Повесть вышла в журнале «Урал», потом в сборнике приключений, потом в авторских сборниках далеко от Москвы. Автор — пилот гражданской авиации, без громкого имени и героической биографии. Повесть о войне, но пришла, когда пик интереса к ней уже минул. То есть всё было за то, чтобы она прошла незамеченной. Она так и прошла.

А ведь это очень хорошая повесть. Компактная, насыщенная атмосферой довоенного и военного времени, лётчицкого быта, и подвиг в ней показан обыкновенный, негероический — полетели, отбомбились, вернулись. И герои негероические, особенно сорокалетние дядьки, пилот и штурман. Просто профессионалы. Просто умеют делать своё дело. Без фанфар.

Редко слушаю аудиокниги, но легко представляю, как выигрышно этот роман выглядит в звуке. Вся эта грохочущая машинерия, все эти панцеры, бюссинги, шутцен-фугасы, форт «Штиле»... Битвы, взрывы... А прусские названия — отдельная музыка: Пиллау, Фриш-Гаф, Кёнигсберг, Мариенбург... А там переход в средневековье, и другая, ничуть не менее захватывающая: Танненберг, мизерикорд, юбервуф, геррентмантель, хауберк, топфельм... Пестня! А ещё на всю эту музыку букв, когда, кажется, даже шипящие и свистящие начинают рычать, проецируются Лигуэт, меч сатаны, эта дэнбрауновщина, которая, казалось, надоела до чёртиков, но и здесь работает, играет, увлекает...

Но, может, потому и играет, что за всем этим грохотом, скрежетом, дребезжанием и средневековой чертовщиной просто истории любви. Любовь немецкой девушки к русскому юноше. Или любовь молодой женщины, сбрасывающей защитный панцирь, за четыре года приросший к телу. Вот это — вечное, и получилось посреди бюссингов и лигуэтов прекрасно, и украсило их, а не наоборот.

К чистому детективу ближе «Обратная теорема». Потом была попытка олитературить, углубить, обогатить детективную фабулу, привить телеграфному столбу ветвь, полную цветов и листьев. Попытка не сильно удачная, но вызывающая уважение.

В этой повести, кажется, тоже есть достоинства, и цветы с листьями привиты к месту, но всё портит причина, по которой главный отрицательный персонаж стал таковым. Это настолько ни к месту и вообще неумно, что оторопь берёт. Не в 1930-м, не в 1961-м, нет, полвека советской власти, а все причины, делающие человека мудаком, — и 1913-го.

Фи!. Мелко, Хоботов.

Это в литературном плане, пожалуй, посильнее «Обратной теоремы», открывшей цикл. «Культурный» детектив о поисках ценной коллекции, к которой с одной стороны подбирались кладоискатели разной степени криминальности, с другой — милиция. Жулики-быдлоганы перемешаны с жуликами-искусствоведами, тут же неизвестный гений 18 века, нарисовавший фрески, и талантливый художник 20 века, эти фрески восстановивший. Под тяжестью бэкграунда собственно детектив основательно просел, но лучше так, чем с туповато-суетливыми шпионами или дураками-бандитами, бросающими окурки под ноги ментам.

Довольно необычная вещь случилась с повестью. Сперва она вышла книгой, правда, в Воронеже, а спустя три года её надумал печатать московский журнал. Обычно наоборот происходит, ведь верно? Что «Искатель» в этой незамысловатой истории отыскал, ума не приложу. Потому что она, хоть и интересная, спору нет, но достаточно обыкновенная. А попытки сыграть на поле психологической прозы (которые можно только приветствовать) и вовсе не удались. Хотя бы потому, что отрицательный герой вырублен топором, и раз за разом автор шлёпал ему на лоб печать: «плохо», «плохой».

По-моему, это просто великолепно. Автор — кудесник, виртуозно работающий с языком и столь же виртуозно перебрасывающий мостики из середины 17-го века в начало века 21-го. Обычно подобные постмодернистские кунштюки раздражают, но здесь, кажется, это выполнено идеально.

Неплохой триллер с детективной составляющей. Подпортило его то, что в финале автор начал объяснять ужасы научной фантастикой. Может, он действовал из лучших побуждений, но стало немножко обидно, когда леденящий страх попробовали подогревать зажигалкой.

Из всей серии современной белорусской фантастики «Тотем», пожалуй, оказался одним из лучших.

Серьёзные люди сказали сердито, что только недалёкий читатель станет сравнивать «Чешую ангела» с «Посмотри в глаза чудовищ». Поэтому от сравнений постараюсь воздержаться (а то вдруг за дурака примете) и скажу о другом.

Это очень хорошо, а временами и просто восхитительно написанный текст. Предвоенный Ленинград, несгибаемая бабушка-большевичка, мама, сын-внук Тополёк, его друг Серёжка, сын командира, описаны превосходно. Ленинград военный, блокадный, если абстрагироваться от голода, холода и ставших обыденностью смертей, выписан не менее сильно. Монолог Светланы Андреевны я бы назвал шедевром, но не надо громких слов, просто хорош — и того довольно. Там, где бьются и стреляют люди — тоже чувствуется рука профессионала. Ну и ни одного худого слова не могу сказать про хорошо вычерченную любовную линию со счастливым хэппи-эндом после множества больших и малых передряг.

То есть вот фрагмент, вот кусок, вот сюжетная линия — и сплошь восклицательные знаки расставляет читатель, то есть, извините, я.

Но вся эта красота нанизана на ржавую, погнутую проволоку. Несущая часть романа, все эти чавкающие рептилоиды, делящие мир и играющие людьми, как мелкими монетками, — всё это затаскано, засалено и несёт отхожим местом. Да, без них получились бы отдельные фрагменты, нечто в новеллах, слабо соединённое хлипкими мостиками. С ними — крепкое, ладное строение. Но в его заляпанных красным стенах неуютно и хочется поскорее сбежать.

PS. И вот скажите, почему про любовь Игоря и Лизы (Тристана и Изольды, Ромео и Джульеты, Ларисы и Никиты Сергеевича) в тысяча двенадцатый раз читать всё равно интересно, про дружбу Толика и Серёжки (Валерки и Сёмки, Андрея и Короля) — тоже, а когда очередной Фламель пытается спасти мир от очередного тиранозавра, очень скоро начинает воротить?

Напрасно растянули сюжет, годный для небольшой повести, на 600-страничный роман. Из-за этого просто механически множилось уже сказанное. И ладно, если бы вся эта громоздкая конструкция закончилась чем-нибудь неожиданным. Ан нет — и финал стопроцентно ожидаемый, и подвод к нему легко читался без всякого лоцмана. Так что остаётся гадать, к чему группе поддержки понадобилось выдавать хороший, но отнюдь не выдающийся текст за шедевр.

1971-й год, советская Средняя Азия. Старинные трактаты, которые волею случая резвый проходимец прочитал и вычленил из них главное — сведения о запасе мумиё (да, да, я помню, как оно в те баснословные времена представлялось лекарством от всех болезней) и золоте табибов. За всем этим другие проходимцы начали охоту, которую пресекла доблестная милиция. Такое вот милое, едва не детгизовское повествование, и словно видишь, как автор, профессор-литературовед и один из немногих в СССР специалистов по массовой литературе (детективу в том числе), разводит руками и застенчиво-застенчиво улыбается, отвлекая почтенную публику на чтение такой незамысловатой фигни.

Агата Кристи пишет детективы. Это аксиома, как русский с китайцем братья навек или Волга впадает в Каспийское море. Но вместо детектива получилась американская трагедия талантливого мистера Роджерса. Поэтому читатель, привычно ожидающий рифму «розы» в виде явления Пуаро или миссис Марпл и получая вместо этого социально-обличительную прозу, чувствует себя одураченным. И он в чём-то прав. Потому что детектива нет, а как проза — слабенько. Вот, собственно, и всё.

По всем известным мне параметрам роман скорее плох. Сюжет дёрганый — то бежим быстрее лани, то топчемся, что пепел с сигареты не три, а тридцать три раза упадёт. Эклектика чудовищная — в именах, географии, в действующих лицах, в ”здесь и сейчас”, которое как раз по классикам — ”где-то когда-то”. Герои утрированно-одномерные: фантастический везунчик, гениальный пилот, гениальный управленец, образцово-честный разбойник. И тэ дэ. Но во всей этой безумной эстетике и дёрганости бездна обаяния. Бесподобный антураж, декорации выше всяких похвал, этакие завитушки-фигулечки невиданной красы, которые только рассматривать одно удовольствие. Привкус американского кинонуара. В общем, сюжет придавлен всей этой красотой и, кажется, вовсе умер, но читать очень интересно, а когда со второй половины втянулся, так и вообще класс. Поэтому знакомству с прежде неведомым автором весьма рад, перечитаю обязательно, может, что вправится, на место встанет и прежде непонятое просияет и поймётся.

Флорентиец Антонио Мальябеки (1633-1714) — исторический персонаж, знаменитый книгочей и библиотекарь. Знал наизусть 40000 книг и 10000 рукописей. Его ученики организовали орден, члены которого должны были прочитать все книги на свете.

Признав, что задумка с манускриптом годная, вынужден признать, что исполнение подкачало. Книга вылетела на стадии шорт-листа премии Гедройца, и в целом это справедливо.

В 2014-м в номере «Маладосці», посвящённом фантастике, печатался рассказ Сяргея Белаяра «Гульня». Там была в чём-то схожая коллизия: ТА отечественная война в белорусских лесах-болотах и нечто инфернальное, вторгшееся в действительность и уничтожившее отряд французов. Никто, по-моему, на рассказ внимания не обратил. Впрочем, может быть, он и не заслуживал внимания. Владимир же Садовский, в отличие от Белаяра, придумал фишку, зацепившую читательский взгляд: ввёл известную историческую фигуру, сенатора и композитора Огинского, того самого, который полонез («Прощание с родиной», не ракетный комплекс). Известное имя добавило культурного бэкграунда, повесть заметили. Но, к сожалению, присутствие Огинского — лишь намёк на глубину. Потому что всё равно одеяло на себя притянул триллер. То, что могло добавить объёма (взаимоотношения шляхты и набредней-дворян, разделы ВКЛ, польский патриот в качестве российского сенатора, подготовка восстания), осталось на периферии сюжета. Впрочем, может, так и надо? Триллер точно состоялся и точно был замечен. Нагрузи он на себя ещё и историческую проблематику — сдвинулся бы этот Боливар? А если бы сдвинулся, получились бы «Колосья под серпом твоим», а они уже и так есть.

Любопытный альтернативно-исторический расклад, который, наверное, можно долго и с удовольствием обсуждать: буржуазно-демократическая Россия в 1929-м году, радикально-большевистская Европа, озабоченная продвижением мировой революции, гражданская война в Великобритании, испытание атомной бомбы, император Алексей Николаевич, премьер-министр Бухарин, генерал Тухачевский (глава будущей хунты и будущий фаворит будущей императрицы Ольги Николаевны), референт из деревни Старые Громыки Андрюша Бурмаков, политические проститутки Каменев и Зиновьев... Что могло быть, что не могло быть — спорь, аргументируй. Беда лишь в том, что как литература всё это, на мой взгляд, плохо. Точнее — никак. Беллетризация альтернативного несоветского энциклопедического словаря. С другой стороны, романы одного из главных герое повести, Богданова-Малиновского, тоже отнюдь не блистательны, но ведь живут до сих пор.

Молодой инженер отправлен обследовать некое Хранилище. Тысячи, миллионы ящиков с чем-то ядерным и жутко секретным. Хранилище охраняет рота солдат. Их командир из тех, что устилают трупами путь к любой победе. На дворе послесталинская оттепель, а маленький сталинский упырёк никуда не делся, как и Система, его породившая. Попытка инженера противостоять Системе закончилась смертью доверившегося ему солдатика (как и в романе «Заброшенный полигон», было ясно, что без жертвы, скормленной Хранилищу, не обойдётся). Трагедия изрядно прочистила инженеру мозги. Он-то рвался в атомную промышленность с благородной целью — обороноспособность усиливать, науку развивать, но понял, что красивыми словами заманивают прекраснодушных дураков, а в жизни будет всё то же самое: скармливание бесконечных солдатиков бесконечным Хранилищам. Иначе Система не проживёт.

На одном фланге романа (почему-то сочтённого повестью) нечто вроде «Иду на грозу»: наука, её деятели и делатели, добро и зло, что она несёт миру. На другом этакая семейная сага вроде «Вечного зова»: несколько поколений одной семьи, взаимоотношения отцов и детей, экскурсы в её историю. В центре композиции, между хождением на грозу и вечным зовом, Николай Александров, молодой и перспективный физик, по-современному пробивной, нахрапистый, хваткий, в чём-то и беспринципный. Отряхнув с ног прах деревни, прыгнул на ступеньку выше, поступил в вуз. За первой ступенькой вторая, третья — аспирантура, женитьба на внучке влиятельного академика. А там уже и всю лесенку хочется одним прыжком — чтобы кандидатскую (кажется, и в самом деле значительную) засчитали как докторскую. Парень при всех недостатках вроде и неплохой, но из двух возможных вариантов всегда выбирает тот, что гаже. Не сомневайтесь, всё плохое в его характере от города (пусть Николаев не деревенщик, но здесь он с ними заодно).

Идём далее. Отец, председатель колхоза и уважаемый на родине человек. Через его образ вся перестроечная толкотня дана, когда одни не могут, другие не хочут, третьи не знат, четвёртые перестраиваются, пятые переспрашивают, остальные плевать на всё хотели. А ты изворачивайся между ними ужом, но тяни свой воз.

А ещё любовь по-русски. Николай Александров женат, у него сын. Но едва в фокус камеры попадает девушка Катя (чистота, простодушие, наивность), ежу понятно, что будет большой и чистый флирт. Между тем девушка Катя влюблена в брата Коли Александрова, и брат её тоже любит. Однако город легко побеждает деревню, хотя тому же ежу понятно, что счастья победа никому не принесёт.

Вся эта символическая решётка от долгого использования советскими клавишниками покрылась пятнами ржавчины. Всё до тошноты, до оскомины предсказуемо. От эпизодического, когда один мимолётный взгляд вырастает в любовный треугольник, до глобального противостояния города и деревни. Деревня со всеми своими неурядицами (естественно, преодолимыми: вот вернём землю хозяину, вот ссадим стадо управленцев с шеи...) в роли чистого и светлого. Наука, зловредное порождение города, в руках, лишённых души, света, корней — несомненное зло. Но — увы — свет (деревня) отступает под натиском тьмы (город), бездуховность заполняет пространство, в финале Катя скормлена чудищу (наука+город); эта жертва молоху тоже легко прогнозировалась.

И ведь не скажешь, что так уж плохо — напротив, написано и с выдумкой, и временами элегантно, и профессионально уж точно. Но срок годности этого цыплёнка вышел. Тухлятина.

Роман вышел в «Неве» в 1987 году. По-моему, остался незамеченным. Тогда другие герои у читателей были — Набоков, Платонов, если же современники — то Рыбаков, Дудинцев, Каледин, Поляков. Геннадию Николаеву среди них места не нашлось. Сейчас понимаешь, что это справедливо.

Хороший, с любовью к деталям, на высоком профессиональном уровне сделанный детектив. С мотивами, которые могли быть у многих действующих лиц, с уликами, которые тоже указывали на многих, с алиби, точнее, его отсутствием. И тем не менее зло было наказано. Стопроцентно законным образом вину убийцы вряд ли удалось бы доказать (возможно, это и спеленало в решающий момент полицейского — ведь перед ним стояла необходимость свои домыслы обосновывать, а частный детектив, в отличие от него, не был скован профессиональными веригами), но один хитрый ход вынудил убийцу покончить с собой — во избежание огласки, пятна на репутации семьи и т.п. Если честно, кажется, что автор немного погрешил против истины: человек, так хладнокровно всё задумавший и исполнивший, вряд ли должен был купиться на дешёвую разводку. Впрочем, что я знаю о мотивах людей «из высшего общества»; вполне вероятно, оставались некие базовые этические вещи, через которые не мог переступить и убийца.

И так, всё замечательно, всё чудесно. Если бы не одно «но». Цены всему этому не было бы, не будь роман стилизацией. Т.е. прекрасно выполненной копией. Это не снижает качества, это сильно понижает рыночную стоимость. Увы, самый талантливый «Ночной дозор», написанный в 1959 году, не будет равен по стоимости тому, рембрандтовскому.

Пишут, что это сатира на ленинградского персека Романова. Будь так, можно было бы сказать: «Мелко, Хоботов». Надеюсь, это обобщённый портрет советского чиновника высокого полёта. Потому что там всё, что им, высоким чиновникам (Подгорный, Кириленко, наш дорогой Леонид Ильич, ну и, конечно, вышеупомянутый Григорий Васильевич), свойственно: необразованность, самоуверенность и самодовольство, способность разбираться во всём, ничего не зная, умение колебаться вместе с линией партии и быть всегда правым. Многие черты представителей этого класса схвачены. Но для 1990-го, боюсь, это уже и не остро, и не смело. Вот если бы вышел сей памфлет году в 1982-м, да в «Посеве»... Но и запоздалая сатира не отменяет точности в деталях. Такие они были, эти портреты, которые мы — те, кто постарше — таскали на демонстрациях. И мы такие были — знали, анекдоты рассказывали, но таскали. Так что не только на романовых карикатура.

Советский приключенческий роман. Всё, что положено для приключенческого романа, в книгу положено: соль (шпион), картошка (новая техника, за которой шпион охотится), специи (убийство и два покушения), лук (отравленные пули). Закончилось, как и положено, хэппи-эндом: как бы хорошо шпион не встроился, его разоблачили. Если бы дело касалось одного сюжета, то крепко и бодро, что ещё надо. Но сюжет протекает не в безвоздушном пространстве, а в авиационной части середины 50-х. Армейская жизнь, авиаторы и их взаимоотношения, любовный четырёхугольник... И тут снимаю шляпу. Потому что ещё исхитриться надо описать это фальшивее и тошнотворнее. Всё залито патокой передовиц, сиропом пропаганды, елеем правильности. Сладко, аж жуть. И противно, словно дохлая мышь в банке с крупой.

Унылое советское говно — вот что такое этот роман. Но в нём присутствует фраза, автора которой я всё никак не могу отыскать. То на Джека Лондона ссылки кидают, то на маркизу, которая больше любит собак, чем людей, но уверенности, что они, никакой. Если же её придумал и озвучил именно Михайлов, сниму все претензии, высказанные выше. Но почему-то кажется, что не он. Не мог он так, не мог. А фраза — вот она: Хорошо, когда собака друг, плохо, когда друг — собака.

Не разделяю распространённого презрения к Полякову-прозаику. На мой взгляд он хороший писатель, лучше и уж точно интереснее многих завсегдатаев всяких лонгов и шортов. Но писатель — одно, а редактор, идеолог и пасец народов (ну да, пасец; пастух — слишком простонародно, пастырь же явно не по чину) — совсем другое, здесь он малоприятен, криклив и клочья патриотической ваты неопрятно торчат во все стороны. Торчат они и в этой статье, анализирующей состояние театра и современной драматургии. Нет, в чём-то он, наверное, прав, но хамство и самодовольство испортят самые дельные мысли. Самодовольство же хоть выращивай для рассады. «Мои пьесы идут по всей России!» Ну идут. Донцову тоже читают по всей России, но почему-то показателем качества продукта это не считается. «Я сразу почувствовал», что пьеса «Одноклассница» удалась, но 13 московских театров вернули её уж конечно по политическим причинам. Иное — например, что пьеса не «Чайка» и не «Утиная охота», почему-то в голову не приходит. Ну и совсем худо, когда Гаркалин оказывается Игорем, Тарапунька — Торопунькой, Анатолий Софронов — Сафроновым, а Ельцин («всенародно избранный дирижёр немецкого оркестра») в 2000-м досиживает в Кремле. Неужели так давно было, неужели даже поправить некому?

Детектив. Энергичный и азартный. Со всеми необходимыми ловушками, обманками, петлями и свершившимся правосудием в финале. Время действия — война. Место действия — провинциальный городок в тылу. Главный герой — мальчишка-лейтенант, после ранения отправленный в милицию. Ну а там вроде с мелочи — перерезанного тормозного шланга — раскрутил преступление, приведшее к поимке хорошо залегендированного немецкого агента.

Все эпитеты готов повторить. Хуже другое. Ни малейшей попытки углубиться в психологию персонажей, в их побудительные мотивы, всё настолько облегчённо, что оторопь берёт. Зато можно демонстрировать как лабораторный пример — вот, дети, чем отличается просто проза от детективной прозы. Все поняли? Молодцы, пять.

Честно говоря, весь образный ряд повести прошествовал мимо меня, как степенный слон мимо энергичного и глупого двортерьера. Не понял я слона, каюсь. Но то, что сквозь эту символическую решётку свесилось — понял, тем более что в запале было оно озвучено напрямую и нанесено чёрными русскими буквами на белую бумагу. Да и такую жгучую, настоявшуюся ненависть ко всему белорусскому никакой символикой не замаскируешь.

Аркадий Рух как литератор зрел в среде фантастов, собирая, редактируя, составляя и комментируя их тексты. Этот рассказ — средний палец коллегам. Стилистически близко к совершенству. 9/10 фантастов, если они честны и что-то понимают в буквах, должны посыпать голову радиоактивным пеплом. Привыкшие нанизывать первые попавшиеся слова на первые попавшиеся прутики, они так не умели и не сумеют.

Что из этого следует? А ничего не следует. Совершенство (если я прав) или поделка (если оскоромился) — всё равно это пустышка, форма без содержания, вычурный узор на заборе, телевизор, с любовью вырезанный из яичной скорлупы. Повод показать умельство и культурство. Что, конечно, тоже немало.

Невероятно шикарный океанский лайнер. Внешние обводы, внутреннее убранство — любой Абрамович позавидует. Экскурсоводы тают от восторга: в этой каюте Мэрилин Монро за два часа до самоубийства принимала Бобби Кеннеди, а в этой (этой! этой!) Набоков достукивал на вот этой (этой! этой!) машинке последние главы «Лолиты», а вот здесь обитают два призрака — капитана Ахава и капитана Эдварда Смита. В общем, богатые традиции, vip-клиенты, и т.п. Одна беда — не плавает. Двигатель забыли поставить.

Вот примерно такое ощущение и от романа. Бэкграунд — во, эрудиция — за три дня не обойдёшь, задумка — закачаешься. Но не плывёт. «Маятник Фуко» плывёт, «Посмотри в глаза чудовищ» плывёт, «Код да Винчи» как на воздушных крыльях парит (ну, он пустой, ему можно). А здесь камнем на дно. Наверное, это тоже беда, когда образования, эрудиции в избытке, а умения вдохнуть жизнь в деревянную куклу не додано.

Первый прозаический опыт Полякова. Повесть за долгие годы обросла легендами, как дно корабля ракушками. Тут тебе и происки оскорблённого комсомола, и репутация скворца, принесшего на крыльях весну и перестройку, и много чего ещё. Поэтому представлялось, что в повести описаны такие жуткие подробности номенклатурной жизни, ну такие... Я ожидал голых комсомолок в бане, ублажающих крепкую секретарскую плоть, траханье на зелёном сукне чиновничьего стола, пьяные оргии секретарей и секретарок, скелеты в шкафу и неостывшие трупы под диваном. Я ждал страшных разоблачений и немыслимых подробностей.

Ну и? Где, я вас спрашиваю, всё это? Конечно, каждый судит в меру собственной испорченности. Моя оказалась изрядно запущенной. Потому что ничего этого не было. А был первый секретарь райкома, неплохой парень. Были комсомольские работники — кто хуже, кто лучше, кто совсем никак. Есть здравые (т.е. вполне обыкновенные) мысли о карьеризме, о рутине, об отсутствии жизни в комсомольских мероприятиях. Есть, наконец, описание бунта на макаронной фабрике, когда стихийно были свергнуты старые комсомольские вожди и столь же стихийно найдены новые, ещё не испорченные чиновничьей жизнью.

Если эта пастораль какому-то румяному начальничку сорока лет показалась оскорбительной, унижающей честь и достоинство комсомола, можно представить, какими влюблёнными глазами смотрел ВЛКСМ на себя в зеркало. Шуа де Гюрзель, в натуре, говорю я вам.

К собственно тексту особых претензий нет. Написано живо, с юмором, манера Полякова уже проглядывает. Что-то шероховато, с зазубринами, ну так ведь дебют же.

Когда присуждали первого российского Букера, в финале оказались Маканин и Петрушевская. Казалось естественным, что главный приз разыграют они — уже тогда почти классики, авторитетные авторы ещё советских времён, при этом отчётливо несоветские. Но их несоветскости оказалось мало. Премия досталась человеку, близкому к диссидентам (пусть и не диссиденту), близкому к андеграунду (пусть и не подпольщику), к тому же практически никогда в подцензурных изданиях не печатавшемуся. Естественно, я не знаю, чем руководствовалось жюри, принимая заведомо спорное решение, но не удивлюсь, если желание как можно дальше дистанцироваться от советчины тоже присутствовало.

Не знаю и того, чем руководствовалось жюри белорусского аналога Букера, выбирая практически неизвестного читателю Павла Костюкевича. В шорт-листе присутствовал Андрей Федоренко, классик без всякого «почти», наградить его было бы вполне естественно. Но естественно — не значит интересно. Ну подумаешь, плавает в аквариуме кит, а мы возьмём и объявим самой большой рыбой ... э... стерлядь, вот! Заодно отринем надоевшую всем зрителям Партизан-фильма войну, сялян у світках и прочие приевшиеся приметы большого белорусского стиля.

И ведь не скажешь, что книга плоха, вовсе нет. И сочно, и налёт благородного безумия присутствует, и слегка пелевинщиной приправлено, и — можно поспорить — так Федоренко точно не напишет. Но — лучшая? года?? Ребята, ну как-то неловко, чесслово. Стерлядь не должна соперничать по размерам с китом, Ан-2 не стоит залетать на высоты, где хозяйничают Боинги. Всё хорошо, но всё хорошо на своём месте. Перенесите полотна Шагала в зал к Тициану — будет одинаково неловко и Шагалу, и Тициану.

В первом романе герои искали копьё Маврикия. Нашли, но до заказчика не донесли; осталось копьё на белорусской земле, да счастья ей так и не принесло. Во втором романе на сцене нашего кукольного театра разыгрываются новые события, включающие и поиски загадочного абсолютного оружия, спрятанного в Лондоне загадочным доктором Ди. В театре новый актёр — пан Агалинский, дикий, но ужасно симпатичный, временами перетягивающий на себя одеяло с главных герое. По дороге в Лондон кампания попадает в разнообразные приключения (Вырвич, например, убивает ужасного цмока, да только дряхлый цмок кормил целый город — экскурсии, турниры, благородные герои, съезжающие на битву, впечатлительные дамы падают в обморок от одного ужасного рыка; в общем, пришлось бежать от благодарных жителей), в Лондоне разгадывют тайну доктора Ди, только совсем не то от разгадки компаньоны получили (собственно, вообще ничего не получили). Позднее выяснилось, что вся эта поездка — интрига российского посла Репнина, распыление сил нежелательных претендентов на престол, в том числе и на поиски неведомого чего неведомо где.

Если бы не было известно о третьем и четвёртом романах, можно было бы счесть, что самое время поставить точку. Лёдник и Саломея снова вместе, у них сын, Полонея и Агалинский отправились за океан, Вырвич получил докторскую мантию... Но — тетралогия, значит, некоторые точки таковыми только кажутся.

Ну вот, начало положено. Приключенческий роман, романтическая любовь, подземелье с тайнами и загадками, мужская дружба, родина или смерть, и т.д. и т.п. Ах, как хорошо было бы, выйди этот роман в 1975-м, экранизируй его приличный режиссёр, и чтобы герои пошли в народ, и пели песни на музыку Рыбникова, и сражались на дуэлях. На фиг тогда нам Юнгвальд-Хилькевич со своими мушкетёрами, когда есть Вырвич...

Снять кино и сейчас не поздно, поздно другое: нет той читательской массы, что была у лучших белорусских писателей 30-40 лет назад, и прочитает роман считанное количество читателей (тираж рассчитан на 1600 белорусов), ещё меньшее количество подростков (много вы видели подростков, читающих по своей воле белорусские книги?), и совсем мало будет горячих мальчишек, у которых эти герои закрепятся в душе на долгие годы, как в своё время закреплялись Гервасий Выливаха или Андрей Белорецкий.

Что до самой книги, то есть аромат эпохи, есть настоящие герои, есть исторические персонажи, всякие, но в решающий момент помнящие и о родине, и о её ценностях. Много чего есть, и пусть оно, пока ещё пунктиром намеченное, развивается в нечто настоящее в последующих книгах.

Классическое убийство в закрытой комнате со всеми леденящими душу и тело подробностями: домик в горах, снегопад и вьюга, оторвавшие постояльцев от мира и вынудившие их, обыкновенных студентов, расследовать убийство.

Своеобразный писатель Евгений Клюев. С одной стороны, отсутствие в бесконечных премиальных шорт-листах, равно как и в перечне авторов, влияющих на текущий литпроцесс. С другой — вполне серьёзные разговоры, что его уже изучают в школах и пишут по нему диссертации. Книга тоже своеобразная. Первые сто страниц — пиршество: прозрачнейший язык; красиво, ясно, точно, невероятно легко. По ходу чтения где-то далеко на краю сознания мелькают глупые мысли о вторичности, конечно же глупые, ибо если где-то что-то сходное прежде и было, то уж точно менее талантливое. Да и какая разница — читать-то интересно. В общем: дальше! дальше!! дальше!!!

А потом словно какой-то стоп-кран сорвался. Язык деревенеет, интонация исчезает, очарование улетучивается. Связная история рассыпается на отдельные новеллы, персонажи совершают непонятные поступки, потом действие и вовсе начинает походить на балаган. И всё. Вместо лёгкого полёта — скрежет тормозов. Чёткое ощущение, что Клюев — не романист. Он великолепен в деталях, но целостная картина развалилась на мелкие фрагменты. Автор просто не потянул большую форму. Жаль.

Сюжет романа вполне традиционен для нынешних стукнутых кинематографом времён: бабки, которые надо вернуть, бандиты, которые за эти бабки в землю уроют, менты, которые и сами кого угодно уроют, когда им на хвост наступят, мелкие гопники, дети 90-х, чьи пустые мозги залиты пивом и джекичаном. Когда надо, все бегут, когда требуется, все стреляют, т.е. с драйвом всё окей. Но главный кайф не в этом. Рискну утверждать, что столь точного, до десятого знака после запятой, описания белорусского мира в современной прозе не встречал. Потому что не гопники и менты главные герои книги, а белорусский космос и белорусский характер.

Белорусский космос. Людзі на балоце, Тутэйшыя, якія тут жывуць, а ў гарад хіба толькі паміраць. Белорусский национальный характер. Обыкновенный негероический стоицизм, внешняя податливость, рахманасць и крепкая сердцевина. На дворе 21-й век, а в речах, действиях, понимании мира — в лучшем случае 19-й. На дворе 21-й век, а Ян Барщевский вот он, за забором, на болоте, со своими ужиными царями, лесовиками и болотниками; какая, на фиг, мифология, если это их (наша) жизнь. Ну да, её постепенно выдавливает надвигающийся со всех сторон стозёвным чудищем Город, и бои приобретают аръергардный характер, но теплится надежда, что затягивающее, обволакивающее, очаровывающее ужиное царство переживёт и лето горячее, и говно собачее, и всё переварит и останется прежним, как при Барщевском или Жигимонте Старом.

Как же всё хорошо начиналось!.. Зимний город, метель, Он и Она... Отличный слог, атмосфера тайны, загадочности... Потом обыкновенный разговор двух обыкновенных молодых людей... Потом девушка из Горада ў нябёсах и скучный разговор с нею: что? как? почему? Бла-бла-бла, Горад у нябёсах — горад продкаў, ён — у нашай свядомасці... Размытые связи между людьми, нищий духом запад... Зачем поэзию пересказывать ржавыми и кривыми словами? Зачем алгебру поверять арифметикой из учебника начальной школы? Зачем красивую сказку рассказывать в сортире? Вот так всегда — автор взял и сам всё сломал.

Но за первые страницы всё равно спасибо.

Почему-то большинство прочитавших рассказ и поделившихся у микрофона впечатлениями застряли в заднем проходе. Купились, так сказать, на самое очевидное. Видимо, в их представлении «Анна Каренина» по-прежнему подрывает моральные устои, «Лолита» пропагандирует педофилию, а «Тропик рака» или «Сын человеческий» несут в мир споры порнографии. Но даже если «Жёны энтов» и в самом деле подрывают устои и вот-вот пойдут на растопку, скажу: это хороший рассказ. С чёткой (научно-)фантастической идеей, сильной, агрессивной аурой, с аутентичной описываемому лексикой. Цельный, в конце концов, без грамма лишнего жира. Т.е главное дело сделано, а там посмотрим, чьи устои и скрепы прочней.

Обожаете «Звёздный десант»? Любите пострелять в Краматорске или Донецке? Тогда вам сюда. Но потом будет то, что описано в финале этого рассказа. А оно непременно будет, просто потому, что иначе наши государства, меняющие название, но не меняющие суть, не умеют.

Он принёс этот цветок на отдалённую станцию и мечтал подарить любимой. Цветок убил его. А она оказалась такой ригористкой... «Ужесточить отбор», «нарушение инструкций», «случайный человек»... Ни любви, ни тоски, ни жалости, один лишь космический холод. Находясь в космосе, ничего, кроме инструкций, она так и не поняла.

Рассказ вполне обыкновенный, Ольга Ларионова такие (и получше) 40 лет назад писала. Но всё равно задевает, на какие-то кнопочки жмёт.

На днях прочитал роман «Руна смерти» Олега Курылева. Теперь можно с гордостью сказать, что прочитаны все его романы. Можно делать некоторые выводы. Например, что в литературу человека привело увлечение, бесконечно далёкое от неё. Или что из трёх романов, относимых к НФ, по-настоящему фантастический, где фант. идея сюжетообразующая, один — «Убить фюрера». Или что «Руна смерти» и «Шестая книга судьбы» (особенно эта), вполне вероятно, замышлялись как реалистические, многоплановые и многофигурные романы о Германии 30-40-х, но издательские реалии заставили перетёсывать их, чтобы втиснуть в серию фантастики. Когда же необходимость вписывать попаданцев и торопливо подыскивать причины их появления отпала, появился уже по-настоящему реалистический роман-дилогия «Предатель». Или что когда германофил Курылев с симпатией описывает офицеров рейхсвера, люфтваффе и тем более СС, хош-не-хош видишь в этом любование нацизмом, и лишь потом приходишь к мысли, что ведь нам всё-таки не исчадья ада в основном противостояли, а вполне обыкновенные люди, только одурманенные иной идеологией. И, возможно, это уже новое слово в русской литературе (господи, прости такие громкие слова, особенно когда они проистекают от неначитанности) — не ирод и каратель с той, фашистской стороны, а обыкновенный взводный Фриц, у которого мама и папа, и сын, и раны точно так же болят, и на душе неспокойно от происходящего. Просмотрев отзывы, понял, что многим к такой мысли пока трудно привыкнуть.

Жаль только, что пишет автор как-то совсем обыкновенно. Работай он со словом интереснее, может, и прозвучал бы громче. А так разве что Данилкин да ещё пара человек и замечает его. Но многие ли слушают Данилкина, когда ему одинаково любезны что Курылев, что Проханов?

Лазарчук остался Лазарчуком — таким же бешенно-энергичным, азартным и мітуслівым. Все бегут, всё стреляет. Финал на руинах мира, и усталый победитель сдувает дымок из ствола. Легко представляю этот сюжет уже в чисто лазарчуковских декорациях. Но тогда тираж был бы не 35 000, а в три раза меньше. И гонорар, наверное, тоже (но это совсем не моё дело, поэтому умолкаю, не то по шее получу). Так что, возвращаясь к дискуссии «классики и проэкты», вопрос «кто кого нагнул» (пользуясь терминологией белорусского президента) — «Сталкер» автора или автор «Сталкера» — остаётся открытым.

Пинегин — мощный старик, заслуженный деятель, но он устарел, закоснел в своей славе, не видит нового и волочит своё ретро в светлое будущее. Ему противостоят: а) молодой инженер (уволен за строптивость); б) секретарь горкома (младший друг и соратник); в) старый рабочий (начинал вместе с Пинегиным). Далее мощный старик болеет, обдумывает житьё, видит корни, вскрывает нарывы, прозревает суть — и возрождается, словно Феникс. Он всё понял, осознал, отбрасывает свой вариант и готов модернизировать комбинат в союзе с: а) молодым инженером; б) секретарём горкома; в) старым рабочим. Короче, общий бал.

Кондовый производственный роман. В эти три карты (метод новой кладки, отсталый зам, растущий пред и в коммунизм идущий дед) играли советские прозаики десятилетиями. С них начинал и Сергей Снегов. Вся эта Атлантида, с цементом, инженером Арефьевым, изотопами для Алтунина, Петром Черновым в роли бессменного секретаря обкома рухнула вместе с Советским Союзом, и никто слезы не прольёт, доброго слова не скажет. А Снегов молодец, намного раньше классиков соцреализма увидел, что карты в этой колоде краплёные. И ушёл в фантастику.

Трагедия умного, талантливого, совестливого человека, напрочь лишённого свободы выбора. Поднимается он по лестнице, ведущей вверх, и не свернуть ни вправо, ни влево. А в тех редких случаях, когда такая возможность вроде предоставлена, это выбор — химера, потому что предлагается выбирать между жизнью и смертью; разве это выбор? И вот жизнь прошла, достиг ты высшей власти, а всёми твоими благими намерениями вымощен твой личный ад.

Прочитал, но с трудом. Там, где было бы интересно, он излишне тягомотен, там, где чуть попроще (про польских классиков, например) — не слишком интересно. Обратил внимание на «Предисловие к «Торпеде времени» А. Слонимского», где за четыре года до «SF: безнадёжный случай» обкатывалась бордельная терминология и появлась Сонечка Мармеладова в качестве мисс SF. Любопытно послесловие к «Пикнику на обочине», но и критическая методология явлена во всей красе: продемонстрировать устройство рояля с помощью ломика и молотка, а потом сокрушаться, что такой вот симпатичный аппарат, и так слаб оказался при столкновении с действительностью. Ну и совсем никуда ни годно, когда пан разговаривает с кем-то сильно умным поверх головы скромного читателя: стохастические процессы плохо или вообще не подвергаются когнитивной ретрополяции, фоссилизация сохраняет в геологических стратификациях и прочее подите прочь какое дело. Если бы писал рецензию, она была бы сдержанно-злобная. При всём уважении, почтении и проч.

Чем дальше, тем мизантропичнее становится проза Рыбакова. Неприятие произошедшего со страной сперва вербализовалось в мрачную, но сильную повесть «Хроники смутного времени», однако потом пошли дискеты Сошникова. Дискеты, диски, флэшки... А что литература?

Вот и здесь. Конкурс на звание «Мисс прокладка», красавица, больше похожая на чудовище, учёные-бомжи. Это, наверное, тоже правда жизни, но отдаёт истерикой, только не творца, а растерявшегося публициста. Да, мало что в окружающей действительности вызывает восторг. И юное создание, главная героиня рассказа — порождение нового времени, пустышка, заполняемая помоями: учиться трудно, жить нужно в кайф, у кого нет миллиарда, может идти в жопу. Но мы ведь про про изящную словесность, а какое уж изящество, когда кувалдой по голове. Может, на этом похмельном пиру во время чумы так и надо? Да и классики, бывало, топором били. Но всё равно что-то здесь не так. Не песня, а тоскливое «ненавижу!»

Что-то не так.

Едва зашевелился ржавый, но по-прежнему грозный имперский шагоход, как снова на передний план встала проблема выбора. Смотришь телевизор, а там известный журналист, некогда либеральная звезда 90-х, на глазах превращается в махрового охранителя с совиными крылами. Когда тонтон-макуты напугали его до мокрых штанов? А шагоход всё ближе, а скрежет всё громче, и вкрадчивый такой голос спрашивает: ты с нами или тебя вообще нет? С нами — вот тебе колонка в «Известиях», программа на самом крутом канале, институт, тиражи, феддинги-ребрединги и золотая рыбка на посылках. А не с нами... И ты вспоминаешь тех, кого... нет, не посадили даже, но обосрали с ног до головы, выставили последними дураками, а дельные вроде слова преподнесли так, что хоть стреляйся. А вот и какой-то подполковник подходит, и повторяет свой вопрос. И что? Лепетать жалкое «Бобка», «Ирка», «ипотека»? Или тут же строчить колонку про восставшую с колен Россию, славянское единство и еврогомосеков? Памир-то далеко, да и за границей уже...

Наверное, в России эта повесть ещё долго будет актуальна.

Не могу сказать, что роман плох, ничуть не бывало. Но дело безнадёжно портит ракурс, избранный автором. Который словно не о людях говорит, а о букашках-таракашках. Этакое профессионально-равнодушное созерцание муравейника: вот веточку потащили, вот повара дохлого, а вот — ляньте, ляньте! — энкаведешный чин изъясняется на олбанском.

А крику, крику! Словно мышь родила гору. Но мышь родила мышь. Т.е. получился нормальный, в меру увлекательный исторический роман, написанный на плечах Дюма, «Гардемаринов» и Пикуля. Ничего более, ничего менее. Споры по поводу авторства были интереснее, но фишка в том, что нет настоящего предмета для спора. «Девятный спас» уж всяко не «Тихий Дон» и даже не «Роман с кокаином».

Написано великолепно, но кроме языка, всё — не то. Театральность, искусственность, нарочито создаваемые препятствия, истерическая взвинченность диалогов, даже простая мужская дружба — с налётом лихорадочного возбуждения. Понимаю: поэт, тонкая кожа, пятками по лезвию ножа... Но эта экзальтация в нашем-то двадцатом веке ничего, кроме иронии, не вызывает.

Читаешь иной раз фантастичекие рассказики, какие-то нравятся, и оценки высокие недрогнувшей рукой расставляешь. Но точит червь сомнения: это всё равно что пользоваться линейкой с давно обгрызенными краями и затёртыми метками, когда 20 сантиметров сойдут за сорок, коли сильно не присматриваться. Но вот в руках появляется эталон из палаты мер и весов. Тоже ведь рассказ. Приятная кучерявость стиля, единственно возможные слова, обыденная жестокость гражданской войны. И тогда понимаешь, где мастер работал, а где подростки на уроке труда с деревянными чурочками баловались.

И такое бывает предназначение: спать всю оставшуюся жизнь, и пусть тебе не Пальма-де-Майорка снится, а рассвет. Иначе этот рассвет не настанет ни для кого.

Ретро-детектив, расследующий убиение царевича Дмитрия. Хорошо, что автор отправился так далеко, а то в 19-м веке ретро-детективщики натоптали преизрядно. Хорошо, что следователь у него не скучающий принц или какой статский советник вождя, а мент тех лет — стряпчий разбойного приказа, которого едва ли не каждый погнать в шею может, но ты — деваться-то куда — попробуй расследуй дело, особенно когда фигурантами там царёва жена и ейные братья. Остальное скорее плохо: от какого-то не столько стилизованного, сколько простецкого языка до мистики в финале. Которую отцы-основатели детектива запрещали к применению, а нынешние на запрет плевать хотели, и чаще всего зря.

Если в советской (не в русской, подчёркиваю, а в советской) литературе был золотой век, то он пришёлся на 20-е — начало 30-х годов прошлого столетия. Ещё не была отвергнута окончательно эстетика века серебряного, ещё не придумали соцреализм, загнав тем самым всё свежее, новое, непричёсанное, что принесла революция, на приёмку товарищу Прокрусту. Произрастали при этой относительной свободе цветы, которыми можно гордиться и сейчас: Ильф-Петров и Мариенгоф, Вагинов и Шолохов, Леонов и Эренбург, Катаев и Всеволод Иванов. И за ними тянулись все, кто имел хоть искру таланта.

«Бесцеремонный Роман» трёх молодых и удалых екатеринбургских парней не дотягивает до уровня «Циников» или «Бамбочады», но это не великая беда. Он прекрасен, потому что написан свободными людьми. Они легко экспериментируют со стилистикой, населяют роман знаковыми персонажами минувших эпох, забавляются историческими парадоксами. Они до того оборзели, что хоть и вспомнили мимоходом Маркса, но запросто игнорируют железобетонный марксистский постулат о роли личности в истории: их герой едва ли не в одиночку перекраивает наполеоновскую Францию, а это без малого три четверти Европы. Всё это написано весело, легко, без малейшей натуги, и даже нет желания предъявлять претензии к правдоподобию.

Символично, что ни один из трёх авторов не задержался в литературе. Пришли иные времена и вся свобода была придавлена деловитыми бездарями, которые лучше владели наганом, чем пером. Кто сосчитает, сколько глыб так и не превратилось в Давидов?

Уважаемый слОГ вспомнил Смешариков. Мне почему-то вспомнился одинокий столяр из деревни Когида. Наверное, это так надо, когда совершенно никакой рассказ столько всего напоминает?

На диво бестолковое и несостоятельное чтиво. Никакой логики ни в событиях, ни в поведении героев. Заявленный детектив оказался отодвинут на обочину, а потом и вовсе зачах, дожидаясь, пока в финале всё расследуется само собой. Герои, когда им хорошо, влюбляются с первого взгляда и трахаются после второго. Когда им плохо, дерутся разделочными досками. Героев много, словно брёвен на лесосплаве (хотя автор и для одного не в силах хотя бы деталь какую яркую придумать; упругие животы у мужчин и нежная кожа у женщин в расчёт не берутся), герои легко появляются и столь же легко умирают, а события скачут словно молодой козлик. В финале все обрывки торопливо увязываются в узел и читателю предъявлено нежное создание, совершившее (либо вдохновившее на совершение) все бяки в романе. Почему именно оно? А просто так. Главный фетиш — Копьё Судьбы — привнесено непонятно для какой надобности, разве что приплести Адама с Евой и Адольфа Алоизовича с человеческим лицом и придать хоть какой-то флёр этой бездарной и бессмысленной истории.

Роман появился в 1976 году. Золотая пора братьев Вайнеров: «Гонки по вертикали», «Эра милосердия», «Визит к Минотавру». Последнее важно, ибо композиционно, да и общим, так сказать, душевным настроем «Лекарство против страха» повторяет именно этот роман. Отличие лишь в том, что из мира культуры действие переместилось в мир науки, и все скелеты в шкафу приобрели иной колорит. Если же учесть, что действие вращается вокруг открытия на грани возможного, роман легко мог оказаться на полке НФ. Собственно, он там бы и оказался, будь его авторы «приписаны» к фантастике. Как оказался там «Третий глаз Шивы» Парнова.

Но в первую очередь это детектив. Как всякое повторение, немного уступает предшественнику, однако всё равно хорош. Автор — сильный профессионал, достигший в те времена пика формы. Хватает точных портретов, умело выписанных ситуаций, хорошо показано движение мысли. Герои — учёные разного масштаба, разного поведения, разного понимания своего предназначения. Есть нюансы, красоту которых понимаешь только сейчас. Например, один из эпизодических героев романа — фарцовщик. И не просто фарцовщик, по основной своей профессии он ещё и натурщик, да к тому же эстет: любит порассуждать на отвлечённые темы, книжечку мечтает написать о своём понимании рок-музыки. Честный и прямой сыщик Тихонов честно и прямо недоумевает, что за профессия у мужика такая — голым позировать. Честный и простой, как палка участковый всё норовит тунеядца на путь истинный направить. И не догадываются простые и честные менты, что всего полтора десятка лет пройдёт, и вылезут такие герои из своих схронов, и окажется, что они не фарцевали, а экономику совка подрывали, и не голыми позировали, а во внутренней оппозиции режыму находились. И вот таких людей, ныне считающих себя интеллектуальной элитой, Вайнеры пригвоздили к позорному столбу. Обидно, слушай!

87-летний физик борется с эльфами и родственниками. Взаимоотношения старца с женой, сыном и женой сына описаны бесподобно, две-три фразы- и получаются объёмные портреты противоборствующих сторон. Бесподобен и сам старец, не позволяющий молодёжи хозяйничать в своём антикварном раю.

Она приехала в столицу из Челябы. Дома остались мама, отчим. Скука, тоска, косые взгляды. Надоело. Чем займётся в столице — ведать не ведала. Ну, занялась книжным бизнесом. На мысль натолкнул попутчик в поезде. Да и какая разница, книги продавать или куртки? Откуда только талант взялся! Целую группировку организовала. Раскрутилась. Вон уже подельница о кооперативной квартире подумывает.

Но встретила Его. И всё пошло прахом. Он — начальник какого-то отдела редких книг. Отдел — три человека. Включая его. Обхохочешься! Вот так посмеялась, да и влюбилась. Оказался тем, кого в тайне ждала. Старушки-соседки кивают: идеальная пара. Впрочем, она знает: точно так же говорили бы о любой другой.

Вышла ментовка на их группу. Взяли всех, кроме неё. Легко можно было уехать хоть назад в Челябу, хоть на юг: хрутящих бумажек заработала достаточно. Не поехала. Сдалась в ментовку с поличным. Надеялась, что два года он её подождёт.

Не подождал.

Такие дела. И такая вот повесть современного классика его золотой поры, что как раз и пришлась на 70-80-е. Когда не было Букера и Большой книги, но был неофициальный статус равного среди первых, который никакими купюрами не купишь.

Человек глазами экскаватора и трактора. Которые видят в нём механизм с ковшиками, манипуляторами и проч., но механизм загадочный и внушающий почтение несочетаемым сочетанием универсальности и непригодности к настоящей работе. В финале человек погибает. Финал частично вытягивает незамысловатый рассказец, но только частично, ибо всунутый в финал спор сторонников и противников роботизации всякую трагедийность разрушает.

Собственно, всё ясно — и про роман, и про сериал. Дальний Восток, Гиацинтов и Ванюшин, Блюхер и Постышев, война, смерть, первая и единственная любовь Исаева. Генералы, оставшиеся у белых, и генералы, перешедшие к красным. Японцы и американцы, купцы-министры и министры-купцы, борьба за Россию с одновременной её распродажей. И т.д. Но — фильм лучше и глубже. Роман тоже хорош, типичный семёновский роман с сентенциями, речами, двойным-тройным дном, многозначительностью, но он слишком одномерный. Автор почти всегда надписывает, где хорошие, а где плохие. Хорошие, естественно, красные (хотя среди них встречаются и плохие). Плохие, естественно, белые (хотя среди них встречаются и хорошие). Хорош Блюхер, хорош, по-человечески, по-настоящему, Постышев (если бы он в жизни такой был...). Но настоящий Ванюшин — не в романе, настоящего Ванюшина сыграл Ильин. Генерал Молчанов в романе совсем никакой, впрочем, как и генерал Гржимальский; расцветили эти роли опять-таки актёры. Всего пара реплик, какое-то незначительное движение бровями, пауза, сделанная вовремя — и появляется непредусмотренный объём, а с ним и ассоциации, которые сорок лет назад автор вряд ли держал в уме.

Бессонница, пьяный врач, сон, переходящий в реальность и наоборот. Красивый, лиричный рассказ. Вряд ли оригинальный, если сравнивать с мейнстримом, но и вряд ли кто писал шпионские рассказы в такой манере.

Был бы критиком — написал бы что-нибудь прочувствованное и тёплое про Владимира Голубева. Автор публикуется в основном в периодике, следовательно, почти никто на него внимания не обращает. Говорят, вышла у него книга — но, видать, неправильная книга, ибо кто и что про неё слышал? Между тем пишет он... ну, очень даже неплохо пишет: умно, с чувством, часто смотрится интереснее в сравнении с более известными соседями. Не знаю, чего не хватает, чтобы прекрасный рассказ «Прокол» или хорошая повесть «Шаг назад» заняли то место, которое заслуживают.

Вот и «Теорема Нёттер» из того же ряда. Хорошая, умная повесть. «Атмосферная»: детство, мысли, взросление, ужас содеянного — всё это описано убедительно. Открытие. Последствия этого открытия. Очень достойно, умно, интеллигентно. И — тишина вокруг. Что, так много тех, кто пишет лучше?

Этакая «Коса» Брэдбери, только не о смерти, а о жизни. Ведь хлеб — это жизнь, а именно его выращиванием занимается главный герой по фамилии Шаталов. Все мечутся, норовят стать продюсерами, сценаристами, юристами. Он тоже хотел. Но хлебное поле отвоевало его у жизненной суеты. И спас он мир, когда пора пришла, от голодной смерти. Один спас. Потому что все остальные — продюсеры, сценаристы, юристы.

Такая вот нехитрая, но всё равно симпатичная символика. Можно, конечно, придраться к тому, что автор мельчит образ главного героя: и назойливым педалированием, что вот дескать все сбежали в город, а он один остался, и не менее назойливым описанием тяжкого крестьянского труда (а то мы не знаем; хотя эти, которые сценаристы в третьем-четвёртом поколении, может, и не знают), и постоянным напоминанием, что никак не расстанется он с мечтой увидеть фильм по своему сценарию, т.е. ничто человеческое и т.д. Может, и надо это для того, что бы человек не превратился в эпического героя, но делать следовало бы тоньше. Однако это всё мелочи, не заслоняющие главного — что получился хороший, настоящий рассказ.

Dixi.

Армейская действительность: X под командой Y загружает вагон, а после перезагрузки системы Y под командой X разгружает вагон.

В спорте обычно не пересекаются звёзды первой величины и те, кто делает первые шаги. Тем более редко пересекаются с настоящими профессионалами пузатые дядьки, надумавшие в перерыве между пивом погонять мячик или шайбу. Собственно, в «большой литературе» тоже редко встречаются авторы «статусные» с патентованными графоманами. Однако журнал фантастики почему-то считает нормальным свести на одной площадке Марио Лемьё и Стива Айзермана (Марию Галину и супругов Дяченко) с теми самыми, которые под пиво (Казаков, Григоров). А уж если Лемьё и Айзерман в великолепной форме, тогда тем более очевидно, что кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево.

О силе человеческого духа. Космонавт, чудом выживший в катастрофе, переломанный, одинокий, знающий, что никто его уже не отыщет, решает сложнейшую задачу по физике атмосферы приютившей его планеты. Это решение спасло тех, кто спустя много лет пришёл вслед за ним.

Плутон, переферия солнечной системы. Скука. Рутина. 40-летний неудачник в качестве главного героя. Как и требуют законы жанра, произошло приключение — внезапно отыскался давно пропавший космический корабль, и менно этот тихий неудачник и корабль нашёл, и секрет его раскрыл. Вполне обыкновенный НФ-рассказ, который уже на момент выхода смотрелся устаревшим.

Вот стою я перед вами, простой русско-белорусский мужик сорока с лишним лет, вроде и слегка образованный, и не самый дурной (надеюсь), и относительно начитанный. И с завистью смотрю, как 20-летний юноша легко, непринуждённо, абсолютно естественно, совершенно свободно себя чувствует в мире древнегреческих мифов. Это — общая культура, или культурность, которую не привить никаким самообразованием. Это... Да чего там, ведь сказано давно: «А писал стихи так легко, словно в речке коня купал». Вот это «в речке коня купал» и не выходило из головы. И ведь не скажешь, что рассказ такой уж великий — вовсе нет, он просто очень органичен — как трава, как дождь.

Да, про мастера по дереву, а так же о ссыльных, о семейных отношениях, о честном менте, о человеке-бизнекусе, которого поставил на место тот самый мастер — то ли из гномов, то ли из лесовых, но точно не из простых. Не шедевр, но ладно, симпатично, да и мораль, хотя и простая, но правильная в наличии. Правда, в начале рассказа на автора напало какое-то синонимическое недержание, иначе и не скажешь, но потом всё выправилось.

Присоединяюсь к drogozin: приятно ничего особенного ожидать и обмануться в этих ожиданиях.

Возможно, идея — лечение не болезней, а жизненной силы — и достойна сама по себе, но воплощение подкачало. Можно было бы и похулиганить, и что-то серьёзное сказать, но ничего нет — ни серьёзного, ни разудалого. Да ещё и придавлено тяжестью «Собачьего сердца».

И ведь как в прошлом году переживали известие, что крупные фантасты, и Михаил Успенский в том числе, отправились покорять С.Т.А.Л.К.Е.Р. Утрата индивидуальности... костлявая рука рынка... В итоге каждый пишущий получил то, что хотел. Кому захотелось слиться в экстазе — тот слился, и стоит теперь третьим в пятом ряду чернокожих книжек. А кто человек самостоятельный, тот таковым остался и в чужих декорациях. Михаил же Успенский и вовсе оставил от этих декораций рожки да крошки, сломал мимоходом этот квёлый теремок и дальше пошёл. По-хорошему, после этого романа следовало бы прикрывать проект. Впрочем, серию тоже не дураки составляют, понимают, что верные фанаты и до середины этого романа не доберутся; и не узнают пацаны, что теремок этот больше не существует, будут ожидать продолжения банкета.

Ах да, так про что же роман и кто всё-таки убил дворецкого? Да какая разница, господа.

Энергичный, хотя и предсказуемый в деталях боевик. Чемодан с миллионом долларом и брюликами, украденный из банковского сейфа, не принёс счастья ни одному из многочисленных владельцев. Ворованные сокровища манили тёплыми пляжами и длинноногими красотками в бикини, но привели прямиком в могилу. Сперва тех, кто воровал, потом тех, кто их убивал. А чемоданчик уже спрятался в другом сейфе, и новые наивные губошлёпы примеривают себя к роскошным яхтам и отелям. Так что чёртово колесо останавливаться не собирается.

Всё это уже было, было, было. И разношёрстная группа, отправляющаяся к цели, была много раз, и то, что герой должен остаться один, тоже бывало неоднократно. И желание, которое надо чётко сформулировать, до конца не представляя, у кого ты просишь, то ли просишь и переживёшь ли свою просьбу. И даже просьба такая была в известном анекдоте. Разве что до выполнения этой просьбы в анекдоте не доходило. Здесь — дошло. Это и есть единственный оригинальный момент рассказа.

2061 год. Безымянная планета, условиями очень похожая на Землю. По законам жанра именно она должна доставить максимум неприятностей исследователям. Так и произошло. Веселящий газ в атмосфере, тяжёлая вода в реках, смертоносные зыбучие пески, растения-хищники, охотящиеся на органику — вот и всё, что успели увидеть первопроходцы. Этого оказалось достаточно, чтобы погибли две исследовательские группы, и остались в живых только двое, да и те умом тронулись.

Антураж вполне привычный, но писательского умения не отнимешь. Автор мастерски прослеживает эволюцию главного героя, умело разбрасывает по тексту загадки, добавляет в НФ строго необходимую дозу хоррора, в итоге получается повесть, от которой не оторваться.

Может, именно в том и заключается простая сермяжная правда? Пресыщенный интеллектуал просто видит то, что есть — чёрный квадрат грязной стены, а мальчишка, просто нормальный мальчишка — корабли и чаек?

Россия недалёкого будущего, в которой элоев и морлоков разделили по разным этажам человеческого общежития. Ну, и бандитизм, скинхэды, многокилометровые пробки и прочее, т.е. большие и малые приметы нашего времени, экстраполированные в будущее. И всё бы ничего, только написано не художником. И это всё губит. Потому что повесть должна быть повестью, а нам предложили доклад на симпозиуме по социологии или политологии.

Умирает известный... собственно, кто известный: экстрасенс? целитель? прорицатель? Ну да, и тот, и этот, и ещё сравнительно молодой и весьма состоятельный мужчина. Деньги в завещании он делит между двумя жёнами, сыном от первого брака и дочерью от второго, однако в придачу к завещанным миллионам делит между ними ещё и свои способности, и специально оговаривает, что можно принять либо и деньги, и способности, либо не будет ни того, ни другого.

Дальше должно начаться самое интересное, собственно, то, что и является литературой. Нужны ли обыкновенным людям необыкновенные способности, за которые ещё неизвестно как придётся расплачиваться? Захочет ли жёсткая, безжалостная леди получит совсем несвойственную ей «способность к сопереживанию»? Как будет воспринято внезапное появление в числе наследников никому неизвестной, совершенно посторонней девушки? Получив свою долю наследства, как материальную, так и духовную, сумеет ли 25-летний мужчина, мужчиной так и не ставший, вырваться из-под жёсткой родительской опеки, или снова признает поражение? И т.д. Бездна нюансов, клубок тут же зародившихся противоречий, хитросплетение интересов, пресловутая проблема выбора... Но ничего этого в повести Амнуэля нет, разве что пара намеченных пунктиром линий. Вместо литературы — одна лишь эвереттика, словно ею можно хоть что-то заменить.

Вот вам и водораздел между писателем и фантастом: там, где писатель только начал бы разворачиваться, у фантаста уже финал с карамелькой всем участникам.

32-й съезд партии (как раз 2010-11 год), и главный герой рассказа — новый советский мобильник (толщина 10 см, встроенный магнитофон, экран «Сапфир», аж две игры, лента для телеграфных сообщений, и фотоаппарат! фотоаппарат!!), подаренный мальчику. А ты, читатель, любовно поглаживая свой слайдер или какой-нибудь другой навороченный китайский девайс, хихикай над этими недоделанными советами, не умеющими нормальный мобильник сделать. Какая смелость! Какой пафос! Какая бездна обличения!

Ау, автор, год-то какой на дворе, а?

Роман автобиографичен и публицистичен, как «Сажайте, и вырастет», но, в отличие от него, вообще лишён признаков романа. Безостановочный монолог: Чечня, первый обрез, жена, контора, бизнес 90-х, 15-летний сын и его тусовка, бизнес нулевых, Гантамиров, ну и главное — я и мой богатый внутренний мир. Тут важно не заморачиваться, что это всё-таки роман, и не вздыхать, какой он плохой. В такой репортажности, пусть с налётом резонёрства, есть даже обаяние. Однако всему есть предел, и под конец герой и его эго поднадоели избытком мелодраматизма, живописных жестов и соплей. Даже крикнуть хотелось: ну перестань ты, наконец, трындеть, сделай хоть что-нибудь! А он опять за своё. Но, право, пусть лучше такие книги, пусть и несовершенные, представляют нулевые годы, а не Кысь или Венерин волос. «Йод» хоть к жизни отношение имеют, а не высосан из пальца.

Странным образом мозг воспринимает тексты реалистически и тексты фантастические. Вот вам роман «Сажайте, и вырастет». Что, до этого не читал про зону? Да сто раз. Что, про любовь и разлуку не читал, про сильного человека, преодолевающего э... жизненные невзгоды? Да тысячу раз. Тем не менее узнаваемые детали нисколько не мешали наслаждаться очень сильным и умным текстом. Берём другой пример — «Живая земля». Написано хорошо, но словно некий счётчик в голове отщёлкивает: вот опять постапокалиптический мир; вот опять молодые и сильные выживают; вот снова элои и морлоки; вот это, вот это, а вот и разэто.

И гадай: почему в одном случае узнаваемые детали не мешают, а в другом мешают основательно.

Ну да бог с ними, моими рефлексиями. «Живая земля» — просто хороший роман. Есть здоровая витальность, есть мощно выписанные эпизоды, умно описывается становление героя, хороши диалоги. И при этом ощущение полуудачи (такое же ощущение было и после «Хлорофилии»). Профессионал, способный построить Кремль, решил ограничиться небольшим особнячком для рядового кремлёвского обитателя.

Дано: в провинциальный городишко приехал на отдых московский гость с простой русской фамилией Невский. Когда-то — сотрудник КГБ (по научной части), ныне успешный журналист. На следующий день его ножом убивают директора местного завода. Невиновность Невскому удаётся доказать, но ясно, что сделать это было бы куда труднее, окажись он птичкой попроще. Потом убита старушка из тех, что всё про всех знают. Свидетели утверждают, что убийца похож на Невского, но на этот раз алиби у него железное. Ну а далее журналист при помощи местной милиции распутывает оба убийства, попутно раскрывает ещё одно, давно пылящееся в архиве, и при этом спасает от руки закона своего соседа по номеру, которого милиция, потирая от предвкушения руки, уже готова была подшить к делу.

Такие дела. В целом детектив как детектив. Но фишка в том, что время действия — где-то начало 80-х, когда никаких частных сыщиков и в помине не было. Это сейчас их развелось как саранчи, тогда же... Инспектор Лосев, инспектор Тихонов, Глеб Жеглов и Володя Шарапов, и какие к чёрту шерлоки холмсы, путающиеся под ногами профессионалов? Кстати, о профессионалах. Местный майор-начальник у Силецкого поинтереснее, пожалуй, главного героя, потому что не столь однозначен. Может, по части фантазий он и уступал заезжему писаке, но как профессионал был на своём месте. А место начальника районной милиции — это не статейки в столичных газетах кропать. И убитый директор, и его убийца — люди в районе знатные, депутаты, к ним на кривой козе не подъедешь, вот и приходилось профессионалу до поры до времени жевать мочало. Зато когда появились неопровержимые факты, так и блеск в глазах возник стальной, и хватка объявилась железная. Так что Силецкий продемонстрировал разницу в работе профессионала, по рукам и ногам повязанного тысячей неписанных правил, и частника, который волен выдвигать самые сумасбродные версии, но ничего эти версии не стоят до тех пор, пока милицейский лейтенантик не накопает для них фактов.

Есть ощущение, что не только время действия романа — начало 80-х, но и что написан он примерно тогда же. Вот и получается: появись он году в 82-м, ну в 86-м — быть бомбе. А двадцать лет спустя при всех достоинствах (и недостатках) это просто один из тысячи детективов, который банально затерялся среди киллеров, антикиллеров и прочих банд.

Вот ждёшь женщину в сиреневом платье, надеешься, что она коренным образом изменит жизнь, а жизнь меняется без неё, сама собой. И, что удивительно, — к лучшему. Вроде повесть и ни о чём, но веет от неё чем-то тёплым, уютным, домашним. Может, в том и суть?

Занятная, но не более того, повесть. Африка, Катанга, президент Чомбе. И наёмники, зарабатывающие уничтожением местного населения, не особенно разбираясь, за Чомбе оно или против. И Нечто Невообразимое, попавшееся бандитам — непонятное, непонятое, ненужное. Поневоле вспомнился по ходу чтения Уилбур Смит, у которого встречались подобные коллизии, только описаны были они гораздо правдоподобнее.

Читал прежде, в «Полдне», когда тот был ещё толстым и солидным. Прочитал вот второй раз. Но всё равно не в силах постичь. В чём сила, автор? В любви? В ненависти? В том, что блюзмен от бога ловит селёдку, а настоящая валькирия сводит дебет с кредитом? Что молодые, из-за которых всё началось, пусты, как бутылки из-под кефира, а старшее поколение — орёл и орлица?

Не знаю. И не узнаю. Потому что выйди повесть в «Октябре», уже через пару месяцев Ермолин или Беляков мне на пальцах разъяснили бы, что к чему и в какой последовательности, оставалось бы лишь принять (или не принять) эти объяснения. Но «Полдень» — журнал фантастики, а местные критики журналы не читают. Поди, так и помру, не узнав, о чём эта симпатичная, яркая, но такая непонятная повесть.

А что повесть симпатичная — безусловно. Но, возможно, беда в том, что по воробьям стреляют «Стингером»? Избыточная карнавализация плохо стыкуется с прозой жизни. Впрочем, всё-всё-всё. Ведь я же так ничего и не понял.

Именно так живописали жизнь российской глубинки на рубеже 80-90-х: пьянь, рвань, грязь, вонь и сизые морды русского народа. Этакая «Курочка Ряба», запоздавшая лет на двадцать. Правда, написано весело, и почему-то совсем не тянет назвать это чернухой.

Очередное перехихикивание русских народных сказок: кощеево царство, Иван-дурак, то ли богатырь, то ли шизофреник. Надоумили его смерть кощееву найти. Думали, хитрованы, за верёвочки дёргать, а парень не промах оказался, сам захотел царствовать и всем владети. И переиграл тех, крутеньких и хитреньких. А? Кто говорит про мораль?

Всем хорош мастер своего дела, который и швец, и жнец, и террористов замечательно готовит, и вообще спец во многих делах. Но эти дела неизменно срываются из-за какой-нибудь мелочи. И летит вся блистательная подготовка в тартарары, словно камень под гору.

Просто с именем мастеру не повезло.

Марина и Сергей Дяченко — профессионалы. У них часто получаются вещи очень сильные, иногда послабее, но даже то, что слабее, таковым представляется на фоне «Пещеры» или «Vita Nostra»; для большинстваи уровень неудач Дяченко недостижим. Однако имеется и оборотная сторона такого профессионализма. Вот «История доступа». Я её прочитал. Я с удовлетворнием поставил галочку «понравилось». Но что можно сказать про эту повесть — не представляю. Красивая, умная, неоднозначная, прекрасная во многих отношениях пустота

Страшный в своей беспросветности рассказ о том, как проходит жизнь и нет ни только времени, но и желания что-то изменить в ней к лучшему. Несёт по волнам — ну и несёт. А как счастье примерещится, так и в грязную трубу под дорогой полезешь за ним. Только если нет его, счастья, в жизни, то и в трубе не сыщешь. «Прокол» в чём-то перекликается с давним-давним рассказом Юрия Казакова «Лёгкая жизнь». Видно, мало что изменилось в жизни за истекшие пятьдесят лет.

Оригинальная альтернативная история с медицинским уклоном. Дополнительный шарм придаёт японская специфика. И не было бы цены этому умному и своеобразному рассказу, будь он написан чуть получше.

Фауст на новый лад, с запаренными от работы чертями, со сметой, где указывается, что и по чём. Забавно-с.

А ведь это оригинальная, ну, во всяком случае уж точно незатасканная идея — кладбище книжных героев, походя убитых авторами. Тут тебе и герой «Соляриса», и братская могила сталкеров (хотя «какие они братья — волки, сволочи»), и Гарин. Но с отличной идеей автор не справился, дело обернулось сном, т.е. пшиком.

Совсем истощает моск перечитывание классики. Нельзя так много, несварение наступает. Читаешь книги, читаешь, а они проносятся мимо, словно дизель-электропоезд «Бухарест-Синая».

Вот «Хулио Хуренито», знаменитый роман начала 20-х, визитная карточка знатного советского писателя вплоть до появления ещё более знаменитых мемуаров. «Первый роман о революции, написанный свободным человеком». «Мозаичная картина жизни Европы и России». А я ничего этого не вижу. Просто роман. В меру любопытный. В меру глубокий — аккурат на штык сапёрной лопатки. Главный герой? Ах, оставьте, Остап Ибрагимович куда ярче и объёмнее. А один Паниковский затмит всех многочисленных учеников вместе взятых.

Роман как роман. Картины как картины. Язык как язык.

В чём сила, брат?

Не дают ответа.

«Ай-яй-яй-яй-яй, какое манерное, похабное, салонное, махровое пшено!». И нет в этом ужасном вареве ни логики, ни ума, ни хотя бы остроумия.

Главный герой — типичный авантюрист времён феодальной раздробленности — возжелал усесться на трон. Не получилось так — решил попробовать этак. Организовал в местных дебрях банду, несколько шумных дел провёл, и пошла гулять легенда о разбойнике с рыжими волосами. Потом похитил королевскую дочь, и как понеслось всё, понеслось — не остановиться.

В общем, почти все умерли.

За сюжет — пятёрка с плюсом. Лишь однажды я предугадал дальнейшее развитие событий, во всех остальных случаях они (во всяком случае для меня) были неожиданны. Страшен и финал, в котором действительно все умерли, лишь виновник их смерти жив и может по достоинству оценить свой дьявольский замысел.

Хороший «антуражный» боевик, в котором Латинская Америка, гнилая сельва, наркобароны и бойцы иностранного легиона, таинственные исчезновения людей и техники. Напоминает африканские романы Уилбура Смита. Мессидж же трудно оспариваемый, хотя и провокативный на первый взгляд: сражаться с глобальным злом можно только с помощью не меньшего зла. Поэтому главный герой, много лет посвятивший себя борьбе с наркоторговлей, по жестокости ничем не уступает своим противникам.

Вроде всё на месте: эльфы, люди, всякая нечисть, и герой, с нею борющийся. Без страха и упрёка, хладнокровно, самозабвенно, самоотречённо. Но к чему весь этот фэнтезийный гадюшник окунать в реалии Великой войны? Что, мало мест и времён, где подобный антураж не вызывал бы откровенного раздражения?

Роман настолько несамостоятельный, что впору говорить о нём как о дайджесте. Или записать в соавторство ещё несколько человек. В первую очередь Юлиана Семёнова, у которого беззастенчиво позаимствован папаша Мюллер и с героев которого слизан американский журналист. Во вторую — Лазарчука-Успенского: снова Зеботтендорф, выступающий экскурсоводом по очередной мастерской человеков, снова всякие мистические штучки и даже глаза, через которые на тебя смотрят чудовища. Далее советские журналисты-международники 70-х, с соответствующим стильком и манерой подачи материала; этакий обобщённый Игорь Фесуненко, раз речь про Латинскую Америку. Помимо заимствований ещё и отсутствие динамики, и какие-то совершенно фантастические похождения советских граждан в 1976 году.

Возможно, худший роман Бурцева. Или?

Колыма, ГУЛАГ, зэки и инопланетяне. Антитоталитарно и натуралистично. Но дряная мораль: так сурово поступать со своим народом могут только асолютно чуждые создания, т.е. пришельцы. Если бы так!

За оригинальный зачин (отставного спивающегося спецназовца привлекают к сотрудничеству ставленники инопланетной ГБ) автору плюспиццот. Но дальше потекло абсолютно пустое чтиво от мозгов. Роман по-македонски: стреляли, сэр! И бегали. И интриговали. Потому что Земля оказалась в центре разборок рас из параллельных миров, каждая хотела что-то выгадать, ну а наши, хоть и слабое звено, не без успеха лавировали. И вылавировали. Об том и роман, и более в нём ничего не ищите, потому что ничего там и нет.

Всё-таки, реябта, «Посмотри в глаза чудовищ» — замечательный роман. Лазарчук-Успенский настолько прочно вбили в сознание видеоряд с Анненербэ, Зеботтендорфом, валькириями и прочим гербигеровско-хаусхоферовским льдом, что уж сколько лет идут по их следам колонны продолжателей и освоителей. Но то, что первопроходцы сделали резвяся и играя, продолжатели портят пафосом и угрюмостию. Так, как Гаркушев и Союстов, например.

Хороший и добрый рассказ о дружбе человека и полтергейста. И важно, что ДОБРЫЙ, потому что нынешним героям фантастики интереснее пристрелить кого-нибудь, чем просто понять.

Наверное, такой рассказ мог написать Шекли. Или, может быть, это рассказ из мира «Возвращения со звёзд». Или же, что более вероятно, ответ на грустный вопрос Ипполита Георгиевича: разве может быть персональное, запрограммированное счастье? Вот и ответ: может; вот такое; и живёшь, словно в шоколаде. Только чем дальше тем страшнее этот костыль потерять.

«Когда я спустился вниз, администратор за стойкой протянул мне вырванный из блокнота листок. Это был лысый старик в рубашке...».

Когда я учился в школе, за такое в сочинениях учительница жёстко высмеивала. Правда, я очень давно учился в школе.

1941 год, разбомбленный фашистами поезд и пятилетняя еврейская девочка. Лучший рассказ номера. Да, вытягивает проблематика. Но лучше такая проблематика, чем пустопорожнее лопотание.

Слабый и неумный рассказ про злую жену, машину времени и спасённую рабыню. Которая вот-вот станет любимой женой. Вместо той, жадной и злой.

Юноши борются за королевский престол, но главный бонус не у самого сильного, а у того, кто знает, под каким ковриком лежит ключ от двери. Такая вот нехитрая тайна. Простенький фэнтезийный рассказик, больше напоминающий столь же простенькую игрушку времён «Спектрума».

Евангельский сюжет в обрамлении жуткой антиутопии навроде «Кыси» или «Стрел Перуна». Впечатляет, да, но кажется запоздавшим лет на двадцать.

Холодное море, полярная ночь, и шесть связистов, вступающих в неравный бой с экипажем немецкой подводной ложки. Очень средне, в лучшем случае для детей младшего школьного возраста.

У нас иногда огорчаются, что американцы не интересуются русской литературой (фантастикой; историей; кинематографом — нужное подчеркнуть). В этом небольшом рассказе объяснятся, почему так происходит. Да потому, что ничего, кроме США, американцев и не интересует. Смотрите, кто вошёл в «консультативный совет», от которого требовалось «дать некую рекомендацию, которая весьма существенно повлияет на ход земной истории»: Рейган, Макартур, Жаклин Кеннеди, Джон Кэмпбелл, Саймак, Хайнлайн, детективщик Гарднер и несколько других человеко-единиц. Никому, кроме Рейгана и Гарднера, нельзя доверить будущее человечества. Никто, кроме американцев, не даст правильный совет инопланетянам. Такой вот рассказик, который хорош как очередной пример тамошнего самодовольства, но здесь-то он зачем?

Ну фэнтези. Ну с претензией. Варвары, имперская экспансия, Он и Она. Ледяное сердце у убитого и воскрешённого (в том числе и любовью, да?) Брана. Изящная ходульность, и ничего более.

Андрей Балабуха отыскал в повести множество достоинств, о чём поведал в послесловии. Я же вижу только одно: начинающий автор любил и знал фантастику. И накрошил вполне достойный винегрет. Только продукты для него выращивали другие.

Думаю, будет много подражаний (если уже не появились). Да и симптоматично появление этой работы именно сейчас. Современные критики читать ленятся, мнение составляют по выжимкам и аннотациям, о чём уже не стесняются говорить. А тут им целое пособие: как говорить, когда нечего говорить. Пособие остроумное, местами гомерически смешное. Замечательно, что тут говорить.

Сплошные <нрзб> и <зтм>. Ни слова в простоте, всё завуалировано, загримировано, закрыто на замок, и ключ под ковриком. Понимаю, что есть любители разгадывать кроссворды, да и нормально, когда хорошая книга не всё открывает с первого раза. Но что разгадывать, если половина клеток не заполнена, а вопросы ко второй половине задаются на бурундийском языке?

Нет-нет, я понимаю, что умные люди в редакции Полдня не могли подложить читателям заведомую некондицию. Они, умные люди, наверняка видят множество достоинств. Но нам, гагарам, эти достоинства недоступны. Отправимся мы, гагары, дальше, в те края, где оскорблённому есть чувству уголок. Карету нам, карету!

Обычный детско-юношеский приключенческий сюжет (тёмная комната, городские подземелья и проч.) в красивой рамочке (карты Таро). Таким нехитрым образом немудрящая история приобрела новое звучание, и не просто новое, а изыскано-интеллектуальное. В общем, если у вас на двоих четыре диссертации и запредельный IQ, пишите на заборе хоть слово из трёх букв — кто-нибудь да отыщет запрятанную среди них мудрость.

Ещё один рассказ о том, как космической программой собираются вытаскивать Россию из трясины. Аналогии со «Звездой полынью» оказались ещё толще, когда возник старый советский спец, в одиночку рассчитавший в потёртой тетради траектории полётов на Венеру и Марс. Но если 99 процентов рассказа — обычная ретро-фантастика, то вынырнувший из ящика Пандоры финал всё переводит в иную плоскость и портит общее впечатление.

Про ангелов-хранителей. Но иногда и ангелу-хранителю приходится брать в руки кусок арматуры и с ним идти на матёрого бандита.

Вот ведь дела какие. Небольшой грелочный рассказ «за три часа». Вроде как безделица. И эта безделица — едва ли не лучший рассказ номера «Если», запросто «делает» «Звезду полынь», «делает» весело и энергично, без звериной серьёзности и американо-китайских шпионов. В общем, весь тяжеловесный рыбаковский пафос неизвестный автор уместил в несколько страниц.

Сбитый истребителем НЛО. Группа молодых людей, оказавшихся рядом. И убедительно описанный массовый психоз, тут же заполнивший пустоту в мозгах. И неплохо было бы, да только всё это в разных вариантах описывалось сотней авторов. И ничего оригинального на этом поле тов. Федоренко не нашёл.

Несколько меланхоличный, но от того не менее прекрасный рассказ: дальний космос, чёрное безмолвие, исследовательские будни, взаимоотношения ветерана и новичка (не лишённые психологических тонкостей). Добротная НФ, продуманность антуража, хороший язык. Даже удивительно, почему тридцать лет не было переизданий.

В сборнике «Фантастика», где появилась «Нечаянная встреча», были впервые опубликованы «Мрак тени смертной» Синякина и «Где твой отец, Адам?» Олди. На их фоне Злотников — первоклашка. И даже не примерный и не шибко старательный. Он выбрал не отличающуюся оригинальностью ситуацию, не сумел в неё внести что-нибудь свежее и банально слил финал. В довершение всего и литературным языком автор владеет слабо.

Такие дела.

Нечто юмористически-абсурдистское на фоне разваливающегося СССР. Через пространственно-временной канал в наше время попадает мезозойский гость — мамонт. Говорящий. Его избирают в украинскую раду, он возглавляет парламентскую комиссию. Параллельно идут зарисовки разбегания в разные стороны России и Украины, часто сатирические, но больше грустные.

Телевизор, прихотливо вырезанный из яичной скорлупы. Красиво, воздушно, но абсолютно нефункционально. В общем, типичное изделие высоколобой литературы.

Холден Кофилд из Америки перенёсся в Европу, а из Европы 20-го века — в бог знает какие времена, где едва не женился на Брунгильде. Бред. Думаю, всё достоинство этого рассказа — в стилизации под Сэлинджера (или под Райт-Ковалёву).

Имеется с детства знакомое, как узор на любимом коврике: у майора Ковалёва пропал нос. То пропажу в булке цирюльник сыскал да тихонько в Неву кинул, то сам майор видел свой нос в карете разъезжающим. А вот урядник майору нос вернул, а нос ну никак не желает на прежнее место возвращаться. И вдруг просыпается Ковалёв, а нос красуется там, где ему и положено быть, как ни в чём не бывало.

Такая вот содержательная и насыщенная история. Вижу: литературный люд не зря хлеб жуёт, за 170 лет поиска смысла унавозил историю так, что я, дурень, диву даюсь, как можно на этом малом пятачке увидеть столько, да ещё и в таких количествах?! Не иначе в лупу рассматривали, в каждой козявочке слона видели, а потом её, махонькую, как слона и расписывали. Грешным делом думаю, что потому классика и является классикой, что, как в этом конкретном случае, читаем мы не простенькое городское фэнтези позапрошлого века, а фэнтези с грузом объяснений и ассоциаций, восторгов и интерпретаций, инсценировок и экранизаций. И где уж тут за чередой комментариев, разъяснений и комментариев к разъяснениям увидеть сам текст, голенький, и своё мнение о нём составить, не путаясь, где ты сбиваешься на цитирование Гуковского и Манна, а где сам слово держишь. Самому страшнее.

Ну ладно, к чему арктическая станция должна висеть в небе, спрашивать нет смысла — надо, и всё тут. А дальше? Влюблённые рассказывают друг другу о подземных атомных снарядах — более им говорить не о чем. Фашисты и империалисты, спрятавшись на морском дне, вредят делу мира. А мир — мирный, и даже США — друг, и всё это уже в 70-е годы прошлого века. Упоительны описания железяк и механизмов. Шпион, вычисленный с первого взгляда. Именно с первого: видите ли, «производил какое-то странное впечатление». Спасённый мальчик (как же без него), сбежавший от империалистов. И финал — какая-то опереточная победа, чуть ли не с песнями и плясками.

Убожество неимоверное.

PS. «Автор, патриарх советской фантастики, «литературный отец» братьев Стругацких» (это из аннотации к ад-маргиновскому переизданию). Плюс пиццот.

Снова любимый конёк писателя — эвереттика, снова любимый элемент эвереттики — вселенные, образующиеся ежесекундно в бесконечном количестве, как только любой индивидуум делает любой, даже копеечный выбор. Решил выпить чашку кофе, а не чаю, и вот уже образовались две вселенные, и в одной ты выпил чай, а в другой кофе. Но и итог подкрался незаметно: после определённого, очень-очень большого, но конечного числа ветвлений система схлопывается, т.е. в данном случае человечество потеряет память — и коллективную, и личную. Такое уже было 6000 лет назад, но человечество выжило. Однако что станет сейчас, когда потеряют память пилоты бомбардировщиков, операторы АЭС, сторожа ядерных чемоданчиков? В общем, один гений рассчитал, что именно такой вот конец света, связанный с потерей памяти, ожидает человечество, и очень скоро. И мы прочитали, что из этого вышло.

Если и есть сейчас в русской литературе настоящий научный фантаст, то это именно Павел Рафаилович Амнуэль. Честь ему и хвала за упорство, проявляемое в столь неблагодарное для НФ время. Но однообразие тем и способов их реализации всё-таки присутствует.

Если не закапываться в аллюзии с головой, а легонечко так снять первый слой, получается нормальный, хорошо выписанный триллер. Фандорин, как всегда, хорош. Его оруженосец Анисий Тюльпанов, сочетающий черты Ватсона и Петрухи, чертовски хорош. Великолепно зашифрован потрошитель. Отличная вещь, на уровне лучших цикла.

Тысяча вторая история о том, как Балда перехитрил чёрта. Хотя так и слышится: «А за Балду ответишь!». Прошу прощения, вовсе не Балда, а рабби Мельцер. Но чёрта перехитрил всё равно.

Живописное приключение в аравийской пустыне. Древняя гробница, современные террористы, египетские боги, агент ЦРУ и жаркая любофф богини и пилота вертолёта. Как только этот флакон всё выдержал?

Приключения Карика и Вали в стране дремучих трав на фэнтезийный манер. Хорошо ещё, что всё это не в серьёз. А то с этих фэнтезёров станется.

Представляю, как похохатывают олимпийские боги, читая наши представления о них. Похохатываем и мы, читая евангелие от Шестипалого.

Пропитанный ядом, издевательский текст, высмеивающий приевшиеся штампы как фольклора, так и непритязательной фэнтези. Аплодисменты так же «прекрасной даме», равно как и способу, с помощью которого она была расколдована.

Признание в любви классикам. Возможно, самое искреннее, потому как автор не пытался на фоне учителей продемонстрировать собственные вокальные способности, а очень деликатно подыграл старой магнитофонной плёнке на современном синтезаторе. Жаль только, что синтезатор неважно настроен.

Доктор наук Буровский, вздумай что-нибудь издать, получит место в сборнике «Вестник истории» (тираж 200 экземпляров), сборник затеряется на полках коллег и никогда (вы слышите — никогда!) не донесёт доктор Буровский свои мысли до широкого читателя. Такая перспектива не устраивает, и Буровский усаживается на вездеход «Бушков», и это с ходу гарантирует 50 000 экземпляров, многочисленные переиздания и славу, сравнимую со славой Фоменко.

В аннотации повесть названа нашумевшей, хотя о чём там шуметь. Возможно, на американцев произвела впечатление апелляция к «золотому веку» космонавтики — Армстронг, лунная программа, «Сатурн»? Впрочем, не отнять органичного сочетания НФ и чертовщинки, плюс необычный финал, когда дотоле дремавшая мистика властно отодвинула НФ. Не обошлось без лав стори, дружбы народов и совместного освоения космоса. Но написано, словно на дворе по-прежнему середина 60-х.

Очередная история про цивилизованных дикарей 20-го века, оказавшихся в параллельном мире, где господствуют примитивные, но чистые сердцем и душой индейцы. Таких историй тьма тьмущая, и ни единого нового слова автор не сказал. Впрочем, читать можно.