[i]Атчот о прошетшем.

Кажецца эта была втарое сентибря. Я прачитал расказ дэниэла киза который назывался цветы для элджырнона. Боже каким же я был Чарли Гордоном что не прачитал это раньше! [/i]

Отчет о прочитанном.

Сегодня 18 сентября. Всё это время я каждый день думал над этим рассказом. Прошедшие 16 дней я прочёл его раз 10 или 12, или больше. Я хотел запомнить каждое слово, каждую запись в дневнике, хотел снова и снова почувствовать мир Чарли Гордона. Вновь и вновь я умнел вместе с Чарли, снова и снова мой разум приходил в упадок вместе с ним. Эта шикарная история от автора, которому не стыдно остаться в памяти только лишь как Автором-Цветов-для-Элджернона, просто разорвала мои чувства.

Боль Чарли, когда его знания как будто уходили песком сквозь пальцы; когда словно тающие снежные шапки на вершине горы испарялся куда-то его интеллект, передана так, будто сам Д. К. прошёл через это. «Нет... умоляю... только не это... снова...» «Но как же всё-таки больно...»

Боль Чарли от того, когда он понял, что хоть и стал умным, но одновременно стал ещё более Одиноким, ещё более ненавистным окружающим его людям. Раньше его презирали за тупость, теперь за разумность. Он всё равно остался изгоем, вещью, предметом насмешек в глазах тех, с кем он до этого заодно смеялся над собой. И очень скоро эти люди нашли новый объект издевательств. Им всегда нужен такой вот «чарли гордон», чтобы казаться умнее и величественнее, чем есть.

Боль Чарли от последующего после операции осознания Каким-Он-Был – наивным, глупым, безграмотным, когда его ничтожный интеллект был похож на взгляд слепого в замочную скважину – эта Боль была сильнее, чем мы можем её понять. Ведь у каждого из нас, наверняка, жил по соседству, на той же улице, в том же дворе такой же «Чарли Гордон». А задумывались ли мы когда-нибудь о чем он думает, о чем мечтает, чем дышит? Протягивали мы ему руку помощи, беседовали с ним, играли? Или всё больше шпыняли его, смеялись над его неуклюжестью, наивностью и говорили друг другу «не строй из себя *чарли гордона*? Приходила ли нам в голову мысль, что «…он не может быть другим! Ради бога... ведь это же человек...»?..

Для Чарли было «очинь трудно быть умным». Так же трудно нам быть милосердными, терпимыми к таким людям или всё же это не такая уж большая задачка? Можно много говорить о таких вещах, как «Цветы для Элджернона», или о «Зелёной миле», или об упомянутых «Пробуждениях», или о «Человеке Дождя», но готовы ли мы изменить себя, готовы ли почувствовать чужую боль, или нас по-прежнему будет занимать только своя? На этот вопрос я не могу ответить утвердительно.

Атчот о прошетшем.

Я подумал что наш мир станет чище красивее порядочнее добрее если каждый хоть раз мысленно встанет на место Чарли Гордона. Когда каждый поймет что такой человек как Чарли Гордон «которому бог дал так мало сделал больше чем многие умные люди которые никогда даже не используют свои мозги».

«Я мыслю – значит, я существую» (Декарт)

«Я лишь думаю, что я существую, но это ложь» (Неизвестный автор)

Путешествовать в Космос можно, и писателями-фантастами придумано множество разных способов исполнения этой мечты человечества, один из которых – бестелесный, нон-физический, осуществимый лишь как полёт разума, перемещение сознания на многие парсеки далеко во Вселенную. Я абсолютно точно знаю это, ведь я мыслями всю прошедшую неделю был в космосе: за пределами Солнечной системы, где-то близ коричневого карлика под названием Большой Бен, на борту «Тезея» и в лабиринтах «Роршаха». Сейчас я возвращаюсь на «Харибде», вместе с Сири Китоном, историю которого так талантливо и ярко рассказал мне Питер Уоттс, окрестив её «Ложная слепота». Я узнал её, и теперь как упырь, как вампир Юкка Сарасти, которому это подвластно, не просто вспоминаю эту историю, но снова переживаю её, пусть даже это другая реальность…

* * *

/…почувствуй себя Сири Китоном…/

Сири Китон, я обращаюсь к тебе. Ты летишь сейчас в этой капсуле, в челноке «Харибда» к нам, на Землю. Домой. Я не знаю, свидимся ли мы ещё когда-нибудь, — навряд ли, — но я хочу сказать, что несмотря ни на что, ты победил и ты возвращаешься. И ты жив, пока ещё жив. Тебе было трудно, ты был всего лишь наблюдателем (всего лишь? Нет, Сири, ты был более, чем просто невзрачным соглядатаем. Ты был главным героем, саvsv важным связующим звеном в цепи), проводником Контакта, оценщиком, а тебя обманули, кинули в самую гущу событий, в самое месиво конфликта, бойни. Не объяснив, не высказав даже намёков. Окунули в грязь, унизили, почти растоптали. Зачем? Я, честно говоря, этого до конца не понял, но, поди ж ты пойми мысли этого вампира и деяния Капитана. Возможно для того, чтобы ты всё понял. Ты понял.

И вот ты летишь домой – летишь человеком, без своих инструментов, без механических и псионных прибамбасов. А твои – коллеги? собратья по несчастью? соратники? враги? – остались там, у Большого Бена, растерзанные, раскромсанные «Тезеем» и «Роршахом» на молекулы, ошмётками своими напоминая космосу о самом странном Контакте двух цивилизаций. Таких разных, что компромисс был не возможен, был отрицаем задолго да контакта. Вы, команда «Тезея», попытались сделать это, но сделали это грубо, топорно, угрожающе жестко, кроваво. Ответная реакция в данном случае была вполне логична; или это ваше вероломство было ответно? Не важно…

Жаль, что так вышло. Жаль тебя, и жаль Аманду Бейтс, и немного Исаака Шпинделя. Мэнди была сильной, она была хорошим бойцом, хорошим солдатом; она сначала выполняла приказы, и лишь потом обсуждала их – про себя, внутри, в своём сознании. Она наверняка хотела вернуться, как и все вы, но знала, что не вернётся; она прикрывала тебя, когда ты улетал. Как прикрывал тебя потом враждебный Большой Бен, когда она уже была бессильна помочь тебе. Её чувство долга было сильнее науки и желания выжить. Исаак не любил тебя, может быть, даже ненавидел и ты должен был это знать. Но он хотя бы не обманывал тебя. Или просто не успел?

Абсолютно не интересно, не эмпатично, что в итоге вышло со Сьюзен Джеймс и её Бандой – инфантильность Мишель и грубая напористость Саши (кто же четвёртый в банде??) не влекли, не симпатировали. Раздражали. Каннингем – пешка с сигаретой в зубах – также не оказался мне близким товарищем. А Сарасти… Он был сильнее всех вас вместе взятых, но слабее каждого в отдельности, потому что его глушили неприязнь и ненависть к вам. Но его образ, каким мне его нарисовали, оказался слишком туманным и недосказанным, что в данном случае не равно «загадочный и интригующий», а всего вернее – отталкивающим. Дело даже не в том, что он упырь, вампир, а в том, что он играл не по правилам. И что так поступил с тобой, Сири. Но игра была слишком крупной, и ставки слишком велики, чтобы этому хищнику думать ещё и о благополучии добычи.

Тебя, Сири, водили за нос, тебе резали ладони, тебе не давали истинного знания, всего знания, он ты всё равно понял. Пришлось понять. Постиг разницу между умом и разумом; врубился в разность сознания, самосознания и подсознания; познал слепоту и ложь, и ложную слепоту, и правду и прозрение. Или снова моё и твоё видение внешнего слепо и ложно? Правдиво ли то, что я вижу, и то, что я вижу – правда ли? Но я лишь несовершенный и слепой человек, дано ли мне найти ответы на эти вопросы?

Ищи ответы, Сири Китон, ищи, у тебя есть на это время, много времени.

Лети, Сири Китон, лети. Ты долетишь, обязательно долетишь, и ты поймёшь, что всё не напрасно. Наверное, не напрасно…

* * *

«Ложная слепота, или Истинное наслаждение»

Питер Уоттс, спасибо тебе за «Слепоту». Ты написал отличную книгу: мощную, стройную, интересную, умную. Ты шокировал меня, ты насмехался, ты издевался надо мной, чёрт возьми!- пусть, — но ты насладил меня нектаром живительной интеллектуальной фантастики (фантастики ли?). Ты ухмылялся и хохотал надо мной, но я терпел. И ждал, и учился, и познавал, и думал. А ты всё издевался, боже, как ты издевался! И тебе было всё равно.

Ты обрушил на меня лавину трудного, несваримого, тяжеловесного начала книги и в первую сотню страниц я был погребён под научными терминами, идеями, мыслями, гипотезами, знаниями и суждениями. Ошеломлённый, раздавленный, расплющенный я начал потихоньку выгребать, и когда мне уже начинало казаться, что просвет близок, ты сгонял новую лавину, ведь тебе было плевать, выберусь ли я.

Абсолютно плевать на то, понял ли я хоть толику того, что ты вывалил на меня. Видит бог, я искренне старался понять и разобраться, но ты, ухмыльнувшись – я видел это! – цедил сквозь зубы: «Неужели врубился? Ха, а ну-ка, попробуй этот орешек. Как он тебе, твёрдый? Ничего, грызи, грызи, у меня их ещё много…». И я грыз твои гипотезы, теории и максимы. Что-то не получалось, откладывал на потом, в желании всё равно когда-нибудь постичь суть по максимуму. Но справедливости ради надо сказать, что твои опыты надо мной практически закончились после первой трети книги (или это я адаптировался к ним?) и ты больше уделил динамике и психологизму повествования, что я и ценю как раз. Получилось оценить.

Чёрт подери, каких только областей человеческих знаний ты не коснулся: психология с бо-о-ольшим уклоном в сторону психиатрии, генная инженерия, лингвистика, биология, ксенология, и, конечно, астрофизика и химия органики. Возможно, твой подход к систематике представленных идей и опыта несколько поверхностный, но, по крайней мере, он даёт большой стимул желать познания всего этого «очевидного-невероятного».

«Ложная слепота» Питера Уоттса – вещь потрясающая, шикарная, мощнецкая. Противоречивая и неоднозначная, да. Она сильная в своей целостности и слабая частями. Она беспросветная и обнадеживающая одновременно. Она правдива и лжива, вероятна и спорна, глубока и поверхностна, многогранна и однобока в одно и то же мгновение. История самая фантастическая из возможных и самая возможная из фантастических. Но всё это несочетаемое, казалось бы, но фантастически искусно собранное воедино, дало на выходе книгу, которая оказалась мне сильно по душе. Напор мысли, смелость идей, абсолютное отсутствие шаблонности и штамповок подарили мне неделю истинного наслаждения!

Потрясающе сильная вещь Роджера Желязны, наглядно показывающая его несомненный писательский Талант с большой буквы, высокую степень интеллекта и глубокое знание предмета. Великое множество аллюзий, отсылок, метафор, сравнений с литературным наследием прошлого: здесь и Экзюпери, и Джойс, и Шекспир, и, конечно, сама Книга Экклезиаста, как составная часть Ветхого Завета, на которой и основана эта повесть. Повесть сплошь, когда явно, а когда незримо пронизана цитатами, и мыслями и максимами из этой самой пессимистической, самой беспросветной главы Библии. Фактически, это вольный пересказ основных тезисов Экклезиаста, несомненно, удачный, умный, немного спорный, но от того и притягательный. Мне в своё время повезло узнать оригинал, когда в старших классах нам факультативом, в рамках «Мировой художественной культуры» давали избранное из Ветхого Завета, и при всей многочисленности разных историй, мне тогда Проповедник глянулся и запомнился более всего. С ним можно было спорить, над ним можно было размышлять, в нём – кладезь мыслей, которые мы цитируем ежедневно, как ни странно.

Основная мысль и повести Желязны, и Проповедника не раз и не два озвучивается:

«…суета сует, всё суета, всё – суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем…»,

И далее раскрывается суть этой цитаты: в повести – намёками, в оригинале – явно, без обиняков:

«…что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?...»

Труды Гэллинджера по переводу марсианских Писаний – труды тяжкие, и

«…предал я сердце мое тому, чтобы исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом: это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нем…»,

но, как оказалось, практически бесполезные, бесплодные, ибо допуск к ним, по большому счёту, был лишь приманкой; а если и не приманкой, то тем, что давно пророчествовали древние в Пути Малана, марсианской Библии. Но сказано в земном Проповеднике:

«…Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем…».

Гэллинджер перевёл древние свитки Марса и принял древние знания, и исполнил пророчества, сам того не ведая, и великая скорбь поселилась в нём вместе с приобретенными знаниями, и познал он всю тщетность и бесплодность своих дел – всё суета и томление души,

«…потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь…» и «…потому что все дни его — скорби, и его труды – беспокойство…».

Гэллинджер сражался, и победил, но победа эта оказалась не его: кого угодно – марсиан, Локара, Малана, капитана Эмори, его отца, желавшего видеть сына священником, миссионером (что, в общем-то, и случилось, ведь Гэллинджер-младший, читая Проповедника марсианам, нёс, по сути, миссионерское бремя, как бы он не противился этому), — кого угодно эта победа, но никак не поэта с Земли. Горечь, скорбь и отчаяние его вполне понятны: он надеялся на любовь Браксы, но «эту часть долга она не смогла исполнить», но исполнила всю остальную часть пророчества, и остался «святой насмешник, Тот-кто-пришёл-насмехаться-в-Храме» как и прежде один, наедине с Экклезиастом, с его истиной, со своей истиной, имя которой — Суета — бесплодная, эфемерная, пустая…

Отличный текст от Роджера Желязны, — текст трудный даже в прочтении, не говоря уж о понимании. Смею надеяться, что хотя бы сотую долю процента я в своей манере понял верно…

Любите ли вы дождь так, как люблю его я? Как приятно порой промокнуть под тёплым летним ливнем; как замечательно бывает сидеть у окна в грозу и шторм и глядеть, как буйствует стихия за стеклом (я вырос в 20 метрах от берега Байкала, и осенью такая погода обычное явление); как тепло и уютно промокнув, закутаться в мохнатый плед с чашкой горячего чая с малиной… Но сопоставимо ли это с тем, что пришлось пережить персонажам этого рассказа? Смог бы я относиться к дождю с теми же чувствами, окажись я в их шкурах на этой планете? О-хо-хо, не знаю.

Одно дело кратковременные испытания ливнем, когда ты знаешь, что рано или поздно он всё равно кончится, и будет тепло и сухо, и совсем другое эти совершенно невыносимые условия, нечеловеческие, сумасшедшие. Поэтому реакция, эмоции и поступки космонавтов вполне реальны и объяснимы. И, конечно, китайская пытка в сравнении выглядит игрушечной забавой. Нескончаемый ливень раздавливает психику и некоторые сдаются, причем нельзя сказать, что они, те трое, были трусливыми слабаками или безвольными нытиками, нет. Но они оказались менее верящими, менее упрямыми, менее сильными именно духом. “The winner takes it all» и «Кто ищет, тот всегда найдёт», — вот, пожалуй, два основных посыла рассказа.

Брэдбери прекрасно проиллюстрировал напряжение, царящее на всем протяжении истории. Мастер создавать невероятные миры (вспомним хотя бы «Лёд и пламя»), он не ставит и в этом повествовании на первый план достоверность с точки зрения науки, но рассказывает о человеке, во всех его слабостях и силе, обнажая нервы, эмоции, душу. В этом рассказе есть и безволие, и трусость, и неверие, и сумасшествие, но есть и сила, и вера, и целеустремлённость. И есть награда тому, кто дошёл.

Очень хороший рассказ, который можно перечитывать сколь угодно часто, при этом неизменно получая удовольствие. Даже от нескончаемого ливня…

Если говорить начистоту, рассказ странный. Один из тех, который может получить от одного читателя полный разнос и обвинения в бредовости, пустоте и всяком отсутствии внятной мысли, а от другого – восхищение и восторги за глубину вложенных идей и философичности. В этом одновременно его достоинства и недостатки: можно домысливать за недосказанностью автора (по желанию), а можно прочесть на досуге, фыркнуть и забыть. Но, знаете, не всегда интересно «домысливать», иногда в таких случаях хочется всё же отчётливо понять, для чего, собственно, всё это написано и что истинно несёт в себе данная история.

Мне, в общем-то, захотелось домыслить, прочувствовать рассказ, но я немного сомневаюсь, что мне это удалось. Мысли от прочитанного зыбкие, робкие даже, и несколько неуверенные, чтобы дать всему этому одухотворённую оценку. При этом я всё же нисколько не боюсь ошибиться в понимании написанного, ибо сомневаюсь, что есть на это хоть сколько-нибудь ясная однозначность.

Что я понял, вернее, что мне подумалось (после второго прочтения, кстати)? Что так же, как, не познав Зла, не постигнешь и суть Добра, так и здесь – не выпустив и не увидев Тьму, не заметишь Солнца, что оттеняется ею. Только узнав обе ипостаси Бытия сможешь понять разницу и взаимосвязанность их. Тогда и мир сдвинется с точки, и время вновь потечёт вперёд, сорвавшись стрелками с застывших прежде «десяти минут десятого», и вот уже 10 утра, и 11... и будет день, и будет вечер. И будет завтра… Придёт ли со всем этим настоящая, взаправдашняя смерть, не знаю. Станет ли выпущенная на волю Тьма Началом Конца, или таки новым Началом, — нет ответа. Может и есть, но тогда у каждого свой, но это того стоит, наверное так…

Пронзительный рассказ и очень тонкий, нервный и успокаивающий одновременно. Не будь таких людей, и половины нас с вами не было бы в этом мире. Человек, на которого, казалось бы, уже махнула рукой сама Жизнь и удача, не утратил своих лучших качеств. Потерял однажды зрение, но не озлобился, не ожесточился, а наоборот, черпал силы, эмоции, дарил частички своего творчества, пел смешные, острые, пусть и похабные немного песенки для всех. Пел разное, чтобы однажды сочинить и дать им то, что оставит его имя в доброй памяти людей. Только было ли это самоцелью? Ну уж нет. Меньше всего, если совсем нет, он желал славы, равно как и того, чтоб стать героем, тем более посмертно. Просто сделал то, что сделал. И даже представив ситуацию, в которой он бы всё же остался в живых, кто-то сомневается, что в следующий раз он снова пошел бы на смерть ради других жизней? Несомненный факт — да, ведь он был Поэтом, Певцом и Человеком — ровно столько много, сколько Поэт и Певец, столько и Человек. А как великолепно, всего в нескольких строках показано, как он, грубо говоря, «страдал муками творчества», и как «... холмы ...» не вытанцовывались, но в критический момент, на пределе эмоциональном, на обостренных чувствах родилось творение, и песнь полилась, заструилась не ручейком, но водопадом! На этом фоне почти незаметно прошла мысль Хайнлайна, что ядерная энергия это не только помощник и партнер человека в будущем, но и затаенный убийца. Отличный рассказ, перефразируя название другой истории — «Рассказ о настоящем человеке».

В отличие от других рассказов сборника, когда вся коллизия строилась на противостоянии, на противоречиях и столкновениях сторон, здесь всё предельно ясно и однозначно. Есть человечество, покорившее мир, потому что это в том числе и естественный процесс, от которого не уйти. И есть вымирающая, озлобленная раса эльфов, потерявшая свои земли, свои Долины Цветов, оттеснённая в безжизненные и голодные горы. Им не осталось ничего, потеряна былая гордость и величие, и их удел теперь – заключить сделку с дьяволом, красть зерно и выуживать знания. Нелицеприятное настоящее и ещё более безнадёжное будущее. Вот как ни странно, мне их ничуть не жаль. Высоколобые и спесивые, они оказались много хуже дьявола, чёрта – козерога. Его образ поразил и порадовал. От начальных «ук-ук» при знакомстве, ближе к концу истории он преобразился в философа, и вообще, человека (ой!), существо думающее. Снова Сапковский вложил в не такого уж и важного (для всего в целом) персонажа житейскую мудрость, мораль, чувство справедливости, остроумие, сделав его одной из центральных фигур в рассказе.

Лютик тоже хорош, его всё больше в повествовании; временами он немного… нет, не раздражал, но слегка докучал. Болтливость, помноженная на самохвальство и скабрезность давала шикарный букет и повод, чтобы иной раз и чертыхнуться. Но его роль весома и он прежде всего оттеняет самого Геральта – спокойного, рассудительного и бесстрашного.

В целом, рассказ получился очень разноплановым. Здесь и юмор (даже Геральт острил), и мораль, и внутренняя мысль. Есть наивные, глуповатые жители деревни и есть эльфы, доведенные до отчаяния, но ещё такие гордые. Есть осознание того, что для первых всё останется по-прежнему, и даже лучше, ведь им больше не будет докучать и озорничать диавол и есть понимание обреченности для вторых. Это как предсказание, как обещание: вот они ушли сейчас, но они вернутся на последний бой, по их понятиям за свою землю, за свою Долину Цветов. И снова прольётся кровь. А пока что, не считая нескольких ссадин, обошлось. Первый (единственный?) рассказ, в котором Геральту не пришлось убивать…

Шикарно выписанная история, обволакивающая таким шармом, что сейчас, пожалуй, перечитаю её ещё на раз…

Совершенно безжалостный рассказ. Мало того, что пан Сапковский без стеснения прошелся по всем его персонажам ещё с тем вопросом из предыдущей истории («Крупицы истины»): «кто на самом деле чудище?», так ещё и новый добавил: «какое зло выберешь ты – поменьше аль побольше?». Это очень тяжкий выбор. Но каким мерилом измерить степень творимого или потенциального Зла? Какое признать Меньшим или Большим?

Все так страстно говорили про Меньшее Зло, весь рассказ прямо пропитан этими словами. О нём говорил и Стрегобор, и Ренфри, и даже войт, рассказывая о тридамской резне. Что же это такое? То количество зла, после которого кто-то говорит: «ну, хоть так обошлось… могло быть и хуже»? Вот и получается, что все хороши в рассказе: Стрегобор и его собратья-колдуны, ставившие опыты над девушками вследствие какой-то параноидальной теории Чёрного Солнца; Аридея, нанимавшая убийц для своей падчерицы; Ренфри-Сорокопутка, творившая бесчинства и на совести которой не один десяток, а то и сотня жизней; войт Кальдемейн, изгнавший старого друга… Только больше всего-то Геральту в итоге и досталось. Оказался крайним, потому что никто и ничего не знал, не понимал, «все только видели как он убивал, а убивал он отвратительно…».

«Благодарная» толпа закидала ведьмака камнями, ни на атом не понимая того, что пять минут назад он спас весь городок от ужасного кровопролития, и не догадываясь даже, что на месте шести бандитов могли лежать в лужах крови они сами.

Что ж, все сделали свой выбор, самый сложный сделал Геральт. И я его поддержу в двух моментах: не убей он Ренфри и её бандитов, они и дальше убивали бы и грабили, да в том же самом Бравикене, по меньшей мере. Может быть, некоторые и назовут это Меньшим Злом. Хотя… вот он, второй момент моей поддержки: нет меньшего и большего зла, есть Зло, просто зло, и нельзя его измерить.

Что меня привлекает, так это то, что у Сапковского нет чисто положительных или предельно отрицательных героев, в каждом персонаже найдётся и то, и другое, вопрос только в пропорциях. Вот поди ж ты, даже у такой злодейки-разбойницы и то нашлось в глубине что-то, заставившее ведьмака, человека без эмоций (но человека с принципами), не отдать даже её тело для последующих опытов, даже зная, что кинжальчик у неё был припасен для него лично.

Предназначение влепило ещё одну пощечину Геральту из Ривии, послав испытание жестоким выбором – кого оставить жить, а кому сделать больно. Буду думать, что ведьмак не ошибся…

Конечно, эта глава философская, очень психологическая, понравилась. Одного я ни понять, не принять не могу: причем тут Белоснежка и семь гномов? Да, изгнана мачехой, да, жила с семью гномами-бандитами и перерезала их, но это мало приближает эти факты к аллюзии, отсылке. Философия рассказа совсем в другом, и она гораздо убийственней, чем кажется.

Этот рассказ из сборника почти сказочный. Почти, но не совсем. Я не думаю, что Сапковский отсылал меня, как читателя, к «Аленькому цветочку» и подобным ему интерпретациям. Всё же, сюжеты ощутимо различны, хотя сходство таки присутствует: факт излечения от проклятия на лицо, даже – на лице Нивеллена. Но. Мне кажется, что Автор задается вопросом: а кто на самом деле чудище? Уж конечно не человек-медведь (опять аллюзия?). Купцы, продававшие своих дочерей на год? сами дочери? брукса(?), которая, как мне думается, явилась к Нивеллену совсем не из благих намерений, хотя в процессе полюбила какой-то своей, извращенной любовью. Всё же, Нивеллен излечил себя сам, своими чувствами. Опять же, чувства чувствами, а ведь жердь-то ей в грудь воткнул, а Геральт закончил дело. Любовь? Хм…

Конечно, я не могу пройти мимо беседы Геральта и Нивеллена, получилось очень весело, остроумно, драматично и от того живо.

В общем, многое в этом рассказе не так уж однозначно, как кажется. За внешней простотой сюжета скрыта куча вопросов. Но история хорошая, цепляет. Написано динамично, эмоционально, правильно. Я немного посмеялся, немного позлился, испугался, обрадовался, восхитился – масса эмоций от этой дивной маленькой истории.

Я таки прочитал этот рассказ, и шо вы себе думаете? Было трудно, но ведь никто и не говорил, шо будет легко, таки да? Местами смешной, местами нет, а это, согласитесь, две больших разницы, иногда он и вовсе раздражал меня. Вы спросите, ну шо может быть раздражительного в таком маленьком рассказике про такие маленькие еврейские проблемки? Так я вам скажу. Я многого не понимал, но таки я не Спиноза и даже не Эйнштейн, и с их местным колоритом знаком лишь по образу тети Сони из телевизора. Но таки она плохой учитель, ибо ни про седер, ни про другое прочее она мне не сказала.

Послушайте, ни в одной другой маленькой истории нет такого количества незнакомых вещей. Вы спросите, ну и чья это проблема, шмендрик? Разве энциклопедии и интернет отменили? Таки нет. Вот и приходилось мне раз за разом пополнять свои знания, я часто отвлекался и поэтому целостной картины не получилось. И всё таки рассказ на любителя, а я не такой уж и любитель подобных тем.

И ещё, мистер Тенн, вы тоже еврей? Нет, вы не похожи, боже упаси, но вы так всё написали... Вот я и подумал... :-)

Неплохой, увлекательный, динамичный роман, однако же, во многом достойный острых критических стрел. Насыщенный событиями и приключениями сюжет, в общем-то, держит не то чтобы в напряжении, но в интересе к происходящему точно, но не скрывает недостатков. Я люблю фантастику про далёкие планеты, но … более серьёзную, что ли. Меня не покидало ощущение, что я немного опоздал с первым прочтением. Почти уверен, что в пору юношества книга выглядит для читателя более привлекательно, но это вовсе не значит, что она устарела сейчас, и, по прошествии почти полувека, конечно, должна и будет находить «своего» читателя.

Я не увидел ни свежести идей, ни глубины поданных мыслей и идей. Всё поверхностно, однобоко, черно-бело и легкоописуемо. Война – это плохо; атомная война – это очень плохо; ксенофобия существует; гуманизм хорош до определённой степени и т. д. О чём из этого я не читал раньше и что нового я узнал? Ответ прост: всё это было раньше в похожих обличиях и определённо ничего нового.

Наверное, кто-то из читателей непременно отметит персонажей, скажет, мол, «они получились яркими, изящными, характерными». А я не соглашусь. Персонажи плоские, безликие, незапоминающиеся – разве что в контексте «ааа, это в которого стреляли…». И, что для меня огорчительно, они не очень умные для такой важной роли, как космонавт дальних полётов. Чего стоит только незнание весьма элементарной французской фразы, как «а la guerre comme a la guerre», что, по-моему, неприемлемо. Да и в целом, ну какие они специалисты, в чём, что их послали для выполнения такой специфической миссии? Одни механики, да штурманы – старшие, вторые, третьи. Где профессиональный биолог, лингвист, ксенолог, антрополог, физик-атомщик? Где ученые, способные разобраться в важных вопросах, непременно возникающих на чужих, неизведанных планетах? Складывается впечатление, что экипаж «Сегежи» набрали из вечерней школы сразу после окончания фильма «Большая перемена», или это подростки из «Москва-Кассиопея». Но ведь в книге – взрослые люди! Они не эмоциональны, не живы как бы, а единственная на двухстах страницах попытка Павлыша выглядеть естественно – любить, переживать, чувствовать – и та потонула в стеснении и нелепости. И это взрослый, состоявшийся мужчина…

Что это за капитан (Загребин), который, в сущности, мало что и делал-то на корабле и планете, кроме как распределял « ты туда, ты – здесь, ты – на вахту»? Что за Кирочка и для чего она на космическом корабле? «Кирочка», знаете, словно «Верочка» из «Служебного романа», уж простите за такое сравнение. Да, наверное, у меня не случайно возникали ассоциации с некоторыми глубоко советскими фильмами, хоть и безмерно любимыми. Я понимаю, что этот экипаж не мог выглядеть иначе, чем набор сотрудников из советского НИИ, но подобное панибратство мне не кажется уместным. Космос – дело серьёзное, а космонавт как по мне – элита, личность выдающаяся должна быть. Я, может, слегка идеализирую этот образ, и я не ханжа, но, снова простите, казацкий чуб, постоянные сигареты под рукой, в зубах и в пепельнице (на космическом корабле!, на котором свежий воздух ценен по определению), повар тётя Мила словно бы из школьной столовой лично у меня сильно диссонировали с прежними представлениями о межгалактических путешествиях. Опять же, я сознаю, что Кир Булычев осознанно создавал уютный, душевный, «свойский» космический корабль по типу морского лайнера, но мне такой коллектив представить сложно.

Даже воскрешенные жители Синей планеты мне показались пообъёмнее, поинтереснее, посложнее. И да, с этими воскрешениями. В какой-то момент эта нескончаемая, как конвейер, эпопея начала утомлять своей непосредственностью. Как же всё просто: умер, засунули в ящик, оживили, пошел на вахту. Ни единого неудавшегося случая, ни сложностей, ни эксцессов, ни интересных коллизий – умер-воскрес, «следующий!». Такая простота создания человеческой жизни вызывала, конечно, недоверие и вопрос: почему новую ткань, кожу, чудо-аппарат вырастить мог, лёгкие там очистить, на мозг воздействовать (в случае с курением капитана не сильно помогло всё же), а сердце «починить» нет? Странно.

Роман неровен по стилистике. Если первая половина ещё была с претензией на психологизм, философичность и желание поднимать вопросы и дискутировать на серьёзные темы (война, вмешательство/невмешательство в историю другой культуры, контакт), то вторая скатилась в обыкновенное «приключалово», и вот тут я немного заскучал, даже несмотря на динамизм – этого не отнять, чего уж лукавить. Но интерес стал также угасать.

Не буду говорить, сколько вопросов возникло по поводу технической части полётов, быта, самого корабля и прочего. Много. Наверное, достоверность в этом плане не ставилась во главу угла, а всё более личности, события и темы. Но слабость романа в этом контексте видна отчётливо.

В целом, книга занятная, читается легко (я читал в первом издании, в «рамочке»), с интересом, без необходимости делать пометки, возвращаться к прочитанному, но её очевидная возрастная нацеленность сегодня, в 2015-м году, не очень потворствовала тому, чтобы полюбить её. Возможно, другие вещи цикла придутся мне больше по душе, если будут более взрослыми и глубокими. Проверю позднее.

Добавление: да, и планетных систем вовсе не 200 миллиардов, давайте не путать количество звезд, или звездных систем. На конец 2014 года их известно чуть более 700, от которых семь процентов — это около 50 миров. А если учесть, что, по словам капитана, «лишь несколько из них пригодны для жизни», то сдаётся мне, ни капитан, ни Кир Булычёв никого не обманул.

Жёсткий, даже я бы сказал, злой рассказ. Настроение его созвучно с теперешним складом характера и образом мыслей Старухи Келвин, который со времен ее наивно-оптимистических взглядов молодости трансформировался в принципиально противоположном направлении. Прежнюю наивность и веру в непогрешимость роботехники сменил электронный излучатель в кармане, а оптимизм первоначальных идей по очеловечиванию позитронного мозга сменился пусть и не явно выраженным, но всё же страхом. Страхом перед тем, что эти на первый взгляд безобидные сны роботов (равно как и само их появление) превратятся в нечто пугающее для человека, в потерю власти над теми, над кем хотелось властвовать.

На этом фоне Линда Рэш выглядит словно воспоминание о той Сьюзан Келвин, что была в других историях. Горящие глаза, свежие, смелые идеи, задор – вот что выгодно отличает Линду. И тут я не могу удержаться от того, чтобы не покритиковать один из переводов. Ну зачем, скажите на милость, надо было переводить фамилию «Рэш», да ещё, извините за каламбур, так топорно. «Тороп» не может сказать ничего даже читателю данного рассказа, что уж там говорить о тех, кто его не читал — они просто пройдут мимо этой косноязычной фамилии и не придадут ей никакого значения. Гораздо симпатичнее в этом плане выглядит другой перевод, в котором значение фамилии даётся примечанием, мол, Рэш – в переводе с английского «опрометчивый, торопливый, необдуманный…». А Тороп… Хм… А почему не Опромет, или не Необдум? :-)

В целом же, рассказ хороший, с искоркой, остринкой, психологический, в моём вкусе. И ещё: в фильме «Я, робот» этот рассказ пересказан великолепно пятиминутной сценой, так, что при прочтении возникали образы именно из фильма…

Если вы будете читать этот рассказ НЕ в сборнике «Трудная задача», который собрал в себя «рассказы на математическую тему», а отдельно от него, и не будете иметь представления о настоящей (как оказалось) тематике повествования, то, скорее всего, у вас возникнет ощущение, которое посетило моё сердце: Артур Кларк, этот уважаемый и несомненный Мастер, жестоко обманул меня.

Эта история, начинавшаяся как красивая, живописная, атмосферная Легенда об Учёном и о Мастере, о Поиске Истины и Знания, о несокрушимой дружбе, в конце концов, она и являлась таковой на всём своём протяжении, а окончилась тем, что превратилась в банальную псевдонаучную постановку на математическую тему, порядком уже изъеденную учёными и, что самое грустное, писателями.

Прекрасными, умелыми, цветастыми штрихами и мазками вёл нас Артур Кларк к такому финалу, который я никак не ожидал увидеть, но который на протяжении всего чтения лихорадочно искал в строках, а между абзацами вспоминал быстренько-быстренько, не оставил ли Автор мне какой-нибудь намёк на то, что же такое на самом деле являет собой Стена Мрака, для чего она, и что Шерван и его друг Брейлдон найдут за ней? Разные живописные пейзажи и неведомые древние знания рисовались мне, когда я пытался предположить, что, исходя из стиля и содержания повествования, можно увидеть Там, за Стеной… А в итоге…

Тривиальная Лента Мёбиуса, эта топологическая задачка, которая даже на момент написания рассказа была уже не актуальна, вплетена в жизнь описанной планеты как нечто неотъемлемое. Вплетена искусно, с этим не поспоришь, но всё же, на мой взгляд, математика и красивая Легенда вместе здесь, именно в этом рассказе неорганичны и несочетаемы.

А самое грустное в этой истории, что Кларк не оставил никакой надежды, никакого позитива. Что может быть хуже разрушенной Мечты? Только исполнившаяся Мечта. Что может быть страшнее потери Цели? Только отсутствие её. Шерван потерял их обе, исследовав Стену, и что осталось у него? Ничего, лишь бесполезное знание о том, что другой стороны стены нет…

Как говорится, назвался груздем — полезай в кузов. У миссионера не нашлось других способов доказать свою веру и, что самое главное, донести её понятным языком до аборигенов, кроме как болтать свои проповеди да тыкать в нос цитатами из Библии. Не самые убедительные аргументы, как оказалось, привели к трагическому финалу, но тут уж извините, за что боролись, на то и напоролись. Интересна фигура торговца, и что важнее его позиция. В большинстве других историй торговцы предстают пред нами алчными, меркантильными, беспринципными дельцами. В рассказе Гаррисона Джон Гарт совсем иной — человек, заботящийся в первую голову о чистоте души обыкновенных туземцев. Пусть им по большому счёту двигали мысли о своём финансовом благополучии, пусть. Но при этом он остался человечнее и дальновиднее бедолаги миссионера, у которого в голове были лишь христианские штампы и цель — причесать всех под одну гребенку, благо что почва была весьма благодатная, чистые листы — пиши-нехочу!

Отца Марка как ни странно НЕ жаль. Обидно и за торговца (надеюсь, всё у него получится, и, может быть, он наставит всё же туземцев на путь истинный и без того, чтобы загнать их в рамки чуждой религии и веры), но больше всего за этих самых туземцев. Ведь вот так неразумно поставленный подход к вопросу веры превратил их из безгрешных обитателей планеты в убийц. Невольно, но разве им от этого теперь легче?..

Ох, как же трудно читать детектив после просмотра фильма! И злодеи-то все известны, и подробности как на ладони, даром что фильм ну просто почти точная копия романа (правда, это «почти» сильно разнит два творения). Всё равно, что на обложке увидеть название «Их убил дворецкий». Что же в таком случае делать? Как говорится, расслабиться и получать удовольствие? Ну что ж, попробуем, сказал я себе, и взял с полки пирожок, тьфу ты! — «Турецкий гамбит», конечно. Прочёл, и остался в полной уверенности, что удовольствие я получил несомненное. Лихо закрученный сюжет в лучших традициях детективного жанра, когда подозреваемые в твоей голове меняются как перчатки (это если абстрагироваться от того, что негодяй уже известен); хитроумные, тщательно замаскированные преступления; колоритные, хотя и слегка карикатурные персонажи, — всё это я люблю и всё это присутствует в романе ощутимо.

На первом плане в романе — судьба Вари Суворовой, она почти постоянно в кадре в разном антураже и с разными персонажами на сцене. По сути, повествование предстает перед нами её глазами, (чего только стоят строки о ресницах Мити в сравнении с фандоринскими) и моё отношение к персонажам во многом было мотивировано её взглядом. Почти ко всем, кроме Эраста Петровича, ведь его-то я знавал и в других обстоятельствах и при других условиях, благо это не первая моя встреча с ним. Фандорина, кстати, в «Гамбите» несравненно мало по сравнению, скажем, с «Колесницей» или «Коронацией». Вернее, его ровно столько, чтобы показать нам без ущерба для других персон романа, благо, что в романе их предостаточно, и каждый играет свою строго отведенную роль, весьма плотно вплетённую в каркас повествования. Вот только в те моменты повествования, когда Эраста не было «в кадре» (например, когда он уехал в Европу и его не было три месяца), становилось скучновато и возникало большое желание, чтобы он снова присутствовал на страницах. Говоря словами Вари, «…С ним … Спокойней? Интересней? Так сразу не определишь, но определённо с ним лучше». И всё же, он несколько другой, чем в других романах (и уж точно не похож на героя Егора Бероева!). Фандорин немногословен, предельно чёток, задумчив и уже слегка сноб и педант; он уже немного отошёл от своей личной трагедии из «Азазели», получил большой жизненный опыт и теперь порой мелькает в его словах (особенно в обращении с Варей) едва различимая раздражительность, морализаторство что ли. Но, может, он уже имеет на это право?..

В целом же, роман совсем неплох, хотя, может быть, уступает некоторым другим. Его историческая подкладка в виде русско-турецкой войны не сильно знакома мне, историческая точность не особо занимала меня при прочтении, поэтому расцениваю его только лишь как развлекательно-приключенческо-детективную литературу. Причём, литературу качественную. Приятного прочтения, но… — ДО просмотра фильма!

Один их тех рассказов, которые я перечитываю не просто часто, а постоянно: и потому, что люблю эту историю сердцем, и потому, что после каждого следующего прочтения она расцветает для меня новыми красками поверх прежних. Взрослея, я всё более ощутимо понимаю мысли, мотивы и поступки каждого из членов команды, высадившейся на эту капризную планету-женщину, планету живую, чувственную, эмоциональную, своенравную…

Начиная с первого же прочтения мне стал очень близок по духу капитан Форестер, а Чаттертон был примерно также антипатичен, как и молодой Дрисколл – приятен, чему немало способствовал великолепный советский мультфильм… Но штука в том, что мои чувства к капитану остались прежними, ведь он представлен умным, твёрдым и справедливым человеком, но вот что мне нравится всё меньше, что моё отношение к Чаттертону трансформируется в другую плоскость. И хотя я (пока что) не разделяю его радикальных и однозначных взглядов, но уже близко подошёл к тому мнению, что враждебность чужой планеты – вещь вполне реальная и ожидаемая, а осторожность в общении с ней – фактор нужный и, я бы даже сказал, обязательный. Конечно, до паранойи вкупе с манией преследовании доводить не следует, но определённый риск сознавать стоит.

Раньше молодому Дрисколлу, оставшемуся на планете, я завидовал. Вот как было бы прекрасно, думал я, остаться на этой чудесной райской планете, и взмывать ввысь словно птица, и купаться в изумрудной траве, и плескаться в прозрачных озёрах!.. Теперь же, не знаю, не знаю… Скорее всего, я бы не остался, о чём, может быть, жалел бы, улетая прочь далеко-далеко. А может и не жалел бы, но тем не менее даже сейчас ощущение очень странное, как будто с возрастом уходит что-то важное, нужное, лёгкое, уходит романтичность, сменяясь чёрствостью и подозрительностью. Это не радует, немного огорчает и чуток пугает.

Какое же новое прочтение этого великолепного рассказа ждёт меня в будущем?..

Весьма неоднозначная вещь, и вещь настолько же не-фантастическая сейчас, насколько она была фантастической четверть века назад. Сейчас, по прошествии времени, на первый план сюжетной линии выходит всё же психологическая составляющая, нежели весь этот кибер-софт-антураж, что в ней присутствует основой. Дело ведь вовсе не в компьютерах как таковых, – что они без человеческой мысли и рук? – не в их технологической оснащённости в сравнении 1984 года и сегодняшнего дня. В конце концов, в 2034 году наши дети будут посмеиваться над нашими с вами Р4. Джон Варли, на мой взгляд, акцентировал внимание немного на другом.

О том, что власть, обретённая не важно какими способами, — посредством ли компьютерных и интернет-технологий, или денег, или ещё как-то, и огромные возможности, которые она даёт, это штука обоюдоострая, жестокая и взрывоопасная. Весь вопрос в том, в каких руках она сосредоточена, и как ею пользуется её обладатель. А-а, ну и появляется ещё одно примечание: реально ли кто-то обладает огромной властью и возможностями, или это только его ощущения, а на самом деле эти категории виртуальны и малоощутимы.

Власть и возможности Клюга, хоть он и обладал непомерно высоким уровнем таланта к своему делу, оказались на поверку строго и существенно ограниченными категориями: первая – загадочной, незримой «конторой», на которую он нарвался, а вторые – хоть и тотальным, но вполне себе заурядным подглядыванием за другими людьми, да финансовыми афёрами, пусть даже огромных масштабов.

Власть – продукт конечный, у которого есть границы, резко обозначенные теми, у кого этого продукта будет побольше, чем у Клюга, например. На что он рассчитывал, мне лично осталось непонятым, и это лишь один из длинной череды вопросов, которые я задал прочитанному у Варли. На многие вопросы, правда, ответы находятся на удивление легко и просто, и в этом несомненная заслуга Автора, ибо написанное им очень точно и логично, и придраться, по большому счёту, не к чему.

Вся процедура вопрос/ответ у меня занимала совсем незначительные секунды. Например, множество вопросов о человеческой сущности Виктора Апфела и Лизы Фу, зачем они выписаны именно такими, какими представлены в повести: зачем он ветеран войны? зачем он эпилептик? зачем он «ламер» в компьютерах? зачем он одинокий холостяк? зачем она, грубо говоря, простите, «жёлтая»? зачем этот её прикол с футболками и с надписями на них (О! этот ход, кстати, как по мне, так великолепен! – мастерский и очень тонкий по смыслу)? И ещё куча разных «зачем» и «почему». Но ответы, в принципе, на поверхности, стоит лишь немного соотнести сюжет, время и замысел Джона Варли.

В чём же неоднозначность этого произведения, если я утверждаю, что оно оцень точное, предельно прозрачное и логичное? Да, чёрт возьми, в концовке. В ней сосредоточилась вся соль для меня!

Жалко ли мне Виктора? Да, наверное, всё-таки жалко. Но жалость эта, знаете, с какой-то примесью возмущения, что можно так сдать, став законченным параноиком, и презрения к тому, что фобии его оказались сильнее желания взять над ними верх. Теперь Виктор будет видеть угрозу своему существованию не только в водопроводных трубах, но и в порывах ветра, и в солнечных лучах, и в каплях дождя, — а что, а вдруг, тот неведомый враг в них?

Вообще же, мне кажется, что концовка как бы аккумулировала всю ту гнетущую, щемящую атмосферу всей повести в целом: сцена самоубийства Лизы (или это всё-таки было убийство, хоть и косвенное, но преднамеренное и расчётливое?), медленное угасание Виктора, маячащий где-то рядом силуэт неизвестного врага, — всё это отлично иллюстрирует последние страницы повествования.

Очень глубокая вещь, вполне подошедшая бы как сюжет для «Секретных материалов»…

Наверное, после прочтения вот таких историй, влюбляешься в писателя. Честно сказать, до сего момента я особой страсти к Рэю Брэдбери не испытывал. Да, классик, да неплохо, совсем неплохо, но в число самых почитаемых он не входил. Может быть, что-то изменится после «Калейдоскопа», наверняка изменится.

Рассказ не о людях, но о человеке. Их, каждого, разметало после взрыва, и каждый был предоставлен самому себе. Даже, наверное не самому себе, и даже не случаю, и уж, конечно не Богу, а космосу, тому «ничто», что несло их, каждого в отдельности в разные стороны. Кого на Луну, кого на Марс, а кого и на родину, на Землю. Только встреча эта с родной планетой вряд ли состоится… И эти «метеоры» составили свой прощальный узор — узор «Калейдоскопа». И кто-то обратился в крайность, в подлость; в ситуации, когда нет шансов на спасение, кто-то захлебнулся яростью (от бессилия? от всего того зла, что накопил?), решил поквитаться, ещё больше уколоть, задеть, унизить. Кто-то резал правду-матку капитану, а кто-то даже стал убийцей. У кого-то осталось, что вспомнить хорошего из своей жизни, чего он достиг и повидал, а у кого-то и воспоминаний-то нет. Нет ничего, только чувство умирающего, будто он и не жил вовсе, и всё, что было, будто и не было вовсе.

И вот идут (летят? падают?) они к смерти, и каждый разными тропами. Кто-то рад тому, как жил, и жизнью своей принес кому-то счастье, пользу – хоть что-то нужное. А кто-то решил хоть своей смертью дать что-то доброе, хоть капельку надежды, хоть чуточку мечты тому мальчишке, завороженно смотрящего в небо и загадавшего Желание на падающую звезду…

Чем заполнить ужасающую пустоту своей жизни?.. Как собрать картинку в калейдоскопе твоей жизни, чтобы она была единая, нерушимая, красивая и приятная для тебя и, может быть... ещё для кого то?..

Последний рассказ сборника вышел бОльшим по объёму, чем любой другой, и это неудивительно, ведь по количеству действия он также переплюнул остальные пять. Нашлось место и юмору, и экшену, и любовной лирике, и даже любовной «физике».

Геральту не надо чего-то доказывать, отвоёвывать, хотя «в драку» всё же влез по своей доброй воле, ну и … следуя за чувством. Да-да, наш ведьмак влюбился, да в кого – во вторую половину сапожной пары – в ведьму и колдунью (Йеннифер). Была у меня мысль, что всё это всего лишь результат колдовства, но нет, реально «втюрился». Почти совсем как человек… А вот меня Йеннифер не околдовала, не понравилась ни характером, ни поведением. Что до Геральта, то он в этой истории вёл себя и глупо, и самоотверженно. Несмотря на опасности, ринулся в портал спасать колдунью. Да и последнее желание: ведь он мог заказать всё что угодно, а пожелал… её. Так глупо, но так по-человечески.

В целом же, рассказ несколько отличается от предыдущих пяти в сборнике. В нём больше сцен с действием, но мало мысли, почти отсутствует нравственная подоплёка. И в нём гораздо больше магии, волшебных эффектов, колдовства, начиная с лампы с пленённым джинном и кончая порталами, нарисованными на полу магическими многогранниками, заклятьями, проклятьями и чарами. Не совсем мне это близко и интересно, веет от этого чем-то сказочным, несбыточным и далёким от реальности, хотя, безусловно, что в рассказе всё это волшебство очень органично вплетено, просто мой личный взгляд направлен немного в другую сторону.

Ещё мне показалось, что рассказ местами затянут, можно было обойтись без некоторых абзацев, повторений и излишних движений. И хоть рассказ называется «Последнее желание», как бы акцентируя внимание публики на этом и на будущих взаимоотношениях Йеннифер и Геральта, но всё равно память цепляется за первое желание. Бедный джинн… )))

Это тот самый Гейман, которого я люблю. Это тот самый стиль, которым автор играет на струнах души. Просто и понятно о самом сокровенном – о любви, о мечте, о фантазии и идеале. Очень визуальный рассказ, все сцены которого словно кадры из семейного архива пролетают перед читателем: проходят годы, взрослеет рассказчик, меняются прически, подружки, работа и стиль жизни; трансформируется мода, антураж и музыка. И лишь Мечта остается неизменной и чувство к ней, к его Шарлотте. В нём нет животного влечения к женской плоти, нет, это что-то более высокое и одновременно такое… близкое и понятное.

20 лет желания встретить наяву ту, которая так всколыхнула чувства в те далёкие девятнадцать лет. Шесть журнальных встреч, на которые его Шарлотта «приходила» всегда такая разная, но всё такая же прекрасная, манящая, божественная, оставляли глубокие следы на сердце героя. И вот она, седьмая, наяву, и я нисколько не сомневался, что она случится, и я нисколько не сомневался, как она пройдет и чем закончится. «Она была моей мечтой, а если коснуться мечты, она лопнет как мыльный пузырь», — и что к этому добавить? Быть может, лишь свою маленькую историю?..

… Однажды мне тоже было около двадцати. Я учился, прожигал жизнь, жил практически беззаботно под родительским крылышком; подружки, кажется, на тот момент не было вовсе. Яркие, подвижные евротехнодэнс и брейк-н-бит звучали в колонках и голове, отражая высокоскоростной ритм тогдашней жизни. А тогда я рисовал. Вернее, срисовывал известных людей, в карандаше, на тетрадных листочках в клеточки, которые потом выгорали на солнце. Портретировал любого, кто попадался под руку в газете, журнале: кинозвезд, спортсменов, политиков даже, а потом развешивал над рабочим столом. Что-то из получившегося мне нравилось больше, что-то меньше, но почти все рисунки были для меня всего лишь результатом хобби, маленькой забавы. Почти, но не все. Тогда, на тот момент мне нравилась (чисто внешне, «на лицо») актриса Вайнона Райдер. В газете, в разделе анонсов фильмов недели была её небольшая фотография – буквально 5 на 7 сантиметров, просто улыбающаяся девушка лет двадцати двух на вид, — и я срисовал её. Мне нравилось то фото-оригинал, там на нём Вайнона была очень красивая. Но не такой красивой, какой она получилась на моём рисунке! Ей богу, я ничего не добавлял, не приукрашивал, но она вышла такой… солнечной, такой божественной и она так смотрела!.. Она смотрела только на меня, я был уверен, и я влюбился. В Вайнону на моём рисунке. Я подолгу смотрел на неё, влюбляясь всё больше, а она просто улыбалась, только мне, только для меня. Я больше не рисовал…

В какой-то момент жизни я снял все рисунки со стены, сложил их в какую-то папку и очень долго даже не вспоминал о них. До того момента, как прочитал «В поисках девушки». Гейман сказал мне, что что-то подобное уже случалось раньше с его героем (с ним самим?), и тот тоже был влюблён в картинку, в изображение идеальной девушки по имени Шарлотта. Своей «десяткой» я выражаю огромную благодарность Нилу Гейману за эту историю. Её светлая романтичность и простота захватила меня и помогла на время вернуться в прошлое и вспомнить то хорошее, что было. Спасибо.

… И я отыскал те рисунки, в целости и почти сохранности. И среди них – Вайнона.

Она стала ещё красивее и всё так же улыбается мне…

-- Значит, ты не американец?

-- Никто не американец.

(Из диалога Тени и мистера Среды)

Роман «Американские боги» не предназначен только для американцев. Он даже написан не-американцем. Так думал я всё время, пока читал его. Так думал я некоторое время после того, как перевернул последнюю страницу. Я и сейчас так думаю, ведь этот роман нельзя привязать и отдать исключительно одной Америке, его можно адресовать практически любой стране и территории — хоть Германии, хоть Англии, хоть России, хоть Монголии, хоть Ботсване, — везде забывают старых богов и всё больше поклоняются новым.

Люди кладут жертвы новым богам (а порой и вовсе божкам – неоперившимся, но лоснящимся от богатства, наглым и властным). Для людей теперь телевизор – алтарь, которому они ежедневно приносят жертвы – время, и деньги, а иногда – друг друга, и любовь, и верность, и внимание и размен на счастье. Эти же жертвы (на примере Америки это показывает Гейман) приносят они «Грейхаундам», двигаясь его автобусными маршрутами; и одеколону «Олд-Спайс», разбрызгивая его по лицу и телу; и «Джеку Дэниэлсу» с «Пабстом» в придачу, потягивая их в баре «У Джо»; и «МакДональдсам» с «Бургер-Кингами», отравляя свои организмы нездоровой пищей; и заправкам «Амоко», питая их горючими смесями баки своих «фольксвагенов» доверху; и «Walking after Midnight», заказывая её в мьюзик-боксе какой-нибудь дешёвой забегаловки. Люди отдают себя этим новым богам, принося в жертву снова и снова…

Действие романа происходит в Америке, но, повторюсь, это могло было быть и в любой другой точке мира. Просто Америка здесь – как квинтэссенция всеобщей, мировой безбожности, амнезии веры и упадка культуры. Удобная страна для развития сюжета – обширная – от Судного дня-Запада до Восходящего солнца-Востока и от Равноденствия-Юга до Арктического сияния-Севера. Великое множество рас, народов и народностей, вер, религий и мифологий, культур, субкультур и анархии. Полезная страна для Геймана – только на её примере он мог достойно выразить свои мысли.

Но разве только в Америке забыли старых богов? Но разве только здесь для них «чёрный день давно наступил, и с каждым днём он всё чернее и чернее»? Но разве только здесь «мёртвые что-то скрывают от нас»? Разве только здесь одинаковость страны во всех её уголках – огромная иллюзия? Нет, и это повсеместно, и Америка в романе как место действия – это гипертрофированная сущность всего происходящего в наше время.

«Старые боги в этой новой безбожной стране»

(Из монолога мистера Среды)

А тем временем брошенные, позабытые, покинутые, напуганные и обобранные боги прошлого перебиваются на тех крохах поклонения или веры, которые они ещё смогли отыскать. И осталось им только тихо-смирно доживать свой век, что они и делают: доживают его и перебиваются кое-как на краю новой культуры, где они никому не нужны и где к ним никто не присматривается чересчур внимательным взглядом. Влияния у них осталось мало, они вкалывают на заправках, в такси и в стрип-барах, крадут и обманывают. А их время уходит, но им не хочется уходить и нужно пойти в штыки на новых богов, нужно дать им последний и решающий бой. Бой, который просчитан до эпизода тем, кто, быть может, ещё сохранил своё могущество и желание остаться на плаву достаточным для того, чтобы действовать, и воевать, и победить.

Образ этого бога висельников – Одина / Вотана / мистера Среды, туманен, хотя раз за разом Гейман добавляет в повествовании к его описанию штрих-другой. Костюм, борода, манера есть, манера говорить, — всё это складывалось в портрет, который распадался на ничто в те моменты, когда Всеотец не присутствовал на страницах книги. Он был способен внезапно переходить из экстравертности к периодам напряжённого молчания, его устраивала простота, смешанная с душевностью обстановки («-- Кормят здесь хорошо? – Не особенно, но зато атмосфера незабываемая»). Он всё видел, и всё знал. Про всех и про каждого, и даже про то, что кто-то, где-то, когда-то закопал живого котёнка в коробке из-под обуви в саду. Он знал всё, и он хотел и дальше жить-быть в этом мире, и знал способ (один-единственный способ) как это сделать. И он знал того, кто сделает это. Он знал его всю жизнь.

«Среда хотел, чтоб так было. Я пил его мёд»

(Из ответа Тени)

Тень. Вся загадка романа Геймана для меня не в судьбах старых и новых богов, не в хитросплетениях сюжета, — хотя и в них тоже, но более всего в личности Тени. Заглавный герой, наёмный работник мистера Среды, оказался как будто без имени, без возраста, без характера. Но личность его – главенствующая в судьбе мира, — притягательна и интересна, она живая, хоть и не яркая; она думающая, хоть и не отличается высокой интеллектуальностью. С самых первых страниц мне захотелось, чтоб Тень стал моим другом, чтобы он протянул мне руку и сказал: «Привет, я Тень. Будем знакомы?». Мне он понравился сразу: вольный и волевой, раненый и ранимый, целеустремлённый и цельный, сильный и хрупкий – вот таким мне представлялся его образ. Я полюбил его, я без его согласия записал его в свои друзья. Нет, я скорее всего не хочу быть им, походить на него, но я хочу, чтобы он был моим другом. Хочу, чтобы такой герой был моим другом.

Очень полюбилась мне эта книга, стала почти «настольной»: нет-нет, да возьму и прочитаю пару глав из неё; тут да там найду интересную мысль, цитату, эмоцию. Для меня эта книга стала высшим наслаждением за последнее время. Это моё. Это в моем резонансе, в моем мироощущении.

Читайте, и найдите для себя что-то в этом романе, от чего не сможете закрыть глаза!..

Совершенно бесподобный роман, ставший для меня полным откровением. Тонкий, умный, глубоко психологический, он надолго запал мне в душу. Шикарная фантазия Джона Райта сверкает в «Золотом веке» ярко, блистательно – она ослепляет на мгновение, но вот ты немного поморгал, очухался и снова спрашиваешь себя: «фуух-ты, что это было?», а потом отвечаешь себе: «Что бы это ни было, это было чудесно!».

Да-да, это было чудесное явление полёта мысли, фантазии, науки Райта, а в полёте этом он показал множество человеческих страстей, чувств, эмоций, настроений, идей, мечтаний – всей человеческой сущности, но за полным отсутствием мелких, низменных, незначительных, мимолётных проявлений. Всё и все в этой истории напрочь лишены этого; их цели, идеи, деяния, мечты писаны должны быть с заглавных букв. Цели, Идеи, Деяния, Мечты – вот так нужно отражать всё то, что описано в «Золотом веке».

Весьма далёкое будущее, когда человек, нет, не так – Человек, — словно Бог всемогущ, его воле и знаниям подчинены не только планеты, но само Солнце: оно уже не суть есть основы всей жизни на Земле и в системе, о, нет! — теперь уже «жизнь» Солнца подчинена Человеку, и только от него зависит, как долго оно будет дарить свет. Человек приручил саму матушку Природу, планеты и даже мелкую космическую пыль. Реальность такова, что по всему выходило, что для человечества настал Золотой Век. Невероятно, но написано прекрасно.

Только вот вся жизнь, всё существование человечества заключено в (относительно) замкнутом пространстве, ограниченного пределами Солнечной системы, но человек не был бы человеком, если бы не стремился к большему.

Таков главный герой эпопеи – Фаэтон. Аристократ высокородного происхождения, он до поры до времени «сидел, не высовывался», оставаясь лишь тенью своего отца (или не отца, но создателя) Гелия, Покорителя Солнца. Его великая Цель, его светлая Мечта в конце концов пошла вразрез с «официальным курсом» Золотой Ойкумены, что и стало основной стратегической линией повествования. Его заставили отказаться от Мечты и Цели, компромиссами, торгом и шантажом, ему стёрли 150 лет воспоминаний, полторы сотни лет жизни, его убедили ложью (недосказанной правдой), что он желал вернуть насилие и преступление в мир Золотой Ойкумены, но что-то зудело внутри него, что-то подсказывало ему, что создан он не для жизни в неволе, в клетке – пусть и Золотой. Жизнь Фаэтона превратилась в лабиринт, полный ложных и истинных воспоминаний. Когда-то он знал ответы на все вопросы, теперь же он забыл их существенную часть. И начался поиск этих утерянных воспоминаний, и отсюда ведёт свой рассказ Джон Райт.

С первых строк я окунулся в совершенно незнакомый мне доселе мир – невероятное смешение реальности и виртуального мира, сознаний, ощущений, эмоций вначале запутало, смутило и немного испугало, даже подумалось мне, смогу ли я продраться сквозь эти лабиринты. Куча философских терминов, научных понятий (самыми безобидными из которых были что-то вроде сингулярности, да трансцендентальности), неизвестных знаний поначалу не добавляла позитива процессу чтения. Выяснилось, что после 40-50 первых страниц ничего страшного и непонятного уже читателя не ожидает, тем более что Райт постепенно в изумительной манере объясняет всю устроенность своей вселенной. Поэтому, Совет номер 1: ни в коем случае не бросайте эту книгу в начале! – потом пожалеете.

События в романе развиваются очень планомерно, я бы даже сказал изысканно планомерно. Каждая глава на своём месте, каждый абзац отточен, каждое слово цепляет другое. Встреча со стариком как прелюдия, загадочный нептунец, Аткинс, и всё дальнейшее повествование чёткими, хоть и неторопливыми шагами ведёт нас к кульминации этой части эпопеи – к моменту, когда Фаэтон откроет «шкатулку» с воспоминаниями, когда он сорвёт замки с этого Ящика Пандоры, в котором заключена если не погибель Золотого века, но огромные беды для него.

И если до этого момента я читал, грубо говоря «фантастический кибер-детектив», то, начиная отсюда – психологическую драму в фантастическом антураже.

Проблема Поиска самого себя, понимание понятия «Свобода», следование своей Мечте – вот, пожалуй, самые значимые идеи романа. Как долго Человек будет наслаждаться этим раем, как долго он сможет жить в этом «мире лишенных свободы, анархии человеческих страстей и человеческого безумия»? Да и рай ли это? И Фаэтон спрашивает себя об этом и отвечает: «…когда-то я называл это раем! Это место прекрасно, но это – ад!». Рай или ад – фальшивый и позолоченный, или реальный и золотой? Решайте сами. Свободен ли человек в таком мире, в котором всё спланировано компьютерными мозгами софотеков, всё рассчитано, просчитано и упорядочено. Шаг влево, шаг вправо – не расстрел, но считается глупостью. Да и глупости не совершаются, в общем-то, ведь компьютерные супермозги Поместий и Школ ведут человечество по безопасным и предсказуемым дорогам. Предусмотрительность софотеков встала на стражу, охраняя покой и всё течение жизни огромной цивилизации; охраняя от одного-единственного индивида, и в данном конкретном случае – от Фаэтона.

Фаэтон же решил отказаться от этой мнимой свободы, и понял своё предназначение по-своему. У него появилась Цель – освободить человечество, освободить его для великих свершений, для невиданных, славных деяний. Для полётов в космос, для поисков новых миров. И тогда родилась Мечта – космический Корабль, «Феникс Побеждающий», его прекрасное, могучее детище. Он бросил все силы и средства на свою Мечту; он потерял отца; он потерял жену – и всё это только лишь ради осуществления своей Мечты – Космоса… Мечту отняли, корабль убили, память стёрли, его самого отправили в пожизненное изгнание… Что то там впереди?.. Борьба.

Вообще, Джон Райт показал себя весьма умным, начитанным, информированным писателем. Множество философских и компьютерных изысков очень органично дополняют весь пейзаж увлекательного повествования. Нет, не дополняют даже, но являются неотъемлемой его частью. Чем для меня ценны книги? – я ценю ум, его красоту, его наполненность, его множественность знаний. И если хоть из одной книги из пяти я найду что-то, чего я не знал до этого, если положу в свой мозг новые знания, то эта книга станет для меня втройне ценнее. Благодаря «Золотому веку» я пополнил свой багаж огромным числом новых знаний (да хотя бы о таком понятии как «четыре стадии скорби»), и это весьма по мне.

И, напоследок, немного дёгтя. У меня практически нет никаких претензий к самому роману «Золотой век» Джона Райта, но у меня есть довольно внушительные рекламации к единственному русскому изданию от «Эксмо»:

1. Обложка никоим образом не отражает никакой сути романа. Нарисованная дамочка в скафандре с надписью «Serrano» — что это?? Для чего? Откуда? Во всем романе есть лишь одна женщина – Дафна, жена Фаэтона, но и она никакого отношения к изображению не имеет.

2. Вопиющая ошибка, иначе и не назову – в колонтитулах автор указан как «Джон К. Райт». Ну что, было лень узнать, что второе имя писателя Чарльз, и поставить «Ч.» вместо «К.»? Неуважительно, нелепо.

3. Много вопросов вызывает издательская аннотация, в которой роман назван «первой космооперой XXI века». Я так и не понял, с чего это взято, даже сам Райт посмеялся на этот счёт. Именно в этом романе ни единожды даже пчела не пролетела, не говоря уж о космолёте, открытии новых планет, и прочих атрибутов действительно космической оперы. Да, наверняка в последующих частях «Феникс Побеждающий» взлетит и направиться к неизведанным мирам, но пока что это никакая не космоопера, а по стилистике и вовсе вещица вполне киберпанковая. Также в аннотации указан необыкновенный динамизм и поэтическое воплощение. Динамизма событий по большому счёту нет – есть динамизм представленных чувств, эмоций, ощущений. Поэтического тоже не так и много, разве что глава о тех событиях, когда Фаэтон прибыл на Венеру к гробу своей Дафны, да разговоры с Гелием и его, Гелия, воспоминания.

В остальном же, почти согласен. Но главное в том, что книга преотличная, и я с удовольствием полакомился бы продолжениями на русском языке! Очень надеюсь на это.

P.S.: А ещё мне очень захотелось снять по этому роману кино, но я не режиссёр, к сожалению. Ах, какие картинки можно было показать зрителю!..

Этот рассказ, любимец многих советских антологий, на поверку оказался не таким уж и отличным. Весьма средний во всех отношениях, в иных — и вовсе слабый. Тема «первого контакта» может быть придумана и описана очень интересно и логично, и так бывало весьма часто, но не в этой истории. Я не буду приводить тут сравнения с Ефремовым, это не совсем этично, учитывая, что это уже сделали полвека назад составители первой антологии «Зарубежная фантастика» Е. Брандис и В. Дмитревский, я скажу лишь о том, что почувствовал сам.

После «Исследовательского отряда» этого же автора мне уже как-то не особо резало слух неоднократное повторение и рефрены ранее сказанного. Наверное, это такой своеобразный стиль Лейнстера. Возникает ощущение, что либо мысль терялась и обреталась вновь, либо за недостаточностью аргументации своей авторской позиции Лейнстер как бы «вдалбливает» её читателю. Возможно, он писал так намеренно, дабы увеличить «вес» произведения, не знаю, но посмотрите: впихнутая в повествование информация о Крабовидной туманности выглядит лишней, инородной, даром, что её можно взять в любой популярной энциклопедии. Впрочем, надо отдать должное, её история, характеристики и особенности даны вполне точно на 1945 год.

Я не люблю слово «картонные» применимо к персонажам, ибо не совсем понимаю его смысл, но тут нутром чую, что можно сказать именно так. Томми Дорт, исследователь, хоть и почти аморфный тип несмотря на свои геройства, но и то не идёт ни в какое сравнение с капитаном корабля, недаром же в рассказе для него даже имени не нашлось. Его паникёрство, граничащее с паранойей, недостойно звания командира экипажа. Да, такое поведение, прикрытое автором как забота о человечестве, выглядят очень фальшиво. Тактика, эмоции, манеры, мысли капитана были выбраны Лейнстером неверно, как мне кажется. Взять одну из последних сцен, переговоры об обмене: начал он «агрессивно», продолжил «сердито», закончил и вовсе угрозами. И это капитан! И это парламентёр!

Вообще, вся концовка неубедительна, выход из недвусмысленного положения, придуманный Томми — полный абсурд. Читая, я, конечно, рисовал себе возможный финал, и у меня нашлось как минимум три вполне здравых варианта разрешения проблемы, включая иронический, но среди них не оказалось такого, как в рассказе, а предложенный не убедил.

Тем не менее, кое-какие хорошие моменты в рассказе есть. Лейнстер нашёл красивые слова и метафоры, когда описывал туманность, окружающий космос, а я обожаю читать такое и очень часто рассматриваю фото космических объектов, это красиво. Опять же по части технической откровенных ляпов и претензий нет, многое вполне логично и научно написано.

Ну, и напоследок, по почти сложившейся традиции, охарактеризую переводы этого рассказа. Их два – назовём их (1) и (2) – за авторством В. Брускина и Д. Жукова. Могу сказать, что во многих изданиях они перепутаны, и сказать однозначно «где, какой» сложно. (1) приписывается и Брускину и Жукову, равно как и (2). Скорее всего, (1) – лучший из двух, литературно написанный, принадлежит Жукову, учитывая его послужной список; (2) – весьма плох, косноязычен, просто некрасив (не удивлюсь, если это перевод с польского). Так вот, мой совет: не читайте рассказ в томе серии «Шедевры фантастики» и в антологии «Безработный робот». Рассказ средний, но для ознакомления с прошлым фантастики, с её истоками годен.

Рассказ понравился, даже несмотря на то, что у меня нет никаких воспоминаний и историй из своей жизни касаемо бомбоубежищ и прочих бункеров, а также я никогда не испытывал страха перед возможной опасностью войны – как-то всё это я не застал, или прошло оно мимо меня, всё-таки рос я уже в другое время, когда о «холодной войне» говорили в прошедшем времени. Но это вовсе не означает, что я не смогу понять Майка Фостера: его чувства, его желания, его страхи. Филипп Дик, этот великолепный и неповторимый Мастер, описал и показал всё очень чётко и правдиво. Мне стало очень жаль этого мальчугана, ведь страх перед войной и гнетущая боязнь смерти поглотила его без остатка, съела, не пережёвывая. Но самое неприятное в том, что эти страхи и боязнь оказываются для него гораздо сильнее желания жить.

Мечта об убежище, об этом новеньком бункере – разве это хорошо, разве это детская мечта, разве такой она должна быть – детская мечта?! Кто виноват, что всё так выходит для Майка? Я бы в первую очередь назвал его отца: мягкотелого, тряпичного мужчину, оказавшегося не способным идти до конца в своих убеждениях. Скажете, он отступил под напором семьи и ради Майка? Может быть, но затем он отступил снова, вернув бункер в магазин, и став опять не в состоянии обеспечить семье безопасность. Конечно, система беспощадна, раз за разом убеждая покупать новые и новые предметы самозащиты и повышать обороноспособность страны, но с другой стороны, падающая бомба не остановится и не спросит у Майка, хорошо ли он себя вёл, и не свернёт в сторону при положительном ответе. Мальчик должен жить, он не виноват в том, что мир жесток.

Фостер, ты ещё жив!

Небольшая история о большой трагедии маленького человека. Причем трагедия эта даже не в том, что тролль «съел его жизнь», а в том, КАК этот человек её прожил. Никчемно, бесстрастно, жалко, одиноко, одним словом, — безжизненно. Предал девушку, пытаясь подсунуть её троллю «на съедение» вместо себя; жил с женой не любя (но зачем? почему? ради чего?). Но тролль не принял того жертвоприношения, а жена ушла, оставив 15 страниц наверняка горькой правды о нём. Никакого хэппи-энда, но его и не могло было быть, хотя поначалу мне подумалось, что история будет детской, светлой, романтической... И ещё вопрос, будет ли тролль счастлив и доволен той съеденной жизнью?

Вообще же, впечатление от рассказа несколько подпортила сама сцена «обмена жизнями»: вышла она какой-то грязно-сексуальной, животной с виду, я даже реально поморщился от тех строк. Но в принципе рассказ весьма хорош, нерв обнажен, а это я люблю.

Этот рассказ невероятный, загадочный и настолько же вопрошающий, насколько же и не утруждающий себя ответами на созданные вопросы. Как будто Лем сказал себе, да и нам, читателям: «Слушайте, и внимайте, но учтите: с меня только история, а то, что вы о ней подумаете, и какие выводы сделаете, это ваше личное дело. Я разбросал вам жемчужины в траве повествования – ищите, собирайте (если найдёте…), думайте…». Ну что ж, ответил я (конечно, по-своему поняв призывы пана Лема, и во многом фантазируя), будь по-вашему – что увидел, то увидел.

А увидел я расколотое на две почти равных половины повествование.

Первая, которая хоть и не заставила меня бросить чтение, но немного раздражала. Витиеватые, длинные (длиннющие!) строки, наполненные запятыми, дефисами, всеразличными оборотами, метафорами, и просто сравнениями, синонимами, подробностями читались трудно, я бы даже сказал, мучительно.

Как сквозь дебри джунглей я продирался через этот умный, проницательный, тонкий и такой загадочный язык (перевод великолепный!), но продирался! Перечитывая строки, переваривая внутри и прогоняя через себя самого.

Для меня, не привыкшего к подобной стилистике, было поначалу трудновато, но жутко интересно. Я ощутил ту потрясающую способность Писателя облекать свои мысли в слова так, что картинки в сознании читателя мелькали с частотой немыслимой. Знаете, бывает, описываемое в истории событие, локальное или общее, очень просто (ну, написано простенько, даже обывательски что ли), бывает не сложно, когда что-то укладывается в полстраницы, и всё подробно и предельно ясно. А бывает как в этом рассказе: в одном предложении события, движения, мысли (особенно мысли!) сменяют друг друга с такой невероятной быстротой, пестротой и значимостью, что я еле поспевал, ей-богу! К середине поспел, но тут такое началось!

Декорации средневекового замка, королевского дворца, с придворными, фаворитками, и прочим сменились Второй половиной и таким динамичным действием поиска, погони, но описанным так дословно, подробно и детально, что казалось, что это не Маска (так я её назвал, ибо обилие прошлых «жизней» и Её имён смущало и путало; в конце концов, это вполне объяснимо – ведь это обилие пугало и смущало своей неизвестностью и её, Маску) в погоне, не этот невероятный механический палач из чего-то Неведомого, а я бегу за суженым (жертвой? целью?) среди полей, лугов, лесов, сквозь траву, сквозь муравейники, сквозь живые тела животных, сквозь деревни, сквозь испуганные взгляды детей и стариков, сквозь неизвестный мир.

Невероятная перемена схемы повествования обожгла, привлекла и привела к нестерпимой жажде увидеть, осознать, прочувствовать концовку истории.

Она разочаровала меня, по чести сказать. Сразу же померкла красота прежних слов, ажур описанного погас, потух. Вопросы, которые оставил Станислав Лем, лично для меня остались под таким покровом тайны и непознанного, что я даже расстроился. Кто Она? Откуда явилась? Зачем? Кто Он, цель? Кто его преследователи? Зачем похитили? Какова истинная роль короля? Вообще, чем обоснована такая концовка? И множество других. Вывод у меня одни: итог для Арродеса был определён заранее, и не было предпосылок для Маски спасти его, учитывая также её непонятные даже для неё самой намерения как поступить с настигнутым: убить, любить, спасти?.. Я не знаю.

И признаюсь: поклонником, а уж тем более знатоком творчества знаменитого польского писателя и учёного, и в частности, фантаста Станислава Лема, я не являюсь. В юношеские годы прочёл лишь зелёную книгу в мягкой обложке из серии «Мир приключений», где были представлены «Солярис», «Непобедимый» и несколько разрозненных рассказов из дневников Йиона Тихого. Поэтому эта история «Маска» стала для меня некоторого рода откровением. А вопросов действительно много, но на то она и Литература в своём лучшем проявлении!

«Всё то хорошо, что хорошо кончается…».

И хотя в целом рассказ очень смешной, но доля грустинки в нём имеется. Боюсь даже подумать, что было бы, если бы Том решился таки на убийство? Прибывшие инспекторы вмиг поставили бы мужское население от 15 до 60 «под ружьё», как и планировалось и научили бы их убивать. Или может, всё-таки не вышло бы ничего?.. Тем не менее, этого не произошло, и Новый Дилавер продолжил своё существование без преступлений и крови. И каждый продолжил, наверняка своё дело: Том Рыбак вновь стал рыбачить, а Билли Маляр – красить стены…

Очень позабавили строки, когда жители деревни всё подначивали Тома, да беспрестанно вопрошали: «ну когда ты уже будешь воровать?, ну когда ты уже убьешь кого-нибудь?». Всё это походило на просьбы детишек показать им фокусы. Интересно, потому что непонятно, и наоборот. И ведь правда, они ведь и выглядят все как дети, они знают как делается то и это, но не знают ещё много чего, и всё равно они счастливы, добры и спокойны. Они – чисты, и слава богу, у военных хватило ума убраться с этой планеты и на радость нам (и жителям колонии) считать и впредь её отсталой и бесперспективной.

Чудно, конечно, что Шекли отвёл такой маленький срок на то, чтобы без связи с внешним миром колония забыла всё то, что у Земли ассоциируется с цивилизацией – 200 лет на то, чтоб забыть про убийства и прочее, про церкви и тюрьмы. Думаю, это от того, что Мастер был близок к мысли, что человечество не так уж и безнадёжно.

Правда… Вот та последняя фраза из уст Тома…

Первый рассказ С. Вейнбаума не вышел комом, я думаю. На хорошем уровне динамичная, привлекательная по содержанию история путешествия с приключениями, построенная в форме «рассказ в рассказе», получилась изобретательной, изрядно приключенческой, без особых ляпов (наверняка ввиду минимума привязанности к науке), но и без каких-либо интересных гипотез. Забавно, конечно, что не сильно насыщенная представителями марсианская фауна всё таки так кишмя и кишела на протяжении всех своих … 30 страниц ))). Один вид сменял другой с пугающей быстротой, но «страус» Твил, оказался на высоте, и не только самым разумным, дружественным и цивилизованным из всей фауны Марса, но и, быть может, разумнее человека. (Вот, что значит веское слово Кэмпбелла!). Описания фауны, конечно, примитивные, покоящиеся лишь на визуальной ближайшей похожести на нечто знакомое-земное — «бочки», «страус», «осьминог» и прочие – несколько минусовали впечатление. В целом, средненько, но вполне читабельно.

Либо я чего-то не понял, либо … одно из двух.

Не могу сказать однозначно, что мне не понравилось, так же, как не могу сказать, что понравилось. Вот говорят в театре: «не верю!». Так безапелляционно не скажу, но что-то вроде «хм… ну, че-то как-то не верится» пожалуй, будет с моей стороны уместно подумать. Не верится, что человеческая память человека, и заметьте! влюблённого всю жизнь в свою жену человека, так коротка и избирательна. Не верится, что ему тот момент, когда впервые девушка-одуванчик вошла в его контору, запомнился, а то, как она выглядела, что она похожа на девушку «из будущего» — нет. Пусть ее, что фотографий нету, но картинки в мозгу, но память-то должна быть! Люди не меняются внешне за 20 лет уж настолько кардинально, чтобы было их не узнать. Ни строчки о том, что она ему кого-то напомнила, нет. В общем, не убедило.

Роберт Янг – большой романтик и сказочник в самом лучшем виде. О самых невероятных вещах он писал спокойно, уверенно, убеждённо, и – с любовью. Писал так, что невольно растворяешься в его сюжетах и веришь каждому слову, как бы это не выглядело невозможно. Даже если история такая, как рассказанная в повести «У начала времен».

Манера повествования схожа с той, с которой старенький, любимый дедушка укладывает спать внучат, рассказывая им на сон сказку. Так же внимаешь его словам, заворожено открыв рот, и так же сознаешь, что рассказ – всего лишь выдумка, одновременно говоря себе: «но ведь дедушка-Роберт Янг не может обманывать…». «У начала времен» — сказка, а как сказал ещё один романтик Клиффорд Саймак в «Городе»: «Кто же ищет истину в обыкновенной сказке? Сказка должна быть увлекательной, и всё тут». И, надо сказать, вышло действительно увлекательно.

Машина времени, обитаемый, цивилизованный, наполненный жизнью Марс, временные парадоксы, динозавры Мела – вот он Янг-фантаст; серёжки-говорёшки, высокое чувство любви, бескорыстная дружба и помощь, сны о весенних лютиковых лугах, чистое, тёплое солнце, росистое утро – это уже Янг-романтик. Может быть сейчас, в наше циничное кибер-время эта история смотрится слегка инородно, но она должна быть, должна лежать на другой чаше восприятия действительности!

Пусть некоторые моменты выглядят наивно, некоторые сцены – наигранно, количество счастливых совпадений зашкаливает, а роялей в кустах хватило бы на целый оркестр, но романтичность повести поглощает эти частности. Наверное, найдутся защитники якобы-морали, которые увидят в повести коробящее их чувство любви 11-летней девочки к взрослому мужчине. Объявятся и те, кто усмотрит во всех временных выкрутасах Янга несоответствие логической мысли, лженаучность. Наверняка кто-то посетует на излишнюю многословность в описаниях происходящего, повторы (пальметтовые рощи, снова пальметтовые рощи и опять они же…) и архаичность слога. Это есть, если глядеть на повесть циничным взглядом настоящего, но при всём при этом добрых и светлых чувств от этой повести в разы больше и с прошествием времени они явно не уменьшатся.

Наконец-то я нашёл этот рассказ! Дело в том, что советский мультфильм 1985 года мне запомнился давно и надолго, но в десятилетнем возрасте я титрами ещё не интересовался и потому авторство сюжета ускользнуло от меня (также надолго). Но сама история врезалась в память и позднее, едва начав бриться, каждый раз при выполнении этого нелюбимого занятия, я завидовал герою мультика, которому достался чудесный крем-депилятор Глоглема. «Вот была бы красота иметь такой крем», — думал я всякий раз, поскрёбывая бритвой щёки и страстно желая скорейшего внедрения в нашу жизнь подобных штуковин из фантастических рассказов.

И вот, наконец, совершенно случайно я-таки добрался до печатной формы рассказа и оказался в ещё большем восторге. Рассказ яркий, остроумный, запоминающийся. Драма соседствует с доброй иронией, острой сатирой и романтикой освоения далёких планет. Образы персонажей лаконичны, но точны и сочны, особенно нерадивый робот-коммивояжер. Его неумелая деятельность – «немного грубоватая, но толковая» — выделяется прежде всего непосредственностью, отсутствием корыстного, злого умысла, и, конечно, резко контрастирует с, как я их называю, «представителями-канадской-компании-здравствуйте-у нас сегодня презентация-купите чайник», которые шастают по офисам в мятых брюках, несвежих рубашках и грязных ботинках, втюхивая разную ерунду. Робот, угрожающий пистолетом, вызывает здоровую улыбку, эти же парни – в лучшем случае жалость, притом что они не поставлены в то труднейшее положение, в каком оказались и робот, и колонист Уингерт. Подкупает, что у обоих нашлось достаточно здравого смысла, чтобы понять, что, только держась вместе – земная смекалка и денсобольские технические возможности воедино, – они смогут выжить и даже подзаработать.

Остаётся небольшое смущение от того, контракт был разорван уж очень легко и просто, но за другими плюсами рассказа это обстоятельство уходит на задний план. Ну, а заново пересмотрев мультфильм, я даже на десять минут вернулся в детство. Своеобразный взгляд на концовку советских мультипликаторов сейчас, несомненно, поставил этому некий барьер, но я всё же склонен отнести их версию к одному из ликов творчества, но не к эху той эпохи.

… А розовое небо Квеллака из мультфильма так и останется в памяти…

Всё-таки, это ещё ранний Стивен Кинг со всеми его недочётами: местами ещё «сырой», в чём-то не окрепший, не отточенный, слог которого совсем ещё не такой «детализированный», а идея не такая цельная, но неясная и размазанная по тексту. Такие мои первые впечатления от прочтения этого рассказа, которые более того – усилились после прослушивания его в исполнении Влада Копа. Размышляя далее над этой историей, я нахожу некоторые моменты лишними, иные – провисшими, часть же просто неубедительно прописанными.

Разбирать каждый из них не стану, но для себя отметил, скажу лишь о некоторых в общем. Самое непонятное в том, от чьего лица Кинг вёл своё рассказ о произошедших событиях? Нет, структурно ясно, что от третьего лица, но даже в этой манере должно быть определённо понятно, чьими глазами мы видим историю. Здесь же, многочисленные «куда-то», «что-то», «какое-то» без подробностей («они собирались куда-то пойти пообедать», «она что-то зубрила», «посмотреть какое-то кино», …) создавали эффект «неприсутствия», как будто история, рассказанная Кингом – это отстранённый пересказ чьей-то истории, подробности которой выветрились со временем, оказались неважными, несущественным. Словно бы это не воспоминания Элизабет, или даже Эллис, или даже (!) не воспоминания Эдварда Хамнера-младшего, а университетская байка.

Обычно Кинг, придумывая и описывая детали снов своих персонажей, вполне соотносит их с сюжетом, с дальнейшим или предыдущим текстом. Здесь же сон Элизабет с Тони-убийцей и Эдом-спасителем выглядит инородно, давая мало намёков на связь с событиями. Он не изобретательный, образно говоря, сон этот не как волокно в верёвке, составляющий с другими такими же одно целое, а как шнурок, привязанный простым узлом к этой верёвке.

Опять же, разноцветные носки Эдварда – зачем?, можно ли было обойтись без этой мелочи, которая по идее должна была внести указания на какие-то особенности характера Эдда, а на самом деле – нет? Эд был человеком, подчинённым идее, цели, 15 лет вынашивая и лелея мечту о Бет, 15 лет методично исполняя её и двигаясь во времени и пространстве к объекту своей любви. Я не стану говорить о негативной, разрушительной стороне его любви к ней, о её собственническом начале, о банальном желании обладать женщиной (чувство-то, как ни крути, настоящее), но разность носков никак не цепляется за его характер.

…А эта пугающая (по задумке) фраза – «Элизабет ожидало самое ужасное лето её жизни». Что в нём оказалось в итоге ужасного?! Смерть Тони? Полноте, сама Элизабет призналась, что в сущности о нём не сильно-то и сожалеет, к своему стыду. В чём ужас того лета, если основные события – кстати, не такие уж и ужасные, трагические и критичные – развернулись гораздо позже «того» лета? Ну, и то, что мне особо не понравилось в рассказе, как Кинг вывернул негативную сущность Эдда Хамнера-младшего. В момент, когда можно было остановиться лишь на его мистической способности, даре, проклятии быть «маленьким талисманом», или быть по словам его матери, «сыном наместника Дьявола на земле», или «знать, просто знать, предугадывать чужие желания» (но ведь это же не преступление – угадывать желания!), в этот момент всплывает всякая вуду-мишура со всеми этими куклами, древними обрядами, отрезанными в детстве локонами и моделькой «Фиата». И тут вот сразу на меня пахнула чем-то искусственным, ненатуральным, надуманным.

Запахло горелой «пластмассой» идеи и рассказ из неплохой идеи превратился в банальную рассказывалку у костра. Полное отсутствие кинговского неспешного саспенса, просто история с маленьким намёком на психологичность. Но её достичь не удалось, на мой взгляд, персонажи не цепанули, слог беден, развязка неизобретательна. Маленький несчастный мальчик из детства так им и остался и через 15 лет, даром что богатым. В остальном же, средне и скучно.

Наверное, пан Сапковский мудрый человек. Да нет, я уверен, что это так. Иначе, зачем бы ему наделять персонажей, даже второстепенных, умом, житейской мудростью, добрым острословием? Автор как бы отдаёт частичку своей мудрости таким, как, скажем, королева Калантэ: весьма колкий язык, ирония на грани сарказма, твёрдая решимость исполнения задуманного во что бы то ни стало – на грани угроз; а эта женская мягкость, даже некое застенчивость в концовке, когда она ответила на предложение о замужестве? – это королева, но это прежде всего женщина. Её жених, Эйст Турсеах, разве не умён и по-хорошему расчётлив, равно — дальновиден? Кудкудак весьма неплох, Мышевуру-друиду и вовсе положено быть мудрым по статусу.

Весь рассказ исполнен остроумием и мудростью, помноженные на честь Геральта. В ходе чтения сборника, я уже понял, что для него нет авторитетов. Что король Фольтест, что Фальвик, что войт, что королева Калантэ – со всеми он разговаривает на равных, безусловно, не забывая о почтении и уважении, но таки на равных. Ему невозможно приказать — его можно только попросить, в крайнем случае нанять, но не за любую работу он возьмётся, а лишь за ту, что не пойдёт в разрез с его кодексом чести. Это, несомненно, внушает уважение.

Что до сюжета, то он в рассказе оказался для меня не слишком интригующим, тем паче, что буквально накануне смотрел эту серию из польского сериала. (серия, впрочем, не понравилась… Паветта уж больно некрасиво там кричала). Но великолепный слог снова на своей высокой планке, описательная часть, диалоги – всё в норме, а это мне по вкусу.

Интересный рассказ, с огоньком, с градусом. Есть весьма недвусмысленная проблема, граничащая с потенциальной трагедией, и есть два человеческих мозга для определения способа её решения. И пусть ни на секунду не сомневаешься в том, что человек снова окажется выше обстоятельств, но все равно рассказ читается на одном дыхании. Конечно, по своему обыкновению Азимов щедро снабдил его теми зёрнами науки, которые и превращают фантазии автора собственно в то, что мы называем «научной фантастикой». При этом его идеи и предположения по поводу условий на Меркурии не смотрятся чем-то инородным, нелепым или бездоказательным. Но уж так пишет Азимов, что в его невероятные истории веришь, а этот фактор для фантастической истории один из основополагающих, — верить.

Камень преткновения истории – столкновение Второго и Третьего Законов Роботехники. Внезапно обрушившееся на героев противоречие между ними, конечно, само по себе уже даёт ответ на вопрос «ну, и как будем выкручиваться?», а именно: ищи ответ в Первом Законе, раз в данном случае те два не работают. Но, несмотря на эту предсказуемость и очевидность, рассказ не теряет своего шарма. А привлекательность его ещё и в том, что прекрасно, но как просто (!) описано, как два человека осваивают чужую планету, борются с трудностями, и побеждают. И самое главное, что такие понятия, как «дружба» и «самопожертвование» (которое, к счастью, не понадобилось) для них не пустой звук.

Многоликий рассказ, после прочтения которого можно говорить о многих вещах, которые волей-неволей были затронуты: и о морали человеческих отношений к себе подобным и даже и вовсе не к себе подобным; и о природе одиночества, которого одна из суть-ипостасей – очищение; и о мечте, и о славе, и о вознаграждении за свои поступки и мысли, и о каре за проступки и грязные делишки…

В этом весь Саймак, дающий нам, читателям, пищу для размышлений, и лишний повод спросить с себя «за жизнь». Частенько задумываясь о том, что есть суть наша жизнь – реальность или всего лишь умело созданная кем-то (самими нами?) иллюзия, я всё чаще вписываю в свою доктрину устройства жизни именно слова «иллюзия», «постановка», «мираж». Порой кажется, что мир нереален; порой думаешь, что то, чего ты жаждешь, тебе давалось, но ты прошёл мимо, не заметил, принял за мираж, как это было с двумя «охотниками за сокровищами» из рассказа…

Мне всегда нравится, с какой теплотой относится к своим выдуманным существам Клиффорд Саймак, в разных его «меховушек» влюбляешься сразу и навсегда. Здесь их аж семь, все разных полов, но с одной целью на протяжении многих, долгих столетий и тысячелетий. Ах, как они смешно разговаривали! :-) «Друг – значит не обидит? Друг – значит не убъёт?»…

Их было Шестеро «древних». Они искали Седьмого. Они нашли его.

Думаю, они нашли и Восьмого. Того, кто за Миражом увидел и нашёл Истину. И Цель. И Жизнь.

Знаменитый Автор детективов Дональд Уэстлейк (один «Проклятый изумруд», прочитанный давненько мной в журнале «Смена» чего стоит!) здесь предстает пред нами как фантаст малой формы. Конечно, детективы у него получаются лучше, но и этот рассказ неплох, хотя тема, конечно, затерта до дыр. Много раз уже читал я про вживлённые в тело преступника датчики с болевым эффектом, поэтому настоящий рассказ уже не вызвал каких-то особых эмоций. Раз за разом этот поэт Ревелл будет убегать, раз за разом будет испытывать боль, возвращаться обратно в тюрьму, но при этом будет считать, что это его маленькие победы, и... большие поражения системы. Ну пусть так считает, я в этом с ним не солидарен.

Не вполне понимаю, что сподвигло меня вдруг взять эту книгу в руки и приступить к чтению. Вне очереди, помимо установленного списка, минуя всю мою сложную систему отбора. Но что-то говорило мне: «возьми и прочти, реально не пожалеешь». Это «что-то» попало в точку, не обмануло и я не пожалел.

Это отличная книга – завораживающая, интригующая, стройная. Спорная иногда, вопрошающая на каждой странице, не затрудняющая себя дачей определённых ответов и правдивых показаний. Она как бы издевается над тобой, как психолог, которая сказала так мало, зная так много: «Ну, может это произошло так, потому что …, а может и по совсем другой причине», «возможно, ответ – вот он, но не спеши мне верить, ведь другой ответ тоже напрашивается, а может быть ты ищешь или нашёл третий?..»

Вопросов много, но отчего-то не хочется спешить искать ответы. Нравится процесс поиска – сам процесс. Это как в некоторых компьютерных играх, можно не просто пойти выполнить и сдать задание, а «в процессе» покружить по округе, убить пару крабов, испытать оружие, прошерстить сундучки и пещеры… Уж потом только открыть конверт с ответом, но даже перед этим поразмыслить о том, каков он может быть. Да, наверное, из этой книги получилась бы неплохая RPG-игра или квест, и я бы в такую поиграл с удовольствием. А может получился бы стильный фильм, с максимумом чёрно-белого и отдельными яркими вспышками, кадрами, вставками… А вопросы… Все слова, после которых ставится знак вопроса «?» можно адресовать этой книге: от «кто?» и «что?» до «почему?», через «как?» и «зачем?». И множество других. Одни вопросы частные, и ответ находится, другие – общие, и тут сложнее.

Что движило руководством «Южного передела», отправляя в эту 12-ю (?) экспедицию лишь четверых женщин? С какой стати он полагали, что они чего-то добьются там, где не смогли этого сделать другие? Что такого особенного было заложено в них, что при отборе они взяли верх над другими? У меня нет ответа, потому что я не вижу в них ничего сверхъестественного, но это скорее плюс для меня. Я не люблю «бой-баб», и супервумен – не мой идеал. Но, закрыв последнюю страницу, я не знаю о них практически ничего. Имя, внешность, фигура, цвет волос, национальность и прочее – нет ничего, за что можно зацепиться и воскликнуть: «о! моя! я за тебя!». Только профессии, основной род занятий там, в нашем мире, но это же не повод сказать: «о, вы топограф? Мне очень нравятся топографы, я буду переживать за вас».

С другой стороны, насколько это важно в Зоне, действительно? В зоне, в которой существует только одно, и только одно имеет значение – сама Зона. Люди посланы изучать её, но позволит ли она им это сделать? Кого допустит взять с себя пробу, мазок, анализы, кого впустит, а кого отвергнет – смертью? Чья душа годна, чтобы отдать её дельфину или нацепить оболочку его на эту душу, определит уже она сама, и кричать «я, я, возьми меня!» тут бессмысленно.

Книга, как и Зона, захватила сразу и не хотела отпускать. Затянула. Я предполагал, прикинув небольшой её объем, что закончу с ней за пару вечеров и переброшусь на что-то следующее из списка на прочтение. Но, прочитав Первую главу, захотел растянуть удовольствие и читал по главе в день, смакуя. И думал.

Думал, кем бы я был в такой Зоне. Был бы также слаб или силен, как некоторые? Думал об этой четверке женщин. Безликие и незнакомые, что искали они в Зоне? Себя? Чего не доставало им у нас, что они вошли в неё с видом учёных, которые во всем разберутся или , по крайней мере, попытаются? Любви, тепла, понимания, успехов? За всех мы не знаем ничего, только биолог нам поведала немного. Её дневник за несколько дней дал кое-что, но я так и не смог подобрать ей образ в своем воображении, не смог определить на кого она может быть похожа из известных мне женщин. Ничего знакомого в ней не разглядел, да она, наверное, и не хотела бы этого. Одиночество, отчуждение, отстранённость – три «О» — три основополагающих составляющих её мира. Её мира, который вошел в резонанс с Зоной, слился с ней, консолидировался и пустил корни. Она и была «не от мира сего», но стала «от мира того». Она нашла место, где нужна, она – «часть целого, а целое часть меня», по её же словам. Она всегда любила отдельные миры, замкнутые экосистемы вроде заросшего бассейна или пруда. Вот их она понимала, это было её. А мужа не понимала. Её тяга к нему не от «любви или нелюбви», мне кажется, а от тоски, от сожаления, что не успела понять его, пропустить через себя; от разочарования собой, как будто что-то утекло сквозь пальцы, хотя было близко, а она не сумела этим воспользоваться. Или не захотела, отложила на потом. Её воспоминания – отрешенные, без скорби, без истерик – просто констатация факта о том, что произошло, мол, «вот так, ребята, всё по правилам всего лишь» («я не испытываю угрызений совести»).

Мне жаль, что эта глава закончена, «Аннигиляция», в смысле. Кстати, что имел ввиду Вандермеер, называя её так? Словарь говорит, что А. – это реакция превращения […] в иное […], отличное от исходного, «уничтожение» с латинского. Понятно, и верно: уничтожение прежнего, превращение в новое, точно так, как произошло.

…Я не жалею биолога и не стану её сочувствовать в том, что она не вернётся. У неё есть цель, она знает куда идти и что делать. Она понравилась мне и это не «любовь или нелюбовь» — просто понимание, которое она всё время хотела и искала. Понимание того, что так её будет лучше…

Отличный на мой вкус рассказ, но впечатление от него может сильно изменить, и даже подпортить один маленький, но весомый нюанс. Позволю себе дать маленький, но, думаю, ценный совет потенциальному читателю – перефразируя слова профессора Преображенского, скажу ему так: до рассказа не читайте отзывов на него. Мало того, что в большинстве из них раскрывается концовка, ради которой он, собственно, и задуман/написан и на которой зиждется, так ещё и раскрывается она не совсем верно, по-моему.

А история-то красивая и остроумная одновременно. Может бросаться в глаза заметное дробление её на две половинки, одна из которых – красивая, а вторая изобретательная, остроумная. Вполне возможно, что Кларк сделал так намеренно, желая заманить читателя, обмануть, разыграть, но и – увлечь! Такое он уже проделывал в «Стене Мрака», правда, с противоположным эффектом, которым в том случае немало погубил прежнюю идею. Здесь же концовка добавляет шарма и без того хорошей истории.

Кларк интересно и забавно изображает попытки венерианских учёных разгадать, трактовать некоторые земные артефакты. В принципе, стандартный для археолога комплект «находка – тупик – подходящее с виду объяснение» с лёгкостью находится в любом похожем случае в истории Земли – сколько ещё неразгаданных тайн владеют умами учёных, а ведь теорий и гипотез и вовсе в разы больше. И часто одно неверное суждение, предположение уводят ещё дальше от разгадки и это же, думаю, произойдёт и с венерианскими учёными, ведь правильно истолковав назначение скрученной ленты из металлической коробки, они, в конце концов, непременно ошибутся в трактовке её содержания. Я почти уверен, что (вот тут читатель, ещё не знакомый с рассказом, может закончить читать этот отзыв) изучали они даже не художественный фильм, а мультипликационный, а конкретно – про Микки Мауса. Намёки на это даются в рассказе неоднократно. Но от этого конечный эффект только усиливается.

«Цивилизация статуса» — моё наилюбимейшее произведение из ряда фантастических книг. Но странное дело, до сих пор то обилие чувств и впечатлений, которые оно вызывает у меня при очередном прочтении, никак не могли уложиться в систематизированном порядке в отзыв. Навряд ли он и сейчас получится достаточно внятным и стройным, но всё же я должен посредством этих строк хоть частично сбросить то невероятное смешение чувств, восторженных ахов и вздохов, которые неизменно переполняют меня, когда я вспоминаю и снова переживаю все приключения Уилла Баррента. Полный набор невероятных событий, сменяющих друг друга с калейдоскопической скоростью, не даёт оторваться от этой чудесной книги ни на минуту. Бывают у меня случаи, когда со временем отношение к прочитанному и оценка ему меняются, но этот роман из того ряда, для представителей которого оценка «10» останется навсегда единственно верной. Да, сейчас взгляд всё чаще останавливается на каких-то огрехах, недосказанностях, провисаниях сюжетных линий, — это всё в «Цивилизации…» присутствует, если говорить откровенно, — но «старая любовь не ржавеет».

Роберт Шекли представил 50 лет назад взору читателя большое количество всеразличных идей и мотивов, где-то может быть спорных, где-то невозможных, где-то пророческих, и неизменно при всём этом – интересных и искромётных. Говоря словами Руди Рюкера из предисловия к одной из книг Пола Ди Филиппо, роман «состряпан из деликатесов воображения, модных интеллектуальных заморочек». Одни идеи – те, что уже были ранее озвучены писателями-фантастами — Шекли эксплуатировал и чаще всего без какого-либо развития и самобытности, например, мутантов, способных к пси-контакту и извлечению из чужого мозга нужной информации. Равно как и сама идея планеты-тюрьмы, включение в сюжет этих скреннеров не ново, и другие писатели-«воображатели» вероятно подавали их более правдоподобно или информативно, но и в «Цивилизации статуса» всё это на своём законном месте. А взять дихотомию Добра и Зла, эту извечную философскую и даже теологическую задачку: сколько про это писали, думали и спорили, но и здесь Шекли «одел» её в свою «одежду», прибавив по своему обыкновению к серьёзности обсуждения изрядную долю иронии. Характеристики Добра и Зла в устах каждой из противовесных сторон звучат практически одними и теми же словами и выглядит это на бумаге весьма забавно («…где-то я уже это слышал, — подумал Баррент).

Некоторые другие сюжетные ходы Шекли позаимствовал у самого себя, из более ранних произведений: например, Охота на Дичь уже использовалась в «Седьмой жертве», а бои на Арене, Игры напоминаю те, что мы видели уже в «Премии за риск» и прочих историях. Но и в этотм романе они смотрятся вполне органично.

Да, недостатки романа хорошо известны. По большому счёту, история подана поверхностно, «по верхам», Шекли не особо углублялся в некоторые сюжетные линии, иные и вовсе забрасывал. Так, по-моему, вполне ожидаемой представлялась мне love-story между Баррентом и Моэрой, но Мастер ограничил их отношения неделей на Озере Облаков. Идея с классами и статусами отличная, но в итоге дальше объяснения в начале книги Квестором некоторых моментов и правил поведения не пошла. Баррент лихо пронёсся по классам почти к самой вершине положения в омегианском обществе, перескакивая через ступени, но каких-то интересных подробностей Шекли нам не выдал. Также лично мне слишком уж утрированной показалась подача факта, что на Омеге «антирелигиозность» и «нерасположенность к наркотикам» это страшные преступления, которые сурово наказываются. Понятно, что на планете-тюрьме главенствует очень простой и жестокий закон: «будь преступникам, веди себя аморально, убивай – и будешь жить, и жить хорошо», но акцент поставлен слишком гротескно.

Философия романа также проста в применении – многовековая стабильность, однообразие, отсутствие конкуренции и высоких стремлений ведёт в тупик навстречу застою. Неразвивающаяся цивилизация, которая варится, по сути, в собственном соку, медленно, но верно умирает и спасти её может лишь внешнее «хирургическое» вмешательство. Так же, как в животном мире необходим баланс между хищниками и травоядными жертвами, особые пропорции, так и омегианский уклад жизни (и смерти) неизбежно должен соседствовать с земным укладом. Антиутопия-Омега и Утопия-Земля неразделимы.

Ещё мне подумалось, что ярковыраженная классовость и статусность на Омеге далеко не выдумка Шекли. Он лишь донельзя утрировал эту особенность человеческой натуры. Всё это есть в нашей жизни, как в прошлом, так и в настоящем, и уж наверняка в будущем. Так, мне почему-то вспомнились российские молодые 90-е годы: разве малиновые пиджаки, бритые затылки, «ролексы», кожаные куртки это не признаки некой классовости? Примеров можно привести массу, хоть из новейшей истории, хоть из викторианской Англии, хоть с Дикого Запада, а Шекли только показал слегка искажённое отражение в зеркале.

«Цивилизация статуса» — прекрасный образец приключенческо-философской книги. Динамичное, бурное течение сюжета увлекает в самую гущу событий, а вопросы идеологических столкновений дают пищу для размышлений на разные темы: так ли совершенен этот мир, как может мы улучшить его, как достичь равновесия между Добром и Злом и многих других. Рекомендации к прочтению этого потрясного романа, думаю, излишни – в любом возрасте и настроении, и даже в любом … статусе эта увлекательная история не оставит равнодушным никого.

Тонко. Глубоко. Умно. Грустно…

На трёх страницах поместилась на первый взгляд хвалебная ода Собирателя самому себе, своим книгам, библиотекам и лужайкам. Но после более пристального изучения становится ясно, что вся эта мишура внешней показушности скрывает большую трагедию и вопрос, — для адвоката из Скенектеди, наверняка, главный вопрос его жизни: почему его сын сделал это???... Я то так понял, что он, Собиратель, для того и ездил по миру, собирая уникальную библиотеку из редких томов, чтобы найти ответ на свой вопрос «почему?». Но ни в одной самой умной, самой расчудесной книге не сыщется ответ на эту грешную сущность человека. Почему человек убивает? Да если бы это знал хоть один мудрец, наверняка, весь мир был бы другим. И кто-то в этом мире был бы рад тому, что не нужно снова и снова задавать этот вопрос – почему?..

Добрый, легкий рассказ. Не о любви, быть может, но о чувствах. Кто знает, возможно позже, по прибытию в Базенборг, настоящая любовь вспыхнет, но пока есть взаимная симпатия, почему бы не ухватить её за хвостик? Человек с Земли и девушка с Альтаира-6 заставили само время повернуть вспять, лишь бы быть вместе; для многих из нас порой требуются гораздо меньшие усилия, но и они не совершаются, и возможное счастье проходит мимо тебя, сидящего в парке на скамейке...

Безусловно, шикарный рассказ. Я люблю, когда обнажается нерв, когда хлещут эмоции (и мои в том числе); люблю, когда у человека (ну пусть и не совсем) есть этические принципы, есть стержень, есть твердая уверенность, что нет ничего ЗРЯшного в этом мире. Не может одна раса хотеть жить прелестно и беззаботно, создав для этого искусственно условия на Чужой планете. Не может она уничтожить при этом других, утешая себя мыслями, а вдруг-де они адаптируются всё же, ведь три тысячи лет — огромный срок. Прекрасно, что хоть одно существо не только поняло это, но и готово было принести себя в жертву этой планете, этим рыжим людям. Принести в жертву свою Мечту, всё то, что делал так долго для себя, для неё, для них...

Мир, в котором не уважают старость, обречен на смерть. В отместку за то, что он так безжалостно посылает в могилу тех, кто не может уже выполнить этот злополучный, глупый тест на пригодность. Зато одной бедой в государстве меньше — проблемы перенаселения нет. «Но ведь убивали людей, которых ещё кто-то любил...» Ещё — кто то — любил... И государство решило избавляться от тех, кто уже не может (или не хочет) расставлять кубики, повторять цепочку из цифр и отвечать на вопрос «сколько времени». Старый Том Паркер не пожелал подвергнуться такому унижению, и нашёл свой выход...

Отличный роман! Прочел буквально за полдня! Пусть плагиат (не знаю, японского автора не читал), пусть стилизация. Но ведь талантливая, прекрасно выписанная. Текст буквально нашпигован 19-м веком: словами, оборотами, устоями того времени. На одной чаше величие, трехвековая мудрость династии, а на другой — гниль, мерзость, страх, унижения, смерти, трагедии и войны... Даже в названии присутствует двусмысленность: последний из романов. Последнее на тот момент произведение о Фандорине, последний из династии император Ники... Интересна буквально каждая страница, и описания труда слуг, и их иерархия, да и выписанные характеры вполне интересны. И уж, конечно, интересен Фандорин, да и сам дворецкий тоже, — этакий умудрённый опытом жизненным и чисто профессиональным — дворецкого; забавна линия гомосексуалистов (мда, давно это началось...), сама идея вести повествование от лица уважаемого слуги, краткий экскурс в уклад преступного мира Москвы (о чем гораздо подробнее в «Любовнике Смерти»), — всё это было очень увлекательно. О личности доктора догадался довольно быстро, дальше просто читал и наслаждался.

Бесподобное, поразительное, полнейшее… разочарование! Рассказ, считающийся несомненной классикой, непререкаемым авторитетом в своей нише, и выходивший более чем в 120(!) изданиях только на русском языке, на поверку оказался, уж извините меня, пустышкой. Ну, а как ещё назвать историю, у которой замах был на миллион, а в итоге мы получили притянутую за уши развязку-разгадку, обременённую кучей ляпов, логических и временных нестыковок, с совершенно глупейшими, ненужными подробностями, поданными как доказательства…

А началось всё… с начала, настолько же дикого в степени своего заблуждения и неосведомлённости, насколько же невозможно встретить человека, который стал бы доказывать вам с пеной у рта, что дважды два – не четыре. Я сразу оговорюсь, что не являюсь большим поклонником, например, шахмат, но сентенции Эдгара По, наполнившие вступление, о ничтожности этой игры, вроде таких: «шахматист, например, рассчитывает, но отнюдь не анализирует» (заметьте это «отнюдь»), или «представление о шахматах, как об игре, исключительно полезной для ума, основано на чистейшем недоразумении» и множество других подобных страницы на три, отягощённые какой-то прямо фанатичной безапелляционностью, прозвучали тревожным звонком в моей голове. «У-у-у, — подумал я, — если он (По) продолжит в том же духе, и рассказ и дальше будет исполнен такой же поверхностной дури, то пустая трата времени мне обеспечена». И предчувствие меня не обмануло.

Но каков был зачин, каков «ввод преступления»! Чудовищное в своей жестокости бесчеловечное двойное убийство с леденящими душу подробностями (чего стоят только отвалившаяся голова старухи и плотно загнанный в дымоход труп дочери, брр!) – что может быть увлекательнее в завязке детектива! Поневоле предположишь, что такому преступлению самое то будет иметь потрясную разгадку, да такую, что все читатели должны будут диву даваться по итогу. Впрочем, диву и вправду даёшься, увидев, насколько невнятное в своей неправдоподобности объяснение было явлено читательскому взору. Нет, речь не о том, что *такого* не могло произойти – в конце концов, разве животное не может быть или стать убийцей? — речь о том, что это не могло произойти *так*, как описано. Я не отказываю герою По, Огюсту Дюпену, в некоторых способностях к анализу и логике рассуждений, — всё-таки как ни крути, а «преступление»-то он разгадал, — но то, какими методами это подал автор и какие «улики» подсунул, не принимаю.

Мало того, что я не люблю тот сорт детектива, когда факты, улики, ход расследования отстранены от читателя; когда последовательность размышлений недоступна читателю и сам он не может выстроить свою цепь умозаключений; тот сорт, когда писатель не играет с читателем в игру «а ну-ка, и ты попробуй разгадать», а попросту водит за нос по типу «тут у меня что-то есть, но я тебе не покажу». Вот мы видим, как Дюпен сам там чего-то в комнате шарится, вот что-то нашёл, вот что-то заметил, потрогал, подёргал, но что именно, неизвестно, и объявлено читателю о том будет только в сцене объяснения постфактум. Это нечестно. Все эти внезапно появившиеся громоотводы, срезанные шляпки гвоздей, потайные пружины на окнах – это просто профанация какая-то. Более того, заодно сразу скажу если не о ляпах, то о нелепостях, плодящих кучу вопросов:

- зачем вообще окна в жилой, используемой комнате «забиты» гвоздями?

- какого чёрта вообще нужны «потайные (потайные!) пружины», открывающие окна?

- как люди, находясь на 1-м этаже, услышали «беседу» между злоумышленниками, которые были на пятом этаже, и это при плотно закрытых дверях, толстенных стенах и мощных, я уверен, перекрытиях?

- какую «перебранку» они услышали, если никакой перебранки не было вовсе, если не считать нескольких восклицаний матроса, висящего за окном на ставне – снаружи, за домом!?

- как можно было принять животные звуки, уханье обезьяны за человеческую речь, и более того, различать в ней отдельные слова?

- как можно засунуть, пропихнуть тело девушки в узкий дымоход, ведь для этого нужно встать в камин в полный рост и ещё вытянуть вверх руки? Это каких же размеров должен быть камин?

- какого рожна приличные вроде женщины в ночнушках в три часа ночи «разбирали» бумаги; какая в том была нужда, если по понятиям того времени они в большинстве своём укладывались спать в 9-10 часов вечера максимум?

- для чего или для кого старуха «расчёсывала на ночь» (в три часа!) волосы, и вообще, что всё-таки она делала: разбирала бумаги или таки расчёсывалась?

- почему почти сутки трупы лежали в доме и на улице, как будто дожидаясь, а не соизволит ли какой-нибудь залётный умник с аналитическими способностями вроде Дюпена ни с того, ни с сего взглянуть на них, порыскать в доме, провести собственное расследование (что вы, это ж так просто у них, — нужно просто получить разрешение у знакомого чиновника!)? Вообще-то, мне всегда казалось, что трупы следует доставлять в специальные учреждения, обследовать их, анатомировать, а не раскладывать душными летними днями по дому; так-то, я слышал, трупы имеют свойство разлагаться и портиться, не говоря уж о том, что нужно иметь элементарное уважение к усопшим…

Можно ещё с полдюжины подобных вопросов задать мистеру По, но и этих, я думаю, вполне достаточно для того, чтобы уяснить, что всё это не лезет ни в какие ворота, а ведь есть ещё орангутан(г) в роли убийцы! В общем, мимо.

Однако, нельзя сказать, что в рассказе нет чего-то привлекательного. Ни много ни мало, он ведь считается родоначальников жанра, и ценен тем, что дал толчок развитию, популяризации жанра детективной литературы. В конце концов, Эдгар По подарил миру идеи, которые, впрочем, другие писатели реализовали впоследствии куда как изобретательнее, умнее и тоньше, будем честны. Да, прекрасно понятно, откуда «растут ноги» Шерлока Холмса и доктора Уотсона, но также и видно, как далеко ушёл Артур Конан Дойл и в векторе развития жанра, и даже в литературном плане. Важно и то, что Дойл фактически ушёл от применённого в данном рассказе понятия «индукция» (в отношении логических рассуждений) к определению «дедукция», притом что второе – это именно то, что следует из методов, употребляемых его литературным дуэтом. Хотя, я читал, что некоторые исследователи-критики считают, будто Дойл ошибался, применяя метод Холмса как дедуктивный, и что на самом деле он-де индуктивный. Это не кажется мне верным, потому что на практике Холмс применял сочетание этих способов исследования, и то, что в каком-то эпизоде, в конкретном рассказе видится нам результатом индукции (от частного – к обшему), в более полном смысле построено на дедукции (от общего – к частному), ибо, уже имея собственный опыт, свои наработки, он зачастую миновал свойственные индуктивному методу поиски гипотез и порой неуловимо для нас переходил уже к выводам.

К чему я это? К тому, что методы Дойла-«дедуктора» подчинены правильным, правдоподобным предпосылкам, посылам, чего, увы, нельзя сказать о По-«индукторе». Возвращаясь к Дюпену, наверное, выскажу мнение, что весь его успех зиждется на ошибках самого По, его просчётах. Вот ещё, допустим, один: поведано, что орангутан(г), бегая в три часа ночи по улицам, «увидел свет в окне спальни» и сиганул по громоотводу на пятый этаж прямёхонько в окно. Отбросим на этот раз сомнения, что одинокие женщины распахивают настежь окна посреди ночи, ладно, пусть так – ещё как распахивают; но, по свидетельству Дюпена, окна были плотно закрыты после убийств. Вы верите, что обезьяна настолько проворна, логична и разумна – ах да! я же забыл, что она у него не то что разумна, она ещё и членораздельно говорящая на пяти европейских языках!, — что, покидая в панике дом, аккуратно затворила за собой окна и ставни, даром, что они «запираются автоматически», они ж на потайной пружине, поди ж ты?! Я лично – нет, хоть и нам об этом намекает По. И так далее, и тому подобное…

В общем и целом, я, конечно, разочарован, но и благодарен в какой-то мере Эдгару Аллану По за фактическое рождение жанра, который я люблю с детства, за посаженные зёрна детектива как явления. Пусть взращивали и поливали их уже другие, при всей благодарности, я не могу считать этот рассказ вершиной этого направления.

Мрачный, черноватый рассказ. Наверное, неудивительно, что так понравился Харлану Эллисону. Хорошо, что в жюри того конкурса, в котором рассказ победил, не сидел кто-то, впечатление которого от этой истории схожи с моими, а не с эллисоновскими, иначе литературный мир так и не узнал бы Симмонса-писателя.

Не скажу, что история не понравилась вовсе, но я не нашёл в ней чего-то экстраординарного, не нашёл той шедевральности, от которой хулиган и циник заплакал. Идея отличная, атмосферная подача её впечатляет, я не поспорю с этим; что-то жуткое и тёмное дотрагивается до сознания, царапает когтями по вискам и в пояснице, но что за ней? Воскрешенные мёртвые не есть те, кого живыми любили – это ясно: они не моргают, не едят и не спят. Они не живут. Более того, они несут смерть живым, они забирают жизни тех, кто их ещё любит.

Несомненно, тема очень волнительная. Ну и что с того, что они не живые, но ведь это чья-то любимая мама, любимый папа, любимый ребёнок… Можно за Дэна Симмонса задать немой вопрос: «А вы бы обратились к воскресенцам за услугой? Вы бы воскресили родного человека в таком виде?». Пока что я отвечаю почти твёрдо «Нет», но кто знает, кто знает… И вопрос, и ответ не лежат в области морали, не оцениваются по шкале «циничное/гуманное», а в будущем в рассказе Симмонса вопрос и вовсе не ставится – мёртвых просто воскрешают и их всё больше и больше, и зомби, тени любимых людей населяют мир. Повторюсь, не живут, — населяют. И это жутко на самом деле.

Та стезя, которую избрал рассказчик (не Симмонс в данном случае, а тот парень), наверное, была ожидаемой, коли он ещё не покончил с собой, как брат, как отец, как все те дети и взрослые, не выдержавшие. Просто – не выдержавшие. Ведь кто-то же должен быть воскресенцем… Ведь кому-то же надо поворачивать Стикс вспять...

Хотелось бы ещё внести поправку: рассказ написан не от лица маленького мальчика, а уже повзрослевшим мужчиной, описанное им – это воспоминания о том, что началось в его восьмилетнем возрасте.

И всё-таки, спасибо Харлану Эллисону, что теперь у нас есть Дэн Симмонс.

Предание четвёртое, «Дезертирство», которое на самом деле не такое уж и однозначное и осуждающее.

Наверное, самый психологичный, спорный и поэтичный рассказ цикла. Юпитер описан в таких красках, ароматах и чувствах, что поневоле сам мысленно становишься скакунцом, в радости и восторге несущимся сквозь лиловый аммиак планеты. Понимаешь, как трудно вернуться, отказаться от здоровья ума и тела в пользу долга. Знаешь, каково Фаулеру было под куполом и на просторах Юпитера. Отрадно сознавать, что в итоге он не отправил пятерых на смерть, как считают многие, но дал им возможность жить новой жизнью. Конечно, формально выходит, что именно эти пятеро и есть дезертиры, но повернётся ли язык осудить их?

Что касается Фаулера, то в его случае не всё так однозначно. Да, можно полагать и его дезертиром, если читать «Город» последовательно и сделать непременную остановку в конце этого предания, но и то только в том случае, если вы будете использовать классический перевод Л. Жданова, ну или слушать аудиокнигу в исполнении Игоря Мурашко. В этом случае выходит, что с последними словами Фаулер и пёс становятся дезертирами, но если заглянуть дальше, то… не совсем. И уж тем более невозможно считать Фаулера предателем человечества, если читать это предание в отрыве от всего романа «Город», как самостоятельную вещь в переводе И. Гуровой, скажем в антологии «Через солнечную сторону», где то ли переводчик, а то ли сам Саймак версионно заканчивает рассказ по-иному, добавляя убийственные для критиков поступка Фаулера его же слова: «Но мы вернёмся, когда узнаем то, что должны узнать». Мол, счастье быть скакунцом не выше долга, согласно которому должно принести знания людям.

На самом деле, очень приятное предание, хоть и слегка предсказуемое. Мог ли Фаулер поступить иначе? Нет. По определению он должен был выйти в юпитерианскую среду следующим. Должен ли он вернуться? Да. Ведь он же человек…

Прочитав роман «Город» с дюжину раз, я никогда не рассматривал его как набор историй, цикл «преданий»; всякий раз он представлялся мне единой, цельной композицией. Что ж, теперь попробую переосмыслить его по-отдельности.

***

Предание первое, «Город», которому я не поверил.

Если кратко, суть такова: города пришли в упадок, люди потянулись в провинцию, всюду снуют семейные вертолёты, пища выращивается в гидропониках. Новый уклад жизни поглощает старый, но не все люди могут безболезненно перестроиться – иные держатся за прошлое из сентиментальности, ибо ещё крепка хватка прежних традиций и привычек, другие же – из меркантильных соображений, те, кому город раньше давал достаток, положение и власть. Саймак преподносит эти изменения как естественный ход истории, хоть и вынужденный – под угрозой войны, но я такому варианту будущего не поверил. Достаточно выглянуть за окно или включить телевизор, чтобы в этом убедиться. Города растут и ширятся, в то время как глубинка тихо доживает свои дни. Всемирная урбанизация побеждает; возможно, в России, в Америке или в Бразилии этот процесс выглядит по-разному, но суть остаётся одной.

Да, при этом Первое предание вышло очень «американским». Посмотрите на самое различие в воззрениях на антагонистскую пару «город-деревня»: в городе Саймака Улле Джонсон имеет собственную ферму, выращивает на ней овощи, которые уже никому, собственно, не нужны, ведь есть другие, выращенные в искусственной среде за городом. У нас же существование фермы прочно связано с деревней, именно там выращиваются здоровые продукты и именно на земле, а не в гидропониках, то есть без почвы. А где ещё много земли равно почвы, как не за городом?! В городах Саймака люди живут по нашим понятиям как раз по-деревенски, и это сильно запутывает.

Люди ушли из города, и, говоря словами персонажей, «стала невозможна манипуляция ими, исчезла так называемая психология толпы, так как нет никакой толпы». Но то место куда они ушли, не станет ли оно со временем сосредоточием той самой толпы, ведь рано или поздно из этих мест в итоге народится новый Город, ещё более могущественный, и тогда снова возникнет угроза ядерной войны, от которой по Саймаку, людей спас исход из городов. Разве не возникнет тогда новая удобная, большая мишень?

Что ещё «американского» в этой главе, так это концовка. Уж где-где, а в Америке наиболее пристально власти блюдут неприкосновенность частной собственности – это то, на чём зиждется американский порядок. На этом молодой Адамс и сыграл и наличие законных бумажек о правах на землю и недвижимость остановили уничтожение его собственности. Обнадёжили его планы: заповедники там, экскурсии, памятники, желание сохранить хотя бы часть города для потомков. А вот методы Вебстера покоробили. Шантаж, угрозы, оскорбления («политиканы», «хлыщ с луженой глоткой и нахальной рожей», «от вас плесенью несёт», «заткнитесь» и т. п.) – вот что пошло в ход.

В целом же, рассказ жёсткий, бескомпромиссный, и если бы не общая душевность повествования, свойственная Саймаку, он оставлял бы более тягостное впечатление. А так, в общем-то, позитивно, жизнеутверждающе вышло.

Забавный рассказ, местами даже смешной. Одно дело видеть мышонка в мультфильме Уолта Диснея, и совсем другое – представить его в этом же костюмчике с большими пуговицами, разгуливающего по улицам и вопрошающего прохожих «как пройти в Хартфилд?». Один вопрос – видеть и слышать, как разговаривают с телеэкрана Микки Маус и Плуто, и другое – Митки с его ужасным немецким акцентом :) и осознание того, что так-то это первый земной космонавт и пуще того – это первый контактёр с инопланетной цивилизацией.

Конечно, от рассказа за версту веет запахом 30-40-х годов двадцатого столетия, но не затхлостью времени, а доброй наивностью в отношении космических полётов. Обычный для тех времен талантливый учёный-одиночка с личной лабораторией, секретными экспериментами и странностями, но это не злой гений – у Брауна такое и вообразить невозможно! Смешно, что пусть и маленькую, но всё же как ни крути космическую (!) ракету можно соорудить практически «на коленке», что полёт в космос возможен и без скафандра и не обращая внимания на перегрузки и прочее, но всё это написано с такой теплотой и верой в результат, в силу разума, в его величество случай, что, конечно, на лице прежде всего расцветает улыбка, а не желание найти огрехи и несуразности.

Пусть рассказ выглядит как самый настоящий комикс – так и вижу разбитые на части листы бумаги с облаками сказанных слов и сценами в черно-белом исполнении, пусть рассказ в целом не несёт никакой литературной ценности, пусть он абсолютно ненаучен, но он приятен и лёгок. Он укладывается именно в те отделы мозга, которые отвечают за хорошее настроение и позитив.

Социально-приключенческая повесть Роберта Хайнлайна понравилась своей… наивностью и безмятежной непринуждённостью. Оказалось, что подобно Жене Лукашину из рязановской «Иронии судьбы…» можно после спиртовых возлияний улететь не то что в Ленинград, но и на далёкую Венеру, подписав шестилетний (читай: пожизненный) контракт с Компанией, условия которого здорово смахивают на какой-нибудь договор кабалы из времен существования крепостного права.

Можно долго рассуждать о научных достоинствах повести (как и у Брэдбери в своё время, Венера у Хайнлайна – вполне пригодная для жизни человека планета, разве что на ней «слегка», я бы сказал, влажно и сыро), можно бесконечно спорить о том, обличал ли Хайнлайн капиталистическую схему организации труда, сильно утрированную до феодально-крепостнической системы или он всего лишь фантазировал на тему колониальной обособленности в межпланетном масштабе, но факт остаётся фактом: повесть получилась остросоциальной, но вместе с тем весьма динамичной и богатой на события и интересные задумки.

Показалось, что формат повести оказался мал для этой истории, и она очень органично и уместно смотрелась бы в увеличенном в два-три раза объеме. В этом случае, возможно, некоторые идеи получили бы более полное раскрытие и, как следствие, более логичное их присутствие. Скажем, наличие на планете этих (как оказалось многочисленных) тайных лагерей-колоний «беглых рабов» интересно, но описание скудно, малоинформативно. Не нашлось в повести и места для более точного и полного раскрытия характеров персонажей, впрочем, по-моему, это особенность стиля Хайнлайна. Злоключения Уингейта также прошли без каких-либо необходимых подробностей в виде мытарств, унижений, скитаний: всё прошло и кончилось почти гладко и как бы своим последовательным чередом. Даже сложилось ощущение, что его товарищ, богатей Сэм Х. Джонс, специально подстроил всё это, чтобы Уингейт переосмыслил свои взгляды на некоторые моменты жизни, взглянул на них более широко. В какой-то мере, малой, он это сделал, но не думаю, что он кардинально изменится, ибо опять же бумажной площади не хватило, чтобы нарисовать законченную картину и планомерно изобразить на ней «становление/взросление героя». Да и сам Хайнлайн, мне показалось, не особо-то и верил в то, что рабство на Венере конечно в своей сущности.

В целом же, вышла плотная, интересная история, полезная для общего развития.