скорее либеральная публицистика в оболочке исторического романа, чем серьезное проникновение историю Отечества XV века.

легко пенять автору за передержки.

слишком вестернизирован и показан слишком уж богатым и преуспевающим, Новгород (который в реальности переживал упадок).

Иван Третий слишком уж «темный властелин».

другое дело, что сусальных книг об добровольном «объединении земель» под мудрой рукой Москвы, которому мешали только подлые бояре (на иностранные деньги) написано уже немало, полезен и такой полярный взгляд.

потому что, даже если Иван и не произносил театральных монологов о желании править самовластно, он на самом деле создавал форму правления по ордынскому (а то и османскому) образцу.

даже если Новгород и не был такой передовой «демократией» его все-таки завоевали железом и кровью, и вообще всех вольностей лишили, до последней.

да и вообще, говорить о текущих проблемах государства Российского через исторические аналогии, используя прошлое как материал для сатиры на настоящее — не запрещено.

почетный литературный прием.

что же до арочного сюжета — обычный для Акунина «политический триллер», в котором действуют обычные для него персонажи шпионских романов, только помещенные в XV век, а не в XX.

и семейка «меченых» идущая через всю русскую историю от Гостомысла (до Тимашева) в наличии.

третий том романа-эпопеи самый сильный в художественном отношении.

совершенно не жалею, что не отложил «деревянный» том первый, дал автору шанс, вчитался.

и оказался вознагражден.

все-таки хорошо, когда человек пишет об условно «своих».

конечно, современные казахи не такие уж прямые потомки монгольских туменов, но есть некоторая историческая общность общность и культурный багаж.

автор воспринимает степных ханов и батыров, воинов и священников, мужчин и женщин без отстраненного, экзотизирующего взгляда стороннего наблюдателя.

они для него — просто люди, а не неведомые существа из-за края карты.

при этом люди несомненно отличающиеся не только от нас сегодняшних, но и от своих европейских современников.

кроме собственно исторической канвы (а перед нами роман-хроника, где вместо обычных «героев из народа» действуют ханства и кочевые роды, великие державы и вольные города) для создания правдоподобной картины прошлого важно воссоздать (иногда домыслить) нравы, мораль, тот самый «дух» эпохи.

и у Есенберлина это получилось на пять с большим плюсом.

используя приемы характерные скорее для восточного эпоса (перед боем батыры обмениваются рифмованными посланиями-обвинениями), он создает совершенно убедительную картину Великой Степи времен краха Орды.

Айдахар — никакой не «главный герой романа», Айдахар — это по-казахски «дракон», под шестиглавым драконом имеется в виду сама Орда, которая в начале 15 века переживает упадок.

воспетая в сотнях, наверное, русских исторических сочинений, битва на Куликовом Поле — лишь один из множества ударов, повергших в пыль некогда всемогущую державу.

очень плотно, насыщенно, динамично написанный, третий том эпопеи повествует о последних ордынских правителях, пытавшихся удержать свою страну от падения в пропасть.

если в первом томе Бату был просто «темный властелин», а Берке просто «тиран обезумевший от власти», то Мамая, Едигея, Тохтамыша трудно воспринимать как однозначных упырей. да жестокие, да воинственные, да, привычные править опираясь на мечи своих нукеров, но в общем-то нормальные для средневековья правители, Витовт или Тамерлан ничуть не лучше (а то и хуже).

особенно убедителен Едигей, чьи крах и смерть описаны в поистине эпических тонах.

кроме великих властителей в книге много и людей попроще, но это не сусальные «представители трудового народа», изображением которых грешил даже И. Калашников, автор одной из лучших книг о Великий Степи — «Жестокий век».

прирожденные воины, степные волки, воспитанные в презрении к смерти и верности своему роду, степняки предстают тут с такой наглядностью, будто ты видишь их воочию.

врезаются в памяти истории вроде той, где воин, чтобы спасти от смерти сына своего казненного друга (ему дан приказ истребить род того до последнего) во имя данного мертвому товарищу слова, жертвует родным сыном.

другие люди, другое время, другая мораль.

грозный шестиглавый айдахар гибнет — потомки Чингисхана и государства, ими созданные, сходят с исторической арены.

в Средней Азии торжествует Тамерлан, опирающийся на оседлые области Маверранахра.

Китай изгнал монгольскую династию.

в Восточной Европе набирают силу Московское княжество и Литва.

ощущение окончания эпохи, краха мироустройства, утекания времени очень хорошо переданы в книге.

ps. хочется, конечно, добавить, что моя высокая оценка и похвалы вызваны большим интересом к теме Великой Степи, погруженностью в нее.

те, кому степняки неинтересны, могут вообще закрыть книгу на третьей странице.

иногда случается так, что писатель «разгоняется», расписывается не сразу.

первый том эпической работы казахского писателя, в самом деле оставлял странное, смешанное впечатление, представлял из себя сырое произведение, в котором вольный пересказ истории Монгольской Империи соседствовал с традиционными для советского романа эпизодами о «простых людях».

персонажи были стереотипны, ритм книги ковылял, и хорошую оценку я поставил за пресловутую «атмосферу», да за Батыя.

со второго тома автор видимо нашел свой собственный стиль, и стал писать ощутимо легче, энергичнее и плавнее.

это по-прежнему роман-хроника, который сгодится как учебное пособие по истории Орды, и героями выступают племена, народы и государства, в куда большей степени, чем отдельные люди.

тем не менее, населяющие книгу (в огромном количестве, надо заметить) люди, тоже как будто ожили, обрели узнаваемые черты, обзавелись внутренней жизнью.

при том, что Мухаммедах, Булатах, Кутлуг-Темирах и Темир-Кутлугах, действующих на страницах, можно порой запутаться, они больше не тени, не сноски на полях Истории, а живые люди.

и это люди другого времени.

в первом томе схема «злобные ханы — хороший простой народ» была выдержана в полной мере.

позже, несмотря на сохранение «злых ханов» на страницах «Золотой Орды» появились многочисленные эмиры, бии, беки, батыры, главы родов.

жестокие и бесстрашные, заносчивые с низшими и покорные власти высших, отважные в бою, гордящиеся своими традициями и родословными.

речь героев чуть стилизована под старину.

не слишком удивляешься, когда они говорят между собой фактически стихами, рифмованной прозой эпоса.

не впадая в сугубые этнографические подробности, роман много рассказывает о жизни Степи, о быте, хояйстве, военном деле, повседневных заботах. об отношении к смерти, к судьбе, богу.

в книге есть описанные скупыми словами романтические линии, очень не похожие на то, как принято писать о любви в традиционных исторических романах.

все много жестче, циничнее и соответствует духу эпохи.

хронологически второй том охватывает время с воцарения Узбека (период наивысшего могущества Орды) и заканчивается Великой Замятней и воцарением Тохтамыша.

Орда уходит в историю, стареет, перестает быть великой державой, дробится на малые ханства, но Великая Степь остается опасным хищником, угрожающим границам своих соседей.

и так будет еще сотни лет...

из всех произведений цикла это — самая сильная именно с точки зрения литературы, вещь.

потому что остальные представляют собой либо «исторические детективы», либо парафразы жанровых стандартов («один день древнерусского мальчика», «русское княжество встречает набег степняков» и тп.).

а тут — яркий, написанный от первого лица монолог, вложенный в уста Ивана Грозного.

да, Грозный вышел у Акунина однозначным злодеем, патологическим садистом со многими другими девиациями.

так что за это ему, конечно, всыплют по первое число фанаты Грозного Царя, которые считают успешность правления количеством собственных загубленных подданных.

(и передержки, имеются, даже если взять за основу, что Иван был совершенным злодеем, он был все-таки очень умен, образован, со специфическим чувством юмора, и его широко известное зверство очень часто имело под собой рассчетливо-политическую основу, а не питалось только личными патологиями царя.)

да, Иван у Акунина очевидный клинический сумасшедший, только силой воли обуздывающий свое безумие.

тогда как исторический, несмотря на приступы гнева, во время которых он действительно, был Грозным, действовал вполне прагматично.

заслуга Акунина скорее в том, что он попытался изобразить именно человека из 16 века, мыслящего категориями того времени, а не излагающего учебник Истории Отечества в редакции 1988 года. потому вопросы религии, своей ответственности перед Богом, судьбы своей бессмертной души и тому подобные материи волнуют Ивана всерьез.

да, получился свернутый на религии мегаломаньяк, но зато вышел — «как живой«! и по-настоящему средневековый.

а поклонникам тирана следует вспомнить, что его зверства не увенчались даже настоящим великодержавием, а привели к проигранной войне, потере земель в Прибалтике, соженной Москве, сначала к Порухе, потом и страшному Смутному Времени...

люблю я вестерны и люблю хоррор. но увы, эти жанры редко пересекаются, а когда пересекаются, то нередко в виде механистических мэшапов в стиле «Дракула на Диком Западе».

может быть дело просто в том, что пик расцвета вестерна и хоррора разошлись во времени...

хотя всегда можно вспомнить мрачные рассказы Роберта И. Говарда, который успел за свою короткую жизнь поучаствовать в становлении на ноги сразу нескольких жанров.

но в наши дни стали появляться авторы, которые решили создать органичный гибрид из романтики фронтира и потустороннего ужаса.

известный своими грубыми, натуралистичными ужасами Тим Каррэн пошел именно таким путем.

и так, конец 19 века. индейские войны уже сходят на нет, но мир Запада еще не совсем цивилизованн, не освоен, закон и порядок еще шатки и хрупки, правит все больше пистолет да грубая сила.

федерального маршала Джо Лонгтри, индейца-полукровку, направляют расследовать происходящие в глухомани загадочные убийства, которые совершает несомненно крупный хищник, но действует этот хищник по плану и с такой увлеченной жестокостью, на какую гризли или пума не способны.

мрачная и жестокая, с «кровью и кишками» (что обычно для Каррэна) вещь, в которой суровые нравы Дикого Запада сплетаются с древними культами и проклятиями. пусть автор не слишком скрывает главную детективную загадку произведения, читается все равно увлеченно.

сам Дикий Запад у Каррэна лишен романтического ореола. что-то привлекательное в простой жизни на фоне неосвоенных просторов конечно, есть, но на первом плане бытовая грубость и жестокость, царящие в городах и поселках. главные развлечения тут выпивка, азартные игры и поножовщина.

потому жители городка, привычные к насилию, не сразу понимают, что столкнулись чем-то ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ужасным.

не претендующая на роль шедевра и «большой литературы» (излишние амбиции очень уж обременяют многих нынешних хоррормейкеров) крепкая жанровая вещь, идеальная, чтобы прочистить мозги, полные интертекстуальных игр и постмодернистских алюзий.

только закаленный ветеран фронтира против пробудившегося древнего зла, которое хочет вернуть себе власть над телами и душами людей.

хороший, грамотный ужастик, но единственным его содержанием оказывается тот факт, что автор читал Блэквуда и (вероятнее всего) Янси.

в этом произведении, то ли из-за надуманности темы, то ли из-за наличия «раскидистой клюквы», то бишь сакуры, как-то отчетливо проявились недостатки Гранже.

не столько «самоповторы», сколько ходульность и граничащая с трэшем, с «желтыми» газетами и копеечными В-movies эстетика.

Гранже — большой обманщик и фальстификатор, он берет забубенно-пальповые штампы, героев и темы, но излагает их на совершенном серьезе.

с помощью журналистского опыта и большого объема «матчасти» он создает у читателя впечатление, что тот читает на pulp с беглыми нацистами, сохранившими свои обычаи до XXI века самураями, вездесущими сатанистами и маньяками-эстетами, а какбы серьезную, чуть ли не документальную литературу. (вон, многие через него «много узнали про Латинскую Америку».)

сейчас, наверное, и про Японию много узнают, да...

но в этот раз фишка не сыграла, самурайский трэш в антураже Франции (да и Японии) наших дней не работает в качестве реалистичной угрозы.

«не верю» (С).

к тому же писатель зачем-то собрал роман из двух повестей, объединенных общим главным героем, но друг к другу пришитых на живую нитку.

история маньяка-пиромана Феникса и тайна японской жены следователя.

во что-то одно поверить можно было бы, но в то, что события произошли с одним человеком и одновременно, это уже перебор.

в общем самая слабая из прочитанных мною книг Гранже.

оценка за голое, техническое «мастерство», которое знаменитого француза не покинуло.

когда на книгу написано больше 200 отзывов, сказать что-то действительно новое и умное становится затруднительно.

потому буду максимально краток.

правы и те, кто восхваляет «Дверь в лето» как классику, и те, кто песочит ее за ходульность.

но иногда эффект, который имеет произведение не равен механическому сочетанию плюсов и минусов.

кроме подлежащих разбору «сюжета» и «образа героя», а так же деталей мира, есть еще некое общее, чисто эмоциональное впечатление.

как некрасивый человек может быть безгранично обаятелен, так и несовершенный текст может проникать в душу.

роман этот в самом деле довольно легковесный.

но он такой добрый, оптимистичный и обаятельный, такой в нем есть футуроутопизм, что недостатки как-то теряются.

Хайнлайн, конечно, бьет наотмашь сентиментальностью (котик!!!), стелет своим героям соломку и выводит все к хэппи-хэппи-хэппи-энду.

но КАК он это делает!

как легко, бойко и непринужденно.

и так, ГГ инженер-изобретатель не без предпринимательской жилки, в результате сговора своих коллег-партнеров, не по своей воле попадает из 1970 года в 2000.

и то, что 1970 Хайнлайна не похож на тот, который был в 20 лет моих родителей, а 2000 еще меньше похож на тот, что был в мои 20 лет, только придает тексту шарма.

ГГ и прижился бы в будущем, но обидно, в 1970 остался выть любимый кот...

надо с этим что-то делать.

вера в Прогресс, в то, что прогресс идет на благо, наивный сциентизм, выволочка устроенная «длинноволосым романтикам», которым место в их любимом 12 веке тут даже важнее чем сами путешествия во времени и криосон.

и в мире, созданном воображением Мастера хотелось бы пожить.

а это лучший комплимент фантасту.

«сукно» или не «сукно»?

кондовый, скучный соцреализм или все-таки сильная вещь?

при прочтении «Айдахара» я несколько раз менял свое мнение на противоположное и так и остался в некоторой растерянности.

книга начинается просто прекрасно — жестокий, всю жизнь проживший войной, Бату-хан теряет любимого младшего сына, которого унес орел.

так степной хищник пострадал от другого степного хищника.

раскаленная равнина, покрытая низкой травой, и одинокий человек с истерзанной душой посреди нее.

это Бату ищет орла, который заставил его, великого повелителя, потрясателя вселенной, страдать.

а потом Бату начинает поучать наследника престола Сартака и принимается натурально пересказывать учебник истории (главы «Поход Субудая и Джебэ», «Вторжение на Русь» и «Западный поход монголов»), чуть ли не с производительными силами в качестве движущих.

ШТО?!?!

зачем?

почему?

это точно та же книга?

скупость, некоторую невыразительность языка и прямолинейность сюжета я бы, как ни странно, отнес к плюсам книги.

да, серо, жестко, порой скучновато.

но Степь такая и была и жизнь в ней такой и была.

жестокой и монотонной.

вечная война и вечная смена места кочевки, и так из века в век, только новые орды приходили из глубин Азии чтобы обрушиться на уже успевших цивилизоваться и перейти к оседлой жизни предшественников.

наверное, автор был прав, не стараясь излишне «очеловечить» зловещих степных владык и их нукеров.

вот Берке-хан — убийца многих родственников, тиран, жестокий завоеватель и беспощадный владыка, подавляющий в крови восстания. «человеческого» в нем только сентиментальная привязанность к лебедям, все остальное в душе Берке иссушило властолюбие.

вот ильхан Хулагу — самый верный заветам Чингиса, вечный кочевник, налетающий словно самум.

а вот и славный Кара-Буга, который пил кровь убитых и насиловал мертвых женщин.

Бату отличал его и сделал сотником...

а вот и «старый знакомый», легендарный Ногай, беклярбек, делатель ханов, человек, чьё имя носит целый народ.

это у Яна он молодой красавец, а сейчас он уже старый, осколок былых времен, человек, который пришел в Дештэ-Кыпчак с Субудаем эпоху назад.

Кутлун — жестокая и властная, истинная дочь Кайду, а вовсе не романтическая вольнолюбивая воительница.

обычные же для исторических романов «люди из народа» тут зажаты между грозными силами и могут только надеяться бежать и найти место, куда еще не дотянулись руки чингисидов и их верных воинов.

трогательная история любви кипчачки Кундуз и ромея Коломона кончится максимально плохо.

(он погибнет во время бунта, а она будет скитаться по Степи, попадая от одного хозяина к другому).

восстали рабы, но бунт их подавили, утопили в крови.

восстали урусуты, но город их взяли штурмом, а пленных казнили «по монгольски», и мало утешения мертвым, что зачинщик резни тоже погиб, его забрал на тот свет старый враг, храбрый Святослав.

восстали было кипчаки, и создали лагерь в неприступном лесу.

но лес сожгли, и они бросились в реку, а на том берегу их ждали монголы с палицами в руках, и проламывали головы тем, кто сумел выплыть.

а возглавивший восстание Селимгирей пал от руки самого Берке...

герои описаны поверхностно, пунктирно.

но это тоже, скорее плюс.

одни всего лишь одни из многих, они просто жили и умерли в ту эпоху, они не изменили мир, не повернули его.

так что монотонность, бедный язык и жестокость мне скорее понравились.

они (может быть и непреднамеренно) работают на атмосферу, создают видимость стиля.

почувствуй этот мир, пыльный, соленый от пота, жаркий и страшный, где смерть может прийти в любой миг в тысяче обличий.

счастлив тот, кому отрубят голову, ведь есть еще «монгольская смерть» — переломленный позвоночник и долгая агония.

в центре повествования — правители, сильные мира сего.

но участь их тоже не вызывает зависти.

они постоянно гибнуть от рук соперников, теряют близких, сходят с ума от страха и пережитых потрясений.

власть давит на жилистые шеи, пригибает к земле даже самых крепких.

и это тоже хорошо показано.

безумие, запоздалое и бесплодное раскаяние, осознание тщеты своих усилий.

но каждого стареющего, теряющего хватку волка уже готовы порвать на куски десяток молодых, голодных до власти и почестей.

а что плохо — так это подробные, даже не маскирующиеся под художественный текст, пересказы исторических событий.

такое впечатление, что автор брал книгу по истории чингисидской империи и переписывал оттуда абзац за абзацем.

нет, я не против чтобы почитать про войну между Хубилаем и Ариг-Бугой, но зачем так и в такой форме?

в общем оставляю книгу с довольно высокой оценкой, но не решаюсь никому от души рекомендовать.

рецензия на «Дон Кихота»?!

еще одна?

да вы шутите!

сим риторическим восклицанием я всего-лишь хочу обозначить, сколь глупо к романам ТАКОГО значения и такой репутации подходить в надежде сказать что-то новое, еще не содержащееся в сотнях томов, посвященных осмыслению легендарной книги.

но свои мысли высказать все-таки не возбраняется.

начну с того, что «Дон Кихот» давно уже оторвался от собственно текста Сервантеса, став своего рода архетипом, глубоко прописавшимся в массовой (и высокой) культуре.

«самая популярная книга после Библии», «лучший европейский роман всех времен», «энциклопедия испанского характера» и тд. и тп.

бесчисленные (иногда чрезвычайно вольные) экранизации и театральные постановки, всевозможные пародии и аллюзии, иллюстрации и фигурки-сувениры.

все это создало ОБРАЗ РОМАНА.

и потому читателя, вознамерившегося ознакомиться с первоисточником, может постигнуть разочарование.

особенно если читатель неусидчивый, и если с чувством юмора у него перекос в ту, или иную сторону.

дело в том, что ОБРАЗ РОМАНА настраивает скорее на высокую трагедию, тогда как начинается книга с настоящей такой, честной пародии на рыцарские романы, и представляет собой ренессансную комедию, со всеми признаками этого жанра: многословием, грубоватым и подчас не таким уж забавным на современный вкус, юмором.

к слову сказать, книга написана ветераном битвы при Лепанто, так что Средневековье для Сервантеса и его героев не экзотическая картинка из учебников, а самая что ни на есть реальность.

это вскрывает неожиданный, для читателя-новичка момент.

хотя Дон Кихот ведет себя как сумасшедший, смешон он именно в силу безумных речей и того, что доспехи у него прадедовские, на вид устаревшие.

но вообще-то и латы и копья и мечи еще в ходу, в дуэлях, в том числе по надуманному поводу, ничего необыкновенного нет.

когда Алонсо Кихано вытаскивает меч, он вполне готов пустить его в ход НА САМОМ ДЕЛЕ, но у многих его противников оказываются не мечи, так дубины. с бискайским возчиком он рубится по-настоящему, крестьянина-погонщика ранит тоже не играючи.

ставшее мемом «донкихотсво» в смысле «идеализм» и распространенный образ тощего старца имеют мало общего с крепким еще пятидесятилетним дядькой, который чуть что хватается за остро отточенную метровую железку.

пока что безумие идальго не приобретает характер «высокого» и автор довольно жестоко наказывает его за выходки, часто опасные и жестокие, а вовсе не проникнутые возвышенным духом.

Дон Кихота и Санчо бьют и высмеивают, снова и снова.

о Санчо.

этот персонаж забавен вдвойне.

потому что «простонародный здравый смысл» и народный же сочный юмор, символом которого его принято считать, сочетаются у Пансы с готовностью поверить в бредовые обещания о губернаторстве на завоеванном острове.

продолжайся дело дело таким же манером, «Дон Кихот» не приобрел бы своего второго измерения и не стал бы «самой популярной книгой после Библии», а остался на одной полке с Лопе Де Вегой и Педро Кальдероном, не как вечно актуальный роман о метаниях духа, а как ценный источник по истории литературы и нравов своего времени, пригодный для нечастных академических экранизаций.

но, как это нередко бывает, текст вырвался из рук автора и начал писать себя сам.

и началось подлинное чудо, начался тот самый «Дон Кихот», который и стал культом.

сам Дон Кихот малость «протрезвел», зато все окружающие принялись заражаться его безумием.

подыгрывая ему, чтобы уговорить вернуться домой, друзья идальго начинают играть в рыцарей, принцесс и волшебников, втягивая в игру все больше народу и относясь к игре все серьезнее.

и вот уже молодой Карраско, который собирался вступить в поединок с Дон Кихотом лишь для того, чтобы победить старого чудака и вынудить дать обет не странствовать, сам всерьез злится за случайное поражение и мечтает отомстить...

мне кажется, что главной темой книги стал вовсе не идеализм, не то самое «донкихотство», и уж тем более не «опасность жизни в мечтах», а скорее соотношение Искусства и Реальности.

где одно перетекает в другое, где грань между игрой и жизнью?

в определенный момент, скорее всего, когда в книге появляется чета скучающих аристократов, которые just for lulz способны осуществить сколь угодно масштабные проекты (просто потому, что денег у них много), начинается уже совершенно неподдельная магия.

если вспомнить о том, что еще раньше персонажи УЗНАЮТ О СЕБЕ, что они персонажи чьей-то книги (не утратив уверенности в том, что они настоящие), а Сервантес вступает в перебранку с авторами «фанфиков», картина предстает и вовсе восхитительная.

так Дон Кихот и Санчо натыкаются на трактирщика, с которым якобы встречались (в книге же написано), но тот божится, что никогда их не видел, хотя и знает других, похожих...

это постмодернизм за триста лет до появления термина, метапроза, написанная современником аутодафе и последних рыцарских турниров.

в самом деле великая книга.

при этом не настолько тяжеловесная и старомодная, как может показаться, зная о её почтенном возрасте.

ps. добавлю, что без некоторой доли испанофильства по-настоящему полюбить «Дон Кихота» не то, чтобы невозможно, но чуть сложнее, чем тому, кто поддался очарованию этой страны и ее культуры. Испания и Сантьяго!

проза, русская классическая проза!

сколько преступлений против вкуса, здравого смысла, а если верить Варламу Шаламову, то и против человечества, совершено именем твоим!

за короткий, в общем-то, период, примерно с 1830 по 1890-е годы русские писатели создали абсолютный канон, отлили в граните эталон того, как надо писать о России и что такое Россия.

Россия — огромное, неприспособленное для жизни пространство, на котором однако умудряются жить мужики (хорошие и плохие), баре, они же интеллигенты, чиновники ранжированные по табели о рангах, купчины, военные, околоточные, и какие-то совсем уж непонятные люди, несомые через заснеженные просторы ветром.

в этой литературной России все всегда куда-то спешат, но никуда не успевают, потому что на самом деле им никуда не нужно, всегда метет снег, а разговоры случайных попутчиков, обычно глубже по мысли чем вся библиотека какого-нибудь скучного немецкого профессора.

давненько не читал я такой злой пародии, хотя сам автор так «Метель» и не позиционирует.

признаться, я не большой фанат сюрреализма, психоделики, постмодернизма и тому подобных игр с текстом, я все-таки ценю традиционный нарратив.

но в «Метели», которая написана совершенно классическим «русским-литературным» языком, (хоть сейчас в хрестоматию) элементы этих стилей глаз не режут, может быть именно из-за того, что изложены по-чеховски.

поначалу, пока врач требует лошадей, чтобы доставить вакцину, а станционный смотритель, прибавляя вечное и загадочное «с» в большинству слов («как не понять-с, надо ехать-с») ему в том отказывает, кажется, что открыл не то случайно пропущенный в ПСС рассказ позднего Чехова, не то кого-то из крепких реалистов, больше всего гордившихся своей честностью. Вересаева, что ли...

но вот извозчик Перхуша, («Это был малорослый, худощавый и узкоплечий мужик лет тридцати с кривыми ногами и непомерно большими кистями рук, какие случаются часто у портных. Лицо его, востроносое, заплывшее со сна, было добродушным и пыталось улыбнуться.») идет запрягать лошадок, которых оказывается пятьдесят, потому что они малые — с куропатку размером, и каким-то образом катят «самокат», орудуя ногами под капором.

да и эпидемия боливийской «чернухи» это вам не тиф, это зомби-зараза, от которой мертвые восстают.

но странным образом, эти и другие приметы чуждого жанра совершенно не разрушают цельно-монолитное, классическое-российское время и пространство, в котором нашим героям предстоит проблуждать двое суток.

в книжной России новейшие фантастические технологии удачно соседствуют с исконно-посконным бездорожьем, даже верстовых столбиков не сыскать.

потому и заплутают Гарин с Перхушей.

Сорокин выносит на свет божий, протряхивает закостенелые клише Великой Русской Литературы.

за счет всего-то навязчивого повторения (автор не глумится нарочито, как будто и не пародией занимается, за бережной стилизацией) они предстают тем, чем являются — таким же комплектом штампов и механических приемов, как многократно осмеянные «типовые наборы МТА».

представитель народа, ловкий, сметливый, добродушный, чуть с хитрецой? находящий радость в своем нелегком но нужном труде?

а вот вам Перхуша.

постоянные, обстоятельные рассуждения интеллигентного персонажа, который будто в уме колонку ведет?

сильно, что тут скажешь.

главный пародийный прием это, на самом деле не «маленькие» и «большие» люди, не зомби и не «посмотрим радио».

а просто докручивание привычных, традиционных для русской классики сюжетных схем до предела, до упора.

знаете, там герои после пережитых трудностей или какой-нибудь очередной проведенной на заснеженной станции ночи переживают катарсис?

с Гариным оно случается, будьте покойны.

несколько раз подряд переходит от озлобленного раздражения к умилению и обратно.

и снова от умиления к раздражению.

насчет отношений «народа» и «ненарода», есть такой мотив — братание по причине пережитых вместе тягот, или громкая ссора из-за того, что тяготы вскрыли непримиримые противоречия в образе мыслей.

так вот, Гарин будет несколько раз переходить от восхищения перхушиной сметкой и добрым намерениям к ненависти на рукосуйство и раздолбайство мужика.

и от «выпьем, братец» к «вот тебе му**к в рыло».

снова «прости, брат» и снова в рыло.

а в ответ снова и снова «это барин, ничаво».

впрочем пересказывать сюжет дело зряшное, кому интересно, тот сам прочтет, благо вещь небольшая и читается быстро.

хочется только добавить, что текст для автора довольно мягкий.

есть у Сорокина слава мастера эпатажа, мол у него «едят г**но и друг друга».

ничего такого в «Метели» нет, разве в паре мест матерщина проскочит, но реалистично, в таких ситуациях (на морозе пытаясь пчинить поломавшееся средство передвижения) люди так и говорят.

и постельная сцена есть, грубоватая, но без извращений и безумия, случайные связи они обычно так и происходят ))).

ps. конечно, Традицию никакой Сорокин никаким ее травестированием не убьет.

это, наверное, никому не по силу. после «Хижины в лесу» киношники не перестали снимать ужастики с затравкой «группа молодых людей поехала на природу». так и после «Метели» в русских «толстых» журналах исправно выйдут новые рассказы о том, как в селе Нижняя Верховка погорела изба с детишками, как Иван загремел в арестантские роты, а Кузьминишна, мать его, спилась и пошла по дорогам.

и метет метель, и не проехать, да не больно-то и нужно.

на действительно сильные книги трудно писать рецензии.

есть риск либо захлебнуться восторгами, либо уйти в какие-то дебри.

то ли дело «песочить» посредственность.

«Сердце пармы» — книга сильнейшая.

это грандиозный труд, проделанный совсем молодым еще человеком.

Иванову удалось создать целый мир, найти его на карте и во времени.

история России вещь с одной стороны хорошо нам знакомая, а с другой — зауженная со всех сторон и заколдованная, будто бы сводящаяся к полудюжине ярких эпизодов и монструозных личностей. Вещий Олег-Ярослав Мудрый-Монголы-Поле Куликово-Иван Грозный...

чуть в сторону от магистрального направления — тьма и мгла, чуть поодаль от фигур из школьного учебника — безлюдье.

русскую историю надо расколдовывать, раскрывать, разворачивать.

Иванову это удается, ему это по силам.

конечно, автор много сочиняет, роман иногда смыкается с откровенным фэнтези.

но учитывая, насколько темна ввиду скудости источников, исследуемая им эпоха, и помня, сколь много мифологии в ставших официальными, признанными за «историческую правду» эпизодах, ругать за это не хочется.

да и рука не поднимется.

книга раскрывает такой загадочный сюжет, как «расширение Московского Княжества», которое втягивает в свою орбиту все больше и больше земель и народов.

причем раскрыта тема с точки зрения жителей периферии, глухомани — Перми.

Пермь эта, воссозданная, а то и прямо сочиненная автором с редкой любовью и порожденной этой любовью убедительностью, совершенно особый мир.

это фронтир русской цивилизации.

за Камнем (Уралом) простираются пока совершенно неизведанные, таинственные, сказочные земли.

на юге еще сильны осколки Золотой Орды, которая после пресловутого Поля Куликова вовсе не исчезла из истории.

за западе набирает силу хищная Москва, поглощающая одно за другим старинные русские княжества.

на севере еще звонит в вечевой колокол непокоренный еще Новгород.

сама Пермь — земля будто повисшая между разными мирами.

тут местные жители умоляют пришедшего с Руси поселенца не пахать священное для них поле, на котором покоится сказочный герой. тут Христа ставят на капище вместе с языческими идолами.

тут промышляют грабежом древних могил отчаянные смельчаки, всеми проклятые и ненавидимые скудельники.

по рекам рыщут ватаги лихих ушкуйников, на алтари старых богов все еще льется человеческая кровь.

здесь, в этом суровом краю ищут спасения от господского и государева гнета русские крестьяне, а где-то в глухомани еще живут загадочные «лесные мужики», покрытые шерстью.

Пермь — крошечное государство, для которого 200 человек — армия, 700 — батыевое нашествие, а русскому князю приходится опираться на сложные отношения с местными «князьцами», переживает непростые времена.

впрочем, неужели времена когда-то бывали простыми?

роман вмещает в себя много лет и много судеб.

герои проходят перед нами, такие разные и такие живые.

самый понятный читателю — наверное князь Михаил, потому что он наделен такой редкой чертой, как способность к рефлексии, к размышлению.

с одной стороны ему противостоят герои уходящей былинной старины, свирепой языческой древности, такие как вогулы Асыки (враги) и пермяки Кочиима (вроде бы союзника), цепляющиеся за славное прошлое, сознающие, что их век уходит.

но «поступь прогресса» представлена не только и не столько хлеборобом Нифонтом, сколько манипуляторами от церкви (Филофей, Иона) и кровавыми катами от государства (князь Федор, боярин Вострово).

те еще цивилизаторы, сносящие целые городки просто так, для острастки.

молодой князь, осиротевший после вогульского набега, долго пытается обустроить свою землю, найти какой-то путь, который позволит и сохранить столь любимую им сказочную, языческую, колдовскую Пермь с ее капищами и священными лесами, и выстоять в борьбе с более сильными и развитыми землями.

Михаил не великий воин (хотя и не боится драки), не великий манипулятор (хотя и умеет найти подход к людям).

он живой человек.

живой человек, окруженный персонажами, которые больше олицетворяют стихии.

собственная жена — и та полупомешанная колдунья, дочь лесов и гор, дитя пармы...

при всей грандиозности своих задач, сложном (подчас переусложненном), образном и насыщенном экзотикой языке, книга достаточно динамична и энергична, порой откровенно кровава и неприкрыто страшна, и читается на одном дыхании.

правда есть ощущение некоторой лоскутности текста, потому что часть глав полны густого варева из архаизированного «как бы древнего» русского с пермяцкими и вогульскими словечками, а часть написана обыкновенно, без стилизаций.

на одних страницах ощущаешь себя среди людей другой эпохи, с другим мышлением и представлениями о жизни, а следом автор гонит чуть ли не публицистику, уместную в современной прессе.

но энергия, которой дышит «Сердце пармы» искупает эти мелкие недочеты.

в общем очень хороший роман, который одинаково подойдет и тем, кто желает порассуждать об истории Отечества (и заодно повысить свои знания о ней), так и тем, кому подавай свист стрел, звон мечей и колдовскую жуть.

мне эта книга понравилась, как ни странно, именно тем, что некоторых от нее отвратило.

скромная такая вещь.

без замаха на Эпос и Шедевр, без попыток переписать самого себя сорокалетней давности, без искусственной переусложненности.

перед нами по сути именно то, что обещано в аннотации — детектив, криминальный роман.

конечно, он включает в себя фирменные кинговские приемы. не обошлось ни без социальной критики, ни без напряженного внимания к отроческому периоду жизни главного антагониста. и конечно же библиофилия, страсть к книгам и как матеариальным объектам и как произведениям человеческого ума. и своего рода трибьют послевоенной американской прозе, пронизанной жгучим желанием решить уже, «проклятые вопросы».

да, порой возникает ощущение, что Ходжес и его команда тут «приглашенные звезды», а уж к «Мистеру Мерседесу» привязка и вовсе формальная.

но центральная история о том, как один психованный убийца спрятал украденное сокровище, а через тридцать лет выйдя из тюрьмы отправился на его поиски, крепко держит книгу «в тонусе», не давая рассыпаться.

Морри (тот самый психованный убийца), на редкость удачный образ. он не Мировое Зло, не какой-то мегаломаньяк, не то, что на Человека в Черном, он и на Брейди-Мерседеса не тянет по своим замыслам. пожилой уже, хлипкий здоровьем, изъеденный изнутри сожалениями человечек. он в общем-то и не «крут», в тюрьме был в самом низу лестницы. и в какой-то момент начинает казаться жалким. пока не берется за топор... в этот миг старый неудачник перестает выглядеть ничтожеством. в улыбке его появляется что-то волчье...

из недостатков, отметил бы авторские штампы Кинга, (ну сколько можно заставлять героев маяться желудком на нервной почве?!) и неправдоподобно положительных подростков «в главных ролях».

понравилось же то, как Кинг, немало времени и букв положивший на создание доверительных отношений с Читателем (правда, нам ведь всем кажется, что в предисловиях он обращается к нам лично? хе-хе), подтрунивает над одержимостью Большой Литературой.

потому, что Морри с окровавленным топором в сумке, еле передвигая ноги от старости, рыщет по округе в поисках заначки с деньгами и... рукописями любимого автора,

впечатляющий образ, что говорить.

хорошая книга.

не могу сказать, чтобы произвела какое-то потрясающее впечатление, но это уж просто в силу начитанности на грани пресыщения.

тем не менее — очень и очень уверенная работа от большого мастера.

Иванов, конечно, наследует традиции основательного, скрупулезного в деталях и сильно привязанного к учебнику истории, «правильного» исторического романа.

читали мы, читали эти эпопеи с народом, как движущей силой истории и ужасами царизма...

но, времена не те, сам Иванов не Федоров, потому и книга у него жестче, мрачнее и динамичнее романов «старой школы».

в Сибири русские были самыми настоящими колонизаторами, а не «мирно освоили безлюдные пространства». этот факт успешно стерт из исторической памяти, а зря...

так что отношения русской администрации и поселенцев с местными «инородцами» даны тут без сусальной «дружбы народов» и «несения просвещения», а больше похоже на то, что было в действительности.

так книгу практически открывает

разумеется, такая жесть будет твориться не всю дорогу, и в общем-то Юрка-солдат просто подонок, которого не уважали даже товарищи по артели сборщиков дани. но интонация задана.

абсолютно уверенные в своей силе и праве, русские будут давить, а остяки — терпеть и пытаться приноровиться к правилам игры, которые сводятся к «ты виноват уж в том, что хочется мне кушать».

но это не книга про угнетение коренных народов.

да, линия остяков будет одной из сквозных, наряду с историей семьи тобольского архитектора и летописца Ремезова, шведских военнопленных Таберта и Реннета, могущественного губернатора князя Гагарина, местных церковных иерархов Иоанна и Филофея, фанатичного до безумия раскольника Авдония, жестоко-расчетливого бухарского купца Касыма и многих, многих других.

времена для всех жестокие, страшные, пытошные и в столицах, а уж в далекой Сибири и вовсе нередко «закон — тайга, медведь — хозяин».

полукриминальные и совершенно криминальные схемы наживы, которые используют местные торговцы и администрация, сидящая на стратегическом ресурсе — «мягкой рухляди»(пушнине), поданы автором с юмором, порой чуть ли не симпатией к изобретательным расхитителям казны, а мысль что есть вещи, которые не меняются веками, не выглядит натянутой.

князь Гагарин и вовсе вызывает то восхищение, то раздражение, то недоумение.

человек он несомненно одаренный, умный и сильный, и по сути своей неплохой, не лишенный чувства справедливости, не склонный к жестокости ради самой жестокости. но давно и прочно спутавший свой карман с казной, и точимый бесом гордыни, губернатор ведет себя иногда совершенно неадекватно. самоуверенность чудовищных размеров, апломб, странные амбиции «сибирского царя» который готов начинать войны и в обход царя из Петербурга...

персонажи вообще очень живые, причем живые просто «от себя», а не от головной авторской задачи придать им «неоднозначности».

вот, например, швед Таберт, который нам, читателям так нравился, смело выносящий тяготы плена, готовый и последний сухарь отдать товарищу, к тому же любопытный до всего нового, энциклопедически образованный, в определенный момент начинает вести себя как свинья. но это его свинство совершенно естественно для человека его времени и сословия.

в «Тоболе» хватает натурализма в смысле секса и насилия (хотя до упоения застенком в масштабах, которые задал в своем легендарном «Петре I» А.К. Толстой, Иванов не дотянулся, это задача попросту непосильная).

но есть и юмор, есть восхищение силой человеческого духа и любознательностью ума. есть искренняя религиозность, не переходящая свирепый фанатизм, настоящая дружба и человеческое тепло, и трогательные любовные истории.

а так же есть, хоть и в небольшом количестве, мистика.

самая настоящая мистика древних шаманских капищ, кровавых камланий и зачарованных болот.

не злоупотребляя красочностью описаний, автору все же удается создать ощущение огромности и дикости мира, средь которого обустроили свои форпосты цивилизации русские.

я не сибиряк, я с Урала, но мой родной Каменный Пояс тоже фигурирует в книге. названия уже знакомые мне по собственному опыту (в Верхотурье я работал, в реке Утке чуть не утонул, а в Кунгурской пещере был на школьной экскурсии) тоже появляются на страницах книги.

это конечно, Россия, но другая Россия, иногда совершенно не похожая на Москву, Тверь или Тулу.

это огромная, полудикая, пересеченная могучими реками, шумящая мрачной непролазной тайгой Россия.

Россия раскольничья, разбойничья, каторжная, беглая, буйная, из-за климата не слишком склонная к крестьянскому труду, ищущая «дикого счастья» в лесных промыслах, добыче золота и других даров земли.

потаенные скиты в лесной глуши, набеги кочевников, которым Сибирь подвергалась вплоть до 19 века, невольничьи рынки, на которых распродают баб-преступниц...

читатель ощущает жизнь всей необозримой Сибири, а не только следит за историями тех героев, на которых упал непосредственно авторский взгляд.

отличная книга для всех, кто любит историю, но не ищет в художественной литературе какой-то абсолютной документальной правды и следования «генеральной линии партии».

ps. и еще добавлю, что автор, который напишет книгу про эпоху Петра Первого, в которой не будет кривляющегося ради умягчения монаршьего гнева Алексашки Меншикова с его «мин херц», сразу попадет на скрижали Истории. у Иванова не получилось, Алексашка тут есть! Как и сам Петр, который тоже совершенно традиционный — пьяный, свирепый, но энергичный и радеющий токмо о величии Отечества.

попробуешь написать обстоятельный отзыв на это произведение, да и обнаружишь себя посреди стостраничного труда, который и не думает оканчиваться.

потому дам своей музе оглоблей по рукам, да и ограничусь кратким резюме.

роман — великий, грандиозный, трагичный, поэтичный, увлекательный, мудрый, словом — шедевр.

но тот же самый роман — рыхлый, расползающийся, графоманский, по-крестьянски постмодернистский, фельетонный, плакатный.

уф!, написал, все что хотел, все что у меня есть сказать про «Орфографию».

хочу только заметить, что эти два измерения, «черное» и «белое», сильные и слабые стороны в книге существуют не вопреки друг другу («талантливо, но рыхло», «фельетонно, но умно»), и не параллельно друг другу, а в неразрывном единстве.

неразделимы гениальный и графоманский пласты текста.

одно порождает другое.

быть может потому, что книга для Быкова очень уж личная.

полезно прочитать всем, кто не оставил еще мечты о собственном писательстве, для размышления над природой творчества.

ps. а историю Революции и Гражданской Войны изучать лучше по учебникам, а не по «Орфографии», которая есть роман-опера (последним определением автор как бы делает бесполезными все обвинения в чрезмерности, патетичности и отсутствии бытового правдоподобия).

к сожалению, в этом произведении публицистичность, фельетонность Быковской музы особенно сильно дала о себе знать.

и дело уже не в том, нравится, или не нравится вам мировоззрение автора, а в том, что перед нами прямолинейная, лобовая сатира, даже не старающаяся прикинуться художественным текстом.

конечно, публицистика имеет право на существование.

к тому же Быков пусть и «столичный» и «либерал» и конечно же «еврей», но самом деле Россию, которая не сидит в фейсбуке и не попадает в репортажи центральных медиа, знает получше многих фейсбучных страдальцев за Отечество.

так что его выкладки на тему параллельных, почти непересекающихся реальностей имеют право на существование.

но это меня неумолимо тянет в «политоту», а политота не имеет отношения к качеству текста.

текст же здесь стандартно-быковский, гладкий, легкий, остроумный.

вроде бы и герои при всей своей карикатурности «как живые», и скитания по «параллельным реальностям» потаенной, скрытой от глаза России увлекательны.

но вспоминается, ей богу, избитая шутка про ненастоящие елочные игрушки.

есть у Быкова вещи намного сильнее.

причем как в художественном, так и публицистическом измерении.

в своих многочисленных предисловиях-послесловиях, обращениях к Постоянному Читателю мистер Кинг часто сетует на то, что поклонники жанровой литературы часто стесняются этих своих пристрастий.

(иное дело, что и сам маэстро масскульта не избежал, по мере старения, тяги поразить Критиков-Снобов невероятно высоким качеством своей прозы.)

то есть люди стараются объявить любимого ими автора жанровой литературы явлением БОЛЬШИМ, чем якобы «низкий» жанр в котором любимый писатель творит.

ну все эти бесконечные «какой же Лем- фантаст, он Социальный Мыслитель», «какой же Брэдбери — фантаст, он Поэт» и тп.

для самого Кинга у части его поклонников возникла такая оговорка.

мол Кинг не просто автор «ужастиков», он великий психолог, знаток тайн души, тонкий лирик, прекрасно умеющий передать красоту окружающего мира, романтик, так и не забывший, что такое быть ребенком.

все это, конечно, правда.

Кинг действительно потрясающе хорош, когда пишет о «последнем лете детства», о скромных житейских радостях, об обаянии глубинки.

при этом есть одно НО.

особенно хорошо Кинг это делает, когда бытовая часть книги подсвечена инфернальным пламенем, когда на идиллические пейзажи Коннектикута начинает задувать ледяной ветер из щели между мирами.

контраст Кинга-певца провинции и Кинга-хоррормейкера и дал миру феномен Кинга — самого популярного писателя мира.

«Низкие люди в желтых плащах» — едва ли не идеальное сочетание двух кинговских миров.

американской Страны Сабурбии благословенных времен президентства Дуайта Эйзенхаура, и психоделической жути мира Темной Башни.

мальчик Бобби, живущий со своей матерью, впечатлительный и умный, но умеющий при случае и фингал поставить школьному задире, знакомится с чудаковатым (слова «эксцентричный» Бобби пока не знает) пенсионером Тедом. и двум этим людям, которых разделяет больше полувека прожитой жизни, находится о чем поговорить. растущий без отца Бобби тянется к Теду. Тед такой умный, такой спокойный, такой рассудительный, так много всего знает... вот только чудаковат. боится «низких людей». низких людей в желтых плащах. Тед готов платить Бобби, чтобы тот высматривал в городе признаки их присутствия.

и признаки появиться не замедлили.

но... Бобби в «низких людей» не поверил.

решил что Тед просто немного сумасшедший.

промолчал.

не стану пересказывать сюжет не такой уж большой повести.

скажу только, что трудности подступающего переходного возраста (тягостная опека матери, первая влюбленность, школьная шпана) с которыми столкнется Бобби, наложатся на вторжение в эйзенхауэровскую Америку потусторонней нелюди, у которой вместо пальцев — когти.

в финале Кинг показал, что он все-таки Мастер. с Большой Буквы.

и что он не такой добрый как принято считать.

сентиментальный — да.

но не добрый.

вот за этот-то горький цинизм мы Кинга и ценим.

ну и за эйзенхауэровскую Америку, которая должно быть была лучшим временем и местом на земле, просто по факту того, что породила такого писателя как Стивен Кинг.

Стейнбек бывал очень разным. Иногда кажется, что он нарочно ставил себе задачу вжиться в некий литературный жанр, стиль, направление, и делал это. Причем речь никогда не шла о пародии или стилизации сделанной на голом мастерстве. Нет, писатель становился ярким представителем того направления, которое брался разбирать. В советское время его славили как «соцреалиста» за громокипящие «Гроздья гнева». Cейчас читающая публика больше любит жизнелюбивые, полные витального, веселого скотства истории про вечно пьяных пайсано.

Но некогда Стейнбек написал и «Золотую чашу».

По-инерции, идущей со времен соцреалистической критики, роман этот считается самым слабым у автора.

А то как же, история пирата Моргана, причем написанная не как «юношеское подражание Саббатини», а проникнутая импрессионизмом, аллегориями, элементами магического реализма!!! Да еще и изложенная тяжеловесным, несколько старомодным слогом!!!

Пожалуй, перед нами действительно не история похождений Моргана, который, мне думается, был человеком много более грубым и прямолинейным, чем рефлексирующий герой книги.

Превращение книжного юноши, сына непрактичного мечтателя, который подбрасывал опавшие цветочные лепестки, чтобы еще раз посмотреть как они падают, в страшного морского разбойника, возможно было бы и в рамках крепкой реалистической прозы. Но несмотря на основательную «разработку темы» пиратства и колониальной политики в Вест-Индиях, такое впечатление, что реальный Морган и реальное взятие Панамы, понадобились писателю как повод.

Благодаря биографии Моргана Стейнбек смог рассказать нечто о том, как мы все, которым в массе все же не приходится убивать людей и сжигать города, с годами черствеем, скудеем и изнашиваемся душой.

Автор успевает и рассказать о кровавых сражениях, и порассуждать о Судьбе и о соотношении врожденного дара и личного усилия. В книге много афоризмов, много претендующих на философскую глубину (и по большей части достигающих ее) диалогов и монологов.

Наверное, чем рассыпаться и дальше в своих путанных похвалах и попытках определить чем же меня так зацепила книга, лучше выставить перед собой щит цитат.

А быть может все затевалось ради истории Санта Рохи, в которой куда больше правды о женщинах и любви, чем в надрывно-натуралистичных «алкогольных» романах гиперреалистов.

Стейнбек сам довольно прохладно относился к своему дебюту, но считал, что книга нужна была, чтобы избавиться от излишка своей личности в творчестве, что она помогла ему освободить свое перо от слишком большого присутствия личного опыта и личных рефлексий.

Пусть так. Но без нее не было бы у двадцатого века одного из самых мудрых писателей.

А Мерлин все так же пасет грезы на Авалоне...

сверхзадача автора очевидна.

Акунин, будучи автором авантюрно-развлекательного жанра, решил немного «облегчить» историю Государства Российского.

о русском средневековье было принято писать тяжеловесно, идейно-выверено, на надрывно-величальных интонациях и ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНО.

таких тем, как борьба с Ордой это тем паче касается.

тяжеловесность, пафос и взгляд из нашего ПОСЛЕ-знания о том, к чему все приведет.

только так!

или можно иначе?

и так, 14 век.

времена страшных монгольских вторжений в прошлом, а «обычных» войн хватало всегда и везде.

автор очень старался показать, что жители древней Руси не только каждодневно «страдали под Игом», и думали о том, что надо бы учредить Единое Государство.

нет, они торговали, в том числе и с Ордой, строили, пахали-сеяли, воевали друг с другом и с внешним врагом, дрались на судебных поединках, молились Богу.

Яшка по прозвищу Шельма — обаятельный, но все же жулик, пройдоха, вор на доверии, в этой бурной и грязной, но полнокровной реке жизни отлично плавает. (отлично плавает он и в обычных реках, но это к слову...)

происхождения он неизвестного, биография его мутная, внешность такая, что за своего сойдет в Новгороде и в Сарае.

грозный ганзейский купец Бох

пересказывать лихой сюжет этой легкой, пожалой что легковесной, но очень уж симпатичной повести, я не стану.

скажу только, что понесет Яшку ветер судьбы, вскружит клейменую голову алчность.

побывает он и в ордынском Сарае, и в генуэзской Кафе, в тишайшей Тарусе.

сначала жаждой наживы, а потом единственно желанием шкуру свою спасти ведомый, будет он и татарским посланником, и русским соглядатаем, и мастером-пушкарем.

будет врать, юлить, со стороны на сторону бегать.

вокруг творится История, а Яшка — знай себе ищет, где урвать такой куш, чтобы больше уже никогда воровать не понадобилось.

я такой, авантюрный, подход к написанию исторических повестей приветствую.

пародией на то, как принято про ту эпоху писать, в книге является тарусский князек, который не просто «напыщенный дурак», а чистый Алеша Попович из мультиков «Мельницы». говорить может только о том, как он готов за Русь умереть, да картинные позы принимать.

есть, конечно, в повести и очень легкий намек на мистику.

слишком уж Бох всезнающ, вездесущ и всемогущ, а телохранитель его Габриэль — инфернален.

читайте, только на те книги, которые ссылка укажет как «похожие» очень-то не ориентируйтесь.

тоже про Куликовскую Битву.

но подход совсем иной!

повесть раскрывающая эпизод времен монгольского вторжения написана мастерски (читать легко и увлекательно, это и есть мастерство!).

но слишком уж«Звездуха» подчинена идеологической задаче, слишком поверхностно проработан исторический фон, даром что идет бонусом к учебнику истории.

есть ощущение некоторой ходульности, плакатности что ли.

это если мерить мерками могучих книг типа «Жестокого века».

а так — «хорошо».

жестокий, закаленный жизнью до состояния железного бруска, татарин Манул до старости служил в войске Потрясателя Вселенной, прошел за тридцать лет весь мир, но выше десятника не выслужился. потому что он из «тех самых» татар, что отравили некогда Есугая, за что были страшно наказаны Темуджином.

после взятия небольшого древнерусского городка Свиристеля Манул, который отличился при штурме, становится наместником.

во время показательной резни свиристельских жителей Манул, поддавшись уговорам княжны, пощадил ее брата, тихого книжника Солония.

в битве за Свиристель Манул потерял любимую лошадь Звездуху, с которой воевал почти двадцать лет.

никого кроме той лошади у ветерана не было и ополоумев от гнева и отчаяния думал он только о славной гибели, потому и кидался на врага сломя голову.

но по воле Тенгри и командовавшего его тысячей Чингисида, теперь он глава целого края.

Манул берет в жены княжну, (чьих родителей он убил и не моргнув глазом), и принимается обживаться на новом месте.

а чудом избежавший смерти Солоний начинает свои скитания по разгромленной Руси, в ходе которых он обретает новую силу, новую личность, даже новое имя.

впереди у них новое столкновение...

слишком уж заметное выпячивание «человеческой стороны» монголов, слишком уж быстрое примирение Филы с ее незавидной участью, конечно, можно отнести к недостаткам повести.

но повторюсь, читается увлекательно, и даже оставляет о чем поразмыслить.

скорее всего Акунин встроит род, идущий от свиристельских князей в свою литературную вселенную.

ну что же, на то воля Тенгри...

грешно сказать, во время прочтения книги порой закрадывается мысль о пользе кастрации. (скорбный смайлик)

потому что главный герой — раб Таита — без малого гений, своего рода Леонардо да Винчи Древнего Египта.

он и математик, способный производить сложные расчеты, и инженер-механик, которому стоит раз взглянуть на невиданную прежде диковину, чтобы разобраться как она работает, и даже придумать, как ее улучшить, и художник, и писатель, и в медицине разбирается, и бухгалтерию своего хозяина ведет, и готовит хорошо.

еще Таита немножко маг, способный заглядывать в будущее.

а еще он — скопец, которому вельможа Интеф приказал отхватить «вообще всё», дабы его любимчик (да-да, Таита нужен был Интефу именно для постельных утех, домоправителем стал потом, когда вырос и стал любителю мальчиков неинтересен) не интересовался женщинами.

и пришлось Таите нерастраченную энергию направить на науки и искусства, а способность к любви на дочку Интефа красавицу Лостру и всевозможных мимишных домашних животных.

книга написана от лица Таиты, и он предстает очень обаятельным, положительным персонажем, хотя при этом видны его таланты ко лжи, манипуляции и сокрытию правды.

ну а чего вы хотели от раба?

Таита верно служит Интефу, могущественному вельможе, который вертит как хочет стареющим слабовольным фараоном, всецело погруженным в гаремные удовольствия и приготовления к торжественному погребению.

Таита платонически влюбленный в свою юную госпожу, наблюдает зарождающуюся любовь между ней и отважным Таном, молодым, но уже прославленным воином, но очень скоро на Лостру кладет глаз охочий до женской красоты фараон...

меж тем страну терзают разбойничьи шайки, парализовавшие караванную торговлю, в дельте Нила правит фараон-узурпатор, а с востока надвигается новая угроза — варвары-гиксосы, освоившие невиданный прежде способ вести войну.

Уилбур Смит был мне знаком по трем приключенческим романам на более современную тематику: читал я у него про наемников после краха колониальной системы, про добычу алмазов и про поиски затерянного города в Африке.

обратившись к истории Древнего Египта, Смит остался верен своей приключенческой музе, потому произведение яркое, динамичное, с колоритными (хотя и штампованными порой), героями, и любителям сражений и поединков будет здесь чем поживиться.

ни в коей мере нельзя воспринимать книгу как пособие по истории Египта, по степени вольности обращения с материалом Смит обгоняет и многих авторов фэнтези, которые берутся использовать в своих вымышленных мирах элементы мира реального.

другое дело, что в Египет Смита абсолютно ВЕРИШЬ.

да с материалом автором обошелся вольно, но материал этот тут есть, и его много, и он касается самых разных тем, от погребальных ритуалов до повседневной гигиены, от способов казни до медицинских инструментов.

потому перед читателем разворачивается красочная, пышная, полная первобытной витальности, жестокости и грязи жизнь Древнего Мира.

чувствуется, что герои книги живут в ином мире, по другим законам, и представления о морали у них другие, и цели в жизни тоже.

натурализма более чем достаточно, и касается не только потрошения бегемотов (с ритуальной охоты на них начинается книга) или военных действий, но сексуальной жизни, и бытовых привычек. потому людям со слабыми желудками кое-что лучше пропустить.

незнакомые с понятием «греха» люди Верхнего Царства не раз шокируют читателя своими выходками, которые они сами как выходки не воспринимают.

водяной туалет стоит прямо посреди комнаты, им с восторгом пользуются публично, во время представления мистерии, актера, играющего роль Осириса убивают по-настоящему, бравые солдаты без тени сомнения начинают приставать к Таите, ну евнух же это почти женщина! и так далее.

раскаленные пески, бесплодные земли, через которые течет благодатный Нил, пыльные бури, насылаемые Сетом, разливы реки, происходящие по воле двуполой богини Хапи, ритуализированность жизни и завороженность смертью и посмертным бытием...

повторюсь, Смиту ВЕРИШЬ.

правда в то, что египтяне в глаза не видели лошадей и воспринимали их как неведомых чудовищ, все-таки не верится.

что сами конными не воевали — вполне, но чтобы в ужасе разбегаться при виде «кровожадных чудовищ» уже не очень.

это, конечно, мелочи.

и вот, проиграв войну свирепым гиксосам, египтяне решаются на большой исход верх по течению Нила, где намерены собрать новую армию, накопить сил, зализать раны.

не буду пересказывать все хитросплетения сюжета, которых в толстой книге более чем достаточно.

на хрупкие плечи Лостры падет груз правления, египтяне будут осваивать новые земли, преодолевая сопротивление самой природы, появятся новые враги и союзники.

а хитроумный Таита, находясь в самом сердце событий, запишет и расскажет эту невероятную историю.

я понимаю, что Смит жанровый, развлекательный автор.

но в лучшие моменты «Божество реки» делает небольшой, осторожный шажок за рамки приключенческого стандарта.

писателю удается ухватить настроение и ощущение уходящего времени, которое уносит с собой все, оставляя лишь камни, да туман воспоминаний.

это становится заметно во второй половине книги, где юные в начале ее герои, сами начинают стареть и уходить один за другим.

и долгожителю Таите придется еще сделать надрез на боку увядшего тела той, которую он качал на руках младенцем, чтобы извлечь внутренности, готовясь к бальзамированию...

а могучий Нил все течет и течет, вечный и равнодушный ко всему.

Реверте считается «интеллектуальным» автором и возможно он, в самом деле, не глупый человек.

но сборник его публицистики оставил у меня единственное ощущение, что «испанской прогрессивной интеллигеннции ТОЖЕ с народом не повезло».

в своем самом известном произведении он выступает как «жанровый» автор, лишь немного использующий постмодернистские приемы (предисловия и послесловия посвященные историографическому разбору выдуманных им же источников и тп.)

тем не менее перед нами увлекательная проза полная военной романтики, патриотического пафоса, напыщенных представлений и разговоров о чести, кровавых дуэлей, роковых красавиц и всего положенного по стандарту романов «плаща и шпаги».

конечно, цикл про приключения Алатристе (солдата из мелких дворян, символизирующего собой всю испанскую армию времен Золотого Века), отличен от аутентичных книг «плаща и шпаги» из старого-доброго XIX века, будучи чуть жестче, натуралистичнее и циничнее, чем таким романам положено быть.

в одном эпизоде Алатристе элементарно рвет с перепою, тогда как Атос в похожей ситуации только бледнел лицом...

но по сути перед нами Дюма-ОТЕЦ адаптированный под конец века XX, и это — комплимент.

лихо закрученные приключения в антураже 17 века, сопровождаемые рефлексивным комментарием на тему превратностей судьбы, переменчивости Фортуны и капризов истории, написанные с юмором и огоньком, изложенные колоритным языком.

чего еще возжелать?

«дело обещало больше чести, чем добычи и потому никто не мог устоять».

«так он и повис, и молитвой душу не облегчив, и бранью ее не отведя».

«Испания, Испания, Испания и Сантьяго!»

страшный монгольский каган, половину обитаемого мира поставивший под свой туг, не дает покоя писателям уже не первый век.

даже люди, чья историческая память никак не связана с Чингисханом и его деяниями, часто бывают заворожены этой фигурой, потому пишут про великого полководца и французы и американцы.

но кто напишет про уроженца южной Сибири лучше, чем бурят?

конечно, при условии, что бурят наделен литературным даром и исторически подкован?

в Исае Калашникове сошлись все три условия.

писатель досконально изучил историю жизни Чингисхана, связанные с ним легенды и предания.

а еще он знал степь.

в юности трудившийся пастухом, живший в тех же самых местах, где разворачивалась почти тысячу лет назад кровавая история становления Потрясателя Вселенной, Калашников сумел сделать далекий, в общем-то чуждый для большинства своих читателей мир, таким настоящим, таким одушевленным и овеществленным, что в него не просто веришь, в нем начинаешь жить.

мы узнаем, как пахнет раскаленная солнцем бесконечная равнина и как заливаются в синем небе птицы, и как искать укрытия от пронизывающих ветров в тени гор, как не замерзнуть в буран, как добывать съедобные растения, если ты брошен на погибель...

перед читателем долго будет разворачиваться панорама жизни Великой Степи.

как жили ее обитатели, что ели, что пили, как говорили с другом и как с врагом, чего боялись и что ненавидели.

и как воевали, убивали, грабили, изводили под корень, равняли по тележную чеку, заковывали в дубовые канги, варили живьем в котлах, рвали конями, ломали хребты.

общий сюжет романа следует «Сокровенному сказанию монголов», и биография Темуджина/Чингисхана не несет никаких авторских откровений в смысле сюжета, но повествование, сочное, насыщенное деталями, изложенное живым, но чуть несовременным языком (между собой герои и вовсе говорят стилизовано, сплошь начиная свои речи с поговорок, загадок, аллегорий, торжественных вступительных фраз и тп.) затягивает и не оставляет никаких сомнений что «все было именно так».

Калашникову совершенно веришь, когда он пишет, что Ван-хан считал Темуджина своим сыном по духу, Джамуха был своего рода романтиком героической старины, Даритай — всплескивал ручками, Чиледу не тронул доставшуюся ему в жены молодую женщину-пленницу, Боорчу не обходился без присловья «когда я был маленьким, моя бабушка говорила мне», и что у Темуджина был такой не то друг, не то слуга Хо, который потом служил переводчиком в китайской администрации.

герои кажутся совершенно живыми, а из-за продолжительности книги с ними сживаешься, и они становятся если не родными, то уж точно хорошо знакомыми.

есть в книге, особенно в первой ее части — «Гонимых» некоторая монотонность, определенное однообразие сюжетных поворотов.

нойоны и ханы беспречь заключают вечные договора, которые нарушают уже через год, люди то попадают в плен, то сами становятся пленниками.

один хан разбил другого, и забрал его людей и кочевья.

третий хан разбил его, и забрал его людей и кочевья.

первый заключил союз со вторым и разбил третьего, и забрали они его людей и кочевья.

нойоны откочевали, вернулись, откочевали снова и снова вернулись.

а простолюдины все мнут кожи, валяют войлоки и пасут овец.

такова жизнь.

такой она была сотни лет до Темуджина, и такой же оставалась сотни лет после него.

Великая Степь с ее суровой природой и жестокими людьми, едва ли не главный герой книги, порой оттесняющий в сторону самого Темуджина, и в этом есть определенная историческая справедливость — хан был великим человеком, но совершенное им не было бы возможно, не опирайся он на дремавшую до этого дикую силу и жестокость Степи.

порой кажется, что автор оправдывает, обеляет своего героя, как просто «жестокого человека из жестокого времени».

выходит так, будто бы парень по молодости хлебнул горя и оттого сердцем очерствел.

почему-то думается, что сжиравший его огонь честолюбия и властолюбия был много сильнее, иначе так и закончил бы он жизнь нойоном племени, даже сумев подняться из рабов.

и в рабство Темуджина обратили не потому, что «не любили», а за убийство старшего брата, которого они с «человекоядцем» младшим Хасаром зарезали, когда им было лет 12-13.

да мир его жесток, и веселый Джамуха варит пленников в котлах заживо, симпатичный Кучулук свергает тестя, распинает мусульман на воротах мечети и убивает, не моргнув глазом, жену.

но так было всегда, Чингисхан же стирал с лица земли целые народы, и тем вошел в историю.

не каждый до того очерствеет сердцем, если его заставят мять кожи.

и Субудая, лучшего ханского полководца, а возможно и лучшего военачальника всех времен, в книге как будто нет, хотя он там и есть...

но так критиковать можно, только если готов написать книгу не хуже, а это вряд ли кто-то сделает.

во второй части, когда Темуджин становится Чингисханом и начинает свои походы, навсегда изменившие мир, темп действия ускоряется, если раньше целые главы уходили на рыбную ловлю или изготовление стрел, то сейчас за главу рушатся две-три древние твердыни, чьи властители недооценили «дикаря из степей».

действие начинает пересекаться с трилогией Яна и оттого яркость восприятия чуть теряется, трудно читать о тех же событиях, изложенных чуть иначе, с участием других вымышленных героев.

но тем, кто «Нашествие монголов» месяц назад не читал, это пересечение не покажется недостатком.

Чингисхан стареет, становится все более жестоким, боится смерти...

смерть придет за ним так же, как и за всеми, и уравняет отмеченного Небом с людьми обыкновенными.

но у юрты Джучи уже играют в игру «хан и данники у его ног» два сына — Орду и Бату.

и еще многие века жизнь множества народов будет зависеть от воли ханов из войлочных юрт.

большая и жестокая книга о великом и жестоком времени и о великом и жестоком человеке.

несколько старомодная, порой тяжеловесная, порой слишком уж ударяющаяся в этнографию.

но ничего лучше про монголов я не встречал.

книга закончилась, но с ней некоторое время еще живешь, и видишь — выжженная солнцем, иссушенная ветрами равнина, которой нет конца.

и от края до края идет войско, тумен за туменом.

низкие лохматые кони, туго натянутые луки, кривые мечи, копья с крюками.

звериный оскал на скуластых, тоже опаленных солнцем и ветрами лицах.

не будет пощады.

так повелел Чингисхан.

в «Мире фантастики» книга была так разругана, что ожидался прямо лютый ужас.

но нет, это не только не «ужас-ужас-ужас», а я бы сказал вообще не «ужас».

все-таки появление когорты авторов, которые пытаются писать фэнтези так, будто пишут Большую Литературу с Больших Букв, не слишком полезно для части читателей, которые не только выбрали этот подвид жанра, но и стали отказывать в праве на существование старому доброму формату.

по сути перед нами приключения здоровенного мужика с мечом.

но совсем уж в конановском каноне книга не создана.

чернокожий Урук

конечно, физически одарен сверх меры и слово его — кремень, но вот беда, именно воином-головорезом он старается не быть.

на протошумерскую цивилизацию надвигаются с севера враги — нифилимы, которые тут вовсе не падшие ангелы, а такие же люди, только блондины, в отличие от «черноголовых» обитателей Междуречья.

черноголовые, кстати, довольно мирные, конечно, знают, с какой стороны браться за меч, но нифилимы — военизированы насквозь, подобно спартанцам, потому сминают сопротивление просто не заметив.

к фэнтези книга относится прежде всего в силу легендарности описываемых событий, которые якобы происходили так давно, что стали седой древностью уже во времена Гильгамеша, и «дикари» (неандертальцы, что ли) используемые нифилимами в качестве передовых отрядов, в истории Шумера тоже не отмечены.

а так ни файерболов, ни даже завалящей магии исцеления, разве что «тот свет» кажется, реально существует.

некоторые другие фантастические допущения, ближе к сай-фаю в нетвердой его форме.

книга старается быть суровой, даже жестокой, показывая войну не как поединки героев, а столкновение масс, в которых гибнут, порой не успев ничего совершить, самые обычные люди. но чувство долга заставляет выживших продолжать.

изнурительные марши, жажда, болезни, сбитые ноги и стертые до крови бедра, пыль, пыль, пыль...

и все же массам нужды вожди, которые вдохновят их на подвиги, и в книге хватает ярких героев, причем не все однозначно положительные или отрицательные.

так офицеры нифилимов — честные служаки, а амбициозный жрец, чтобы возглавить священную войну, решается «убрать» своего слишком уж погруженного в мистерии и забывшего про политику, предшественника.

атмосфера древности и Междуречья?

да, не энциклопедия по шумерологии и образу мысли людей ранней аграрной цивилизации, но ведь и писалась книга как героическое фэнтези.

тем не менее не слишком избитый антураж (зиккураты, теократическое правление, бронзовое оружие, полоски металла вместо монет, сельскохозяйственный цикл жизни, связанный с разливами рек, узкие грязные улочки городов, и раскаленная пустыня, окружающая островки цивилизации), довольно фактурно выписан.

в тексте разбросаны так же намеки на связь с ближневосточными мифами, которые потом частью вошли в состав священых текстов иудаизма, христианства, ислама...

в общем и целом, неплохо.

о нет, ни разу не шедевр.

но и не ногой написано.

крепкий середняк.

Вальтер Скотт — изобретатель исторического романа, в том виде, в каком мы его знаем, и влияние этого писателя на последующие поколения романистов огромно.

между тем, хотя «тень» Скотта огромна, сам он довольно быстро, уже при жизни начал устаревать, уступая авторам более жестко структированной и менее цветистой прозы.

в наши дни установилось мнение, что Скотт де, писал в стиле «розового романтизма», нещадно идеализируя феодализм и книги его будто бы, полны сусально благородных рыцарей, мудрых королей и чистых как утренняя роса дев, которых можно касаться лишь лепестком розы.

не сказать, чтобы элементы такого стиля у Скотта не присутствовали вовсе, но надо помнить, что начавший писать еще в 18 (страшно сказать!) веке, он по понятным причинам не мог пользоваться инструментарием критического реализма, во-первых, а во-вторых куртуазный стиль был для него средством погрузить читателя в старину, то есть он фактически занимался стилизацией под настоящие средневековые романы.

тем не менее, после привыкания к «высокому штилю», которым выражаются его герои (а стилизованная пышность больше касается диалогов и монологов, чем авторского текста), начинаешь замечать, что с розовым романтизмом и открыточным средневековьем и Скотта все обстоит очень плохо, и книгу с таким сюжетом мог бы написать и Корнуэлл, но тот непременно впрыснул бы инъекцию натурализма.

«Пертская красавица» застает мир на грани кровавых и грязных Средних Веков и Эпохи Возрождения, столь же кровавой и грязной, которой однако, как той крысе из анекдота, повезло с пиаром.

Нижняя Шотландия, вовсе непохожая на любимую кинематографом гэльскую Горную Страну.

богатый город Перт имеет честь принимать у себя короля Роберта, доброго, но слабого правителя, и его двор.

жители Перта носящие совершенно английские фамилии вроде Смит и Гловер, живут жизнью максимально далекой от идиллического покоя.

так у Генри Смита, оружейника и одного из заглавных героев романа, на счету «двадцать кровных ссор», то есть два десятка человек, которых он убил или искалечил до инвалидности.

в «розово романтическом» произведении Скотта молодые подвыпившие аристократы с понятными (хотя и очень куртуазно сформулированными) намерениями ломятся в дом честного ремесленника Саймона Гловера, чтобы «пообщаться» с его дочерью, красавицей Кэтрин, и влюбленный в Кэтрин силач Генри отрубает одному из нападавших руку.

потом эту руку пришпилят по площади как ценный трофей, потом повезут как улику лорду-мэру.

так начнет развиваться конфликт между городом и местными баронами, придворной аристократией и варлордом Дугласом, вошедшим в историю под прозвищем Свирепый.

в ходе этого конфликта

параллельно слабовольный король, управляемый поочередно своим братом и могущественными лордами Дугласом и Марчем, принимает странноватое на первый взгляд решение — спор между враждующими горными кланами должен быть решен в грандиозном ордалионе 30 против 30, по формуле «в живых остается только один»....

в то самое время, когда король совещается в монастыре со своими приближенными, прямо под стенами монастыря случается побоище между людьми Дугласа и горожанами, но поскольку насмерть убили только одного человека, развития дело не получит.

(добрые граждане Перта подраться вообще молодцы, и во время карнавала на День Святого Валентина укокошили всего троих, но поскольку убиенные были лицами «незначительными», расследование решили не проводить).

иное дело, когда с проломленной головой найдут местного столпа общества...

ремесленнику Гловеру меж тем приходится бежать от преследований церкви в полуязыческую Горную Страну (описанную тут с редкой убедительностью, порожденной любовью автора в малой родине).

религия играет большую роль в жизни и мыслях героев, хотя отношение у большинства к ней довольно прикладное, в стиле «поднес перчатку для охоты приору, он тебе грехи и спишет».

но упрямый протестантизм уже зреет в апатичной пока массе верующих, и скоро разгорятся костры для еретиков, в число которых Гловер попасть не хочет. и то сказать, ему всего шестьдесят и жизнь Саймону пока что дорога, не то, что фанатичному отцу Клименту, разругавшемуся подряд со всем церковным начальством в стране.

Гловер бежит к диким горцам, которые в гостеприимстве старому знакомому никогда не откажут.

хотя незнакомых путников имеют привычку резать буквально ради пуговицы.

долгое время подмастерьем его был некий Конахар, наследник короны горного клана Кухил, который однажды, во время застолья в доме Гловера, принялся тыкать Генри Смита в шею ножом.

этот парень тоже влюблен в Кэтрин, причем чувства его сильно похожи на одержимость.

сейчас у него десять тысяч человек в подчинении и имя он себе взял громкое — Эхин, Гектор по-гэльски.

в финале все три линии сойдутся, а Генри выйдет на ристалище на стороне одного из кланов.

побоище на арене — одно из лучших в литературе, честно.

не прослезиться, когда

просто невозможно, если вы в отрочестве «Храброе сердце» любили так же, как я.

в общем, книга оказывается намного более суровой и энергичной, чем ждешь от автора двухсотлетней давности, к тому же имеющему репутацию «романтика» и пейзажиста.

да, язык тяжеловат на нынешнее восприятие, и целомудрие порой просто нервическое, но герои как живые (а вовсе не картонные), и где еще про Шотландию 1400 года прочитаешь так живо и подробно, словно только что из нее вернулся.

рекомендовать можно главным образом тем, кто мечтает прочитать что-то «старое доброе», с обаянием старины, которое стилизации практически не поддается, но возможно понравится и другому читателю.

заключительная часть знаменитой трилогии «Нашествие монголов» — посвященная европейскому походу книга «К последнему морю», считается самой слабой в цикле.

увы, тому есть некоторые объективные причины.

вторжение в Восточную Европу в самом деле описано порой лапидарно, не сказать просто сухо. есть эпизоды прямо копирующие аналогичные из предыдущих книг. есть странные главы, будто взятые из черновиков, например описание венгерских просторов представляет собой подборку венгерских авторов разных веков.

это в самом деле последняя книга писателя, изданная уже после его смерти, и приходится признать, что преклонные годы автора отразились на веществе книги.

но ... но все равно, перед нами прекрасный текст, увлекательный и захватывающий, как крепкий боевик, грандиозный по масштабу описанных событий, глубоко проникающий в души своих многочисленных героев, живописующий безгранично далекие от читателя реалии так, что их вымышленное происхождение забывается.

монгольский поход на Европу и сам по себе вещь довольно мифологизированная, одна битва при Оломоуце чего стоит, и Яну, ловко жонглирующему хрониками и собственной фантазией, удается внушить читателю что «все было именно так», и переубедить в этом будет непросто, слишком уж живой и настоящей получилась созданная им картина.

прошло совсем немного времени после погрома, учиненного Батыем в Залесской Руси.

хан все еще молод, но уже обрел уверенность в себе, которой ему поначалу недоставало (в отличие от амбиций и энергии). этот Батый уже не будет плакать пьяными слезами и кидаться с саблей на приспешников.

пока не столь монументальный, как его легендарный дед, Батый, убедившийся в своей избранности, готов, однако, выполнить завет божественного правителя, дойти до «последнего моря», всюду неся покоренным ясу Чингисхана.

но есть у него и более земные заботы — обустройство своего собственного царства, строительство столицы.

в низовьях Волги-Итиля читатель, следуя за арабскими посланниками, сталкивается с новорожденной державой, что в истории останется как Золотая Орда (хотя сам Батый называл ее Небесной).

пока — куча шатров и землянок среди еще недавно девственной степи, но виден уже и прекрасный дворец, построенный по приказу джихангира для его жен...

сначала арабов весело, сопровождая процесс грабежа тем, что сейчас назвали бы «троллингом», грабят монголы, и лишь потом они попадают в строящийся волею Батыя город.

сам Батый практически при смерти, и его брат Орду хлопочет, стараясь найти врача, который реально что-то смыслит в болезнях, а не только может надувать щеки от важности. и такой найдется.

и так Орду переживает за брата, так радуется его выздоровлению, так они трогательно общаются, что становится ясно, перед нами не театральные «злодеи с черным сердцем», они ПО СВОЕМУ очень даже хорошие люди, просто без грабительских походов жить не могут. время такое, такая мораль, мораль степных вождей, привыкших к тому, что набег — единственное достойное мужчины занятие.

выздоровев Батый начинает вновь готовить к походу огромную многоплеменную армию.

картина этой страшной военной машины, как она функционирует, чем питается, как и кем управляется, завораживает. А входят в воинство самые разные люди, от обаятельнейшего Иесун Нохоя, до курда-живодера Утбоя, у которого попона на коне — из содранной с женщины кожи...

и вот вся эта орда (слово в оригинале означало «власть», «могущество», но для европейцев и русских навсегда закрепилось в значении «неисчислимое воинство») обрушивается сначала на Русь, потом на Польшу, Венгрию, Саксонию, сеет ужас и разрушение, гонит перед собой в страхе бегущие кочевые племена Причерноморья.

эпический размах описываемых трагичных событий, но как и обычно у Яна показаны они не только из ставок великих правителей, но так же из гущи народа, того самого, который сражался и погибал в тех битвах. Вот читатель знакомится с Вадимом, который мечтал стать иконописцем, узнает, как он шел к своей мечте, как с трудом добирался до стольного Киева, как делал первые успехи в избранном им искусстве, как дружил с соседями, как решился в трудный час взяться за оружие. И погиб.

Один из бесчисленных тысяч…

Храбро дрались поляки, венгры, германцы, но монгольский аркан все туже затягивается на европейском горле.

Король Франции готовится принять мученический венец, а германский император – бежать в Палестину.

Казалось спасет мир только чудо.

И оно приходит.

После учиненного в Восточной Европе погрома Батый не решается идти дальше, армия его обескровлена в тяжелейших боях, да и просто устала воевать.

Писатель снова переводит «объектив» на завоевателей, и оказывается у походных костров тоже сидят не демоны, а люди. Кто-то вот вообще подобрал сирот (которых сам же сиротами и сделал).

Поют они, пируя в разграбленных городах уже на берегах Адриатики.

В рядах предводителей похода тоже начинается разлад, кто-то за продолжение его любой ценой, кто-то стремится обратно в Каракорум, а кто-то вообще получил предложение от болгарского царя перейти вместе со всем своим туменом на службу.

К тому же за спиной осталась истекающая кровью, но не покоренная Русь.

Хотя Ян слишком уж выпячивает «Новгородского Искендера», Александра Невского.

Уж кого-кого, а святого благоверного князя, который приведет на Русь Неврюя, что бы тот помог ему одолеть брата в борьбе за престол, великий завоеватель Батый совершенно не опасался. Хотя бы потому, что Искендер был настроен проордынски.

Но были у внука Чингисхана многие причины, чтобы повернуть обратно, в свои владения на Итиле, и опасения получить войну на двух направлениях могли быть среди них.

Батый и те его воины, кто не пал в свирепых сечах, не умер от болезней, холода, голода и других напастей, возвращаются к своей новой столице, и Батыя ждет печальная весть – его знатные жены извели «черную», зато самую любимую – Юлдуз, которую любили все.

И владыки полумира не укрыты от ударов судьбы подобных этому.

А город растет, строится, в кровавых муках великой войны родилось новое могучее государство, которое будет определять судьбы всех своих соседей многие сотни лет.

Странное дело, книга, написанная вовсе не для того, чтобы как-то оправдать или прославить кочевых завоевателей, вызывает в их отношении больше восхищения, чем ужаса.

Сила всегда завораживает, даже если поставлена на службу злу.

Кху-кху-кху!

не стал бы давать руку на усекновение, что я единственный в мире станочник (потом расскажу, история тоже интересная), у которого в наушниках не радио играет, а начитка «Моби Дика», но точно нас таких немного в мире.

так или иначе, в рамках расширения кругозора, и чтобы со скуки от монотонной работы не рехнуться, пошло хорошо.

тем более, что чтец отличный.

а вот смог бы я эту книгу ПРОЧИТАТЬ, не сломался бы на первом «лирическом отступлении», это уже вопрос.

все-таки привычка к чтению у меня пусть и крепкая, но сформирована на куда более сюжетной и жестко структурированной литературе.

я могу прочитать книгу со сколь угодно «тяжелым» и многомудрым содержанием, но переусложненная форма меня ломает тут же, на первой странице.

закавыка в том еще, что «Моби Дика» я в отрочестве читал уже, но это был сильно сокращенный (раза в три) вариант для детей, где были оставлены только линия самих приключений «Пекода«и пара глав «на берегу», но напрочь вычищено все то, что сделало «Моби Дика» священным чудовищем, левиафаном американской литературы, а со временем сам роман превратило в архетип, объект легко считываемых (даже теми, кто книгу не читал) культурных аллюзий и просто пародийных отсылок.

в век Гугла в мире не осталось тайн и в один клик можно узнать, что Мелвилл добился первого успеха с написанными по собственному опыту (а он много лет провел в море, потом дезертировал, потом был в плену у туземцев, потом мотался уже с военным кораблем, который его спас) приключенческими романами «Тайпи, или Беглый взгляд на полинезийскую жизнь» и «Ому: повесть о приключениях в Южных морях», а потом провалился с метафорически-аллегорическим «Марди и путешествие туда».

после этого молодой еще (около тридцати) писатель за год сваял свой magnum opus, в котором соединил морские байки, почти триллерную главную сюжетную линию с тяжеловесной и подчас неуклюжей философией, которая только и могла прийти человеку в голову в промежутках между обрасопливанием бом-блинда-рея и чтением латинских классиков.

видимо Мелвиллу этого показалось мало и он дополнил роман (псевдо)научными изысканиями на ниве кетологии и кучей самых разных как будто посторонних эпизодов, варьирующихся в диапазоне от анекдота до притчи, беззастенчиво прыгая при этом из тональности в тональность (одна глава написана на диком пафосе, другая — с добродушным юмором, одна в форме пьесы, другая — как статья из некоей несуществующей нигде, кроме как в голове автора энциклопедии), неприкрыто тролля читателя и наводя многозначительного туману.

иногда читатели и критики переусложняют произведения, видя в них то, чего автор не вкладывал, но Мелвилл работал, словно в рассчете на будущих интепретаторов, провидя появление академических трудов, разбирающих каждую букву и запятую его романа, и потому ни один самый навороченный искатель Глубинного Смысла не будет выглядеть нелепо, вчитывая что-то свое в ткань этой книги.

помимо глав написанных «для академиков» и «для детей» в «Моби Дике» есть главы написанные не иначе как для Господа Бога, и для самого Германа Мелвилла, что в формате книги — одно и то же.

психологическая достоверность одних эпизодов сменяется напыщенным символизмом других, глубоко проработанные герои, которые рядом с тобой «как живые» вдруг становятся картонными и забираются на сцену, чтобы оттуда разразиться античными монологами, которые внезапно прерывают репликами в стиле «а впрочем, вы меня не слушайте».

магистральная линия — безумный одноногий Ахав в погоне за Белым Китом, и говорит этот Ахав примерно так:

но читателя, который думает, что попал в пьесу написанную под влиянием Софокла, ждет впереди и такое вот описание:

однако и «все о китобойном промысле в 30-40 годы 19 века» это тоже ненадолго, потому что главка, посвященная такому бытовому занятию, как ткачество, внезапно срывается в:

и это далеко не все,.

если вас интересует история Америки времен «до Дикого Запада», восточное побережье, жестоковыйные пуритане в длинных сюртуках и их странный уклад, сочетавший аскетизм с деловой хваткой, то в «Моби Дике» найдется немало строк, посвященных этому сообществу.

самому китовому промыслу Мелвилл уделяет столько внимания, что иногда роман срывается в откровенную «историю отрасли».

но это и не «энциклопедия китобоев Новой Англии 18-19 веков», ни в коей мере, потому что герои (а их в книге много) тут столь колоритные и одушевленные, каких редко встретишь.

рассказчик Измаил, альтер эго автора, это конечно, условный персонаж, имеющий три пары глаз и пять пар ушей.

знаменитый по экранизация Ахав все-таки шагнул с подмостков, где ставили классическую драму, а его помощники в большей или меньшей степени просто резонеры, авторские голоса.

но кузнец Перт, который пропил под старость лет саму свою жизнь, и пошел в море или туземец-гарпунер Квикег, который когда-то уплыл с китобоями, а теперь не хочет возвращаться домой, потому что, считает, что большой мир осквернил его и племя обратно не примет, ни в коей мере не риторические фигуры, а живые люди, с которыми, кажется, сам потерся в тесном трюме не одну неделю.

есть еще совершенно душераздирающая история негритенка Пипа, который выпрыгнул за борт, да так там душою и остался, хотя его и выловили через несолько часов, и потому парень ходит по кораблю и пристает ко всем встречным:

Месье, не случалось ли вам видеть некоего Пипа? – маленького негритёнка, рост пять футов, вид подлый и трусоватый! Выпрыгнул, понимаете, однажды из вельбота; не видали? Нет?

трагедия, очерк, байка, все в кучу, все перемешано и тщательно выварено на огне авторской увлеченности, поглощенности, собственным творением.

да, для детей есть специальная, сокращенная версия, но думается, что и сам роман, именно в своем некупированном, монументальном виде, по-своему детский, подростковый.

не в том смысле, что он предназначен для подростков, нет, но это явно отрочество американской литературы.

(русская родилась сразу в кризисе среднего возраста, в этом ее сила, в этом и ее слабость).

в общем, ныряйте в океан мировой классики, но знайте, что воды его бурны, непредсказуемы и опасны.

Чингисхана нет в живых, в Каракоруме сидит на престоле сын его Угэдэй, а внук Потрясателя Вселенной, молодой Бату, сын убитого по приказу великого кагана Джучи, рвется к власти в одном из улусов.

впервые мы встречаем Батыя как беглеца, который ищет убежища у нашего старого знакомого, дервиша Хаджи Рахима, одного из главных героев и повествователей первой книги.

это пылкий юнец мечтающий о великой славе и раздающий грандиозные, напыщенные обещания, так накормившей его девушке он за три лепешки обещает подарить три царства.

вот только царства эти сначала надо завоевать.

Батый, чьим именем назван роман, получился живым, но несколько «лоскутным» героем, отличным от монументального в своем зловещем величии Чингисхана.

он то предстает в роли похожего на статую, окутавшего себя загадками и церемониями, правителя, но закатывает истерики, то являет побежденным дикое степное рыцарство, то внезапно уходит в натуральный запой, который однако, потом подает как мистическое путешествие к своему великому предку.

исподволь складывается ощущение, что человек-то он сам по себе обычный, каких на дюжину десяток, и возвысился благодаря тому, что его вытолкнула наверх часть знати, мечтавшая о все новых походах, новой добыче и новых улусах.

особенно выпуклыми вышел зловещий старый Субудай, для которого война стала смыслом жизни, и самой жизнью.

впрочем, не только знать, но и простые степняки тоже мечтают о «священной добыче».

Яну удалось то, что может не каждый писатель.

не злоупотребляя одними только масштабными описаниями битв и переходов, он через главы, посвященные рядовым участникам похода, умудряется создать у читателя ощущение грандиозности, величия происходящих событий.

с места двинулись целые народы, полудикие племена и более цивилизованные, скованные железной дисциплиной монголы и увязавшиеся за ними в расчете на добычу кипчаки, силой угнанные китайцы и покорившиеся силе половцы...

Орда предстает обычно в русских книгах как некая темная, злая сила, налетающая из-за горизонта, чтобы грабить, а ведь состояла она из самых обычных людей, которые до того, как встали под ханский бунчук, пасли где-то свои стада, кого-то любили, о чем-то мечтали, кому-то завидовали, кланялись сильным мира сего, строили планы...

и вот они уже с диким визгом наседают на русские рати, косоглазые, свирепые, будто бы не боящиеся смерти.

кем же они были, эти страшные кочевники, которых сравнивали с нечистью, мусульмане называли иаджуджами, а христиане — гогами и магогами?

всего лишь людьми.

вот где-то в глубине Азии жила себе семья бедного Назар-керизека. глава семья — ворчливый и хвастливый старик, жена его, измученная тяготами жизни, шесть его сыновей, да приемная дочь.

и подхватил их всех вихрь великого похода, обуяла старого Назара жажда славы и добычи, и отправился он на войну с четырьмя сыновьями, а пятый отправился один, потому что поссорился с родичами... ведь он хотел жениться на красавице Юлдуз, а они продали ее как овцу на базаре!

«Батый» наверное, жестче и кровавее «Чингисхана».

после долгого описания внутримонгольских интриг, подготовки великого воинства к походу, преодоления природных преград, армия Батыя обрушивается на Русь, и кровь течет рекой.

веселые и по-своему неплохие парни из далеких кочевий, за которыми так интересно было следить, когда они братались после борцовских поединков, уплетали сладкое печенье, слушали сказки про Аттилу и ловили в горах шарлатана-колдуна, будут раздевать на морозе пленных, насиловать женщин, а потом вспарывать им животы, сжигать людей заживо в храмах и разрушать плоды многолетних трудов.

над ними будет возвышаться скрюченный старый Субудай, за спиной которого сверкает глазами амбициозный молодой хан.

но и Субудай не абсолютное чудовище, а просто старый служака, привязанный к своему коню, любящий своего сына, не лишенный своеобразного чувства справедливости, а уж его попытки приударить за пленной «урусуткой» нескрываемо комичны.

просто время жестокое...

и взятому в поход в качестве летописца Хаджи Рахиму остается только патетически восклицать на страницах своей книги на тему «какие ужасы я видел!», и пытаться чуть смягчить эту разлившуюся над миром жестокость, спасая без разбора русских и монгольских раненых своим мастерством лекаря.

и русы действительно отпустят «татарского блаженного»...

к счастью, в дни, когда Ян писал свою книгу, «почвенная» картина мира, в которой бесконечно мирных русских почем зря террозировали все кому не лень, а они только молились, чтобы настало единое государство, и спасло их, еще не успела сформироваться.

поэтому древние русы тут отчаянно храбрые воины, верные товарищи, неунывающие оптимисты, склонные шутками встречать обрушивающиеся на них ужасы вторжения.

перед читателем предстают князья и бояре, простые крестьяне и духовные лица.

и князья не сплошь мыслят о том, как бы лечь под орду, и бояре горазды не только перебегать к победителю, и поселяне не склонны вздыхая смотреть на окоем, ожидая нашествия нехристей, с которыми бороться бесполезно.

все они вызывают симпатию, несмотря на некоторый налет сказочной лубочности.

наверное такой эффект сложился от того, что речь русских героев чуть стилизована «под старину» и пересыпана присловьями и прибаутками.

оттого выразительность русских персонажей вышла плоская, в сравнении с хорошо прописанными азиатами.

хотя не восхититься могучим Евпатием Коловратом или не проникнуться уважением жизнестокойкостью поселян из Перунова Бора, которые и нашествие пережили, и повоевали славно, и отстраиваться начали, едва «царь Батыга» ушел за Волгу, но самым живым и интересным персонажем вышел все равно предатель князь Глеб, совершивший злодейство поистине грандиозного размаха, и наказанный за то судьбой и жестоким Батыем тоже грандиозной, эпической мерой.

любопытна роль религии и церкви.

выразительна суеверность монголов, которые равно верят во всех богов, только одних считают своими, помогающими им, а других — вражескими (Евпатия он быстро провозглашают «урусутским Сульдэ»), она приводит порой к комичным сценкам, вроде попыток молиться святому Власию, покровителю скота, а их вера в собственных шаманов и прорицателей очень уж земная, те должны говорить то, что хан и войско хотят от них слышать.

по-своему не может не восхищать мусульманский фатализм.

православие в самом деле способно утешить души верующих, или вдохновить их на подвиг, но цветет среди русов и корневое, лесное-болотное родноверие с заговариванием снежных муринов на погибель врагам, столь же хтоническое, как и монгольские верования.

среди священников есть достойные люди, но когда церковь начинает в буквальном смысле кадить «царю нашему и повелителю Батыге Джучиевичу» еще до того, как не знающий по-русски ни слова, «Батыга» хотя бы одержит полную военную победу, удержаться от улыбки тоже невозможно.

да, эта жестокая книга, в которой рушатся стены городов, на огромных кострах сгорают тысячи трупов, по дорогам валяются трупы людей и животных, а наши предки терпят поражение за поражением, иногда дает читателю отдохнуть на бытовых и комических эпизодах.

в общем вторая часть эпического повествования Яна получилась ничуть не слабее первой, и если я и оценил ее цифрой чуть ниже, чем «Чингисхана», то это из-за чуть плакатных и публицистических выступлений от лица древнерусских крестьян, которые все-таки начинают иногда долбить как по учебнику истории Отечества, о вреде феодальной раздробленности и пользе единоначалия.

так и хочется возразить не то им, не то автору примером из его же книги, из первой ее части.

«вот у хорезмийцев все в порядке было с вертикалью власти, помогло оно им?»

но это в самом деле мелкая придирка, относящаяся не к таланту автора, не к его изобразительному дару, а скорее к общей исторической концепции советских времен.

«Батый» же силен не как исследование, а как масштабное художественное полотно.

начну с некоего общего соображения.

на Западе тоже есть «толстожурнальный» литературный мэйнстрим, и наш аналог «боллитры», и хорошо сознающее свою роль сообщество критиков\журналистов\раздатчиков премий, которые тщательно бдят чтобы «жанровые» авторы слишком уж не заносились.

о том много писал знаменитейший Стивен Кинг, который, казалось, бы получил все признание, о котором может мечтать писатель, но вот только мнение критиков от «боллитры» по-прежнему низкое.

ну и начал живой классик с определенного момента писать для них, для критиков, делая это может быть подсознательно.

Янси пока статуса Кинга не достиг, но какие его годы.

тем не менее, писатель, уже став достаточно популярным, с определенного момента начал откровенно лексически перегружать и насыщать «смыслами» свою крепкую жанровую прозу.

трудно сказать, сознательно он это сделал, или само получилось, но что вышло, то вышло.

оказывается, всемерное усложнение психологии героев и языка изложения, некие претензии на Большую Настоящую Литературу, не всегда так уж полезны, особенно если при этом одновременно приходится удерживать в руках расползающийся приключенческо-бульварный сюжет.

Янси достиг равновесия в «Проклятии вендиго», где увлекательность и обязательные для хоррора моменты нагнетания страха и жестокостей, удачно сошлись с элементами социального реализма и тяжелой, «взрослой» психологической драмы.

но начиная с «Кровавого острова» писатель чуть поехал набекрень, утратив чувство меры, и принялся усложнять синтаксис и психологию героев до полного беспредела, при том, что происходило в книге нечто довольно бульварное — поиски монстра и война разведок.

четвертая, хорошо, если последняя часть цикла идет туда же.

в книге много пафосных и путаных рассуждений, игры в слова и нагнетание тягостной атмосферы.

не просто много, а ОЧЕНЬ много, или даже ОЧЕНЬ ОЧЕНЬ много.

но если уж замахиваешься на столь эпическую манеру, то и содержание должно ей соответствовать.

однако, пресловутое «падение в бездну» не оправдывает возложенных на него ожиданий.

переход Уортропа на «темную сторону Силы» недостаточно жуткий.

и Уилл Генри, который убил во время оно Кернса, который вообще

не стал хищным чудовищем, а так, декларировано лишенным морали, а по сути замученным совестью проходимцем.

титульное чудовище книги, из-за которого все началось, играет откровенно символическую роль.

по сути он не главное действующее лицо, а чистой воды макгаффин, и под конец чудовище становится даже жалко, хотя оно-то бы никого не пожалело, это точно.

вокруг него происходит круговерчение криминальных интриг с участием ирландской и неаполитанской мафий, и становится ясно, почему сгинула в неведение монстрология.

но право, идея о том, что самый страшный монстр — человек, банальна уже донельзя, и попытки представить бытовое предательство как Зло с большой буквы Z несколько утомительны.

Янси все еще очень хорошо пишет, и следить за развитием сюжета интереснее, чем может показаться из тона моей рецензии.

но излишний пафос порой делает чтение затруднительным.

ставший невероятно популярным, благодаря подаренному ему создателями остроумию, жулик Остап Бендер, как-то раз взвился на дотошного обывателя «убивать надо таких знатоков!!!».

универсальный, право, совет, особенно на тему того, что делать со «знатоками», из десятых годов 21 века упрекающими авторов писавших 60-70, а то и все 200 лет назад в «исторических неточностях» и особенности в «вольностях», хотя речь идет о литературе художественной...

не, то чтобы писатели неподсудны по определению, но право, речь изначально идет о ВЫМЫСЛЕ, а не о претендующем историческую истину исследовании.

так что изыски на тему, «что такое Сульдэ, бог войны вообще, или своеобразный дух воинской удачи каждого военачальника», с точки зрения науки, несомненно интересны, но Ян был вправе изобразить его так, как хотел...

после такого пафосного вступления пора бы обсудить саму книгу.

Василий Ян, конечно, не мог пользоваться современными научными работами, зато он знал Азию, которая в начале 20 века, в чем-то изменившись, в чем-то оставалась той же самой что во времена Чингисхана. Ян пробирался по пустыням инспектируя состояние колодцев, бывал на приеме у самого настоящего Хивинского Хана, он укрывался от песчаных бурь, промерзал до костей на горных перевалах, пил с местными жителями приправленный солью чай...

потому его древний Хорезм и предстает таким живым, настоящим, лишенным искусственной экзотизации, слишком уж пышного-пряного ориентального колорита, но при этом несомненно Другим, иным, непохожим на современный мир.

богатые и могущественные мусульманские государства Средней Азии погружены во внутренние конфликты и повседневную жизнь, не зная еще, что над ними занесен меч Потрясателя Вселенной, овладевшего Великой Степью и покорившего уже Китай, непобедимого Чингисхана...

Ян, при всей нескрываемой симпатии к мусульманам, избегает соблазна сделать их невинными жертвами свирепых варваров.

Хорезмшах Мухаммед правит тиранически, сам устраивая грабительские походы на соседей, раздавая должности и города верным степнякам-половцам.

жизнь же простых хорезмийцев описанная с редким сочетанием этнографической яркости и житейского правдоподобия, тяжела, полна повседневных трудов и опасностей, притеснений со стороны власти, религиозной нетерпимости и бытовой жестокости.

но все же это привычная, устоявшая жизнь, это цивилизация, это культура, это оросительные каналы и школы, это изысканная поэзия и грандиозная архитектура, это ремесла, торговля, зарождение наук...

само вторжение монголов приходится на последнюю треть книги, и хотя Ян не из числа писателей, смакующих «кровищщщу», сцены вроде той, в которой обезумевшие от голода люди заживо раздирают случайно пойманного ими верблюда, надолго останутся перед глазами, тем более, что писатель лишь касается их, не обсасывая страницы напролет.

страшны монгольские мечи и стрелы, но еще страшнее — разрушение ирригационных сооружений, разрыв земледельческого цикла, благодаря которому благоденствовал Хорезм.

голод, эпидемии, опустение и одичание приходят на смену привычным тяготам.

мир рушится.

мусульмане называют своих врагов иаджуджами, давая им взятое из Корана имя проклятого народа, чей приход знаменует конец света.

вот только Махди не придет, и Аллах не уничтожит иаджуджей, закупорив им носы и рты...

полуразрушенные государства Средней Азии окажутся под пятой старого степного кагана, который с удовольствием будет пировать в «доме мусульманского бога», и потребует от покоренных, чтобы они услаждали его слух «жалобными песнями о гибели Хорезма», а некогда могущественную хорезмийскую царицу-мать изощренно унизит, сделав так, чтобы жила она у него в плену только на объедках, которые бросают ей пирующие победители.

Чингисхан появляется в книге далеко не сразу, но образ его на редкость убедителен.

он не фэнтезийный «темный властелин», а живой человек, в прошлом раб, сам хлебнувший унижений.

ему не чужды такие простые человеческие черты, как страх старости, сентиментальная любовь к младшему сыну, сомнения.

но все же это великий человек, великий и страшный, и величие его как раз и заключается том ужасе, который он внушает окружающим, а следом за ними и всему населенному миру.

жестокость великого кагана, поданная без излишней театрализации, проиллюстрирована сценами вроде этой:

старый деспот старается договориться со Смертью, он мечтает жить и править вечно.

но уже на смертном одре, зная, что ему немного осталось, отдает приказ сломать хребет собственному старшему сыну.

персонажи в книге вообще очень живые, не уплощенные до картонных «злодеев», «героев», «мудрецов» и тому подобного, у каждого своя правда и своя точка зрения.

более всего интересен Махмуд Ялвач, купец-мусульманин, добровольно взявший сторону монголов, способствовавший их победам.

но это не «законченный подлец на службе сил зла», он старается использовать свое влияние в том числе и для добрых дел.

хорезмшах Мухаммед не самый дальновидный правитель, не самый отважный полководец, и не самый лучший человек.

но и он не плоский «трусливый тиран», и судьба его трагична, а в описании его предсмертных мучений автор достигает чуть ли не эпических высот.

главные же герои, через которых автор показывает, как переживали нашествие монголов простые люди, по-своему типичны для исторического романа, традиция эта восходит чуть ли не к Вальтеру Скотту.

среди них есть молодой вольнодумец, бежавший от преследований имамов, превратившийся в бродягу-дервиша, есть простой крестьянин, здоровяк, что один дрался с многими за право отвести воду на свой участок, есть молодые девушки, ставшие пешками в играх сильных мира сего, есть старый книжник, есть рабы и разбойники, есть мусульманские принцы и монгольские военачальники.

и каждый из них — живой человек.

правда можно задать вопрос, что плохого автору сделали половцы — единственные, кому не дано шанса оправдаться.

монголы — жестокие неумолимые убийцы, но в них есть несгибаемая отвага, поистине самурайская преданность вождям, готовность переносить лишения и опасности, верность воинскому братству.

среднеазиатские мусульмане представлены самыми разными людьми, по большей части достойными, выбирай на вкус, гордый принц Джелаль ад-Дин или остроумный дервиш Хаджи Рахим.

туркмены так и вовсе все как один джигиты-молодцы, и женщины у них гордые красавицы, и разбойники благородные, и простые чабаны держать себя вровень с принцами.

русы, как и положено в нашей традиции представлять самих себя, безалаберны и неорганизованы, излишне доверчивы и склонны быстро загораться самыми разными идеями, но уж храбрецы-удальцы такие, что даже у врагов вызывают восхищение, и друг за друга — горой.

китайцы — конформисты, сгибающиеся перед любой силой, но есть в них вековая хитрость и мудрость, позволяющая раз за разом побеждать своих победителей.

и только кипчаки одновременно жадны, жестоки, трусоваты и подловаты...

все же я не решился поставить книге высший бал, и причина тому — некоторые ходульные, словно из школьных учебников, рассуждения и эпизоды, призванные натянуть образ действий и мыслей людей далекого азиатского Средневековья на каркас упрощенного советского марксизма. как уже до меня писали рецензенты:

ну что ж, такова была историческая парадигма во время написания книги, которая, кстати, получила Сталинскую Премию.

но в отличие от множества монументально скучных соцреалистических «кирпичей», пригодных лишь как оружие ударного типа, книга Яна оказалась живой и увлекательной, пережив больше сотни переизданий.

я впервые читал ее в отрочестве, лет в 11-12, решил освежить в памяти недавно, и оказался нисколько не разочарован.

жесткая и сильная социальная фантастика, мрачная антиутопия, упакованная автором в формат сказки.

в своем отзыве на «Голубятню на желтой поляне» я писал, что автор мог бы сделать книгу «взрослой», и от этого она только приобрела.

а про «Детей синего фламинго» можно смело сказать, что именно дети как герои и повествователи, и именно сказочный антураж тут нужны.

для того, чтобы не заморачиваться выстраиванием «реалистичного» фантастического мира с демографиями\географиями, теряя по дороге главное — посыл книги, который, конечно, не является чем-то совершенно новым, но все же не слишком избит.

главный герой «Детей фламинго», обычный школьник Женька, волшебным образом (описание которого опять выдает в Крапивине талантливого фантаста, умеющего творить миры) переносится на зачарованный остров Двид, население которого живет в страхе перед Ящером, чудовищем, угрожающим городу.

правда за многие столетия гнета, они как-то срослись с монстром, и даже полиция называется «слуги ящера».

и вообще, Ящером клянутся, Ящера восхваляют как хранителя мира.

едкое описание горожан, живущих по вымороченным, бредовым правилам, составляет сильнейшую антитоталитарную сатиру.

публичные телесные наказания, дурацкая плюшевая одежда, и главное — бегающие глаза и свистящий шепоток, показывающий, что на самом-то деле все всё понимают, но видите ли, служба-с... хи-хи-хи-кс.

цитировать можно абзацами.

мальчик, как герой принесенный из иного мира, должен якобы сразить дракона.

но на самом деле одолеть холодным оружием механическое чудовище, сотни лет назад построенное для защиты острова от вражеского флота, непосильно и для Конана-варвара, и предсказуемо проваливший миссию Женька в результате вполне кафкианского суда приговорен к казни.

таким образом ритуал «Ящер защищает горд от внешней угрозы» соблюден.

с помощью волшебной птицы пареньку удается бежать, и он знакомится с живущими в развалинах детьми-изгоями, единственными по-настоящему свободными людьми острова.

их возглавляет обаятельнейший Дуг, последний взрослый парень на острове, не ставший конформистом-обывателем в плюшевом костюме, а сохранивший свойственную молодости жажду перемен и свободы.

понятно, что героям удастся вывести из строя древнего робота, вот только...

вот только жители Двида жить уже не могут без Ящера!

и их ритуализированное бытие продолжится, пока не случится нечто по-настоящему потрясающее основы.

вообще перед нами неожиданно жесткая и по-хорошему циничная книга, пусть, детская, но кто сказал, что книги для детей должны содержать только счастливые концовки, с непременным наказанием злых и вознаграждением добрых?

тут будут гибнуть положительные герои, добряки окажутся лицемерными подлецами, а жалкие трусы, на которых, казалось, только шикни — разбегутся, расчетливыми убийцами.

а потом... потом Женька очнется в нашем мире, со сломанной рукой и воспалением легких...

Крапивина многие упрекают в излишней идеализации детства и детей, в создании вокруг маленьких человеков, которые такие же как взрослые, только маленькие, ауры необыкновенной чистоты и даже избранности.

это конечно есть, но спрячу я политоту под спойлер.

детская, разумеется, книжка, очень «крапивинская», с вечными уменьшительно-ласкательными именами, романтикой дружбы и прочими его штампами.

вот только взрослым почитать будет очень полезно, хотя кто-то может и обидеться.

и этот кто-то сурово так спросит: на что намекает сказочник, не расшатывает ли он своей писаниной равновесие порядка?

книга начинается настолько «по-крапивински», что это кажется уже самопародией.

опять лето, парк, лопушки, кампания детей идет в цирк, ловит монетки в фонтане.

даже то, что их сопровождает один-единственный взрослый, несколько растерянный, которому ребятишки запросто «тычут», вполне вписывается в традицию автора.

хотя почему дети говорят Яру (Ярославу), что он ВЫДУМАННЫЙ?

повесть принимается приятно наводить туману и сворачивать с казавшихся накатанными рельсов.

читатель начинает подозревать, что славный косморазведчик Яр — вовсе не воплотившаяся фантазия ребят об идеальном старшем товарище, а чуть позже — что «российский провинциальный» город, в котором он так внезапно оказался, в свою очередь — не порождение его кислородного голодания.

клоуны-то в цирке те же самые, что в яськином детстве, вот только монетки по четыре копейки в ходу, и эпидемия какая-то, от которой «многие умерли», и реку почему-то нельзя переходить...

Крапивин, оказывается, хороший ФАНТАСТ, а не просто сказочник, эксплуатирующий ностальгию по временам, «когда деревья были большими».

автор выбрал себе почти идеального для выбранной стилистики, протагониста.

Ярослав — вроде бы взрослый и «крутой» мужик, косморазведчик все-таки, но в душе одновременно изношенный старик и порывистый подросток.

он в космических «бросках» прожил жизнь, много превышающую обычную человеческую, похоронил и ровесников и младшие поколения, но поскольку провел эти бесконечные годы где-то в безлюдном космосе, то можно сказать, что не жил обычной жизнью.

был мечтательный кадет, стал столетний старец с лицом сорокалетнего.

через него можно писать серьезнее и мрачнее, чем если бы ГГ был очередной ребенок.

перед нами разворачивается увлекательный фантастический роман, больше всего напоминающий, конечно, советских классиков Стругацких, но в некоторые моменты отливающий вполне себе ... Стивен Кингом, тогда еще не прописавшимся в рядах русских народных авторов, ввиду непереведенности.

автором грамотно использованы такие ходы как параллельные миры, всевозможные «врата» между ними, парадоксы времени, а так же элементы антиутопии и самого настоящего, пусть и не особенно кровавого, хоррора.

(прямо скажем, когда собранная из подручных средств кукла начинает тебе пророчить, называя по имени: «он-то доберется, это ты не доберешься, а он доберется», ощутишь скорее холодок страха, чем умиление.)

не успел наш суровый герой отогреться душой в обществе юных мечтателей, как их жизни забирает нелепый несчастный случай... вот только был ли он случаем?

очень похожая на Землю, открывшаяся Яру безымянная Планета по его же словам, похожа на «квартиру из которой хозяева ушли».

здешняя цивилизация пережила какую-то катастрофу, много более ужасную, чем просто большая война (хотя война тоже была).

потому знакомые и родные приметы стабильной,обыкновенной, благополучной жизни, стереотипной до карикатуры уже, «российской провинции», разбросаны среди хаоса натурального постапа.

приятная такая, несерьезная, а все-таки работающая, жуть веет от некоторых страниц книги.

огромный пыльный вокзал, с которого отправляются поезда, умеющие ходить между мирами.

вокзал этот пуст, но из внезапно открывающегося окошка дает советы дама «похожая на актрису».

билеты еще продают, но уже не спрашивают.

безлюдный, безымянный, запретный Город на том берегу реки.

Яр пересекает реку (узкую, переплыть сил хватит), и попадает в столь же стереотипно-карикатурную «Прибалтику».

жители, сплошь с именами вроде Пауль, Стефан и Феликс носят шкиперские бороды, непрерывно дымят трубками в пивной, говорят только о лоциях и уловах, и очень боятся вспоминать историю, как в Морском Лицее «мальчишки с учебными винтовками» «поднялись» против так и не названной силы.

кто такие «те, которые велят»?

откуда разрушительные «нашествия», которые никого как будто не удивляют?

вопросы, вопросы и вопросы...

ps. при прочтении порой хотелось, чтобы Крапивин вовсе приглушил свою «фирменную» интонацию, отбросил излюбленные приемы и ходы, и написал этот сюжет в расчете на взрослого читателя, но такова уж природа его музы, идеальному читателю мэтра всегда одиннадцать.

Брэдбери как-то очень рано и давно прицепили ярлык «мечтательного доброго сказочника».

стало общим местом, что от его произведений веет летом и солнцем, попадаешь в свои 10 лет, когда до школы еще далеко.

сплошное вино из одуванчиков, во все поля.

а ведь Брэдбери был одним из самых жестоких авторов хоррора, которых когда-либо рождала земля.

и не за счет кровожадного натурализма, а именно за счет редкого хладнокровного цинизма он достигал этого эффекта.

вот и здесь.

мальчик выпотрошил вампира, когда тот отдыхал.

как-то развивать эту тему, ударяясь в «кишки» можно было бы, а зачем?

исходная ситуация настолько дика, что волосы дыбом.

впрочем Брэдбери, который однажды сломал вообще все границы и рамки, когда сделал убийцей младенца, и не так может по нервам хлестнуть!

Бирс истинный мастер «черного реализма», известный широкой публике как автор случайно ли, нарочно ли созданного им цикла рассказов о том, что человек из последних сил боролся за жизнь, цеплялся, дергался, а потом все равно погиб, чтобы через пару дней случайный свидетель пробормотал над его телом «вот бедняга, не повезло-то как...» и пошел дальше в твердой уверенности что с ним-то такого точно не случится.

впечатляет, но сколько же можно-то?

вот и сам Бирс решил, что хватит, и добавил в рассказ о том, как нашли у старого кладбища труп бедолаги (который и до этого-то пол жизни горе мыкал) странной, не совсем поддающейся расшифровке мистики.

вот и гадай, что случилось.

сам ли он себя задушил в приступе безумия?

кто такой Ляру?

чей смех следователи слышали в лесу?

нет ответа.

при этом история пронизана странным, тоскливым, но возвышенным ощущением.

неостановимо колесо рока.

рассказ очень хорошо демонстрирующий, насколько хоррор консервативный жанр, который все тянется «к земле», к старым замкам, лесным чащобам, потаенным урочищам.

вот и тут, в 1960-е же годы дело происходит, люди и в космос полетели, и рок-н-ролл отплясывали, и сексуальную революцию учинили.

а на страницах вечный 1830 год — старый замок, родовое проклятие, тайна передающаяся от отца к сыну.

и темный коридор ведущий в подвал...

впрочем, рассказ несколько более жестокий, мрачный, и кроваво-натуралистичный, чем написали бы на эту тему в 1830-е.

С. Р. Тем большой специалист по погружению читателя в состояние близкое к клинической депрессии.

так же он большой любитель странных, «глючных» образов, которым место скорее на полотнах авангардистов, чем в рассказе о вампирах.

главный герой рассказа вместе со своей умирающей от рака женой приезжает навестить ее родственников, ОЧЕНЬ И ОЧЕНЬ странный клан.

это могло бы послужить основой для просто «страшилки», но Тем выбрал иной путь.

внятное поначалу произведение рассыпается на осколки чувств, мыслей, воспоминаний и впечатлений, депрессивность повествования достигает конечных значений по шкале, а

ощущение как после просмотра артхаусной драмы, где-то все снято в серо-желтом светофильтре, все ходят туда-сюда и всех очень жалко.

обидно, что такой прекрасный мир не получил развития, судя по всему этот рассказ — единственное, что написано о мире крылатых людей.

в некоем очень отдаленном будущем при колонизации планет люди идут путем генной инженерии, чтобы потомки колонистов лучшим образом устроились на новой родине.

планета, где из-за сейсмической активности можно жить только в воздухе, стала домом для людей-птиц, которые кочуют на огромных «воздушных охотниках», летающих медузообразных созданиях, наделенных толикой разума.

когда старый воздушный охотник умирает, оставив клан без дома, новый вождь должен найти и победить нового воздушного охотника.

небо, ветер, буйство стихий, схватка на мечах в воздухе, противостояние с огромной летающей горой...

и это все — в одном небольшом рассказе.

Лавкрафт ассоциируется с несколько абстрактным «космическим» ужасом, своей авторской мифологией и пышной, архаизированной манерой изложения.

но вообще-то Лавкрафт мог быть и таким вот: автором поистине брутального, кровавого и мрачного даже по нынешним временам (а для года написания так и вообще...), рассказа о том, что играя со Смертью можно и доиграться.

дух упадка-декананса тут есть, но тут есть и капающая с клыков кровь...

красивая, стилизованная под средневековую легенду, история.

жестокий средневековый барон Конрад, потребовал себе (в жены, не для разового поругания, но все равно под угрозой насилия) красавицу Терезу, а когда она и ее отец отказали, то солдаты Конрада сожгли дом со всем семейством, кроме двух младших детей.

так началась история, в которой страшный раубриттер становится постепенно жертвой, и читатель, несмотря на все его предыдущие «художества», начинает против воли ему сочувствовать.

недооцененный, по-моему, рассказ.

чуть ли не самый оригинальный в антологии.

«вампиры» — это же томные готические красавцы или осклизлые умертвия в сопревшей одежде и с могильной землей в волосах?

ну или что-то такое, «энергетическое», без клыков.

вот собственно три основных подхода к образу вампира, и так уже полторы сотни лет.

между тем «вампир» может и таким, как в «Подмене».

главный герой рассказа, Стюарт — обыватель как все мы, работает в офисе, с женой вроде все нормально, но никаких бурных страстей, в общем, легко представить себя на его месте.

по дороге на работу (опять же, по обычному тротуару шел, не по руинам старого аббатства), он увидел и зашиб какую-то мерзкую, по его мнению зверушку, вроде лысой обезьяны.

а придя домой обнаружил, что жена его завела такого же, и почему-то очень ему умиляется.

а потом еще одна женщина на работе завела такого.

а потом...

и так, очередное «новое имя» в фэнтези, очередной «наследник Мартина».

за последнюю характеристику скоро начнут бить, причем все и всех, редакторы — писателей, писатели — критиков, критики — читателей, а читатели пойдут в кулачки друг с другом на тему является ли ярлык «в духе Мартина, Кука, Сапковского, Аберкромби и других мэтров дарка» комплиментом, или это изощренное оскорбление, которое можно смыть только кровью.

в фэнтезийном мире, который ловко сочетает привычные, «исторические» элементы со вполне авторскими и фэнтезийными, разворачивается история великого воина Ваэлина, которая, кажется, является лишь прологом к чему-то более грандиозному.

одним из таких фэнтезийных элементов являются Ордена, очень отдаленно похожие на свои рыцарские и монашеские прототипы.

после десяти лет жесткой муштры в военном Ордене, юный Ваэлин выпускается в действующую армию, и сначала воюет в вялотекущем партизанском конфликте где-то на Севере, а потом король Янус, то ли безумный, то ли непостижимо мудрый, начинает большую кампанию против огромной Османской, то есть тьфу ты, Альпиранской Империи.

собственно имперскому хронисту Ваэлин и рассказывает историю своей жизни, и тут автор начинает путать следы, прибегая к известному в англоязычной литературе приему «ненадежного рассказчика».

не буду пересказывать сюжет подробно, скажу только, что кроме Бессмысленной и Жестокой Войны на Окраине будет так же Грандиозная Осада Города, и Очень Важный Поединок, и Любовная Линия, которая вышла, скажем прямо, пресноватой.

а вот что вышло не пресноватым, а сочным и соленым, так это местная магия и местный претендент на роль

в мире, который похож-да-не-похож на средневековье где-то в Северной Европе, магия реально существует.

и у главного героя есть мистические способности, та самая Песнь Крови из заголовка, что-то вроде обостренной интуиции и способность общаться с некими потусторонними силами.

вот только способности эти проявляются спонтанно, и сколько правды в том, что говорят ему с «той стороны» не ясно.

никаких школ магии, колдунов с файерболами и «прокачки скиллов».

нет, Силы, древние и страшные, тайн которых взыскуют некоторые безумцы.

то же касается и присутствующего на периферии текста

он именно таков, каким живущий не одну сотню лет злой и полупомешанный колдун и должен быть.

увлекательно, что говорится, крепко, написанная книга, которую несколько портят две вещи — излишняя старательность автора в нагнетении «психологизма» и «неоднозначности» в вещество героического фэнтези, и утрированная мартисьюшность героя, причем не в смысле «крутизны» (ну должен же кто-то быть лучшим фехтовальщиком страны, пусть наш ГГ им и будет), а в смысле его не по годам развитой житейской мудрости, взвешенности в принятии решений, дружелюбности и тому подобных положительных качеств.

по итогу никакого особенного величия духа и судьбы во всячески превозносимом автором и другими персонажами, Ваэлине, не видно, так — исполнительный офицер среднего звена, хорош на батальон, а на полк уже не сгодится, слишком солдат бережет.

кроме того, мне немного надоел прием «перепишем куски окопной прозы 20 века в наш фэнтези-антураж, что бы придать побольше Сурового Реализма».

Аберкромби гнал абзацами Первую Мировую, тут же явно проработан Вьетнам, даром, что дело происходит на Севере, но «вьетнамский синдром» у ветеранов такой классический, что я его еще в боевиках 80-х видел.

но это наверное, уже субъективные придирки?

книги являющиеся идеальным «тайм-киллером».

ничего лишнего, но и ничего недостающего.

перед нами «крутой» вариант детектива\триллера, смыкающийся с боевиком чистой воды.

Джек Ричер, отставной военный полицейский с комплекцией рестлера и самоуверенностью трактора, то расследует преступления, то и вовсе «влипает в неприятности».

образ жизни он ведет близкий к бомжующему, то есть моется, конечно, регулярно, но вот вещей, кроме тех, что на нем надеты, не имеет, потому что «после запасной рубашки захочется приобрести запасные брюки, а там может и комната для них понадобиться».

Ричер будет противостоять коррумпированным копам, политикам, орг-преступности и террористам.

интрига закручена крепко.

то, что Ричер всех победит и продолжит свой крестовый поход за справедливостью и новой рубашкой, которая не жала бы в плечах, это понятно.

но кто из прочих положительных героев доживет до финала, и какая высокопоставленная шишка окажется на этот раз замаранной в черных делишках?

вопросы для жанра «крутого детектива» традиционные, но ответы на них по-прежнему интересны.

возникающие по ходу действия эпизодические персонажи колоритны, фон в виде устройства игорного бизнеса или нравов военной полиции прописан с нужной дозой подробностей, чтобы представлять интерес сам по себе (а вот насколько близко к реальности, я уже не могу судить), злодеи зловещи.

а Ричер — Крут, Крут и еще раз Крут.

то, что Том Круз не подходит на роль Ричера, это понятно, непонятно кто вообще подходит на роль настолько Крутого Героя, разве что Арнольд Шварценеггер, если помолодеет на тридцать лет и станет выше на 15 сантиметров.

да, книги это «поточные», на 101% «жанровые», «крутые детективы» as is, но на фоне неуемной и чрезмерной интеллектуализации жанра и насыщения его «проклятыми вопросами» в традициях Толстоевского, выглядит «Джек Ричер» как глоток горького темного пива после бесчисленных шипучек и подслащенных водичек.

для тех, кто считает, что современный детектив стал слишком вычурным и перенасыщенным деталями, и для тех, кому надоели алкоголики, социопаты, серийные убийцы, страдающие пост-травматическим синдромом невротики, аспергики, шизофреники и аутисты в качестве гениальных сыщиков.

наделенный обостренным чувством справедливости двухметровый бывший коп, которому ни одна рубашка не по размеру, идет на выручку!

заканчиваю, наверное, «месячник триллера», потому что хватит с меня.

автор, конечно, профессионал, мастер и проч. и проч.

но СДЕЛАННОСТЬ романа, собранного из готовых деталей, как конструктор, слишком уж очевидна.

вообще это проблема всей современной литературы (и кино, вместе), но можно же было не использовать ВООБЩЕ ВСЕ приемы, персонажи и мизансцены, которые появились в жанре детектива\триллера за сто с лишним лет.

тем не менее мы имеем крутого, но чувствительного, пьющего, но в завязке частного детектива с Прынцыпами, который нехотя берется расследовать дело о гибели своей старой знакомой, и раскапывает в богоспасаемом штате Мэн (привет, сэй Стив) такое змеиное гнездо, что только держись.

все это написано гладко, закручено крепко, и, наверное, лишь моя личная читательская пресыщенность не дает в полной мере погрузиться в книгу, принять ее всерьез.

и саспенс нагнетается, и про Новую Англию много чего интересного узнаешь, и чисто киношно-увлекательных сцен вроде финального проникновения в логово злодеев,

но избыточность, перегруженность, вызывают ощущение, что автор поставил себе цель, придать «триллеру о секте изуверов» интеллектуального блеска и эмоциональной глубины, да заодно слишком раздул объем, остаются.

ps. в который раз замечаю за собой склонность к критиканству. слишком уж подробно я разбираю огрехи, (которые иногда даже огрехами-то не являются, скорее обязательными жанровыми приемами), забывая о положительных сторонах. так что все вышенаписанное не то, чтобы неправда, но оно не помешало мне «проглотить» книгу в два дня, все время гадая, как же увязаны многочисленные сюжетные линии, и чем все это кончится.

очень наивный и очень вторичный по отношению к отцу-основателю Роберту И. Говарду, фэнтезийный боевик, действие которого разворачивается в мифическом прошлом Земли.

при этом вещь обладает тем характерным обаянием аутентичной классики, шармом творчества первопроходцев жанра, которые есть у произведений, написанных до того, как жанр стал мейнстримом.

ps. между прочим, рассказ очевидно запал в душу уже современному мэтру — М. Муркоку.

Рэйнор Проклятый, что-то знакомое, верно?

небольшой, изящный, и при этом оставляющий на спине легкий холодок страха, рассказ.

главный герой — поэт модели «непризнанный гений» решает уйти из общества и начать вести изысканно-паразитический образ жизни, а именно — поселиться в супермаркете на правах «домового».

уже на вторую ночь он выясняет, что не первый, кто додумался до этого, и магазин густо населен, как и прочие вокруг.

наш рассказчик становится полноправным членом «общества теней» в описании которого чувствуется большая порция иронии над нравами высшего света и/или богемы, переходящая уже в социальную сатиру.

однако, когда среди сумеречного существования он решает приударить за юной Эллой, девушкой, которая сама не выбирала участи «призрака», а была пленена ими, события обретают совсем другой оборот.

потому что кроме безобидных снобов, отцветших свое еще в прошлом веке светских «львиц» и графоманов, которые составляют костяк магазинного сообщества, есть еще т.н «Черные Люди», неумолимые стражи порядков выморочного мира.

в современном фэнтези количество авторов скоро сравняется с количеством читателей и потому тренды, моды, поджанры и субстили возникают в этой насыщенной среде стремительно.

правда так же стремительно умирают, но это уже другой разговор.

еще не так давно (хотя... двадцать лет минуло!) Джордж Мартин потряс основы жанра своей ПЛИО, всего-то привив изнеженному деревцу фэнтези веточку от горького исторического романа а ля Морис Дрюон.

но время летит, и «мартиновским» поджанром уже никого не удивить, авторы вместо того, что бы отправлять Рыцарей В Сияющих Латах через Зачарованный Лес на битву с Темным Властелином угрюмо штудируют исторические хроники и изыскания современных медиевистов, что бы в очередной раз «поразить» читателя открытиями вроде «а тогда все на улицу помои плескали» и прочими элементами натурализма.

Джо Аберкромби выскочил как раз на волне «мартиновского» фэнтези, смело вывалив на голову читателей все, что нахватал в книгах про Средние Века и в «окопной» прозе про Первую Мировую, снабдил это сакральное знание энергичным стебом, постмодернистским «обыгрывание жанровых штампов» и школярским цинизмом.

на этом месте мне надо уже прекратить рассказывать историю «новейшей формы дарк-фэнтези», и перестать поминать Мартина и Аберкромби, но без преамбулы никак, потому что рассматриваемый «Грозный отряд» Люка Скалла это практически фанфик на «Первый Закон» Аберкромби.

трудно даже понять, как относиться к такому плагиату, оно понятно, нот всего семь, а сюжетов по Борхесу вообще четыре, но есть же еще и аранжировка, в самом-то деле!

и так, мы имеем некий мир, который можно обозначить как фэнтезийный пост-ап.

пятьсот лет назад маги сумели свергнуть с небес и убить местных богов, от чего миру стал приходить медленный, но мучительный конец в виде недородов, гибели в морях рыбы, эпидемий, вторжений всевозможной оккультной дряни, и прочих напастей.

на фоне этих мрачных (и не лишенных своеобразной угрюмой красоты) декораций и разыгрываются драмы наших героев, которые один колоритнее другого, но колоритность эта такая, несколько искусственная, комиксовая, в общем, колоритность.

явно видны не только аберкромбиевские Логен (Бродар Кейн), Глокта (Эремул) и Джезаль (Даварус), но и чуть более старые, совсем уж традиционные для жанра персонажи вроде Палпатина (лорд-маг Салазар).

облив книгу желчью, я ставлю довольно высокий балл и советую читать всем, кто не ожидает от массовой литературы слишком многого.

потому что интрига закручена крепко, действие развивается динамично, герои снабжены нужным количеством индивидуальных черточек, что бы не слиться в массу, поединки энергичны, сражения грандиозны и кровавы, магия страшновата и непонятна.

все чего душа поклонника жанра фэнтези (в «темной», если угодно испостаси) взыскует.

ps. существует такой пренебрежительный термин «конина» для поточных произведений о похождениях Конана или иного Лишенного Рефлексий Крутого Чувака с Огроменным Мечом.

надо аналогичный придумать «логенина» не звучит «джезалиада» тоже как-то некрасиво, но идея в воздухе носится.

отличие от «конины» простое — тут Крутой Чувак С Огроменным Мечом обязательно будет Страдать от Рефлексий и Простатита.

не содержащая как будто ничего страшного и кровавого, но навевающая тревогу история о мужчине, который за своим фанатичным увлечением спортом как-то забыл повзрослеть и отрастить социальные навыки.

что-то такое он начинает подозревать, и закономерно озлобляется на мир, в котором ему нет места...

в бестиарии Лавкрафта есть не только загадочно-величественные Древние Боги, но и вполне себе мерзкие и приземленные упыри-гули, которые питаются мертвечиной.

причем фигурируют они в известных произведениях: «Модели Пикмана», «Изгое», «Поисках неведомого Каддата» и много где еще.

так что те, кто вопрошают «что этот рассказ делает в подборке лавкрафтианских ужасов?» и «как эта муть соотносится с лавкрафтианой?» читали самого отца-основателя серии по диагонали.

перед нами короткая зарисовка из жизни этих «очаровательных» товарищей, полная непритязательного черного юмора.

пустячок, конечно, но приятный именно тем, что сбивает общий трагично-патетичный настрой лавкрафтианы вообще и этого сборника в частности, при этом не прибегая к откровенной пародии.

будни мелкой нечисти.

Кинг в свои немолодые года и при своем статусе забронзовевшего классика по-прежнему умеет удивить.

это уже второй (после «На выгодных условиях») иронично-философский рассказ о мелочной подлости человеческой, о не страшных и темных, а гаденьких и стыдных, тайнах, которые мы скрываем.

но поскольку «На выгодных условиях» был замаскирован под рассказ «о сделке с дьяволом», а «После жизни» под «притчу о реинкарнациях», то часть читателей месседж не считывают, вот им и кажется, что их обманули...

а вещичка-то перед нами по-хорошему злая и циничная.

вместе с глумливым «Автобусом» совсем уж «новая тенденция» получается в позднем творчестве Мастера.

Кинга — короля ужасов мы знаем, Кинга — автора сентиментальных романов о провинции, тоже, Кинга — сказочника, что сам заворожен потоком льющейся речи — знаем хорошо.

ну так встречайте Кинга — сатирика!

Правду говорить легко и приятно... то есть, тьфу, писать положительные отзывы на понравившиеся книги тоже легко и приятно.

о существовании на свете писателя Джонатана Страуда и его книги «Победители чудовищ» я узнал из Фантлабовских «рекомендаций», и в данном случае робот посоветовал мне хорошую вещь.

Перед нами и увлекательно-приключенческая и глубокая по замыслу книга.

При этом, что приятно, автор не скатывается ни в сугубый боевик, ни в тяжеловесную заумь.

Приключения ГГ развиваются в среднем темпе, а небанальный авторский посыл зашифрован в саму ткань произведения, а не подан в виде монументальных монологов «о вечном».

И так, некая изолированная от внешнего мира Долина живет не то, что бы идиллической, но вполне мирной и сытной, по меркам Средневековья, жизнью.

Быт и обычаи местных жителей созданы явно под влиянием саг об исландцах, не сказочно-фантастической, а бытовой их части.

Долина не такой уж крошечный микрокосм, по всей видимости тянется она на сотни километров, и населяют ее тысячи людей.

Но это и не «большой мир», а замкнутый, и осознающий свою замкнутость анклав.

Покинуть Долину нельзя — границы ее стерегут чудовищные траввы-людоеды.

Жители Долины заняты повседневными трудами, споры решают на судебных собраниях, давно не видели настоящей вражды или войны, кровная месть запрещена, оружие перековано в лемехи для плугов.

Вот только над их крестьянской повседневностью стоят грозные тени героев далекого, кровавого, грандиозного прошлого.

Каждый род ведет свое происхождение от великого предка-героя, курганы падших воинов возвышаются над хижинами их потомков, которые куют мечи только для того, чтобы положить их в могилу умершего.

Халли Свейнссон, малорослый, но крепкий и наделенный неуемным темпераментом отпрыск одного из захудалых (как выяснилось...) родов, не хочет для себя мирной крестьянской жизни. Его разум захвачен сказаниями о прошлом, а душа рвется куда-то к непонятному будущему. После того, как гостившие в доме Свейнссонов братья Харальдссоны, представители много более богатого и влиятельного клана жестоко убили дядю Халли, непутевого пьяницу Бредира, Халли крадет нож и уходит, чтобы отомстить.

О дальнейшем трудно говорить без спойлеров.

После нескольких недель нелегкого пути дойдя до замка Харальдссонов, Халли уясняет для себя, что одно — щекотать воображение описаниями грандиозных битв, а другое — вонзить нож в сердце живого человека.

Чудом (на самом деле с помощью своей подруги Ауд, острой на язык, скептически настроенной по отношению к старым традициям, девушки) уйдя от погони, Халли добирается до родных земель, с мыслью, что кровная месть и опасные приключения, наверное, все-таки не для него.

Но начинается судилище, в ходе которого Харальдссоны отказываются признавать решения законоговорителей, и Долина оказывается на пороге войны.

Хорд Харальдссон приказывает своим кузнецам ковать мечи и шлемы.

Халли и Ауд думают сбежать из долины, и тут автор преподносит нам сюрприз.

Все шло к классическому, много раз опробованному старой-доброй, исполненной гуманизма фантастикой, сюжету «а чудовищ-то и нет никаких, это вас старшие обманывали, чтобы держать в повиновении».

Но оказывается траввы существуют! И у них острые когти.

Чудом пережив схватку с чудовищами, Халли и Ауд возвращаются, чтобы принять участие в обороне родного дома от вторжения Харальдссонов.

Битву эту сложно назвать «эпической», всего полсотни бойцов с обоих сторон, но на кону жизнь и благополучие рода.

Халли выманивает Хорда и его сына в земли траввов, за курганы, и тут на Халли (а заодно и на читателей) обрушивается новое откровение.

Этот твист переворачивает всю ситуацию не то, что бы с головы на ноги, но он несомненно выбивает почву из-под готовых суждений.

У книги есть два конца, условно-оптимистичный и еще один, тот, который в эпилоге.

Таким образом «досталось» не только воинской романтике, но матриархальной пасторали, где под мудрым мягким руководством женщин-законоговорительниц надлежит пахать, жать, а буде возникнет конфликт, решать его на судилище, с помощью вир.

Спи малыш, спи, завтра надо начинать ячмень обмолачивать.

Закончив с разбором месседжа книги, хочу еще сказать, что ее просто приятно читать, а уж стилизации под легенды о героях и вовсе радуют взор.