---
Марк Z. Данилевский «Дом листьев»:
«Дом Листьев» — это постмодернистский роман, отличающийся интересной вёрсткой: предложения скачут, кувыркаются, отзеркаливаются, разве что не сношаются. Неискушённого читателя это заинтригует, но на поверку сей литературный инкуб оказывается импотентом, и ночи с ним — не более чем подглядывание за авторской мастурбацией.
Данилевский, как детдомовский сирота, тычущий посетителю новые игрушки, хвастает: «У меня есть такой шрифт, а ещё такой, и вот я тут нагуглил 150 имён архитикторов, оригинально же!». Нет, экспериментальную вёрстку уже склонял по всем асанам Уильям Гэсс в 1968 году, а со списками без всякого Интернета чудил Джойс в «Улиссе». Разумеется, инструментарий у постмодернистов общий, но если, например, Толстая в «Кысь» умудрилась подать традиционный приём оригинально, то автор «Дома Листьев» тупо откатывает обязательную программу. А ещё у него есть ненадёжный рассказчик… хм, яка ж лепота, гильотину будьте любезны.
Форма как содержание — пожалуй, главное открытие литературы XX века. И многие на этом поприще преуспели: Набоков, Пинчон, Павич, Барт и т.д. Их работы отличаются новаторством и самобытностью. Подобные тексты способны рассказать чудесную историю особым средством — подачей. Текст о тексте — живой, с характером, заигрывающий, ставящий ловушки и дарящий подарки, отражающий такие тенденции информационной эпохи, как гипертекстуальность, исследующий взаимоотношения творца и творимого, делающий читателя соавтором, что позволяет рассматривать каждое соприкосновение с литературным произведением в качестве неповторимого опыта, рождающего уникальный роман или рассказ не на бумаге, а в восприятии отдельного человека.
Но Данилевского интересует лишь внешняя сторона постмодернистской литературы. Он набирает ингредиентов, как жадный пацан конфет из новогодней коробки: охапка «Бледного огня», ломоть «Улисса», щепотка двух-трёх наименований помягче — и смешать всё в Corel Draw. Беда лишь в том, что автор «Дома Листьев» — литературно бессилен, его потолок — подражание Кингу, а не маститым писателям, чьи приёмы эксплуатируются для галочки. Стиль изложения не изобретателен, даже жалок, ибо выдаёт полную никчёмность «экспериментатора», когда тот не прячется за чужие, уже готовые приёмы. Изложение сводится к пустому: куда пошли и кому сказали.
«Дом Листьев» постоянно сдувает с джойсовских свай на пригодное для его существования литературное дно: «Оно здесь. Я слышу это. О нет, оно приближается. Как холодно. Как страшно» — язык дешёвых, второсортных триллеров наиболее комфортен для Данилевского, а потому регулярно вырывается наружу из-под псевдоинтеллектуального камуфляжа.
В роман спионерена Набоковская схема из «Бледного огня», также воспроизведённая в «Аде»: есть верхний уровень и комментарий к нему, и комментарий к комментарию.
О сюжете. Семья, переехав в новый дом, однажды обнаруживает новый коридорчик в стене. Как появился — загадка. Но самое странное, что он имеет длину, заступающую за стену дома, «захватывая» лужайку. То есть, физически коридорчик не умещается в дом. Невозможен. Тут ни коммунальщики, ни полиция, никто не в силах что-то предпринять. А коридорчик вытягивается до 15 метров. Чёрен, холоден и пуст. Оттуда слышится эхо. Никаких привидений, но семье неспокойно.
Главный герой устанавливает повседомную видеосъёмку и организует несколько экспедиций в коридорчик, который оказывается лабиринтом, полным циклопических залов с непроницаемой тьмой. В центре одного из них в пол ввинчивается спиральная лестница диаметром 3 км. Она уходит на глубину, вдвое превышающую диаметр Земли. Одна беда — коридоры столь же пусты и безжизненны, как текст Данилевского. Они извиваются, но приводят лишь в другие комнаты, где нет ничего нового.
В общем, блуждания порождают несколько часов видеоматериала полной черноты. И на этом вменяемый сюжет кончается. Дело в том, что мы знаем о фильме лишь из исследовательской работы некого слепого старика, который ссылается на кучу источников, возможно, выдуманных им же. Собственно, текст «исследования» ленты и составляет книгу. Приводятся цитаты экспертов-киноведов, фокусников, писателей, показания очевидцев, мнения психологов и т.д. И Данилевский показывает свою полную беспомощность, когда раз за разом устами психологов начинает разжёвывать, что чувствовал тот или иной персонаж и почему так поступил. Читателя водят за руку, будто ребёнок в песочнице показывает два одинаковых песочных куличика: «Это торт, а это салат». Не способный литературно оживить персонажей, автор поясняет, что и как: «она любит его, а он весь в работе, у них проблема в семье».
Исследование «комментирует» сумасшедший. Его замечания трансцендентны к тексту и являются полным нарочитой грязи дневником, чередующим жалобы на психику с хвастовством любовными победами над случайными шалавами. При этом у Данилевского явный фетиш из бритых лобков и потных женщин, видимо, только и успевающих бриться до испарины перед сексом.
Очевидный для постмодернизма вопрос о том, была ли плёнка и чью именно книгу мы читаем, предсказуем: либо Слепой всё выдумал, либо Сумасшедший выдумал Слепого. Появление самой книги в тексте тоже — явление заурядное. Но очень интересны обстоятельства: герой читает её в темноте лабиринта. У него есть только один огонёк, который чтец бережёт за счёт каждой только что прочтённой страницы, пока не сжигает последнюю строчку и не остаётся один в чёрной безнадежной пустоте. Красиво.
Последний уровень комментария — псевдоиздательский, к слову, нужный как рыбе зонтик, а постмодернизму — «Дом Листьев». Пожалуй, единственной хорошей стороной романа является небольшое отступление про природу эха и слух летучих мышей, лейтмотивом перекликающееся с недугом слепого рассказчика второго уровня. Там прячется интересная идея: дом — это сознание, а его действия — отклик на поведение человека, но всё это сдобрено столь тошнотным количеством золотых сечений, спиралей и прочих косвенных признаков интеллектуальности при отсутствии оной, что самая многообещающая часть задавливается под катком краденых постмодернистских обязательств.
Впрочем, человека, разбирающегося в литературе, с первого же взгляда от этой книги отпугнёт нечто большее, чем ужасный слог и глупые обещания запугать до полусмерти, — это участие в отечественном издании Быкова. Среди таких же бездарных навязчивых шарлатанов в русской литературе сложно найти кого-то безвкуснее. И его похвала работы Данилевского — сигнал, который должен насторожить даже австралопитека. К слову, самозванный критик ограничился переводом то ли 30, то ли 60 страниц из примерно 500, отведённых на текст, после чего перепоручил дело другим людям, что ещё раз подчёркивает унылость книги.
«Дом Листьев» — громко распиаренная пустышка, напоминающая здание по чертёжу хорошего архитектора, кустарно реализованное гастарбайтерами из средней Азии. Книгу интересно один раз покрутить, как руль, читая перевёрнутые слова, но ничем другим роман похвастать не способен. Лучше не тратить время и почитать что-то действительно хорошее, например, «Жизнь способ употребления» Перека.
Оценка: 5
https://fantlab.ru/work316017?sort=date#response360447