Крайне любопытное наблюдение в связи с романом Филипа Рота «Профессор желания» об ускорении протекания самой Истории. Это может разорвать ткань самой жизни, лишит человека переживания его базовых чувств, бросит в пучину немоты души. Поэтому долг романиста напоминать современникам о том, как проживали свои чувства их предшественники. Что чувства значили для них и как они формировали их души. Без этих якорей люди могут превратиться в бездумных и бесчувственных дикарей.

Много раз обкатанная мысль Адорно чаще всего теперь звучит так: «После Освенцима поэзия невозможна». Так и живем уже почти столетие с невозможной поэзией. И последний роман Сарамаго — это тоже высокопоэтический вопль: «Да что же это делается на белом свете!»

Сетуют, что мол сюжет не нов. Действительно, уже две с половиной тысячи лет все больше людей вчитываются и задумываются над этими кровавыми скрижалями и пытаются вычленить из них хоть толику смысла. И многим удается))

Почему бы и Сарамаго было не помучиться над этими главными вопросами бытия. К тому же получилось очень талантливо. Пусть и жестоко, пусть и печально.

он ведь даже не пытается оправдать бога. Приговор тому вынесен чуть ли не на первых страницах книги. Для Сарамаго это главный капиталист, хищник и угнетатель. Могущественный и безответственный. А ведь Сарамаго — коммунист. Поэтому для него важнейший вопрос к людям: Почему вы безропотно подчиняетесь столь наглой и беспардонной тирании? Жалкое потакание малейшим прихотям властительного тирана не делает вам чести, не облегчает вашу жизнь и не приведет ни к чему хорошему.

С другой стороны, он не оправдывает и Каина, да и сам Каин не ищет себе оправданий: чужая жесткость не дает права на собственную жестокость. Это путь в никуда. И страшный финал книги именно об этом. Нужно разорвать порочный круг власти и подчинения, ведущему к взаимоистреблению и полной аннигиляции. В этом простое, не новое, но важное завещание великого гуманиста.

А чисто по-человечески мне понравилась история про Лилит и землю Нод из начала романа. Она простая и незатейливая, нужна только как альтернатива для выбора Каина. Но в ней есть «ламповая теплота» сюжетов из эпохи зарождения цивилизации.

Думал чуток снизить оценку, мол, действительно не лучшая работа Сарамаго (хотя для своего возраста он просто жжет напалмом), но чудовищная и парадоксальная концовка книги еще раз подтвердила: Сарамаго — великий мастер!

Можно ли написать интересный рассказ о том, как человек стоит в очереди? Для настоящего фантазера нет ничего невозможного. Никогда еще очередь в аэропорту не двигалась так увлекательно!))

Правда, как обычно, когда Уоттс ведет разговор на стыке чистого гуманизма и социальных вопросов — его умозаключения и колкости не слишком точны. Господа к закручиванию бюрократических гаек, можно и не приплетать. И, кстати, священник из рассказа судил себя и вынес приговор без всяких научно-технических новшеств, а действительно один на один с Господом.

Но жестокая реальность внесла свои коррективы в фантазии Уоттса. И двух лет не прошло, как он, не совершив никакого правонарушения, был осужден и признан виновным в глазах американского правосудия, а не какого-то дедушки, восседающего на облаке.

Так что антиутопический и сатирический пафос рассказа куда как актуален, а вот антиклерикальный расплывчат и не убедителен.

Дочитав до середины рассказа, хотел было уже вступить в полемику с Уоттсом: якобы он не понимает самого смысла Веры в Господа. Но оказалось, что все он прекрасно понимает)) И персонажи его — продвинутые священники-технари — хорошо представляют себе всю опасность и слабость гностицизма, естественно-научного познания Благодати Божьей. Конфликт веры и знания — основной в рассказе, а ведь это очень тонкие дефиниции для атеиста, которые об этом обычно вовсе не задумываются.

С другой стороны, как атеист Уоттс никакого пиетета перед чужой верой не испытывает, скорее критикует.

Рассказ из лучших у автора. Еще одна великолепная смесь лирики, драмы, духовных поисков и научных загадок.

Благодаря развитию сетевых коммуникаций, и в частности видеохостингов, стали в последнее время популярны идеологические баттлы. Носители определенных идейных концепций кроют друг друга аргументами и матом под рев и улюлюканье распаленной публики. Проигравшего иной раз выносят за октагон вперед ногами. Борьба идей безжалостней борьбы за выживание.

Этот рассказ и является примером такого баттла, за которым мы следим из одной точки зрения.

Чистая биология против социального конструкта. Или проще — дарвинизм против марксизма.

Как всякий уважающий себя естественник Уоттс ни в грош не ставит гуманитариев и высокомерно презирает их возню в песочнице. В его вселенной властвует Организм, а значит выживает сильнейший и самый адаптивный. Как мы знаем из «Острова» даже облака межзвездного газа ведут бесконечную борьбу за ресурсы место под иными солнцами. И все, что правильно для организма, правильно и для сообщества оных. Если ты очень умен, но слаб или одинок — ты труп, не оставивший потомства и все твое сообщество обречено на вымирание.

Да, так думает Нечто, но ведь и очевидно, что Уоттс ему весьма сочувствует.

Ну откуда ему, биологу, знать что социальная форма бытия разумных существ, это такая же материя, как и организованная группа клеток. Вот только законы существования у нее иные, чем у биологического организма и эволюция и адаптация иные.

Само наше существование — контраргумент доводам Уоттса. Наш вид уже миллион лет существует, постоянно эволюционирует, выживает и давать дуба не собирается. И без всякого Причастия, и с грузом одиночества на плечах и с осознанием своей безусловной индивидуальной конечности. И ничего, живем, тянем лямку, а некоторые так и припеваючи живут.

А что же Нечто, решившее нас тут всех осчастливить утопией биологического Единства? Оно Причастило тысячи миров, овладело и переработало мириады душ, а после крушения — за целый миллион лет! — его никто не попытался спасти. Даже не вспомнил о его существовании. Значит не настолько прекрасна его биоутопия и не настолько он превосходен в своей адаптивности, как сам о себе мнит.

Рассказ заканчивается — как и фильм — открытым финалом. Борьба человеческой социальной цивилизации с этим паразитом-мономаном только начинается. И я ставлю на человечество.

Но как «бой с тенью» перед настоящим идейным баттлом, рассказ хорош.

Повесть действительно лютая, драйвовая и с чудовищно-великолепным финалом. Правда, не особо оригинальная. Взаимоотношения людей и богов в ужасающих глубинах космоса целиком взят из космогонии классиков жанра — Лавкрафта, Говарда, Смита. Все это подано в современной клиповой манере, добавлены действительно оригинальные детали собственного миростроения, а потому видится свежим и вкусным (ха-ха!).

Другой недостаток повести — это не полноценная проза, а скорее сценарный скрипт. Характеры персонажей раскрываются только через диалоги и действия, конфликт развивается прямолинейно от сцены к сцене. Локации и внешность героев никак не прописаны. Скальцы много занимался современным кино, и это видно на каждой странице текста.

Так что из этого мог получиться хороший малобюджетный телефильм для «Нетфликс» или пилот хорошего альтернативного сериала, типа «Орвилл».

И все же жаль, что Скальцы не создал на эту тему полноценной повести или короткого романа с описанием чудовищ, прописанными чувствами героев и картинами великолепной беспредельности космоса.

Оказывается за девять лет после прочтения в свежем номере «Если», я забыл насколько это крутая история! Но Уоттс — это Уоттс, титан мысли и мастер пера. Как можно скрутить в пятьдесят страниц вопросы нравственности, естественно-научные загадки, лирическую исповедь и историю борьбы в 10 млрд лет?!

И как же приятно греться в лучах такого таланта!

При этом таланта жестокого, учитывая зверский финал истории. И таланта гуманного, оставляющего лазейку для возможности грядущей победы вселенского Добра.

И ведь чуть Дарвина не сбросили с корабля современности, унесшегося в далекое грядущее. Но лучше не торопиться считать себя умнее гениев прошлого. Старая гвардия способна еще многому нас научить и от много предостеречь.

Это конечно сливки жанра! Столп, на котором стоит и стоять будет литература о Необыкновенном.

Всегда актуальной останется максима Пушкина: «Следить за мыслями умного человека — есть наука занимательнейшая».

Питеру Уоттсу есть что сказать своим отзывчивым читателям — едкие истины, горькую правду. Но говоря это по-взрослому и для взрослых, он легко и убедительно доказывает, что он не пессимист, не депрессивный нудяга, который не ожидает от мира и от жизни ничего хорошего. Он та самая канарейка в шахте, что честно предупреждает об опасной концентрации газа. Но и как при этом прекрасно поет, заслушаешься.

Однако, не обойдется без «но». Какое-то у Уоттса идеалистическое представление о том, что является деструктивными тенденциями в мире, а что нет. Почему-то с его точки зрения для спасения планеты важно «хорошие» люди в самой основе своей сути или «плохие». Люди бывают разными в разных ситуациях. Важно в каком обществе они живут, какой экономический базис у этого строя и соответствующая социальная надстройка.

Да, это простые «хорошие» люди намыли пластиковые острова в Тихом океане размером с Францию и помогают уничтожению 30 видов существ ежедневно. И никакие деспоты их не заставляют это делать.

Просто деспоты, сконцентрировав в своих руках настолько колоссальные ресурсы, о каких человечество не помышляло за всю свою историю, создали хищническое, взаимоистребительное общество, живущее по одному принципу: умри ты сегодня, а я завтра.

И поэтому не важно — «хороший» ты человек или «плохой». Если ты встроен в систему, а другой на Земле просто не осталось, ты участвуешь в уничтожении планеты, то есть в протяженном во времени геоциде.

Поэтому не защитой окружающей среды нужно заниматься, как это делают близорукие левые Запада, и не спасением отдельных видов тараканов. Нужно бить по основе основ — уничтожить экономическую матрицу, способную только истребить все живое на планете, а потом исдохнуть и самой.

А уж после, построив разумную экономическую систему и справедливое общество без эксплуатации, можно заняться ремонтом экологических систем, для нового прекрасного мира наших потомков.

И это не какая-то тайна или великое открытие, это истина простого факта. К сожалению, Уоттс, как и подавляющее большинство западных интеллектуалов, с детства отравлен пропагандой т.н. «свободного общества», ширмы прикрывающей гнилую и омерзительную суть капитализма как системы. Вот он и призывает к консолидации «хороших» людей против «плохих». И верит в победу первых. И потому он оптимист. К сожалению от его оптимизма маловато толка.

Но как сигнализатор предупреждения об опасности и исследователь негативных сторон и негативных же перспектив уже сложившейся ситуации — он великолепен.

Где-то к середине третьего тома эпопеи я, кажется, догадался, кто такой Владыка Ледяного сада, и стало интересен не только процесс, но и результат, как к нему вырулит автор.

Пока что это лучшая часть четырехтомной саги. Сокращение объема прибавило драйва и скорости проистекания событий. И то ли переводчик Легеза приложил больше стараний, то ли сам автор, но усиление стилистического разнообразия заметно даже при самом поверхностном чтении. Рассказ принца — явный мемуар из перспективы времени, а ветка Вуко — полный эффект присутствия здесь-и-сейчас.

Кстати, об этом. Многие тут поругивают Гжендовича за излишние подробности, но это его метод погружения читателя в выдуманную реальность. Крайне детализированный рассказ помогает достигать полного эффекта присутствия, глаз может и не заметить, увлекшись событием, а сознание благодаря умело поданной детали уже запрыгнуло на ту сторону страницы и толкается средь боротьбы персонажей.

Думаю, на самом деле не скрупулезность автора досаждает, а то, что именно он описывает. Потому что эпичность тут специфическая. По-прежнему судьбы мира решаются в деревенском палисаднике, а основной конфликт — резня трех хуторян из-за украденного порося. Колхозный эпос во всем его великолепии.

В начале книги нам представляют легендарную историю о плавании на заколдованный остров, а потом лес в горах, хутор ,корабль — вот и все локации. Ледяной сад описан ярко, но кратко и скупо. Не он в центре внимания писателя. Один раз описывается кошмар принца, которому приснился футуристический мегаполис, и это зрелище привело его в ужас. То есть любование пейзанами и дикими пейзажами — это осознанная стратегия автора, его искренний любовный посыл. Цивилизация — зло, и прогресс — зло. Все, к чему они могут привести, это беспамятство и безумие, как у пришельцев-землян.

Кстати, о них. Еще читая второй том, я понял, что такое «Фактор М» — магия. И это сильная сторона истории. Магия, основанная на нано-ассемблерах и холодном синтезе, приводимая в действие визуализацией образов, — такое колдунство мне по душе. Гжендович тут включает режим постмодерниста — все яркие и необычные образы в романе нам знакомы, потому что они взяты из головы деющих землян, тут не подкопаешься. Но вот мир Побережья парусов и Кирненской империи взят из головы самого Гжендовича и из прочитанных им книг, и тут эта вторичность играет уже против него.

Вообще, у него очень мощные плюсы всегда уравновешиваются мощными же минусами. Он хороший «стори-теллер», но никакущий миростроитель, мастер яркого и пластичного образа и никудышный психолог и философ. Персонажи его либо функционалы, либо реактивные сгустки эмоций. Его главная идея, что справедливый мир без угнетения человека человеком невозможен, а каждый должен возделывать свой огородик — пуста и примитивна. Его Вуко — это человек эпохи Великих географических открытий, а не наш потомок. Его Земля, которую он скупо описывает в воспоминаниях и диалогах, — это коллапсирующее общество, раздираемое патологическими противоречиями. Оно не способно было бы даже к лунам Юпитера отправить комплексную экспедицию, не то что на другой край Галактики.

Короче, Гжендович — мастер реалистичных приключений, но фантастика — это литература идей и смыслов, а с этим у нашего автора не очень.

И, конечно, ужасные последние страницы третьего тома. И после этого он ТРИ ГОДА заставлял своих польских читателей ждать, что же случится дальше! Садист не хуже Смильдрун и Ван Дикена!

Честно говоря ожидал чего-то более сурового, но и более глубокого. Думал, это будет антисоветская сатира на коммунистическую утопию с точки зрения представителя крупнейшей европейской буржуазии.

Но Крахт, хоть и сын капиталиста и выкормыш всей этой кровососущей клики, думает своим умом и свои представления имеет о том, как дела на белом свете делаются.

В разрушении европейской цивилизации и бесконечной столетней бойне, что описаны в его романе виноваты буржуи и их передовой отряд — фашисты. А созданная Лениным Швейцарская Советская республика — это наоборот едва ли не последний оплот разума и справедливого социального устройства, оставшийся в истерзанном войнами мире. Швейцарцы смогли уничтожить буржуйские колониальные империи, цивилизовали Африку и принесли свободу ее народам. Правда сами от бесконечной войны несколько одичали и вынуждены были бросить в пекло войны только что освобожденных негров.

И вот это все правильно и интересно, но дальше следуют минусы.

Сюжет у этого короткого романа поначалу развивается бодро и интересно. Комиссару ШСР приказано арестовать то ли двойного агента, то ли пособника фашистов. И он отправляется в погоню на юг, в сторону бывшей Италии. По ходу дела он вспоминает свою жизнь и детство в Африке, знакомит с мироустройством. Но очень скоро интересная история растворяется в сумбуре нелогичных поступков героя, дурацких встречах со странными типами, а потом и вовсе скатывается в мутный сюрреализм, поток ярких, но не сообразных образов. В итоге побеждает некий гринписовский утопизм, а светлым будущим указано жизнь благородного дикаря на лоне природы. Полный абзац.

А написано-то здорово. Мир и история его будоражит, главгерой интересный и харизматичный. И все в песок утекло. Обидно.

Судя по «Метану», написанному Крахтом в соавторстве и вот этой книге, какие-то у него нелады с фантастикой, точнее с фантастическими канонами. Ему лучше удаются пограничные тексты, чистый над-реализм.

И все же порекомендую к чтению всем любителям АИ и постапа, тут есть над чем подумать.

Гимн жизни от механического таракана, работающего на пневматике — это ли не показатель бесконечных возможностей искусства и его великого гуманистического пафоса?!

А еще Чана обвиняют ,что он детерминист и пессимист! Ну где же? Я думаю смысловой центр рассказа в словах о том, что вся их — да и любая другая — Вселенная могла изойти бессмысленным пшиком. Но этого не произошло, возникло чудо жизни и этот факел должен сиять, сколько хватит сил разума.

Причем рассказчик не просто пафосно разглагольствует. Очень взволновало и вдохновило, как этот пытливый ученый с риском для жизни на самом себе поставил фундаментальный эксперимент и проник в глубочайшие тайны мироздания.

Так что рассказ гимн не простому существованию, а мужеству мысли, которое должно быть присуще каждому разумному существу. Очень важный урок мужественности и стоицизма.

История не просто замечательная, но и правдивая и поучительная.

Для меня это было не просто чтение, а путешествие сквозь Волшебные врата. Ведь впервые я эту короткую повесть мог прочитать еще тринадцать лет назад, в совершенно другой жизни и среди гущи иных событий. И может быть я тогда смог бы почерпнуть несколько важных истин, которые бы навсегда изменили мое здесь и сейчас. Но совершив мысленное путешествие в ноябрь 2007 года, я могу только молить Аллаха о покаянии и прощении. Ведь изменить и вправду ничего нельзя.

Вот такие произведения и являются лучшими из лучших в фантастическом жанре, повесть — праведник фантастики, оправдывающий ее существование.

Больше всего мне понравилась в этом интереснейшем интервью мысль Збешховского о том, что современному польскому автору-фантасту мало просто оригинальной и свежей идеи для создания нового интересного произведения. Нужна сверхидея философского масштаба ,которая создаст новые смысловые слои текста, раздвинет рамки восприятия читателем окружающей действительности. Даже есть некое соревнование между авторами в масштабности и подлинной новизне таких вот сверхидей. Понятно, что не у всех получается, но каждый старается расширить поле смыслов, увлечь читателя подлинными духовными поисками.

Это, кстати, даже по польской фэнтези видно. А уж казалось бы, легковесный жанр...

Ну и что родные соотечественники-шелкоперы, Остапы Бендеры от словесного искусства, торговцы собачатиной?! Чем радуете вы своих преданных читателей? Проститутками в «магических» накидках, гопниками и наглым ворьем в постапокалиптическом антураже, сказками о приключениях сисадминов средневековом замке. Наследники Стругацких и Ефремова по прямой превратились в тех учеников чародея, которые мнят себя сверхмагами, но им мытье пола с обыкновенной шваброй доверить нельзя.

Конспирологическая идея, заложенная в основу рассказа, конечно, не нова, но решена довольно извилисто и увлекательно. Интересен сам формат, когда мелкое бытовое происшествие, постепенно разворачиваясь, превращается в мистерию апокалиптических масштабов. Не случайно автор в своем тексте впрямую цитирует позднего Дика. Филип Киндред тоже любил такие вот сюрреальные, крышесносные кунштюки, особенно на закате творчества.

Можно подумать, что рассказ слабо соотносится с прочими ранними текстами цикла о Рамме. Но, с другой стороны, выдумав свой особый мир, возможно, Збешховский решил не делать из него тривиальную сериальную площадку. А разглядеть космос, разодранный Концом света, с точек сборки разных жанров и мировоззрений. Будто смотрим мы на происходящее сквозь наслаивающиеся друг на друга контексты реальности.

Ну и конечно надо сказать очередное «гран мерси» НАШИМ Добрым Издателям. Как же любят они держать тонких ценителей изысканной духовной фантастической пищи на крайне скудном голодном пайке. Вот и еще один автор, которого мы будем собирать и читать по крупицам, как было когда-то с Суэнвиком, Уоттсом и многими другими. Зато жри сколько влезет, дорогой читатель, с лопаты магическую академию, сталкера, попаданца и прочую целлюлозно-бумажную блевотину.

Или это демоническая Игра такая, в коей мы пешки?!

Десять лет назад с этого романа началось мое знакомство с творчеством Моргана и до прошлой осени прервалось. В то время я почти не знал жанра «темное фэнтези», только что открыл для себя ПЛИО, а знакомство с Аберкромби было впереди. Роман тогда этот мне очень понравился, но скорее, как поверхностное знакомство с каким-то почти неизвестным явлением. На уровне интуиции...

Но с тех пор я прочитал несколько десятков романов в стиле «дарк» ,а с прошлой осени прочел еще и все первые книги Моргана, слава богу наконец переведенные на русский. И есть, что сказать по существу.

Когда Морган начал свою трилогию, всемирный ажиотаж вокруг «дарка» только еще разгорался. У нас были Мартин, Эриксон, Аберкромби только стартовал... Так что то, что некоторым читателям показалось штампом, штампом стало только позднее, в работах Люка Скалла, Роба Хейса и тд. А Морган-то вспахивал еще не заезженную почву. Мог позволить себе набрасывать темки, не сильно ударяясь в экзотику.

Правда, недостатки — продолжения наших достоинств. Видно, что со своей книгой он поторопился. К тому же осваивал новый для себя материал и не особо понимал, где глубже копать, а где хватит намека для захвата внимания. Ведь по предыдущим его книгам в жанре НФ-боевика мы знаем, как он серьезно относится к проработке мира и не только материально-бытовым пластам, но и к идейным течения и к бэкграунду.

В «Стали» же этой глубины очень не хватает. Драконы, простите за каламбур, повисают в воздухе, Чешуйчатые никого не могут напугать за полной своей прозрачностью, кириаты ушли как-то слишком по-английски, от них и духу не осталось (А ведь мы помним, как Европа целую тысячу лет черпала из руин Античности). Есть много анахронизмов в государственном и политическом устройстве вольных городов и Империи, монгол-шууданы вообще остались словно нарисованные на холсте индейцы из «Назад в будущее-3».

И все же роман, хоть и торопливый, хорош. Он драйвовый, брутальный, с классическим аглицким юмором. Жопотрах Рингил, император и двенда получились на ура, в них веришь и эмоционально сопереживаешь. Прочие — либо статисты, либо второплановики, но прописанные хорошо — семья Рингила, солдаты и наемники, шаман.

Плюс история с двендами рассказана внятно, полно и законченно. Но осталось еще много вопросов по поводу других богов и героев. Особенно жду разъяснений про Такавача Многоликого, разгуливающего в плаще и шляпе частного сыщика, в прошлом самого опасного убийцы на Земле и еще дюжине планет. Ха-ха, мы все понимаем, кто это такой (скорее всего), но хотелось бы больше аппетитных подробностей.

Так что пусть и с некоторым авансом, книгу стоит оценивать достаточно высоко. Есть надежда на исправление первых недочетов. Не случайно, впервые в своей карьере Морган так долго работал над следующими романами цикла. Надеюсь, это время было потрачено им не зря. Хорошо, что у нас теперь есть возможность это проверить.

Возможно, это не уникальное фэнтези, но для меня да. Кажется, это единственная эпопея в жанре «героическое фэнтези», написанное селянином с хуторка.

Что любит пан Гжендович? Чтобы пели хором, сливовица текла рекой, а под рукой всегда была мягкая и теплая бабенка. И чтобы все это длилось тысячелетиями, а не то выпадет «мертвый снег», и все потеряют память (было бы что вспоминать!).

Но всему этому могут помешать злые коммуняки из продотряда. Запретят веселиться, отберут сливовицу, а баб пристроят к какому-нибудь полезному делу. И никакой свободы в родном хлеву-у-у!

Правда, все консервативные радости по Гжендовичу отдают фашизмом, но он этого искренне не понимает, и на серьезных щах несколько раз упоенно повторяет (в линии Принца-тигра): «Айн райх, айн фольк, айн фюрер!» Такое ему тоже нравится. Такую свободу он приемлет на ура. Только бы не злые «социальные реформисты«!

А так что еще в загашнике у романа? Характерных персонажей нет, изощренной фабулы нет, интересных локаций нет (сравните нутро идиотской красной башни с подземным храмом в Индиане Джонсе и Храме судьбы ,и все становится понятно): лесистый склон горы и полупустыня, переходящая в пустыню — как-то скудновато для эпического-то полотна. На пятьсот страниц текста две-три неплохо прописанные потасовки десятка юнитов. У классика Говарда в рассказе больше событий и мочилова было.

Очень-очень скромно. Говорю же, хуторской уровень охвата и кругозора.

Главный и чуть ли не единственный плюс Гжендовича — хорошо пишет, даже вода его текстов поглощается с аппетитом, жаль, что ему писать не о чем.

Возможно, это и не лучший роман Моргана, но он точно наиболее цельный и собранный. Только приступая к чтению надо учитывать, что это не боевик, а полноценный детектив, какие сейчас в моде — многовекторный, с обильным персонажным ансамблем, вроде сериалов «Мост», «Убийство» и тп.

Вообще все в нем плотно увязано, ни одно событие или встреча не оказывается ненужной и лишней, все ружья — и в прямом смысле тоже — стреляют, детали сыгрывают свои роли и много сотен страниц спустя. Единственным недостатком первой половины книги мне показались излишне затянутые диалоги, при том, что они информативные, эмоциональные и драматичные, но все же затормаживают действие и слегка утомляют.

Но в любом случае, все искупает идейное наполнение книги. Морган написал роман на важнейшую и сверхактуальную тему искусственной и форсированной эволюции человека. И рассмотрел этот вопрос во многих аспектах, в том числе реакцию самого человечества на такую модернизацию.

Она, конечно, прежде сего негативная. Срабатывает «принцип пещерного человека», введенный Митио Каку в научную публицистику. Все новое — плохо. Даже если необходимо для выживания. История с пандемией КОВИД показала, что нам необходимы новые вакцины, которые будут менять сам генетический строй человека для успешной борьбы с новыми супервирусами. Но «губожевы» по всей планете тут же подняли вой — «с помощью прививок из на хотят сделать программируемых зомби!» Кретинам невдомек, что из них давно уже сделали зомби, всего лишь навесив на каждого по три кредита, и попробуй теперь дернись или вякни чего не надо... Так что Морган оказался прав в своих прогнозах относительно реакции толпы на изменения в ДНК.

Но выработка антител на генетическом уровне — это только начало. Необратимые изменения в биосфере, колонизация космоса потребует дальнейших внедрений в хромосомы. НЕ устаю приводить слова нашего замечательного просветителя Дробышевского: «Либо мы научимся питаться пластмассой, либо вымрем». Вот и весь сказ.

Так что книга Моргана при все противоречивости некоторых высказанных автором идей (о договороспособности женщин, например)) крайне важная и актуальная. А кое-какие недочеты... Ну, без них произведений искусства вообще не бывает.

В день национального праздника некоего европейского государства, где по-прежнему правят монархи, в парке у дворца наследный принц знакомится с бедной девушкой, настолько молчаливой, забитой и нелепой, что немедленно вызывает у всех, кто ее видит приступ злобы и отвращения. При этом сама девица на издевательства господ и дам никак не реагирует, молчит и куксится. Она омерзительна и принцу, и вот он из чувства противоречия объявляет ее своей невестой. Придворные и венценосные родители в шоке, начинаются скандалы и интриги. Короче, завертелось действие абсурдней некуда.

Честно говоря, я от текста остался в некоем недоумении (абсурдистская драма Набокова «Изобретение Вальса», прочтенная накануне, по сравнению с ЭТИМ — образец кристальной ясности). Что хотел сказать автор? Что простой человек беспомощен и уязвим перед властью сильных мира сего? Что очень легко попасть в жернова государственной машины подавления, а выбраться практически нереально? Что ж, темы крайне актуальные для конца 1930-х годов. Но как-то мелко для Гомбровича, он любил поплавать на бОльших философских глубинах. Некоторые критики считают, что это он опять о форме и становлении, об отражении человека в сознании других людей... Но больше всего мне понравилась трактовка одного исследователя, вычитанная в польской Вики. Мол, Ивонна — это символ человеческого либидо, вечно подавляемого, никак не социализированного и не желающего сублимироваться.

В общем, мне пока после первого прочтения больше понравилась форма пьесы, чем ее смутный тайный смысл. Гомбрович филигранно выдерживает равновесие между абсурдом и гротеском происходящего и психологической достоверностью персонажей и реалистичностью их взаимоотношений.

ЖАль, что две другие пьесы Гомбера так пока на русский и не переведены. Интересно было бы сравнить с его драматическим дебютом.

П.С. И еще. Какое бы безумство ни пришло в голову зарвавшемуся автору-фантазеру, обязательно жизнь предоставит вполне себе реальный аналог такой выдумке. Прямо накануне трагического финала Ивонну с бухты-барахты объявляют принцессой Бургундии. А ведь насколько я помню едва ли не последним указом угандийского диктатора-людоеда Иди Амина было объявление себя королем Шотландии. И случилось это через тридцать лет после публикации как будто бы абсурдистской пьесы о беспощадности и кровожадности не ограниченной власти.

Бывают шутки не смешные, но уж у Набокова с чувством юмора все в порядке, поэтому его шутка кажется мне просто неуместной.

Пьеса написана прямо в ходе Мюнхенского сговора, а опубликована сразу после оного. В Германии вовсю «работают» концлагеря, в СССР завершается волна Большого Террора (но об этом еще никто не знает).

И вот в это время создавать гротеск и балаган на тему бессильного полоумного диктатора ,который чисто случайно вместо психушки попал в «высокий кабинет»... несколько это неуклюже...

Написано блестяще, остроумно и умно. Другого, впрочем, от великого классика ждать трудно. Но в пьесе мне опять-таки не хватило характеров, подлинной драмы, пусть бы она и была бы обернута в форму буффа. Сумасшедший у Набокова получился не страшный, а жалкий, впрочем, возможно таков и был замысел автора.

При всем при том пьеса не утратила ,к сожалению, своей актуальности. Она ни в коем случае не антисоветская. Скорее, даже напротив. Хорошо показывает уродливую и гротескную суть капитализма в его высшей империалистической стадии, так легко скатывающийся к фашизму и диктатуре (Достаточно посмотреть выпуски блогеров и других независимых СМИ о том ,что прямо в эти дни творится в США, а Россия тоже в тренде). Но на эту тему мне кажется, все же значительнее (столь же актуальные и не хуже написанные) «Властелин мира» Беляева и «Гиперболоид...» Толстого.

История, конечно, жуткая. Неудачливый художник Трощейкин и его жена Люба узнают, что человек, который из ревности когда-то стрелял в них и едва не убил, досрочно освобожден из тюрьмы и собирается нанести к ним роковой визит. Когда-то, потерпев неудачу, это Барбашкин обещал возвратиться и доделать свое страшное дело. При этом одна из главных сюжетных линий в пьесе — постоянная больная тема Набокова: измена жены и беспомощность мужа, который вынужден смотреть на ее выкрутасы сквозь пальцы.

Однако пьеса очень смешная, на грани и за гранью абсурда и гротеска. В ней множество интереснейших и характерных персонажей. Есть даже, как оказалось, то ли пародия, то ли шарж на Бунина.

Все рецензенты и критики дружно относят пьесу прежде всего к гоголевской школе («Ревизор»). Однако мне там большей увиделось чеховских мотивов. Которые автор совсем не скрывает, а даже выпячивает. «Чайка», «Дядя Ваня» и «Три сестры» КМК главные пра-тексты для этой истории. Но если у Чехова драма в том, как справедливо заметил Бродский, что «никто никому не дает», то у Набокова обратная картина — взбалмошная дамочка «с дымком» надавала кому ни попадя, а теперь расхлебывай.

Возможно, пьеса действительно рассчитана на неоднократное чтение и просмотр на театре, но по первости мне показалось, что в ней нет баланса между драмой и комедией. То есть все, что касается комической стороны действия — безусловный шедевр и форма с удивительными набоковскими обнажениями приема просто блестящие, но драматический конфликт между мужем и женой, который вроде как должен быть становым хребтом истории не развернут. Характеры не прописаны, оттого все несколько повисает в воздухе после внезапного обрыва действия. Хотя кто их знает, этих постмодернистов, возможно недосказанность и однобокость пьесы так и входила в творческий замысел)

Книжечка эта знаковая, нашумевшая и даже имевшая в эмигрантской среде скандальную славу.

Это даже не поток, а сверхплотная точка сознания, через которую проходит мощный пучок излучения. И вот-вот сдетонирует.

Повествователь собирается покончить с собой, и весь зримый мир, как и для Анны Карениной, повернут к нему только своей уродливой стороной. Он думает, что все его беды от несчастной любви. Его бросили, он бесконечно страдает.

И вот тут парадокс. Книжечка крайне депрессивная, отталкивающая, иногда омерзительная. Казалось бы — зачем читать, портить себе настроение?

А потому что почти столетие спустя она очень актуальна именно в России. Трагедия рассказчика ведь не в несчастной любви, а в бессмысленности существования. Капиталистической системе, скатывающейся в фашизм (посмотрите за окно) нужны послушные винтики в конвейере, а не тонкие и глубокие душевные организации во плоти. Человек должен работать за еду, чтобы не сдохнуть и дать возможность и дальше извлекать прибавочный продукт из своего труда. А мечты его, надежды и страсти, его обуревающие, — это излишний эмоциональный мусор, мешающий получению прибыли.

При этом, когда ты эмигрант, все уродства человеконенавистнической природы капитализма виды и переживаются особенно остро. Ты лишний в системе ,а потому — сдохни. И зрелый Георгий Иванов это хорошо понимал, об этом написал свои лучшие книги.

К сожалению, в результате политической борьбы в нашей стране на данный момент победили духовные наследники тех, с кем Иванов бежал из России. Деникина, Ильина и прочих продавшихся и разложившихся «непредрешенцев». Таким образом то, что касалось когда-то узкой группы из эмигрантской диаспоры теперь сверхактуально для 150 миллионов наших сограждан. Читайте, уважаемые, в какой индивидуальный ад для каждого мы катимся. Подумайте о собственном будущем и будущем ваших детей. А книжечка Иванова — это хорошая, пусть и крайне горькая пилюля.

Что же касается отвратного физиологизма, которым переполнен текст, то после достижений постмодернизма, высокого (Пинчон) и ничтожного (Сорокин), писания Иванова уже кажутся почти пристойными.

Вера Набокова об этом особенно не распространялась, но у ее мужа была очень сильная фиксация на теме измены любимой жены или просто любимой. Из рассказа в рассказ, из романа в роман повторяется одна и та же история — он ей верил безгранично, любил, как безумный, а она растоптала все его лучшие и глубочайшие чувства. И полная мужская беспомощность. И без всякой литературной игры. На тему женской измены Набоков не шутит никогда, ни в каком регистре.

То ли он был патологически ревнивым человеком, то ли имел для своих переживаний крайне веские основания. Не зря же Берберова говорила, что Набокову все завидовали из-за его жены.

Но в этом рассказе интересный ход. Посмотреть на болезненную тему глазами женщины. С безусловной опорой на Чехова, конечно. Результат великолепный. Жаль Набоков не сподобился целый роман написать таким образом.

А вот тут наш Владим Владимыч опять расшалился! Еще одна едкая, но крайне тонкая пародия на Бунина. Опубликованная при том, за десять лет до оригинала, то есть сборника «Темные аллеи». Впрочем, Бунин о нелепых и трагических любовях писал еще, когда Набоков в ползунки одевался. И вот ну никакого у него почтения к старшим товарищам по цеху! Конструкции их раскручены, приемы вытащены на поверхность, драгоценные находки ума и сердца высокомерно высмеяны.

Может быть, и поделом. Неужели же у Ивана Алексеевича ничего не ёкнуло по ложечкой, когда он писал свой рассказ «Натали», и он «на серьезных щах», как принято сейчас выражаться изваял свой шедевр любовной прозы.

Рассказ очень мрачный и жестокий, но совсем не холодно-эстетский. Глубокие нравственные принципы и правильное воспитание не позволили бы Набокову играть с подобной темой — извещение матери о смерти единственного сына.

Но в мелочах — и это сильно работает на контрасте — в тексте много легкого юмора и мягкой иронии. Набоков нигде об этом не говорит, но, судя по именам персонажей и их поведению, речь идет о берлинской диаспоре российских евреев. Всемирно-открытый автор, да еще с женой-еврейкой чрезвычайно точно в нескольких чертах изобразил быт и нравы этой этнической группы.

И вот почему рассказ такой мрачный, на страшную тему. Он написан весной 1934 года в Германии, через год после начала ее нацификации. Умному и чуткому Набокову, в отличие от всяких там Чемберленов и Деладье, уже тогда было понятно, что ничего хорошего людей и их мир, им описанный, в ближайшем будущем не ждет.

Рассказ о нищем эмигранте — репетиторе и о его мучительном существовании. Очень грустная история. Сколько возможностей упущено, сколько дел никогда не будет сделано... Кажется, что рассказ назван просто издевательски, но нет! Финал, показывающий мир с трансцендентной точки обзора, рисует картину совершенство целого мира, составленного из мельчайших драматических и часто крайне скверных деталей.

Рассказ на популярную после Первой мировой тему «победитель не получает ничего» (написано практически синхронно с Хемингуэем). Но так-то сам Набоков всю жизнь скептически и с подозрением относился к успешным людям, вечным чемпионам. Если у вас все так гладко и ладно, значит в вас самих есть некий суровый изъян. Сноб Набоков, всегда призывавший милость к падшим, «звездящим» господам и дамам спуску не давал. И последняя фраза рассказа жестока, как меч палача.

Тот случай, когда мастер литературной игры становится на пуанты тонкого лирика. Горечь от осознания совершенных непоправимых ошибок — очень сильное чувство, человека всколыхнуть или перевернуть целиком может. Интересный образец рассказа, просто повествующего об остром психологическом переживании. История эта близка может быть любому сколько-то пожившему человеку.

Правда, Набоков не был бы самим собой, если бы в последней строке не упомянул «Крейцерову сонату». Историю, как известно, о музыке и женской измене. Игрок — игрок до конца, даже при гибели всерьез.

Вот как страдали дети из-за жестоких порядков при царизме! А дуэль — это варварский обычай.

Но если говорить серьезно — детство не тема Набокова. Он хотел быть самым оригинальным и своеобразным художником на свете, а что оригинального можно написать о детях. Они все одинаковые, слишком мал индивидуальный запас впечатлений, из которых личность складывается.

Вот и не удивительно, что Набоков не продолжил цикл рассказов о мальчике Путе. Зачем ему писать чужие книжки (одной шутки над Буниным достаточно, дальше будет не смешно), у него собственных замыслов хватало. А о похождениях и исканиях взрослого Пути можно прочесть в любой достойной биографии самого Набокова.

Вот за что люблю Набокова, так это за кристальную творческую честность. Он великий выдумщик, а не враль.

Все последние десятилетия после буржуазной контрреволюции, власть предержащие и подтявкивающие им идеологи призывают нас, тягловое население, потомков запоротых крепостных, примириться с царебожниками, хрустобулочниками и прочей золотопогонной сволочью, отправленной нашими предками на свалку и кладбище истории.

А вот добровольный эмигрант и ярый антибольшевик Набоков в своем прелестном рассказе убедительно показывает, что нам, людям будущей великой России, не зачем примиряться со всякими нищими духом отбросами истории, нам даже не о чем с ними говорить. Имя давно издохшего пуделя и то не вспомнить, да и не нужно.

Беспомощность и близорукость реакционных сил Набоков показывает не только через своего нелепого персонажа с издевательским именем Лев, но и собственным примером. Вот он цитирует речь другого брата — коммуниста Серафима о том, что индустриализация в СССР возможна только после модернизации сельского хозяйства. Тема для тех лет крайне актуальная. Но возразить автору на это нечего, разве что по-детски передразнить первую Пятилетку лошадью. А ведь речь шла, как потом оказалось, просто о будущем выживании русского народа.

Так что Набоков прав — примирение со старой Россией всего лишь жалкая бессмыслица.

Человеческое сознание — настоящая неизведанная земля. Даже его природа и происхождение неизвестны нашей довольно продвинутой науке. Нужны новые прорывы в неизведанные области знания, чтобы понять, что же у человека на самом деле в голове творится.

А пока — бесконечное поле для выдумок и спекуляций. На тему пограничных и прочих состояний сознания много за последние десятилетия понаписано и художественного, и псевдонаучного, но для начала 1930-х текст у Набокова получился крайне оригинальный и любопытный. Плюс его волшебная работа над языком и композицией.

И финальный блестящий парадокс — смерть, оказывающаяся жизнью.

Хрестоматийный для Набокова текст о парадоксах судьбы и сквозняках из Потустороннего, на которых трепещет одинокая человеческая душа. Рассказ с обнажением приемов, словесными выкрутасами и изящными стилистическими сцепками.

В одном месте Набоков пытается поддразнить известную марксистскую максиму, и, как обычно, мимо. Для тех, кто читает Набокова, но слабо знаком с учением МЭЛС, уточню: ОБЩЕСТВЕННОЕ бытие определяет ОБЩЕСТВЕННОЕ сознание. То есть нашу социальную мысль образует экономическая структура общества, в котором мы живем. А раздувать собственное ЧСВ, как это упоительно делает Граф Ит, и эгоистично трястись над собственной душонкой можно, конечно, при любом строе. Еще раз убедился, что Набокову нечего было сказать против учения о социальной справедливости. И в этом он правдив и честен, честное заблуждение.

У меня была точно такая же загонка, только по поводу тридцати семи лет. Так что я прекрасно понимаю Графа. Действительно было очень страшно. Хороший все-таки психолог Набоков.

Вспоминается ленинская формулировка: по форме верно, а по сути издевательство.

С одной стороны, это лирична я история о несчастливом дне одинокого мальчика, с другой — тонкая и смешная (из-за своей точности) пародия на Бунина с посвящением ему же. Только что вышла восхитившая весь мир «Жизнь Арсеньева», а молодой гений Набоков заяляет, что никакой сакральной тайны в творениях литературных «стариков» эмиграции для него нет. Он так тоже может километрами писать. И все эти рассказы о мирной усадебной жизни и прочих «хрустобулочных» восторгах — всего лишь натюрморты исчезнувшей реальности, оживление трупа истории. А для самого Набокова это просто упражнение в стиле, он пошел совсем другим путем.

А финал рассказа, с параллелизмом Пути и совенка, прекрасен. Маленькое литературное чудо.

Это рассказ характер и рассказ судьба. Еще одна одна филигранная игра артиса на банальную в общем-то тему, что даже в самой черствой и темной душе может гореть творческий, созидательный огонек, существовать тяга к прекрасному. Удивителен дар Набокова превращать обычные вещи в волшебные артефакты. В самой скучной жизни разглядеть драму трагического героя.

И в этом рассказе Набоков — великолепный мастер детали. Подход к ней у автора модернистский. Деталь может работать (физическое состояние Пильграма, коллекции) или нет (кабачок и его завсегдатаи). Хаос и абсурд вещей зачастую смертельно опасен, разбившаяся копилка может как помочь с билетом на трамвай, так и на тот свет отправить.

Рассказ замечателен также и тем, что это остродраматическое произведение без единого диалога.

И вот автора таких лиричных, грустных и светлых историй называли холодным литературным игроком, бездушным мастером-виртуозом. И называли так люди с вроде как безошибочным литературным вкусом. Возможно, поэтому Набоков и опубликовал этот рассказ только через четверть века(!) после написания, чтобы не разрушать репутацию высокомерного эстета.

Потому что сколько же нежности и любви к Человеку в этом рассказе. Даже над циниками-журналюгами, беспринципными хватами автор тут иронизирует очень по-доброму. Их тоже жалко — жизнь у них тяжелая и голодная. И сам главный герой Илья Борисович просто великолепен! Нельзя не восхищаться его писательским мужеством, упорством. Ужасно сопереживаешь его мукам творчества, надеждам на сердечный отклик доброжелательного читателя, авторскому тщеславию. Это еще один извод «маленького человека», который оказался на поверку большой и сильной личностью.

Однако, рассказ насколько душевный и лиричный, настолько же и смешной. Несколько раз смеялся в голос, не в силах удержаться. Но в пустом вагоне электрички это никого не смутило.

Шедевр! Читать все ценителям русского рассказа.

Был тут у меня давеча диспут на Фантлабе по поводу романа В. Сорокина «Роман». Похоронил, значит, Владимир Георгиевич классическую русскую литературу в своей книжонке. Вообще, в конце прошлого века много таких могильщиков было, которые собственную мимолетность и суетность пытались объяснить глобальными процессами.

А вот Владимир Владимирович еще за шестьдесят лет до этого был таким лютым постмодернистом (когда еще и сам модернизм-то был в зените возможностей), что смотрел намного глубже и глобальней. Он написал роман о том, как умирает сам мир.

То, что «жизнь коротка, искусство долго» тоже мысль не новая. Но Набоков свои «вечные темы» всегда раскрывает уникально. Например, с точки зрения квантовой механики. Ведь он был всегда остро современен в темах и идеях, а почти век назад споры физиков-ядерщиков о структуре мироздания были самым передовым краем науки. Гуманитарий Набоков и тут вставил пару своих веских слов.

Все в книге устроено по законам квантового мира. Принцип неопределенности: непонятно кто есть кто из персонажей и в каком направлении движется его сюжетная арка; парная связанность кукол-квантов (прокурор-адвокат, директор-тюремщик, Марфинька-Эммочка, палач-жертва), телепортация, разделение на параллельные реальности прямо по Хью Эверетту. И доходя до последней глубины — одна из самых безумных квантовых гипотез гласит, что сама Реальность существует только покуда существует Наблюдатель. И да — Бог играет в кости со Вселенной, тут Эйнштейн ошибся, а Набоков нет.

При этом роман для него классический, на две его главные темы: Потусторонность и художник и его место в этом мире. Инструменты стандартные — обнажение приема, шарады, аллюзии, опора на великую классику. Язык как пластичный хрусталь, как эманация духа живого (поэтому-то читая столь великолепную прозу и веришь Набокову, что искусство вечно. Ему декларации об этом не нужны).

Кстати, с Кафкой ничего общего. Ни по темам (за что осужден Цинциннат всем известно), ни по идеям. Тогда было целое поветрие писать книги о неких сюрреальных мирах, вспомнить хоть романы Буццати, Грака, Домаля. Художники не желали смиряться с «восстанием масс» и ужасами «мирового кризиса» вот и сбегали иногда в собственные виртуальные миры. К счастью, для Набокова (в отличие от его маски-Цинцинната) это стало лишь эпизодом. Он остался с нами, прозрачненькими, и продолжил ваять не тряпичных кукол — классиков, а шедевры изящной словесности.

Великолепный сказ от первого лица из эпохи бури и натиска ускоренной индустриализации. Показана плоть и кровь той поры, когда выковывалась — в борьбе, драке и сотрясениях сфер — та страна, что сломит хребет непобедимому гиганту объединенной фашистами Европы. И все труды прахом пошли, разворовали наследнички, сгноили, уничтожили. Теперь с нищей сумой по миру побираемся.

Кстати, из рассказа понятно, что увеличение добычи нефти в 9 раз УЖЕ произошло, пусть малодушные и не верили. И нефть эту добывали для того, чтобы мальчишка, что вскоре родится смог, выросши, девчонок на катере катать. Тогда как сегодня довольный Сечин рапортовал президенту, что они отгрохали супервместительный танкер, таких и в СССР не делали! Конечно! Теперь они еще больше богатств из народного достояния смогут выкачивать, продавать хозяевам планеты на Западе и оставлять там же прибыль на собственных счетах. Не только нас обворовывая, но и все грядущие поколения россиян, сколько уж их там удастся народить.

А плохой, оказывается, Сталин был.

Рассказ даже нельзя назвать поэмой в прозе. Это музыка, записанная словами. Прорыв в сферы чистого художества. Один из лучших рассказов 20 века, написанных по-русски. Бабель сопоставляет свое творчество с Мопассаном, сопоставляет стили и архитектуру прозы и ничуть, ни на йоту не уступает великому французскому писателю. При этом полностью сохраняя свою авторскую уникальность, собственное величие.

К тому же в этом небольшом произведении уже находится вся школа ленинградской прозы второй половины прошлого века — Довлатов, Попов и другие. Мастер породил множество талантливых наследников.

Безумно прекрасный мемуар-анекдот! Шедевр литературы о детстве. И учитывая, что Бабель вырос в хорошо обеспеченной семье, врать он не перестал и в зрелом возрасте))

При чтении немедленно вспомнились собственные завиральные эпопеи, коими я потчевал своих наивных одноклассников. Сам я рос в семье кондовых советских евреев, так что быт отличался, но вот про взаимоотношения и психологию любящих родственников Бабель рассказал чистую правду. Слезы умиления и ностальгии катятся из моих глаз. Браво, маэстро!

Вообще-то Бабель больше внимания обращал на быт войны и жизнь во время оной, но этот рассказ чистая баталистика. Как полагается настоящей военной прозе после Толстого сумбурная, жестокая и кровавая. И Бабель тут себя показал настоящим мастером батальной композиции. Безусловная классика жанра.

Несправедливо малоизвестная книга.

Когда я впервые прочитал этот роман много лет назад, то решил, что это эскапистское произведение. Жизнь Газданова была тяжелой — эмигрант, шофер ночного такси, — вот он решил как бы уйти в мечту, написать бесконфликтное произведение про счастливых людей. Сказка на материале современной жизни.

Тогда я был молод, а на дворе стояли сытые «нулевые». Понадобились годы борьбы за существование в эпоху перманентного экономического кризиса, чтобы прочесть эту книгу свежим и зорким взглядом. Роман этот очень глубокий, живой, настоящий. И пиша его, Газданов, видимо, сознательно ставил перед собой удивительную задачу — создать драматичное, острое, погранично-экзистенциальное произведение на материале обыденной повседневности. Развивая обычную для себя тему жизни как путешествия, он всем содержанием книги показывает, что для осознания полнокровности бытия, собственной сущностности и красоты мироздания не требуются экстремумы. В принятии своего бытия, во вчуствовании в эту единственную и неповторимую реальность можно обрести гармонию, счастье, душевный мир. Он жестоко бичует и язвительно иронизирует по поводу экстремистов жизни. Тех, кто уходит в истеричный модернизм шалого искусства, дурманит себя психоактивными веществами или беспорядочным развратом. Даже казалось бы невинное обжорство может привести к полному распаду личности.

Газданов же за ясность, соразмерность и понимание.

Правда, бывают безнадежные случаи необратимых изменений в психике. И тогда жизнь превращается в мучительное путешествие на поезде через бесконечную ночь. Тут можно только посочувствовать. Помочь таким людям нельзя.

Роман и построен очень интересно. У него нет единой фабулы. Сюжет строится вокруг группы персонажей, которые взаимодействуют между собой в весьма изощренных связях. Сцены, посвященные каждому из них чередуются. При этом очень мастерски автору удается написать сильно развивающиеся характеры, так что рассказывая о разных людях в разных ситуациях, практически без нагнетания драматизма, ему удается избежать монотонности и поддерживать высокий темп повествования. Также поддерживают ритм многочисленные и интереснейшие флэшбеки, разнесенные на годы и тысячи километров.

Я не был уверен, что стоит сейчас перечитывать этот роман. Но прочитав пару страниц для проверки намерения, уже не мог оторваться до самого «горько-сладкого» финала. Это несомненная литературная удача Газданова. Жемчужина русской прозы 20 века и любопытный творческий эксперимент в форме «обыденного экзистенциализма». И даже жаль, что, кажется, о нем позже забыл и сам автор. Спустя годы, после войны своим вторым романом он называл «Ночные дороги», как будто «Истории...» и «Полета» и вовсе не существовало.

Во второй четверти 20 века, как впрочем и позже, Набоков находился в эпицентре мирового культурного процесса, прежде всего литературы. В силу своего Дара, своей судьбы он не мог просто пописывать, чтобы читатель почитывал, поэтому даже сюжет для бульварной газетенки превращается у него в эпическое философское сказание о месте личности в наличном бытии.

Он так старательно открещивался от каких бы то ни было социально-политических контекстов своего творчества, что приходится прилагать усилия, чтобы вспомнить: Набоков творил свою русскую прозу в период Великой депрессии, в эпоху «мирового кризиса» между двумя мировыми же войнами. И в это время сюжет о бессмысленном насилии, немотивированном или случайном убийстве был бродячим и популярным. Одновременно с «Отчаянием» выходит «Почтальон всегда звонит дважды» Дж. М. Кейна, чуть позже Камю напишет и не опубликует «Счастливую смерть», а потом напишет «Постороннего» и обессмертит свое имя. Сартр напишет«Герострата» и заставит своего Антуана Рокантена изливать на бумагу целые потоки тошноты в одноименном романе. А вот рассказчик «Отчаяния» приходит в отчаяние.

У этого страшного чувства, у этого провала в экзистенции есть два уровня. В первую голову, социально-политический, якобы нелюбимый господином автором. В империалистический период развития мирового капитализма (совсем не случайно рассказчик мелкий коммерсант, дело которого терпит крах) тонко чувствующие, нервные, больные натуры приходят в экзистенциальный ужас, отчаяние, осознав бессмысленность своего существования, которое единственно и конечно, ведь никакого иного мира и бессмертия души не существует (от размышлений рассказчика о Рае волосы на голове шевелятся и сердце трепещет!). Бессмысленная жизнь в круговороте мелкобуржуазных забот, без выхода из этого круга, приводит естественно к вспышкам бесконтрольного насилия и гибели невинных. Кажется, выхода нет... Но опять же не случайно в нескольких узловых центрах романа рассказчик, как будто бы без причины, начинает расхваливать СССР и рисовать его светлое будущее. Делает он это в своей манере паясничанья и кривляния, делает это негодяй и мерзавец, ну уж извините: других типов и протагонистов в современном буржуазном мире у Набокова для нас нет. Так что выход есть, но автор его только едва намечает.

Другой пласт чувства отчаяния — эстетический. «Германн был сын обрусевшего немца»... С самого имени рассказчика начинается набоковская игра в классику. Роман буквально написан сплошными аллюзиями на русскую литературу Золотого века. Даже беглое, торопливое чтение немедленно считывает палимпсесты Пушкина (не дай мне бог сойти с ума, нет, лучше посох и сума), Гоголя (Ардалиоша — младший брат Ноздрева) и Достоевского (о последнем и сам рассказчик всласть рассуждает, ругмя ругая и не забывая обдирать как липку). Начиная за здравие со своего невероятного литературного мастерства, рассказчик, а на самом деле и сам автор, прикрывшийся им, как маской (также точно свихнувшийся Герман прикрывается маской глубокого и тонкого аналитика), приходит в отчаяние от того простого факта, что он не способен написать идеальное, безупречное произведение, от которого было бы в безусловном восторге все нынешнее и будущее человечество. Изъян есть в самом Бытие, в самой основе основ Вселенной материя распределена неравномерно, это необходимое условие ее существования, а значит идеал не достижим и так легко впасть в отчаяние от заведомо неудачных попыток. До того дойти, что взять за основу своей новой книги самую примитивную и тупую бульварную фабулу. Оказывается, даже великие художники могут отчаянно вопить в форме романа.

Таким образом, пусть «Отчаяние» и не стоит на самом ярком месте витрины творчества Набокова (говорю как промоутер шоколадной продукции), он является одним из краеугольных камней его литературного наследия. Главные мотивы творчества, идеи, художественные приемы, сделавшие его одним из трех главных русских писателей 20 века, здесь представлены в чистейшем концентрированном виде. Ограничивать знакомство с Набоковым этим романом, конечно, не следует, но все самое нужное и важное об этом писателе из этой единственной книги узнать можно.

Нужно быть туговатым на ухо, чтобы заподозрить в написании этого романа Набокова. Текст слишком неровный, и наравне с несомненными удачами и стилистическими красотами присутствуют досадные провалы на ровном месте. Странно, что даже опытный и мастеровитый Мережковский ошибся — явно ведь видна рука начитанного дебютанта.

И очень много пустой риторики. Роман короткий, всего-то полторы сотни страниц, но если его усушить за счет немыслимых словесных извержений рассказчика, то текст бы только выиграл. С точки зрения сюжета ,конечно, вся эта болтовня оправданна. Молодой человек открывает для себя мир, и то, что опытному взгляду кажется тривиальным, его повергает в неофитский восторг или ужас. К тому же Агееву хорошо удалось показать, как интеллектуальный поиск в толстовском духе под воздействием кокаина превращается в наркоманскую загонку.

И именно из-за одной из своих тем роман этот, к сожалению, по-прежнему актуален и необходим в социальном смысле. Его не стыдливо нужно прятать на задах литпроцесса, а пропагандировать и продвигать. Очень уж хорошо тут показано разрушительное воздействие психоактивных веществ на разум и физическое здоровье молодых людей. Все ярко, точно и правдиво. И конец закономерный. Так что книга имеет большое прикладное значение.

Но роман многослойный, поэтому и литературному гурману, эстетику тут есть чем поживиться. Не Набоков, конечно, и не Газданов, но ядро романа — про Соню и Кокаин — вполне себе высокохудожественные штучки. Письмо Сони, например, создающее мощный зеркальный эффект, так просто блестящая работа.

К тому же это крайне редкий случай в духовной и нравственной русской литературе, когда право слова дается законченному мерзавцу, подлецу и негодяю. Записки из подполья, на которые Агеев явно ориентировался, чуть ли не единственные, что сразу всплывают в памяти. Обычно таким мерзким персонам дается антагонист, все расставляющий на свои места, но не в этом случае. Вадечка беспрепятственно и самолично погружается на дно существования, сладострастно расчеловечевается и громко, и обильно (иногда и остроумно) клянет последними словами божий мир.

В общем, книжка замечательная во многих смыслах. Хорошо, что она есть и по-прежнему жива. Чтобы система была устойчивой, в том числе родная литература, она должна быть избыточной. Таким вот избытком от природного богатства и является «Роман с кокаином».

Первая жизнь — воспоминание о навсегда утраченном мире собственного прошлого, вторая — жизнь, посвященная сиюминутным заботам тела и души, жизнь повседневная с планами на ближайшее будущее.

А третья жизнь — мечта. Жизнь, простирающаяся только в пространстве воображения, «не сон, не явь», преображение реальности силой собственного интеллекта и вдохновенных порывов души. Погружение в такое существование может как привести к безумию, так и позволить сделать ряд великих эстетических открытий, получить некое новое сверхзнание о жизни, недоступное чистому разуму и обыденному логическому уму.

Газданов невероятно красиво и точно, одними только скользящими метафорами по принципу смежности описал работу авторского воображения-преображения. Как можно создать целый новый мир из простой пустынной улицы дождливой ночью в Париже, с редкими фонарями и одинокой фигурой пешехода, ссутулившего плечи под мокрым плащом. Нужна такая малость! Все остальное доделает сильная внутренняя работа художника, суровая, опасная, на грани помешательства. При таких раскладах случайно встреченная ветреница и развратница Муза, с томным голосом и полными чувственными губами, — это не дар Небес, а партнер по бескомпромиссному единоборству с собственной творческой судьбой.

Рассказ напомнил мне — не стилем, а интонациями и какой-то мерцающей надмирностью — Кортасара, вообще весь этот «магический реализм» в его аргентинском изводе. И я подумал о том, что ведь Газданов тридцатые-сороковые годы провел в Париже, там создал все свои главные тексты. И кто же еще в это время подолгу жил или надолго посещал Париж? Да ведь все эти в скором времени будущие создатели новой латиноамериканской прозы. Тот же Кортасар, Астуриас, Карпентьер (у которого и мама русская), уверен и другие знакомые фамилии всплывут, если покопаться. И все они не просто жили и бродили по одним улицам, но сидели в одних кафе и тусовались в одних сборищах. И как похоже то, что писал молодой, а потом не очень, Газданов, на то, что вскоре напишут все они, потрясатели основ и провозвестники новых путей в мировой литературе!

Как было бы приятно думать, что Газданов — один из отцов-основателей школы «магического реализма». Возможно, так и есть, а может быть грозовой, наэлектризованный воздух предвоенной Европы провоцировал похожие идеи у художников слова со схожими темпераментом и судьбой (одиночество, эмиграция, страдания, причиненные политическими катаклизмами на утраченной родине)...

Могу только рукоплескать отзыву Ночной Совы. Очень точный, верный и справедливый анализ романа ею проделан. У меня были предельно похожие ощущения при чтении книги, впечатления несколько иные, о чем ниже. В одном только позволю себе не согласиться с предыдущим отзывом: сюжет в романе есть, и он очень серьезный и важный. Фабула размыта, интрига — по большей части история любви — тоже имеет вспомогательный и второстепенный смысл (хотя от финальной сцены в доме Зилановых, когда туда пришел Дарвин со страшной вестью, сердце не защемит только у очень черствого человека). Но сюжет в романе — вещь важнейшая, только он и оправдывает этот роман. И сюжет этот — поиск смысла существования русского эмигранта.

Перед нами первый идеологический роман Набокова (привет Достоевскому!))

Он самого начала и до конца творческого пути экспериментировал в романном жанре, просто рассказывать истории ему не хотелось категорически. И вот он пишет мемуар (Машенька), пасьянс и вальс (Король, дама, валет), шахматную задачу (Защита Лужина), сценарий (Камера обскура), литературоведческое исследование (Дар) и так далее, и так далее. А Подвиг — достоевский роман-идеология.

В отзыве на «Защиту Лужина» я написал, что идеологические ошибки может допустить даже великий писатель. И через несколько дней я принялся за роман оказавшийся лютой антисоветской книжонкой! Практически все время чтения у меня волосы дыбом стояли, я пылал праведным гневом, я презирал и ненавидел этого высокомерного великосветского болвана ,который ни черта не понимал ни в истории России, ни в планах ее развития и эволюции российского народа. Можно тезисно пробежать по нескольким из десятков просто вопиющих фактов, коими переполнен роман.

После нескольких изумительных страниц, посвященных путешествиям маленького Мартына, Набоков начинает лупить по главным идеям и смыслам.

- Подросток Мартын в Крыму мечтает о том, как первым на коне, с шашкой наголо ворвется в «мятежную Москву». (Замнем для ясности всенародную суть советской власти и предельной легитимности большевиков. Допустим, они мятежники. И против кого же они восстали? Уж не против ли тех путчистов и узурпаторов власти ,что в результате многоуровневого заговора в феврале 1917 года скинули с трона Николашку Кровавого и прикрыли лавочку тысячелетней российской монархии? И какого отношения к себе они после этого хотели? Но, конечно, мальчика Мартына такие тонкости не интересуют).

- Мартын с матерью эвакуируются из Крыма на канадском пароходе (причины панического бегства не ясны, ну да ладно). Мартын видит спасшегося на этом пароходе спекулянта, в поясе которого зашиты алмазы. И Мартын этим доволен. (То есть подонок и мерзавец спекулянт, который наживался на человеческом страдании и горе, — хороший, а красноармейцы, которые его могли убить и пресечь преступную деятельность злодея — плохие?)

- Еще одна «жертва» новой власти — поэтесса Алла Черносвитова, коя открыла Мартыну «радости страсти». Эта полусветская блядь, подстилка высокородных упырей из императорской фамилии, привыкшая сладко жрать и спать, транжиря высосанные из податного населения денежки, оказывается теперь несчастной гонимой изгнанницей. Как жаль столь милого нежного глупыша...

- Великолепный дядя Генрих из Швейцарии, приютивший Мартына с матерью и щедро их одаривший благами, взамен утраченных, «усадьба сожжена сволочью» (это он о замордованном, запоротом и тысячу лет угнетаемом русском крестьянстве). Легко ему и приятно делиться такими благами. Только что дружки и коллеги по опасному бизнесу дяди Генриха развязали и провели чудовищную по своим задачам и несправедливости мировую бойню, закопав в глину 10 миллионов здоровых молодых мужиков, разрушив государства и принеся неисчислимые страдания десяткам миллионов по всей планете. После подбития барышей можно и помочь с легкой руки любимому племяннику!

- Поступив в Кембридж, Мартын высокомерно не интересуется политикой, и знакомые англичане (!), как раз в это самое время развязавшие в России Гражданскую войну и вторгшиеся на ее территорию интервентами, ему рукоплещут и всячески его позицию одобряют! Еще бы! (Набоков, правда, тут не удержался и написал, что от Мартына ждали еще большей податливости и покладистости, но тот как-то застеснялся и таки не уступил, не стал за мылом нагибаться))

- Приятель Мартына по колледжу — фальшивка Дарвин. Описывается эпоха «потерянного поколения». Дарвин провел три года в окопах, воевал в Месопотамии, и все, что может об этом вспомнить, как он издавал там юмористическую газетку, веселя товарищей. О том, как десятки тысяч этих товарищей были убиты или сгнили заживо в турецком плену, он не вспоминает. Похоже Дарвин — единственный молодой человек, которому понравилось на Первой мировой, и он с нее вернулся только окрепшим.

- Политик Зиланов из Лондона, в семье которого Мартын проводит выходные и в младшую дочь которого влюбляется. Этот Зиланов спасся от большевиков по водосточной трубе (зачем спасался? Участвовал в одном из десятков антиправительственных заговоров 1918 года?). Чуть позже он в польско-петлюровском обозе побывает в Киеве, после возвращения не солоно хлебавши соратники ждут от него статью-мемуар. Видимо о том, сколько он с дружками русских людей успел повесить за месяц польской оккупации Украины.

И подобного добра в этом романе море разливанное! Каждую страницу можно подробно откомментировать в политико-экономическом ключе, разбивая в пух и прах все натяжки, подтасовки, фальшивки и элементарную интеллектуальную близорукость Набокова.

Но помимо фактуры романа ведь есть еще и сюжет! Сквозь весь этот феодально-буржуйский пафосный мирок движется юноша Мартын, ищет свое место в нем. Учеба, спорт, любовь, жизнь простого труженика — нигде он не чувствует себя своим, органической частью социума. И тогда он приходит к идее индивидуального подвига — перейти нелегально границу СССР и через сутки вернуться. Кроме того, что все предприятие не имеет ни малейшего практического смысла, затея просто дурацкая. Ведь никто Мартыну в визе не отказывает, и он может посетить Союз, когда ему заблагорассудится. Похоже, что нарушение советских законов — единственная его цель, все, что может удовлетворить его амбиции. Это клокочущая нравственная и духовная пустота.

И это сама мякотка! Ради чего книга написана. Набоков — высокоразвитый интеллектуал, а не агитатор, пропагандист и дидактик. Его роман — антисоветский пасквиль только на уровне поверхностного натяжения, но в глубине! О, эта великая набоковская глубина, делающая его одним из сложнейших писателей 20 века при всем блеске и легкости его стиля! То, что делает его писателем-классиком...

Он написал великую трагедию о русском изгнаннике, пусть добровольном, эмигранте, который больше всего взыскует смысла своего существования и не находит его! Потому что его попросту нет! Оторванный от своей родины, от своего народа, одинокий и ненужный все прочей Вселенной, он может только отправиться в тартарары и без следа сгинуть! Так, что даже могилки не останется...

Вся идея и судьба русской эмиграции, любой волны, — это мертвые идея и судьба. Набоков это показывает не только своим блистательным романом (десятки страниц написаны таким невероятно прекрасным языком, такую бурю чувств и воспоминания пробуждают, что сердце заходится в трепете!), но и всем творчеством и своей судьбой. Исчерпав до донышка тему гибели дореволюционной России и носителей ее сознания, он отправился за океан и стал великим американским писателем.

Ненавидя и озлобляясь на Набкова все время чтения, я закрыл книгу с восторгом и пиететом перед его могучим творчеством. В чем-то он ошибался ,что-то не готов был принять ни в коем случае из-за воспитания, происхождения и тп., но в главном и сути он оказался навсегда прав! И потому дорог и нужен своей Родине и своему народу во все времена.

П.С. Интересно, что одновременно с Набоковым точно к такому же выводу по поводу судьбы и смысла эмиграции пришел один из его главных литературных врагов — поэт Георгий Иванов (вчера, параллельно с Подвигом, я прочитал сборник стихов Иванова «Розы» 1931 года):

Хорошо — что никого,

Хорошо — что ничего,

Так черно и так мертво,

Что мертвее быть не может,

И чернее не бывать,

Что никто нам не поможет

И не надо помогать.

1930

Эта повесть о «Великом Музыканте», который не то что не музицировал, но и слуха не имел. Зато у него был великолепный голос, богатый, с оттенками, коими он завораживал и обольщал несчастных красоток. Ромуальд Карелли из Конотопа. Альфонс, сутенер, просто подонок, итог его был не только закономерен, но и справедлив.

Подлинным же великим музыкантом выступает в этой повести сам автор и рассказчик, великолепный Гайто. Описывая жизнь парижского дна и полусвета, сам себя он сравнивает, что для него станет традиционным, путешественником по морю житейскому. То, в холодные воды его занесет, то в теплые экваториальные, а то и разогретые донельзя извергающимся вулканом. Речь его течет, как подводная река, то в глубь сознания затягивая, то на поверхность мышления поднимая.

Мне же в голову пришел образ картинной галереи. Идешь вдоль портретов предков и современников, и все лица, лица, каждое уникальное, за каждым видна своя судьба и трагедия.

Такой рассказ можно было бы длить бесконечно, и бесконечно его было бы интересно читать, послушно подчиняясь воли сладкого и драматичного голоса поэта. Эта прекрасная и страшная повесть о послевоенной жизни обитателей Парижа одно из доказательств всемирно-исторического значения творчества Газданова. Он конгениальный современник Селина и Генри Миллера и литературный предок авторов «нового романа» и многих других реалистов и постмодернистов второй половины 20 века.

А вот это действительно странный рассказ... Написан в стиле какой-то абсурдной клоунады, помесь Кафки и Чаплина. Будто некий стендапер из дешевого парижского кабаре в 1920-х решил рассказать о своих похождениях в Гражданскую и нескольких странных встречах со своим странным приятелем-шпионом.

Видимо, и сам Газданов не обольщался по поводу сего произведения: рассказ был напечатан анонимно, после того, как получил десятое место из одиннадцати на конкурсе малой прозы.

С другой стороны, это зародыш прекрасного «Призрака Александра Вольфа».

Судя по тексту рассказа, Газданов в молодости был дерзок, насмешлив и циничен, а также имел глубокий ум и доброе сердце. Такой человек, повидавший много всякого, мог за сорок лет до возникновения общества потребления заявить, что умирают только неудачники. Впрочем, если бы на людей ему было плевать, он не смог бы так волнительно и трогательно рассказать о гибели мадам Шуцман и белого офицера из психушки.

Рассказ можно смело включать в «золотой фонд» короткой прозы о Гражданской войне. Точные приметы времени, яркие типажи, обыденность чудовищной жестокости. И «черный» юмор.

Написано в классической для нас манере «южно-русской школы». Метафорическое означающее вместо означаемого предмета, обилие парадоксальных эпитетов и четкий угловатый почерк письма. Бабель бы признал Газданова как родного))

Когда читал, вспомнил прейскурант из публичного дома, в котором наблюдение за наблюдающим оценивается в два раза дороже, чем простое наблюдение...

Возможно, жизнь в Германии так повлияла на Набокова, ведь это страна Гегеля («все действительное разумно»), но вопрос о реальности Реальности чрезвычайно его волновал. Абсурдность, нелепость и случайность происходящего вокруг сбивала с толку, нужно было разобраться с помощью тех средств, коими он располагал. Например, литературным даром. В «Защите Лужина» вопрос поднят глобально, но повесть, компактный и очень личный жанр, потребовала конкретики.

И вот Соглядатай пытается понять, жив ли он? И если жив, то до какой степени? И кто такой, наконец, этот Смуров, что вечно крутится под ногами и мешает серьезным романтическим планам?

Да, в повести поднята тема двойничества (привет противному Достоевскому!), но, думаю, главное тут следование Набоковым гоголевским традициям. Со времен Павла Ивановича Чичикова такого обаятельного подлеца русская литература не знала. Мошенников и подонков было пруд пруди, но вот чтобы хитроумный пакостник взялся за дело засучив рукава... При этом и жалеешь его, и сострадаешь ему и переживаешь за него, как за близкого человека. Даже когда он начинает рассуждать о вещах, понимания которых у него нет ни на грош, о «Капитале» и марксизме, я, убежденный коммунист, смотрел на это сквозь пальцы. Потому что жалкий он, милый и почти безвредный (фашистом он точно не станет, ведь подлец, а не подонок!).

Обычно я защищаю персонажей Набокова, отстаивая их правдоподобие и жизненность, но тут у него другая задача стояла. Ему были нужны зеркала, для отражения конкретной персоны, в том числе кривые, поэтому повесть населяют либо карикатуры (Роман Богданович), либо отражающие плоскости. Ваня — просто пустоголовая самка, которая только две связных фразы и смогла произнести, ее лепший друг Мухин и вовсе ничтожество. Исключение, конечно, Смуров, над разгадкой которого бьется наш несносный наблюдатель, проявляя поистине удивительные детективные навыки.

Наверно Набоков, выходец из англоманской семьи, еще в детстве читал о приключениях Шерлока Холмса в оригинале. И сильно впечатлился. Потому что в произведениях его чувствуется вкус к детективной интриге и тонкое ее понимание. «Соглядатай» не исключение. Фабула развертывается виртуозно, и до самого финала-перевертыша читатель не догадывается, куда все это вырулит.

Но книга много глубже и шире детектива, она вообще одна из лучших повестей, написанных на русском языке, и перечитывать ее в который раз — сплошное удовольствие. И для знакомства с бессмертным классиком самое то!

Описание собственных соседей в шаржированном виде — почтенная тема для русской прозы. Ее разрабатывали такие гиганты, как Булгаков, Довлатов, Лимонов, Прилепин. Подъезд, парадное дома, как микрокосм, ковчег в людском океане — удобная форма для набрасывания идей и наблюдений над человеческой сущностью, социальными связями случайно соединенных бытом людей. Соседей не выбирают, их навязывает судьба. И во взаимоотношении с ними приходится проявлять разные черты своего характера.

Газданов выказывает себя зорким наблюдателем. Он иронически отстранен, молодецки высокомерен и легкомысленно язвителен. Для него проститутка, сыщик и аристократ — одинаково забавны в своем копошении. Фокусник-китаец, жестокие апаши нелепы так, что животик надорвешь.

Однако, непонятно, почему гостиница — Грядущего? По мысли Газднова в будущем общество будет состоять из случайных летучих соединений людских масс, из фриков всех мастей? Нет ли тут случайного предсказания глобальной Паутины?

Маловато, к сожалению, в рассказе материала для анализа. Несколько легких карандашом набросанных типов, схваченных на лету, несколько живописных сцен и точных примет людского быта. Рассказец даже кажется оборванным...

Но все же нельзя его оценивать низко... Автор входит в литературу, в первом же тексте находя собственный, а не заемный язык, обозначает главные темы своего творчества — внезапность жизни и случайность существования, обретает собственную поэтику обрывочной лоскутной прозы. Такие интуитивные, но важные находки можно только приветствовать у начинающих молодых писателей!

Величие классики заключается в том числе и в бесконечной вариативности ее прочтения. Близорукие историки литературы, жившие в конце 20 века, называли Набокова одним из первых постмодернистов. Но вот постмодернизм опал, как омертвевшая шелуха, и нет его как не было, а проза Набокова свежа и цветуща, как и девяносто лет назад! Только ярче сияет, скинув очередной ярлык.

Сейчас Набокова хорошо читать, как пионера в исследовании одного из важнейших вопросов современности. Насколько реальна реальность? Над вопросом этим ныне бьются многие физики, математики, философы, духовные практики. Насущная реальность такова объективно или она такая потому, что наши органы чувств ее так воспринимают? Вселенная — это развернутая во времени и пространстве программа или наличное Бытие истины? Существует ли Создатель?

Шахматы в третьем романе Набокова выступают как метафора, модель, инструмент. Все в неразрывном единстве. Что не может позволить себе наука, с блеском использует искусство. Но помимо особого художественного мира, в своем микрокосме пытающегося смоделировать Макрокосм, нужен был и особый герой, ведь без наблюдателя, «мыслящего тростника», невозможно само наблюдение, анализ и итоговый синтез идей.

Погруженное в текущий момент обыденное сознание плохо воспринимает противоречия и диалектическую динамику развертывающегося континуума. Требуется отстранение, остранение. Мозг изучают по его органическим поражениям. Подоплеки реальности иной раз лучше вскрываются искаженным восприятием. И вот у нас сумасшедший шахматист. Набоков в очередной раз разыгрывает свою любимую, злую и опасную, игру. Шахматы в романе — дело десятое, как в рассказе о цирковом клоуне (Картофельный Эльф) десятым делом оказывается цирк. Это только отправная точка для начала изучения высших контекстов бытия. Искаженная, смещенная работа сознания Лужина позволяет ему отстраниться и увидеть Механизм, скрытые пружины, двигающие Сущее. Он шахматист и для него естественно свои наблюдения и открытия понимать и отражать в шахматных терминах, что Набоков специально много раз подчеркивает. Языковой инструмент (тут писатель обогнал на полвека структуралистов), а не подмена одной системы координат другой.

Несколько раз близкие к Лужину люди пытаются вернуть его в профанную обыденность. Родители, жена, Валентинов, но величие и трагическая судьба Лужина в том, что он слишком ясно видит (со своей шахматной точки сборки) Неправильности бытия, пытается найти выход и обрести высшую защиту сразу в духовном мире, считая физический мир (возможно, справедливо) обманом и ненадежной опорой и терпит крах.

Конечно, Набоков, будучи очень умным и талантливым человеком, осознает ограниченность своих возможностей (где-то когда-то он так и сказал: «мои слабые силы»), поэтому в романе своем он только формулирует точные и страшные вопросы о действительности нас окружающей. Он дает ответ лишь на один вопрос.

В последних, чудовищных по своей жути, строках романа, когда уже ничего нельзя исправить Александр Иванович Лужин понимает, что смерть не выход. Неверный ход, ошибка в защите. На экзистенциальные вызовы реальности нужно отвечать собственным существованием, а не полным и окончательным нигилизмом. В этом великий пафос книги. И Набоков утверждал его всей своей долгой жизнью и обильным многогранным творчеством.

Несколько слов о еще двух аспектах. Набоков любил дурачить своих присяжных критиков. Когда те утверждали, что все его персонажи — заводные марионетки, он послушно соглашался. Возможно даже, с ехидством потирая руки. Большей чуши о подавляющем большинстве героев его книг сказать нельзя. В «Защите Лужина» мы встречаем целую галерею великолепных человеческих типов — Лужин-старший, Валентинов, невеста-жена, теща, тесть, нэпманша. Набоков — отличный портретист. Он даже массовку гостей молодоженов ухитряется превратить в галерею незабываемых персоналий. И, конечно, трагический Александр Иванович. Человек с больной головой и здоровым, чистым сердцем. Любишь его, как родного, сопереживаешь его нескладной жизни, ужасаешься страшному концу.

И еще. Одним из важных персонажей книги является гостья из СССР, мелкобуржуазный выкормыш короткой эпохи НЭПа. Она отвлекла внимание Лужиной и не дала ей вовремя усмотреть опасность. Лужина с нэпманшой пытается вести идеологические споры, даже соответствующую литературу и прессу начинает почитывать, чтобы быть вооруженной. И тут становится понятно, что противопоставить советской идее Набокову нечего. Царскую Россию он ни в грош не ставит (квартира родителей Лужиной), выкрутасы западной демократии в послевоенной Европе ему что нож в горле. Только и остается, что высокомерно поругивать Совдепию, ни в малейшей степени не конкретизируя критику. «А там свободу душат!». Каким образом, чью свободу? Не дает ответа. В этом и беда всех «непредрешенцев», в том числе незабвенного набоковского папаши — не было у них ответа, и у их идеологических потомков, кои правят бал сегодня на нашей бедствующей Родине, его тоже нет и не будет. У Набокова, к счастью, хватало высоты духа не предъявлять к Отечеству материальных претензий. Ну, а идеологически заблуждаться могут даже великие писатели.

Вот, к месту, и еще одна шарада Судьбы, которые так любил отмечать Набоков. Он родился в один день с Лениным, юбилей которого мы сегодня отмечаем, а не с Шекспиром, как он пытался всех уверить.