Самый короткий и самый, пожалуй, цельный текст из всех, представленных на этот конкурс, прекрасно написанный, выразительный, точно, насколько я могу оценить, передающий жизнь кишинёвских евреев начала прошлого века и атмосферу, эту жизнь окружавшую, — «Змей» Натальи Осояну, увы, всё-таки всего лишь страшная сказка с плохим концом и с довольно простой и очевидной моралью, которая прямо там, в одном предложении и сформулирована («Всегда проще выпустить зло на свободу, чем загнать его обратно во тьму внешнюю». Да кто бы сомневался.) Для фантастического произведения всё-таки маловато, тем более, что лежащее в его основе (не такое уж новое, точнее, старое примерно как мир) фантастическое допущение, согласно которому в основе происходящего в мире зла – потусторонние тёмные силы, не даёт нам новых интересных возможностей для понимания человека.
Андрей Василевский:
Автор «умеет», даже очень. Но на любителя. Мне как-то не…
Некоторые толково написанные тексты губит изначально выбранная неверная посылка. Вот и от вполне удачно написанной фэнтезийной повести Наталии Осояну возникает несколько неприятное ощущение перехода за некоторые моральные ограничения. Текст, построенный на материале, основанном на традициях практически исчезнувшей российской городской (не местечковой!) культуре евреев, мог бы выглядеть значительно нейтральнее и выигрывать только за счет литературной одаренности автора. Но Н. Осояну за чем-то «понесло» связывать собственные литературные фантазии с конкретной и весьма жуткой судьбой еврейского народа в двадцатом веке. А когда в повести намекается на то, что и в еврейских погромах, и даже, возможно, в Холокосте виноваты не люди, а некие инфернальные силы, то невольно возникает ощущение определенного кощунства.
Конечно, по теории, постмодернистская игра не имеет никаких пределов или ограничений. И, может быть, я выгляжу старым ретроградом и брюзгой, но мне подобный подход кажется легкомысленным, хоть и невольным, оправданием реальных преступников, у которых есть конкретные имена, фамилии и биография. Право слово, развивайся события повести в некой условной «Гринландии», она бы гораздо лучше воспринималась читателем, без этого привкуса необдуманной игры с событиями, от которых до сих пор многим больно.
А так написано крепко и профессионально, что ж тут спорить…
Ирина Епифанова:
Горькая повесть-сказка-притча с богатыми мифологическими отсылками о сделке (даже двух) с темными силами, взрослении, предчувствии войны, семье и долге. В нынешних обстоятельствах текст звучит более чем актуально.
Отдельно хочется упомянуть прекрасно и узнаваемо описанное вот это подростковое смутное ощущение, что не может же быть так, что ты был рожден для самой обычной жизни. Ожидание, что вот сейчас придёт Гэндальф, прилетит сова из Хогвартса, явится ещё кто-то сказать, что ты избран. И сильно повезёт, если это будет представитель сил добра.
Вадим Нестеров:
«Колдовства не буди, отвернись, не гляди – Змей со змеицей женятся»
Большой рассказ или маленькая повесть.
Разумеется, никакая не фантастика.
Как и большинство номинантов «Новых горизонтов» текст принадлежит к направлению «мистический реализм». Ну, или к тому, что я считаю мистическим реализмом, я, знаете ли, литературовед еще тот.
Разница, как я себе ее понимаю – фантастика уводит человека в другой мир, а действие произведений в жанре мистического реализма происходят в нашей реальности, а нечто необъяснимое требуется для того, чтобы четче, явственней проявить то, что автора интересует в нашей реальности.
Ну да ладно, мистический реализм, так мистический реализм. Я, слава богу, не фантастический пурист и далек от криков «Пелевин – не фантаст!». Мне главное, чтобы интересно было.
Итак, читаем.
1903 год, несколько дней в преддверие Кишиневского погрома глазами Сары, дочери портного Герша Белицкого. Жизнь как в песне — «в воздухе пахнет грозой» — и к Саре приходят не то кошмары, не то видения, где вокруг нее вьет петли таинственный трехглазый Змей…
Повесть небольшая, прочел за день. Сразу вынесу вердикт – это совершенно иная лига, нежели прочитанное перед этим «Стекло».
Во-первых, Осояну работает со словом совершенно на другом уровне. Слова выстроены в идеальном порядке, фразы выписывают в голове у читателя идеально прорисованную картинку, текст живой и, самое главное – в тексте ничего лишнего. Почти забытое нынешними авторами умение.
Осояну я, к своему теперешнему стыду, до этого не читал. Слышал о ней много раз, но не читал. Буду исправляться, я вам не Буратино, который сам себе враг.
Но вернемся к тексту.
Сюжета как такового в повести нет, но он и не нужен – это не история, а песня, причем в жанре плача. «Змей» — это плач о трагедии еврейского народа в 20 веке.
Поет-плачет автор самозабвенно, особо не отвлекаясь на читателя – ни тебе переводов иностранных слов и выражений, ни подсказок к отсылкам не ждите. Их не будет. Да, можете даже шею не мыть.
Но это тот случай, когда невнимание автора не раздражает. Мне хотелось не ругаться, а тянуться за автором, потому что понятно же, что все это не от понтов, а от увлеченности.
И это еще одно неоспоримое преимущество Осояну – как минимум не уступая по культурному бэкграунду автору предыдущей книги, она не рвется его демонстрировать, предпочитая следовать латинскому девизу «Ех ungue leonem».
Повесть Осояну естественна и это ее главное достоинство. Она абсолютно не натужна, потому и читается, как пьется.
Хотя и читательской квалификации Осояну от вас потребует, врать не буду. Эта песня совсем не проста. С историей у меня более-менее, поэтому отсылки, растущие из подслушанных Сарой обрывков разговоров взрослых вроде «Фон Раабен… Левендаль… Устругов — ты же знаешь сам, кем он нас считает… надо что-то делать, Герш» я раскусывал, а вот с еврейской мифологией и мистикой знаком гораздо хуже, поэтому всей глубины повести я, к сожалению, не постиг.
Хотя финал, смею надеяться, понял.
А он есть и он хороший.
На этом славословия заканчиваем и переходим к прицельному оплевыванию.
У повести есть, с моей точки зрения, проблема и проблема серьезная.
Трагедия евреев в 20 веке – тема не просто сложная, она… Она рассказанная.
Сейчас поясню, что я имею в виду.
Среди историков есть понятие «закрыть тему». Это происходит, когда кто-то отрабатывает тот или иной исторический сюжет настолько хорошо и полно, что другим остается только уточнять незначительные детали.
В искусстве закрыть тему, разумеется, невозможно, но там есть темы не рассказанные и рассказанные.
Рассказанные – это те, о которых писали много, и писали сильно. Потому разумные люди стараются их не брать – при прочих равных шанс, что тебя не услышат, возрастает в разы.
К примеру, чтобы сегодня браться за тему Великой Ответственной, писателю надо обладать не только изрядной смелостью, но и из ряда вон выходящим талантом – иначе ты просто не вытянешь сравнения с Константином Симоновым или Евгением Носовым, которые к тому же имеют перед тобой почти не отыгрываемую фору в виде непосредственного участия.
С еврейской трагедией ситуация схожая – о ней сказано очень много и не самыми бездарными людьми. «В лоб» эту тему уже делали. Чтобы перепеть Шлинка и Евтушенко, Ишервуда и Кузнецова, надо или брать невероятные ноты, или подать тему под неожиданным ракурсом, как это сделал Роберто Бениньи в фильме «Жизнь прекрасна».
Да простит меня Наталья Осояну, но кому многое дано, с того и спрашивают всерьез.
Извините, но мне – не хватило.
«Змей» не дотянул ни по силе, ни по изяществу решения.
Не взлетел.
Но попытка была классной.
Спасибо.
Екатерина Писарева:
Рассказ Наталии Осояну «Змей» мог бы затеряться среди других претендентов – больших и объемных романов. Если бы не два «но». Первое, он превосходно написан, очень зримо и динамично. А второе, это тема – настолько серьезная и важная, что невозможно не думать о рассказанном после прочтения. Но обо всем по порядку.
Действие происходит в 1903 году. Осояну положила в основу своего фантастического текста вполне реальное историческое происшествие – Кишеневский погром, самый известный еврейский погром в Российской империи. (Сара и отец читают в кишеневской газете «Бессарабец» заметку о якобы ритуальном убийстве подростка, где вину возлагают на евреев. С этой заметки, которая впоследствии получила опровержение, и начался погром, во время которого погибли 50 человек.) Эпиграф «Змея» – вполне очевидная подсказка: отсылка к «Сказанию о погроме» еврейского поэта Хаима Нахмана Бялика.
Происходящее мы видим глазами 13-летней девочки – Сары Белицкой. Вместе с отцом-талантливым портным Гершем и незамужней тетей Фейгой она живет в доме по улице Шмидтовской в Кишеневе. Пять лет назад они приехали сюда из Одессы, а до этого странствовали по городам Киевской губернии. Наконец осели, надеясь обрести спокойствие. Но, увы, оказались в самой гуще событий.
Осояну ловко переплетает мистическое и реальное, использует отсылки к еврейской и румынской мифологии, библейские аллюзии.
Начинается все с того, что Саре является Змей – некое человекоподобное существо, кожа которого покрыта чешуей. Он странно одет, а еще у него третий глаз. Начитанная девочка Сара сразу вспоминает о том самом Змее из райского сада: «Ладно бы он предложил ей яблоко, а не просто протянул руку…». Сара решает, что все это досадный страшный сон, но видения продолжаются и наяву. Таинственный Змей говорит Саре, что она избранная, и предлагает ей стать его женой.
Осояну незаметно для читателя наводит жути, и фэнтези с элементами хоррора в какой-то момент становится чистым хоррором. Причем без каких-либо ухищрений, без смакования ужасных эпизодов – Осояну пугает читателя будничным ужасом, который работает наотмашь. Описания даются ей легко – как фантастические, так и реалистичные. Страшная и кровавая история врезается в память, писательница проводит читателя вслед за Сарой в темный мир, в котором Змей демонстрирует девочке ужасы насилия, концлагеря, трупы евреев, замученных и убитых. Все это – ее народ, гонимый веками, истерзанный, запуганный. Змей здесь, конечно, злой демон, порожденный женщиной – Змеоайкой. Но есть и вопросы: кто здесь Фейга?
Никакого хэппи-энда у Осояну не предусмотрено, темные силы выпущены на волю: «Всегда проще выпустить зло на свободу, чем загнать его обратно в тьму внешнюю. Что теперь сотворит Змеоайка в немыслимо прекрасном платье, умножающем ее силу? Не замечая ничего вокруг, ты опускаешься на колени прямо в грязь и – сама не понимая, у кого, – просишь, просишь прощения…»
При всем прекрасном, что есть рассказе, при всех его достоинствах и обаянии сложно не отметить и недостатки. Так, например, не совсем понятен финальный сюжетный твист – как упрямый читатель, я пыталась разобраться в перипетиях сюжета и скрытых смыслах, но развязка, увы, оказалась очень скомканной и туманной.
По цельности (и тотальной продуманности, идеальной пригнанности друг к другу разных деталей, включая мельчайшие), сопряжённой притом с большой сложностью тексто- и мироустройства этот роман, пожалуй, превосходит все, представленные на конкурс этого года (в цельности с ним может соперничать разве что «Змей» Осояну, но простое сопоставление их почти несопоставимых объёмов даёт понять, насколько труднее при выдержании этой цельности пришлось Старобинец). – Автор соединяет роман исторический – притом об относительно недавней, ещё политически воспалённой истории, — а отчасти и этнографический, с мистическим триллером: материи, если всерьёз и по полной программе принять каждую из них, в принципе не очень соединяющиеся друг с другом, обычно какая-то из этих компонент берёт верх над остальными, подчиняет их себе, — так произошло и в этом случае (при том что, повторяю, цельность получилась высочайшая): та компонента, которую принято называть мистической, возобладала над исторической, а компонента этнографическая стала одним из обликов мистической. Впрочем, «мистическое» в этом романе – скорее уж эмпирическое: всё потустороннее и посмертное проживается в подробном сенсорном опыте, буквально наощупь – всеми органами чувств (я бы сказала, всё это пронизывающее здешний мир потусторонье даже несколько агрессивно в своей убедительности). За всем рассказанным в романе стоит детально продуманная онтология, не говоря уж о демонологии – в значительной мере, вероятно, заимствованной у китайцев (вообще картина эклектичная, там присутствуют элементы и других традиций, например, карты Таро), но это неважно, важно, что континуум получился, на мой взгляд, совершенно без швов.
(Посмертье, кстати, совершенно языческое [например, на ту сторону перевозит через реку какой-то вариант Харона — Паромщик]. Это уже не первый роман, в мире которого христианство и христиане несомненно есть [у Старобинец её староверы – с изрядной языческой компонентой], а Христа и хоть кого-нибудь из христианский персонажей и сил, включая Бога-Отца, — нет. Противник его тоже не представлен – упоминается христанкой-староверкой как привычная ей фигура миропонимания, но среди действующих сил его нет. Таким образом, этот мир обезглавлен с обеих сторон, и «светлой» и «тёмной»; притом у меня такое впечатление, что «тёмная» выражена существенно сильнее, — нечто похожее на добро появляется только тогда, когда Кронин заступается за избиваемую детьми девочку Лизу, — а к тому времени позади уж добрых две сотни страниц. В целом кажется, будто в этом мире властвует сплошное самоцельное зло – и нечто более-менее нейтральное, чего зло пока ещё в себя не втянуло и что в принципе может ему противостоять. Добро тут в принципе возможно – и проявляется в [бескорыстной] заботе о других и сочувствии – но выглядит слабовато. В целом аксиологическая структура этого мира видится мне довольно проблематичной.)
(Прелестных деталей – множество: например, то. что в посмертии говорят на особенном языке, который умершие, забыв земную речь, выучивают.)
Отдельный вопрос, что всё это даёт нам в смысле понимания тех исторических и человеческих обстоятельств, о которых идёт речь. Мне кажется, немного; ещё кажется, что человеческая фактура (типы, характеры, отношения, эмоциональный рельеф…) тут есть, а Истории, в которой всё это происходит, которая всё это объемлет и, по идее, определяет, — почти нет; в её собственных смыслах она пропадает. Советское время, кажется, настолько лишилось уже в глазах наших современников этих собственных смыслов, настолько они уже забылись, что оставшаяся от него пустая оболочка легко поддаётся новым наполнениям, не имеющим к ней особенного отношения. (При этом, насколько я могу судить, предметная среда 1940-х годов воссоздана очень точно, что добавляет книге убедительности, а всей истории с оборотнями и потустороньем – реальности.) Всё определяют мистические потусторонние силы, вне всяких сомнений тёмные, залегающие под тонкой, легко рвущейся плёнкой социального (НКВД, или, как это называет автор, НКГБ – их средоточие). Воображению это даёт, несомненно, много; пониманию – ну не знаю.
Что это даёт для понимания человека? – Пожалуй, даёт рассмотреть – поднося к ней сильное увеличительное стекло – тёмную сторону человеческой натуры; говорит о тёмных корнях социального, о досоциальной природе человека, по отношению к которой всё социальное – даже не инструмент, а та самая тонкая плёнка. – Интересно ещё, что метаморфоз («переход») – превращение животных в людей и обратно – показан тут изнутри и с упомянутой уже физиологической подробностью и убедительностью – как и переход из жизни в смерть (в некоторых случаях и неоднократный). То есть, сделана впечатляющая попытка показать сознание оборотня его собственными глазами – притом с почти научной (если бы такое поддавалось научному наблюдению) точностью (вплоть до времени, которое занимает переход, до изменений в крови у переходящего…). Показана психофизиология посмертия, околосмертия, возвращения оттуда, вхождения в чужие сны; феноменология околосмертного сознания… Таким образом, читателю дана возможность отождествиться со всем этим – пережить очень нетривиальное путешествие не просто в чужое сознание, а в невозможный, в принципе недоступный опыт. Это невозможно не признать новыми горизонтами видения человека.
Во всяком случае, в напряжении книга держит безукоризненно на протяжении всех семи с лишним сотен страниц – браво.
Андрей Василевский:
Слишком много всего. Автору хочется всего и сразу. Автор сам вязнет в своем произведении. Стоило бы проредить.
Советская эпоха продолжает бесконечно мифологизироваться. Причем не только в стиле «у нас создали совершенно идеальное общество, где популярной профессией была космонавт, и многие ими были» (вполне реальная, кстати, цитата из старой интернет-дискуссии). Особенно ярко проявляется подобный подход в мутном вале графоманского «попаданчества», где авторы подспудно руководствуются одной мыслью: «Достаточно кое-где кое-что кое-как подправить, и у нас настало бы безбожное «царство божие на земле», а также «благорастворение воздусей и процветание озимых». Сходный и негласный канон возник и еще в некоторых направлениях отечественного квазиисторического НФ.
Например, в фантастических историях о сталинском времени привычно повествуется о засекреченных исследованиях паранормальных явлений, которые якобы вполне серьезно велись в СССР. И интерес к паранормальщине в таких текстах проявляют не только советские ученые, но и их противники (дежурным врагом обычно оказывается германское «Аненербе», но возможны и варианты). И хотя пародией на подобные тексты был написанный еще в незапамятные времена роман А. Бодуна «Слепые идут в ад», похожие произведения появляются на свет до сих пор.
Вот и книга А. Старобинец «Лисьи Броды» относится к той же самой когорте историй о борьбе с «непризнаваемым потусторонним». Только главным противником злых энкаведешников здесь выступают японцы из родного брата пресловутого «отряда 731» – «отряда номер 512». Да еще изучают они не тривиальных «вервольфов», а более привычных Дальнему Востоку «кицуне» – «лис-оборотней». По исполнению же перед нами классический отечественный НФ-роман даже не пятидесятых, а скорее конца тридцатых годов ХХ века: длинный и постепенно начинающий утомлять при чтении. Как писал В.В. Маяковский: «Я стремился за 7000 верст вперед, а приехал на 7 лет назад». Какие уж тут «новые горизонты»…
Ирина Епифанова:
Масштабное полотно, сочетающее в себе магический реализм, конспирологический детектив, альтернативную историю СССР и плутовской роман. История этакого советского Бэтмена, бывшего циркача, наделённого сверхспособностями, от которого система попыталась избавиться, стерев ему память. Добавим к этому беглых зэков, экзотику Манчжурии, лис-оборотней и поиски бессмертия.
Я бы сказала, что тут главное, не то, о чём читаешь, а то, как это написано. А написано очень здорово. Каюсь, долго не следила за творчеством Анны, примерно со времён «Убежища 3/9», и с тех пор автор вырос колоссально.
Вадим Нестеров:
О! Про этот роман даже я слышал в своей таежной заимке литературного отставника, не следящего за процессом. Причем еще на стадии создания, когда автор поехала в творческую командировку в Маньчжурию по местам действия будущего романа, чтобы, значится, изучить фактуру и проникнуться аурой места. Я, помнится, тогда еще даже проникся – есть еще в мире олдфаговые писатели, ответственно относящиеся к тому, что выходит из-под их пера – и сделал себе зарубку: «почитать, как выйдет».
Начнем, благословясь.
Главный герой книги – Макс Кронин – супермен, суперагент и отечественный вариант Борна – когда все суперменские навыки сохранены, а голова ничего не помнит. Но не потому, что он, как Доцент, с полки упал и теперь «тут помню, тут не помню». Нет, Макса Кронина загипнотизировали карманными часами на цепочке и удалили самый крупный осколок имевшейся памяти.
Урезанная версия Кронина возвращается домой, но вместо жены находит там двух чекистов:
«Один из них жрет яблочный штрудель, который Елена испекла накануне: отламывает руками куски, вытряхивает на пол начинку, а пустой рулет сует в рот. Вообще-то Елена делает божественный штрудель. Наверное, он просто не любит яблоки и орехи.
Другой распарывает ножом обивку дивана. В квартире разгром, наши вещи валяются на полу, зеркала истекла серванта разбиты.
— А ну руки, контра! — орет чекист с пирогом, и полупрожеванные кусочки летят у него изо рта. — На колени, сука!».
Робко интересуюсь, автор, а вы уверены, что оперативники, ждущие в засаде преступника, ведут себя именно так? Ну там — курочат мебель, бьют с задором стекла и жрут штруделя?
Ну да ладно, бог с ними, все равно они в книге появляются буквально на секунду – потерявший память, но не навыки Кронин тут же зарезал их куском стекла от серванта как овец. И немедленно после этого – угадайте что?
Вдарил по тапкам? Побежал делать пластическую операцию? Никогда не угадаете.
Отправился на фронт, потому что началась война.
«Я брожу по дому с острым куском стекла и с отбитым куском души. В тот же день начинается война, но удивления я не испытываю. Как будто жизнь развивается по сценарию, который я когда-то читал.
Я иду на войну. Там все просто: свои и враги. Мне везет. У меня по-прежнему рваная рана внутри, но снаружи я остаюсь невредимым.
Прямо с войны меня забирают в лагерь. Урановый рудник «Гранитный».
Блин (на самом деле было другое слово).
Какой урановый рудник? Зачем урановый рудник?
Автор, ну как так-то? Вы же олдфаг, у вас же сбор фактуры? У вас война же, а у нас же только-только Атомный проект, решение ГКО о создании предприятия по отработке советских месторождений урана от 15 мая 1945 года и нормальная урановая промышленность сильно после войны? Мы же тогда не добывали еще толком ничего, почему и выкачали из ГДР весь немецкий уран «Висмутом» под метелочку. И почему у вас урановый рудник «Гранитный» на Дальнем Востоке, если отечественный уран был исключительно на стыке границ Таджикистана, Узбекистана и Киргизии, все пять месторождений кучно? Вы же наш, вы же заклепочник, вы же в Маньчжурию ездили!
Я понимаю, что мне могут сказать – Нестеров, зануда, ты почему такой душный?
Что ты докопался со своими заклепками – роман вообще написан в стилистике комикса, ты же его читал, ты же знаешь, что там в одном флаконе зеки, лисы-оборотни, суки НКВД-шники, буддистские ламы, рассыпное золото, японская военщина, терракотовые воины (правда, почему-то на севере Маньчжурии, это примерно как библиотека Ивана Грозного в Эгвекиноте), маньчжуры, русские староверы, китайские хунхузы, чекистские менталисты, японский отряд 731, международный оккультизм и немецкие белокурые бестии – брат и сестра. Не хватает только Эльдорадо, невесты африканской и капусты.
Какая тебе Википедия, какой фактчекинг? Какая внутренняя логика вынесет этот бурлящий котел с ирландским рагу?
Правильный ответ – никакая!
Вот поэтому ее там и нет.
И я бы даже не против, вампука – жанр древний и почтенный, но тут вот какое дело…
Премия «Новые горизонты» вручается «за художественное произведение фантастического жанра, оригинальное по тематике, образам и стилю».
Оригинальное, понимаете?
Самая серьезная проблема «Лисьих бродов» даже не в том, что автор забивает на фактуру настолько, что даже иероглиф «ван», играющий в романе ключевую роль, переводит словом «хозяин», хотя «ван» означает «князь», а «хозяин» – это «чжу». Иероглиф похожий, но другой.
Проблема в другом.
Это очень скучная вампука.
«Лисьи броды» — невероятно скучный роман именно потому, что в нем нет ничего оригинального.
Дело не в том, что автор не знает эпоху, о которой пишет — он не хочет этого знать!
Оно ему не надо.
Автор, разгоняя и разгоняя свою вампуку на 700 страниц, шурует по пути наименьшего сопротивления, по ассоциациям. Поэт – Пушкин, цветок – роза, лагерь – Дальний Восток. Если рудник, то урановый, если зеки дерутся – то заточенными ложками, если выживание в тайге, то слепливание стекол от двух часов и разжигание огня линзой.
Уважаемый автор, ну честное слово, не вы один читали «Таинственный остров». Поймите, напрашивающиеся ассоциации напрашиваются не только к вам. И потому — скучны!
Ну нельзя все время показывать «Королевского жирафа» с одними и теми же хохмами!
Собственно, автор и сам понимает, что как-то все вяло идет, что с таким скучным лицом никто денег не даст.
Поэтому где-то со второй трети книги начинает делать читателю эмоции и нервы самым простым и безотказным способом – живописать трупы разной степени разложения, кормить его вкусом и запахом причинных мест, детализировать нюансы всех мыслимых человеческих отправлений и т.п. Трэшак так трэшак, что уж сиськи мять?
Но даже это не спасает отца русской демократии – примерно с половины роман окончательно идет вразнос, к монахам летят даже те остатки логики, что были – но не переписывать же теперь 700 страниц?
Помнится, в детстве я смотрел фильм-сказку про злую волшебницу «Сойдетитак».
Так вот, это была не сказка.
Екатерина Писарева:
Еще один невероятный роман, в котором так много всего сплелось, что только снимаешь шляпу перед мастерством автора. Тут самое время сказать, что в этом году я страшно довольна тем, какой получился список «Новых горизонтов». В нем много как знакомых имен, так и действительно свежих. Старобинец, конечно, из первых, автор мощный, самобытный – я зачитывалась ее документальным романом «Посмотри на него» и обливалась слезами. С «Лисьими бродами» получилось интереснее – слез не было, но сидела после прочтения как пришибленная. И да, это не я поглотила эту книгу, а она меня. Вероятно, это какая-то бытовая магия и гипноз, но скорее всего просто удивительное мастерство рассказчицы. Тут вам и 1945 год, и магический реализм во всей его красе, и восточная мифология, и китайские мотивы, и красноармейцы с контрабандистами, и лагерь военнопленных – диву даешься, как Старобинец уместила все на пространстве одного мистического триллера. Виртуозно, свежо, по-хорошему жутко и смело.
26 июня назван победитель десятого, юбилейного сезона премии "Новые горизонты" — им, если кто не в курсе, стал Алексей Сальников с романом "Оккульттрегер". Ежегодно мы публикуем отзывы жюри премии — они уже размещены на официальном сайте "Новых горизонтов". Отзывы не только на книгу победителя, не только на книги финалистов, но на все тексты, выдвинутые на премию. Для тех, кто еще не видел на сайте — перепощу сюда. Начну по алфавитному порядку, с конца. Ну а отзывы на финалистов и победителя оставлю на сладкое.
В принципе, идея «фантазии на тему черновиков» некоторого уже состоявшегося романа сама по себе свежа и потому интересна: автор выявляет смысловые возможности в предшественнике чужого текста и выращивает их по собственным соображениям, — и это правильно, поскольку всякий состоявшийся текст – не только факт, но ещё и стимул, запускающий в своей культуре разные связанные с ним движения (так что новые горизонты работы с текстами предшественников тут, несомненно, намечены). Автор устраивает своего рода альтернативную историю известного романа, направляя это движение по неисхоженным путям, да ещё придавая этому опыту (родственную Булгакову) драматургическую форму. Прелестно также, что автора (Булгакова) обсуждают, в том числе и с ним самим, его собственные персонажи.
Другой вопрос, что в совсем небольшом тексте много пространства и времени уходит на совсем не связанные с делом разговоры. Призрак Библиотеки долго рассуждает о себе и своих возможностях; Князь Тьмы отпускает длинную и совершенно необязательную реплику «в никуда» о том, что он хочет этого Призрака использовать в своих целях и не надо забывать о мелочах в отражении эпохи (Князю ли Тьмы изрекать банальности? – Ему бы изъясняться, скорее, парадоксами), затем Призрак вновь рассуждает о том, зачем же он понадобился Князю Тьмы, и снова о том, чем он занимается (к седьмой странице всё ещё неясно, что надо Князю от Призрака, между тем Призрак тоже успевает наговорить изрядно банальностей – о том, что для вдохновения нужны обстоятельства)… Может текст быть коротким и затянутым одновременно? Почти невозможно, но автору удалось.
И что это Сатана так озабочен тем, чтобы была «отражена эпоха да ещё чтобы через сто лет потомки поняли, что творится в стране? Подозрительно правильные вещи его волнуют. О, он возмущён тем, что «искажаются правильные идеи и благие порывы», – да он же радоваться этому должен. И вообще, ему и его Демону почему-то важно, чтобы писатели делали хорошую литературу, а все гадости, которые они им устраивает ради этого (да ещё беспокоится, чтобы не переборщить) – инструментальны, то есть служат хорошей конструктивной цели. — Где же его сатанинская сущность? Вообще-то ведь его задача – овладевать душами, творить зло, соперничать с Творцом… Он, конечно, по собственным словам, «часть той силы, что вечно хочет зла» и получает благо в качестве побочного продукта, — но здесь-то он совершенно никакого зла не хочет. То есть, идея видится, в конечном счёте, в корне неправильной.
Андрей Василевский:
Не знаю, зачем эта рукопись присутствует в Номинационном списке. Сказать мне о ней нечего. Нет, скажу: хватит уже паразитировать на «МиМ»!!!
Как учит нас теория «литературократии» М. Берга, один из работающих способов продвинуть собственное произведение – сюжетно «присосаться» к уже популярному тексту чужого автора. В идеале – к классике. (Чтобы проблем с авторскими правами не возникало). И чтобы читатель «клюнул» на уже знакомых героев в незнакомой обстановке.
Именно так и поступил Андрей Юрков в пьесе «Призрак библиотеки», сделав активными деятелями сценического действа «знаковые фигуры» «Мастера и Маргариты» – от Воланда до кота Бегемота.
Логика действия понятна – Михаил Афанасьевич из могилы не поднимется и не «возопит» о попрании его прав. Но все же есть в подобного рода мероприятиях признак некоторой литературной слабости. Будто бы автор текста не надеется на создание собственных ярких персонажей и, как за спасательный круг, «ухватывается» за героев, сотворенных талантливым предшественником.
А подобная творческая неуверенность заставляет и читателей невольно относится к представленному им тексту либо как к пародии, либо как к постмодернистскому «пастишу». Возникает неизбежное ощущение «вторичности произведения», в независимости от реальных намерений его создателя.
А еще в пьесе «Призрак библиотеки» проявляется странная для современной литературы тенденция «оправдания точно причастных», когда проблемы М.А. Булгакова оказываются не результатом деятельности вполне конкретных людей, имеющих точные имя, отчество и фамилию, а якобы происходят благодаря вмешательству потусторонних сил. И таким образом хотя бы на страницах пьесы А. Юркова ненамеренно оказываются прощены те субъекты, которые вполне злонамеренно вредили и гадили талантливому русскому писателю.
Понятно, что возникла эта коллизия вопреки задумке воле автора, но она ведь все-таки возникла. И оттого опять же заставляет воспринимать весь текст как надуманный и не слишком удачно сконструированный. А это обидно. Ведь в последние годы фантастическая пьеса – воистину rara avis в полях и весях отечественной литературы воображения.
Ирина Епифанова:
Кажется, кто-то из номинаторов решил пошутить над жюри и подставить автора.)
Трудно представить, из каких ещё соображений можно выдвинуть на премию наряду с полновесными и серьёзными романами фанфик на тему «Мастера и Маргариты» размером 0,5 авторского листа.
Я каждый год, читая редкие, вот так как будто случайно залетевшие в номинационный список произведения «не отсюда», жалею, что не обладаю полномочиями номинатора. Во всяком случае через меня каждый год проходит минимум пяток рукописей, которые смотрелись бы в этом списке более уместно.
Перед нами мини-пьеса, приквел к роману Булгакова, как бы приоткрывающий завесу тайны, как создавался великий текст. При всём уважении к автору, это даже не рассказ с оригинальным сюжетом, это несамостоятельный текст, который не может быть адекватно воспринят без чтения «Мастера и Маргариты». Это больше похоже на вещь внутреннего пользования, для себя, для друзей, в которой нашли отражение размышления автора и некоторые литературоведческие изыскания на тему истории создания романа.
Текст не то чтобы плох. Он просто смотрится инородно в этом ряду и несоразмерен остальным выдвинутым произведениям.
Вадим Нестеров:
«Это явный признак – в нашем доме призрак»
«В кругах, к коим я близок» (с), подобные тексты именуются «фанфиками», их не разрешают продавать и за них не дают коммерческий статус на «Автор.Тудей».
Нет, я в курсе, что закон не нарушен и на тексты что Гастона Леру, что Михаила Булгакова совершенно официально можно писать фанфики. Что автор «Призрака» Алексей Юрков в общем-то и делает.
Текст носит подзаголовок «фантазии на тему черновиков романа «Мастер и Маргарита», написан в жанре пьесы (и даже выложен на портале Гильдии драматургов России) и рассказывает о том, как встретил Воланд Призрака библиотеки Пашкова дома и решил с его помощью «прокачать» начинающего писателя Булгакова до жизнеописателя эпохи.
Потому что не поможешь Булгакову стать великим писателем – и все пойдет прахом: «Через сто лет потомки <…> и не поймут, что в стране было. Писатели начнут писать исторические романы, выдумывая глупости. Не дай бог, писателю исторических романов попадет в руки книга про оптимизм строителей социализма. То-то он вообразит про порывы и энтузиазм!»
Родовой травмой всех фанфиков является то, что чужие герои здесь напрочь теряют ту индивидуальность, что в них вложил автор, и начинают разговаривать так, что у людей, знакомых с оригиналом, глаза лезут на лоб.
Здесь – примерно то же самое. И Воланд, и Коровьев, и Бегемот, и Азазелло изъясняются совершенно одинаково, причем языком детского утренника:
Князь Тьмы (доверительно) Если Музу вовремя не подключить, тот, на кого мы надежды возлагаем, от отчаяния руки на себя наложить может! Или по морде бить пойдет тех, кого мой подручный на него науськивал только что (усмехается). — Да ведь и есть от чего! Или чего доброго, наган купит и мстить пойдет! И писателя не станет.
А цель – чтобы он эпоху описал. Действуй! А то мой подручный уже полетел. А ведь с него станется, он еще и других своих дружков подключит! А нам нужен роман – отражение эпохи! А не мелкая сатира на облагодетельствованных безмозглой властью писателей, да на сотрудников ГПУ. А то, останется потомкам верить тому, что тут происходило, со слов прихвостней и лизоблюдов.
В общем, пока зрители помогают спасти украденную Бабой Ягой Снегурочку, тьфу, наблюдают стимулирование роста профессионального мастерства писателя Булгакова, им расскажут и инсценируют несколько сцен из романа, не вошедших в финальную версию и оставшихся в черновиках.
Это окончательно снизводит «Призрака библиотеки» до уровня пародии, причем пародии не на роман Булгакова, а на какую-нибудь советскую детскую радиопередачу «В стране литературных героев» или на «Клуб знаменитых капитанов».
Причем это был бы очень плохой выпуск радиопередачи, поскольку с драматургией текста в этой пьесе полный завал. Юрков сам не знает – что хочет, поэтому вставляет в пьесу какие-то странные куски, вроде диалога двух гардеробщиц, некоторые герои пьесы появляются из неоткуда, другие, наоборот, долго и нудно рассказывают о себе в монологах:
«- Вот он спросил, кто я такой? Ну, вот я есть. Если есть призрак оперы, то почему бы не быть призраку библиотеки? Откуда я взялся? Это долгая история. Нас вообще-то немало. Просто ведем мы себя тихо и незаметно. Такие мы. Во многих библиотеках обитают такие же, как я. (Доверительно). Но мы больше в книгохранилищах. В читальные залы мы все же реже заглядываем. И то по необходимости. Поддержать. Навести порядок. А иногда и подсказать! Только вы не думайте, что это так вот легко – попасть в духи библиотек! Э-э, такое заслужить надо!»
В общем, Крепс и Минц негодуе.
Они такое писали на порядок профессиональнее, но их никто в лонг-лист не брал.
Екатерина Писарева:
Фантазии на тему черновиков «Мастера и Маргариты». Все это, конечно, мило, и роман Булгакова, безусловно, великий, но пьеса (а это именно она) не кажется мне подходящим претендентом на серьезную литературную премию. В виде домашнего спектакля «Призрак библиотеки» вполне мог бы состояться, но, простите, не более.
Двадцать шестого июля, в 19.00, литературная премия «Новые Горизонты» объявит победителя десятого сезона в прямом эфире.
Также в ходе онлайн-трансляции будут подведены итоги прошедших лет и представлены планы на будущее самой литературной из фантастических и самой фантастической из литературных премии.
Напомним, что в финал премии «Новые горизонты» в этом сезоне вошли следующие произведения:
Премия «Новые Горизонты» – самая фантастическая из литературных – была основана в 2013 году критиками Василием Владимирским и Сергеем Шикаревым. с целью поощрения авторов, которые отважно исследуют территории, лежащие за пределами традиционных литературных полей, и осваивают тот язык, на котором будет говорить наша фантастика завтра.
Победителями и номинантами премии становились такие авторы, как Дарья Бобылева, Эдуард Веркин, Рагим Джафаров, Алексей Иванов, Шамиль Идиатуллин, Виктор Пелевин и многие другие замечательные авторы.
Жюри «Новых Горизонтов» назвало финалистов десятого сезона литературной премии, вручаемой за лучшее художественное произведение фантастического жанра, оригинальное по тематике, образам и стилю.
В ходе пресс-конференции участники подвели итоги предпоследнего этапа юбилейного премиального сезона.
В 2022 году организаторы литературной премии «Новые Горизонты» вместе с единомышленниками и при поддержке Президентского Фонда Культурных Инициатив приступили к реализации проекта «Великое Кольцо. Сценарии будущего и отечественная фантастика». Задача этого проекта – разработка актуальных сценариев будущего для России и всего человечества. В проекте принимают участие молодые лидеры и писатели, которые представят свои видения будущего на основе произведений отечественной фантастики и современных экспертных знаний.
Также под эгидой премии в издательстве Inspiria выходит сборник «Новое Будущее».
Тринадцать историй демонстрируют разные грани мира будущего: другие планеты и глубины даркнета, трагедии и юмор, большие идеи и необычные сюжеты.
Авторы сборника, среди которых победители и номинанты премии «Новые Горизонты», отважно заглянули в будущее, чтобы представить новый мир и вызовы, которые он принесет человечеству и каждому из нас. Составителем сборника выступил сооснователь Премии Сергей Шикарев.
Также участники пресс-конференции обсудили важные премиальные новации.
Премия «Новые Горизонты» расширяет сотрудничество с коллективными номинаторами. С 2023 года в качестве номинаторов премии, наравне с экспертами, выступят порталы «ЛитРес.Самиздат» и «Ридеро».
С 2023 года премия «Новые Горизонты» становится международной. В премии появляется специальная номинация за лучшее переводное произведение, оригинальное по тематике, образам и стилю.
В финал литературной премии «Новые Горизонты» в этом сезоне вошли следующие произведения (авторы перечислены в алфавитном порядке):
Премия «Новые Горизонты» – самая фантастическая из литературных – была основана в 2013 году критиками Василием Владимирским и Сергеем Шикаревым с целью поощрения авторов, которые отважно исследуют территории, лежащие за пределами традиционных литературных полей, и осваивают язык, на котором будет говорить наша фантастика завтра.
Победителями и номинантами премии становились такие писатели, как Дарья Бобылева, Эдуард Веркин, Рагим Джафаров, Алексей Иванов, Шамиль Идиатуллин, Виктор Пелевин и многие другие замечательные авторы.
облако тэгов
