура в качестве основного художника, отлично копирует стиль предшественника, но определенная разница заметна (линия чуть более жирная, картинка кажется слегка размытой), хотя и не критична, а вот что действительно мне крайне не понравилось — это прорисовка детей: они выглядят неестественно и пугающе, как какие-нибудь карлики (и Карл тоже, да), с искаженными пропорциями и мерзкими физиономиями. Впрочем, у Киркмана, кажется, тоже странные проблемы с детьми в этом комиксе — эпизоды с ними представляются лишними, а поведение детей и их общение не адекватным, искусственным; хорошо хоть, детишек не очень много.

Несмотря на то, что действие третьего тома происходит в замкнутом помещении, и героям не надо куда-то все время бежать, темп не падает, а только ускоряется, количество трупов растет в геометрической прогрессии, диалоги трясет от напряжения, люди на грани нервного срыва, а то и сумасшествия (я б давно себе в голову шмальнул), Рик берет на себя ответственность уже вполне осознанно и учится принимать тяжелые решения: группу выживших рвет на куски, как и мир вокруг них. Тяжелейший стресс съедает разум и обостряет эмоции. Читать тяжело и также тяжело примерять ситуации на себя.

Я оказался несколько разочарован. Мне не понравилось. В частности, не понравился рисунок. Какой-то он корявый, весь из поломанных линий, люди выглядят неестественно, с диспропорциональными фигурами. Особый упрек — в плохой прорисованности фона: кажется, Фрэнк Миллер даже и не старался что-то с ним сделать, а просто накидывал что-то такое карандашом — сумбурненько, стремненько, похоже на детскую мазню, ну да сойдет, чай не станковая живопись; человеческие фигуры на заднем плане выглядят как палка-палка-огуречик — кому как, а мне такое отношение к рисунку кажется непрофессиональным и оскорбительным, надо же уважать своего читателя и зрителя. Конечно, есть и совершенно потрясающие кадры, с изумительно выбранным углом зрения, отлично схваченными движениями, интересной перспективой, оригинальной композицией, но беда в том, что таковых — десяток-полтора на весь комикс, и они скорее подчеркивают убогость и небрежность остальных стрипов, их неровную, дрожащую линию. На деталях в 300 лучше не концентрироваться — их либо нет, либо они производят ужасное впечатление, лучше рассматривать всю картинку целиком и отодвинув книгу подальше от глаз — тогда все выглядит отлично, эффектно и мощно.

Историчность комикса... ну, на более-менее удовлетворительном уровне. Кому какое дело, что в Спарте было двое царей, а спартанцы не носили кожаных труселей и не сражались полуголыми — учитывая, что Миллер ссылается на древнегреческие вазы, просто странно было бы его упрекать в том, что в комиксе, например употребляется позднелатинское слово capitan. Основные моменты истории отображены у него корректно — персы, спартанцы, Ксеркс, Леонид, Фермопилы, все дела. Ахейцев с афинянами не путает — и слава богу. Всем, кроме Алана Мура, все равно.

Комикс маленький, история коротенькая, сюжет словно топором вырублен — в фильме на это скудость фабулы внимания не обращаешь из-за визуальной красотищи и феерии для глаз, а в комиксе всего этого нет (смотри выше), потому как Зак Снайдер буквально из каждого кадра выстраивал целую сцену (чего стоит сравнить два невразумительных рисунка пророчицы в комиксе и сногсшибательный, волшебный танец пифии в фильме). Зато есть лютый пафос, крошащий зубы, и спертая от тестостерона атмосфера. Несмотря на энергичные движения, обильную кровищу и терпкий казарменный дух (Хайнлайн счастливо плачет в уголке), некоторые диалоги и фразы кажутся вялыми и неискренними, и даже знаменитое «Это Спарта!!!» прозвучало неубедительно и как-то механически. Впрочем, незначительный объем комикса, его прямолинейность и лаконичность идет истории на пользу — нечего здесь рассусоливать: мечом по башке, но пасаран, отступать некуда, позади — Спарта. Несомненно, мощный героический эпос, ожививший старую легенду, пусть и несколько коряво и небрежно исполненный.

Сложно сказать, для кого и зачем Лем написал и эти так называемые сказки. Для детей они представляются несколько сложными и наукообразными — и аллюзии, связанные с названиями планет, стран и персонажей вряд ли будут понятны, и естественнонаучные моменты пройдут незамеченными. Для взрослых они чересчур примитивны и вторичны — Лем откровенно, не скрывая, использует архетипы стандартных европейских сказок. Даже постмодернизмом здесь особо не пахнет — Лем просто вливает старое вино в новые меха, но вино от этого новее не становится. Если убрать всю робошелуху и робомишуру, почти ничего не останется, кроме замусоленного средневекового нарратива. Можно, конечно, предположить, что в этой робошелухе весь цимес, но если с новогодней елки снять украшения, она все равно останется елкой, а вот от лемовских сказок в первую очередь отваливается сам Лем. Да и роботы подкачали, прямо скажем. Какие-то он не роботические. Если кто-то ведет себя как человек и крякает как человек, то это человек, сколько его не прячь под костюмом робота; в какой-то момент Лем прямо проговаривается, что у одного из роботов есть органические процессы — ну о чем тут еще спорить. Есть, конечно, фирменный юмор

но как-то маловато его, бледноватен он, однообразен и скоро прискучивает; всяким там филологам и языкознатцам есть над чем поумиляться, но что делать всем остальным? Особо интересной фабулы в рассказах нет, сюжеты (и особенно концовки) подчиняются не законам логики, физики или роботехники, а исключительно капризам и желаниям автора, лингвистические кунштюки быстро приедаются и начинают раздражать. Что-то смешно, что-то занятно, что-то скучно, что-то зевотно. Каждый рассказ в отдельности еще более-менее читабелен и интересен, но все вместе они похожи на никому не нужную свалку ржавых запчастей и сломанных электроприборов. В качестве же ответа на мой собственный вопрос в начале отзыва пойдет, наверное, следующее предположение — писал для себя и потому что мог. Вот как-то так.

Интерес к происходящему в книге просыпался у меня довольно медленно и постепенно. Этому сильно способствовали главные персонажи. Ни Рауль Эндимион, бывший траппер, а ныне охранник девочки-мессии по имени Аенея, ни отец-капитан Федерико де Сойя, возглавляющий по приказу Его Святешейства охоту за Аенеей не являются особо героическими героями: у первого выбора особого не было, второй выполняет приказ. Сюжет укладывается в рамки не самой стремительной и богатой на события истории бегства и преследования. Аенея и ее спутники несколько вальяжно перемещаются между мирами, воины Христовы за ними, соответственно, гонятся. Кажется, у Симмонса была задача продемонстрировать читателю, как изменился мир Гегемонии после разрыва с Technocore и уничтожения возможности телепортации, а не рассказать интересную историю, как в Песнях Гипериона. Если так, тогда эту задачу он выполнил на ура: герои попадают в разнообразные миры с разнообразным бэкграундом, и все вместе они создают вполне четкую и в общем-то, непротиворечивую картинку.

Отец-капитан де Сойя, наверное, более интересный персонаж: задача, стоящая перед ним, гораздо более сложная по большей части, чем у Эндимиона, и для того, чтоб понять маршрут Аенеи, ему зачастую приходиться просеивать в буквальном смысле целые миры через мелкое сито, да и характер, воззрения и личность его испытывают куда более глубокие внутренние изменения, и подвергается он куда более серьезным искушениям и дилеммам. Несколько утрируя, можно даже сказать, что Мессия и ее спутники участвуют в приключениях тела, а отец-капитан и его штурмовики — в приключениях духа; что, если задуматься, немного странно, ведь логичней было б наоборот.

Из-за того, что развитие сюжета сильно напоминает «Апокалипсис сегодня» с этим непонятным и кажущимся вечным путешествием по реке, оно довольно неочевидно — предугадать его сложно, поскольку автор не стеснен какими-то жесткими рамками, и только под конец становится предсказуемым: в последних нескольких главах происходит ровно то, что и должно было произойти, что только и могло произойти: Симмонс неожиданно загнал себя в собственную ловушку, и выпутаться не смог. В целом же, как и в любом произведении, основанном на идее дороги, в романе чудится больше смысла, чем есть на самом деле, но все равно как-то исподволь и незаметно цепляет.

Неожиданно для меня, «Пирамиды» оказались неинтересными, хотя вообще-то мне нравится Пратчетт и я с удовольствием читаю его книги. Сюжет меня не зацепил, герои весьма схематичные и их поведение, хоть и логичное, весьма предсказуемое, юмор показался натужным и вымученным — плоским, как сам мир, мало какая из обилия шуток меня реально повеселила, да и в целом несколько смущает своей прямолинейностью и неуместностью идея посмеяться над древними египтянами и их богами, почившими в бозе пару тысячелетий назад. В целом было ощущение сугубой вторичности, при том, что ткнуть пальцем в конкретное место я не могу — эта одна из ранних книг, но общее впечатление чего-то уже многократно читанного не оставляла до самого конца — скорее всего потому, что многие фрагменты и находки этого романа автор потом не раз использовал в других произведениях. Понятно, что виной тому — моя несколько сумбурная система чтения книг Пратчетта (нет никакой системы, читаю от балды, что под руку подвернется), однако с тем, что книга показалась мне эдакой хлопушкой — шума и мишуры много, а веселья не прибавилось — факт этот ничего сделать не может. Заинтересовало в какой-то момент нетривиальное рассуждение о том, что то, во что, как нам кажется, мы верим и то, во что мы верим реально — две разные вещи, однако развивать его Пратчетт не стал, сосредоточившись на фарсовых шутках (верблюд плюнул в человека — уморительно же, правда?) и псевдофилософствовании героев. Порадовала и открытая концовка с неумирающим жрецом Диосом, но этого, прямо скажем, отчаянно мало на целый роман, сам, кажется, застывший во времени.

Унылейшая книга из всех, прочитанных мною. Причем слово унылейшая надо писать капслоком и с тремя восклицательными знаками. Впервые за много лет я всерьез задумался, а стоит ли мучиться и дочитывать до конца, очень уж процесс чтения этой книги напоминал флагеллянтский обряд самоистязания. Продолжил я только потому, что надеялся, что главный герой, глумливо именуемый Жульеном, до конца не доживет и сдохнет в ужасающих мучениях где-то в процессе. Для описания книги идеально подходят слова самого Стендаля: «Полное отсутствие мысли, пустые фразы, настолько банальные, что превосходят всякое ханжество.» Все в книге — абсолютно все — меня раздражало: персонажи, события, место действия и сам автор, который явно ненавидит своих героев, и вообще людей, а также свою страну. Именно этим можно объяснить, почему персонажи книги получились такими гадкими и отвратительными, безмозглыми пошляками и завистливыми лгунами. Каждый второй страдает от паранойи, каждый первый — от шизофрении: настроение у героев меняется быстрее, чем сигнал светофора, эмоции меняются на прямо противоположные безо всяких мотивов и резонов, и возникает ощущение, будто читаешь репортажи из сумасшедшего дома. Манера говорить у всех одинаковая, и манера мыслить тоже одна на всех, что очень хорошо заметно, когда чередуются мысли Жульена и основного женского персонажа (мадемуазель де Ла Моль). Память у героев, кажется, только кратковременная, принципы зависят от того, какую книгу они прочли накануне, от любых действий они быстро устают и только презрение и ненависть к окружающим перманентна. Роман (вроде как основанный на реальных событиях) явно придуман и написан Стендалем с целью инфицирования всех окружающих своим отношением к миру: с каждой строчкой, с каждой страницей я чувствовал, как во мне постепенно наливается этот смрадный пузырь мизантропии, и мне постоянно приходилось отрываться от книги и передыхивать в нашем нормальном и уютном (как оказывается) мире, где много хороших людей и приятных мест.

Стендаль постоянно брюзжит: и деревня у него «ад мерзостей и лицемерия», и город «обитель зевоты и скучнейшего резонерства», и трава не такая зеленая, как ране; он равно ненавидит монархию, империю, республику, дворян, крестьян, попов, купцов, горожан, прихожан, мужчин, женщин и детей скопом. Автор не оставляет места для читательских размышлений, оценок и предположений — он все пишет сам, разжевывая до состояния нравоучения и морализаторства, погребая под ними те крупицы умных мыслей и замечаний. которые иногда можно найти в книге. Отрицательных персонажей он описывает так, чтобы у читателя не возникло даже тени сомнения в их отъявленной отрицательности, используя выражения вроде «подлый интриган» или «гнусный проныра». При этом не имеющие никакого значения моменты Стендаль может влегкую растянуть на целую главу, а крайне важные для становления главного героя тенденции и события ужимаются в пару строчек.

Главный герой не способен сделать или сказать что-то по-людски: в душе у него бушует непрекращающаяся буря эмоций, они у него просто зашкаливают в любой выбранный наугад момент времени, его мысли полны противоположных параграфов, он одновременно хитер, коварен и туп как табуретка. (Впрочем, за малым исключением, все остальные персонажи независимо от возраста также ведут себя как подростки на фоне гормонального взрыва.) Жульен постоянно подозревает всех своих собеседников, как знакомых, так и не очень, во всех возможных грехах, и это очень хорошо характеризует его самого как существо преподлейшее и прегадостнейшее. Зачем и почему автор — с очевидным любованием и постоянными упоминаниями о том, какой же он великодушный и блаародный — сделал его главным героем, совершенно не понятно, да и знать не хочу о таких страшных извращениях. Жульен (впрочем, не он один — все персонажи такие) движим «чисто пацанскими» желаниями заслужить респект и уважуху, для него важно не то, что он делает или говорит, а как это воспримут окружающие (причем всех остальных он за это качество презирает), и как бы сделать так, чтоб они его все любили, а он бы их игнорировал как истинно высокодуховный, со скрепами, человек. Описание его «любовного» романа (высосанного автором из среднего пальца) с мадемуазель Ла Моль — одна из мерзейших частей книги, от которой я рыдал из-за сочувствия и сострадания к себе. Справедливости ради стоит заметить, что все их эмоции и поступки являются навязанными им автором, не обращающим внимания ни на характеры, ни на логику происходящего, ни на окружение или воспитание, а в буквальном смысле заставляющим персонажей прыгать через горящий обруч для собственного удовольствия. Связности между событиями нет в принципе, Стендаль пишет все, что ему приходит в голову; роман больше говорит об авторе, нежели о героях, и то, что он говорит, неприлично и непечатно.

Вторая часть цикла о Красном Сыне получилась куда лучше и глубже первой. Это уже настоящая альтернативная история: 1978 года, мир победившего почти везде (за исключением разваливающихся Штатов и, почему-то, Чили) коммунизма, мир советских космических станций и футуристичной транспортной инфраструктуры, мир спецназа КГБ в жутких шлемах и карательной нейрохирургии. Основной сюжет заключен в противостоянии группы диссидентов во главе с Бэтменом (чья неуловимость и крутизна вызывают законные вопросы — все-таки действие происходит не в Америке, а Бэтмен не богатый наследник) и тоталитарного режима, олицетворяемого Суперменом. Брутальная рожа Бэтмена, воплощенного не мстителя, но террориста, производит неожиданно сильное впечатление, даже несмотря на его откровенно клоунский наряд с ушанкой, псевдочеркеской с газырями и деревянной кобурой для маузера на боку. Супермен же искренне не понимает, почему кому-то может не понравиться созданная им Утопия — мир без насилия и войн, стабильным настоящим и гарантированным будущим. В своих трогательных монологах изолированный божественным статусом супергерой раскрывается одиноким и уязвимым; не будучи человеком, он не способен понять, что находясь под постоянным надзором, лишенные ответственности за себя и близких, люди теряют то, что делает их людьми — свободу выбора.

Финальная схватка заканчивается обоюдной катастрофой и одновременно обоюдным торжеством: порядок восстановлен, но новые недовольные надевают маску летучей мыши. Советский Союз в вершине своего могущества, однако его моральное основание дало грандиозную трещину, грозящую будущими проблемами; а за океаном поднимает голову новая угроза...

В России по-прежнему вечная зима и мужская мода неизменна, но хотя бы стало светло и чисто; эстетика режима мигрирует от квазинацистской к стилю Red Alert. Клюква присутствует, но на периферии, Миллар явно ознакомился с оригинальными названиями московских улиц, впрочем, большая часть вероятных ляпов перекрывается возможностями альтернативного сеттинга. Даже жаль, что богатые идеи благого тоталитаризма Супермена и терроризма борца за свободу Бэтмена утрамбовали в один выпуск — было бы интересно ознакомиться с этим подробней.

Давно хотел ознакомиться с этим комиксом — очень уж задумка интересная. И в какой-то мере ожидания оправдались: серпасто-молоткастый Супермен-коммунист, воспитанный в украинском колхозе (да-да, Супермен — украинец!), был весьма колоритен и занятен. Однако уровень клюквы меня просто поразил — он был просто чудовищен, учитывая, что написан он не в разгар холодной войны, а в 2003 году. Понятно, что клюква всегда будет, когда американец пишет про Россию (и наоборот тоже), но не до такой же степени! Даже голливудские бракоделы всегда помнили, что город трех революций назывался Ленинград, а никак не Санкт-Петербург. Почему детей подружки детства супермена зовут Jordan и Mehri? И такого очень много. Непонятно, как, кстати, зовут самого героя. Должно же быть у него какое-то имя, товарищ Кентов какой-нить хоть бы, а то его все comrade superman кличут, по-видимому, в Союзе напряженка была не только с продуктами, но и с именами.

Сюжет тоже не блещет особыми изысками. За исключением основной мысли — а что будет, если Супермен приземлится в Союзе, а не Америке, весь комикс занимает пафосная трепотня заглавного героя и скрежетание зубами его врагов — Лекса Лютора и главы НКВД Петра Рослова. Герой треплется, спасает людей, потом снова треплется, потом умирает Сталин (это не спойлер). В принципе, сама идея Супермена на службе Советов несколько нелогична. Даже глава НКВД, по совместительству внебрачный сын дяди Джо (что уже смешно), замечает, что само существование героя противоречит марксизму: он является живым доказательством того факта, что не все рождаются равными. К тому же даже по меркам комиксов Супермен очень уж супер — он умудрился поймать пулю, выпущенную в висок из в упор приставленного пистолета. Даже для комикса про Супермена это явный перебор.

Откровенно не понравилось использование Джонсоном и Планкеттом грубого противопоставления в графических приемах: в Штатах всегда светло, в России всегда темно и всегда зима; силуэты людей в Америке словно тянутся вверх, в Союзе — приземистые, распухшие. Да и советская эстетика с позиции художников очень уж похожа на нацистскую. Впрочем, если отвлечься от этого, то нарисовано все очень здорово, стилизация отличная.

Одна из лучших рождественских историй (специфический жанр, в котором что-то путное найти еще труднее, чем в героическом фентези) из всех, которые когда-либо попадались мне в руки. История о котенке Финдусе, страстно хотевшем, чтоб на Рождество к нему в гости пришел Дед Мороз, и о его хозяине Петсоне, решившем соорудить механическую куклу, эдакого робота в виде Деда Мороза (в оригинале — Tomtemaskinen, что-то вроде «машинный Клаус»), дабы не расстраивать своего питомца. Рассказано все это довольно просто и трогательно, но без лишнего сюсюканья, без соплей в сиропе и без попыток манипулирования эмоциями читателя. Котенок Финдус — тот еще жучила, думает почти всегда только о себе, все вокруг крушит и дружит с местным мышинным народцем — муклами: образ явно навеян детским эгоистичным и разрушительным поведением, с особой детской логикой (впрочем, откровенно антропоморфным кот не выглядит). История создания муханического Деда Мороза развивается очень логично и четко, с маленькими мираклями, которые всегда можно списать на какие-нибудь привходящие обстоятельства, с колоритными персонажами, попадающимися главным героям, и с несколько абсурдным юмором, слегка тяготеющему к постмодернизму.

Авторский текст несколько коряв, да и перевод мог бы быть получше — у некоторых предложений отсутствует согласование, зато авторские иллюстрации просто великолепны: чудесные детали, в которых сквозит ирония над собственной сказкой, легко читаемые эмоции персонажей и даже попытки передать действие в движении — какие-то рисунки дополняют текст, какие-то существуют сами по себе. Книжку занятно читать и интересно рассматривать, несмотря на определенную долю назидательности она веселая, с шикарной концовкой, и по-настоящему рождественская.

Книга представляет из себя сложносочиненный детектив, но я сильно сомневаюсь, что автор разбирается в том, что описывает. Сыскное дело у него показано не то, чтобы не убедительно, но поверхностно. Нет ни профессионального арго, ни каких-то деталей, о которых может знать только специалист, ни специфических отношений — так может написать любой, кто прочитал пару десятков полицейских детективов: автор постоянно отделывается общими фразами. Описание званного вечера у отцов города явно навеяно модными журнальчиками и нашими современными сериалами. И так, в общем, во всем — никаких ошибок или ляпов нет, но очевидно, что если содрать верхний слой, ничего внутри не найдется. Вместо эмоций — описания эмоций, вместо убедительности диалоги имеют крутизну (как ее представляет автор), почти везде нам подсовывают видимость вместо достоверности. Герои похожи на отлично сделанных марионеток в руках искусного кукловода, но какими бы реальными не казались их движения, все равно видно, что это крашеные деревяшки.

У каждого персонажа на груди висит бейджик: «крутой коп», «трусливый информатор», «тупой бандос», «суровый, но справедливый начальник», «красивая и богатая подруга героя», «наследник мильонов и тыщ» и так далее, и все они действуют и говорят в соответствии с этими бейджиками, без каких-либо попыток выйти за пределы отведенной им автором роли. Иногда я прикидывал, что может сказать или сделать тот или иной герой, переворачивал страницу — таки-да, я правильно угадал, пару раз аж дословно получилось. Все как-то очень чистенько и аккуратно, по правилам, словно реальность в книге какая-то вторичная, взятая прямиком из американского нуара, герои сходятся и расходятся точно по часам, события цепляются друг за друга как в хорошо отлаженном механизме, и даже неудачи персонажей работают на главный сюжет. В этом книга похожа на «Пересмешник» Пехова — там тоже был такой гладенький фентезийный детектив на фоне псевдопаропанка (у Корнева — псевдодизельпанк, но это не принципиально) с хорошо прописанным сеттингом и болванчиковыми героями.

Нельзя однако сказать, что книга плоха. Нет, читается легко, мозги не загружает, все бодренько и занятно, очень гладенько написано, кинематографично и гламурно, движение не останавливается, даже некоторые бросающиеся в глаза несообразности (так и не понял, почему герои время от времени цитируют фразы на латыни) особо не напрягают. Книга хорошо подходит проветрить мозги перед чем-то сложным и тяжелым, или отвлечься от проблем и невзгод — в общем, отличный образчик эскапистской литературы, ни на что больше не претендующей.

Я очень люблю запахи. У меня слабое обоняние, но оно играет в моей жизни достаточно большую роль. В определенной ситации запах может заменить мне сам пахнущий предмет, и составлять о нем мнение я буду именно опираясь на впечатление от запаха, а не от внешнего вида, например. С тем большим удовольствием я прочитал роман Зюскинда, буквально пропитанный разнообразными запахами, основанный на запахе, и где главный герой — это, конечно, запах в своей высшей форме — духи, Das Parfum.

Зюскинд отличный рассказчик — мягкий, ненавязчивый юмор, внимание к деталям, внятность и убедительность психологических портретов, очевидная нежная привязанность к своим персонажам, бедным злым людям, не отпускающая автора даже когда те выходят из жизни главного героя. Певучесть нарратива умудрилась даже немецкий язык, с его специфическим звучанием, превратить в волшебную мелодию (думается, сказалось, помимо прочего, и место действия) со своими модерато и адажио.

Проблем с переводом не возникло, хотя я заранее опасался профессионального жаргона; и, несмотря на то, что автор несколько раз действительно массово использовал термины из парфюмерного и кожевенного производства, особых трудностей это не составило. Пишет Зюскинд очень ровно и плавно, без всплесков и провалов, читать крайне удобно — на протяжении почти всего романа сохранялась одна и та же авторская интонация, интонация профессионального рассказчика историй, которому не надо пучить глаза, имитировать голоса людей и активно жестикулировать, дабы захватить внимание читателя и не отпускать до самого конца.

Зюскинд рассказывает сказку — нормальную средневековую жуткую сказку: про Жана-Батиста-дурачка, пошедшего туда-не-знаю-куда, чтоб найти то-не-знаю-что. И другую сказку, про страшное чудище-гренуя, похищавшего младых дев и питавшихся их душами. Заканчиваются сказки так, как им и положено: Жан-Батист-дурачок, сумевший выжить в нашем равнодушном вонючем мире, пришел туда-не-знаю-куда и нашел то-не-знаю-что, а чудище-гренуй погибло, пусть и от рук далеко не геройских, но все же.

История, рассказанная Зюскиндом — это история богоборчества и богоискательства, история никому не нужного Икара, возомнившего себя выше всех, долетевшего до Солнца и сгоревшего, история эгоистичного Прометея, укравшего секрет богов для себя самого, история автора, убившего бога, вечная легенда о неразличимости гения и безумия, гимн бессмысленному перфекционизму, наконец.

Поначалу мне не понравилось. Излишне вычурный слог автора, неубедительный сеттинг, кривляющиеся персонажи. Однако чем дальше читал, чем больше меня захватывала эта визионерская фантасмагория, претензии к альтернативной истории отходили на дальний план, а потом и вообще исчезли, потому как не в альтернативке дело, за яркими масками героев все отчетливее проявлялись настоящие люди с подлинными эмоциями, мыслями и идеями, и все больше вскипал в крови адреналин дикой гонки на русской тройке прямиком в пропасть. Это, конечно, диссидентский роман, но это еще и настоящий русский роман, с мощной русской идеей — вне зависимости от отношения к ней, с чаепитием на фоне катастрофы, с самопожертвованием и принесением в жертву всех, до кого можно дотянуться. Роман получил немало критики и наверное, есть за что — он дитя своего времени и байстрюк своей страны, но лично мне делать этого не хочется, он ценен свое многогранностью, своей непоследовательностью и своей неожиданностью, и лично мне жаль только одного — что я не мог прочитать его ни в 81, когда его напечатали в Штатах, ни в 90, когда его издали в Союзе.

Вот уже действительно, кампания — гражданская. Это даже не женский роман, а скорее, бабский. Буджолд всегда медленно запрягает, но Civil campaign побила, кажется, все возможные рекорды. Действие практически топчется на месте, только персонажи ходят друг к другу в гости туда-сюда и ведут изящные и полные намеков, скрытых и явных оскорблементов и даже угроз, разговоры, ни к чему, однако, не ведущие и не имеющие ни малейшего смысла. Роман по сути состоит из одних диалогов, что, с одной стороны, довольно круто, почти как драматическая пьеса, да и диалоги по большей части весьма насыщенные и энергичные, любо-дорого читать, а с другой стороны — событий почти нет; мы куда-то вроде как движемся вместе с персонажами, однако нас скорее просто сносит, это движение правильней было бы назвать «дрейфом». События размазаны по глади, тиши и благодати романа, почти не имея обострений и развязок — а те, что читателю под их видом подаются, настолько легко предугадываются, так что даже удовлетворения от этого не испытываешь — ну не маленький же: все сюжетные ходы либо предсказуемы, либо нужны для развития дальнейших отношений (не могу написать «дальнейших действий» — их просто нет).

Основной сюжет книги — брачные танцы (разной степени успеха) Майлза Форкосигана вокруг своей новой пассии — развивается в четких рамках классического дамского романа (и я бы сказал, в традициях рыцарского романа, где только рыцари, пажи и прекрасные дамы, ну и пара злодеев, а вот крестьян и всяких там прочих нет и в помине) и довольно уныл, ибо наполнен событиями и эмоциями, много раз пережитых и пережеванных. Азарта в том, чем закончится, нет — и так понятно, чем закончится. Параллельно идут еще несколько сюжетиков — финансовая авантюра, пара юридических казусов и свадебный переполох. Ни все вместе, ни по отдельности, они долго ни не вызывают особого интереса, только заливают барраярский пейзаж тоннами воды до состояния болота. И если один из этих казусов под конец пересекается с главной линией, то происходит это только по желанию автора, а не потому что сюжет требовал, остальные же существуют и здравствуют отдельно. Если бы Буджолд не стала бы все яйца утрамбовывать в одну корзину, мог бы получится такой же маловменяемый и проходной, как и роман, но все же более логичный и формальный сборничек забавных повестушек «Про Майлза, его родню и вообще барраярцев».

Спасает книгу фирменный стиль Буджолд — вязкий и тягучий: где-то на середине он затягивает в ткань романа, заставляет сопереживать героям в их интригах-страданиях-скандалах, и начинаешь заинтересованно следить за развитием событием, гадая, что же будет дальше и как именно поступят герои: финал все равно очевиден, но вот как именно автор вырулит к нему и составляет основу читательского внимания. Чудесная ненапряжная космоопера: есть герои, которым сочувствуешь, есть злодеи, коим желаешь геенны огненной, в наличии справедливый планетарный император, стрельба из бластеров и дикий, непричесанный мир, в чем-то похожий на нашу с вами страну. Чего еще надо, чтоб провести время с удовольствием и закрыть книгу с удовлетворением?

Виктор Олегович Пелевин — и жнец, и швец, и на дуде игрец. Поразительно разносторонний человек: он разбирается и в том, как порноролики называются в рунете, и в Angry Birds играл, и в GTA рубился, и в хохлосрачах сечет фишку, и в методах троллинга. Как только не устает всей этой ерундой заниматься, да еще время на написание романов остается. Впрочем, учитывая, что в данной книге он просто пересказал «Матрицу» языком своих романов «Ампир V» и «S.N.U.F.F.» с добавлением фирменного жлобства, злорадства, хамства и демонстративной гинофобии, то наверное, в этом нет ничего удивительного.

Виктор Олегович Пелевин — отличный повар. Отличается тем, что готовит только одно блюдо — рагу, каждый раз делая вид, будто готовит его впервые и вообще это блюдо уникальное; зато делает это так, что пальчики оближешь. Валит все стыренные у соседей ингредиенты в одну кучу, туда же специи — для остроты и вкуса, масло и майонез — для маскировки того факта, что все это уже едено и не раз.

Виктор Олегович Пелевин — знатный философ. Даже целый философский пароход, непонятно почему еще не высланный из страны. Если кто-то и может поспорить с ним, то это только Экклезиаст, у которого в голове творился примерно такой же бардак из разрозненных кусочков различных политических парадигм и духовных практик. В принципе, в книге достаточно нетривиальных, занятных и достойных обдумывания идей, и если бы автор сконструировал вокруг них хороший интересный сюжет, могло получиться очень здорово, но Пелевин предпочел подать их на бегу, галопом по европам, с каким-то шарлатанским подмигиванием, и в результате мы имеем набор кухонных банальностей и затасканных мемов поп-культуры с претензией на оригинальность и глубину.

Написанный в 1973 году роман, насколько я понимаю, стал одним из первых (наряду с книгами Семенова о Штирлице), с которыми получила признание, популярность и даже определенную рекламу деятельность отечественных органов контрразведки. Я, конечно, не знаком с большей частью данной литературы, но даже мне очевидно, например, откуда есть пошел на земле русской писатель Бушков и сонмы его разноталантливых апологетов. Понятно, почему роман был и остается таким востребованным и выдержал более полутора сотен переизданий: подробное, со знанием дела описание специфической деятельности Смерша, тщательная подача информации, создание нужной атмосферы с помощью (псевдо)документальных вставок, множество выпуклых, живых, с реальными биографиями персонажей, каждое действие которых логически обосновано их опытом и психологическими особенностями, демонстрация работы командной цепи вплоть до Ставки и самого Сталина.

Но вот авторская манера повествования мне не понравилась. Ужасно коробили меня время от времени какие-то странные провалы в стилистике. Как будто писали два разных автора. Один — вполне себе крепкий такой ремесленник, звезд с неба не хватающий, но вполне заслуживающий читательское внимание. Второй — рабкор Урюпинского Комсомольца, не способный двух слов связать без перехода на газетные шаблоны. Как мне кажется, Богомолов пытался писать, подражая другим известным ему писателям, пытаясь делать то же, что и они. Однако в результате временами у автора прорывается какой-то картонный слог, словно он старательно вырезал все образы и описания по лекалу, причем не лучшему. То много лишнего, то явно чего-то не хватает. То многовато определений или находятся они там, где, в общем не нужны. То сбивается на газетный стиль и суконные фразы, отчего целые абзацы выглядят насквозь фальшивыми. Чрезмерная подробность описаний зачастую выглядит механической, скопированной. Впрочем, стоит заметить, что у такой манеры есть сильная сторона: Богомолов скрупулезно описывает внешний вид почти всех персонажей, даже эпизодических, четко указывая не только вид одежды, но и обувь, тип головного убора, нашивки, ордена, погоны и прочие аксельбанты: это производит немалое впечатление наличия по-настоящему уникальных, настоящих, реальных персонажей.

Не понравилось, что последняя часть безбожно затянута, сводки, ранее помогавшие создать атмосферу и добавлявшие нужные и точные детали, здесь только мешали и раздражали, авторские намерения увеличить напряжение были видны как на ладони и нужный ударный момент Богомолов упустил: к развязке мне уже было скучно, весь азарт испарился, что приехала бабушка, что не приехала — мне уже было все равно. Да и обрывается книга на полуслове — не знаю, кому как, а лично мне было бы интересно узнать о последней фазе операции, а ведь захватом троицы шпионов дело очевидно не закончилось. В общем, роман отличный, несмотря на все мои субъективные претензии к авторской стилистике, но концовку автор не дожал, что изрядно разочаровывает.

Буйная фантазия Ффорде, являющаяся несомненно, яркой особенностью как всего его творчества, так и цикла о Четверг Нонетот в частности, представляется не только даром для этого автора, но и где-то проклятием. Ффорде скрупулезно выстраивает мир, его политическое устройство, массовую культуру, профессиональные предпочтения населения, особенности экономического развития, научную деятельность и даже взаимоотношения с Богом. Романы о Четверг изобильны деталями, подробностями, особенностями, очень плотно и точно прилегающими друг к другу и создающими неразрывную ткань повествования, в которую легко поверить, ибо события логичны, действия героев разумны, а следствие вытекает из предпосылки. Однако в этих деталях кроется сами-знаете-кто. В какой-то момент буйство красок становится самодовлеющим, сюжет перестает быть основой, двигателем нарратива, он как бы наособицу — вроде как есть, но не сильно заметен. Монументальная фигура Четверг, несмотря на ее пятьдесят четыре года, хромоту и необходимость каждую секунду ждать покушения, фактически затмевает события, которые с ней происходят. Не то, чтоб я жаловался, но не заметить, что многие отступления, флэшбэки и рассуждения, в общем-то, излишни и только занимают место, довольно сложно. Вряд ли автор гнал объем — у него, скорее всего, это само собой получается. Ффорде как ребенок в магазине конфет — хочет всего и сразу, и в результате он забивает текст занятными, но не функциональными свистелками и тарахтелками. Хотя для справедливости стоит заметить, что сложная конструкция романа обычно не дает сразу понять, какие из этих свистелок просто для красоты, а какие на самом деле замаскированные ружья-на-стене. Кроме того, с каждой новой книгой Ффорде, несомненно, все лучше справляется с непокорной альтернативной Англией, и в сравнении с ранними романами о Книгомирье, в которых сам черт ногу сломит и без полпинты не разобраться, в последних произведениях все гораздо упорядоченней и организованней.

Читал я с огроменным удовольствием, с трудом отвлекаясь на работу, сон и поедание продуктов, и в какой-то момент (по-видимому меня посетил я из будущего или параллельной вселенной) меня осенило, что из себя представляет эта книга. Энергичные колоритные персонажи, каждый с особой манерой разговаривать, модусом операнди и отлично прописанным внешним видом, сочный, тщательно описанный до малейшей текстуры задний фон, вдумчиво построенные фразы, не содержащие ничего лишнего, постоянное действие, не прекращающееся даже когда герои стоят, множество сюжетных линий, пересекающихся друг с другом под дикими углами, кислотные цвета всего вокруг — неба, травы, одежды, — эмоции крупным планом, и даже четкие звуки ударов при драках: это же комикс, бро!

Четверг Нонетот идеально подходит на роль супергероини — да, у нее нет развевающегося плащика за спиной, она уже на шестом десятке, в голове у нее mindworm от младшей сестры покойного Ахерона, у нее нет суперспособностей (даже в Книгомирье уже прыгать не может) и она ходит с палочкой — одна нога постоянно ее подводит, но она по-прежнему противостоит мегазлодеям в офисных костюмах, свято чтущим закон и изменяющим его, когда чтить становится невмоготу, не стесняющихся в средствах и использующих не зловещих миньонов в костюмах штурмовиков, а пропаганду, промывание мозгов и юриспруденцию; она спасает мир и человечество, давно махнувших на себя рукой, хоть многие ее победы пирровы, а злодеи живучи и многочисленны, но она все равно самая настоящая супергероиня.

Не раз сталкивался с нытьем труъ-фанатов, брезгливо цедивших через губу, дескать, сериал снят для ванилек да сопливой школоты, а вот комикс — это по-настоящему сурово, кроваво, гуро и реалистично. Долго откладывал, но наконец решил заценить, сколько правды в этих ламентациях, и насколько велик Роберт Киркман, создавший эту конкретную вселенную живых мертвецов.

Поначалу приходилось прикладывать усилия, чтоб отвлечься от параллелей с сериалом (меньше деталей, быстрее действие), однако довольно быстро я сумел сосредоточиться на самом комиксе, чему немало помогало то обстоятельство, что актеры внешне совершенно не похожи на книжных героев. Особых, значительных отличий я не нашел (за исключением стремительной гибели Шейна), ну да это только начало катастрофы, ударных диалогов мало, конфликты только завязываются, линии антагонизма еще не определены, герои занимают стартовые позиции. Что действительно произвело впечатление — это прорисовка сцен столкновений с зомби. Казалось бы — это ж комикс, картинки даже не движутся, но Тони Мур, безукоризненно точно используя последовательность кадров, угол зрения и позы персонажей, великолепно сумел передать напряжение в сценах, четко подать эмоции героев — страх, растерянность, негодование — и удачно передать динамику происходящего. В общем и целом, я получил изрядное удовольствие от знакомства с комиксом, ожидания оправдались, я весь внимание, готов к продолжению.

Я знал, чего ждать от этой книги, но все равно оказался не готов. Девятый вал авторского словоблудия захлестнул меня с первых же страниц. Герои, с привычной сноровкой переливая из пустого в порожнее, несли чудесно возвышенную ахинею, не имеющую ни малейшей смысловой нагрузки, словно бы соревнуясь в куртуазности выражения своих миленьких уютных банальностей. Кукух, хвалящий петушку за то, что она хвалит кукуха, удавился бы от зависти, если бы ему довелось столкнуться с таким потоком тривиальных благоглупостей, которые персонажи с ловкостью пикейных жилетов извергают в этой книге, активно напрашиваясь на непристойные в своем нарциссизме комплименты и с готовностью отвечая ими же. Действие развивается как в Зазеркалье — чтобы оставаться на месте, надо идти, а чтобы продвигаться вперед, надо бежать со всех ног, иначе тебя будет все время сносить назад под напором изящных, но бестолковых до одури диалогов и занудных ремарок, активно толкущих ступу в воде. Автор уверенно нанизывает слова будто бусины на нить: одна другой краше, узор за узором, нить тянется и тянется, бесконечная, весь мир опутывает, ни конца ни края, бусины сверкают, завораживают, гипнотизируют, увлекают в красочный зеркальный калейдоскоп, где нет ни дна ни покрышки, ни толка ни расстановки, ни объема ни движения — лишь невыносимая легкость бытия да красота оплаченного долга. Сюжет голубиным глазом время от времени проглядывает сквозь хитросплетения словесных конструкций, словно напоминая о себе: «Курлы-курлы, помнишь меня? Помнишь-помнишь? Точно помнишь? А я есть.» Гипертрофированные эмоции словно раскрашенные бальные маски не дают возможность рассмотреть лица героев, превращая их в карикатурных анимационных персонажей — каждого со своим набором архетипичных фразочек, пошлостей, поз и неизменных социальных аватарок: псевдоостроумие, замотанное в саван многосуесловия. Сопровождается весь этот балаганчик натужным закадровым смехом.

Сон разума рождает Макса Фрая.

Думается, Ремарк продал душу дьяволу за свой талант. Пишет он просто изумительно — доверительная интонация, понятный до последнего слова немецкий (рай для переводчиков), простые, но точные сравнения: как будто разговариваешь со своим другом, или хотя бы хорошим знакомым, будто пишет он лично для тебя, так, чтобы именно тебе стала понятна и близка его история. Нежная, пронзительная и искренняя до последней запятой история любви — трагичная, как скитания эмигранта в разорванной войной Европе, невероятная, как побег из нацистского концлагеря, полная надежды, как ночь в Лиссабоне.

Заключительная книга трилогии неожиданно оказалась сильно слабее предыдущих — то ли автор выдохся, то ли придуманная им вселенная имела слабоватый фундамент. Крауч пытается разнообразить действие, давая точку зрения разных персонажей, однако этот прием по большей части не работает, создавая лишь видимость глубины, кроме того, очевидно, что определенная часть текста написана лишь для того, чтоб раздуть книгу до нужного объема. Если раньше было что-то, отвлекающее внимание от недостатков — загадочность событий и неожиданность развязки в первой книге, непредсказуемость действия во второй, то к концу цикла в рукаве у автора ничего не осталось, и все белые нитки полезли на свет божий, а из швов потек канцелярский клей. И раннее не блиставший особенной красотой авторский стиль мутировал в нечто совсем корявоообразное. Aberrations, ранее представлявшие из себя всего лишь маячившие вдалеке жупелы навроде огородных пугал, вымахали в непобедимых монстров, которых можно завалить только из крупнокалиберного станкового пулемета, идеальных хищников, несовместимых с законами природы вообще и эволюции в частности. Отдельные милые нестыковки стали грандиозными косяками, разрушающими в прямом и переносном смысле милый райский городок и разрывающими ткань романа.

Нельзя сказать, что книга неинтересная — автор старательно нагнетает экшн, но несмотря на обильное гуро и зашкаливающее количество трупов действие, по сути, топчется на месте, а предпринимаемые главгероем усилия легко укладываются в избитую формулу «крепкий орешек спасает свободу и демократию». Эту несколько тягостную картину могло бы улучшить прибытие в городок давно ожидаемого персонажа (шедшего туда на протяжении двух книг) — в результате предсказуемость концовки стала под сомнение, и образовался классический любовный треугольник, едва не обернувшийся мексиканской дуэлью. Но эффект оказался кратковременным, а концовку (в общем-то вполне неожиданную, хотя и логичную) автор умудрился испоганить настолько, насколько это вообще было возможно. Наверное, в руках более искушенного и мастеровитого писателя весь этот цикл (точнее, книга, разбитая на три части) мог стать шедевром в жанре фантастики, но Краучу с его невысокими ремесленными способностями это сделать не удалось.

Синдром Бога, или памятка для строителей Рая.

Сначала создайте землю и небо. Хотя нет, это все уже создано другим Богом, задолго до вас. Можно не заморачиваться этим, прямо скажем, нелегким и грязным делом. Просто расчистите делянку, понастройте там кучу одинаковых викторианских домиков и заселите туда Избранных (которых, конечно, меньше, чем званных). Не забудьте оградить ваш рай заборчиком — потому как если не оградить, то как жители поймут, что здесь рай? Кроме того, там, за заборчиком, откровенный и неприкрытый ад. Так что пустите ток по колючке, посадите сорок снайперов, и не подпускайте жителей к ограде. Так, что еще? А, ну там канализация, газ и электричество, само собой, это же рай. Но это не главное. Главное — заповеди. Не обсуждать прошлую жизнь. Не пытаться убежать. Не задавать вопросов. Отвечать на телефонные звонки. Кто отказывается следовать заповедям — в расход. Жители рая должны помнить, что ты не только защищаешь их и кормишь их, но еще и караешь их: без страха рай не выстроишь, благодарность — плохой материал для строительства. Не забудь промывать мозги детям — это легко и окупится в будущем. И самое главное — жители рая должны быть чем-то заняты. Работой в поте лица своего, например. Ибо если ты просто посадишь их в бессмысленные конторки, они от скуки начнут думать. А потом появится какой-нибудь Люцифер, ангел, пригретый тобой на груди, начнет вопросы задавать, подзуживать, провоцировать — мол, что там, за стеной? почему заповеди такие странные? может, мы умерли уже все, и это не рай, а ад? И что ты тогда будешь делать с этим падшим ангелом и жителям рая? Выпустишь их в ад? Нет. Лучше впустить ад в рай. А потом начать заново. Трудно быть богом.

Мир делится на две части: тех, кто сначала смотрит фильм, а потом читает книгу, и тех кто все делает ровно наоборот. Я отношусь к первым, и вот почему. Когда смотришь экранизацию уже читанного произведения, все время недовольно морщишься — а где этот персонаж, а где эта линия, а где этот эпизод: вся книга, естественно, влезть в фильм не может, и чувствуешь себя не то чтобы обворованyым, но обделенным. Когда же читаешь какой-нить нашумевший роман после похода в кино, то постоянно ловишь себя на мысли — ага, вон оно как было, ага, а это что-то новенькое, ага, боковая линия, ага, у героя был дядя-психопат! — получаешь больше, чем рассчитывал. С сериалами, конечно, это происходит в гораздо меньшей степени, но и там есть чем поживится.

Думаю, уже понятно, что я сначала посмотрел сериал Wayward Pines, а потом только начал читать книгу «Pines», первую из трилогии про странный городок со странным названием. И мой расчет опять оправдался. Множество мелких деталей, ничего в сюжет не добавляющих, но достраивающих образы как героев, так и города. Серьезные отступления, позволяющие посмотреть на уже знакомые событий под другим углом и ставящие новые проблемы, по разным (кинематографическим или этическим) причинам исключенные из экранизации. И даже читая хорошо мне известные моменты с заранее известным мне развитием, я получал огромное удовольствие от великолепно выписанных саспенса и напряжения, с азартом надеясь, что в книге все будет как-нить по-другому, и иногда получая это «по-другому». Доска та же, все фигуры наличествуют, но стоят на других местах, и ходят по-разному.

Наверняка в книге есть сюжетные косяки, какие-то нестыковки или упущенные автором подробности, неважно. Она отлично написана, легко читается, даже несмотря на обилие разговорной лексики и не всегда понятных аббревиатур. Единственно, что мне сильно не понравилось, так это, что при попытке бегства из городка герой становится совершенно неубиваемым, независимо от своего состояния и силы противника; в сериале этот эпизод подан более логично и убедительно. Однако это неудовольствие компенсируется очень мощной развязкой книги. Пока читал, постарался абстрагироваться от виденного и решить, а что же все таки происходит. Несмотря на то, что я подмечал детали и связывал концы с концами, вынужден признать — настоящей развязки, задуманной Краучем, я вообразить так и не смог. Придумать оригинальную концепцию в наш век постмодернизма и так сильно и четко подать ее — это дорогого стоит.

Чем отличается хороший боевик от дешевого? В хорошем боевике нам покажут автокатастрофу, а в дешевом — двух мужичков, один из которых говорит другому — «О, глянь, автокатастрофа!». В данной пьесе тоже есть такая сцена, когда титульный герой расписывает двум удачно оказавшимся рядом рыбакам, как он, обвязанный цепями и окруженный толпой злых рыцарей, ловко сбежал из-под стражи с корабля наместника Гесслера прямо в разгар бури. В целом вся эта сцена является квинтэссенцией пьесы — события в основном не показываются, а пересказываются (например, фееричный пересказ истории как кто-то где-то от подруги друга слышал, что императора убили), Телль летает над сценой как Бэтмен, никто его не видел, но только что тут был, он не столько присутствует, сколько символизирует: не герой, а хоругвь.

Количество появлений Телля в пьесе можно посчитать по пальцам, и все время это поисходит как-то мельком, на бегу, так что он совершенно не производит впечталение главного персонажа. Первый раз Вильгельм Ильич спасает некоего пламенного революционера от царских жандармов, героически переправляя его через бушующее озеро. При втором появлении он промывает мозги сыну, что мол, горцы засегда лучше этих жителей равнин, которые рабами были, рабами останутся, не то что наша швейцарская отчизна, полная freiheit (свободы) и демократии. Третий эпизод — тот самый, с яблоком на башке, написан из рук вон плохо, никакого напряжения, пока Телль стрелял, автор ловко уводит от него внимание каким-то дурацким диалогом левых персонажей: все случилось настолько внезапно, что даже местный злодей Гесслер удивился — мол, что было, я моргнул, перестреливайте. Использует, кстати, Телль вовсе не лук, а устройство под названием armbrust, то бишь арбалет, что вероятно, также должно что-то символизировать. Потом сцена с автокатастрофой монологом о чудесном спасении, и наконец, героическое, из арбалета, спрятавшись за кустом, убийство имперского сатрапа Гесслера. Да, там еще есть концовка, но она настолько непотребна, что я даже упоминать ее не буду.

Большую же часть пьесы, когда Телль бродит за кулисами, занимает процесс кучкования местной буржуазии, недовольных тем, что над дворе средневековье и устаревшие феодальные отношения. Они распевают революционные песни, машут кулаками и толкают затянутые интеллигентские речи, в которых каждое второе слово — freiheit, каждое третье — tyrannei. Параллельно всем присутствующим рассказывают о том, какой нехороший человек, буквально редиска, landsvogt (наместник) Гесслер. Я не знаю, возможно Гесслер действительно был негодяем (Макс Фриш с этим не согласен), но Шиллер как-то уж сильно перегнул палку с черной краской, изобразив его какой-то помесью Волан-де-Морта и Гитлера.

С тем, что пьеса крайне неисторична (даже имя императора выдумано) и тенденциозна, можно было бы легко смириться — не трактат, в конце концов, никто документальности не обещал, но она еще и крайне скучна, неубедительна, уныла и зевотна до безобразия. Почти все персонажи напоминают марионеток, значительная часть действия происходит в темном углу, а сам Телль больше всего смахивает на горельеф с изображением всем известного деятеля с лысиной и бородкой, указующего пухлой ладошкой в светлое швейцарское будущее.

Томас Кромвель решает проблемы. Найдет ткань, покупателя, растолкует сны, заставит должников вернуть взятое, спрячет еретика, сделает убыточное поместье доходным, сбросит королевского секретаря в воду Темзы. Он всем нужен — кардиналу, герцогам, королю, королевской любовнице и королевской жене, немецким лютеранам и фламандским купцам.

Его лицо сурово, слова весомы, а одежда черна. Он протестантский ужас на крыльях ночи, он скрупулюс в вашем ботинке, он кровоподтек на теле правосудия. Он знает Библию наизусть и убивает врагов собственными руками. Он идет и все перед ним расступаются — дерущаяся челядь, напыщенные придворные короля Франциска, королевский суд и даже гнилой клан Болейнов. Имена всех врагов он вписывает в амбарную книгу покойного короля: мальчика-лютниста за то, что тот сулил ему плаху и топор; графа Нортумберлендского — за арест его патрона, кардинала Вулси; епископа Винчестерского — за то, что крыса и предатель; Ричарда Брерсона — за то, что посмел угрожать; Томаса Мора — за пытки и казни евангелистов.

Он кузнец, сын кузнеца, коня на скаку подкует, горящую избу перестроит, войдет в Утопию без страховки. С каждым он разговаривает на его языке: с купцами из Амстердама — на фламандском, с докторами и теологами — на латыни, с мюнхенским астрономом — на немецком, с лодочниками — на невообразимом диалекте, который образованные англичане не понимают; с королем он говорит на языке лести, с Мором — на языке Библии, с герцогом Суффолком — как с большим ребенком, с Анной Болейн просто недоговаривает.

Томас Кромвель собирает паззл. Вот кардинал Вулси, вот Томас Мор, вот король Генрих, вот Екатерина Арагонская, вот еще одна из рода Болейн, вот папа Климент, вот безымянный император. Сначала складывает уголки — так легче, а потом как бог на душу положит — все подряд, без разбора, а что не подходит — так на это всегда есть ножницы. Миром правят не короли, не герцоги и не папы; миром правят не Уайтхолл и не Латеран. Миром правят деньги, торговля, кредиты, банки — миром правит Томас Кромвель.

Каждая англичанка хочет убить своего мужа, и на этот случай готовит список возможных женихов. И у всех англичанок это список начинается с одного и того же имени — Томас Кромвель.

Его гнобят и унижают, презирают и шпыняют — он жалкий торговец тканями, рядом с которым ни один уважаемый джентльмен на одном гектаре не сядет; он терпит, сдерживает гнев, запоминает обидчиков и ждет — ждать он умеет. И однажды, когда придет его час, он припомнит всем своим врагам их козни и глупость, припомнит с улыбкой на лице и страстью в сердце, ибо его враги не знают, что он солдат, он убивал и видел смерть, и смерть будет в его глазах, и гнев будет имя его. Нож в рукаве и любовь к Господу в сердце.

Томас Кромвель — последний герой боевика!!!

Сию неизрядную книжицу, живописующую приключения некоей изящной, хоть и не благороднорожденной особы юных лет, прочитал я с превеликим удовольствием... Тьфу, зараза, искрометный перевод Анастасии Грызуновой, весьма уместный и добавляющий немало лулзов, но крайне велеречивый, аж в подкорку въедается, ничем не вывести.

Первый, подготовленный к изданию, но вышедший уже посмертно роман Джейн Остин делится на две примерно равные части по территориальному признаку: сначала главная героиня тусуется в Бате, а потом переезжает в титульное аббатство. И вот эта первая часть под конец несколько провисает. Все фигуры расставлены, отношения обозначены, а действие продолжается, как вхолостую — без какого-либо смысла; впрочем, как только героиня перемещается в Нортэнгер, события сразу же оживляются, а градус и качество юмора стремительно взмывают вверх. Следить за колоритными, но вполне себе живыми персонажами занятно и большого труда не составляет, ибо в общем-то вся книга проходит в диалогах и в описаниях чувств главной героини — думается, роман неплохо выглядел бы в качестве пьесы.

Остин, в общем-то использует всего один прием, играет только на контрасте: сначала дается идеальный пример, как та или иная ситуация должны были бы развиваться в настоящем дамском романе, а потом показывается, как все было бы в реальности. Другое дело, что использует автор этот прием, хоть и часто, но предельно точно, создавая уморительные ситуации или желчно-иронично комментируя их. Выворачивая штампы готишного романа наизнанку, Остин создает комичный эффект, отлично усваиваемый даже если читатель не слишком-то знаком с этими самыми романчиками с чудесными названиями вроде «Таинственные предостережения» или паче того, «Жуткие тайны». Так что книга со всей очевидностью доказывает тот немудрящий факт, что жирные тролли водились среди начитанных людей уже двести лет назад.

Использование чужих произведений для высказывания своих собственных мыслей — не новое изобретение. Различными авторами пересказывались в собственном ключе книги Мэри Шелли («Журнал Виктора Франкенштейна» Акройда), Фрэнка Баума («Ведьма» Магвайра), Артура Конан Дойла (имя им легион) и многие другие. Теодора Госс решила использовать в качестве кафедры повесть Герберта Уэллса «Остров доктора Моро».

Госс дает слово титульной пуме, той самой, убившей доктора, и выбор этот не случаен: основной акцент рассказа сделан на роль женщины в викторианскую эпоху (и шире — в мужском мире), ее правах, их ограничениях и возможностях. В достаточно небольшом по объему рассказе автор умудряется сжато, не растекаясь мыслею, и не впадая в воинствующий феминизм, поведать свою точку зрения на гендерный вопрос в эпоху вивисекции, евгеники и стремительного развития науки и техники, заодно поведав судьбу выжившего после гибели Моро и Монтгомери мистера Пендрика. Завершается эта изящная и весьма напористая фичуретка потрясающей воображение картиной чисто уэллсовского размаха о целой расе очеловеченных с помощью скальпеля кошек (доктор Моро умер, но дело его живет) и сложносоставным постмодернистским намеком на потрошителя из Лаймхауса. В общем, Теодора Госс крайне удачно и убедительно использовала чужую повесть в качестве рупора для собственных идей.

Данную книгу можно оценивать двояко — в зависимости от того, какую собственно цель преследовала Эллен Дятлоу, собаку съевшая на составительстве, при формировании сборника. Если идея была собрать лучшие произведения с участием котов, то в общем, это провал. Качество после первых полудесятка рассказов начинает хромать на обе ноги (сокращение сборника хотя бы на треть пошло бы ему только на пользу), да и коты ведут себя как Чеширские — то остается только морда, то и она истончается до полной прозрачности. Во многих произведениях, включенных в сборник, коты не являются ни главными действующими лицами, ни двигателями сюжета. Где-то просто спутники главного героя, где-то — деталь антуража или ландшафта, где-то просто пробегают, где-то являются персонификациями каких-то человеческих страхов или эмоций (как в рассказах Геймана и Оутс), а где-то их вовсе нет (как в The Manticore Spell Джеффри Форда или Tiger Kills Каарон Уоррен). Да и фантазия у большинства авторов двигается примерно в одном направлении — уже к середине книги начинает подташнивать от котов, притворяющихся людьми, и людей, притворяющихся котами.

А вот если цимес заключается в демонстрации наиболее широкого спектра рассказов с тем или иным участием семейства Felidae, то, конечно, затея удалась (еще бы она не удалась — это ж не тараканы): тут тебе и фентези, и фантастика, и магический реализм, и просто реализм, и сюрреализм, и хоррор, и что-то такое, чему трудно подобрать название, да и не стоит, наверное. Квинтэссенцией, наверное, можно назвать даже не рассказ, а скорее скетч The Burglar Takes a Cat Лоренса Блока, в котором герои всю дорогу обсуждают кота, принесенного в книжный магазин бороться с нашествием мышей, пока этот самый кот занимается своими делами. Вот также и в жизни — есть люди, а при них коты, которые живут своей жизнью. Возможно, сборник именно об этом.

Впрочем, читать его можно и просто как собрание по большей части неплохих и занимательных рассказов англоязычных авторов. Здесь есть и пародия на нуар (с котом-детективом в главной роли), и оммаж Эдгару По и Герберту Уэллсу, и имитация индейской легенды, и стилизация под японские сказки о духах, и трогательная история старика, малевавшего рекламных котов на стенах амбаров, и поток сознания пациента заведения для ментально нестабильных, — в общем, среди четырех десятков рассказов каждый найдет себе что-нибудь по вкусу.

Стандартная братье-гриммовская сказка с угнетающей моралите в конце про ловкого мужичка (в данном случае — солдатика), накрутившего хвост черту, IQ которого оказался на уровне младенца-имбецила (а как же «садишься за стол с дьяволом — готовь длинную ложку»?)Интересно же в сказке то, как рассказчик переводит фокус с одного персонажа на другого. Ведь в начале речь идет о скряге-богаче, который вдруг испытывает катарсис, оглядывая свои закрома и сундуки. Потом внимание переключается на бедняка, коему богач ссудил пару мешков муки в обмен на обещание посторожить его могилу три ночи, а в конце главным персонажем становится как раз тот самый вышеупомянутый солдат. Обычно все-таки в сказках один герой, а здесь такая интересная композиция. К тому же неясно, случайно ли в сказку затесалось охвостье протестантской этики (мол, если ты богат, Бог тебя любит)? Ведь богач, по сути, так и не раскаялся в том, что всю жизнь стяжал, а просто взял и выкупил бессмертие души парой мешков муки. Как-то грустное и тягостное от этой сказки впечатление осталось.

«И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле.» (Книга Бытие 1:26)

Отличная идея была у Кристины Лукас — мол, кошки выглядят и ведут себя столь независимо, потому как были сотворены позже всех, и поэтому не попали под решение Бога передать человеку власть над всеми животными. Дюже богатая — можно было очень широко развернуться. Но нет — замах на рубль, удар на копейку, всю свою прекрасную задумку Лукас спустила в унитаз.

Выбор Змея (Serpent) в качестве главного героя, в общем-то понятен — он единственный, кто в Раю хоть что-то делает, но и совершенно неподходящий: автор заставляет его делать то, что змеи делать не умеют. Непонятно каким образом Змей создает из глины новых существ, мало того, что какое-то вуду (полная луна, плод с дерева Добра и Зла, заговоры и ритуалы), так еще и ересь — создать что-то живое может только Творец, а в рассказе получается, что Serpent богоподобен. К тому же получившиеся существа отказываются подчиниться не только Люциферу с ангелами, но и Самому, что вызывает лютый фейспалм.

Так что изящно попаразитировать на древних и всем хорошо известных текстах, в отличие от Пьера Буля, у Лукас не получилось, ну за то Змей вышел не такой отвратный, как в Библии.

Данная книга время от времени вызывала у меня довольно серьезные проблемы с пониманием. И дело даже не в обильно использованном юридическом жаргоне (за исключением нескольких специфических терминов, все было более-менее понятно), и не во вкраплениях гельветизмов («Komisch, unser Schweizerdeutsch,« — говорит один из героев), а в манере изложения. Стиль, избранный швейцарским детективщиком для нарратива, производил впечатление эдакого недооформленного потока сознания — главный герой, молодой rechtsanwalt (адвокат), от лица которого ведется рассказ, жадный до дела, полный амбиций и адвокатских идеалов, постоянно сбивается с нормального повествования то на скомканнyю скороговорку, когда действие погребается под обилием деталей, то на отдельные информационные блоки, как будто сосредотачивается, вспоминая, как все было (некоторые моменты он не помнит или помнит плохо из-за передозировки алкоголем), в результате нарратив скачет от одной реперной точки до другой: вот дом, который построил Джек, вот жена Джека, вот эпизод строительства дома, вот нож, которым Джек убил жену, вот тюрьма, в которой сидит Джек, а вот первое знакомство с Джеком. Подобная манера сильно смущает при попытке понять, что из этого было в прошлом, а что только произойдет в будущем — далеко не сразу осознаешь, что дело происходит в условном настоящем, когда главный герой, вдребезги пьяный и одержимый жаждой мести, с револьвером в руке пытается навести порядок в своих бумагах и записях. Очень сложно понять, какие событий в каком порядке идут, особенно ближе к концу, когда герой начинает бить рекорды на ниве алкоголизма и начинает нести пьяный бред, сам ему удивляясь.

У романа занятная композиция — из двух разноразмерных и разносмысловых частей. В первой части, занимающей большую часть книги, разворачивается ее основное содержание. Главный герой, герр Spat, чуть ли не по получении лицензии адвоката оказывается вовлечен в очень странную историю — выдающийся местный деятель, почетный житель и очень богатый человек убивает другого человека. Убивает на глазах свидетелей, абсолютно безмотивно, не прячется, спокойно дает себя арестовать и никак на допросах не объясняет случившегося. Прокуратура и полиция, где немало друзей убийцы, несколько обалдело отправляет его за решетку, однако есть нюанс — ни орудия преступления, ни мотива так и не нашли. Убийца нанимает беднягу Шпэта для решения довольно занятной юридической задачки, которая казалось бы, имеет только научный, умозрительный характер: определить, кто еще мог совершить данное злодеяние. Именно из этого задания и вырастет чудовищное дерево дальнейших событий, обвешанное трупами, которое приведет главного героя к личной и профессиональной катастрофе. По мере развития тот впадает в депрессию, много пьет, и начинает смотреть на все через черные очки: мол, и Швейцария уже не та, и бабы — шлюхи, а юриспруденция — вообще гуано невообразимое. Это сильно сказывается на его восприятии всего окружающего пространства, людей и себя самого: тьма нависла над Средиземьем, всюду назгулы, выхода нет, пойду напьюсь.

Вторая же часть книги — гораздо меньшая по размеру — совсем другая, почти документальная. В ней автор (сложно сказать, Дюрренматт ли это или его альтер эго) рассказывает, как он по кускам собирал эту историю — разговаривал с участниками событий, читал дневники, газетные материалы, пытаясь понять, что в этой фантасмагоричной, почти кафкианской байке правда, а что — вымысел. И этот рассказ постороннего, отстраненного наблюдателя ставит все с ног на голову. И несмотря на некоторое разочарование, смущение и замешательство от подобного поворота сюжета, чем больше думаешь над ним, тем большее впечатление он производит.

Суть романа очень точно выражена в его названии — слово Justiz можно перевести двояко, и эту двойственность автор эксплуатирует на полную катушку. Первое значение — правосудие, справедливость: именно в этом ключе рассматривает юстицию главный герой, пытающийся свою профессию поставить на службу слабым, обездоленным и угнетенным, считающий, что главная задача адвоката — найти истину. Второе значение — судопроизводство: тут царство антагониста, использующего в своих целях все недостатки судебной системы и уходящего от ответственности за свое преступление. Раздвоенность смысла порождает серую зону, в которой тонут и становятся бессмысленными любые действия, поступки, мысли, желания.

Нет факта, нет истины — только кажущееся, видимое скрывает ложь, вместо правды — догадки и слухи, и даже диалоги словно подернуты дымкой: то ли были, то ли нет, да и что означали, поди догадайся. Все как-то размыто, нечетко. В общем, тоскливый швейцарский нуар с очень неожиданным и оригинально разворачивающимся сюжетом. Впрочем, если бы это действительно был нуар, то автор бы написал открытую концовку, оставив героя направляющимся в аэропорт с револьвером в кармане навстречу своему врагу. Но поскольку это все-таки не детектив, а скорее, драма, то конец будет безжалостно отвратителен читателю и отвратительно безжалостен к герою. Хэппи-энда не ждите, энтропия восторжествует.

Великолепный роман взросления, произведший на меня огромное положительное впечатление. Обычно я мало симпатизирую детям и подросткам — давно вырос из этого возраста, меня больше интересуют взрослые персонажи, однако Коу сумел увлечь меня проблемами и волнениями не столько родителей героев, сколько в первую очередь именно школьников. В романе потрясающе воссоздана атмосфера и дух Англии 70-х годов — мне сложно сказать, насколько это аутентично, однако эпоха засилья лейбористов и постоянных забастовок рабочих кажется реально живой, этому помогает отлично сработавший прием — повествование от разных лиц и с использованием разных посредников: дневников, школьной газеты, расшифровок магнитофонных записей и тому подобного. Нельзя не упомянуть занятный ироничный стиль автора, весьма неплохо переданный переводчиками (которые, впрочем, иногда заигрываются и начинают употреблять странные словосочетания вроде «бруталистые башни» или «секомый дождем»).

Слово tale в названии стоило заменить на confession или, еще лучше, monologue. Больше всего это похоже на то, что какой-нибудь условный Гришковец расхаживает по сцене театра (или сидит на высоком стуле на сцене клуба с сигаретой в руке) и рассказывает зрителям историю мантикоры, родившейся в плодах ядовитого дерева Upas, но не успевшей порезвиться на пустынных просторах и полакомиться антилопьим мясом, а схваченной некими wranglers (в данном случае это слово означает, по-видимому, что-то вроде скотовода) и проданного в личный зоопарк правителя города Amberobad для удовольствия его избалованной дочки. Рассказчик отличный — держит публику в напряжении, удачно использует паузы, в каждую фразу вкладывает особую интонацию, завораживает зал неподдельной искренностью эмоций. Нельзя не сочувствовать герою (героине?), когда оно восклицает: I — was — happy! Мантикора то ревет от ярости и гнева, то мурлычет от радости, встретив родственную душу, ее речь переполняется то горечью при осознании своего положения, то счастьем при виде согревающего солнца (Sun was high in the sky!). И даже использование сказового слога только добавляет глубины и резкости, готовя слушателей к грядущей развязке... Последние слова монолога отзвучали, зал взрывается заслуженными аплодисментами, рассказчик сдержанно кланяется; прожаренный солнцем древний пыльный город растворяется, мантикора улетела.

Отличный образчик баек-у-камина. Основное достоинство коротенького рассказика заключается не в сюжете (сюжета как такового тут нет — сидят два джентльмена в клубе для джентльменов и травят байки для джентльменов), а в чудесной стилизации под викторианскую литературу: сочный английский (так и слышишь этот акцент, над которым любят смеяться заокеанские кузены), который хочется не просто читать, а проговаривать вслух, неподражаемые интонации, с которыми аристократия говорит про фермеров и турнепсы, разбросанные тут и там показатели времени (новомодный месмеризм, археологические раскопки в Египте, Хартумская катастрофа, мумии в качестве удобрения и тому подобное). Удачно воссозданная атмосфера оставляет потрясающее послевкусие: шикарно читать, сидя у камина, вежливо посмеиваясь над этими деревенщинами из Чешира, соблазненными самой Бастет, или раздумывая над мощью науки, пока еще непознанной, но которая обязательно послужит славе Империи. Rule, Britannia, Britannia, rules the waves!

Весьма живо и в красках написанный рассказ об очередном блуждающем по просторам Штатов цирке — особенно удались описание иссушающей, обессиливающей, лишающей сна жары и все грознее набухающего на горизонте и все ближе надвигающегося торнадо. Портит рассказ очевидная предсказуемость — довольно рано становится понятно, что это за тигры, что это за дрессировщики, и какое отношения эти самые тигры имеют к этим самым дрессировщикам. Итоговую схватку демонического укротителя и огромного тигра по кличке Green Terror нам не показали (рассказчика унес наконец-то налетевший торнадо), а как в дешевом боевике, заменили на сумбурный пересказ «по следам». Концовку же «великий и ужасный» вообще слил: добавив ряд излишних деталей, Кинг мистическое противостояние превратил в детскую страшилку, разве что фонарика под подбородком не хватает.

Над свинцовым Ленинградом страшно багровеет знамя,

Где-то рядом реет автор — кучерявый толстый мальчик.

Он поплевывает сверху и, кичась своим умищем,

Наслаждается собою, изливая яд свой желчный.

В этом яде — гениальность! Гениальность слога, стиля,

Глубину познанья жизни чуят люди в этом яде.

Яд читателя отравит, поразит его всецело,

И заставит видеть чудо там, где только гуано.

Хитрый автор уж не прячет тело жирное в утесах,

Гордо реет над Невою и проспектом Красных зорь;

Черный демон он мейстрима, гуру от литературы,

Он безжалостен к героям и безжалостен к стране.

Словно ловкий пуппенмейстер автор дергает за нитки

И разыгрывает смачно гениальный данс макабр —

Полон он аллюзий чудных и цитат из книг забытых:

Показать ведь нужно миру, кто здесь истинный герой.

Ярким росчерком масоны пролетают над Россией,

Время и страна совместно топят их в своем болоте.

Словно молния по книге авторская мысль скачет,

Озаряя на мгновенье отраженья наших лиц.

Быков! Ох уж этот Быков...

Суть этого довольно жутенького в своей обыденности рассказа (такой, наверное, мог бы написать Стивен Кинг) легко укладывается в максиму: «Хочешь чтобы что-то было сделано — сделай это сам». Уверенная, что все в ее семье происходит от скульптуры Cat in Glass некоего Александра Челищева, основателя дадаизма (имеется в виду, вероятно, Павел Челищев, основатель сюрреализма), главная героиня, однако, не пытается сама избавиться от нее (уничтожить, продать, передать в музей), а постоянно сбегает, перекладывая ответственность за решение на других — отца, муж, дочь — и только в конце, когда уже ничего изменить и исправить нельзя, совершает необходимый поступок.

Понимание происходящего несколько затруднено, поскольку героиня очевидно имеет проблемы с головой вследствие пережитого в детстве кошмара — кровавой гибели ее сестры, половину жизни провела в психушке (поименованной в рассказе весьма эвфемистично: instituion), и вполне возможно, зло находилось не в скульптуре, а в самой рассказчице: все события мы знаем только с ее слов, с ее точки зрения, и если попытаться реконструировать что же произошло на самом деле, то мистику и стеклянного кота можно, в общем, убрать. Как бы то ни было — сумасшедший ты или нет — хочешь что-то сделать, сделай это сам и прямо сейчас, не жди, когда за тебя это сделает кто-то другой.

Название рассказа обыгрывает многозначность этого слова в английском языке. Pride означает «гордость» — и герой до конца жизни гордится тем, что был единственным человеком, трогавшим клыки смилодона и выжившим при этом. Pride означает «заносчивость» — и герой сполна хлебнул последствий своей гордыни и поступков, ею продиктованных, своего решения воспитывать и вырастить саблезубую кошку в домашних условиях. Pride означает «прайд» и главный герой говорит питомцу — мол, ни у тебя, ни у меня, своего прайда нет (в итоге получается, что они как раз и образуют свой собственный прайд).

Начинается все с того, что группа экофанатиков нападают на лабораторию, занимающуюся клонированием, и попутно поджигают ее. Герой, отягощенный проблемами, присущими подростковому возрасту, выносит из пожара некоего щеночка-мутанта, но быстро выясняется, что это, хоть и щеночек, но далеко не мутант, а вовсе даже быстро растущий смилодон с огромными клыками и жаждой крови. Естественно, все это заканчивается плохо. Рассказ отличный, весьма убедителен в психологическом плане (а сцена, где реликтовая кошка разносит в щепки дом подруги главного героя, вообще шикарна), и не удивительно, что получил номинацию на премию Nebula.

Любопытный, хоть и несколько прямолинейный рассказец описывает судьбу некоего мыша по имени Гордон, долго мучившего родителей бессмысленными вопросами (почему мыши едят сыр? почему коты едят мышей? почему нельзя стать котом?), а потом, несмотря на всеобщее сопротивление, поступившего в школу для котов и закончившего ее лучшим учеником — идеальный self-made cat. Основная идея, бросающаяся в глаза, сильно похожа на одиозную «Чайку Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха. Мол, ломай границы, нарушай табу, преодолевай косность окружающих и шоры на своих собственных глазах, рискуй ради мечты, и — однажды ты полетишь, станешь чем-то другим, большим, чем тебе было предназначено судьбой, семьей, средой, временем, расой (вспоминаются чернокожие Джеймс Худ и Вивиан Малоун, в 1963 году поступившие в университет Алабамы). Однако лично я увидел нечто совсем другое — вырываясь из своей среды, ты рискуешь оказаться в межеумочном, подвешенном состоянии, ненужный своим (среди мышей уже пошла легенда о гигантской мыши, сожравшей свою семью и охотящейся вместе с котами) и отвергнутый чужими (из школы Гордона в результате интриг завистников в итоге изгоняют). Главный герой, несомненно, победил, добился своей цели и выполнил свою мечту, но встает вопрос — какой ценой и стоило ли оно того?

Зело жирный мизантроп, увлеченно, хоть и не шибко убедительно, косплеящий Вито Корлеоне, прибывает на планету Namor, люто одолеваемую разнообразными, многоужасными и умными гадами морскими (с тентаклями, разумеется). Умные на этой планете только эти самые гады, народец же здешний закомплексован как древние греки, только себя относившие к виду разумных людей, а всех остальных именовавшие рабами и варварами; сложить дважды два и получить искомые четыре местные не в состоянии потому, что... эээ... неизвестно, в общем, почему. Их можно понять — они специально написаны как коллективный доктор Ватсон, чтоб получше оттенять остроту ума и ироничность почетного кошколюба с дурацким именем Haviland Tuf — главного героя данного рассказа. В тексте много логических несуразностей вроде тридцатикилометрового корабля, рассчитанного на экипаж в двести человек, но управляемого только одним — конечно же, нашим героем! Он один, самопровозгласив себя экоинженером (учиться на эту профессию, видимо не надо — достаточно побродить немного рядом с чанами с бурлящими там клонами), способен узреть корень проблем планеты дураков и справиться с чудовищной опасностью, попутно всласть пошантажировав местное население. Идея в рассказике интересная, но чувствуется, что писан он без желания и вдохновения — левой ногой. Если хотите почитать про экологические катастрофы, лучше ознакомиться с историей Австралии — там до сих пор угар и содомия, а из литературного творчества Мартина предпочтительней Песнь Льда и Огня, данное же творение относится к разряду профессиональной халтуры.

Жу-жутенькая сказка вполне в духе того фольклора, что собирали в германских княжествах братья Якоб и Вильгельм Гримм, как если бы средневековые мифы про ведьм довести до своего предела. Опираясь на архетипические воззрения Темных веков и городские легенды, Келли Линк создает вполне себе оригинальную мифологию, подпитываемую макабрически-извращенным взглядом на мир: ведьмы похищают детей, поскольку их лона полны соломы и камней, под фундаментом любого дома скрывается другой дом, маленький, с живым ребенком, колдуны и ведьмы состоят из муравьев, сжимающих в жвалах частички Времени, и если с ребенка снять кожу, под ней окажется котенок, а если через пару лет снять кожу с него — то там может оказаться что угодно, ведь дети постоянно растут и меняются...

При том, что рассказ довольно жестокий — здесь постоянно с кого-нибудь снимают кожу и сжигают заживо котов, все это подается довольно буднично и обыденно, мол, так заведено, так устроен мир, что здорово работает на общую атмосферу готишной скотобойни, одной левой уделывающей всяких там Нилов Гейманов. Сказочные элементы очень ловко и логично встроены в почтисовременный мир — дети мертвой ведьмы хотят разбогатеть, стать кинозвездами, найти жену потолще и мужа побогаче, и как в любой нормальной, хоть и жуткой сказке, им это удается, хотя и весьма специфическим путем.

И да — известно, что ведьм уже нет, да и котов тоже, ведь в кошачьих шкурах на самом деле находится люди — и у них есть на это свои причины.

Когда авторша назвала Шредингера швейцарским ученым (хотя он австрийский), я промолчал — я не австриец, чего мне обижаться. Когда местом проведения мысленного эксперимента с котом она назвала Цюрих (хотя это был Берлин), я опять промолчал — Шредингер уже умер, ему все равно. Когда она обвинила Шредингера в том, что он ненавидит котов, я тяжело вздохнул, но опять промолчал — Ресснер бешеная кошатница, чего от нее еще ожидать. Но когда я понял, что авторша считает сутью эксперимента с котом-в-коробке влияние наблюдателя на наблюдаемый объект, я понял, что весь рассказ — барахло, и громко и энергично высказался.

Кретинский, совершенно невменяемый рассказ. Сюжет основан на банальной истории: муж сделал что-то не то, жена на него злится (он не понимает, почему) и даже не хочет выслушивать объяснения или объясниться самой, бросая «Shut up, just shut up!» и уходя. На работе он раздумывает, будет ли она вообще разговаривать с ним и в итоге вроде как даже извиняется, по-прежнему не зная, за что. Чем закончилось — неизвестно, потому как закончился рассказ. Ах да, работа у супругов — перебрасываться кошками до самой их смерти. Зачем, почему — непонятно, чем несчастные животные заслужили подобное обращение — неясно, да и выяснять не хочется. Конечно, возможно, что это такая суперфилософская притча про особенности человеческой психологии или про гендерное различие восприятия мира, но написано очень уж коряво, неубедительно, и вызывает только отторжение и мысленную заметку — никогда больше не читать Рэя Вуксевича.

Легко было бы обвинить Геймана в злоупотреблении читательским сочувствием к братьям нашим меньшим — мол, сложно найти человека, который бы не симпатизировал Black Cat, ночь за ночью защищающего людей от не кого-нибудь, а самого дьявола (по крайней мере, по оценке рассказчика это был именно Devil), в буквальном смысле не щадящего живота своего и ужасненько страдающего от полученных ран днем. Однако все это имеет смысл только если мы рассматриваем в качестве главного персонажа именно кота, а не человека. Но именно рассказчик является центральной фигурой — именно в его дом приходит дьявол во множестве обличий, именно на его переживаниях и эмоциях базируется рассказ, потому как про кота он ничего не знает — откуда пришел, почему защищает их. Важно именно то положение, которое занимает рассказчик — место за окном, место наблюдателя, но ни в коем случае не участника событий. Герой боится выйти и помочь коту и не скрывает этого. Рассказ можно воспринимать как метафору или даже притчу (хотя меня терзают смутные сомнения в том, что Гейман вкладывал подобный смысл) о филистерском отношении обывателя к долженствующим его защищать от внешней опасности структурам — всяким там правоохранителям, медикам, пожарным, спасателям: вы, конечно, герои, все такое, но из дома я не выйду, чтоб помочь; эти люди работают за зарплату, ну так и коты рассказчика получают еду и жилье — название рассказа в этом случае приобретает дополнительный смысл.

Не люблю, когда мне под видом художественной литературы подсовывают лекцию по теормеху или, не к ночи будь помянут, сопромату. Одно дело, как у Стивенсона в «Анафеме» — когда мне было интересно, даже если я не понимал, о чем речь. В «Экипаже Меконга» все наоборот — даже когда я понимал рассуждения авторов (замаскированные под рассуждения персонажей), мне было скучно.

Авторы очевидно написали эту книгу с задней мыслью «позвать молодежь во ВТУЗы», и эта самая молодежь выглядит в книге... несколько неубедительно. Очень уж они все такие замечательные, белозубые, энтузиазмом горящие, наперебой рассказывающие друг друг тайны вселенной; сами ложку вырежут, сами на ней сыграют, сами по лбу ею врагу дадут. Не то, чтоб Полдень, ХХI век, но и не на советскую действительность 60-х не очень похоже. Эдакие хомо советикус в мундус советикус. Да, здесь есть, конечно, и нетоварищеская зависть со стороны некоторых ученых, и разные спекулятивные элементы в духе «сила есть, ума не надо», и бледнолицые карьеристы со зловещей усмешкой, и даже классическая ТП, но все это не серьезно, как-то вскользь, мимоходом, на периферии внимания, в конце кто надо раскается, а кого надо возьмут на поруки. Реализм здесь несфокусированный, частично переходящий в возможность, мечту, желание подменяет существование, идеал подменяет обыденность. Нет то, чтобы это плохо — авторы так видели или хотели видеть, но понимание наличия у них некоторой искажающей оптики заставляет относиться к происходящему с определенным скепсисом, и иногда и с иронией. Текст замусорен большим количеством литературных клише, в драматических ситуациях переизбыток ненужного пафоса, весь роман производит впечатление вторичного (лексикон героев взят чуть ли не из Чарской) и постоянно вызывает ощущение где-то уже читанного. Особенно четко это видно в исторических флэшбэках, где героев просто не отличить от персонажей романов Буссенара и Хаггарда.

Что касается собственно фантастической составляющей, то для меня вся эта проницаемость, энергия поверхности и операции над поверхностным натяжением продемонстрирована довольно убедительно (вообще тема крайне богатая и насколько я понимаю, вполне оригинальная) — вне зависимости от реальных достижений (хотя иногда авторы заигрываются и пишут что-то уж совсем несусветное вроде «Любое начальство на девяносто процентов состоит из воды»). Ход экспериментов и развитие научной мысли в книге отдают некоторой болливудщиной, но вполне себе в логике повествования, да и плюс поправки на аудиторию и правила жанра. В другое время и в другом возрасте книга, наверное, произвела бы на меня серьезное впечатление, но здесь и сейчас я увидел в ней не увлекательную фантастику, а занудный производственный роман.

Если бы стивенсоновский «Зодиак» писал Терри Пратчетт под редакцией Чайны Мьевилля, то вот как раз бы и получилось такое зеленое в розовую крапинку абсурдистское безобразие с подзаголовком «Трилогия общественных работ».

Книга гомерически смешная, ибо невозможно читать без смеха как совершенно упоротые персонажи совершают в разной степени идиотские поступки (впрочем, вполне соответствуя внутренней логике романа), однако стоит заметить, что немалое количество шуток и гэгов основаны на либо на разных аспектах американской реальности, либо на явлениях и персоналиях американской же поп-культуры. Кроме того, крайне важно помнить, что книга является то ли постмодернистской инкарнацией, то ли свободным продолжением культового в Штатах чтива «Атлант расправил плечи» , и в ней полно отсылок и аллюзий на этот манифест объективизма: так что, возможно, стоит перед прочтением ознакомиться с трудами Айн Рэнд; впрочем, если вы играли в «Bioshock», этого достаточно (один из основных героев книги, олигарх Гарри Гант, является этакой доброй ипостасью Эндрю Райана). К тому же, словно сжалившись над читателем, где-то в середине повествования Рафф не только обстоятельно пересказывает содержание «Атланта...», но и вводит саму Айн Рэнд в качестве одной из героинь.

Роман дописан в 1994, а действие происходит в 2023, так что будущее в нем имеет оттенок ретрофутуристики. Например, здесь по-прежнему есть магнитофоны, но делать с ними ничего не надо — голографический Джеймс Дин расскажет, как записать ту или иную программу, сам нажмет на нужные кнопки, если лень, и даже посмотрит кино с тобой, ежели ты одинок или болен.

Читать Раффа можно самыми разными способами. Можно как психоделическую антиутопию, написанную леваком под галлюциногенами. Можно как изумительно смешную пародию на жалкие капиталистические отношения с их надбавочной стоимостью и вечными тремястами процентами. Можно как ироничную экологическую агитку, причем ирония в данном случае относится к обеим сторонам конфликта — и борцам за экологию, и к их противникам. Можно как памфлет о межрасовых трениях и борьбе за права меньшинств — да, здесь есть даже такое. Или как сатиру на произведения о восстании машин. Или высокоинтеллектуальный стеб над теориями заговоров (в книге отличный заговор с участием ничего не подозревающих Гувера и Диснея) с дворецким-убийцей и целым шабашем крайне оригинальный персонажей. В общем, автор не поскупился и раздал всем сестрам по серьгам, и никто не ушел обиженным.

Много лет назад Светлану Мартынчик спросили о ее романе «Болтливый мертвец» — не является ли он своеобразным отображением работы отечественных СМИ; «мама» Макса Фрая радостно подтвердила правомерность подобного предположения, при том, что лично я при прочтении ничего такого не обнаружил — по-видимому, смысл, заложенный автором, находился глубоко и хорошо замаскирован. Так же Мартынчик высказалась и об остальных романах из цикла об Ехо — мол, все они являются интерпретацией современных нам социальных и политических тенденций и явлений. Насколько я понимаю, тоже самое можно заявить о романах Пратчетта, и хотя большинство из них кажутся просто смешной постмодернистской пародией/приключаловом без особого смысла, к роману «Ноги из глины» это не относится.

Здесь даже копать особо глубоко не надо: открытый способ добычи смысла вполне уместен, ибо позволяет без труда вычленить два основных смыслосодержащих слоя. Первый — это сюжет о големах, в котором проталкивается (иногда экивоками, но чаще — напрямую) идея свободы, как внутренней, так и внешней, и ее обретения. Идея того, что нельзя получить свободу из чужих рук, потому как после такого люди начинают ковать себе новые цепи взамен отобранных, идея того, что «много званных, да мало избранных» и «в борьбе обретешь ты право свое». Перефразируя Розанваллона, голем Дорфл в конце чуть ли не прямым текстом говорит, что свобода — это каждодневная борьба, не только с теми, для кого твоя свобода — богохульство и святотатство, но и с самим собой.

Второй смыслосодержащий слой — это сюжет о вервольфе Ангве и гноме/гномихе Задранец, с их неспособностью и нежеланием быть такими как все, вынужденными прятаться и скрываться, страшно от этого страдающими и пытающимися добиться хоть какого-то признания своих прав быть не как все (даже странно, но сюда стоит отнести и события, происходящие вокруг капрала Шноббса, люто и даже бешенно отбивающегося от попыток вытащить его из этого «как все») В чем-то этот смысл переплетается с первым, а в чем-то является независимым, оба они перетекают друг в друга, обмениваясь и обогащаясь персонажами, событиями и идеями, и совершенно не мешают воспринимать книгу как отличный детектив о попытке покушения на жизнь патриция Витинари. Шутки, как всегда у Пратчетта, убойные

персонажи харизматичные, диалоги крышесносные, абсурд крепчает, а Витинари не умрет никогда.

Малоизвестная пьеса Гете (почему-то в прозе, что странно) рассказывает историю противостояния некоего барончика по имени Гетц фон Берлихинген Железная Рука с имперской администрацией. Она не то чтобы плохая — просто неинтересная. Понять протагониста можно — это харизматичный, хоть и стандартный раубриттер, паче жизни охраняющий свои законные права грабить любого, кого захочет левая рыцарская нога, и воевать с соседями до второго пришествия. Но особой симпатии он не вызывает, а из-за отсутствия антагониста (врагами главгероя можно назвать почти любого — церковников, бюргеров, купцов, других рыцарей, имперскую пехоту) его положение выглядит довольно нелепым, как у Дон Кихота, воюющего с ветряными мельницами. Вроде бы серьезная тема борьбы мелких феодалов с центральной властью на фоне как бы предательства как бы друга (или наоборот) выглядит мелкой и замыленной. Программных монологов в пьесе нет, ударных диалогов — ошметочки, основная линия прослеживается дискретно, многие побочные — исчезают, толком не оформившись, персонажи то появляются из ниоткуда, то так же в никуда исчезают. Большой связностью сюжет не обладает, переходы от сцены к сцене зачастую страдают от отсутствия логики и смысла. Из-за склонности автора использовать разговорные и просторечные выражения читается и понимается все это с некоторым трудом. Каждый персонаж танцует под свою собственную музыку, но мне, как читателю, показалось, что музыки нет вообще.

Как ни странно, это утопия. Но не политическая, или там социальная, а научная. То есть утопия для науки — когда все вместе, взявшись за руки, начнут правильно исследовать эту науку, заниматься правильными научными экспериментами, поддерживать друг друга и показывать правильный научный путь, никто ни у кого не ворует идеи, не шарлатанничает и тому подобная радуга. И чтоб никаких случайных открытий, или прости Господи, алхимиков. Все по плану, шаг влево шаг вправо карается изгнанием из Союза ученых. Да здравствует наш вождь Фрэнсис Бэкон, нам путь во тьме озаривший, и его Table of Discovery.

Основное положение книги укладывается в громовой рык автора «Все пид...сы, один я — Д'Артаньян». Бэкон, для которого явно существуют только два мнения — его собственное и неправильное, поносит за оклад абсолютно всех, кого может вспомнить, и кучей — всех, кого вспомнить не может. Под раздачу попадают древние греки, от Аристотеля до Платона, как по отдельности, так и целыми научными и философскими школами — перипатетики, киники, неоплатоники, имя им легион. На достижения мавров он чхать хотел, римляне же были обычными инженеришками, а по отношению ко всяким там инженерам и механикам у автора прет такой снобизм и высокомерие, что Шелдон Купер бы обзавидовался. Вообще все ученые и философы, как покойные, так и современники, не стоят даже мизинца с ноги Бэкона, ибо все фатально ошибались, злостно упорствовали в своих ошибках, «свихнувшись от испарений» (это он про Парацельса) и довели своим закостененим науку до такого состояния, когда ей понадобился рыцарь в блистающих доспехах, ну вы поняли, кто это.

В принципе, автор довольно точно указывает на причины слабого или недостаточного развития современной ему науки. Их четыре: Idols of Tribe (проблемы, проистекающие от самой человеческой природы), Idols od Cave (индивидуальные ошибки восприятия), Idols of Marketplace (ошибки, возникающие вследствие общения и недостатков языка) и Idols of Theatre (получаемые от других ложные представления об устройстве действительности). Однако вместе с водой он выплескивает ребенка, причем намеренно. Он крайне отрицательно относится к случайным открытиям, считая их вредными, не понимая, что большинство открытий всегда были и будут случайными (смотри список idols выше), и это ни в коем случае не умаляет их важности. Он скептически и небрежно отзывается о механике — мол, это не наука, а метод проб и ошибок, хотя именно этот метод один из наиболее плодотворных. Он ругает тех, кто идет, по его мнению, ложным путем, не понимая, что ложность пути можно понять только постфактум, к тому же даже на ложном пути можно сделать важные открытия — как это было с алхимиками, например (при том, что Бэкон страшно этих самых алхимиков ругает, он постоянно использует их методы и термины). В результате доходит до весьма странного, когда автор, ничтоже сумняшеся, отвергает идеи атома и вакуума как ложные. Пропагандируя свой «истинно научный» метод на каждой странице, что-то конкретное о нем он начинает писать только во второй половине книги. И тут же сбивается на слухи, домыслы, спекуляции, догадки и откровенную чушь. Я бы понял, если б у Бэкона было до кучи изобретений и открытий (эдакий Эдисон позднего средневековья) благодаря его методу, но у него нет вообще ничего, и осознавая этот прискорбный факт, автор делает финт ушами, утверждая, что основное использование его Tables лежит не в конкретных низменных изобретениях, который может сделать каждый слесарь-недоучка, а в открытии неких фундаментальных вселенских аксиом. Сразу видно профессионального юриста и адвоката.

Читать New Organon тяжело, муторно и скучно. Тяжело потому, что написана книга на рубеже XVI-XVII веков, и как следствие — крайне высокопарно, используя устаревшие и тяжеловесные грамматические обороты, старые формы глаголов, придающие речи ненужные пафос и торжественность, путаный синтаксис, сильно затрудняющий осмысление текста. Во время чтения мне приходилось чуть ли не после каждой страницы откладывать книгу и некоторое время отдыхать — иначе начинало мутить, слова сливались в один серый пластилиновый ком, а ход мыслей замедлялся. Скучно же оттого, что мыслей в книге — раз и обчелся, Бэкон обкатывает их, обсасывая до костного мозга, по десятку раз повторяя в разных комбинациях и разными словами, а зачастую даже и теми же самыми, долбит как дятел, и конца-края этому не видно.

Раздражает авторская манера постоянно, по поводу и без, использовать сравнения — причем поговорку «Каждое сравнение хромает», Бэкон, по-видимому, никогда не слышал. Все, абсолютно все сравнения в этой книге являются крайне слабыми, высосанными из пальца, и скорее вредят неумелым попыткам Бэкона объяснить свои идеи, чем помогают; из-за этих сравнений сложно понять, для кого он предназначал свою книгу — общий текст направлен для более-менее образованного человека, а сравнения — для деревенских дурачков. И я даже не буду распространяться о том, что в какой-то момент, то ли забыв, о чем писал ранее, то ли осененный новой научной мыслью, вдруг начинает доказывать то, что совсем недавно опровергал и опровергать то, что ранее доказывал.

Бэкона считают создателем раннего предшественника научного метода, однако его opus magnum очевидно устарел как содержательно, так морально; его можно было читать как памятник научной мысли, но чудовищные понты и непреодолимый апломб автора убивает эту возможность на корню.

Светлана Мартынчик продолжает демонстрировать нам отражения сэра Макса, и стоит признать — Нумминорих Кута, нюхач из Ехо, самое симпатичное из этих отражений. В скромном, всегда держащемся в тени и не лезущем на глаза сотруднике Малого Сыскного войска неожиданно обнаруживаются весьма нетривиальные способности и задатки (как будто сверхосязания было недостаточно), и читать про его похождения в Тубуре приятно и занимательно, хотя особого интереса сам сюжет не вызывает.

«Чем хороши подобные истории — странствия героев могут быть практически бесконечными, а чудеса нашего Мира, подлинные и вымышленные, с лихвой компенсируют незатейливый сюжет.»

Чем еще хороши подобные истории — мы прекрасно знаем, что ничего плохого не произойдет, все будет хорошо, плохих людей нет, сэр Макс всегда придет на помощь — кто же бросит в беде самого себя?

«Чтобы понять, в какую беду ты попал, достаточно прикинуть, что могло бы в аналогичной ситуации случиться с мной самим... А для того, чтобы тебя поймать,надо просто подумать, на что бы купился я.»

Мартынчик в очередной раз доказывает свой талант в описании стазиса — самые лучшие части романа это те, где ничего не происходит, а персонажи просто видят сны, или бродят по горам, или перевоплощаются в ветер. Важно не то, что в центре картины, а ее периферия, детали, не события, а мысли по поводу, разговор с кем-то близким, пусть и пустопорожний, зато уютный, создающий особую атмосферу. Слова текут, тают, сплетаются в узоры на стекле, шум водопада, цветные облака — что еще надо для расслабления, спокойствия и любви к ближнему своему.

Со всей ответственностью заявляю, что Эдгар По — беспринципный кайфолом. Я понимаю, когда писатель не успевает закончить свою книгу, по причине естественной смерти (Кафка там, или Камю), но По бросает свои произведения на полуслове вполне осознанно, поманив, подразнив тайной, а потом — извини, дорогой, у меня голова болит, устала, эти дни, все такое, продолжения не будет, сам что хочешь, то и думай. Я считаю, что это крайне неуважительно и даже неосторожно по отношению к читателю — ибо современный читатель довольно живучий и толстокожий, он много что читал, все видел, трогал и нюхал, но писал-то По для непуганного викторианца, существа, отделенного от реального мира тонкой пленочкой кринолинов, турнюров и бремени белого человека. Оборванная концовка «Повести...» это как удар в живот, как выстрел в лицо, как смех Джокера, как грохот крышки гроба над тобой. Ты сидишь с книжкой в руках и слезы на глазах — за что так со мной?

Жанр книги — альтернативная география, сюжет ее навеян теорий некоего Джона Кливза Симмса-младшего, считавшего, что на полюсах есть огромные дыры для входа в Полую землю, и вообще планета наша состоит из пяти концентрических окружностей (дыры у всех совпадают). Проблема однако в том, что узнать об этом можно только из комментариев, в самой книге ничего этого нет. Кроме того, «Повесть...» состоит из двух частей, никак не связанных друг с другом. В первой герой, страдающий от юношескаго тупоумия, сбегает из дому ради морских приключений и получает их все прям лопатой по спине: бунт матросов, кровавые убийства, голод, жажда, акулы, каннибализм, штормы и штили. Во второй его подбирает другой корабль и он отправляется на юг, искать Антарктиду (именно так, без перехода, подумаешь — ерунда какая, пару недель без воды). Все это довольно занудно и перемежается огромными выписками из Британники и Брэма, так что я даже подумал, что вся книга — это такая «энциклопедия для мальчиков», замаскированная под приключенческую литературу. Но нет — По спохватывается и вспоминает про теорию Симмса. Появляются антарктические аборигены, вода теплеет с каждой милей, таинственные шахты и письмена, и становится уже весьма завлекательно, вот герои плывут-плывут и атмосфэра предвкушения чего-то этакого сгущается,

конец. Все, больше ничего не будет. Почему аборигены боятся белого цвета, что за хищник с алыми клыками, почему вода теплая, неприятная на ощупь и молочного оттенка, что там дальше, в конце концов? А ведь анонсировалось «раскрытие тайн континента» и все такое. Основное ощущение от романа — дикое разочарование.

Где-то на середине книге я решил узнать, что еще есть у автора и с изумлением узнал, что «Марсианин» — это его дебютный роман. Даже если Вейер ничего больше не напишет, его имя уже будет вписано с историю фантастики золотыми буквами — злоключения астронавта, оставленного на Марсе и вынужденного каждый день в буквальном смысле бороться за выживание и мельчайший шанс дожить до спасения, эверестом выделяется на фоне и так невысоких гор производственных робинзонад. Жанр весьма сложен: автору необходимо не только загнать героя в сложную ситуацию, грозящую отложенной смертью, но и создать условия, при которых он, используя подручные материалы и собственные интеллектуальные способности, оказывается способен эту ситуацию преодолеть. И Вейер с этой задачей справился мастерски. Что немаловажно — расписывая проблемы и способы их решения, автор не забывает, что пишет вообще-то художественный роман, а не мануал к насовской технике, так что со стилем, слогом, напряжением и юмором в книге все в полном порядке. Даже прекрасно зная, что главный герой не умрет, каждый раз задерживаешь дыхание и ломаешь голову, пытаясь понять, что же предпримет главный герой, выкарабкиваясь из очередной жэ, иногда спровоцированной им самим. Понятно, что Вейер в определенной степени подыгрывает косморобинзону, наделив его навыками специалиста по ботанике и инженера, однако это не делает положение героя легче. Что касается языка, я ожидал, что будут проблемы с техническими терминами, однако этого не произошло: подробные «на пальцах» объяснения были по большей части понятны; а вот с разговорной лексикой пришлось помучиться — я не всегда понимал те или иные сленговые выражения. Роман удачно поделен на две неравные части, что позволяет отвлекаться от аудиодневников героя на диалоги сотрудников ЦУПа в Хьюстоне, однако в какой-то момент даже это не спасает и повествование становится несколько однообразным — пока события не выходят на финишную прямую. Впрочем, никакие шероховатости не мешают этой книге стать одним из лучших образцов твердой научной фантастики XXI века.

Есть у Эдгара Аллана нашего По дурацкая манера — писать в духе «слышал звон, да не знаю, где он». По был страшно увлекающимся человеком, хватающимся за все подряд, но глубоко не вникающем ни во что. В результате небольшой водоворот у берегов Норвегии превращался в кошмарный Мальстрем, а месмеризм превозносился как дорога в будущее. Классический рассказ «Убийство на улице Морг», создавший жанр герметичного детектива (преступление в закрытой изнутри комнате) является квинтэссенцией поверхностного отношения к занятным объектам. По знает про орангутанов, но не знает, что слово «исполинский» к ним не применимо, а звуки, ими издаваемые, принять за человеческую речь невозможно; По слышал про Видока, но очевидно не в курсе, какими именно методами тот боролся с преступностью; По даже знает слово «индукция», но вот с чем ее едят для него тайна за семью печатями. Весь рассказ откровенно высосан из пальца и подогнан под определенные начальные условия, большинство рассуждений в нем скучны и гроша выеденного не стоят, фактических ошибок хоть лопатой греби, а главный герой представляет из себя ходячий конструкт для фейспалма. При этом, однако, невооруженным глазом видно, как сильно данный рассказ повлиял на все поколения писателей-детективщиков, и как ловко они разобрали нарратив на отдельные — крайне удачные — составные части. Учитывая же, что писал По для женских журналов середины XIX века, придираться к нему даже как-то неприлично.

Есть такой прием в фантастике — поместить героев и события в мир, соответствующий определенным (хотя и ошибочным) воззрениям о нем. И вот советские звездолеты разбиваются о небесную твердь, отважные путешественники сражаются с морскими драконами (теми самыми, которых изображали на картах), а достигнув Края Земли, видят далеко внизу ноги слонов, держащих диск. В этой книге Эко как раз и использует подобный прием, но поскольку он не какой-то там жалкий писака-фантаст, потакающий низменным вкусам обитателей литературного гетто, а весьма уважаемый философ и преподаватель, то делает ловкий финт: не сам автор помещает героя в воображаемый мир, но герой это делает сам с собой. Однако выглядит использование данного приема довольно спорно — обычно это преследует какую-то определенную цель, у Эко же ничего подобного нет, или же он очень хорошо маскируется.

Главный герой,крестьянский сын, волею судьбы становится приемным сыном императора Фридриха и, поражая всех своей способностью к языкам и убедительному вранью, начинает разрабатывать идею мифического царства Пресвитера Иоанна, якобы находящегося где-то далеко на Востоке. Убедив в этом всех, в том числе даже себя, он отправляется со своими друзьями в далекое путешествие и — поразительно — добирается до цели, хотя и не совсем. Попадая из вполне себе историчной средневековой Европы в неизведанные земли, он натыкается на всевозможных мифических уродцев — пигмеев, одноногих, кинокефалов, ушастых, безголовцев, птиц рух и тому подобный сброд. И здесь наступает странность — все это путешествие и нахождение в преддверии царства Пресвитера Иоанна по сути используется автором для поверхностного описания разнообразных христианских ересей. Это как микроскопом гвозди забивать — а стоило ли для такой цели огород городить?

И если первая часть книги — изящнейшая смесь авантюрного и плутовского романов — представляет из себя четкое и логичное повествование с внятным сюжетом, бесспорной внутренней логикой, определенным смыслом и видимой целью, то про вторую такого не скажешь. Про нее вообще ничего говорить не хочется. Изумительного качества нарратив превращается в бубнеж, драматические подробности — в сухое перечисление, события становятся синопсисом, картинка бледнеет и уплощается. Диалог главного героя с византийским летописцем Никитой Хониатом (именно ему Баудолино рассказывает всю свою историю) затухает до отдельных реплик, идет редким пунктиром, почти исчезая. Хочется возопить — Умберто! что ж ты делаешь, сукин сын! Все эти заморочки в Священной римской империи, вся эта криптоистория, заруба североитальянских городов и Барбароссы — это было так интересно, так мозгодробительно и познавательно. Зачем же менять яркую искусную мозаику на тусклое марево далекого миража? Конечно, здесь тоже есть какой-то смысл и понятные высоколобым критикам аллюзии и символизм, но я как читатель чувствую себя обокраденым. Как и героям, мне вместо драгоценных лалов и смарагдов подсунули речную гальку на бечевке.

Если Мартин умрет, не закончив «Песнь льда и пламени», я выкопаю его труп, оживлю каким-нибудь сотонинским ритуалом (как это он проделал с некоторыми персонажами цикла) и заставлю все дописывать. В «Танце с драконами» он наконец перестал растекаться мыслею по древу, избавился от значительной части «воды», сосредоточился на основных персонажах и локациях, и значительно ускорил события. Жестко контролируя темпоритм, Мартин еще больше закрутил интригу, а способность удивлять никуда не делась — несколько раз мне пришлось искать свою челюсть на полу. Книга несомненно удалась автору и вдохнула в несколько заскучавший цикл новое дыхание, к тому же уже виден свет в конце туннеля — ранее неявная концовка судя по всему начала выруливать в сторону реставрации династии. Впрочем, у Мартина всегда есть нож... в смысле — туз в рукаве. Доживем — увидим. Ну, кто доживет, конечно.

Несмотря на сохранившийся фирменный стиль рассказчика, сочетающий в себе куртуазное пустословие и зубодробительное резонерство, продолжение приключений Робинзона Крузо вышло значительно слабее именно потому, что Робинзона-то здесь и нет. Ода все побеждающему протестантскому духу, способному из пары деревяшек, полдесятка пуль и бечевки сварганить атомный реактор, подчинить себе дикарей, природу, погоду, освоить, использовать и поблагодарить Господа нашего сменилась обычным колониалистским брюзжанием английского путешественника/торговца/шпиона. Матросы де предатели и негодяи, китайцы — грязные нехристи, московиты — ленивые псевдохристиане, а на самом деле те же язычники. Вмешательство в чужую веру и внутренние дела приветствуются поскольку дело угодное богу и совести белого человека. Если опустить первую часть, которая является прямым продолжением изначальной робинзонады (рассказывается, что произошло на острове после отбытия Крузо), то почти все время герой описывает стычки с «дикарями» — индейцами, неграми Мадагаскара, бенгалами, татарами и под конец вообще неясно с кем. Все это довольно скучно, неоригинально и бессмысленно.

Довольно занятная, в частности своей неожиданностью, апология пьянству, когда упиться в хлам составляло главное достоинство взрослого человека, ностальгия по тем временам, когда совет славного города Бремена заседал в кабаке и все решения успевались приняться за пару минут до того, как отцы города сваливались под стол, когда приличные люди не пили всякое там пиво или, прости господи, шнапс, и даже детям в винном погребках всегда было чем надраться. Главный герой (альтер эго автора?) ловко упившись в дрова в закрытом на ночь кнайпе, богато и красочно галлюцинирует на тему (понятное дело!) обширной попойки с двенадцатью апостолами (кажется, это сорта вина), некоей фройляйн Розой (персонификация винной бочки) и богом Бахусом. В целом читается довольно живенько, несмотря на определенные трудности с устаревшими речевыми оборотами (а значение некоторых слов я так и не понял, их даже в словарях уже нет), но выглядит несколько нелепым, хотя и забавным, историческим анекдотом.

Идеальный случай, когда чрезмерное количество пафоса способно загубить книгу с оригинальным фентезийным сюжетом. Некий полуостров захвачен с двух сторон двумя колдунами: один — король в своей стране, другой — подданный императора, но действует от своего лица. Во время завоевания погибает сын первого и колдун проклинает титульную провинцию, лишая ее даже имени. И вот двадцать лет спустя действует группа сопротивленцев, наметившая целью убить обоих колдунов сразу. Все они самые простые люди — обычные наследные принцы, могущественные колдуны в изгнании и талантливые музыканты — объединены своей любовью к родине, чистым сердцем, высокими порывами и неспособностью делать что-либо спроста, без подвыперта. Пафос из всех их действий и слов прет прям-таки девятым валом, зачастую забивая происходящее; они не смотрят на другого — они чувствуют нечто неимоверно важное, волна прошлого и будущего накрывает их с головой, они не разговаривают — они осознают важность исторического момента, способного изменить всю их жизнь, и жизнь всего народа, они не занимаются любовью — они познают друг друга, и тысячи солнц взрываются в небе и т.д. и т.п. Выдержать этот поток авторского словоблудия довольно сложно и первое, что падает его жертвой — это интерес к роману. Читаешь на каком-то автопилоте, когда уже нестерпимо хочется, чтоб эти прекраснодушные революционэры, все как на подбор честные, принципиальные мужественные люди, от зависти к которым главгерой «Овода» убил бы себя о стену, наконец-то свергли этих своих тиранов и зажили долго и счастливо и не мучили бы больше читателя. В книге много оригинальных находок (хотя некоторые, кажется, стырены прямиком из индийского кино) — сюжетные повороты, персонажи, страны, обычаи — но книгу это не спасает, и под конец только радуешься, что автор не растянул идею на трилогию, а ограничился одним томом.

Поначалу это похоже на эстонское порно — все очень медленно и торжественно. Одна часть персонажей валандается туда-сюда, без особой увлеченности стеная на тему — казнить ли Марию Стюарт или не казнить; другая часть валандается сюда-туда, с чуть большей ажитацией и значительно более пафосно стеная — спасать ли Марию Стюарт или не спасать. Сама Мария Стюарт, вращая глазами, стенает об ужасах полуроскошного существования в Тауэре без фуа-гра и комнатных собачек... Но чу! Кого-то убили! Или не убили (я не до конца понял), но осадок остался. Все подрываются, начинается движуха, народ на измене, Елизавета в истерике, Мария Стюарт, вращая глазами, дико хохочет, заговорщики проявляют чудеса красноречия, отмазываясь от обвинений в измене, их враги обалдевают от этого красноречия, кое-кто хватается за кинжалы, тыкая ими во всех подряд и в себя в том числе... В общем-то на этом сюжет пьесы заканчивается (затянутую и неряшливую концовку, в которой автор пытается оправдать английскую королеву можно не учитывать), так толком и не начавшись (Мария, повращав глазами, восходит на эшафот, Елизавета делает вид, что она здесь ни при чем), и этот недостаток не компенсируют ни роскошные стихи Шиллера (а ведь известно, что на немецком даже рецепт штруделя звучит как «дранг нах остен»), ни прекрасно выписанный яростный конфликт двух королев — Шекспир, к слову, никогда не позволял себе забыть о сюжете.

Траверсия знаменитого цикла рассказов Конан Дойла — довольно занятная, местами гомерически смешная, изящно выворачивающая привычный угол зрения, хотя и сдувающаяся к концовке, которая вызывает больше вопросов, чем дает ответов. Как ни странно, автор вообще почти не упоминает имени Холмса — тот появляется лишь в последнем рассказе (оригинально названном «Дело о последнем деле») под именем Жердяй с Бейкер-стрит, зато знатно проходится по другим выдуманным персонажам, в немалом количестве посыпая ими страницы романа — достаточно упомянуть Пьера Аронакса, миссис Ловетт с Флит-стрит, Арсена Люпена и Ван Хельсинга, а уж как выпотрошены произведения Уэллса «Хрустальное яйцо» и «Война миров», и пересказать невозможно. Несмотря на все усилия полковника Морана (именно он, как злой двойник Ватсона является номинальным автором рукописи) по описаниям злодейств, подлостей, мерзостей, убийств, грабежей и разврата, из-под лиц главной действующей пары явственно вылезают все те же Холмс и Ватсон, и даже воюет Мориарти вовсе не с душкой Шерлоком, а с неким доктором Мабузе — явной инкарнацией злобного профессора математики. Поначалу крайне увлекательная и уморительная книга в какой-то момент начинает буксовать (к тому же огромное количество аллюзий и намеков требует немалой начитанности), а потом вовсе теряет темп — то ли из-за повторения автором приемов, то ли из-за несамостоятельности этого постмодернистского извращения. Сами эти персонажи, как признает Ньюман, придуманы были Конан Дойлом не сразу: Мориарти — чтоб убить Холмса, Моран — чтоб его воскресить, и эта искусственность бросается в глаза — оба М выглядят скорее как герои гротескного водевиля, нежели живыми людьми, да и чувство меры у автора явно хромает.

Я ожидал худшего, поэтому приятно удивлен получившимся опусом — вполне неплохой советский учебник истории, для тех, кто в этой самой истории вообще не разбирается, ну может, немного расширенный — главы про роль христианства вообще и православной церкви в частности. Однако именно эта приятность и гладкость вызывают недоумение — а зачем огород-то было городить, ведь ничего нового Акунин не добавляет, да и старое подает несколько небрежно. Раздражает некое авторское утрирование, когда сложный комплекс проблем Новгородской республики упрощается до продовольственной зависимости, а развал Владимирско-Суздальского княжества сводится к противостоянию «новых» и «старых» городов. Понятно, что пишется для профанов, но даже в учитывая это, сравнение вече и парламента настолько притянуто за уши, что скорее мешает восприятию, чем помогает. Про отсутствие ссылок уже многие писали, безаппеляционность многих утверждений вызывают досаду — ну зачем писать, что Галицкое королевство заняли литовцы, если на самом деле поделили между собой (после войны за наследство) Литва и Польша (гм, титул при этом достался венграм), высасывать из пальца какие-то новгородские гильдии и рассуждать о том, что, мол, на Руси эпидемий было меньше, чем в Европе (один Смоленск из-за поветрий вымирал несколько раз)? Несмотря на акунинскую оговорку в начале, что он пытается написать просто набор точных фактов, книга все же больше похожа на выражение определенных авторских идей, поданых талантливо и напористо, но небрежно и без оглядки на тех, кто реально разбирается в теме. Впрочем, если эта книга сумеет хотя бы одного человека всерьез увлечь историей России, то честь и хвала Акунину.

Обман и надувательство: книга, позиционируемая как сборник рецензий на несуществующие произведения несуществующих авторов, почти полностью состоит из синопсисов романов, которые Лем по каким-то причинам не захотел или не смог написать. Действительно рецензией можно назвать лишь «Робинзонады» Марселя Коски, все остальное — вперемешку — зародыши, не воплотившиеся идеи, запись автором своих мыслей, которые не удалось никуда вставить, но и выбрасывать жалко, просто демагогические рассуждения («Ты» Раймонда Сера), забавные философские кунштюки («Культура как ошибка»), выплески раздражения («Гигамеш») и тому подобное. Вместе с водой Лем выплеснул ребенка: некоторые из синопсисов описывают произведения, которые очень бы хотелось прочитать в полном формате — «Группенфюрер Луи XIV», например, или «Идиот» Спалланцани, и формат псевдорецензий больше похож на ремарку — сам не ам и другим не дам. Положение Лема как у собаки на сене, как у старателя, быстро застолбившего кучу обещающих участков, но не способного — да и не желающего — их разработать. Талант польского фантаста сквозит из всех щелей — он походя делает поразительные по новизне предположения, идет по непроторенным дорогам, но тем обидней сознавать, что само здание, чьи чертежи мы увидели, никогда не будет построено — архитектор то ли ленив, то ли просто трололо.

Читать Винфрида Зебальда — как бродить по незнакомому городу в сильнейшую метель. Ничего не видно, только круговерть слов везде, глаза залеплены этими словами, иногда выскакивает фасад какого-то дома или человек, но они тут же исчезают еще до того, как ты успеваешь различить детали или понять, о чем идет речь, что трудно в условиях, когда к концу предложения ты уже не помнишь, с чего оно начиналось, ибо начало это было пару страниц назад, да и вообще неясно, о чем, собственно, ведет речь рассказчик, одолеваемый свободными ассоциациями, перескакивающий с темы на тему, использующий одну тему только для того, чтобы плавно и крайне незаметно перейти к другой — к вящему недоумению читателя. Разобраться в этом хаосе нет никакой возможности, да и желания тоже нет — в одно ухо влетает, в другое вылетает, в памяти мало что удерживается. Сюжет крайне фрагментирован — он скорее представляет собой набор рассказов, где кое-как, а где и весьма изящно слепленных друг с другом. Как ни странно, подобный стиль имеет свою прелесть: автор умудряется о довольно сложных и трудных темах повествовать как-то вскользь, вроде и бы задерживаясь, но как-то не грузя и не давя на психику ужасными подробностями, да незаметный по началу сюжет начинает потихоньку выкристаллизовываться из мешанины слов, деталей и описаний, и книга начинает обретать форму и метель стихает... Ты оказываешься перед глухой стеной: тупик, книга обрывается, даже не приблизившись к хоть сколько-нибудь логическому финалу.

Sad but true: одна из известнейших утопий в человеческой истории на поверку оказывается верхом популизма и демагогии, а тяжеловесный, сухой стиль Мора, склонного использовать такие сложносочиненные предложения, которым позавидовал бы сам Лев Толстой, и повторять одну и ту же мысль несколько раз подряд, только ухудшают восприятие и затрудняют чтение. Лексикон у автора на удивление современный, сложностей с пониманием не возникает, а вот манера строить предложения просто убивает.

Про сути, сочинение Томаса Мора — члена парламента в 26 лет, лорд-канцлера Англии, врага Мартина Лютера и Генриха VIII — делится на две части. В первой он точно и подробно описывает проблемы королевства (огораживание, массовое нищенство и высокий уровень преступности, непроизводительность высших сословий, государственные репрессии и налоговое давление как ответ на любые возникающие проблемы) и дает неплохие, хотя и трудно осуществимые (это обстоятельство он сам косвенно признает) советы по исправлению наиболее серьезных трудностей. Во второй части он описывает некое государство Утопия, якобы существующее где-то в Западном полушарии.

Очень быстро понимаешь, что воспринимать описание этого государства как-то по-другому, нежели сферического идеала в вакууме, почти невозможно. Мор скорее рассказывает, как бы ему хотелось, чтобы все было устроено, нежели хоть как-то работающую модель государственного управления. В целом вся утопия является набором противоречащих параграфов, когда описанное в одной главе противоположно описанному в другой, и более смахивает на антиутопию, особенно если внимательно приглядываться к деталям.

Население носит одинаковую одежду одинакового цвета, живет в одинаковых домах, горожан регулярно гоняют в сельскую местность «на картошку», каждые десять лет люди меняют дома, денег — естественно — нет, как и частной собственности, зато есть рабство (являющееся наказанием за почти любое нарушение). Общество имеет вид кастового деления — если твой отец был дворником, то и ты тоже будешь; указана возможность получить иное образование и сменить профессию, но учитывая, что все выполняют те работы, что по мнению начальства нужны стране, подобная возможность сродни филькиной грамоте. Государство сильно фортифицировано — как вообще, так и каждый город в отдельности, при том, что не воюет уже полтораста лет — со времен основания неким Утопусом (да-да, греческий здесь ни при чем), а если воюет, то использует наемников — своей армии нет. За границы своего города просто так выехать нельзя — нужно разрешение от местного начальства и паспорт от князя. Вместо одной религии — множество сект, однако живут они (ясен пень) в мире и согласии. Чиновничий аппарат скорее подходит кочевому племени, нежели развитому государству: группы семей (семья здесь вообще основная единица деления, при том, что четко ограничена по количеству: лишние члены отправляются в другие семьи) делегируют наверх своих представителей, те в свою очередь выбирают самого главного. Очевидно, что подобная откровенно социалистическая система экономики и управления не может существовать без разветвленного и мощного аппарата принуждения, но Мор, понятно, ни о чем таком не пишет (как и о том, какой стимул у населения делать вообще что-нибудь) — это же идеальное государство.

Фактически Мор пытался описать вечную мечту человечества (и его опыт несомненно повлиял на все поколения социалистов — от Сен-Симона и Фурье до Маркса и Плеханова)- коммунизм: от каждого по способностям, каждому по потребностям, труд как не просто осознанная необходимость, но каждодневная привычка и т.д и т.п, однако настолько запутался в желании объять необъятное, что под его пером она выглядит крайне скучно и убого. Даже начинаешь радоваться, что живешь в нашем неблагополучном и несовершенном мире, населенным живыми людьми, а не серыми фанерными куколками.

С чтением книг Ффорде есть одна закавыка — читать их в оригинале довольно сложно из-за многочисленных авторских неологизмов, языковых шуток и игр со словами; с другой стороны, на русском значительная часть шуток и аллюзий теряется из-за невозможности буквального перевода, то есть текст частично из авторского мутирует в переводческий, что приемлимо для поэзии, но не для прозы. Так что тут как с Вудхаузом и Пратчеттом — каждый решает сам, но предпочтительней оригинал, даже если что-то из пошученного останется непонятным.

Большим плюсом для очередного романа про Четверг Нонетот стал четкий сюжет, что для предыдущих опусов не было свойственно: основная линия повествования обычно погребалась под таким количеством боковых квестов и историй, что в какой-то момент приходилось закрывать книгу и мучительно вспоминать, а что же все-таки происходит. В данном романе автор как взял сюжет под свой контроль в самом начале, так жестко довел его до конца, так что мнение, что Ффорде с каждой книгой пишет все лучше в очередной раз подтвердилось.

Неожиданностью стало то, что главная героиня оказалась вовсе не Четверг, точнее — не совсем, а именно — ее литературная (written) ипостась (время от времени подозревающая, что она все-таки настоящая). Причем ипостась эта не идентична оригиналу, поскольку происходит из книг, сильно подправленных настоящей Четверг, коей не понравилось обилие насилия и секса в предыдущих романах о ее похождениях. И вот тут вскрывается интересная деталь, заставляющая по-иному посмотреть на весь предыдущий цикл: получается, что это не совсем оригинальное описание событий, а литературная обработка — где-то события изменены, где-то имена: например, Джека Деррмо (Jack Schitt) зовут вовсе даже Антуан Дорсет. То есть наши книги, которые мы можем купить в магазине, можно также купить и в мире Четверг Нонетот — забавный финт. И, конечно, отличный финал, где автор сумел пойти по очень тонкой грани между клише и читательским разочарованием.

В 1940 году Конгресс США рассматривал так называемый проект Слэттери, предлагавший ускорение развития Аляски за счет еврейских беженцев из Европы (при поддержке части аляскинских городов). Его не поддержала администрация Рузвельта, основные еврейские общины страны, и самое главное — Энтони Даймонд, сенатор от Аляски (в честь него в штате отмечают «День Энтони Даймонда»), сделавший все, чтобы законопроект завалить. В романе Чабона сенатор погибает под колесами еврейского бомбилы, и — ТА-ДАМ!!! — город Ситка распахивает свои гостеприимные объятья бегущим от нацистов евреям. Население стремительно разбухает до двух миллионов и город получает статус федерального округа, правда — временный, на шестьдесят лет. Время действия романа «Союз еврейских полисменов» происходит как раз за два месяца до истечения этого срока — вот-вот наступит Реверсия.

Костяк романа ничего нового или особенного из себя не представляет: стандартный сильно пьющий детектив, с бросившей его женой и самоубившмеся отцом, живет в дешевом мотеле, ходит в мятом и грязном костюме, часто небритый, в углу рта — сигарета; он посылает начальство на три буквы (или сколько их там в идише?), быкует с отмороженными хасидами и устраивает перестрелки. Общая атмосфера всемирного трындеца усугубляется скверной аляскинской погодой, наступающей Реверсией и тем, что вокруг одни евреи (про евреев вообще трудно писать, потому как любой пишущий — либо сам еврей, либо гой, но Чабон справился с этой нелегкой задачей). И вот именно в этом весь цимес книги.

Сюжет — расследование странного убийства странного наркомана — здесь не шибко важен (хотя и хорошо, что есть), он скорее выполняет функцию соединительной ткани, клея, связывающего многочисленных и крайне колоритных, в высшей степени живых и выпуклых персонажей, их диалоги и взаимоотношения. Все эти хасиды, шахматисты, русские бандиты, тлингиты и полицейские создают вполне реальную, убедительную Ситку, чему только способствуют многочисленные вкрапления на идише — многие из них (шамес-пистолет, шойфер-мобильник) понятны из контекста, другие (ноз-полисмен) объяснены прямо в книге. Автор заваривает густую кашу из нуара, вечного иудейского ожидания мессии, высокой политики и геополитических амбиций. Финал скорее скомкан, нежели логичен, но и это не сильно портит книгу: «странное время сейчас быть евреем».

Довольно забавно, когда раскрученный и популярный роман на поверку оказыватся графоманской поделкой. Аберкромби создал довольно симпотишный, но по большей части вторичный мир, значимой особенностью которого является его полная противоречивость: части не стыкуются друг с другом, он буквально расползается в руках, как плохо собранный паззл; и вот шпаги сосуществуют с мечами, при отсутствии хоть сколько-нибудь заметной промышленности наличествуют сборные дома, а жесточайшее сословное деление общества не мешает всеобщей мобилизации. Герои ведут себя как золотые рыбки, напрочь забывая все, что видели три секунды назад, а пафосность и неестественность диалогов уступает только пафосности и неестественности монологов — как высказанных, так и внутренних (то, что при передаче мыслей автор прибегает к прямой речи, играет с ним злую шутку — возникает ощущение, что все это писал старшеклассник). Корявый стиль автора умиляет: перлы, выходящие из-под его пера могут поспорить за первые места в графоманских хит-парадах (а переводчик, кажется, в какой момент просто перестал справляться со всеми этими «птицами, издающими хриплые и звонкие крики» и «сочно зеленеющей травой, подстриженной почти под корень»). Аберкромби регулярно посмеивается над штампами жанра, но его роман при этом наполнен сюжетными и речевыми клише чуть менее, чем полностью. Не сказать, однако, что автор бездарен — он скорее смахивает на молодого талантливого автора, начитавшегося чужого фэнтези и решившего, что сможет не хуже. В общем, и получилось не хуже (временами это достаточно захватывающе, пока не осознаешь, что ты это уже где-то читал и даже вроде в этих же выражениях), но и не лучше: ни сюжет, ни герои (ну, за исключением дан Глокты, не к ночи будь помянут) не вызывают интереса и дочитываешь книгу скорее по инерции, нежели из большого желания.

Если бы меня попросили охарактеризовать стиль Вальтера Скотта одним словом, я бы, наверное, использовал слово «избыточность». Скотт подробно описывает героя, его одежду, материал, из которого сделана одежда, ее покрой и декорирующие элементы, чуть ли не историю возникновения такой одежды, оружие, материал оружия, историю оружия, внешность, выражение лица, выражение морды коня, деревья, камни и остальные элементы пейзажа, который герой лицезреет... С одной стороны это позволяет лучше прочувствовать эпоху и персонажей, ярче и четче представить себе картинку, с другой стороны время идет, а действия нет. Подобный стиль засасывает как лесная трясина, оторваться невозможно, хочется плюнуть на все, но нет — рука сама поворачивает следующую страницу, ты уже начинаешь думать на этом жутком английском начала XIX века, когда половина слов устарела еще до твоего рождения, а вторая половина используется в каком-то странном извращенном смысле, и вербальная избыточность оборачивается магией слова, переносящая читателя в нужное время и в нужное состояние ума.

Несмотря на то, что в «Айвенго» соблюдены определенные элементы рыцарского романа (заглавный герой идеал рыцарственности без страха и упрека, а Ричард Львиное Сердце — идеал без страха упрека в кубе, злодеи отвратительно злодеисты, а дамзельки прекрасны как Богоматерь), он достаточно реалистичен, жесток и кровав (жил бы Скотт в наше время, сериалы ставили бы по его романам, а не по Мартину), а от будничного описания костоломного рыцарского турнира кровь стынет в жилах, особенно когда автор как бы между делом перечисляет, сколько сквайров и баронов умерли, сколько покалечились, а сколько навсегда остались инвалидами. Злодей-храмовник в нужный момент демонстрирует вполне положительные если не качества, то чувства, гроссмейстер ордена — жестокий аскет — вызывает уважение своей принципиальностью, Айвенго в глаза упрекают в том, что он сначала делает, а потом думает, а король Ричард регулярно получает авторских пинков за то, что будучи отличным воином, был плохим монархом. Классический хэппи-энд, когда все герои награждены, а все злодеи повержены, сбалансирован эпизодом штурма замка бандой Джона Локсли (он же Робин Гуд) и великолепно выписанной сценой суда над «еврейской ведьмой», и все это на фоне разборок саксонской и норманской знати.

В целом роман, написанный почти двести лет назад, неожиданно для меня оказался весьма интересным как в смысле сюжета, оригинальности стиля, так и исторических декораций с колоритными персонажами.

У меня нет слов, чтоб описать возмутительную невменяемость и поразительную бессмысленность этой книги. Одолеть ее и остаться в здравом уме, твердой памяти и при собственном рассудке — это духовный подвиг почище хаджа в Мекку или многокилометровой очереди к мощам Николая Чудотворца. Такое ощущение, что Микушевич однажды прочитал «Маятник Фуко» и то ли не понял насмешливой иронии Умберто Эко, то ли наоборот, понял чересчур хорошо. На протяжении более пятисот страниц автор с упорством, достойным лучшего применения, готовит рагу из мелко порубленных эзотерических культов, христианских и не только ересей, теорий заговоров, криптоисторических вымыслов и откровенного бреда. Содержащийся в книге в лошадиных дозах бред даже не особо брезгливые последователи Фоменко с гневом отмели бы как шарлатанство. Микушевич несомненно талантлив (иначе я бы бросил после пары десятков страниц) и широко (кажется, поверхностно) эрудирован, однако использует свой талант и эрудицию крайне извращенно (как если бы забивал гвозди микроскопом или, к примеру, пил одеколон) и явно во зло читателю — то ли издеваясь над ним, то ли пытаясь завербовать в какую-то жуткую секту.

Сюжет книги представляет собой биографию некоего выдуманного философа Платона Чудотворцева на фоне исторических событий, происходящих в Европе и России (в основном, конечно, России — даром, что ли, Третий Рим?), и претендующую на некое откровение или поиск истины. В сердце автора бьется пепел «Ста лет одиночества», но если Маркесу удалось создать аллегорическую историю Южной Америки, то у Микушевича все закончилось беззубым и неоригинальным оправданием сталинских репрессий и болливудским балаганом. В романе туева хуча персонажей и каждого тоже есть своя биография, что страшно утомляет: если поначалу я старался следит за тем, кто есть кто, то в какой-то переломный момент поняв, что все мои усилия тщетны и только усиливают путаницу, плюнул на это и стал читать как есть. Когда автор не рассказывает ту или иную биографию (под которыми очень скоро погребается любой намек на развитие изначального действа — отношения рассказчика, он же биограф Чудотворцева, с некими могучими силами, паразитирующими на наследстве покойного суперфилософа), он заставляет героев (а иногда и без посредства героев, прямым текстом) нести псевдомистическую ахинею, от которой проблевались бы адепты всех эзотерических течений — от египетских герменевтиков до фанатов ТВ-3. Большинство доказательств, которые приводят герои (и автор) в подтверждение своих мозговзрывательных идей, не примут даже в психушке — они высосаны из пальца, взяты с потолка, получены путем перестановки букв в словах (да, Микушевич очень любит анаграммы и совпадения звучания слов — все в духе Михаила Задорнова и прочих деятелей фолк-хистори), вырваны даже не из контекста, а из предложения или строфы. Временами впрочем, встречаются весьма оригинальные и незаезженные трактовки тех ли иных исторических событий, но у меня есть подозрения что это случилось по недосмотру автора или просто случайно, да и перекапывать всю эту кучу навоза ради пары-тройки мелких и тусклых бисерин удовольствие весьма сомнительное.

В целом я горжусь тем, что дочитал книгу и не бросил ее (хотя желание было многократное и просто адское), тем самым подтвердив мои силу воли и библиомазохизм, но искренне советую не повторять мой эксперимент и сэкономить время, нервы и психическое здоровье.

Поначалу это просто изящная литературная игра, потрясающая стилизация (спасибо шикарному переводу Асланян), где больше внимания обращаешь на форму, а не на содержание (которое к тому же по большей части хорошо известно), однако в какой-то момент весь этот викторианский пафос с заламыванием рук, биением себя в грудь, мелодраматичными восклицаниями и потрясанием кулаками начинает неистово гипнотизировать. Благодаря мастерству автора монструозный Лондон, дело рук человеческих (довольно неожиданное сравнение с заглавным монстром), обретает плоть и кровь, оживает, ты чувствуешь его кожей и осязаешь носом. Научно-технологический прогресс еще не набрал ту скорость, что будет его неотъемлемой чертой в конце века, но уже сейчас его мощь впечатляет и будоражит — медики и анатомы почем зря режут друг друга скальпелями, трупы как самый ходовой товар, у каждого второго в подвале адский аппарат Гальвани... Рррреволюция! лезет изо всех щелей, благо Наполеон гниет в ледяном инферно Атлантики, и Свобода гигантской вольтовой дугой попирает Трафальгар-сквер, Братство лейденской банкой трясет вольнодумцев, а Равенство рассматривает тебя в микроскоп. Грязь и нищета на улицах, озон в воздухе и кровь на баррикадах Питерлоо... Хочется туда — к этим людям, в эту жизнь, и ночью пьянствовать в кабаках, декламируя дерзкие, атеистические стихи, а днем, дико хохоча от дозы кокаина с опиумом, с распущенными власами, подсоединять электроды к препарированному трупу умершего от чахотки студента...

Книга Акройда по всем показателям (за исключением, естественно, оригинальности) превосходит сочинение Шелли — и это понятно: для девятнадцатилетней Шелли это был дебют, за спиной Акройда больше десятка хорошо известных произведений. Журнал Виктора Франкенштейна подробней, реалистичней (насколько это вообще возможно, учитывая сюжет), живее; добавляя множество деталей, обстоятельств, событий, вписывая в историческое окружение (отсюда и появление реальных фигур — Перси Шелли, Джордж Байрон, доктор Полидори, лорд Ливерпуль), Акройд не просто пересказывает историю грехопадения зарвавшегося студиозуса. Он демонстрирует нам зеркало века. И отражение этом зеркале гораздо чудовищней, фантасмагоричней и более пугающе, чем готическая сказка о собранном из кусочков трупов и оживленного силой электричества монстре.

Забавно, но главный недостаток этого цикла заключается в его главном достоинстве. Обычное фентези про очередных попаданцев довольно интересно тем, что отправляются главные герои не в какой-то конкретный исторический период (велико пространство для фактических ошибок, слишком вольных интерпретаций и невменяемого еслибизма) и не в с нуля выдуманный мир (про который читатель ничего не знает, а стало быть — не может ориентироваться), а в литературное произведение, что дает возможность встретиться со знакомыми персонажами, получить удовольствие от литературной игры и сдержанно похихикать над шутками «для своих». Однако именно тут и возникает проблема: если Старшую Эдду большинство читателей более-менее знает благодаря поверхностному знакомству со скандинавскими мифами, то «Королеву фей» Спенсера вряд ли даже десятая часть англоязычного мира читала, я уж не говорю о «Неистовом Роланде» Ариосто. Как следствие мне трудно понять , есть ли какая-то корреляция между событиями изначального текста и действиями героев Дипломированного Чародея, придерживаются ли авторы стилистики и логики тех произведений, в которые они помещают своих героев (Можно, конечно, потыкать в меня палочкой и обвинить в малограмотности, но то же Ффорде поступил куда логичней, отправив свою героиню в хорошо известную «Джейн Эйр») или те действуют как левая нога прикажет. В итоге я вынужден читать как есть и книга деградирует до уровня стандартной фентезятины, мало чем выдающейся из средней массы.

Книга Флетчера Нибела и Чарлза Бейли о провалившейся попытке военного переворота в Штатах вышла в 62 году и произвела огромное впечатление не только на широкую публику, но и на Джона Кеннеди, бывшего тогда президентом. Он тут же заявил, что все описанное вполне реалистично и начал продавливать экранизацию, случившуюся правда, уже после его гибели. Реакция ДжейЭфКея вполне понятна: его либеральные реформы и борьба с сегрегацией натолкнулась на отчаянное сопротивление не только многих слоев населения, но и военной и политической элиты, подозревавшей президента в слабости и симпатии коммунистам. Однако мне идея возможности переворота со стороны фашиствующих генералов представляется натянутой — если даже в Советском Союзе с его слабыми либерально-демократическими ценностями подобный путч провалился по всем статьям, то в Штатах он вообще не реален, особенно учитывая количество оружия на руках у населения.

Однако слабость книги не в этом, а в жанре. Политические триллеры — как порнография: при всем разнообразии завязок они всегда скатываются к одному сюжету и похожи друг на друга как яйца от одной наседки. Даже если книга написана увлекательно (а про СДвМ это не всегда скажешь — начало довольно скучное), тебя все равно терзают смутные сомнения, что ты это уже где-то читал, и в общем-то достаточно хорошо представляешь себе, что будет дальше, как карты лягут и чем сердце успокоится. Большинство политтриллеров крайне кинематографичны (и данная книга здесь не исключение), представляют собой по сути готовые сценарии и часто экранизируются, что впрочем, не добавляет им особой ценности. При чтении же главное — не отложить книгу в сторону, потому как адреналин описываемых событий выветривается почти сразу. Но для понимания механизмов «холодной войны» — чтение небесполезное.

Как ни странно, но «Пир стервятников» выглядит во многом лучше, чем предыдущие книги из «Песни льда и пламени». Со стилем по-прежнему плоховато, зато Мартин почти перестал писать ересь в духе «ведра с горящим торфом освещали палатку». Да, действия почти нет, ибо всех главных героев, чьи поступки и планы двигали сюжет, уничтожила злодейка-судьба (то бишь Джордж Мартин), зато вперед вышли второплановые герои, те, кто стоял за спиной и не привлекал читательского внимания. Теперь события складываются не из глыб, а из кирпичиков, картинка стала более мозаичной, увеличилась роль случайностей и незначительных на первый взгляд событий. Мы закончили знакомиться с историей королей и десниц, началась история бродячих священников и безземельных рыцарей, что придает саге логичность, глубину и новый интерес.

Наконец-то проявились вера и религия, а то в предыдущих трех книгах Мартин развел настоящую религиозную толерастию: одни поклоняются Старым, другие — Семерым, третьи — вообще непонятно кому. Теперь на авансцену выходят фанатики и нетерпимость, а толпы крестьян диктуют свою волю королям и лордам.

Кроме того, заслуживает внимания тот факт, что Вестерос — слава богам — обрел плоть и кровь: если раньше он напоминал пустыню с десятком замком и Королевской гаванью, то сейчас мы видим города, поселки, деревни (а не только сожженые таверны) и множество живых крестьян и горожан (а не в виде трупов, как в предыдущих книгах). Вестерос больше не является слепком с европейского средневековья (хотя Браавос настолько похож на Венецию, что там даже Арсенал есть!), очевидно, что он развивается иначе — пусть ненамного, но изменения и отличия накапливаются и в итоге дают другую перспективу.

Однако существует один огромный недостаток, который в значительной степени перехеривает упомянутые положительные тенденции: абсолютная недостаточность книги, ее неполноценность. Сложно понять, зачем Мартину понадобилось идти на такой эксперимент и делить события одного временного периода на две книги. Незнание того, что происходит на Севере, на Стене и за ней за Узким морем оставляет читателя даже не с одним глазом, а скорее, с половинкой мозга. Полмира как будто отрезали: Сноу, Станнис, Дейенерис, Тирион словно бы и не существуют; из-за отсутствия информации о них сложно предположить, как будут развиваться события дальше, уменьшается вовлеченность читателя в происходящее — и в целом это не идет книге саге на пользу.

Данный роман Уильяма Джетера, автора термина steampunk, является вольным продолжением знаменитой «Машины времени» Герберта Уэллса: в основу его положено довольно оригинальное предположение, что во время второго путешествия создатель Машины времени был схвачен морлоками (и по-видимому съеден), а его аппаратус подвергся изучению. Разобравшись с механизмах, морлоки не нашли ничего лучшего, как вторгнуться в Лондон конца XIX столетия и устроить своим предкам Содом и Гоморру. Неплохо копируя стиль Уэллса, Джетер в нужных пропорциях использует сарказм и пафос, обильно посыпая текст архаизмами и малоупотребительными словами, что идет во благо общей атмосфере романа и убедительности викторианского антуража. Однако сами морлоки мало похожи на оригинальных: они, будучи подземными жителями, толпами шастают по городу, наплевав на агорафобию, и имеют (sic!) бомбардировочную авиацию. Весь пар затравки ушел в свисток. Книга считается классикой стимпанка, и я немало предвкушал, берясь за нее. И вот я прочитал четверть книги... треть... половину... Ничего. Ни орд шагающих паровых роботов, ни грандиозных схваток армад цеппелинов, ни паролетов, ни паромобилей, ни паровых космических кораблей (а хотелось бы), ни даже завалящихся пароходов. А, нет, вот же — подводная лодка! ...Чего? Подводная лодка?! В лондонской канализации?! Ах, древние атланты... Да вы издеваетесь!.. Впрочем, что происходит что-то не то, я заподозрил, когда в тексте появился Мерлин. Потом король Артур. По сравнению с этой парочкой древние атланты выглядят вполне пристойно. Правда, их подводная лодка тоже не паровая. А дальше — стада жирных роялей, из-за которых весь роман предстает как плод воспаленного мозга укуренного подростка. Поскольку подросток викторианский, фантазии его (само собой) выше лодыжек не поднимаются.

Печально, когда любимый и уважаемый тобой автор начинает писать о том, чего не знает и в чем не разбирается. Если Лондон в «Железной пяте» показал довольно точную и вполне возможную деградацию капитализма в олигархию, Уэллс же, кажется, вообще не понимает, в чем суть капитализма, иначе никогда бы не стал описывать мир, в котором одна компания сумела захватить власть над всем земным капиталом. Можно, конечно, предположить, что это метафора, но Уэллс — не Замятин, его романы всегда конкретны и точны. И дело даже не в том, что объективных предпосылок для такой мировой фирмы нет и быть не может, а в том, что это, по сути, главное предсказание в книге, и оно протухло еще при жизни автора. Конечно, в книге есть еще много более мелких, но, кроме точного описания аэропортов и подъема влияния психотерапии, все остальные представляют собой очаровательную отсебятину — вроде стеклянной крыши над Лондоном: Уэллсу не пришло в голову, сколько это будет стоить, сколько будет стоить содержание подобного сооружения, какой большой вред она нанесет и сколько мало пользы от нее будет.

При чтении книги создается ощущение, что спал не только главный герой, но и все остальные: общественные отношения остались неизменными с конца XIX века, при описании различных отраслей промышленности Уэллс просто копирует современное ему положение вещей, в результате мы видим кашляющих и больных рабочих под тусклыми лампами. Время от времени автор пытается что-то придумать, но дальше стыдливого кивка на изменившуюся мораль не идет (забавно читать, как герой, посмотрев один-единственный «фильм», тут же понимает насколько «развращены» правящие классы и какую «жестокую борьбу за выживание» ведут все остальные). Сюжета по сути нет, мир показан через набор бессвязных и аморфных революционных выступлений, в которых Грэм вертится как сами-знаете-что в проруби, концовка предсказуема, герои настолько безжизненны, что напоминают меловые силуэты на месте преступления, все это очень скучно и вызывает сомнение в авторстве. Ну правда же, неужели автор «Двери в стене», «Хрустального яйца» и «Новейшего ускорителя» мог написать такую примитивную халтуру?!

По-видимому, Джек Лондон прочитал «Капитал» Маркса и этот опус изрядно его перепахал. Иначе трудно объяснить, почему талантливый рассказчик и мастер по созданию атмосферы вдруг взял и наваял грубую и топорную антикапиталистическую агитку. Художественная ценность книги минимальна, это ведь даже не роман, а скорее пересказ учебника по экономике своими словами — сюжета как такого нет, персонажи страдают от изрядной фанерности, а используемый автором формат фальшивого дневника только все ухудшает: Лондон хочет показать всю картину ужасающего положения рабочих Америки (а оно сто лет назад было даже похуже чем в царской России) и их борьбы с олигархами (слово это автор понимает как-то странно, достаточно указать на использование неологизма «микроолигарх»), но в результате получается сбивчивый синопсис. Как антиутопия «Железная пята» весьма примечательна — вполне логична (угроза деградации капитализма в олигархию была весьма реальна, и похоронил ее тот самый кризис перепроизводства, что с таким смаком был описан в книге), все этапы становления описаны весьма подробно (иногда думалось — нет, вот такого точно быть не может, а потом вспоминал Советский Союз и понимал, что может быть все, что угодно; деньги любят кровь не меньше идеологии), и несмотря на то, что книга адски скучна, она достойна встать на одну полку с «1986» Оруэлла и «Дивным новым миром» Хаксли.

Довольно оригинальные идеи (так и представляю себе Грегора Менделя или Николя Фламеля, варганящих в пробирках бациллы боевой чумы), но выраженные заплетающимся языком дешевых детективов 40-х годов, с неразборчивыми диалогами, невнятными персонажами и странной мотивацией героев. Аллерген, делающий людей более грубыми и невоспитанными? Да вы что, смеетесь?! Миру не нужны тупые анархисты из «Украденной бациллы» Уэллса, чтобы организовать эпидемию. Хватит и обычной человеческой лени вкупе с обычной антисанитарией. Это что, какой-то альтернативный мир, в котором затупилась бритва Оккама?! И вдогонку крутые фермеры-генетики, забывшие, что светлячки — ночные насекомые. Вот это — настоящая фантастика. Хорошо, что амиши не читают.

Такое ощущение, что рассказ написан инопланетянином, которому в щупальцы попался учебник истории 5 класса и он подумал: «Так вот они какие, эти людишки!» Инопланетянину, не знающему, что помимо экстенсивного пути развития есть еще и интенсивный, и он гораздо выгоднее, этот рассказ можно простить. Инопланетянину можно простить утверждение о кредо, объединяющем человечество, и психологию людей, не изменившуюся за тысячелетия. Но выставлять человека как маньяка, стремящегося любой ценой захватить землю соседа и быстро ее ограбить, чтоб перейти к другому соседу — этого простить нельзя, тем более что писал все-таки не инопланетянин. Даже с учетом интересных рассуждений об опытах «призраков» над законами природы, рассказ производит мерзкое впечатление без малейшей симпатии к героям.

Закрыв эту книгу на последней странице, я ощутил тягостное недоумение. Зачем вообще я читал ее?! Пелевин поступил по рецепту столь охаивамого им Голливуда: в сиквеле того же, но побольше. Конечно, мир вокруг Рамы Второго раздвинулся, он познакомился с Великим Вампиром, продвинулся по карьерной лестнице и совершил подвиг, но по сути ничего не изменилось, кроме того, что количество поноса, коим Пелевин поливает все и вся вокруг себя, увеличилось на порядок. Он просто повторяет все то, что уже изложил в «Ампир V», причем теми же самыми словами. Несмотря на определенные удачные фразы и пару смачных шуток, все это очень быстро скатывается в скучное и убогое самоцитирование. Мне могут возразить — мол, я не способен увидеть истину в том, что мне было разжевано, мол, мой ум Б отказывается увидеть настоящее положение вещей. Однако отказываться не от чего. Я согласен с основными идеями Пелевина — о том, что мир вокруг нас иллюзия, крутится на словах, а сознания не существует. Дальше постулирования этого весьма несвежего материала Виктор Олегович не идет, и что с этим бастардом субъективного идеализма делать — непонятно. Надо либо убиться о стену либо забить ржавый болт на тщетность страдания и пустой адреналин видеоигр и жить дальше. Поскольку убиваться я не хочу, а другой альтернативы вампирская романтика не предлагает, возникает вопрос: к чему все это было? Автор, несомненно, получил за свои усилия пресловутый баблос, точнее, бабло. С ним все понятно, а что насчет меня? Зачем я читал эту книгу?

Крапивин очень любит детей. Нет, не так. Крапивин крайне сильно любит идеальных детей. Опять не то. Крапивин патологически любит идеальных, выдуманных им самим и несуществующих детей. Как Пигмалион, он влюбляется в собственное творение — совершенное... и безжизненное. В книге нет живых героев: при всем несомненном таланте автора и предпринятыми им усилиями в детализации биографий, персонажи выглядят ходячими конструктами, каждый из которых имеет свою, вполне конкретную цель и не может сделать ничего, противоречащего программе. Город Инск, похожий на массовую галлюцинацию — ни истории, ни географии, жители делают раз разом одни и те же движения — как и любой маленький провинциальный город любую муху превращает в слона, а любое действие топит в болоте. Явления, не существующие в реальности — Информаторий, гиперболоид, плитка бабы Клавы — работают только в Инске, а что там, за пределами этого эскапистского рая — бог весть, кого это волнует. Попытка срастить определенные политические тенденции и сказку оборачивается не постмодернизмом, как по идее должно, а каким-то монстром Франкенштейна: голова от одного, туловище от другого, ноги вообще не понятно откуда. Впрочем, очевидно, что основная целевая аудитория книги — подростки, для которых мои придирки — как старческое брюзжание, и возможно, я просто слишком опоздал прочитать ее.

Название романа «Друд» из серии «не верь глазам своим»: Друд не является главным героем, а всего лишь главной движущей силой книги. Загадочный и отвратительный Друд всего лишь триггер, который одним своим существованием (а точнее убеждением в своем существовании) вызывает поступки настоящего главного героя — Уилки Коллинза. Понятно, что это не совсем тот Коллинз, автор прославленных «Лунного камня» и «Женщины в белом», а несколько альтернативный, воплощающий в себе определенные архетипичные черты творца, создателя, креативной личности. С помощью Друда Симмонс ловко отвлекает внимание читателя, как опытный гипнотизер машет маятником перед глазами, заманивая мистикой, лавкрафтовским хоррором, викторианским смогом и экспедицией в преисподнюю. Борьба с таинственным египетским убийцей, придуманным, скорее всего, свихнувшемся отставным инспектором, всего лишь дымовая завеса, скрывающая истинный сюжет книги: душевный конфликт и перерождение Ремесленника, живущего в тени Гения — осознающего свой гений и облекающий его в шедевры и золото. Ревность и зависть стали отличной подкормкой буйной шизофрении, вызванной чрезмерным употреблением опиатов. Шаг за шагом, час за часом, слово за словом, нелепая история про загадочного жреца древнего культа, рассказанная Диккенсом между делом, порождает в мнительном уме несомненно талантливого, пусть и не гениального писателя дикую паранойю, искусно складывающую из реальных слов и поступков других людей и галлюцинаций возбужденного лошадиными дозами лауданума чудную, восхитительную, поразительную картину воскрешения Древних Богов. Картину, мешающую заметить главное — все действия Коллинза являются реакцией на существование друга=врага Диккенса, он буквально одержим им: всего его чувства, мысли, поступки суть отражения чувств, мыслей и поступков Мастера. Свои лучшие произведения Коллинз создает вместе с Диккенсом, и как только тот умирает, Уилки, провалившись в стремлении заменить Чарльза, сам умирает как автор, как творец. Нельзя не заметить, что Коллинз с его наркоманией, завистью, потребительским отношением к женщинам, презрением к низшим, эгоизмом и финансовой недееспособностью является изумительнейшим персонажем, сочным и выпуклым. Он гадок, жалок и отвратителен. Он живой, настоящий, многогранный, реальный. Думаю, сам Диккенс не смог бы написать лучше.

Цикл романов о чиновнике для особых поручений при министре внутренних дел имеет одну знаменательную особенность, можно сказать — «фишку». Она четко прослеживается в всем сериале, но ее квинтэссенция особенно хороша выражена в «Черном городе». Заключается эта«фишка» в том, что вся деятельность Фандорина очень похожа на Сизифов труд. Бедный Эраст Петрович катит свой камень на холм российской государственности, катит его, давя врагов и — бывает — друзей, обдирает руки до крови, но каждый раз камень скатывается, с грохотом валится обратно вниз, вызывая страшные обвалы и оползни. И вроде побеждает своих врагов Фандорин, но победы эти пирровы, плоды их обманчивы, главное не достигнуто, все усилия уходят сквозь пальцы в песок. Бьется Эраст Петрович как рыба о лед, и кажется — протяни руку — ухватишь птицу счастья за хвост, получишь желаемое, исправишь кривое, починишь сломаное; но встает на пути злодей-акунин (вот уж воистину говорящий псевдоним!), смеется страшным смехом и оборачивается все мороком, поражением, майтрейей. Великий человек прожил деятельную жизнь, многих спас, многим помог, стыдится нечего, но главная-то борьба была не с преступниками, не со злодеями, и даже не с самим собой — телом и духом — а с энтропией. Энтропия, как и следовало ожидать, победила.

Эта книга является торжеством роялей-в-кустах. Благодаря сложной композиции романа — рассказ об одном главном герое наслаивается на рассказ о втором, тот наслаивается на рассказ о третьем, и все вместе они образуют подобие пересекающихся плоскостей — мы часто проходим дважды, а то и трижды через одну и ту же локацию, через одно и то же событие, но видим их с разных ракурсов, с разных позиций, при разных обстоятельствах. В результате все неожиданные спасения главных героев в общем-то не являются неожиданными, ибо мы, фигурально выражаясь, наблюдаем, как герои, потея и ругаясь, затаскивают нужные рояли в нужные кусты. Конечно, даже при всем этом, заметно, что некоторые спасения очень уж опереточные, еще секунда — и все бы накрылось медным тазом, но ведь и в реальной истории было немало моментов, когда все решалось за считаные секунды, так что некоторое подыгривание автором героям вполне простительно. Да и герои весьма колоритны и начинают вызывать в какой-то момент немало сочуствия и симпатии: наемный убийца в кожаном плаще, красной шапке и черных очках, прикрывающих близорукие, все в шрамах от старой травмы глаза, военный хирург с боязнью высоты и зависимостью от табака, и молодая наследница карибских плантаций, привыкшая к самостоятельности и явно не вписывающаяся в лондонское высшее общество. Все они сначала по одиночке, а потом весьма дружно борются со зловещей организацией, в котрой даже и одного главного злодея трудно выделить — их много, и один злодеистей другого (в конце концов эта многочисленность сыграет злую — извините за каламбур — шутку со злодеями), к тому ж у нихнемало миньонов, сикофантов и аколитов; цели у нашей троицы поначалу весьма разные, однако в какой-то момент они отсупают на второй план и главным становится даже не желание выжить — зачем жить, если мир стремительно меняется у них на глазах и этот мир ужасен до такой степени, что лучше погибнуть в попытке помешать заговорщикам, чем жить новой, переделанной жизнью (Впрочем, стоит заметить, что суть происходящего героям не всегда удается уловить — с точки зрения злодеев они несут мир и процветание, создают homo novus, переделывают подлую и низкую душу человека, хотя и с определенной выгодой для себя самих, конечно). Трудно определить, в каком жанре написана книга — я бы сказал паропанк, если бы там был пар, но вместо него почти везде используется особое стекло, так что это скорее некий гласспанк, уникальный и вряд ли кем-нибудь когда-нибудь повторенный субжанр. Дирижабли, книги, содержащие память и эмоции людей, ментоскопирование, живые стеклянные роботы, поднятие мертвых, нейролингвистическое программирование — и все это на роскошном фоне викторианских декораций. Однако надо учитывать, что намеренно архаичный, стилизованный под викторианские романы стиль теряет при переводе большую часть своей атмосферности и красочности — читать Далквиста лучше в оригинале.

Не люблю я романы про интернет. Это конечно, модно, но вместе с тем обло, огромно, стозевно и лаяй. Из-за обильного цитирования форумов, чатов и блогов подобные произведения напоминают школьные сочинения, посвященные какому-нибудь классику: следует утверждение, или размышление,а потом обязательно цитата, а еще лучше — две, в качестве подтверждения, Да растянуть подлиннее, чтоб места больше занимало, и чтобы учительница прониклась, насколько хорошо ты в теме, а если и стихи есть — так это вообще зачет, стихами можно сочинение разбодяжить до состояния полного отсутствия какой-либо собственной мысли. К тому же данный роман сильно смахивает на произведения незабвенного Юрия Никитина (который и интернет-тематикой занялся гораздо раньше Олдей) — классический прием гиперболизации какой-то одной проблемы, которая ставится во главу угла и внезапно становится глобальной с кучей ужасных последствий. В данном случае раздуванию мухи в слона подверглась проблема ненаказуемого хамства и агрессии в интернете (тема мне неинтересная, поскольку я либо не присутствую на форумах без модерирования, либо просто игнорирую личностей с избыточной страстью и плохим языком), довольно скоро преобразившаяся в проблему хамства и агрессии вообще — и вот уже на улицах все только и думают, как бы подраться и поругаться, все разговоры обязательно идут на обострение темы, а оппоненты стремительно переходят на личности. Как и в романах Никитина, подобный прием быстро начинает раздражать своей искусственностью и неестественностью, раздражение переходит на героев и их поступки, единственное, что удерживает от захлопывания книги — это непонимание, куда авторы все-таки ведут и чем они собираются подобный сюжет заканчивать. При этом развитие сюжета предсказуемо до безобразия:

Существует множество избитых истин, которые стоит время от времени вспоминать, проговаривать и обдумывать — просто чтоб корректировать свое поведение и свою жизнь. Но максима «каждый получает по вере своей», являющаяся краеугольным камнем повести Акунина, простите, Борисовой «Там», к таковым не относится. Подробное расписывание того, какая загробная жизнь ждет православного, какая — шахида, а какая — среднестатистического интеллигента, не прибавляет ни уму ни сердцу, не имеет практических последствий, и является по сути переливанием из пустого в порожнее.

Нет, написано все очень здорово — талант у Акунина, простите, Борисовой, никуда не делся, герои изображены очень выпукло, жизненно и достоверно, их поступки вполне логичны, хотя и укладываются в пятиминутку перед главным событием. Но по сути, этим единственным событием вся повесть и ограничивается, и все эти последующие обильные цитирования догматов и воззрений мировых религий, а также профанских рассуждений о жизни после смерти выглядят бессмысленными и пресными — как будто пережевываешь уже пережеванное, потерявшее вкус и соль.

Хотя в какой-то момент начинаешь что-то такое чувствовать и даже задумываться над собственным списком грехов, но тут следует зарисовка про инопланетян и ты понимаешь, что и ко всем остальным «картинам» автор относится так же снисходительно — мол, понапридумывали людишки всяких теорий, ну да ладно: чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Ну, вот мы и не плачем.

Ахиллесовой пятой любой сатиры является ее коньюнктурная природа. Гоголь, конечно, велик, но современный читатель не понимает и половины того, над чем смеется и что обличает Николай Васильевич — изменились общественные порядки, социум, привычки. Многие рассказы Зощенко, Швейцера, Марка Твена устарели еще при жизни авторов. Конечно, есть Салтыков-Щедрин или, скажем, некоторые романы Пратчетта, ну так они и замахивались на вечное, древнее и корневое, стараясь не размениваться по мелочам. «День опричника» Сорокина к таким вещам не относится — это классический коньюнктурный фельетон, который отлично будет смотреться на страницах глянцевого журнала, но факт издания его отдельной книгой выглядит весьма спорно. Прошло немногим более пяти лет, а книга уже частично нечитаема — ну кто помнит сейчас человека-собаку Илью Кулика, которого Сорокин так зло высмеял, или кто, кроме филологов способен понять, кого автор пародирует в полудюжине стихотворений? Кроме того, книга не самостоятельна даже в жанре сатиры, ибо пародирует и высмеивает особую подгруппу фантастических книг, живописующих, как приход к власти спецслужб и наведение ими жесткого порядка в борьбе с «ляхами, жидами и студентами» восстановит Русь-Матушку и как мы все здорово опосля этого заживем под надзором доброго но справедливого государя — куда ж в русской утопии без монарха. Сорокин, конечно, большой мастер, способный левой ногой набросать хоть и лубочную, но вполне себе убедительную картину подобной милитократии, готовой оправдать любое преступление, любую кровь и грязь во имя добра, справедливости, Христовой веры и пинка по зад Америке (наших патриотов ведь хлебом не корми, дай только гадость какую-нить янкесам устроить). Повесть получилась забавная, временами смешная, временами страшная, временами противная (это же Сорокин, так что тема гомоебли раскрыта), что-то из футуристической проекции вполне возможно и сбудется, но определенная зацикленность на нынешнем политическом моментуме и отсутствие сюжета как такового смазывают впечатление.

Сидишь в аэропорту, ждешь своего рейса.Или в очереди к врачу, с номерком в руке. Сидишь, ни о чем не думаешь, скучаешь. И тут рядом подсаживается мужичок — небритый такой, в очочках. Поймав твой взгляд, заговаривает с тобой, искательно улыбаясь. Вроде историю какую-то рассказывает. Ты из вежливости начинаешь слушать, киваешь иногда — все равно особо делать нечего. Но в какой-то момент с ужасом осознаешь, что не понимаешь, о чем идет речь. Собеседник говорит как-то странно, словно набрав полный рот каши, как-то рвано, все время забывая закончить предложение. Перепрыгивает с истории на историю, на полуслове себя обрывая и, смеясь и хлопая себя по коленкам, начинает рассказывать что-то, что вообще не имеет никакого отношения к тому, с чего начал, добавляет какие-то свои сны, пересказы виденных фильмов и байки из грошовых казет. При этом, несмотря на явное воодушевление, размахивание руками и попытки подражать голосам других людей, он все время сбивается на бубнеж, и тогда уже совсем непонятно становится, о чем он рассказывает. Ты пытаешься думать о своем, отвлечься, а он все бубунит и бубнит, и конца-края этому нет и не предвится, и у тебя уже зубы сводит от этого бубнежа и плохого русского языка... А потом он берет тебя за пуговицу, начинает ее вертеть, и ты понимаешь, что он пьян, пахнет от него соответствующе, и тебя вот-вот спросят, уважаешь ли ты его... Объявляют твой рейс. Или твой номер в очереди подошел. Слава Господу! Ты встаешь, стряхиваешь с себя руку небритого очкарика и, стараясь не переходить на бег, стремительно удаляешься, с искренней надеждой, что никогда больше ты его не увидишь.

Читать Пелевина — что играть в «наперстки». Можно пытаться понять логику передвижений шарика под стаканчиками, пытаться угадать, смотреть на руки «наперсточника», но во всем этом нет смысла: ты выиграешь только если тебе это разрешат — для поддержания интереса. И ведь самое интересное, что ты понимаешь — тебя разводят, но упорно продолжаешь играть дальше. Автор только что в лицо не смеется, даже подробно показывает, где и как он смошенничал — но тебе это все равно не поможет, ибо главное вовсе не в ловкости рук и отвлекающих движениях. Просто не стоит искать смысл там, где его нет. Пелевин настолько перегрузил свою книгу различными идеями и толкованиями реальности, что смысл исчез напрочь — остались только смысловые маркеры, на которые читатель бурно (задействуя всю эмоциональную шкалу — от обожания до ненависти) реагирует. Самое глупое занятие в мире — искать черную кошку в темной комнате, точно зная, что ее там нет. В книге ведь даже сюжет несет вспомогательную нагрузку, а герои существуют ровно для того, чтобы как в древнегреческих философских трактатах, стоя в пафосных позах, задавать вопросы и выслушивать ответы: диалоги разной степени вменяемости занимают бОльшую часть книги. При этом, как и игра в «наперстки», «Ампир V» несомненно небесполезен, ибо помогает развить наблюдательность, гибкость ума и критичность мышления.

Перефразируя Достоевского, можно сказать «Широк Чайна Мьевиль, очень широк — я бы сузил». Бешеная фантазия автора служит для книги плохую службу — у читателя просто нет точек опоры в описываемом мире, невозможно понять логику событий, он не то что не может догадаться, что будет дальше, он не может даже догадываться — теряется элемент сотворения, сосозидания, соучастия в книге, а стало быть — симпатии к персонажам, способность и необходимость сочуствовать им. Нет системы координат, автор в любой момент может придумать очередную летающую обезьяну и легко вставить ее в текст, и будет не хуже и не лучше, потому как к сотой странице устаешь от этого праздника жизни и нежизни. Впрочем, нет, кое-какая опора есть, но она ложная, в виде приветов из нашей реальности, вроде Коллектива (прозрачный намек на Коммуну 1871) и Иуды Лева (еще более прозрачный намек на рабби Иегуду Бен-Бецалеля), и не только не помогает, но еще более усложняет восприятие, создавая бессмысленные параллели. Ведь если отбросить все фантасмагорические нагромождения, останется две истории: социальная революция в крупном промышленном городе и строительство трансконтинентальной железной дороги. И про то и про другое читать интереснее, когдане надо отвлекаться на жукоженщин, лунных элементалей и шептунов-кукловодов. Самые интересные персонажи почти не раскрыты — это Спиральный Джейкобс, использующий революционное подполье для масштабной провокации, и Яни Правли, могучий старик с великой мечтой, задвинутый на переферию нарратива. В результате читать книгу тяжело и муторно, в глазах рябит, взгляд остановить не на чем и не ком, и только авторская атмосфера — смесь нуара, декаданса и революционного угара — а также мощная концовка позволяют утешиться мыслью, что время, проведенное над «Железным советом» потрачено не зря.

Надо отдать должное автору, не побоявшемуся написать книгу с совершенно отвратительным героем, не вызывающим ни капельки симпатии — искренне надеялся, что Натаниэль все-таки сдохнет в конце, хотя и знал, что этого не произойдет, это трилогия в конце концов — и уникально воплощающем в себе все отрицательные черты не только подростков, но и взрослых. В течение всей книги я держал кулаки за Китти и ее соратников по Сопротивлению, хоть они и безмозглые идиоты, но все-таки отличаются от одноклеточного Мэндрейка. Вообще стоит заметить — складывается ощущение, что книга написана человеком, никогда в Британии не бывшим и судящим о ней по книжкам и фильмам — ну никакой убедительности в описании города. Лондон? Манчестер? Ньюкастл? Да все, что угодно. Когда Нил Стивенсон описывает Лондон, я ему верю, а Страуду — нет. Кроме этого, в книге полно лакун — например, странное несоответствие магии и уровня техники: в сцене с судом упомянуты компьютеры, но при этом они словно выдраны из другой реальности, кажется, даже их операторы не знают, что с ними делать. Политическая система описана в духе «здесь помню, здесь не помню»: есть премьер-министр, нет короля, есть парламент, нет выборов. Как вообще функционирует эта система? Типа «царь горы» — кто первый встал, того и тапки? Почему все волшебники такие архигады? Так ведь не бывает! А эти переборы в описаниях персонажей — у каждого есть какая-нибудь ярко выраженная деталь, превращающая его в какое-то подобие клоуна: кто-то жрет много, кто-то худой как скелет, у кого-то помада на все лицо... Нормальных типа не осталось? А эти чудесные сценки, когда группа крутых магов просит совета у 14-летнего пацана, у которого ни опыта, ни знаний! Это же бред! Даже с Гарри нашим Поттером так не носились, как с этим писаным яйцом Натаниэлем. И это я даже не буду особо про переводчиков говорить, хотя их перлы вроде «щербатого канделябра» и «полицейских в серых формах» немало меня повеселили... Бартимеус? Ну разве что Бартимеус. Все-таки это его трилогия.

Талант гендерными играми с псевдонимами не испортишь — повесть написана легко, изящно, ярко, образно, читается влет, за вечер; есть над чем подумать, есть с чем (почти со всем) поспорить, и все бы хорошо, но вот... Тотально отсутствует сюжет. Главгерой, демон-не демон, но явно не простой человек, шастает по городу, ведет «душеспасительные» беседы с избранными горожанами... Зачем? Для чего? О чем вообще новелла? Срез общества? Неубедительно. Сборник рассказов? Сами по себе они не имеют самостоятельной ценности. К тому же Креативщик, имея сверхординарные способности (тоже непонятен кайф впечатлять людишек тем, что знаешь их имена и биографии — как мальчишка, давящий муравьев и воображающий себя при этом Темным Властелином), постоянно делает какие-то срамные ошибки: то расскажет содержание не того фильма, то не угадает в малышке дочку собеседницы... Пытаясь понять все эту псевдобулгаковщину, приходишь к тягостному недоумению. Смахивает на заказную повесть для какого-нить дорогого глянцевого журнала с фанаберией — предложили хорошие деньги, автор быстро проглядел свои черновики, собрал несколько идей и связал их на живую нитку. Получились славные, красивые бусики. Вот только абсолютно нефункциональные. Наверное, бусики такими и должны быть.

Повесть Булгарина выполнена по принципу, ставшему образцом для сиквелов голливудских блокбастеров: того же самого, но в несколько раз больше. Почти все, описываемое в «Правдоподобных небылицах...» уже существовало во времена автора, просто он возвел их в самую большую степень, которую сумел представить: чугунные дома! самоездящие повозки! горы шоколада и мармелада! крестьяне в парче! О предсказаниях естественно, речи и не идет — это проекция, к тому же плохо выполненная; впрочем, несколько весьма дельных замечаний в повести все же есть, несмотря на скверное знание Булгариным законов физики. Фантастические элементы придумывались, как мне кажется, не по принципу «как это может быть в будущем», по принципу «хотелось, чтоб так было» — это видно на примере описания судебной канцелярии. Кроме того, сильно заметно, что это не столько фантастика, сколько сатира на окружавшие Булгарина реалии: желание автора пнуть соратников-литераторов или чиновников видно невооруженным глазом. На данный момент повесть интересна скорее как срез социальных представлений, нежели как литературное или прогностическое произведение.

Главная проблема этого фантастического романа заключается в том, что он не фантастический и не роман. Если заменить квадди на жестоко эксплуатируемых негров (скажем, Джорджии), которые, подстрекаемые немцем-инженером (кстати, стоит заметить, что логика поведения Лео Графа несколько... высосана из пальца), тырят корабль и сматываются на нем куда-нить в Либерию, то ничего абсолютно не изменится, более того, вполне возможно, получилось бы лучше и гораздо реалистичнее. Кроме того, формат романа выбран неудачно — как рассказ «В свободном падении» выглядел бы удачнее, избавившись от всей воды и бессмысленной суеты персонажей. Реальное впечатление производит только эпизод с созданием нового щита для поля Неклина — создается ощущение, что весь роман писался только ради него.

Отличный пример гештальта — произведение в целом представляет собой нечто большее, чем сумма составляющих его новелл. Автор сумел запихать в повесть семь рассказов, и если сами по себе они ничего особенного не представляют (ну разве что за исключением объединяющего, про восхождение на Килиманджаро с его неожиданной концовкой), то все вместе придают друг другу новый смысл. Резника трудно назвать очень талантливым писателем, он скорее ремесленник высокого класса и остается верным себе — используя старые, замусоленные идеи и образы, умудряется преподносить их как нечто свежее и оригинальное. Как говорится, всем бы так.

Любая книга про альтернативную историю должна быть достоверна. В «Исландской карте» этого нет. И дело не в том, что не объяснено отсутствие Америк — нет, и черт с ней. А в том, что не может мир начала XXI века быть похожим на себя же века XIX. Конечно, можно прикинуть цепочку «нет Америки — нет Аляски — нет Дворянского банка», но эта цепочка не объяснит эмансипацию крестьян в 1953 году. Почему все так заторможено? Эйнштейн не родился? Эрцгерцога не убили? Влияние Америки на развитие мира вплоть да Первой мировой было весьма скудным из-за изоляционной политики. В результате все окружающее выглядит как декорации к недорогому голливудскому пеплуму «а-ля русс» — мужички в меру грязны, баре в меру румяны, матросики танцуют «яблочко», революционеры скрипят зубами — но при этом грим явно нанесен Максом Фактором, а в кадр лезет микрофон. Громов постоянно лезет в сюжет со своими рассуждениями «писатели ошибаются там-то, а историки здесь-то», главного героя постоянно называют следователем и сыщиком, при этом дальше слов ничего не идет — ибо история с «дестроу экстрикшн» не просто высосана из пальца, она явно написана в конопляном бреду, ибо не выдерживает никакой критики. При всей своей неубедительности стоит однако заметить, что книга написана достаточно живо и увлекательно — так, чтоб вызвать интерес к продолжению.

Второй том написан, несомненно, лучше, чем первый — отсутствуют провисания в сюжете, динамика развивается плавно, сюжет более жесткий и мрачный (в одной из сцен явно идет отсылка к «Повелителю мух» Голдинга — произведению довольно тяжелому). Однако многие родовые пятна «Северного сияния» дают о себе знать — в первую очередь это искусственные диалоги, как будто Пулман никогда не слышал, как разговаривают живые люди; многие образы клишированы — автор не создает свою картину, он использует образы других, словно подсовывает не реальную картинку, а то, что ожидается увидеть. Пулман учел минус первой книги и определился со своей аудиторией: появилось упрощенное построение фразы, более понятной подростку, и странные провалы между действиями, как будто герои двигаются рывками, словно вырезаны «кадры» при «монтаже». При пропавшей стимпанковской эстетики, так радовавшей в «Северном сиянии» главным героем неожиданно оказывается не Лира Белаква, а Уилл Парри. Вообще линия семьи Парри прописана очень здорово — она выглядит живой, выпуклой, на фоне дергающейся марионетки Лиры. Создается даже ощущение, что первый и второй тома на самом деле книги, мало что имеющие по отношению друг к другу.

З.Ы. Забавно было, когда Пулман выразил свой страх перед атомной энергией (происхождение Призраков), однако сцена недожата и поэтому смазывается, словно автор побоялся скатиться в назидательность и публицистичность.

Довольно долго не мог понять, о чем книга вообще. Однако после двух частей картинка сложилась наконец в целое, и желание бросить читать отпало. Некоторое время я наслаждался этой остроумной изящной литературной игрой, щедро сдобренной матом и сексом, но ко второй половине новизна изсчезла, смысла не прибавилось, и я понял, что автор заигрался и не смог вовремя остановиться — события повторялись как в порочном круге, слова повторялись тоже, герои как были картонными, так и остались. Дочитывать книгу было тяжело, ибо скучно, да и понято было, что концовки внятной не будет — кому она здесь нужна? Штерн изобрел новый жанр — выражаясь его же языком, жанр huinya. Если вы вдруг захотите поругать какую-нить книгу, выбирайте другие выражения и слова, помните, что huinya — это не ругательство, это роман Бориса Штерна «Эфиоп», написанный ярко, красочно, талантливо, как руский бунт — бессмысленно и беспощадно.

Отдельная благодарность — за «эссе Моэма» о Чехове — великолепный образчик альтернативной истории, так нежно мною любомой.

Для многих писателей этот роман стал бы вершиной творчества, очевидным успехом, великолепной литературой, чуть ли не шедевром... Но для тандема Лазарчук-Успенский данный опус успехом не является. Сюжет откровенно прямолинеен: Николай Степанович с компанией попадает куда-то в адскую дыру, а Степан в свою очередь Николаевич, с другой компанией, пытается вытащить его оттуда. По сравнению с предыдущими книгами трилогии (особенно с Гиперборейской чумой, где сам черт ногу сломит), наблюдаем явный проляпс. Макамы про монаха Маркольфо и сасана Сулеймана выглядит совершенно самодостаточной вещью, которую можно смело выдрать и читать самостоятельно, без привязки к Маршу экклезиастов; новеллу Люди Севера также надо выдрать, ибо сложно понять, что она делает в теле романа, ибо никакой смысловой нагрузки, увы не имеет. И да! Концовка разочаровывает. Слабовато. Где могучее лавкрафтовское «И тут в дверь позвонили»? Спасибо и на этом, конечно, но роман абсолютно не удовлетворяет огромным ожиданиям, той заявке, что была сделана эпиком «Посмотри в глаза чудовищ». Впрочем, это возможна прооблема не писателей, а читателя.

Автор делает серьезную ошибку с самого начала, выбрав в главные герои неуправляемую девочку-мажора. Конечно. это более реально, чем когда тебе присылают письмо про то, что ты крутой знаменитый волшебник с кучей бабла, но симпатии Лире Белаква это не прибавляет. Мне органически не нравятся дети, постоянно пакостящие окружающим, прикрываясь своими родителями, не способные слушаться старших в принципе и не готовых научиться хоть чему-нибудь. Для девочки, не получившей систематического образования и пропускавшей все уроки мимо ушей, Лира слишком умная, действует слишком... по-взрослому. При том, что никакого опыта у нее нет и быть не может. Для настолько активной девочки Лира слишком быстро научилась успокаиваться для общения с алетиометром. Вроде бы она очередная Избранная, как все подчеркивают, но убедительности в образ это не добавляет. Кроме того, Пулман так и не решил — для кого же он пишет книгу: то ли для детей — тогда слишком много крови и философских диалогов, то ли для взрослых — тогда многовато объяснений про простые вещи. Середина книги — явный провал: путешествие из Лондона в Болвангар сплошная тоска. Однако есть и один большой плюс, который перевешивает многие (но не все) минусы — это мир. Альтернативный мир с Папой Иоанном Кальвином, Пылью, деймонами, угольным спиртом и множеством подобных придумок и мелочей сконструирован достаточно крепко, чтоб поверить в него, и достаточно интересно, чтобы дочитать книгу до конца.

Буджолд дважды ломает сюжет о колено: первый раз затянувшееся вступление взрывается путчем Фордариана, однако партизанские будни тоже скоро успокаиваются и тогда вступает в дело экспедиция за заложниками. Последняя треть книги написана ураганным темпом и оторваться от нее сложно, но в целом книга вышла слабее «Осколков чести»: у автора элементарно не получилось выстроить непротиворечивый, убедительный мир Барраяра. Условные крестьяне, условные горцы, условные солдаты — картинка расплывается, нечеткая, словно в фокусе только главная героиня, а все остальное на переферии зрения. Заметно, что Буджолд плохо даются подробности, нефункциональные описания обстановки, второстепенных персонажей и тому подобного. С одной стороны, если бы она писала обычные любовные романы, проблем с деталями у неё бы не возникли, с другой стороны — такие авторы, как Буджолд, делают фантастику более человечной.

Дары Смерти совершенно неожиданно — намеренно или случайно — раскрыли самую главную тайну сериала. А именно — кто является главным героем. Выясняется, что вовсе даже не Гарри Поттер. Гарри всего лишь пешка, хоть и королевская, в игре, которую в течение всех семи книг разыгрывал Альбус Дамблдор — истинный главный герой. Гарри должен был отвлекать главного противника Дамблдора и его сикофантов, а при удачном прорыве на восьмую горизонталь — еще и стать новым ферзем, супероружием против Волдеморта. Гарри знал лишь то, что хотел ему сказать могучий старик, и делал лишь то, что от него требовалось. По сути, Дамблдор почти всегда успешно манипулировал Потером, хоть это не уберегло его от ошибок. Но даже свою смерть он сумел использовать на все сто процентов. Действительно, страшно подумать, что же мог сделать директор Хогвартса, получи он неограниченую власть министра магии — при его-то талантах и способностях! Гарри никогда не сможет подняться до высот своего учителя — харизмы не хватает. Книга ведь заканчивается трагично: Поттер навсегда остался Мальчиком-Победившим-Волдеморта. Не меньше, но и не больше. Недаром в заключении Роулинг ни словом не обмолвилась, что же было с ним за эти немалые полтора десятка лет. Не о чем говорить — Гарри так никем и не стал. Учеба в Хогвартсе стала вершиной его карьеры — что может быть печальней?

На самом деле никакого противоречия между теорией Минакова-Верова и мнением Володихина нет. Антагонизм исключительно мнимый — как «борьба нанайских мальчиков». Идея несовместимости фантастики и религии абсолютно верна, но прав также и Володихин, утверждающий, что религиозная фантастика является фантастикой исключительно для агностиков и атеистов — верующие воспринимают ее как реализм. Однако дальше Володихин, как истинный православный, упускает важный момент. А именно — вопрос времени и традиции. Если бы Толкин написал свою книгу две тысячи лет назад, мы бы сейчас воспринимали эльфов и орков как вполне реальных, хоть и мало кем видимых существ, а на христиан смотрели бы как на жертв прогресса и глобализации. Как и в случае с Летающим Чайником Рассела, все сводится к количеству верующих и давности веры. Христиане в этом смысле мало чем отличаются от поклонников Звездных войн — так что и книги про ангелов и демонов также являются фантастикой, независимо от чьего-либо мнения. В конце концов, некоторые живут в Матрице.

Несмотря на все признаки космооперы — планетарные императоры, космические крейсера и линкоры, баталово in dep space — книга космооперой не является. Это роман о человеках — о Мужчине и Женщине. Железнобетоная линейность и отсуствие движения (слегка замаскированная вторжением в Эскобар и бегством Нейсмит a-la Джеймс Бонд) выдают женскую прозу с головой, но это совершенно не портит роман. Его большой плюс — это потрясающе достоверно выписанные персонажи: в первую очередь, конечно, Эйрел и Корделия, но также и второстепенные типа Ботари или Куделки. В них действительно веришь, к ним проникаешься симпатией и сочуствием. Это очень искренний роман. Это очень человечный роман. И последняя глава — «Результаты» не только подтверждает это, но и создает особую ноту, которая еще долго будет звучать после того, как вы закроете книгу.

Маразм крепчает. Книги Панова и так отличаются высокой степенью маразматичности, но «Все оттенки черного» достигает прям-таки рекордных высот в этом смысле. Воспринимать происходящее хоть как-то достоверным не получается. Кроме того, сюжет откровенно вторичен: на этой теме оттоптались десятки авторов, как удачно, так и не очень. Впрочем, на это можно было бы закрыть глаза — Панов пишет великолепно, времени задуматься не остается, события накатывают одни за другим, и оторваться от книги возможно только под угрозой расстрела, если бы не одно «но»... К сожалению, Панов во всех книгах Темного города использует один и тот же прием: несколько сюжетных линий постепенно сводятся в одну, а в финале — неизменный штурм крутыми поцами с берданками на перевес здания, где засели «редиски». Нехороших колдунов выносят вперед ногами, Сантьяга складывает пальцы «домиком» и зловеще улыбается, обдумывая очередную гадость. Прозит!

Начинаешь понимать, почему в свое время многие граждане просматривали фильм «Чапаев» по нескольку раз, надеясь, что легендарный командир все-таки выплывет. Когда читал «Шпионский роман» тоже до конца надеялся, что наши все-таки вывернуться, обманут немцев и война не начнется 22 июня. Эх, не вывернулись. Подобная манера роднит данную книгу с романами из цикла «Смерть на брудершафт», где при всех стараниях царской военной контрразведки нас все равно накрывает медным тазом. Несмотря на довольно изящный альтернативно-исторический конструкт, нельзя не заметить, что при всей логичности он весьма шаткий — очевидно немцам была выгодней смерть Сталина: автор заигрался. К тому же книге недостает романной солидности, все как-то бочком да вприпрыжку. Конечно, Акунин физически не способен писать плохо (чего стоит только описание стремительной психологической деградации Дорина — мало кто из авторов решится проделать со своим героем такое), но от шпионского детектива в исполнении Георгия Шалвовича ожидалось большего.