Идея книги великолепна: построить вселенную по чертежам древних, причём не какого-нибудь примитивного шамана из дикого леса, а одного из величайших умов античности. Мир получился абсолютно безумным, но гармоничным. Пейзажи его волшебны, и автор их очень вкусно рисует; логика его причудливо-сложна, и автор скурпулёзно ей следует; потенциалы его головокружительны, и автор филигранно их развивает.

К сожалению, в этом чудесном обрамлении вместо истории подаётся унылое занудство, размазанное по страницам, точно остывшая каша по тарелке. В главной роли – заносчивый, чванливый подонок, типичный «Мэри Сью», исключительно омерзительный тип. К тому же написан текст оголтелым, лютым русофобом, такого презрения и ненависти к русским я не встречал даже в «Майн кампфе».

В результате имеем очень качественную фантастику, читать которую лично мне было крайне неприятно.

Роман почитал по горячему настоянию друга. Я подозревал, что мне не понравится, но ждал хотя бы качественного текста. Реальность оказалась много хуже ожиданий.

Я даже не буду касаться бездарной словесности, штампов, занудства и зашкаливающего пафоса. Коснусь только содержания. Перед нами одномерная пропаганда. Абсолютно чёрно-белая: идиоты-«социалисты», издающие один за другим безумные законы и возвышенные, благородные, справедливые олигархи. (Фэйспам). Соц.реализм в своём зеркальном отражении.

Идеи, которые озвучивает Рэнд, довольно просты и даже не вызывают особых возражений, вот только она отказывается их развивать, потому что тогда придётся говорить о зверином мурле капитализма с умирающими от голода детьми на газонах перед богатыми домами и вываливаемыми в море вагонами хлеба. Но это нелицеприятно и никак не способствует проведению в массы социал-дарвинистических идей и идеалов дикого капитализма.

Маленькое отступление: Прилепин с известными всем его взглядами пишет роман «Обитель» о Соловецком Лагере. В нём он абсолютно честен как по отношению к зэкам, так и по отношению к вертухаям и Советской Власти, не обеляя ни тех, ни других. По этому «Обитель» – Литература.

Поделка же Рэнд – вообще не литература. Тупо – агитка.

Вот даже не знаю, как приступить к отзыву. Как схватить первую фразу? Их слишком много, первых фраз, и все они… однобокие.

Начать с каждой по абзацу и получить гипертекст? Но к чему эти понты?

Отшвырну-ка их все.

Пусть будет так:

«Если б мне такие руки,

Руки, как у великана,

Я б сложил их на своих коленях,

Сам сидел бы тихо (…) головой качая»

(Пикник, Великан)

Чувствуете? Понимание приходит не разумом; но и не душой. Подвалами подсознания, теми, где, разбрасывая отражения архетипов, бродит Ид, теми, где очумелыми пузырями вскипает интуиция…

Два года ходил мимо. Не вокруг, а именно – мимо, алгебраической гиперболой не в силах коснуться «ноля» — книги, о которой в аннотации сказано: «дети-инвалиды», «дети, от которых отказались родители», книги, аннотация на которую создает образ не столько элитного интерната, сколько подвала бомжей. Аннотацию – в топку, автора аннотации – расстрелять на воротах. Ибо выцепить из шедеврального текста чернуху (которой в книге просто-напросто нет!) могли только провокатор или смертельно ненавидящий жизнь клерк (не знаю, что хуже).

Большой плюс: жители дома, они не черно-белые. Для одного – ангел, для другого – бес. Как в жизни.

Огромный плюс: совсем нет отрицательных персонажей. Нет, вы не поняли: С о в с е м н е т.

И гениально простое (антитезой Бредбери): Мариам показала мне, что плохих детей не бывает.

А ещё Мариам Петросян доказала мне одну очень личную вещь, о литературе: есть ниша, где женщина может превзойти мужчину.

(да, в плане женской прозы я «шовинист, мужская свинья»; заклеймим и оставим, спорить лень и незачем).

Эта ниша — Магический реализм. Женская рука чувствуется – примат созерцания над действием, чувств над поступками, интуиции над логикой, — но ведь отмеченное и есть та физика (метафизика!), на которой строится этот зыбкий, чудесный жанр. Тот субстрат, из которого коллективное бессознательное создает параллельные вселенные. Разве что Харуки Мураками подвластна эта пронзительная созерцательность. Разве что традиции анимэ так легко подменяют логику чувствованием…

И от читателя книга требует того же отрешения от реальности, и продолжительность книги лишь способствует этому отрешению и погружению. Почти все мы (за исключением редких жаждущих чуда Кузнечиков) входим в роман Курильщиками — такими же почти взрослыми, ранимыми под панцирем наносного цинизма, ригидными, крепко привязанными к реальности. Нас встретят двое: незыблемый в консерватизме спасатель (Черный) и безумный, но притягательный эмиссар иной реальности (Сфинкс). Большинство из нас пойдут за первым, превращаясь в него, видящего чудеса, но яростно отказывающегося в этом сознаваться. Магия копится исподволь, и вот ты уже можешь стать мудрецом Горбачом, через отшельничество ставшего равным, или упорствовать в ереси и превратиться в Ральфа, все понимающего, но воспринимающего в штыки, во врага, но при этом – своего, и при этом – контролера… и таки сдаться в конце. А тот, кто не сдался, превращается в отца Курильщика – тоскующего, рефликсирующего, заглядывающего в глаза тем, кому когда-то (и, на словах, до сих пор) не поверил.

Ну и хватит о чудесах: лучше, чем Мариам я о них не скажу. (Как повторить ту зыбкую грань, ту вуаль, ту волшебную недосказанность? этот пик с реальностями-кругами, эту пронзительную мечту о возвращении в золотой век?.. Невозможно. Да и не зачем)

Да, пацаны в книге

(смешно, но мужские характеры более выпуклые, цельные, многогранные и живые, чем женские, получившиеся шаблонными. Кроме идеи с войной – это да, это откровение могла открыть только женщина)

сильно отличаются от тех, что я помню из своего прошлого – развиты не по возрасту (оговорка – не по БИОЛОГИЧЕСКОМУ возрасту), слишком тонко чувствуют, слишком созерцательны, слишком мудры, слишком невозмутимы, слишком волевые. Я вижу фантазию девочки об идеальном мальчике, в которого вложена психология той самой девочки того самого возраста, забывшей, что девочки и созревают раньше, и биологически иначе детерминированы, — но разве не в этом великолепное отчуждение персонажа от реальности, которого и требует изысканнейший магический реализм?..

Перед нами андрогинны, те самые, которых столетиями искали величайшие умы средневековья. При этом андрогины идеально мужественные, идеально интеллектуальные, идеально духовные. Им хочется подражать. (Гумилев: «Немыслимо-дивное Бог-Существо». Тепло улыбаюсь). И при этом их хочется укрыть, уберечь, защитить. Они так не готовы к реальности, эти жители астральных миров.

Они и сами понимают свою неготовность, но больше, чем покинуть Дом, боятся разлуки друг с другом. Несовершеннолетние, они понимают, что теряют самостоятельность, попадая в полную зависимость – и юридическую, и бытовую – от родителей, которые знают не тебя, а свое представление о тебе, в которое ты, к слову, совсем не вписываешься; у которых на тебя какие-то свои планы… Они готовы покинуть Дом только вместе, мечтая о той самой порожденной их коллективным разумом колоде реальностей, в подложке которой — Лес бесконечного детства, или о мифическом автобусе, который может подарить реальное отражение сказочных миров в виде некой коммуны – жалкая, но дорогая сердцу сублимация. Потому что когда рядом друзья детства, между ними появляется кусок того самого детства, согревающий, словно очаг посередине, такой же трепетный и незыблемый, бесконечный и настоящий. А именно это – всё, что нужно нам всем: чтобы детство не кончалось.

Читая в них себя, начинаешь трепетно их любить. Уберечь их от финала нет возможности, но хотя бы — не расставаться. Поэтому спасибо отдельное за эпилог. Мариам не рванула по живому; расслоила временем, словно новокаином, попутно обезболив и отдалив, оставив светлую память. И щемящую сердце любовь.

А мне она в свое время нравилась! (Правда, прочел только 1ю часть, «Ангел возмездия», вторую не осилил, т.к. бред сильно прогрессировал) Читал в пубертатном периоде (лет 13-14?). Самое то для своего возраста — стиль ТТ (Титьки и Террор!). :smile: Очень глубокое впечатление произвел! :super: Меня тогдашнего поразило, что прилетел ГГ, такой весь из себя крутой :box:, а ТАМ им пол вытирали :biggrin:. Обычно все несколько по-другому бывает!

Я даже покрестился тогда:shuffle:, впечатленный таким же актом Ивана перед рейдом на ГРНДИОЗНОЕ МОЧИЛОВО! Там еще картинка такая была — ГГ мужественно запрокинул голову, на груди — крестик православный, в закрытых глазах — Боль Мира, в руках — ДУРА АХРЕНИТЕЛЬНАЯ о двух-трех стволах!

(Ну, покрестился не только по этому, но книжка немаловажным фактором оказалась)

Год назад наткнулся на эту книгу на даче. Перечитал. Плакалъ.

И все-таки Ангел Возмездия — 10! За ностальджи...:smile:

Нудноватая книга с потугами на атмосферность и эпичность.

О, как увлекла меня глава 2 (Франклин) со смачными описаниями реалий северных экспедиций! С каким предвкушением вчитывался я в дальнейший текст! И что? А, ничего. В смысле — ничего столь же сильного там не было. Прекрасно описан быт полярников 19го века. Выразительность, ранее отличавшая Симмонса, хромает на обе ноги — «картинки» перед глазами видишь редко — основная часть текста напоминает пересказ с вымученными литературно-коммерческими «украшалками». Красота и величие арктики... не раскрыты. Ужасы Арктики кожей не ощутил. Канибализм из кошмарной реальности превращен в слабость небольшой кучки отребья, чью порочность подчеркнули с самого начала книги.

И, наконец, главное — Чудовище. Не, оно было бы к месту, если бы экспедиция была вымышленной. Но Симмонс описывает настоящих людей. Невообразимо смелых, погибших во льдах, и сделавших для будущего столько, сколько ни сам Симмонс, ни подавляющее большинство читателей... Ну хоть толику уважения нужно к ним иметь! Оказывается, не цинга, не голод, не морозы, не непосильная работа, не вероятные усобицы, нет, их перебил ни то реликт ни то демон! Вот так и получаются «Президенты Линкольны — истребители вампиров». Тьфу, срамота!

Неужели не хватило бы таланта написать по-настоящему жуткую реалистичную книгу об этой экспедиции?

Как глоток воды — прикосновение последних глав к культуре эскимосов. Именно — прикосновение. Тема далеко не вычерпана. Такое ощущение, что Симмонс второпях слил воедино 2 книги — о полярных исследованиях и мистически-атмосферное повествование о мифологии и быте эскимосов. Это слияние погубило обе идеи. Жаль.

А я считаю, что он по-прежнему может. После последних двух мною прочитанных книг: Под куполом и Доктор сон — занудных, пафосных, лубочно-американских, Кинг вдруг выдает первоклассный психологический триллер! Есть недостатки: невнятная мотивация, раздражающе ирреальное нежелание сотрудничать с полицией, смещение акцентов сюжета

Но на другой чаше весов множество достоверных нюансов: здесь и тонкости полицейского расследования, и разные технические подробности, и, главное, ГГ «с человеческим лицом», т.е. способный что-то не заметить, чему-то не придать значения, к чему-то отнестись предвзято. Вторая линия, линия преступника, по-началу меня разочаровала: я люблю по-больше детектива, чтоб только на последней странице узнать, что убийство совершил дворецкий. Но в дальнейшем я изменил точку зрения: эти главы полны своего очарования, очарования погружения в больную психику — по-настоящему больную, без театральных преувеличений симптоматики. Были в ней и несколько психологически очень сильных моментов, когда я прикрывал книгу и просто сидел, уставясь в стену, внутри переживая что-то вроде катарсиса — давненько со мной такого не бывало. Ну и наконец, я впервые получил негодяя, которого жалко.

Прикупил на днях «Обитель» Прилепина, прочел пару страниц, вновь почувствовал разницу между Литературой и развлекательным текстом, и по контрасту наморщился на кинговский стиль. А потом вдруг вспомнил, что Стивен сам себя неоднократно называл «рассказчиком», а не писателем. Он — рассказывает истории. И с этой точки зрения — он снова великолепный рассказчик. ММ, к счастью, не столь многословна, как у него это обычно бывает, и читается на одном дыхании. Лично я прочел за одни сутки. Находясь под впечатлением леплю десятку.

Алексей Иванов начинает свой роман с лихого криминального замеса, как бы настраивая читателя на бандитский боевик, но это «обманка». Дальше будет по-другому. Я тоже начну с противоположного, с того, что мне не понравилось, чтобы больше к этому не возвращаться.

Так получилось, что незадолго до Ненастья я прочитал роман Шаргунова 1993. Срез жизни семьи и срез эпохи. Самым потрясающим в романе были люди. Они не были персонажами, они были абсолютно живыми: перед тобой просто сидел мужик, устало рассказывая свою жизнь. В Ненастье Иванов замахнулся на большее, чем срез одного года – он практически разбирает эволюцию постперестроечной России. Но об этом чуть позже, сейчас же я хочу сказать о героях. Нет, они отнюдь не шаблонные, не картонные, не плоские. Характеры проработаны, они глубокие и запоминающиеся. Но в каждом своем герое Иванов выделил какую-то черту и усилено акцентирует ее, я бы даже сказал – педалирует. И сердце отказывается сопереживать, воспринимает их все-таки персонажами, собирательными образами, архетипами. И все эти архитипы неприятны – либо сволочи, либо слюнтяи. Ни с кем из них не хочется иметь отношений.

Совсем другое дело, когда эти персонажи начинают взаимодействовать – вот здесь уже мастерство на высоте. Сцены психологически достоверны, наполнены живыми эмоциями, драматизмом и зрелищностью. Книгу и читаешь от сцены к сцене, упиваясь не людьми, а их танцем.

И второе – та самая динамика эпохи, живой, дышащей, зримой. Иванов чудесно показал именно эволюцию социального дискурса. До прочтения этой книги я даже не задумывался, насколько динамичной была смена общественных отношений и общественного самосознания, окон Овертона, если хотите.

Уважаемый Ank привел пример встречи двух поколений, я же хочу привести другую цитату, с середины 90-х.

«Серёга очутился в другой эпохе, где даже деньги были другие — дойчмарки и баксы, а не купюры СССР. Серёга никогда не видел супермаркет, не умел пользоваться банкоматом, не играл в компьютерные игры, даже йогурт не пробовал. Сняв проститутку, он не понял, что за тесёмочки на ней надеты.

(…) Охренеть: круче всех стала братва — отряды бандюков на огромных и чёрных импортных тачках! Бандюки для Серёги всегда были злыми тварями, не способными к умственной деятельности, а сейчас они овладели навыками, которыми Серёга не владел, и ориентировались в жизни лучше Серёги. Им завидовали. У них был стиль, была организация; они определяли понты. И деньги сейчас зарабатывали совсем не так, как думал Серёга. Точнее, не зарабатывали, а добывали.

(…) Раньше Серёга надеялся, что слава афганской войны будет крепчать, но шиш: страна получила новую ненавистную войну в горах, и животный страх перед Чечнёй не позволял уважать Афган. «Афганцы» стали выглядеть как то двусмысленно; им завидовали, типа как они отвоевали влёгкую — при нормальной власти и в нормальной армии; короче, везунчики. Лихолетов не ожидал, что Афган окажется неважной темой. Афган — он уже в прошлом, он далеко, и зацепил он не каждого. А здесь и сейчас все ненавидят чеченов.

В Чечне (censured) всю республику. Бородатые боевики (а ведь когда то они были советскими пионерами!) отрезали головы русским парням — так же, как в Панджшере это делали моджахеды, которые в жизни знали только опиум и Коран. Город Грозный напоминал Сталинград. Генерал Дудаев — кстати, «афганец» — озверел, и его грохнули. Россия боялась террористов.»

Очень тонко показана лавина и глубина изменений, и насколько кукольным и заботливым кажется общество, где самым страшным был Афган – партизанская войнушка в маленькой периферийной средневековой стране. Добро пожаловать в капитализм. Воодушевление и братства начала девяностых сменяются бандитским беспределом, осознанием перспектив «честной» экономики и, в конце концов, безусловным лидерством одиночек. И это показано не только на примере города, но и конкретно в динамике развития афганского Коминтерна. Разумеется, расчетливые своекорыстные подонки были во все времена, но даже в начале 90-х им приходилось мимикрировать, ибо советское наследие (окно Овертона «человек человеку друг, товарищ и брат») еще доминировало в сознании общества, и по-другому было стыдно, но уже в нулевых они не только не скрываются, но презрительно демонстрируют свое эволюционное превосходство. Социал-дарвинизм во всей красе.

В 80-х Лихолет высказывает идею, что война – это соперничество среди своих. Но еще даже в начале 90-х это соперничество какое-то спортивно-соревновательное, братское, а в нулевых — это схватка бойцовых собак, ни на жизнь, а насмерть. И проигрывает в ней тот, кто еще не перестроится, кто бьется по старым правилам, кто еще верит в какое-то «братство», в каких-то «своих».

Иванов в аннотации пишет, что роман о поиске причин, почему один человек может доверять другому, мне же показалось, что роман о том, как этих причин не остается. Это больно, печально и это настоящая трагедия.

Феминизм по Кингу: «Ах ты так?!! Тогда я ухожу к маме!».

Что ж, это хотя бы по-женски :)

Сам удивлён, но мне скорее понравилось, по крайней мере первая часть и по крайней мере на фоне того шлака, что выдавал Кинг на протяжении последнего десятилетия. Меньше морализаторства (спасибо, Оуэн?), меньше нуднятины (спасибо, Оуэн?), короче главы (спасибо, Оуэн?), не все герои картонные (спасибо, Оуэн?). Объёмненько, ага, но этот объём заполнен эскизами, делающими катастрофу объёмной (это я так вывернул про первую часть, дальше всё, увы, намного хуже: пустые глубокомысленные разговоры, не привязанные ни к чему эпизоды и т.д., короче, как всегда). Короче, я читал с интересом и к тексту хотелось возвращаться. Несмотря на шитый белым сюжет. Не могу не остановиться на двух глобальных ляпах, которые просто БЕСЯТ:

1. нулевой пациент при столь масштабной эпидемии-катастрофе должен быть в первые же часы доставлен в Вашингтон на опыты. Любой ответственный госслужащий должен это понимать, любой человек должен быть в этом заинтересован.

К сожалению, этот косяк – немотивированный отказ героев сотрудничать с властями – давнишняя проблема и Кинга и других авторов развлекательной литературы.

2. Отсутствие власти. В городке есть Мэр? Есть горсовет? В штате есть губернатор и какое-то руководство? Есть нормальная полиция в окресностях 2х (ДВУХ!) тюрем, одна из которых строгого режима?!! Насколько я знаю, шериф – выборная должность и занимающий её не обязан быть полицейским. И вдруг такая вот шпак-шериф чуть ли не самая главная в условиях ЧП, и начальства над ней нет

Где чрезвычайный совет? Где усиленное патрулирование? Где охрана ключевых точек? Система оповещения населения? Организация концентрационных пунктов? Для одного из своих сюжетов я изучал реагирование властей на ЧП, правда в условиях российского города, так вот, алгоритм четкий, конкретный и прописан в регулирующем документе. «Гражданская оборона» называется. Не думаю, что в Америке по-другому.

Много слов сказано про феминистический уклон книги. Не могу отказать себе в удовольствии попинать больное.

В начале я сказал, что меньше морализаторства: практически лишь вскользь затронута тема супружеской неверности

но это только потому, что роман – идеологический. Как «11/22/63». Похоже семейка Кингов не только радикальные антисоветчики, но и лютые феминисты. Экстремальные. Я бы даже сказал – экстремистские. Фименизмо-шовенизм. Женский фашизм.

Мало того, что всё плохое в мире от мужиков, а все хорошее от женщин; мало того, что плохие женщины стали такими исключительно по вине мужчин, а без них они белые и пушистые; мало того, что идеальное общество возможно только в отсутствии носителей у-хромосомы

мало этого всего, в одном из обличительных монологов чёрным по белому написано, что женщины являются высшим полом человечества, а мужчины – недоодомашненные звери, чьё присутствие на земле нежелательно (особенно при наличии полных спермобанков). Я не утрирую.

Лозунги феминизма («Мужчина тратит, женщина платит», как один из примеров, далеко не самый одиозный) окружены в тексте массой примеров обратного (толпа неработающих домохозяек – как антитеза вышеприведенной цитате), но, разумеется, преподносятся как истина в последней инстанции. Ведь лозунг и реальность существуют параллельно. Данные лозунги, к слову, столь безумны, что вызывают не возмущение, а ошарашенное хихиканье. А финал, где парой фраз вроде как реабилитируют мужчин больше напоминает униженные извинения (не-пойми-в-чём).

(«…мужчины по эту сторону Дерева вели себя чудовищно, и заслуги отдельных их представителей не изменят этого вывода… О том, что ее собственный муж, бедный Арчи, был уравновешенным и благоразумным человеком, она не упомянула. Дело было не в исключениях. Она говорила о мужчинах вообще» Я ошибаюсь, или либерализм утверждает личную ответственность и порицает обобщение вины? Антисемитизм, расизм, шовинизм… Типичная политика двойных стандартов, Стивен.)

Нет, я не говорю, что примеров, приводимых Кингом, не бывает. К сожалению, они существуют. Но они не типичны! Они скорее исключение, чем правило. И порицаются как обществом в целом, так и мужчинами в частности.

Литературу от остальных текстов отличает, например, и то, что она не вычёркивает из повествования реалий, которые противоречат линии автора. Литература не должна быть чёрно-белой, она на полутонах, и тем острее конфликт! Поэтому я считаю, что перед нами объёмная идеологическая агит-брошюрка. Довольно увлекательная. И забавная. Для философов, исследующих дно человеческого абсурда.

Прочитал «Призрак дома на холме».

WARNING!!! Дальше сплошной спойлер, предупреждаю сразу!!! Имею право — это мой ОТЗЫВ, а не аннотация.

До книги долго не доходили руки, а тут чего-то мистики захотелось, и я взялся – классика, как-никак.

Разочарован. Кроме первого и последнего абзаца, да сцены с первым стуком – вот где пробрало, ух, хорошо! — вообще ничего не тронуло. Сплошное НАГНЕТЕНИЕ. Бессмысленное и беспощадное )) Хе! Не, даже не беспощадное! Даже здесь — облом.

Сразу отвратил язык – очень низкая планка. Язык простенький, слащавый, не литературный нифига. Диалоги – вымученные, вот режьте меня — люди так не говорят. Такое ощущение, что общаются ученики пятого класса, и то когда дурачатся. Персонажи картонные. Все – добренькие, хорошие, умненькие, вообще беспорочные. Одна черта характера – самодура, так до конца самодура, жестяной солдат, гуманист-туповатый профессор, безликий молодой человек, легкомысленная кокетка – никакого развития характера. Все из породы слюнтяев. Ни одной сильной личности (надо отдать должное, Тео чуть сильнее остальных). Прорисована только ГГ. Поначалу заинтриговали слуги – колоритные персонажи. Кто они? Почему только они согласились здесь работать? Какое прошлое связывает их с этим домом? И люди ли они вообще?.. Я аж стойку сделал на них, думал что-то вокруг них закрутится. Нифига. Оказалось – люди, причем из разряда «напыщенной деревенщины».

Но хуже всего – я вообще не понял, что там произошло.

Я не прошу разжовывать. Обожаю недоговоренности. Они заставляют додумывать, искать, открывать – изысканное интеллектуальное наслаждение. Но тут же даже намеков нет! Полное отсутствие информации. Как тут можно додумать? Только – нафантазировать, а это уже нифига не интеллектуальное наслаждение. Таким макаром можно было написать первое и последнее предложение – и сочиняй все, что между, сам!

Почему дом выбрал ГГ? Почему ей всюду мерещилась мать (рассматриваем только мистическую версию!)? Что за невидимые дети – призраки умерших или воспоминания Дома? – никакой информации! Зачем стуки? ГГ потом бегала и долбила в двери – петля времени? Или призраки старых жильцов? Никаких намеков! Как я и высказывался, тупо – нагнетание.

Кстати, история дома – совсем не страшная, как профессор ни стращал перед рассказом. И хваленой атмосферы я не почувствовал – жалкие потуги, как в страшилках про «красную руку»; пардон, страшилки лучше – и атмосфернее и страшнее, т.к. рассчитаны на соответствующую аудиторию.

Таким образом, для меня это – история больной прогрессирующей шизофренией на почве социопатии. А все происходящее – ее галлюцинации.

Но и эта версия нуждается в подтверждении! Не, здесь так: либо она умирает и видит призраков, населяющих Дом, или сам Дом в виде животного, не знаю; либо – после ее смерти идет следствие по самоубийству, допрашиваются остальные герои – и каждый рассказывает свое вИдение произошедшего, напирая на неадекватность ГГ. (Вот, кстати – роскошная книга бы получилась — 6 историй, каждая со своей точки зрения, через призму характера и мировоззрения! По-круче «Ангелики» Филипса!)

Так что эта «классика» — вообще не в тему.

Наверное, книга писалась под «свое» время, когда соль была солонее, вода не такая мокрая, да и бабы — моложе. Ну а люди, похоже, были менее избалованы добротным саспенсом и настоящей жуткой жутью.

К чтению в двадцать первом веке — не рекомендована.

Я в восторге. Не, я полностью согласен со всеми критиками, но претензии их не считаю существенными: лично мне интереснее выживание, подтверждённое кучей формул, чем голый экшен (это я одним), и в то же время, тот объем науки, что предоставлен, мне, обывателю, вполне достаточен, и незачем углубляться в совсем уж специальные слои (это я другим): в конце концов, вряд ли мне придётся добывать воду, сжигая водород в кислороде, так то я не удивлюсь безмерно, получив из литра того и другого не два литра воды, как ожидал, а всего 100мл. Зато мне на пальцах объяснили что это принципиально возможно! (вопрошателям «а чем вы в школе занимались» отвечаю сразу: школа осталась двадцатью годами в прошлом и в дальнейшем я вообще не имел дела с неорганической химией, даже сахар в чае не растворял).

Да, мне не хватило художественной выразительности, да, с характерами беда, да, катастрофически(!) не хватает марсианских пейзажей! Но самое странное, что технологические проблемы и их решения захватили меня настолько, что я от всего вышеперечисленного просто отмахнулся (хотя обычно так не поступаю). Самое для меня печальное — отсутствие ощущения одиночества. Это ведь целая вселенная. Мозг одиночки выдаёт интереснейшие психопатические реакции! Самое простое — слуховые галюцинации. Марк просто обязан был периодически слышать, будто в доме он не один, или кто-то скребётся в шлюз снаружи или что-то подобное! А дальше начинаются воображаемые друзья, попытки изобразительного искусства и т.д. Все это просто проигнорировано.

Итак, минус балл за бесхудожественность и минус балл за психологическую недостоверность. И минус триста рублей из семейного бюджета на покупку книжки в бумаге — пацан подрастёт, пусть прочитает Таинственный остров, а следом — Марсианина.

Осторожно, спойлеры (хоть я и старался)

Пожалуй, это лучшая фантастическая книга из прочитанных мною за год. Именно – фантастическая. И именно потому, что реалистична. Беспощадно реалистична. Бьет наотмашь безжалостной психологической достоверностью изуверских поступков. Психологизм зашкаливает. Вся бездна, вся боль человеческой души обнажается на этих страницах. В первую очередь, конечно, отношения детей и родителей. Они, кстати, совсем не изменились…

Очень честная книга. К примеру, население Барсы – вроде как должны выступать «положительными» антиподами эгоистичным сибаритам Европы, и автор им симпатизирует, но рисует все равно такими, какие они есть: поголовно наркоманы, преступники, скоты, засравшие и сломавшие даже тот плацдарм, на который их пустили. Ну как таких можно принимать в граждане?..

Потрясающе передана реакция человека на катастрофу: шок – истерика — надежда и фантастические прожекты – отчаяние – смирение – мудрость. К слову, все это переживает любой девятнадцатилетний парень современности, только что стоявший на пороге жизни с горящими глазами, когда его подружка говорит вдруг: я беременна. Автор лишь усугубил эффект этой аллюзией: преждевременная старость – для лучшего осознания читателем предложенной эмоции. Но уверяю вас, сила этой эмоции в обоих случаях одинакова – и там, и там ощущение закончившейся жизни.

Строго подходя, все общество Европы «Будущего» – Питеры Пэны, так и не повзрослевшая малышня, с трехсотлетними прожженными упырями у власти. Потому что взрослость наступает, когда перестаешь жить для себя, т.е. начинаешь воспитывать собственного ребенка. И это тоже прекрасно показано в романе.

Абсолютно живой мир. И отсюда я несколько удивлен критикой финала. Да, он небезупречен, но он реалистичен. Нет бога в машине, нет роялей в кустах, нет этакого финта ушами, Ян не возрождает чудесным образом Космическую программу (на которую у Европы тупо нет ресурсов – да, на «бусы» для африканских вождей есть, но ведь это ради сохранения власти; и на роскошь для «партийных» есть, но это обычный «паек» власть предержащего, такой же как клетка 2х2х2 для любого другого) (и, потом, выход в космос как хэппи-энд – уже было не раз, начиная с Вэнса и Кларка). Нет, раздавленный Ян просто мстит, по привычке оправдываясь глобальной необходимостью. А что еще он мог сделать? Уйти в оппозицию? Ну и? Все прекрасно знают, что в условиях «демократии» выигрывает тот, у кого больше денег. В революцию? А это тоже самое, см. Рокамора: пламенный революционер, на деле трус, подлец и политик; и финальный его поступок – не «осознание» и «просветление», — они дело не одного дня, и вся книга нам то показывает, — нет, это минутная слабость, помноженная на желание личной мести. Ок, во главе с Яном побеждает Партия Жизни. Получаем бесконтрольное размножение – голод – гибель в кровавой вакханалии. Да и что разрушать-то? Мне потребовалась пара дней, чтоб я смог абстрагироваться от личностей и поглядеть на социум в целом. И у меня нет логических аргументов, которые я бы ему кинул в лицо (за исключением некоторых перегибов, которые исправляются законодательно). Я не верю в стагнацию из-за бессмертия. Да, разведется масса эгоистов, прожигателей жизни и подонков, рвущихся к власти и разнообразным кормушкам. Так их и сегодня подавляющее большинство… И это как-то не останавливает прогресс.

Этот мир мне просто не нравится, субъективно и категорически.

Выбиваются из общей реалистичной картины лишь Партия и Фаланга, явно скопированные с НСДРП и штурмовых отрядов Гитлера. И явно для того, чтоб читатель мог это общество за что-то возненавидеть. (А ведь решение могло быть более простым, циничным и приземленным. Первое, что напрашивается – бессмертие в обмен на стерилизацию. Рубеж принятия решения – 20 лет. Как раз тот возраст, когда голова еще думает о высоком, впереди вся жизнь, а «спиногрызы» — не более чем обуза. Гарантировано через 3-5 поколений новые дети появляться перестанут). Они невозможны ни в современном мире, ни в Будущем, постулирующем принцип гуманизма. Те же интернаты – ни одна цивилизованная страна не потерпит таких издевательств над сиротами. Первая же проверка все прикроет. Обратите внимание, что в начале книги позиции Партии шатки, идет активная закулисная борьба, т.е. имеется оппозиция и она сильна, имеется президент, в партии не состоящий. Но нарисованная структура безусловно логична, харизматична, самодостаточна. Выращивать свои ряды из сирот «врагов народа», столь изощренно вытравливая из них все человеческое… И все до единого действия Яна – на самом деле истерический крик ребенка внутри него: «Мама, ты где?! Забери меня отсюда, мама!» — того самого четырехлетнего малыша, что холодные перчатки вырвали из теплых рук Анны.

Так что книга для меня в первую очередь именно об этом: о том, что мы делаем со своими детьми, о том, как мы относимся к своим родителям. Вопрос книги — для кого/чего ты живешь? Для Будущего, возящегося в песочнице, или просто не хочешь кому-то уступать свое место?

PS про «русофобию» Глуховского. Образ России «Будущего» – не антипатриотизм и прозападничество. Надо просто знать позицию автора, а выражается она одной фразой (не знаю авторства): «Как я люблю эту страну, и как я ненавижу это государство!» Он довел до апогея сегодняшние процессы, описанные им в «Рассказах о Родине»: ненасытные подлецы у власти окончательно обнаглели и заработали таки всенародное восстание.

Худший текст, что я читал за последнее время. За долгое время.

Не стану останавливаться на занудстве, которое многие считают «фирменным стилем»: если раньше оно складывалось из дотошности, то здесь — из бесконечного размусоливания одного и того же. Ну и ладно — книжка, она позволяет пролистывать тягомотину страницами. Гораздо хуже, что на страницах книги нет сомнений, нет столкновения точек зрения, нет нет спора, за которым читатель мог бы следить. Идея объявлена в самом начале, закреплена и признана единственно верной.

Взбесил главный герой — неуравновешанная, самовлюблённая, хамская скотина. но эти его характеристики — полбеды. Перед нами типичный пациент с диагнозом «психопатия», усугублённым «маккавиелизмом» — поглядите в Вики, это интересно. Есть смысл задуматься людям, которые посчитают этого героя положительным. И стоит подумать над тем, что таковым его считает автор... Хмм. И если поступки этого клинического социопата, особенно финальные выборы, могут быть обусловлены зомбированием той тюрьмы, в которой он родился и воспитывался, то вот это самое внешнее оправдание и поддержка... Я до последнего надеялся, что автор не вложил в уста ГГ свои собственные мысли и чаяния, а как раз наоборот, и вот-вот обозначит разумную позицию, но... Увы. (извините, если проспойлерил).

К счастью, вероятности подобного мироустройства исчезающе малы. Во-первых, абсолютное большинство людей не считают понятие личного и свободы «обезъянними», а во-вторых, величайшие умы, за единичными исключениями были и великими гумманистами. Вспомните, хотя бы, историю изобретения ядерной бомбы. «Злые гении» бывают только в мультиках. Ну и в нацистских концлагерях.

Это еще один пласт моего раздражения: идея воспитания сверх-человека стара и изъезжена. В истории человечества таковые попытки неоднократно имели место быть (и теми же, к слову, методами, т.е. насилием) и всем хорошо известно, чем они закончились. Нюрнбергским процессом для их теоретиков, в частности. Однако, когда читаешь такие теории у, скажем, Ницше, ты читаешь гиганта мысли — и ощущения соответствующие, и уровень дискуссии совершенно другой. Тут же мы имеем обывательские кухонные рассуждения, повторяющиеся через каждый десяток страниц даже без изменения формулировок.

В ответ на столь страстное желание кнута, я не стану спорить, а дам реальный совет «теоретику»: данную услугу за скромный гонорар Вы можете получить у любой проститутки.

Я не любитель лагерной прозы, и если бы эту книгу написал не Прилепин, читать её я бы не стал. Прилепин же – определённый знак качества, и взяв в руки томик размерами с кирпич, я знал, что держу живую историю – дышащую, страдающую, равнодушную, неприкрытую. Писаную-переписаную, штопаную-перештопанную, многократно заклеймённую и давно ждущую кого-то сочувствующего. Типа Прилепина. И он не подвёл. Гражданская позиция его не помешала показать время и место честно – ничего не преуменьшая, никого не оправдывая, но всё-таки отвесив несколько увесистых оплеух любителям сгустить краски и демонизировать Советский Союз. Спойлерить не стану, но для меня эта информация и этот взгляд были неожиданными и интересными. Разумеется, такой подход вызвал пенообразование во рту ряда либеральных критиков, заявивших, в частности, что Прилепин специально выбрал конец 20-х годов, чтобы смягчить ужас лагерной системы. Странное заявление, потому что уже в предисловии Прилепин написал, почему выбрал именно это время – оно непосредственно коснулось его семьи; именно об этих событиях он слышал с детства. Естественно, его заинтересовал конец 20-х, а не 30-х. Роман позиционируется, как основанный на реальных событиях и реальных людях. Каждый из них имеет свою точку зрения, и автор уважает всякую из них.

Язык, как всегда, великолепен – образный, метафоричный, льющийся. Он течёт, он рисует, он вживляет читателя в стылое блеклое небо, в скупую соловецкую землю, в корявые сердитые деревья, в святые неухоженные стены, в белое от холода море, бесконечное во все стороны, как одиночество. Нечеловеческая злоба к ближнему, отчаянное желание тепла – людского, печного – в какой-то момент это становится неважным, непосильная работа и неутолимое чувство голода — читая роман, постоянно хочется есть!

В отличие от постмодернистской «Черной обезьяны», «Обитель» максимально реалистична, при этом современна – мы видим Соловки через погружение в одну конкретную личность.

Как всегда у Прилепина, личность эта мне несимпатична. Но в этот раз меня хотя бы не призывали ею любоваться! Да, Артём позиционируется как «сильный человек»: не ищет опоры ни в сокамерниках, ни в Боге. Особенно – в Боге. Условно-положительные герои (к слову, неверно сказать, что черно-белых в романе нет. Нет белых, а черных – полно: «блатные» и откровенные палачи) нет-нет да сделают ГГ невнятный комплимент в том смысле, что он не поддаётся лагерной деградации. Но не поддаётся ли он на самом деле? Когда в прологе Прилепин описывает своего прадеда (с любовью, это же родной дедушка, но мне, постороннему человеку, очень не хотелось бы с таким общаться), понимаешь, что это – будущее ГГ, если по сюжету у него будет будущее. Другие заключенные могут не замечать этой деградации, потому что Артём вообще мало общается, да ещё судьба постоянно мотает его по разным закоулкам островов – вот и не замечается то, чего перед глазами нет. А он просто плывёт по течению, в какой-то момент попав в правильную струю, а в сложных ситуациях пассивно складывает ручки и тупо ждёт, когда за него примут решение – перекладывая всю работу и ответственность на человека, который по какой-то причине оказывается вовлечённым в ту же неприятность.

К слову, у героя низкая стрессоустойчивость. На внезапный стресс он реагирует истерически-психотическим ответом, столь противоречащим инстинкту самосохранения, что со стороны может показаться геройством. Похоже, что в основе этого лежит болезненно обостренная гордость, но она явно лишь симптом более глубоких комплексов. Свидетельства об этом разбросаны по всему роману (чего стоит хотя бы «Прости – слово, которое он презирал и никогда не употреблял» — за точность цитаты не ручаюсь). Именно такая реакция, к слову, и привела его на Соловки, и именно эти комплексы не позволили открыть во время следствия часть правды, являющуюся «смягчающими» наказание обстоятельствами. Попадая же в условия длительного стресса, ГГ валится в депрессивно-бредовое расстройство с псевдогаллюцинациями.

Так в чем же его «сильная личность»? В том, как во время массовой исповеди перед лицом приближающейся смерти он не присоединяется к другим заключенным, а с наслаждением НЕ раскаивается во всех перечисленных грехах? В том, как он калечит символ их веры? В том, с какой жестокостью он периодически кидается на тех, кто ему не нравится, в том, как безразличны ему те, кто должен вызывать жалость или хотя бы сочувствие у любого другого?

Вот вам «сильная личность» ГГ «Обители»:

«Психопатия — психопатологический синдром, проявляющийся в виде констелляции таких черт, как бессердечие по отношению к окружающим, сниженная способность к сопереживанию, неспособность к искреннему раскаянию в причинении вреда другим людям, лживость, эгоцентричность и поверхностность эмоциональных реакций.

Понятие «психопа́тия» подразумевает бессердечие по отношению к окружающим, сниженную способность к сопереживанию, неспособность к искреннему раскаянию в причинении вреда другим людям, лживость, эгоцентричность и поверхностность эмоциональных реакций[1]. Субклиническая психопатия, наряду с макиавеллизмом и субклиническим нарциссизмом, входит в тёмную триаду «дурных характеров», которым свойственны бессердечие и манипулятивность[2]. Психопатия является гетерогенным синдромом, который, согласно триединой модели, представляет собой комбинацию следующих фенотипических доменов: «расторможенность», «смелость» и «подлость»[3]. В перечни официальных психиатрических диагнозов, DSM-5 и МКБ-10, психопатия не включена. Согласно альтернативной модели DSM-5 (Section III), психопатия может проявиться как особый вариант антисоциального расстройства личности.»

Прилепин пишет ему иной анамнез: это человек, который убил Бога. Не как Ницше, а скорее, как Лонгин. Копьем в подреберье. Но Богу не нужна наша вера, а вот нам Его вера очень даже нужна, и Артём однажды во сне просит Его оглянуться, максимально приближаясь к тому, что можно назвать «просить прощения». Бог давит его пальцем, как тех клопов, чем сам Артем недавно развлекался. И просыпается он совершенно пустой оболочкой, бессмысленно и ожесточенно цепляющейся за существование, и единственную радость находящей в том, чтобы издеваться над сломанными людьми, пусть и подонками.

Вот и вся сила. Тюрьма ломает душу. Как можно сломать то, чего нет? Мни оболочку – ей всё равно. Оказывается можно, потому что можно доказать, что выкрутасы твои небезобидны для тебя же. «Сильная личность»-Артём всю книгу прогнозирует это, вроде как серьезно, но все действия его говорят, что до конца он не верит. И только когда ухнуло – вот тут он осознал. И сломавшись/смирившись вдруг стал человеком.

Противопоставлением – личности священников, не только сохранившие «образ и подобие», но и стремящиеся поддержать всякого нуждающегося, не робеющие отстаивать свои взгляды перед сильными мирка их и при этом не утратившие самокритичность. Вот это – сильные люди, заслуживающие уважения.

Вообще, христианская тема пронизывает весь роман, создавая что-то вроде вуали, как в фильмах Тарковского, но эта тема так сложна, что рассуждать на неё я не решусь. Скажу одно – меня проняло.

И конечно, эта странная любовь… Настоящая любовь. «Настоящая» — не в романтическом, а в бытовом смысле. Она измеряется не мыслями, а поступками. Мысли безобразны: плотское желание, эгоистические мотивации, а в промежутках ГГ смотрит на свою даму в лучшем случае как на что-то постороннее, ненужное, а то и с какой-то неприязнью. Ох, как меня бесило это его отношение! В эссе «Дочка» Прилепин показывает собственную любовь, полную нежности и заботы, так почему же он лишает её своих персонажей?! Приходилось встряхивать себя и напоминать, что ты читаешь на тёплом диване, накушавшись котлет про человека физически вымотанного и эмоционально истощенного. Да еще и страдающего аффективным уплощением, что ярко показано на примере его отношений с матерью.

Впрочем, дама сердца относится к своему мужчине не лучше. На словах. Поступки же говорят иное. Именно поступки, особенно финальный, конечно, примирил меня с этим героем и его странной любовью.

Желающим подискутировать — милости прошу на мою страничку, там будет дубликат отзыва.

Знаете, иногда хочется расслабить мозг. А книжку под это дело подобрать проблематично, поскольку язык у «популярных авторов» чаще всего такой, что отвлекает от сюжета своей корявостью, а мотивировка неадекватных действий героев, точнее ее полное отсутствие, – вообще вымораживает. Пытался браться за книжки авторов, которые нравились в пубертате, и пришёл в ужас – как такое вообще можно было читать?! (воистину – всякой книге свой возраст) Поэтому за Панова долго не брался. Но его так вкусно хаят, при этом готовя (уже выпустив?) адаптированный англоязычный перевод с заменой Москвы на Нью-Йорк… В общем, реклама – двигатель всего.

И знаете, не все так плохо, как ожидалось! Не могу возразить непримиримым критикам автора: язык действительно не отличается высокохудожественностью, но и глаз особо не цепляет; штампы имеют место быть в больших количествах, но многомерность сюжетных линий все равно делает сюжет интересным (а понимание, что с «нашими» и красивыми девочками ничего не случится – лично для меня придает нотку «ненапряжности», что опять же для развлекаловки очень хорошо). «Не так я вас любил, как вы стонали». В общем, язык и литературные приемы для автора не средства выразительности, а скорее просто инструменты. Из под рук его, пользуясь столярной аллегорией, выходит не памятник деревянного зодчества, а крепкая надёжная табуретка, лишённая заусенцев и способная прослужить лет пятьдесят. Вещь, которая пользуется массовым спросом и необходимая даже тем, кто ценит резные наличники.

Тут для меня главным было настроить мозг. Сменить точку зрения. Понять, что передо мной – мультик. Ведь мы не ждем от мультиков какой-то психологической глубины, тонкой мотивации поступков, и циничной достоверности. Мы прощаем мультикам черно-белых персонажей, которые мотивируют свои действия не логикой, а исключительно ХАРАКТЕРОЛОГИЧЕСКИМИ ОСОБЕННОСТЯМИ СВОЕЙ ЛИЧНОСТИ. И страсти в мультике, они истинно шекспировские. При этом мультики с удовольствием смотрят даже лютые эстеты, любители авторского кино, Линча, фон Триера и т.п. Вот и книги Панова — типичное анимэ: красивая картинка, колоритный антураж, утрированные черты, харизматичные персонажи: все мужчины героичны, все женщины прекрасны – никакой правды жизни, зато чисто, мило и возвышенно.

Маленькая ремарочка «к слову» — параллели с Лукьяненко на лицо, но «Дозоры» именно поэтому мне и нравятся меньше, что пишет их мастер очень серьёзно, а я не могу серьёзно воспринять колдунов в современном мире. А в !мультике про современный мир! они очень органичны!

В общем, не судите мультики строго, господа – у них другая задача, и книги Панова с нею прекрасно справляются.

Разочарован. После психоделического нуара «Черной обезьяны» с поисками нравственности в пыльных закоулках разума, «Санька» — конкретный железобетонный «реализм», а следовательно, вся чернуха его – просто чернуха. После удивительного конструкта, где все до единой детали заточены под раскрытие авторского сакрального замысла (даже в ущерб физическому сюжету) – постоянные лужи «воды». Да, я ожидал несколько другого текста. Более совершенного.

Еще меня удивила политическая составляющая книги. Я во многом разделяю позиции Прилепина. Я люблю эту страну и ненавижу это государство, я социалист, сочувствую националистическим течениям, слово «либерал» для меня – ругательство. В книге же представлен полный спектр аргументации либералов, и полностью отсутствует платформа левого движения. За ради чего бьются эти дети? Чего они хотят? Революции? Согласен. А потом? Что строить на развалинах? Без этого конструктивизма все их акции, и без того хулиганские, становятся вообще бессмысленными. А ведь оно так и есть, на самом деле. Эти люди, они именно – такие. Это просто вопль бессилия. Молодежь, в ярости от окружающей социальной несправедливости, кидается в любое попавшее на глаза экстремистское движение, подпитываемое только ненавистью, но не любовью. А самое страшное, что государству того и надо. И партии, подобные описанной, и «порицаемое» движение скинхэдов (несколько лет назад) – все это тайком поощряется государством, этакий «взгляд сквозь пальцы». Это прекрасный клапан для «сбрасывания давления» народного гнева, для создания картотеки «деструктивных социальных элементов» и, главное, для дискредитации Идеи! И книга Прилепина (потому, наверное, и пропущенная в печать) в конце концов служит той же цели.

Но это тоже полбеды, в конце концов, культовый фильм «Romper Stomper» («Скины» в русском прокате) тоже показал скинхэдов именно такими, какие они и есть, и вроде как показал их крах и несостоятельность всех их идей, но он до сих пор — флаг скин-движения. Больше всего мне не понравился ГГ. Откуда они выползли опять, эти самовлюбленно-аутодеструктивные нелогичные подонки, которых автор позиционирует как «сильную личность»? Стоит взять в руки книгу, относящуюся к Литературе, как вот он, нарисовался! У Прилепина, у Иванова, часть – у Рубанова, у Кузнецова-Тулянина, да, блин, везде! Наследие Печорина-Онегина-Базарова? Так Онегин хотя бы пощечину в конце такую получил, что абсолютно понятна стала порочность его жизненной позиции (по крайней мере, мне)! А эти если и гибнут в конце, то «в силе и славе»! И мне предлагают брать с них пример. Вокруг них почему-то кучкуются остальные герои, заглядывают им в рот или очень серьезно дискутируют, незаметно вытирая с лиц плевки, которыми эти хамы-ГГ отвечают на доводы оппонентов. Вообще не понимаю! Он сидит на шее у нищей матери, осознает в свете этого свою ничтожность, и НИЧЕГО не делает, чтоб исправить положение! Депрессирует с гордо задранным подбородком, о судьбах Родины рассуждает… Чего я здесь должен зауважать?

Далее, все поступки этих «сильных» людей диктуются не разумом-логикой-целесообразностью (я не с позиции рыночных отношений и приспособленчества говорю, с позиции их собственных целей нелогичны! Возьмите подготовку акции в Риге – он же ужратый в хлам на нее идет!), нет, все их действия диктуются их же сиюминутным настроением (и обласканная всеми сцена похорон отца – вопиющий пример: это же аутодеструктивное истеричное решение, более подобающее кисейной барышне – переться в снега, когда вас могут довести до деревушки с лошадьми и санями). А я, уж извините, отказываюсь считать «сильным» человека, который раб своих эмоций. Антитезой – Гумилев. Его сборник «Костер». Написан во время разрыва с любимой. Гумилев тогда страшно страдал, но в стихах – ни словом, ни межстрочьем, ни атмосферой не выказал своих «соплей с сахаром»! Вот это – Мужик. А эти – рефлексирующая, разрушающая все близкое злокачественная опухоль.

Я описал общего ГГ современной русской Литературы на примере «Саньки». Почему их опять позиционируют как «героев нашего времени»? Презираю. Бесят. Похоже, на этом романе мое знакомство с Прилепиным приостанавливается на неопределенный срок.

Великолепный текст. Очень полярные отзывы уже говорят о том, что легкого чтения вы не получите. Но! Если вы не прочь немного потренировать мозг, если вы открыты для новых знаний (коими нашпигован роман), новых — пусть не бесспорных — теорий, к смелому, пусть не до конца аргументированному, полету фантазии, то — дерзайте. Будущее достоверно — одно это уже ставит книгу над развалом подобных. Интеллектуальный пир обеспечен. Где-то, как бы не в «Эксперте», наткнулся на мысль, что благодаря ширпотребу книжных развалов, пиратскому беспределу интернета, абсолютному доминированию визуального ряда (фильмы-игры), — подорожание книг процесс закономерный, ибо чтение вновь становится достоянием аристократов духа. Перед вами — яркий пример. Чтение в чем-то развлекательное, но требует усилий и отдачи. В этом аспекте незавершенность некоторых линий, спорность некоторых концепций — тоже плюс: чтоб мозг не застаивался. Анализируйте сами. Спорьте, мыслите, радуйтесь! :)

Поначалу — ага, полная чернуха.

Мрак копится, копистся, и вдруг зашкаливает так, что становится понятно: никакого отношения к «реальности» книга не имеет. Тогда — отпускает. Понимаешь, что герой живет в иной реальности. Практически — в параллельной. Но не фантастической, а созданной неким фильтром в его мозгу. Такой фильтр есть у каждого из нас, он окрашивает окружающее в разные оттенки серого и в результате одно и тоже место мы видим по-разному и , даже контактируя, проживаем свою жизнь каждый в своей личной вселенной — триумф солипсизма.

Вселенная ГГ — погружение в полный мрак постоянного самоистязания. Стоит ГГ чего-то добиться, как он начинает свои успехи разрушать. Уворачивается от направленной на него любви. Нарывается на физическое насилие. Любит ли он сам кого-то кроме себя? Любит, но настолько глубоко, что и себе в том не сознается — вот и приходится не жену любить, а «проститутку, похожую на жену» искать, и к детям вроде как тянется, но какие-то они назойливые, и места им не находится в его крутящемся колесом аду, и любовницу вроде как впускает в личную сферу, но раздражается и тут же отталкивает, ни то наслаждаясь, ни то презирая ее, бегущую за ним собачонкой. Не человек — квинтэссенция бытового мелочного порока. И все равно в центре его внимания — я, любимый и великий, гадина, но своя, родная. И поиск в конце — чтобы почувствовать себя нужным.

И только последним проблеском уже животного разума — я кому-то нужен.

Он уже не смог.

Расследуя аморальность мира, оскотинился в хлам.

Если бы он только свою жизнь разрушал, беды бы не было — так, любопытный экземпляр, потаращиться на него сквозь стекло террариума, но солипсизм — это еще и формирование Вселенных окружающих тебя людей. Особенно тех, кто близок тебе, кто от тебя зависит. И мы получаем вскользь упомянутую трагедию. Автор не акцентируется на ней, как не акцентируется и на многих других деталях, не утруждает себя развитием физического сюжета, развязкой интриги с детьми. Потому что книга — совсем не об этом. Она о месте нравственности в нашем мире. Дети без понятия добра и зла, кто они — абсолютное зло или Чистота, посланная истребить носителей зла — нашу цивилизацию? Где граница меж сумасшествием и рассудком? «Когда смирение из святого человека делает опустившееся ничтожество»? В какой момент бытовые грешки выносят тебя за скобки «добра и зла», а точнее — социума?

«Когда я потерялся?..»

Ответ на предпоследний вопрос — жестко зависит от ответа на первый.

Абзацем выше я написал: «последним проблеском уже животного разума — я кому-то нужен». Мне кажется, это — один из ключей, которые дает автор: даже инстинкты, сам наш базис, заставляет нас жить ДЛЯ кого-то. Вот он — «0» на шкале координат, а не внеморальные дети. Поиск «сверхчеловека» — в себе ли, во вне ли — приводит к отторжению человеческим сообществом, к бунту собственной природы, к саморазрушению, аутодеструкции.

Вторично? Многие это говорят. Может и так. Возможно, какие-то древние когда-то об этом писали, но я не читал их и никогда не прочту. К примеру, потому что «их тяжелое детство прошло вдалеке от вещей, тех, которые так переполнили доверху нас»(ДДТ). Я хочу современных, родных декораций. Я хочу себя узнавать в этих героях. Я хочу современной прозы. А вторичность... Чтож, если вопрос не решен вот уже тысячу лет — предлагаете о нем замолчать?

И ЗЫ: мрак-мраком, чернуха-чернухой, а я стал добрее к окружающим, особенно — родным.

Ну что, плохая книга?

ВОТ ОНО! Наконец, рассказ сравнимый с тем, что Мастер творил когда-то! Великолепна психиатрическая часть — достовернейше переданы симптомы и синдромы. Именно за ней мне было интереснее всего наблюдать. И, кстати, то, что видения оказались реальностью, совсем не значит, что герои не сошли в психоз по-настоящему. Вся картина укладывается в классическое течение параноидальной шизофрении с антагонистическим (апокалиптическим) бредом (как говорится — если у тебя паранойя, это еще не значит, что во-он тот парень за тобой НЕ следит). Прекрасен и мистический саспенс (как говорят — позаимствованный у Лавкрафта). Прекрасна наследуемость. Наконец-то рассказ, ради которого стоило покупать эту книгу!

В конце XIX — начале ХХ века на западе появилось идиоматическое выражение «как в русском романе», означающее психологическую достоверность и акцент на мятущейся душе. Перед нами – прекрасный образец «русского романа». Достойный классиков и психологизмом, и драматургией, и выразительностью слова, и беспощадным обнажением социальных язв. Чернуха? Ровно такая же, какая выходила из-под пера Бунина и Достоевского. В этой книге нет персонажей. Такое ощущение, что перед тобой через кухонный стол сидит уставший мужик и рассказывает свою жизнь. Живые люди с тщательно выписанными судьбами, неуверенные, ошибающиеся, искренние, с простыми желаниями и неспокойными душами, оказавшиеся волей случая посреди весьма жестокого времени.

Срез эпохи. Агонирующее общество рожает чудовище. Роды вообще очень нелицеприятный процесс; и довольно кровавый. Обычно – радостный, но тут рождается монстр, и непременное условие его рождения — смерть матери. Воодушевление перспективами перестройки сошло на нет, раздавленное выпущенными на волю низменными мотивациями. Социальный дарвинизм. Примат подонков над людьми. Еще свежа в памяти жизнь в благополучной, великой, заботливой стране, кажется – руку протяни… И обворованные люди отчаянно пытаются если не вернуть всё назад, то хотя бы сберечь остатки. С ними яростно бьются такие же кинутые люди, все еще ослеплённые обманным сиянием обещанного будущего; не понимающие, что сами ничем не отличаются от проклинаемых ими предков, которые упрямо строили неизбежный коммунизм.

Год-апогей бешенного политического накала, когда любой школьник легко рассуждал об экономических стратегиях, мог на пальцах объяснить, как «обустроить Россию», и знал в лицо большинство действующих политиков. Время, когда трансляции съезда народных депутатов затмевали рейтингом ток-шоу.

Политический раскол, прошедший сквозь среднестатистическую семью и вышвырнувший на периферию ребенка — очень поверхностный взгляд.

Стихийный социалист и демократка-вопреки. Перед нами – бегство от реальности. Перед нами – социально приемлемая форма межличностного конфликта, позволяющая выплеснуть негатив, не швыряя в лицо сокровенное, бессмысленное и беспощадное. Потому что истинная причина происходящего между этими людьми – нищета, беспросветность, отсутствие будущего и жесточайшая фрустрация (категорическое несоответствие жизни ожиданиям). Но в своем бережливом друг друга конфликте они идут до конца, как истинные дети воспитавшего их общества, почти погибшего, и умирающего окончательно в них самих на последних страницах книги.

А дети тем временем клонируют судьбу родителей… А страна — клонирует свою собственную историю.

Блюз — это всего лишь, когда хорошему человеку плохо.

к/ф «Перекресток»

Текст как чувство. Незамысловатый слог, простые предложения, ленивый быт. Но какое внутреннее наполнение! Сколько неуловимого смысла! Откуда?! Где он прячется?! Как можно втиснуть столько жизни в пустоту между строк, между слов, между букв?.. Ветер как жизнь. Он скатывается с огромного могильника, подхватывает шелест листьев и стрекот насекомых, этот саунд летнего дня, и несет сквозь человека, разговаривая с ним, и прекратится лишь когда погаснет состарившееся Солнце. Жизнь как ветер. То зябко ежишься, то подставляешь лицо свежести, иногда вдыхаешь аромат вымытого дождем леса, иногда – вонь выгребной ямы. Ты сам наполняешь голос ветра/жизни своим собственным смыслом, потому что на самом деле ты один, и ты ползёшь по марсианскому колодцу одинаковых дней, не понимая – две минуты или два месяца ползёшь, а над твоей головой тем временем проносятся века. Но тебе уютно в твоем одиночестве и в твоей меланхолии. И когда прошлое стучится к тебе с какими-то проблемами или пережитым опытом, ты смотришь на свалявшийся кусок сена из желудка умершей коровы и думаешь: «И зачем это, интересно, корова снова и снова пережевывает вот эту жалкую, противную массу?» Вот и весь твой ответ прошлому.

Люди-растения. Даже привязанности им нужны только для того, чтоб потом о них вспоминать.

Книга интроверта про интровертов для интровертов. Роман о молодости, но герои его, двадцати с копейками лет, ощущают себя на рубеже возрастов, как будто молодость прошла и впереди – зрелость. Лето подходит к концу, ощущается дыхание осени. С ностальгией и печалью оглядываются они назад, с обреченностью и внутренним страхом смотрят вперед. Но читая следующие романы, видишь, что герои растут, но по-прежнему идут по тому же самому рубежу, как будто тащат его с собой в будущее. Так мы и живем, день за днем ощущая, что завтра начнется новый этап, а молодость заканчивается сегодня. Но приходит «завтра», и мы снова думаем: «нет, сегодня я еще прежний, все случится завтра». Самое странное, что героям Мураками в этом состоянии уютно. И тебе, пока читаешь – тоже.

Не в тот раздел занес я эту книгу. Поверив основной массе отзывов и обсуждений, начал читать, желая чего-то типа сплаттера. И в результате — неудовлетворение. Лишь отстраняясь — понимание, что книга очень-очень качественная. И лишь к концу, смирившись и через смирение осознав свое заблуждение , я впился во все эти описания реального, не лубочного, быта Техасса начала века, в весь этот «кислотный вестерн» с деконструкцией этого порядком мифологизированного жанра, в развенчание привычных культурных архетипов...

Безумно понравилась старуха-мизантропка — самый колоритный, живой, запоминающийся персонаж, персонифицированная история-психология Юга...

Натуралистические описания? Смерть, трупы, увечья, нищета, поедание отбросов — были тогда повседневной действительностью, ничего запредельного. Избалованные современным гуманизмом, мы не хотим того знать того, и позволяем себе циничные замечания, типа «со времен средневековья ничего не изменилось». Негр-маньяк (к сожалению — с закономерными предпосылками детства — четко следуя фарватеру психологии, зато — полноценно рисующие нам варианты «счастливого дества» тех времен, времен, кстати, индустриализации СССР), тогда и Тома Соера в триллеры давайте запишем: индеец Джо — самый жуткий персонаж моего детства.

Вобщем, я должен был внести роман в рубрику «Современная классика», и тогда, прочтенный в соответствующее настроение, он понравился бы мне гораздо больше.

Именно ради этого выкладываю отзыв: надеюсь, что кто-нибудь прочтёт и не ошибётся с выбором)).

В полном восхищении от «Авиатора», взялся за «Лавра». С некоторым трепетом, не скрою, как никак книга-победитель.

Водолазкин – потрясающий медиевист. Ему удалось показать то, что пытались объяснить другие исторические романисты – средневековье это не дома, кафтаны и кареты, а Бог и Духовность. Они не просто пронизывали бытие человека, они связывают воедино предметы и явления, время и пространство, заменяя собой законы физики, социологии, экономики — на протяжении сотен лет и вполне успешно. Другие авторы тоже постоянно говорили об этом, но – лишь говорили. Водолазкин – в это ощущение погрузил. «Лавр» книга-атмосфера, и именно средневековье в ней главный герой.

Попробую объяснить. Возьмём «Имя Розы» – из этой книги мы потрясающе узнаем средневековье, но с несколько научно-исторической точки зрения (не даром оно описано глазами пусть монаха-бенедиктинца, но учёного, то есть человека, чуть приподнятого над современниками и приближенного к нам – людям будущего, людям иного мироощущения). Средневековье же остается лишь антуражем, в котором двигаются главные герои, законами, по которым они движутся и границами, за которые они выйти не могут. Мы следим за людьми.

Хорошо, возьмём пример менее сюжетный – Иванов, «Сердце Пармы». И тут в центре – человек. Становление его и воля, которой он подчиняет природу, творя Средневековье вокруг себя. В «Лавре» же Арсений – просто бот, дистанционная камера, глазами которой мы Средневековье наблюдаем. Становление героя?.. Наверное, только в первой части, а дальше я перестал чувствовать живого человека. Поступки его филигранно мотивированы, тут никакой критики, но всё равно видишь за ними не потребности героя, а волю автора, который – галопом по европам – тычет Арсения (а точнее – нас в аресениевой голове) в разные средневековые уголки и разные подвижнические ситуации дабы написать масштабное полотно.

Полотно получилось, спору нет. Статичная картина, абсолютно реалистичная, наполненная атмосферой и абсолютно зримая. Картина, не кино. Полный жизни вдох. Кадр длиною в человеческую жизнь.

Книга великолепная, но, на мой взгляд, «Мысленный волк», конкурировавший с «Лавром» за «Большую книгу», намного сильнее по воздействию на читателя.

Человек сформулировал то, что я думаю, но не могу высказать, потому что, в меня пятнадцать лет забивали, что Сталин — АБСОЛЮТНОЕ ЗЛО. И об эту мантру разбивается неоформленная мысль, и говорить оппонентам приходится коммунистическими передовицами. И мне заявляют: «Я прекрасно вижу, что твоя позиция — наносное». Не наносное, но я прекрасно понимаю, что ты СЛЫШИШЬ, и возразить тебе не могу, поскольку вдруг становлюсь косноязычен. И вдруг я читаю гениальные строки, где — краткость, сестра таланта — на пальцах объясняется моя позиция. Как я могу этому не рукоплескать? Я, яростный либерал-демократ 90-х, твердокаменный социалист сегодняшних? Нет более верного последователя, чем раскаявшийся недруг. Единственное, чем могу дополнить «Письмо...» — тем, что Он оставил в наследство своим детям (не касаясь страны, чего они вообще не понимают!) — лишь трубку да стоптанные сапоги. Что оставят нынешние? Какие счета, какие виллы на тропических островах? Пассионарность — главное качество лидера. Но пассионарий может придти к власти только во времена смуты или, чудом!, по наследству. В условиях продажных демократических выборов — никогда. Вот, мы имели у власти пассионария. Либералы визжат о его жестокости. Но мы видем ее плоды. Она не была бессмысленной! Она была за ради нас, сегодняшних. Тех, что предали само его имя.

Никогда не забуду историю одного старика, который в начале 50х поднимал наш ядерный щит. Они строили вышки РЛС, а над ними, на высоте, недобиваемой зенитками, ходили Б-52. Однажды он, инженер-лейтенант, оказался самым старшим на стройплощадке, главным над зеками. И ему пришлось принимать решение — очередной этап шел с нарушениями техники безопасности. Но условий не было, ждать состава с оборудованием означало надолго заморозить строительство узловой вышки. А, повторяю, над головой постоянно напоминали о важности стройки, и каждый(!) заход бомбардировщиков мог оказаться боевым! Он принял решение продолжать. Вышка упала. Погибли зэки. Деда судили. Ему вменили срыв сроков (не людские потери!) и осудили на десятку. Он собрался, он уже знал локацию лагеря и номер барака. Тут умер Сталин, всеобщая амнистия. Знаете, что говорит дед, старший научный сотрудник института твердых тел, зам.директора института? Он говорит: «Правильно меня осудили! Я поставил под угрозу обороноспособность Родины!»

Где сегодня такие люди? Нет их. Потому что нет Вождя, который бы воспитал такое поколение.

Сложно, ох как сложно отозваться об этой великолепной отталкивающей книге. Возможно, только – меня. Специально усложненный архаичными терминами и допотопным стилем изложения текст довольно быстро – спустя каких-то полторы сотни страниц – становится удобоваримым, пусть и не понимаешь смысла абзацами, но уже и не перечитываешь вдумчиво, чтоб тот смысл осознать – плевать, для общего сюжета не важно, зато как перекатывается, как журчит текст – нет, не зря этот абзац прочитал. Но как же мне ненавистен главный герой! Хам, гад, сволочь, себялюбец, тварь, паскудник, бездушный поганец, неимоверный ЭГОИСТ. Насильник и убийца. Ни секунды не сопереживал я этому паскуде. И никак не укладывается в моей голове, за что его привечает автор. Нет-нет да припечатает словами второстепенного героя, но далее многостранично оправдает. С каким бы удовольствием я влепил бы книге единицу, если бы возможно было от нее оторваться, если бы, закрыв обложку возвращался разумом в двадцать первый век, а не оставался бы в восемнадцатом, если б не снилась она по ночам… Но ведь закрывая и просыпаясь, я не испытываю приятных эмоций (даже добротный треш дочитывая испытываешь что-то вроде благоговения), нет – злость, отторжение, испорченное настроение, — вот что оставляет после себя этот текст.

И все-таки, меньше восьмерки поставить не могу.

Давно я не читал квинтэссенции счастья. Наверное, с «Вина из одуванчиков» Бредбери. И «Грех» — то же «Вино из одуванчиков», только пацану тут не 12, а 17. Отсюда — смещение акцентов, но ощущение захлёстывающего с головой счастья..., утопание в собственном детстве — ровно то же (возможно даже, более концентрированно, поскольку перед нами не повесть, а рассказ). Очень солнечно, очень кислородно, очень любвеобильно (не только по отношению к ..., но и бабушка-дедушка живы...), а сердце при этом сладко плачет, а глаза замирают, не видя ничего кроме собственного прошлого, и вспоминается предчувствие безграничного фееричного будущего... Поступок ГГ, абсолютно правильный (я поступил бы так же), в то же время абсолютно катастрофичен

Nutscracker:

Без паники. Мертвые не сидят у мониторов.

Organizm(-:

Это, кстати, не факт. Может, это единственное, чем они в состоянии

заниматься.

****

Аriadna:

...Тепло, про которое он говорил,

используя слово «нагревать» — это не такое тепло, как бывает от

огня, а скорее такое, как бывает от любви.

****

Пелевин недожал.

Дочитывая повесть, я испытал катарсис, осознав, что Тессей, призванный спасти ВСЕХ – я сам. Но к чему тогда Слифф?

Перечитывая дабы понять это, я осознал, как на мою голову надевают Шлем Ужаса.

Перечитывая в третий раз (дабы таки понять, при чём здесь всё-таки Слифф), я понял, что Шлем Ужаса на моей голове изначально.

И это – правда.

PS: после второго прочтения втюхал повесть жене, до этого Пелевина не читавшей. Она ничего не понимала, но ей так нравилось, что вечерами мы разбирали прочитанное. Мы рисовали схемы Шлема, я толковал своё понимание, она возражала, мы редактировали рисунки. Спорили… Было очень здорово.

PPS: один из лучших текстов Пелевина. А учитывая чеховское «краткость — сестра талатнта» — самый лучший.

PPPS: обратите внимание на Organizm(-: — рожица сверху и анус снизу. Показатель продуманности и качества текста в целом.

Книга, открытая мною в детстве. Читал и перечитывал, в том числе вслух — родителям. Играл в эту книгу, фантазировал на темы, снимал в соем сознании фильмы, представлял себя всеми персонажами. Бегал по комнате, рисовал иллюстрации. До сих пор я к месту читаю стихи из этой книги (Не вся трава травой была...) Я до сих пор помню текст на память («Человек проводил последние занятия цикла. когда появились те двое (...) здоровенные охранники в вакуумных комбинезонах, с атомными карабинами, обращенными прикладами вниз» « -Как вы догадались, что впереди что-то есть?! -Там не хватает звезды», ««Я вас предупреждал, Николай, предупреждал — это страшное место!», « Круг замкнут, узы не расторжимы. И даже «Землянику» не спасет ее идеальная противометиоритная защита — какая разница, где находиться в момент атомного взрыва: внутри бомбы или вне её? Из трех звездолетов, встретившихся в системе, не выживет ни один», «...атомам станет тесно, энергия вырвется на свободу и на секунду рядом с Лагором загорится новое солнце. И в мире станет светлее»). Фантазия автора не просто зашкаливает, она — грандиозна. Одна из самых фантастичных и светлых книг, прочитанных мною. Без воды, без излишнегно пафоса, очень человеколюбива, очень светла, очень добра. И никому ничего не навязывает. Настоящая коммунистиченская проза — в идеалистическом понимании этого эпитета.

ИМХО: Шедевр советской фантастики, эталон и объект для подражания и для нас-современников и для западных фантастов. Незаслуженно забытый.

Кто-нибудь, купите у меня эту книгу! Хочу, чтоб о потраченных деньгах жалели вы, а не я.

Цепанулся на аннотацию: «устроившись на работу в парк развлечений, парень попадает в параллельную реальность», «добрая и проникновенная книга … хроника утраченного времени от Кинга»… Ну да, я был невнимателен: перед «параллельная реальность» стояло слово «словно», — но в остальном виноват не я, а тот самый Кинг. Ибо «хроника утраченного времени» должна быть ароматной. Она должна дышать светлой печалью, ностальгией, ощущениями прожитой юности. Эта атмосфера великолепно получается у Харуки Мураками. Да и у самого Кинга в «Сердцах Атлантиды». Ведь мог же! Тогда и сезонная работа в парке развлечений читалась бы с восхитительным чувством пережитого рая.

Без этой атмосферы же получился нудный «производственный роман». Угнетающе скучный. И абсолютно бездарный. Герои не просто картонные, они из жеваной бумаги. Даже не черно-белые, просто – белые. И пушистые. Все такие милые! Честные, мудрые, правильные, рубаха-парни (даже кто в юбке); все с первой встречи влюбляются в ГГ, и первая же беседа становится задушевной. Да, где-то в середине появляется Негативный Персонаж – столь же шаблонный, беззубый, да и введен он в текст с одной лишь целью – подчеркнуть благородство ГГ. Который, кстати, склонен к истерическим реакциям

Диалоги безобразны до рвотных позывов, сцены натуженные, искусственные. Уровень соплизма зашкаливает. Это даже не сопли-с-сахаром, это – сплошной сахарный сироп, от которого тошнит. Не стану вдаваться в детали – просто не хватит гигобайтов сервера. Ну а под конец вас ждут пригоршни нарочитой слёзовыжималки.

Приятного чтения.

Написанная на исходе девятнадцатого века книга, очень характерная своему времени: аксаковская мистика и жюль-веровщина (восторги научным достижениям и пространные изложения различных наивных полунаучных гипотез). Слог – льется, по тексту плывешь с благостной улыбкой. Мистика пронизана родными славянскими мотивами, лишь как дань моде приправленными африкано-индийской экзотикой. Это не западная модель, где мистика – изнанка мира, зло-в-себе. Нет, это тончайшая паутина, пронизывающая собой мироздание, еще один каркас вселенной, не менее важный, чем «материальное». И представляет она угрозу лишь постольку, поскольку люди не умеют ею пользоваться. «…сейчас она стихийная и, как все стихийное, проявляется лишь пассивно и случайно. Надо, чтобы из смутной, инстинктивной, она сделалась определенною, произвольною… и для такого превращения требуются Гельмгольцы и Гальвани» — лучше не скажешь. Книга написана в импонирующем мне ключе: каждое событие имеет мистическое и «научное» объяснение, выбор остается за читателем.

Первая мысль после прочтения последней строки: «Великолепно!» Оказывается, и у нас умели писать не только Классическую Литературу, но и прекрасные развлекательные тексты.

Одна из лучших книг серии, и это не только мое мнение (достаточно полазить по сталкерским форумам). Вспомнил о ней, при попытке прочитать «Остальное — судьба». Автор тоже не играл в Сталкера (впрочем, на момент написания книги игра, по-моему, еще не вышла). Зона «Дезертира», так же как Зона Успенского, не похожа на ту, к которой мы, сталкеры, привыкли. Но, в отличии от второго, она не вызывает отторжения. Настолько точно передана АТМОСФЕРА. И получается, что атмосфера главнее знакомых названий и витиеватых хохм. Денежная система Зоны, придуманная автором, — гениальна. Сначала в нее вообще не въезжаешь. Потом... И потом не въезжаешь, но уже понимаешь — где-то внутри. Ни в одной другой из книг серии я не встречал столь тонкого мистицизма — как исподволь Зона забирает человека себе. Идеальна психологическая составляющая — не нужно никаких объяснений, смена личности происходит на глазах. Совершенно неудивителен исход в сумасшествие, закономерен (хотя и не сразу это понимаешь) камбэк героя. Да, Дезертир неконгруентен этому миру, но его «сумасшедшинка» делает его «нормальным» ТАМ, в Зоне. Та самая «сумасшедшинка», которая ошарашивала Никуту во всех встречных-поперечных. Частичка Зоны, которая навсегда со сталкером.

Повесть понравилась. Язык, конечно — сложный, излишне «адаптированный», что очень усложняет восприятие. Текст скомкан, даже больше, чем обычно у Лазарчука. Сложилось впечатление, что задачей его было только донести свою позицию по русским корням и сегодняшней геополитике. Это удалось на все 100! Поскольку мнение автора в этом случае совпало с мнением читателя — я проникся.

Говорят, Толкиен под орками выводил немцев (2-я мировая), а под роханом — русских. (опять же западное мнение — деревянные крепости, вольная степь, элементы анархии :smile:; может, я не прав, спорить не стану). Но глядя на сегодняшний мир, соглашаешся с Прашкевичем — орки — мы...

Кстати, почемы мы не любим эльфов? Не я один, многие, даже книжку на ветке просили такую — чтоб эльфов ненавидеть? И Лукьяненко к этой теме в сборнике «Убить чужого» приложился, и Еськов прекрасную книгу написал (Последний кольценосец), и еще множество названий я на форуме прочитал...

Не потому ли?

К слову, причем здесь православие? Не, словосочетание «православный боевик» неимоверно круто – в нем столько силы и правды, что я готов это читать. Вот только смысла православия в книге не открыто. Буддизма – да, теософии – да, даже протестантизма (хотя последнее – спорно, смысл его подан крайне поверхностно). Единственное, что прозвучало: католики поклоняются смерти Христа, а православные – его воскрешению. Это много. Практически – культ смерти против культа жизни. Но мне кажется, это далеко не всё отличие. А раз смысл православия не раскрыт, о каком «православном» вторжении тут можно ругаться?

«В Евангелие не сказано хвалить чужую веру. Хваля чужую веру, ты порочишь свою». Так-то оно так, но ревность – удел слабых. Когда уверен в себе – не ревнуешь. Тут большая разница: хвалишь ты веру или церковь. Если ты говоришь: «Смотри, какие декольте Машка таскает!» — ты хулишь свою церковь, которая не таскает таких декольте (а может и носит, просто ты не знаешь о каком-нибудь очередном открытом приюте). Другое дело сказать: «Смотри, какие у Машки сиськи!», — вот тут ты конкретно сообщил, что у твоей церкви хуже. А это уже не от церкви зависит, это уже – природа/доктрина. Именно так и хулится вера.

Но разве не с мелочной похвальбы чужому начинается отступничество? Оглянуться не успеешь, а уже сектант или кришнаид какой.

Кармические перевоплощения, безличностная вечность в Абсолют противопоставляются воскрешению конкретной личности для вечной жизни. Одна жизнь, одна попытка, одна судьба, которую Господь вложил в наши руки. Христианская церковь суровее, потому что не предусматривает черновиков и работы над ошибками.

А причём здесь язычество. Нет, эта часть – великолепна и потрясающа (хоть и оставляет сомнения в своей аутентичности, — вряд ли в реальности существовала эта вера и эти ритуалы), а носитель идентичености харизматичен, как сам Перун. Тем более, два главных героя должны были с яростью вцепиться друг другу в глотки, т.к. являются непримиримыми идеологическими врагами!

Ну и ладно. Кому-то понравились «боевиковые» моменты, а лично мне — философские. Ох, не один день я с упоением размышлял над открывшейся мне гнилой сутью либеральной литературной пеннетрации нашего сознания и иных, не православных религий. Очень нужная в этом плане книга. Толика здорового консерватизма нашему обществу не повредит. Думается мне, что нарочито примитивная «боевиковая» канва служила приманкой, дабы втиснуть идеологию в девственные умы. Судя по отзывам с разных сайтов («боевик классный, рассуждения пролистывал»), не получилось.

Да, в книге много спорных моментов, но они заставляют искать ответы, дискуитировать с автором и самим собой, все это развивает дух. К сожалению, абсолютное большинство русскоязычного сегмента всемирной паутины воскликнуло: «Антилиберальная православная фигня!» — вместо того, чтоб думать и развиваться.

Мне рассказ показался скучным. И дело даже не в том, что 11 сентября — локально-американская трагедия; трагедию можно заменить на любую другую. Рассказ не об 11, а о людях — переживших и нет. Постоянно крутилась в голове часть «Сердец в Атлантиде» _ «Слепой Уилли». Та же вина выжившего... Но Уилли был какой-то живой и честный без соплей. Здесь же все как-то натянуто, вымучено.

А мистика в этот рассказ вообще зря приплетена.

И еще интересно — Кинг, периодически рисующий картины о безжалостности государственных структур (навскидку — Воспламеняющая взглядом), безоговорочно придерживается официальной исламской версии, когда столкнулся с вероломством государства в реальности.

Как можно так составлять слова? Простые слова, простые предложения («Отец засобирался»). И ничего он там дальше не написал, по сути-то. И, оказывается, трагедии тоже нет. Но первый лист на исходе («Потому что с тех пор всё не так»), а я чувствую, как увлажняются глаза.

Как так составлять слова?

Дальше пятилетний мальчик взрослеет, и истории уже не столь трогательны, но полны стиснутой эмоцией. Полны криком. Рефлексия – движущая сила цивилизации, если бы не она, прозябать бы нам в людоедском варварстве со всеми нашими смартфонами и мерседесами. (Я знаю, что многие считают, что так оно и есть на сегодняшний день, но в мире без совести и зачаточного гуманизма всё было бы намного мрачнее и намного безжалостнее). Лирический Захар получает от судьбы удар за ударом, от которых едва-едва может устоять на ногах, и ты ощущаешь, как крепнет стержень его позвоночника. (Не флейта, нифига). И вот пик – триумф, превращённый в кэрри-евское (кинговское) падение.

И альтернативная версия прошлого — то, что осталось за скобками.

(Особенно (ха-ха) впечатляют «триумфы» — насколько мелочно всё это возмездие. Я впервые понял, что «воздаяние» – бред. Есть ситуация, и как ты в ней поступил. А как там потом обернулось, что жизнь сотворила с обидчиками… А ты весь такой Д'Артаньян. Хотя душу греет, это да. Только не нужно делиться низменным. Не за то любят Русскую Литературу).

История успеха. Она отдаёт мачизмом и самолюбованием. Лирического Захара уважаешь, но как-то стыдно; неловко даже самому Прилепину, и он подаёт альтер-историю скомканной скороговоркой.

И сам останавливается у двери, глядя на своих детей, размышляя, уйти или остаться? Что для них благо?

На самом деле, благо – уйти, потому что лишь волчата способны быть успешными в волчьем мире.

Вот только не всегда успешный – счастливый. И тот — с какой-то оглядкой, с постоянным нервом, с горечью – счастливый…

Можно подумать, овцы счастливы безмятежно.

И всё-таки он говорит: отдал бы весь успех, лишь бы тогда догнать отца (я специально не цитирую, чтоб не попортить вкус абзацев тем, кто не читал).

Безусловно, жизнь не спрашивает. Но спрашивают Люди, которые Совесть. «Стоит ли счастье мира слезинки ребёнка?» Я отвечал в своё время классику с изуверским цинизмом и сарказмом. Теперь мне неприятно это вспоминать. На такие вопросы имеет право отвечать только человек, который ростил детей. (Замете, не «наделал», а «ростил»). Ответ будет однозначным и односложным.

А потом в сознании родителя вновь столкнутся идеализм и рационализм: блин, конечно, надо создавать мир, где не нужно растить волчат! – но этот мир ещё не настал, поэтому своего я, пока в блоге сею семена доброго-вечного, буду растить волчонком.

То есть, как Лирический Захар, ты сам постоянно стоишь у двери.

Один из самых безжалостных текстов, читанных мной. Площадка — для боли физической, душевая — для боли душевной. Немыслимый, изуверский круговорот страдания. Раскаянье, переосмысление, признание собственной глупости, искреннее желание все изменить, даже заключенный договор, выполненный нечеловеческим усилием вопреки нечеловеческому страданию... — всё это бесполезно, ничто не поможет.., и никто. Мы слишком привыкли позволять себе «маленькую слабость». Мы привыкли верить, что всегда возможна вторая попытка. Можно выпросить, вымолить, выиграть, купить, сторговать — второй шанс. Что кто-то войдет в наше положение, проникнется, пожалеет.

А вот тебе наотмашь: никто не пожалеет! Никакого снисхождения, никакого тебе второго шанса. И даже срок не скостят, срока вообще нет — ты будешь страдать, пока тебе хватит сил... а потом тебе станет еще хуже. И никогда, никогда, никогда это не закончится.

«Ты что-то знаешь о справедливости? Поделись со мной. Я вот не знаю.»

Я задумался над собственным легкомысленным отношением к жизни.

Изящная игра разума — первая половина книги.

Игра разума, изящная местами: «Ну, погоди» — цинична по отношению к святыням моего детства настолько, что я лично похохатывал; «Колобок» — жутка настолько, что у меня попортилось настроение перед лицом давлеющей беспощадной неизбежности и безвыходности, рассуждения хоть и высосаны из пальца, но непоколебимы в своей архитепической логике (другое дело, что на той же основе можно было накропать совершенно противоположные, но столь же логичные смыслы); «Снежная королева. Развенчание гностического мифа» — у меня, краешком знакомого с вопросом, вызвала восхищение и аплодисменты стоя.

Игра разума, местами беспомощная: тот же «Бурратини», убейте, но не могу понять, за что название вынесено в общее название — фашизм Буратино доказывается одной датой и местом пребывания. Фашизм как движение много шире, чем противостояние условному еврею-Барабасу. Вобщем, эпатажный бред. Туда же спишем натужные попытки с Незнайкой и массонами-поросятами (пусть они и есть свиньи).

Зато мультики про попугая я теперь не смогу смотреть в ином понимании. Читал тексты про них, лихорадочно внимая, без тени улыбки, ибо — правда. Про любимое «Собачье сердце» — не мог не согласиться, такая точка зрения вполне может иместь место.

Вторая часть книги — привычные эссе. Всё на месте — лиризм, рассуждение, попытка смены точки взгляда от обывательской, нежная ностальгия по детству... Вот только мыслей особо нет. Запомнилась только: «Мы верим словам, произнесенным «в сердцах», потому что вежливость — буфер между правдой и личностью». Сравнение городов с человеком прикольно, но, к примеру, про Харьков я совсем не понял деталей. Как-то , после прилепинских эссе, нечего мне больше написать про классичесские эти.

Оценка — не среднеарифметическое. Те, несколько реально бронебойных, серьезно перекосили весы моего восприятия книги.

Удивлён высокой оценке, потому что планка романа как бы совсем не высока. Не скажу, что лютая графомания, но – проба пера начинающего автора. Человек не владеет словом как инструментом. Человек имеет лишь общее представление о литературном языке. Масса корявостей, диалоги искусственны.

Человек незнаком с основами драматургии. Повествование безбожно затянуто. Сюжет бесконечно провисает. Выматывающие описания местности/города/зданий (полное ощущение, что автор описывает впечатление от тур.поездки), бесконечные повторения информации одними и теми же персонажами (автор опасается, что читатель забудет очевидное?), раздражающие повторения одних и тех же сцен глазами разных персонажей (хоть бы при этом новая информация появлялась! я уж не говорю о диаметрально противоположной оценке событий...), постоянные нудные описания абсолютно лишних действий (к примеру, сцена замены колеса: кто из какой дверцы вылез, кто в какую сторону горизонта посмотрел, откуда достал домкрат, сколько минут тот поднимал автомобиль, убедиться, закреплена ли машина, открутить гайки и, опаньки!, «а потом он поменял колесо»! Ладно, начал ты описание производственного процесса, так будь, блин, последователен! А лучше – вообще упомяни вскользь). Столь же велика масса лишних с точки зрения драматургии событий (та же пресловутая сцена с заменой простреленного колеса: герои обсуждают, насколько опасно менять колесо в условиях погони. Обсуждают в два раза дольше, чем длится сама замена колеса. При этом сидят, совершенно беспомощные, в поломанной машине!!! Ладно бы, вследствие всего этого идиотизма их нагнали бы гулы. Или они опоздали бы в точку рандеву. Так нет же! Зачем вообще эта сцена?!.. Автор делился своими знаниями в области устойчивости к повреждениям многокамерных колес легковых автомобилей?). Герои действуют не сообразно здравому смыслу, а согласуясь с интересами автора (сразу вспомнилась сцена, где полицейского подняли по тревоге, он сетует, что даже душа не успевает принять, но видя по дороге встречу двух людей, которые (по его мнению!) всего лишь не должны общаться, он игнорирует приказ, и едет за ними следить!). Биографии второстепенных персонажей подробнейшим образом детализированы (но эти герои чаще всего гибнут через пару десятков страниц, и остается непонятным, зачем грузили мой мозг? Чтоб я за умершим статистом увидел личность, ощутил ужас прервавшейся на взлете жизни? Не получилось. Не жалко этих картонных солдат. Жалко детей, которых краем глаза заметила пробегавшая мимо Паола, потому что самолеты были уже в воздухе…) Биографии главных героев поданы вскользь. И разумеется, главным героям всё всегда удается.

Позабавили клише: дело происходит в Италии, отсюда действующие лица: мафиозо и полицейские. Кому же еще в Италии-то? (Цезарь и гладиаторы ведь как бы уже вымерли). Разумеется – два католических священника. Но читая их, совсем не понимаешь, что это значит – быть католическим священником. Потому что автор не имеет об этом ни малейшего представления. Вот о мафии ему гид рассказывал, это – да. (А в итальянских библиотеках, кстати, работают исключительно писаные красавицы) Глотком реализма – циркониевый завод и американцы. Кстати, американка – единственный персонаж, обладающий хоть какой-то самобытностью среди однотипных клишированных остальных.

Философская основа удовлетворит разве что младшего школьника.

Думал, что брошу на первых пятиста электронных страницах. Потом увлекся. На середине второй книги снова устал. Дочитал только потому, что если бы отложил, то не вернулся бы к книге точно. Для меня это – нижняя планка читабельности. Особенно после читаных только что Прилепина и Кузнецова.

Почему все-таки прочитал? Сюжет в целом – ничего. Город, пусть излишне, но проработан, город — живой. И, главное, импонирует безжалостность автора: если герой должен умереть, он умирает.

Книгу не рекомендую.

Абсолютно не помню, где и как я цепанул это название. Случайно наткнулся на уже скачанный текст на жестком диске. Чуть было не снёс.

Это была бы потеря потерь))

Действительно, «Над пропастью во ржи», но современная мне. Упомянутую классику я прочитал поздно, года два назад. Не знаю — то ли не в том возрасте, то ли, пресыщен современными текстами, на фоне которых тот, изначальный, совершенно не выделяется ни скандальностью, ни болезненной откровенностью. Короче: «их тяжелое детство прошло вдалеке от вещей, тех, которые так переполнили доверху нас» (ДДТ). ВГЛ — именно та «Над пропастью...» , которая способна пронять пресыщенного современного читателя. Гротеск, сквозь который прорывается боль за происходящие в социуме процессы (кстати, отличает истинного патриота своей страны!), взрывы очень точных мыслей, где-то банальных, но как-то именно вот так тобой не формулируемых (добавлю: для кого-то банальных, но основной массе подростков, кому честно и предназначены как ВГЛ, так и НПВР, — откровение небес; давайте не будем излишне строги). Да, много шитого белыми нитками, но это все-таки не реализм (постмодернизм? не силен в классификациях, поправте, кто знает). Текст очень реалистичный при всем своем гротеске — реалистичный событиями и поступками людей.

Присутствует и ангажированная «смена парадигмы»

которая реально цепляет.

Читал запоем, с красными от бессонницы глазами. После пронизившего меня «Будущего» Глуховского, эта книга удачно (правда, второй, первую книгу бросил, ибо свежо впечатление от Литературы, чтоб читать Макулатуру) мне попала на глаза. Очередной приговор современному обществу потребления (в том числе — потребления собственных детей). Показательно: книга (дебют, кстати говоря, наркомана) получила пристижную премию (см.выше)! Почему только общество после таких книг не меняется?.. Привыкло потреблять и их, причем горстями (горькая ирония). Отдельное спасибо Вадиму Михайлину за потрясающий и честный перевод. Такого смачного перевода я раньше не встречал (разве что в Большом Куше от Гоблина) — ненормативной лексики по пучку на абзац, при этом — вкусно, точно, вычурно, со смыслом ! Я не иронизирую. ИМХО — ненормативная лексика делает текст более личным, честным, доверительным.

В общем, еще одна нетленка, которая непременно появится в моей библиотеке на бумажном «носителе».

Помните такое понятие «послесловие»? Оно хорошо тем, что, в отличии от «предисловия», допускает «спойлеры». И этот мой отзыв, как и большинство моих отзывов, именно — послесловие. Или даже — сочинение, как в школе)). Давно хотел поделиться с кем-нибудь своими мыслями о. Так что подумайте, стоит ли читать дальше. Впрочем «Башня» — не детектив, особой интригой не выделяется, но тем не менее. В общем, смотрите сами.

Я наткнулся на повесть около 15 лет назад, когда от нечего делать листал на даче старую подшивку «Иностранной литературы». И вдруг, среди текстов об испанских повстанцах глаз зацепился за обнаженные женские тела. Повесть была прочитана тут же, за пару часов, взахлеб. Честно говоря, случился разрыв шаблона – не думал я, что в СССР могут такое напечатать: тут вам и неприкрытая сексуальность, и некий шарм буржуазности, и однократное, вскользь, упоминание советского строя в иронично-негативном контексте. Однако ж – напечатали (много позже я узнал, что Фаулз тяготеет к социалистам, но тем не менее…)

Рассеянные по тексту куски об изобразительных стилях неподготовленным читателем воспринимаются сложно, но все равно читаются с интересом, и даже что-то в этой художественной зауми я начал понимать. Общие рассуждения о развитии искусства же достаточно прозрачны, и вывод о девальвации абстракции, о современном искусстве как «зияющей пустыне» и «самой провальной пропасти из всех» (сразу вспоминается к/ф «О чем говорят мужчины»: Энди Уорхол, я не твой) абсолютно согласуется с моим ощущением. Очень интересно было бы узнать мнение художников об этом аспекте повести.

Разумеется, покорила меня параллельная линия сюжета. Прочитав «Башню», я упал в Фаулза, и, разумеется, следующим откровением стал «Волхв». Сначала я думал, что «Башня» предшествует ему, и получила в нем дальнейшее развитие. Оказалось, наоборот. «Башня» — реалистичный и зрелый «Волхв». Параллели очевидны – затерянный уголок сказки, две девушки, старый волшебник, молодой самодовольный англичанин, и все не так, как кажется с первого взгляда. Только сказка остается сказкой – обаяние Котминэ не теряется с течением страниц, оно даже усиливается, но как бы становится «взрослым» (как волшебство «Властелина колец» по сравнению с «Хоббитом») — по мере понимания трагедии, что творится под сенью усадьбы. Аморальная атмосфера таит под собой целомудрие. Злобный старый повеса становится хрупким, нуждающимся в поддержке гением, легкомысленная секс-кукла – побитой жизнью, но несломленной боевой подругой, самоуверенный молодой звезда – посредственностью, несостоявшимся «ни как мужчина, ни как рыцарь»; и целую эволюцию «масок» проходит Диана-Мышь: от холодной хозяйки через твердую студентку-сиделку к ранимому, но принципиальному в вопросах морали цветку. Одураченный иллюзорной распущенностью атмосферы, Дэвид считает, что девушка уже принадлежит ему, и позволяет себе покочевряжиться в супружеских моральных принципах, рассчитывая в душе, что его станут уговаривать и таки уговорят. Но эта заминка оказывается фатальной. Один мой друг сказал: «Добиться можно абсолютно любой женщины» «Ну да, как же!» – возразил ему я и начал загибать пальцы. «Значит, ты не хотел их по-настоящему», отрезал он. Позже я понял, что он имел ввиду. Каждая женщина назначает свою цену (ценой Клеопатры, к примеру, была жизнь), и если ты не готов ее платить – ты не хочешь ее по-настоящему. Ценой Дианы было Настоящее Чувство. Не обязательно любовь – с Генри она была не из любви: уважение, жалость, мамреду (вроде так произносится японский термин, обозначающий чувство ученика по отношению к учителю). Заминка Дэвида показала, что того самого кристаллизованного чувства к ней в нем нет. Оно появилось позже, когда он был отвергнут (и вполне возможно именно потому и появилось).

В припадке самоуничижения Дэвид видит себя настоящим. Он понимает, что отверг новую жизнь, настоящую жизнь, жизнь «полной грудью» и вынужден вернуться к своему пресному выхолощенному существованию. «Уцелел» — говорит он жене. И это звучит приговором.

В последнем абзаце я по памяти воспроизвел вывод советского послесловия в том самом журнале. Но разве было бы лучше, если бы Дэвид развалил семью с двумя детьми ради молоденькой студентки? Ему мнится идеальный рай в обнимку с ней, но не станет ли этот рай через семь лет таким же пресным? И что тогда, новую студентку искать?

На самом деле Дэвид не мог не «уцелеть». Именно потому что он неспособен на то большое чувство, что ждала от него Диана. Он не способен на взрыв, на Поступок. Чувства его на втором месте после рассудительности. Между его «я» и самовыражением стоят преграды условностей, морали, стыда, английскости – именно потому он, кстати, и предпочитает абстракцию реальной живописи. Именно поэтому его картины не останутся в веках (вот только вспоминаются Стругацкие с их «Хромой судьбой»: резюме машины для оценки гениальности – «тираж 50 000 экземпляров», помните? И почему это мало, если твоя картина греет душу одного человека, а не всех?) Он «порядочный человек», что в контексте повести звучит ругательством. Нет, жене-то изменить он может, но с другой девушкой, более «легкой», только такая измена не именит его жизнь. И, кстати, жене он все равно изменил, хоть и не имел физической близости. Он влюбился, что гораздо непростительней, ибо половой акт – не более чем физиология.

Ладно, переживёт. Должно быть, хватит ума последовать совету журнала «Махим»: при расставании с девушкой – как бы тебе не было плохо, не рассказывай ничего своей жене)).

Закрывая книгу, понимаешь, что Котминэ поселился в твоей душе навсегда – этот болезненно-искренний светлый зачарованный мирок, населенный очень хорошими, но несчастными людьми, сбежавшими туда от реальности, как в заповедник.

Пожалуй, лучший рассказ сборника. Самый глубокий. Прекрасная многоплановая метафора лучшего возраста жизни.

Сио — обычный влюбленный пубертатный пацан. И то, что он выведен марсианином, всего лишь метафора, подчеркивающая пропасть между пубертатным пацаном и объектом его любви. (Впрочем, можно найти дополнительную метафору — пацаны же живут в воображении, в каком-то своем фантазийном мире — мире гонок, джунглей, глубокого космоса... Марс? ОК, пусть — Марс). Она — ничего особенного, но для него — совершенство. Даже вредная привычка кажется ему волшебством. Пустой треп, ни то о стрип-клубе, ни то о кабаре, пошленький поп-мотивчик, примитивные занятия, эпатажность (голая на шпильках) — для него это все грани единой пронзительной Красоты.

Самый трагичный рассказ, ибо Черной Смерти не будет. Случится ещё худшее — разочарование.

Женщины, вы сами делаете нас такими, какими видите кругом. Циниками. Потребителями вас.

Прочитайте — вот какими мы видим вас изначально!

Необычная книга. Причем, необычность в глаза не бросается.

Почему точка именно в этом месте? Я слишком уважаю Рубанова, чтоб подозревать в отсутствии смыслов. И еще одно — вопреки фактам у меня осталось чувство завершенности.

Похоже, что «Конец» пишется не в тексте, а в Читателе. Прожив четыре дня с этим нервным, воюющим, бесчеловечным человеком, Читатель принимает окончательное решение о своем отношении к ГГ и тому миру, в котором он живет.

То, что ГГ — банкир, не важно. Просто так случилось в его судьбе. С тем же успехом он мог стать политиком. Или все-таки музыкантом (если бы не сменил приоритеты). Не было таланта к музыке? Так и банкир он весьма посредственный, о чем сам неоднократно говорит. Просто — человек, который воюет с мирным населением, не может не получить того, к чему стремится.

А он — именно воюет. С собой, с миром, с Государством, с временем, с близкими, с дорогами... Недаром именно ему пришла в голову идея гипермаркета с ассортиментом из кирзовых сапог, хозяйственного мыла, спичек, телогреек, водки и консервов. Ладно бы сеть торговых точек, но — Гипермаркет! Эта, несколько нелепая, идея кажется ГГ идеальной, потому что он живет в состоянии войны. И то, что другие этой войны вокруг себя не видят, — их проблемы.

Абсолютный эгоцентрик, не интересующийся ничем, кроме собственых достижений, и почему-то уверенный, что эти достижения интересны всем окружающим. Никакой друг. Нет в книге места, когда он оказывал бы кому-то дружескую помощь (пусть дажи в виде взаимопонимания!), при этом сам спикулирует дружескими чувствами других — по принципу «они мне друзья, а я им — нет». Он патологически фиксирован на целесообразности, что выливается в непрерывный подсчет потраченных секунд. Он не живет, он существует в непрерывном КПД. Либо работа, либо самосовершенствование. В том числе — через самоистязание. Ради чего? Пусть и говорит обратное, но ГГ презирает тех, кто получает удовольствие от жизни. И даже ненавидит их — не за то, что те умеют быть счастливыми, а за то, что потраченные на удовольствие секуны (в его понимании) потеряны зря! При этом он не трудоголик, и этот факт вообще выворачивает читательскую систему восприятия действительности. Очень хочется объяснить ГГ мелкие радости, поучить его жить, но это бессмысленно — он не нуждается ни в учителях, ни в утешителях. Он просто не понимает других. Точнее — отказывается понимать. И, если вдуматься, сказать-то мы ему можем лишь банальщину.

Мы видим перед собой становление Сверхчеловека Ницше. Он уверенно считает, что за подобными будущее. И где-то он прав, ведь темп жизни непрерывно ускоряется, и не я один уже не могу поспеть за ним, а вот такой ГГ — легко. Но проживи с ним эти 400 страниц, и пойми, что тебе не нравится его жизнь. Тебе не нравится этот человек. Ты бы не хотел с ним общаться.

Получается, это эволюция. Та самая, социальная дарвиновская эволюция. ГГ отторгается обществом как чуждый элемент. В свои сорок он выглядит на пятьдесят. Он не проживет долго. Но он — лишь первый из нового биологически-социального вида Homo. Homo Speedus :). Он еще не приспособил среду под себя. Это переходный эволюционный этап. Кроме того, что мы сами гробим экологию, мы гробим и социальную нашу среду обитания — в частности, ускоряя мир, меркантилизируя его, стремясь к эффективности, равняясь на темпы роста... Тем самым способствуя собственному вымиранию от нервных стрессов и зарождению таких вот новых людей.

Наверное, кто-то проникнется Идеей. Кто-то попробует вступить на этот путь. Но пусть тогда будет готов к тому, что критерий «счастье» исчезнет из его жизни, станет лишь словом, чье значение нужно будет искать в толковом словаре. Пусть готовится к одиночеству, потому что женщины — это профессиональные пожиратели времени, а дружба — лишь рудимент, и полезность его под вопросом, потому что эти объекты — друзья — раздражают, отвлекают и понижают КПД времени. Готовся к войне.

И ты, кому неприятна новая эволюционная ветвь, — тоже готовся. Потому что тебя не спросят.

Вкеликолепная книга. Ничего подобного раньше просто не было. Новый уровень и фантастики и литературы! Действительно — вторгается в сознание читателя-реципиента (я, например, пытался выполнять задания из учебников :silly:). Превосходный саспенс. Фирменная дьяченковская притчевость. Несколько идей, сплетенных в косу и поданых читателю — распутай. Но та же фирменная дяченковская недоговоренность именно в этом романе нокаутирует все удовольствие. Уже поняв, что ничего не будет — дочитывал в глухом раздраджении. Очень много вопоросов осталось без ответа, ряд нестыковок — все это даже характерно для появление принципиально нового Текста. К прочтению — обязательна!

Я бы предложил такую аннотацию:

Обучение — это насилие.

Жизнь — это насилие.

Ты изменишься, хочешь ты этого или нет.

Ты станешь другим. Не лучше, нет. Просто другим.

И перестанешь быть человеком.

Просто исторический роман об иудейских династических войнах. Автор прекрасно разбирается в вопросе, видна солидная подготовка, но кому, кроме него и парочки спецов станет интересна эта книга? Не, ребята, так продаж не сделать. И, вспомнив незабвенного Дэна Брауна, Лазарчук ввернул в книгу всем известного топового персонажа!

Это даже не кощунство, это — пошло.

Да, многие пытались представить Иисуса человеком. У них получалось изящнее и со смыслом. Раскрывалась философия, имел место нравственный поиск... Если бы все было так, как описано Лазарчуком, откуда бы появилось революционное для своего времени учение? ИМХО — Лазарчук и сам не верит в свою версию событий. Так зачем впаривать нам надуманные события, картонные персонажи, массу не обоснованной ничем кровяки?

Саундтреком к моему отзыву неплохо послужила бы песня Канцлера Ги «Страшная сказка»:

«И перо возьмут чужие руки,

Записать себе присвоив право

Хронику чужой тоски и муки,

Всыпать правды горькую отраву.

Приоткрыты двери преисподней,

Ангелы растоптаны конями,

И сюжет известный новогодний

Переписан серыми тенями...

...Крысы помнят, о Мастер Гофман,

Как все было на самом деле»

По наводке уважаемого Dentyst’a прочитал Тим Скоренко «Сад Иеронима Босха». Сразу скажу – понравилось!

Автор успешно имитировал фирменный паланиковский стиль. Стиль, но не то, чем он наполнен. Паланика отличает не только жесть и нон-конформизм, но и «подпороговые» душевные переживания героев, катарсис. Этого нет у Тима Скоренко. Паланиковским героям сопереживаешь. В «Саде» нет ни единого героя, которыму бы сопереживал (за исключением проститутки Ванды с задетой профессиональной гордостью :smile:). Паланик не забывает об иронии, Тим Скоренко о ней вспоминает. У Паланика сюжет закручен, постоянно присутствует интрига. Сюжет Тима Скоренко настолько линеен, что читается со скукой. Эту книгу читаешь ради другого — ради нон-конформизма, злобных истин, цинизма, неполиткоректности. Ради своего отражения в, наконец-то!, некривом зеркале. Опять же, Паланик жесток, циничен и честен; ТС же, ради получения того же воздействия на читателя, – злобен и отвратно-натуралистичен. Я не говорю, что все это – плохо. Просто — до уровня мэтра не дотянул.

Ряд сюжетных сцен, да и сама ИДЕЯ книги основаны на апокрифических евангелиях и фильмах,

Так что, текст этот наполнен непроверенными данными, друзья, фильтруйте их и не цитируйте :wink:.

И последнее: Джереми Л. Смит – Антихрист.

Что главное в Христе? Учение. Чудеса – лишь их обрамление. Джереми же ничему не учит. Он тупо творит чудеса и повторяет речи имиджмейкеров. Ради привлечения паствы и собственного удовольствия. Иисус был добрым, но не добреньким. Почитайте Евангелие – он был жестким и категорическим в своей принципиальности. Он не кормил сотни голодных просто так, не разбирая агнцев от козлищ. Он четко проводил границы и чудеса являл только ради дела и только своим. Никогда – ради чьего-то любопытства. Он не сыпал манну с неба просто так. Он никому ничего не доказывал. Он дарил голодному сеть, не рыбу. Он УЧИЛ людей любить, а не одаривал любовью всех без разбора, без цели, кратковременно и без внятных последствий. Джереми делал это все. Благими делами он развалил Церковь. Читатели осознали, какой это прогнивший институт, паства и церковники из «Сада» перешли в другую веру, а судя по последней главе — остались неизменными. И те и другие отвернулись от христианства. Вот она – цель Сатаны. Антихрист правил Царством Земным, но не служил ему, как Иисус, царство которого – на Небесах.

Это, кстати, признак таланта — писать об одном, но сказать правду. Писать о Мессии, описав Антихриста.

Одна из моих любимейших книг. Книг, перекраивающих реальность. Книг, говорящих о том, что каждый из нас живет в своей реальности, отличной от реальности других. Выделяет «Волхва» из этой среды то, что Фаулз указывает, как реальностью Другого можно управлять. И что твоей собственной реальностью тоже управляют, прямо здесь и прямо сейчас. Я не говорю о набивших оскомину откровениях — реклама и политика. Я говорю о ваших близких. Друзьях. Коллегах. Каждый считает своим долгом исказить ту реальность, в которой ты живешь. «Волхв» — это учебник, как сопротивляться этой «агрессии». И как грамотно самому творить реальность других. Приятно все-таки — пусть в чужой, не в своей реальности быть таким, каким мечтаешь... И с точки зрения субъективного идеализма — ты таким становишься на самом деле.

Во вторую очередь это роман о молодости, любви, этике, свободе, ответственности... На мой взгляд Фаулз в раскрытии этих тем — идеален. Интересно, когда я читал этот роман впервые (19-20 лет), я полностью отожествлял себя с главным героем, понимал его, целиком был на его стороне и искренне возмущался его окружением. При втором прочтении мне показалось, что ГГ с внутренней гнильцой какой-то... При третьем прочтении ГГ был мне противен. Вот так я вырос :smile:.

Закончу словами моего друга (сноба и эстета от литературы), не так давно прочитавшего эту книгу: «Потрясающе. Сюжет... стиль... изьянов нет. Это роман в классическом понимании термина. Как эта книга не попала мне в руки раньше?! Понимаешь, я читал и радовался себе — что впервые читаю эту книгу.»

Прочитав Охоту, остался в недоумении. Не понял ничего, слог занудный, и вообще японский образ мышления меня тихо бесил своей аморфной созерцательностью и отсутствием каких бы то ни было интересов. Книгу вернул хозяйке, но через полгода вдруг поймал себя на том, что все чаще и чаще ее вспоминаю. Даже не сюжет — отдельные картины и атмосферу... Понял, что хочу иметь эту книгу в своей библииотеке. Купил, перечитал... Теперь у меня весь Мураками, пара книг второго Мураками, Абэ, Мисима, коллекция японских фильмов ужасов и лучшие анимэ. Не, я до сих пор не понимаю японского мышления. Но — завораживает...

Предупреждение один: для тех, кто книгу не читал. В своем отзыве я ни словом не коснусь сюжета, но буду говорить о смыслах книги, а это, на мой взгляд, ещё больший спойлер, чем в том анекдоте про «только на последней странице узнаешь, что убийца был дворецкий». Впрочем, прочитав другие отзывы, где разбирается именно сюжет, я уж и не знаю, что для вас спойлернее…

Предупреждение два: для тех, кто книгу читал. Возможно, у меня неполный текст. Он состоит из 8 глав и заканчивается словами «Я хватаю сумку, проношусь по коридору, всовываю ноги в кроссовки и со скрипом открываю тугую дверь. И бегу», после чего следует номер следующей главы «9» и пустота. Кого не затруднит, сообщите в личку, полный это текст или нет. А то вдруг я отзываюсь на отрывок? Заранее благодарен.

Итак, книга, влюбившая в себя первыми страницами и разочаровавшая последующими. Перед нами одинокий, рефлексирующий подросток, легко и надолго убегающий от реальности в свои фантазии. И если в первой главе реальность и фантазии чётко отделены друг от друга, то в дальнейшем граница между ними размывается. Вымысел становится сложнее отделить от реальности, но здравый смысл читателя с этим справляется. Потом фантазии начинают доминировать, однако ткань их всё ещё прорывают углы настоящего мира, и становится ясно, какие события легли в основу того или иного фантастического выверта. Затем на то, что вокруг всего лишь игра воображения, указывают лишь отсылки дрим-квэста к пережитым на прошлых страницах мыслям и мечтам главного героя, к сюжетам фильмов, которые он посмотрел и образам людей, которых он когда-то мельком встречал. Потом пропадают и эти маячки. А потом название главы – и пустота. Вроде бы классно! Если б было вот так коротко. Но последняя часть, где воображение абсолютно перестает опираться на реальность, занимает больше половины книги! Сотни электронных страниц. Простенькая пубертатная фантазия особого интереса не вызвала, но читал я внимательно, именно в поисках точек сопряжения с реальностью. Не нашёл. Один раз – главы про Козла-Сочинителя – мне показалось, что вокруг сгустились стены палаты в сумасшедшем доме, где главгерыча иногда навещают, а сами «Сказки» — экзистенциальный ключ к пути парнишки, ведущем в пустоту и забвение… Но экзистенция экзистенцией, а книга ей не подчинена, книга пытается быть материалистичной.

Складывается впечатление, что ты держишь в руках две книги под одной обложкой: первая, потоньше, интеллектуальное пиршество об экзистенциальном поиске границы между фантазией и реальностью, о точках сопряжения между реальным миром и нашим его восприятием, о ментальных фильтрах, через которые мы пропускаем этот мир себе в сознание; и вторая, потолще, недалёкий криминальный боевик с восточным уклоном. (PS: признаю, дневник человека-торпеды, вошедший в эту вторую книжку, — вообще класс!)

Понизанная увядающим солнцем, сентябрьским – увядание только началось, — прозрачная, словно осенний воздух, очищенный дождем, когда видны детали токийских небоскребов и далеко разносятся звуки — хриплое саксафонное соло, — пронзительная книга середины пути.

Одиночество, даже вдвоем – одиночество. Даже окруженный семьей или сотрудниками – все равно один. Наедине со своим прошлым, с тем, в какую форму тебя оно отлило. Невозможность не причинить зло, даже не желая того, просто самим фактом своего существования. Даже тем, кто тебе дорог. Особенно – тем, кто тебе дорог. Отчаянная рефлексия, когда хочется подвывать саксофону над бутылкой виски, перебирать упущенные возможности… И ведь сейчас не так все плохо. Более того – хорошо. И в семье, и в любви, и в социуме. Но все равно – сидеть за стойкой джаз-бара и перебирать то, что не случилось, почему-то — с тоской.

А если вдруг шанс кое-что вернуть? Даже не кое-что, а заветную несбывшуюся линию своей судьбы? Только вот, оба уже слеплены, каждый своим прошлым. И вокруг – не их будущее. И понятно, что попытайся они – получится совсем не то, о чем мечталось, но так хочется попробовать! Потому что очень долго ждали, очень долго мечтали. Потому что «хорошее сейчас» давно стало «никаким», просто осью «Х» сетки координат, просто точкой отсчета.

Выбирать между плохим и хорошим может быть трудно, но просто; даже если выбираешь оставить «плохо», совершенно четко отдаешь себе отчет – почему. А выбрать между «хорошо» и «хорошо»? Между «люблю» и «люблю»? Счастье двоих против предательства. Но счастье свое и человека, которого любишь всю жизнь. Но предательство своей семьи, которую тоже любишь. Проявить благоразумие? Или ответственность? Или — в омут? А как жить, второй раз упустив?.. Если мир становится пустым, как только она выходит из машины?

Время вылечит в любом случае. А точнее, зарихтует. Наждачкой песка, поскольку мы живем в Живой Пустыне. Все проживают жизнь по-разному, и все умирают по-своему, остается только оболочка, которая может даже ходить, но которую уже никто не назовет привлекательной, и дети будут ее бояться.

К югу от границы — мечта. На запад от солнца — то, что бывает, когда гонишься за мечтой.

Книга пропитана счастьем, и ощущением, насколько счастье хрупко.

Роман характерный для «позднего» Лазарчука. Во-первых, бросается в глаза профессионализм: проделана громадная работа по достоверности деталей, в первую очередь армейских. Читаешь, и понимаешь, что именно так оно все и происходит, именно так бой и просчитывается. Во-вторых (вытекает из во-первых), наотмашь бьет реализм. В других книгах серии условность Зоны в глаза не бросается, но все равно текст, несмотря на всю чернушность, воспринимается абсолютной выдумкой, населенной сочиненными обитателями. Здесь же все очень прагматично: приземлено, буднично, рутинно, cкучно. Зона угрюмо сгорбилась, как подтаявший сугроб, утратила свой ореол. И читать это странно, но увлекательно (при этом бьется где-то в груди возмущение: да как же это?.. да за чтож мы, сталкеры, кровь свою!..))). Конечно, это не STALKER. Лазарчуку явно тесно в заданных пределах. О Зоне напоминают редкие упоминания знакомых монстров, полтора листа вводных лекций и один полигон.

(У меня закралась мысль, что на самом деле книга была просто книгой, и Зона в нее добавлена постскриптум дабы опубликовали хотя бы в сточкере. Может, не прав). Но читать интересно, даже первую треть книги, в которой вообще ничего не происходит. Зато последняя треть подкачала, поскольку книга вновь наскучила самому автору. Все скомкано, детализация второстепенных действий и галоп по сюжету, куча непонятно вообще для чего проделанных движений (объем а.л.?),

Если раньше, даже в моем любимом Штурмфогеле (к которому, кстати, в тексте намечен отсыл)), перегруженном недомолвками, присутствовали маячки, по которым можно было восстановить логику событий, то здесь я их не нахожу. Оценка больше за качество текста и за увлекательность первых двух третей.

Чак Паланик возвращается!

Именно так я планировал начать свой отзыв. И, получается, начал. Чтож, пусть. Ведь первые 2/3 книги я проглотил взахлеб. Фирменный искрометный юмор — он снова был едким и смешным. Новая прослойка социума, выбранная для прицельного бичевания, того заслуживает, и получает свое остроумно и добродушно. Цинизм выведен на новый уровень — просто аплодирую стоя. Вновь появились глубокие, цепляющие мысли, пусть не столь крупнокалиберные, как в Бойцовском клубе, Удушье, Колыбельной или Невидимках (о! те романы меняли мировоззрение читателя!). Если бы Паланик закончил через эти 200 страниц, роман получил бы заслуженные 8 или даже 9 балло!

Но вместо слова «Конец» Паланик написал еще 100 страниц невнятного недоумения. Из гротеска роман скатился в кромешный сюрр. Ирония исчезла, сменившись драматизмом и озлобленностью. Вместе с юмором исчезли интересные мысли. Потенциально богатые для развития сюжетные линии были подло скомканы и завершены двумя предложениями. То что пришло им на смену — так же не развито и потенциально нежизнеспособно, — перемешивается в бессмысленный компот. Не могу пройти мимо одной из них, безобразно нераскрытой, хоть и предполагающейся стержневой. Чтоб не спойлерить отзовусь так: прежде чем браться за эту «изюминку», Чаку стоило познакомиться с творчеством Виктора Олеговича, и понять — кто тут на самом деле с яйцами. Герои стали картонными. Складывапется впечатление, что автору наскучили и они и сама книга. Конец — вообще никакой!

В общем, перечитывать стану первые 200 страниц — ибо это лучшее, что написал Паланик за последние годы. Больше не удивляюсь, что следующий его проект — комиксы по мотивам Бойцовского Клуба!

PS: кстати, о комиксах. В 90-х появился отечественный комикс «Капитан Донки ищет правду. Книга 1: Ад». Горячо рекомендую — идея та же, но реализация на 2 головы выше паланиковской!