Я мог бы сказать, что этот роман гениален. Я мог бы написать о том, что читал его всю ночь напролёт, дрожащими руками перелистывая странички, и утро застало меня над эпилогом, где герои и сами встречают последнее своё утро в доме. Я нарисовал бы их всех — Слепого, Табаки, Македонского, Рыжего, Русалку, если бы только мог. Всё это уже сделали до меня. Но я всё равно не могу молчать.

Потому что это шедевр, грандиозное, многогранное, эпическое полотно, и сравнимые по масштабу вещи, что встретились мне за всю жизнь, можно перечесть на пальцах одной руки безвременно почившего старины Краба. Только Мариам и Дэн. Вселенная Гипериона и гаснущее солнце мира. Пойманное в безжалостное перекрестье прицела детство и Дом, который сам по себе целая вселенная. Бездны смыслов, разрисованные поверх написанного стены, что хранят летопись обитателей вернее изменчивой и ненадёжной памяти. Время и тончайший шёлк реальностей, кругами разбегающийся по воде мироздания. Изнанка Дома, куда легко попасть и откуда невозможно уйти. Жестокое зеркало правды, которое никогда не лжёт. Потому что правду о себе ты знаешь и сам. И именно поэтому так стараешься искать её где-то ещё: в чужих снах, в отражениях в чужих глазах, в шёпоте пересудов за спиной. Кто ты — оборотень, убийца, ангел, дракон, просто потерявший себя человек? Но здесь, в Доме, простых людей не бывает, он меняет обитателей, забирая часть их души, но и отдавая что-то взамен.

Это жуткое место, прекрасное, но смертоносное каждую секунду. По тёмным коридорам Перекрёстка бегут трое с ножами, преследуя истекающую кровью жертву. На болотах оборотень приходит к пещере певца, чтобы заплатить за музыку единственную подлинную цену — тёплую, живую кровь. Алая лужица растекается по паркету спортзала, а бедняга Курильщик в ужасе несётся в безопасную тишину палаты, наконец поняв, что всё происходит по-настоящему, здесь, сейчас и именно с ним. А где-то на другом круге памяти сходятся в последней битве армии Черепа и Мавра, и наточен уже нож, которым будет убит бог, и штукатурка стен предвкушает уже кровь, что скоро пропитает её насквозь. Кстати, та самая штукатурка, которую потом будет есть Слепой, свидетель без глаз, вожак без стаи, который увёл всех, но оставил за спиной единственного друга, который был для него почти целым миром. Самая длинная ночь и ночь сказок, рассказанные в темноте истории и жуткая потусторонность изнанки, где можно застрять, как муха в янтаре, и не вернуться назад. В сказках люди, проведшие ночь с эльфами, возвращались назад к могилам внуков. Дом — это сказка наоборот, где считанные мгновения того, что за неимением лучшего зовут реальностью, уравновешивают годы, проведённые в мороке наваждения. И ведь они сами хотят этого, радостно раскинув руки, бросаются в пропасть сна, пьют всякую гадость и травятся дымом. Но зато носят в сердце лес и знают, каково быть котом.

Персонажи, любой из которых способен вытащить средней руки роман. Слепой, ребёнок-мудрец, герой и чудовище, провидец, тот, кто был прозорливее других и ошибся сокрушительней других. Сфинкс, молчаливая, знающая все ответы сила, променявший дружбу и любовь на свет и подлинные истины, свободные от пугающих двусмысленностей дома. Утративший при этом главное и возвратившийся назад, чтобы отыскать на руинах часть себя. Табаки, аватара Дома, хранитель времени, бог, заигравшийся в ребёнка. Македонский, дракон в теле человека, ангел смерти с искалеченными, гниющими обломками вместо крыльев. Рыжий, легкомысленный бродяга с глазами Будды. Чёрный, оплот спокойствия и здравого смысла, отказавшийся когда-то от дружбы из ревности к тому, кто никогда не был и не стал бы своим, даже если и остался бы жив. Мучительно пытающийся исправить ошибки, переиграть прошлое с новыми актёрами и в новых декорациях. Лорд, словно сошедший со старинного портрета, безумный аристократ, и тоже, как и все в Доме, живущий в глубоком разладе с собой. Каждый из них — часть мозаики превыше и важнее того, что говориться прямым текстом. В переплетении их судеб ответы, которые даны, но не произнесены автором.

Детство. Дом как метафора детства или детство как метафора дома. Безотчётный ужас перед наружностью и страх взрослой жизни, без успокоительных иллюзий детства. Готовность сменять целую жизнь на череду повторений и чужой мир, который никогда не был твоим. Дом, как вторая кожа, сросся с героями, не оторвать. Разве что по живому, кровавыми язвами на руках отлучённого от своего храма Слепого. Кто-то уходит, кто-то остаётся, и не понять, кто где. Слепой ли падает в пучину безумия или Сфинкс отвергает бесценный дар? Подумать только, мир, в котором ты не смешён и не нелеп, место, где сны имеют силу чуда, где мечта творит чудеса и способна вызвать из небытия девушку, созданную специально для тебя, которая не рождалась и никогда не была человеком. Где всё можно переиграть и отмотать назад, где любой твой выбор неокончателен и порождает волну вероятностей, и твой двойник проживёт за тебя невыбранное. Можно уйти и остаться одновременно, можно вернуться и умереть вместо брата, можно попробовать полюбить настоящий мир, можно заблудиться в Лесу и не найти дороги назад. Мир эскапистов и трусов? Давайте, скажите это в лицо Слепому или Стервятнику. Скажите, что сами не боялись взрослеть.

Я мог бы говорить ещё очень долго. Сейчас ночь, но даже Самой Длинной Ночи Дома не хватит, чтобы рассказать, как же прекрасен этот роман. Невесомые, многослойные лессировки слов и образов, чтобы показать всего лишь время. Увидеть невидимое, ощутить себя в шкуре слепца. Воздушные замки из чувств и эмоций, сонм отсылок и аллюзий, взгляд в глаза бездны. Концентрированное, кристально чистое великолепие. Всего лишь переверните страницу.

Я до сих пор помню день, когда впервые осознал, что когда-нибудь умру. Помню ярко и отчётливо, так, как будто это было вчера. Это откровение не из тех, которые приходят как результат долгих размышлений и изысканий. Просто однажды, в самый обычный день ты гуляешь по парку, маленький и беззаботный. Утром был дождь, и теперь в лужах на аллеях играют лучи солнца, пуская по поверхности воды маленькие радуги и зайчики. На скамейках сидят мамы с колясками и влюблённые парочки, на солнышке греются лоснящиеся оранжевые кошки, воздух свеж и ничто не предвещает беды. А ты вдруг понимаешь — настанет день, и по-прежнему будет светить солнце, люди будут рождаться и жить, любить и радоваться всему вокруг, гладить кошек и любоваться сверкающими на солнце каплями воды на свежей траве. Всё это никуда не денется и будет вечно. А вот тебя — не будет. Мир не остановится, планета не перестанет крутиться, не заметит, что стала на двадцать один грамм легче. Не помню, плакал ли я потом, помню только, как понял вдруг, что умерший парой лет тому назад дед больше не вернётся, что смерть — навсегда.

С тех пор я стал старше и, смею надеяться, хоть чуточку умнее. Но всё равно боялся смерти. Жизнь представлялась мне постоянным неостановимым падением навстречу тёмной пугающей бездне, откуда нет возврата. А самое страшное в том, что всё светлое и доброе, что было в твоей жизни, недолговечно и недоступно. Целая вселенная твоих воспоминаний и чувств умрёт с тобой. Сенека однажды сказал: «Большая часть смерти уже наступила: то время, что за нами, — в её владении». Было время, когда слова мудреца казались мне единственной возможной истиной.

Книга Рэя стала для меня глотком свежего воздуха, спасательным кругом, лучом света. Трудно подобрать неизбитое, достаточно живое и яркое сравнение, чтобы выразить, чем для меня является этот роман. Герой переживает всё то же, что и я когда-то. Кажется, старина Рэй читает в сердцах людей с той же лёгкостью, с какой мы читаем утреннюю газету. Мастер аккуратно и бережно, с ласковой нежностью хирурга берёт в ладошки твою душу, чуть подышав, хорошенько оттирает её от царапин и пятен, тоски и грусти. И вот ты вновь способен дышать, как когда-то, жить без страха перед неизбежным. Не нужно омрачать лето своей жизни пустыми тревогами, не нужно гнаться за призраком прекрасного, но чужого счастья. Каждый день жизни наполнен маленькими чудесами. Потёртые теннисные туфли, и трамвай, и зелёная электрическая машина, и игры с друзьями, и вино из одуванчиков, и пожелтевшие от времени фотографии, и улыбка матери. Ты, конечно, умрешь, рано или поздно, так или иначе. Но ведь это не повод лишать себя всех этих сокровищ. Однажды поняв, что жив, осознав себя живым, стоит ли думать о смерти? Однажды тебя не станет, но останется солнце, и трамвай, и ноябрьский дождь, и мальчишки будут бегать по улицам в волшебных теннисных туфлях. Не нужно думать, что утратишь всё это. Каждый прожитый от всего сердца день, каждая улыбка, каждый вздох делают тебя частью мира. Только вообрази: смех и слёзы, восторг и грусть, первая любовь и первое расставание с другом, всё лучшее, что есть в тебе становится частью этого мироздания. Эта частичка тебя не умрёт и будет жить вечно, покуда светит солнце. Как-то в одном скучном учебнике я вычитал, что в каждом нашем вдохе есть несколько молекул из предсмертного выдоха Цезаря. Вот и подумай — где-то, когда-то молодой и глупый ещё малыш будет дышать тем же воздухом, что и ты. Это ли не счастье?

Мне не хватает слов, чтобы описать всё великолепие этого Романа. Это превыше слов, больше самых красочных эпитетов, несравнимо прекраснее всего, что мне дано выразить. Благодаря этой книге я понял, что, в сущности, самое сложное — это вовсе не сама смерть, а мгновенное, как гром посреди сияющего лета, осознание собственной недолговечности перед вселенной. Люди, просто переживите это, прочувствуйте хорошенько и оставьте в прошлом, как старые изношенные туфли. И дальше всё будет хорошо, и с каждым днём всё лучше. Вы только верьте. И улыбайтесь.

Невероятная по глубине проработки и объёму вещь. Герберту удалось создать такую правдоподобную и захватывающую дух картину далёкого будущего человеческой расы, что среди сравнимых по уровню работ вспоминаются разве что «Песни Гипериона» Дэна Симмонса. Каждая деталь, каждый винтик грандиозного механизма в точности на своём месте. Космология, политика, экономика, экология, религия, антропология. Кажется, автор уделил внимание абсолютно всем аспектам общества. Описанный Гербертом мир пугающе реален и осязаем. Только начав читать о новой детали или факте, мы уже отчётливо представляем себе её сущность и место в общей системе. Вселенная Дюны до невероятия логична и цельна, Там, где у других лоскутное одеяло пёстрых деталей вразнобой, у Герберта стройная система мироздания. Взять хотя бы общество фрименов, полностью подчинённое сохранению столь ценной для них влаги. Вокруг этой центральной идеи автор элегантно выстраивает историю, верования, мифологию, мировоззрение целого народа. Можете обратиться к самым мельчайшим подробностям — и обнаружить, что ни одна из них не придумана просто так. Абсолютно всё играет на общее восприятие, абсолютно всё включено в систему.

Но постепенно понимаешь, что эта внешняя системность и упорядоченность всего лишь маска, скрывающая мириады самых разнообразных вопросов, в основном этического и мировоззренческого толка. Как и в симмонсовских «Песнях Гипериона», персонажи Герберта имеют дело с предзнанием и пророческим даром, граничащим по сути с божественной мощью. Но в «Дюне» нам предлагается довольно неожиданная точка зрения. Пауль постепенно становится заложником собственных сверхсил. Чем большее могущество становится ему подвластно, чем большие усилия он прилагает, тем сильнее запутывается в паутине предопределённости. Его старания тщетны, мотивации смешны, а жертвы напрасны. Нам всячески дают понять, что возможные альтернативы случившемуся многажды страшнее наличной реальности. Но джихад Пауля свершился, а возлюбленная его мертва. Именно в этот момент читательское сочувствие герою постепенно сменяется настороженностью и неприятием. Хочешь принести жертву — начни с себя. А Пауль слишком далеко зашёл по ведущей к божественности дороге, чтобы в последний момент без последствий повернуть назад. Великие пророки и мистики, герои не более чем инструменты в руках непреложных правил и закономерностей истории. Даже став мессией, Пауль не сумел помешать ничему, что должно было произойти в просто в силу неодолимой логики этого мира. Несущий в себе память сотен поколений герой постепенно растворяется в вечности и времени, становится их частью. А часть системы не может желать противоречащего устремлениям целого. Даже притом, что уравнений в гербертовской системе определённо больше, чем неизвестных.

Многослойный и неоднозначный текст. Филигранно выписанная картина далекого будущего скрывает в себе и философию, и моралистику, и парадоксы мировоззренческого толка. Сверхестественно точный в деталях и филигранной балансировке заговоров и интриг, Герберт оставляет нам свободу фантазии во всём, касающемся глубинных причин и механизмов. Читателю ещё предстоит разобраться, не лежит ли в основе всего неизменное стремление системы к росту в ней хаоса и неупорядоченности.

«Город богов» — это дебютный роман стремительно набирающего популярность американского писателя Брендона Сандерсона. Так что в переддверии скорого выхода его цикла «Мистборн» на русском языке я решил познакомиться с творчеством автора поближе. И надо сказать, впечатления «Город богов» оставил самые приятные.

Главным образом романа, вокруг которого и строится повествование, является Элантрис — величественная цитадель магов, равных по силе богам. Стать элантрийцем мог любой человек, избранный шаодом — чудесным преображением. Эта мутация наделяла носителей даром магии, необычайным здоровьем и долголетием. Однако за 10 лет до начала описанных в книге событий магия погибла, и избранные шаодом стали живыми мертвецами. Их сердца не бились, раны не заживали, способности к магии ушли без следа. Вчерашние боги превратились в ходячих трупов. Некоторые из них были уничтожены сразу же, прочие же оказались заперты в Элантрисе. Простые люди, некогда служившие элантрийцам, покинули город и основали собственное королевство Арелон.

Сюжет книги стартует спустя десятилетие после падения Элантриса. Раоден, наследный принц Арелона, становится жертвой шаода и попадает в Элантрис. В это же время в Каи, столицу Арелона прибывают остальные главные герои — теоденская принцесса Сарин — невеста Раодена и джьерн Хратен, миссионер Дерети, посланный обратить язычников Арелона в истинную веру.

Здесь нужно сделать небольшое отступление по поводу религии. В описанном Сандарсоном мире существуют две ветви древнего учения — Корати и Дерети. Дереиты, достигшие необычайного могущества, стремятся обратить «языческие» государства Арелон и Теод в свою веру. Таким образом, Хратен начинает создавать заговор в кругах арелонской знати, стремясь сборосить законного короля и посадить своего ставленника. Сарин же, возглавив преданных сторонников Раодена, выступает против джьерна.

Вообще, религия и вопросы веры в романе играют важную роль. Построенной на принципах единства и равенства религии Корати противостоит авторитаризм и суровая дисциплина дереитских фанатиков. Живыми воплощениями религиозных догм становятся и главные герои. Так, Раоден становится лидером падших элантрийцев, объединяет измученных людей, помогает им поверить в возможность спасения, возрождения утраченной магии. Хратен же просто подчиняет людей вокруг своим интересам, манипулируя своими сторонниками.

Следует отметить, что образ Хратена является одним из самых сильных в романе. Очень интересно наблюдать за изменениями человека, утратившего веру в религию, которая поддерживала его всю жизнь. Джьерн постепенно осознаёт, что служит фанатикам, извратившим самую суть божественного учения, готовым уничтожить тысячи иноверцев.

В итоге, «Город богов» предстаёт весьма необычным и интересным романом. На страницах книги нашлось место глубоким, тщательно прописанным героям, изощрённым многоходовым интригам в борьбе за власть, тайнам древней магии и даже философским и религиозным вопросам. Думаю, можно смело утверждать, что Сандерсон уже очень скоро займёт заслуженное место среди признанных мастеров фэнтези. Уж очень хорош его дебютный роман!

Однажды ты поймёшь, что всё хорошее, что было в твоей жизни — было. Что всё, что осталось — годы бессмысленной монотонной бытовухи, серая дождливая ноябрьская хмарь. Годы, а если повезёт, десятилетия существования. А потом смерть. Может, ты даже найдёшь, за что уцепиться. Хобби, увлечения, ответственно подходящий к своей работе помощник. Может, всё будет быстро и безболеззненно. Ты просто однажды тихо уснёшь и не проснёшься, загнёшься после первой выемки. Не будешь ночью просыпаться в холодном поту, не будешь плакать о прошлом, не будешь метаться в агонии, одурманенный сверхдозами обезболивающего. Но ты уже знаешь, что тебе всё равно. Ты просто стоишь, силясь вздохнуть и знаешь, что однажды отпустил кого-то. А теперь сам словно бы падаешь в попасть. Ты отпустил целый мир, и тебе уже всё равно. Проблемы с кредитом, авралы на работе, болезни — всё равно. Из тебя заживо вырезают куски — всё равно. Ты сам уже отпустил главное. Твоя агония абсолютна, к ней уже ничего не добавить.

Исигуро гениален. Ужас их мира, в котором людей выращивают на убой — отражение нашей повседневной жестокости. Смиренная покорность клонов, и не помышляющих бороться за жизнь — наше безразличие, с которым мы песком сквозь пальцы упускаем собственную жизнь. Мы ничем не лучше, мы такие же пауки, мы второпях проходим мимо того, чему стоило бы посветить жизнь. Тысячи стереотипов и условностей держат нас куда прочнее показанной в книге власти общества над клонами. Мы проходим мимо, мы закрываем глаза, мы никогда не говорим главного. Мы даже не отпускаем — упускаем, так никогда и не решившись. На фоне потрясающе реалистичного описания психологии подростков, на фоне пронзительно живых переживаний и чувств гротескное безумие донорства и выемок выглядит тем более устрашающим. Гляди — вот твоя упущенная жизнь. Вот что ты с ней сделал. Сам, своими руками. Твой собственный реквием по неслучившемуся.

Domo arigato Ishiguro-sama

Невероятный роман. Кинг написал мощнейшую, невероятно психологичную, поразительную книгу. Одновременно трогательную и жуткую, и жуткую совсем не по-хоррорному, а безжалостно-отстранённым реализмом. Расовые и классовые предрассудки, соразмерность наказания вине, наконец, проблема смертной казни. Покуда существует хотя бы исчезающе малая вероятность ошибки, мы не вправе обрекать человека на смерть, с этим, думаю, согласны все. Но вот как быть с по-настоящему виновными, притом виновными в омерзительных преступлениях, совершённых обдуманно и рассудочно? Есть ли у них право на второй шанс? Бедняга Делакруа вызывает у читателя скорее жалость, и голове не укладывается, что этот герой — безжалостный насильник и убийца. А вот Крошка Билли, наоборот, мерзкий выродок, которого хочется прихлопнуть немедленно, не дожидаясь назначенного часа казни. Перси вообще не совершал преступлений, но оттого ничуть не менее отвратителен. Получается, что никаких формальных критериев нет, а есть просто люди, которых следует судить. Но как? Приговор выносится судом присяжных, «во всём равных обвиняемому». Но ведь равенство всего лишь иллюзия. Как может подонок Билли быть равным простым людям? И кто может сравниться с Коффи? Кто из судей осмелится взглянуть последний раз в глаза осужденному и пустить ток? Зачем, для этого же есть специальные люди. Которые ни в чём не виноваты. Которым потом с этим жить. Казнить нельзя помиловать. Решения не существует. Всё, что мы можем, это сделать мир самую малость лучше, пусть даже мы и не умеем лечить рак наложением рук. Джон Коффи жил и умер за наши грехи и из-за нашей тьмы. То же, если разобраться, ждёт и всех нас. Присяжные уже собрались и вынесли приговор, судья уже утвердил его. Мы только не знаем последней даты. Но мы уже на миле.

Первое впечатление, которое появляется в процессе чтения, — весёлое удивление. Всё же формат серии, как ни крути, определяет некие рамки и ожидания от книги. И вот милое анималистическое фэнтези о кроликах в мои представления об интеллектуальном бестселлере не укладывается ну никак.

Тем не менее это вовсе не критика, никоим образом. Автору прекрасно удались его герои и мир, окружающий их. Совершенно обычные в нашем, людском понимании вещи предстают в глазах кроликов абсолютно иначе. Другое отношение к пространству, иное ощущение времени, чувство коллектива и общности, столь чуждое нашему с вами миру индивидуальностей. К тому же Адамс включил в текст и экскурсы в историю кроличьего племени, снабдив его и собственным языком, и легендариумом, на котором во многом и строится мировоззрение ушастого народца.

Понемногу автор начинает развивать эти идеи, подводя читателя к мысли о том, что кроличье общество является по сути моделью нашего. Аккуратно отмасштабированный по осям пространства-времени, освобождённый от большинства этических тупиков и злокачественностей, славный и ладный на первый взгляд мирок кроликов кажется сущей утопией. На примере главных героев Адамс демонстрирует, как должны бы работать и взаимодействовать основные социальные функции. Тут вам и кролик-лидер, и кролик-боец, и пророк, и изобретатель и много кто ещё. Маленькая компания персонажей кажется примером общества, в котором приоритетное общее не ранит и не уязвляет частное.

Но постепенно сквозь пасторальный сюжет о переселении кроликов начинают проступать совершенно неожиданные, не по-сказочному жестокие и реальные вещи. Кролики, которые ненавидят. Кролики, которые предают. Кролики, которые делают все эти совершенно человеческие мерзости и подлости. Адамсу мало показать пример идеально фунционирующего здорового образца. Как и всякий хороший экспериментатор, он стремится пронаблюдать и всяческие отклонения от нормы, изучить все причины и следствия и создать для своего заветного образца Х вакцину. А всякая вакцина — это контролируемая инфекция. Поэтому-то героям, и нам вместе с ними, придётся повстречаться, например, с кроликами-декадентами, которые живут под колпаком у фермера. Последний защищает их от хищников и постоянно подкармливает. Всё бы хорошо, но, дело ясное, бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Время от времени один из кроликов просто пропадает. А остальные выучились жить с этим, не задавать вопросов, не думать о том, кто будет следующим. Или вот община военизированных кроликов-тоталитаристов, у которых в абсолют возведена дисциплина и безопасность. Это так вообще какой-то совершенно по-оруэлловски безумный социум, в миниатюре, но тем не менее мерзкий и страшный. Итак, симулякр Адамса работает: нашей модели присущи все те недостатки, которые мы видим в нашем реальном мире.

Но странное дело, Орех, Пятик, Шишак и прочие герои раз за разом с честью выходят из уготованных им автором испытаний и ведут за собой остальных кроликов. Пророк оказывается достаточно проницателен, чтобы разглядеть путь, лидер достаточно умён, чтобы без страха и ошибки вести по нему других, боец достаточно силён и смел, чтобы преодолеть все встреченные преграды. Логично, что здесь мы, проанализировав хорошенько нашу модель, должны сделать соответствующие выводы. Итак, почему же герои сумели избежать всех тех типично человеческих ошибок, которые наделали прочие кролики? Какова же формула идеала? На самом деле, всё очень просто. И вместе с тем абсолютно для нас, людей, бесполезно. Герои Адамса бесконечно чужды зависти, ненависти, предательству и прочим сугубо человеческим порокам. Они для этого слишком кролики. Абсолютная преданность общей идее, каждую минуту чувство дружеского плеча и поддержки, умение видеть личность и в себе, и в других, феноменальное и совершенно нереальное счастье человека (то есть, простите, кролика) на своём месте. Всё это в нашем человечьем мире бывает только в утопиях, где счастье для всех, даром, и никто не уходит обиженным. У нас идеального общества, каким видит его Адамс, не получится в принципе. Мы слишком люди для этого. И тут уж не мне судить, хорошо ли это.

Продолжаю знакомство с мейнстримовым творчеством замечательного шотландского фантаста Иэна Бэнкса. На сей раз мой выбор пал на «Мост», роман во многом фантасмагоричный, исполненный на грани мистики и реализма. Забегая вперёд, имею сказать следующее — книга просто великолепна. Ну, теперь можно и по порядку, вдумчиво и с расстановкою.

Первое, что выделяет эту книгу — огромное количество планов повествования, запутанных и переплетённых похлеще ленты Мебиуса. Агонизирующее сознание героя-коматозника порождает утончённо-фантасмагоричный мир Моста, аморфную, зыбкую реальность иллюзий и наваждений, снов и галлюцинаций. Пожалуй, нечто похожее я видел в «Арабском кошмаре» Ирвина, но Бэнкс идёт куда дальше. Здесь красной нитью, основой фантазмов героя является даже не игра подсознания, с мастерством умелого фокусника вытаскивающего на свет божий вытесненные и забытые переживания и образы. Разум протагониста жестоко изувечен, разбит на тысячи осколков, и речь тут не только о посттравматическом синдроме. Всё скверное, что было в его жизни — предательства, неразделённая любовь, потери близких, — накладывается друг на друга и сквозь белый шум на синапсах полумёртвых нейронов прорастает в сознание, формирует мир, достойный самых безумных видений Босха. Мир, в котором самый его создатель не более чем пешка в противостоянии торжествующего безумия и жалкого, забитого, ставшего бледной тенью прежнего себя разума.

Но штука в том, что бунтующее подсознание по сути не более чем рябь на воде, помехи в эфире. Всё, что нужно — подкрутить ручку приёмника как следует. Поймать те самые кадры и мгновения, в которых скрыт ответ. Плохо, когда у человека разум не шустрее накачанного валиумом ленивца. Но только на такой скорости и можно заметить главное. В поисках себя герой обращается к снам, которых не помнит. И тут начинается самое интересное: придуманные сны, сны, которых не было. Если в обычной жизни сновидения воплощают бессознательные порывы, проникающие в жизнь, то в мире Моста всё наоборот. Герой придумывает всё на ходу, давая свободу потоку сознания. Ключевое слово здесь — сознание. Так сквозь белый шум наконец-то начинают проступать истинные мотивы, силы, скрытые за всеми поступками героя изначального, прикованного к больничной койке инженера из Эдинбурга. Таинственный незнакомец на освещённой луной лесной дороге, горбун, бичующий цепями море, сгоревшая библиотека, леди Эбберлайн и самый Мост — таковы проекции личности героя, чудовищно преломлённые агонией. В реальной жизни герой восторгался мостом, считая его торжеством человеческого разума и знания, рационального и непогрешимого. В реальной жизни герой любил Андреа и бесконечно прощал её, раз за разом. В реальной жизни ему даже казалось, что он живёт в полном ладу с собой. Кома расставила всё по местам. И вот герой заперт на Мосту, вместе с призраком любимой женщины, психиатром и амнезией. Всё, что казалось ему незыблемым и нерушимым, теперь искажено и деформировано.

Единственным выходом для героя становится бегство. И не только от странной реальности Моста. Даже осознав противоречия, жившие в нём всю жизнь, герой оказывается неспособен преодолеть их сам по себе. И здесь на помощь ему приходит очередной слой личности, скрывающийся ещё глубже внутри, похороненный под слоем иллюзий, ассоциаций и архетипов. We need to go deeper. И вот, подобно тому, как личность героя, преломившись сквозь призму подсознания, переродилась в Героя-на-Мосту, беспамятного заложника выдуманных снов, из оболочки обитателя моста проступает Варвар. Дитя эмоций, рефлексов и инстинктов, примитивное, нерассуждающее существо, бесконечно чуждое терзаниям морально-этического толка. Вырождение, скажете вы? Да нет, скорее — перерождение. Прожив в этом внутреннем сне целую жизнь, герой собирает свою личность заново, устраняет губительное противоречие эгоизма и жертвенности. И просыпается в реальности Моста совершенно другим человеком, подлинным богом и господином, демиургом, наконец осознавшим своё могущество. Заторможенное, бесконечно замедленное, замёрзшее сознание героя достигает абсолютного нуля, собственной точки сингулярности. И только спустя бесконечно долгое мгновение время вновь начиная свои бег, и прекрасная вселенная разума рождается заново, свободная от комплексов и заблужений, tabula rasa.

Здесь-то и кроется главный соблазн. Заглянув за кулисы сознания, доподлинно выяснив механизмы и принципы его работы, герой оказывается способен выстроить целый мир по образу и подобию своему. Где Мост опять станет мостом, а Эбберлайн-Андреа будет любить его искренне и преданно. Сумев сделать кошмар мечтой, герой рискует остаться в ней навсегда, просто не захотев просыпаться. Но ведь это — пройденный этап. Истинной причиной падения героя как раз и стало несоответствие идеализированных фикций, живущих только в его голове, и реального мира. Однажды герой не захотел расстаться со своими иллюзиями, и теперь они подменили самую реальность. Но теперь, разобравшись в себе, протагонист наконец может взглянуть на мир без розовых очков. А для этого нужно всего-то ничего — просто открыть глаза. И это наконец происходит.

Так что «Мост» — роман подлинно великолепный, в котором сошлось всё: и психологические зарисовки на тему снов разума, и фантасмагорический сюрный бред, и живой, многоплановый герой, и тщательно воссозданная атмосфера потока (под)сознания, и кропотливая работа над стилем и языком. Ставлю высший балл и аплодирую стоя.

Повести Янссон поразительны. Проходят годы, а я всё возвращаюсь к этим трогательным историям. Эта книга из тех, что проносят с собой сквозь всю жизнь. Потому что она сама как жизнь, изменчива и непредсказуема. Каждый раз вы найдёте в ней что-то новое. Я до сих пор помню, как однажды отчётливо осознал, какая боль и одиночество таится за этими на первый взгляд милыми детскими историями. Особенно это видно в последних повестях. Сквозь маску пасторальной, утрированно-сказочной безмятежности и счастья проступает такая бездна непонимания и пустоты, такое страдание, которое, кажется, не по плечу одиночке. Даже лучше, что это понимание приходит не вдруг, иначе было бы запредельно тяжело. Некоторые находят в этих книгах бога, проводят параллели между муми-семейством и христианским пантеоном. Но, по-моему нет принципиальной разницы: голоса в голове или глас божий. Разве что последнее для кого-то утешительней.

Здесь нет счастливых финалов. Здесь ты всегда остаёшься один на один с одиночеством, по другую сторону счастья, доверия, любви. И теперь мне очень страшно читать «серьёзные» книги Янссон. Потому как если взять муми-цикл за точку отсчёта в качестве детской сказки, то драма на этой шкале будет где-то вблизи абсолютного нуля. У обитателя солнечных тёплых миров там просто замёрзнет воздух в лёгких.

Довольно трудно вот так сразу написать всё, о чём заставила задуматься эта замечательная книга. Да и невозможно это, скорее всего. По-моему, в любом случае каждый вынесет для себя что-то своё, поймёт книгу по-своему. Один из героев, театральный режиссёр говорит о своём лучшем спектакле примерно так: «Чуть не каждый критик посчитал своим долгом отметиться. Комплименты и славословия, полдюжины версий, и все это так умно, так профессионально, правильно и ярко…» Вот так же и здесь — роман настолько умный, глубокий, многоплановый, необычный, что после прочтения можно рассказать о многом. Ответственность за свои поступки, свобода выбора, право творить, любовь, что сильнее всего в мире — «Пещера» и об этом тоже. И о многом-многом другом.

Для меня самым интересным в романе оказалась идея мира, в котором люди попытались полностью отказаться от насилия и агрессии, вытеснив их в пещеру — своеобразное пространство снов, в котором каждый играет роль хищника или жертвы. Сны эти иллюзорны и забываются, но смерть в сновидении вполне реальна. Люди засыпают вечерами, чтобы убивать и сражаться за жизнь, а утром просыпаются как ни в чём не бывало. А некоторым проснуться уже не суждено — сон их был глубок, а смерть пришла естественно. По-моему, это довольно жуткий вариант антиутопии. В этом мире люди не просто подчинены правящей верхушке, способной вмешаться в мир сновидений и ликвидировать любого неугодного. Они увечны морально и психологически, лишённые возможности отвечать за свои поступки, обречённые раз за разом совершать преступления без наказания и раскаяния. Вытеснив всё злобное, звериное, дикое, что живёт в глубине их душ, в пещеру, люди в этом мире теряют себя, позабыв, что ненависть, агрессия, страх — это тоже они, тоже часть их личности. Как по мне, уж лучше жить в мире безумных маньяков и войн за демократию, чем добровольно изуродовать свою душу. Именно поэтому из всех героев романа мне больше всего понравился режиссёр Кович. Пусть он был не первым, кто решил бросить вызов системе, пусть не осознавал цены, что придётся заплатить за отказ от пещеры, но был, по-моему, прав до конца.

И, разумеется, книгу нужно перечитывать. Не сразу и не вдруг, но рано или поздно. И я уверен, что через несколько лет, прочтя этот замечательный роман вновь, я скажу себе: «Как же я ошибался, ведь книга совсем не об этом». И вновь, конечно, ошибусь.

Книг о грядущем кризисе цивилизации написано предостаточно. Диапазон таких историй варьируется от высокотехнологичного киберпанка с корпорациями, наркотиками и транслюдьми до выжженных пустынь постапокалипсиса, по которым бродят немногие выжившие и многочисленные мутанты. Вариаций на эти темы было предостаточно, и различались они, конечно, разительно — на то и есть в мире гении, способные написать ошеломляюще лучше основной массы авторов. Но вот концептуально ничего нового не было уже давненько. Все новые модные штуки вроде киберпанка и новых странных уже и дошли до России, и распробованы и оценены отечественными читателями. Удивляться уже нечему. Так я думал раньше. А потом прочитал «Заводную».

Книга Бачигалупи — настоящий глоток свежего воздуха. Тут вам и манипуляции с геномом, и совершенно по-стимпанковски устроенные технологии, и нешуточная борьба за жизнь на обломках нашей с вами цивилизации, и всесильные корпорации. Ингридиенты более чем знакомы. Но вот то, что получается на выходе, продукт уникальный и доселе невиданный. Бачигалупи берёт всё самое интересное и увязывает воедино, так, что сами по себе мало сочетающиеся друг с другом реалии мира органично сочетаются и обогащают текст. Та картина мира, которую рисует автор, необычна, удивительна, насыщена яркими деталями. Наполовину опрокинутый в пучину анархии мир, сочетающий одновременно нехватку продуктов питания и технологии реконструирования генома, притягателен своей внешней противоречивостью. И лишь вникнув в предысторию описываемых событий, поняв, как катаклизм изменил ценности и идеалы человечества, как перекроил привычное нам информационное общество, экономику и политику, начинаешь понимать масштабы романа. Здесь же, к сожалению, кроется единственный, но весьма существенный недостаток: мир «Заводной» логичен и упорядочен, но вот возникнуть такая система могла бы едва ли. Всё же исчерпание мировых запасов нефти — процесс не моментальный. Не будет такого, чтобы всё было хорошо, а потом однажды утром мы проснулись — а нефти-то и нет. Мне думается, цивилизация, способная искусственно создать новые полноценные формы жизни, вплоть до нового вида разумных существ, в состоянии как-то решить подобную проблему, не скатываясь в глобальному коллапсу.

Сюжетно роман очень интересен, четыре сюжетные линии дополняют друг друга и в событийном, и в идейном плане. Подвизавшийся на ниве промышленного шпионажа биолог, разорившийся китаец-миллионер, офицер полиции и девушка-постчеловек, все они дают читателю картину мира едва ли не более исчерпывающую, чем многочисленные описания Таиланда будущего и других стран. В героях воплощаются основные мотивы романа: самоубийственная жажда власти, воля судьбы и кармы, дефиниция человечности. Особенно сильна «зелёная» линия, посвящённая гармонии с природой и границам, которые лучше не переступать, какими бы технологиями мы ни владели. Рассказанная нам история не закончена — мы так и не узнаем судьбу ряда персонажей, не увидим, сможет ли человечество найти выход из сложившейся ситуации. Не уверен, будут ли написаны продолжения, но книгу стоит читать даже и так. В этом романе есть и фантазия, и идея, и смысл. Пожалуй, один из лучших НФ-романов, что я прочитал за последнее время.

Современное мифотворчество — процесс нелёгкий и неблагодарный. Своды мифов и преданий формировались веками, составляя самую суть менталитета нации, своеобразный корпус мировоззренческих установок и этических норм. Мифология — метафорический голос народа, пульс жизни. И потому-то интерпретация и переиначивание мифов на свой лад для одиночки невероятно сложны. Это поистине титанический труд, который по плечу лишь гениям. Таким, например, как единый в двух лицах Генри Лайон Олди.

Написанная на основе Махабхараты и корпуса индийской мифологии вообще, трилогия по глубине, размаху и эпичности стоит вровень с оригиналом, ни в чём ему не уступая. Мастера рисуют нам несущийся навстречу катастрофе мир, в котором давно забыта Любовь. Мир, который лишь ржавые и непрочные цепи Закона удерживают от падения в пропасть. Лежащая в основе всего сущего любовь попрана, творения забыли своих творцов. Теперь балом правят не преклонение, но страдание. В пароксизме аскезы отшельник способен заставить богов исполнить его волю. Божественная помощь, бывшая раньше наградой за любовь, стала платой за страдание. Этот мир уже далёк от золотого века, но в нём ещё есть место благочестивым мудрецам и отважным воителям. Но грядёт эпоха пользы, когда каждый сам за себя, когда никто не верит в богов и не ждёт награды за добродетель. Эра, когда творения выродятся и станут тварями. Эра угасания, когда на смену огню любви и жару аскезы придёт холодный расчёт чистой выгоды. Наша с вами эпоха, одним словом.

Под стать окружению и герои трилогии. Индра-громовержец, уставший бог с телом юноши и душой старика. Разрушитель Шива, танцующий бог, чьи пути воистину неисповедимы. Шут Дьяус, некогда бывший Одним и Единым, ровесник вечности. Вишну-опекун, задумавший свою жестокую игру, в которой смертные лишь пешки на шахматной доске вселенной. И, конечно, главные герои, с каждым из которых нам суждено прожить целую жизнь. Гангея Грозный, бесстрашный воитель, хранитель Хастинапура, для которого честь воина и клятва верности превыше власти и собственного блага. Гомункулус Дрона, бык среди подвижников, рождённый без любви в сердце. Мудрец, который отрёкся от пользы и преступил закон во имя призрачного шанса стать человеком, способным чувствовать и плакать. Карна-секач, дитя свободы, добровольно отказавшийся от божественного могущества, чтобы идти своим путём, чтобы победить в равном бою, а не бойне. Аватары, воплощения и креатуры, они бросили вызов богам в борьбе за собственные души. Своей жизнью и смертью каждый из них доказал: предопределения нет. Этому миру не нужны костыли и цепи, только огонь сердец способен удержать его от падения в пропасть.

Одна из лучших вещей харьковского дуэта, мощнее и чище даже моего любимого «Героя...» И пусть вокруг бесчинствуют слуги пользы и рабы выгоды, я верю не смотря ни на что: пока пишут и читают такие книги, мир не погибнет.

I am here to tell you a story

A story that will torture your thoughts by day

And poison your dreams by night

And though i will do my best,

There are no words that can be written.

Curse of the Virgin Canvas, Alesana

Невероятная, умопомрачительная, захватывающая книга. Даже не верится, что почти век тому назад жил забытый ныне гений, способный писать настолько великолепно. Способный заглянуть в самые глубины человеческого сознания и вытащить на свет сокровенные потаённые механизмы, скрытые за такой эфемерной вещью, как творчество и мысль.

Исходная посылка, хотя ей и суждено быть опровергнутой, по-своему красива. Каждый человек хранит внутри себя целый микрокосм, вселенную идей, стремлений и замыслов, кристально чистых и неосквернённых в своей бестелесности. Всё живое много глубже и сложнее, чем кажется на первый взгляд. Но тащить хрупкое великолепие эфемерных замыслов в мир, облекать крылатую идею в грубую плоть слов — ошибка, заблуждение, преступление. Замысел, он как таинственный обитатель океанской бездны — непостижим и недоступен пониманию. Тяжесть реального мира разорвёт его на части, как разрывает из-за перепада давления вытащенных на поверхность рыб из глубины. И потому герои решают драгоценные свои замыслы лишь проговаривать вслух, небрежно, начерно, без предопределённости и окончательной формы. Не понимая, что бороться со словами глупо. Они всё равно сильнее, они выждут момент, они отомстят. Осознание приходит не сразу и не ко всем, а ключ к нему — истории, рассказанные героями.

Первая история как будто бы подтверждает первоначальную идею. Ряды ролей, уткнувшихся в книгу, загнанных и запертых в мёртвом и гниющем уже мгновении. Между быть и не быть и вправду одно или. Или, отделяющее бесконечное многообразие форм и смыслов идеи от стазиса пятиминутной сцены, где всё написано и решено наперёд. Пойманая и проткнутая булавкой бабочка под стеклом может и прекрасна, но мертва, мертва окончательно и навсегда. Казалось бы, очевидное сказано, занавес, и пусть расходятся зрители. Но есть в этой фантасмагории о роли, которая играет актёра, и кое-что ещё. Это авторское или, оно не просто отделяет противоположности. Оно словно водораздел, серебряная поверхность зеркала между in и ex, о которых мы ещё поговорим. А зеркалам свойственно лгать. А ещё менять левое и правое местами. Нам кажется, что невесомая вроде бы вязь букв — гранитная плита, надгробие убитой идее. А что, если с той стороны всё совсем наоборот? Что, если наше умолчание вовсе не спасает идею от смерти, а, напротив, не даёт ей родиться? Однажды увидев Принца Датского в исполнении Высоцкого, поверите ли, что где-то там в толпе мёртвых ролей сидит и призрак с лицом великого поэта? Пускай бабочке суждено окончить жизнь пришпиленной к стеклу. Но это лучше, чем лишить её самой возможности вырваться из кокона и стать. И ещё — мертвечине свойственно гнить. Убитые до рождения, замыслы останутся на душе и всё равно будут рваться в мир. Вот только они будут не лучше пещерных цветов, такие же блёклые и безжизненно-отвратительные.

Мы верим им и тянемся вперед...

Иллюзия скрывает тени зла,

И наш двойник кривит в усмешке рот...

У нас воруют души зеркала.

Герой первого рассказа не смог выпустить свою роль в жизнь. И потому она взяла её сама, обокрав бедного актёра. Выращивая цветы без солнца, мы выращиваем их на собственной могиле.

Но почтенные участники клуба противятся такой идее как могут. Потому-то их и не устраивает рассказанная второй история. Эта мистерия в средневековом антураже на первый взгляд снова будто бы подтверждает их прекрасные заблуждения. Невовремя явленная в мир, идея несёт только горе своему создателю. Но вывод священника объясняет всё. Нет праведности без греха, нет прозрения без боли и страданий. И даже вторая версия истории, окончившаяся не в жизнь, а в смерть о том же.

Близка неизбежность

Так мало любви, так много слов

Совершенная нежность

Превращается в совершенное зло

Слова способны извратить что угодно, с этим не поспоришь. Без замысла и веры физическая оболочка лишена смысла, это просто голем. Когда, заглянув в зеркало, увидел пустоту, и вправду впору идти топиться. Но красота — в глазах смотрящего. Без отражаемого отражения просто не существует. И совершенная красота уходит, уступая место пустоте. А она хороша только когда ей на смену приходит хоть что-нибудь. Поэтому в третьей части своего выступления рассказчик, единожды впустив в себя пустоту, обречён только на реквием по ненаписанной книге. Итак, задушенная во младенчестве, идея погубит и создателя, и всё, чем он жил и дышал.

Логическое тому продолжение история третья, фантастическая антиутопия, во многом предвосхитившая и «Дивный новый мир» Хаксли, и «1984» Оруэлла. Вещь, ценная даже вне контекста повести, но тем более прекрасная в оправе основной идеи. Итак, а откуда, собственно, берутся идеи? Уж не из мира ли вокруг? Возведя прочную стену между in и ex, миром замыслов и нашей с вами реальностью, мы рискуем получить не просто мёртвый вакуум, а кладбище выродившейся падали, всепоглощающее безумие. Предоставленная сама себе, любая система в конечном итоге порождает лишь хаос. Начав tabula rasa, мы действительно повернём колесо эволюции сызнова. Но на месте. Солнцеликий Амон когда-то родился из хаоса, но это прошло и стало прахом. Мы молимся другим богам, да и солнце уже не то, что прежде.

В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог

Так нам ли отказываться от слов? И заодно Бога. Если логос и вправду не имеет ни начала, ни конца, то куда заведёт нас стремление начать сначала?

Ответом тому — четвёртая история, написанная в виде притчи о поиске смысла слов. Нужны ли они человеку, и если да, то как далеко могут завести? Герои истории, пережив множество превратностей судьбы, открывают до смешного простую штуку. Бессмысленны не слова, а самый поиск смысла слов. Если предыдущая история показывала, что in и ex связаны не хуже yin и yang, то эта намечает границу перехода одного в другое. Нет никакой innate idea, но, коль скоро мир и опыт заставили задуматься о смыслах, обратись к себе. Слова, рождённые в глубине души, может объяснить лишь она. Смысл порождает самое себя, но для того ему нужен свет и тепло мира вовне. Вот где сокрыто колесо, которое действительно должно вращаться.

Слова и смыслы рвутся сквозь сознание героев, непрошенными гостями появляясь в их историях. Единожды записанные, они будут жить вечно, ведь рукописи, как известно, не горят. Но бессмертие ждёт не только смыслы.

Одиноким приходишь на свет,

Одиноким уходишь.

Это тоже иллюзия.

Вот тебе путь:

Не придя – никогда не уйдешь.

Чтобы колесо совершило наконец оборот, нужно открыть своё сердце познанию. Позволив замыслу своей души родиться, ты делаешь ещё один шаг вперёд на пути к истине. Раз уж в мире идей нет границ и преград, не странно ли воздвигать их искусственно?

Пан Сигизмунд просто умница. Тонко, мастерски написанный шедевр, изящная игра со стилем и словами, сотни смыслов, облечённых в чеканное великолепие строк. Это как превосходно огранённый камень. Подлинная природная красота чистого замысла, облагороженная к тому же блестяще отточенным сознанием. И каждая грань — нечто совершенно новое. Здесь и тревожные мистерии, и перерастающая в гротеск драма, и мрачное будущее в научно-фантастическом ключе, и философская притча. Кржижановский предвосхитил всех: Хаксли и Оруэлла с их антиутопиями, Бэккера с его идеей семантического апокалипсиса, Митчелла и его фракталы вложенных историй в историях. Подлинный шедевр, достойный наивысшего балла.

Представьте себе очень крутой фантастический боевик голливудского размаха. Столкновение политических сил и альянсов, море крови и стрельбы, жуткая и непонятная угроза извне, громадные космические корабли, каждый из которых может превратить планету в пыль. Посреди этого — простой американский парень, который верит в высокие идеалы справедливости, разочаровавшийся в жизни честный коп с кризисом среднего возраста, добродушный верзила с армейским прошлым, отставной вояка, готовый идти по головам ради в общем-то верных и правильных целей. Представили? Тогда вы примерно знаете, чего ожидать.

При всём этом книжка соотносится именно что с фильмом высшей лиги, знаете, из тех, что принято считать классикой. Персонажи достойно выписаны, упомянутые выше шаблоны-роли уже к концу первой трети романа становятся вполне обоснованной жизненной позицией. Сюжет закручен изобретательно, без перегибов и роялей в кустах. Возможно, роману не помешало бы чуть отойти от парочки главных героев в лице Холдена с Миллером, но два напарника-героя — это такая старая и добрая традиция, что как-то даже не особенно режет глаз. Отрадно и то, что в следующих томах, судя по всему, размах происходящего будет только расти. Нужно ещё понимать, что это именно боевик в космических декорациях, с годным сюжетом и объёмными героями, но не более того. Это не слишком «жёсткая» НФ, и каких-то необычных идей в тексте не наблюдается, ни среди антуража человечества-в-космосе, ни среди идейной подложки. Есть подонки, есть хорошие парни — живые люди и ни разу не сахар, такараканы в голове у них ещё те. Будущее мира в руках простых людей. Не новая идея, но реализовано достойно.

В общем, для своей жанровой ниши книжка шикарна. Это действительно заметное событие, навскидку я даже не могу припомнить романов подобного уровня за последние лет 10, ибо «Алгебраист» Бэнкса куда сложнее и замороченнее и основан скорее не на характерах и сюжете, но именно на идейной подоплёке. Обязательно куплю и прочту продолжения.

Маркус Зусак в наших палестинах известен в первую очередь авторством нашумевшего «Книжного вора», неоднозначного и спровоцировавшего немало обсуждений романа. Кто-то ругал книгу, кому-то она, наоборот, понравилась, но так или иначе дело было сделано: у читателей возникла устойчивая ассоциация между книгой и автором и какие-то свои представления и ожидания от творчества Зусака.

К чему я всё это? Если коротко, то всё очень просто: «Я — посланник» нечто совершенно другое и новое. Не будь на обложке отпечатано здоровенными алыми буквами «Маркус Зусак», установить авторство вслепую было бы практически невозможно. Нет ни рубленных резких фраз, ни ошеломляющих читателя скачков во времени. Это роман не войне и не об утрате, и на этот раз автора нельзя обвинить в попытке спрятаться за спинами тысяч умерших. Нет ни расстрельных процессий, ни поездов смерти, ни лежащего в руинах города. Всего лишь обычная история обычного двадцатилетнего парнишки, какие-то считанные месяцы обыкновенной тихой жизни, наполненной самыми заурядными вещами. И знаете, что? Даже в этом формате Маркус чертовски хорош.

Книга подкупает своей искренностью и простотой, практически любой читатель найдёт в образе героя что-то близкое и понятное. Безответная любовь, проблемы с работой, непонимание между друзьями, ссоры с близкими. Такие типичные проблемы, такие банальные. И такие родные. Всякий из нас хоть раз да побывал в шкуре Эда Кеннеди, хронического неудачника, славного и доброго парня, которому как назло всегда чуточку не везёт. И когда в монотонную жизнь героя внезапно врываются послания на картах, таинственные телефонные звонки и прочие необычности, мы радуемся неподдельно и от всей души. Глядя, как Эд преодолевает трудности, помогает людям, ищет своё место в жизни, мы сами проживаем собственные неудачи, оставляя их в прошлом. Мы понимаем, что всё, в сущности, очень легко и решаемо, стоит только всерьёз захотеть изменить свою жизнь к лучшему. Жизнь как колода карт, кому-то сдаёт тузы и козыри, а кому-то так, всякую мелочь. Но ведь она ещё и игра, а не какая-нибудь скучная лотерея, где всё ясно наперёд. Так почему бы не сыграть, вдохновенно и как следует? Ведь наша игра — с ненулевой суммой, и если разыграть карты правильно, в выигрыше останутся все.

Задуманный посланием читателям, роман стал своеобразным открытием и для самого Маркуса. В одном из интервью он сказал, что именно эта книга стала тем самым событием, которое заставило его поверить в свои силы. Так что знаменитый «Книжный вор» самим своим рождением обязан «Посланнику», хотя и ни капельки на него не похож. И всё же «Посланник» не менее талантлив, хотя и по-своему. Изящное композиционное решение, удачно подобранные сюжетные перипетии, превосходно иллюстрирующие постепенное изменение героя, наконец, сам образ Эда, скрывающий громадный запас эмпатии. Очень сложно создать одной лишь силой воображения личность, которой действительно хотелось бы сопереживать, но у Маркуса действительно получилось. Возможно, всё дело в том, что у меня слишком много общего с этим забавным неудачником. Возможно, проблемы и неурядицы, что причудливым раскладом сдала Эду жизнь, не так уж универсальны и близки далеко не каждому. Честный и светлый, лишённый даже намёка на вымученную жалость, этот роман тем не менее, как и все трогательные вещи, очень личная штука. Никогда не скажешь заранее, что скрывается за обложкой, как не угадаешь лежащие рубашками вверх карты. Но одно я могу сказать точно: забавная маркусова фамилия с сомнительной согласной в серединке стала для меня гарантом увлекательного чтения. Это парень действительно талантливый, глубокий и разноплановый писатель, и новые его книги всегда будут желанными гостями на моих полках. Что же до этого романа, то я без тени сомнений ставлю ему 10 из 10. Я мог бы долго распространятся, почему, но это будет вымученно, эмоционально и совершенно не к месту. Лучше скорее садитесь к столу и попробуйте сами. Карты уже ждут.

В массовом сознании личность Макиавелли прочно ассоциируется с интригами и предательством, вероломными планами и изощрёнными многоходовыми комбинациями. Когда кого-то сравнивают с этим человеком, то обычно имеют в виду беспринципность, жестокость, готовность пробиваться к цели любыми методами, пусть даже идя по головам. Поистине колоссальное предубеждение. Потому-то сам я книгу до недавнего времени так и не прочитал и вряд ли стал бы. Но, к счастью, стандартный университетский курс политологии включает в себя знакомство с концепциями и воззрениями Макиавелли. А так как ко всяким пересказам и сокращённым изложениям я испытываю патологическое и стойкое отвращение, книга была прочитана полностью и целиком, благо она не очень велика. Перелистнув последнюю страницу, я, натурально, впал в состояние лёгкого недоумения, постепенно перераставшего в полное непонимание. Как, скажите на милость, могло случиться, что имя и наследие столь выдающегося философа и политика оказалось настолько очернено?

В этой книге Макиавелли рассуждает о сущности власти и способах, кои следует применять для её приобретения и удержания. И надо сказать, что методы, предложенные этим «мерзким интриганом», сделали бы честь большинству современных политиков. Да, Макиавелли предлагает действовать решительно, рассудочно, не останавливаясь ни перед чем в попытке сохранить стабильность и благоденствие государства. Конечно, в таком случае благо общее и частное пересекаются далеко не всегда. Но ведь Макиавелли и не полагает террор и насилие единственными методами управления. Напротив, это самые что ни на есть крайние меры, прибегать к которым следует лишь убедившись в бесполезности прочих, более гуманных способов. Но если уж применять, то наверняка, не давая второго шанса, не веря в раскаяние. Разумеется, государство всеобщего счастья нельзя построить на таком фундаменте. Но ведь его и вовсе нельзя построить, счастье для всех, даром, бывает только в сказках. А в реальной жизни приходится иметь дело с настоящими людьми, подверженными порокам и грехам. И совладать с народом, как он есть, можно только так, как предлагал автор. При всём этом во главу угла ставится не личное благоденствие владыки и группки его приближённых, но процветание и мощь всего государства. Как это непохоже на нынешних лицемерных политиканов, за фальшивой кроткой улыбочкой скрывающих непомерные амбиции и алчность.

В итоге, «Государь» — превосходная книга, которая должна стать настольной для всякого политика и управленца, сохранившего хотя бы воспоминание о совести. Очень жаль, что Макиавелли оказался предан анафеме за несуществующие грехи — труды этого выдающегося политолога легко применимы в современном мире и, думаю, ещё долго останутся актуальными.

Ну что сказать, несмотря на моё предубеждение к русскоязычному фэнтези, Далин меня по-хорошему поразил. Роман у него получился что надо — с цепляющим и незатасканным образом главного героя, с интересным взглядом на клише о тёмном владыке, с очень славно выписанной драмой и эмоциональностью, которая не выглядит дешёвой патетикой. Возможно (и даже скорее всего) эти достоинства субъективны, так как очень многое здесь зависит от игры на эмоциях читателя и его представлениях о том, что есть благо. Но я всё же попытаюсь рассказать, почему мне понравилась книга.

Итак, первое и самое главное — герой, король-некромант по имени Дольф. Ещё в юности он заключил сделку с силами тьмы, обменяв любовь и уважение своего народа на власть и возможность превратить погрязшую в разрухе страну в великую империю. Забавно, но корона сама по себе герою не нужна. Не единожды он порывался всё бросить, наложив на себя руки или просто позволив умереть. Но мысли о судьбе страны и благоденствии народа всегда останавливали его. В погоне за мечтой о великой империи герою пришлось пройти сквозь ад почище того, с которым он заключил договор. Дольф пожертвовал не только абстрактной любовью и преклонением народа. В конце концов, очень многие вожди и лидеры основывали своё правление исключительно на страхе и ничуть тем не страдали. Но штука в том, что и самому герою пришлось пожертвовать собственными привязанностями и даже частичкой души. Дольфу приходилось действовать резко, жестко, рассудочно, не давая второго шанса и не веря в раскаяние. Удивительно, но идеальным тёмным государём оказался вовсе не выродок и мерзавец, а кристально честный и справедливый человек, способный на доброту и сострадание. И нет вины Дольфа в том, что мир убил в нем эти качества и тех немногих, кто сумел разглядеть их под личиной некроманта.

Идея о тёмном государе и вправду интересна. Выходит, что в глазах абсолютного большинства злом и мерзостью выглядит как раз то самое пресловутое добро с кулаками, которое всё видит и больно бъёт. Если бы Дольф был обычным жестоким психопатом на троне, то заслужил бы молчаливое уважение и страх народа. Люди склонны считать пороки вроде гнева, жадности и зависти понятными и простительными. Если всё потихонечку воруют, доносят и берут взятки, то немудрено, что правитель будет вытворять то же, но с большим размахом. В таком диктаторе будут видеть простого и понятного выродка, просто облечённого властью убивать одним своим словом. Но Дольф не таков. В иных обстоятельствах он мог бы стать великим правителем и дипломатом, но те, кому полагалось бы поддержать его и идти рука об руку, методично смешивали героя с грязью и издевались над ним. Стадо и понятия не имело, как ему повезло — не будь Дольф настолько правильным и морально совершенным. ему бы ничего не стоило утопить страну в крови.

В итоге в плюсы записываем необычный взгляд автора на обычную в сущности ситуацию, превосходных, цельных героев (и не только самого Дольфа), искренность и эмоциональность книги. Возможно, кто-то может счесть недостатком отсутствие цельной сюжетной линии. Но книга скорее о самом Дольфе, а не каких-то конкретных моментах его правления. Ставлю роману высший балл и хлопаю автору стоя.

Тебе больно идти, тебе трудно дышать

У тебя вместо сердца – открытая рана

Но ты все-таки делаешь еще один шаг

Сквозь полынь и терновник к небесам долгожданным

Но однажды проснутся все ангелы

И откроются двери

для того, кто умел верить…

И ненастным январским утром

В горах расцветет миндаль

для того, кто умел ждать...

Fleur, Для того, кто умел верить

Невероятно сильная, цельная и завершённая вещь, пожалуй, одна из лучших эпопей, встреченных мне на бескрайних просторах русскоязычного, да и вообще мирового фэнтези. Эта трилогия — настоящий шедевр и огромное достижение для Макса. Наконец-то Далину, долго ходившему у меня в списках перспективных и многообещающих, удалось в полной мере раскрыть свой талант и сделать всё практически идеально. По-прежнему честная, эмоциональная и выстраданная, трилогия при этом не производит того гнетущего мрачного впечатления, каким отличались ранние работы Макса. Болезненно-драматичная декадентская эстетика уступила место милым романтическим историям со счастливым концом. Но, разумеется, нельзя назвать «Лестницу» розовой сказкой. На страницах трилогии довольно и жестокости, и испытаний, и непростых моральных выборов, перед которым раз за разом оказываются герои. Вообще, по спектру философских вопросов и глубине их раскрытия «Лестница» может выдержать конкуренцию с самыми прославленными западными мастерами интеллектуального фэнтези. Тут и столкновение культур, и ксенофобия, и проблемы гендерной самоидентификации, и прогрессорство пополам с невмешательством, да ещё и с очень небанальной точки зрения. Даже удивительно, почему вещь такой потрясающей глубины и потенциала так и осталась на виртуальных полках сетевых библиотек с жалкой горсточкой читателей. Хотя, пожалуй, по зрелом размышлении неудивительно — здесь ведь нет ни банального приключалова, ни прокачки, ни героев-попаданцев, столь любезных сердцу массового читателя.

Хотя, положа руку на сердце, попаданец таки есть. Наш центральный персонаж, этнограф Ник, прибывает на планету Нги-унг-лян для изучения местных аборигенов. Внешне последние вполне гуманоидны, но на уровне биологии и психологии бесконечно чужды. Все нги — гермафродиты, изначально имеющие условно-мужской пол, смена которого происходит вследствие ритуального брачного поединка. Вокруг этой сюжетообразующей идеи Макс выстраивает целую культуру, систему этики и морали, непротиворечивую даже в мельчайших подробностях. Нечто в принципе похожее искушенный читатель мог видеть в «Сложенном веере», дебютной трилогии Сильвы Плэт, ещё одного совершенно незаслуженно неизвестного русского волшебника от фэнтези. Но, как это ни парадоксально, из-под пера Макса, всегда отличавшегося несколько показной эмоциональностью и эстетством, вышла куда более строгая, структурированная и логически стройная вещь. При всём этом фирменная драматичность никуда не пропала, но стала куда элегантнее и глубже. В романтических страданиях персонажей «Лестницы» есть что-то и от сёнен-ая, что в принципе неудивительно, и от маннерпанка, что куда как интереснее. Конечно, сложносочинённое многоцветье сословных условностей штука уже не новая и сама по себе неудивительная, но Далин и тут неизменно на высоте. Макс не декларирует зияющей пропасти, которую общество ставит между героями, но реконструирует для читателя культуру, менталитет и особенности местного социума так тщательно, что читатель сам, едва заметив нарождающиеся чувства персонажей, прекрасно понимает сам: они не могут быть вместе, не будут счасливы, и вот почему... И, что радует ещё больше, Далин, кажется, перерос страх перед жизнью и страданиями, свойственный героям его ранних вещей. Персонажи «Лестницы» идут по стеклу, падают, разбиваются в кровь, но неизменно встают и идут дальше. Теперь автора интересуют уже не изломанные предательствами и разочарованиями, но сильные, пережившие и изменившиеся под грузом испытаний личности. И это не может не радовать.

Теперь, собственно, о культурах. Государство Кши-На, в которое изначально попадает Ник, списано где-то более-менее с китайской империи времён её наивысшего рассвета. И дело тут даже не в характерной фонетике имён, пушках, порохе и прочих антуражностях. Кшинассцы — все-все, от утончённых аристократов до крестьян-работяг — интегрированы в невероятно красивую и упорядоченную мировоззренческую систему, регламентирующую, кажется, все существующие грани общественных отношений. Ритуалы, традиции, праздники, искусство, медицина, вера и религия, отношение к женщинам, преступления и наказания, преданность и предназначение, любовь и жертва, глубокое, подлинное чувство собственного достоинства, сочетающееся с безграничным уважением к личности вообще. Культура кшинассцев не просто занятна и уникальна, это — предельно проработанная, шокирующе точная модель мира победившего буддизма, в котором внутренняя гармония, чуткая созерцательность и совершенство личности вытеснили все типично человеческие пороки и страсти. При этом списанные с нашего с нами востока северяне-кшинассцы вовсе не выглядят утопичным фантазёрским бредом. Помянутая глубина личности, внутреннее совршенство и гармония идут как раз от тех самых биологических особенностей, которые некоторым из нас на первый взгляд кажутся отталкивающими и отвратительными. Кшинассцы — такое ходячее вополощение инь-яня, мужское и женское начало одновременно, сочетание силы и мягкости, агрессии и эмпатии. На контрасте с ними земляне кажутся этакими этическими дивергентами, монстрами с нечёткой и необязательной моралью, которые, в довершение всего, возомнили себя богами, вершашими судьбы «отсталых» народов. Как метко подмечено одним из второстепенных персонажей. земляне — люди-половинки. Именно поэтому тонкий психолог и убеждённый мизантроп Ник, строящий свою работу на полном принятии инопланетной этики, так быстро становится для кшинассцев своим. Начавшаяся как рабочий момент, метаморфоза героя постепенно добирается до самых укромных уголков его души. Именно тут, за маскою шелковых драпировок, поэзии, благовоний, вееров, фехтовальных изысков и прочей антуражности и скрыта та самая далинская наивно-трогательная эскапистская образность. Аборигены выбирают раз и навсегда, не предают, не лукавят. Их страсть — до конца, их любовь — на всю жизнь, обоюдное изменение и тотальный импритинг, от биохимии до психологии. Именно тут, во втором-третьем слое смыслов, Далин прячет выстраданную свою мечту о нежности и любви-навсегда, исступленное желание непоноценной по природе своей половинки стать целым. Пронзительное ощущение невозможности такого в нашем с вами релятивистском эмоциональном вакууме делает эти кшинасские недолговечные акварели эмоций тем более искренними и трогательными. До сердца, да. Менее эмоциональный на первый взгляд, новый стиль Макса куда притягательней экзистенциальных страданий «Лунного бархата». Ни розово-чёрного ангста, ни, боже упаси, голубизны. Макс вообще очень правильно понимает то, что иногда, боясь сглазить, эвфемистически называют чувством глубокой эмоциональной привязанности. Отношения его героев — это отношения между личностями. Легкий налёт яойности в «Лестнице» не идёт дальше милого показного манерничанья и стилизации. Это, кстати, неожиданно подкупает. Видимо, примерно в этом направлении прозревшие ближе к концу комконовцы будут работать с целью интеграции культур. Восторженное восхищение же лучше зависти, да.

Вообще, местные симфонии и этюды чувств чистой воды игра на эмоциях. Персонажи в той или иной степени воплощенные в личностях социокультурные концепты и сквозных — немного. Кроме Ника, выделяется бесспорно общечитательский любимец красавчик Ар-Нель, голос и сердце автора даже, пожалуй, в большей степени, чем номинально-центральный Ник. И, конечно, Ар-Нель тоже до определённой степени персонализация, но куда более глобальная и сложноустроенная. Внутренняя сила за внешней обманчивой хрупкостью, душа поэта и руки воина, мировоззрение пророка и изощрённый разум дипломата-интригана одновременно. Ар-Нель — такой этический индикатор, чутко реагирующий на любое проявление жестокости и несправедливости. Сила, способная на жертву, душевная чуткость и способность видеть истину, проникая в суть вещей. Вот почему милый-дорогой Ча по праву один из самых ярких образов «Лестницы». В конечном счёте, именно его доверие и любовь к Нику и А-Рин являются главным залогом того, что не всё ещё потеряно для землян. И при всём прочем Ар-Нель вполне себе личность со своими очаровательными недостатками. Отказ от нелепой догматичности и гармонично увязанное между собой духовное и плотское делают его куда большим, чем ходячий символ-апология авторским мировоззренческим вывертам. Тем радостнее счастливый финал трилогии. Ар-Нель стал катализатором такого невообразимого количества перемен, что по праву заслужил собственное счастье. В грандиозной метаморфозе, затронувшей и кшинассцев, и лянчинцев, и даже землян, были задействованы сотни тысяч, но именно Ар-Нель стал провдником-агентом, давшим всему начало и сдвинувшим процесс с мёртвой точки.

Посвящённые Лянчину главы, как по мне, важны ещё и потому, что высвечивают новые проблемы нашего с вами мира, помимо черствости и душевного холода. Помимо трогательно-утопического слияния, в котором побеждает этически верная, а не попросту более сильная система, Далин имеет сказать ещё и многое о религии. По Максу, это ещё один, и довольно могущественный, инструмент зашоривания и влияния. Генератор ненависти. На любого пророка наидутся тысячи токователей, которые бесконечно извратят и исказят священные истины. Поэтому последние и должны быть инкапсулированы в самосознание и мировоззрение людей, а не просто записаны в священных книгах. Противопоставленная лянчинской теократической диктатуре, милая опять же антуражность кшинасской религии побеждает и выигрывает. Потому как подкреплена верой, носителями которой являются живые люди, а не мёртвый пергамент древних фолиантов. Руководящий принцип авторского мира, где стабильность и развитие непреложно следуют из этической верности, в свою очередь проистекает из помянутой выше психологической гармноии аборигенов, до которой нам как до Луны пешком. Лежащая в основе самой сущности нги жертвенность и предчувствие любви выливаются во внутренне зрение, которое никогда не поздно пробудить в любом, кто не очерствел душой окончательно. Поэтому-то в столкновении двух культур — Кши-На и Лянчина — мы и наблюдаем совершенно не по-земному счастливый финал. В реальности жестокая, погрязшая в догматизме и ненависти военная машина юга смела бы аристократически-утончённый север. Поэтому-то трилогия Далина и может где-то считаться вполне себе утопией. Этнографическая же достоверность лянчинсокй культуры на высоте не ниже кшнасской, но в силу своей понятности и близости нам, землянам, поражает не так сильно. Этакая смесь брутальности монгольских кочевников времён Чингиз-Хана и типично арабской жестокости-во-имя-религии. Интересна здесь не культура сама по себе, а постепенная личностная трансформация некоторых её носителей, закономерно выливающаяся в отказ от застывших, замкнувшихся в себе и выродившихся императивов.

Глубокая, многоплановая и великолепно исполненная на всех уровнях трилогия о вере, любви и жертвенности. О том, какие суровые испытания подчас побрасывает нам жизнь. О всепобеждающей силе любви, о том, как важно иногда верить и ждать несмотря ни на что. И мне, знаете, совершенно не важно, например, кем же всё-таки является этот автор-загадка — мужчиной или женщиной. Так или иначе, этот человек невероятно талантлив, и благодарность моя за эту замечательную трилогию бесконечна. Пишите ещё!

Вот и закончился цикл «Анклавы». Последнего пятого тома я ждал с особенным интересом, ведь для Панова заканчивать циклы в новинку. И надо сказать, что с новым для себя делом Панов справился блестяще.

Одним из немногих недостатков предыдущих томов была, на мой взгляд, некоторая дискретность повествования. Каждый том представлял отдельную историю с собственной интригой-загадкой. Сперва взлом корпорации «Науком», затем появление Урзака, охота за книгой, становление сетевого пророка 42. Всё это было описано увлекательно, каждая книга добавляла новые краски в картину мира, но было непонятна цель автора, идея цикла. Но в финальном томе всё стало на свои места.

В этой книге мы наконец узнаем правду о древней традиции, которую представляют Грязнов и Кауфман. Согласно этому учению, зашедший в тупик мир можно привести к совершенству только через хаос и кровь. И адепты рун начинают сложнейшую игру против всех — государств, Моратти, тритонов. Огромный флот собирается у берегов Станции, мировая экономика рушится под ударами нейкистов, массовые погромами охвачены почти все анклавы. Мир стремительно движется к войне на уничтожение. И даже правители государств, лидеры крупнейших мировых конфессий и финансовые титаны не в силах навести порядок. Нужно нечто большее, некая сверхсила, что поведёт мир к совершенству. И силой такой, по Панову, является любовь. Только потому, что остались ещё люди, способные искренне любить, Великое Колесо не может остановиться.

Что до персонажей, то и здесь нас ждёт немало сюрпризов. Так, мы наконец узнаем, что связывает Макса Кауфмана и Кирилла Грязнова, воочию увидим живого бога Мутабор — Милостивого Владыку грядущего, выясним наконец исход спора о сути Нейкизма между 42 и Чайкой. Но самым удачным образом, на мой взгляд, является фотограф Кристиан. В его работах мгновения застывают навечно, вся глубина страданий гибнущего мира, втиснутая в тысячу кадров. Многие персонажи из предыдущих томов появляются перед нами буквально на пару страниц, наверное, просто чтобы мы знали, что «у них всё хорошо». Или не очень)))

Есть конечно и поводы немного поворчать. Слишком уж могущественными выглядят адепты рун, слишком легко расправляются со всеми противниками. Кауфман с лёгкостью манипулирует 42, предвидя каждый его шаг, играючи устраняет Ахо, чтобы продвинуть на пост верховного настоятеля своего ставленника. Умница Чайка в упор не замечает обмана со стороны Грязнова, точнее, не отдаёт себе отчёта в том, что всей душой хочет поверить в эту ложь. Даже бессмертный генерал Ляо не сумел ничего противопоставить мощи Традиции. Так что противостояния как такового в книге и нет. Зато есть невероятно сложный многоходовый план, достойный шахматного гения. Есть увлекательный сюжет и непростые персонажи. И конечно идея, старая как мир идея. Наверно потому, что наш мир просто не существовал бы без неё. Без любви.

В итоге вышла замечательная книга, если и не вершина творчества Панова, то как минимум заметное и достойное обязательного прочтения произведение.

Немного безумная, несомненно визионерская и местами сногсшибательно гениальная вещь, раскрывающаяся поразительным веером смыслов. Сразу бросается в глаза слегка сюрреалистичная манера Виана писать, невероятная насыщенность текста красками, образами и звуками. Пожалуй, давно я так не жалел, что не знаю французского: сдаётся мне, выдуманные переводчиками каламбуры — лишь верхушка айсберга, скрывающая головоломные языковые выверты оригинала. Совершенно безумные вещи Виан говрит с уморительно серьёзным лицом. Автор приглашает нас полюбоваться игрой солнечных лучей на мозаике витражей, отведать коктейля из импровизаций Дюка Эллингтона, побеседовать с говорящим мышонком, который живёт в ванной комнате героя. Примерно здесь же начинается пастрорально-трогательная история любви, все смеются и танцуют. Читатель очарован, и ничто не предвещает беды.

И здесь наступает перелом. История любви оборачивается грустной сказкой о смерти и жертве. Счастье, смех и свет утекают из жизни героев, как воздух из проколотого воздушного шарика. Мир съёживается, краски блёкнут, звуки джаза становятся глухими и невнятными. Милая пародия на Сартра становится злой издевательской насмешкой, мышка из ванной стирает лакпи в кровь, Хлоя заболевает и вот-вот умрёт. Красочный сюрреализм перерастает в гротеск, громоздятся горы трупов, торжествует двуличие и материализм, холодный металл восстаёт против живого человеческого тепла. И при всём этом та же серьёзность, та же невероятная образность и фантазия, то же умение парой штрихов нарисовать живой, выпуклый облик трагедии, бесконечно далёкий от избитых фраз и клише. Крушение надежд героев по силе и экспресии не уступает картинам их же недавнего счастья, и самые вычурные авторские построения не способны скрыть от нас жестокую реальность происходящего. Пожалуй, это даже страшнее виановских фантасмагорических страшилок. Словом, книга чертовски хороша. Я даже и не припомню, где ещё банальные ужасы повседневности показаны с такой визуальной мощью. Поразительный роман, такой необычный и такой живой, что остаётся только восхищённо вздыхать.

Сразу признаюсь, что в моём отношении к Митчеллу есть элемент какого-то совершенно иррационального преклонения. Его «Облачный атлас» оказался первой книгой, которую я прочитал в серии «Интеллектуальный бестселлер», и во многом именно этот роман изменил моё отношение к современной мейнстримовой прозе. С тех пор я открыл для себя многих замечательных писателей, но Митчелл по-прежнему остаётся одним из моих любимцев.

Как-то странно вышло, но все его вышедшие на русском книги я читал в порядке, полностью обратном хронологическому. Именно поэтому «Литературный призрак» оказался для меня своеобразным возвращением к истокам, моментом озарения, что ли. Многие читатели считают «призрака» слабейшей из книг Митчелла, но мне он показался краеугольным камнем, полностью предопределяющим всё дальнейшее творчество автора. Именно на страницах этой книги и складывался неповторимый нарративный стиль Митчелла, его умение из тысячи голосов и образов создать единую полифоничную картину, способность показать тайные глубинные связи, пронизывающие мироздание. Каждый герой, каждая история книги дополняет прочие, насыщая общую копилку смыслов множеством аспектов, нюансов и деталей. Пройдя сквозь призму истории, культур и судеб, исходная идея гибнущего мира предстаёт нам во всём своём блеске, порождая множество новых смыслов и трактовок.

В тексте присутствуют все присущие автору стилистические финты: и вычурная, невероятно сложная сюжетная и смысловая сцепленность отдельных историй, и сквозная музыкальная тема, лежащая в основе структуры текста, и сражающая наповал фантастичность, местами переходящая в фантасмагорию. Всё это ещё даст о себе знать и в «Сне номер 9» и в «Облачном атласе», opus magnum писателя. На мой взгляд, Митчелл вообще остаётся одним из самых недооценённых британских прозаиков, хотя его мастерство производит поистине неизгладимое впечатление. Его книги полностью изменили мои представления о границах возможного в структурной организации текста. Ошеломительно, сногсшибательно и, на мой дилетанский вкус, опасно близко к гениальности. Очень советую, и не только эту, но и вообще все книги этого замечательного автора.

Превосходная вещь, достоинства которой не ограничиваются одним лишь оформлением. То есть проиллюстрирована книга, разумеется, превосходно, и художник заслужил свою порцию аплодисментов, но «Голос монстра» ни в коем случае нельзя назвать просто книжкой с картинками. Это великолепный роман, мрачный, тревожный, пропитанный безысходностью и страхом. Созданная с помощью таланта художника аура отчаяния перекликается с сюжетными сценами, где Несс мастерством своего таланта вызывает к жизни Керуна, тисового монстра. Существо, древнее как сам мир. Когда-то его назвали бы богом, но теперь люди не верят ни богам, ни в богов. Лишь немногие способны услышать там, во тьме за окном, голос монстра и позвать в ответ. И лишь избранным, малой горстке из числа услышавших, суждено понять самое главное. Керун, как его ни назови, на самом деле никакой не монстр, даром что всячески старается казаться жутким. Подлинное чудовище не извне, а внутри, его голос — в нашей голове, и именно он шепчет ночами, когда мы видим кошмарные сны. Задуманная Доуд и воплощённая в жизнь Нессом история высвечивает эту истину ярко и правдиво, словно луч маяка. История героя книги, мальчика по имени Конор — одно сплошное противоречие. Желание не отпускать любимого человека и стремление окончить, наконец, его предсмертные страдания. Наши любимые должны жить — потому что жизнь прекрасна, или нам просто страшно остаться одинокими? Или лучше отпустить, позволить упасть — потому ли, что смерть неизбежна и последний луч надежды уже давно погас? А может, мы эгоистично не хотим длить наше собственное страдание? Может, это мы устали жить в мире за секунду до взрыва? Паутина противоречий разбегается, как трещинки на тонком осеннем льду. Увязнешь в сомнениях, отступишь хоть на миг от правды — и уйдёшь с головой под воду. А там, наверху, зияющий чёрный провал уже схватывает новым льдом. Вот это-то и страшно, а вовсе не тисовый великан, бесконечно древний и бесконечно мудрый, уставший от людей и их сиюминутных истин. Правда всегда жестока, и ей никогда не стать лёгкой и приятной, это лекарство подчас может убить быстрее самой болезни. Очень важно не просто знать, но принять это, не важно, сколько тебе лет. Расчитанная на подростков, эта книга будет полезна любому, ведь любви, как и смерти, покорны все возрасты.

Проза Хейли удивительна. К примеру, это его умение парой штрихов создать впечатление совершенно особенного обособленного мирка, самодостаточного, уютного и с виду безопасного, но в то же время таящего за фасадом внешнего благополучия целый ворох скелетов. Или мастерски выписанный сюжет, сталкивающий и переплетающий причудливым узором судьбы таких разных с виду людей, которые на самом деле нужны друг другу несравненно больше, чем кажется на первый взгляд. «Отель» — это живой и трепещущий срез жизни, самое мироздание в миниатюре, целая гамма эмоций и чувств одним эскизом. Любовь, преданнность, обожание, зависть, алчность, ненависть. Всё без фальши, но и в меру, без злобы и исступления, чуть сквозь розовые очки, по шерсти. И непременно честный и счастливый финал, где каждый получает, что заслужил.

Персонажи романа — настоящий маленький шедевр. Поразительно отношение к ним автора, который, кажется, готов понять всё и простить всех. Неважно, что осталось в прошлом, каждый заслужил второй шанс, ещё одну попытку начать всё с нуля, набело, без совершённых когда-то ошибок. Это не катарсис, не мучительное осознание или принятие себя. Едва ли события описанной Хейли недели полностью изменили кого-то из постояльцев или служащих отеля. Нет, они скорее дали им отчетливей рассмотреть то, что и так давно жило в их сердцах. Надменный лорд, убийца поневоле, получает шанс умереть мужчиной, обаятельный гостиничный воришка — путёвку в мир честных людей и кругленькую сумму в придачу, алчный воротила-бизнесмен — способность к подлинным чувствам, Питер и Кристина — друг друга. Хейли элегантно обходится без озарений и выборов всей жизни, ограничиваясь всего лишь одной, но вечной истиной: живи сегодняшним днём. Не отпустив прошлое, так и не сумеешь встретить будущее. Не ново, может, даже и банально, но как же трогательно и искренне.

Хейли вообще кажется мне изрядным ретроградом. Видно, что технологический прогресс и бешеный темп жизни пугают автора. Люди постепенно становятся автоматами, функциями, исполняющими раз и навсегда заданную программу. Живое человечье тепло подменяется холодным бездушным автоматизмом. Хейли и рад бы остаться в традиционно-чинном прошлом, да ведь и это не выход. Даже старому-доброму отелю нужно обновление, другое дело, каким оно будет. Но теперь я уверен, что «Сент-Грегори» в надёжных руках. За пять коротеньких дней отеля, уложившихся в считанные часы реальной жизни, герои Хейли стали мне куда ближе и роднее, чем многое в этой саой жизни. И теперь мне даже кажется, что они, конечно, живут где-то там у себя, бесконечно далёкие, но до боли реальные. И всё у них хорошо.

Садитесь ближе к огню, братья. Ваши кубки полны хмельным фенрисийским мёдом, а на блюдах довольно мяса, но пришло время прервать весёлую застольную беседу. Пусть стихнет смех и замолкнут певцы, ибо пришло время Великого Сказания. Сегодня была славная битва, и многие враги остались спать на красном снегу. Мы бесстрашно сражались, так, как и подобает волкам Русса, нашего отца и короля. У нас было довольно времени. Времени поднять чаши во имя победы. Времени предать огню тех, чья нить оборвалась в сегодняшней схватке. Но сейчас пришло время памяти. Сегодня я расскажу вам о битве, в которой едва не умер дух волка. О величайшей победе легиона, обернувшейся невиданной прежде скорбью. Об ушедших во тьму и павших во мрак. Садитесь и слушайте, ибо я был там, в день, когда пылал Просперо.

О да, тогда, как и многажды прежде, мы, верные палачи Императора, исполнили наш долг. Мы сокрушили Тысячу сынов и предали Просперо огню. Мы обагрили клинки кровью братьев и разрушили чудесный город, равного которому прежде не видел Империум. Они называют нас варварами, зверями, чудовищами. Мы лишь презрительно смеёмся в ответ. У нас нет права на гнев и обиду. И права на оправдание тоже нет. Но никому не отнять у нас права на память. Нащи герои спят ледяным сном. Кормек Дод и Каспер Хавсер, воин и скальд, наша сила и наша память. Покуда живы их имена, мы не можем забыть. Мы помним наши ошибки и постараемся их исправить. Однажды сильные дрогнули, а мудрые усомнились. Однажды Просперо был сожжён. Однажды зло вернётся вновь, и тогда именно мы встанем у него на пути. И мы должны будем помнить.

Кто не помнит своего прошлого, тот обречён пережить его заново. День, когда драгоценный Империум расколося на части, был не первым крахом в истории человечества. Отвернувшись от ушедшего, мы осуждаем себя на веченое падение. И, хотя нам хватает мудрости и силы, чтобы встать самим, мы с радостью хватаемся за протянутую руку. Не удосужившись даже задуматься, что же пришло нам на помощь. Могущество чистого знания, очищенного от шелухи этики и морали, ослепляет нас. Мы упускаем главное, мы погружаемся в прошлое без оглядки и страха. У нас нет веры, чтобы вести нас. Зажмурившись от предвкушения, мы с радостью бросаемся во тьму, скрывающую нечто запретное. И когда с треском лопаются путеводные нити, мы открываем глаза во мраке лабиринта, и кто-то дышит нам в спину. Мы спутали веру с религией, выбросили вместе с предрассудками и суевериями. Мы убили наших богов и решили, что теперь нам дозволено всё и нет предела познанию. Мы танцевали на руинах, не замечая, что топчем надгробия цивилизаций, шедших тем же путём. И когда чужие боги пришли,чтобы заполнить пустоту в наших сердцах, мы оказались беззащитны. Мы открыли двери злу и протянули ему руку. Не вызывай того, кого не сможешь повергнуть. Некогда, многие тысячелетия тому назад, на Терре изначальной жил сновидец, чей разум был открыт потокам времени. Мистик, постигший пути эмпиреев. Тот, кто задолго до Алого Короля прошёл путями хаоса, но сумел одуматься и повернуть назад. Взглянувший в глаза бесконечно чуждому самой человеческой сущности злу, мудрец оставил нам предостережение, что звучало так: «Мы живём на тихом островке невежества посреди темного моря бесконечности, и нам вовсе не следует плавать на далекие расстояния.» Он сумел вовремя понять, что познание должно быть средством, но не целью. На нас нет вины в том, что Магнус Алый не сумел это осознать. Тысяча сынов давно прокляты как еретики и отсутпники. Но люди всё равно ненавидят нас, по-прежнему называют кровавыми выродками. Где были вы, когда Русс на коленях умолял брата отринуть зло? И где будете вы, когда оно вновь ворвётся в ваш уютный мирок? К кому побежите за защитой?

Страх — самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх — страх неведомого. Во имя спокойствия тех, кто лицемерно ненавидит легион, снова и снова умирают наши братья. Люди не меняются. Они предают, убивают и богохульствуют. И, что страшнее, забывают. И когда вы забудете, когда вновь разгорится огонь войны, когда вновь запылает Терра, когда откроется Око Ужаса и непостижимый хаос вновь ворвётся в мир, мы снова выйдем на бой. Братья обнажат клинки, спящие восстанут ото сна и Русс вернётся, чтобы вести своих детей. Мы встанем лицом к лицу со злом и взглянем ему в глаза. Мы повергнем Хаос или умрём, пытаясь. Все до единого, каждый из нас. Ведь мы те, кто помнит.

Один из лучших романов грандиозного цикла, если не самый лучший. Дембски-Боудену досталась очень сложная задача, ведь Лоргар Аврелиан, которому посвящена книга, пожалуй одна из самых сложных и противоречивых фигур той войны. Пророк поистине мессианского размаха, лидер, которому верили без колебаний, ради которого последователи были готовы на всё. И одновременно слабый и зависимый от чужих суждений человек, которому всегда не хватало одобрения и поддержки. Философ и мыслитель, презиравший всякое насилие и кровопролитие. И ересиарх, утопивший галактику в крови. Всё это — Лоргар, всё это о нём.

Дальше спгс, сотни его...

Падение Лоргара в Хаос во многом символично. Как и у многих других примархов, вся его жизнь была подчинена погоне за неким абстрактным идеалом. Для Фулгрима таким идолом становится совершенство, для Магнуса — знание. Казалось бы, жизнь и закат Аврелиана во многом повторяют судьбы братьев. Но есть тут один скользкий момент. Мы отчётливо видим ошибку Фулгрима, который искал совершенство везде, кроме собственной души. Мы наблюдаем, как Магнус выносит знание за рамки этики и морали, не осознавая, что в конечном счёте знанием распоряжаются люди. Нам понятно, где и как ошиблись великие. Но идея фикс Лоргара — вера. Безотчётная, слепая вера, в которой Аврелиан видит кровь всякого общества. Вера даёт смысл и путь, сплачивает и воодушевляет. Без неё человечество будет обречено на стагнацию и вымирание. Так думает примарх несущих слово. И ровно так же — миллионы обитателей нашего с вами реального мира по эту сторону страницы. Но Лоргар в конечном счёте пал в бездну, откуда нет возврата. Пожалуй, ужас его деяний превосходит всё, учинённое прочими отступниками. Так значит, вера суть путь к хаосу и смерти? Аврелиан сравнивает веру с кровью. Но ведь всякую кровь можно пролить. С другой стороны, нет рождения без смерти. Император, безжалостно боровшийся с самими понятиями веры и сверхестественного, после физической смерти был объявлен богом. Наверное, Ингетель был прав: человечеству нужна изначальная истина, корпус незыблемых морально-этических установок, которым будет подчинена жизнь каждого жителя Империума. Если бога нет, его следовало бы выдумать, иначе человечество неминуемо скатится в пропасть. И тут-то срабатывает самая грандиозная на мой взгляд концепция мира сорокового тысячелетия. Варп суть вопль миллиардов душ, совокупность боли и страданий всего живого. Отдельная личность перед мощью эмпиреев меньше чем ничто, капля в безбрежном океане. Но вся необъятность океана состоит из капель. Варп таков, каковы мы сами. Наконец мы понимаем, как же сокрушительно ошибся Лоргар. Если тот же Магнус искал истину, чтобы подчинить её себе, и просто не справился с попавшей в его руки мощью, то для Аврелиана вера — не орудие или средство, но цель. Лограр истово стремился обрести истинную веру и непреложную истину, чтобы стать их слугой, ощутить себя винтиком в грандиозном механизме. В то время как настоящая вера должна обогащать носителя, стать его путём к подлинному совершенству, а не мишурному величию того же Фулгрима. Мы сами выбираем свои истины, мы сами — каждый из нас — Боги. А бог внутри Аврелиана умер на обломках сокрушённой Императором Монархии. Его собственная вера в сострадание и соучастие сломалась, не выдержав испытания страданием. В мире, подчиненном жестокости и насилию, Лоргар был слишком одинок. И именно его потребность в преданности и любви увела его за грань.

Ещё одна характерная особенность Империума человека — гуманизму здесь не место. В обществе, где руководящая догма — правота в силу мощи, нет места морали. Тут балом правят геноцид и диктат, судьбы миллионов угнетённых оказываются подчинены безжалостной машине Империума. Мириады совершенно конкретных, растоптанных и сломленных людей против абстрактного бездушного всеобщего блага. Восстание Хоруса обернулось небывалым ужасом и кровью, это неоспоримо. Но тот мир, к которому вёл человечество Император, заслуживал ли он права на жизнь? Ведь не случайно же на стороне Хаоса оказались именно те из примархов, в ком сохранилась хоть капля человечности, хоть какая-то способность чувствовать. И ещё: чему всё же в итоге научилось человечество, о чём кричат в варп миллионы душ? Архитектор Судеб был рождён как бог мудрости и знания, Повелитель Резни изначально покровительствовал доблести и отваге. И только ненависть и ожесточение живого сделали их такими, как есть. Невообразимо могущественные сущности, они всего лишь отражение извечной борьбы в душах людей. Так может, можно запустить процесс вспять? Не получится ли так, что новое объединённое человечество поставит точку в этой летописи кровопролития и начнёт новую историю? Время покажет.

И ещё не могу не отметить вот что. До какой степени всё происходящее укладывалось в план Императора? Текст необычайно богат намёками и подробностями, касающимися сделки Императора с Хаосом и сотворения примархов. И подробности эти наводят на совершенно определённые мысли. Бессмысленная жестокость, с которой была разрушена Монархия, лишь усугубляет эти подозрения. Действительно, Император сделал буквально всё возможное, чтобы подтолкнуть Лоргара на путь предательства. В какой степени Ересь была безумством прорвавшегося в мир Хаоса, а в какой — частью математически выверенного плана бездушной жестокой сущности, которую сам Ингетель назвал одной из самых значительных сил в галактике? Не была ли Ересь грандиозной гекатомбой, необходимой для вознесения Императора, и без того обладающего невероятной психической мощью? Не стало ли человечество игрушкой в руках безумца, вознамерившегося стать богом? Этот вывод буквально напрашивается сам собой. Что ж, повторюсь ещё раз — время покажет.

Роман Аарона великолепен. Это именно тот Вархаммер, который я так люблю. Здесь грандиозные сражения и захватывающие поединки служат лишь фоном для целого ряда мировоззренческих, философских и этических проблем. Наряду с «Возвышением Хоруса», «Фулгримом» и «Тысячью сынов» «Первый еретик» входит в мой личный пантеон идеальной космической фантастики-боевика. Искренне верю, что погоня за наживой не испортит грандиозность замысла этого мира. Мне не интересны множество заурядных романов о «героических схватках космических десантников», как один шаблонных и примитивных. Я хочу увидеть развязку эпической истории, стать свидетелем битвы за Терру и вознесения Императора, постичь судьбу человечества. В конце концов, Лограр Аврелиан был прав. Нам действительно нужны ответы.

Теперь, подобрав, наконец, челюсть с пола и малость отдышавшись, я имею сообщить следующее: Стивенсон ошеломительно крут. Вы можете быть сколько угодно эрудитом, математиком, физиком, философом и знатоком истории, но автор всё равно найдёт, чем вас удивить. Когда понимаешь, какой титанической работы стоила проработка всех, вплоть до самых мельчайших, деталей романа, натурально, бросает в священный трепет. Сквозь страницы трилогии мы видим Лондон и Париж, Ганновер и Лион так, словно волшебник Нил во плоти перенёс нас в восемнадцатый век. Автор поведает нам и о хитроумных комбинациях биржевых аферистов, и о тонкостях международного экономического процесса, и о сложнейших математических штудиях, предпринятых величайшими умами того времени, и о философских спорах, на века предопределивших направление развития науки. Ньютон и интегральное исчисление, Лейбниц и теория монад, Гуковы маятники и математически выверенное великолепие строений Кристофера Рена, великое противостояние детерминизма и принципов свободной воли, предтечи компьютеров и искусственного интеллекта. Умение Нила объяснять грандиозно. Не впадая в частности, не низводя сложные проблемы до детсадовского уровня, не скучно и не в ущерб сюжетным линиям Стивенсон поведает вам о таких вещах, которые вы точно не найдёте в школьных учебниках. Наблюдая за возникновением ниловой системы мира, мы получаете грандиозный шанс упорядочить и привести к аккуратной системе собственные отрывочные факты и воззрения о том времени и истоках большинства нынешних научных дисциплин.

Затрагивая невероятное количество вопросов сугубо технического и философского толка, Нил остаётся верен себе и ни на секунду не упускает из рук сюжетных линий. Его трилогия — авантюрно-плутовской роман самого высшего разбора, изобилующий сложнейшими многоходовыми интригами и захватывающими приключениями. Вместе с вымышленными автором героями нам предстоит не только полюбоваться на деятелей исторического масштаба вроде великих учёных, королей и полководцев, но и поучаствовать в захвате испанского галеона, почувствовать себя в шкуре туземного царька и лондонского монетчика, заглянуть в темницы Тауэра и Ньюгейта и потом, разумеется, чудесным образом спастись от верной смерти на виселице. Слегка упустив в первой книге верный баланс между содержательностью и развлекательностью, уже ко второму тому Нил полностью себя реабилитирует, очень быстро выбравшись на уровень собственного великолепного «Криптономикона» а потом и превзойдя его.

Трилогия строго рекомендуется всем технарям, любителям сложных, многоплановых и содержательных книг и просто интересующимся философией науки. Отчасти спор Лейбница с Ньютоном разрешился, и идеи первого нашли самое широкое практическое применение в информатике, но универсальная теория всего и по сей день волнует умы физиков-теоретиков и им сочувствующих. Как знать, может, именно нам предстоит доподлинно выяснить, чей же вклад в основы системы мира оказался верным и решающим.

В последнее время на русском языке появилось достаточно много качественного переводного фэнтези. Издатели радуют нас произведениями многих молодых авторов, чьи дебюты по праву считаются самыми яркими в последнем десятилетии. К числу этих новых звёзд жанра принадлежит и Брендон Сандерсон.

Дебютный роман Сандерсона «Город богов» был произведением внецикловым, и потому вдвойне любопытно было посмотреть, как справится автор с началом первой своей трилогии. «Формат» здесь требует куда большего размаха, проработки мира и масштаба событий. Однако, в отличие от тех же Аберкромби или Бэккера, Брендон не спешит с размаху погружать читателя в причудливый и необычный мир своей книги.

Здесь сразу следует оговориться, что это ни в коей мере не является недостатком. Само строение книги подразумевает некоторую недосказанность, и потому информация поступает читателю небольшими «порциями», выверенными с ювелирной точностью. Это позволяет держать читателя в напряжении, и, хотя в конечном итоге мы не много узнаем о мире, в котором разворачивается действие, не выглядит откровенной недоработкой. К тому же, такой приём позволяет нам взглянуть на мир глазами главной героини — забитой и одинокой девочки с улицы Вин, которая как раз и не видела в мире ничего, кроме Лютадели — города в котором разворачивается действие, и его окрестностей.

И вот здесь-то и начинается самая сильная часть романа — герои. На первый взгляд, ничего нового: знакомый по «Городу Богов» образ сильного и харизматичного лидера; несчастная бродяжка с улицы, не понаслышке знакомая со смертью и предательством; могущественный злодей-маг, властвующий над миром. Штука в том, что Сандерсон за пару страниц умудряется оживить эти шаблоны, сделать из них по-настоящему живых героев, со своим внутренним миром, убеждениями и идеалами. И что ещё более ценно, персонажи эти меняются у нас на глазах. Так, Кельсер, индивидуалист до мозга костей, живущий лишь грядущей местью лорду-правителю, становится настоящим лидером уже не группки единомышленников, но целого народа скаа. И только поняв, что страдания тысяч угнетенных важнее его личной драмы, герой добивается успеха в своём предприятии. Достаточно было всего лишь поверить.

Вообще, вопрос веры можно назвать центральным стержнем романа. Очень к месту здесь образ феррухимика Сейзенда, хранителя религий. Раз за разом он рассказывает героям об одной из тысяч хранимых им религий. Но на самом деле разгадка совсем не в том, чтобы выбрать религию по душе. Ближе к концу романа Сейзенд сам откроет секрет: «Легко верить в то, что постоянно приносит успех». Действительно, нетрудно слепо верить в некую абсолютную силу, абстрактную и потому непогрешимую. Куда сложнее просто верить в своих друзей и любимых, простых людей, способных ошибаться и терпеть поражения. Только поверив в то, что существует настоящая дружба без предательства, Вин смогла обрести настоящую силу. Только поверив, что Мэйр не предавала его, Кельсер сумел найти в себе силы на жертву. И именно его готовность отдать за своих сторонников жизнь и принесла победу. Согласно Сандерсону, не власть и могучая магия, а вера даёт истинную силу. Сам Кельсер проиграл в поединке с Лордом-правителем, но именно его жертва позволила идее сопротивления выжить и в итоге победить, а ему самому стать настоящим богом скаа. И в итоге его личное поражение совсем неважно. Недаром один из восставших говорит так: «Он умер за нас. А где были мы, чтобы помочь ему?»

Конечно, помимо идейной составляющей, у романа немало и других достоинств. В первую очередь — оригинальная и самобытная система магии, точнее, целых две системы — алломантия и феррухимия. Использовав простую на первый взгляд идею магии металлов, каждый из которых даёт определённую силу, автор создал практически совершенный канон магии, одновременно увлекательный и математически выверенный. Разбиение металлов на пары, способность алломантов использовать силы конкретных элементов, невероятный дар феррухимиков накапливать жизненные силы — всё это придумано просто великолепно и непротиворечиво. И кроме того, понятно изложено. Вместе с Вин, постигающей основы алломантии, читатель постепенно узнает все тонкости местной магии. Великолепный ход, избавляющий книгу от тяжеловесного, перегруженного терминами глоссария!

Экшн-сцены в книге тоже на высоте. В «Городе богов» было видно, что сцены поединков и схваток — не самая сильная сторона Сандерсона. Однако здесь вместе с невероятной магией появляется и самый настоящий экшн, динамичный и захватывающий дух. К тому же, невероятные способности героев в управлении металлами позволили автору придумать нечто совершенно новое, без банального швыряния молниями и огненными шарами. Нечто подобное поклонники вселенной «Marvel» могли видеть в исполнении Магнетто, но в «Пепле и стали» всё куда интереснее.

Концовка также вполне удалась Сандерсону. Кажется, вся информация, необходимая для раскрытия секрета Лорда-правителя, у читателя есть с самого начала. Дневники, украденные Вин и Кельсером, пространные размышления о сущности алломантии и феррухимии и их возможной связи. Однако лично я до самых последних страниц не мог догадаться, в чём дело. Хотя разгадка оказалась удивительно красивой и логичной.

Что же касается продолжения трилогии, то «Пепел и сталь» — роман вполне самостоятельный, и все сюжетные линии в конце сходятся воедино. Открытым остаётся лишь вопрос о сущности Бездны, но ведь должен же был автор оставить задел на продолжение.

Перевод также выполнен отлично, хотя есть маленький недочёт. Прозвища персонажей, вроде Хэма или Клабса, в самом начале переведены как Окорок и Трефа соответственно. Но потом их называют уже оригинальными английскими именами. Не то чтобы это сильно мешает восприятию, но сперва вызывает лёгкое недоумение. Кроме того, обидно, что впечатление от работы переводчика оказалось испорчено такой мелочью.

В заключение хочется сказать, что роман этот — нечто особенное. Я с интересом слежу за выходящими на русском произедениями мастеров жанра и могу сказать, что «Пепел и сталь» лучшее из прочитанного мной за последние как минимум три года. Роман безусловно выделяется даже на фоне книг Аберкромби, Бэккера и Линча. Настоящий шедевр фэнтези, которым Сандерсон несомненно вписал себя в историю жанра. Сильная идейная составляющая, увлекательный сюжет, живые персонажи, оригинальная система магии — всё это ждёт вас на страницах «Пепла и стали». Не пропустите!

Итог: похоже, книга станет одним из моих любимых произведений, 11 баллов из 10.

К чтению этого романа ни в коем случае нельзя подходить легкомысленно, хотя, впрочем, навряд ли у вас это получится. С самого начала Норфолк обескураживает читателя: чрезмерно сложным языком, вычурной ритмикой фраз, глубокой метафоричностью текста, множеством разбегающихся во все стороны ссылок, подчас занимающих большую часть страницы. Вам, несомненно, пригодится доскональное знание корпуса древнегреческой мифологии, потому как ссылки Норфолка суть часть хитроумной литературной игры, смысл которой понимается не сразу, и вовсе не предназначены в помощь неподготовленнному читателю. Изначально у нас есть всего лишь Калидон и смутное, основанное на расхожем мифе, представление о том, что должно произойти. Калидон, Аракинф, Омфалион и вообще реальное воплощение сошедшего со страниц пожелтевших манускриптов мифа потрясающе атмосферно, но эта атмосфера не из тех, что чувствуются сразу. Нужно вчитаться, нужно почувствовать пульс расказанной автором истории и принять его, автора, правила. И тогда начнётся охота.

Начинается охота, и раскрывается веер смыслов, вложенных Норфолком в каждую деталь его истории. Взять хотя бы те же ссылки: некоторые из них избыточны, некоторые ведут прочь от темы, иные раскрывают новые слои и аспекты сюжета. Миф в контексте мифа, миф сквозь призму памяти, миф как тень истории и одновременно её высшая форма. Все отсылки, даже на первый взгляд посторонние, значимы, хотя бы как метафора следа, что подчас лжёт, уводя охотника в сторону от цели. Охота — это и вызов злу, и отождествление себя со злом, и тонкая, ускользающая полоска реальности, где обитает ночной охотник, преследующий истину. Чтение здесь становится неким испытанием совершенно экзегетического толка. Запредельная перегруженность смыслами, глубина вложенных аллюзий и реминисценций неизбежно вовлекают читателя в ту охоту, что ведут герои. Текст оживает в вашем сознании, интерпретируется, исходя из фоновых знаний и тех анологий, что будут вами, вольно или невольно, проведены. «Охота на вепря» непохожа ни на один из тех романов, что принято считать образцами мифоистории или мифопоэтики. Рушди в «Земле под её ногами» использует миф как партитуру отношений героев, Маккаллоу в «Песне о Трое» отдаёт дань реализму, проливая свет на туманные двусмысленности Гомера. Но для Норфолка главное — тьма, в которую неизбежно уводит поиск смыслов. Тьма, в которой скрыто и зло, и все ответы, где уготовано поле последней битвы. Наиболее точная параллель здесь — с «Фугой смерти» Пауля Целана, и тёмное млеко рассвета суть прообраз и плоть от плоти метафизической тьмы Норфолка.

Но это не сразу, потому что подметить аллюзию на поэзию Целана — Анчеля — само по себе подвиг, достойный медали. Но есть тут и другие аналогии, число коих, на самом деле, ограничено лишь вашей фантазией. Вот например тема рока и схватки с судьбой, красной нитью проходящая сквозь историческую часть романа. Великие герои Греции несутся во тьму, будто щепки, подхваченные потоком обречённости. Сверхсущества и одновременно обычные смертные, творцы мифа и одновременно первые его жертвы, намертво повязанные узами предопределения. Неразрывная связь подвига и хюбриса, дерзкого вызова воле богов. Замкнутый круг мифотворчества: не отдавая себе отчёта, мы перекраиваем миф на свой лад. В нашем разуме, на эфемерной границе между памятью и подсознанием, рождаются императивы, что обречены вести нас сквозь годы. Мифы, что правят нами, не что иное, как сны нашего же разума. И что же тогда ведёт нас во тьму? Герой, ставший заложником своего мифа, не единожды появлялся на горизонтах моего чтения, взять хотя бы великолепный роман Олди «Герой должен быть один». Но то, как подаёт эту же (эту же?) идею Норфолк, ошеломляет. Никогда не знаешь, что ждёт тебя дальше.

И вот нам наконец кажется, что нити повествования в наших руках. Паломничество в поисках истины и охота на вепря, схватка со злом и брошенный богам вызов, слдеы на песке и сонм разбегающихся в разные стороны отсылок. И тут Лоуренс с лукавой улыбкой останавливается на полуслове, во тьме, в шаге от столь желанной истины. И начинается вторая часть романа, новая круговерть смыслов и отсылок. Древнегреческие герои становятся уже героями литературными, воплощениями людей из прошлого, что некогда прожил некто Соломон Мемель, поэт и жертва холокоста, еврей, создавший все самые значительные свои произведения на немецком, визионер, хюбрист и тоже герой — во всех смыслах. Первая часть романа внезапно становится ни чем иным, как поэмой Мемеля. И значит — интерпретацией его прошлого, ещё одной тающей ниточкой памяти, или обречённости, или имитации реальности, которой никогда не было. Вымышленные Норфолком или Мемелем Меланион, Мелеагр и Аталанта становятся чем-то вроде кругов на воде, что оставили некогда канувшие во тьму герои войны. Которых Мемель или Норфолк старательно ассоциирует с событиями своей молодости, проецируя всю свою жизнь на отношения с возлюбленной и лучшим другом. А потом вся эта матрёшка смыслов прячется в оболочку фильма, что снимают Рут и Соломон, ещё один слой тьмы и тайны. Так что всё это лишь смутные тени на поверхности дремлющего подсознания Мемеля, который сам — креатура Норфолка, облечённая в плоть Пауля Целана, реального человека, успевшего, однако, чуть ли не при жизни стать отдельным мифом. И уже совершенно непонятно, где же остался вход в этот лабиринт смыслов, где сновидец, а где — сны. «Охота на вепря» — нечто на стыке митчеловской паутины взаимосвязей, причин и следствий и бесконечной глубины совмещённых в единое целое отражений Желязны, если уж вновь прибегнуть к спасительному кругу сравнений. Но даже и так ключ к пониманию романа от меня ускользает. Норфолк проделал работу, достойную называться литературным подвигом, и, чтобы повторить его путь, от вас потребуются недюжинные усилия и абсолютное внимание. Это настолько глубокая, многогранная и сложная вещь, насколько только можно вообразить. Будьте осторожны.

Первое и самое главное — роман мне необычайно понравился и был прочитан на одном дыхании вечером 1 января)) Теперь по порядку обо всём.

В последнее время всё больше стали говорить о творческом кризисе Лукьяненко. После довольно неплохого, но не дотягивающего до лучших вещей, «последнего дозора», сумбурного «чистовика» и откровенно коммерчески-ориентированных «конкуретов» даже я начал опасаться худшего. А потом вышел роман «Недотёпа» — продолжение старой, опубликованной когда-то в журнале «Если» повести о наследнике свергнутого с престола герцога, который (наследник) пытается отомстить за отца. Книга была написана в жанре юмористическго фентези, совершенно новом для Лукьяненко, и оставила по себе впечатление милого романа на один вечер, не претендующего, однако, на большее. Вот поэтому-то, а ещё из-за впечатления, что у Сергея Васильевича продлжения обычно выходят хуже первых частей, от «непоседы» я ничего особого не ждал. И, как оказалось, глубоко ошибался.

Во втором томе исчезли абсолютно все недочёты — предельно ясно рассказано, как работает магия в мире книги, исчезли откровенно абсурдные чересчур сказочные моменты, вроде превращенных в цветочных фей учеников Щавеля. При этом книжка сохранила милую и добрую атмосферу первой части. По-прежнему никто не погибает, самые злодеистые злодеи на поверку оказываются непонятыми чудаками или просто большими детьми, которые пытаются что-то доказать всему миру. Но теперь это не выглядит нарочитым и утрированным. Очень к месту оказались фирменные лукьяненковские размышления-отступления в начале каждой главы — о жизни, о людях, об их чувствах и эмоциях. Герой действительно повзрослел и многое понял о жизни, характеры многих персонажей, и как раз Трикса в первую очередь, стали куда глубже и многограннее.

Отдельным достоинством книги является юмор. Тут он высшего качества — на страницах книги вы не найдёте ни одной пошлой, примитивной или попросту глупой шутки. Особенно радуют многочисленные отсылки к самым разным произведениям. Прошёлся Лукьяненко и по современникам — книжкам об Эрасте Фандорине, Гарри Поттере, марвеловским комиксам о супергероях, — и по классике вроде Гоголя, Толкиена, Вийона и Аквинского. Досталось и политикам, как современным, так и отжившим своё. Сцена в школе ассасинов, где обыгрываются исторические реалии 20 века, так и вообще шедевральна. Притом всё это подано совершенно беззлобно и с юмором. Меня обычно раздражают попытки пародировать, например, книги про Поттера — этих пародий существует столько, что уже несмешно. Однако тут я хохотал от души. Подозреваю, что кучу всего занимательного я просто не узнал или не заметил. И самое главное, отсылки эти смотрятся удивительно к месту, расшифровывать их действительно смешно и увлекательно. И кроме того, они совершенно не нарушают индивидуальности произведения, оставаясь всего лишь вовремя вставленной парой фраз, не более. «Непоседа» — это история юного мага Трикса, уникальная и непохожая ни на что.

А ещё тут есть драконы, джин, сфинкс и даже пустынные гномы с местным аналогом мобильников. Словом, это отличная книжка для детей и для всех взрослых, в которых где-то внутри жив дух детства и любовь к приключениям. Впервые за очень много лет, со времён ешё Крапивина и Булычёва, появилась по-настоящему замечательная, с любовью и качественно написанная детско-юношеская фантастика на русском. Именно про такие книги говорят: «вот это я бы дал почитать своему сыну». С нетерпением буду ждать новой книги Сергея Васильевича «Ловец видений», ведь теперь-то я знаю, что фантасту №1 ещё есть, чем удивить своих читателей!

Этот роман сразу после выхода стал событием. Не сходил с первых строк всевозможных рейтингов и списков, получил превосходную критику и ряд престижных премий, удостоился экранизации и титула одного из самых значительных произведений десятилетия. Именно поэтому я и решил прочесть книгу — в конце концов, не может же быть, чтобы все эти восторги были совершенно необоснованны. И вот что в итоге вышло.

По выжженной пустыне постапокалиптической Америки бредут двое — отец и сын. Бредут сквозь холод и метель, падая с ног от усталости и голода, временами на ощупь, в кромешной темноте — привлекать к себе внимание непозволительная роскошь. Ведь вовсе не мороз и голод самое страшное, что ждёт героев на их пути. По дорогам рыщут банды отвратительных каннибалов, опустившихся и деградировавших до звериной жестокости, но сохранивших по-человечески опасный интеллект и изворотливость. Маккарти не пытается здесь играть метафорами и аллюзиями, демонстрируя подлинную бесчеловечность и ужас прямо, без прикрас. Временами градус натуралистичности просто зашкаливает, до отвращения. Но даже не это самое пугающее в романе. Сперва читателю кажется, что путь героев имеет конечную цель, дорога ведёт их на юг, к океану и новой жизни, где уцелел ещё огонь цивилизации и человечность, где сохранилась ещё хотя бы бледная тень, подобие прежней беззаботной жизни. Именно эта надежда поддерживает в читателе, да и героях тоже остатки веры в лучшее, не даёт сломаться под грузом давящей безнадёжности. Да, старый мир рухнул, вокруг царит мрак и ужас, но где-то ещё живы давнишние идеалы, огонь не погас, игра не проиграна, у человечества ещё есть шанс исправить ошибки. Затая дыхание, читатель следит за героями, верит, что они дойдут, дорога не подведёт. И вот он, заветный океан, сулящий новую жизнь и спасение. Но вокруг всё то же запустение, голод и мародёры. Отец понимает, что придуманная иллюзия цели развеялась, а дорога зашла в тупик. Он жил только ради сына, прошёл сквозь половину континента, пытаясь вытащить единственного дорогого человека из этого ада на земле — и всё зря. Принять такое выше сил человеческих, а ведь отец и без того слаб и истощён. Всё, что ему осталось — сдаться и умереть. Когда понимаешь это, внутри что-то ломается, тихонько, но вдребезги, навсегда. И даже неожиданно счастливый, насколько это вообще возможно, финал воспринимается на фоне драмы как-то тускло, без радости.

Невероятно депрессивная, мрачная книга. Бывает, когда весь мир рушится, авторитеты и ценности, казавшиеся незыблемыми, складываются, как карточные домики, жизнь, в которой есть место любви и счастью, песком утекает сквозь пальцы. Конечно, удержать гибнущий мир на краю падения превыше сил любого человека. Но я всегда верил, что можно спасти хотя бы самое дорогое. Когда агонизирующая вселенная сожмётся в твоём сердце до одного-единственного любимого человека, можно вцепиться в него и не отпустить за край, можно умереть, отдать взамен собственную жизнь, но спасти. Роман Маккарти — это одно большое нет тому, во что я так верил. Умереть можно, спасти — нельзя. Всё, что осталось, — показать дорогу и научить идти.

Если некоторые книги можно сравнить с откровением, то «Дорога» — это катарсис. Подлинный шедевр, пробирающий до самого сердца, неотвратимо и безжалостно. 10 из 10.

В своё время «Ложная слепота» Уоттса оказалась для меня настоящим открытием. Мощная, глубокая, насыщенная невероятным количеством блестящих идей на стыке научного и фантастического, эта книга стала своеобразным мерилом того, каким должен быть настоящий шедевр современной hard SF. И именно поэтому я немного опасался читать о рифтерах, боясь, что Уоттс не оправдает надежд, что он является автором одного-единственного романа. Не тут-то было — «Морские звёзды» роман хоть и дебютный, но тем не менее дадут фору opus magnum очень и очень многих других писателей.

С самого начала, как только перед нами предстаёт первый из главных героев, наступает отчётливое чувство узнавания. Уоттс замечателен не только лёгкостью, с которой он опрерирует зубодробительными научными концепциями. Он ещё и очень тонкий психолог, особенно когда речь идёт о всяческих травмах и комплексах. Герои Уоттса — психопаты и садисты, подсевшие на насилие жертвы стокгольмского синдрома и шизофреники с голосами в голове. Только такие люди способны выжить в условиях, которые сломают самых стойких и уравновешенных «нормальных» людей. Полностью выпавшие из социума, герои «Морских звёзд» оказываются преадаптированными к рифту, где само понятие нормальности чудовищно искажено и чуть ли не вывернуто наизнанку. Пустота, тьма, одиночество, замкнутое пространство станции, миллионы тонн воды над головой, изувеченное физиологически тело. Мир рифта полная противоположность обычному человеческому обществу, здесь не работают ни привычные поведенческие паттерны, ни нормы морали, ни даже само сознание вообще. Подстраиваясь, изменяясь, герои постепенно утрачивают человеческий облик, становясь частью Бетагемота. И именно отображение этих трансформаций и показалось мне самым интересным в романе.

Отлично удался и образ рифта, иного мира на дне бездны, где эоны тому назад жизнь оказалась у перекрёстка и выбрала другой путь. Океанские глубины для нас загадка не слабее дальнего космоса, описанного Уоттсом в «Ложной слепоте». И именно осознание того, что неведомое, непознанное и потенциально опасное находится совсем рядом, и создаёт тревожную и мрачную атмосферу романа. Нельзя не отметить и сверхестественную точность Уоттса в деталях. Мир рифтеров, где существуют полноценные искины и неотличимые от реальности голограммы, где возможно хирургически адаптировать человека к существованию под давлением в сотни атмосфер, тем не менее выглядит потрясающе убедительным. В описаниях геологических, биологических и физических процессов на глубине отличить авторские придумки от реальных фактов без специальных знаний просто невозможно. Тем более постоения Уоттса в гораздо большей степени научные теории, чем фантастические допущения.

В итоге перед нами действительно отличный роман, имеющий к тому же довольно много общего с культовой «Ложной слепотой». Порядок и пропорции ингридиентов иные, но полёт фантазии, детальная проработка фактов и реалий мироустройства и глубокий психологизм всё так же на месте. Возможно, многим читателям «Морские звёзды» понравятся даже больше. Так или иначе, это действительно незаурядный роман одного из самых видных современных научных фантастов. Всем поклонникам жанра читать в обязательном порядке.

Эту книгу Сваллоу трудно назвать критически важной для цикла — «Немезида» посвящена всего лишь одному из эпизодов великой войны и никак не связана с основной сюжетной веткой. Но вот мастерство исполнения и проблемы, поднятые автором, не позволяют пройти мимо и счесть книгу необязательным дополнением к общей летописи.

Глубокая проработка моральной проблематики, психологическая, социальная и даже философская нагрузка всегда отличали книги цикла от множества других межавторских миров. Практически все романы серии далеко выходят за привычные нам рамки космического боевика. Подобное сюжетное многообразие присуще и этой книге Сваллоу. Здесь есть и элементы шпионского романа, и триллерного, жёстко написанного детектива, и военной драмы. Очень интересно нравственное противостояние между героями, которые в принципе находятся в одной лодке.Нажимая на кнопки в командном центре, легко рассуждать о допустимых потерях. Но вот когда смотришь сквозь оптический прицел на реальную войну, всё становится совсем другим. Одно дело — цифры в сводках, с запасом укладывающиеся в допустимый процент. Совсем другое — видеть результаты каждой провокации и диверсии, смотреть, как гибнут гражданские, защищать которых — главный долг любого солдата. Пожертвовать одним, чтобы спасти сотню — допустимая потеря? А если этим одним окажется друг, с которым ты прошёл сквозь ад сотен битв? Это только в пафосных голливудских фильмах бойцы наперебой рвутся пожертвовать собой. На настоящей войне нет места благородству, да и жертвенность тоже не в чести. Добро пожаловать в реальный мир — придётся играть без правил, отправлять ничего не подозревающих бойцов на верную смерть, предавать друзей во имя идеи, победы, Императора, да чёрт вообще знает, чего ещё. И далеко не ясно, кто на самом деле станет убийцей. Боец засадного отряда противника? Или, может быть, ты сам? Ах, ты готов пожертвовать всем во имя Императора? Уж не банальный ли это эгоизм, не одно ли из тысяч оправданий? А что, если стать допустимой жертвой придётся тебе, что тогда? В цепь подобных противоречий между целесообразностью и моралью попадают не только бойцы карательного отряда официо ассассинориум, но и главнейшие фигуры всего цикла — Дорн, Хорус, сам Император. Поступки и выборы героев дают дополнительную информацию об этих героях и их истинной сущности.

С сюжетной частью дело обстоит тоже очень неплохо. В распоряжении Сваллоу не оказалось беспроигрышных сценариев вроде битвы за Истваан или парочки примархов в запасе. Но автор всё равно умудряется захватить внимание читателя и добавить новые краски к картине общей вселенной, в первую очередь за счёт описаний адептус ассассинориум, информация о которых прежде была совсем скудной. Снайперам Виндикар ещё предстоит сыграть свою роль в противостоянии. И кто знает, возможно, Эристид Виндикар ещё сыграет свою роль. Не видел тело — не спеши хоронить.

Вначале было море. Конечно, эта книга о многом: о людях, попавших в шторм, о возвращении к родным берегам, о том, как потерять и вновь найти себя, о котах, завёрнутых в коврик на счастье. Но в первую очередь — о море. Герои романа живут в затерянном на краю цивилизации мирке, где всё не так, как мы привыкли. Время здесь ползёт неспешно, со скоростью одна секунда в час. Да и как торопиться, когда вокруг — море. Безумное, жестокое, вечное, единственная опора и утешение, наваждение и морок. Книга словно бы пронизана этой напевной и немного грустной созерцательностью. И холодом, но хорошим и настоящим, после которого так приятно присесть возле камина с чашечкой кофе или чего-нибудь покрепче.

Потом, во второй черёд, стала суша, земля посреди моря, Ньюфаундленд. Не скучный «остров у северо-восточных берегов Северной Америки, часть канадской провинции Ньюфаундленд и Лабрадор» и прочее, а этакий забавный микрокосм, обитель морепоклонников, чудаков и мечтателей, земля предков. Место, куда приводят даже не мечты, а неистовое, выстраданное желание найти Дом, такой, где рождаются и умирают. История здесь ходит по кругу, словно привязанный цепной пёс. Новые аргонавты отплывают на поиски сияющей Колхиды, чтобы потом вернуться и умереть у моря под развалинами обветшавшей лодки. Море не просто заменяет им дом, оно для них сама жизнь.

Конечено, такой Ньюфаундленд трудно назвать райским местом. Здесь тонут и замерзают насмерть, здесь несколько завязанных на куске бечевы узелков могут накликать шторм, в памяти ещё свежи истории жутких преступлений, история берегового братства на местный лад, а со страниц газет кричат заголовки преступлений уже нынешних — сексуальные домогательства, домашнее насилие, словом, всё как везде. Это место безжалостно к чужакам, ко всем, в ком не живёт дух моря. Одни сходят с ума, впадая в неистовство, давая новые и новые материалы для статей обаяшки криминального хрониста. Самые чистые сердцем судорожно пытаются вырваться в большой мир, не замечая, что он уже сам рвётся сюда. Рыболовецкие суда истребляют популяцию рыб, нефтяные траулеры отравляют море. Пусть мирок героев жесток, но наша реальность ещё страшнее. Здесь хотя бы бывает ещё любовь без боли и унижения, по дорогам ходят лоси, а на обед подают пироги с тюленьим мясом и приготовленных сотней способов креветок. Есть в этом что-то романтическое. Хотя лучше не пробовать заворачивать кота в коврик — он может не оценить.

Возможно, тихому счастью героев придёт конец. Возможно, реальный мир сметёт их хрупкую идиллию, и вместо жестоких, но честных законов моря там воцарятся ложь и предательство. Но знайте — придёт час, и настанет шторм, и волны смоют грязь и скверну. Ведь море будет всегда.

Этот роман стал своеобразной библией бит-поколения, манифестом культуры, отвергающей навязанные извне правила и догмы, превыше всего ценящей свободу. А подлинная свобода заключается в независимости, возможности самому выбирать свой путь, свою дорогу. Для Керуака дорога это символ жизни, вечного стремления к счастью, к чему-то настоящему. Так что остановка означает не просто конец пути, но отказ от поиска правды, которую невозможно догнать и схватить. Её можно лишь почувствовать сердцем, в какой-то миг понять, что происходящее с тобой сейчас и есть ЭТО, настоящее. Для Керуака важна даже не конечая цель, а сам процесс движения, постижения дороги и жизни. Ещё в самом начале пути героя один из случайных его попутчиков произнесёт пророческие для него слова: «Вы, парни, куда-то едете или просто едете?». Тогда Сал не понял вопроса, а ведь это был чертовски хороший вопрос.

Рассуждать о сюжете романа — дело странное и неблагодарное. «На дороге» пропитана джазом, сердце книги бъётся в унисон с его битом, и сам роман — сплошная импровизация, нефильтрованный поток чувств и эмоций. Стремления и убеждения целого поколения, воплощённые в бумаге. Такую эфемерную вещь невозможно выразить, руководствуясь готовыми канонами и правилами. Только экспромт, спонтанность, способны приблизиться к сущности, понять и воспроизвести её. И ещё одно — любая импровизация невозможна без слушателей. Рано или поздно наступает момент, когда книга начинает разговаривать с вами, откликаться на ваши тайные надежды и стремления. Просто не молчите, откройте своё сердце, врубитесь в эти строки. В каждом из нас есть чуть-чуть Дина Мориарти, безбашенного мечтателя и весельчака, идеалиста и немного безумца. Каждый в глубине души мечтает, чтобы монотонный и размеренный ход устаканившейся спокойной жизни наконец прерывался, чтобы в дверь к нему постучалось приключение и позвало в путь. Так было и будет, покуда мы живы. Дорога не обещает лёгкости, удобства и глянцевой пасторали за окном комфортного лимузина. Но какая, в сущности, разница, ведь дорога — это жизнь.

Заключительный четвёртый том культового цикла «Ночная столица». На мой взгляд, финал вышел как нельзя более удачным — авторам удалось увязать все сюжетные линии воедино, раскрыть характеры полюбившихся читателям героев и полностью выразить главную идею всего цикла. Теперь с уверенностью можно сказать — это не просто книга о вампирах, она и о людях тоже, точнее о взаимосуществовании этих так непохожих видов. И всё это без розовых соплей в духе «сумерек» — здесь старая как мир ситуация хищник-жертва обретает новую глубину. Но обо всём по порядку))

Действие стартует с возвращения Атума в мир Столицы. Прародитель киндрэт зол и жаждет мести. Кланам приходиться объединяться перед лицом страшной опасности — вчерашние враги вынуждены действовать сообща в борьбе за жизнь. И здесь наконец проявляются настоящие сущности многих персонажей. Так эгоист Миклош решается на опасное путешествие в Сады Боли ради спасения Кристофа просто потому, что не хочет смерти некроманта. Интриган-себялюбец, каким предстаёт Бальза в первом томе, никогда и не задумался бы о подобном. Иноканоан наконец-то осознаёт бессмысленность своих иллюзий и возвращается к своёму настоящему клану. Кристоф понимает, как бессмысленно было жить воспоминаниями о неслучившемся. Коротко говоря, все изменения характеров, исподволь проглядывавшиеся в поступках и словах персонажей раньше, приходят к своему логическому завершению. Вивиан, Велед, Паола, Дона — ни один персонаж не остался без внимания авторов, каждый необратимо изменился. Пожалуй, только старина Амир остаётся верным себе, сдаётся мне, он ещё сыграет свою роль когда-нибудь потом.

Именно в заключительном томе становится полностью ясна идея авторов о мире, в котором люди и киндрэт сосуществуют на равных. Виттория, возглавив преданных сторонников, могла бы нанести сокрушительный удар по вампирам; некроманты, обретя после изгнания Атума невероятную власть, добровольно отказываются от неё, хотя могли бы стать правителями нового мира, новыми богами. Только вместе люди и киндрэт сумели спасти мир от гибели. Вампиры, считавшие себя всесильными, не справились бы без помощи самых обычных людей. На фоне этого блекнет сама схватка с Основателем. Неслучайно она помещена в центре романа, главным в книге является вовсе не сражение с Атумом, а новый мир, мир без богов, где все равны.

В итоге авторам удалось практически невероятное — совместить увлекательнейший сюжет с глубокой проработкой героев, идейной составляющей. Помимо прочего, с помощью флешбеков, грамотно вплетённых в ткань повествования, даны ответы на все вопросы об истории мира Столицы. Финальная точка поставлена именно там, где следует. История о возрождении Основателя рассказана, все дороги сошлись воедино. Старой Столицы больше нет, впереди — совершенно новый мир, полный новых возможностей. И мир этот достоин своей истории. Хотелось бы верить, что ждать придётся недолго.

Главное достоинство книги, конечно, заключается в староанглийской атмосфере и искусном сплетении обыденного и мифологического. Кларк сумела гармонично совместить казалось бы совершенно противоположные друг другу вещи — чопорную викторианскую прозу аристократических салонов и мрачноватые сказки о волшебных существах, которые так любят рассказывать простолюдины. Благодаря этому оба измерения книги, слившись вместе, обретают большую глубину и выразительность. Описания светских визитов и балов перестают быть скучными, а легенды об эльфах несерьёзными и смешными.

Очень здорово удались и характеры героев — волшебников Стренджа и Норрелла, злокозненного Джентльмена-с-волосами-как-пух и таинственного Джона Аскгласса, незримо присутствующего буквально в каждой сцене романа. Именно за счёт образа последнего и создаётся помянутая выше атмосфера тёмной и недоброй, но такой очаровательной сказки, в которой нет предела волшебству. Магия в мире Кларк разлита повсюду, заключённая в самой природе, она буквально пронизывает мир. Горы и леса, реки и ветра всегда помнят древнее волшебство, что бы ни происходило вокруг. Именно поэтому магия — занятие не для одиночки, ведь волшебным здесь может быть абсолютно всё. Главное — единение с природой, умение чувствовать дыхание мира и говорить с ним на одном языке.

Об этой книге вообще очень сложно писать, ведь главное её достоинство вовсе не в сюжетных поворотах или ошеломительных идеях автора. Самое ценное здесь — ощущение напевности, магии, поэзия, сокрытая в мире вокруг нас. А столь чистую, подлинную атмосферу чуда зачастую не удаётся воссоздать даже маститым писателям. Поэтому ограничусь одним: обязательно прочитайте книгу Сюзанны Кларк,оно того стоит. Ведь это настоящий шедевр по любым меркам — фэнтези ли или викторианской прозы, неважно.

Сразу же после выхода своего первого романа «Анатом» господин Андахази получил скандальную известность благодаря провокационно-эротическому его содержанию. Справедливости ради следует отметить, что по большому счёту книга была действительно мастерски написана и довольно интересна и в отрыве от эротических сцен. Да и по современным меркам ничего из ряда вон в романе не было — то, что в 1995 году казалось возмутительным вызовом общественной морали, нынче сплошь и рядом встречается практически повсеместно. Но, как бы то ни было, скандальная известность явно пошла на пользу продажам и популярности романа. Повторюсь, книга была хороша сама по себе, но вот стала бы она бестселлером, не будь всей этой шумихи — вопрос. Так или иначе, эпатировать почтеннейшую публику Федерико явно понравилось, и в следующем своём романе он не ограничился одними лишь откровенными сценами, замахнувшись на личностей и вправду исторического масшатаба — супругов Шелли и самого лорда Байрона.

Разумеется, прогнозируемая реакция не замедлила воспоследовать. Романом восхищались и превозносили, жестоко критиковали и смешивали с грязью. Действительно, все помянутые выше титаны слова показаны в книге далеко не в самом лучшем свете. Однако, учитывая свои впечатления от «Анатома», я попытался максимально абстрагироваться от всей этой полемики. Итак, что же мы имеем, вынеся за скобки очередную попытку шокировать читателей?

А получается вот что. «Милосердные», как по мне, превосходная стилизация, трибьют именно той самой старой-старой мистике, что родилась июньским вечером 1816 на вилле Диодати. Таинственные секреты, омерзительные твари, дурман безумия, гроза и бьющие в окно капли дождя, вползающий в сердце ужас. Словом, пресловутая готическая атмосфера как она есть, отлично к тому же выдержанная. Великолепно удался и образ главного героя, секретаря и врача Байрона Джона Полидори, опиумного наркомана, полубезумного, одержимого сонмом страстей и пороков человечка. Узнаваема тема безысходности и неизбежности, знакомая читателям ещё по «Анатому». Удивительно, но Андахази удалось в очередной раз использовать типаж жалкого, завистливого неудачника так, что самоповтора не чувствуется совершенно. Герой прекрасно вписывается в историю, только усиливая общее настроение о книге. Что уж говорить о чудовище, что незримо присутствует в каждой сцене, двигает маховик сюжета одним своим существованием. Концовка удалась феноменально хорошо. С каждой страницей Полидори всё глубже увязает в болоте ничтожности и самообмана, чтобы в итоге прийти к откровению всей своей жизни. И безумию.

Итог — гипнотически-врадчивая, безумная, очаровывающая книга. Просто откройте первую страницу и погрузитесь в мастерски созданную тревожную атмосферу тоски и ужаса. Не берусь предсказать вашу реакцию, но равнодушным вы точно не останетесь.

Замечательная книга, хотя поначалу довольно обескураживающая. В поисках объяснения природы сознания авторы обращаются к самым разным дисциплинам — от клинической нейрологии и физики до психологии и философии. Рассмотрены самые разные точки зрения, причём озвучены они людьми, которых, без сомнения, можно назвать действительно выдающимися мыслителями. Хорхе Луис Борхес, Станислав Лем, Томас Нагель, Ричард Докинз, Алан Тьюринг — вот лишь неполный список учёных и писателей, с идеями и взглядами которых нам предстоит познакомиться. К каждому фрагменту непосредственно авторами написано размышление — комментарий, растолковывающее читателю всё самое главное понятным и простым языком. На примерах увлекательных фантастических рассказов и блестящих научно-популярных эссе мы ознакомимся с концепциями детерминизма и холизма, попробуем рассмотреть сознание как результат электрических процессов в нейронах мозга и как внешнее проявление скрытых подсознательных процессов, из первых уст узнаем о проблеме китайской комнаты и о её критике. Несмотря на кристалльную ясность изложения, текст далеко не примитивен и располагает к весьма и весьма глубоким размышлениям. Местами забавные, местами жутковатые главки читаются на одном дыхании. Мне кажется бессмысленным подробно останавливаться на каждой из изложенных авторами идей, но отмечу лишь, что чтение это бесспорно полезное. Несмотря на год написания, книга по-прежнему актуальна, даром что с тех пор наука ушла далеко вперёд. Так, главы о китайской комнате и самосознании, рассматриваемом как некий эволюционный сбой, были мне тем более интересны в связи с «Ложной слепотой» Питера Уоттса, идеи нейронного детерминизма напомнили «Нейропата» Бэккера, а изложенные авторами концепции сверхсознания заставили вернуться к рассказам Теда Чана и даже перечитать «Понимай». Даже если вы никогда не интересовались наукой, «Глаз разума» будет интересен вам хотя бы как кладезь полезнейшей информации об исследованиях сознания, что особенно полезно потому, что к этой теме так или иначе обращаются многие писатели — фантасты и не только. Словом, я с чистой совестью могу рекомендовать книгу самой широкой аудитории, мне кажется, каждый сможет найти в ней что-то интересное.

Буря эмоций. Сокрушительная, пронзительно-искренняя, сметающая всё на своём пути. Постоянно на грани и временами за. Драма, перерастающая в трагедию. Обожание, гнев, ненависть страх, руки в крови, отданные ради любви крылья. При всём этом очень антуражно и где-то даже совершенно анимешно. Экстемализованные эмоциональные схемы, узнаваемые типажи, катастрофически перекрученная, но оттого лишь ещё более магнетически-притягательная драматичность, кинематографическая отточенность ключевых сцен. Пафосные красавцы с тонкими аристократическими профилями, окровавленными клинками и крыльями за спиной. Неловкая и оттого ещё более милая девушка-моэ, вечно невпопад падающая, роняющая вещи и при этом стреляющая на уровне мастера оружия. Бурлящий водоворот Эль-Зимбера, отрезаные крылья канцлера Корвуса, руины Халемского замка. Запрокинутое лицо любимого, губы в миллиметрах от твоих, затаённая боль в глазах. Возведённая в абсолют, доведённая до идеала антуражность и ошеломляющей глубины психологизм под маской внешних красивостей. Ни грамма фальши, и это на таких эмоциях и скоростях, где пасует даже всесильное внутренне время.

Есть и недостатки. Про аутеничность фехтовальной системы и принципиальную правдоподобность способности даров к полёту — не хочется. В конце концов, мои кумиры и боги, Абель и Ангел Сангвиний, прекрасно себе летали, ну и пусть, ну и ладно. Куда огорчительней временами расползающийся сюжет. Авторскую фантазию не остановить, авторская фантазия бьёт через край. Итогом — сложносочинённая череда вложенных флэшбеков и совершенно необязательных побочных веток, рассеивающих внимание читателя. Показать параллели в судьбах Эсилей и Халемов сквозь годы — здорово, но зачем же так выпукло. Невероятно, но автора подводит собственный талант. Второстепенные персонажи получаются настолько живыми и обаятельными, что временами заслоняют центральных, отъедают кусок от сердца и где-то даже обесценивают их страдания. Одним мимолётным сравнением с походя показанной агонией Элли или Рейна Сильва невольно перечёркивает чуть ли не весь сюжетообразующий конфликт. Немного раздражает постепенно вживающаяся в текст мелодраматичность. «Тон, я твой отец». «Конечно, она же моя единственная дочь». «Как старший представитель императорской семьи, я имею право...» Санта-Барбара и рояли в кустах. Не говоря уже о банальной неизящности. Основная сюжетная ветка потрясающе логична и упорядочена, но боги, зачем тут Кателла, хортуланцы, Кир, Лала, Гарка и прочие?! Вселенные в голове Сильвы не вмещаются в три тома, и подозреваю, что и в десять тоже не. В результате гениальные по задумке и построению сюжетные красивости приходится проговаривать бегом и начерно. И да, нужно больше Рейна.

Во всех отношениях незаурядная и выдающаяся вещь, особенно замечательная эмоциональностью, психологизмом и совершенно волшебным своим сердцем средневекового фэнтези. Космооперные декорации и добавки в виде Дилайны, Верии, Хортулана и прочего красивы, спору нет, но, по-моему, не критичны, не обязательны и где-то даже через меру. Так или иначе, очень и очень на любителей и ценителей, притом совершенно разных фасонов и оттенков. Должно прийтись по нраву и адептам жесткого околоисторического фэнтези с противостоянием родов, многоходовыми интригами и безумной истеричкой на троне, и поклонникам душераздирающих драм с психолгическими травмами, комплексами, скелетами в шкафу и мегатоннами страданий, и анимешникам. Последним — особенно. Если засматривались «Кровью триединства» или млели, глядя на «Потомков тьмы», равнодушными точно не останетесь.

В который раз поражаюсь мастерству автора. Хотя перед нами всего лишь небольшая повесть, служащая своего рода прологом в новый мир Хаотики, от такого введения, натурально, захватывает дух. По первому впечатлению новая вселенная ничуть не уступает миру Великого Шторма. Здесь есть и маги-маринэ, несущие в душе внутреннее море, из которого черпаются силы, и хаотиды — люди, изменённые, кто к добру, а кто к худу, прикосновением потусторонних сущностей, и одушевлённые тени, подчас неотличимые от людей, и много кто ещё. Удивительно здорово вышла и Тарра, город, в котором разворачивается действие. Если в мире Великого Шторма буквально всё пронизано духом моря, то здесь город наконец-то вышел на передний план, став не просто декорацией, но полноценным участником действия. Лабиринт катакомб в подземельях, неблагополучные районы, где балом правят многочисленные криминальные группировки. И, конечно, цирки, являющиеся чуть ли не основополагающим компонентом таррского общества. Цирковое искусство здесь становится для своих адептом смыслом жизни и даже чем-то большим, своеборазным путём к безграничности. Удивительно здорово удались и герои — битый жизнью, но так и не сдавшийся маэстро Джоссеф, добродушный клоун Шельми, обаяшка Марика, красавчик с тьмой в глазах Рейне и, конечно, загадочная Бабочка. А на периферии ещё маячат зловещий хозяин тёмной стаи Дургейн Дорха и высокий маринэ Блейз Корда, маг потрясающей силы, которого многие за глаза называют чудовищем. Персонажи вообще очень удаются Осояну, они в её книгах получаются очень классическими, но при этом живыми и глубокими. Почти всегда с самого начала знаешь, чего ждать от того или иного героя, но в то же время каждый рано или поздно удивит вас. И кажется, что труппа патрона Джоссефа ничем не уступит команде капитана Фейра. Что ж, поживём-увидим.

Что ещё меня несказанно обрадовало, так это оставшийся совершенно неизменным авторский стиль. Вселенная устроена несправедливо, и абсолютно необъяснимые неудачи с изданиями книг могли заставить писательницу поддаться формату и сделать что-то шаблонно-примитивное, чтобы угодить в мейнстрим. К счастью, Осояну осталась верна себе, «Карнавал» написан именно в той искренней и эмоциональной манере, которая мне так полюбилась по прежним книгам. Магия, любовь, приключения и море, которое хотя и внутри, но, думается мне, ещё сыграет свою роль. И, конечно, волнующая и загадочная атмосфера цирка. Танец теней над пустотой, история трагедий и предательств, запретное колдовство и простые, но неподвластные никакой магии чудеса, что творят чистые души. Я очень жду «Белого Фрегата», а теперь буду ждать ещё и «Хаотику», потому что книги Осояну, они настоящие.

Превосходный роман, мрачно-великолепный и до невероятия атмосферный. Представьте себе Город, разверстую, алую с чёрным, пасть мёртвого мегаполиса, жадно заглатывающую человеческие жизни, перемалывающую и калечущую всё, способное любить и чувствовать. Город Остера заражён и медленно гниёт заживо, отравляя всё в себе. И, подобно тому, как перед смертью человек последовательно теряет способность видеть, ощущать и слышать, Город и жители его теряют самое себя. Краски, память, эмоции, все те мелочи, из которых состоит индивидуальность, места ли, человека — не важно.

Книга Остера чудовищно дистопична, пропитана тоской и безнадёжностью в не меньшей степени, чем прославленные романы Оруэлла и Хаксли. И если миры последних — место, куда приводят мечты, неважно, о счастье ли или власти, то Остер перешагивает и эту грань. Его Город — место, где люди разучились мечтать, вселенная серости и равнодушия, эмоциональный вакуум. Великолепная книга, которую стоит читать и перечитывать.

Мир WH40k предлагает читателю множество возможностей и увлекательных историй. Читатель может многое. Вместе с бесстрашным сержантом Уриэлем Вентрисом взглянуть в глаза чудовищному злу, которое было бесконечно древней легендой ещё во времена юности человечества. Бок о бок с доблестным Рагнаром побывать в схватках с космодесантниками хаоса, оказаться на капитанском мостике славного корабля Солар Махариус и даже стать свидетелем становления величайших инквизиторов Империума – Грегора Эйзенхорна и Гидеона Рейвенора. Все эти удивительные истории по-разному рассказывают нам об одном и том же – далеком и мрачном будущем, в котором нет места ничему, кроме войны. Однако есть нечто, объединяющее все эти сюжеты воедино, нечто, предопределившее ход истории этого мира. Это, конечно, легенда о падших примархах. Грандиозный миф о падении Хоруса и гибели богов. О том, как человечество впервые столкнулось с невобразимым кошмаром хаоса и едва не оказалось уничтожено его дьявольской мощью. «Возвышение Хоруса» представляет собой начало грандиозного цикла, основу легендариума WH40k. На страницах романа оживают фигуры императора и примархов, читатель может воочию наблюдать и богов Империума, и тех, чьи имена были прокляты и забыты, узнать истинную подоплёку и причины событий, навсегда изменивших судьбу человечества.

Как справедливо отметил в авторском предисловии Дэн Абнетт, чтение романа в некотором роде подобно просмотру «Титаника». Читатель заранее знает, что ждёт его впереди. Но здесь куда более важным является помянутый выше взгляд изнутри. И примарх Хорус, и Эзекиль Абаддон предстают перед нами настоящими, живыми людьми — насколько слово человек вообще применимо к этим сверсуществам. В том же предисловии автором отмечено, что история Хоруса во многом перекликается с мифом о Люцифере. Однако существенным отличием является то, что Хорус никогда не стремился и даже не помышлял о том, чтобы встать вровень со своим отцом-императором и уж тем более превзойти его. Невероятно, но путь к падению для Хоруса оказался вымощен благими намерениями. Оставленный императором во главе крестового похода, великий примарх просто не справляется с грузом ответственности, боится подвести отца. Ещё после боёв на 63.19 он начинает задумываться, вправе ли они во имя своей правды разрушать целые миры. Встреча же с интерексами подводит черту этим размышлениям. Хорус понимает, что геноциду целых миров нет и не может быть оправдания. А отсюда – всего один шаг до предательства императора. Ведь так легко отречься от того, во что больше не веришь. Самое интересное здесь в том, что ровно к таким же выводам приходит и читатель. Идеи Хоруса кажутся такими логичными и убедительными, а сам он таким обаятельным и внушающим доверие, что в голове не укладывается, как вообще могло произойти то, что произошло. Даже на фоне других введёных в повествование примархов, вроде Рогала Дорна или Сангвиния, Хорус выглядит неизмеримо выше, совершенней морально. И тем более невероятным кажется знание, что именно этот человек, так страдавший из-за погибших на 63.19, развязал кровавую братоубийственную войну, унесшую жизни миллионов. А вот Ангел Сангвиний и особенно Дорн, предстающие перед нами куда более жестокими и не склонными к колебаниям полководцами, на деле оказались несравнимо более человечными и преданными императору.

Как же могло получиться, что поступки и идеи Хоруса кажутся такими верными? Ответ заключается в том, что на страницах «Возвышения Хоруса» мы видим совершенно другой, непривычный нам Империум. И дело здесь не только в десяти тысячелетиях, отделяющих события книги от основного сеттинга. Глазами капитана Гарвеля Локена, главного героя романа, мы видим Империум изнутри, во времена его величайшего расцвета и мощи. И эта изнанка совсем не согласуется с представлениями об оплоте веры и справедливости, каким мы привыкли видеть Империум человечества. Да, и в 41 тысячелетии жестокость и ксенофобия присущи людям. Но там они оправданы тем, что человечеству приходится действительно бороться за жизнь, и каждая схватка может оказаться последней. Но в «Возвышении» Империум предстаёт величайшей во вселенной силой, неумолимой военной машиной, сметающей всё на своём пути. Любая чуждая раса уничтожается немедленно и без колебаний. Не важно, представляет ли она реальную опасность, не важны её история и культура. Они не такие как мы, следовательно, они должны умереть – таков девиз астартес. И, как справедливо заметил Митрас Тулл, эта идеология опасно близка к хаосу. Прикрываясь идеей воссоединения человеческой расы, астартес просто очищают галактику от неугодных форм жизни. Да и те потерянные ветви самого человечества, которые не собираются воссоединяться с Империумом, в полной мере испытывают мощь легионов. И тем более скомканной и противоречивой кажется доктрина итератора Зиндерманна. Имперцы просто верят в свою правоту, в то, что император не может ошибаться. Иначе ведь и быть не может. И в то же время древние боги и духи объявляются ложью, а всякая вера – заблуждением. Это и стало величайшей ошибкой императора. Нет и не может быть оправдания убийству себе подобных. Потому история империума и кажется сплошной цепью противоречий. Проповедующий атеизм император становится богом, демоны варпа врываются в мир, а честный и сострадательный Хорус оказывается предателем. Слишком поздно люди поняли, что именно вера, а вовсе не сила армий является единственным оружием против порождений варпа. Никакая созданная силой оружия империя не может обрести мир и покой, и потому астартес придётся сражаться вечно. Вот только пророчествующий об этом летописец Каркази объявляется безумцем, а примарх Дорн – чудаком. «Империум разлетится на части сразу же, как только мы его создадим. Запомните это. Это неизбежно.» Своей жестокостью люди сами разбудили то зло, которое положило конец их славе и величию.

Итог: грандиозная повесть о крахе Империума, величайшая из легенд мира WH40k, обязательная к прочтению для каждого фаната. К тому же, идеи и мысли, высказанные автором, далеко выходят за привычные пределы космического боевика. Тем не менее, для первого знакомства с миром молота войны «Возвышение Хоруса» подходит не лучшим образом – слишком уж много фактов, имён и событий, знакомых и привычных фанату, разом обрушиваются на неподготовленного читателя. Если же вы всё-таки решили прочесть эту книгу в первую очередь, непременно обратите внимание на дополнительные материалы в конце книги – они дадут общее представление о предистории описываемых событий и об общей картине мира. Оценка 9 из 10 и бесконечная благодарность Дэну Абнетту за лучшую боевую фантастику из когда либо прочитанного мной.

Мир после неназванной, но оттого не менее грандиозной катастрофы. Мир, в котором информация стала величайшей ценностью, а доступ онлайн главным ресурсом. Мир, где люди научились подключаться к сети напрямую через мозг с помощью хитрых имплантантов, минуя костыли вспомогательных внешних устройств. Мир, в котором человечество оказалось перед выбором. Раздираемая на части эпидемиями, межнациональными и религиозными противоречиями действительность или уютная псевдореальность социо, где все-все вокруг — твои потенциальные друзья, а любого, кто не понравится, можно отправить в игнор-лист и забыть. Человечество взвесило, измерило и сделало свой выбор. Добро пожаловать в реальность 2.0 Хотите продолжить?

Да.

Я не буду сейчас говорить о том, насколько описанный в романе мир близок нашему. Мне кажется, рождение живущего — вопрос одной-единственной технологии, и сейчас мы семимильными шагами движемся как раз к чему-то вроде. Интересно другое, то, как испуганные и уставшие люди способны добровольно отказаться от права решать в пользу незыблемой клетки жестоких и совершенно безумных правил, придуманных, кажется, с единственной целью — страданием. Социо Старобинец сродни фашизму или Испании времён расцвета Великой Инквизиции. Человек уже не человек, а только инкод, битовый вектор где-то там по ту сторону сознания. Система следит за тобой и управляет твоими помыслами. Деградация происходит не потому, что доступность информации и вживлённые в мозг накопители данных не позволяют в полной мере развиться памяти и механизмам мышления. Путь к деградации — покорность. Слава вождю. Аминь.

Смерти нет.

Важна тут даже не вера в посмертие, а точнее, отсутствие смерти вовсе. Суть в том, что вера эта догматична и принимается как незыблемая аксиома бытия. С самого начала читатель задаётсяя вопросом: что связывает инкарнации между собой? Память, эмоциональные привязанности, навыки? А вот ничего не связывает. И получается, что читатель осознаёт всю эту жуть с инкодами и контролем рождаемости много раньше, чем это будет сообщено прямым текстом. И от этого ровным счётом ничего не меняется, ведь так?

Да.

А где-то там, в глубине социо, есть уже настоящее бессмертие, ну или на худой конец, некий его суррогат. Хотя мы так и не узнаем, насколько тождественен «первослойному» человеку Крэкер-в-глубине. Методы его, конечно, бесчеловечны, но, в конечном счёте, история полнится примерами того, как во имя благой цели приносились в жертву миллионы. Ведь это же только статистика.

+1!

На фоне чудовищности происходящего как-то теряются детальки придуманного Старобинец мира, сленг, занятное переобозначение цветов и концепция слоёв дополненной реальности. В финале Крэкер руками своих марионеток останавливает сходящуюся к нулю последовательность лжи и крови. Число живущего более не постоянно. Но вот люди, те не хотят отказываться от иллюзии, в которой родились и выросли, они будут биться за неё, если понадобится, то и с оружием в руках. Зеро предлагал человечеству отсрочку перед неминуемой смертью. Крэкер предлагает свободу, но не убьёт ли она мир ещё быстрее? Человечество вступило в зону паузы, и самое его существование решится сейчас, сразу после последней страницы. Смерти нет?

да/нет

Вы должны противостоять искушению проявить человечность

Незаурядная книга, и прежде всего тем, что сочетает в себе вещи казалось бы несочетаемые. С одной стороны, перед нами роман с претензией на историческую достоверность, с другой стороны, история уж слишком литературна, очень многое предстает перед нами нарочито гипертрофированным и надуманным. Пытаясь воссоздать внутренний мир офицера СС, Литтелл вступает на очень скользкую дорожку: про банальное слепо выполняющее приказы зло написали достаточно и до него, а вывести героя сложной и детально разработанной личность чревато обвинениями в оправдании. Действительно, фашизм с человеческим лицом мало кому нужен, хотя бы потому, что холокост не имеет с человечностью ничего общего. Но это не избавляет нас от простого вопроса: как всё это могло произойти? Ни звериное ожесточение палачей, ни слепое равнодушие исполнителей не кажутся достаточным объяснением. Герой романа Максимилиан Ауэ считает случившееся чем-то вроде массового исступления, помешательства целого народа, свойственного вообще-то вовсе не одним только немцам. Притом такое массовое обвинение вовсе не нивелирует вину каждого отдельного человека. Так, сам Ауэ весь роман мучается осознанием содеянного, хотя и не раскаивается. И в сущности, он прав, говоря, что раскаяние — это для детей. Есть вещи, которые никакому раскаянию искупить не под силу.

С другой стороны, такое коллективное представление о вине можно расширить и дальше. Простое знание о происходящем превращает бездействие в соучастие, значит, военные преступления, совершённые во имя национальной идеи, ложатся на плечи целой нации. Но судьями, утверждает Ауэ, всегда становятся победители. В романе есть момент, когда один из немецких офицеров, узнав о бомбардировках немецких же городов, предлагает после победы призвать союзников к ответу. И действительно, ответить есть за что — тут и Дрезден, и Берлин, и Хиросима с Нагасаки. Немало зверств и на счету советских солдат. Говорить о последнем особенно неприлично, того и гляди, сочтут национал-предателем. Очень многие совершенно разумные и адекватные во всех прочих отношениях люди начинают звереть, когда речь заходит о военных преступлениях сталинского режима. Фашисты заведомо бесчеловечные ублюдки, а целый ряд событий и произведений искусства понемногу утверждают представление о деяниях союзников. Все помнят историю про бумажных журавликов, все читали Воннегута. Но вот мы, а точнее, наши предки, выше обвинений. Мы-то никого не бомбили, не расстреливали и не морили голодом, а если что и было, так только против тех самых бесчеловечных ублюдков, а значит, вполне простительно. Такие люди, они прямо как помянутый выше немецкий офицер, для которого убитые немцы люди, а убитые евреи — недочеловеки.

Так вот, бесчеловечности не существует, заявляет Ауэ, а всё, что есть — человеческое и ещё раз человеческое. Объявив евреев недочеловеками, фашисты и создали то самое противоречие, которое Литтелл так ярко демонстрирует в описаниях Аушвица. И психические отклонения, и жестокость надзирателей объясняются именно тем, что они прекрасно осознавали — человекоподобные животные, которых им поручили сторожить, на самом деле никакие не животные, а ровно такие же люди. Об этом же бредит и поправляющийся от сотрясения мозга Ауэ. А примечательней всего тут то, что офицеры СС это вовсе не вышедшие из народа дикари, а чуть ли не через одного доктора наук, цитирующие в оригинале греческих философов, интеллектуальная элита нации. Сам Ауэ с удовольствием слушает классическую музыку, говорит на нескольких языках, восторженно читает Флобера. Ровно так же, как Эйхман в иной ситуации мог бы стать талантливым чиновником-управленцем, Ауэ был бы интеллектуалом, исследователем, кем угодно, только не офицером айнзатцгруппы. Он и сам не хотел бы участвовать в этом, рад бы найти тихую бумажную работу в тылу. Но когда обстоятельства складываются соответствующим образом, он, прикрываясь долгом перед нацией, берёт в руки пистолет и идёт добивать умирающих евреев.

Видимо, Литтелл ясно понимал, насколько близко он подошёл к опасной истине — совершенно обычный, образованный и добрый человек под влиянием обстоятельств может стать и станет кровожадным чудовищем. Фашизм с человеческим лицом, литературность, становящаяся попыткой если не оправдания, то объяснения штука опасная. Даже завуалированное утверждение, что и сами мы в случае чего запросто начнем сжигать в печах геев/инородцев/интеллектуалов/космополитов, способно поставить на судьбе романа крест — такого люди не любят. Именно поэтому Литтелл и решает добавить в свою книгу галлюцинаций, травм детства и прочего психодела. Парадоксальным образом получается так: чем больше внутренних переживаний героя демонстрируется читателю, тем менее живым он кажется. Постепенно Ауэ из личности становится ходячей реминисценцией. Тут и достоевщина с топором, и мифологические сюжеты об Оресте и Эдипе, и эротические фантазиий, и Лермонтов в Пятигорске, и мазохистское гей-порно в СС-совском антураже. И глобальный злодей и демиург максимилиановой судьбы в лице заплывшего жиром воняющего Мандельброда с десятком котов. Это уже такой B-movie трэш, что многолетняя авторская работа по уточнению исторических деталей меркнет и кажется таким же балаганом. Трудно воспринимать всерьёз книгу, главный герой которой в лучшие свои годы считал себя богом-кальмаром, а потом ему прострелили голову, и парень пошёл вразнос окончательно. Плавно перетекающие в реальность и обратно галлюцинации героя хороши, но в погоне за стилем Литтелл впадает в противоречие, возможно, вполне осознанное. Имея такого карикатурного психопата в качестве главного героя, очень легко отбиться от обвинений в оправдании фашизма. И даже когда мы вживаемся в шкуру Ауэ и понимаем, что видения и кошмары героя вполне оправданы, а сам Ауэ вовсе не карикатурен, исходная идея всё равно гибнет. Почти весь роман Литтелл подводил читателя к мысли о том, что бесчеловечности и вправду не существует, но подобный выбор главного героя мешает все карты. Смысл в том, чтобы показать — совершенно нормальный человек способен на такое, что и в страшном сне-то не приснится, но сам Ауэ был нормален дай бог лет до пяти.

А в заключение ещё одно маленькое наблюдение о нормальности, зле, палачах и героях. Вы же добросовестно прочитали роман и хорошо представляете себе, что на самом деле нужно было сделать для того, чтобы стать шатндартенфюрером СС и считаться истинным национал-социалистом. Приемлема ли для гипотетического Отто фон Штирлица причастность к массовым расстрелам и пыткам, если истинная его цель — выживание и величие его страны? И приемлема ли такая же причастность для гипотетического Максимилиана Ауэ, если он так же твёрдо полагает своей целью выживание и величие своей страны?

«Аэропорт» многие считают логическим продолжением идей, высказанных автором ещё в «Отеле». Действительно, очень многое сходится. Тут и фирменная магия места, и причудливое сплетение сюжетов, и глубокий психологизм, вызывающий сострадание и эмпатию даже у самого черствого читателя. Но не меньше и отличий. Этот роман куда более жесток и неоднозначен в плане проблем морально-этического толка. Там, где героям «Отеля» предстояло оставить прошлое и с улыбкой взглянуть в глаза новому дню, запертые в полночном аэропорте бедняги вынуждены в кровь биться о суровую реальность, чтобы заслужить себе право на счастье. Это до какой-то степени даже и символично, ведь отель по сути своей новый дом, место, где можно остаться на какое-то время, успокоиться и прийти в себя. Другое дело — аэропорт, перекрёсток тысячи дорог, безграничный веер возможностей, мириады неосуществлённых судеб. Здесь рушатся браки и разбиваются сердца, дрожащие пальцы комкают в кармане таблетки снотворного и сотни людей, закованных в искорёженый кокон из стали и стекла, падают навстречу земле. Ты задыхаешься, ты готов отдать всё, чтобы покинуть это место и эту жизнь, чтобы устремится навстречу будущему, где тебя ждёт счастье. Но как знать, не станет ли твой полёт последней агонией перед окончательным падением? Ещё один день прожит, но ничего ещё не закончилось. В конечном счёте у героев «Отеля» настаёт черёд сакраментальному «жили они долго и счастливо», но здесь всё ещё впереди. Добро пожаловать в аэропорт!

Мужчина и женщина. Мучитель и жертва. Миранда и Фредерик. Два антагонистичных друг другу начала, две противоположности. Героиня даже зовет Клэгга Калибаном, а он, едва ли вообще читавший Шекспира, сам для себя, словно в насмешку, выбирает имя Фердинанд. Словно лишний раз подчеркивая пропасть между тем, кто действительно годится в пару Миранде, и собой – нелюдимым, закосневшим в предрассудках дикарем.

Она – мечтательница, идеалистка, тонко чувствующая натура. Человек искусства, грезит о справедливости и мире на планете, а для себя просит лишь дара проникать в суть вещей, умения на холсте открыть свою душу и показать людям трепещущее солнечное сердце.

Он – коллекционер бабочек, собиратель, крадущий у мира красоту и жизнь, запирающий их в своих шкафах. Не понимает искусства, едва ли прочитал за всю жизнь хоть одну книгу и даже не пытается хоть что-то сделать во благо других. Даже родным дает часть денег просто потому, что так принято.

Казалось бы, ничего общего действительно нет. Но чем больше мы проникаем в души героев, чем больше они открываются нам, тем более шатким становится простое и красивое противопоставление. Простота привычных, еще шекспировских схем, нам не поможет, героям в них тесно, словно бабочке в банке-морилке.

Клэгг с детства заперт в своем косном и заплесневелом мирке. Ни любви, ни жалости, ни даже просто внимания и признания – да, малыш, ты действительно существуешь. Тупые нравоучения тетки, религиозное мракобесие, потом тупость и насмешки коллег. Герой оказывается развернут внутрь себя. А это трудно, когда там, внутри, пусто. Чтобы личность могла гармонично существовать в одиночестве, она должна иметь очень сильные внутренние опоры, если угодно, пресловутый стержень. А отрастить его можно только взаимодействуя с внешним миром, притом с по-настоящему благодатным окружением, поощряющим любопытство, интерес, тягу к знаниям. Всего этого Клэгг был лишен. Он уверен, что все вокруг словно оценивают его, презирают, насмехаются. Он начинает ненавидеть всех, кто сполна получил все то, о чем сам он не смел и мечтать. И совершенно закономерным образом эта ненависть уживается в его душе с каким-то трогательным поклонением, верой в то, что есть и другие, лучшие люди. Так он находит Миранду и влюбляется в нее, насколько вообще может любить существо, лишенное всякого понятия об эмпатии, морали и доброте. Любовь Клэгга — это любовь человека, который не научился любить. Последний шанс прокричать миру в лицо все, выстраданное годами одиночества – признайте меня, примите меня. Клэгг мучается, не понимает этого, и мучает Миранду.

Миранда, как уже сказано, считает себя адептом искусства. У нее в анамнезе, если разобраться, все то же – проблемы с родителями, ограниченность и глупость окружения, всепоглощающее увлечение, поставленное в центре личности. Клэгг собиратель, она творец. Казалось бы, разница очевидна. Но вот что странно: оба героя видят равнодушие и злобу мира, пресловутое всеобщее калибанство. Но Клэгг ощущает себя низшим и ищет равенства, Миранда же, по собственным словам, одна из немногих, и жаждет утвердиться в своем превосходстве. Я могу понять ненависть калибана, но ненависть высшего, более совершенного существа? Разве искусство не для всех? Разве подлинная красота может быть доступна лишь избранным? Клэгг жаждет открыть Миранде себя, но встречает лишь гнев и омерзение – там, в его душе, пусто и мрачно. Миранда же стремится стать настоящим художником, который, по ее же мнению, именно что раскрывает себя миру. Но вот какая штука: там, в ее душе, нет ничего подлинного и достойного демонстрации. Ее идеалы лживы и надуманны, она очарована идеей искусства, не понимая искусства. Точно так же Клэгг очарован любовью к Миранде, не понимая ни любви, ни Миранды. Миранда обманывается сама и, не понимая этого, обманывает Клэгга.

Мелочная, глупенькая, полная предрассудков, импульсивная девочка. Бросается из крайности в крайность. Ее метания – не порывы творческой души, а совершенно естественные реакции не до конца сложившейся и незрелой личности. Дикарь и мещанин Клэгг куда более целен и последователен. И это при том, что он был лишен столь многого. Он рвется к своей мечте любыми средствами, а когда понимает, что был обманут, находит в себе силы отвергнуть ложный идеал. Миранда же даже не пытается бороться за жизнь, она ослеплена заблуждениями, пытается расставить по полочкам свои пластмассовые идеалы, не понимая, что бабочки в неволе долго не живут.

Так что перед нами вовсе не чудовище и ангел, но два человека, по-разному прошедшие свои жизненный путь и одинаково затерявшиеся во мраке. Нелепо оправдывать преступление Клэгга, но не менее странно делать из Миранды идеал. Тысячи пар, если разобраться, делают друг с другом то же самое. Один мучает другого, удерживает подле себя, старается сделать частью себя, занимаясь этаким психологическим каннибализмом. А второй презирает, ненавидит, но в то же время ощущает некую брезгливую жалость, соучастие и, пусть даже невольно, довольство всеми теми благами, которыми осыпает его мучитель.

Иногда жертвы не так уж безвинны, что, впрочем, не умаляет причиненного им зла. Главное тут в другом.

Миранду обрекло не то, что Клэгг принял ее за ангела.

И даже не то, что им она на самом деле не была.

Девочка сама поверила, что она ангел, и возгордилась этим. И это ее погубило

Про саму книгу уже многое сказали, поэтому напишу о зацепившем лично меня. А чем, братцы мои, всё, собственно, закончилось? Нет, я понимаю, что такие вот укутанные ореолом смерти таинственные девушки — сквозной персонаж Харуки-сана, и поэтому всё с Симамото происходит немножко не так, как должно в полностью реалистическом романе. Да и вообще, она же ещё и подруга детства героя, а это для современной японской масс-культуры архетип просто несокрушимой мощи и неоднозначности. Впрочем, с самого начала очевидны две вещи. Первое — они не будут вместе. Второе — произойти, в общем-то, может абсолютно всё, что угодно, такая вот странная материя эти подруги детства. У меня, впрочем, не было ни одной, да к тому же я до мозга костей рационалист. Поэтому я придумал себе миленькую интерпретацию, которую вам сейчас поведаю.

Итак, Хадзимэ — не вполне осознающий свою болезнь шизофреник. Эта нехитрая посылка объясняет всё происходящее от и до. После университета у героя не осталось никаких привязанностей. 8 лет скучной и неинтересной работы, по вечерам книги и алкоголь, абсолютно не с кем поговорить по душам. Постепенно герой начинает терять душевное равновесие. На это накладывается комплекс вины по отношению к Идзуми, который мешает Хадзимэ начать бороться за свою жизнь. Он, вероятно, полагает, что заслужил происходящее с ним. В итоге единственная за всю жизнь сильная эмоциональная привязанность к подруге детства постепенно разглагает рассудок героя и подтачивает чувство реальности. Граждане юнгианцы наверняка имеют многое сказать, что он там в Симамото видел, а также что и на кого проецировал. Для меня это выглядит так — в один прекрасный момент герой видит в толпе отдалённо похожую на Симамото девушку и слетает с катушек. Дальше он бежит по городу, преследуя собственную галлюцинацию, придумывает себе препятствие, без которого ему пришлось бы вступить с галлюцинацией в контакт и разрушить её. Конверт же, который вроде бы должен служить материальным доказательством, герой тоже воображает. В конверте этом лежат жизненно необходимые Хадзимэ деньги, но он так их и не тратит. Потому что конверт существует только в его воображении.

Появление Симамото спустя много лет тоже весьма характерно. Никто, кроме героя, не разговаривает с ней, не прикасается и вообще из текста никак не ясно, что её видит кто-то ещё. Физический же контакт Хадзимэ и Симамото происходит неизменно в моменты глубочайшей психологической нестабильности героя. То есть это — приступы болезни или, если угодно, обострения. Уже потом, когда Симамото исчезает из загородного дома, откуда деться ей вроде как совершенно некуда, герой начинает потихоньку подходить к пониманию происходящего. Окончательно всё проясняет отсутствие конверта и особенно встреча с Идзуми. Идзуми становится для героя своего рода зеркалом, которое позволяет ему понять собственный недуг. После этого жизнь Хадзимэ налаживается.

Вот так я понял финал этой истории. Хотя доподлинно всё известно разве только самому Мураками, да и то не факт.

Стоящая, глубокая, предлагающая немало тем для размышлений книга. И пожалуй, главное, о чём стоит задуматься, это наше отношение к аутистам. Литература и кино формируют для нас образ оторванных от реальности гениев, тихих и незаметных. Нас неуклонно подталкивают к принятию аутистов как полноценных личностей, исподволь навязывают сочувственное и терпимое отношение к ним. От книги Хэддона я ожидал примерно того же, но к моему удивлению автор, хоть и ни разу не заявляя об этом прямо, выводит главного героя-аутиста неполноценным и крайне опасным человеком, которого стоило бы запереть к специальной клинике и не выпускать к людям. Что странно, такое восприятие формируется как будто против воли автора, который рассказывает о Кристофере ласково и по-доброму. Но вот факты, факты берут своё. Свою истинную позицию автор прячет чуть глубже поверхностного восприятия, и если всё рассказанное в романе действительно соотносится с реальностью, я не хотел бы иметь дела с аутистами.

Да, Кристофер интеллектуально полноценен, одарён незаурядными способностями к точным наукам, к аналитическому, системному мышлению. Но в то же время он абсолютно неспособен к эмпатии, сочувствию и, кажется, вообще не способен осознавать эмоции других людей. Для героя существует только он сам, а остальные люди в его мировоззрении нечто вроде предметов интерьера. Он даже по умершей матери не тосковал, а его гнев на отца вызван скорее тем, что тот нарушил его костыльную систему правил, которой Кристофер пытался описать мир и поведение людей. Кристофер стремиться выстроить некую аксиоматическую и предельно рациональную систему правил для взаимодействия с внешним миром, но будучи лишён воображения, способности к творчеству и понятия о добре и зле, оказывается не в состоянии взамимодействовать с чем-то сложнее собаки или компьютера. С чем-то разумным и мыслящим, одним словом. Притом эту свою внутреннюю аксиоматику герой конструирует очень ловко, так, что любые его действия оказываются приемлемыми, вплоть до непосредственного причинения вреда окружающим. Останавливает героя, пожалуй, только страх физической расправы. Вот упустят опекуны такого недоумка в город, а он возьми да и чуть не угоди под поезд. Вы его вытаскиваете, а он вас хрясь — и ножом в бок. Как оно вам, а? С другой стороны, Кристофер как будто не виноват, что родился таким. Вы же не станете обвинять безногого в неспособности бежать, ведь правда? С другой стороны, представьте, как тяжело приходится родителям такого вот ребёнка. С одной стороны, вроде бы родная кровь, да и некая иллюзия нормальности всё же временами присутствует. При чтении иногда даже кажется, что Кристофер вполне сможет быть успешным учёным и научиться существовать со своим недугом, как, например, герой «Игр разума». С другой стороны, мы прекрасно понимаем, что такой вот аутист никого никогда не полюбит, не проронит по умершей матери ни слезинки и вообще слабо оценит, что выради него жизнь пустите под откос. Его же до самой смерти придётся кормить и обихаживать. Вот раньше я моментально осудил бы родителей, отдавших в приют ребенка-аутиста. А теперь ничего, вполне понимаю.

Ещё одно достоинство романа — органичная и ярко прорисованная картина мира глазами аутиста. Главный герой предстаёт перед нами ну прямо как живой. Интересны и игры автора с формой, всемозможные головоломки, рисунки, формулы и научные факты, вплетённые в текст книги. Чем-то это напоминает «Жутко громко, запредельно близко», хотя и довольно отдалённо. Но в любом случае, вне зависимости от вашего отношения к аутистам, это действительно достойная вещь, вполне стоящая прочтения, а возможно, даже и неоднократного.

Как-то раз на просторах сети мне на глаза попалась статья, анализирующая феномен популярности фэнтези. Помимо прочего, там было вот какое интересное наблюдение: в жанре, по сути своей практически свободном от клише и стереотипов, выстроенном на чистой фантазии, как-то сам собой образовался диктат строгих, незыблемых, заповеданных ещё дедушкой Толкиеном установок. Тогда я был ещё молодой и глупый и всё принимал за читую монету, а теперь понимаю, что статья та писалась по мотивам так называемых «наследников Толкиена», у которых были и эльфы с гномами, и Великое Зло, и роковой артефакт, определяющий судьбы мира, и благородные герои, и мудрые маги. И, заметим мимоходом, трилогия, возведённая в ранг эталонного литературного формата. С тех пор многое изменилось, появилось тёмное фэнтези, технофэнтези, парадигма качнулась в сторону псевдореалистичного средневековья с нарочитой брутальностью и натуралистичностью. Пришло, словом, новое поколение. А вот трилогия в качестве эталона осталась.

Вот и Марк Лоуренс, представитель того самого нового поколения авторов, пусть и не первой его волны, пишет трилогию. Правда, в отличие от канонического формата, который предполагает некую «промежуточность» и расслабленность второго тома, события в «Короле терний» идут по нарастающей и масштабами заметно превосходят первую часть. Собственно, это самая малая из тех вещей, которые здесь выполнены оригинально и свежо.

И дело, на самом деле, даже не в резне, интригах и страданиях, которые призваны изображать реализм и суровую правду жизни. Ко второму тому наконец становится полностью ясна картина придуманного автором мира, и мы внезапно обнаруживаем Йорга и нас вместе с ним посреди постапокалиптической Европы, раздробленной на сотню маленьких королевств, графств и княжеств. Привычная нам цивилизация достигла пика развития, овладев генной инженерией, алгоритмами создания искусственного интеллекта и некими совсем уж постчеловеческими технологиями, обеспечивающими телепатию, пирокинез и прочие неотличимые от магии вещи. И потом сгинула в огне ядерной войны, оставив в наследство восстановившимся примерно до уровня феодального средневековья аборигенам массу занимательных штук. Вместо замков у здешних королей подновлённые руины офисных центров и военных баз, вместо магических артефактов — портативные реакторы и системы управления спутниками, вместо заколдованных клинков — револьверы и пистолеты. Местные тролли мутировали из-за радиации, местные маги обрели силу в полузабытых телепатических технологиях, наследных принцев здесь учат интегральному исчислению и трудам Аристотеля. И даже просто следить за путешествием героев по миру — удовольствие просто невероятное. Не нужно запоминать географию нового мира и закрывать глаза на авторские ляпы и несуразности тоже не нужно — тут у нас старая добрая Европа, хоть и слегка затопленная из-за глобального потепления.

Образ главного героя тоже довольно интересен, хотя мы уже видели и реки крови, и чудовищные ожесточающие сердце страдания, и массовую резню, благо тёмным фэнтези нас уже не удивить. Зато ко второму тому Лоуренс смог подать тему управляемой амнезии героя так, что это перестало запутывать читателя, а потом и стало одним из сюжетообразующих механизмов. Конечно, некоторые повороты читаются, но вот лично меня автор сумел не раз очень приятно удивить. Впечатление портит разве что необъяснимое везение Йорга, пару раз выручающее его из, казалось бы, безвыходных ситуаций. Так, посетив всего одно хранилище Зодчих в королевстве своего деда, герой сумел отыскать сразу несколько весьма полезных артефактов, а его невеста в качестве приданого приносит нечто и вовсе из ряда вон выходящее. Тем временем принц Стрелы, завоевавший множество земель и замков, воюет по старинке, с мечами и копьями. Йоргу подвластна малая толика здешней постчеловеческой магии, но «профессиональные» маги оказываются перед ним бессильны — не только съехавший с катушек Ферракайнд, но и вполне разумный и осторожный Сейджес. Конечно, сделано всё это изящно и незаметно, но всё же такие совпадения слегка портят общее впечатление. С другой стороны, по сравнению с первым томом прогресс просто невероятный. Третий том определённо стоит ждать, он обещает быть умным, интересным и нестандартным произведением, одним из тех, за которые мы и любим жанр фэнтези.

От нового романа Лоуренса Норфолка я ожидал чего-то совершенно иного. На этот раз автор отошёл от привычной читателям постмодернистской многослойности и фиксации на греческой мифологии как на лейтмотиве романа. «Пир Джона Сатурналла» — нечто скорее историческое и отчасти даже романтическое, причем романтическое в совершенно обычном смысле, а вовсе не так, как нам запомнилось по «Словарю Лампирера». Нет, периодически, конечно, Норфолку очень хотелось устроить жестокую драму с насилием и крушением надежд, но каждый раз как-то обходилось. У меня есть сейчас такое вот странное чувство, что будто бы Лоуренс в кои-то веки полюбил своих героев — очень уж текст не похож на знакомый нам ровный безэмоциональный стиль прежних романов. Не ощущается той отстранённости автора, которая раньше отодвигала героев на второй план и превращала их в некие функции, средства, которыми автор воплощает в жизнь избранную им легенду. Интересно в связи с этим и то, что в «Пире» восстание героев против предопределяющей их судьбу легенды заканчивается наконец их победой, притом одержанной сравнительно малой кровью. Бунт героя против его же собственного мифа раскрывается здесь как-то удивительно просто и даже слегка наивно — банально через любовь и самопожертвование. И даже тема дохристианских культов и сатурналий подана на удивление мягко и как-то даже камерно — от прежнего Норфолка ожидаешь какого-то совершенно вакхического безумия, как вот в «Тайной истории» Донны Тартт, а здесь всё больше единение с природой, любовь к ближнему, милые ведьмочки собирают ароматные травки, уиииии :3 И даже фирменные мрачные тайны прошлого оказываются на деле совсем не такими уж и мрачными.

Разворачивается вся эта благодать в декорациях Англии времён революции — немножко до Кромвеля, потом диктатура и потом ещё немножко после, главным образом затем, чтобы рассказать, как все жили долго и счастливо. Почти весь сюжет сфокусирован на двух героях — Джоне и Лукреции, — и истории их любви. Персонажи очень хороши и цельны, попыток разбавить нарратив бредом, галюцинациями и ожившими мифами мной замечено не было. В качестве сил зла показаны пуритане — этакие нерассуждающие фанатичные скоты, которые в конечном счете получают по заслугам, да совершенно заурядные мерзавцы из числа местных аристократов. И это притом, что чудесное и мифологическое в этот раз скорее на стороне Джона и Лукреции — если раньше героям Норфолка приходилось бороться разом с предопределением и наделёнными таинственными силами злодеями, то в этот раз и пророчества, и легенды на их стороне. Очень красиво и органично выглядит кулинарная тема, все эти рассуждения о поварском искусстве, Пире, стилизации фрагментов текста под созданную главным героем книгу рецептов. Через постепенное умирание легенды о Пире автор показывает конфликт чудесного и прагматичного, а Джон становится одним из последних носителей старинного мировоззрения. Его чувства к Лукреции и история их любви — своего рода аллегория того, что волшебство может прятаться под маской чего-то совершенно обычного, затаиться, пережить тяжёлые времена и вопреки всему восторжествовать, будто выросшие на пепелище цветы. Впервые в творчестве Норфолка мотив сверхестественного связан именно с чем-то волшебно-сказочным и добрым. Джон хоть и похож на первый взгляд на зюскиндовского Гренуя, с которым его роднит сходный талант, но по сути глубоко ему антагонистичен. Как если бы парфюмер использовал свой дар для того, чтобы создавать чудесные ароматы на радость людям.

Я думаю, роман будет очень интересен и хорошо знакомым с творчеством Норфолка читателям, и тем, для кого это первая книга автора. В какой-то мере это ответ Лоуренса на обвинения в избыточности и переусложнённости. Оказывается, даже отказавшись от интертекстуальности, намеренного умножения сущностей и постоянных отсылок к древнегреческому легендариуму, Норфолк в состоянии создать нечто прекрасное, лаконичное и адресованное скорее сердцу, а не разуму читателя. «Пир Джона Сатурналла» — это новый Лоуренс Норфолк, которого мы ещё не видели, и тем более интересно было прочесть этот замечательный роман.