Логвинова работает в Жостове — поселке под Москвой, знаменитом своим народным промыслом (расписные подносы). Может быть, зрелище этих подносов очень полезно для туристов, приезжающих в Жостове, может быть, оно укрепляет в них чувства добрые (по Пушкину), может быть, утешает в трудной жизни. А может быть, строчка «Но людей мы как будто у чего-то плохого крадем» — просто жостовский «патриотизм без берегов».

Бывает, читателю очень трудно понять, что пишет автор — сатиру или утопию, как сам автор относится к государственному и общественному устройству, быту, нравам, обычаям, придуманным им самим или позаимствованным для книги из реальности.

Вот и про этот рассказ сложно сказать наверняка.

Очень красивый и очень трогательный рассказ. Великолепно переданы восторг и суета пасхальной ночи в крупном монастыре.

Чехов в детстве пел в церкви, хорошо разбирался в церковном пении, и в рассказе видна ученость Чехова. Мы много можем узнать о правилах сложения акафистов.

Больно, что Николай умер, не дожив до сорока, больно, что акафисты его не были нужны в монастыре и, скорее всего, вскоре затеряются, обидно, что Иероним не смог присутствовать на пасхальной службе.

Часто при свержении династии убивают всех, кто может претендовать на трон. Часто после этого возникают легенды о чудом спасшихся царевичах, живущих где-то далеко в глуши. Иногда рассказчики таких легенд мечтают о «возвращении истинного короля», иногда подчеркивают, что истинный наследник сам отказался претендовать на трон, чтобы избежать новой крови.

До чего же мир «Вечного Рима» Сильверберга спокойнее и безопаснее нашего. В альтернативном XX веке романа не было мировых войн, не было концлагерей, не было геноцида. Только города росли и поглощали соседние деревни и леса так же, как и у нас.

Интерес к древнегерманским богам в рассказе так и остается безобидным увлечением провинциальных интеллектуалов. В нашем мире этот интерес оказался связан с идеологией нацистов.

Бывают места с небезопасной атмосферой, места, где драки и даже убийства неудивительны. Но бывают и места, где чувствуешь себя в полной безопасности, как на блаженном острове, и убийства, совершенные в таких местах, особо потрясают завсегдатаев. Московский парк Горького несколько лет был таким местом («белые пуфики на стриженом газоне, и бесплатный вай-фай всюду, и цивильный общепит в духе времени» (с). Поэтому недавнее убийство из хулиганских побуждений в парке Горького так потрясло тех, кто приходил туда за атмосферой безопасного уюта.

От рассказа об убийстве Глуховский переходит к пламенным обобщениям о ситуации в стране. Может быть, он прав, и убийстве в парке — проявление скверной ситуации во всей стране («как в капле воды проявляется океан» (с). Может быть, нет, и убийство — лишь роковая аберрация. В любом случае, в статье есть фактическая ошибка. Нынешний парк Горького не «был нам дарован с барского плеча после Болотной». Наоборот, белые пуфики и вай-фай появились в парке еще летом 2011 года, а митинги на Болотной начались в декабре. Может быть, зависимость обратная. Может быть, на Болотную вышли поклонники обновленного парка Горького, мечтавшие всю страну сделать большим-большим обновленным парком Горького — уютным и безопасным местом для интеллигентных людей.

Веками люди спорят о роли личности в истории. Что было бы с человечеством без Александра Македонского, Чингисхана, Наполеона, Ленина? Спорят и о пророке/лжепророке Мухаммеде. Что было бы с историей человечества, если бы не было в Мекке человека, обладавшего почти несовместимыми талантами. Он был и визионером с явным поэтическим даром и искусным политиком и полководцем, а его наследники за короткий срок построили империю от Испании до Памира.

В Аравии перед рождением Мухаммеда еще почитали древних богов и богинь, а Кааба в Мекке была святыней задолго до Мухаммеда. Но в Аравии уже было множество иудеев и христиан всевозможных направлений. Скорее всего, арабы и без Мухаммеда пришли бы к какой-нибудь форме монотеизма, но сомнительно, чтобы они смогли построить империю от Испании до Памира без высокой поэзии Корана.

В альтернативной реальности рассказа Мухаммед, как и в нашей истории — сирота, приказчик, женившийся (похоже, по любви) на богатой купчихе старше себя, купец, вдруг задумавшийся о религии. Христианства в мире рассказа нет, но иудеи в Мекке есть. Мухаммед в рассказе готов начать проповедь единобожия.

Мрачное стихотворение, предвещающее гибель древней («все утро дней») Армении. «И с тебя снимают посмертную маску».

«Закутав рот как влажную розу» — армянские женщины паранджу не носили, но рот на улице прикрывали еще совсем недавно.

Во многих городах-миллионниках возникает целый подземный мир — подземные ходы, склады, канализация... Под землей в крупных городах часто поселяются бездомные и преступники. С ходом цивилизации появляется метро (о подземные дворцы Московского метро!), торговые комплексы и казино.

В помещениях без окон, где нельзя видеть солнце, трудно следить за тем, как течет время, а внутренние часы, требующие в срок еды и сна, в таких условиях часто сбиваются. В этой вневременной атмосфере легко уступать соблазнам, а соблазнов в подземном Риме Сильверберга очень много (один храм Приапа чего стоит!).

В фольклоре подземный мир иногда ад, а иногда просто волшебное царство, откуда герои выносят под свет Солнца сокровища. Сильверберг мастерски обыгрывает эти представления. Есть в подземном Риме лабиринт заброшенных ходов, где легко заблудиться и погибнуть, а есть рынки с экзотическими товарами, храмы, собрания гадальщиков, много проституции, священной и не очень. Метро еще нет, но есть широкие подземные дороги.

Если бы я не прочла эту легенду в издании XIX века, я бы решила, что это советская подделка под фольклор!

Если это легенда подлинная, то она — поразительный подарок для советских ученых. Если она — лишь выдумка Бальзака, то она — идеальный подарок для советских апологетов Бальзака. Все в этой легенде происходит по канонам советской идеологии.

Советских литературоведов смутило бы упоминание о Христе, но не надолго. Достаточно было у классиков марксизма рассуждений о классовом протесте, облеченном в религиозную оболочку, и о том, что религия «вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира».

Еще одна моя попытка найти себе чисто развлекательную литературу в законный выходной не удалась.

В книжке есть все, для чего люди читают Донцову — запутанный сюжет с семейными тайнами и драмами, много-много грубоватого юмора (типа «хомячок залез в салат») и мораль, хоть и примитивная, но довольно здоровая.

Но в романе есть вещи, которых не ждешь в развлекательной книжке. В книге сначала чеченские бандиты похищают девочку (было такое в реальности), а потом чеченское село, где держат пленницу, полностью уничтожает федеральная артиллерия (и такое было в реальности). Потом чудом выжившая девочка прибивается к большой, дружной и очень безалаберной семье, где отогревается душой, потом много-много грубого юмора и хэппи-энд, но размышлений о войнах вообще и чеченской в частности читателю вряд ли удастся избежать.

«Хорошую религию придумали индусы». Хорошую, но во многом странную для европейского интеллектуала. В этой религии боги даже сейчас сходят на землю в облике обычных людей, иногда слабых и небезупречных. Книга «Бессмертные Мелухи», открывающаяся молитвой к Шиве — книга о том, что великий бог Шива когда-то был вождем тибетского племени, эмигрантом в почти безупречную державу, героем пророчества, полководцем,

Мелуха (традиционная русская транскрипция — Мелухха) в месопотамских текстах — название далекой и прекрасной страны, с которой некогда торговали шумеры. Одна из самых популярных гипотез — что под этим именем скрывается цивилизация долины Инда. Четыре с половиной тысячи лет назад в долине Инда стояли большие города без крупных дворцов и храмов (что говорит об изрядном социальном равенстве), но с великолепными водопроводом и канализацией. К сожалению, многочисленные надписи в этих городах до сих пор не расшифрованы, эта цивилизация до сих пор остается для нас немой. Большинство ученых считают, что эти города воздвигли предки коренного населения Индии — дравидов, есть и гипотеза, что культ Шивы идет из этой державы.

Амиш придерживается гипотезы, что цивилизация долины Инда говорила на языке индоарийской группы. Его герои читают молитвы на санскрите, сословия в этой державе носят современные названия.

Мелуха — в романе почти идеальная держава. Там почти нет преступности, каждый может развивать свои таланты, нет нищеты, нет голода,

Как я понимаю, викармы — ритуально нечистые — в книге это намек на проблему парий, все еще очень актуальную для современной Индии. Возможно, эта линия в книге еще и борьба с распространенной до сих пор в Индии идеей, что смерть мужа происходит из-за грехов жена и поэтому вдова должна жить очень плохо, искупая свою вину. Тогда Амиш — очень прогрессивный и гуманный писатель.

Последнего поворота в книге я совсем не ожидала. Последний поворот в книге заставил меня поднять оценку с семерки до девятки.

Читать тем, кто сейчас собирается на справедливую войну!

Тонкости грамматики и лексики, которые не удалось передать в классическом переводе Богатырева. Города, деревни, пивные, больницы, церкви, предприятия, упомянутые в романе. Денежная система и воинские звания Австро-Венгрии. Правила карточных игр. Судьбы прототипов персонажей: Рудольф Лукас (не Индржих Лукаш) сдал экзамен по чешскому языку, стал офицером в чехословацкой армии, успел умереть в 1938 году; Винценц Сагнер умер в 1927 году в психиатрической клинике; отец Ганса Биглера погиб в концлагере; попал в концлагерь и упомянутый в одном абзаце фельдкурат Ибл.

Еще один маловысокохудожественный боевик о Христе, Пилате и Марии Магдалине. Очень много погонь и убийств, артефакты, приносящие власть над миром, безумные властолюбцы, немножко эротики, натужный юмор, поразительное невежество автора в истории. Совершенно беспомощный слог, как будто писал старательный шестиклассник. Бесчисленные перечисления улиц, церквей, крепостей Рима, Венеции, Судака, возможно, прямо переписаны из путеводителей, но увидеть прекрасные города читателю не удастся. Великих подлостей (типа апологии геноцида) в книге нет, но оценку я поставила как можно ниже за опыты положительных героев со

Ошибки автора можно разбирать очень долго. Например, в еврейском и арамейском нет звука «Ж», иудей по имени Жезу в евангельские времена невозможен.

Одну деталь, способную шокировать читателя-христианина, Дышев не выдумал. В «Повести о повешенном», средневековом еврейском антихристианском памфлете, колдун Ешу (которому европейские язычники стали поклоняться вместо своего древнего Юпитера), незаконный сын прачки и римского солдата, обучался в Египте черной магии и записал магические формулы шрамами (или татуировкой) на своем теле.

Мне только что исполнилось 14 лет. После нескольких детских книжек я взялась за «La reine Margot». Сначала я смотрела в словаре три четверти слов, потом половину, потом четверть, а многие обороты так и остались для меня непонятны. Но несмотря на борьбу с грамматикой, я смогла проникнуться сюжетом. Свадьба, обернувшаяся ловушкой, насквозь прогнивший королевский двор, Екатерина Медичи и ее верные отравители, резня, когда «читавшие псалмы на латыни убивали читавших те же псалмы по-французски» (с), Карл IX, которого жалко только несколько страниц, когда он умирает от яда, Генрих Наваррский — самый разумный и нравственно здоровый на общем фоне тогдашних вождей, трогательная и обреченная любовь Ла Моля.

Прошло много лет. Уличных боев в Москве было очень мало, религиозной резни не случилось (только отдельные нападения скинхедов), меня никогда не просили спрятать от резни.

Теперь читать роман для развлечения слишком трудно, слишком актуальны для нас проблемы религиозной розни.

Грейвз был сторонником идей Маргарет Мюррей о том, что жертвы гонений на ведьм реально были жрицами и жрецами древнего культа Тройственной Богини и Рогатого Бога. Нынешние викканцы тоже объявляют себя наследниками этого древнего культа. Проблема в том, что в архивах нет никаких однозначных подтверждений теории Мюррей и утверждений нынешних викканцев.

Вначале ведьма, у которой герой рассказа берет интервью, выглядит просто безобидной старушкой, перенесшей в многомиллионный город никому не опасные обычаи деревенской глуши. Она трогательно жалуется, что внучкам обряды уже кажутся дикостью.

Затем она намекает, что она и ее товарищи по колдовскому шабашу внесли большой вклад в победу над Германией. «Мы решили: «Мистер Гитлер принес нам огонь, мистер Гитлер получит от нас огонь». А потом прямо угрожает журналисту, что если он напишет о ведьмах без должного уважения, то

В первый раз (много лет назад) я у Таксиля смогла прочесть только несколько страниц. ««Что за слог и что за тон!» (с). Даже странно, что такое злобное глумление написал свободный человек в свободной стране, а не ГПУшник в очередной антирелигиозной кампании». Теперь я много старше, теперь я навидалась глумления много гнуснее и злобнее.

Нынешние читатели Таксиля старше его на несколько эпох, нынешние читатели помнят страну, где был государственный атеизм (а счастья для многих не было), нынешние читатели знают, что XX век во многих странах был «эпохой величайших гонений на религию», читатели видели, как ветер наверху переменился и Церковь стала активно бороться за умы, не отвергая часто помощи государственной машины. Борьба эта для многих граждан означала «растрату морального капитала, основанного на крови новомучеников» (с). А в других странах слишком религиозные правители устанавливают жестокие диктатуры (правда, пока исламские, не христианские). Антиисламского, кстати, у Таксиля совсем нет. В XIX веке исламский экстремизм для Европы еще совсем не был угрозой.

Теперь я знаю, что Таксиль писал во время, когда борьба с властью церкви над Францией была очень актуальна. Да, Таксиль был слишком горяч, но он был слишком горяч в реальной борьбе. Нынешние читатели старше Таксиля на несколько эпох, эпоха Таксиля теперь выглядит золотым веком Европы, веком между инквизицией и религиозными войнами и мировыми войнами и концлагерями. Для Таксиля пытки инквизиции («страшнее, чем бичевание и распятие») все-таки прошлое, а не будущее.

Непонятно, в чем была цель Таксиля. Доказывать, что Иисуса никогда не было? Или что он был плохим... Человеком? Богом? Демоном? Иногда кажется, что цель Таксиля была второй, так яростно он разоблачает личность Иисуса.

У Таксиля много «оживляжа» (часто вымученного и несмешного), но все приведенные им цитаты из Евангелия верные. Он все время подчеркивает, что его цитаты правильные. Как будто он писал для тех, кто не читал Евангелия, только простенький катехизис для первого класса. Я-то Евангелие читала, меня тамошними сомнительными местами (история с гадаринскими свиньями, история со смоковницей, история с сирофиникиянкой) не удивить.

Большой учености Таксиль не проявляет. Он не пишет, что «сыном человеческим» в древних пророчествах называли Мессию. Он не пишет, что история со смоковницей, похоже, притча против митраизма.

Стоит ли читать Таксиля современному читателю? Наверное, нет. Если есть потребность прочитать кощунство, то наша «Гавриилиада» гораздо красивее написана. Если есть потребность прочесть серьезную полемику с христианством, то есть книги гораздо более образованных авторов.

Оценка — целых 4, потому что в книге совсем нет антисемитизма, и за фразу «Над настоящими страданиями я бы глумиться не стал».

Первые главы этой книги я очень часто перечитывала в восемь лет. Мне нравилось читать про экзотический быт и экзотическую природу. Нравились легенды про три слоя вселенной, про звериный календарь (о котором в широкой публике еще никто не знал, только в 83-м году в газетах начали писать, что наступает год мышки), нравилось описание свадеб, обряда первой стрижки, интересным и таинственным казалось описание похорон. Вторая часть с ее войнами и пытками для меня была слишком страшной. Я на всю жизнь запомнила эпизод, где героя — поваренка при полу-партизанах, полу-разбойниках хотят сделать палачом. Он говорит: «Я же <буддийский> послушник, мне нельзя казнить». Ему отвечают: «Ты же вчера курицу резал, послушникам этого нельзя». К счастью, герою удается сбежать.

Теперь я понимаю, что это книга о том, как архаический народ (тувинцы) попадает в жернова чужих гражданских войн, сначала китайской (из китайского плена дядя героя возвращается полным калекой), затем русской (зимний марш белых).

В первых главах мы видим полную архаику — во время затмения единственный сын у матери стреляет в небо, чтобы отогнать ведьму от луны, подружка детства героя становится живой богиней (что, кстати, с ней стало во время антирелигиозной кампании?). Потом мы видим русских врачей, организующих оспопрививание, потом герой видит первый в Центральной Азии автомобиль, первым в роду учится грамоте, становится красным курсантом.

Первые главы можно смело давать читать детям. Вторую часть советую читать тем, кому интересны рассказы про то, как большая история вторгается в мирную (но какую же бедную и полуголодную) традиционную жизнь. Тем, кому интересны истории первого грамотного в роду.

Вот уж не ожидала от Пушкина призыва к групповому самоубийству от нежелания стареть. Да еще и призыва в каком-то легкомысленном, чуть ли не плясовом ритме. А говорят, что Пушкин — светлый поэт.

Резерфорд и третью свою книгу написал в своем любимом жанре: цикл рассказов, где герои каждой последующей — потомки героев предыдущей, причем многие свойства характера не меняются в роду долгие века. Книга эта гораздо камернее, чем Сарум и Лондон. Действие охватывает только девятьсот лет и происходит только в Новом Лесу. Новый Лес — сначала охотничий заказник нормандских королей, потом источник леса для английского флота, теперь — заповедник. Это один из немногих участков почти нетронутой природы в Южной Англии. До сих пор окрестные крестьяне собирают хворост и пасут свиней в этом лесу согласно указу Вильгельма Завоевателя. До сих пор есть там семьи, чей род живет в лесу с саксонских времен.

В первой главе мы видим одну из версий убийства Вильгельма Рыжего. Потом

Как в «Саруме» и «Лондоне» мы видим гимн памятникам архитектуре и талантам строителей, так в этой книге мы видим гимн лесу. Олени и дубы — полноправные персонажи книги.

Эта книга много увлекательнее, чем «Сарум», но написана в том же жанре — цикл рассказов, где герои каждой последующей — потомки героев предыдущей. Первый рассказ — о кельтском поселении на берегу Темзы. Потом римская колония, поместье аристократа-сакса, нормандское завоевание, эпоха Ричарда Львиное сердце, восстание Уота Тайлера, диктатура пуритан при Кромвеле, город контрастов XIX века, современный многорасовый мегаполис.

Мы видим, как далекий потомок крепостных становится графом, как родственники в седьмом колене вступают в сделки, не зная о своем родстве. Как и в «Саруме», физические и душевные свойства передаются в роду тысячелетия. Мы видим друидов, жрецов Митры, монахов, видим аристократов и простых ремесленников, врачей, архитекторов, актеров и пиратов. Сюжет изящно закольцован —

На каждой странице книги — множество сведений о прошлом Лондона. Есть улицы, чьи названия не изменились с саксонских времен, епископ владел кварталом борделей, пуритане судили за супружескую измену судом присяжных, кокни выработали рифмованный сленг. Есть много отсылок к литературе — «Отелло», «Наш общий друг»...

Две мысли пронизывают всю книгу в 1100 страниц. Первая: Лондон — лучший город Земли. Тут я, москвичка, с ним несколько не согласна.

Вторая: Лондон — город приезжих, римлян, датчан, фламандцев, гугенотов... Эти приезжие приносили в город знания, трудовые и бытовые навыки, философские идеи, песни и сказки, семейные обычаи, и этот сплав из элементов культуры и сделал Лондон замечательным городом.

Резерфорд сам уроженец Солсбери, сам вырос под знаменитой колокольней. Это его первый роман, он явно слабее следующих (значит, автор рос). Многие сюжетные линии обрываются на полуслове.

Это, на самом деле, не роман, а цикл рассказов, где герои следующих — прямые потомки героев предыдущих. Мне, кстати, трудно поверить, что один и тот же физический недостаток и одни и те же свойства характера могут передаваться в роду восемь тысяч лет. А именно таков размах книги.

В первой главе охотники каменного века обнаруживают, что подъем моря отделил их от сказочной изобильной страны на востоке. Еще несколько тысяч лет будут передаваться в роду песни о затонувшем лесе.

Потом мы видим строителей Стонхенджа, римских колонистов, завоевателей-саксов, завоевателей-норманов. Мы с ужасом читаем о чуме в XIV веке и гражданской войне в XVII, в предпоследней главе вместе с жителями города мы слышим гул самолетов перед высадкой в Нормандии.

Самые восторженные страницы в романе — о строительстве Стонхенджа и знаменитого собора в Солсбери (строители собора — прямые потомки строителей Хенджа).

В каждом рассказе — свой, часто очень увлекательный сюжет. Трогательные описания любви и вражда, которая длилась веками.

Жрец, руководящий человеческими жертвоприношениями, ищет причины солнечных затмений. Римский колонист

Одно из немногих в советской печати упоминаний об Иоанне Кронштадтском (хоть и в резко отрицательном ключе). Да и о тонкостях еврейской религии в советское время старались не писать. Для религиозного еврея обратиться к православному священнику с просьбой о молитве — действительно, сомнительный поступок. И православие — скорее всего, разновидность язычества, и чудеса, творимые священниками, попахивают запретным колдовством. Герой рассказа, как мы видим, очень любил свою жену, раз обратился за помощью к Иоанну Кронштадтскому. И какой мрачной иронией судьбы выглядит смерть от голода богатейшей женщины в городе.

Интересно, это антисемитский рассказ или просто сатира против богатых людей?

Так уж получилось, что я читала роман в одну из самых страшных недель моей жизни. Я была на дне отчаяния, я едва замечала, что светит солнце. Но сквозь это отчаяние я все-таки смогла проникнуться красотой марсианских пейзажей (где нет деревьев, но цветы много выше человеческого роста), великолепным описанием залитого светом межпланетного пространства. Я могла умиляться мирной жизни «хнау» в неповрежденном мире, а разговор Уэстона и Уарсы показался мне изрядной и очень остроумной сатирой.

Недавно я догадалась, что фамилия «Рэнсом» говорящая, и означает «выкуп».

Идея жизни в котловинах на поверхности планеты мне очень понравилась, я еще не знала, что эту концепцию Льюис (профессиональный филолог) почти наверняка почерпнул из платоновского «Федона». Оказывается, земной дьявол причастен и к катастрофе на Марсе.

Что меня удивляет, это то, что в непадшем мире есть крупные хищники, и гибель на охоте на этих хищников считается славной смертью для «хнау». По-моему, в непадшем мире не должно быть ни хищников, ни охоты.

В XVIII веке во Франции, действительно, пытались делать ткань из паутины. Торжественное одеяние мадагаскарских королей, действительно, было изготовлено из паутины одного из местных видов пауков.

Увы, в рассказе, кроме голой технологической идеи ничего нет. Ни особого сюжета, ни характеров, ни драмы, «не про любовь, не про войну...» (с). Непонятно, почему был написан именно рассказ, а не просто заявка на технологическую идею.

Рассказ 1983 года. В центральной прессе только в перестройку появились статьи об ужасах

Преступный Муталиб изрядный демагог, но изображен гораздо слабее, чем шукшинский Глеб Капустин.

В детстве я читала в «Науке и жизни» о раскопках в Пенджикенте, видела репродукции прекрасных фресок и с тех пор горько жалею о гибели Согдианы, о том, что страна с такой великолепной культурой была завоевана мусульманами, которые очень плохо относились к фигуративному искусству.

Тяжело читать исторические книги про обреченные города, вот и эту книгу мне очень не хотелось читать, я ведь знала, что Согдиана обречена,

Книга — гимн мудрецам и людям искусства, тем страшнее читать про уничтоженные религиозными фанатиками фрески. Книга была написана в 1958 году, когда фанатизм казался стремительно уходящим пережитком, увы, теперь трагические сцены в книге очень актуальны для нас, наблюдавших уничтожение, например, Пальмиры.

Есть в книге и редкая для советской литературы апология купцов.

Истории любви в книге прекрасны и чисты, книгу можно давать детям.

Эти стихи были написаны в 1906 году в Зегевольде (Сигулде), в Латвии, где в 1905 году жестокое крестьянское восстание было подавлено с еще большей жестокостью. Потом были латышские стрелки, верно охранявшие Ленина, потом много что было и в Латвии, и в России.

«Мы ждем гостей, незваных и непрошеных. Своих детей» — это про то, что солдаты, подавляющие восстание — чаще всего, сами крестьянские дети, чьи родители сами могут бунтовать. Впрочем, мудрый правитель не использует войска в тех краях, где у солдат есть родня.

Современному читателю, не испытывающему ностальгию по СССР, читать этот рассказ про передового рабочего-ветерана гражданской войны и

Герой рассказа — образцовый герой советской литературы. Сын крестьянина, рабочий с завода Михельсона, доброволец в Красной Армии, всю жизнь проработавший у мартена (о, советское превознесение группы А перед группой Б!), муж боевой соратницы, отец трех

В одном он необычен и для реальных людей его поколения и для литературы. Он не «Гоша, он же Гога, он же Жора» в фильме «Москва слезам не верит», которому не нравится, что у жены статус выше, он не ропщет, что жена стала образованнее его. Когда жена отправляется на борьбу с трахомой или холерой (это реально было, победа над инфекционными болезнями — реальная заслуга советской власти), он остается на хозяйстве, заботится о сыновьях, готовит, стирает, убирает, не ропщет, что «надо бабскую работу делать».

Интересно, что почти все, что старик рассказывает о хорошей жизни в 70-е — правда. Дома в 10 этажей с детскими площадками и цветами вокруг, ни оспы, ни трахомы, ни холеры — рябого не встретишь, все учатся 10 лет, а могут и в институт пойти, дрова и керосин больше не нужны, внуки рабочих занимаются экологией и структурным анализом, в магазинах и белого и черного сколько хочешь, апельсины есть, работают на заводах по восемь часов, два выходных в неделю, домашний синематограф (телевизор) может показать дно морское, под землей бегут вагоны... Вот только были в 70-е страны богаче и свободнее...

И — да, перехватывает горло от слов «каждый человек ценен» и от призыва старика к себе молодому

Знаете ли вы, что в начале октября 1957 года был не только запущен первый искусственный спутник Земли, но и обратился к Свету великий Игва? Знаете ли вы, что Моцарт был некогда ангелом, а Ибсен титаном? Знаете ли вы о великой посмертной битве Сталина и Линкольна?

На сайте нет Библии, Корана, Бхагават-Гиты, но есть «Божественная комедия» и «Роза мира» Андреева. Сам Андреев не считал свою книгу художественной, он искренне верил, что записывает видения, открывшиеся ему в церкви во время праздничной службы, на природе, в битве под Ленинградом и в тюрьме. Сам Андреев удивлялся тому, что трансмиф зороастризма так велик, а Шевченко и Флоренский ближе многих к Синклиту мира.

Я часто думаю, что хотя самому Андрееву очень не повезло с местом и временем рождения, с этим повезло человечеству. Кто знает, что было бы, если б Андреев, визионер с явным поэтическим даром (как и Мухаммед) родился бы, например, в Сирии две тысячи лет назад. Возможно, его учение стало бы государственной религией, отрастило бы быстро инквизицию и стало бы очередным поводом для пролития крови.

Но в наш просвещенный век последователями Андреева стали лишь несколько безобидных в быту чудаков (которым это учение, может быть, помогало не озлобиться и не опуститься, вдохновляло на добрые дела), да было написано несколько фантастических боевиков с сеттингом из книг Андреева.

Для фантастического антуража книга Андреева, действительно, великолепно подходит. Бесчисленное множество проницающих друга друга миров, прекрасные миры благого посмертия и суровые миры воздаяния, стихиали, живущие рядом с нами, то заботящиеся о нашем благе, то жестокие, то равнодушные к нам, Небесная Россия и подземная Антироссия, населенная потомками демоницы и жреца Нергала и бывшими динозаврами, загадочные обитатели Юпитера, древние культуры, о которых ничего не известно археологам (Гондвана, Суданская, Австралийская), земные битвы, как отражения поединков демонов государственности... Все имеет свою душу — звезды, стихии, люди, животные, архитектурные памятники...Мир, где живут литературные герои (Дон Кихот уже вступил в Синклит Мира, а Чичиков и Собакевич уже в одном из миров Высокого Долженствования), мир разумных и очень добрых бывших бронтозавров и игуанодонов и рай для игрушек (хотела бы я в это верить).

Бросается в глаза доброта Андреева. Он верит, что когда-нибудь (в третьем Эоне) спасутся все, даже демоны и паразиты.

Андреев призывает отказаться от войн и охоты, заняться этическим врачеванием преступников и поднятием животного царства до разума. Национализм и религиозная исключительность ему отвратительны, а духи великодержавной государственности для него — однозначно чудовища. Впрочем, уицраор Индии и молодой уицраор ФРГ достаточно инвольтированы светом. У Израиля уицраора нет вообще, воюют они за счет эгрегора. Слово «Жругр» не от слова ли жрать?

Есть, впрочем, вещи, которые шокируют нынешнего читателя. Андреев не видит ничего ценного в тропических лесах, предлагает заменить их садами. Мы теперь знаем, как они необходимы для биосферы.

Патриотизма у Андреева много, он пишет о великой миссии России и вздыхает, что была упущена возможность выхода к Индийскому океану (привет от Жириновского).

Каждая домохозяйка вздохнет с пониманием над описанием первого из Миров Искупления — «там вечно чинят ветошь, моют и чистят...»

Посмертная судьба Дантеса чудовищна, Сталин станет антихристом, а Ленин избежал великого искушения.

Интересно, почему Климент Тимирязев оказался темным вестником?

Зороастрийство в нашем мире не исчезло — есть еще общины парсов. Макбет — не выдумка Шекспира, а реальный шотландский король (как и Борис Годунов — не выдумка Пушкина).

Дальнейшая судьба Либерии оказалась слишком страшной (диктатуры и гражданские войны). Андреев не предвидел распространения Ислама в Европе.

Великолепное описание сибирских свадеб, на целые месяцы затягивающих в свой водоворот гостей, прибывших за тысячи верст. Автор то восхищается жизненной силой сибиряков, то ужасается грубым и архаичным нравам. Отличное описание безотрадных зимних степей.

Не только спецслужбы, но и революционеры умеют втягивать в свои игры людей молодых и простодушных, не волнуясь об их судьбе и об их душевных муках. Вот и Лиза Басова, ничего не понимая в политике, оказалась сначала в ссылке, а потом в хитроумной комбинации, затеянной опытными профессиональными революционерами.

Неправильный, но жизненный рождественский рассказ.

И поражает тогдашнее скверное отношение законопослушных и образованных людей к

Да это не один роман, а три или четыре, чьи герои почти не общаются друг с другом (хотя Лидгейт оказывается лечащим врачом Кейсобона), но в чьих историях очень много параллелей (Кейcобон работает над «ключом ко всей мифологии», а Лидгейт ищет «первоначальную ткань» в анатомии)! Это история двух несчастных браков и одного счастливого. Эта книга о том, как важно выбирать себе призвание (

Это история людей, которые опоздали с выбором дела жизни или (как это понимает нынешний читатель) родились слишком рано.

Фамилия «Casaubon» — это фамилия Исаака Казобона, крупного историка религии в XVII веке. Но Кейсобон в своей сфере деятельности безнадежно опоздал, так как он не читает по-немецки, он безнадежно отстал от последних достижений в истории древности и истории религии. И книга, материалы к которой он собирал всю жизнь,

А вот Доротея (как понимает нынешний читатель) родилась или слишком поздно (чтобы основать монашеский орден) или слишком рано. В наше время она не стала бы всего лишь личным секретарем своего ученого супруга, она сама стала бы ученым. А может быть, она стала бы женщиной-священником. Сейчас англиканская церковь признает женское священство, в 1830 году оно было немыслимо. Впрочем, у сектантов женщины-проповедницы уже были, этот путь был для Доротеи открыт уже тогда.

Как мало тогда было у женщин возможностей для заработка (Мэри не хочет быть учительницей, но других возможностей для заработка у нее еще нет, «Королева Виктория пришла к власти в стране, где женщинам было запрещено служить даже почтальонами» (с)). Эти размышления об участи женщин, слишком талантливых для того, чтобы просто быть хранительницами очага, парадоксально сближают роман с «Что делать» Чернышевского. Другое соприкосновение — Джордж Элиот тоже восхищалась философией Фейербаха.

Брак Лидгейта и Розамонд несчастлив по-своему. Как Кейсобону нужна была не жена, а секретарь со знанием арамейского, так Лидгейту нужна была не жена, а канареечка, чьим пением он бы наслаждался после трудового дня.

Калеба Гарта Элиот писала со своего отца и ее любящее описание читателю кажется слишком неправдоподобным. А его пафос трудовой этики и

Роман еще одна страничка «энциклопедии английской жизни». Мы можем много узнать о быте и нравах английской провинции в бурную эпоху перед парламентской реформой (эпоху крестьянских беспорядков, между прочим).

В книге много комических персонажей, описанных то с доброй улыбкой (дядюшка Брук, миссис Кадвалладер, родственницы Фейрбратера, аукционщик), то с ядовитой усмешкой (Фезерстоун и его родственники). А вот Булстрод персонаж уже трагический, он не лицемер, он искренне верит в то, что говорит, тем хуже для него, что он когда-то поддался искушению.

Кто не мечтал жить и растить детей в стране без подлецов! В стране, без чиновников, регулирующих каждый чих, без жестоких спецслужб, в стране, где творческие люди могут свободно творить, а ученые спокойно познавать тайны мироздания. Где изначально нет подлецов? В опасных местах и в местах, где подлецу не на чем зарабатывать. Мне очень легко поверить, что в Антарктиде с ее ветрами и морозами нет ничего привлекательного для подлецов и мошенников. А еще в Антарктиде никогда не было коренного населения, у которого могут быть свои взгляды на утопические планы пришельцев. Так что Антарктида прекрасная страна для утопических мечтаний, осталось только научиться строить города под куполом с искусственным климатом или... перенести ее на экватор.

Книга очень легко и весело читается. Давно я так яростно не надеялась на хэппи-энд, давно я так жарко не желала героям победы,

В книге мы получаем очень много научных знаний — о механизме течений, о формировании тайфунов, о природе Южного материка и его истории.

Васильев сам занимается яхтенным спортом, и для сухопутного читателя подробности управления яхтами могут быть скучноваты.

Почему оценка только 9? Потому что слишком много смертей получилось в такой веселой книге. Жизненно, но не этого мы ждет от юмористической книги.

«Нет, положительно роман «Что делать» нехорош» (с)»? Вот книга, которую наши пращуры переписывали от руки и дарили на свадьбу. (Интересно, МОИ пращуры — лавочники и огородники — «Что делать» читали? Или только книжку про Бову?). Вот книга, которую те, кому сейчас старше сорока, считали «великой тягомотиной». Вот книга, один из восторженных читателей которой разрушил прежнюю империю и стал строить новую на ее обломках.

Многие страницы в романе физически трудно читать (как и «Дневник писателя» Достоевского) — читаешь, будто идешь по песку, увязая по колено. Но до чего же отрадно читать книгу про эмоционально и нравственно здоровых людей, про людей, которым совершенно не нужны чужие слезы, чужие страдания. «Любовь — это когда любимому человеку не хочется малейшего неудобства причинять». В стране, где говорят «Бьет — значит, любит», эта книга должна выглядеть совершенно революционной. Первая глава книги и сейчас для многих девушек актуальна. И сейчас достаточно мамаш, которые хотят дочек выгодно пристроить, не понимая, что брак без любви — легальная проституция (а заниматься проституцией очень вредно для здоровья). Первые критики нашли в романе много цинизма. Где ж там цинизм, там, наоборот, великое прекраснодушие и наивность. Чернышевский, похоже, был так чист и невинен, что многих неприличных мест просто не замечал (поцелуи Верочки и Жюли, «парочки, исчезающие в отдельные помещения, как в гигантском борделе» (с) и т.п.). Чернышевский, похоже, ничего не понимал в свойствах страсти (которая предмет «не этики, а эндокринологии»). Он искренне думал, что достаточно умной девушке приглядеться к плохому человеку, как вся ее страсть пройдет.

Поколения смеялись над фразой: «Умри, но не отдавай поцелуя без любви». В романе эту фразу говорит, опьянев, куртизанка, то есть проститутка высшей категории. Женщина, годами отдающая поцелуи без любви, наверное, понимает, о чем говорит.

«В этой книге нет ни слова о Боге». Да, мы ничего не знаем об отношении героев к религии, скорее всего, они уже мысленно отказались от христианства. Тогда «клятва у алтаря» для них — пустое суеверие, а разумный человек не станет ломать жизнь свою и близких ради суеверия, только ради истины.Но для людей, для которых «клятва у алтаря» не суеверие, выход, найденный Лопуховым, неприемлем. Есть в книге и священник, который с удовольствием читает Фейербаха (и не с целью написать опровергающий его трактат).

С каким восторгом Чернышевский писал об Америке, в советское время эта хвала «потенциальному противнику» выглядела странно.

Бежит-бежит времечко. Вот уже Чернышевского обвиняют в недостатке феминизма. Но для своего времени он был величайшим феминистом («Каким верным, сильным, проницательным умом одарена женщина от природы! И этот ум остается без пользы для общества»). Для многих юных читательниц Вера Павловна (организовавшая швейные мастерские, а потом сдавшая экзамен на врача) стала образцом для подражания. Сколько первых русских женщин-врачей и первых русских женщин-ученых посмели учиться, потому что поверили Чернышевскому.

Вообще, считается, что Чернышевский первым писал о личном пространстве, личных границах. При этом швеи в мастерской живут по две в комнате, меня эта деталька изрядно царапнула.

Есть там и эпизод, от которого у нынешнего читателя пробегает мороз по коже. Умирающей от туберкулеза разрешают сидеть с детьми, никому не приходит в голову, что она источник заразы. Эта умирающая (Настя Крюкова), кстати, говорит слишком красиво для полуграмотной, эта ее речь подходит для героини сказки, а не реалистического романа. (Так же и Лиззи Гексам у Диккенса говорит слишком красиво для неграмотной).

Тема отпуска по беременности и родам в романе почти не раскрыта. А ведь это главная проблема с женским трудом.

Как и во многих утопиях, в романе есть коллективное воспитание детей. Но (в отличие от «Государства» Платона) родители знают своих детей.

Мастерские в романе вызвали множество подражаний в действительности. Увы, эти коммуны очень скоро разваливались. Выходит, Чернышевский описал неработающую модель. При этом артели на Святой Руси известны с XIV века. Значит, у русских нет врожденного отвращения к коллективному труду!

«Прекратить страдания больной смертельной дозой опиума»? Интересно, насколько это было законно в Российской Империи? Неужели в ней дозволялась эвтаназия?

В «Четвертом сне Веры Павловны» еще не летают в космос! А идея озеленения пустынь сейчас вызывает много вопросов. Не приведет ли это к экологической катастрофе, как освоение целины и вспашка прерий в США?

Тогдашнюю Российскую Империю очень характеризует тот факт, что роман государственного преступника, заключенного в крепость, социалистическую пропаганду, замаскированную под семейный роман, спокойно напечатали.

При этом Рахметов ни разу не назван прямо революционером, о его деятельности мы может только догадываться. Сходство истории Рахметова с житиями святых (возможно, сознательно проведенное бывшим семинаристом Чернышевским) тема для отдельной статьи. Рахметов спал на гвоздях не из пустой страсти к аскетизму. Он хотел испытать себя — может ли он терпеть боль, выдержит ли он пытки. Тот, кто боль терпеть не может, не имеет права идти в подпольщики и заговорщики — через три минуты допроса он погубит не только себя, но и своих товарищей.

Господи, сколько раз мы уже читали про националистов, в которых

Благие намерения автора похвальны, но одних благих намерений, одной проповеди мало для литературы, нужен еще свой взгляд, нужное новое, неочевидное для читателей.

Или я слишком хорошо думаю о нынешнем читателе? Или для них идея, что

Оценка — целых шесть, за проповедь добрых чувств.

Теперь это называется «пищевое насилие» и сурово осуждается прогрессивными психологами. А совсем недавно это называлось «непотаканием капризам», и только неукротимая рвота или явно выраженная аллергическая реакция могла спасти ребенка от запихивания в него невкусной еды и морального осуждения за недовольство этой едой. Что ж, 1960 год — это лишь начало эпохи, когда европейцы (и жители СССР в том числе) начали есть досыта, начало эпохи, когда смерть от голода уже не была реальной опасностью. Мама ребенка в рассказе наверняка голодала в детстве, в военные и послевоенные годы, неудивительно, что отвращение ребенка к манной каше ей кажется гадким капризом. В СССР ситуация еще несколько десятилетий осложнялась товарным дефицитом, когда число возможных продуктов было очень мало и нельзя было долго подбирать для себя и ребенка съедобную пищу.

Еще вопрос. Дениска в рассказе не капризничает назло маме, он реально не может проглотить кашу из-за горловых спазмов. Почему же он не может сказать этого явно любящей его матери? Как много бед происходит, даже со взрослыми, оттого, что люди не решаются откровенно поговорить с близкими людьми.

P.S. А слово «целиакия» в 1960 году вообще еще не знали, и несчастные дети, для которых манная каша — смертельный яд, часто просто не доживали до пяти лет.

«Каплун, которого давит лишний жир, тоже несчастен». «Несчастные эгоистичны, злы, несправедливы, жестоки и, менее, чем глупцы способные понимать друг друга».

Все согласны, что каждый по-настоящему несчастный заслуживает сочувствия, заслуживает, чтобы его не добивали. Многие свято уверены, что те, кто носится с мелкими страдашками, как с писаной торбой, заслуживает лишь презрения. Вопрос — что в таком случае считать настоящим страданием, заслуживающим милосердия окружающих? О смерти ребенка у нас еще горевать однозначно дозволено. С меньшими драмами — сложный вопрос. А иногда бывает так, что страдающий чем-то неприятен, и оказывать милосердие к нему совсем трудно. Абогин в рассказе слишком богат, слишком изящно одет, слишком красиво говорит, в советских работах о Чехове его осуждали однозначно. Теперь, пожалуй, можно поверить, что богатые и изящно одетые «тоже плачут» (с), тоже любят своих жен и боятся их смерти.

Еще для нынешнего читателя странно, что в 35 уже поздно думать о детях. Выходит, женщины тогда старели раньше...

P.S. Птицы способны испытывать боль, и в этой боли ничего хорошего нет!

Эх, нынешние лодыри на каток не ходят, нынешние лодыри целыми днями за компьютерами сидят и в стрелялки режутся. От катка хоть физическое здоровье будет, а от стрелялок что?

Роман очень слабый и очень наивный, зато очень добрый, зато (как все романы Рони о каменном веке) проникнут духом человеческого братства и сочувствием к слабым.

Червееды (похоже, последние неандертальцы) в романе — вымирающая, обреченная раса, к тому же много слабее разумом, чем племя Вамирэха и пришельцы с Востока,

Собаки и обезьяны в романе, по-моему, слишком разумны.

Прежде всего в романе поражает слабость технического предвидения автора. По его мнению через шесть тысяч лет автомобили будут все еще похожи на наши, сохранятся бумажные книги и чернильницы (!!!), система имен будет похожа на нынешнюю европейскую (имя и фамилия, причем многие имена не изменятся), не будет еще карманных телефонов...

Нет и

Но философские проблемы, поднятые в книги актуальные для любой эпохи. Во многих эпохах спорили, кого считать человеком, кто по определению должен иметь гражданские права, а кто — прирожденный раб. Роботы в романе похожи на верных рабов из «плантационных романов». Роботы эти, похоже, изготовлены так, что не способны мечтать о свободе и равноправии.

1950 год в США — эпоха расцвета сегрегации, эпоха борьбы негров за свои права, эпоха отдельных чудаковатых белых, готовых предоставить неграм равноправие. Увы, доброта белых часто оказывалась унизительным снисхождением к низшей расе. А не так давно закончилась война, и американцы увидели снимки из концлагерей, узнали, на что может оказаться способен расистский режим.

P.S. В оригинальном тексте очень простая грамматика, очень мало фразеологизмов. Роман можно смело рекомендовать в качестве одной из первых книг на английском.

Счастлив тот человек, кто, оглядываясь на свой жизненный путь, ни о чем не жалеет, ни в чем не раскаивается, никого не проклинает. Но почти все люди жалеют о тех или иных поступках, почти все люди видят роковую развилку в жизни, почти все люди мечтают: «Ах, если бы начать жизнь сначала, я бы не совершил роковую ошибку». А есть и люди, чьи жизнь была сломана другими — политиками, преступниками, а то и самыми близкими.

Вот и Сонечка Рудашева-Фонштейн в свои тридцать лет поняла, что вся ее несчастная жизнь — следствие не только жестокости ее родственников и трусости ее родителей, но и ее собственной трусости и глупости. Осознала и взмолилась: «Боже, дай мне шанс все изменить».

Или Дымовская — жуткая антисемитка, или мне очень повезло со знакомыми евреями. Почти все ее еврейские персонажи — поистине отвратительны, жестоки и высокомерны. Причем, чем беднее в романе еврей, тем он добрее и порядочнее.

Странно, что советское интернациональное воспитание Сонечку совсем не затронуло, она покорно верит всем разговорам о долге перед еврейством, о правилах для еврейских девушек, ей в голову не приходит, что

Подпольного мира спекулянтов, цеховиков, контрабандистов я совсем не видела, и поэтому не могу судить, насколько верно он описан в книге.

Один ляп я в книге нашла — в 93-м году уже нельзя было выехать по израильской визе сразу в Америку. Может быть, ляпов в книге еще больше.

Очень трогательная история о чуде, подаренном Небесной Матерью в ответ на молитву обычной матери.

Есть много сказок, в которых волшебные существа щедро расплачиваются с людьми за небольшую помощь.

Так и в этой сказке Шадрах пожалел промокших под дождем эльфов, а взамен получил приключения, победу в славной битве, смысл существования, спасение от нищей и одинокой старости.

Вот только ...

Как приключенческая фантастика, книга очень хороша. Приключения на планете, тысячи лет бывшей в изоляции, погони, перестрелки, заговоры,

Что, по-моему, у автора непродумано — слишком большой промежуток времени. Действие в книге происходит, самое меньшее, через шесть с лишним тысяч лет, но техника, нравы, государственное устройство передовых планет слишком похожи на наши, не думаю, что через шесть тысяч лет наши потомки будут знать слова «автобус» и «купальник бикини».

Но есть в книге вещи, над которыми будет полезно задуматься читателям. Все мы слышали с детства, что сильные должны помогать слабым, но посмотрите, как смешны и нелепы кардубийцы, уверенные, что раз они слабые, то все должны о них заботиться, все должны им помогать, а сами они заботиться о себе больше не обязаны. Великий соблазн — счесть себя слабым и требовать от других много, а от себя — мало. Надеюсь, описание кардубийцев защитит читателей от такого соблазна.

Идеи ненасилия симпатична,

Все мы слышали разговоры, что страдание очищает, а работа горя полезна для души.

Очень трогательная и поэтическая история дружбы двух

Можно осуждать тех, кто убивает драконов ради тщеславия, чтобы гордиться трофеями, но как быть с тем фактом, что

Это, в сущности, не рассказ, а фанфик на роман «Туманы Авалона». Очень много эмоций, очень много сожалений и оправданий, за которыми не просматривается сюжет. О чем идет речь, в чем кается и в чем оправдывается героиня, какие мифы, какие выдумки бардов она разоблачает, можно понять, только прочитав роман Брэдли.

Сообщение о переводе романа подтолкнуло меня его перечитать, впервые после школы. Я помнила, что книга — сильная и страшная, что в ней ставятся философские и этические вопросы, но я почти забыла за эти годы ее сюжет, например, что

Многих аналогий, при новом прочтении для меня очевидных, я тогда не заметила.

Например, я не сравнивала

Бог-Медведь — странная идея для жителей современной, весьма гуманной цивилизации. Жители крупных городов, видевшие живых медведей только в зоопарке и игравшие в детстве с плюшевыми мишками, часто забывают, что медведь — это ЗВЕРЬ, зверь хищный, опасный для человека, умный и поэтому непредсказуемый. Шардик в романе — именно зверь, в начале и

Но если

Когда-то, во тьме веков, еще до изобретения письменности, наши предки пытались объяснить себе причины природных явлений, благих и вредоносных, причины смены времен года, причины болезней и смерти, причины любви и ненависти, овладевающих душами людей. У наших предков уже была религия и даже философия, но восстановить мы ее можем лишь по косвенным указаниям. Как палеонтологи пытаются восстановить облик древних животных по окаменелостям и отпечаткам, так и историки религии пытаются восстановить религию древних по народным сказкам, по уцелевшим суевериям, а иногда по свидетельствам соседних народов, уже овладевших письменностью.

Книга Грейвза — попытка описать древнюю религию Европы, попытка, например, восстановить древний древесный календарь, о котором остались лишь смутные упоминания в средневековых ирландских рукописях. Попытка вычислить тайное имя Верховного Бога древних и молитвенную формулу, заключенную в древнем алфавите. Книга — целый кладезь сведений о фольклоре Англии, Ирландии, Балеарских островов (где Грейвз прожил много лет). Но главная реконструкция поэта для меня все-таки сомнительна. Грейвз доказывает (из намеков в мифах и сказках), что некогда европейцы жили подобно пчелам. Ими управляли женщины — царицы и жрицы (как пчелами правит пчелиная царица-матка), раз в год у юношей проходили состязания, победитель в которых становился мужем царицы (как у пчел трутень, поднявшийся в полете выше всех, становится супругом пчелиной матки), а через год недолгого царя приносили в жертву богине-матери (как пчелы осенью убивают трутней). Если каждый год убивать лучшего из юношей, в племени быстро останутся только худшие. Сколько продержится такое племя?

Со многими выводами Грейвза ученые могут спорить, но книга прежде всего очень красиво написана. Читатель может просто наслаждаться образами, например, «Замка Бессмертных в Короне Северного Ветра» или «Богини, протягивающей герою яблоко бессмертия».

В советское время было очень мало поводов для официальных дискуссий. И когда цензура дозволяла что-нибудь обсуждать, то обсуждали это в печати, бывало, годами. Вот и это стихотворение было сенсацией, о нем долго яростно спорили, одни его считали гениальным, другие пошлым и нелепым.

Мне идея пить из черепа отца казалась нелепой красивостью в стиле романов фэнтези дурного тона. Но недавно я узнала, что Кузнецов НЕ МОГ ПОМНИТЬ своего отца, Кузнецов родился в феврале 1941, а отец его погиб на войне. Теперь у меня совсем нет охоты острить об этом стихотворении. «И повторял я имена, забытые землей».

Есть изречение: «Книги, как и люди, имеют свою судьбу». Странная судьба бывает у некоторых людей и некоторых книг. О некоторых людях помнят только потому, что великий сатирик написал о них несколько презрительных строк. (Так мы помним о некоторых афинских демагогах только потому, что Аристофан написал о них несколько ядовитых слов). А о некоторых книгах помнят только потому, что великий писатель удостоил их пародией.

Вряд ли кто-нибудь сейчас будет с интересом читать роман Дизраэли (будущего премьер-министра Великобритании) «Конингсби». Эта история взросления на фоне английской политики 1830-х годов прежде всего очень скучно написана, а тонкости парламентской борьбы и аспекты реформ интересны теперь только историкам. (Про эту эпоху гораздо интереснее написано в романе Джордж Элиот «Миддлмарч»). Но есть в романе линия, которая почти не связана с самим сюжетом, но позволяет проникнуть в психологию самого Дизраэли. Сам Дизраэли для меня — изрядная психологическая загадка; его еврейский расизм не вызывает сомнений (почему он считал европейских евреев чистой расой — другой вопрос), и мне интересно, что чувствовал пламенный расист, управляя империей чужой (хоть и очень талантливой) расы. Есть в романе загадочный и могущественный Сидония, о пределах власти которого ходят благоговейные слухи, и чьи речи являются великолепным образцом еврейского расизма. Представьте себе, что еврей цитирует «Протоколы сионских мудрецов» с великой гордостью, восторгаясь могуществом и достижениями своей расы. Только в речах Сидонии, например, я столкнулась с намеком на то, что граф Канкрин был еврейского происхождения. Эх, помню я старушек, гордо перечислявших великих евреев.

Теккерей в своей пародии беспощадно высмеивает образ Сидонии и его гордые речи. Загадочный тайный правитель Европы оказывается, не брезгует ремеслом старьевщика.

В начале пародии есть маленькая ошибка. Еврейская община в Тимбукту исчезла еще в средние века.