По структуре своей эта вещь полушутливая (почти «капустник») – имеется достаточно много отсылок и аллюзий на известные произведения коллег по цеху, что, впрочем, не лишает рассказа собственных художественных достоинств, глубины, парадоксальности и лёгкости. Опять же – необычный взгляд на затасканную уже донельзя (даже в 1963-м году) тему вампиров. Самое удивительное, что и сегодня, спустя полвека, когда уже кажется, что больше про кровососущих монстров ничего интересного вообще сказать нельзя, этот рассказ читается всё так же свежо и необычно. Далее без спойлеров не обойтись, потому сначала прочитайте рассказ, чтобы не портить себе удовольствия. Он короткий, буквально страницы три-четыре, и стоит того, чтобы его прочли.

Ну, вот, наверное, и всё. Я не претендую на исчерпывающее исследование этого рассказа. Думаю, что многие аллюзии, вторые и третьи смыслы я мог упустить, ввиду того, что читал не оригинал, а лишь переводы, кроме того, надо также учитывать ограниченность моего кругозора и знаний – некоторые более тонкие намёки на что-то я мог просто не понять. Потому, если кто-то из вас, читающих эту заметку, увидел в рассказе интересности, которых я не заметил – пожалуйста, поделитесь ими со мной, буду признателен. Потому что одно только обдумывание того, как изящно сочетаются все эти идеи в одном маленьком рассказе, наполняет меня неописуемым удовольствием. В очередной раз убеждаюсь в мысли, что Роджер Желязны – великолепный писатель, который мог вкладывать глубочайшие смыслы в очень короткие произведения.

О том, какая книга у Дика – лучшая, спорят давно, и поклонники, и противники его творчества, и читатели фантастики, и любители «высокой литературы» (и тех, и других в стане почитателей таланта писателя множество), и, конечно, не могут прийти к одному мнению, которое удовлетворит всех. Но произведение «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» (наряду с романами «Убик», «Человек в Высоком замке», «Помутнение», «Три стигмата Палмера Элдритча», трилогией «Вализ» и другими произведениями) в число высоко ценимых и теми, и другими (и третьими, и десятыми) входит.

Возможно, что популярности романа поспособствовала экранизация Ридли Скотта, ведь именно по этому произведению был снят им культовый «Бегущий по лезвию», предтеча киберпанка, вышедший на большие экраны за два года до публикации «Нейроманта» (с этого события официально и начинается этот жанр в литературе). Но, несмотря на то, что фильм отличный, он настолько далёк от книги, что можно говорить о кино- и текстовом воплощении, как о разных историях.

Неизбежным при экранизации было ослабление теологической составляющей книги, которая обязательна практически для любого текста Дика. Поиски Бога и сомнение в реальности существующего мира – это сквозные темы, проходящие через всё его творчество. В «… электроовцах?» рассуждения о природе и содержании божественного – важнейшая часть. В кино всё свелось к тому, что андроиды – создания человека, а значит, человек – бог. Бог жестокий, создавший детей своих более сильными, чем он сам, ловкими и умными, но ограничивший их жизнь пятью годами. Можно сравнить андроидов с падшими с небес (сбежавшими из космических колоний, на Земле им находиться запрещено – только на других планетах) ангелами (помощники людей, созданные преодолевать трудности, выпадающие на долю колонистов), которые ищут ответ на вопросы, почему мы существуем и почему мы такие, какие мы есть? За что нас сделали такими?

В фильме эти вопросы не занимают большого места. «Чистой» теологии в книге уделено гораздо больше внимания, для чего существует отдельная линия с интерактивным праведником Уилбуром Мерсером. Этот отшельник существует в виртуальном эмпатопространстве, в которое может войти любой желающий, чтобы слиться с сознанием Мерсера, ощутить всю тяжесть его лишений. Взбираться с ним вместе на крутую гору, падать и вновь подниматься, погибать под градом камней грешников и воскрешать, страдать и чувствовать святость Мерсера, как свою собственную. Для этого достаточно купить эмпатоприёмник и настроиться на нужную волну.

Ещё экранизация лишила зрителя разговора на тему, заявленную в самом названии книги. Ведь «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» – это не просто красиво-мудрёная фраза, а основная идея. Действие происходит в будущем после третьей мировой войны, после которой почти все животные вымерли – это результат использования бактериологического оружия. Люди испытывают глубокое чувство вины по отношению к братьям меньшим и заводят себе электрических домашних питомцев. Настоящее животное, а не его механическая копия, стоит огромных денег. Вся культура пронизана трогательным отношением к животным, на этом и основываются при ловле андроидов (а главный герой именно этим и занимается – он ловец и ликвидатор незаконно проникших на Землю роботов), с помощью этого выявляют роботов среди людей.

Главное отличие думающих машин от людей – это их неспособность к эмпатии. И на отношении к животным это особенно заметно (потому как к себе подобным часть людей не испытывает особых чувств, но к животным). Большинство вопросов психологических тестов для определения андроидов об этом: «Что вы почувствуете, если увидите мёртвую черепаху?» и т.п. Пару эпизодов на эту темы мы видим и в фильме (беседа Декарда и Рейчел о сове, искусственная змея женщины-андроида Зоры, вопросы теста), но в цельную и внятную картину они не складываются, и в лучшем случае просто принимаются зрителем, не читавшим книгу, как декоративные допущения «для создания атмосферы».

Знак вопроса в названии книги стоит не случайно – по ходу действия выясняется, что андроиды вполне могут начать испытывать чувства, если бы им дали жить подольше (по истечении пятилетнего срока жизни у них появляются чувства, что делает их «слишком людьми»). И тогда уже будет очень трудно понять, кто является андроидом. Может, это ваша жена? Или вы сами? А может, тот самый святой отшельник?

Книга Дика – это тугой сплав из психоанализа, теологии, pulp-фантастики, футур-социологии, детектива и философских размышлений. Ни одна из составляющих романа не перетягивает одеяло на себя, всё гармонично сложено, а сюжет достаточно закручен, чтобы с интересом следить за его развитием. Попутно автор касается таких тем, как сексуальность андроидов, информационная зависимость, стимулирование эмоционального состояния, а также много другого – его лучшие книги являются иллюстрацией на самые актуальные футурологические темы. Это Дик «золотого» периода: глубокий, но не нудный, задумчивый, но не скучный, стремительный, но не легковесный. Рекомендую читать всем!

ТАКАЯ ЛЮБОВЬ УБЬЁТ МИР

«Коростель сделал кости Детей Коростеля из кораллов, что лежали на пляже, потом сделал плоть их из манго. А Дети Орикс вылупились из яйца, огромного яйца, которое снесла сама Орикс. Вообще-то она снесла два яйца, в одном были птицы, звери и рыбы, а в другом – слова. Но яйцо, в котором были слова, проклюнулось первым, а Дети Коростеля тогда уже были созданы, они съели все слова, потому что хотели есть, и когда проклюнулось второе яйцо, слов уже не осталось. Поэтому звери не умеют говорить».

Не знаю, есть ли официально такой жанр, как предпостапокалиптика, но именно этим словом можно обозначить то, что происходит в книге Маргарет Этвуд «Орикс и Коростель».

Эта история о том, как Коростель — интеллектуал и гений, перехитрил и сломал мировую систему, казавшуюся незыблемой. О том, как пришёл к концу мир старый и порочный, стремительно и самодовольно развивающийся, распухающий от перенаселения и перепроизводства; человечество которого поделено на две части: географически (на охраняемые посёлки корпораций и плебсвилли), интеллектуально (образованная элита и ограждённые от образования потребители), экономически (роскошь, в которой живут корпоративные служащие и нищета всего остального мира). О том, как появился мир новый, населённый Детьми Коростеля, нагими, идеально сложенными, здоровыми и психически уравновешенными, гармонично живущими с природой, не знающими о насилии жестокости и убийствах, не питающихся плотью, наивными, прямыми и честными.

И конечно, эта, как и любая по-настоящему хорошая история, прежде всего о любви.

Главная прелесть книги в том, как она написана: очень ярко, а местами и пёстро, написана, объёмно, сочно, живо. Можно даже сказать срежиссирована, поскольку роман очень киношен, в лучшем понимании этого слова: автор применяет (очень умело и к месту) флешбеки, параллельный, а при необходимости и клиповый монтаж; смело и с удовольствием мешает различные жанры: роман взросления и робинзонада постапокалиптики, сдобренная старым добрым сурвайвл-экшном, перемежается классической мелодрамой, усиленной постельными сценами; интернет-сёрфинг, снафф, порно, интеллектуальные игры, природная съёмка на побережье океана – из этого коктейля может получится шикарное кино, если экранизации повезёт с режиссёром.

Стоит упомянуть и о том, что Этвуд – поэтесса (то есть настоящая, которая издаёт книги со стихами, за некоторые из них получает премии) и это чувствуется по тому, как великолепно она владеет словом. Лингвистические игры – ещё один уровень романа, далеко не последний по значению. Новояз, каламбуры, шарады, недомолвки, цитаты и намёки, словесная и смысловая эквилибристика – это её стихия, и просто чтение написанного текста доставляет большое удовольствие.

Это книга о любви, очень страстной, странной и болезненной с одной стороны; безграничной, безоговорочной и беззаветной – с другой; расчётливой, жестокой – с третьей. Любовный треугольник, напряжение внутри которого было таким сильным, что спалило к чертям старый мир, родив новый, по задумке гораздо чище предыдущего. Отец-создатель, мать-наставница и хранитель. Коростель, Орикс и Тупик.

Интересна конструкция истории: она рассказывается с двух сторон одновременно – с конца и с начала, два этих рассказа движутся навстречу друг другу, параллельно, попеременно, постепенно к концу переплетаясь в единый виртуозный узор. Два мира, до и после человека, потерянный и новый, встречаются в итоге на том самом месте, где началось разрушение старого.

«Орикс и Коростель» – это первый роман одноимённой трилогии (как и первый прочитанный мною у Этвуд), обязательно прочту и другие книги цикла, да и всеми остальными произведениями писательницы постараюсь насладиться, она великолепно пишет. Трудно судить по одному роману, но если остальные написаны так же великолепно (а сомневаться в этом причин у меня нет) – то это по-настоящему мой автор. Во всяком случае, данная книга – стопроцентно написана для меня.

ПС. Книга не рекомендуется излишне впечатлительным людям с тонкой душевной организацией. Предупреждение на обложке о том, что она «содержит нецензурную брань», далеко не беспочвенно. К тому же натуралистических и циничных описаний различных предметов и действий, которые могут являться оскорбительными для «духовно богатой личности», здесь множество.

Непосредственно по сюжету или идеям говорить не буду — читайте сами, лишь опишу несколько ассоциаций, пришедших в голову во время чтения.

1. На мой взгляд — это самый киберпанковский роман из всей отечественной литературы за всю её историю. Хотя, конечно, я не читаю современной фантастики, может, кто-то и создал что-то более замороченное по теме, но очень сильно в этом сомневаюсь.

2. Все помнят внутренних прокурора, адвоката, мусоров и прочих из «Чапаева и Пустоты»? В «Цукербринах» эхом отразилась внутренняя воровская сходка.

3. Один из абзацев в романе (а, может, и весь роман, а, может, даже и всё творчества Пелевина) очень подходит к приведённой здесь мною картинке http://e-bath.livejournal.com/453275.html.

4. Кто читал «Неприятную профессию Джонатана Хоуга» Хайнлайна (насколько я знаю, это единственное произведение фантаста, написанное в жанре фэнтези и не простого, а городского-тёмного-мистического, смешанного с классическим нуар-детективом — очень атмосферная, красивая и в чём-то даже декадентно-изысканная ранняя вещь писателя, напоминающая больше Абрахама Меррита, чем самого РХ), тот возможно увидит кое-какие аналогии с Хоуга с Киклопами, опять же Птица... Ну, я во всяком, случае, увидел.

5. Вопрос: Маленькая Сестра, по-вашему, противовес Большому Брату или кивок в сторону Little Sisters из Биошока? Хотя, запросто может быть, и то, и другое, и третье (мне не известное).

Книга смешная (смеялся, даже хохотал — настолько, что приходила супруга интересоваться, что такого я там вычитал? — очень много), лёгкая (несмотря на то, что некоторые короткие кусочки по тяжести своей были похожи на классического сорокина-труполюба-копрофага), светлая (очень) и задорная (как вопрос — «а где я списался-то? подскажите, на каком романе? а то как-то не пойму, видимо, в суматохе пропустил этот момент...»). При этом, конечно, присутствует и обязательная пелевинская грусть (когда даже гибель героя настолько жизнеутверждающа и светла, какой у иного писателя не может быть и безупречная победа главного персонажа). Так не пишет больше никто.

Как-то кто-то из моих знакомых сравнивал Пелевина и Сорокина. Так вот, Пелевин писать как Сорокин может, но Сорокин как Пелевин — никогда! Виктор Олегович слишком восторжен миром (хотя и отлично видит его недостатки) и настолько любит своих героев (недостатки которых видит не менее явственно), что даже намёка на то уничижительное, растаптывающее, растирающее в порошок, вбивающее в пыль и вмазывающее в грязь отношение, свойственного автору «Голубого сала», в нём нет.

Ещё Пелевин очень скрупулёзен при создании миров, которые он тщательно выстраивает вокруг своих героев, детализирует их и насыщает множеством лингвистических красивостей (каламбуров, полисмысленностей и т.д.), но всё это делается лишь для того, чтобы в очередной раз персонаж прорвал эту идеальную сферу, это «золотое яичко смыслов», вырвавшись наружу. И всегда пробоина — изнутри, скорлупку ломает птенец, которому пора менять своё обиталище. Герои растут и вырастают из придуманного их создателем миров практически во всех его произведениях (во всяком случае, повестях и романах, а также во многих рассказах). Смеясь над ними, иногда не совсем по-доброму, метко выделяя слабые стороны и неприятные черты, Пелевин, в то же время, не отказывает им во внутренней силе, которая вспарывает реальность скальпелем хирурга, после чего, отбросив лишние наслоения данной реальности, оставив лишь голое стремление к свету, к новому, к неизведанному, к иному, они уходят за край произведения, которое к этому моменту аккуратно завершается. Но конец — это начало, потому каждая книга Виктора Олеговича, описывая подготовительный период, является трамплином для настоящей жизни собственных героев.

Потому, наверное, можно сказать, что Пелевин пишет великолепные предисловия к настоящей жизни.

«Берешь в руки «Войну и мир» или «Преступление и наказание» — и делай с ними, что в голову взбредет: Наташа может пуститься во все тяжкие и до и после замужества, Анна Каренина — увлечься лакеем, а не Вронским, Свидригайлов — беспрепятственно жениться на сестре Раскольникова, а этот последний, обманув правосудие, — укрыться с Соней в Швейцарии, и т.д.» Это — прямая цитата из рассказа об игре «Сделай книгу сам». Не правда ли, что-то напоминает?

В этом коротеньком рассказе, написанном без малого 40 лет назад, Лем, как это очень часто с ним случалось, многое предугадал в нашем настоящем. Например, чем является роман Сета Грэма-Смита «Гордость и предубеждение и зомби» и ему подобных творений, как не результатом сборки «литературного конструктора», описанного в рассказе? Создаётся впечатление, что Грэм-Смит внимательно прочитав новеллу польского фантаста, принял её за руководство к действию и приступил к созданию своих творений.

Но в одном ошибся польский фантаст, футуролог и философ — он считал, что популярности у таких произведений не было бы. Ведь кому это интересно, читать исковерканные жизнеописания неизвестных тебе героев. А по мнению Лема, классических героев не будет знать никто, кроме небольшой горстки специалистов, а потому и переписанные книги о них востребованы не будут. Всё это оказалось совсем не так. Роль популяризатора взяли на себя ТВ и кино, которые, пусть и уже в интерпретированной форме, знакомят массового потребителя с классическими сюжетами, готовя его для следующей ступени развития — прочтения «Новых приключений» Раскольникова, Безухова, Джейн Эйр, Спартака,.. кто там следующий на очереди?

Обычно с годами автор набирается техники и создаёт всё более филигранные произведения, но в случае с Виктором Олеговичем все обстоит с точностью до наоборот. Ранние его вещи отличаются гораздо большим стилистическим мастерством, чем поздние. Понятно, что со стороны Пелевина это намеренное снижение «градуса литературности» для большей доходчивости, и выбранная им «простота» — кажущаяся, скрывающая глубину иного рода, не художественного, но метафизического. С годами автор не утратил того, что называется талантом, но вывел его в иные измерения, далеко за пределы классического понимания литературы. При этом нельзя назвать его списавшимся – это будет неправдой, ведь не так давно он подтвердил свою художественную состоятельность – и в качестве великолепного стилиста, и в виде «полноценного» писателя – осуществив блистательное возвращение в литературное пространство романом «Т», а чуть позднее и сборником «Ананасная вода для прекрасной дамы». Из этих книг на читателя, истосковавшегося по одновременно светлому (но не оптимистически глупому), скептическому (но не уничижающее циничному), трезвому (но не равнодушному) и проникновенному (но не оголтело бездумному) взгляду на действительность, дохнуло этой невообразимой смесью, которая для многих и является «тем самым Пелевиным, со слоном».

«Откат назад» для Виктора Пелевина будет возвращением на вершину, поскольку он уже начинал с гениальных литературных работ, постепенно отходя всё дальше в нехудожественное писательство, на территории мистических штудий, но не художественного искусства. Виртуозно сохраняемый в ранних произведениях баланс нарушен, и сейчас метафизическая эквилибристика в его произведениях даёт огромную фору их литературной составляющей. Вещи структурно и стилистически становятся всё проще, каким бы изощрённым не было их идейное содержание.

Эту заметку меня заставила написать «Водонапорная башня», один из его самых первых пелевинских рассказов. Его великолепная форма (рассказ является одним предложением, растянувшимся на десяток страниц) полностью оправдана и не кажется напыщенной или надуманной. В это непрерывное предложение собрана одна отдельно взятая жизнь, а потому, как и жизнь, предложение не обрывается с окончанием каких-то эпизодов – оно тянется дальше от начала к концу, которые, кстати, идентичны друг другу: «водонапорная башня» – данным словосочетанием рассказ начинается, им же он заканчивается. Таким образом, расхожее и уже порядком набившее оскомину «начало – это конец, а конец – это начало» наглядно и очень изящно воплощается в текстовой форме, обходясь без дидактичности, и пошлой банальности. Рассказ в виде змеи-предложения (или, если угодно – смысловой нити) витиевато движется от одной ассоциации к другой, здесь трудно найти хоть один лишний элемент – всё гармонично связано, одно перетекает в другое, и без какого-либо из этих сегментов не получится целостности. Так и жизнь – лишаясь одного из событий в последовательности, она превращается в приглаженную биографию и перестаёт быть реальной. Хотя, кто-кто, а Пелевин по количеству обращений к пассажу о сомнительности реальности может посоревноваться с самим Филипом Диком.

А ещё в «Водонапорной башне» не ощущается писательского монтажа – этот рассказ является вербальным «Русским ковчегом», но вопреки сокуровскому, пелевинский ковчег русской словесности не вызывающе «однопланов» (именно то, что картина Сокурова снята одним непрерывным планом, особенно превозносилось в своё время во всех материалах о фильме, а художественные достоинства обычно не упоминались, видимо, ввиду их отсутствия), а ненавязчив, шепотлив, вкрадчив, задумчив. Даже само понимание того, что это одно единственное предложение, появляется не сразу, оно приходит позднее, уже после того, как прочитана пара-тройка страниц, да и то об этом подскажет взгляд, оцарапанный отсутствием абзацев и красных строк, чувствующий себя неуютно в непривычно структурированном буквенном пространстве, лишённом точек.

Удивительно, но практически весь будущий Пелевин здесь проявился: игра слов, игра смыслов, метафизическая символика, разведённая бытовыми деталями, бытовые детали ставшие метафизическими символами, смерть и перерождение, и всё это на фоне безвременной, нависающая над всем и вся водонапорной башней – альфой и омегой существования. Это божество, подобием которого является человек – цитирую по тексту – «почти что двухметровый столб воды, способный самостоятельно перемещаться по поверхности земного шaрa». Высокие смыслы соседствуют с зубоскальством и зачастую сливаются вместе, чтобы составить ту неповторимую пелевинскую смесь юмора горечи, музыка вселенской грусти. Здесь одновременно звучит мажор устремления к идеалам и минор разочарованности в них, надежда на осмысленность сливается в экстазе с верой в человека, а поиски правды заканчиваются нахождением истины, а цель дальнейшего квеста – уже совсем другие смыслы, отстоящие одинаково далеко от всех истины и правд, вместе взятых.

Пелевинская проза течёт рекой. Афоризмы и парадоксы объединяются в разухабистую труппу Riverdance, отплясывающую ошеломляющий канкан на бумажной сцене, слова разоблачают прохудившуюся реальность и разоблачаются сами, обнажая свои сакральные значения, задирают вверх двусмысленности, вертят каламбурами, и пляшут, пляшут, пляшут. Нет, не танцуют, размеренные меланхолические танцы – это удел героев Мураками, пелевинские персонажи отплясывают по полной, пьяными вдрызг, укуренными в дум, закинутыми и скрученными в колесо, укушавшимися мухоморов, и упившимися настоев из вавилонских трав, но сохраняя при этом абсолютно трезвое сознание. Так беснуется вселенский ветер, пытаясь задуть костры бойцов Вальгаллы, так выплясывает пламя в топке паровоза, так солнечная волна несётся сквозь космическое пространство, звеня свою вечную песню на всех уровнях бытия.

Я не знаю, можно ли посчитать это за рецензию или отзыв, но в своё время после прочтения этого романа у меня родились следующие строки, которые я и опубликую ниже. Если такого формата «рецензии» не подходят, заранее извините.

КРОВАВО-КРАСНАЯ ИГРА

______________________М.М.

ХАОС

ритм времени сбит,

лист пространства свернулся;

звёздный гамбит

обернулся

срывом орбит…

Мир оказался непрочен.

-

СМЯТЕНЬЕ

шокирован взор,

слух обесточен

грохотом сжатия сфер,

что спиральный узор

переломал. Сотни вер –

вздор!

-

АГОНИЯ

света и тьмы —

распад бытия:

в стенах “МЫ”

множества “Я”

какофония

-

УЖАС

звенящей иглой ультразвука,

тысячью острых когтей…

Скрежет зубов, треск костей –

мука.

-

ИСКУШЕНЬЕ

сукно,

но

решенье

вне поля игры.

Все измеренья в одно:

ставки высоки, законы хитры.

-

С шага сбиваясь на бешеный бег…

Как заклинание –

знание:

Я – ЧЕЛОВЕК

В книге нет Алисы, но зато есть Зазеркалье, тот самый ВундерЛэнд – удивительное измерение, в котором сошлись самые разные жанры.

[детектив] В городе объявился Человек-устрица, истребитель моржей. Первого из них он пристрелил в кафе “Весёлые пончики”; вторым было убийство на пляже – моржа нашли обезглавленным. Полиция обратилась за помощью к Джеку – победителю Бармаглота, хотя всё население города было уверено, что моржей истребляет именно Джек.

[стимпанк] Был в этом уверен и Плотник, создатель этих самых моржей, механических существ, неотличимых внешне от обычных горожан, но не из плоти и крови, а из шестерёнок, втулок, клапанов, трубок и насосов, с паровым двигателем в голове и с машинным маслом вместо крови. Полицейские сами устраивали охоту на моржей, но сторонний истребитель, не подчиняющийся принятым правилам, поднял волнения в обществе, потому оставить эти “отключения” безнаказанными было нельзя.

[ужастик] Тем более, что Плотник (“…выше любого человека, и бледный как смерть… Его клеенчатый передник заляпан кровью, но свои инструменты он моет до зеркального блеска...”), недовольный убийством своих друзей, готовит ответный ход, и он тоже уверен в том, что устраняет моржей Джек.

Написано очень легко, предложения упрощены до крайности, и в то же время каждое из них имеет второе дно. Это ж-ж-ж (и все остальные буквы) неспроста – за ними скрывается гораздо больше того, что они означают. Отсылки к другим историям – от жанрового кино (“Бегущий по лезвию” и “Фантазм”) до фольклорного Джека, не говоря уже о Моржах, Плотнике, Бармаглоте, Королевской рати, Снарке, Буджуме и прочих персонажах Кэрролла – щедро рассыпаны по тексту, и радуют скользящим проникновением в сознание по касательной, без педалирования (вот он, мол, я – кивок Ридли Скотту!). Можно читать, совершенно не улавливая политекстофонии, и сюжет от этого не пострадает, возможно, даже выиграет, ведь тогда не придётся отвлекаться на вал ассоциаций, вздымающийся в испорченном массовой культурой мозгу.

Как великолепный танцор (а эта повесть даёт все основания для сравнения литературного искусства с хореографией) все поклоны, кивки и реверансы Колодан делает очень изящно, в такт, не сбиваясь с ритма, уверенно ведя партнёра-читателя по танцевальному залу. Оцените, например, этот абзац:

Машина остановилась у подножия холма — глянцевый седан с алыми сердцами по бокам, патрульная машина королевской полиции. Плавными обводами и выпуклыми фарами автомобиль напоминал кота, оскалившегося блестящей решеткой радиатора.

Королевская масть червей, улыбка чеширки – всё вроде бы очень знакомо, но, в то же время, всё совсем иначе, не так, как в оригинале. Таков он, этот мир. Узнаваемый и незнакомый, красочный и монохромный (сепия, если быть точным), стильный и китчевый, кэрролловский и колодановский – мир Бармаглота.

ЖИЗНЬ — ЭТО СМЕРТЬ, ВОЗВЕДЁННАЯ В УБИК

«Три лучших романа в одном томе» гласит надпись на очередном издании Филипа Дика. Утверждение спорное, но треть его я поддерживаю целиком и полностью: несомненно, все романы, вошедшие в сборник («Распалась связь времён», «Три стигмата Палмера Элдритча» и «Убик») – это великолепные произведения из золотого фонда жанра, но именно последний я считаю лучшим в творчестве писателя. О том, какие мысли навеяло на меня очередное его прочтение (не скажу какое по счёту – давно уже сбился, точно уверен только в том, что больше чем в пятнадцатый раз), речь дальше.

Для начала небольшая затравка для тех, кто ещё не читал романа, а позже (и я об этом, конечно, предупрежу) – жутко спойлеровые размышления по поводу очередной трактовки, пришедшей мне на ум. Итак, мир будущего (пусть читателя не приводит в ступор 1992-й год – роман написан в 1969-м, и описанное грядущее так к нам ещё и не нагрянуло, хотя уже есть к этому предпосылки): противостояние двух корпораций – телепатов и антителепатов – в самом разгаре, каждый из сотрудников на вес золота, потому их исчезновение трактуется как вывод из строя солдата на поле боя. Тем страшнее, когда такое исчезновение не первое, и как подсказывает главе телепатической корпорации Рансайтера логика вкупе с предчувствием – далеко не последнее.

Пытаясь разобраться, как ему поступить в данной ситуации, он отправляется в мораториум к покойной жене, дабы посоветоваться с ней. В будущем научились растягивать последние часы умирающих на долгие годы, пряча их в специальные саркофаги-морозильники, ненадолго таких «спящих» можно пробуждать, всё остальное время они проводят в бессознательном состоянии, блуждая в лимбе группового подсознания, складывающегося из тлеющих разумов всех упокоенных в мораториуме.

Наряду с Альфредом Бестером и Уильямом Бэрроузом, Филипа Дика не зря называют одним из предтеч киберпанка, несмотря на то, что виртуальной реальности в привычном для этого жанра виде в его мирах практически не бывает. Зато все его книги переполняет ощущение нереальности происходящего, потеря ориентиров у героев, когда не понятно – где настоящий мир, а где порождение разума, это обыное дело. Толчком к тому может служить что угодно – более сильный разум, наркотики, внушение, эмпатическая атака, божественное вторжение, а то и всё сразу. Реальность в романах Дика зыбка, и может сломаться в любой момент, причём персонажи не сразу могут это и заметить, а заметив попытаться выбраться обратно, в «свой» мир, хотя уверенности в том, каков из миров «свой» тоже нет, а выбравшись, уже никогда нельзя быть уверенным до конца, что выбрался ты именно туда, куда хотел.

А ВОТ ДАЛЬШЕ УЖЕ СПОЙЛЕР:

«Я — Убик. Я существовал до появления Вселенной. Я есть. Я создал светила и миры. Я сотворил жизнь и определил, где ей протекать. Живущие делают, как я скажу, и идут, куда я им указываю. Я и есть мир, и мое имя никогда не произносится. Его никто не знает. Меня называют Убик, но это не мое имя. Я — есть. Я буду всегда».

Применительно к Трём законам роботехники у меня имеется такое стихотворение. Если бы роботы молились, может, они делали бы это так:

-

МОЛИТВА

благодарю тебя, мой бог,

что ниспослал мне дни земные,

и силы дал, из всех дорог

избрать твою, забыв иные…

-

благослови меня терпеть

всё, что мне встретится на оной…

дай духа следовать и впредь

тобою данным трём законам.

КОМИКС КАК ИСКУССТВО

Книга «Холмс» — настоящий праздник для поклонников детективного жанра (в особенности, для тех из них, кто именует себя шерлокианцами или холмсоведами), а также для ценителей искусства графического романа. Классический Канон о Шерлоке Холмсе получил, наконец, достойное воплощение в виде комикса.

Художник Леонид Козлов нарисовал свыше 10 000 рисунков, которые визуализируют шестьдесят новелл, написанных о знаменитом сыщике сэром Артуром Конан Дойлем. Планировалось, что свет увидят три тома, но до сих пор, насколько я знаю, в издательстве «Китони» вышел лишь первый том (ещё в 2010-м году), о судьбе других двух ничего выяснить мне пока не удалось. В первую книгу вошли двадцать рассказов канонического Шерлока, среди которых «Скандал в Богемии», «Пять апельсиновых зёрнышек», «Жёлтое лицо», «Обряд дома Месгрейвов», «Шесть Наполеонов», «Человек с рассечённой губой», «Горбун» и другие.

Об авторе комикса «Холмс» хотелось бы рассказать немного подробнее. Леонид Васильевич Козлов десять лет работал на «Мосфильме» художником-постановщиком, сотрудничал с такими режиссёрами, как Роом, Герасимов, Рошаль, Строева, Шепитько, Данелия. Но основное направление его творчества – это книжная иллюстрация. Иллюстрации к произведениям Пушкина и Булгакова, Набокова и Пастернака, Зощенко и Паустовского, Бернса и Уитмена, По и О. Генри, Честертона и Брэдбери, Азимова и Уэллса, Кристи и Сименона – за многие годы работы Козлов оформил множество книг самых различных авторов, даже как-то иллюстрировал опусы Дейла Карнеги.

А с Шерлоком Холмсом у художника особые отношения: Леонид Козлов, будучи страстным поклонником сыщика, уже давно вынашивал идею создания колоссального иллюстрированного издания, по своему масштабу не уступавшее литературному первоисточнику, опыт создания рисунков для одного из книжных изданий которого у художника уже был. К слову сказать, Леонид Васильевич является почётным членом Французского общества Шерлока Холмса в Париже, более того, он состоял в переписке с дочерью Конан Дойля, которая и благословила издание «Холмса в картинках».

О самом издании: увеличенный формат (17 х 24 см), белая бумага и качественная полиграфия дают возможность насладиться чтением (главным образом, разглядыванием великолепных рисунков, но тексту в книге тоже уделено немало внимания) сполна, а большой объём тома (655 страниц) – растягивать это удовольствие надолго.

Помимо рисунков, иллюстрирующих сюжеты рассказов, каждый из них снабжён двустраничными инфографическими цитатами из «энциклопедии Холмса», посвящёнными самым различным темам: паровозам, актёрам, экспертизе, фотографии, транспорту, письменности, Лондону, маскам, кораблям, гриму, скрипке, Эдгару Аллану По, шахматам, пистолетам и револьверам, нэцкэ, велосипеду, колесу, цирку, монстрам (и отдельно морскому чудовищу). Также встречаются рабочие черновики Холмса, письма, страницы дневников Уотсона. В общем-то, издатели в некотором роде правы, когда пишут в аннотации о «многостраничной энциклопедии всех расследований Шерлока Холмса в иллюстрациях». Очень надеюсь, что оставшиеся два тома тоже будут изданы.

Нестареющая классика. Читал впервые ещё в школе, был впечатлён. Перечитал на днях ещё раз — эффект тот же. Прошло 20 лет, а мне всё так же интересно читать эту книгу. Хотя, может быть, это больше говорит обо мне самом, а не о данном романе...

ГОРОД И ПСЫ

Название для отзыва о дебютной книге австралийца Маркуса Зусака «Братья Волф» я украл (нельзя сказать, что позаимствовал, я же не собираюсь его возвращать). И украл не у абы кого, а другого великолепного писателя (если после этих слов вы сделаете вывод, что и Зусак великолепен – то не ошибётесь), перуанца Марио Варгаса Льосы. И, хотя различий между этими произведениями много, есть вещи, которые их крепко связывают: оба они рассказывают о взрослении юношей, в обоих – одним из главных героев является город. Кроме того, «Город и псы» – тоже литературный дебют. Но довольно о книге Марио, поговорим о произведении Маркуса.

«Единственное, что, похоже, никогда не поменяется, — город в его переходный час между днём и вечером. Он неизменно становится сумрачным и чужеватым, отстранённым от происходящих событий. В городе тысячи домов и квартир и во всех что-то происходит. В каждой какая-то своя история, но не для зрителей. Никто её не знает».

История от Зусака – это одна из бесконечного множества семейных саг, рассказанная младшим членом семейства Волф. Волфы – это мать, отец, дочь и трое сыновей. Семья из рабочего района, и жизнь её членов далека от роскоши, но это не мешает младшим отпрыскам (Рубену с Кэмероном, последний и является рассказчиком) весело проводить время, пытаясь хоть как-то себя развлечь. Мы застаём парней в период, когда жизнь ещё по-детски легка, но в голове уже начинают появляться мысли о том, что надо делать что-то ещё. Хочется к чему-то стремиться, что-то искать. И поиск уже начат, даже не подозревая об этом, братья выходят на тропу под названием взросление.

«У нас наконец-то есть причина быть. Причина выходить на улицу».

На самом деле нет одного романа «Братья Волф», есть три повести – «Подпёсок» (1999), «Против Рубена Волфа» (2001) и «Когда псы плачут» (2002) – собранные под одной обложкой. Автор сохранил единые стиль, язык и атмосферу во всех трёх частях, и вместе они становятся цельным произведением. Эти повести словно витки спирали: каждый последующий поднимает градус накала выше, делает суждения – глубже, а круг затрагиваемых вопросов – шире. Исследуя внутренний космос взрослеющего подростка, склонного к рефлексии, Зусак вместе со своим героем (который, уверен, является его альтер-эго) заново познаёт бытие, определяет вселенские законы, по которым существует мир. Впрочем, в этом он схож со многими отличными писателями – от Сэлинджера до Кортасара.

«Только я и мог бы волноваться о том, что происходит в стенах моей жизни. У других людей свои миры, о которых стоит волноваться, и в итоге они должны думать о своих делах, как и мы».

Кэмерон растёт от повести к повести. Самый младший в семье, считающий себя неудачником (на фоне старших братьев, Стивена – всегда успешного, нацеленного только на победу и Рубена – забияки, бабника и отличного бойца, которому нет равных в драке), он на наших глазах превращается из запутавшегося в своих мыслях пацанёнка в яркого писателя, поэта. Каждая глава первой повести трилогии заканчивается очередным сном Кэмерона, который он рассказывает читателям; второй – диалогом Кэма с Рубеном (они делят одну комнату); в третьей — из Кэмерона рвутся наружу слова, он не может их удержать в себе и записывает на бумаге.

«Иной раз, когда я поглубже забреду в страницы, буквы в каждом слове становятся огромными, словно здания в городе. Я стою под ними, гляжу вверх».

Время снов и разговоров прошло, настала пора историй. Кэмерона пишет о себе, о семье, о городе. Эти рассказы могут поспорить по нереальности со снами, а по откровенности с братскими беседами. Прожитое за день выливается в причудливую, глубокую и поэтичную прозу, оценить которую по достоинству может лишь та единственная, ради кого он их и пишет, даже не догадываясь о её существовании.

«Эта девчонка — самый странный чел, которого я только встречал. Страннее тебя, если ты можешь такое представить».

Безусловно, вместе со своим героем взрослел и его автор, который буквами писал свой автопортрет, ваял живые скульптуры переживаний, рисовал картины побед и поражений, неудач и успеха, горести и счастья. Говоря о печалях и радостях, мы забываем о том, что всё это – краски одного полотна, которое будет рисоваться до тех пор, пока живёшь. Танец, которому есть лишь один исход, летальный, а до него остаётся только учить новые па и выкидывать коленца, и пусть получается не так красиво, как в балете, но уж занять своё место на танцплощадке может каждый. Тем более, танцуя в кругу семьи, где каждое движение – часть одного гармоничного целого.

«Тратим ли мы большую часть своих дней, стараясь запомнить или стараясь забыть? Тратим ли своё время в основном на то, чтобы бежать навстречу своей жизни или прочь от неё?»

Зарабатывать можно по-разному: быть сантехником, как глава семейства Волф; убирая чужие квартиры, как его супруга; менеджером в офисе, как Стив, или медсестрой в больнице, как Сара, а можно драться за деньги на подпольных поединках, как непутёвые Кэм и Рубен, главное делать это с честью, с гордо поднятой головой. Семья Волф недаром носит такую фамилию, это порода бойцов, которые не отступят, даже поверженные на пол. Раз за разом они поднимаются, вытирают кровь, хлещущую из разбитых носов, сшивают порезы, затягивают в корсеты переломы и идут дальше, на свет, который и так уже горит внутри каждого из них. Но они упорно ищут его и снаружи.

«Может, одно прекрасное в моей жизни только и есть – карабканье на свет».

Пишу я всё это, и чётко понимаю, что не могу адекватно передать всю красоту книги Зусака. Чем больше стараюсь – тем сильнее увожу вас от неё в сторону, волнами своего восхищения несу совсем не нужные ассоциации и образы. Точно могу сказать одно: не слушайте меня! Я рассказываю вам о той книге, которую прочёл только я один, уверен, что вы прочтёте её совсем другой. Но также уверен и в том, что эти другие «Братья Волф» окажутся не менее замечательны, чем те, с которыми повезло познакомиться мне. Просто найдите уже этот томик и принимайтесь за чтение.

ПС. Вы, наверное, уже догадались, что закавыченное – это цитаты из книги, но самое прекрасное (и это, конечно, о любви) я припас напоследок: «в этот момент ночь лопнула, и небо глыбами обвалилось вокруг меня».

ППС. Город и псы – такое сочетание встречается нередко. Навскидку вспоминается роман в рассказах «Город» Клиффорда Саймака, речь в нём идёт о цивилизации разумных собак, потомках тех домашних животных, что остались после гибели людей. А ещё вспоминается чудесный детективный мультсериал для младших школьников «Дог Сити», из ассортимента для людей постарше – песня Владимира Шахрина (группа «ЧайФ») «Псы с городских окраин» с альбома 1991 года «Дети гор». Кстати, возвращаясь к творчеству Марио Варгаса Льосы, с которого и началась эта заметка: через четыре года после «Города и псов» он издал повесть «Щенки».

Блестящая версия вторжения пришельцев от классика фантастики. Несмотря на то, что с момента написания романа на эту тему было создано ещё сотни (а может и тысячи) различных произведений, в том числе и фильмов с играми, «Кукловоды» остаются книгой, которую интересно читать и сейчас, с крепким сюжетом и стремительным действием.

ПРЕДЕЛЬНО ОБЪЕКТИВНО ОБ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО СУБЪЕКТИВНОМ

«В нас, людях, много искусственного, и нас влечёт к архетипам и парадигмам».

Нередко можно услышать такое мнение, что, дескать, источником большинства войн в мире является Бог. Аргументируется обычно это крестовыми походами, священным джихадом, прочими, так называемыми, «холиварами», осуществляемыми во имя него. Даже само появление этого мема, образованного от английского holy war («священная война»), и используемого в негативном ключе, показательно является проекцией негативного отношении к религии, когда оно не высказывается напрямую, а осуществляется в виде привязки к заведомо отрицательному явлению сакрального для религиозных людей понятия.

Между тем, забывается, что любая война начинается трезвомыслящими и циничными людьми (поэтому ни о какой фанатичной её природе не может быть и речи), в первую из-за экономических причин, банальной выгоды, а не убеждений, тем более религиозных. Ни в Библии, ни в Коране, ни в Талмуде, или любом другом сакральном религиозном тексте нет призывов к убийству людей иной веры. Печаль и горечь по поводу заблуждения оных – да, призыв бороться за каждую заблудшую душу – да, но убийства из-за того, что его кун-фу Бог хуже нашего – такого нет.

««Покорность» ислама требует постоянного джихада (борьбы) с внутренним эгоизмом. Подчас это включает и битву (киталь), но отважное перенесение испытаний и щедрость к бедным даже во времена личных тягот – тоже джихад».

Безусловно, религия служит одним из средств влияния на поведение верующих людей. Храмовая культура, в современном светском обществе потерявшая былое влияние, в более традиционном в былое время диктовала правила жизни, и до сих пор может вести людей в том направлении, которое выгодно духовенству, или же какой-либо иной группе, выступающей от имени Всевышнего. Идеальный способ правления – это легитимно в глазах своих подданных установить монополию на возможность удовлетворять потребность человека в трансцендентальном. Тогда, обозначая все свои желания, капризы и причуды высшим велением небес, Бога, Аллаха, рока, судьбы, исторической необходимости (да мало ли чем ещё), можно свершить практически всё. Даже если действовать вопреки его заветам, когда «С нами Бог!» — какие ещё аргументы нужны?

Меняются цивилизации, эпохи, религии – неизменным остаётся лишь одно: развитие человечества происходит исключительно благодаря насилию, это оно движет историческим процессом, меняя ландшафты, геополитический, экономический, научный, философский, концептуальный. И на протяжении всей истории идёт борьба между верой, как желанием следовать священным постулатам, и религией, как институтом власти с жёсткой вертикалью управления. Вот эту историю и исследует в своей книге «Поля крови» британский учёный Карен Армстронг, философ, публицист, автор более двух десятков книг, специалист по сравнительному религиоведению (оказывается, есть и такое).

«Решительная приватизация веры была чревата не меньшими разделениями, жестокостями и нетерпимостью, чем «религиозные» страсти, которые она пыталась выкорчевать».

Карен исследует связь религии с политикой с самого зарождения человека до современности. Изначально миф был неотделим от общественного управления, не случайно любой государь считался наместником небес на земле, поскольку именно по небу сверялись люди, строя свою жизнь. Затем церковь и государство выделились в отдельные образования, призванные в гармонии управлять жизнью человека, что на деле привело к соперничеству и противостоянию, нередко сопровождаемым кровопролитием. В современном светском обществе церкви оставили лишь «душу» обывателя, его материальные ценности отдав в распоряжение государственной системы. Но для пресловутой легитимности власть никогда на словах не шла против Бога (кроме печального опыта Советского Союза, и кто знает, не отвергни коммунисты традиционной религии, возможно СССР до сих пор был бы несокрушим).

Отличное знание истории и религии, последовательное повествование «с начала времён и до нас», работа со множеством материалов, взвешенное отношение ко всем без исключения конфессиям делают «Поля крови» очень умной и интересной книгой, которая помимо истории насилия, как это объявлено в подзаголовке, также даёт цельную упорядоченную картину развития понимания человека о Боге. Без углубления в философию и теологию Карен простым и понятным языком смогла написать историческую и религиозную, мудрую и вразумительную книгу, прочесть которую, я думаю, будет интересно многим. Это книга, которая развеивает заблуждения о религии, при этом не обеляя, но и не очерняя её. Предельно объективный взгляд на эту сторону человеческой жизни.

«Библия может оказаться опасным оружием, если попадёт не в те руки. Начав читать Библию самостоятельно, люди видят вопиющие противоречия между учением Иисуса и церковными, а также политическими обычаями».

Прекрасный рассказ, написанный в форме чата. На моей памяти, это второе произведение в данном жанре, если можно выделить отдельно такой жанр. Первым был «Шлем ужаса» Виктора Пелевина. Но в отличие от творения Виктора Олеговича, которое тонет в многообразности, сюжетопутанности и словоблудии, рассказ Анны Старобинец — лаконичен, краток и глубок. Радует неожиданная концовка. Рекомендую к прочтению всем!

Мечта о неизменно высоком качестве литературы «палп» (фантастика, боевики, шпионские романы, детективы и иже с ними) осталась мечтой. Мечта о высоком качестве критических рецензий воплотилась в жизнь в виде этой книги. Книжная крыса заточила зубы и взялась за библиотечные фонды.

Роман Арбитман и есть та самая книжная крыса, которая всяческими способами, в том числе, и пробуя их на вкус, тщательно изучает различные литературные издания. После того, как профессиональный литгурман составляет своё мнение о каком-либо издательском продукте, он его, как добросовестный дегустатор, высказывает широкой общественности. И этому мнению можно доверять — ориентируясь на рецензии автора книги, будет просто решить, стоит ли читать тот или иной роман, или же лучше воздержаться от этого... Даже если вы уже прочитали рецензируемое произведение — удовольствие от прочтения рецензии на него гарантировано, более того, оно будет ещё более глубоким.

Начатая ещё в 1940-м году новеллой «Робби», серия рассказов о роботах разрослась до впечатляющего сборника, серьёзно повлияла на развитие роботехники, приобрела множество поклонников, и вошла в «Историю будущего от Азимова». По мере появления новых рассказов о роботах (последний из них был написан незадолго до смерти писателя), выходили тематические сборники, которые включали в себя, как старые, так и новые творения. Каждый сборник более полно раскрывал тему роботов, а «Мечты роботов» и вовсе стал программным заявлением писателя, по мысли которого роботы должны были спасти человеческую цивилизацию. Заглавный рассказ открывает сборник и задаёт соответствующий настрой для прочтения всего собрания рассказов.

Вместе с чужой памятью на себя можно одеть чужие мысли, чужой характер, принципы и жизнь. Циник превращается в отзывчивого человека, сухарь в доброго, а эгоист в самоотверженного...

Неслышимый голос неба

«Истинный грех – это вовсе не ложь, не кража. Грех – это равнодушие, позволяющее одному человеку попирать жизнь другого, нимало не думая о тех муках, что он причиняет…»

Впервые изданный в 60-х годах прошлого века, роман «Молчание» японца Сюсаку Эндо с каждым годом звучит всё более актуально. В последнее время именем Всевышнего открыто оправдываются ужасные преступления, а «неправильное» вероисповедание декларируется «причиной» уничтожения стран и истребления их населения. Действие романа происходит в Японии XVII века, но поднятая в нём тема религиозного противостояния – вызванного, главным образом, политическими причинами, а не с истинным неприятием людьми того или иного бога – ныне актуальна, как никогда ещё в XXI веке. Эта книга о португальском миссионере Себастьяне Родригесе, тайком проникшем на территорию Японии, чтобы нести учение Христа, в то время просто быть христианином в этой стране было смертельно опасно.

Роман короток (покетбук, 316 страниц), но очень глубок. Поднимает множество непростых вопросов, затрагивающих обширный круг тем. Это – религия, государство, вера, терпимость, насилие, стойкость, предательство, милосердие, прощение. В общем, во время чтения будет, о чём подумать – пищи для размышлений предостаточно. Может быть, именно поэтому читается книга не сказать, чтобы легко, хотя, и написана достаточно простым языком. Временами создаётся впечатление, что вязнешь в тексте, описывающем внутреннее состояние миссионера, терпящего различные физические и духовные лишения. Святой отец, вместо слова Божия (точнее, вместе с ним) принёсший своей пастве великие беды, невзгоды, а многим – и смерть, подвергает тем самым серьёзному испытанию свою собственную веру. Он скорбит по убитым единоверцам, и взывает к богу, с просьбой дать хоть какой-то знак, что всё это не напрасно. В ответ – молчание.

Убивают японских христиан не ярые фанатики буддизма, вовсе нет, истребление иноверцев происходит на государственном уровне. За те десятилетия, в течение которых расцветшее было на земле Японии христианство, стало вдруг жестоко искореняться, схема отработана до автоматизма: чиновники обыденно ведут допросы, стражники обыденно ловят веропреступников, а затем обыденно охраняют пленников, палачи обыденно пытают и убивают своих жертв. Остановить кровопролитие легко – достаточно отречься от Христа, можно даже сделать это «лишь для видимости», как подсказывает Родригесу переводчик, приставленный к нему после пленения.

Во главе активных гонителей христиан – те же самые люди, которые до этого страстно приветствовали и поддерживали новую для японцев религию. Изменилась политическая ситуация и чуждая вера стала неугодной. В наше время такое, конечно, даже представить трудно, только не в «цивилизованном мире»! Вера – это же не продукты (или какие-нибудь другие товары), чтобы их запросто запретить – такое ныне возможно только на Ближнем Диком Востоке, в одном отдельно взятом самопровозглашённом государстве.

Повествование романа неоднородно, но связано одним последовательным сюжетом. Структурно состоит из трёх частей, хотя это никак и не выделено (обычная сквозная нумерация глав, которых всего десять). Первая часть – письма главного героя. Его глазами мы видим морское путешествие на японские острова, скитания от одного христианского поселения к другому, жизнь «в подполье» – в заброшенной лачуге в горах, где он вынужден проводить всё время, практически не выходя на свежий воздух, опасаясь поимки.

Вторая часть, самая обширная – описание пленения Родригеса и его жизни в неволе. Здесь повествование ведётся уже от третьего лица, размышления пастыря плавно вплетены в его повседневную жизнь в заточении, которое на деле оказалось намного комфортнее «свободного» прозябания. Вместе с ним схвачены тайные прихожане, которым священник даже может ежедневно проповедовать, до тех пор, пока его единоверцев не станут пытать при нём же, а некоторых – на его глазах казнят. Остановить это просто – надо только отречься… Что он в итоге и сделает.

Третья часть романа – самая короткая, заключительная. Это выдержки из двух дневников – служащего Ост-Индской торговой кампании и чиновника Христианской Усадьбы, в которой после отречения живут бывшие христиане. За лаконичными записями служащих о затратах, доходах и прочих рутинных вещах, из которых состоит их профессиональная деятельность, прячется скупая информация о последних годах жизни бывшего миссионера Себастьяна Родригеса (теперь он носит имя Окада Санэмон), последняя запись – смета затрат на его похороны.

ПС. Молчаливый и нескончаемый разговор бога с человеком – вот о чём эта книга. Для подтверждения Его существования не нужно слов – достаточно видеть мир. Необходимость подтверждения, как известно, есть первый признак отсутствия веры, как таковой. Можно верить или не верить, верить наполовину – нельзя. Тезис «Хочу верить, но где доказательства?» – с настоящей верой не имеет ничего общего. Божественный голос или звучит внутри тебя, или нет, упросить Бога поговорить с тобой невозможно, если ты уже не ведёшь разговора с ним. Разговора без слов. Слово высказанное – есть ложь. Говорит – человек, бог хранит молчание.

Только закрыв книгу (во время чтения не было даже желания что-то там анализировать – просто наслаждался романом), понял, что именно о таком фэнтези я мечтал, и мечтал уже давно. О взрослом, но не тёмном, о серьёзном, но не мрачном, о реалистичном, но и сказочном одновременно, о шутливом, но не паясничающем, а добродушном, при этом заставляющем задуматься, и задуматься о вещах очень глубоких, требующих к себе большого внимания и напряжённой работы мысли.

А ещё хотелось необычных сюжетов, живых героев, певучего языка, долгого повествования, от которого (при всей его длительности) не устаёшь, и правильности, что ли? Когда практически во всем соглашаешься с автором: и с тем, что он тебе рассказывает, и с тем, что остаётся за кадром, но на что делаются намёки, даже с тем, на что и намёка нет, но оно почти физически ощущается, одной из главных составляющих произведения. Это как культурный подтекст у песни; как историческая подоплёка у фильмов про давно минувшие события; как мифология в творчестве Желязны или детектив-нуар-стайл у Уильяма Гибсона. О таком фэнтези, подозреваю, мечтал не только я – уж больно идеальной я расписываю эту книгу, кому ж такую не захочется прочесть? Так вот, именно такую книгу я (и все те, кто мечтал об этом) получил. И имя ей – «Имя ветра».

Я из тех упёртых твердолобов, которые не верят рекламе, особенно так называемым «лидерам мнений». Потому для меня отзывы известных (и даже уважаемых мною) писателей, которые обычно печатаются на задней обложке книги, в лучшем случае – пустой звук, в худшем – камень в огород авторов этих отзывов. Возможно, здесь играет роль моя профессиональная обусловленность (как маркетолог по образованию и рекламист/пиарщик по профессии я всю эту кухню знаю, и отношусь почти к любым рекомендациям, если не знаю рекомендующего лично, с подозрением). А ещё, возможно, что иначе в наше время уже и нельзя – столько вокруг всякой рекламы, что принимать просто на веру слова кого бы то ни было – неразумно. Потому, несмотря на то, что я уже прочёл книгу Патрика Ротфусса «Спокойное достоинство безмолвия», и остался от неё в восторге, написанное на обороте другого его романа вселило в меня подозрение, что он не так уж и хорош. Тем более и сам Ротфусс в послесловии к понравившейся мне повести писал, что это очень отличающееся от его других книг произведение. Следовательно, «обычный» для Ротфусса роман запросто мог бы мне не понравиться – доля здравого смысла в этом есть. Но, как оказалось, лишь доля, притом совсем маленькая, практически незаметная, поскольку книга «Имя ветра» мне не только понравилась, она меня восхитила! И вслед за Урсулой Ле Гуин, Тэдом Уильямсом, Орсоном Скоттом Кардом и Робин Хобб я признаю этот роман «новым словом в фантастике», ну, или, в фэнтези, если быть точным.

Самое замечательное, что именно мой разум, читателя, является главным героем романа, именно с ним происходят самые удивительные и захватывающие приключения. Потому что эта книга меняет представления не только о жанре (казалось бы, давно уже избитом и исхоженном трудолюбивыми литераторами вдоль и поперёк, что даже нетоптанного места не осталось), и принадлежит к литературе в более широком и высоком смысле. Это не классический фэнтезийный роман, который, даже в лучших своих вариантах, напоминает сказочный квест «поди-туда-все-знают-куда-сделай-то-все-знают-что», а Роман. Можно назвать его романом читателя с писателем, поскольку с самого первого слова чувствуется то тепло, доверие, уважение и любовь, которую к нам испытывает автор, и ему хочется ответить взаимностью. Или это роман взросления, но не персонажа (вернее, не только его), а читателя, и не читателя-подростка, которому, возможно, произведения Ротфусса будут не так уж и интересны, поскольку наиболее полно очарование книги будет доступно уже умудрённому сознанию (хотя, кто говорит о том, что мудрость – достояние лет? встречал я и детей с глубоким пониманием мира), которое, наконец, наткнулось на что-то действительно искреннее, чистое и честное (пусть даже и с лукавой интонацией).

Книга разворачивается неспешно; постепенно затягивая в свой мир, Ротфусс делает это уютно, словно добрый дядюшка, рассказывающий одну из своих занятных историй, коих с ним приключилось множество. Такими делятся у камина, потягивая вино и покуривая трубку, или в трактире за кружкой эля, поедая отменное жаркое. Заметьте, я не являюсь поклонником Толкина, отнюдь нет, и романтика ролевых игр меня никогда не прельщала, хотя после предыдущей реплики могло так показаться. Просто я люблю хорошую литературу и уютные истории.

Как это бывает с любимыми книгами и фильмами, о том, что встретится внутри, не хочется рассказывать вообще ничего. Потому что лично для меня каждая страница в данном случае – это радость не только чтения, но и удивления.

Эта книга о герое и магии, но она лишена картонного героизма и напыщенного пафоса, зато полна иронии и тонкого юмора (тонкого настолько, что с непривычки можно даже его и не почувствовать), улыбка прячется в каждом слове, в каждом персонаже, в каждом событии, даже если происходящее очень далеко от смешного. Здесь разбойники грабят с изысканной вежливостью и благородством, и этим даже вызывают к себе толику сочувствия, когда приходит понимание того, что ограбленный ими учёный на поверку оказывается достаточно хитёр, и предварительно умело спрятал основную часть своего состояния, оставив в кошельке «денег столько, сколько надо», чтобы не разочаровать мелочью (ибо, это сподобит грабителей искать ценности дальше), или не ослепить богатством, дабы их не обуяла чрезмерная жадность (что тоже не есть хорошо).

Ротфусс очень внимателен к мелочам и деталям. Он не упустит возможности описать обстановку трактира или особенности приготовления какого-либо блюда, расскажет о тонкостях поведения бесов, и особенностях обучения магии (в этом мире она зовётся «симпатией»). Он подбирает слова для всех предметов, попадающих в поле зрения читателя так же тщательно, как и сами эти предметы; и кажущаяся излишняя насыщенность деталями на самом деле является очень важной – из неё и складывается атмосфера, необъяснимо правдивая в заведомо сказочной стране.

Не ждите от меня деталей – я старательно избегаю любой возможности сказать вам лишнее, превратив сюрприз открытия в спойлер-казус. Книга Ротфусса – это земля, которую нужно открывать самому, не представляя себе, что тебя ждёт на следующей странице. К ней не надо готовиться, сюда надо просто прийти и стать своим.

Акростих «Ирен Адлер»

###

Из всех на свете женщин «Та» — одна!

Решительна, находчива, умна.

Ей и король богемского престола

Не ровня, как звезде — стекла осколок.

Аристократка, но не по рожденью,

Душой и духом — леди. Пораженье

Лишь с ней Холмс ощутил (под впечатленьем).

Его игру она разоблачив,

Растаяла в безвестности ночи.

ЦВЕТА МАРСА

Он любит её, она любит Маяковского, а комбинат сдадут досрочно

Из монолога Аркадия Райкина «Интервью с самим собой»

О романе «Красный Марс» впервые я прочёл в то время, когда заканчивал школу. В майском номере журнала «Если» 1995 года, в котором был опубликован обзор Николая Викторова о лауреатах различных англоязычных фантастических премий – от «Хьюго» до премии Британской ассоциации писателей-фантастов. Ким Стенли Робинсон со своей трилогией «Марс» (состоящий из романов «Красный Марс», «Зелёный Марс» и «Синий Марс») в этой статье был упомянут трижды, как лауреат «Хьюго», «Небьюла» и «Локус» (смотрите скан журнальной страницы, для удобства я подчеркнул эти упоминания). Понятно, что данные произведения не могли не вызвать у меня живого читательского интереса, который я смог удовлетворить лишь спустя более двадцати лет. Кто-то за эти годы умудрился выучить английский язык и прочесть роман в оригинале, но я как-то на то не сподобился, потому терпеливо ждал перевода. И не зря, «Марс» стоит того, чтобы его прочесть.

Рассказывать об этой книге сложно, потому что она очень масштабная, разные её части вызывают разные ощущения, хотя из всех этих разниц и складывается одна общая, очень плотная, насыщенная и даже густая, атмосфера. Задействовано множество персонажей, событий, охвачен длительный временной период, и как результат всего этого – перед глазами читателя проходит детально описанная история освоения Марса. Несмотря на все фантастические, а иногда и мистико-метафизические допущения, написана книга нарочито реалистично, насколько это возможно и несколько отстранённо, немного со стороны, как бы исследователем, пытающимся восстановить достоверную картину того, что происходило. В то же самое время Робинсон тщательно копается внутри своих героев, предлагая взглянуть на события с их точки зрения, примерить на себя их видение мира, раскрыть ощущения, объяснить мотивы.

Сюжет синкретичный, и роман, состоящий из восьми частей, серьёзно отличающихся друг от друга по объёму (от 30 до 150 страниц), больше похож на сборник повестей, объединённых общим глобальным сюжетом и героями (это члены пионерского отряда колонистов, называемого «первая сотня», начавших освоение планеты). Главным героем каждой повести становится один из лидеров этой сотни: руководители американского и российского контингента колонистов – соответственно, Фрэнк Чалмерс и Майя Тойтовна (это не отчество, а фамилия); легендарный астронавт, ступивший первым на поверхность Марса, ещё задолго до задумки проекта колонизации, Джон Бун; главный инженер/архитектор/строитель (Надежда Чернышевская), ведущий геолог/археолог (Энн Клейборн) и единственный психолог (Мишель Дюваль) первой сотни.

Роман многослоен, потому не правы те, кто называют «Красный Марс» исключительно производственным. Хотя, возможно, они не прочли дальше трёх частей, которые действительно карикатурно можно описать фразой из сатирического спектакля, которую я взял эпиграфом. Мелодрама любовного треугольника с вершинами (или, если угодно, углами) «Бун», «Тойтовна» и «Чалмерс», сочно выводится на техническом фоне длительного полёта к планете, затем строительстве первого поселения и дальнейшего освоения Марса с его интенсивным, насколько это возможно, терраформированием. Всё это обильно сдобрено поведенческой психологией как отдельно взятых членов коллектива, так и всей сотни, которая являясь живым образованием, не находится в состоянии стазиса, а постоянно эволюционирует: внутри неё появляется несколько групп, конечные цели которых могут диаметрально отличаться. Да и сам процесс освоения не стоит на месте, воздвигаются новые поселения, прилетают всё больше колонистов второй, третьей, n-ной волны: наёмные работники, отряды силовых структур, клерки, административные работники, политические деятели.

Надо отдать должное тщательности, с которой работал над книгой Ким Стенли Робинсон – создаётся впечатление, что нет области, в которой он бы не разбирался. Точные науки, космология, политика, социология, медицина, генная инженерия, бактериология, геология, лингвистика, религиоведение, мифология – перечислять можно долго. Виртуозность, с которой автор вживляет множество научных сведений в повествование, не перегружает текст, не делает его занудным или утомительным, но лишь интереснее и ярче.

В общем, первая книга цикла (помимо уже упомянутой трилогии в него также входит солидный сборник рассказов «Марсиане») мне понравилась, обязательно буду читать вторую. Чую, Марс ожидают ещё большие социальные потрясения…

ПС. Немного об издании: красная — суперобложка, чёрная — обложка. Сшитый корешок. Увеличенный формат (60х90 1/16). 574 страницы. Бумага серая. Редакторская работа достаточно тщательная, на всю книгу я заметил одну опечатку, не исключаю, что их может быть больше, но в глаза это не бросилось.

И опять так случилось, что я начал знакомство с творчеством неизвестного мне доселе писателя с самой нетипичной для него книги (во всяком случае, он сам так о ней говорит в предисловии). Это повесть Патрика Ротфусса «Спокойное достоинство безмолвия». Пока не узнал, что «Книга-фантазия» – фраза на обложке под самым названием – наименование серии, я был уверен, что это подзаголовок повести, уж больно оно подходит для данного произведения. Нетипична эта книга не только для Ротфусса (опять же, сужу только по его собственным словам, поскольку до того, как мне в руки попала эта книга, всё, что я знал о её авторе – что он пишет фэнтези), но и в общем для жанра.

Книга – никак не в традициях жанра, или, если быть более подробным и точным, она совсем в иных традициях: мне одновременно напомнила кортасаровский цикл «Некто Лукас» (необычным героем, точнее героиней, и её отношениями с окружающим миром), «Смерть и приключения Ефросиньи» Ольги Арефьевой (по той же самой причине), мультфильм «Семейка монстров», избранными местами «Янтарные хроники» (лабиринтно-коридорной бродильно-квестовостью), многими местами Харуки Мураками (практически каждая его вещь в какой-то момент похожа на «Спокойное достоинство безмолвия», а большинству из них даже это название отлично подошло бы), и даже Владимира Сорокина напоминает («Сердца четырёх») с «Третьим полицейским» Флэнна О'Брайена (каким-то своим очень чудным настроением), конечно, кэрроловскую «Алису» (а какая книга мне её не напоминает?), а также много прочих детских книг.

Это не фэнтези, это действительно фантазия, та, что больше присуща поэтам, чем создателям многотомных серий или эпопей. Да и объём «Спокойного достоинства» тоже больше подходит стихотворцам – скорее, большая поэма, чем маленькая повесть. Лёгкая, кружащаяся в своём ритме, звенящая звонками метафорами, удивляющая необычными сравнениями, радующая языком и героиней. Единственной в книге (не считать же полноценной героиней мелькнувшую удивлённым лицом в окне полуночного эпизода маленькую девочку), которую можно целиком прочесть за несколько часов, при этом совершенно забыв о времени. Я, например, прочёл её за первую половину прошедшего воскресенья. Проснулся рано, часов в семь, поскольку не спаслось – взялся за чтение, и уже в двенадцать она была прочитана, а я ощущал, будто бы прожил необычные семь дней в месте именуемом Подсветье. Прошу прощения у поклонников творчества Ротфусса, возможно, я буду рассказывать какие-то неверные и ошибочные вещи с точки зрения устоявшейся космогонии созданного им мира (так как повесть каким-то боком, опять же, по словам самого автора, примыкает к его циклу «Хроники убийцы короля»). Мне простительно, поскольку этот мир я знаю только по одной книге, самой маленькой и нетипичной из всех.

Итак, под миром есть место, известное, как Подсветье. Впрочем, об этом месте практически никому не известно, кроме его единственной обитательницы, девушки Аури, которая очень тонко и точно чувствует все предметы и места, а также их соответствие друг другу. Эти соответствия она и содержит в порядке. Ведь порядок – вещь такая, которую нужно постоянно поддерживать: сегодня предметы стоят на своих местах, а уже завтра их, возможно, надо будет передвинуть для того, чтобы они соответствовали своему положению и состоянию (а состояние и настроение вещей меняется почти так же часто, как и у людей). Гармония – это постоянное движение в соответствии с порядком, который нигде не прописан и никем не назначен, но просто есть, его можно только почувствовать и навести, что и делает Аури, живущая в Подсветье. Это где-то глубоко под светом, там, куда свет еле-еле добирается, проходя через лабиринты туннелей, прорываясь через заслоны стёкол, препоны стен и толщи воздуха/земли/воды, но всё ж таки пробирается, хоть и очень тусклый.

Аури очень уважительно относится ко всем вещам, целует их в знак извинения, если вдруг чем-то обижает, чувствует их малейшие желания и старается их выполнить. Она щедро делится вниманием, временем, заботой и теплом. С комнатами и переходами, коридорами и лестницами, кроватями и одеялами, мебелью и бельём, домашней утварью и другими вещами, которые она находит в лабиринтах и закоулках Подсветья, или на дне тёмного бассейна, куда ныряет раз в неделю и, надолго затаив дыхание, пытается выудить на свет потерянные, тоскующие по вниманию предметы.

Не буду рассказывать остального, и так практически всё уже поведал, отмечу только, что у этой книги очень интересный язык, приятно удивляющий необычными оборотами и сравнениями. Лёгкий, но ломкий, да и вся история – несмотря на свою воздушность немного неуклюжая, как будто её рассказывает ребёнок, в простоте достигающий небывалого художественного уровня, но лишённый особой литературной виртуозности. Потому все его изыски могут показаться неграмотностью, если не проявить немного снисходительности. Но звучит это очень свежо и необычно. В общем, я не вижу иного способа закончить свои излияния, как привести цитаты из самой книги.

«Она уже тыщу лет не оказывалась в совершенно новом месте. В месте, которое смеет оставаться самим собой».

«На площадку смотрела дверь, но дверь эта была ужасно стеснительная, так что Аури из вежливости сделал вид, будто не заметила её».

«Выше высокой женщины, вставшей на цыпочки».

«Туалетный столик был совсем непутевый: болтливый и бесстыжий».

«Шестерня была терпелива, как целых три камня».

«Лестница была польщена таким вниманием, однако осталась всё такой же замкнутой».

«Яблоко было кожистое и полное осени»

«Какой кошмар: жить в окружении холодных, колючих, пустых вещей, которые всего лишь достаточны?

Сидя на тёплом, гладком полу Мантии, Аури содрогнулась об одной мысли о том, чтобы пребывать в таком безрадостном мире. Ничего идеального. Ничего прекрасного и правильного. Ну уж нет! Она слишком мудра для того, чтобы так жить. Аури огляделась и улыбнулась, глядя на всю свою роскошь. У неё есть идеальный любящий листик и лаванда. На ней её любимое платье. Её имя Аури, сияющий золотой слиток, который всегда при ней».

ПС. Книга не для каждого, история со своим необычным характером.

ДЕМОНЫ И АНГЕЛЫ ПУСТЫНИ

Толковый словарь иноязычных слов определяет слово «зандр» (sandr), как песчано-галечную равнину, образованную талыми ледниковыми водами непосредственно перед внешним краем конечных моренных гряд древних ледников. Слово пришло к нам из исландского языка, образовано от sand – песок. У Панова Зандр – название бывшей Земли, на которой самой земли-то практически не осталось, кругом песок, камень, галька. Выжженная мировой войной пустыня, в которой пытаются выжить остатки человечества.

«Зандр убивает тех, кто никого не убивает»

Да, я слышал (но ещё не читал) про «Тайный город», «Анклавы» и «Герметикон». Вадим Панов – писатель опытный и спорый, учитывая, сколько популярных (и плодовитых) циклов им единолично написано. Тут даже господин Лукьяненко (при всём моём уважении) не покажется литературным ремесленником-великаном – Панова в трудолюбии переплюнуть трудно. Книгой «Зандр» я начал знакомство с творчеством писателя, и если вдруг буду заново открывать давно известные вам Америки, которые для Панова уже стали «фирменными» фишками – то мне простительно, с его писательской кухни я пока отведал лишь одно блюдо, надо сказать, отлично приготовленное.

Оно, конечно, на любителя: пересушено/пережарено, по мягкости похоже на камень, а по нежности – на наждак, ну, а каким ещё, по-вашему, должен быть постапокалипсис? Это, конечно, сказка, но сказка страшная, сказка для взрослых, а потому здесь всё «по-взрослому», даже сопли и сантименты, которых в книге предостаточно и называются они тоже взрослыми словами – патетика и пафос. Есть также в наличие по-настоящему крутые главные герои, с твёрдыми характерами, вырезанными из гранита, с несгибаемыми принципами и высоким нравственным законом внутри. Есть, конечно и второстепенные персонажи с внутренними установками пожиже, да повонючее – такие, как правило, в «Зандре» (имеется в виду книга, а не сам мир – он-то заявлен одинаково жестоким ко всем, и к героям, и к подонкам, причём, концентрация последних, по словам автора, просто зашкаливает) погибают, предварительно попортив крови героям.

«Долгое время у нас не было никакой цели, кроме одной – дожить до завтра. Найти еду. Не стать едой. Отбиться от преследователей. Спастись»

Панов создал свой мир из песка, но сделал его таким ярким и живописным, что Зандр отодвигает на второй план всё остальное – и сюжет, и стиль (который, надо сказать, наличествует, под стать жанру – стремительный, лаконичный, афористичный). Все злоключения (что примечательно – не только тела, но и духа) героев, боевые сцены (живые и динамичные), философские размышления (есть и такое да, но вполне гармонично вписано и не кажется лишним) – всё это, несмотря на то, что написано очень интересно и увлекательно, кажется только фоном для того, чтобы рассказать о мире, в котором происходит. Если оставить в стороне аллюзии на современность (думаю не случайных), о которых я уже писал, Зандр является метафорой духовного опустошения человека. Человека, внутренний ландшафт которого населён до предела — демонами и ангелами.

«Мы и есть мир, и только мы сможем вновь научить его улыбаться»

Падлы (от падальщиков), папаши, зигены, садовники, веномы, комби, соборники, егеря, фермеры, циркачи (они же клоуны и уроды), санитарный спецназ и апостолы – пёстрое население Зандра напоминает по своей живописности обитателей «Шестиструнного самурая». Только фильм сделан с большой иронией, в то время как Панов рассказывает свою историю на полном серьёзе. Ещё одно отличие – «ШС» духом вышел из фантастики 60-х, «Зандр» же – детище высокотехнологичного XXI века. В классический для ПА антураж гармонично вписаны роботы, экзоскелеты, киборги, ядерные гранаты, интернет и блоги (да, в Зандре есть сеть, хоть и слабенькая, периодически падающая, но есть!), генная инженерия, вирусология, ИИ – всему этому нашлось место на Зандре. Покорёженному, залатанному, изменённому почти до неузнаваемости.

«Почему всё для всех не так, как хотят все»

Как и автор, который с любовью описывает созданный им жестокий и тяжёлый для выживания мир, я очарован Зандром, и мог бы писать о нём ещё много. Потому что за кадром осталось множество деталей (чего стоят одна лишь цивилизация мутантов Безумных Садов, наиболее приспособленных для жизни в условиях загрязнения окружающий среды повышенного радиационного фона и прочих «прелестей» постъядерной реальности), но о них вам лучше прочесть самим.

«Кто-то называет его адом, но это абсолютно не верно: Зандр – не ад. Зандр – это место обитания тех, кто через ад прошёл»

ПС. Просто мысль по теме: Постапокалипсис – это вестерн нового времени. Территория беззакония, на которой законченные негодяи творят высшую справедливость. Пустыня души, орошаемая кровью и слезами. Без всякой надежды на то, что здесь когда-нибудь что-то вырастет. И именно здесь вырастает Сад.

Наверное, о Зотове (буду без Z, ладно?, а то, уж, больно Zемфиру напоминает) я слышал и до этого, но впервые запомнил и отметил для себя после того, как мне порекомендовали его «Москау» в комментариях к отзыву о «Человеке в Высоком замке». Дескать, это тоже альтернативная история с победившим Третьим Рейхом, прочтите, если тема интересна. Самого рекомендованного романа я пока так и не прочёл, но фамилию запомнил, а как только мне в руки попала другая книга автора, «Эль Дьябло», взялся за чтение, о чём ничуть не жалею.

Пока это единственная книга писателя, которую я прочёл. Текст можно разделить на три части: детектив, постмодернистские приключения в мире кино и сборник наполовину эссе наполовину фельетонов о состоянии современной киноиндустрии. Всё это гармонично сведено в единую историю, читается которая легко и с интересом. Не в последнюю очередь виноват в этом замечательный язык, живой, простой, но сочный, богатый на яркие, кинематографичные описания. При этом каждая из трёх, условно определённых мной составляющих книги (есть ещё и авторское деление конструкции романа на три части: cine pornografico, cine patriotero и cine commerciale), написана в своей, отличной от других, стилистике… Всё, остальное прячу под кат, чтобы не испортить случайным спойлером впечатление от романа тем, кто желает его прочесть.

Отзыв об «Эль Дьябло» я буду вести, сравнивая Зотова с Пелевином. Тем более что схожестей (есть, впрочем, и расхожести) у этих писателей много. Роман Георгия Александровича пришёл в нашу реальность из тех же степей, что и литературные трипы Виктора Олеговича, конечно, с оговорками и своими особенностями. Рассуждений о метафизике у Зотова поменьше, хотя самой ею сюжет просто переполнен: есть в наличие боги инков, шаманы, дурман-трава (пейот, там, или каннабис, не понятно, в общем, какая-то ядерная смесь), магические идолы, карнавал демонов, путешествия духа в разные миры (в том числе, в подземелья индейского Ада и в реальность, созданную кинематографом). Ещё с Пелевиным Зотова роднит чувство юмора и ироничный взгляд на мир, приключения героев разбавляются их суждениями на самые разные темы, в которых природа человека предстаёт достаточно непривлекательной, но, в то же время, и презабавной. А пространные дневниковые телеги одного из героев о природе современного кино местами вызывали у меня приступы безудержного веселья – так точно, узнаваемо и смешно описаны свойственные фильмам штампы и ляпы.

Надо понимать, что сравнивая двух писателей, я не говорю ни о каком эпигонстве или плагиате. Просто они играю на одном литературном поле, и оба делают это великолепно, притом что Зотов пишет настоящую остросюжетную литературу, чего за Пелевином не водится. «Эль Дьябло» — это и детектив, и квест, и мистический триллер, и комическая героика, и ещё куча всяких жанров, от ужастика до «байопика обычного человека» (определение взято из текста романа).

Немного о сюжете. Действие параллельно развивается в трёх реальностях: в прошлом, в мире кино и в нашем времени. Первая реальность – детективная, дело происходит в тридцатых годах XX столетия: 14 октября 1931 года капитана полиции города Лима (Республика Перу) Мигеля Мартинеса (он же – бывший белогвардейский офицер Михаил Мартынов, после поражения белого движения покинувший Россию) среди ночи будит телефонный звонок. Его вызывают на место страшного преступления – в городе появился маньяк, который из частей тел нескольких жертв сшивает кукол. Вторая глава открывает читателю существование кинореальности в самой бесстыдной её ипостаси. Пока ещё неизвестный персонаж отчаянно пытается выбраться из ненавистного ему города Секс-Сити, находящегося в измерении порно кинематографа, куда несчастный угодил прямиком из нашего мира, из 2015-го года. Как это всё в итоге увязывается в единую историю – читайте сами. Скажу лишь, что сделано это с большим мастерством и фантазией.

Напоследок об отличии двух авторов: Пелевин берёт голые идеи и вокруг них выстраивает какой-то (иногда совсем незатейливый) сюжет, Зотов же к сюжету относится с большим вниманием, остро и живо его выписывает (наверное, это тот самый случай, когда слово «живописует» пришлось бы весьма кстати, решись я его использовать), населяет созданные реальности персонажами, а «оставшиеся свободными места» виртуозно заполняет идеями, которых у него тоже предостаточно, но они являются лишь приправой ко всему остальному. Идея-перчинка (если угодно, изюминка), которая не тормозит действия, но, в то же время, и не теряется на фоне сюжета. Она обязательно будет замечена, поскольку прозвучит по теме в контексте происходящего. Смысловое наполнение, которое не выпячивается, а органично существуют внутри заданной сюжетной схемы, не мешая в первую очередь жанровому восприятию книги, как необычного, пусть постмодернистского, но детектива/экшна, а уже потом – как психоделической прозы.

В общем, я открыл для себя очень интересного автора. Это первый за долгие годы современный русскоязычный писатель, кроме Пелевина, книгу которого я прочитал с большим удовольствием, наслаждаясь каждой страницей.

Я расскажу о новом сборнике рассказов Рэя Брэдбери, написанных не Рэем Брэдбери (да, я тоже сначала отнёсся к данной идее очень даже скептически, но, поверьте – это действительно так). Правда, перед этим вам придёт прочесть небольшой рассказ о том, как я познакомился с этим писателем.

Мне было лет 11-12, я только недавно открыл для себя чудесный мир фантастики: «Звёздных королей» Гамильтона, «Тарзана» и «Марсиан» Берроуза, «Человека-амфибию» Беляева, «Таинственный остров» Верна, «Войну миров» Уэллса, и я жаждал новых невероятностей. В библиотеке мне вручили доселе неизвестного Брэдбери. Томик, в котором были «Вино из одуванчиков», «Марсианские хроники», плюс с десяток рассказов. «Вина» я совсем не понял – тогда я не хотел читать про взросление 12-летнего мальчика, я сам был этим мальчиком, и мне нужны были приключения, путешествия, погони. Я ещё не знал, что не менее (а зачастую и более) увлекательно путешествовать по внутреннему миру, изучая душевный ландшафт, его изменения, преодолевая кручи сомнений, падая в пропасти отчаяния, утопая в зыбучих песках тоски, переплывая реки тревог и прорываясь сквозь чащи страхов. Позже я понял, что это те единственные приключения, которые что-то меняют в тебе самом, оставляют след, отзываются эхом в сердце, заставляют раз за разом настойчиво искать ответы на вопросы кто ты? почему такой? зачем это всё?

Это было позже, а в 12 лет хотелось прерий, космических далей, бластеров, подлых врагов и благородных героев, принцесс в беде, миров на грани катастрофы и масштабных сражений за эти миры. Оставив «Вино» на будущее (которое пришло в своё время и накрыло меня волною нежности и печали), я принялся за «Марсианские хроники», названия которых обещали всё то, что казалось таким необходимым и жизненно важным тогда. Вот тут я и попался… Это же был Марс! И были ракеты! И был космос, и другая планета, и даже марсиане были… И вроде бы было всё, что нужно, но было это совсем другим, и было это таким необычным, грустным, и в то же время захватывающим и не отпускающим до самой последней страницы.

Брэдбери – с его печалью, которая светлее и ярче любой радости, с его нежностью, сокрушающей самые крепкие панцири, с его тихим неторопливым голосом, заглушающим бравые крики всей ватаги мушкетёров/индейцев/космических пиратов/ковбоев/футуристических капитанов, звучащие в мое голове – он взял меня за руку и повёл в другой мир, и это путешествие меняло меня, с каждым словом делая чуть взрослее, чуть тоньше, чуть мудрее, чуть лучше.

А ещё были рассказы, страшные в своей мрачности, небывало атмосферные и страшные по-настоящему, не чудовищами и монстрами, а каким-то глубоким ужасом, прячущимся внутри тебя и выбирающимся наружу во тьме. Было так страшно, что тишина звенела в ушах, так страшно было только ночью одному, когда единственный способ спастись — это укрыться с головой одеялом и не показываться наружу до утра, пока не забрезжит рассвет.

Так я и познакомился с Рэем Брэдбери...

Главная особенность Брэдбери в том, что кажется, будто он только твой личный писатель, пишущий лишь тебе, и никто больше, кроме тебя, ТАК СИЛЬНО его не понимает, потому что и пишет именно про тебя, а не про кого-то другого. Антология «Театр теней», рассказ о которой я, наконец, начинаю, опровергает и в то же время подтверждает эту особенность писателя. Потому что он собран из рассказов тех авторов, которых Брэдбери в своё время, так же, как и меня когда-то, взял за руку и увёл в мир настоящего волшебства. И они не только с благодарностью приняли этот дар, но понесли его дальше, сами став волшебниками слова, и открывая читателям уже свои миры.

«Театр теней» — это два сборника под одной обложкой: сборник рассказов и сборник небольших автобиографических эссе, в которых авторы антологии рассказывают о том, что для них значит Рэй Брэдбери. Каждый рассказывает свой персональный рассказ о знакомстве с писателем, но в одном они очень похожи на то, о чём рассказал я вам выше – встреча с Брэдбери стала одним из поворотных моментов в их жизни.

В сборнике двадцать шесть авторов, я, до того, как прочесть эту книгу, был знаком с творчеством лишь четырёх из них – Нила Геймана, Джо Хилла, Дэвида Морелла и Харлана Эллисона. Да и то, у первых двух я до сих пор прочёл лишь несколько рассказов, Морелла знаю только по его «Рэмбо» (да, тому самому), и только Эллисона читал в достаточно большом объёме (трёхтомник «Поляриса»). Все остальные имена мне ничего не говорили, но имя Брэдбери обещало (и не обмануло), что результат будет отличным.

Рассказы очень хороши, есть гениальные, которые я обязательно буду перечитывать, есть просто хорошие, слабых и плохих нет. Возможно, как-нибудь в дальнейшем я и расскажу по отдельности о некоторых из историй антологии, но считаю, что особой нужды в этом нет — лучше прочтите их сами. Постапокалипсис, магический реализм, мистика, социальная фантастика, лингвистические шарады, рассказ о космических колонизаторах, краткая биография Мэрилин Монро, темпоральная драма, высокая литература, голливудские хроники – рассказы этого сборника очень разные, по жанрам, по сюжетам, по стилистике, но они объединены одной атмосферой. Это признания в любви, это письма благодарности, это тепло, пронесённое через всю жизнь, не погасшее, а разгоревшееся пламя, освещающее тьму. Благодаря Брэдбери, зажглось много костров, мир стал ярче и светлее. Словно светило, он одаривает всех вокруг своими лучами, и теперь воспитанные им писатели отбрасывают тени, которыми и являются истории этой книги. «Театр теней», которого не было бы без света.

ВСЯ ОСЕНЬ В ОДНУ КНИГУ

«Все эти чудеса предсказал один единственный прорицатель – первый сентябрьский денёк»

Несмотря на дважды «летнее» название сборника, настроение у него осеннее. Первый же рассказ говорит о том, что «Лето кончилось», а последняя новелла «На исходе лета» — ни что иное, как поэтическая эпитафия самому яркому и тёплому времени года. Персонажи рассказов будут проживать «Всё лето в одну ночь», «В июне, в тёмный час ночной», или же замерзать тоскливыми зимними сумерками, оттаивать, оживая по весне им тоже предстоит, но всё же настоящей королевой этого бала является осень. Рыжая красавица, добрая, понимающая, внимательная и чувственная, приходящая, как предвестник заката жизни, нежно обнимающая перед зимою, в которую все мы умираем.

«Покойника надо уложить чин по чину, засыпать подобающими словами и паузами, а уж потом приниматься за следующего»

По Брэдбери времена года – это не просто сезонные изменения климата, а этапы жизненного пути: яркая весна детства, жгучее лето юности, умудрённая зрелостью осень, переходящая постепенно в старость-зиму, в которой всё явственнее чувствуется морозное дыхание смерти. Именно поэтому даже в самые знойные деньки старикам не удаётся согреться одним только солнцем, холод не отпускает их, необходимо тепло посильнее, человеческое, сердечное. Огонь молодости, который они находят у внуков или черпают из воспоминаний, когда остаются в одиночестве.

«Ему исполнилось всего лишь двадцать, и с каждой женщиной, что сидела на крыльце, когда он шёл мимо, или махала рукой из автобуса, его связывал несостоявшийся роман»

«Летнее утро, летняя ночь» — третья часть автобиографической трилогии, начатой писателем знаменитым романом «Вино из одуванчиков» ещё в 1957-м году. Читатель встретит здесь и Дугласа, и Тома Сполдингов, и их деда с бабушкой, других знакомых персонажей. В 2006-м было издано продолжение «Лето, прощай!», которое изначально являлось частью «Вина из одуванчиков», но по настоянию редактора было изъято при публикации. Заключительная книга цикла состоит из «остатков и обрезков», не вошедших в первые две, она увидела свет ровно через полвека после «Вина», на следующий год после «Лета», в 2007-м.

«Этот портрет соткан из всех снов, из всех женщин, из всех лунных ночей со времён творения»

«Двадцать семь рассказов», заявленные издателями – не совсем точно, примерно треть из них назвать полноценными рассказами вообще нельзя, и принадлежат они к тому типу произведений, который определяется ныне, как «микро» — объёмом на страничку, а то и меньше. Например, новеллы «Проектор» и «Серьёзный разговор» и вовсе величиною с небольшой абзац. Хотя, конечно, в случае с Брэдбери размер не важен, он и в одно предложение может поместить смысла больше, чем иные писатели в многотомную серию.

«Лето уже предвидело свой конец, закруглялось, вытряхивало последние сверкающие песчинки из верхней колбы песочных часов»

В прошлом Рэй Брэдбери, благодаря советской цензуре, представал перед читателем писателем-добрячком, сентиментальным и мягким, практически «плюшевым», самой жёсткой вещью которого был роман «451 градус по Фаренгейту». Ныне же мы знаем, что доброта и сентиментальность не отняли у писателя умения реально смотреть на мир. Даже у такого «взрослого ребёнка». Он любит людей, но понимает, что они способны на многое, и в этом многом встречается как добро, так и зло; он любит живое, но не испытывает панического страха перед мёртвым, зная, что смерть – часть жизни, одна из самых значимых, заключительная её страница; он восхищается любовью, хотя иногда она и приносит больше печали, чем радости. Самое главное – Брэдбери любит читателей, которым всё это неспешно рассказывает.

«Когда поймёшь, что в человеческой природе всегда есть частица зла, тебе будет легче выстоять»

СТРАНЬШЕ НЕКУДА, КУДА УЖ ЧУДЕСАТЕЕ

«Всё казалось удивительно вкусным, даже воздух».

На каждый рассказ Келли Линк хочется написать отдельный отзыв. О том, что я увидел в этом рассказе, что ощутил, его читая, какие невиданные приключения духа довелось пережить. Очень уж её новеллы образны и глубоки, слишком многое в них переплетается, и так это необычно красиво происходит, что хочется разгадать это волшебство, рассказать о нём, донести своё уникальное (оно всегда кажется таким, правда?) ощущение. Но чудо тем и чудесно, что непознаваемо, его можно почувствовать, в него можно верить, но объяснить невозможно. Да и не нужно. Лучше прочтите каждый рассказ сами, а я поведаю вам о книге целиком.

«Она напоминает нам наших матерей. Она питается нашими снами. Она знает, что мы задумали и чего хотим».

Открыл я для себя эту писательницу в сборнике, посвящённом Рэю Брэдбери «Театр теней». Без особой надежды пошёл в интернет искать информацию о ней и её книгах, изданных в России, поскольку большинство авторов этой антологии не переводились на русский. Но Келли Линк повезло (а ещё больше повезло нам, читателям, в особенности мне, новоиспечённому почитателю её таланта) – на сегодняшний день издательством LiveBook было издано три сборника малой прозы писательницы, первым из которых (и изданных, и прочитанных мной) стала книга «Всё это очень странно». Сказать, что данное название полностью выражает суть прозы Келли Линк – ничего не сказать (кроме того, что это сущая правда).

«Ну почему нельзя, чтобы у женщины были и призрак и ребёнок? Почему всегда приходится чем-то жертвовать?»

Эту странность я искал давно, неожиданно натыкался на неё в рассказе Яны Дубинянской «Баржа над тёмной водой» (больше у неё ничего подобного, насколько я знаю, нет), в прозе Анны Старобинец и Конни Уиллис. Это особая странность, о которой хочется много говорить, писать стихи, сочинять песни, а главное – хочется уговорить других, чтобы они читали книги Келли Линк (других упомянутых писательниц тоже, в особенности Конни Уиллис, но сейчас речь идёт именно о Линк), ведь эта странность восхитительна!

«Твои стопы – это одновременно и карты, и зеркала. Однако не стоит забывать, что стопы годятся ещё и для ходьбы по земле».

Это странность «Мертвеца» Джармуша и «Аризонской мечты» Кустурицы, это поэзия необычного и загадочного, написанная не в рифму, но особым ритмом, музыкой, пронизывающей всё твоё естество, её нельзя услышать ухом, но прочувствовать душою – она же пустится в пляс под эту музыку. Надо ли говорить, что это будут странные танцы, несмотря на всю их живость и энергетику?

«Луиза пытается разгадать музыку, а рядом сидит другая Луиза и пытается разгадать саму Луизу».

Это джаз Линча и Антониони, это трип-хоп Portishead и Massive Attack, это эмбиент Брайана Ино и минимализм Джо Хисаиши, это стенания Тома Йорка, великолепно тоскливые и удивительно энергичные. Это похоже на всё сразу и ни на что не похоже. Несмотря на загадочность, мрачность, а иногда даже жутковатость её историй, находится в рассказах Линк место и для юмора, и для мистики, и для магии, и даже для возвышенного отрешения «высокой литературы».

«Девушки, вы никогда не задумывались, что чтение сказок может плохо сказаться на состоянии ног?»

Можно попытаться определить какие-то жанровые рамки (принимая во внимание, что впихнуть в прокрустово ложе какого-либо определения вообще прозу Линк очень трудно), она тяготеет к магическому реализму, сказке, а ещё сюрреализму, хоррору, историям о той стороне света. Призраки наполняют её новеллы, практически в каждой есть хоть один, а в некоторых – просто огромное количество. И все они разные, страшных нет, есть странные и непонятные, забавные и не очень, капризные и скромные. Смерть в мире Линк случается так же часто, как и жизнь, при этом отличия между ними не всегда заметны, ведь грань между поту- и посюсторонним тонка. Например, герои Келли запросто могут отправиться в Ад, найдя подходящую подвальную лестницу, или сделав пересадку на нужной станции метро.

«Джун вскарабкалась на подоконник, направила носки туфель к луне, и легко оттолкнулась от края привычного мира».

Истории о Снежной Королеве и Герде, о Золушке и Белоснежке, о греческих богинях и инопланетянках (вы же знаете, что все они – блондинки?), об Орфее и верволках, о Специалисте (самом страшном персонаже всех человеческих историй) и призраке, ищущем для себя подходящую виолончель (порядочные привидения обитают только в этих инструментах), о мертвеце, пишущем письма своей жене с того света (который подозрительно напоминает оздоровительный пансионат среднего пошиба), много ещё о ком. Но самое главное, о чём они – о любви и страхах, о тоске и одиночестве, о семье и желании быть вместе, о расстояниях и времени, о том, что всё преодолимо, даже смерть.

«- Мам, а как вы с папой познакомились?

- Он меня на костре сжег в 1705. А я поклялась найти его и отомстить».

ПС. Из всех цитат в тексте (выделены кавычками) лишь последняя не принадлежит перу Келли Линк, хотя она вполне могла бы сочинить и этот анекдот тоже...

«Смотритель» из тех книг Виктора Пелевина, «действие которых происходит в абсолютной пустоте». Конечно, в той или иной степени, тема пустоты и нереальности мира поднимается во всех его произведениях, но лишь в некоторых она становится сюжетообразующей. В большинстве романов сюжет существует строго по законам придуманного автором мира, а герои, если и подвергают сомнению реальность, в которой живут, или вдруг познают Великое Ничто, то делают это под воздействием каких-либо средств, на короткое время, после чего продолжают существовать в рамках заданного литературным демиургом пространства, а если они и вырываются за пределы собственного мира – то происходит это обычно в финале.

Особняком (условно, поскольку все книги автора – это части одной большой Истории, и между ними прослеживаются не только идейно-смысловые связи, но и прямые привязки, посредством описываемых событий, персонажей, места и времени действия) в библиографии Пелевина стоят такие романы, как «Чапаев и Пустота», «Т», теперь ещё и «Смотритель», при желании их можно, опять же, условно, объединить в трилогию. В этих книгах сомнение в реальности и филигранные словесные кружева, сплетённые из нитей вероятностных трактовок сюжетного действия – главная (как художественная, так и концептуальная) составляющая. Не юмор, не сатира – как это случается в других книгах Пелевина – здесь на главные роли не претендуют, хотя, конечно, присутствуют в нормальной для того, чтобы их заметить, дозировке.

Сюжет внешний (проснулся, встал, пошёл, шёл, пришёл, лёг, заснул) – лишь ширма, за которой прячутся другие приключения и путешествия. Яркая жизнь сознания читателя, наблюдающего за героем с той стороны книги – вот что составляет главное в таком романе. Читателю много интереснее следить не за похождениями Алексиса Киже (Петра Пустоты или Льва Толстого), а за кульбитами собственного разума, которые тот совершает пробираясь сквозь многослойный пирог текста.

Нельзя быть уверенным вообще не в чём (этим, кстати, Виктор Пелевин очень близок с Филипом Диком, в некоторых романах которого реальность, вернее, их множества, так же сомнительны), и это прекрасно. Ведь именно сомнения – обратная сторона уверенности – делают мир реальным, наряду с беззаветной верой, каким бы при этом «сумасшедшим» этот мир в итоге не оказался (дано в кавычках, поскольку для сознания, не привязанного к определённой системе координат, только это шествие и может служить доказательство собственного существования, потому термин сумасшествие, говорящий о качестве разума, представляется некорректным). Лишь сомнения являются по-настоящему реальными, сокрушающей силой или созидательной энергией. Только с оглядкой на них можно что-либо пытаться сделать, всё остальное – лишь трактовка.

Дирижабли и кареты, камзолы и парики, механические големы (аналоги андроидов) и обнибусы. «Любовь к трём Цукербринам» – это киберпанк, а «Смотритель» – стимпанк. Если быть совсем точным, то это его ответвление, которое можно окрестить термином «благодатпанк», поскольку весь этот мир, называемый Идиллиум, однажды созданный троицей Павлом/Бенджамином/Францем-Антоном, приводится в действие благодатью. Её вырабатывают благочестивые служители (невозвращенцы, возвращающиеся однажды, вступившие в поток) Ордена Жёлтого Флага, обеспечивая счастливое существование мирян. Деньги в этом мире – глюки (от немецкого Glü̈ck, что значит «счастье»), которые обеспечены этим самым счастьем. Но благодать и глюки – это лишь локальные проявления всепронзающего Флюида, энергетического потока, который и создаёт эту реальность, проводником для потока служит Смотритель Идиллиума (Его Безличество, Его Переменчество, Его Страдальчество, Далай-Папа, Великий Магистр Жёлтого Флага).

Сюжетная схема романа знакома читателю Пелевина до оскомины или боли (рези в глазах, висках, желудке), до мозолей в сознании: молодой человек (очень редко – девушка) волею судьбы (Языка, Флюида, Богини, Потока и прочих сущностей – в зависимости от того, какой именно роман вы сейчас читаете) избран для высокой цели управления миром, в котором он живёт. Жизненный путь Избранного и становится содержанием произведения. Поскольку «Орден Жёлтого Флага» – это лишь первая часть романа, к концу книги Алекс де Киже лишь становится Смотрителем, как он справится с этим своим назначением – видимо, об этом расскажет книга вторая.

ПС. Из жемчужин романа: музыкальный голем, созданный из серебра, золота и платины, исполняющий песню Виктора Цоя «Война».

ППС. Создан Идиллиум по методике «животного магнетизма», которую разработал Франц-Антон Месмер. Отсылаю вас к Википедии, там о Месмере есть неплохая ознакомительная статья, в которой, кстати, высказано предположение, что мерсеризм из диковского романа «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» (не зря я вспоминал Дика) – это тот самый месмеризм. Во всяком случае, техника вхождения в общую эмпатическую реальность, путём прикасания к проводникам, схожа с методикой «бакэ», которую практиковал Месмер.

Уже в самом начале своего творчества Желязны создавал законченные и глубокие рассказы, что, впрочем, не удивительно, ведь в литературу он пришёл достаточно взрослым — в 1962 году ему было 25 лет. Конечно, ещё ощущается влияние классической традиции описания контакта, рассказ напоминает миниатюры Шекли и своей неожиданной концовкой, между прочим, тоже. Только, в отличие от Шекли, Желязны всё же более мягок и верит в неиспорченный цивилизацией, а потому могучий Разум (именно с большой буквы), в его изначальную гуманность, в его созидательность, в его потенциал. Ведь главная ирония рассказа не в том, что абориген начал обучаться лишь после того, как пришельцы улетели, а в том, что как бы не пытались высоко цивилизованные «учителя» насильно обучить первобытного дикаря пользоваться оружием (каменный топор, лук и стрелы), он это не воспринял. Но не потому, что был чужд обучению, совсем нет — ум его был очень восприимчивым к новому, и произошедшее далее это лишь подтвердило. Изобретатель просто не воспринимал идею оружия, как такового, и первое, что он изобрёл сам — это колесо! Всякое творческое начало (даже первобытное) — созидательно, вот о чём этот рассказ. И мысль эта выражена классиком жанра, как всегда, изящно и не прямолинейно.

Они знакомы нам с самого детства. По мультфильмам и спектаклям, радиопостановкам и пластинкам, комиксам и раскраскам, вкладышам и игрушкам, а также значкам, открыткам, наклейкам и прочим, бесконечно ценным для детей предметам. Мы узнали о них задолго до того, как научились понимать написанное. Эти истории читали нам родители на ночь. Это были наши любимые сказки, такие непохожие на всё остальное и рассказывающее о настоящем. О Свободе, о Природе, о Жизни.

Герои этой книги учили нас добру и справедливости, чести и отваге, дружбе и пониманию. Уже много позже мы смогли и сами прочитать её. А теперь настала пора прочесть её вслух своим детям. Пусть «Книга Джунглей» откроет новые увлекательные страницы в жизни вашего ребёнка. И он отправится в путь, в поисках необыкновенных приключений со своими новыми друзьями — Маугли, Багирой, Балу, Каа, Рикки-Тикки-Тави и многими-многими другими обитателями джунглей…

ПОСТМОДЕРН & ГУМАНИЗМ

«Начать можно с любого места: в этом заключена красота пути, в этом его суть».

Каждый писатель хочет написать своего «Моби Дика». Не каждый может. Чайна Мьевиль смог. И написал он его в жанре подросткового романа взросления, который наполнил классической моралью, обильно сдобрив её головокружительными приключениями, придумав, вдобавок ко всему яркий, необычный мир. Рельсоморье. Морской мир, в котором роль воды исполняют рельсы (бесконечные стальные кружева, опутавшие всю земную поверхность), судов – поезда (бесчисленное множество которых – от паровых кротобоев до рабовладельческих рельсовых галер — бороздят паутину путей), китов – кротуроды (и другие чудища, обитающие в зыбучей земле).

«Это мы снимся рельсам. Рельсы не снятся нам».

Название романа – ещё до того момента, как вы приступили к чтению – может всколыхнуть в голове целый ворох ассоциаций. Слово «рельсы» глубоко, имеет много смыслов и огромный культурный бэкграунд. Книги (от «Анны Карениной» до «Жёлтой стрелы»), фильмы (начиная с самого первого «Прибытия поезда…»), песни (перечисление «поездатых» песен одного только русского рока займёт не одну страницу, а ведь это лишь малая часть мировой музыки) – рельсы, с момента их изобретения, магистралью проходят через всю культуру. Но, несмотря на это, такого мира, который был создан Мьевилем, больше не существует нигде.

«…видел знаменитые флатографии мужчин и женщин, стоящих на громоздящихся до неба останках своих философий…»

Подросткам кажется, что им хочется, чтобы их считали взрослыми, но на самом деле им хочется, чтобы с ними всего лишь считались. Каково это – быть взрослым – ещё не известно. Некоторые (если не сказать многие), так и не узнают этого, даже прожив всю жизнь. Эти выжившие из детства престарелые, сразу же перешедшие в маразматическую старость, так и не вступившие в зрелость (речь не о половой, а о психологической), пытаются убедить весь мир, что на самом деле никто не догадывается, каково это быть взрослым, все до смерти остаются малыми детьми. Это не так. Самый большой секрет бытия в том, что умение оставаться ребёнком и ответственность взрослого – не являются взаимоисключающими явлениями, это две стороны одной монеты, а подростковая крикливость, вычурность, надсадность и прочие «перегибы на местах» – то самое ребро, которое разделяет аверс с реверсом, и которое нужно перейти, чтобы сделать свою жизнь полной. Иногда на этом Рубиконе люди ломаются, останавливаются в развитии (перестают быть Хомо Сапиенсами, превращаясь в Хомо Овощи, например, в капусту). Проходят года, а они так и остаются «клубнями на грядке». Им уже никогда не быть детьми (со светлыми и чистыми помыслами), но и взрослыми (готовыми взять ответственность на себя) тоже не стать – потерянное поколение. Поколение, не читавшее нужных книг. Касательно «Рельс», кстати, автор обозначил «нужных» писателей в благодарностях: я в огромном долгу перед таким количеством писателей и художников, что перечислить здесь их всех нет никакой возможности, однако для этой книги наиболее существенными оказались влияния Джоан Айкен, Джона Антробуса, Одри старшей и младшей, Кэтрин Бестерман, Люси Лейн Клиффорд, Даниэля Дефо, Ф. Теннисона Джесса, Эриха Кастнера, Урсулы ле Гуин, Джона Лестера, Пенелопы Лайвли, Германа Мелвилла, Спайка Миллигана, Чарльза Платта, Роберта Льюиса Стивенсона и братьев Стругацких.

«Вы знаете, как философии осторожны. Как неуловимы их значения. Они не любят, когда их разбирают по косточкам».

Мьевиль объединил в одну книгу не объединяемое. Будучи стопроцентно постмодернистским произведением, роман «Рельсы», в то же время, проповедует гуманистические ценности – семью, дружбу, любовь. Главный герой, Шэм Суурап, юнга на поезде-кротобое, подобно своим знаменитым предшественникам (героям произведений Стивенсона и Верна, Лондона и Дефо) исполнен любви к Человеку с большой буквы. Его искренне удивляет злоба и корысть, расстраивает ложь, выводит из себя бесчестие и подлость. И он не один такой: прожжённые кротобойцы, стреляные искатели утиля (добывающие, приводящие к товарному виду и продающие древний мусор — компьютеры, айпады, флэшки, прочую высокотехнологическую рухлядь), бывалые капитаны – галерея персонажей, пёстра и живописна, но, в то же время, монолитна в своей правильности. На густонаселённый роман нашлось всего парочка подлецов – очень маленький процент гнильцы, исключение, которое лишь подтверждает правило.

«Свою философию я упустила. Так лучше уж пойти охотиться на чужую, чем не иметь вообще никакой».

Интересно вскрыта автором тема философии, которая, наверное, впервые в литературе была материализована. В романе своей Философией должен обладать каждый легендарный капитан (помимо персонажа Германа Мелвилла, тут сразу же приходят на ум и «Два капитана» Каверина, и три капитана Кира Булычёва, и капитаны Нового времени – от Блада и Смоллетта до Гленарвана и Немо). Философия — это Белый кит, за которым ведёт свою команду Ахав, это, Кротурод Цвета Слоновой Кости, преследуемый капитаном Напхи, женщиной, которая будет покруче многих мужчин. Философия — это и Идея фикс, и Рок, и Судьба, и Отец, и Сын, и Святой Дух, в живом воплощении, за которыми можно гнаться, которых можно настигнуть/познать, которыми можно проникнуться. О философии в подростковой литературе, вообще, говорят нечасто, а так поэтично – и вовсе никогда.

«У ангелов тысячи разных дел. Для каждого — свое обличье. Инженеры в мастерских самого господа бога для каждой задачи стараются особо. Не каждый человек может похвастаться тем, что его изготовили по таким же индивидуальным и досконально проработанным чертежам».

Главным графическим символом романа является амперсанд, символ &. С самого начала до конца романа союз «и» в тексте обозначается данной фигурной загогулиной, в 33-й главе этому даётся объяснение, пространной цитатой которого я позволю себе закончить рассказ о книге:

«Было время, когда человек не выстраивал слова так, как это делаем сейчас мы — письменно, на странице. Было время, когда слово & писалось при помощи нескольких букв. Теперь это кажется безумием. Но так оно было, & ничего с этим не поделаешь.

С тех пор человечество встало на рельсы, & они сделали нас тем, что мы есть, — рельсоходной расой. Пути рельсоморья ведут куда угодно, но только не по кратчайшей из пункта «А» в пункт «Б». Нет, они петляют, скрещиваются, закручиваются спиралями & возвращают поезда назад по собственным следам.

Так какое еще слово могло стать лучшим символом рельсоморья, разделяющего & объединяющего города & земли, чем «&»? Куда еще ведут нас пути, как не туда, & туда, & туда, & обратно? & что яснее воплощает возвратное движение поездов, нежели единый росчерк пера в союзе «&»?”

ПУСТОТА ПУСТОТ И ВСЯЧЕСКАЯ ПУСТОТА

«Память – и личная, и историческая – это просто колода карт. Если к ней приближается шулер, мы можем за пять минут переехать в другой мир. А шулера треплют эту колоду, вырывая её друг у друга, всю историю человечества».

После моей заметки по поводу прочитанного первого тома «Смотрителя», одним из комментаторов в качестве отзыва была оставлена цитата из статьи Дмитрия Быкова, нелестно отзывающемся о читателях, которым эта книга понравилась. Я не поленился, нашёл статью и прочёл её целиком. Всего, о чём в ней Быков говорил, я в романе не увидел, а потому отнёс написанное на счёт второго тома, потому что его на тот момент ещё не читал, и подумал, кто знает, может, Пелевин, и правда слабину дал в «Железной бездне»? Теоретически такая возможность не исключается, как и возможность того, что в быковской статье хоть раз будет написано что-то имеющее под собой реальные основания (про его художественные произведения ничего не скажу – не читал, знаком только с публицистикой и «гражданской поэзией»).

В общем, к прочтению второго тома «Смотрителя» я приступил с некоторыми опасениями, которые развеялись страниц через двадцать. Всё нормально: Дмитрий Львович, как всегда, выдал свои похабные фантазмы и пошлые сентенции за правду, а Виктор Олегович снова написал хорошую книгу. Конечно, можно было её издать и одним томом, что, я уверен, будет сделано в последующем, а в остальном – никаких замечаний, только радость от прочтения и удовольствие от размышлений по поводу прочитанного.

Поскольку я уже достаточно много говорил о первом томе, о втором расскажу немного, остановившись лишь на некоторых моментах. Во-первых, всё предощущённое в «Ордене Жёлтого Флага» в «Железной бездне» воплощено. «Чапаев и Пустота», «Т» и «Смотритель» — это действительно трилогия, подцикл в бесконечной эпопее, создаваемой Пелевином, который совсем не утратил ни остроты языка, ни глубины образности, ни парадоксальности сравнений. Было бы у читателя желание всё это увидеть – увидит. Но надо смотреть внимательно, иначе можно пропустить некоторые детали, которые автор обозначает вскользь. Так, например, походя раскрывается, кто же это такие – Чапаев Василий Иванович и Черный Барон Юнгерн фон Штернберг, и откуда они возникли.

Конечно, эта книга о Пустоте, но и о Любви. Такого трепетного отношения к возлюбленной и таких запутанных взаимоотношений с ней у пелевинского героя доселе не было (хотя, у всех его персонажей, если любовь и была, то далеко не простая — а у кого она бывает простой? может, у вас?), и дело тут не в обычных для этого чувственного предмета сложностей. Природа самого объекта воздыхания необычна

В свете сказанного выше особенно интересной должна была получится, и получилась именно такой, подруга главного героя – Юка, которая во втором томе стала главным двигателем сюжета, главным генератором острот, главным искателем и исказителем смысла, сорвавшая в итоге главный приз, предназначавшийся богам Идиллиума. Она и спасение Алексиса, и его проклятие, источник мучительных кошмаров и высшего наслаждения, генератор любопытства, которого хватит на них обоих. Очень яркий персонаж, наверное, самый живой из всех героинь Пелевина. Юка исполняет функции подруги, мебели, фона, создания, отражения, самостоятельной личности, второстепенного персонажа и главной героини. Наряду с главным героем она переживает в течение романа несколько сущностных трансформаций, достигая в итоге – жест самопожертвования – высшей ступени развития, покидает бренный мир, одновременно оставаясь в нём уже в качестве эмоционально-сексуальной специи, призванной скрашивать тяготы жизни Алексиса II де Киже, Смотрителя Идиллиума.

Вот, в общем-то, и всё. Остальное читайте в книгах.

Бойтесь своих желаний, ведь они могут исполниться. Эта, ставшая уже банальностью истина, как нельзя лучше подходит для того, чтобы выразить одну из главных, но не единственную мысль романа. Как и любое другое произведение Майкла Муркока, «Берега смерти» — гораздо глубже одного лишь мессэджа. Их здесь множество. И все эти темы – классические для автора. Размышление о природе насилия и цивилизации — как соотносятся между собой два этих явления? Насколько быстро происходит деградация, если счастливое благополучное общество лишить будущего? Что важнее — бесчувственное бессмертие или короткое земное существование? Можно ли уничтожить цивилизацию ради того, чтобы овладеть желанным? Все эти вопросы переходят из одного романа Муркока в другой, и как всегда, однозначного ответа писатель на них не даёт. Моделируя очередное решение, он отстранённо следит за своими героями, иллюстрируя нарисованными словом картинами тот или иной тезис о природе человека.

Всё действие романа происходит в привычной для автора атмосфере декадентства. Несмотря на то, что роман не принадлежит ни к одному из циклов о Вечном Воителе, атмосфера его очень схожа с ними. Меланхолия, безысходность и необратимость — три кита, на которых стоит мироздание по Муркоку. А всё остальное — только производные от них.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО СУДЬИ МЕЙ

Фиона Мей работает в отделении по делам семьи Высокого суда Лондона. Она королевский судья, специализация её – судебные процессы, в какой-либо мере затрагивающие детские интересы. В основном это дела о разводах. Вердикт Фионы определяет дальнейшую участь детей: с кем из родителей они будут жить по завершении бракоразводного процесса, что наследуют и т.д. Иногда от судебного решения напрямую зависит – жить или умереть ребёнку. Таких дел немного, но они есть.

Например, дело Адама Генри, юноши возрастом без малого восемнадцати лет, онкологического больного. Для его излечения необходимо переливание крови, но есть одна проблема – религия. Адам и его родители – свидетели Иеговы, их вера запрещает стороннее вмешательство в физиологию человека, даже под угрозой его гибели. Ни сам юноша, ни его родители не дают своего согласия на лечение, поэтому представители больницы ждут официального решения суда, чтобы спасти Адама. И времени на это осталось – всего три дня, потом уже будет поздно.

Параллельно с профессиональной деятельностью читатель наблюдает полную драматизма личную жизнь Фионы – как раз в тот момент, когда она взялась за это непростое дело, у неё случился серьёзный разлад с мужем. Счастливо прожившие почти сорок лет вместе, бездетные, уже давно немолодые (ей скоро 60, муж её ровесник), супруги Мей входят в последнюю эпоху свой жизни. Перед тем, как окончательно состариться и превратиться в развалину, муж Фионы хочет «испытать страсть, как в молодости», для чего просит разрешения у супруги… завести роман на стороне. Понятно, что спокойно принять это она не может, и выгоняет его из дому. Шок, растерянность, злость, чувство вины, горечь предательства, ощущение незащищённости – вне стен суда судья эмоционально находится в растрёпанном состоянии и только работа помогает собраться.

Первая треть «Закона о детях» идёт по знакомому сценарию судебного процедурала, в котором процессуальные особенности профессиональной деятельности перемежаются с эпизодами из личной жизни персонажей, что-то наподобие второго сезона сериала «Бродчёрч» или фильма «Судья» с Робертами Дауни-младшим и Дюваллом. Казалось, что Иэн Макьюэн (а его книг я досель не читал вовсе) именно это и собирается рассказать – простую, трогательную, местами слезливую, местами сопливую историю о Фионе и спасении ею мальчика. Треть книги такою и была, прочитав её, я настроился на то, что суд будет долгим, утомительным, с разными потайными лазейками для сторон-противников, с копанием в грязном белье, внезапно всплывшими доказательствами, лжесвидетельствами, возможно, угрозами, откладываниями слушаний и т.д.

Но не тут-то было, оказалось, что книга совсем не об этом. Сюжет, конечно, имеет значение, я имею в виду, что неслучайно главная героиня именно судья, и дело это тоже значимо, но судебные детали – это второстепенное, хотя, надо отдать должное, автор проработал данную тему очень тщательно, детально прописав рабочий быт Фионы, в который входят не только разбирательства, но и совместное времяпрепровождение с коллегами (званые обеды, командировочные выезды, профессиональные сплетни и анекдоты, любительские концерты, на которых главная героиня с блеском выступает). Кстати, большое внимание в своей книге Макьюэн уделяет музыке, очень образно её описывая, приведу отрывок об одной из композиций гениального Кита Джаррета:

«Из редко включавшегося проигрывателя в гостиной доносились звуки фортепьяно – старая пластинка Facing you. Первый номер. Она задержалась перед дверью спальни и послушала. Давно уже она не слышала этой неуверенной, частично не проявленной мелодии. Уже забыла, как плавно она обретает очертания и вдруг оживает, превращается в странно видоизмененное буги-вуги, в неодолимую силу, как разгоняющийся паровоз. Только обученный классике пианист мог достичь такой легкости рук, как Джарретт. Таково, по крайней мере, было ее пристрастное мнение».

Это великолепная повесть (сам писатель так назвал своё произведение в послесловии, и я с ним согласен – и по объёму, и по масштабу происходящего оно не претендует на звание «роман», но это не делает его менее замечательным) о человечности. О долге, о взаимоотношениях, о надежде, потере веры, приобретении чего-то большего, поиске себя, разочаровании, страхе быть неправильно понятой, любви, жизни, смерти, прощении других и не прощении себя, тяжести вины и лёгкости принятого решения, отказе от жизни, принятии измены – я могу ещё долго перечислять, и всё равно не рассказать всего того, о чём умудрился поведать всего на 280 страницах (крупным шрифтом) Иэн Макьюэн. А ведь он просто рассказал историю одной женщины, королевского судьи Высокого суда Лондона, Фионы Мей.

ПС. Название для своего отзыва я взял у советского фильма 1986 года (немного его переиначив под стать книге) «Личное дело судьи Ивановой». Отдалённо фабулы двух этих произведений – безусловно, очень разных по содержанию – схожи. А ещё эхо-отзвуки, оставшиеся после просмотра/прочтения мне показались созвучными. Ощущение печали, неотвратимости жизни, невозможности повернуть всё вспять, но в то же время вера в людей, в тепло отношений. Прощение и надежда.

«Ночью я прошёл сквозь тебя и съел твои сны – как моль сквозь шерсть»

За чтение книги «Легенды о призраках» (Haunted Legends) я принялся с некоторым предубеждением, название, уж, больно избитое, насколько вообще это возможно. Кажется, что банальнее призраков в мистическом жанре ничего нет. Разве что вампиры. Но наличие в антологии рассказов и о тех, и о других (а также и о прочих мистических существах – как широко известных, так и имеющих местечковую славу) не сделало книгу хуже, я говорю вам со всей ответственностью и серьёзностью, что сборник великолепен.

«Легенды о призраках» – тот самый редкий случай, когда в антологии нет ни одного слабого произведения, если подходить к ним не только с точки зрения сюжета или по каким-либо жанровым критериям (страшность, жуткость, загадочность, леденящесть, ещё что-нибудь эдакое), но с более «литературными» требованиями. Каждый рассказ написан прекрасным языком, имеет свой собственный стиль, и обладает особой атмосферой, единой для всего сборника. Такое впечатление, что это авторский сборник, а не произведения, написанные разными писателями, настолько тщательно и умело они отобраны. Стоит отметить, что Эллен Датлоу (редактор книги) славится своими антологиями, многие из которых премированы престижными наградами, не остались не отмеченными и «Легенды о призраках»: в 2010-м году книга была награждена «Премией Брэма Стокера» и «Чёрным пером» (Black Quill Award, жанровая премия учреждена журналом Dark Scribe Magazine), была номинирована на «Премию Ширли Джексон» и «Всемирную премию фэнтези».

«В таких глазах можно замёрзнуть до смерти»

Антология тематическая, и тема, между прочим, не призраки, как можно было бы подумать из названия, а легенды. Каждый рассказ посвящён какой-то мистической легенде, известной всему миру, таких, как истории о Сонной Лощине, Джеке-прыгуне, Чёрной машине, или о менее знаменитых «страшилках» (озеро Кресент, Девушка берущей такси до кладбища, Плачущая женщина). Я не силён в английском, но механический переводчик подсказывает мне, что слово Haunted, имеющее смысл «призраки», также может переводиться как «приходящие», и это значение в данном случае более точно. Под одной обложкой собрано двадцать историй о приходящих «паранормальных субстанциях» (чувствуете, как убивается магия этим выражением? Конечно, «призрак» — гораздо более образно, что подходит самой сути книги): вампирах и демонах (в том числе и восточных, принимающих обличье лис), восточной богине, гигантской птице с обезьяньим лицом, загадочном и жутком Складном человеке, Двуликой женщине, Проклятом корабле, Джеке-прыгуне, и даже о кукле Чаки.

«У Салема есть ведьмы. У Сонной Лощины – гессенский безголовый наёмник. А у Род-Айленда есть чахоточные, охочие до людской крови фантомы…»

Технически сборник создавался следующим образом: каждый автор выбрал одну историю, которая ему показалась особенно интересной, и написал рассказ «по мотивам». Не пересказал, не сделал ремейк, поместив известный сюжет с наше время, а создал поэтическую новеллу (иначе и не назвать, даже жуткий сплаттерпанк от Джо Лансдэйла написан очень образно), связанную с первоисточником и, несомненно, им навеянную, но являющуюся отдельным самостоятельным художественным произведением. Географический охват легенд, на основе которых написаны рассказы, широк (Англия, США, Индия, Вьетнам, Россия, Фиджи, Япония, Мексика, Австралия), как и их «возраст» (индейские предания, вьетнамский эпос, истории, появившиеся в эпоху Нового времени, городские легенды ХХ и XXI веков).

«Всё меняется, когда ты машинист поезда, который врезается в автобус с детьми. После этого они уже не просто дети. Они твои дети»

Это второй сборник, который я прочитал с удовольствием от начала до конца, наслаждаясь каждым из рассказов. Первым был «Театр теней», посвящённый Рэю Брэдбери. И так же, как в случае с «Театром», творчество лишь малой части писателей этой антологии мне было знакомо до её прочтения (Джеффри Форд и Пэт Кадиган).

Если говорить о жанре антологии, то это не столько даже литература ужасов, сколько магический реализм или, так называемое, фрик-фэнтези (модное в последнее время словечко). В общем-то жанр не так важен, если это просто хорошая литература – а это именно так. Возможно, что поклонники ужастиков будут разочарованы, но любители мистической прозы высокого уровня останутся довольны.

БЕСКОНЕЧНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

«Нам предстоит исследовать и нанести на карту зыбкие границы между мифом и современным искусством рассказывания историй».

Кристофера Воглера назвать писателем можно лишь условно, им написана всего одна книга. Он ближе к сценаристам, хотя и полноценно – от начала до конца – сценарий он создал всего один, к мультфильму «Тилль Уленшпигель», но в качестве консультанта Воглер приложил свои знания и умения к работе над сценарной частью многих картин. Он специалист по рассказыванию историй, который целиком и полностью придумал их немного, зато бессчётное количество раз вовремя и грамотно подсказал другим сценаристам, где и что им нужно поправить, и в этом качестве его вклад в индустрию кино поистине огромен. На его учебнике, ведь «Путешествие писателя» — это самый настоящий учебник для желающих научиться ремеслу создания историй, выучилось множество современных сценаристов.

«Хотя человеческая природа неизменна, постоянно возникают новые обстоятельства, внося коррективы в путешествие героя».

«Путешествие писателя» – это практическое пособие, раскладывающее по полочкам магию рассказчика, и нет нужды искать в данной книге художественную ценность. Прочитавший её, может быть, не станет великим писателем, но сварганить более-менее приличный сценарий или роман будет ему вполне по силам. Во всяком случае, рассказать о чём-либо связно и логично, без серьёзных провисаний сюжета или заметных прорех между составными частями истории он научится. Кино и литература ныне – это в первую очередь индустрия, которой нужны крепкие ремесленники, которых необходимо обучить секретам создания текста, подчеркну – не литературной нетленки, а профессионального сценария или крепко сбитого жанрового романа. Безусловных гениев, талантов и самородков обучать не нужно – этих можно и испортить излишним профессионализмом.

«Если путешествие героя рано или поздно завершается, то путешествие исследователя длится поистине бесконечно».

«Путешествие писателя» – главный труд Воглера, работу над которым он не прекращает вот уже четверть века. Это уже третье издание, в очередной раз дополненное, исправленное и откорректированное, приведённое в соответствие с новыми веяниями. Первый вариант книги вышел в 1992-м году, второй – в 1998-м, третий – в 2007-м, именно в этом виде книга была впервые переведена на русский язык и выпущена издательством «Альпина нон-фикшн» в прошлом году. За плечами Воглера много лет работы в индустрии кино, и килограммы переработанной литературы, в той или иной мере касающейся писательства. Широкий кругозор и большой профессиональный опыт дали автору возможность собрать обширный материал для книги. Здесь есть информация из множества различных областей – психологии, философии, истории, мифологии, фольклорных исследований. Радует, что Воглер не ограничивается лишь англосаксонским материалом и старается охватить богатство всей мировой культуры – от древнего индийского эпоса до китайских легенд, от Гомера до русских народных сказок (Баба Яга, похоже, один из любимых персонажей автора, поскольку она неоднократно упоминается в тексте).

«Чтобы жизнь шла вперёд, нужно проткнуть пузырь, надутый воображением, и перейти от желания к действию».

По Воглеру, любая история – это рассказ о путешествии героя, внутреннем или внешнем. «ПП» – это тщательное (и даже избыточное, что для учебника не является минусом) исследование процесса путешествия. Это, конечно, не научный труд, но прикладное пособие. Человек с высшим гуманитарным образованием, при условии что он учился, а не просиживал/прогуливал пары, не откроет для себя ничего нового в информационном плане, но получит чётко структурированное понимание о том, как выстраивается рассказ о путешествии. Книга делится на две части, в первой подробно изучаются восемь архетипов персонажей, во второй – двенадцать стадий путешествия. Каждая глава заканчивается блоком для практической работы, состоящим из конкретных вопросов, относящихся к изучаемой теме.

«Задача героя – открыть читателю/зрителю окно в мир описываемых событий».

Особенно полезно будет читать эту книгу, имея в багаже идею для написания романа или сценария, а то и уже готовый текст. Параллельно чтению можно (и даже нужно) вести работу над своей книгой/сценарием, практикуя на ней полученные знания. В конце книги в качестве примера Воглер делает небольшой разбор фильмов «Титаник», «Криминальное чтиво», «Мужской стриптиз» и «Король Лев» (в работе над сценарием этого диснеевского хита, кстати он принимал активное участие), наглядно демонстрируя, что разработанная им схема универсальна, и ею можно пользоваться при создании совершенно разных по смыслу, стилю и концептуальному решению картин.

«Познание – центральная идея многих историй».

Кристофер Воглер профессионал-ремесленник и не претендует на лавры первооткрывателя. Он с уважением рассказывает об исследователях, трудами которых пользовался при разработке своей методики. Среди них: Карл Юнг, Джозеф Кэмпбелл, Владимир Пропп, Роберт Джонсон, и многие другие авторы.

Не хочу вводить в заблуждение начинающих писателей и сценаристов, услышьте меня: эта книга не научит вас писать! Воглер изучает не текстовое содержание (диалоги, описания, лирические отступления, стилистика и т.д.) истории, в его компетенции – структура и динамика происходящего на экране или на страницах. Он помогает собрать сюжетный костяк истории, её скелет, «мясо» на который вы будете наращивать сами, исходя из имеющихся у вас фантазии и таланта.

ПС. Отдельно хочется сказать о качестве издания. Книга сделана очень хорошо. Помимо наглядных схем, каждая глава снабжена отличным рисунком художника Микеле Монтеса (похоже, что это гравюры), больше подходящим какой-нибудь исторической саге или фэнтезийному роману. Отличный сшитый переплёт и качественная бумага – эту книгу приятно не только читать, но и просто держать в руках, или перелистывать страницы, любуясь иллюстрациями.

«Безумный Макс: Дорога ярости» — нонфикшн артбук о четвёртом фильме франшизы, вышедшем в этом годы и приятно ошеломившем (если можно так выразиться) зрителей (в том числе и меня), уже порядком соскучившихся по по-настоящему крутым постапокалиптическим боевикам. Хотя, на самом деле, соскучиться можно только по тому, что уже известно и достаточно долго отсутствует, фильм Джорджа Миллера же — это ответ на тоску по чему-то неизвестному. Нечто неординарное и доселе невиданное. Доведённый до идеальной формы ПА. Теперь в жанровом кино появился новый водораздел (Рубикон, если хотите, впрочем, даже если не хотите — всё равно это так и есть), веха, мерило, эталон, на который отныне и будут все равняться. Почему фильм получился именно таким, скольких трудов (и лет) было на него потрачено — вот об этом и рассказывается в книге, которую я вам представляю.

Это не новеллизация фильма, а редкое для книжного рынка произведение, созданное в жанре «фильм о фильме» — детализированная поэтапная история появления на свет картины «Дорога ярости». Раскадровки, макеты, кадры со съёмок, слайды из самой картины, рекламные принты, эскизы костюмов, фотографии реквизита — информации море, интересно будет не только поклонникам франшизы в целом, и конкретно четвёртой её части, но и всем интересующимся кино, а также жанром ПА.

Радует полиграфическое качество издания. Большой формат (300x260 мм), отличная бумага, высококачественная печать, и мир «Безумного Макса» — во всех красках перед тобой. Помимо предисловия Джорджа Миллера и послесловия Брендана МакКарти, в издании имеется несколько отдельных статей, посвящённых значимым или особенно колоритным персонажам, автомобилям, местам, сюжетным поворотам и прочим деталям фильма. Пересказывать далее содержание не имеет смысла — эту книгу надо читать самому, разглядывая картинки собственноочно. Потому приведу лишь несколько цитат, показавшихся мне интересными.

- Питер Паунд, один из художников раскадровки: «Работа над «Дорогой ярости» стартовала в начале 1998 или 1999 года. Мы прервались в 2002-м, но продолжили работу в 2003-м».

- Никто не мог быть в большем восторге от возможности работы над «Безумным Максом», чем Брендан МакКарти, художник и автор комиксов: «Это как если бы фанату «Звёздных войн» позволили участвовать в создании нового эпизода вместе с Джорджем Лукасом. Именно такие ощущения я испытывал».

- Брендан МакКарти: ««Воин дороги» отразил дух времени, дух эпохи постпанка. К тому же это самый крутой боевик из всех, когда-либо выходивших на экраны. Когда мы начали работу над «Дорогой ярости», я понял, что «Воин дороги» всё ещё держит пальму первинства. И я бы хотел, чтобы новое поколение испытало те же чувства от «Дороги ярости», что и я от «Воина дороги»».

- Ник Латурис, автор сценария: «В начале фильма Макс так же мрачен, как и пейзаж, окружающий его. Это буквально первые рисунки раскадровки, когда он, настороженный, просто стоит в пустоши. Он хочет пройти через эти безмолвные земли. Люди пересекали их, но никто ещё не возвращался. Я думаю, эти равнины — воплощение суицидального порыва, стремления к саморазрушению, желания покончить со всем. Макс хочет покоя. Он хочет, чтобы голоса в его голове умолкли».

- Брендан МакКарти: «Сначала у персонажа Шарлиз Терон не было имени. Она была просто «Женщиной-воительницей» или «Преторианкой», но затем получила имя Фуриоса. Она очень сильный противовес Максу. Она знает, что где-то есть Зелёные земли, и везёт туда девушек, чтобы дать им шанс на нормальную жизнь».

- Лесли Вандерфалт, художник по гриму: «У Бойцов высокого статуса — тёмная краска на лице, с металлическим оттенком. Это оттого, что они ремонтируют машины, копаются в них, отсюда эта чернота на лицах».

- Несмертный Джо был задуман как главный злодей фильма, но не полностью отрицательный. С одной стороны, Несмертный пытается спасти человеческую расу от генетического вырождения, потому что большинство людей умирает от рака, вызванного отравлением окружающей среды. С другой стороны, он пытается сделать это, сохранив свою, уже больную, кровь, и использует для этого жестокие, бесчеловечные методы.

- Брендан МакКарти: «Сначала, придумывая женские персонажи, мы сделали список пяти простых характеристик: забавная, умная, хрупкая, соблазнительная, лидер. Мы выстраивали персонажей вокруг этих основополагающих характеристик. Удивительно, но они быстро сформировались как полноценные личности. Было очень весело развивать их, ведь они развивались совсем не так, как мы ожидали».

Приведённое здесь — лишь малая часть книги, всего в альбоме 176 страниц. Приятного чтения!

Сначала давайте разберёмся с тем ворохом ассоциаций, которые у меня вызвала эта небольшая повесть британской писательницы Салли Гарднер. В общем-то, книжка свежая, но сильно напоминает ставшие уже классическими произведения. Антиутопии, они такие – похожи друг на друга, как родственники. Не буду вспоминать про эталонные книги жанра – всем они и так известны ещё из школьной программы, три из них (Замятин-Оруэлл-Хаксли) даже в моё постперестроечное детство проходили в школе, сейчас уж подавно должны бы.

Но помимо этих книг, «Червивая луна» напомнила мне ещё кое-что. Например, «Дом, в котором…» Мариам Петросян, «Омон Ра» Виктора Пелевина, «Цветы для Элджернона» Даниела Киза, «Не отпускай меня» Кадзуо Исигуро, «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи. Понимаю, что этим перечислением я сейчас задираю ваши ожидания от книги на недосягаемо высокий уровень, но, что ж поделать – такие у меня с ней ассоциации. Далее немного о том «откуда что берётся», потому, если вы собираетесь читать эту книгу, то под кат вам лучше не лезть, там сегодня будет праздник спойлеров, если же не собираетесь, или уже прочли, то – добро пожаловать!

После вступления некоторые уже могли догадаться, о чём «Червивая луна». Вспомните «Омон Ра», добавьте к этому название книги Гарнер – и ответ очевиден.

Разноглазый (один — голубой, другой — карий) Стандиш Тредвел – подросток, живущий с дедом в седьмом секторе Родины (старое название страны запрещено, его упоминание грозит большими проблемами). Страдающий дислексией в тяжёлой форме (а это уже почти автобиография – Салли Гарднер «подарила» герою повести собственный недуг, она сама смогла научиться читать и писать только в четырнадцатилетнем возрасте), он считается в школе умственно отсталым, и систематически подвергается издевательствам со стороны одноклассников, учителей, и даже директора. Но читатель, «зная» Стандиша изнутри (повествование идёт от первого лица), понимает, что тот совсем не глуп. Напротив, не по годам развит и его внутренний мир необыкновенно разнообразен. Состоит из ещё детских фантазий и научно-фантастических грёз подростка, проницательной оценки окружающих (хотя в некоторых бытовых моментах он и является полным «лопухом») и философского отношения ко всему (через которое иногда прорывается искренняя злость на мироустройство, отнявшее у него родителей и лучшего друга).

Книга очень короткая, потому и расписывать её слишком долго было бы неверно. Читается легко, интересно выстроен порядок эпизодов (реальное время действия перемежается флешбэками, и не всегда сразу понятно, в настоящем времени мы сейчас находимся или в воспоминаниях), сюжет развивается динамично, в то же время по тексту разбросаны замечательные литературные виньетки, позволяющие оценить и мастерство писателя. Таким, например, видит Стандиш агента спецслужбы:

«Кто-то в черном кожаном пальто. Его как будто построили линейкой и транспортиром – треугольники, прямые линии. На лицо надвинута шляпа. Но не под веселым таким углом, как обычно у крока-кольцев. Эта шляпа сидела как влитая, а ее полями любое вранье можно было рассечь надвое».

ПС. Повесть получила несколько наград: «Медаль Карнеги» (авторитетнейшая британская премия в области детской литературы, в своё время её лауреатами становились Клайв Льюис, Филип Пулман, Терри Пратчетт, Мэри Нортон, Нил Гейман, Ричард Адамс), премию Ассоциации книготорговцев Великобритании (сейчас она называется Costa Book Award, с момента создания в 1971 по 2006 годы носила имя Whitbread Book Award) и французскую «Большую премию Воображения», как лучший «Переводной роман для подростков».

Удивительно, насколько добрые и трогательные рассказы мог писать Кир Булычёв. Кажется, что всё — исправить ситуацию невозможно, тягостное ощущение останется навсегда, но прочитываешь буквально последний абзац и всё становится ярче, чище, светлее...

Чайна Мьевиль – романист от бога. За какой бы жанр не брался – результат великолепен. Не знал я, что он ещё и отличный рассказчик (от слова «рассказ» – как литературный жанр). Сборник малой прозы «В поисках Джейка» представляет нам новую грань мастерства Мьевиля. Дюжина рассказов, одна повесть и одна графическая новелла (да-да, в сборнике присутствует и одиннадцатистраничный комикс, нарисованный художником Лиамом Шарпом) – вот, что вы найдёте под этой обложкой.

Рассказы Мьевиля напоминают одновременно (говорю об атмосфере, а не сюжетном или стилистическом сходстве) Хулио Кортасара и Анну Старобинец, Келли Линк и Стивена Кинга, Клайва Баркера и Джонатана Летема, Харуки Мураками и … самого Мьевиля. И при этом они ни на что не похожи. Это странные истории, странность которых и является главной изюминкой, не разгаданные загадки, не раскрытые тайны, не изученные явления, не найденные пропажи – каждый рассказ предлагает интересную идею, обрисовывает её, вроде бы даёт развитие действию и заканчивается на полуслове. Словно бы автор достал чемодан с набросками будущих романов (а в каждом произведении сборника зачина вполне хватит на хороший роман), выбрал наиболее удачные из них и собрал вместе для публикации.

Объединяет рассказы не только атмосфера, действительно единая на весь сборник. Несмотря на то, что сюжетно истории совсем не соотносятся друг с другом, а рассказ «Джек», например, и вовсе принадлежит вселенной, уже известной по «большому» творчеству писателя и примыкает к циклу «Нью-Кробюзон». Хотя, вру – найти нечто общее, кроме атмосферы, можно и в сюжете: во всех рассказах сборника происходит серьёзный надлом реальности. Какая-то прореха, щель, трещина, через которую или что-то вторгается в мир с той стороны реальности, или что-то уходит из него в обратном направлении, а в «Отчёте о неких событиях в Лондоне» это происходит в обе стороны.

Любителям загадочной и красивой прозы, той прозы, которая очень близка к поэзии. Любителям того волшебства, что некоторые называют магическим реализмом, а некоторые – фрик фэнтези.

«— Бог умер, — прошептал философ и зажмурился, ожидая грома небесного».

Миниатюры Петра Бормора впервые мне встретились в журнале «Мир фантастики». В своё время я регулярно читал этот журнал, и как-то несколько лет назад один из номеров открывал микрорассказ Бормора. Не помню, что именно за рассказ это был, тем более, что их потом там было опубликовано предостаточно, после слова главного редактора открывающими очередной выпуск. Не знаю, публикуют ли его до сих пор, потому что уже почти около года журнал не читал, всё как-то руки не доходят, но знакомство с ним состоялось именно на страницах МФ. Позже я узнал, что у Бормора есть свой жж, и называется он, как это не странно bormor . Время от времени, когда хотелось прочесть что-то короткое, но хорошее, я заходил туда и читал какие-нибудь из свежих миниатюр, на которые натыкался. Ещё позже (недавно, месяца два назад) я узнал, что у Петра Бормора издано уже четыре авторских сборника, все в издательстве Livebook, книги которых я с удовольствием читаю, ну и, конечно, пройти мимо я не мог.

«Книга на третье» – это третья по очерёдности выхода в свет (но первая прочитанная мною) книга писателя. Видимо, отсюда появилось и название, но Бормор славится своими смысловыми каламбурами, потому значение может не ограничиваться лишь одним вариантом. Мне, например, больше нравится такое объяснение: «на третье», значит, книга на сладкое (десерт), или же книга-компот (кисель, чай, кофе, потанцуем – что там ещё обычно бывает заявлено третьим блюдом в общепитовских столовках?), вкусная, бодрящая, с изюминкой (и прочими сухофруктами). Ещё небольшая ассоциативинка в пользу «компотной» версии – рассказы его коротки, и их не нужно долго и тщательно пережёвывать, пытаясь выцедить полезные калории, выпил, как стакан портвейна компота – и порядок!

Уже два абзаца написал текста, а о самой книге толком ничего до сих пор не рассказал. Это сборник сказок. Сказок не только смешных, но и остроумных (нет, это не всегда идёт в одном наборе, не спорьте), философских и умных (это сочетание тоже не является обязательным), постмодернистских и добрых (а, вот, такой компот у нас подают совсем редко). Структурно сказки расположены по шести разделам – «про людей», «про драконов», «про героев», «про животных», «о тонких материях» и «всякие прочие» – но на самом деле это всё лишь условность, о чём бы не писал Пётр Бормор, он всегда пишет свои «фирменные» сказки.

Со знакомыми героями в неизвестных декорациях, или в известных декорациях, но с неожиданной (совсем даже несказочной) концовкой, или с ожидаемой концовкой, но совсем не для тех героев, с которыми всё это ожидалось, и так далее. Помимо Ивана-царевича и Ивана-дурака, Василисы Премудрой и Кощея Бессмертного, Лиха Одноглазого и Слепого Счастья, Царевны-лягушки, Спящей Красавицы, Дон Кихота, драконов, эльфов, рыцарей, гномов, прочих сказочных существ, встречаются в этих сказках и роботы, и инопланетяне, и сумасшедшие учёные, и геймеры, и демиурги, и, конечно, Адам с Евой (само собой, без Змия тоже не обошлось), и Бог с Дьяволом – в общем, для каждого отыщется персонаж по душе.

Рекомендую всем. Читается легко и весело, очень расслабляет, хотя и пищу для размышлений на серьёзные темы тоже можно найти при желании, вот вам для примера одна из таких коротеньких историй от Бормора:

«— Я тебя люблю.

Душа вздрогнула и проснулась.

—Я тебя хочу.

«Меня..?»

Душа распахнула пошире окошки глаз и выглянула наружу.

Перед ней стояла другая душа, молодая и симпатичная, одетая в красивое ухоженное тело.

В ответ на немой вопрос чужая душа успокаивающе помахала рукой: всё, мол, в порядке, не обращай внимания.

Душа кивнула, поставила тело на автопилот, свернулась калачиком и уснула.

Происходящее её никак не касалось».

ПС. Пётр Бормор – это, безусловно, автор оригинального жанра, но и у него тоже есть «соратники по перу». Тем, кому понравятся борморские сказки, думаю, также будет очень любопытно, и даже может прийтись по вкусу творчество Ивана Матвеева, в жж известного, как vetertann

Возможно, что в этом рассказе есть и ещё одно одно «озарение», недоступное русскоязычным читателям из-за переводчика. Главный герой — бывшая жертва нацистского хирурга — женщина. Намёк на это даётся в упоминании лагеря, Равенсбрюк создавался специально для заключения женщин. Я не читаю в оригинале, потому высказываю лишь предположение. Рассказ очень сильный и без этой детали, но, думаю, что Желязны не случайно выбрал именно этот лагерь. И тогда концовка становится ещё неожиданнее.

МНОГОЛОГ — ФОРМА ПРОТИВОБОРСТВА

«Катастрофа может разразиться далеко, очень далеко от того места, где она должна была произойти»

Маргерит Дюрас – французская писательница, драматург, сценарист и режиссёр. Различные источники ещё указывают, что актриса, но так как она играла в кино исключительно себя, то лицедейского воплощения в моей вселенной у неё нет. Во всяком случае в общепринятом понимании этого. Но талант Дюрас гораздо шире и величественнее банального разложения его на какие-либо составляющие. Она — Творец с большой буквы, и в каком бы жанре ни работала, всегда смотрит в одном направлении. Главная тема Дюрас – отношения. Их наличие или отсутствие, начало и прекращение, сложности, странности, необычности и банальности – всё, что происходит между людьми, живо её интересует.

«Как вы думаете, мы можем что-то сделать для меня, мы вдвоём?»

Я видел три её фильма – «Бакстер, Вера Бакстер» (1977), «Музыка» (1966), и «Разрушать, говорит она» (1969) – которые, выражаясь образно, вынули из меня душу и хорошенечко её встряхнули. Как я уже писал, фильмы Дюрас – и все на данный момент виденные мною подтверждают данное утверждение – это фильмы-разговоры. Диалоги, монологи, беседы шёпотом, вполголоса, исступлённые, страстные, холодные, затухающие, монотонные, страстные. Это слова, вырисовывающие в пространстве чувства, они сгущают воздух, они дают ему вкус и цвет, фактуру. Мечты, надежды, чаяния, грёзы, страхи, опасения, даже равнодушие – Дюрас способна словами передать всё это, добавив метафизическую густоту, не заметную глазу или уху, любому другому из пяти чувств, но ощутимое чем-то внутри, той самой душой, наверное.

В общем, прочесть литературные произведения Маргерит мне хотелось уже давно, и вот, наконец, такой случай представился. Далее пойдёт рассказ о том, какое впечатление произвела на меня книга «Вице-консул».

«Я могу быть собой, здесь, с вами, только… теряя время, как сейчас…»

Как и положено Творцу, Дюрас созидает словом. Но если у Всевышнего слово было вначале, то у Маргерит – оно всегда и во всём. И слово это – Любовь (это ли не Бог?), как и положено, с большой буквы.

«Вице-консул» – это тягучее море, засасывающее читателя в своё пространство, и не отпускающее долго после того, как закрыта последняя страница, возможно, что окончательно не отпустит уже никогда. «Море» – это не об объёме, сам роман очень короткий, а о необратимости, мощи и величии. Оно поднимает на поверхность глубинные ощущения и скрытые смыслы, то, что всегда значимо, не важно люди цивилизованные или дикари пытаются нащупать что-то в этом зыбком пространстве, полном искренности и обмана. Любая искренность в отношениях, по Дюрас, может быть одновременно и обманом, только лишь потому, что происходит взаимодействие, в котором всегда есть, как минимум, две стороны – подающая и принимающая, всегда антиподы, дуэт может быть гармоничным танцем только в момент перемирия и соблюдения условностей, в иных случаях это противоборство, сражение, состязание, вражда.

«Я не разберу издали, да ещё сквозь музыку, собаки это лают или прокажённые кричат во сне»

Дюрас ткёт из слов свой собственный мир, делая его плотным, чтобы не продохнуть, без просвета, за её словами не видно иной реальности, существует только эта реальность, на удивление созвучная вашей, это внутренний мир, ставший вдруг внешним. Мысли материализуются в разговоры, разговоры становятся теми самыми, которые несут в себе сокровенное знание, пустые, нелепые фразы обретают глубинное значение, паузы между словами отмеряют космическое время, вечность пролетает между самодостаточными монологами, диалогами, многологами (о, да, этих самых «логов», их здесь так много) – переплетениями различных, казалось бы, ничего не значащих бесед в сакральный текст, рассказывающий о главном, глубоко запрятанном, но прорывающемся наружу в виде обмолвок, оговорок, отвлекающих внимание выпадов, дежурных фраз и спрятанных между всем этим «конспиративным мусором» главных слов, разящих наповал, взрезающих плоть до кости.

«Губы чуть взбухают, пропуская слово, влажные губы, побледневшие к концу ночи»

Передать сюжеты произведений Маргерит сложно. Вернее, очень просто рассказать сюжет, исчерпывающее описание которого обычно занимает два-три предложения, но этим ничего передать нельзя. Не в сюжетах прелесть Дюрас, а в той атмосфере, которую она создаёт, а, может и не создаёт, а просто запечатлевает ту, в которой жила сама. Это тот редкий дар, когда творец может записать то, что творится в душе, и сделать это на высочайшем эстетическом и художественном уровне, будучи многословным, но обойдясь без лишних высказываний, льющиеся из-под её пера слова не становятся избыточными. Они густы и освежающи, они насыщенны и сухи, они обжигающи и испепеляющи, несмотря на то, что они также влажны и сочны, как вода, и льются таким же потоком. Но это тяжёлая влага, сродни крови.

«Небо такое плотное, то выстрели в него из пушки – брызнет масло»

Роман «Вице-консул» шикарен тем, что он очень короток, как по объёму, так и по времени происходящего (буквально несколько дней), но при этом его многослойная конструкция создаёт впечатление длительности происходящего, многосмысленности и глубины. Действие происходит в знойной Калькутте. Европейская богема – посол Франции, его жена (её зовут Анна-Мария Стреттер) и многочисленная около-дипломатическая тусовка – изнывает здесь от зноя, а также от бесцельности и никчёмности своего существования. Жизнь скрашивают только званые приёмы, на который и приглашают странного экс-вице-консула Франции в Лахоре (его зовут Жан-Марк де Н.), переведённого в Калькутту после неприятного инцидента на прошлом месте его работы. Чувства, которые испытывают друг к другу Анна-Мария и Жан-Марк, невозможность их выразить (поскольку они настоящие), лживость проявления чувств по отношению друг к другу (под пристальным взором всей «цивилизованной» Калькутты), ребусы недомолвок, намёков и экивоков – вот из чего на самом деле состоит книга.

«Иные женщины сводят с ума надеждой, вы не находите? Те, что живут, будто дремлют в водах доброты, не делающей различий… те, к кому сходятся волны всех страданий, женщины, ласковые ко всем»

Слова, изрекать которые уже означает ложь, становятся главными героями, они не рассказывают историю, они и есть эта самая история, слова живут своей жизнью, и в зависимости от того, под каким углом вы на них смотрите, меняется и взгляд на происходящее. Одна из особенностей всего, что создала Маргерит Дюрас – неоднозначность высказывания. Читателю или зрителю надо додумывать многое самому, работать во время просмотра и чтения, быть внимательным, ловить каждое слово, если что-то упустить, то понимание будет уже совсем иным. Ещё одна (лучшая, на мой взгляд) особенность Дюрас – после неё хочется творить самому, хочется вынуть из себя то, что чувствуешь и передать другим, потому что это прекрасно, даже несмотря на то, что оно мучительно, печально и невыносимо бытийно, это проживается ежесекундно и будет проживаться до самого конца, это неизбывная горечь и неугасимая радость, неиссякаемая печаль и неизгладимая боль, этим обязательно нужно делиться. Другое дело, что передать это именно так, чтобы быть понятым до конца – невероятно сложно, и вероятно, просто невозможно. Даже ей, великолепной Маргерит Дюрас.

«Я плачу без причины, которую могла бы вам назвать, словно какая-то печаль во мне, внутри, кто-то же должен плакать, выходит, что это я»

КОГДА ДОСТАТОЧНО ОДНОЙ СТРОКИ

Ольга Арефьева – человек-оркестр и фейерверк в одном флаконе, певица, танцовщица, актриса (кто бывал на её концертах, согласится с этим без всяких возражений), фотограф, художник, автор музыки и текстов песен, которые я лично всегда считал стихотворениями, для просто текстов – они слишком хороши.

«Всё было б прекрасно, если бы было»

Её музыкальное творчество знаю и ценю давно, ещё с альбома «Батакакумба», вышедшего в 1995 году. Чистейшее реггей средней полосы России, с лирикой, наследующей Серебряному веку, древнерусской тоской и музыкой родом с Ямайки, которая на наших широтах, сохраняя первоначальный ритм и энергию, приобретя острый вокал, стала пронзительной и трагичной. Это регги Достоевского, Маяковского, Цветаевой.

«Странная это тяга –

Ручкой марать бумагу»

В рамках одного жанра талантливому человеку тесно, и, ожидаемо Ольга Викторовна попробовала (и, слава богу, продолжает это делать) самые разные – от джаза до хард-рока, от кабаре-шансона до трип-хопа. Да и только лишь территорией музыки она тоже уже давно не ограничивается, заходя и в театр, и в изобразительное искусство (замечательно рисует, фотографирует, выставляет свои работы на персональных выставках), и в литературу. О недавно изданной и только что мною прочитанной книге Арефьевой «Одностишия» я и собираюсь вам рассказать.

«Пока вы не смеялись – я не плакал»

Вообще, это уже не первая (и даже не вторая, а четвёртая) её книга, но знакомство с Арефьевой-писательницей я начал именно с неё. До этого увидели свет: сборник «Одностишийа» (видимо, «младший брат» рецензируемой книги), «Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной» (литературная премия «Астрея», 2008), «Иноходец» (сборник стихотворений для детей). В процессе чтения сборника «Одностишия» мысль о серьёзности и даже некоторой надменности/солидности, которое несёт с собой слово «писатель» – последнее, что придёт в голову. Юморист, приколистка, философ, стёбарь, хулиганка, постмодернистка и неформалка – вот эти определения в самый раз будут.

«Свой каждый чих и каждый пук

Скорей внесите в ноутбук!»

Одностишия, двустишия, пирожки (они же перашки), бляблики (двустишия с ненормативными окончаниями «бля», «нах», «ёпт», «сцука» и т.д.), лимерики (часть из них можно услышать спетыми Арефьевой на альбоме «Регги левой ноги» 2000 года), а также различные стихотворные мелочи, которые не подпадают под определение всего перечисленного выше. Это весело, бодро, смешно, остроумно, но в то же время грустно, глубоко и серьёзно. Арефьева нередко предстаёт на сцене в образе клоуна, смешного до грусти и грустного до хохотушек. И, похоже, что это не сценический образ, внутри она такая и есть, что отлично видно по этой книге.

«Я видел всё. Теперь ещё и это»

В книге, кстати, помимо текстов, есть и фотоматериалы, жаль, что не самого лучшего качества, но зато их много, и предстаёт на некоторых из них Арефьева в самом неожиданном виде, не боясь показаться смешной или вызывающей. Фотографии с концертов и театральных выступлений, с отдыха и поездок, в кругу друзей, со знаменитостями, есть и несколько ню.

«И «крибле» я сказал, и «крабле»,

А «бумц» — забыл! И нихера, бля»

Складывается впечатление, что она ничего не скрывает, превратив свою жизнь целиком в творчество. Она не боится обнажить душу и тело, не стесняется показаться грубой, для нужного эффекта запросто может выразить свою мысль на старом добром русском мате (а если это понадобится, то и выдумать новое бранное слово), но это совсем не царапает слух и взгляд – гармоничная жизнь внутри творческого пространства, созидаемого самим процессом жизни. «Пишет – как дышит» — это о ней, об Ольге Арефьевой.

«Когда падаешь –

Всё время промахивайся мимо земли.

Вот ты и летишь».

Это первый из рассказов антологии, который полностью соответствует его теме — эротическая фантастика. Это не фантастический рассказ, сдобренный сексом или эротикой. Это не сладострастная литература, фоном для которой стал космос или будущее.

«Эксгибиционист» — исследует сексуальные отношения трёхполого общества, вернее, общества, в котором есть два пола и гермафродиты. Интересна не только интеграция двуполых людей в общество, или отношения между полами, само общество, показанное в рассказе, отличается уникальной особенностью — это мир эксгибиционистов, живущих напоказ, выставляющих свои желания на всеобщее обозрение. Для этого даже введена специальная опознавательно-оповещательная система (через индивидуальные клипсы), любая скрытность воспринимается, как отклонение от нормы, обнаружение таких склонностей влечёт обязательное психологическое лечение.

Короткий рассказ очень глубок и поднимает множество важных вопросов из области сексологии, социологии, футурологии, психологии, не превращаясь при том в научную статью. Повторюсь: это и фантастично, и эротично, а также гармонично и цельно. И да, ещё один важный момент — этот рассказ отлично написан. Единственный его недостаток (это, если придираться) — не совсем точное, на мой взгляд, название.

КВЕСТ ПО ИМЕНИ МАРТА

«Какие счастливцы писатели будущего! Они смогут с лёгким сердцем писать о чём угодно, не испытывая чувства, что уклоняются от решения каких-то проблем».

О жизни Дорис Лессинг можно написать не одну книгу, что, впрочем, она сама и сделала. Пятикнижие «Дети насилия», первой частью которой и является роман «Марта Квест» – это в большой степени автобиографический цикл. А писательнице есть, что рассказать о себе. Коммунистка, суфистка, феминистка, участница антиядерного движения, до того, как заняться писательством она перепробовала самые разные профессии, побывав сиделкой, телефонным оператором, машинисткой, репортёром. Родилась в Персии, в шесть лет – это в 1925 году – с семьёй переехала в Зимбабве (тогда ещё бывшее английской колонией Южная Родезия). Дважды была замужем, оба брака закончились разводом, мать троих детей, двое – дочь и сын – от первого брака, оставлены при разводе мужу, третьего сына Дорис родила во втором замужестве, после развода уехала из Африки в Лондон, забрав ребёнка с собой. Это случилось в 1949 году, а в 50-м выходит дебютный роман писательницы «Трава поёт». Вторая книга публикуется через два года, ею и является «Марта Квест».

«Разве можно чувствовать себя изгнанной из страны, которой не существует?»

Марта Квест – девушка из колониального захолустья, всю свою жизнь до семнадцати лет провела на ферме в африканской степи, которая романтично для русскоязычного уха зовётся «вельд». Только ничего романтичного, кроме фантазий, в жизни Марты нет – она изнывает от нищенского быта, бесится от сегрегации (множество прочитанных книг классических гуманистов оставили свой отпечаток на мировоззрении юной особы), презирает пошлость деревенского семейного уклада, её коробит от национализма и неравенства полов, в общем, в далёкой Африке вырос подросток с передовыми взглядами и полной неразберихой в душе (впрочем, подростки обычно и не бывают другими). Стремление вырваться «в жизнь» заставляет её уехать в город, найти работу, снять комнату и жить «по-взрослому», в стиле «танцы всю ночь, футбол до упаду». И в то же время никчемность такого существования, лишённого какой-то высокой цели, её тяготит.

«Её мучило чувство вины, ответственности, стыда, но она не стремилась избавиться от этих мучений».

История для литературы обычная – жанр становления и взросления героя, в данном случае героини, которая к концу книги выходит замуж, но не скажешь, что особенно взрослеет. И не удивительно – впереди ещё четыре книги, будем надеяться, что их, наконец, переведут и издадут, ведь если «Марта Квест» впервые в нашей стране была выпущена ещё в 1957 году, то оставшаяся тетралогия до сих пор на русский не переводилась. А наверняка стоило бы.

«Они дружили, они нравились друг другу, и чувство мягкой тоски делало каждую их встречу столь яркой…»

Язык Дорис Лессинг прекрасен. Это плотное повествование, в котором рассуждения героини, беспрестанно ищущей себя (но никак не находящей) во всех, кто попадает в поле зрения, её максималистские (искренние, но запутанные) взгляды и чувства (частенько в самом растрёпанном виде), перемежаются точными наблюдениями за людьми, сочными и образными описаниями природы, при этом текст изобилует и яркими диалогами – давно я не читал книгу, так наслаждаясь самим процессом чтения, это очень здорово написано. Не написано – соткано с филигранным мастерством. При всём этом сам автор присутствует не только во внешней фабуле произведения (героиня прописана настолько автобиографично, что даже день рождения у неё тоже в октябре, как и у Лессинг), но и на самой глубине текста – в остающемся ментальном послевкусии, интонационном эхо, которому предстоит ещё долго звучать в лабиринтах сознания после того, как будет дочитана последняя страница.

«В её спальне валялось с десяток книг, но она и не притрагивалась к ним: она знала, что прочитав их, будет располагать более обширными сведениями о себе и будет ещё меньше знать, как эти сведения использовать».

Яркая жизнь городских пижонов и их подружек, одной из которых стала и Марта после приезда в город описана великолепно. Атмосфера «Великого Гэтсби» сочится патокой со страниц, сладкая красивая и пустая жизнь, которую ведут молодые колонисты-англичане вдали от Европы кажется безмятежной и бесконечной. Но на дворе 1939-й год и остаётся совсем немного до иного бытия. На этом тревожном ожидании, которым пропитан воздух, которое заставляет так без(д)умно кутить, не смотря вперёд, боясь заглянуть в будущее, махнув на него рукой «давайте вздрогнем, пока не началось», и оставляет писательница своих персонажей, молодых, жаждущих настоящей наполненной смыслом жизни, но обречённых прожигать её впустую на танцполах и в барах. Что-то с ними будет дальше?

«Они ни в чём не знают толка, они – дикари, но с ними нужно считаться».

Телефонные провода никогда

не сгорят от стыда,

и проносят туда-сюда

то, чьим телом – комочки льда,

то, чьим временем – холода,

то, ответом чьим – «нет», не «да»,

состоянием – голод, а

светом – звезда,

то, чьё имя – беда.

Профессор Лабиринт подумал сохранить музыку для Вечности, превратив её в животных, которые выживут после глобальной катастрофы. Да вот только не учёл он одного — выжить смогут лишь те животные, которые будут также жестоки, как и окружающий мир. Потому волшебные твари, в конце концов, или вымрут, или превратятся в чудовищных монстров. Сохранить что-то при помощи чего-то, что требует для себя тщательного ухода и бережного обращения — невозможно. Нельзя деньги хранить в бумажном сейфе, и музыка, облачённая в настоящую плоть, не выживет.