Очень неровный сборник рассказов, объединенных одной темой — в мире есть волшебство, просто не всем дано его увидеть. Те, кто не верят, что параллельный мир существует, тесно соприкасаясь с реальным, никогда не увидят ни фей, ни страшных чудовищ.
Судя по антуражу рассказов де Линта, встретиться с магией способны только жители катакомб и помоек, панки и хиппи, не совсем нормальные люди, по большей части живущие на улице, на улице города Ньюфорда. И вот это мне не очень понравилось, подобный мир далек от меня — значит, по логике автора, и мир чудес далеко?
При прочтении не заметила какого-то особого авторского слога, стилистических находок, интересных эпитетов или сравнений. Текст очень спокойный. Возможно, дело тут в переводе? Некоторые названия совершенно не подходят историям, озаглавленным ими. Иногда кажется, что автор расставил их наобум — чтобы хоть как-нибудь назвать (я с таким сталкивалась: статья написана, а заголовок никак не идет; напишешь пять вариантов и все равно что-то не то, но номер уходит в печать и на чем-то надо остановиться).
Вчитывалась в сборник я медленно и немного недоуменно. Непонятно, что здесь такого. Мало что цепляет, какие-то вещи кажутся просто бредом. Распробовала примерно с середины. Вообще же, я думаю, что если бы эти рассказы не были объединены в сборник, а я бы читала их по одному в антологиях или литературных журналах, мне бы они понравились больше. Тут слишком много всего: однотипного, предсказуемого, хотя и волшебного, — просто концентрация слишком высока. Может быть, позже я перечитаю этот сборник де Линта и перечувствую его по-другому.
Мальчик сидит на берегу океана и перебирает камушки, зачерпывает горстями песок и высыпает.
Он, конечно, уже взрослый — это я, по привычке, называю его мальчиком.
Когда ему было 4 года, он поседел. Просто открыл утром глаза, встал с кровати и в зеркале в ванной увидел нового себя. Так на маленького человека обрушивается талант, дар или проклятие, проходит смерчем, ломая детскую душу, если она слаба.
Но он был сильным. Он принял удар, и удар этот был — Знание. Тайна и приговор, поиск и отчаяние. Мир — в поисках добра. Мир приговорен к печали.
Потому он сидит в одиночестве и пересыпает песок — из ладоней на волю, пытаясь увидеть в очертаниях зыбких дорожек добро, но видит всегда печаль. И сколько бы он ни провел там времени, сколько бы песка, гальки, ракушек ни набрал в ладони, сложится все равно одно — печаль. Но Знание, странно, дает ему Надежду, а не отнимает ее. И значит, вы и сейчас увидите его на берегу — мальчика с серебряными кудрями, ставшего мужчиной, который верит в добро.
У Лёли в носу поселились Смешинка и Чихалка. У Чихалки был длинный пушистый хвост, которым она задевала стенки Лёлиного носа, и тогда в переносицу поднималось звонкое, пританцовывающее чувство. Чувство небольно щипалось, съеживалось, собираясь с силами, и наконец выпрыгивало громким "Апчхи" или спрятанным в кулачок "Чхи". Вместе с ним в полет отправлялась и Смешинка, которую через некоторое время Лёля благополучно (в который раз) проглатывала и тут же принималась хохотать от души. Смешинка превращалась в Смех и летела вместе с Лёлей на прогулку, в цирк, в гости к бабушке, на качели-карусели, в школу и даже на книжную ярмарку. Так они и жили втроем, беззаботно и весело, много-много лет.
А потом Смешинка потерялась.
Однажды Лёля чихнула в автобусе — культурно, в платочек. Отняла его от лица, ожидая ощущения радости и прихода смеха, и... окунулась в голубые глаза принца. "Надо же, принцы ездят в автобусах!" — пронеслось у нее в голове. Через мгновение принц улыбнулся, потом засмеялся, и смех его зазвенел колокольчиками, роняющими утром тяжелые капли росы. Тут двери автобуса распахнулись, и, тихонько поцеловав Лёле руку, принц спрыгнул на тротуар. "У меня Ваша Смешинка, принцесса, я Вас найду!" Лёля закрыла глаза и — очнулась, обжегшись мыслью: "Он забрал мою Смешинку! Я найду его!"
Они до сих пор друг друга не нашли. Смешинка — это вам не туфелька Золушки!
В каждом доме, в каждой квартире обязательно есть домовой. Все знают: если его не задабривать, не дружить с ним или всячески делать вид, что никаких домовых на свете, а уж тем более на собственных антресолях нет и не было, домовой начнет выкидывать такие штуки, что мало не покажется. А если покажется мало, то он добавит, пока не признаете его право на существование и сосуществование рядом.
Наш домовой очень спокойный, его почти не слышно. Когда в доме был кот, вообще никто не задумывался, кто свалил горшок с фикусом или закинул шапку за диван в гостиной (предварительно допрыгнув за ней до самой верхней полки закрытого шкафа в прихожей).
А потом мы переехали. При переезде домового нужно забирать с собой. Для этого есть целый обряд: в деревенском доме рядом с печкой ставили старый валенок (где же еще было жить домовым, как не за печкой), выходили из комнаты и закрывали дверь; через некоторое время можно было войти и забрать валенок — и это было последним, что хозяева увозили из дома. В современных квартирах можно обойтись сапогом или ботинком, оставленным на время в темном углу на кухне или в прихожей. Но тогда мы ничего этого не знали. Собирали вещи шумно и быстро, переехали за три дня. И в нашу старую квартиру въехал другой человек.
Но забытый домовой нас нашел! Так моя собака, устремившись по следу, срывается с поводка, несется, раскинув на ветру уши и уткнув свой охотничий нос в землю, тычется в норы, раскапывает, бросает, снова несется, дальше-дальше-дальше, не слыша, не видя, не оборачиваясь... и когда путь окончен, за лесом, за рекой, на другом краю света, останавливается, поводит влажными карими глазами, секунда — и уже летит назад, обоняя свой запах — дорогу домой, и грязная, запыхавшаяся, усталая и виноватая вот уже сидит у родного подъезда: "Я здесь, вернулась, прости!" Прощаю, веду домой: "Нашлась!"
Вот и домовой наш пришел к нам, потому что его дом — не стены, трубы и потолки, его дом — люди, мы. Он был обижен и зол, подвывал по ночам как настоящее привидение, обрывал клеенчатую занавеску в ванной, сушил цветы в горшках и прятал книжки. Потом угомонился, расслабился, простил. И придумал себе новое хобби.
Вот уже несколько лет он забавляется тем, что прячет серебряные вилки и чайные ложечки. А потом кладет их на место, на любое из тех мест, где вся семья уже по очереди посмотрела. Сначала голова шла кругом: ну вот представьте, было только что пять вилок — трижды вынуты из ящика, пересчитаны, положены обратно; проведены поиски в посудомоечной машине, холодильнике (мало ли), в каждой из трех комнат; среди натюрморта мокрой вымытой вручную посуды на сушке; среди горки посуды, высушенной и убранной в шкаф; среди сервизов за стеклянными дверцами и среди кастрюль и сковородок за плотными деревянными — никаких следов. Уставшие, немного разочарованные, утираем пот со лба. Я в самый распоследний раз открываю ящик, где лежат столовые приборы, и достаю — шесть блестящих серебряных вилок.
Теперь мы уже привыкли, хотя все равно каждый раз ищем ложки и вилки по всей квартире в самых неожиданных местах, чтобы потешить самолюбие нашего домового. Так и живем — играя и подмигивая друг другу.
облако тэгов
