«От севера до Побережья» — история о тёмном и причудливом мире, который пытается собрать себя заново. У всех живущих в нём свои представления о будущем и прошлом, все хотят лучшего, но разными способами. Волки, тигры, муравьи и капитолийские охотники — люди в поисках себя и верной дороги. И есть ещё те, о ком все забыли, но кто по-прежнему здесь.
Алонсо путешествует по руинам мира, двести с лишним лет назад пережившим революцию. В буквальном смысле людоедский режим пал, правящие семьи волков разорваны их же подданными. На осколках старого вознёсся Капитолий, на центральной площади которого теперь стоит памятник доктору Оро — вдохновителю революции. В Капитолии живут свободные люди, на севере — бывшие рабы, одни мечтают о новом мире, другие плачут о старом. Алонсо — один из немногих старых хозяев, он проспал в анабиотическом саркофаге два века и теперь в бегах, но гонятся за ним не капитолийские охотники, а воспоминания о потерянном доме. И в маленькой, нищей деревушке у подножия северных гор он встречает свою соплеменницу, волчицу, попавшую в плен к муравьям…
Пять лет спустя прошлое бросает вызов настоящему: маленькая армия муравьёв и несвободных людей движется к бывшему императорскому дворцу — технологической крепости, полной артефактов прежней цивилизации. Капитолий рассылает охотников предупредить поселения на пути муравьёв. Алонсо, теперь на службе Капитолия, прибывает в Подгору, старый шахтёрский город под императорским дворцом. В городе, лишённом солнца, обитает древняя старуха, хранительница историй, дворцовых секретов и последнего из чудес великого прошлого…
В Солнечном дворце новая императрица: она сильнее всех старых хозяев, кровь на её клыках и когтях. Но мир между Солнечным дворцом и Капитолием возможен, если только заключать его приедет тот, с кого всё началось. Никто из капитолийских охотников, как и сам Алонсо, не сомневается: это ловушка. Вот только состоит она вовсе не в том, о чём они думали. А хозяйка дворца отступать не собирается: она сожрёт весь континент, если не получит желаемого: голову дочери Алонсо и тех, кто тысячи лет назад уснул в землях Побережья…
Что можно найти в «От севера до Побережья»:
— мир, далёкий от нашего и во времени, и технологически, и в деталях и обстоятельствах;
— но со знакомыми проблемами: ещё недавно незыблемого прошлого больше нет, оно рассыпалось в прах, осталась растерянность перед наступившим будущим; и это прошлое было великим — и людоедским, и первое легко помнить, а на второе легко закрывать глаза;
— своеобразную эстетику технологий, уже неотличимых от магии, декадентскую красоту жестокого мира, незаметно для себя пережившего катастрофу;
— постоянный выбор между тем, кто ты и кем ты хочешь быть;
— путь, которым люди в конце концов побеждают чудовищ;
— аугментации, генетические эксперименты, утраченную цивилизацию, свободу и новую надежду.
Мир Алонсо — это залитое золотым светом прошлое, где волки жили почти вечно, пожирая людей и друг друга, и хотели, чтобы люди любили их за это. И люди любили — зачарованные тем золотым светом. И настоящее, где двести лет мир так и не может отстроить себя заново, где расползаются плесенью общины сумасшедших муравьёв, Капитолий пытается отстоять право людей быть людьми, а последние старые хозяева пытаются найти для себя новый способ существования.
История Алонсо — это возвращение: от мрака севера к голосам Побережья.
Был день, и я решила написать на какой-то по счёту отбор в «Самую страшную книгу». Я придумала три рассказа. Один под руцой Смерти, другой под эгидой Завоевателя.
А от третьего было только название.
Голос сказал у меня в голове: «Муравьи играют в волков». Три слова и предлог, звучало потрясающе. Так что я стала об этом думать.
Рассказ предполагался законченной историей, но ещё даже не дописав его, я поняла: впереди не конец, а начало. Герой вовсе не хочет умирать, он цепкий и злой, он требует, чтобы его история закончилась иначе. Так что рассказов стало два: один ушёл на отбор и там и затерялся, а второй остался мне. Я чувствовала, как его продолжение-окончание спит в моей голове и ждёт своего часа. Прямо как те, кто уснул на Побережье.
Но вместо второй и заключительной части родился «Солнце спит в янтаре». Его не было в проекте, и героев его не было в проекте истории. Но таково свойство всех персонажей этой повести: они настойчивые, цепкие и очень хотят жить.
«Муравьи…» были тезой, «Солнце…» стало антитезой, а от них уже рукой подать до синтеза.
В то время я закончила «Колыбель 2.9» и опустошённо смотрела по сторонам, ища, как бы выплеснуть то, что всё ещё сидит во мне. Растёт и уже ворочается во сне.
Я чувствовала его. Люди, сомкнувшие световые годы. Тысячи лет без перемен. Свет под водой, звёздные тени, искусственная луна. Из всего этого родился «Прилив обнажает надежду».
Какой бы страшной тьмой нас не накрыло, у нас всегда будет надежда.
И надежда — это свет под водой.
=======================
Прочесть ознакомительный фрагмент или купить электронную версию полностью можно на литмаркете и ридеро.
Также ознакомительный фрагмент можно прочесть на author.today.
Пару лет назад (или чуть больше; время давно потеряло значение, да?) я закончила повесть (хотя кто-то бы сказал, что и роман) «Другую химию» и с тех пор решала, что же с ней делать.
Сейчас она доступна на Литмаркете и Ридеро.
«Другая химия» — история о разрушающем творчестве, одиночестве и «дороге без конца»… которая всё-таки однажды приводит дому. Мир, где творчество отчуждено, где ему можно заглянуть в глаза — совершенно нечеловеческие, и где с ним невозможно договориться.
Вот, что все знают о «растениях»: в их головах есть нечто, что люди зовут «чужими». И потому каждое «растение» — гений-социофоб, талантливый и всегда несчастный человек. Мир так и не решил, что же (кто?) такое эти «чужие» и почему они такие, какие есть. Как стрелка на путях, перенаправляют жизнь своего носителя, как эликсир, переплавляют его мысли и чувства. Мир перепробовал всё, пытаясь понять, как же с «растениями» обращаться: от — ну, разумеется — обвинений в якшании с дьяволом до — как же без этого — благоговения, от карательной психиатрии до душеспасительных «мастер-классов».
Леонид — «растение», он одинок и замкнут на своих стихах, его быт подчинён привычному ритму «чужого». Но жизнь Леонида встаёт на очень странные рельсы, когда на пороге появляется полиция с вопросами о недавно умершем докторе-«ботанике». Доктора этого Леонид совсем не помнит, хотя по всему выходит, что должен. И пытаясь понять, как же так вышло, Леонид вдруг узнаёт: он не был одинок. Есть и другие, те, кто не помнит его и кого не помнит он. Их истории — история отношений мира и «растений», их всех связывали крепкие, липкие нити страшной паутины, а сам Леонид потерял то, что всегда хотел иметь, и забыл об этом. Но теперь от его решений будет зависеть, что вспомнят эти люди и он сам и как после этого изменится их жизнь.
Что здесь можно найти:
— истории нескольких людей — то ли друзей, то ли сообщников, каждая из них — маленькое отражение эпохи;
— странные события, истинный смысл которых героям придётся отыскивать по крупице;
— мир, переживший алхимическое превращение (как говорят);
— разгадку, потерянную память и любовь.
То самое, что делает мир «Другой химии» не нашим миром, — это люди-«растения».
Феномен «растений» впервые был описан после середины пятнадцатого века, преимущественно в Европе, преимущественно — в Восточной. В древнем мире упоминаний о нём нет, но некоторые, например один из героев повести, Ричард Мендоуз, специалист по странностям, полагают, что есть описания похожих феноменов. Но всё это скользкая почва, и здесь есть две основные теории. Первая, псевдонаучная, предполагает, что всё началось в Средние века, когда кто-то из алхимиков что-то (неясно что) провернул, и в итоге открытие привело к небольшому переформатированию человеков. Вторая, откровенно мистическая, стоит на том, что всё дело в связи «растений» с сущностями тонкого мира, что такая связь у людей была всегда, но со временем набрала силу, и в итоге привело однажды к качественному скачку.
Научные концепции чаще всего вертятся вокруг «феномена зонда». Мол, в результате эволюции разума у некоторых людей часть сознания образовала вот такой специфический «зонд», псевдоличность, которую сам человек воспринимает как нечто чужое, поселившееся в его голове.
В Средние века их считали юродивыми, блаженными, колдунами, одержимыми — в зависимости от эпохи и географии. Некоторым «растениям» везло, они рождались в больших городах и в приличных семьях, которые могли о них заботиться, и со временем такие «растения» могли стать становились известными художниками, актёрами, учёными и т.д. Но большинство оставались отверженными, особенно те, чей дар ещё не мог найти достойного применения.
Чем больше развивалась наука, тем меньше люди были склонны видеть в феномене «растений» что-то мистическое. Вместо одержимых их стали считать сумасшедшими. И тут мы проходим все этапы: от принудительного лечения нелепыми и варварскими методами; позже — к принудительному изучению. В начале 20-го века избежать этого могли только дети очень богатых родителей или очень скрытных родителей. Во время войны (мировая война в этом мире случилась всего одна, но шла дольше) пригодились умения тех «растений», кто могли заниматься шифровкой, или имели уникальную память, или ещё какие-то полезные для государства способности.
После войны настроения в обществе постепенно меняются. Первой ласточкой стал запрет на принудительное лечение и изучение.
60-е во всех реальностях — время пробуждения. Первая волна борьбы за права растений: их перестают считать больными, хотя во многих странах у них всё ещё сохраняется ограниченная дееспособность, иногда — в зависимости от тяжести приступов и т.п. Их уже принимают в вузы, им выдают гранты, стипендии, но многие люди продолжают относится к «растениям» как к ущербным. Существуют «ботаническая» перепись, обязательна прописка и проч.
В 80-е — новый виток борьбы за их права, отмена учёта, отмена пожизненной ограниченной дееспособности. 90-е — снижение возраста совершеннолетия. И в начале 21-го века «растения» после шести с хвостиком столетий наконец-то признаются обществом настоящими людьми.
К тому времени уже не первое десятилетие цветут течения, организации и религии, называющие «растения» лучшими из людей. Рождаются секты, возникает Нью Эйдж (с «растительным» акцентом, в отличие от нашего), эзотерика снова поднимает голову. Общество старается включать «растения» в себя, появляются соответствующая специализация для соцработников («ботаников»), общественные центры и группы общения, приличные научные исследования, концепции нового разума и проч., и проч.
«Другая химия» — смесь саморефлексии и моей симпатии к средневековой визуальной культуре. Это не совсем похоже на то, что я обычно пишу и хочу писать; как настоящее растение, эта история выросла из занесённых ветром масскульта семян.
В 200… хм.
(Я не смогла сразу вспомнить, какой то был год, хотела написать: «Допустим, в 2005». Потом нашла способ проверить, оказалось, что в 2004-м.)
В 2004 году я в файле написала список: поэт, подросток, старик, невеста, аристократ и т.п. Понятия не имея, что это всё значит, и уж тем более, куда оно приведёт.
Зародившаяся ненароком, непредусмотренная, не имеющая плана вещь, сперва шла, как бог на душу положит, моталась из стороны в сторону, пока я училась и менялась. В 2014 (десять лет на текст в моём случае — это очень мало; например, история об Алхеринге уходит корнями в те времена, когда мне было тринадцать) я собрала всё написанное вместе. В 2016 я дописала и исправила текст, получив, наконец, «Другую химию». И да, ещё три с половиной года размышляла, что с ней делать. Последнее, впрочем, рекорд.
В последние годы я думаю о машинах, а размышления о машинах сами — часть общего и неизменного течения мыслей об эволюции, адаптации и будущем, которое нас ждёт. И, конечно, я всегда думаю о Хаосе. Как ни удивительно или как совсем неудивительно, ничего этого в «Другой химии» нет.
«Другая химия» — заметки о реальности, цветы и фигуры на полях, где, как в средневековых трактатах, художник рисовал, что хотел, позволяя руке двигаться самой, заполняя пространство, создавал связи с основным текстом через юмор, иронию и кривое зеркало.
Сместить угол зрения, здесь кое-что выпятить, чтобы стало заметнее, тут утрировать, а там вывернуть наизнанку — и вот уже длинношеий гибрид на полях обнимает инициал, а гротескная фигура в монашеском одеянии и с обезьяньим хвостом напоминает, что под свежим взглядом привычные вещи оказываются дикими и совершенно иными.
=================
Прочесть ознакомительный фрагмент или полностью можно на литмаркете.
Купить электронную версию или заказать печатную (принт-о-деманд) — на ридеро.