Итак, я продолжу путешествие по мирам Урсулы Ле Гуин, осознавая, что её наследие для меня уже близко к исчерпанию...

«April in Paris» — добрый и наивный рассказ, по хорошему юный. И чувство одиночества в нём юное — одиночество чутко восприимчивой к миру души, которая не находит отклика, сталкиваясь с Большой Жизнью. Можно представить, что сама мудрая, справедливая Вселенная, само Небо, соединяет безумно одиноких людей друг с другом, разбивая для этого оковы времени.

И ещё — никогда не знаешь, как может в будущем (или прошлом) отозваться твоё призвание. Ты всю жизнь изучал наследие Франсуа Вийона — не для того ли, чтобы глубже понимать его время? Ты занимался наукой, редкой даже для XV века алхимией — кто сказал, что это было напрасно? Ведь твои коллеги-послёдыши совершат великие открытия...

Вечное и неделимое — квадратные башни Notre-Dame, цветущие каштаны, одиночество, дружба, и, быть может, и любовь. Ты не всегда будешь одинок.

Обычно я фильтрую список книг на прочтение, поэтому редко попадаю в ситуацию, когда мысленно повторяю про себя: «Да когда же ты кончишься уже?...». Так было и с этим романом Майкла Салливана, который полз, полз, как бескрылый дракон по песчаному берегу, и не думал заканчиваться. И это — для неполных трёхсот страниц, то есть — почти приговор.

Первый роман звёзд с неба не хватал, но написан был терпимо. В принципе, второй тоже не вызывает какого-то невероятного отторжения, но... сами понимаете, интереса он не вызывает тоже. Отчего так? Я, кстати, честно думал, что дело во мне, вдруг меня злит команда девчачьих супер-фемид из-за того, что я в глубине души окажусь МШС (Мерзкая Шовинистская Свинья), однако нет — мысленно поменяв пол героиничек, я обнаружил, что сюжетная хренобора осталась на месте, и представляет из себя из рук вон отчаянное подыгрывание со стороны демиурга — то есть автора этой книги. А он, знаете ли, изрядный жулик и прохвост, ведь ему нужно закончить цикл на точке образования громадной империи людей, а для этого ему нужно разом развить их со времён цезаревых зарейнских германцев минимум до Франкии Меровингов за считанные годы. Как же совершить подобное?

Гениальная девочка-изобретатель, только что бывшая забитым, аутичным, но любопытным ребёнком, с нуля создаёт колесо (ну это ещё ладно, в Мезоамерике вон колесо так и не появилось), и осваивает кузнечное дело с одного посещения кузница, обойдя стороной все архаические металлургические технологии, хозяева каменных копий и кремневых скребков будут ковать стальные мечи. Ну гениальная девочка, чё...

Девочка номер два — с нуля создала письменность. Сначала пиктографическую, потом незаметно перешла в идеографическую, а затем, через пару недель, додумалась до консонантно-вокалического письма, и это притом, что никто из рас в этом мире письменностью не владеет от слова совсем. Да, девочка наша также разбирает любые пиктограммы и идеограммы, без всякого Розеттского камня. Лингвисты, вы опозорены навеки. Да, она сразу решила писать летопись имени самой себя. Вы против? В этом контексте — нет.

Третья девочка — изобрела лук. Ни у кого нет, а неё теперь есть, и оперение для стрел она придумала, и, судя по всему, науку аэродинамику. У эльфов нет луков (у них только бронзовые мечи, как у трагически убиенного охотника из первого романа, с ними, видимо, и ходили по мясо мудрые остроухие добытчики), у гномов нет луков, у всех племён людей нет луков, а у девочки теперь есть. Вон оно как!

С девочкой подростком, магом уровня бога, я ещё могу смирится, кстати, да и псевдо-гречанка с повышенным уровнем пассионарности меня не слишком смущает — пусть будет. Вся проблема в том, что со стороны вся эта ботва выглядит максимально по идиотски, будто подросток в школьном коридоре пишет в тетрадке про приключения себя и своей команды друзей в нездешнем мире. Мистер Салливан, скажите честно, вы халтурите?

Ну вы поняли, читать подобные нелепицы — прямо таки удивительно. Причём — весь роман заключается ровно в трёх действиях, в виде эмиграции, добычи мечей и выбора кинига (что-то вроде бретвальды) причём все эпизоды растянуты так, что от зевка нельзя удержаться даже на первых главах. Единственный персонаж, который претендовал хоть на какую-то неодномерность и интересность — Нофрон — задвинут на задник, и интрига с его участием, видимо, «подождёт до утра».

В общем — мне было скучно. Дурацкие сюжетные повороты, нелепые плоские герои, до предела бледный и неяркий мир — всё это добивает новое творение Салливана, который умудрился на потоке деградировать в сущую ерундистику. Так что, быть может, серию о двух ворах я ещё и полистаю, а возвращаться сюда — увольте.

Майкл Салливан — имя для меня не новое, его книги уже бывали в моих руках. Романы о приключениях двух воров не были шедеврами мировой литературы, но в качестве первосортного «предсонного» чтива годились на сотню процентов. Динамика, занимательность, выразительность, интрига — всё было на месте, и огромный том «Riyria Revelations» был прочитан за три недели. Я славно провёл время, следа в душе эта серия у меня большого не оставила, навсегда оставшись во втором эшелоне моего личного рейтинга фэнтези — необязательно к перепрочтению, но как-нибудь... « The Crown Tower», приквел истории о двух ворах, уже не впечатлял, был статичным, неярким и, местами, прямо уж таки совсем сказочным, в плохом смысле этого слова. «Потоковость» ещё никому не помогла...

Но автор не забылся, и в нашу смутную эпоху сердце и разум поневоле ищут чего попроще, и вот, я вновь решил наведаться в Элан. К сожалению, я уже успел позабыть подробности перипетий сюжета оригинального цикла, и лезть в приключения «Рийрии» снова не стал, решив откатиться в эпоху, когда возникал их мир, конфликт людей и эльфов, которым, видимо, не впервой было устраивать геноцид бесхвостых короткоживущих обезьян. Итак...?

Эдакая античность. Условные кельты-люди, стадия развития — примерно энеолит, если считать бронзовые мечи. Разрозненные кланы, мало отличимые друг от друга, вялая торговля, «неолитическая революция» — на фоне местной «Римской империи», территорий «кастово» разделённых эльфов-фрэев. Казалось бы, ничто не предвещало беды. Эльфы неплохо себя чувствовали в своих лесах, люди проводили антимальтузианскую авто-регуляцию своей популяции, и никому жить не мешали — сплошная ляпота. На периферии ещё где-то есть гномы-дхерги, но они, видимо, совсем под землёй, и особой роли для нас не играют. Но в один прекрасный момент, на эльфийскую территорию, проникает двое рхунов-человеков, и всё закрутилось. Что — всё?

Для меня трудно сориентироваться в том, насколько эта история соотносится с легендой об основании местной Империи людей, помню только рассказы о благородном эльфе-основателе Новроне и смутно всплывает образ эльфьего фюрера-нациста, который собственной персоной появляется и в нашей истории — Мовиндьюле, мечтающем извести род людской под корень. Но ясно — «Age of Myth» называется так именно потому, что Салливан деконструирует им же созданный героический миф о бескорыстных благодетелях и воинах, победивших некогда могучих эльфийских кровопийц. Горстка оборванцев, эльфы-изгнанники (но их предводитель Нифрон-Новрон — с червоточинкой...), малолетняя колдунья с замашками друида — вот и весь фундамент легенды. Задумка прелюбопытнейшая, ведь и война ахейцев с Троей в реальности выглядела куда менее красивой, чем в бессмертных строках слепого аэда, однако фундамент мифа ещё нужно выстроить.

Впереди ещё несколько романов, видимо, на них и делается упор в дальнейшем развитии построения Империи и Церкви, пока что перед нами — лишь зачин. Убийство одного-единственного эльфа срывает цепь событий, которая, по всей видимости, приведёт к большой войне и объединению людей против внешней угрозы, но пока что действие здесь достаточно статично, локально. Крепкое приключение, в котором есть, казалось бы, всё — поединки и сражения, предательство и верность, гнусность и благородство — всё на месте. Объективно говоря, сплошная «голливудщина», чего стоят только гнусные и болтливые злодеи, упивающиеся своей гнусностью и болтливостью, но подано эффектно, врать не будем.

Проблемы романа в другом. Во первых, практически все персонажи совершенно невыразительны. Даже будущий вождь со сложным греческим именем (откуда оно тут?) не производит никакого впечатления, единственные, кто несёт в себе хоть какую-то индивидуальность — сам Нифрон-Новрон да девочка-друидесса с белым волком, и всё. Парочка воров из стержневого цикла хотя бы имели своё лицо, здесь же мы встречаемся с набором стандартных персонажей со стандартными характеристиками, что негативно скажется на дальнейшем развитии сюжета. Вторая проблема — для приключенческого романа всё слишком статично, и, к тому же — невыразительно. Когда я читал, у меня постоянно возникали ассоциации с «Rigante» Дэвида Геммела, которые были примерно про то же и в схожем ракурсе, но, сами понимаете, Салливан проигрывает творцу дренаев по всем статьям. Это, конечно, проблема читателя, но важно понимать, что перед нами — писатель совсем другого уровня.

В конечном счёте, перед нами середнячок, с заделом, конечно, на будущее, но не слишком выразительный. Посмотрим, в какую сторону его будет разворачивать Салливан, будем надеяться, что будет хотя бы не скучно.

Попался в руки один из томов серии о восходе Ордена Джедаев, помниться, я уже года три назад листал зачин этой истории. Как ни странно, перерыв не вызвал особых проблем, в памяти сразу возник и базовый конфликт, и диспозиция персонажей, и авторский стиль. Примечательный стиль рисовки и повествования заключается в демонстрации противоречивой сути Силы в ту далёкую эпоху, экспрессивности первых джедаев. В отличие от оригинальной... новемологии?... здесь всё же поменьше миндальничания и детскости, стиль повествования ближе к классической «боевой фэнтези», и, как ни странно, мало штампов, которым в изобилии грешит литература по SW.

В целом, это промежуточная история, продолжение интриги, связанной с пророчеством о тёмном воинстве и будущей войне джедаев с ним. Уже не введение в тему, но ещё и не кульминация — так, серединка наполовинку. Но красивая рисовка настраивает на приятный лад, а отсюда и более комплиментарное отношение к сюжету, который, надо сказать, находит грамотный баланс в повествовании, между статикой и действием. Световые мечи вздымаются...

В общем, для своего сегмента — неплохо.

Ещё один эмоциональный рассказ, и вновь перо Джорджа Мартина активно «визуализирует» ужас, переводит его в сферу не голой психологии, но чувственности, практически физиологии. «Человек-груша» — удивительно сильный в своей омерзительности образ, автор строит его отталкивающий образ практически из карандашных набросков, лёгкими, но навязчивыми штришками. От наиболее очевидного — сырных чипсов, которые быстро сливаются с жирными похотливыми пальцами толстяка, до вечного чернильного пятна на рубашке от кучи непонятно для чего предназначенных ручек в нагрудном кармане. Такие люди пугают нас, пугают не только своей непохожестью, чудаки бывают разные, а именно своей, скажем даже, показной отвратительностью, выпячиванием наиболее отталкивающих своих черт. Такая вызывающая, едва ли не чуждая инаковость приводит в ступор, и вызывает страх.

Концовка осталась туманной, да она и присутствует здесь только, что называется, для галочки. Главное — выстроить образ, и у Мартина это удалось.

Несмотря на влекущие описания еды, рассказ довольно таки отталкивающий, он переполнен какой-то мерзкой сальностью, сальностью жирной кожи лоснящегося от самодовольства толстяка. Обжорство недаром считается тяжким грехом, зачастую люди приносят в жертву Вритре слишком многое, это не такая страшная зависимость, как алкоголизм и наркомания, но заметная и портящая жизнь. А в чём-то и подслащающая её. Каждый выбирает сам...

Заметьте, что наш толстяк перестал нуждаться в обжорстве всего через несколько дней после вынужденного «воздержания». Но он до этого и так зашёл слишком далеко, и его грех уже оседлал его плечи, и сжирает всего, едва ли не в буквальном смысле.

Рассказ красочный, не отнять, и желание сожрать большую пиццу пепперони у меня исчезло не сразу. Но д ладно, я свою внутреннюю обезьяну покормлю в следующий раз.

Ну что же, надо отдать должное: умеет, чёрт возьми!

Теперь ясно, откуда растут ноги у уоттсовского «Blindsight», стилистика, атмосфера, типажи, отчасти — и сюжет тоже.

Чтобы написать качественный хоррор, нужно обладать высоким чувством меры, умением работать с психологией читателя и уметь грамотно развернуть их простые, в общем-то страхи в интересную сюжетную фабулу. Питер Уоттс пугал нас вампирами в космосе и неведомым инопланетным сознанием без разума. А чем хочет нас напугать Джордж Мартин?

В целом, всё просто и банально, и даже итоговый спич нас нисколько не впечатлит, хотя и вряд ли будет очевиден. Составных переменных уравнения здесь немного. Всё дело в таланте писателя, и его умении преподнести нам на блюдечке все те классические хоррорные завороты, которые есть в повести, причём делает это весьма любопытным способом. Начинается она как научная фантастика о Контакте, всё по классике, мы это уже неоднократно видели и в литературе, и в кино. Но постепенно SF уходит на второй план, а в конечном итоге и вовсе оказывается полным пшиком. А вот ужас смерти в замкнутом пространстве, посреди бескрайнего Космоса — вот это почти удалось, в сцена в кают-компании достигает почти того же эффекта, что и сцена в столовой из одного невероятно культового космо-триллера о ксеноморфах. Несмотря на банальность сюжетных поворотов, читаешь ты эту повесть на полдыхании, не замечая времени и не считая страницы до её концовки — захватывает.

В итоге — немного банальный по сюжету и приёмам космический триллер, который полностью окупается мастерством исполнителя. И, что ещё интереснее — в этой повести нет ни капли мистики, и даже у такого явления, как «призрак», можно найти научное, рациональное объяснение.

Радовал нас автор разнообразием автор, радовал. Путь бросает сагу о троне из сваренных мечей, и возвращается в литературу.

Джордж Мартин любил поиграться с жанрами, и его ожерелье Тысячи миров для этого более чем годилось. Казалось бы, что можно придумать в хоррорном жанре, чего ещё не было?

Вновь — оборотная сторона человеческого скотства и паскудства.

Вероятно, столкновение разных видом «королей-пустынников» — единственный природный способ регулирования этой опасной формы жизни, постоянная чистка рядов, коррекция популяции. Природы жестока, но, быть может, в этой жестокости есть определённа логика? Детскую стадию хтонической агрессии переживут немногие, первыми погибнут сильные и агрессивные, выживут более адаптивные, и, быть может, под конец социальной эволюции насекомых нас ждёт плюс-минус разумное и рациональное существо.

А теперь представим, что в естественный ход эксперимента вмешался разум, причём разум, находящийся как раз на стадии агрессии и откровенной социопатии? В принципе, изначальные установки для трёх рас «пустынников» были вполне логичны: в рамках вечной борьбы посреди аквариумной песочницы они идеально балансировали друг с другом, и даже гибель одной популяции не внесёт дисбаланса в социальный расклад. Главное — поддерживать их извне энергией-пищей, и всё, зрелище бесконечных воин между цветастыми трутнями готово. Но если внести в систему коррективы...

Мелкому гадёнышу, который стал самозванным богом «пустынников», было скучно смотреть на вялые повседневные стычки хитиновых армий, захотелось добавить «перчинки». Больше агрессии, больше хаоса, больше борьбы! В естественную борьбу за существование вмешались лишения, и постоянная провокация жестокости. Плюс, если «королевы» ульев действительно обладают псионическими способностями, то они прекрасно воспринимают гадливое, болезненное наслаждение своего хозяина и его гостей, любующихся бесконечным конвеером смерти, и проецируют его на своих детей. Стоит ли удивляться, что «паства» стала схожа со своим «богом», и экспансия «пустынников» приобрела характер чудовищной агрессии против всего сущего?

Будь аккуратен с идеями, которые ты подаёшь в массы. Культивируя злобу, ненависть, культ слепого подчинения, не удивляйся, что рано или поздно переполненное безумием общество кинется на тебя, и сожрёт, сходя с ума от голода и жажды чужих страданий. Быть может, кто-то извне придёт, и сожжёт напалмом крепость-муравейник, но если всё зайдёт слишком далеко, и освобождённые от оков естественной конкуренции существа начнут пожирать всё вокруг себя?

Тонкая повесть, тонкая, хоть и скрывается под оболочкой совершенно стандартных сюжетных ходов.

Житейская история, которая обернулась историей и о призраке. Вроде бы вполне обычная, будто из мистического журнала...

Между тем, всё, что называется, «по жизни». Сколько держится школьная, или даже университетская дружба? В большой компании она растворяется зачастую в течении полугода-года, люди расходятся в разные стороны, не оставляя друг с другом ничего, кроме общего прошлого. Юношеские клятвы о вечно дружбе-верности-любви мало что стоят. Я думаю, большая часть через это проходила.

Но клятва есть клятва, и она всё же чего-то стоит. Даже перед такой пустившейся под откос, сломленной Мелоди. Кто знает, мог бы быть её путь другим, могли ли былые спутники помочь ей выжить в этом мире? Быть может, невостребованность, отсутствие любви, поддержки, перемешанные с алкоголем и наркотиками, и превратили её в это жалкое, эгоистичное и уродливое существо?

Сила клятвы оказалась мощнее смерти, и её отзвуки настигли тех, кого мятущийся дух считает былыми друзьями. У них есть шанс не оттолкнуть навязчивого призрака, и освободится от него, но хватит ли им на это сил и терпения? Вопрос...

Смесь раздражения, озлобления и чувства вины... Быть может, она права?

Чтобы читать этот рассказ, конечно, нужно быть либо таким же несчастным влюблённым, каким был молодой Мартин в эпоху его написания, либо обладать тонкой эмпатией. Это не ужастик, это рассказ о любви, пусть даже о разбитой любви.

Кстати, в рассказе нет ничего по настоящему жуткого. Но он, конечно, тоскливый, депрессивный, говоря более общо — безблагодатный. В нём нет ни капли просвета. Это мир, в котором, с одной стороны, утрачено гуманистическое начало — ведь как можно людей превращать в безмозглые ходящие куклы? — с другой же, постоянно ощущается тоска по утраченной человечности. Когда весь человек сведён к мясу, к телу — как быть ему, несчастному?

Дело ведь не в том, что наш герой сводит любовь к сексу, вовсе нет. Если бы он хотел простого секса, его вполне устраивали бы и трупы, которые полностью потворствовали его желаниям. Он хотел душевной теплоты, участия, хотел видеть в глазах возлюбленной собственное отражение, и впитывать её образ своими. Но, как оказалось, мир куда сложнее, чем ему казалось, и он более жесток. Его любовь никому не нужна. Глаза возлюбленных вроде бы и не пусты, но его в них нет. Одна его отвергла, ей не нужно возвышенное чувство, ей достаточно ложных утешений и равнодушного секса, другая же нашла себе более удобного воздыхателя, и с тем же самым равнодушием разрушила былую любовь.

Отсюда и безблагодатность. В этом мире, в мире мясных фабрик, никто никому не нужен, глаза окружающих пусты, как у мертвецов. Каждый ищет утешение в самом себе, пусть даже альтер-это и воплощается в виде мертвяка, которым управляют незримые нити твоего разума. Мир окончательно закольцевался и замкнулся в самом себе, отчаявшись найти хоть что-то светлое и подлинное вовне себя.

Живо напоминает Кларка Эштона Смита.

Обречённость и отсутствие человеческого тепла — всё, как под тусклыми лучами гаснущего Солнца, омывающих последний континент Зотик. У людей ещё есть какие-то желания и стремления — но они праздны, как будто ленивы, в них нет ни капли возвышенного. Чёрствость и грубость — вот что свойственно этим закатным людям, и за это они должны нести возмездие. Они получают желаемое — но не окажется ли лекарство хуже болезни?

Конечно, тема не новая, и обыгранная ешё в древних литературах, у Мартина всё же не нашлось для неё каких-то свежих красок. Видимо, равнодушие и душевная леность этого мира, потерявшего себя, создаёт впечатление общей серости, и та же ведьма, которая держит в руках судьбу всех людей, которые пришли к ней за исполнением желаний, всё равно заражена тем же недугом отстранённости, равнодушия.

Так что сама по себе тема желаний не не слишком приглянулась. А вот общая атмосфера даже не гниения, и душевной сухости и хрусткости — более чем.

Холодноватый рассказ...

И не в смысле — рассказ, от которого веет морозом, совсем нет. Просто он написан в несколько отчуждённой, механистической манере, в нём нет той теплоты, которую Мартин вкладывал в другие рассказы, прочитанные мною. При этом он действительно несёт в себе немало интересных придумок — тот же ледяной дракон с ломкими, бело-голубыми крыльями, выдыхающий вместо огня лютую стужу, продолжительные зимы, от которых нет спасения, прообраз Матери Драконов, сражающейся во имя своей семьи — всё это цепляет взгляд, запоминается, западает в душу.

Но ни новоявленную маленькую Снежную Королеву с ледяным сердцем, ни её семью, отбивавшуюся от драконьих всадников, мы не запомним. Мы запомним чёткий образ земли, покрытой настом даже жарким летом, и будем помнить, что здесь отдыхал ледяной дракон. Но от него не веет стужей отчуждения — мы сразу вспомним, что его холод спас людей от жаркого пламени сородичей, а сам он стал кристально чистым озером, невинным, как слеза.

Красиво и сентиментально, но сентиментально в хорошем смысле. Это благородная сентиментальность «fin amour» провансальских трубадуров.

Можно, конечно, и дальше писать истории о странствующей между мирами девушке, которая ищет возлюбленного. Но стоит ли?

Это уже будут совсем другие повествования, нам же здесь автор рассказывает о вечном одиночестве того, кто призван бороться с пришельцами из иных миров. Тысячи, если не миллионы лет менестрель будет перебирать струны своей многоцветной лютни, и вспоминать тот единственный месяц, когда он почувствовал себя живым, и смог разделить вечность ещё с кем-то. Это рассказ не о страннице — она канула в хаосе коловращения иных миров. Это рассказ о том, кто её ждал, и кто напрасно будет её ждать впредь, хотя все понимают, что надежда — тщетна. Для неё любовь — жалость, для него — луч света.

Всего лишь эпизод для странницы, полмгновения для Стража. Но как статична, печальна и влекуща эта минута, которая никогда впредь не повториться! Как ярки и печальны эти песни! Жить и переживать её заново — разве не стоила эта минута того, чтобы девушка из снов писателя Мартина вышла неизвестно откуда и ушла неизвестно куда?

Только сейчас вспомнил этот рассказ, который читал в далёком детстве, спасибо журналу «Если». Это и есть первое моё знакомство с Джорджем Мартиным — история, которую я помнил.

История не Бога, но — Церкви.

Церкви? Нет. Идей.

Идёт борьба, борьба за души человеческие, за веру, за истину.

Джордж Мартин в своих рассказах постоянно говорит о Мечте. О Грёзах. Вера, любая вера, в том числе и христианская — не грёзы ли? Грёзы о справедливости, о том, что «всё было не зря», о воздаянии, в конечном счёте?

Вера не нуждается в догматике, убивающей её живое начало, она нуждается в мечте. Понимали ли это создатели канонов, «Септуагинты» и «Вульгаты»? Нам неведомо.

Идея Лжецов, творящих религии, идеи, мечты — не нова, конечно, излишне замысловата и конспирологична, но кто может поручиться, что и она не является фантазией и мечтой о лучшем мире?

Метущейся душе инквизитора была нужна не только Истина, кою он мог почувствовать только сердцем. Душе и сердцу нужна была ещё и мечта, поэтому он потерял свою старую веру, перестал верить в догмы старой Церкви.

Он стал верить в Драконов.

Кто сказал, что их не было? Или что они были?

Мечта и истина...

На меня дохнула лютая стужа планеты Гетен-Зимы на Горбенском леднике, ветер играет моими волосами в проёме замка Халлан на планете Роканнон, осыпая их снегом, я ломаю наст на планете Верель возле Космопора...

Лёд дышит на нас, вместе с той меланхоличной атмосферой Тайны, которой окружён этот мир, потерявший память о своей истории, удивительно схожий с тоном произведений об Экумене, и я бы не удивился, если бы эта планета оказалась частью Ожерелья. Всё то же ощущение глубокой Древности, руины городов, горстки людей, жмущихся друг к другу на жуткой и чужеродной планете, и реликт иных времён — чудом выживший космический корабль, стоящий среди поляны зимних цветов, выросших сквозь растрескавшиеся плиты обветшавшей взлётной полосы космодрома, среди наметённых сугробов многолетней зимы... Зима близко, как мы помним.

Из всей «A Song of Ice and Fire» я запомнил именно Север, особенно тот, что за стеной. По сути, вот он — только здесь бродят вампиры вместо Ходоков, а голубым сияют не их глаза, а странные и чужеродные цветы с планеты Имир. История одиночества, показанного глазами одичавшей в этой ледяной пустыне юной девочки...

То же самое чувство стремления к иным звёздам, и тоскливое ощущение, что их уже не достичь, что корабль так и будет ветшать здесь, всеми забытый и брошенный, тогда как иные миры, кажется, уже рассыпались в прах.

Как люди попали на этот забытый всеми мир, почему города из камня и металла обратились в руины, почему Звёзды перестали быть мирами, а стали булавочными головками в хрустальном небосводе? Мы не знаем, и никогда не узнаем, так же, как и юная-старая Шон из рода Карин. И только маленькая табличка с последним посланием из другого мира останется непонятым свидетельством о былом.

Мечта о звёздах, о неведомых мирах, о чудесных открытиях на «последнем рубеже» — вот что тянет человека в романтике Космоса.

Тональность рассказов Мартина схожа с большими меланхоличными космическими эпосами своей эпохи — Ле Гуин и Герберта, есть здесь что-то от бурной фантазии Майкла Суэнвика и нешаблонных творений Сэмюэля Дилэни. Тысяча миров — казалось бы, всё тоже самое, но куда более ярко чувство тревоги, неуютности, чуждости... Как в Каменном городе на окраине обитаемой части Галактики, форпоста тех, кого изрыгнул Космос в пустыни этой планеты, где каменные рёбра, возведённые неведомой расой, продолжают хранить осыпающийся со временем древний мегаполис от бурь. И команда, бывшая команда романтиков-людей, выброшенных в эту пустыню, поглощённую бытом и раздавленных умирающей надеждой. Они обречены сгинуть здесь, в этом неуютном мире, полном чужих....

Отчаяние положения этих людей — вот что главное. Разум их тупеет, и они даже перестают замечать останки своего былого товарища, распятого на городской стене. Один погрузился в фальшивые грёзы новых открытий, другие стали жертвой наркотического дурмана, и только один, грёзящий другими Солнцами, бился головой о непробиваемую стену безысходности, бился, бился...

И проломил. Но как? А вот это уже к загадочной расе, возведшей в неизмеримые времена каменные рёбра города.

...Само время рассыпается в прах, город оседает в пустыню, становясь прошлым, а отважный путешественник в его туннелях продолжает свой путь от звезды к звезде, ведомый жаждой открытий.

Красиво.

Ну что же, первый томик из серии, призванной рассказать нам о деяниях легендарных сынов Амператора — примархов — не шибко порадовал, точнее — не оправдал моего высокого доверия. Избалован я, видимо, Дэном Абнеттом, но ожидал я какой-то серьёзной и толковой истории, тем более, что герой повествования — героический Робаут Жиллиман — слывёт в легендариуме Боевой Киянки гениальным стратегом. Ну, думаю, уж автор как-нибудь придумает, что с этим делать, пора разнообразить, так сказать, однотипные боевики, будто слизанные с одного шаблона, только цвет доспехов меняется.

Получили мы абсолютно стандартный «ваховский» роман, про доблестных космодесантников, которые сражаются с ордой гнусных орков. Я уж думал, что великому стратегу в фиолетовых доспехах выберут в противники какую-нибудь высокотехническую цивилизацию, типа эльдаров, или Тау, так нет же — опять орки, видимо, здесь не нужно придумывать ничего нового и лишнего. Итак, огромная орда орков... Что сделает гениальный стратег? Создаст непроницаемые укрепления, воспользуется неадекватностью противника (все понимают, о чём я?), и будет методично крошить зелень у дзотов? Не, не знаем. Точечные обстрелы, ракетные бомбардировки, аккуратные зачистки напалмом, в конечном счёте, легендарные вирусные бомбы? Да не, откуда там. Великий стратег десантирует свои части прямо в гущу противника, и... Да, пиломечи пилят, болтеры стреляют болтами, зелёная кровищща устилает землю вместе с фиолетовыми доспехами — что может быть лучше схватки морда в морду, ведь несправедливо же для гениального тактика не терять изрядную часть военсостава — видимо, вместо децимации?

Искать тактику можно под микроскопом, однако найти её ой как не просто. В ответ на боевые кличи орков примарх отвечает тактически выверенным рёвом (шта?), безбашенные десантники пуляют в замкнутом подземелье из крупнокалиберного оружия, вводя новую стратегему в виде обрушения свода пещеры на голову противника и на себя, стоит также упомянуть, что прекрасно обученные тактике десантники мудро решают, что стрелять по находящемуся в непосредственной близости взрывчатому боеприпасу — мягко говоря, рискованный шаг. Да, умно, что тут скажешь.

Я, кстати, даже не гиперболезирую — всё так и есть в тексте. Да и с сюжетом есть определённые проблемы. Спасение памяти о человеческой культуре — достойное дело, но стоит ли замазывать её позорное прошлое, столь поучительное для новоиспечённого Империума? Вот тут уж Робаут Жиллиман прокололся вовсю, хотя... спишем это на предчувствие гражданской войны.

Что спасает роман, так это его краткость.

Рассказ вовсе не простой, и его не зря сравнивают с «The Word for World Is Forest» глубоко уважаемой Урсулы Ле Гуин, однако смысл здесь обратный. У достопочтенной дамы — история превращения «благородных дикарей» в людей, с их жестокостью и стремлением убивать, в ответ на геноцид, у Мартина же другая история, очень и очень непростая. Причём её ценность в том, что изучать её можно двух разных углов, и картинка получится совершенно разной.

С одной стороны, конечно, это история «очеловечивания» аборигенов. Благородный торговец решил, что единственный способ защититься от агрессии секты с планеты Старая Земля — научить аборигенов убивать, раздать им лазеры и самострелы. Лишённые привычной жизни, мохнатые жители лесов начали было осваивать искусство смерти, но... ожидаемой развязки не случилось, не случилось ожидаемого смертного противостояния двух рас, обречённых, казалось бы, на взаимное истребление (или — на истребление аборигенов, которые бы дорого продавали свою жизнь).

Но всё пошло по другому. Мартин — умный автор. Пирамиды ли спасли дженши от геноцида и «очеловечивания» — вопрос открытый. Но что-то — либо неизбежное человеческое безумие, либо таинственные силы покровителей аборигенов — обратили религиозный фанатизм тоталитарной секты против них же самих. Можно было бы ожидать, что Мартин выберет какую-то форму справедливого возмездия — но, нужно признать, он превзошёл мои ожидания. Идея пожирающего своих детей фанатизма, быть может, и прямолинейна, но замечательна. Сразу вижу призрак леди Мелисандры...

Рассказ о неразделённой любви, или, если быть точным, о сокрушении мечты.

В чём Мартин однозначно прав, а он, писавший то, что чувствовал сам, однозначно прав, так в том, что порой вокруг этого притягательного состояния закручивается вся жизнь. Хорошо ли это, плохо — не мне судить. Но «This Tower of Ashes» — не более чем метафора, метафора тщеты всего сущего, вечно рассыпающегося в прах мира. Башня, которой суждено стать бесформенной кучкой пепла — что может быть притягательней для человека, мир которого рухнул? С каким болезненным наслаждением он должен смотреть на пустырь, покрытый прахом, и представлять себе, что в него рассыпется всё бытие?

Что же было в этом рассказе? Он не отличается особой внятностью, но сквозная мысль ясна — он пытается из праха ушедшего восстановить былое чувство, хотя его стремление и предельно наивно. Пепел останется пеплом, он просыпется сквозь пальцы, оставив только след на руках. Девушка осталась холодна к нашему герою, потому что он ей уже не нужен, да и светлое чувство ей ни к чему — сменился её эмоциональный окрас.

Именно поэтому он предпочёл реальности мир спасительных иллюзий, постоянную подпитку наркотиками, ведь ощущение осыпавшейся в пепел жизни для него слишком тяжко. Правильно ли это — опять же, не мне судить.

Снова — рассказ-эмоция.

Непростая повесть, нужно признать, интересный пример авторской полифонии.

В чём она проявляется?

Непонятно, как правильно. Тоскующий, по собственному признанию, молодой Мартин, конечно, в рамках своего текста делает выбор, а вот читателю приходится значительно труднее. Наверное, подобное же смешанное ощущение возникает при изучении буддийской идеи шуньи. Пытка покоем, или вечное, абсолютное счастье?

Всё зависит, как обычно, от того, как ты чувствуешь. Не думаешь, а чувствуешь. Автор проводит мысль, что человек снаружи — симулякр, игра (привет Берну), тогда как его подлинное, внутреннее Я потёмки даже для него самого. То есть, человек, сознающий себя, всегда одинок.

Соединение глубинных слоёв людей позволяет им обрести счастье друг в друге, они обретают абсолютную и вечную любовь. Но они отказываются от своего Я.

Для того, чтобы ощущать себя, нужно не только любить, но иногда и страдать. Только тогда её свет обретает истинное значение. Уверен, что автор написал эту повесть, тоскуя по любви, но ведь так мечтать о ней можно, только потеряв? И не станет ли вечная эйфория лишь пыткой? Или нет, если нет сознания?

Я, вполне возможно, и не прав вовсе. Хотя, конечно, здесь дело не в правоте или её отсутствии, а в том, как вы ощущаете жизнь. Мартин тогда чувствовал так, я, сейчас, чувствую по другому. Что скажут другие — решать уже им.

Рассказ красивый, но, мне кажется, Мартин сгустил краски.

Вердикт маститого учёного («быть не может, потому что не могет быть!») нисколько не повредил бы мистико-романтической легенде Призрачного мира, поскольку главное здесь не призраки, а — туман.

Туман породил бы новые легенды, потому что он — неизвестность, таинство, что-то выходящее за пределы измерительных приборов. Туман необходим человеку ровно для того же, для чего он познаёт истину — для уголков неразгаданного, таинственного и манящего. Туман бы породил новые загадки, новые верования, сломил бы вердикты любых скептиков — в конечном счёте, волшебство нужно людям просто потому, что они мечтают, воображают и летают во сне. Так что убил бы некий профессор с кучей датчиков Волшебство? Конечно, нет. Но мы услышали.

Рассказ, казалось бы, простой, но назвать его банальным довольно сложно. Оставим в стороне вопрос, насколько реалистичен сценарий работы одного-единственного оператора на станции-«червоточине» без связи, в данном случае главное не в этом. Главное — это пограничное состояние человека, у которого нет выхода из собственной головы, и который вынужден постоянно прокручивать в ней ошибки прошлого, и жизненный тупик, в котором оказался. Он обезумел, да, но только отчасти из-за собственного одиночества, дело не совсем в этом. Сломала его не тишь глубинного космоса, а перспектива возвращения к людям, нахождение среди которых не сулит ему ничего хорошего, ведь жизнь нашего дежурного полностью и окончательно превратилась в череду бессмысленных дней. И что же, вернуться, посмотреть в глаза несостоявшейся любимой, которая, скорее всего, давно забыла тебя, в растерянности встать перед живущими своей жизнью былыми друзьями, прекрасно обходящимися без тебя, вновь растворять себя в обществе и собирать себя заново в сложном переплетении связей, в котором ты занимаешь ничтожное место?

Ожидание конца одиночества — вот сердце этого безумия.

Ну что же, четь и хвала молодому таланту, который не зацикливается на одном жанре. Мистика? Отчего же нет, самая первая сцена «A Game of Thrones» являет собой прекрасный саспенс, который, впрочем, так и не получил своего развития. А здесь — снова ученическая, в общем-то, вещь, проба в жанре хоррора. Как и мастера, Мартин пытается выстроить ощущение таинства на мелочах — некоторая неестественность реалий, необычные мелочи и странности, таинственное происшествие с мрачной и далёкой историей...

Но автор пока не Стивен Кинг, и выстраивать напряжение в читательской душе у него пока не очень выходит, немного не хватает чисто стилистических уловок. Поэтому рассказ вышел достаточно обычным, простым и безыскусным, словно журналистский текст. Но, надо отдать должное: интерес вызывает, и печаль тоже. Не ужас, а именно печаль.

Суровая правда жизни?

На войне слишком много театра, особенно во взаимоотношениях так называемых «своих». Награды, звания, похлопывания по плечу... Сплошной самообман. В таких условиях очень быстро идёт процесс лишения человечности, и в реальности, той самой «суровой правде жизни», суровые бойцы будут друг для друга лютыми волками сразу же, как только уйдёт причина для вечной борьбы спина к спине. Допускать это... существо в мир обычных людей, чтобы он, согласуясь со своей природой, преобразовал окружающее под себя?

Самое печальное — что всем на всех наплевать, и потерю «героя» никто толком не заметит — никого не интересует, кем он был, и какую душу в себе нёс. Пушечное мясо, куда деваться.

Антивоенный рассказ, очередное высказывание американского писателя против омерзительной и несправедливой войны, которую вела его страна. Доколе?...

Видимо, одна из первых попыток Мартина написать серьёзную философскую прозу, с политическим оттенком. О роли личности в истории и в общественном движении написано много, немало слов уделяется и тому, что большинство великих деятелей эпохи лишь попадает в резонанс с духом своего времени. Маршировали бы легионы SS, если бы в Мюнхене одному художнику-неудачнику прострелили бы череп, а если бы гурхан Джамуга перерезал глотку своему побратиму Тэмучжину, были бы разрушены Киев и Багдад? Вопросы...

Но в интерпретации начинающего писателя вышло слишком уж простенько. Пророк — слишком уж «в лоб», так же, как и его убийца-стрелок. Главная проблема Мартина — он ещё плохо чувствует и общество, в котором живёт, и глубину схваченной за хвост темы, ему тяжко развернуть её. Средненько, но запрос на мысль — есть.

Рассказ на историческую тему, причём довольно неожиданную — падение Свеаборга, Русско-Шведская война... И опять всему виной поэзия.

Само собой, для того чтобы найти в тексте что-то «русофобское» (затрёпанное понятие, всё больше превращающееся в смехотворное клише), нужно иметь чрезмерно богатую фантазию. На месте абсолютно стандартных русских могли быть турки во время осады Эгера, мусульмане Великих Моголов под стенами Читора, англичане у стен Шато-Гайяра — да кто угодно. Есть факт — сдача крепости, позорная, по мнению многих, бессмысленная, едва ли не предательская. Маленький народ, зажатый между двумя империями. Одна, превратившая на какое-то время Балтику в Шведское озеро, уже склонилась к своему закату, другая же набирает силу и военную мощь. Принять эту новую империю, от которой неизвестно, чего ждать? Или остаться в рамках старой, и, возможно, отдать жизни за неё?

Нет ответа, как поступить лучше. Как всегда, каждый решает сам. Но... долг, честь, верность... Вероятно, слёзы умирающего старика, перечеркнувшего все свои военные подвиги единственным мигом слабины, отданы в жертву потерянной навеки чести и присяге. Его сторона была ясна, он был разорван в клочья своим долгом перед страной и своими солдатами — и просчитался.

Молодой Мартин попытался написать полифонический рассказ. Не могу сказать, что у него не получилось.

Да, нужно обладать недюжинной смелостью, чтобы включить в свой «отчётный» сборник такую хрень. Многие подростки, которые зачитывались фантастикой, держат у себя особые тетрадки, тонкие или толстые, раскрашенные вензелями, клинками, космическими кораблями — кто во что горазд — где пишется нечто ВЕЛИКОЕ. Как у Толкиена с Муркоком, только своё и круче... или как у Мартина. У меня таких штук пять, слава Небу, что сии опусы не получили дальнейшего развития, и не пошли в печать.

А юный Мартин даже умудрился опубликовать свою детскую ерундистику в фэнзине, честно признавшись, что она, среди прочих его юношеских опусов служит, в общем-то, гвоздём программы. Я юы рассказ о мозге в аквариуме для рыбок почитал, это было бы хотя бы весело...

В этом рассказе, впрочем, чувствуется рука редактора, но даже она не помогает спрятать железобетонный пафос эпохи, когда «Fantastic Four» от Стэна Ли считался шедевром комикса, жуткого злодея, который мечтает... аааа... захватить мир, и пытать жалких людишек! Но не тут-то было, ему противостоит целый Доктор Weird (в чём он Dr.?), который может набить ему морду астральными кулаками, и, увернувшись от Смертельно Опасного Файербола, с разворота пробить ему в башню. Круто? А то! Слог напоминает то ли раннего Муркока (без бешеной фантазии последнего), то ли позднего Перумова, напыщенный, пафосный, и совершенно беспощадный для мигрени всякого читателя, перевалившего за порог 15-ти лет.

А вообще Мартин — молодец. Он как бы разводит перед нами руками, и говорит: надо же было с чего-то начинать...

Отзыв-ретроспектива.

Вспоминал намедни трилогию Роберта Джексона Беннета, которая, неожиданно даже для меня, произвела большое впечатление. Сам-то сюжет не вызывает невероятных восторгов, он напоминает сценарий фэнтези-сериала с хорошей боёвкой, дорогими спецэффектами, харизматичными актёрами, «сильными женщинами» (ну а чоб нет?), лёгкими пассажами в сторону «нетрадиционных отношений» (потихоньку превращается в дурное клише, но в умеренных количествах не раздражает). Всё так. Само по себе чтение увлекательное и динамичное, написанное твёрдой рукой умелого писателя, на мой вкус, более толково и обстоятельно, чем у того же Брендона Сандерсона, и многих иже с ними. И, нужно сказать, при всём придирчивом отношении нынешней избалованной публики к современному фэнтези, серия о «Cities» получила сравнительно позитивные отклики от фэндома.

Мне кажется, всё дело в миро-мифологии, созданной автором. Небольшое допущение: что если боги, классические боги мифологических систем архаичных народов были не просто абстрактной сверхъестественной силой, являющейся воплощением неизведанности окружающего мира, а реальностью? Что если боги в своих конкретных манифестациях весьма и весьма деятельно вмешивались в человеческую жизнь, строя для своей паствы рай на земле, творя бесчисленные, поражающие воображение чудеса? Идея вроде бы не новая, у многих мифотворцев встречается что-то подобное. Да хотя бы «Илиаду» можно вспомнить, где Диомед Тедеид с копьём медноострым наперевес вступил в поединок с Афиной и Аресом, не только не потерпев поражение, но и ранив их (как местный легендарный кадж Авшакта си Комайд). Но при внимательном прочтении можно выделить интересную систему Божеств.

Деятельная вера Континента не подразумевает богов-демиургов, не знает абстрактных сущностей Света и Тьмы, Порядка и Хаоса. Шесть Божеств, конечно, могут отвечать за покровительство некими высокими сферами, но не являтся воплощениями абстракций, а нести чисто прикладные функции — как покровительница Смерти, которая создаёт по просьбе своей паствы своего рода Вальгаллу.

Итак, что же мы имеем? Бога-строителя (Талвааврас), бога-садовника (Аханас), бога-судью (точнее — дающего запреты Колкана), бога-воителя (Вуртья), бога-трикстера (Жуков). Отчасти абстракцией можно считать Олвос, Дающую Свет, однако и она несёт в себе прикладные функции защиты, покоя и покровительства. Короче говоря, Божества воплощают в себе весьма конкретные сферы человеческих чаяний, отображают разные стороны их жизни. Божества Континента — не нечто внешнее по отношению к человечеству, не субъект, а объект — они отображение человеческого коллективного «Я». Всё, что было хорошего в мире Божеств, и, тем паче всё, что в нём было дурного — всё от человека. Беннет умный автор, он смог показать, что и красота, и уродство Чудес этого мира — человеческое творение, отображение его противоречивой сути.

Ноо тему можно было бы доработать, мифологической конструкции не хватает многих деталей, которые могли бы её дополнить. В этом мире, пережившем апокалиптический Миг гибели Божеств, мы видим технологически развитый Сайпур, истинное воплощение технократии. А вот как к этому миру пришли? Мир Божеств, лишённый, по сути, интенции к абстракции, не знал того, что старик Ясперс весьма условно называл «Achsenzeit», «осевое время», фрагмента социальной эволюции, знаменующей появление деятельного Сознания, изучающего Бытие. Всё в этом мире воплотилось в персонификациях человеческого, условно, «бессознательного», и не породило волны философских и общественных идей, мировых религий с их идеями Греха и Воздаяния, не породило Гуманизма. Это мир, лишённый веры в сверхъестественное, как это ни странно. Эх, было бы очень любопытно взглянуть на мир, пропустивший целые пласты интеллектуальной и идейной эволюции, и сразу махнувшей в светское технологическое общество — на каких основах? Как было бы любопытно посмотреть на этот мир!

Ну что же, спасибо автору за эту весьма познавательную экскурсию по городам. Весь этот мир — целиком светский, он полностью принадлежит Человечеству, и ничему иному здесь нет места. Таков общий мифопостроения этого необычного мира, который сложнее, чем кажется.

Взрослый Адамс, да, более серьёзный, чем раньше, менее философичный, более жизненный, более социальный.

И здесь не нужен никакой Артур Дент, ни к чему Форд Префект, вся эта Вселенная здесь лишняя. Поместить весь сюжет, и без того слабый, на уже отработавший своё фон, который безнадёжно устарел для творчества автора — не самая лучшая идея. Он прекрасно это понял, и, пусть даже и второпях, довольно по дурацки, но закрыл весь тот цикл навеки вечные. И никакой Йон Колфер не сможет вдохнуть жизнь в то, что уже ушло — всё, что хотел сказать Адамс об этом мире, выражено в первых двух романах.

Конечно, здесь есть здоровое начало. Множественность Вселенных, где каждый отпечаток собственного Я мучается от неизбежных и мучительных, хотя и разных в каждом случае вопросах. Но... всё можно было бы сделать куда изящнее.

Дуглас Адамс решил написать историю любви... Я согласен, это симпатично, мило, иронично и самоиронично.

Чего не хватает? Всё-таки сюжетная составляющая — не самая сильная сторона автора, а здесь он делает ставку именно на неё. Его явно утомил мир этой безумной Вселенной, и он не знает, что с ним делать, куда развивать то, что уже прекрасно работает? Автор пытается сказать нам о чём-то важном, но сам формат юморесок «The Hitchhiker's Guide...» для этого не подходит. Он подходит для отвлечённого философствования, но не для разговора о жизни... хоть это и чрезвычайно странно.

Не та вещь, которая выдержит испытание временем, в отличие от предыдущих романов.

Третий роман смотрится уже довольно натужно. Всё таки Дугласу Адамсу непросто поддерживать уровень комики предыдущих частей, любой фантазии есть свой предел, ничего не попишешь. Отсылок, ироничных комментариев и аллюзий стало на порядок меньше, и упор сделан на то, что является наиболее слабым в цикле — на сюжет. Концентрация на действии и — особенно — на диалогах играет злую шутку, поскольку впервые именно здесь они начинают всерьёз утомлять и раздражать, абсурд превращается в сюрреализм ради сюрреализма, а не служит литературным приёмом.

Но ближе к концу автор исправляется, и интрига с планетой Криккет лихо заворачивается под его пером, превращаясь в уже привычную юморно-метафорическую зарисовку, и привычный нам уже стиль возвращается. Именно поэтому я не стал ставить крест на этом романе... и ещё из-за робота Марвина, ведь и без моих претензий его оптимизм помещается в спичечный коробок. Вместе со спичками.

Выделять эту часть цикла в отдельный роман я бы не стал, поскольку он смотрится как бесшовное дополнение к первому роману. Нельзя войти в одну реку дважды — так Дуглас Адамс и не входит, он всего лишь продолжает развитие тем первого романа. И это не просто банальный театр абсурда, а хитро выстроенное повествование, которым автор пытается доказать, что в нашей безумной Вселенной любая мелочь, любой брошенный камень ведёт к целой цепочке никоим образом не предсказуемых следствий. Я даже начинаю понимать Повелителя Вселенной, который в этом сумасшествии решил уйти в крайнее бёрклианство, да и капитан космического ковчега не вылезал из своей ванной годами не от хорошей жизни. Аляповатость жизни здесь настолько привычна, что даже конец света воспринимается в ней лишь как очередной занятный фон, под который можно крепко накатить.

То, что и было — немного метафоричности, чуть-чуть цинизма, галлон абсурда и хлёсткие гэги. Надеюсь, у автора их запас бездонен.

Юмористическая литература — дело тонкое. Прежде всего, конечно, её автор должен быть чрезвычайно умён. Во вторых, должен обладать хорошим художественным вкусом, чтобы всегда чувствовать меру. В третьих, его нелёгкая задача — поддерживать динамику повествования, и не давать читателю расслабится и заскучать, поддерживая его тонус всё новыми и новыми придумками.

Непревзойдён, конечно, Терри Пратчетт. Можно вспомнить Ярослава Гашека с его «Швейкианой», острую зубоскальную сатиру Джозефа Хеллера, чопороные приключения героев Джерома К. Джерома и юморечки Иоанны Хмелевской. Но вот, новое имя передо мной — Дуглас Адамс и его легендарный цикл «The Hitchhiker's Guide to the Galaxy». Произведение настолько известное, что о нём, по моему, хоть краем уха, но слышали все, и дело здесь даже не в слегка подзабытой нынче экранизации. Образы из коротких книг Адамса ушли в люди, многие крылатые фразы, прежде всего в англоязычном пространстве, но и в русскоязычном тоже, циркулируют в потоках языка, и всплывают с завидным, хоть и нечастым постоянством. «Life! Don’t talk to me about life!» — это в моём лексиконе теперь явно надолго. Да здравствует робот Марвин!

Если говорить серьёзно, то роман Дугласа Адамса производит странное и смешанное впечатление. С одной стороны, масса интересных замечаний, шуточек, и неожиданно глубокой иронии — это есть. Часть из них безнадёжно купировалась в переводе, я сравнил с оригиналом, хотя читать такой витиеватый и непростой текст на английском я пока не готов. Но с другой стороны, автору необходимо строить линейный сюжет, и он не производит впечатления — в этом плане Пратчетт более выразителен. Для пародии здесь маловато отсылок и жанрового стёба, и приходится констатировать, что «The Hitchhiker's Guide to the Galaxy» — скорее фантастика абсурдного юмора, причём не лишённая некого смыслового зерна. Добавлял ли его Адамс на самом деле?

Как ни странно, его абсурдная и откровенно дурацкая Вселенная, где президентом всего Сущего может быть обаятельный жулик просто потому, что он обаятельный, вполне логичная в рамках заданных законов. Вселенная настолько богата и разнообразна, что в ней найдётся место любой идиотии, любому абсурду, самым ярким краскам. На фоне этого безумного мира скучных людишек и сноса их никому не известной планетки не заметил вообще никто, а парочке выживших представителей этой приматоидной расы остаётся только разевать рот при виде калейдоскопа безумия бескрайнего космоса.

На фоне многообразия Вселенной человек — песчинка. (Это у меня приступ Синдрома Поиска Глубокого Смысла. Простите).

Вопрос о Жизни, Вселенной и всём остальном, конечно, запомнится надолго. Каков вопрос, таков и ответ. 42? Это смысл Жизни? Но чтобы понять ответ... быть может, лучше правильно поставить вопрос? Грубо говоря: вы чего хотите? От Жизни, от Вселенной, от... всего остального? Быть может, для начала дать всему имена, как учил нас старик Кун-цзы, познать себя, а потом, наконец, задать вопрос: зачем? И тогда 42 станет для нас чуть ближе, хотя, честно признаться, мы подобны больше тому кашалоту, который успел познать самого себя в те весёлые минуты, когда летел с орбиты к поверхности планеты Маграттея.

В общем, от сюжета, по большей части, я не в большом восторге, однако своим исполнением роман доставил удовольствие. Тем более, одно из главных его достоинств — он короткий. Чуть больше текста — и бесконечный поток гэгов стал бы утомительным. В итоге мы получаем типично английский роман о том, что мир не так прост, как кажется на самом деле. В этом смысле Дуглас Адамс пишет юмористическую литературу на очень странной грани жанров — не уходя в философию, не падая окончательно в абсурд, и не опускаясь до примитивных шуточек в стиле «Mr. Bean». Интересное сочетание.

Последний роман трилогии сложно воспринимать всерьёз. Если первый воспринимался всё же более или менее как продолжение истории Вечного Воителя, то под конец старика Муркока понесло вразнос. Это, кстати, вовсе не значит, что роман плох — что вы, вовсе нет. Это хороший, ностальгический роман, своего рода окошко света в тёмном царстве Мультивселенной.

От лица подростка? А почему нет?

Все мистификации, связанные с месье Зодиаком, он же Элрик из Мэлнибонэ в хорошем плаще и костюме-тройке, как бы намекают на буффонадность происходящего, да и господин Реньяр вместе с разношёрстной компанией Рыцарей Равновесия, нельзя не обратить внимание, что зловещий Гейнор Проклятый и диавольский Иоганнес Клостергейм окончательно низведены на уровень почти комических персонажей, точнее, фриковатых баранов в зловещих костюмах.

Но не будем преуменьшать. Архитектоника Мультивселенной сохранена, роль Вечного Воителя осталась прежней, но на этом витке Мегацикла его задачи немного другие. В предыдущих ветках, как мы помним, Хокмун-Эрикёзе разрушил Равновесие, в другом Корум поборол Хаос, в другой ветке он же в лице Элрика способствовал Рагнарёку Повелителей Энтропии. Здесь же, как и в двух предыдущих текстах, задачи другие — выступить и против Порядка, и против Хаоса, уравновесить Рунный Посох с Чёрным мечом. Внести смуту в Тёмную Империю Гранбретань и сохранить её — вот это задачка, пусть и невольная, не правда ли? Муркок хорошо помнит, что такое Тёмная Империя, и её извращённые порядки, и он удачно воспроизвёл их на новом витке... Дориан Хокмун здесь лишний, он своё предназначение Вечного Воителя не может выполнить, и бьётся где-то на окраине сюжета, тогда как основное противостояние уходит в фундаментальную схватку борцунов за вселенское могущество, в виде учёных Звериных Лордов (почему здесь нет барона Калана? Илиана Гаратормская его вообще своим мечом на ноль поделила?) и парочки экстравагантных ряженых. И месье Зодиак, он же Элрик из Мэлнибонэ, получает эффектный бенефис с Буреносцем — что ещё нужно старому любителю Муркока?

Подытоживая, можно сказать, что это такой своеобразный образчик самопостмодерна, деконструкция истории Рунного Посоха и замка Брасс, плюс подмигивания в сторону мира Разрушенной Луны, разовый оммаж принцу в алом плаще и даже привет от полковника Пятницкого, я уж молчу о трикстере Джерри Корнелиусе, благо Уна Перссон на месте. И очередной Апокалипсис по муркоковски — куда ж мы без него?

Мы вместе с Элриком славно погуляли по Лунным Тропам. До новых встреч.

Красивый и, в общем-то, вполне обычный для Муркока велеречивый роман, куда спокойней, чем его раннее творчество, менее надрывный, чем романы о Коруме и Эрикёзе, и более аккуратный, чем его постмодернистские эксперименты. Почтенному автору сложно найти баланс, он слишком противоречив в своём творчестве, но, надо признать, ему это удалось. Демиург продолжает сплетать линии Мультивселенной, сталкивая и разводя друг с другом воплощения Вечного Воителя, отражения Чёрного Меча, размноженного Гейнора-Гуннара Проклятого, викингов, скрелингов, эсесовцев и гномов... Не, гномов-индейцев, чего уж там. Да ещё и напоминающих почему-то стивенсовских «The Brewsters of the Heather». Каково?

Три абсолютно разных линии и три ракурса обзора полифоничны, причём за линию противостояния с Врагом отвечает не ветка Элрика из Мэлнибонэ, а Улрика фон Бека, идущего с Чёрным мечом наперевес. Если не брать в расчёт изрядную путаницу в средневековых реалиях, которая огорчительно довлеет над Муркоком, то роман дивно скроен как сочетание различных линий реальности Мультивселенной, которая всегда стремиться к гармонии, несмотря на энтропийные элементы как Порядка, так и Хаоса. И тот, и другой здесь выступают как силы, одинаково враждебные человеку, и которого защищает только Космическое Равновесие.

Это хорошая, на удивление живая и светлая история о жене, ищущей мужа, о принце Элрике, на тысячу лет позабывшем о своём Роке, о графе Улрике, который чётко знает, за что держит оружие. Молодой Белый Ворон, тайна которого откроется только под конец, не по детски, а взросло наивен и светел, как принц Элрик, едва надевший корону Имррирра, а Гайавата, лично общавшийся с Генри Уодсвортом Лонгфелло, ироничен и мудр, словно один из всадников Лимба, некогда встретивших Элрика-Улрика в образе Хокмуна на пути в Танелорн.

В общем, хороший, позитивный роман, очередной фрагмент бесконечной биографии Вечного Воителя, новый эпизод в нескончаемой войне, и всё это в сочетании с каким-то ироничным спокойствием, которым так и веет от этого текста. Безусловно, меня уже тянет прочитать его снова, но уже с разматыванием отсылочек и подмигиваний, любителем коих давно уже стал Майкл Муркок. Долгих лет ему!

Новая встреча с Элриком из Мэлнибонэ оказалась для многих читателей неожиданностью, и произвела на них крайне неоднозначное впечатление. В этом нет ничего удивительного — много воды утекло с тех самых пор, когда Белый Волк крушил Имррир («The Dreaming City», 1961), молодой человек, писавший о гибели древней и кровожадной империи, превратился в зрелого и опытного автора, погружённого в собственные мысли. Многие из нас буквально выросли на фантазиях Майкла Муркока о Вечном Воителе, с Хокмуном мы шли на штурм Тёмной Империи, бок о бок с принцем Корумом скакали на встречу со студёными Фой Миоре, с Эрикёзе спасали элдренов от кровожадного человечества. А с принцем Элриком многие сроднились, и оплакивали его трагическую судьбу, обречённую на жуткую гибель, лишённого всего на свете безродного изгнанника.

Поэтому новый текст воспринимается совсем по иному. Тут главное помнить, что за плечами Муркока давно уже прошли странные и яркие постмодернистские эксперименты, вроде «Gloriana» (1978), подарившей новому роману букет игры с языком и смыслами, «Colonel Pyat» (1981-2006), приковавший внимание автора к генезису фашистского общества, «The War Hound and the World's Pain» (1981), кроме семьи фон Беков, добавляет нотку мрачности. Другой Муркок, совсем другой — и именно за это я его и продолжаю читать.

Но в чём недоумение справедливо — так это в переизбытке эклектики. Всё же в эклектичности раннего Муркока было больше чувства, которое делало её живой, здесь же больше разума, и это подводит автора донельзя. Он пытается сделать роман ближе к своему старому стилю, и это делает его пресноватым, что в своё время подпортило «The Dragon in the Sword» (1986), который тоже был выдержан в жанре классической героики, уже не слишком уместной на фоне куда более спокойного стиля автора. Та же самая история и с «Daughter of Dreams» — уж больно чужеродно в нём выглядят приключения Элрика и его второго Я Улрика фон Бека на просторах мира Молодых королевств, да и позжее тоже. Муркок пытается влезть в жанр, из которого он давно вырос, и это составляет для его текста определённую проблему.

Улрик фон Бек вышел из другого мира, который идёт к своему закату, находясь под пятой изуверской идеологии фашизма, этого торжества реваншистской химеры. Крушение старой доброй Германии сначала на фронтах Мировой войны, а затем в отблесках костров запрещённых книг, это реальная и подлинная трагедия совсем недавней ещё истории, один из самых чудовищных вывертов эпохи модерна. Но Муркок — плюс-минус сторонник модернизации — смотрит на фашизм и под другим углом, со стороны своей собственной Мультивселенной, которая живёт по своим собственным законам, и это законы борьбы Порядка и Хаоса. Он поднимает вопрос, который уже косвенно звучал в его определённо реалистичном «The Laughter of Carthage» (1984), а не являются ли Порядок и Хаос одинаково чужими человеку силами, и не могут ли они вырождаться в своём развитии? На счастье мира Корума, трикстеры Кулл и Ринн уничтожили владык и того, и другого, боги, вечно сражающиеся дети, погибли в то время, когда Дориан Хокмун и Эрекёзе прибыли в Танелорн. Но в этом мире владыки Порядка и Хаоса одряхлели и выжили из ума, фашизм является настоящим воплощением законов Порядка, контроля и насилия. Поэтому нам не слишком важно, кому же служит Гейнор фон Минкт, он же наш старый друг Гейнор Проклятый, силы, которые он воплощает, лишены здорового человеческого начала, что и становится причиной его проклятия.

На фоне схваток Человека с силами Порядка и Хаоса происходят героические приключения Вечного Воителя, который уже не может служить ни одной из этих сил. Муркок использовал интерес фашистских лидеров к оккультизму в свою пользу, и Чёрный меч отныне являет собой объект пристального интереса чародеев Рейха, вокруг чего и крутится сюжет. Сочетание фэнтезийных декораций, луков, мечей и острых ушей мэлнибонэйцев вкупе с нацистской отутюженной формой отдаёт буффонадой, однако, нужно признать, героическая схватка молодых драконов с асами Люфтваффе над берегами Британии — сильный образ.

В общем — противоречивый текст, в котором смешались одинаково и удачные элементы, и откровенно нелепые находки. Этому роману подошла бы не героика, а поэтичный и красивый стиль «The Revenge of the Rose» (1991), где образ Элрика играет новыми красками.

Но даже с этими поправками я снова рад встрече со стариком Муркоком, и снова он меня не разочаровал. Рад встрече, старый друг!

Не знаю, стоило ли выделять эту зарисовку в отдельный рассказ, она смотрелась бы органично как часть романа-калейдоскопа, но не отдельно от него. Специфический «народный» юмор ирландцев, конечно, цепляет своей здоровой теплотой, несмотря на промозглость болотистого острова, но в качестве чего-то самостоятельного? Увольте, мой друг.

Читать только в связке с романом «Green Shadows, White Whale».

Несмотря на то, что Рэй Брэдбери был мастером короткой формы, порой он писал и более объёмные тексты. Ему тяжко давалась романная форма, творец продолжал писать и мыслить яркими всполохами, порой его тексты рассыпаются в руках, лишённые связующего звена. В какой-то момент автор стал более велеречив, как это часто бывает со стареющими писателями, и в 1980-90-х романы шли один за другим. Я уже писал о своеобычной трилогии «Where Everything Ends», которая была причудливой помесью автобиографии, нуар-детектива, псевдо-мистики в стиле Эдгара Аллана По и реалистического романа. Отчасти Брэдбери не отошёл от традиции и при создании своего «Green Shadows, White Whale» (1992), где сохраняет свою совеобразную, дуальную, личностно-отстранённую манеру повествования, соединяя свою биографию и вымысел в причудливые извивы смыслов и ярких эпизодов, и всё для того, чтобы признаться в любви к стране, которая является окраиной для всего мира.

Вряд ли Брэдбери знал, что древние ирландцы знали не четыре, а пять сторон света. Как бы он обыграл это?

Но его Ирландия — не древняя Гиберния-Эриу, здесь нет места Кухулинну, Финну МакКуллу и Ниаллу Нойгиаллаху. Это скорее земля Джеймса Джойса с его Дублином, мрачной его изнанкой Джозефа Шеридана Ле Фаню, плавной переливчатой поэзии Уильяма йейтса. Воистину — земля зелёных теней, плоская, как стол, болотистая, небогатая, казалось бы, несчастный остров на переднем краю штормов Атлантики, но...

Мы часто забываем, что главное богатство любой страны — люди. Вот и Брэдбери, приплыв на зелёные берега Ирландии, любуется не на её суровое и героическое прошлое, и не на красоты её лаконичной природы, он видит людей. Простых, обычных, земных, рыжих, низкорослых и коротконогих, будто бы вовсе и не потомков героических гойделов, изгнавших Туата Де'Даннанн из Ирии — обычные люди, простые — и разные. Тут вам вспомняться и чеховские мужики с мещанами, и шукшинские чудаки, и фолкнеровские южане, и даже толкиновских хоббитов не стоит забывать. Ирландцы бедны — но и богаты тоже, мы слишком часто забываем, что сила жизнелюбия может переломить всё, что угодно, и каждый из героев романа-сборника Брэдбери богат своим содержанием, азартом и охотой к жизни, что выливается в чрезвычайно богатые и велеречивые диалоги и монологи.

Недаром одним из бродячих культурных кодов является постоялый двор на перекрёстке — или паб, как в нашем случае — не как место запойных посиделок, а как точка встречи, где люди собираются общаться и беседовать. Таков бар Гебера Финна, куда приходит наш юный писатель в поисках живого человека, и... находит его. Он находит целый пласт историй, простых, но одновременно и глубоко-житейских, грустных и смешных, каждая из которых вливается в стройную ткань движения Жизни.

В общем, это своеобразная форма авторской рефлексии. Гринтаун мы могли пощупать руками, вместе с мальчиком Дугом мы даже гасили свет в его домах, знаменуя наступление Осени. Ирландия Рэя Брэдбери — тень. Зелёная тень на краю глаза, за пределами оптики линз очков, грунтовая дорога среди болот, заволочённых туманами, и серые, слякотные улицы Дублина. Его Ирландия — те самые рыжие и жезнерадостные мужички, полные веселья, простоты и чувства собственного достоинства, как бы вечно посмеивающиеся над собой. Охоться за белым китом души острова Ирии — и наткнёшься на них, этих светлых и простых людей, так похожих на простых людей по всему миру — в русской глубинке, в английских деревнях, в маленьких американских городках — везде. Лучшие из них — и есть Душа.

Писать об этом романе тяжело. Он неравномерен, несогласован, рассыпается в руках. Отсутствие единой линии повествование доставит нам немало хлопот. Но это хороший и добрый роман, добрый той сердечностью к людям, которой сейчас остро не хватает всем нам. Нам всем стоит присмотреться к Другому, и уловить это мимолётное единство зелёных теней иных жизней.

Ничто, никакой факт в истории, никакое событие не существует просто так, в вакууме. Казалось бы, есть «ВК», есть «Хоббит», по своей фабуле — обычные и несложные истории, существующие в рамках парадигмы героического эпоса, и что же в них уникального? Я и сам не постеснялся 10 лет назад назвать «Легендариум» «Великой Книгой», и сейчас не отступил от этого? В чём причина?

В том, что мир, созданный Толкиеном — живой. В любом другом мире, сколь бы не были искусны его мифотворцы, проглядывает нечто искусственное, даже на островах Земноморья оказалось место противоречиям, даже скрупулёзные миры Гая Гэвриела Кея дают трещины. Но для того, чтобы мастер Бильбо Торбинс-Бэггинс-Сумникс нащупал в копях Мглистых гор маленькое золотое колечко, потребовались тысячелетия истории, сотни имён, десятки событий, память о которых к эпохе Войны за Кольцо стёрлись даже в сознании древнейших эльфов. Кольцо Всевластья, также как Три, Семь и Девять его братьев, возникло, когда Творец пытался понять, как же оно, такое чудесное, закатилось за пазуху этого злобного, но забавного, казалось бы, Горлума? Для того, чтобы появился Ривенделл-Раздол, нужна была война с Сауроном во Вторую эпоху и поражение мастеровитых эльфов-кузнецов в Остранне, чтобы чёрные тучи сомкнулись над Дол-Гулдуром, нужно было протянуть прочную нить от дисгармонии Мэлькоровой мелодии в музыке Айнур к зловещей фигуре Некромансера... Всё это нужно было, как любил говаривать Джон Роональд Руэл, «выяснить».

Чтобы появился «Властелин Колец», нужен был Мир. Музыка Айнур, проклятье Феанора и резня телери в Альквалондэ, блеск и низвержение Нуменора, Эарендил с Силмарилом на груди, парящий в поднебесье. Заслуга Кристофера Толкиена в том, что он решил напечатать черновики отца, и показать, какой колоссальный фундамент скрывает его история. Лично мне, со стороны, «Middle-earth Legendarium» всегда казался избыточным в своей полноте, 12 томов черновиков — зачем, думал я?

До той поры, пока сам не нырнул в них, и вновь не оказался ТАМ.

Я читал много «фанфикшна», посвящённому Средиземью, многих авторов, хороших и плохих, ещё больше мне попадалось прямых подражаний. Но никто, никто не сравнится с Творцом.

Даже в этих отрывках, многие из которых представляют собой небрежные наброски на тетрадных листах, вырванных из блока, чувствуется дыхание подлинного, настоящего Мира, и мы сходим на его тучную землю. Вместе с Туором мы идём по горам и кущам Белерианда, вместе с Турином Турамбаром мы бьёмся, плечом к плечу с отчаявшимися эльфийскими витязями, против необоримой силы Ангбанда, в ту эпоху, когда неминуемость поражения была очевидна. Впервые я вступил на землю Нуменора вместе с будущим королём Алдарионом, оказавшись в эпохе, когда жива была память о сражениях с Мэлькором, и дунаданам ещё лишь предстояло вновь вернуться в Средиземье, принеся ему много и радости, и горя. Вместе с Галадриэлью и её супругом мы вступаем в сражение с Сауроном в ту эпоху, когда ковались Кольца Власти, наблюдаем за основанием Лориэна, Остранны, Раздола, следим за разгаром борьбы, которая кипела в этих землях ещё в те времена, когда седой Миндолуин ещё не приютил на своём колене гондорскую крепость, а южные склоны Метедраса не вытесали из себя кольцо Ангреноста-Изенгарда. Вместе с истари мы прибываем в Средиземье, бороться с поднимающей голову Тьмой, и рядом с Гэндальфом встречаем гнома Торина Дубощита в окрестностях Пригорья. Мы будто оказались в каменном кресле на Амон-Дине, пронзая взглядом пространство и время, и видим те незримые нити, которые тянутся из далёкого проглого Нуменора и Средиземья, и сходятся в одной точке, когда было уничтожено Кольцо Всевластья, и ушло время эльфов, магов и нуменорских витязей.

Казалось бы, просто отрывки, простой рабочий материал, заготовки, зарисовки, что от них можно ждать? Нет. Все вместе, вкупе, они являются фрагментами большого целого, которое кажется таким же необозримым и бесконечным, как и история нашего родного мира. В воображении профессора Толкиена нет ничего пустого, всё взаимосвязано, всё контекстуально, всё настолько богато, что мир оживет под нашими глазами настолько, что мы, вслед за Галадриэлью, начинаем сами тосковать по ивнякам Тасариэна.

Ключ от Средиземья остался в кармане расписного жилета профессора Толкиена, и он унёс его с собой. Король Волшебной Страны увёл его с собой, оставив нас наедине с эхом большого Мира, который неизбежно меняет нас, даже когда мы приходим в него с чёрного хода. Да, толкиенисты не стареют, даже через много, много лет...

Имя Ричарда Кнаака мне давно знакомо, и не могу сказать, что наши встречи на плодородных нивах фантастической литературы приносили бы нам удовольствие. Сей автор является самым зримым воплощением понятия «Литературный Ремесленник», «ЛР», поскольку его умение клепать коммерческие тексты прямо пропорционально уровню однотипной графомании, которую он тоннами забивает в свои романы. Его жертвами в разное время становились «Dragonlance», «Diablo», «Конан», есть у него и свои собственные, авторские миры... Я не посещал каждый из них, но нездоровое желание потреблять литературный фастфуд иногда пересиливает самые здоровые опасения. Тем более, что мне всё равно хотелось сделать ещё один заход в мир «Warcraft», хуже, чем роман об Иллидане, всё равно нужно ещё поискать.

Забегая вперёд, сразу скажу, что и в этом, сравнительно позднем романе Кнаак остался яростным графоманом, и врата Азерота по прежнему для меня закрыты. Но, может быть, есть плюсы?

Писать шаблонно тоже нужно уметь, и местами у автора даже получается. Последние 50 страниц и правда динамичны и забористы, и были прочитаны с большим удовольствием. Но, к сожалению, им предшествуют ещё почти полтысячи помпезной околосюжетной чуши, которая целиком и полностью состоит из козней тысячелетнего врага рода гуманоидного, страшного и коварного Чёрного дракона... Ааааа.... Подождите, а его ум и коварство, они, собственно, где? Если бы он взял в руки централизованную власть, и выщёлкивал конкурентов по политической борьбе, это ему бы принесло какие угодно дивиденды, со временем, и ту самую корзинку яиц с дракошками. А зачем в его стройный план было включать средней руки чародея? Понятно, что автору так захотелось, но помимо этого?

Помимо злодейского злодея, у нас ещё имеется квест, из типовых персонажей (характеристики которых автор явно определял шестигранным кубиком), и смысл которого я потерял почти сразу, кроме злодейским планов злодейского дракона.

В общем, та ещё поделка. Сальваторе хоть и прямолинеен до оскомины, и однообразен, как выпуски «Новостей», но хотя бы умеет работать слогом. Кнаак умеет делать фрагменты боёв, но не более того. Это явно не стоит того, чтобы его читать.

Гаррисон ухватил правильную тему — большие лавины могут начинаться с маленького камушка. Слева от меня горит в лампе грушевидный предмет, являющийся последствием желания изобретателя отомстить газовой компании — о чём ещё говорить? Человеческая жизнь богата и разнообразна, она состоит из мелочей, и эти мелочи подчас оказываются даже важнее больших трендов.

А вот конец... Хулиганство! Но классно вышло.

Не думаю, что автор здесь выступает под личиной шовиниста, скорее он просто решил подчеркнуть, что любое чувство собственного достоинства можно сломить, особенно если знать подход. Так и здесь. С одной стороны, конечно, мильонЭр давит на несчастную девицу кричащей и гротескной роскошью, и собственной железобетонной самоуверенностью. Причём последнее даже важнее. Причём дева сама определила исход своего вечера, она уже была готова порхнуть к обольстителю в спальню, иначе она бы ни за что не отправилась на ужин с ним, всё остальное — лишь игра.

Игра, игра... На мой вкус, мерзкая игра, и с его стороны, и с её.

Прямо-таки предыстория Империума WarHammer'а.

Можно, конечно, списать многое на преувеличение, на гиперболу, но страхи Гаррисона были вполне оправданы, и за те полвека, которые прошли со времени написания рассказа, они не потеряли свою актуальность. Человек — сам по себе злобен и агрессивен, гуманность и свобода с огромным трудом приживаются в обществе, и периодически попираются стремлением к насилию, жаждой окровавленного кулака. Этот принцип возведён в абсолют — агрессия стала основой всего. Все люди враги друг другу, и внешним силам, стремление к власти стало доминирующим, жажда геноцида — нормой. Либо унижение, либо уничтожение — вот принцип существования этого человечества, которое не способно уже стремится ни к чему иному.

Гаррисон знал, что такое военщина. Это люди, существование которых основано на насилии и доминировании, все разговоры о защите, обороне — иллюзия, самообман. Он боялся — за свою страну, за всё человечество. Не напрасно, не напрасно.

Эхо позорной Вьетнамской войны, которое казалось вечным, сосредоточилось в этом рассказе. Слегка иронизируя сам над собой, и своим «The Final Battle», он выворачивает наизнанку военщину во всех её проявлениях. Гуманитарная помощь, которую несут военные? Не является ли это просто оправданием, всего лишь более смягчённым вариантом доминирования, более лёгкой формой войны? Настолько ли капитан Картер лучше рядового Траскоу, откровенного расиста и шовиниста? Не знаю... Но в рассказе чувствуется подлинная боль человека, страна которого развязала позорную и несправедливую войну. За это можно простить многое.

Охотников не жалую, но, нужно сказать, сей чёрт весьма ловок. По сути, басня — человек стал спецов в своём деле вопреки собственным качествам — но спецом таким, что с ним не забалуешь. Не нужно недооценивать тех, кто слывёт лучшим, пусть даже кажется, что это всё наносное, вовсе нет. Человеческий ум и хитрость, в отличие от физических возможностей, малопредельны, и всегда нужно учитывать все козыри, которые могут прятаться в рукавах людей.

Тематика рассказа немного притянута, но для того времени, я думаю, байка о лютых государственных трансплантологах, которые потрошат тела умерших людей в поисках здоровых органов для пересадки, имела место быть. Сейчас пересадка достаточно распространена, но вовсе не обязательна, и разделывание тел «свежеумерших» не стало реальностью. В конечном счёте, делать подобное против воли умершего или его родственников вряд ли кто-то будет. Тем более, что далеко не каждый человек и согласится жить с чужим сердцем.

Курица или яйцо?

Помню, был схожий рассказ о человеке, который сам себе принёс устройство для перемещения во времени, чтобы он отправится в прошлое, и передал самому себе... На колу мочало. Здесь схожий принцип, но более безыскусно сделанный, тем более, что конец просматривается почти сразу. Интересная заметка, но не более.

Забавно, но не более, того, и воспринимается скорее как лёгкая пародия на шпионский детектив, написанный только для финта ушами в самом его конце. Самое главное, что все штампы соблюдены, все условности шпиономанской писанины времён «холодной войны», но, мне кажется, стёба всё же маловато, маловато... ирония в наличии, но местечковое противостояние «ястербов» и «совков» нуждается в большем.

Лаконично, прекрасно, печально, безысходно...

Начало рассказа будто бы расфокусировано, большая часть его подходит под любую эпоху, под любое время, под любых людей. Человек может держать в руках красную кнопку, пулемёт Гатлинга, мушкет с нарезным стволом, арбалет, железный клинок... Наконец, лук. Для своего времени — своя война, своя кровь, ужасы, и мерзость. Фокус резко приходит в норму, мы видим стоящего у костра человека, нахлебавшегося крови и смерти, и искренне считающего, что его воспитательных инвектив хватит для того, чтобы дети тоже возненавидели войну. И в наивности его не упрекнёшь — он прав. Вся беда в том, что со временем память о войне стирается, и люди жаждут новой, жаждут «повторить». И тетива лука снова зазвенит...

Вот мы и прошли путь от Адама, и Потсдам от нас уже далеко, а война снова с нами, и снова, и снова... Сколько же тысячелетий мы должны ломать свою изуверскую природу?

Мда, любопытная эта идея, всяких там аборигенов ласкам подвергать да пользу наносить.

Тема прогрессорства вообще сложная, каждый на неё отвечал по своему — скептически, как Стругацкие, гуманистически, как Ле Гуин, или позитивистски, как Джин Роденберри. С одной стороны, безусловны добрые намерения врачей — «прогрессоров», желающих лечить людей на отсталой средневековой планете. Но... как-то они равнодушны в своей доброте, уж слишком лихо они наводят «порядок» среди аборигенов. Плюс ко всему, они так и не смогли рассчитать негативные последствия своего прихода, и это могло серьёзно разрушить уклад жителей этой планеты, если не привести к вымиранию. Даже, прогрессоры исправили ситуацию, но сам факт?

На самом деле, сама тематика очень спорна. Можно и так повернуть, и эдак, и в любом случае что-то да и выйдет.