Сразу признаюсь — я очень люблю этот фантастический, порнографический, расистский и реакционный роман и считаю Элементарные частицы одним из лучших произведений, созданных за последний десяток лет в западной литературе. Уэльбек написал роман о постепенной деградации и о неминуемом крушении некогда великой европейской цивилизации белого человека. Её время безнадежно уходит, а будущее представляется безпросветным.

«Элементарные частицы» написаны как бы в форме семейного романа. «Как бы» — здесь ключевое понятие. Форма семейного романа служит для Уэльбека лишь поводом, фоном. Главные герои «ЭЧ» — сводные братья Мишель и Брюно, ученый-биофизик и преподователь-гуманитарий. Оба брата на протяжении всей своей жизни мучаются и страдают. На первый взгляд — от проблем, связанных с их собственной сексуальностью, а на самом деле — от осознания своего метафизического одиночества, от невозможности по-настоящему любить и быть любимым. Секс, деньги и культ молодости — вот те три кита, на которых стоит мир персонажей «ЭЧ», именно они разделяют людей на победителей и проигравших. Хотя, по большому счету, проигравшими окажутся абсолютно все — Смерть не делает никаких различий и уравнивает все возможности.

Особую неприязнь у Уэльбека вызывает западная левацкая интеллигенция. Всех этих последователей Маркузе, Делёза, Фуко, проповедников «Нью Эйджа» автор «ЭЧ» описывает не то что с язвительностью и сарказмом, а с настоящей гримасой злобы и отвращения.

В «Частицах» считывается простая и очевидная мораль — добровольно похерив базовые христианские ценности современный мир со свистом рухнул в бездонную и страшную пропасть. Полет этот всё еще продолжается, но дальше, очевидно, будет только хуже.

Расист, порнограф, реакционер, мизантроп, антифеминист и гомофоб Уэльбек в результате оказывается записным моралистом, вроде отечественного Алексея Иванова «Географ глобус пропил», «Блуда и МУДО) или американца Брента Истона Эллиса («Американский психопат», «Гламорама»). Весь подтекст «Элементарных частиц» — это тоска по человеческой норме, доброте, любви, нежности, поэзии. Тоска по человеку.

Признаться, я не принадлежу к поклонникам творчества Ч. Мьевилля, и посему принимался за чтение его нового романа «Шрам» с изрядной долей скептицизма: скорее «по долгу службы»,чем по «собственному желанию». Но произошел довольно редкий случай в моей читательской практике. «Шрам» действительно обманул мои ожидания, но обманул в самую лучшую сторону.

...Для того, чтобы прочесть этот роман, необходимо взять небольшой разгон: глубоко вдохнуть и прочесть первые 100 страниц из 800 с небольшим. Потом — точно втянетесь и получите удовольствие. И будете его получать вплоть до почти самого конца. И уж там вас настигнет если не легкое разочарование, то недоумение. Но сначала о хорошем.

Мьевиллю удалось создать чрезвычайно яркий, запоминающийся мир, наполненный неожиданными образами, причудливыми существами, диковинными странами. Пиратский город, страна живых мертвецов, остров населенный странными существами анофелесами, «переделанная» женщина Анжевина, страшные морские твари-убийцы — фантасмагории Мьевилля по-настоящему завораживают... «Шрам» оказался богат и на различные литературные ассоциации: от классических «Моби Дика» и «Сердца тьмы» до современных шпионских романов Ле Карре.

Безусловная удача Мьевилля — главная героиня «Шрама» Беллис, гордячка-интеллектуалка, бежавшая из Нью-Корбюзона, одинаково чужая в любой стране, в любой компании. Внешне высокомерная и неприятная, Беллис стремится стать хоть где-то своей, найти родственную душу и обрести собственное «я». Собственно, именно эти поиски внутренней гармонии заведут Беллис весьма далеко и приведут к неожиданному финалу.

Но в этом самом финале вдруг оказывается, что все роскошные мьевиллевские фантазии, вдохновенно сконструированные чудеса, служат одной-единственной задаче. Доказательству того, что между правителями условно «олигархического Нью-Корбюзона и условно«демократической» пиратской Армады, по сути, нет никакой разницы. Как те, так и другие, не брезгуют ничем для достижения своих целей, безжалостно манипулируя при этом всеми человеческими чувствами. Ради того, чтобы сказать этот достойный трюизм, Мьевилль ведет своих героев через неведомые моря и океаны, опускает на дно морское, отправляет на смертельно опасные острова... Вообщем, получился действительно увлекательный роман, в котором наличествует значительный дисбаланс между целью и средствами.

«Зачем нам враги» — роман, во многом традиционный для творчества Остапенко. Главные герои романа — эльф-аристократ Глориндель, его охранник, бывший бандит Натан, малолетняя полубезумная принцесса Рослин и ее камеристка Эллен. Вся эта разномастная «фокус-группа» пробирается в загадочно-темный, колдовской Тальвард, в страну, где заправляют черные маги-некроманты, обладающие даром оживлять мертвецов...

Впрочем, как и всегда, главное для Остапенко — вовсе не сюжет. В принципе, ее герои могли бы с тем же успехом, путешествовать куда угодно, с какими угодно целями. Цель автора заключается в безжалостном препарировании внутреннего мира своих персонажей, в поисках тех «призраков прошлого», тех «внутренних мертвецов», что превращают жизнь героев романа в настоящий ад. Иногда создается впечатление, что Остапенко совершенно не щадит собственного читателя, разрушая своим текстом уютный процесс чтения, и устраивая читающему настоящую психологическую пытку.

Главная беда романа «Зачем нам враги» — его незавершенность, недосказанность, авторская невнимательность к сюжетной составляющей. С легкостью навязав на первых страницах романа множество сюжетных узлов, Остапенко словно не знает, каким образом разобраться с этой путанницей. И тогда... Тогда начинают безжалостно отрубаться сюжетные «хвосты». Трех сотен страниц текста для убедительной развязки оказалось явно недостаточно.

Роман Р. Ирвина «Ложа чернокнижников» явялется своеобразным римейком «Утонченного мертвеца». Нет, сюжетно эти романы оказываются никак не связянными — их объединяет лишь несколько общих вставных героев, а также общая тема. И, в «Мертвеце», и в «Ложе...» Ирвин берется за исследование потерянного поколения. Только в «Мертвеце» это лондонская богема конца 1930-х годов — непризнанные художники -сюрреалисты, а в «Ложе...» — лондонские хиппи (или «неформалы») тридцать лет спустя...

Ирвин точно обозначает время действия романа — 1967 г. Европа в предчувствии «молодежной революции» 1968... Лондонский студент-социолог Питер (типичный выходец из «миддл-класса»: отец-химик, мать-домохозяйка, собственный домик в университетском Кембридже) вступает в некую «Ложу чернокнижников», где пытается приобщиться к оккультным и эзотерическим «наукам», употребляет разнообразную наркоту, вступает в безпорядочные половые связи и ведет подробнейший дневник с подробным описанием всех своих приключений...

Собственно дневниковые записи Питера и составляют содержание романа Р. Ирвина. В «Ложе чернокнижников» Р. Ирвин пытается дать свойц ответ на вопрос: Почему всё движение хиппи, все надежды молодежи шестидесятых изменить этот мир к лучшему обернулись своей полной противоположностью. Бунтари 1960-х со временем прекрасно встроились в Систему, органично вошли в элиту свовременного западного общества... Ирвину великолепно удался образ главного героя — будущего социолога, демагога, абсолютно равнодушного к «взрослым проблемам» (а в эти проблемы попадает практически всё — от политики до здоровья собственных родителей) и эмоционально недоразвитого, легко внушаемого и поддающегося самым незамысловатым манипуляциям...

Как всегда, Ирвин прекрасно передает характеры своих персонажей (пускай даже малозначительных) и конечно, пьянеще-расслабленную атмосферу Лондона-1967: новые диски, новые рок-группы, новые оккультные, сексуальные, наркотические эксперименты и ощущения. Будущее казалось безоблачным, возможности безграничными, а смерть — это вообще не про нас.

Роман Ирвина отличают легкость стиля, остроумие, скрытая ирония, точность детали — все эти признаки качественного британского автора прекрасно переданы переводчиков В. Симоновым.

В минус «Ложе чернокнижника» — некоторая затянутость боковых сюжетных линий. Жила, кажется, отработана, порода просеяна, но Ирвин продолжает искать крупицы золота там, где их уже давно нет.

Впрочем, подобных авторских промахов — по пальцам пересчитать. Добротный роман, английское качество.

Один из лучших, на мой вкус, рассказов С. Кинга. История студента Алана Паркера, отправившегося на ночь глядя в больницу к внезапно заболевшей матери, и постречавшего на ночном шоссе автомобиль с ожившим мертвецом...

Рассказ, наполненный высочайшим внутренним напряжением, передающий все ощущения главного героя почти что на физиологическом уровне. ...Смрад разлагающейся мертвечины, смешивающийся с запахом соснового ароматизатора; провонявшая мочой обшивка салона старого доджа; тревожно-красный свет луны, вызывающий приступы необъяснимого, панического страха...

Рассказ Кинга — о страхе смерти, который сопровождает нас всю сознательную жизнь. О самом главном в нашей жизни выборе, который однажды предстоит сделать... О неизбывном чувстве вины, которое испытывает человек перед своими умирающими близкими... О том, что каждому из нас «Бог однажды дает пинка, гонит к себе»... И о том, как важно не пропустить этот самый момент.

Казалось бы, простой рассказ Кинга, написанный по мотивам городских фольклора, о «волшебном» четвертаке, способном приманивать деньги для своего владельца. В отечественном фольклоре аналогом американскому четвертаку выступает «неразменный» рубль, хозяин которого выигрывает на бегах, в казино и т.д. Но Кинг не просто создает свой вариант известной городской легенды. История о «счастливом четвертаке» превращается у писателя в притчу о такой непостижимой субстанции, как счастье. И о том, что нужно человеку для того, чтобы достигнуть этого прекрасного состояния...

Да, рассказ Кинга действительно заканчивается хэппи-эндом.Только не в таком примитивном смысле — «герои выиграли много денег и, наконец-то, разбогатели». В этом смысле финал рассказа Кинга как раз остается открытым. Героиня рассказа, горничная Дарлин, почувствовала себя полностью счастливой, когда... Впрочем, лучше внимательно прочитайте сами этот умный и тонкий рассказ Кинга. Поверьте, он того стоит.

Впервые роман Дж.Роберсон, прочитанный более 10 лет тому назад, оставил самые благоприятные впечатления. На первый взгляд, сюжет романа Роберсон кажется простоватым и не слишком затейливым:в кантине, расположенной на краю страшной пустыни Пендж встречаются двое: он и она. Он, профессиональный «танцор мечей» по кличке Песчаный Тигр, этакий южный мачо, не отягченный комплексами в отношении женщин. И она — Дел, девушка прибывшая с загадочного Севера, изящная, белокурая и светлокожая (мечта любого южанина!), прекрасно владеющая мечом... И этой странной парочке предстоит отправиться в путешествие через страшную пустыню в поисках давно исчезнувшего брата северянки. Казалось бы, вполне обычный, незамысловатый квест. Но Роберсон включает какие-то невидимые миру писательские регистры — и роман читается просто «влет». Мир, в котором живут Тигр и Дел, прописан автором не очень-то четко (хотя некоторые исторические параллели просматриваются легко), но в этом мире действуют по настоящему живые люди, со своим загадочным прошлым, со своими сложными взаимоотношениями.

Небольшой по объему «Танцор меча» — первый роман в своеобразном «шестикнижии» Роберсон, и автор не торопится полностью раскрывать ни прошлое своих героев, ни особенности сотворенного ей литературного мира. Получилось довольно необычное произведение, с преобладанием всех признаков «героического фэнтези», и естственно соединяющее элементы мелодрамы, мистики, этнографического дневника.

В послесловии к новому изданию романа К. Бенедиктова «Завещание ночи» (издательство «Популрная литература», 2008) говорится, что Бенедиктов «второй раз выпускает книгу под названием «Завещание ночи». Но новая книга и предыдущая мало похожи друг на друга». Не могу судить, насколько хорош был роман «Завещание ночи» в редакции 2001 г., но вот что «Завещание ночи-2008» выглядит примитивным и откровенно скучным произведением могу заявить со всей определенностью.

Главный герой романа, бывший морпех, выпускник истфака, специалист по доколумбовым индейским цивилизациям, а ныне «солдат удачи» по прозвищу Ким, получает от своего бывшего однокурсника заказ на работу: выкрасть древний хрустальный череп, хранящийся на даче в подмосковной Малаховке... Естетственно, череп оказался могущественным артефактом... Естетственно, от того, в чьих руках окажется данный предмет зависит ни много ни мало — судьба нашего мира... Роман оказался банален и предсказуем — поступки героев Бенедиктова прочитываются не то, что на ход вперед, а, как минимум, на целых три. Для характеристики главного героя Кима достаточно всего трех определений — «крутой», «брутальный мачо», «с университетским образованием». Правда, лексика бывшего морпеха настолько уныло-однообразна, а его многочисленные шутки настолько плоские и примитивные, что в его университетском образовании возникают очень сильные сомнения. Типаж куда более подходящий для провинциального техникума. Из остальных действующих лиц «Завещания...» особое внимание привлекает зловещий Хромец: несколько тысяч лет от роду, происхождением из древних шумеров, является в обличиях римского легионера, испанского конквистадора, майора НКВД... Всерьез воспринимать всё это действо, обозначенное как роман «Завещание ночи», решительно не представляется возможным.

Мотивация издателей из «Поплита», вытащивших на свет Божий этот безнадежный текст хорошо понятна. Новый фильм Спилберга про Индиану Джонса и хрустальный череп бьет кассовые рекорды — так отчего же не подсуетиться с «нашим ответом Чемберлену»...то есть Спилбергу. Вот вам, дорогие читатели/зрители, наш родной российский Индиана... Вот вам секретный объект НКВД № 66, законсервированный с бериевских времен...

Но вся тонкость заключается в том, что фильм Спилберга насквозь ироничен, пародиен, сказочен... Бенедиктов в своем романе подчеркнуто серьезен, цитирует некие «источники» и исполнен праведного пафоса... «Может вечность и не так плоха, как о ней думают, — послышался металлический голос. — Иди и сражайся, морпех! Удачи тебе...» Штампы, отсутствие убедительных мотиваций поступков героев, многочисленные «рояли в кустах» — вот полный «джентльменский набор» составляющих «нового/старого» бенедиктовского романа.

Впрочем, как известно, реклама творит чудеса. А ребята из «Поплита» на нее денег не жалеют. Так что, вполне возможно, «бабки» вложенные в выпуск «Завещания ночи» и отобьются. А больше ничего от автора и не требовалось.

Новый роман Дм. Быкова «Списанные» о нулевых. Нулевые — это наше с вами время, первое десятилетие 21 века, главным брэндом которого стало магическое слово «стабильность». Нулевые — это миддл-класс и гламур, вертикаль власти и торжество философии потребления, суверенная демократия и аполитичность, Дима Билан как предмет национальной гордости и движение Наши... Про все про это и «Списанные» (кроме, разве что Димы Билана, который случится позже — время действия быковского романа — 2006-2007 гг.).

...Преуспеващего сценариста Свиридова перед поездкой в Артек, на детский кинофестиваль, задерживают в аэропорту. Задерживают ненадолго, зато Свиридов узнает, что стал фигурантом некоего загадочного списка. Что за список, зачем — сказать Свиридову никто чисто по-кафкиански не хочет, да и не может. В кратчайшие сроки жизнь Свиридова круто меняется: на него начинают сыпаться разнообразные неприятности. Что это за список, в который он попал? Кто и для чего его создал? По какому принципу включили в него других фигурантов? Над всеми этими вопросами главный герой будет биться на протяжении всего романа, пытаясь одновременно осмыслить как свою жизнь, так и в запутанную историю Отечества.

Свиридов у Быкова — не просто номинальный главный герой, он настоящий смысловой центр романа, своеобразная ось, вокруг которой вращаются все остальные персонажи — целый калейдоскоп лиц, масок, представляющих все социальные типажи современной путинской России. Фээсбэшники, политики, артисты, журналисты, ветераны спецслужб, социологи, милиционеры, стукачи, простые обыватели — голоса, надежды, страхи десятков различных персонажей материализуются на страницах романа.

У Д. Быкова получился странный и ядреный коктейль из «городской прозы» (не случайно на страницах романа всплывают фамилия писателя Ю. Трифонова и его повесть «Обмен»), сатирического памфлета (за многими персонажами отчетливо проглядывают прототипы: клипмейкер и режиссер Федор Бондарчук, неудавшийся оппозиционер Касьянов, молодой издатель и создатель «падонкаффского» языка Рыков...), социального гротеска, интимной лирики... Диагноз, поставленный писателем Быковым путинской России выглядит неутешительно: «Все существовали в промежутке...время прощать тех, кто привлек внимание уже прошло, но время сажать без причины...еще не настало». Или вот еще одно остроумное замечание: «Инвентаризация страны при ЧКГБ — это капитализация курятника лисой». Вообще, Быков как всегда остроумен и язвителен. Многие реплики, остроты из романа хочется немедленно растащить на цитаты. По глубине анализа «нулевых» «Списанных» можно сравнивать с пелевинским «Ампиром» и «ивановской «Блудой». Но и Пелевину, и А. Иванову Быков безоговорочно проигрывает именно поле художественности.

Иногда мне кажется, что Быков-журналист, публицист буквально придушивает Быкова-писателя.

Именно перекосом в журналистско-публицистическую сторону можно объяснить неожиданные провисания сюжета, и, главное, одномерность подавляющего большинства персонажей. Герои романа Быкова отличаются друг от друга лишь внешними признаками и по сути являются функциями, транслирующими различные вариации авторского альтер-эго.

Тем не менее, роман Быкова — событие в бедной на достижения литературе «нулевых». И очевидный (для меня) шаг вперед по сравнению с предыдущим романом «ЖД».

Главный герой романа Б. Литтла «Письма, несущие смерть» подросток Джейсон Хэнфордобнаружил у себя необычный дар: : любые написанные им письма способны изменять реальность, непосредственно воздействуя на окружающий мир. Письма Джейсона публикуют влиятельные газеты; крупнейшие компании реагируют на написанные Джейсоном жалобы; наконец, при помощи своих писем Джейсон может просто убирать неугодных, мещающих ему людей, добиться значительных перемен в своей жизни... Вокруг этого необычного дара главного героя и построен роман Б. Литтла.

Надо сказать, что Литтл написл действительно умный роман. Сюжетно «Письма...» напоминают известный рассказ С. Кинга «Всё предельно», однако роман Литтла оказывается куда более глубоким, нежели кинговский рассказ.

Литтл пишет о том, как запечатленное на бумаге слово, написанный талантливым человеком, текст способен изменить реальность. И не только её. Написанные Джейсоном тексты способны «вымостить дорогу в будущее», повлиять на него самым непосредственным образом. Наше настоящее, наша реальность в прошлом также была сформирована такими же, как и Джейсон, Писателями Писем. Настоящим Писателем Писем, т.е. тем, кто способен формировать будущий мир, может оказаться как всемирно известный писатель, классик литературы, так и никому не известный сутяга-графоман, заваливающий своими опусами различные инстанции...

Литтлу удалось написать хороший психологический роман. Ему удалось весьма убедительно показать, как письма Джейсона не только меняют окружающий мир, но и постепенно приобретают власть над самим героем, как написанный текст формирует своего автора, подчиняя его себе.

Пожалуй единственным недостатком романа оказывается то, что его временами становится просто скучно читать. Затрудняюсь даже объяснить этот удивительный парадокс... Хороший, умный роман Литтла иногда просто хочется отложить в сторону, бегло пролистать десяток страниц. Необычный эффект воздействия вполне добротного литературного текста.

В издательской аннтотации к новому роману А. Бушкова «Антиквар» сказано буквально следующее: «Более 20 лет Бушков собирал материалы и тесно общался с представителями этого бизнеса, и, наконец создал новый роман об антиквариате...» У меня после прочтения романа сложилось впечатление, что на сбор материалов для данного сочинения с лихвой хватило бы нескольких часов.

Весь материал, который, якобы так долго собирал А. Бушков, прекрасно укладывается в формат развернутой журнальной статьи: пространные рассуждения о проблемах антикварного бизнеса, несколько анекдотичных и криминальных историй, пара-тройка легенд об уникальных артефактах. Именно из такого набора состоит «Антиквар». Еще есть совершенно вялый сюжет, о том как главному герою, шантарскому антиквару Смолину завещал все свои раритеты умирающий конкурент по бизнесу. Сюжет этот мог бы стать основой для крепкого рассказа, но никак не для 400 страничного романа. Персонажи бушковского романа получились столь же вялыми и безжизненными, как и сюжет. Интрига...Не будем говорить о грустном: интрига отсутствует как таковая. Чиать это произведение без чувства тяжелой досады трудно. Создается впечатление, что имеешь дело не с живым текстом, а с окоченевшим литературным трупом, распластанным на столе анатомического театра.

Книга А. Бушкова имеет еще две интересные особенности: крупный шрифт (каким обычно печатают книжки для детей младшего школьного возраста) и нечеткие смазанные фотографии разнообразных антикварных предметов: драгунской шашки, пистолета «Маузер», ордена Ленина, броневика непонятного происхождения... Словом, не роман, а анекдот какой-то... Скверный анекдот.

Рассказ «Смерть Джека Гамильтона» — своеобразная дань С. Кинга «гангстерской культуре» Америки: стильным людям в добротных костюмах и мягких фетровых шляпах, с тонкими усиками над верхней губой и с набролиненными волосами, вооруженных знаменитыми автоматами Томпсона... Именно этой гангстерской Америке, хорошо знакомой нам по десяткам фильмов и книг, посвящен рассказ Кинга.

Однако, в «Смерти Джека Гамильтона», как и в большинстве других произведений Кинга, имеется некий второй план, который оказывается более глубоким, нежели внешняя, видимая канва рассказа. В данном случае — это мухи, пойманные рассказчиком с помощью своеобразного мини-аркана, сделанного из обычных ниток. На таких же веревочках, концы которых находятся в руках у Того, Кто Всем Управляет, оказываются подвешенными и главные герои рассказа — члены легендарной банды Диллинджера. «В глазах Госпоа Бога все мы не больше чем мухи на ниточках», — понимает, уже прожив жизнь, главный герой «Смерти...» — Гомер Ван Митер. Интересно, что данный рассказ был написан после дорожного происшествия, во многом нелепого и случайного, которое чуть было не стоило жизни самому Кингу...

Очень сильный роман Ч. Маклина, являющийся к тому же своеобразным парафразом малоизвестного в России романа В. Набокова «Бледный огонь» (Pale Fire). По сути, «Страж» представляет собой каскад вопросов, загадок, на которые можно дать прямо противоположные ответы. Роман Ч. Маклина предполагает двойное, или, даже «тройное» прочтение.

...«Страж» — история Мартина Грегори, клерка средней руки, внезапно осознавшего, что он является Хранителем некоего артефакта, наподобие Св.Грааля. Причем Хранителем Мартин является с незапамятных времен, реинкарнируясь в самые разные эпохи в разных лицах...

...«Страж» — история Мартина Грегори, клерка средней руки, который просто «съехал с катушек» и вообразил себя Хранителем, новым спасителем мира (Мартину, кстати, 33 года) и человечества...

Одна и та же история, рассказанная двумя разными повествователями, выглядит в каждом случае абсолютно достоверной и убедительной. На самом деле Ч. Маклин написал роман об относительности любого нарратива, любой рассказанной (написанной, прочитанной) истории. Добро и зло, правда и вымысел, иллюзия и реальность — все эти понятия относительны, условны. Всё зависит лишь от точки зрения, от оптики автора того или иного повествования. Но, может быть, никакой реальности и вовсе не существует, а есть лишь различные способы приближения к ней... Ч. Маклин с ловкостью опытного конспиратора заметает следы, уничтожает улики, которые позволили бы толковать его роман сколь-нибудь однозначно. По сути, это и первый настоящий роман конца ХХ века — двух десятилетий тотальных интерпретаций.

«Страж» своей атмосферой и интонацией предугадывает лучшие дэвид-линчевские фильмы. ...Приемная психиатра, призрачный пригородный мотель, нью-йоркская третьеразрядная гостинница, загадочная и роковая женщина, старинная гравюра с меняющимися деталями рисунка, подозрительно странные незнакомцы, которых ты где-то когда-то уже встречал... Абсолютно прозрачный язык в романе сочетается со все более непредсказуемым и интригующим сюжетом. Автор мастерски, от страницы к странице, нагнетает атмосферу, вовлекая читателя в силовое поле высочайшего напряжения. Вы искали «готический ужас»? Пожалуйста — он перед вами...

«Завтрак в кафе «Готэм» С. Кинга — вовсе не о семейных проблемах главных героев, как это может показаться на первый взгляд. Семейные дрязги, обсуждение процедуры предстоящего развода — всего лишь фон, своеобразная декорация рассказа. Главное в «Завтраке...» — это тончайшая нервная струна, которая с разной частотой вибрирует в душе каждого человека. Внезапно эта струна может оборваться: для этого достаточно всего ничего. Например, лая собаки в соседнем доме... Или громкого плача ребенка за стеной... Или громыхания тяжелого грузовика на ночной улице.... Потому что в мире, где никто никому по-настоящему не нужен, приходится жить с максимальным напряжением всех душевных сил. И когда случается разрыв струны и от внутреннего крика «иииии» застит глаза и лопаются барабанные перепонки, — тогда мало не покажется никому... Ни близким родственникам, ни случайным прохожим...

Пожалуй, лучше всего сформулировать впечатление от «Дома утраченных грёз» Г. Джойса можно одной фразой: блестяще сработанный литературный текст с весьма банальным и вторичным наполнением. ...На небольшой греческий островок Маврос приезжает молодая британская пара, стремящаяся уйти от суеты лондонской жизни. Майк и Ким арендуют на острове заброшенный дом, где собираются прожить ближайший год в гармонии с собой и окружающим миром. Однако, как дом, который местные жители называют «Домом Утраченных Грёз», так и греческий остров, хранят множество тайн, причем далеко небезобидных. И вскоре счастливой и безмятежной жизни героев наступает конец...

Первая половина романа Г. Джойса читается просто «на ура». Безупречный легкий стиль повествования, прекрасно воссозданная атмосфера небольшого греческого островка: за кромкой горизонта проступают очертания турецкого берега; старинные, византийской постройки, церкви; живописные античные развалины; пыльные горные деревушки; колоритные местные забегаловки; земля, хранящая следы многих культур и цивилизаций; наполенные таинственными звуками южные ночи... Джойсовский остров Маврос предстает самой настоящей «Волшебной страной». Сакральнгое здесь обитает буквально во всем: в пейзаже, во времени, в зданиях, в самом ходе вещей. Все это описано Джойсом ярко и с любовью. Настолько ярко, что хочется забросить работу, плюнуть на суетливую и пыльную Москву и сорваться туда, где теплое море, пустынные пляжи, оливки, сувлаки, рецина и прочие греческие удовольствия...

Однако, чем дальше продвигаешься по тексту, тем больше роман напоминает реминисценции на темы фаулзовского «Волхва» и различных произведений К. Кастанеды. Майклу и Ким предстоит не только попытаться разгадать загадки Дома и острова, но и проверить свою любовь, пройти искушения и испытания, и, наконец, вновь обрести себя... Поможет им в этой нелегкой задаче местный островной «Дон Хуан», только не «из племени яки», а греческой национальности.

Все, что происходит во второй половине романа показалось мне откровенно вторичным и скучным. Поведение героев не таит в себе никаких неожиданностей. Магистральное развитие сюжета становится легко предсказуемым и читателю остается только следить за нюансами и наслаждаться стилистическим мастерством Джойса-рассказчика.

На обложке книги издательская аннотация: «Иделальное летнее чтение — возбуждает словно кубик льда на раскаленной коже». Аннотация в данном случае не врет — роман действительно возбуждает читательский интерес, который, увы, начинает столь же быстро таять, как вышеупомянутый ледяной кубик. Но послевкусие свежести, все-таки, остается...

Героиня нового романа К. Приста «Экстрим», агент ФБР Тереза, приезжат в небольшой английский городок Булвертон, где несколько месяцев назад произошла страшная трагедия — без видимых причин один из местных жителей расстрелял более двух десятков человек. Приезд Терезы в Булвертон имеет глубоко личные причины: в тот же самый день, что и в Булвертоне, в таком же захолустном американском городке произошла массовая бойня, во время которой погиб м муж Терезы. Скрытых аналогий между двумя массовыми убийствами обнаруживается целая куча, и Тереза начинает свое собственное расследование...

На первый взгляд, роман Приста посвящен одному актуальному, но, все-таки, частному вопросу: исследованию «культуры насилия», которая уже стала неотъемлемой частью массового сознания. Однако сюжет «Экстрима» делает неожиданный поворот, в действие вмешиваются новые силы и смысловые центры романа открываются в совсем иной плоскости.

С определенного момента «Экстрим» своей проблематикой вдруг начинает очень напоминать фантастический цикл Т. Уильямса «Иноземье». Только вот Прист — писатель гораздо более сильный и умный, нежели Уильямс. Британец пишет жестко и емко, с изрядной долей иронии, но без излишних слов и сантиментов (британская школа журналистики, да!). Он рассказывает историю куда более глубокую, чем может показаться при простом пересказе сюжетной канвы его романа. Говоря об «Экстриме» можно много разсуждать о реальном и виртуальном мирах, о том, как одна реальность начинает накладываться на другую, постепенно вытесняя ее. Но для разговора о том, что же такое подлинная реальность, должна быть хоть какая-то точка отсчета. А у героев «Экстрима» ее просто нет. Прист, на самом деле, написал роман об одиночестве и тотальной неуверенности человека в себе — на уровне атомов, молекулярных частиц... Под масками пристовских героев невозможно разглядеть подлинных лиц, а сами герои легко могут обернуться (и оборачиваются!) кем угодно...

Впрочем, данный отзыв — также всего лишь версия, сугубо индивидуальное толкование пристовского романа.

Новый роман московского писателя и ресторатора Д. Липскерова «Демоны в раю» имеет довльно причудливую, если не сказать изощренную, композицию. Роман состоит из нескольких сюжетных линий и населен огромным количеством персонажей, которые оказываются, лигнии судеб которых то разбегаются в разные стороны, то сходятся в одной точке ...Подросток из глухого кабардинского селения Вэл Рюмин, достигает кремлевских высот и становится, в конце концов, помощником президента России... Запорожские гопники Кран и Слон, вовремя перебираются в Москву и вырастают в крупных бизнесменов... Капитан ГИБДД Хорошкин, несущий службу на Васильевском спуске, близь Красной площади... Начальник зоны особого режима Чмок и его жена, бывшая зечка и флейтистка Инга Петерсон... Их дети, и их внуки... Все эти многочисленные персонажи, такие разные и необычайно далекие друг от друга, оказываются так или иначе связанными между собой самым тесным образом. Собственно, основной месседж Липскерова в его новом романе сводится к констатации нескольких очевидных истин, которые еще принято называть трюизмами... Или банальностями. Вот эти, несколько липскеровских постулатов.

Каждый человек безконечно одинок... Даже самый незначительный наш поступок (слово, действие) может непредсказуемым образом кардинально изменить жизнь совершенно неизвестного тебе человека и, спустя годы, бумерангом вернуться к тебе самому... Все в этом мире взаимосвязано... Человеческая жизнь — очень короткая и хрупкая штука... Нужно понимать и любить друг друга... Вообщем, сразу вспоминается хрестоматийное: «Нет человека, который был бы как остров... и не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе» (Д. Донн, английский поэт). Или же недавний фильм «Вавилон» с Б. Питтом и К. Бланшетт мексиканского режиссера Алехандро Гонсалеса Иньярриту... Еще раз скажу — все это очень хорошие и очень правильные мысли. Но даже самая правильная банальность, увы, не перестает быть банальностью.

Роман написан легким, гладким языком. В меру пафоса, в меру сентиментальности, в меру жестокости и легкой сатиры... В романе присутствует значительное количество бросающихся в глаза несуразностей — ну что ж, бывает...Недоработал автор, недосмотрел... В отдельных героях «Демонов...» сведущий читатель может узнать вполне реальных персонажей московской тусовки. За Вэлом Рюминым явственно проступает образ зам. главы администрации Путина Владислава Суркова... А «писатель-кузнец» и девочка-критикесса «с немытыми волосами» (одна из наиболее удавшихся сцен романа — встреча помощника президента с молодыми писателями) — соответственно модный прозаик Захар Прилепин и Валерия Пустовая... Словом, совмещаешь приятное с полезным — читаешь художественный текст и заодно словно кроссворд отгадываешь... Легкое скольжение по водной глади... Без напряжения ума, сердца, души...

Название романа Донны Тартт «Тайная история» отсылает к одноименному сочинению византийского историка Прокопия Кесарийского. Действие романа разворачивается в американском колледже — группа студентов занимается углубленным изучением древнегреческого языка. Молодые люди — настоящие «фанаты» всего, что связано с античностью, и однажды решают воспроизвести обряд вакханалиии, обряд сокровенный, в источниках описанный только намеками. Студенты — типичные дети нашего времени, интеллектуалы и рационалисты, — вступают в иррациональную область Сакрального. И этот необдуманный, дерзкий поступок приводит к трагичным последствиям...

Великолепная, многослойная интеллектуальная проза, насыщенная аллюзиями, цитатами (Шекспир, Достоевский, Фаулз, разумеется, произведения античных авторов). Роман, по своей сути, оказывается осовремененным вариантом древнегреческой трагедии. Вступление современного человека на территорию сакрального, соприкосновение с тем, что находится за пределами его понимания и компетенции, может привести к самым печальным последствиям. За это приходится расплачиваться по высшей категории, ибо в действие вступают такие силы, о которых мы имеем самое отдаленное представление.

«Тайная история» — редкий пример практически безукоризненно выполненного литературного произведения. Сюжет, композиция, стиль — всё сработано на самом высоком уровне. На данный момент — лучшее из всего, что было прочитано в нынешнем году.

Один из самых странных фэнтези-романов, которое мне довелось прочитать. Первые впечатления от «Зеркала» были крайне негативными: неряшливо, грубо написанный роман, с неестественными диалогами главных героев (создается такое впечатление, что Ирвину с трудом дается воспроизведение прямой речи персонажей), с чрезвычайно запутанной космологией, которая даже к концу первого романа цикла не проясняется до конца. «Углубленный психологизм», тщаетльно проработанная мотивация поступков героев — это всё не про роман Ирвина. Сюжет романа так же не отличается разнообразием — герои, в основном, странствуют по Санторину, спасаясь от многочисленных преследователей, желающих всеми способами заполучить некий чудесный артефакт — Арканское зеркало.

Однако, перелистнув 100-150 страниц вдруг замечаешь, что от чтения романа практически невозможно оторваться. Мир, по которому странствуют герои романа приобретает красочность и объемность. Персонажи, при всех своих недостатках, оказываются наделенными высокой пластичностью характеров: герои постоянно изменяются, поворачиваясь к читателю новыми, неожиданными гранями.

Несмотря на косноязычие (автора? переводчика?), Я. Ирвину удается не просто заинтриговать читателя (экая невидаль!), но и благополучно довести его до самого финала 700-страничноой книги.

И, все-таки, есть у меня подозрение, что не один автор виноват в том стилистическом безпределе, что творится на страницах романа. Отвественность за все языковые ляпы, неувязки, безсмыслицы лежит и на переводчиках, и на редакторах «Азбуки»...

«Камергерский переулок» — новая московская фантасмагория от Владимира Орлова, связанная уже не с милым орловскому сердцу Останкиным, а с самым, что ни на есть, центром Москвы. Там, в Камергерском, располагается знамнитый Московский Художественный Театр (МХТ), каковому автор отводит весма значительную роль в своем повествовании.

Камергерский переулок в романе В. Орлова — это, одновременно, и своеобразный микрокосм, в котором отражаются практически все светлые и темные стороны совремнной столичной жизни, и настоящая «ось мира», вокруг которой вращается вселенная орловского романа.

В Камергерском переулке гибнут и безследно исчезают люди. Да что там люди — внезапно пропадают (как будто там их никогда и не было!) целые здания. Например, дом № 3 — здание МХТ, — исчез со всем содержимым: сценой, зрительным залом, буфетными, артистическими, и даже с новейшим поворотным кругом, сконструированном умельцами из Германии... Но «загадка дома № 3» — всего лишь одна из многих тайн (тайна весьма существенная, но не самая главная), которые хранит «Камергерский переулок».

...В Камергерском также существует свой центр мира. «Центр мира» — это безымянная закусочная, располагавшаяся по соседству с бывшей «Педкнигой» и Школой-студией МХТ. Закусочная эта славилась дешевым и вполне приличным пивом, демократической (по цене, по цене) водкой из подмосковной Черноголовки, обжигающей фирменной солянкой, а также прекрасной буфетчицей Дашей, прибывшей в Москву на поиски счастья из заграничной ныне Херсонщины. (Совершенно реальное, надо сказать, место описывает Орлов. Самолично в этой закусочной неоднократно бывал, пиво-водку пил, и солянкой той наслаждался...:smile:). Трагическая история закрытия закусочной, каковую решил прибрать к рукам олигарх-«миллионщик» (такое вот словцо, позаимствованное из произведений А.Островского использует В.Орлов) и является тем самым маховиком, что раскручивает сюжетный механизм «Камергерского переулка».

Новая книга Орлова оказалась одновременно похожей и не похожей на романы из знаменитого«Останкинского триптиха». Похожей — фирменным орловским искусством плетения словес, непередаваемой интонацией московского разговора, авторским умением передать фантасмагорическую атмосферу московских переулков, дворов, распивгочных... Автор мастерски вплетает современные городские легенды в сюжетную ткань своего романа (вот у кого фантасту Панову следовало бы поучиться), случайный анекдот обретает у Орлова глубину мифа... И, вместе с тем, в «Камергерском переулке» почти не найдешь и следов той былой, веселой легкости, которой буквально дышал текст «Альтиста Данилова». «Камергерский переулок» временами даже просто физически тяжело читать. Иногда создается впечатление, что роман просто шатается под тяжестью второстепенных персонажей, причудливо извивающихся побочных сюжетных линий. В результате детективно-криминальная составляющая «Камергерского переулка» не получает достаточно внятного оразвития и достойного завешения. Автор задвигает ее в дальний угол своего текста, словно любимую, но вышедшую из моды мебель. Многие персонажи кажутся лишними — они не несут существенной смысловой нагрузки, и появляются только ради того, чтобы рассказать анекдот или вставить удачную остроту. Но все перечисленные недостатки романа оказываются с лихвой искуплены успехом главной темы. И здесь я позволю себе еще одно маленькое отступление.

Я уверен, что критики будут сравнивать «Камергерский переулок» с произведениями Гоголя и Булгакова — особенно по части сатиры и фантасмагорий. Однако, новый роман Орлова, на мой взгляд, весьма неождиданно коррелируется с романами Достоевского и, особенно, с «Преступлением и наказанием» (на него имеются специальные отсылки в тексте). Главные герои «Камергерского...» решают для себя тот самый вопрос, который так мучил Родиона Раскольникова: «Тварь ли я дрожащая, или право имею». Разумеется, решают они этот вопрос уже с учетом современных, постсоветских реалий. Все самые сильные стороны романа сконцентрированы именно в двух главных героях — Соломатине и Прокопьеве. Именно их автор заставляет сделать свой выбор между подлинной и мнимой свободой, между осознанной этической позицией и нравственным релятивизмом. И, главное, попытаться дать ответ на вопрос: почему ровесники, принадлежащие к одному социальному кругу, имеющие, в принципе, очень схожий «бэкграунд» выбирают именно то, что выбирают? и что вообще действительно подлинное остается в нашей жизни?...

Непростой. неоднозначный роман Владимира Орлова, не лишенный весьма существенных недостатков... Но, тем не менее, все-таки «9».

Еще один ужасающе слабый роман от Дж. Роллинса (ака Джеймс Клеменс), про который, как ни крути, а не получается сквазать ни одного доброго слова. Мы вновь встречаемся с группой специального назначения «Сигма», которая в очередной раз спасает мир. В данном конкретном случае — от злобных последователей германских нацистов, затаившихся, разумеется, в тайном замке в Гималаях и разработавших некое «квантовое оружие», которое способно привести любой организм в состояние «первобытного бульона».

Написан «Черный орден» в жанре триллера, включающего себя элементы фантастики. (Впрочем, сам Роллинс-Клеменс фантастическим свое произведение отнюдь не считает — перед тем, как приступить к роману, автор прочитал несколько книг и проконсультировался со специалистами). С художественной точки зрения данное произведение выглядит абсолютно безпомощным. По сути, текст Роллинса даже не является романом, а, скорее, сценарием для трэшевого голливудского боевика: параллельно развивающиеся сюжетные линии, экзотические, книнематографические выгодные пейзажи и интерьеры (буддийский монастырь, Гималаи, африканская саванна, узкие улочки старого Копенгагена). Чувствуется, что Роллинс пытается подражать старшим собратьям-писателям: Ф. Форсайту (Досье «ОдеSSа»), Р. Ладлэму («Заговор Холкрофта», сериал о Борне)... Только вот получается у него не в пример хуже. Создается впечатление, что Роллинс вообще плохо знаком с темой, котору взялся так самонадеянно разрабатывать. Книга буквально переполнена историческими ошибками, нелепыми мифами и представляет собой образец авторской некомпетентности. Вот всего лишь один частный, но показательный пример. Рассуждая об арийцах (а так называемый «арийский миф» является сюжетообразующим в «Черном ордене»), Роллинс утверждает, что данный темин был придуман русской теософкой Е.П. Блаватской. И невдомек автору, что об арийцах писал еще Геродот, а в современный научный (лингвистический, антропологический) оборот данный термин введен известным немецким ученым-лингвистом Ф. Шлегелем в самом начале 19 века...

...Зато директорам московских книжных магазинов, которыесмогут обезпечить наилучшее продвижение «Черного ордена», в награду от издательства ЭКСМО обещана цветная карта буддийского монастыря! И это не шутка — своими глазами гарантийное письмо видел...

Дмитрий Колодан написал действительно очень симпатичную современную сказку. Романтичную и светлую, по своему настроению весьма созвучную произведениям А. Грина. Герои колодановской «Другой стороны» — мечтатели, романтики, сновидцы, ищущие Истинный Полюс, готовящие полет на Марс, сражающиеся с ведьмами, ящерами, драконами. И, как положено в настоящей сказке, всё у них получится — Истинный Полюс будет найден, марсианская принцесса отправится к себе на родную планету, и герои обретут настоящую любовь. Даже злодеи у Колодана выглядят очень домашними и совсем не страшными, что, тем не менее, не мешает им творить свои черные дела. Единственный, по настоящему «темный» персонаж в романе — топ- менеджер «консорциума Кабота», этакий сказочный «чикагский мальчик», олицетворяющий всю современную технократическую и прагматическую цивилизацию.

В «Другой стороне» не следует искатьпсихологических глубин, тщательной прорисовки характеров и прочих атрибутов современного романа. Колодан пишет волшебную сказку и прекрасно чувствует себя в рамках выбранного жанра. Сказка, впрочем, как я уже писал, современная, и оттого не чуждая некоего постмодернистского налёта, литературнгой игры — с аллюзиями, скрытыми и явными цитатами из Кэролла, Баума, Грина, Кинга... Весьма приятно, что игра эта не является для автора самоцелью (чтобы «свою образованность показать»), а очень органично вплетена в композицию романа. Отрадно и то, что Колодан умеет написать и яркие, запоминающиеся сцены (например, «хоровод енотов»), и столь же ярких, запоминающихся персонажей «второго плана» (страстный любитель телешоу про курочек бармен Бош; или бультерьер ведьмы Феликсы, который... впрочем, здесь я умолкаю...)

Впечатление от романа действительно портит несколько смазанная, композиционно недоработанная и какая-то торопливая первая часть, но, в целом, сказочный роман молодого автора оставил самые приятные впечатления.

Про что может быть новый рассказ Пелевина, опубликованный в «капиталистическом» журнале «Forbes»? Разумеется, про деньги. В некотором смысле «Пространство Фридмана» продолжает одну из сюжетных линий «Empire V» — ту, которая про магическое действие «баблоса». Пелевин написал блестящую пародию на многочисленные квази-философские рассуждения о «метафизике денег». Великолепен зачин рассказа, в которомПелевин анализирует такое явление массовой культуры, «когда небогатые люди продают совсем бедным свои размышления о жизни богатых, очень богатых и сказочно богатых. ...Нередко сами богачи стремятся узнать как они живут, изучая размышления на этот счет людей если не совсем нищих,то достаточно близких к этому состоянию. Толко этим можно объяснить вавилонскую архитектуру рублевских особняков и устрашающее количество стоящих в московских пробках «майбахов». Но хватит цитирования...

Ведь информация о том, что на самом деле происходит с обладателями больших денег, так же недостоверна, как о том, что происходит внутри черной дыры. Большие деньги, по версии Пелевина, ведут себя как физическое явление.

Соответственно, по-настоящему богатые люди живут не просто «не так, как все», «по-другому, но — в другом физическом измерении, что обусловлено особенными физическими свойствами крупных денежных масс».

В своем рассказе Пелевин предлагает остроумную конспирологическую версию возникновения обладателей крупный состояний, т.е. по-простому, так называемых олигархов: внезапное появление российских финансовых воротил — результат деятельности Шестого главного управления ФСБ, экспериментирующего с крупными финансовыми потоками и запускающего «баблонавтов». Разумеется, подобные опыты проводились в полной тайне, и «точной информации, кто именно из плеяды новых сверхбогачей является исследовательским зондом Шестого главного управления ФСБ, в открытых источниках не было».

Я уже как-то писал о том, что Пелевин является лучшим политилогом и футурологом современной России. Болшинство из его предсказаний, разбросанных по текстам рассказов и книжек имеют станное свойство — воплощаться в жизнь. Иногда даже кажется, что Пелевин, как некий демиург конструирует нашу с вами реальность. Не удивлюсь, если через ...надцать лет история, рассказанная в «Пространстве Фридмана» получит документальное подтверждение.

Новый пелевинский рассказ традиционно наполнен многочисленными литературными и историческими аллюзиями: одного из главных героев зовут Чингиз Платонович Каратаев, имеется также легендарный ФСБ-шный «генерал Шмыга», а энергичные романтики «эпохи первоначального накопления» увлекаются космическими эпопеями братьев Стругацких... Вообщем, получился одновременно умный и остроумный рассказ, что по нашим временам представляет почти невиданную редкость.

«Изюминкой нового романа Майкла Чабона «Союз еврейских полисменов» является идиш — язык его предков». Это я цитирию строчку из издательской аннотации к роману М. Чабона «Союз еврейских полисменов». Действительно, разговорный еврейский язык, «идиш» является полноценным героем романа. Только вот оценить на вкус эту «изюминку» российским читателям довольно затруднительно, ибо передать всё обаяние, всю специфику иноязычной разговорной речи бывает под силу только самому одаренному переводчику. В данном случае переводчик ограничился тем, что насытил речь персонажей романа многочисленными жаргонными словечками, многие из которых требуют специальной расшифровки или комментариев. Но приятно, хотя бы, уже одно то, что переводчик избежал соблазна стилизовать речь персонажей романа М. Чабона под «Одесские рассказы» Бабеля. Но это всё присказка.

А сказка заключается в том, что М. Чабон написал вполне симпатичный альтернативно-исторический роман. ...Государства Израиль не существует как такового. Большая еврейская колония обосновалась на территории штата Аляска. Здесь еврейские переселенцы вступают в регулярные стычки с индейцами, которые вполне резонно считают эти земли своими), продолжают мечтать о возрождении Израиля и восстановлении Соломонова храма. В одном из отелей города Ситка — административного центра еврейского округа — происходит убийство, на первый взгляд, весьма заурядное. Убитым оказался молодой наркоман. Детектив Ландсман, взявшийся за расследование очевидного «глухаря» просто не представлял, насколько сложным и запутанным окажется предстоящее дело, и с какими неожиданными и шокирующими открытиями предстоит ему столкнуться...

Детективная линия чабоновского романа не представляет из себя ничего выдающегося. В принципе, автор использует весь набор из клише и штампов, наработанных детективной литературой: полицейский-неудачник, пьющий , но честный; продажные спецслужбы; безчестные политики, манипулирующие в своих целях надеждами миллионов людей; вполне предсказуемая, стандартная развязка... Как пелось в одной давней песенке: «Всё это, было, было, было...» Действительно оригинальным элементом романа является национальный еврейских колорит. Любому читателю интересно представить: каким образом этим евреям удалось устроить свою жизнь за Полярным Кругом? И еще один очень любопытный момент. М. Чабон совершенно не идеализирует свой народ, не разделяет мнения о его мессианском предназначении. Если бы аналогичный роман, только о русских, написал бы современный отечественный автор, думается, что обвинений в русофобии ему избежать не удалось...

...История четырех детей, наделенных магическими способностями повелевать стихиями (здесь Барклай весьма подробно излагает ныне популярную в околонаучных кругах теорию о так называемых «детях индиго»), накладывается в романе «Крик новорожденных» на историю могущественной Империи, постепенно теряющей свои силы и распадающейся по причине внутренних и внешних конфликтов. Разумеется, спасти погибающую Империю от окончательного краха могут лишь вышеозначенные дети. За историей распадающующейся Империи следить более-менее интересно (за образец автором взял Византийскую Империю), за похождениями чудесных детей — не интересно совсем. Вдобавок ко всему, читая текст, понимаешь, что имеешь дело с весьма посредственным писателем: обилие языковых штампов, мелодраматически возвышенная манера повествования, однозначные герои, многочисленные однообразные описания сражений — все это не придает книге увлекательности. Вроде бы все в книге на месте: магические способности, политические интриги... И — ни одной, по-настоящему яркой, запоминающейся сцены. Сюжетные линии романа развиваются в соотвествии с жанровыми канонами — и , в то же время выглядят какими-то вялыми и предсказуемыми... Империя загнивает и разлагается по причине непотребств правящей элиты и непомерных военных расходов... Дети совершенствуют свои магические способности... Нет внутреннего драйва, некоей изюминки. Барклай может временами заинтриговать, но не увлечь...

Я провел небольшой эксперимент: пропустил 30 стр. текста и продолжил чтение. Как выяснилось, ровным счетом, ничего не потерял. Сюжет продолжил свое неспешное движение, как будто бы и не было тридцатистраничного пропуска. Вместе с тем, в романе не всё так уж и безнадеежно: имеется несколько любопытных сюжетных колизий (что не позволяет просто так бросить чтение), нет и явных, бросающихся в глаза, провалов. Пристойная работа литературного ремесленника, но совсем не эксклюзивный, не «штучный» товар.

Была такая жутко популярная в начале прошлого века книжка — «Маленький лорд Фаунтлерой», про благородного и мужественного маленького мальчика. Крапивинской повести «Дагги-Тиц» вполне могло бы подойти подобное название, что-то вроде «Маленький русский лорд»... или «Маленький русский Гамлет». И пускай Инки, главный герой крапивинской повести, проживающий в современной, забытой богом и президентом российской провинции, свосем никакой не «лорд», а, скорее наоборот — мальчик принадлежит, как выражаются школьные психологи, к «социально неблагополучной группе» (мать-одиночка, низкий уровень семейных доходов и т.д.), его мужества и благородства хватит на десяток самых настоящих лордов.

В. Крапивин написал остро социальную детскую книгу. Аналогичной книги в нашей детской литературе я, пожалуй, и не припомню. (Разве что дилогия М. Чудаковой про Женю Осинкину). Но и подчеркнутая социальность «Дагги-Тиц» — наверное, не самое главное в новом произведении Крапивина. Автор пишет о глобальном, метафизическом одиночестве, в котором оказывается всякий, выходящий за рамки общепринятых стандартов, человек. И взломать броню такого одиночества, прорваться к человеку совсем не просто, Подчас этого не могут сделать ни номинальные друзья, ни самые близкие родственники, в том числе даже родная мать.

Крапивинский Инки также одино, как и его любимый киноперсонаж — принц Гамлет в исполнении актера Смоктуновского. И также, как и Гамлет, Инки страдает от чудовищного несовершенства этого мира, которое, увы, невозможно исправить никакими земными способами.

Первая часть повести В. Крапивина написана просто великолепно, и заслуживает самой высокой оценки. К сожалению, во второй части, автор впадает в излишнюю публицистичность, которая всегда портит даже самый замечательный художественный текст. Кроме того, в «Дагги-Тиц» произошло некоторое смещение временных пластов. Время действия обозначено автором предельно ясно: 2007 год. Но сама главная коллизия — выселение детской театральной студии из подвала ради обустройства в нем торгового центра — напоминает скорее, о временах 10-15 летней давности. Не будь этих, пускай мелких, но, все-таки, режущих глаз, недочетов, «Дагги-Тиц» вполне мог претендовать и на самую высшую оценку.

Роман Ю. Остапенко «Тебе держать ответ» оказался едва ли не самым безупречным произведением писательницы именно в своей литературной ипостаси. Прерасный язык, стиль, превосходно продуманная сложная композиция романа, постепенно раскрывающиеся персонажи, наделенный полноценными характерами... Все вышеперечисленное выполнено автором на «отлично» Или почти на «отлично». Однако с романом получается удивительный парадокс: читая этот без преувеличения превосходный текст, вдруг замечаешь, как постепенно пропадает интерес к самому главному — а именно к финалу, к развязке романа. Получается почти как с добротным, но стандартным детективом -ЧЕМ завершится произведение читатель угадывает заранее. Интерес представляет лишь некая последовательность событий — кто-то погибнет, кто-то, наоборот, остается в живых, но благополучную развязку ничто и никто отменить не в силах. Таковы законы жанра.

Увы, предсказуемость финала (но, отнюдь, не сюжета!) является, пожалуй, самым большим промахом Остапенко. Если о предыдущих романах Юлии говорили, что в них нет ни одного, по-настоящему положительного, симпатичного героя, то новому роману вполне можно было бы дать название, вроде «Плохих людей не бывает». Или «У каждого своя правда». Да, в этом отношении «Тебе держать ответ» можно назвать новаторским романом для Остапенко. Несмотря на льющуюся кровь, многочисленные убийства, насилия, которые совершаеют практически все герои «Тебе держать ответ», в романе действительно практически нет отрицательных персонажей. У каждого своя правда, каждый герой оказывается не так уж и плох, как казалось в начале повествования.

Вторым недостатком этого романа является его некоторая дидактичность. Тоже неожиданность — морализаторство никогда не было свойственно произведениям Остапенко. Герои ее прежних романов — личности ницшеанского толка, стоящие не то, чтобы над моралью, но просто не берущие в расчет этический аспект. Прежних героев занимали совсем другие проблемы и играли они в совершенно иные игры. Мне кажется, что причина нынешнего остапенковского морализаторства заключена, прежде всего, в изначальном посыле романа, в его маховике, приводящем в движение все романные узлы и шарниры. ...Главный герой «Ответа», Адриан Эвентри, сын одного из самых влиятельных лордов страны Бертан, вдруг узнает, что он избран богами Тем, Кто в Ответе. И каждый его, даже, казалось бы, самый малозначащий поступок может изменить ход не только лично его, Адриана, жизни, но вообще развернуть совершенно по иному течение самой Истории...

И Остапенко приходится поневоле говорить очень правильные, но хорошо всем известные слова. О том, что любой поступок, состоявшись, дает многочисленные и малопредсказуемые побеги. О том, что большинству людей для осознания своей ответственности непременно требуется катастрофа. О том, что человек должен научится осознавать свою личную вину за все неполадки, несправедливости, за всю боль этого мира. Хороший, вообщем-то, получился роман. Правильный. Просто иногда мне кажется, что чересур.

Говоря о «МиМ» необходимо «держать в уме» три момента:

1. мы читаем незавершенное произведение — Булгаков продолажал работу над романом до последних своих дней;

2. Булгаков надеялся на публикацию романа и при работе над текстом включал так называемого «внутреннего редактора»;

3. Как правило, мы читаем вовсе не авторский текст, а своеобразный «текст-гибрид», составленный литературоведом А. Саакянц из нескольких версий текста (рукописей самого Булгакова, правок его вдовы, склеек и т.п.).

Соответственно, говорить о том, как бы мог выглядеть окончательный авторский вариант «МиМ» представляется затруднительным.

Тем не менее, мы имеем дело с гениальным и многоплановым произведением, количество толкований которого, наверное, уже превосходит количество сказок, рассказанных Шехерезадой... «МиМ» имеет странную особенность — при каждом новом прочтении поворачиваться к читателю своими неизвестными (или незаметными) доселе гранями. Такова уж волшебная особенность данного этого романа.

С моей точки зрения, «МиМ», несмотря на свою гениальную сатирическую составляющую, роман — глубоко трагический, безысходный. Это роман о стране, жители которой отказались от Бога; о мире, полностью вышедшем за пределы области Сакрального. Именно поэтому Воланд и выбирает Москву для своего визита — отныне эта страна становится его епархией. Безнадежность и трагичность мировосприятия Булгакова подчеркнута тем, что злу в роман не противостоит никто — просто уже в этом мире не осталось никого из тех, кто мог бы попытаться взять на себя подобную миссию. Эта страшная последняя булгаковская тайна теряется в художественной ткани романа за яркими сатирическими сценами, за романтически-возвышенной любовной коллизией, за ершалаимской версией евангельской истории, рассказанной опять-таки Воландом...

Вообще, тщательная, сверхкропотливая работа Булгакова над своим главным романом (11 лет, с 1929 по 1940 гг.) заслуживает того, чтобы текст был прочитан со столь же кропотливым вниманием. Надо пытаться уловить не только общее настроение тех или иных частей романа, но самым пристальным образом вчитываться в текст, обращая внимание на самые мельчайшие детали, которые при первом, «восторженном» прочтении могут показаться второстепенными, носящими чисто служебный характер. Подобного прочтения заслуживает прежде всего эпилог романа. И особенно линия профессора Ивана Николаевича Понырева (Бездомного). В кошмарных видениях, приходящих к нему в полнолуние, можно обнаружить самые неожиданные ответы на многие загадки булгаковского романа...

Впрочем, данное толкование «МиМ» является сугубо личным, не претендующим на какую-либо полноту или универсальность.

По признанию самого К.С. Робинсона, Марс, на котором разворачивается действие рассказа «Половой диморфизм» — своеобразная дань собственному подростковому чтению. Вполне обустроенная планета с мягким климатом, ласковыми водами марсианского океана, трамвайной линией, обрывающейся почти что у кромки прибоя. Герой рассказа — ученый, генный инженер, исследующий структуры ДНК, цепочки хромосом. Но рассказ Робинсона не о науке, а об одиночестве. Об измене любимого человека, расставании и попытке как-то дальше жить вот со всем этим. Робинсон идеально попадает в нерв начала нового века, написав рассказ о тотальной неуверенности человека в себе — на уровне атомов. Рассказ с зыбкими тенями персонажей, обманчивой объективностью прекрасно передает ощущение колеблющейся, обволакивающей водной субстанции — своеобразного символа женской природы, женского начала. В этой водной субстанции, одновременно нежной, изменчивой, таящей смертельную опасность и растворяется, в конце концов, главный герой рассказа Робинсона.

Роман К. Баркера «Эвервилль» является продолжением романа «Явление тайны». Продолжением как и сюжетным, так и стилистическим. Вообщем, как любят писать в издательских аннотациях: «Читатель вновь встретится со своими любимыми героями». Из небытия восстанут, казалось бы, уничтоженные в первом романе злодеи и борьба за спасение мира продолжится вновь. «Эвервиль» — настоящий подарок для любителей творчества Баркера. Им можно рекомендовать этот роман смело, и без оглядки — они останутся довольны.

Но вот лично я к поклонникам Баркера не отношусь И в «Эвервилле» во многом сконцентировано то, что что мне у Баркера как раз не нравится. К. Баркер, на мой взгляд, гораздо более выигрышно смотрится в произведениях именно малой формы. Практически во всех романах у Баркера неизменно возникают проблемы с композицей. И «Эвервилль» здесь не становится исключением. Роман чрезвычайно густо населен персонажами, насыщен несколькими сюжетными линиями. Но автор явно не справляется с хитрыми сюжетными развилками, временами он словно бы теряет контроль над своими героями. Как и всегда, в «Эвервилле» Баркер может нароисовать яркую, запоминающуюся «картинку» действия, но вот глубины, психологизма, насыщенного «второго плана» от героев романа ждать не приходится.

В «Эвервилле» удивительным образом сочетаются картины кишащих червями трупов, чудовищных монстров и прочих фирменных баркеровских страшилок с мелодраматизмом, пафосом и дидактикой. Баркер пытается проповедовать «гуманистические» (разумеется, в его собственном понимании) ценности со страстностью протестантского пастора-фундаменталиста. И все это на полном серьезе, с невероятным эмоциональным накалом и в романтически-возвышенных интонациях, при отстутствии даже малейших следов самоиронии. Подобное отсутствие самоиронии губит весь роман на корню. Невозможно ведь всерьез воспринимать сложные эзотерические конструкции Баркера — Субстанцию, аватары, иадов-уброросов... Словно читаешь андреевскую «Розу мира», адаптированную для глянцевого журнала. Воообще, словосочетание «глянцевый хоррор» представляется мне лучшим определением для «Эвервилля» Наверное, все помнят незабвенного художника Б. Вальехо. Вот и Баркер, такой «Вальехо в прозе» — красивая картинка, сексуальные фигуры, жуткие чудища, все глянцево, все блестит, сверкает... и, одновременно, все однообразно — ни глубины, ни свежих идей. Но иногда пролистать бывает даже приятно.

Роман «Ангелика» композиционно очень напоминает роман британского писателя Ч. Маклина «Молчание». Так же, как и в «Мочании», в «Ангелике» весьма ограниченный круг действующих лиц: муж, жена, ребенок, служанка и персонаж со стороны, чье вмешательство в судьбы главных героев будет определяющим. Все действие в «Ангелике» также разворачивается в узком семейном кругу. Точно также, как и в «Молчании», развитие событий показано с различных точек зрения четырех персонажей романа. Но и на этом удивительное сходство двух книг не заканчивается: в «Ангелике» герои также постоянно прибегают к обману, постоянно лгут друг другу. Только, в отличие от «Молчания», занимаются этим они, в основном, безсознательно. Просто герои А. Филлипса — Джозеф и Констанс Бартоны представляют собой самых натуральных мономаньяков: они зациклены исключительно на своих личных переживаниях, услышать, а, тем более, попытаться понять партнера — для них неразрешимая проблема. При этом герои постоянно клянутся в любви друг к другу, выказывают заботу о своем ближнем, желают друг другу только добра... Но что на самом деле представляют собой все их клятвы, пожелания, заботы? Разумеется, одно — ложь...

Действие «Ангелики» происходит в «старой, доброй» викторианской Англии. Следует сказать, что Филлипсу удалось написать великолепную стилизацию под классический викторианский роман. Но, по-моему, со времен Ч. Диккенса так жестко викторианские нравы не изображал ни один писатель. Общество, построенное на искусно замаскированных лжи и лицемерии, не могло не породить подобных героев... Безсознательные заблуждения, которыми просто дышат все герои романа, наславиваются на сознательную ложь. И если в этом потоке вдруг проскальзывает слово правды — то как отличить ее от лжи, раз уж сами герои не могут в нее поверить?...

Результат вполне закономерен: читатель не имея возможности составить хоть сколько-нибудь обоснованное мнение о происходящем, перестает верить самому себе, и полностью отдается во власть автора, покорно подчиняясь его манипуляциям.

Мне не хотелось бы давать даже малейшего намека на спойлер, чтобы не лишать потенциальных читателей удовольствия от знакомства с «Ангеликой»... Поэтому позволю себе вернуться к тому, с чего начал этот отзыв. Наверное, не случайно, что в англо-американской литературе практически одновременно появились романы, центральной темой которых стала тотальная ложь. Очевидно, что определение истинности, аутентичности нарратива становится едва ли не главным вопросом для современной западной культуры.

«Молчание» — роман, написанный в жанре психологического триллера. Триллер получился добротный, но отнюдь не выдающийся. Но роман Маклина принадлежит к числу тех редких литературных произведений, в которых главный интерес заключается не в том, ЧТО написано, а КАК написано. Да похоже и самого Маклина не слишком заботила детективная составляющая. «Молчание» — роман об универсальной лжи, об относительности любого свидетельства. В этом смысле роман шотландского писателя перекликается с гениальным фильмом японца А. Куросавы «Расемон». В «Расемоне» преступление было показано с четырех различных точек зрения и, в результате, зрители получали четыре различных истории. В «Молчании» трагедия, разыгравшаяся в семье крупного финансиста Томаса Уэлфорда также передана посредством голосов ее участников, каждый из которых преследует свои цели, выдвигает свою версию развития событий. Сам Томас Уэлфорд, его жена Карен, ее любовник Джо, мафиози Виктор Серафим, незадачливый частный детектив — все убедительно говорят, рассказывают свои истории, дают своеобразные показания, и...всё больше и больше запутываются сами и запутывают других. Во всех произносимых ими словах, в рассказанных историях, крупицы правды оказываются растворенными в океане лжи. Лжи, звучащей удивительно правдоподобно, но от этого не перестающей быть ложью.

Маклина меньше всего интересует экзистенциальная жвачка — кто прав, кто виноват... Виноваты все, сочувствовать абсолютно некому, казалось бы, неопровержимые свидетельства, приведенные одним персонажем, в изложении другого совершенно обезцениваются, выворачиваются наизнанку, оказываются полной противоположностью. Сама жизнь отдельно взятого человека предстает у Маклина то ли черной дырой, внутри которой вращается множество вселенных, то ли борхесовским «садом расходящихся тропок», по которому гуляет заблудившаяся душа.

Истина — непостижима. Изреченные слова — не значат ровным счетом ничего. Любой факт, любое непреложное, твердое знание легко оборачивается своей противоположностью или рассыпается, обращается в прах... Что остается? Молчание... Но даже и в нем таится ложь. И не надо обольщаться почти что голливудским «хэппи-эндом», которым завершается роман. Лично меня он ни в чем не убедил...

В основном с пьесой Булгакова «Иван Васильевич» современные читатели знакомы по блистательному фильму Л. Гайдая. Однако, оригинальный булгаковский «Иван Васильевич» все-таки отличается от гайдаевского сценария, и в некоторых местах отличается весьма значительно. Уже одно наличие текстовых расхождений служит весомым поводом для ознакомления с пьесой.

Булгаков писал «Ивана Васильевича» по заявке московского Театра Сатиры. Помимо чисто художественных задач, автору приходилось решать и задачи специфические, совсем нехудожественного свойства. Например, обойти все возможные препоны бдительной советской цензуры. Какую огромную работу вел Булгаков в этом направлении — прекрасно видно на примере черновиков «Ивана Васильевича»: автором удаляются любые политические намеки, снимаются великолепные реплики, остроты... И все же... Итог булгаковского труда напоминает мне известный анекдот про конверсию из уже далеких 1990-х гг.: «...а мы сколько не собираем швейные машинки, все автомат Калашникова получается...» Так и у Булгакова — сколько ни правит он текст своей пьесы, сколько ни «чистит» его — все равно получается социальная сатира. Может быть, не столь острая, как в неподцензурных «Собачьем сердце» или «Роковых яйцах», но необходимо помнить, какие жестокие правила игры были навязаны автору. Коллега ivanov написал совершенно справедливо: «как в фильме без проблем перенесли действие в 60-е, так же можно его перенести в 2000-е — выйдет ровно то же самое». И эта непреходящая для России актуальность булгаковского «Ивана Васильевича» оказывается для него самой лучшей характеристикой.

Кроме всего, необходимо отметить языковую, стилистическую близость «Ивана Васильевича» и московских глав из романа «Мастер и Маргарита», над текстом которого Булгаков работал одновременно с пьесой.

Странный роман «Единое королевство»... Вроде бы, в данной книге имеется все располагающее к успеху. Причем, к успеху значительному. В романе, кажется, все на месте. Есть и весьма нестандартные сюжетные ходы, интересные герои с хорошо прописанными характерами, есть загадки и тайны, которые автор не спешит раскрывать, есть убедительный мир Единого Королевства, есть древняя магия и политические интриги. Есть, наконец, авторское имя — Шон Рассел, не абы кто, а автор очень хорошего романа «Брат Посвященный»... Не хватает в «Едином Королевстве» внутренней динамики, сюжетного мотора, который смог бы разогнать этот потенциально успешный роман. Словно Ш. Рассел писал эту книгу по какому-то принуждению, как говорят наши футбольные комментаторы -«с потухшим взглядом», без искры в глазах и, соответственно, в сюжете.

В книге собраны выступления М. Веллера начиная аж с 1990 года. Выступал Веллер перед самыми разными аудиториями: студентами и преподователями Иерусалимского и Туринского университетов, китайскими писателями, и даже на встрече с Генеральным секретарем НАТО. Самое последнее выступление, посвященное кризису европейской цивилизации, просто блистательно и представляется мне едва ли не лучшим из всего состава сборника.

Говорит Веллер о самых разных вещах: об упадке и деградации российской и европейской культур, о системном кризисе, поразившем мировую цивилизацию, о многих других высоких материях, и, конечно, о русской литературе. Авторский взгляд на все выше перечисленные проблемы абсолютно пристрастен, подчеркнуто субъективен, парадоксален и крайне интересен. У Веллера имеется одна удивительная особенность — он умеет заставить себя выслушать. Пускай даже он и высказывает банальности, повторяет общеизвестные факты. Местами с Веллером не соглашаешься (и такое происходит довольно часто), но не откладываешь книгу в сторону, а продолжаешь читать и внимать веллеровским парадоксам. ...Долги Пушкина, выплаченные Императором Николаем 1 и катастрофическое пьянство Фадеева, развенчание «священных коров» русской и советской классики, литература и энтропия, художник и власть, психические расстройства у Гоголя и Маяковского — кажется, что до всего дотянулась «рука Веллера». Там и о жанре фантастики и о писателях-фантастах тоже сказано. Вообщем, читайте. Если не всегда глубоко, то всегда интересно. А это, согласитесь, уже не мало...

«Правду говорить легко и приятно», — говаривал один литературный персонаж. Перефразируя его, можно сказать, что читать Геймана- как говорить правду. Легко и приятно. Практически во всех рассказах Геймана пристутствуют стиль, элегантность и чувство меры. Даже в самых мрачных, на первый взгляд, произведениях, Гейман никогда не перегибает палку, всегда умеет вовремя притормозить. Самые отвратительные людские пороки, самые темные стороны человеческой натуры выглядят под пером Геймана элегантно и завораживающе. Ну что тут скажешь — британская школа!

Далее все сказанное ниже относится к исключительно моему личному эмоциональному восприятию этого писателя. Литературная машина Геймана работает почти безупречно. Она радует глаз своими красотой и дизайном, предоставляя читателю максимум комфорта. И, все-таки, каждую книгу Геймана (за исключением «Задверья», произведения, как ни странно, небезупречного как раз в литературном отношении) я закрываю с чувством некоей неудовлетворенности. Чего-то ощутимо не хватает, почему-то остается легкий привкус несбывшихся ожиданий. При этом, каждую новую книгу Геймана все равно открываешь с надеждой: ну, вот сейчас-то совершится чудо. Но... все остается по-прежнему... У крови, проливаемой в рассказах Геймана послевкусие клюквенного сиропа. Литература здесь абсолютно непричем. Тут прояляется какое-то глубинное внутреннее несовпадение, разсуждать о котором «здесь и сейчас» я не берусь.

А что по-настоящему зацепило меня в «Хрупких вещах»? «Влюбленный Арлекин», «Проблема Сьюзен», «Как ты думаешь, что я чувствую?«Вот из-за этих трех рассказов остается ощущение не напрасно прочитанной книги. Хорошо, но мало...

Строго говоря, все содержание «Талисмана» укладывается в два определения из фантлабовского классификатора: «квест» и «становление/взросление героя». ...12-летний Джек Сойер должен совершить путешествие через всю Америку — с восточного побережья на западное. Только пройдя этот путь он сможет обрести могущественный Талисман, который излечит от смертельной болезни его мать. Но не только мать, а еще и некую королеву, умирающую в Долинах — в стране, которая находится в параллельном мире и, одновременно, оказывается такой похожей и не похожей на современную Америку. Путешествие Джека Сойера — тот сюжетный стержнень, на котором держится весь роман, так же, как на путешествии Гека Финна держится одноименный роман М. Твена.

«Талисман» во многом построен на параллелях, реминисценциях с великим произведением М. Твена. Как и для Твена, для авторов «Талисмана» столь же важен фон — люди, скоростные магистрали, маленькие городки, через которые проходит в своих странствиях «новый» Сойер — то есть все то, что называется провинциальной Америкой. Эта Америка очень сильно изменилась по сравнению с временами Твена, но какие-то скрепы, архетипы, тот фундамент, на котором стоит страна, остаются неизменными и по сей день.

Надо сказать, что провинциальная Америка из «Талисмана» неожиданно напомнила мне о российской провинции, изображенной А. Балабановым в фильме «Груз-200»: неприкаянные умирающие городки, одуревшее от безпрсветной пьянки и тупой работы население, педофилы и извращенцы, рыскающие по провинциальным шоссейкам.

Сам «Талисман» чем-то отдаленно напоминает «Темную Башню» — великую кинговскую эпопею, только значительно сокращенную, упрощенную и адаптированную для подростков. Основной недостаток «Талисмана» заключается, на мой взгляд, в его многословности и чрезмерном мелодраматизме. Причем второе вытекает из первого. Там, где один Кинг обойдется всего лишь единственной крохотной деталью или намеком, которые будут работать не хуже какого-нибудь многостраничного монолога, соавторы Кинг-Страуб разворачиваются на несколько абзацев, а то и страниц, выжимая эпизод досуха, до последней капли, забалтывая и утомляя читателя.

Вот лично меня в книге А. Кэмпбелла сразу же насторожило посвящение, опубликованное на отдельном белом листе: «Посвящается моему отцу. Пусть не раз мои мечты и чаяния вызывали лишь скептическую улыбку на твоем лице, ты всегда помогал мне к ним стремиться». После прочтения романа «Ночь шрамов» выяснилось, что моя настороженность была не напрасной. Роман А. Кэмпбелла вызвал у меня «лишь скептическую улыбку на лице». Других эмоций, пожалуй что, нет.

В принципе на этот роман вообще можно было бы не обратить никакого внимания (и оно было бы явно к лучшему), но появление «Ночи...» сопровождалось шумом, громом и фейерверками. Еще до появления на книжных прилавках «Ночь шрамов» попала в категорию «маст рид».

Что же можно сказать по поводу этого безобразия, преподнесеннего читателю под видом «темного фэнтези»? С размахом пропиаренная книга А. Кэмпбелла получилась на удивление плоской и скучной. По существу, в романе присутствует лишь один художественный образ — это Дипгейт, город, висящий на цепях над пропастью. Все остальные фигуры/персонажи романа вышли у автора на удивление плоскими, одномерными, взаимозаменяемыми. Странная, эклектичная смесь из ангелов, девушек-убийц, церковников, воздушных кораблей, отравителей зависает в воздухе романа не хуже пресловутого Дипгейта. Да, А. Кэмпбеллу фантазии не занимать. Придумал он много, а мог бы (чувствуется!) придумать еще больше. Но помимо разнообразных придумок, ухищрений и т.п. для писателя необходимо еще одно (определяющее!) качество — умение, талант, дар рассказать связную, запоминающуюся историю. Вот этого, самого главного писательского качества, Кэмпбелл, как мне кажется, лишен напрочь.

«Ночь шрамов», несмотря на внешнюю оригинальность и претензию на некий авангардизм, переполнена штампами: языковыми, сюжетными, стилистическими. «Она была готова разорвать его голыми руками». «Он покраснел от гнева» У героев «шрамы сжимаются вокруг сердца», а «сила разбегается по жилам». Если на страницах встречается слово «туман», то он в обязхательном порядке будет непременно «ядовитым». Если используется слово «бездна», то, разумеется у нее «черная пасть». Красный фонарь будет заливать помещение «кровавым светом»... Да, а я то думал, что зеленым, или, на худой конец, фиолетовым... И, наконец, «грязный ублюдок»... Как же ненавижу я это искусственное выражение! И ведь можно же найти ему адекватную смысловую и стилистическую замену — хотя бы «ч*ртово отродье». По крайней мере, по русски звучать будет. И все же, не стал бы пенять переводчику. Ни один переводчик не способен «вытянуть» такой чудовищно слабый текст.

Мне могут сказать, что я излишне пристрастен и придираюсь по мелочам. Может быть. Но эти мелочи, собранные вместе на страницах не слишком-то затянутого романа (в этом заключается одно из малочисленных достоинств данного творения), образуют некую критическую массу, которая не взрывается, благодаря лишь относительно небольшому объему текста.

Главный герой романа Матесона «Я – легенда», Роберт Невилл оказался единственным человеком, выжившим после страшной эпидемии, превратившей в вампиров все остальное человечество. Каждую ночь Невилл наглухо запирается в своем жилище, напоминающем прекрасно оборудованный бункер, и отражает многочисленные вампирские атаки. В дневное же время он совершает так называемые зачистки городских кварталов от вампиров, которые, как известно, не выносят солнечного света; попутно пытаясь найти рецепт универсальной «антивампирской вакцины». Однако, в конце концов, Невилл понимает, что картина мира изменилась необратимо, и теперь он сам представляет собой чудовищную аномалию, а вампиры являются законными хозяевами жизни.

Собственно говоря, роман Матесона несет в себе весьма ощутимый метафорический смысл. Только вот со времени написания «Легенды» (1954 год — расцвет холодной войны, ядерной паранойи и маккартизма) смысл этот претерпел значительные изменения. Но некий универсальный алгоритм, безусловно, остался. Как чувствует себя обыкновенный, среднестатистический человек в мире, захваченном «чужими»? В мире, где бывшая аномалия вдруг стала нормой, а бывшая «норма», «стандарт» оказываются вне закона? Готовы ли лично мы оказаться в положении Невилла? Весьма актуальные для сегодняшнего дня вопросы, оказавшиеся напрочь утраченными в недавней экранизации романа «Я –легенда».

В одной из недавних бесед с журналистами В. Сорокин чрезвычайно высоко оценил эстетический компонент так называемого искусства «Большого Стиля» — главным образом, советских и немецких фильмов 1930-1940-х гг. Ранний сорокинский рассказ «Заплыв» — сверхудачная стилизация под такое искусство. В этой фантасмагорической антиутопии Сорокин буквально несколькими штрихами набрасывает яркий образ некоей сверхтоталитарной империи далекого будущего.

...Ночью, по широкой Реке, протекающей через Столицу, плывет огненная цитата, составленная из тысяч и тысяч факелов, горящих в руках у пловцов специализированного водно-агитационного полка... «Заплыв» содержит в себе глубочайший культурный «бэкграунд», отсылающий не только к кинематографу тридцатых годов прошлого века (рассказ является подчеркнуто визуальным, кинематографичным), но и к произведениям Замятина, Юнгера, Эволы... Мерцающая огненными точками черная Река и ослепительный блеск Золотого Города — Особого Пространства... Настоящая алхимия слова и образа...

Рассказ Мартина представляет собой вариацию на довольно «трэшевую» историю об угасающем американском провинциальном городке, все сферы жизни в котором (бизнесс, пресса, правопорядок) контролируются представителями оборотней-ликантропов. Чужие здесь могут жить при одном лишь условии — если принимают правила игры и не вмешиваются в дела истинных хозяев города. История, рассказанная Мартиным, выглядит достаточно банальной и не слишком впечатляющей. Спасают ее два фактора. Первый — мастерство Мартина-рассказчика, сумевшего прекрасно передать атмсоферу всеобщего разложения и упадка, охватившую как сам город, так и его хозяев. Заброшенные кварталы, опустевшая промышленная зона, скрипящая канатная дорога... Печать тлена и распада лежащая буквально на всем: на домах, на людях, даже на оборотнях. Вообще, умение передать атмосферу декаданса является одной из самых сильных сторон Мартина-писателя.

Вторым фактором, спасающим рассказ, является образ главного героя — совсем нетипичного обортня Уилли, в мирской жизни банковского служащего, не расстающегося с карманным ингалятором, по-настоящему обаятельного и добросердечного. В остальном же... Прорехи в сюжете напоминают дыры на платье нищего, которые невозможно ничем замаскировать. Сама фабула рассказа кажется сшитой на живую нитку — стежок грубый, отовсюду торчат «хвосты», подчистить которые у автора не хватило то ли мастерства, то ли желания. Ну, а про невнятный финал здесь уже говорено даже горячими поклонниками мартиновского рассказа....

Роман Р. Ирвина «Утонченный мертвец» написан в форме «роман в романе».

...Второразрядный лондонский художник — сюрреалист Каспар пишет роман-воспоминание — об истории группировки английских сюрреалистов «Серапионово братство», существовавшей в Лондоне в конце 1930-х гг. «Повседневная жизнь британского сюрреалиста» — так можно было бы озаглавить роман, написанный Каспером. На его страницах автор воспроизводит ожесточенные споры об искусстве и различные художественные акции; рассказывает о подготовке массовой сексуальной оргии с участием ведущих английских интеллектуалов, о поездках в Париж и Мюнхен, о легендарной выставке «Дегенеративное искусство», устроенной нацистами... Среди героев романа Каспера мелькают вполне реальные персонажи: Сальвадор Дали и его жена Гала, французский поэт Поль Элюар, черный маг Алистер Кроули, британский журналист Джордж Оруэлл — в будущем автор легендарного романа «1984». Но главная сюжетная линия — встреча Каспера с загадочной девушкой Кэролайн, ее таинственное исчезновение и безплодные многолетние попытки Каспера обнаружить хотя бы какой-то след пропавшей возлюбленной. Собственно, и сам роман, который пишет Каспер представляет собой своеобразное послание, письмо в виде книги, отправленное Кэролайн. Все остальные попытки разыскать исчезнувшую любимую завершились ничем — разве что привели Каспера в палату сумасшедшего дома...

«Утонченный мертвец» представляет собой довольно многослойный роман — в нем есть и социальная сатира (весьма тонкая и язвительная — в лучших традициях британской прозы), и прекрасные атмосферные описания Лондона, и сугубо искустсвоведческие размышления, и мистическая линия, набрасывающая на весь роман легкое покрывало неразгаданной тайны. Каспер, а вместе с ним и Р. Ирвин, пытаются ответить на давний вопрос, сформулированный еще британскими «дендистами», в частности, О Уайльдом: «Можно ли превратить всю свою жизнь в произведение искусства, стереть грань между реальным и неральным, произведением и творцом?» Весьма любопытны на этот счет размышления главного героя после посещения выставки «Дегенартивное искусство»:

»...у сюрреализма с нацизмом есть одна точкка соприкосновения, которая делает их если не соучастниками, то сообщниками. Изначально сюрреализм ставил задачу поражать и шокировать публику. И вот, наконец, здесь, в нацистской Германии мы нашли аудиторию, готовую принять нас всерьез. Мы повергли их в шок. Дома, в Англии мы...получали тоскливые улыбки на скучающих лицах, и , в лучшем случае, вежливые возражения, а здесь, в Мюнхене, наши работы, официально объявленные «возмутительными»..., хотя бы обрели надлежащий статус. Я обозначил себя возмутителем спокойствия, и доктор Геббельс со мной согласился».

На мой взгляд, звучит актуально. Особенно после известного скандала, связанного с так называемыми «целующимися милиционерами»...

В целом, получился крайне интересный роман с весьма оригинальной худоджественной структурой. Безусловно, книга Р. Ирвина предназначена для многоразового потребления.

В романе «Игры рядом» писательница Ю. Остапенко занимается излюбленным делом: исследует психологические бездны, самые темные закоулки души своих героев. На фоне перманентной гражданской войны, раздирающей некое, весьма условное, средневековое государство, разворачивается история взаимоотношений двух сильных и нестандартных личностей: одного из руководителей партизанского «Сопротивления» (терминология автора) Эвана Нортона и провинциальной дворянской барышни Йевелин Аннервиль. Главные герои, получились у автора оригинальными и нестандартными. Можно даже сказать — пугающе нестнадартными. Пожалуй, нет такого порока или преступления, в котором не были бы замешаны Эван и Йевелин. Подлость, предательство, супружеская измена, инцест, изнасилование, детоубийство, сатанинские оргии, клятвопреступления — вот далеко неполный список тех деяний, в которых «отметились» главные герои. И Эван, и Йевелин обожают интригу, игру. Им нравится ощущать себя вершителями судеб — пржде всего, других людей.Однако на каждого «сверхчеловека» находится своя, некая «сверхсила», и путь от палача до жертвы, от всесилия до состояния полной безпомощности оказывается удивительно коротким...

И тут необходимо остановиться на одной, странной особенности романа. Остапенко способна закрутить лихую интригу, выстроить сюжет романа. Она прекрасно чувствует ритм повествования, умеет выписать подробности, детали, быт, ауру. Но иногда создается впечатление, что все вышеперечисленное самого автора не слишком интересует. Манипулирование человеческими чувствами и самими людьми, проблема истинного и ложного выбора, обретение человеком настоящей внутренней свободы — вот те вопросы, которые занимают автора в первую очередь. Остапенко ведет своих героев к пониманию того, что они сами оказались всего лишь объектами, обыкновенными шахматными фигурами (пускай, и значительными) в неведомой им Игре. И сквозь все заблуждения, ошибки, грязь и кровь приводит их к осознанному выбору Свободы. Любителям «традиционного» фэнтези, с обязательным «положительным» героем, будет довольно трудно настроиться на авторскую волну. Тем не менее, роман Ю. Остапенко безусловно заслуживает хотя бы внимания, а еще лучше — внимательного прочтения.

«Одиночество», «смерть», «распад», «боль», «страдание» — именно такими тэгами-«вешками» можно маркировать новый сборник А. Старобинец « Резкое похолодание». Практически все герои Старобинец, несмотря на все возрастные, социальные, половые различия, являются духовными маргиналами, одиночками генерирующими тревогу. Они пребывают на стыке двух миров — реального и ирреального, плавно и незаметно переносятся из одного в другой, у них внутри «мерзлая кровь» (как из девочки-«ведьмы» из лучшей в сборнике повести «Резкое похолодание»), с ними, по определению, не может случится ничего хорошего.

Столь же странной и пугающей выглядит и топография рассказов Старобинец: незаметно, но верно умирающая Москва (повесть «Домосед»), в описании которой отчетливо проскальзывают «альтист-даниловские» ноты; инфернальный подмосковный городок, состоящий всего из двух улиц («Резкое похолодание»); обычная малогабаритная квартира на Варшавском шоссе, превращающаяся в адское пекло («В пекле»). Окружающая среда у Старобинец оказывается пугающей, неизменно враждебной, сулящей беду и предчувствие неизбежной смерти. Какая-то очень странная, фантомная, почти что кладбищенская красота исходит от сборника «Резкое похолодание». Изысканный холод правит в мирах, придуманных А. Старобинец.

Вот ведь зарекался я когда-то читать «историческую» литературу в исполнении Бушкова. Но... как говорится «и на старуху бывает проруха». Уж больно тема, за которую взялся Бушков, показалась мне интересной. «Тайная история США», «неизвестные страницы Гражданской войны между Севером и Югом» Не будь моего давнего интереса к истории Конфедерации южных штатов — вряд ли взялся бы за чтение Бушкова. Однако, «Неизвестная война», вопреки моим опасениям, оказалась совсем не плоха.

Разумеется, Бушков как всегда сильно преувеличивает — никакой «неизвестной войны» или «тайной американской истории» в его книге нет и в помине. Есть хорошо подобранные и удачно скомпонованные, малоизвестные широкому кругу читателей исторические факты. Но они именно что малоизвестны — публиковались в специальных исторических монографиях, либо в зарубежных источниках, не переводившихся на русский. Но, при наличии небольшого желания, подавляющее большинство рассказанных автором историй и приведенных им фактов легко обнаружить, полазив по Сети.

Концептуально «Неизвестная война...» действительно выглядит весьма необычно, особенно для российского читателя. Мы же с раннего детства привыкли к тому, что северяне — «наши», прогрессивные, а южане — «не наши», рабовладельцы и просто гады, сломавшие известную «хижину дяди Тома»(прям как Лужков дома в Бутово...). У Бушкова — ровно наоборот. Нет такой гадости и подлости, которую не совершили бы северяне. Они — профессиональные убийцы, насильники, наемники, место которым на скамье какого-нибудь Международного Трибунала по военным преступлениям. И вообще, война велась вовсе не за освобождение негров-рабов, а для того, чтобы сломить и подчинить гордый, свободолюбивый американский Юг, поставить под контроль его экономику. Словом, «деньги, деньги, деньги, всюду деньги, господа...»

Так-то оно, конечно, так... Но безжалостно развенчивая один миф, Бушков волей-неволей создает другой, который в результате выглядит столь же далеким от действительности. При этом техника исполнения у Бушкова остается неизменной — мелкое передергивание фактов (сознательное и безсознательное, по «злому умыслу» или по неведению — это уже другой вопрос), умолчание о неудобных, невписывающихся в концепцию, событиях... По своей сути, книжка Бушкова — типичный образец ладно скроенного «истпопа», который можно прочитать как собрание полузабытых фактов, сведений, анекдотов; посмотреть на привычные, «замылившиеся» исторические события с новой, неожиданной и парадоксальной точки зрения; провести параллели с современной российской историей (хотя параллели эти получилились весьма шокирующими и неожиданными — вряд ли подобного эффекта хотел добиться сам Бушков). Нельзя только лишь одного — принимать «Неизвестную войну...» за истину в последней инстанции и строить свое представление об американской истории на основании этой книги.

Написана «Неизвестная война» типичным бушковским языком — легким, с изрядной долей брутального юмора. Но в целом — получилось не так уж и плохо. Отдельными местами даже и совсем хорошо.

На мой взгляд, лучший рассказ в сборнике «Пир» — выверенный, стилистически безупречный, сочетающий метафоричность повествования с атмосферным, реалистичным описанием жизни и нравом советского студенчества начала 1980-х годов.

Героиня рассказа Ольга Славина в течение долгих лет приучилась есть... пустоту. Самую настоящую, осязаемую пустоту. Решившись отказаться от нее, Ольга не ожидала, что последствия данного поступка будут страшными и необратимыми...

«Лошадиный суп» — метафорическое выражения судьбы «поколения застоя». Однажды испробовавшие «пустоты» уже не в состоянии воспринимать никакие иные ценности: будь то хоть качественная натуральная пища, хоть не укладывающееся в привычные рамки постмодернистское искусство. Имитация процесса еды оборачивается у Сорокина хорошо замаскированной имитацией процесса духовной и физической жизни.

В начале 1980- гг. на советских экранах демонстрировался фильм итальянского режиссера Л. Коменчини «Большая пробка». В фильме Коменчини гигантская автомобильная пробка выступала как своеобразная модель современного итальянского общества, социума. Сорокинская «Очередь», написанная всего лишь через несколько лет после выхода «Большой пробки» — про то же самое. Данный роман можно рассматривать как своего рода реминисценцию русского прозаика на фильм итальянского режиссера.

Гигантская очередь, сутками простаивающая за неким «дефицитом», не имеющим конкретного названия — концентрированная модель современного Сорокину мира, его своеобразная квинтэссенция. «Очередь» — это роман-гипербола, блестящая социальная сатира. Но главный «интерес» романа Сорокина заключается даже не в мастерски выполненном социальном препарировании действительности. «Очередь» наглядно продемонстрировала, что роман может состоять исключительно из одной прямой речи, из диалогов персонажей, стоящих в одной очереди за магическим «дефицитом». Именно непрерывный поток прямой речи, перебивающие друг друга голоса десятков самых разных героев романа, создают необыкновенный «эффект присутствия», погружая читателя в самую глубину романного пространства.

«Шпионский роман» — попытка Б. Акунина написать некий «универсальный детектив», т.е. такой детектив, в котором были бы использованы основные приемы, наработанные многочисленными авторами детективной литературы: начиная от Конан Дойла и кончая братьями Вайнерами.

В «Шпионском романе«действуют «архитипические» детективные герои: пара сыщиков — опытный «профи» и помошник-дилетант (Холмс-Ватсон, Жеглов-Шарапов, Октябрьский-Дорин);противник — суперзлодей (Мориарти, Горбатый, агент Вассер). В наличии также имеются: роковая красавица, недалекие помощники, лирическая «любовная» линия, связанная с молодым сыщиком, приводятся тексты якобы «подлинных» документов и шифровок...

Б. Акунин — известный мастер постмодернистких литературных игр. «Шпионский роман» также наполнен скрытыми и явными цитатами из советского детективного «трэша» (Г. Адамов, Л. Овалов, Н. Атаров, наконец, Ю. Семенов)... Роман, рассказывающий о противостоянии советской контрразведки и абвера весной 1941 г. своими многочисленными аллюзиями сознательно ориентирован на современность. Все эту литературную мешанину было бы даже весьма интересно читать и разгадывать, если бы не одно «но». Читая «Шпионский роман» прямо-таки физически ощущаешь, что это не живой литературный текст, а искусственно сконструированный авторский «проект». Акунин попытался наполнить «старые мехи» классического детективно-шпионского советского романа «новым вином», сориентировать канонический сюжет на современного читателя. Но искусственно созданная конструкция оказалась неживой. Читать «Шпионский роман» забавно и любопытно, но не более — уж слишком видимой, заметной веревочкой привязаны куклы-персонажи романа к авторской руке. Все рассчитано, взвешено, вымеряно и выверено... Получилось холодно и чересчур механистично. Не спасает даже действительно виртуозная и оригинальная развязка романа, придуманная Б. Акуниным. Рассчетливые игры авторского разума.

После первичного прочтения «Летающего в ночи» лично у меня осталось чувство какой-то легкой неудовлетворенности. Ведь, собственно, погоня Диза, журналиста из «желтой» газеты «Взгляд изнутри» за «Летающим в ночи» — вампиром, передвигающимся по городкам Новой Англии на самолете «Сессна-337», фактически ничем не завершилась. Да и финал рассказа приводил в легкое недоумение: как говорится, «тема вампира не раскрыта». Тем не менее, рассказ по-настоящему «цеплял»: и своими яркими, почти что кинематографическими сценами, и своим открытым финалом, и так до конца и не разъясненным самим «Летающим в ночи».

Как мне представляется, ключ к пониманию рассказа скрывается во внутреннем монологе журналиста Диза: «...в этой истории еще оставались пустоты — темные места, в которые человек может провалиться и сгинуть навеки». Рассказ Кинга не о том, что скрывается в этой пустоте, а о том, что в подобные пустоты лучше никогда не заглядывать — себе дороже. А те, кто все-таки рискнули заглянуть и узнали про вот это самое «ЧТО», уже никогда не смогут раскрыть нам никакой тайны...

«История Чарльза Декстера Варда» — может быть и не самый лучший, но весьма показательный роман Лавкрафта. От «Чарльза Декстера» тянутся вполне зримые нити назад, в 19 век, к Э. По, так и вперед, в будущее. Тут, на рубеже столетий список «наследников Лавкрафта» будет выглядеть весьма и весьма внушающе — от С. Кинга до Ю. Бурносова.

«История Чарльза Декстера...» — словно мост между двумя литературными эпохами: нарочито неспешное повествование, постепенно сгущающаяся атмосфера повествования, пристальное внимание к детали, к окружающему быту (Лавкрафт самым тщательным образом прорисовывает новоанглийский городок Провиденс, воссоздавая его образ со всей тщательностью археолога-реконструктора), языковые стилизации...

Но помимо всего, Лавкрафт был тем писателем, который удивительно точно предугадал (сознательно или интуитивно) общий дух наступающего, «новейшего» времени, в котором парадоксальным образом сочетаются предельный рационализм, сциентизм, подчеркнутый атеизм, наслаждение плодами технического прогресса с обостренным ощущением присутствия темных, разрушительных мистических сил. Этот параллельный «мистический мир» является абсолютно враждебным человеку, неподконтрольным рассудочному интеллекту, не поддающимся никакому рациональному объяснению. Вместе с тем, этот темный мир обладает удивительной притягательностью. Попытаться войти в контакт с неведомым, подчиниить это неведеомое себе при помощи скрытый, «тайных» знаний и магических заклинаний и, в результате, сгореть в этом инфернальном пламени, как мотылек в огне свечи- весь этот современный «дискурс» был совершенно точно просчитан и предугадан Лавкрафтом. В том числе и в «Истории Чарльза Декстера Варда».