После отзыва elsolo можно бы и ничего не писать, но надо — из-за обилия отзывов противоположных. Писать роман можно при любом количестве авторов, лишь бы РЕДАКТОР был один («Золотой эшелон» Суворова-Ратушинской-Буковского-Геращенко-и еще кого-то выдержал сумасшедшее количество изданий, и еще выдержит). А вот писать как на конвейере, похоже, совсем без редактора — плохо, господа, вы не Нил Гейман со товарищи, потому как платит издательство Безобразно мало, и сколько вас ни складывай — ни Гейман, ни Лукьяненко (это ну хула и не похвала — но там это литература) — не выйдет.

Читать романы с полусотней героев нормально (посчитайте — сколько их в «Илиаде», и у всех имена есть), но для этого надо быть Гомером. Пока что наблюдаю лишь то, что жадность издательства (две книги в месяц! — и не говорите, что меньше) привела к тому, что весь интернет ими забит и ВСЕ вышедшие книги можно купить сидя перед экраном в среднем по номиналу. А ведь использование одного и того же приема читателю, боюсь, на сороковой книге безнадежно надоест.

Конечно, хорошо, когда бойцы «Альфы» садятся писать романы. Но печально то, что результат более или менее один: будто не прошедшие армейской службы выпускники Литинститута пошли единым строем в качестве крутых ниндзя из «Альфа-2-бiс», и предполагается, что всю Аль Каеду они замочат к завтрему — только жмуров закапывайте.

При всем при том как компьютерная игра — это совсем не плохо. Так что пишите, господа. Только это ИГРА, а даже не паззл.

Пока что выставляю пятерку (ниже — грех). Но прием будет всего лишь будет повторяться — заподозрю, что книги пишет компьютерная программа, и поищу способ проверить — так оно, или не так.

Определенно не лучшая книга Ренара, но... это же Ренар, все-таки после Жюль Верна — второй фантаст Франции. Сюжет отчасти затерт и напоминает Г. Г. Эверса (коего, похоже, ненавидел). Фантастическое допущение всего-то одно, и при нынешней хирургии оно уже не совсем фантастическое. Словом, крепкий проходной для этого писателя роман.

Кто не знает языка — очень советую добраться до американского кинофильма «Его глаза» (1935), снятого по этому роману. В любом случае это первый роман с участием Петера Лорре (помните его по «М»?) в Америке, а Лорре не вредно посмотреть всегда.

В итоге: наверное, когда Ренар у нас у нас будет нормально издан (вполне тянет на серию «Весь Морис Ренар», к тому авторские права на него кончились — «Орлак» в первую десятку любимых читателями книг не попадет, разве что в начало второй. А пока что хоть кинофильм посмотреть можно, он довольно аутентичен тексту романа — насколько это было возможно в 1935 году.

Это безусловно (для меня) столь же проза, сколь и поэзия. Актеон, переживающий сперва возраст когда умирают олени, но продолжающий жить, потом возраст, когда умирают люди — но продолжащий жить — и так один за других уходят возрасты, вплоть до последнего крещендо, когда он видит, что охотник, бросив оружие, стоит перед ним на коленях и смотрит — нет, не в глаза оленю... не хочу ничего загонять под спойлер. Рассказ был напечатан на русском языке в книге фантастических новелл Ренара, так что захочет, тот сам найдет. Подобного образа я вообще не могу припомнить в европейской новеллистике, а она далеко не бедна, этому рассказу Уайльд бы позавидовал.

Этот рассказ, возможно, (если брать малую форму) — вообще самое драгоценное дитя музы ныне воскрешаемого Мориса Ренара. Кто захочет прочесть по-русски — найдет его в книге:

Ренар, Морис. Необычайные рассказы. СПб, 1912, М. Г. Корнфельд. Библиотека «Синего журнала». 224 с.

Это, конечно, не в полном смысле исторический роман. Это тот жанр, который в кинематографе называется «пеплум» (кто хочет подробней — о пеплумах есть отдельная статья в русской Википедии).

Однако ничто так быстро не уходит из читательского обихода, как строго исторические романы (кто помнит нынче очень неплохого романиста, аж сталинского лауреата В. Яна? — а ведь несправедливо... Напротив, если автор талантливей, чей бестолковая в целом наука «история» — роман будет жить, и даже может стать классикой. Кто не верит — пусть сопоставит подлинную история войны России с Наполеоном — и «Войну и мир». Помнится, П. Вяземский, как-никак более близкий свидетель событий, сказал про «Войну и мир», что все было совсем не так. А хоть бы и не так. Что Лев Толстой, что его лучший и вернейший последователь Марк Алданов со своей тетралогией «Мыслитель» — оба воспринимали историю как нечто вроде багетной рамы с пустым холстом, по которому сделан лишь предварительный набросок.

Так что никакой Тертлдав не историк, почему и не бросаешь его на двадцатой странице, а с нежностью дочитываешь до последней.

И «...верни мои легионы» едва ли отбросит и не дочитает именно тот, кто поймет — насколько далеко отходит автор от документальной истории Древнего Рима.

Печально, что нет ни биографии, ни заголовков оригиналов. Когда мы с давно покойным моим учителем Ю. Ф. Сидориным пытались пробить в «Мире» том «Современная нидерландская фантастика», и сложили примерно половину рукописи — нам было сказано, что фантастика эта реакционная, а Нидерланды — страна провинциальная. Белькампо занимал в книге добрую четверть объема; пришлось объяснять, что псевдоним его взят из «Элексиров Сатаны» Гофмана, а сам писатель — хоть и кандидат на Нобелевскую премию, но вообще-то зубной врач. Не помню уже, каким чудом все-таки удалось издать его книгу (очень-очень избранного и немало покромсанного), — видимо, стараниями редактора радуги (в девичестве «Прогресса») — С. С. Белокриницкой. Не рискну писать о других рассказах без оригиналов (в сети их почти нет: копирайты).

Но в наступившем веке забвение Белькампо не грозит.

Одна из самых чудесных работ Юрия Петровича Вронского (того самого, что в рассказе Брэдбери перевел знаменитую миниатюру Байрона «В серебристой лунной мгле»). На этой книге выросло целое поколение российских-постсоветских детей в 1990-е), переиздана в составе огромного — включившего также и русские стихи Лесьмяна собрание, выпущенного издательством «Вахазар» в Москве году в 2006. Сколько видано в кино разных римейков Синдбада, — а этот, прозаический, все равно лучше остальных. Как писал А. Цветков, счастье Лесьмяна — не дожил ни до войн, ни до оккупаций.

А ведь для него, для русско-польского еврея, польский как основной язык творчества, был сознательным выбором: он мог стать и русским писателем. Не Лесьмян поставил на польский, как отчаянья ставят на зеро — и выиграл. Все-таки со всеми оговорками это ПЕРВЫЙ польский поэт ХХ века.

Жаль, на Фантлабе нет библиографии Лесмяна. На всякий случай сообщаю данные лучшего и самого полного издания Лесьмяна на русском языке:

Болеслав Лесьмян. Безлюдная баллада, или Слова для песни без слов. Поэзия. Театр. Проза. М., Рипол-Классик; Вахазар. 2006. 800 с.

Переиздание романа «Мореход и Морской дьявол» — см. на страницах 372-597. Перевод прежний.

Две новеллы Лесьмяна в том же томе определенно относятся к жанру, пограничному между фэнтези и собственно сказкой. С публикации перевода одной из этих новелл в Киеве, в 1900-м году («Перевод М-ва») начинается история «русского Лесьмяна — как в переводах с польского, так и в собственно того, что написано по-русски.

А стихи Лесьмяна, полагаю, к жанру фантастики можно отнести чуть ли не все.

Для автора изумительного романа «Реубени» (переиздан в Гудьял-пресс в 2000 году) рассказ совсем проходной. Но писатель это такого класса — жаль, слишком заслоненный фигурой Кафки — к тому же и поэт хороший, что надо какую-никакую оценку выставить. Вот и ставлю примерно то, что должен бы поставить, исходя от изумительного «Реубени», где наверняка поставил бы «10».

Правда, это я читал по-русски. А наши переводчики с немецкого и по сей день такие мастера, что еще проверить надо — не вырезано ли пол-текста по неспособности эту часть понять.

Видимо, самый оригинальный по сюжету и вообще лучший из прочитанных мной рассказов Эверса. К концу рассказа начинаешь даже верить в реальное существование некоей картины с изображением кухни. Рассказ сам по себе вовсе не «ужастик», это скорее развернутая аллегория на тему «Sic transit gloria mundi», но просто как художественное произведение он почти безупречен.

Хотя есть не очень проверенные данные о том, что стоит за рассказом и некая подлинная история. Причем картин, где использовалась краска «мумия» (она же якобы «мумиё»), после французской революции некоторое количество и впрямь было создано, — а некоторые попали в Россию. Но лучше читать рассказ как нечто с подлинной жизнью не связанное: заключительный монолог художника отчасти разъясняет, ПОЧЕМУ.

«Это наши обычные студенческие дуэли»... «Я люблю только чистый красный цвет»... Ох, и зацитированы же эти фразы! А ведь рассказ, дорогие читатели, почти с натуры и если какое отношение к фантастике имеет, так только то, что сцена на гальере здорово похожа на кое-какие сюжеты Гойи. Как и обычно, Эверс больше пугает читателя, а станет ли тому страшно — ему даже не интересно. «Из него Гораций не вышел» — некогда издевался над Фрейлигратом Гейне. Так и одного этого рассказа («Сальса ди помодоро» в ранней вариации) достаточно, чтобы доказать: не вышел из Эверса ни Гофман, ни Эдгар По.

...А все же немецкий язык Эверса изумителен. И от этого никуда не деться.

По уровню писателя, чей расцвет пришелся на первую четверть века (лучше не помнить о том, что сотворили Эверсом после 1933 как нацисты, так и послевоенное знатоки политики), блистательного новеллиста, хорошего драматурга и уж как минимум не изымаемого из истории литературы романиста (благодаря «Альрауне»), этот «Вампир» — вещь более чем странная, несмотря на прекрасный, как обычно, немецкий язык и умение создать у читателя некоторый стивен-кинговский ужас,

Конечно, именно этот «Вампир» — вещь не та, которой от этого автора ждешь, скорее реалистичная и вовсе на иную тему. Но в библиографиях роман есть, то, что я его прочел — случайность (много ли немецких фантастов-экспрессионистов я мог найти даже в недрах ВГБИЛ около 1970 года). Что было там Эверса, то и прочел. На пользу моему немецкому это точно пошло.

Между тем — место между Стокером и нарушившим «его» авторские права Мурнау (спасибо, что копии «Носферату» уцелели в южноамериканских государствах, никаких конвенций еще долго не подписывавших), место в ряду мировой «вампириады» есть и у книги Эверса, ибо ужас тут настоящий, пусть и вампир тут не тот, какого ждешь.

ПРАВКА:

РОМАН ВЫШЕЛ ПО-РУССКИ В НАЧАЛЕ 2018.

Образ того, как надо развивать сюжет в романе — играя в шахматы с самим собой, но постоянно пововораяивая доску — стоит выставленных восьми баллов сам по себе. Книг о том, как, зачем и ценой отказа от чего (если коротко, то ОТ ВСЕГО) стоит писать прозу, невелик: такие книги создали Джек Лондон, Владимир Набоков и Стивен Кинг, — а вот у нас неожиданно на роли тренера (едва ли «учителя»: тренер умеет и показывает, учитель больше говорит «как не надо») оказался Николай Басов. В любом случае: кто сам решил писать, тому непременно стоит прочитать эту книгу.

Наверное, наиболее популярное на сегодняшний день у читающих по-русски книга Перуца. Однако в странном (как обычно) переводе Белокурова это не совсем та книга, которую писал Перуц: «снег» как таковой заслонил главного героя. Впрочем, книгу эту лишь несколько исказило — но не испортило. «Плохого Перуца» нам, по счастью, из-за переводчиков досталось куда меньше, чем плохого Майринка. В итоге писатели начинают казаться чуть ли не равными (Майринк-то испоганен с начала 20-х так, что писать не хочется). Перуц у нас всего лишь несколько искажен, и к «Снегу» это относится в полной мере.

Причем именно то, чего в оригинале нет, нравится многим читателям, — такое, помните, при советской власти имело место с Сэллинджером.

В целом же — оригинал исключительно хорош, а если перевод оказался хорош по каким-то другим причинам — мы, в конце концов, не в накладе. В литературе почти никогда не действует принцип арабской математики (если книга плохая, и перевод плохой — «минус на минус превратится в два минуса, а не в плюс).

Для прочтения, думаю, обязательно.

Читатели, не читавшие, убеждены, что тут полно развесистой клюквы. Однако ведь в Канаде есть исполинская клюква, где ягоды — с яблоко. Так и тут: перевести и издать это дело было необходимо. Это безо всякого сомнения одно из лучших книг Перуца. Однако же не зря главный герой именно этого романа стал прототипом Джеймса Бонда, что Флеминг сам и сообщал. Жаль, фильма по книге нет — готовый сценарий.

Уже переведено. Уже почти раскуплено. Уже половина читателей спросила — откуда опечатка в заглавии. Там ее нет. потому как — Эх, яблочко, куда кОтишься. попадешь ко мне в рот — не воротишься. Триллер — он и есть триллер. и не зря исходный тираж у книги составил три миллиона, перебив даже успех «Мастера Страшного Суда».

Категорически не рекомендуется сторонникам фантастики ближнего прицела.

Прежде всего: последнему роману Перуца повезло — его переводила блестящая переводчица Нина Федорова. У нас таких германистов с трудом десяток в последние 20 лет наберется. Поэтому тот, кто читает «Иуда» в этом единственном переводе — может быть спокоен, ему и оригинал не особо нужен. В эти самые последние годы жизни (а умер автор что-то примерно через 100 дней после окончания «Иуды», Перуц. наверное, умер бы с голоду... кабы не стойкий его поклонник — Борхес. Латиноамериканские переводы приносили заработок, — без него эта книга, глядишь, вовсе не была бы написана.

В ней есть ловушки: тот, кто будет читать, пусть обратит внимание: С ЛИЦА КОТОРОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ автор заставил написать Иуду художника. И таких ловушек я насчитал десятка два.

Конечно, перед нами чистая пражская школа единый ряд немецкой (и отчасти еврейской прозы) — Брод, Кафка, Майринк, Верфель и т.д.

Ничего больше я сказать не могу. Может быть, это и не прославивший Перуца «Мастер Страшного Суда», но вторая или третья его книги в числе лучших.

Конечно, это не в прямом смысле фантастика. Это чистая мистика... но такова вся пражская читала.

Прочитайте непременно. Едва ли пожалеете о потраченном времени.

Читал, читал, читал... весь сериал читал, ждал начала серьезного действия в сюжете. Однако дождался не столько вот этой последней книги, сколько того, что умер автор. И едва ли — как за автором «Дюны» — придет за ним наследник, чтобы продолжить сериал на пять шесть сиквелов, про приквел речи нет (лучше при англофонах это слово не произносите, кстати). Печально это. Похоже на постройку Дворца Советов: исполинский пьедестал возведен, а потом налито в него воды. Получается бассейн «Москва», уже позабытый москвичами. Но никто не поставит на джордановский пьедестал копию храма Христа Спасителя.

Хотя — жаль. Если бы автор написал еще десяток-романов продолжений, можно бы сжиться с его героями, как с эдакими бедными Эркюлями Пуаро.

Автору не хватило жизни.

А новое поколение читает динамичного Нила Геймана (и ниже).

Словом, впору устроить поминки по несбывшейся надежде.

Какая, однако, жалость! «Клуб любителей научной фантастики» при Доме Детской Книги как раз этому произведению и собирался присудить «Гриадного крокодила», славную нашу антипремию (из жюри, наверное, один я в литературе нынче остался)! Год на дворе был, кажется, 1963 — и присудили бы, как Колпакову и еще кому-то, я в воспоминаниях про премию написал — но такая жалость: у нас... кончились сами статуэтки крокодилов, и нечего стало присуждать. С автором переписывался Павел Амнуэль, он кое-что вспомнит наверняка и более детально (он был старше меня, однако жил в Баку; я же как раз некоторое время провел в Москве)

Но «художник-фантаст» (а также великий математик, чего проверить не могу — у меня другая профессия) и «создатель новой хронологии» (о ней все уже написал Игорь-Можейко-Кир Булычев, мне добавить нечего) все-таки благодаря «Тайне Млечного Пути» останется в анналах и писателем-фантастом. Прочтите эту книгу, когда ее переиздадут

Непременно прочтите.

И много выводов сделаете для себя.

Обещаю — много.

Как гремела эта книга в начале ХХ века, на скольких сценах шла, вызывая истерики у актрис, которым предлагали роль Альрауне («она-патологична»)! А ведь речь. строго говоря, всего-то и шла, что об искусственном оплодотворении (огрубляю, конечно), нынче осуществляемом нередко даже без врача, всего-то при помощи... кулинарного шприца. Но — конечно — эта часть романа отсыпалась, как шелуха: образ Мандрагоры все равно как был достоянием фантастики, так и остался в том же ведомстве. И надо бы бы учесть нестерпимо низкое качество перевода (что в начале XX, что в XXI веке — куда пропадает всё филигранное мастерство Эверса, столь незабываемое по «Сердцам королей», «Красному соусу» и другим новеллам! Не зря Эверса читают и теперь в Германии. У нас, конечно, именно перевод лишает «Альрауне» той психопатической патины времени, когда произведение это было сверх-новаторским: куда там Гюисмансу!

Нам еще недавно твердили, что Майринк — тухлый графоман, подлежащий забвению (взамен предлагали Кафку — а что общего?) Так и здесь: пока не будет нормального перевода, весь пронзительный до боли лиризм этого все же фантастического произведения так и будет проходить по ведомству «поверьте, господа, на слово». А всего-то нужно, что сесть и перевести заново. Хотя... единственный роман Рильке зазвучал по русски как настоящий Рильке только что — с третьего захода за сто лет (!) (в переводе В. Летучего). Боюсь, если не найдется на «Альрауне» своего фаната — для русского читателя книга существовать не будет.

И это очень жалко.

PS от 2019. Семь лет прошло, появился новый перевод — Светланы Одинцоовой. Наконец-то.

Можно забыть при сироп Кадиша.

Больше всех выиграет тот, кто СПЕРВА посмотрит шестисерийный телесериал (усл. русское название обычно — «Нигде и Никогда») режиссера Дьюи Хэмпфри (1996), а потом будет читать книгу. Фильм не то, чтобы шедевр — но он дает фон: подземелья и крыши Лондона, очаровательных бандитов Крупа и Вандемара — и красавца негра Карабаса; фильм сильно отличается от романа, но так и было задумано: многое без очень дорогостоящих коноэффектов (а были ли они вообще возможны в 1996?) попросту не входило в формат сериала. «Ничего» — твердил Гейман на съемках», — это я в роман вставлю», пока Хэмпфри не пообещал ему: еще раз услышу эту фразу — и я тебя зарежу. Гейман примолк но хозяйству пропасть не дал: оно, конечно, есть именно и только в романе.

После этого как раз и надо читать роман. То немногое, что удалось Хэмпфри с блеском, память сохранит — а остальное достроит голова читателя по мере спускания по Даун-стрит... далее смолкаю, дабы не поганить отзыв спойлерами. В любом случае эта книга — классика рубежа Миллениума, и едва ли она слабей, чем уже обессмертившие Геймана «Американские боги».

После (наконец-то удачного — а то, как и Дракулу и Франкенштейна, кино эту тему гробило) фильма Стивена Соммерса (2004) игнорировать тему «охотника на вампиров» — даром что выросла она из почти случайного имени у Стокера — уже нельзя. Так что можно сделать хуже, сделать лучше, а вот ниже определенного уровня опускаться запрещено. Роман Хендерсона нестандартен для темы; что-то нигде знаменитый охотник не припоминается мне в возрасте мальчика — но кто увлекся «вампирской темой», тот обречен эту книгу прочесть. Думаю, получит удовольствие.

Я — получил. Алекс ван Хельсин — герой обаятельный.

И все-таки без Соммерса с его длинноволосым вигилантом тема едва ли состоялась бы.

Подробней пришлось написать, когда в руки попал оригинал. Но об этом — в другом месте. И уж точно требует отдельного отзыва фальшивка Эдуара Бразе (р.1974), где ван Хельсинг носит имя АБРАХАМ.

Но написать ее пока негде, да и... скучищу эту мне, как вампирологу со стажем, оценивать как-то скучновато.

Неожиданно весело (хотя веселье тут по большей части между строк спрятано, и надо сильно насмотреться американо-канадских сериалов, чтобы это в полной мере оценить. В Милларе слились собственно-шотландец Миллар и взявший нагло-шотландский псевдоним Скотт, придуманный исключительно для коммерческого сериала о Фраксе. Между тем если коммерческий сериал читается «легко и приятно» (увы, ничего не оставляя голове, все тех же Вульфа и Гаррета), то печатаемое автором под своей фамилией имеет откровенно художественную ценность, и напоминает граненый волшебный шар на кончик мизинца у фокусника: то это «книга для юношества», то довольно жесткий гиберпанк, то — нечто такое, о чем автор не хочет говорить впрямую (он «не вышел из шкафа» и едва ли выйдет, а все-таки с ориентацией его и так все ясно.

Никто не пустит Миллара в сценаристы «Доктора Кто». А очень жаль — так бы хотелось посмотреть среди просторов ТАРДИСа и на Фракса, и на Лучистый Цветок... да и вообще автор, боюсь, родился, чтобы стать сценаристом.

Но жизнь отчего-то не позволила.

Интересно, что «Амвросий» (то рыцарь, то монах, то неясно кто) часто появляется в поэзии — и особенно в прозе А. К. Толстого. Относительно редкий случай прямого влияния английской литературы на русскую до конца XIX века, когда речь идет о писателе, даже в Англии никогда не числившемся «по первому разряду». Едва ли Толстому просто нравилось имя; скорее речь идет о некоем человеке, чье имя обрекает его на продажу души дьяволу. Хотя этот «Амвросий» определенно сконтаминирован Толстым с его тёзкой из романа Вальтера Скотта «Аббат» (1824). Видимо, Толстой знал оба источника. А произведения самого Толстого — написанные на дефицитную в то пору, до Стокера — тему — хотя и написаны были иной раз на французском, но и теперь должного места в истории вампирологии не знали.

Ничего, рыцарь Амвросий... ладно, умолкаю. Но потом не жалуйтесь, что не предупреждал.

«Ворон ударил крылом высоко в горах. Сошла снеговая лавина. Завалило долину с жителями...»

Кажется, эхо от этого удара крылом слышится до сих пор — особенно теперь, когда после чуть ли не двух десятков неудачных попыток, появилась блистательная экранизация «Франкештейн Мэри Шелли» Кеннета Брамы (1994) с Робертом де Ниро в роли Чудовища. А для России важно и то, что «Франкенштейн» вышел в «Литературных памятниках» под одной обложкой с романом «Последний человек». Помнится, у Мэри Шелли еще пять романов есть, но их прочесть надо (а поди найди время....

Виктор Франкенштейн — не зря немец. Почему? пусть желающие прочтут книгу и найдут ответ (а то мне его под спойлер загонять придется, что, на мой взгляд, дело недостойное). Напомню лишь вопрос. заданный на Патриарших Воланду: «Вы немец?» — Воланд отвечает: «Да, пожалуй, немец...» Ну, и дальше, читатель, читай роман Мэри Шелли и сам поймешь — что сколько стоит.

Кто бы подумал, что утонут в океане прошлого битвы «империи зла» и «свободного мира», что кончится и начнет забываться Холодная Война.... а романы ван Вогта и через шестьдесят лет будут читаться ничуть не хуже, чем в середине прошлого века (да и дальше, похоже, с прилавков не исчезнут). Не лучший писатель оказался автором нескольких лучших книг!

Почти судьба Хемингуэя, да простят меня его поклонники (впрочем, в «Колоколе по Хэму» Симмонс уже все сказал).

Необычайно приятно узнать, что БНС (а АНС — это я из первых рук знаю) в 1983 году никаких перемен в нашем обществе не предвидели. А добрый десяток тех, кто учился у них (смею себя тоже к ним причислить: не зря же некий подонок *** в сети именует меня... Руматой Натановичем : )))) (вообще-то комплимент...) ждали этих перемен, что могли, писали в стол — и точно знали: все эти перемены, как ни тяжелы они будут — но грядут они вот-вот.

Судьбе вместе с АбС ставлю ту оценку, которую поставить совесть велит.

Только издание 1961 года — по сути дела — «разрешило» Генриху Сауловичу «быть писателем». Сколько времени мурыжил рукопись Детгиз — пока кто-то не догадался дать ее «Клубу любителей научной фантастики» в Доме Детской книги (ул Горького, д. 43). Руководила им З. П. Смирнова, сестра писателя Н. П. Смирнова... но об этом в другой раз. Короче говоря, мнение школьников почему-то возымело действие, Альтшуллеру (Альтову) «разрешили» издать книгу, а нам, участникам ДДК, даже разрешили присудить (дважды) антипремию «Гриадный крокодил»... Полвека прошло с тех пор, и грустно думать, что писатели-фантасты будущего лишь едва-едва успели «прикоснуться» к этому детищу хрущевской оттепели.

Однако это все-таки было. Я не рискну сейчас перечитать эту книгу.

Но некое «право быть фантастом» дала мне именно она.

Полвека тому назад.

И теперь, когда на школьников. защищавших Альтова, льют грязь за то. что они посмели проявить хороший вкус и не купиться на краденую «Гриаду» Колпакова, жаль тех, кто понятия не имеет о том, чем была их борьба, и скольким из них она стоила жизни.

Кажется, нужно добавить (в ЖЖ я это написал, но там то ли будут читать, то ли нет).

Часть имен в романах и впрямь взята из венгерского ареала, хотя албанцев больше: кто бы спорил.

Однако:

Тут припутан и третий народ: итальянские арбереши (албанские католики), по сей день живущие «против Албании» на итальянском берегу; когда я ими интересовался, было их тысяч 400 (это в начале 1970-х годов). Они — католики, язык у них близок к албанскому, но сейчас уже основательно с ним разошелся. В сети о них мало, хотя само существование и языка, и народа признается. Именно их классиков — а это Иероним де Рада, Зеф Серембе и т.д. — еще хоть как-то можно было пробить в печать в те годы (преимущественно в антологиях). Единственное толковое, что по ним можно найти если не в сети, то в НРБ — реферат диссертации Т. Ф. Серковой «Литература итальянских арберешей и проблема албанского романтизма», (1836-1900). М., 1971.

Диссертация, конечно, появилась позже (хотя носилась с ней Серкова по 3-му этажу «Художественной литературы» довольно долго, а на том же этаже располагалась Восточная редакция, где немало наработал АНС (и ваш покорный, хотя позже) — но всего на два года. Книги в «Соц. редакции» шли куда дольше, чем в Восточной (да еще книга неугодной Албании, — о книге отдельно, если интересно). В любом случае «имена носились в воздухе».

Кстати, легенда о моем разговоре со Стругацким верна только в первой версии (там, где про коньяк). Остальное — чьи-то пересказы.

Здесь никак нельзя ставить ни «10», ни даже «десять с плюсом» (хотя пришлось...). Величайший из прозаиков, писавших по-английски, стал для Ирландии тем же, чем для Англии стал Шекспир (хотя строго говоря — не был ирландцем, и даже кельтом не был, — но но канонику дублинского собора это простили и в вину никогда не поставят). «Гулливер, вероятно, входит в тройку величайших романов Европы — возможно, уступая разве что «Дон-Кихоту», но тот к фантастике отношение имеет самое малое. Писать о Свифте — все равно, что описывать Гималаи или Тибет. Это огромный, фантастический, хоть и написанный с натуры мир, причем от части к части роман все сильнее: часто ли встретишь такое?

... Словом, нет героя лучше Гулливера — и нет писателя-фантаста лучше, чем Свифт.

Едва ли это лишь мое частное мнение.

Кажется, ни одно произведение древней прозы не перечитано мною столько раз. «Я буду говорить ложь, одну только ложь и ничего, кроме лжи, и это правдиво, а это значит — вся моя история будет правдива...» Сколько раз приходило мне это в голову, когда я брался за стило — и когда не брался. То ли это модернизм, то ли пост...?...

В любом случае: двухтомник Лукиана я держу на самой верхней полке. Если его сопрут, восстановить скорей всего будет невозможно, а сердце мое будет разбито.

Хотя у Лукиана есть и более значительные вещи, но без этой — не было бы нашего жанра.

Безусловно: самый оригинальный из героев «диких карт» («Неизвестный Туз»). Автор — проживи он дольше — мог бы развить этот сюжет и в роман, и в кинофильм — и уж безусловно в телесериал. Хотя в те времена компьюграфика еще и не позволила бы сделать «как надо», но свое воображение на что? Вот и кажется, что этот сериал еще откроют на сезон, на другой...

Роман, видимо, стал вершинным достижением цикла (хотя последнюю. не переведенную книгу я в руках не держал.

Никакой клюквы (вроде фильма «Назад в будущее»). Никакой трагики вплоть до конца света (чем согрешил Уэллс). Очень крепкая, хотя, быть может, и не великая, как «Марсианские хроники», книга.

Санктуарий = «Убежище». Короче, «из Санктуария выдачи нет». Трудно сказать, Асприну ли принадлежит идея этого фейерверка комиксных новелл с общими героями (если смотреть по авторами, то многие из них куда большие мастера, чем сам Асприн — тот же Оффут с его «Одиннадцатью серебренниками». Сериал уступает из известного мне только «Диким картам» Мартина — жанр тот же, но издание у нас после трех томов оборвалось, что весьма жалко. В любом случае: кто единожды вошел в Санктуарий, тот его не забудет. Возможно даже, что прочел сериал целиком, невзирая на неровный уровень — как рассказов, так и переводов.

Роман тянул еще на три-четыре продолжения. Как он ни хорош — это не более чем экспозиция, и намерение писать дальше должно бы пробудить зуд в пальцах и клавиатурах многочисленных и очень недурных сиквелоробов. Но то ли время ушло, то ли «Дюна», «Звезда под бичом» и «Досади», а заодно и «Пандора» отвлекли внимание оных... то ли еще не привлекли.

По меркам «Дюны» и «Досади» — явный черновик. У кого-то другого числилось бы классикой. А так — только для фанатов Герберта. Их, впрочем, хватает.

Книга — по возможности вместе со знаменитым кинофильмом, куда добавлен изумительный «Капитан Шекспир» — образец того, как писать можно и должно. (Капитан Шекспир, похоже, вписан специально для Роберта де Ниро, иначе великому актеру совсем играть бы там нечего было. Зато — травестийный танец... Жаль, этого словами и напишешь, потому и в романе нет, — да снят сериал раньше, чем написан роман).

И как почти никто нынче, к сожалению, не умеет: не более десятка фантастов на весь мир. Это уровень Гофмана (чего, увы, не скажу о переводе).

Нравится он или не нравится — Гейман ни у кого не спрашивает. Гейман знает, что мы живем во времена Геймана.

Однако не во времена его переводчиков. Оригинала не было под рукой, многое удавалось понять, лишь переводя в уме «обратно на английский. Поскольку я уже вторую книгу Геймана перевожу — не хотел бы, чтобы обо мне сказали то же самое.

Одно лишь неизбежно: книга написана для хорошо образованного читателя. Другой тут и вовсе половины текста (да и фильма не поймет). А с этим у нас... сами знаете.ю

Если бы все «продолжения» великого «Мира Реки» Фармера были на таком уровне!.. Увы. Но тут все-таки сплавилось НЕЧТО: изначальный фундамент выдумки Фармера (вот уж настоящий «мироформист» по Желязны) — с даром новеллиста Шекли. Очень понимаю Нила Стивенсона, который, будучи абсолютно культовым романистом, короткие рассказы писать не умеет, сам в этом признается — и искренно завидует тем, кто все-таки умеет.

Шекли умел как никто.

Можно бы и выше восьмерки поставить, но мир все-таки взят «взаймы».

Очень хорошая книга. Вынужден был прочесть ее по-украински (по-русски ее вроде бы вовсе нет, а венгерского не знаю). Книга намеренно построена на предположениях, противоречащих науке времен издания книги (1876). Полость под Северным Полюсом, населенная разумными белыми медведями... все это опережает Стерджона и еще много кого лет на 50-80. У нас ее, кажется, не знают вовсе. А ведь писатель-то — из первого ряда. И юмор его прямо вырос из юмора Марка Твена: не худшее, скажем так, родство.

Удивительное дело: правильно расставив шахматные фигуры на доске, Мартин вдруг начинает играть ими... то ли мацзян, то ли вообще в го. В итоге он загоняет в депрессию не только читателя (этого он, может быть, и хочет) — но даже самого себя. Это не единственный случай у Мартина, я бы отнес этот рассказ к тем, которые написаны не в должном настроении. Отсюда и не совсем ожидаемый от маэстро уровень. Но и «проходным» рассказ не назовешь, для трех четвертей авторов он был бы «лучшим».

Словом, не плохо, но для Мартина — недостаточно хорошо.

Наконец-то. Лучшая французская фантастическая книга после смерти Жюля Верна. Одна беда — это не новый перевод, это отредактированный СТАРЫЙ, 20-х годов.

Одна из первых книг, где человек и автомобиль гибридизируются (притом более или менее случайно) — как ни рассматривай «пишущего по немецки» основного отрицательного героя, но перед нами — киборг. По сюжету изрядно похоже на «Кристину» Стивена Кинга, да только написан роман раньше, чем родился папаша Стивена Кинга — тот самый, таинственно пропавший.

Будете читать — обратите внимание на тревогу ЛГ — «вдруг там появятся слишком умные телята»?

Короче, хорошо, что издано. Но издано поначалу было очень неважно и нелепо дорого.

PS Ну, а теперь, когда в «Престиж Бук» вышел двухтомник ВСЕГО, что выходило из Ренара на русском языке — так и не очень дорого. И издано хорошо.

Как символично, что первая книга Ренара (рассказы — она тоже есть в двухтомнике) вышла в год смерти Жюля Верна. А сам Ренар умер уже в год оккупации Франции Германией. Сейчас там, понятно, не густо — но, пожалуй, на весь ХХ век традиции хватило.

.

Такое же филигранное творение, как и «Магазин даров старого света». Перевесить картину — ... нет, случится совсем не то, что у Фармера. А что — читайте рассказ. Не пересказывать же.

Кто возьмет на себя труд найти эту довольно редкую публикацию — тот, возможно, узнает о самом себе больше, чем из «миллиона слов» весьма уважаемых Коула и Банча.

Как жалко, что писателя почти нет в русских переводах. А про био/библиографию пока что не приходится.

Уникальный образец жанр фэнтези в жанре (условно говоря) «стихотворение в прозе». Все но новеллы Дж. М. Ши строятся вокруг искусства «Фэнг шуй» (или, как в этом переводе «фань ши»), что неожиданно создает синтез Западной и Восточной цивилизаций Земли, — но в миниатюре, а не в крупном жанре (как у Филипа Дика в «Человеке в высоком замке»).

Жаль, что писатель по сей день остается у нас почти неизвестен.

Очаровательная... пародия?.. Нет. Не стеб. Не китч, это настоящий, добротный кэмп — только намеренный (даже и примера второго такого не знаю: кэмп — это когда так плохо, что уже гениально плохо. И поэтому драгоценно).

У Геймана это относительная редкость, Пратчетт чуть ли не единственный «великий маэстро» этого жанра: он так надует читателя, что тот, даже твердо зная о надувательстве, словит кайф.

Не зря, кстати, Пратчетт непременно по крохотной роли в своих фильмах непременно играет.

Не уследил: Гейман этим тоже балуется? Если да, то наверняка с блеском.

... Вот и вышла книга. С переводом — ну, пропало кое-что очень дорогое сердцу, но можно пережить. А в принципе правильно, наверное, бытующее мнение, что ни Пратчетта, ни Геймана лучше не надо читать вовсе, а иначе — нужно читать их целиком. Но я из этих, из последних — и очень этим доволен.

Самое неожиданное переименование московской улицы коснулось самого Сигизмунда Кржижановского. И произошло оно совершенно в его духе.

А именно: не менее 5-6 выявленных мною жителей улицы Кржижановского (возле метро «Профсоюзная») глубоко убеждены, что живут они на улице имени Сигизмунда Кржижановского.

Г. М. Кржижановский перешел в примечания, в которые нормальный человек не лезет.

Первого такого «уверенного» выявил (см. ЖЖ) литературовед Александр Соболев. Потом череда таких уверенных пошла к десятку, и лишь один весьма старый и совсем не литературный хренок сказал, что «это тот, который «Варшавянку» написал.

Дешево и сердито.

В Питере бытовала легенда, что улица Чайковского тоже некогда была улицей эсера Н. В. Чайковского (1850-1926). Но это все-таки оказалась легенда.

А у нас, в Москве — никак нет.

Если ХХ век и не сделал «Кафку былью», то российская литература сделала былью Борхеса... и Сигизмунда Кржижановского.

Такой вот поскрикптум к рассказу.

Роман существовал в первом варианте еще в начале 1970 годов, целиком читался на собраниях знаменитой московской литературной студии «Спектр»... понятно, издан быть не мог, а потом автор отбыл на историческую родину, где благополучно живет и по сей день; пишет, заметим, все лучше и лучше. Несколько раз переписанная книга все же дошла до печатного станка на самой заре расцвета интернетных библиотек. Корнтакт между «московскими» и зарубежными» спектровцами — уцелело их совсем немного — наконец-то восстановился.

Эта книга была написана куда раньше Пратчеттовой «Музыки души», хотя во многом она — ближайшая ей родня; без знания современной музыки читатель в ней почти ничего не поймет. Однако читатель, все-таки разбирающийся в предмете, нередок. Так что книга эта — не для такого уж узкого круга читателей. К тому же автор — образцовый стилист; лишних фраз у него нет, а книга, переписанная много раз, обычно своего приверженца находит.

Это безусловно фантастика, причем хорошая. Действие развивается динамично и ровно, а развязку угадать почти невозможно. Так что остается лишь позавидовать тем, кто ее еще только прочтет, для кого она — на очереди к чтению.

Идиотический скандал, инспирированный журналом «Здоровье» («...рассказ нельзя рассматривать иначе как пропаганду онанизма!») на многие годы закрыл в СССР возможность печатать хоть что-то из Альдани, рассказ стоил выговоров и премий сотрудникам редакции «Молодая Гвардия» — притом даже начальству: директора вызвали в ЦК комсомола, где все матери-жены начальства надышаться не могли на журнал «Здоровье» — страшней были только «Крокодил» и «Фитиль». Между тем трагический рассказ о механистическом обществе не содержал в себе не только пропаганды оного занятия (с годами выяснилось, что вполне безвредного), он и эротики-то не содержал, не говоря о порнографии. Словом, обычная травля по-советски, последний излет хрущевской оттепели (публикация рассказа) — и наступление брежневских (тогда народ думал, что косыгинских) заморозков.

Хотя рассказ и не шедевр, но вызванное им «брожение» всерьез заставило заподозрить, что фантастика бывает и на такую тему. На тему того, что занятие любовью (тогда этого словосочетания в русском языке не было) — это, как писал Оруэлл, «наш долг перед партией» только в СССР. Где в те годы брали налог за бездетность, напоминаю. Более чем через двадцать лет некая дура брякнула в ти-ви бессмертное «В Советском Союзе секса нет!»

К счастью, народ полагал иначе. Будь рассказ смешным — пожалуй, все удалось бы спустить на тормозах. Но он был именно трагическим, и сильно повредил составам последующих томов «Библиотеки Н/ф» в «Молодой Гвардии».

Многое из томов повылетало, притом, что роман Робера Мерля «Мальвиль» (1972, русск. изд. 1977), прекрасно вышел в изд. «Художественная литература» — заметим, «пост-атомный», что в «Мире» категорически, а в МГ «почти категорически» было запрещено, хотя роман был набит полной «клубничкой» (разве что малость того, что «на грани фола» порезали) — и он никакого скандала не вызвал. Цензура слабела, цензура не боялась пропаганды онанизма. Она уже и про секс-то знала лишь то, что «его нет».

Альдани же оказался в числе пострадавших. Что очень несправедливо, и еще не поздно поправить.

Толковой библиографии Рэндалла Гарретта даже в Википедии нет: очень сложная у него оказалась жизнь. Между тем время явно отмывает шлаки из его наследие, а на дне лотка блещет единственное — хотя немалое — золотое зерно его прозы — цикл дважды мироформистский, цикл рассказов и роман о лорде д'Арси: в мире этом иная Европа (главным угрожающим Западу государству стоит Польша, а не Россия) и никому не силам из-за размеров. В этом мире иные законы: магия вместо науки, вещь надежная, — и наука, дело сомнительное и неточное, главная польза от нее — «телесон» — попросту междугородный телефон, только разговоры по нему сумасшедше дороги; да еще и по дну морскому кабель никто прокладывать не научился; в последние годы автор это «исправил», но — было поздно: подав заявку на писателя высшего ранга, оказался создатель этого мира на десять лет в отрыве от литературы, упустил время, и когда вернулся — было уже поздно, испеченный им чудесный рождественский пирог съели без его участия. Слишком на поверхности лежала общая идея и слишком была соблазнительна.

Третий компонент «мира лорда д'Арси» самый простой — детективный, и не очень сложный, разгадка в нем большой роли не играет. Хорош прежде всего антураж: так блистательно там сыплется золото с кружев фантастического лорда-мага, хорошо ориентирующегося в своем мире. Читать всегда приятно. Но больно — как всегда, когда знаешь, что в целом подававший очень большие надежды писатель их не оправдал. Он мастер, мастер, да и переводчик (Н. Романецкий) мастер не хуже... но что ж ты нас, тискальщик, бросил с одним не очень толстым томом отличной прозы? Это можно было гениальному Миллеру-Младшему, великому трагику, но нельзя автору насквозь юмористическому. Здесь куда менее одаренный Кейт Лаумер выигрывает у Гаррета по всем пунктам.

«Быть и не состояться» — горчит такой приговор. Но есть и обратная сторона. Все-таки то, что от него осталось в лучшем цикле — не скоро забудется. Кстати, в российской фантастике у Гаррета параллели возникли лишь через много лет после смерти автора: магия не как наука, а магия вместо науки — допущение по нынешним меркам не очень свежее, но вспомните, когда был сочинен лорд д'Арси: он был начат в 1964 году. Иначе говоря, тогда же, когда появилась «Суета вокруг дивана» — сильно порезанная, но еще сильнее шарахнувшая по нашим юным мозгам первая часть «Понедельника» Стругацких. Видимо, идея висела в воздухе.

Если брать в целом, то Гаррет Стругацким проиграл: хотя их цикл меньше, но над ними висела цензура, над ним — едва ли: бросил в конце 1960-х писать вообще. А когда вернулся через десять лет... ну, см. выше. Едва ли кому-то приходило в голову сравнивать эти два мира. Детективные ходы в духе «Агаты Кристи для бедных» ничем особенным цикл не украсили. Однако сам образ сыщика в камзоле, уже не забывается, и книги переиздаются. Конечно, прóпасть в два приема никто не перепрыгнет, и герой Гаррета, едва дотянувшись до другого берега — до того, где живут герои «золотого фонда», так навеки и повис на восьми пальцах на стене над пропастью (любимый кинотрюк вот уже больше ста лет).

Время здесь ничего не покажет, и так ясно, что этот забавный мир и его героя никуда из истории фантастического жанра не деть.

Однако насколько же большего от него ждали!

То, что здесь написано — не отзыв на один лишь роман, а на весь цикл. И знаю, что литература эта ушла в прошлое, но наверняка перечитаю том 2002 года хотя бы еще раз. Голову он не грузит, многого не ждешь, зато хорошо, полноценно отдыхаешь.

В чем-то это сродни фильмам о приключениях Индианы Джонса. Все знаешь, понимаешь — «клюква», а на душе-то светло.

Вероятно, в затертой теме «Гитлер-победитель» эта книга стоит настолько выше остальных, что остальные — даже пресловутый «Фатерланд» Харриса, про который много чего написать могу, да жизнь коротка, и на сто у.е. до этого уровня не дотягивает. Странно, пожалуй, разве что то, что по роману Дика нет фильма, ведь это готовый сценарий . Политкорректность? Вероятно, пропади она пропадом. Однако же тому, кто не знаком с китайской классической «Книгой перемен» читать ее трудно; зато если кто с нашим блистательным переводом этой книги (Ю.Щуцкий) сроднился и держит «Книгу перемен» на полке — тому в ней уютней, чем шахматисту за доской. Потому как для глубокого понимания «Человека в высоком замке», для истинного удовольствия от него, нужен научный аппарат чуть ли не такого же объема, как книга. Я и теперь не умею определять гексаграмму бросанием стеблей тысячелистника. Пользуюсь набором монеток. Но даже этого мне жаль (лучше бы пользоваться традиционными стеблями). С этой книгой надо сплестись и срастись, иначе ее вовсе лучше не читать.

Конечно, граница между Германией и Японией, проходящая по МИССИСИПИ, иронически отсылает читателя к «Путешествию Гекльберри Финна» Марка Твена, но сделано это ненавязчиво, в лучшем американском духе, когда даже самое великое и самое страшное все-таки предполагается не воспринимать слишком всерьез. И незадачливый герой, попадающий на обед к хозяину жизни (т.е. из японцев) так обаятельно глуповат, что немедленно опознается его прототип — Унистон Смит из «1984». Тот, пожалуй, тоже вспоминал бы как самое яркие события своей жизни случаи, когда ему (дважды) удалось съесть по кусочку мяса. Сколько тут Америки — вплоть до независимого Шайенна (который независим, ибо никому не нужен). Роман написан в 1962 году, накануне Карибского Кризиса, когда «горячей» атомной войной пахло как никогда (лишь своевременный отстрел Президента и снятие с работы Генсека спасли истинных хозяев жизни от возможности продолжать наслаждаться оной). Все это забывается. Но остается невероятно целостный, пугающе правдоподобный мир параллельной истории (явно входящий в пятерку лучших «миров», какие есть в литературе ХХ века). Одного лишь опасаешься: не начнут ли внуки-правнуки принимать именно этот мир за факт криптоистории. Но это не нам решать.

Это безусловно лучшая книга Филипа Дика, перехвалить ее нельзя, и я не продолжаю далее «дозволенные речи» лишь потому, что сейчас явно скачусь в пересказ романа. Этого нельзя. В отзывах. «Такой уговор». (с).

2015, декабрь Вот уже и сериал есть. И оценка ему — минус 10.

Начну с ложки дегтя: уж не знаю, заметил ли кто, что на протяжении 15 лет действия романа «жрица любви» Таис Афинская... постоянно сидит без мужика, извините. За все это время у нее — две с половиной «любви» (за половину посчитаем ночь, проведенную с Александром). Но это уж особенность психологии автора, весьма разбиравшегося (в жизни) в этой теме: разговор Ефремова с латышско-немецко-русским фантастом Анатолем Иммерманисом я не рискну записывать. Все сводится к знаменитой (цитирую по памяти) фразе из «Часа быка»: «Она была чиста в открытой наготе своего скафандра». Правда, не уверен, что в тексте фраза уцелела — я ее со слуха выучил.

Но это из вредности, потому как не забывается. Так же не забывается и то, что прекрасный писатель Ефремов заслонил в нашем восприятии куда более крупного ученого-палеонтолога, которым он был. Но это можно и в другом месте рассказать.

Между тем роман «Таис Афинская» куда более фантастический, чем кажется. Он повторяет и продолжает линию «На краю Ойкумены», где древний мир времен «сразу после Эхнатона» пронизан связями с ХХ веком, и даже предметы переходят через десятки столетий в ХХ век (южноафриканский камень из кимберлитовой трубки). Здесь — иное: под видом эпохи Александра Великого Ефремов очень ясно описывает уже просто наш мир. Ибо никакая цензура не позволила бы ему описывать Древний Мир натурально и реалистически — в духе фресок Помпеи и Диогена Лаэрция. На десятки тем наложено табу, но... с каким же блеском провел свой спектакль Ефремов среди того, что все-таки было разрешено. Он не шел на прямой «взлом цензуры», как Обручев, — он танцевал вместе с Таис между лезвий и факелов, и рождалось искусство, рождалось в условиях и стране, которой совершенно никакое искусство не было нужно.

Временами автор явно пародирует цензурные законы: нельзя писать о женщине как о живом, источающем феромоны существе — ну так нате: вот вам «обратная Галатея»: позирующую скульптору Таис заставляют застыть как статую. Один из героев без видимых причин решает покончить с собой, все одобряют его, он совершает, что хотел, они как должно его погребают и... возвращаются к прерванной беседе (похоже, тут бессознательно пародировался Куприн, да и «Гора» Лескова). Словом, роман был написан так, чтобы цензура не смогла при... драться. Наверняка что-то все равно изувечили, но это уже за пределами моей информированности.

Если «На Краю Ойкумены» было «странствием на юг», «Туманность Андромеды» — «странствием вверх», то «Таис Афинская» вполне исторически стала «странствием на восток» и доказала большое мастерство Ефремова-монументалиста, — кстати, так же построены четыре основных странствия в книге Флавия Филострата «Жизнь Аполлония Тианского», только и разницы, что у Флавия «на запад», а у Ефремова — «в космос». Удивительная книга, в которой из времен Александра вроде бы и не тянутся ниточки в ХХ век, да только незачем: действие и так идет на сцене ХХ века. Меняются только костюмы. А прогресса в искусстве нет, есть лишь цензурные запреты, меняющиеся из века в век. И эта книга — не доказательство того, что прогресса в искусстве нет (и без того — аксиома), это образец втиснутого в жесточайшие рамки искусства «советской эпохи». Не знаю, как она будет читаться через сто лет. Но сейчас она все еще жива, все еще дышит знойным воздухом пустынь, столь хорошо знакомым палеонтологу Ефремову.

Как и многое другое, «Таис Афинская», пожалуй, обязательна для тех, кто пишет, даже в большей степени, чем для тех, кто только читает.

Возможно, лучший рассказ Ольги Ларионовой. Не то, чтобы сюжет его был сильно оригинален; уже когда особо вкусное молоко оказывается «жабьим», становится понятно, что не простая это жаба. Однако дело в литературном мастерстве Ларионовой. Любую «погоню за зверем» в эпоху хорошо продвинутого кино читать не очень интересно — если автор недостаточно пластичен и не владеет словом. Таков Фармер, кстати: пишет десятки страниц вроде бы лишних, а все равно читаешь, потому что пишет автор хорошо, совершенно владеет искусством заполнения страницы — словами.

Для Ларионовой это характерно в целом, но на весь ее сборник именно «Королевская охота» представляет собой самый яркий образец ее стиля. Так что если сводить баланс рассказа, то он выиграет у большинства подобных произведений советского времени за счет поэтичности.

Это даже для моего школьного возраста была уже классика: видать, по ошибке (как случилось с «451 по Фаренгейту», где тов. Суслов проглядел позорно, чьи именно самолеты сбрасывают бомбы на Америку) Гамильтон чем-то угодил начальству; прежде всего, предполагаю, сходством со Стивенсоном, который, как «угнетенный шотландец», всегда проходил в печать под грифом «давно и безвредно и воспитательно и отвлекательно». Правда, посмотреть бы на оригинал: за переводчицей З. Бобырь уже тогда имелась манера треть текста отрезать, четверть присочинить. Но в 1959-1961 году, когда я стал читать фантастику, «Бобырь» было для меня пустым звуком... зато «Эдмонд Гамильтон» звенело «серебряным звоном савельевских шпор»: это была все-таки настоящая западная фантастика, — а сердце ребенка и подростка требовало той самой «музы дальних странстви» (с), желательно космических, — которой нам с годами почти всем ноги переломать захотелось, — настранствовалось.

Но тут таинственный минерал с отрицательной гравитациией (вскоре украденный неудавшимся фантастом Фоменко в его «Тайне Млечного Пути») и прочая романтическая хрень гарантировали повести — которая печаталась с продолжениями в «Технике молодежи», как теперь понимаю, накануне «Всемирного фестиваля молодежи» (1957) — успех невероятный. Номера журнала в библиотеках на полке не стояли: библиотекарша держала их в запертом ящике в читальном зале. И т.д., и т.д.

Вот так вырастало поколение, для которого домашним озарением была «Туманность Андромеды», а следом — «Страна багровых туч», для которого Александр Беляев был небожителем, а Сергей Беляев... ну, тоже годился. Даже Казанцев еще казался писателем. Все это как-то и во что-то сплавлялось, пока не стали появляться Азимов и Брэдбери, заставившие сильно позабыть Гамильтона.

Но через полвека понимаешь, как важно было читать Гамильтона и даже «Гиперболоид» — а не «Как закалялась сталь». Мы не верили уже тогда, «что жизнь дается человеку только однажды».

Мы уже тогда, когда изумительно сформулировано ( другое время) в «Свете в окошке», подозревали что в худшем случае «жизнь дается человеку только дважды». И каждый из нас, кто жив или кого мы помним, даря им свои «мнемоны», хранит в себе и частицу не великой в общем-то прозы Гамильтона 40-х — 50-х годов. Время Азимова и Брэдбери было не за горами, но без Гамильтона мы, глядишь, и не поняли разницы в масштабах дарований.

Был тут вопрос, что означает концовка рассказа. Я тоже как-то сразу не врубился, но потом сообразил, что девятое аба (день разрушения обоих Храмов, день величайшего несчастья для народа) может быть тем днем, на который автор назначил конец света, Судный День во всеобщем понимании, когда мертвые воскреснут (оттого Скотт и спутники, похоже, и открывают глаза). С «Илионом» и далее рассказ не совсем стыкуется... но автору это свойственно: обожая прием «милетской прозы», где рассказ последовательно передается от одного рассказчика к другому, даже в Гиперионе» он на шесть рассказчиков действие «натянул»... а Тамплиера почел за лучшее «потерять»). При всем блеске Симмонса он относится к «неэкономным» авторам — неоправданно морит героев. Это всегда огорчает.

Однако к апокалиптике «Девятого аба» это не относится. Тут словно камертон прозвучал, по которому собрался настроить автор очередную сагу-симфонию (как всегда, требующаую от автора несусветного объема образования). Да и для этого рассказа нужно немало. Однако что есть, то есть, и в лучшие сто рассказов Америки за последние полвека этот почти наверняка войдет.

Ясное дело, в 60-е годы такой рассказ был для мальчишек (акселерантов, впрочем), как глоток живого воздуха. Динамичный и детективный, с антагонистами и протагонистами (мы слов таких не знали, но какая разница), с небанальной идеей истребления разумных существ ради добычи из них ниобия — металла тяжеловатого для живых существ, человека-то им вполне отравить бы можно, но мы и этого не знали — словом, сколько радости на немногих страницах в огромном альманахе! Что же касается основной идеи Вэнса, то она амбивалентна: человек-то болтун, но мы как раз на таком рассказе, пожалуй, могли понять, при ком можно говорить лишнее, а при ком нельзя. Видимо, рассказ у Вэнса был спровоцирован тем, что за пять лет до его написания спор о названии «колумбий versus ниобий» был окончательно решен в пользу «ниобия».

Жаль, никогда не видел оригинала... а переводам З. Бобырь верить не умею вовсе. Боюсь, что читал именно такой (судя по упрощенности стиля). Однако воспитательную роль рассказ сыграл для моего поколения безусловно.