---
Три легенды о Космодаре
Комиссия по делам беженцев открывалась в девять часов утра. Начиная с двух часов ночи, к титановым дверям стягивалась пестрая компания оборванцев, чудом добравшихся до пояса Койпера с внутренних планет. Они вписывали имена в разбитую сенсорную панель на стене, брали номерок у робота-вахтера и рассаживались на ступенях широкой лестницы, как ноты на нотном стане. Часами дежурить на крыльце их никто не заставлял — можно было спуститься на площадь перед зданием администрации, посидеть на бортике неработающего фонтана, погулять по скверу, поглазеть на следы былого величия Эриды. Но они все равно жались к фасаду, то ли из стадного чувства, то ли из суеверного страха, что, отойди они от квадратного окошка, — тут же пропадут из поля зрения Закона и будут мгновенно депортированы.
Устроившись поудобнее, они доставали из-за пазухи огрызок карандаша или графеновый мелок, разворачивали пожелтевший бланк заявления и принимались в сотый раз переписывать свою легенду — приукрашенный рассказ о бедствиях, перенесенных на внутренних планетах, в мирах, разоряемых войнами и болезнями, под неумолимым взглядом перегретого Солнца. Голодные, злые, неспавшие, освещаемые только слабой галогенной лампой, они пускали в ход всю свою фантазию, зная, что это единственный шанс разжалобить комиссию и получить заветный горчичник. Въездная виза с желтой печатью должна была стать их счастливым билетом, путевкой из буферной зоны на терраформированные карликовые планеты — гостеприимный Квавар, багровую Седну, сигарообразную Хаумеа, Орк с кудрявой орбитой и самую желанную из всех, планету мечты, карманный рай — ослепительную Гендимайну.
На краю нотного стана, привалившись к массивной тумбе, сидели двое уличных музыкантов. Никто никогда не слышал, как они музицируют, и все же один из них, с брюшком и невообразимо волосатый, нянчил гитару без струн, которую держал плашмя, как гусли. Другой, высокий, худой и лысый, окружил себя хламом, найденным на свалке: перевернутыми ведрами, кастрюлями и сковородками. Номерка у барабанщика не было, как и у гитариста: их заявления, принятые много месяцев назад, застряли где-то в недрах бюрократической машины. Но музыканты не теряли надежды, что в один прекрасный день их имена прозвучат из квадратного окошка и рука в санитарной перчатке протянет документ с желтой печатью.
Что касается Лизы, она стала обязательным дополнением к партитуре всего несколько недель назад. Студентка работала волонтёром в благотворительной организации, повышавшей осведомленность о беженцах. Ее собственная осведомленность пока что оставляла желать лучшего: обитатели лестницы наотрез отказывались говорить, не веря в добрые намерения девушки. Здравый смысл подсказывал им, что никакой она не доброволец, а шпион. Якобы комиссия наняла ее специально, чтобы выведать истинные биографии заявителей и тем самым разрушить их легенды.
Лизе не требовались исповеди всех обитателей лестницы. Достаточно было разговорить одного из музыкантов или их подругу, которая обычно ночевала в фонтане на площади. Но пока делиться опытом они не желали.
В тот день студентка прибыла на крыльцо в седьмом часу утра и сразу столкнулась с вездеходом миграционной службы. Обычно патрули приезжали позже. В их задачи входило искать отказников, на которых комиссия поставила крест, и отвозить их центр депортации. Лиза устроилась на ступеньках и стала смотреть, как полицейские задирают мигрантов.
— Эй, Регги! — крикнул один из патрульных.
Дремавший музыкант встрепенулся.
— А, что? Мой выход? — Спросонья он ударил по деревянной деке, как будто играл в оркестре и получил знак от дирижера.
— Все сидишь? — усмехнулся полицейский. — Ну, сиди. Недолго тебе осталось. Решение уже принято, — и он со значением указал наверх.
Регги привстал на локте и моргнул. Его лицо изобразило что-то вроде надежды.
— Йодль, ты слышал? Йодль?
Мускулы барабанщика не дрогнули. Он несколько раз перевел взгляд с мусорного ведра на полицейского, как будто пытаясь найти десять отличий.
Патрульный больше не мог сдерживаться и расхохотался.
— Сиди, сиди, — сказал он сквозь смех, прежде чем уехать, обрызгав нижние ступени грязью.
— Плебеи, — фыркнул Регги и перевернул гитару розеткой вниз.
С другого края крыльца поднялась щуплая фигура с седыми волосами. Ковыляя, старик подошел к музыкантам. Свой бланк он прижимал к лохмотьям на груди.
— Простите за беспокойство, — прошамкал он ртом с неполным комплектом зубов. — Я случайно подслушал... Про решение по вашему делу... Ваше заявление ведь давно приняли, так ведь? У меня возник вопрос...
Регги никак не засвидетельствовал появление товарища по несчастью. Тот посмотрел на студентку, подсевшую поближе к музыкантам.
— Я сам с Марса. У меня возник вопрос по заполнению, — повторил он, запинаясь. — Вас, кажется, зовут Лиза...
— Я бы с удовольствием вам помогла, но сама ни разу не заполняла.
Горе-заявитель повернулся к барабанщику.
— А вы... Как вас зовут, простите?..
— Никаких имен! — отрезал музыкант. Он вытянул длинный костлявый палец и указал на себя. — Йодль! — Потом на гитариста. — Регги. — Потом куда-то в сторону фонтана. — Фрау Клезмер.
Щуплая фигура выразила крайнее замешательство.
— Фрау Клезмер спит в фонтане, — объяснила Лиза. — Клички у них такие. Наш Регги был учителем музыки на Луне.
— Это совершенно не важно, — сказал Регги. — Важно другое: мы для комиссии не люди, а мелодии скорби и раскаяния. Ясно? Хотите горчичник, хорошо играйте свою партию.
Старик повернулся, чтобы идти к своим мешкам, но потом снова посмотрел на музыкантов. Бланк повис в его руке, как осенний листок.
— Дай сюда, — сказал Регги со вздохом и вырвал заявление из морщинистых пальцев. Он пробежал текст глазами и фыркнул. — Пффф. Никакого стиля. Ноль воображения.
— Но это же все правда, — пролепетал марсианин.
— Это было правдой на внутренних планетах. Здесь это очередная жалоба голодранца, который мечтает поспать на чистых простынях.
Упоминание постельного белья погрузило компанию в задумчивость. Марсианин опустился на ступеньки рядом с музыкантами.
— Эх, — вздохнул Регги и прислонился затылком к гранитной тумбе. — Один-единственный раз в жизни видел я человека с настоящей легендой. Ты помнишь, Йодль? Малец с Земли, год назад? Комиссия заглотила крючок не глядя. Вот это была всем легендам легенда.
— Настолько хорошая? — с завистью произнес старик.
— Еще бы! Я ведь сам ее придумал!
Регги выдержал эффектную паузу.
— Там было всё: несправедливость, катаклизмы, предательства. И парень играл свою роль, как по нотам.
— Ага, — сказал Йодль. — А ты помнишь, чем все закончилось?
— Я же не виноват! Я хотел помочь бедняге...
— Может, расскажете? — сказала Лиза робко и достала диктофон. — А я запишу.
Регги и Йодль покосились на старомодный аксессуар и переглянулись. Несколько просителей подтянулись к тумбе, надеясь спастись от скуки.
— Ладно, — согласился Регги. — Но только с одним условием. Когда будешь переписывать... Ну...
— Расшифровывать?
— Да! Не выставляй старого Регги неграмотной деревенщиной. Распиши, чтобы красиво было! Чтобы как в книге.
— Обещаю.
Убедившись, что студентка на его стороне, он перевернул гитару розеткой вверх и деловито скрестил на ней руки.
— Ладно, болезные мои. Слушайте, но только не перебивайте и помните, что все это чистая правда.
Рассказ Регги
Мир завязывает наши судьбы, как узелки на память. Но если их становится слишком много, вселенная впадает в забытье. Тогда мы должны помочь мирозданию: мы завязываем на его ткани узел и называем его легендой. Ничего вымышленного в ней нет — только высвеченное и выпяченное. Она — указатель на перепутье, чтобы настоящее могло найти дорогу к прошлому, а вместе с ним и к будущему. Никто не показал мне это лучше, чем юный Космодар.
("Регги, завязывай с лирикой", — ворчит Йодль. "Ладно, не бузи. Сейчас все будет".)
Он появился в облаке дорожной пыли, подсвеченный огнями космодрома. Нагретый воздух превратил его колени в дрожащие струны. Когда он достиг площади с фонтаном, вдалеке раздался сигнал тревоги: кто-то опять пытался угнать крейсер или спрятаться от полиции в заброшенных штольнях. Раскатистый звук сирены напомнил мне торжественную встречу делегации с другой планеты. И я понял, что космос решил скрасить нам день своим музыкальным приношением. Вот он, Космодар, посланник с хорошими вестями, который положит конец нашим невзгодам.
Вот только очень уж подарок был малахольным. Я бы дал ему от силы лет двадцать пять. Сутулые плечи подрагивали от напряжения, когда он переступал через поваленные фонарные столбы. Пальцы выстукивали нервную дробь на штанинах, больше похожих на рыболовные сети. Немытая голова с коротким рыжеватым ежиком вращалась в поисках ориентира. Когда малец заметил нашу компанию, его лицо озарилось какой-то виноватой улыбкой.
Оказавшись у подножия лестницы, он застыл в нерешительности и по очереди посмотрел на каждого просителя. Боялся быть побитым? Искал поддержки? Не знаю, помню только, что меня поразили белесые глаза, вылезающие из орбит. В них читался даже не страх, а безмерное удивление. У нашего Космо не было ни малейшей дистанции от всего происходящего. Он как будто забыл закрыть форточку своей души.
— Эй, балбес, — крикнул я ему и тут же пожалел о своей грубости. — Иди сюда.
Он с трудом преодолел половину нотного стана и вытянулся перед нами во все свои полтора метра, ухватившись ладонью одной руки за локоть другой.
— Вещи-то где? — буркнул Йодль. Вопрос явно был не в кассу: наш посланник пришел с пустыми руками. Тогда барабанщик вытянул костлявый палец и повторил свой ритуал: назвал наши клички. Когда кривой ноготь уперся в нос новичка, я сказал:
— Космодар! Можно просто Космо или Дар. Новый жанр в космической жалобной книге.
Он принял свое новое имя с покорностью, даже благодарностью. Потом покосился на других беженцев, которых привлек необычный персонаж. До открытия комиссии оставалось полчаса, и я потребовал от неофита рассказать его легенду. Он долго мялся, жался, а потом выдал фразу, которой от него никто не ожидал:
— Я видел обезьяну в горящем зоопарке.
Когда Йодль услышал это, клянусь, у него задергалась лысина. Лицо оставалось неподвижным, но его скальп смеялся.
— Юноша, вы в своем уме? — сказал я, сам еле сдерживая смех. — Сюда прилетают несчастные, чьи города разрушены искусственными тайфунами, чьи земляки продают детей за воду, в чьих языках появились слова для обозначения фразы "успеть найти ночлег до темноты". Артобстрел, болезнь, война — вот начало алфавита внутренних планет. А вы нам говорите "обезьяна в зоопарке".
— Регги, не дави на парня, — сказал Йодль. Но было поздно: Космодара смутила моя тирада, он уставился на свои полусгнившие ботинки.
Кто-то из очевидцев протянул новичку бланк заявления.
— Правильно, — поддержал я. — Пиши легенду про свою макаку, а всяких дураков не слушай.
Но он молчал и не двигался. Тогда я взял бумажку, карандаш и сказал ему:
— Хочешь, мы поможем? Я, конечно, старый брюзга, но и сам когда-то прилетел на Эриду и ничего не соображал.
Космо посмотрел на меня отсутствующим взглядом, и в глубине его глаз я заметил надежду. Хотите — верьте, хотите — нет, надежда — вот мой наркотик. Чтобы взрастить ее в чужой душе, я готов на всё.
("Ну, заливает. Да ты просто надеялся, что его заявку примут, а он тебе потом с визой поможет".)
Что я могу вам сказать? В меня вселился бес. Глаза молодого человека, его почти белая радужка, длинные ресницы, растерянное лицо, беспомощность и уязвимость вдохновили меня. В то утро из-под моего пера вышла неподдельная, искренняя, правдивая легенда. Конечно, некоторые детали я намеренно оставил размытыми, чтобы члены комиссии могли заполнить их своим воображением и насладиться соучастием. Сразу скажу, что в конце у Дара была контузия, которая объясняла белые пятна в его истории. Но и того, что осталось, хватило бы на книгу.
Итак, Космодар был седьмым из одиннадцати детей. Его город стоял в зоне боевых действий, в регионе, который постоянно переходил из рук в руки. Что за война, я решил не уточнять — то ли вторая русско-китайская, то ли конфликт с лунными колонистами, то ли очередной кислородный бунт. Дядя нашего героя и трое братьев погибли во время химической атаки. Младшая сестра умерла от дизентерии, старшую изнасиловал солдат-миротворец. Отец, торговец рыбой, вынужден был все время перевозить семью с места на место. Его лавку громили экотеррористы, разорившиеся конкуренты, хулиганы, бандиты. Чтобы детям было что есть, он собирал бомбы и продавал их обеим воюющим сторонам.
Космо потерял мать в девять лет, отца в одиннадцать. С этого времени ему пришлось работать: искать неразорвавшиеся мины, рыть траншеи, ликвидировать разливы нефти, отстреливать птиц на военном аэродроме, чтобы не лезли в сопла. Почти вся его семья постоянно принимала экспериментальные лекарства — за участие в незаконных тестах им щедро платили. Психическое здоровье мальчика уже тогда пошатнулось. Ситуация ухудшилась, когда его под угрозой пыток завербовала местная ячейка анархистов. Теперь ему приходилось участвовать в налетах на магнитные поезда и дипмиссии. К двадцати годам у тайной полиции было достаточно улик, чтобы приговорить беднягу к двум с половиной пожизненным срокам.
Вырвавшись из лап радикалов, он принялся обивать пороги Солнечонй системы. Скрывался на рудниках в поясе астероидов, в технобуддистских ретритах на Ганимеде, на кладбищах спутников. В конце концов, преданный товарищем, которого спас от смерти, Дар оказался на Земле, в тюрьме строгого режима, где над ним издевались из-за хилого телосложения и проблем с рассудком. Но хуже всего, что Космо не страдал слабоумием. Он прекрасно осознавал всё, что с ним происходит. На выход его внутричерепной компьютер работал плохо, а на вход — хорошо. Он вел дневники, чтобы справиться с хроническими болями и тоской по семье, но записи не сохранились: постарались сокамерники. Наконец, после катастрофического землетрясения, он сумел сбежать, проникнуть на космодром и забиться в технический шкаф на грузовом корабле, который следовал в буферную зону. К тому моменту он так исхудал, что мог, как говорится, спрятаться за удочку.
В конце я добавил вишенку, которой больше всего гордился. Приписка к легенде гласила, что Космодар "не просит у многоуважаемой комиссии заступничества, денежных средств и даже вида на жительство". Дескать, ему требуется только базовая медицинская помощь, возможность поработать два месяца и билет до Земли, чтобы помочь оставшимся в живых родственникам. Затем он со спокойной совестью сдастся властям.
Я настолько проникся историей молодого человека, что даже вступился за Космо, когда комиссия впервые рассматривала его заявку.
("Вранье. Чтоб какого-то оборванца пустили внутрь на заседание?")
Знаю, в это трудно поверить, но я тогда шел из буфета и услышал через двери, как секретарь зачитывает легенду Космодара. Одна из куриц-комитетчиц выразила сомнение в правдоподобии некоторых деталей, а потом стала задавать каверзные вопросы. Тогда я ворвался в кабинет и крикнул:
— Как вам не стыдно? Да если бы вы перенесли сотую часть того, что выпало на долю этого бедного человека!.. Имейте уважение к чужому несчастью! Эти страницы вы должны читать сердцем, а не умом! Посмотрите в его глаза — по-вашему, это глаза юноши из хорошей семьи, который получил высшее образование, танцевал с мамой на выпускном, планировал свое будущее? Даже если бы всадник на полном скаку прокричал мне одно предложение из истории Космодара, я бы понял, что это чистая правда! Хуже того, правда о жизни не одного человека, но целой планеты! Целой звездной системы! И чтобы сохранить ее для потомков, вы пожалеете завалящей тахты в лагере для беженцев? Вот уж не ожидал страдалец-Космодар, что с самым холодным безразличием и преступной халатностью он столкнется здесь, на внешних планетах, в колыбели новой цивилизации!
Ясное дело, меня вытолкали взашей, и может быть, я даже навредил мальцу, но уж ничего не мог с собой поделать.
("То есть ты всё это выдал в те полторы секунды, которые охранники тебя выталкивали?" "Йодль, старина, ты будешь слушать или нет?")
Осталось рассказать совсем немного: нашего Космо оторвали с руками и ногами. Садисты из администрации не могли нарадоваться на мою легенду, обсосали ее со всех сторон, изучили вдоль и поперек. Конечно, никто не стал проверять подлинность событий — достаточно было того, что я выставил внутренние планеты в самом невыгодном свете. Биография землянина стала импровизированным обвинительным приговором и манифестом, который утверждал превосходство Союза Внешних Планет. Космодар получил визу по ускоренной процедуре и стал локальной знаменитостью, даром что сам не мог выдавить и трех слов. Всем хотелось посмотреть на человека, который перенес столько страданий по вине отсталой, умирающей цивилизации, а теперь получил второй шанс.
После вторжения на заседание больше я Космодара не видел. Говорят, сейчас его шок прошел, он начал говорить целыми предложениями и подумывает о политической карьере.
* * *
Небо прояснилось. Вдалеке взревели стартовые столы космодрома. Проехал вездеход миграционной службы.
— Что-то они сегодня зачастили, — сказал Регги и зевнул. Он встал, положил гитару розеткой вниз и стал дергать руками, прохаживаясь по ступеньке. Это было нечто среднее между очень ленивой зарядкой и приступом бессловесного гнева.
Лиза выключила диктофон и задумчиво провела рукой по волосам.
— Все это произошло год назад? — спросила она.
— Плюс-минус, — сказал Йодль.
— И что, этот ваш Космо не пытался выйти на связь? Поблагодарить?
— Куда там. Он теперь большая шишка.
Из фонтана послышались ругательства. Старый марсианин поежился.
— Не бойся, отец, это Фрау Клезмер просыпается, — объяснил барабанщик. — Скоро вылезет, кричать будет.
— Я все-таки не понимаю, — сказала Лиза. — Когда ваш товарищ упомянул эту историю, вы сказали: "А ты помнишь, чем это закончилось?"
— Ну.
— Но ведь закончилось всё не так плохо? Не считая неблагодарности Космодара, его собственная судьба сложилась как нельзя лучше.
Йодль пододвинул сковородку поближе к себе и сплюнул.
— Это если знать только половину истории.
— А вы знаете всю? Я думала, вы больше не виделись...
— Это Регги сказал, не я.
— Ну, начинается, — протянул гитарист. Он вернулся к тумбе и сел на место. — Сейчас наш соловей запоет.
— Я видел его полгода назад! — Йодль сдвинул брови. — Чего тут непонятного?
— По головизору, Йодль. В кабаке. Где ничего не слышно.
— Там были субтитры.
Лиза пересела со стороны гитариста на сторону барабанщика и приготовила диктофон.
— Вы должны рассказать всё по порядку.
Оборванцы с других концов лестницы снова подползли поближе, чтобы услышать продолжение.
— И что, — бросил Йодль, с презрением глядя на диктофон, — будешь меня записывать? Потом расшифровывать?
— Поверьте, это очень поможет в деле повышения осведомленности.
— Ага, как же.
— Я вас очень прошу. А если хотите, мы потом тоже отредактируем ваш рассказ, чтобы звучало...
— Еще чего! Я хочу, чтобы вы все записали так, как я скажу! Это понятно?
— Конечно. Никаких вопросов. — Лиза погладила воздух перед собой, как бы показывая, что с показаниями барабанщика будет обращаться бережно, как с меховым воротником. — Ваш отчет мы приведем вербатим.
— Что? — насторожился Йодль.
— Вербатим. Слово в слово.
Барабанщик кивнул с удовлетворением.
— Ну, тогда слушай. И потом не спрашивай, чем плоха была идея Регги.
Рассказ Йодля
Общество без скептиков слепо. Оно становится обществом непуганых идиотов. Им показывают яйцо, а они уже воображают себе птицу. Политики на Гендимайне все уши прожужжали своей "новой цивилизацией". Они — как боксер, который гордится, что победил чемпиона. А чем он от него отличается? Да ничем. Такой же мордоворот, только еще глупее и наглее.
Вот так и ваши планеты. Внутренние, внешние — мне без разницы. Та же ярмарка тщеславия и торжество самовнушения. А Космодар? Не хуже и не лучше остальных. Просто корм пришелся в коня.
("И это у меня много лирики? — встревает Регги. —Ну, продолжение истории не узнаем, хоть послушаем умного человека".)
Короче, это я к чему? Полгода назад в кабаке подходят ко мне двое, вроде как братья. Говорят, третьим будешь? По виду — барыги или контрабандисты. Оказалось, работают в предвыборном штабе на Седне. Работают с кандидатами в планетарные администрации, учат правильно глотки драть. Чтобы голос не потерять и совесть не мучила.
Сидели мы часа три. Уже никого не осталось. И тут один из братьев говорит бармену: включи-ка нам официальный канал СВП. Ну, Союза Внешних Планет. Там сейчас наш кандидат выступать будет, хотим посмотреть.
Включают головизор, и что же я вижу? Космодар! Стоит на трибуне, одет с иголочки. И спокойно так, с расстановкой, что-то вещает про экологическую сознательность. Поворачиваюсь я к своим оболтусам и осторожно интересуюсь, что это за фрукт. Тут они мне рассказывают такое, от чего даже последний романтик протрезвеет.
И да, говорю сразу: они придумали Космо новую легенду. Чтобы Регги потом не прыгал на месте, как ошпаренный.
("А я что? Я ничего и не говорю. Мое правило простое: не любо — не слушай, а врать не мешай.")
Короче, дело было так. После успеха в комиссии за Космодара ухватилась вся карликово-планетная шушера: журналисты, правозащитники, кураторы. То, что он получил горчичник — это еще полдела. Посыпались приглашения на фотосессии, в нейроэфир и на конференции по делам беженцев. Считай, к розетке подключились.
Мне братья объяснили так: Космо выстрелил в условиях голода реальности, информационного вакуума, когда с Земли долетают только крохи. Вот он и заполнил лакуну. Пацана принялись майнить, как криптовалюту, высасывая все новые и новые подробности о его пропащей жизни.
Настоящая вакханалия началась, когда за Космодара взялись политики. Землянина решили сделать ходячей совестью, воплощением морального превосходства внешних планет над внутренними. Но для этого требовалось немного подправить его легенду. Точнее, переписать с нуля.
Теперь не годилось, что он нападал на дипмиссии и помогал отцу собирать бомбы. Любая, даже вынужденная аффилиация с анархистами и прочими деструктивными элементами бросала тень на его моральный облик. Нет, нет, нет, наш Дар не такой. Он борец, у него принципы. Пока братья говорили, я чуть не прыгал от злорадства. А чтобы не забыть, на салфетку записывал. Вот слушай, какая у нашего парня реальная легенда.
Космо был вторым ребенком в семье в неблагополучном регионе, зависимом от примитивной сырьевой экономики. После него родители прижили еще четырнадцать детей — по причине патриархальных предрассудков и отсутствия доступной контрацепции. Отец Космо погиб при взрыве на мусоросжигательном заводе. Мать ослепла во время туристического суборбитального полета, где она разносила напитки: шеф сэкономил на тонировке в помещении для персонала. С юных лет мальчик наблюдал, как исчезают леса, высыхают озера, разрушаются целые экосистемы. Он дважды спасал от вымирания краснокнижные виды, с риском быть подстреленным браконьерами.
В десять лет он по дурости примкнул к ячейке радикальных зеленых (пусть бросит в него камень тот, кто без греха), но очень скоро отказался от любых насильственных методов. Уже в тринадцать он запустил собственную кампанию по привлечению внимания к проблемам окружающей среды. Пытался воззвать к рассудку, показать, как безответственность разъедает сообщества.
С этого же времени начались преследования. Космо стал костью в горле лоббистов и пропагандистов всех мастей. От него пытались избавиться табачные и алкогольные магнаты, производители биологического оружия, экоскептики на зарплате у таблоидов. Его запугивали, забрасывали повестками в суд, обвиняли в сумасшествии и продажности. Сестра Космодара под давлением написала разоблачительное письмо, якобы он к ней приставал. Трое братьев пропали при невыясненных обстоятельствах.
Всё это не могло не сказаться на психическом здоровье молодого активиста. У него начались панические атаки, что любопытно, синхронизированные с магнитными бурями и другими природными катаклизмами. "Сама Земля бьется в конвульсиях в глазах этого человека", — написал один умник. Космо пытался получить квалифицированную медицинскую помощь, но на родине все двери были закрыты, а за границу его не выпускали. Сорок тысяч человек подписали петицию с просьбой дать юному экологу визу для лечения на Марсе.
Выезд разрешили, но на Красной планете Космо ожидало новое испытание: побочный эффект некачественного лекарства привел к вспышке агрессии. Пациенты устроили бунт, взяли санитаров в заложники и угнали три медицинских капсулы. В процессе Дар получил контузию и частично потерял память, но не верность идеалам. Когда бунтовщики оказались на Хароне, нашему герою удалось сбежать и проехать зайцем на Плутон, а оттуда — на Эриду.
Со своей новой легендой Космо стал чем-то вроде человека-бутерброда, только рекламировал не потребительские товары, а отказ от чрезмерного потребления. Братья превратили его в говорящий буклет о вреде парниковых газов и пользе гидропоники, в живое предостережение потомкам, строящим новую экосознательную цивилизацию на внешней кромке Солнечной системы. Он стал еще меньше человеком, чем был в глазах сотрудников комитета.
Помню, уходя из бара в тот вечер, я бросил последний взгляд на головизор и прочитал по субтитрам, как Космодар говорил... Не знаю, к чему это было, но он говорил: "Обезьяна в горящем зоопарке".
* * *
Из-за горизонта показалось бледное солнце, усиленное орбитальной линзой. На площадь въехал робот-мусорщик, обмахнул тротуар щеткой, проглотил пластиковый пакет, оставил валяться еще два и, пыхтя, исчез за поворотом. Собравшиеся проводили его скептическими взглядами, как бы обвиняя в недостаточной экосознательности.
— Ну, а дальше-то что? — раздался голос из толпы слушателей.
— Пес его знает, — бросил Йодль и поковырял ногтем дно сковородки. — Забрали нашего Космо на Гендимайну, в карманный рай. Ходит по дебатам и лечит за экологию. Говорят, баллотировался в вице-консулы.
До открытия комиссии оставалось полчаса. Лестница оживилась, просители стали сбиваться в очередь на верхних ступенях.
— Как-то всё это странно звучит, — произнесла Лиза, осторожно подбирая слова. — Меня смущает, что ваши рассказы, они...
— Брехня! — донеслось из фонтана. Над бортиком показалась голова растрепанной черноволосой женщины. Ее возраст определить было почти невозможно: тело скрывал свободный грязно-оранжевый балахон, а лицо пряталось под белой медицинской маской. Единственное, что нельзя было не заметить — фиолетовые мешки под глазами, такие большие, что, казалось, в каждый можно посадить по кенгуренку.
— Ну, понеслась, — вздохнул Йодль. — Тебе показать салфетку, женщина? Все, что я записал в кабаке?
— Мне твои подтирки не нужны. Я тоже умею бумагу пачкать.
На безэмоциональном лице барабанщика мелькнуло что-то вроде презрительной гримасы. Фрау Клезмер перелезла через бортик фонтана и зашагала к лестнице, дико озираясь и шаря в карманах.
— Ищет зажигалку, — пояснил Регги старику. — Еще в том месяце потеряла. Сейчас придет и выдаст интерлюдию, мол, никакого Космо не было, а мы всё выдумали.
— Болтай больше, швабра с ушами, — отозвалась женщина почти добродушно, садясь на ступеньку спиной к музыкантам. — Был, не был... Я его видела месяц назад.
— Кого? — не поняла Лиза. — Космодара?
— А кого еще? Папу Римского?
Девушка подсела поближе к фрау Клезмер. Та передвинула овальную маску со рта на лоб, так что стало казаться, будто у нее открылся третий глаз.
— Вы его правда видели?
— Не на Гендимайне ваш ненаглядный Космо. Здесь он, в буферной зоне. И знаете что? — Прокуренный голос с хрипотцой стал еще ниже. — Мне одной он рассказал свою истинную историю.
Тут фрау Клезмер сплюнула и поплелась обратно к фонтану.
— Куда же вы! — воскликнула Лиза. — А как же рассказать?
— Что?
— Ну, вашу легенду? В смысле, реальную легенду.
— А, — заморгала фрау Клезмер. — Ну, лады.
Она вернулась, зыркнула на Йодля, схватила одно из его ведер и уселась сверху. Барабанщику пришлось смириться.
— Не советую, — предупредил Регги, глядя, как студентка включает диктофон. — Потом битый час будете лапшу с ушей снимать.
— Чья бы корова мычала, — огрызнулась фрау.
— Простите, — сказала девушка. — Вы хотите, чтобы в итоговом отчете ваше свидетельство было приведено вербатим, как у Йодля, или с редактурой, как у Регги?
Фрау Клезмер окинула барышню скептическим взглядом. Мешки под ее глазами дрогнули и застыли, как будто их хозяйка хотела сощуриться, но передумала.
— Милочка. Мне глубоко начхать, что ты напишешь в этом своем отчете. Если хочешь, можешь всю мою болтовню стереть и написать заново, от себя. Договорились?
Лиза робко кивнула, хотя не совсем поняла, что от нее требуется.
— А теперь молчок и включай свою машинку.
Рассказ фрау Клезмер
Мужикам что нужно? Денег, бабу и пофилософствовать. А как копнешь поглубже — хочу к маме. Мама, прости! Мама, я тебя люблю!
Так же и ваш малахольный. Горчичник он, может, и получил. Но за этим ли он сюда прилетел?
("Можно поближе к делу?" — перебивает Регги. "Это ты свою телегу толкаешь, а моя сама едет, понял?")
Видела я вашего Космодара в том месяце. Нет, в позатом. Вот как тебя. Шарилась возле ночлежки, а тут смотрю — вездеход. И номера правительственные. Тормознул возле меня, думала — каюк, брать будут.
Вылезает водила, открывает заднюю дверь, а там — Космодар. Чтоб мне зубом подавиться. В комбинезоне, с папкой какой-то, но я все равно узнала.
— Ты, что ль, — говорю, — обезьяна в зоопарке?
А водила мне такой:
— Ты чего несешь? Это господин вице-консул по вопросам миграционной политики!
Да это ж его пока назовешь, состаришься. Хорошо, что Космо своей шестерке кивнул, мол, завались, она в теме. Конечно, в теме. Если б не я, хрена с два он бы комиссию прошел.
("Фрау Клезмер вносила поправки в мою легенду год назад, — поясняет Регги шепотом, нагнувшись к Лизе. — Теперь считает себя главным автором".)
Ну, встал он со мной, нос платком только закрыл. Стоим, зависаем. Я ему про наших. А он мне такой:
— Я ведь и правда в вице-консулы пролез. С этими своими легендами, первой и второй. Скоро третья будет: в депутаты СВП мечу.
Тут мне интересно стало:
— А все-таки как оно на самом-то деле было? Ну, детство, война, все дела? Наверняка жизнь поинтереснее сказки будет.
— Это как посмотреть.
— Ладно прибедняться, — говорю. — Чтоб меня разнесло, если твоя настоящая легенда скучнее выдуманной.
— Настоящая легенда... — усмехается. — Хочешь узнать, сколько у меня было братьев-сестер на Земле?
— Ну?
— Нисколько. А сколько раз я был под обстрелом?
— Ну??
— Вот, — показывает бублик из пальцев. — И танки я не видел. И еду не воровал.
— Не может такого быть. Ты с Земли хоть?
Кивает.
— А как же тогда?
Усадил он меня к себе в вездеход, дал воды какой-то с цветами горло промочить, и рассказывает...
("То есть ты хочешь сказать, — не выдерживает Йодль, — что ты, одна, поздно ночью, шарилась по подворотне, подъехал сам вице-консул, напоил тебя водой с какими-то цветами — и ты запомнила, что он тебе после этого сказал?" "Не на салфетку же записывать, вроде не в маразме еще. Слушать будем или нет?" "Давай, давай, — говорит Регги. — А то ведь так никогда не закончит".)
Ну, вот. Усадил он меня и говорит...
* * *
Завизжала полицейская сирена. Перед фонтаном остановились три вездехода. Из них высыпали патрульные и стали без разбору хватать людей.
— Это что такое? Стойте! Остановитесь!
Крики Регги и Йодля смешались с хором недовольных возгласов. Полицейские не слушали.
— Вы нарушаете закон... Они пришли в комитет, — пыталась вступиться Лиза. В кулаке она все еще сжимала включенный диктофон. Амбал в бронежилете подскочил к ней, выхватил устройство, бросил на ступеньку и придавил пяткой сапога. Раздался хруст.
Из глаз Лизы брызнули слезы. Она ожидала, что мужчина заграбастает ее, потащит вниз по лестнице, но он развернулся и пошел помогать коллегам.
Посреди суматохи студентка заметила, что квадратное окошко на титановой двери открылось. Оттуда показалась рука в санитарной перчатке. Невидимый сотрудник комитета приклеил на стену рядом с входом объявление:
"По распоряжению вице-консула по вопросам миграционной политики прием и рассмотрение заявок на получение статуса беженца приостановлены".
Когда Лиза дочитала и развернулась, лестница уже опустела. Вездеходы с включенной сиреной огибали фонтан и сворачивали на улицу, ведущую к депортационному центру. Регги, Йодль, фрау Клезмер — никого из них не было.
Студентка бессильно опустилась на ступени лестницы и стала подбирать остатки диктофона.
Рассказ Космодара
— Ну, что, дождалась? Теперь слушай. Все равно ничего не запомнишь, а если запомнишь, никто тебе не поверит.
Вот тебе моя нулевая легенда.
Моя мать всю жизнь работала ради одной цели: чтобы у меня было образование. Чтобы я мог думать не только о выживании, но и о жизни. Я родился слабым, мечтательным ребенком. Отца я никогда не видел. Мама знала, что в траншеях таким, как я, не место. И она постаралась сделать всё, чтобы оградить меня от этой стороны жизни.
Какое-то время всё шло по плану. Я даже получил диплом экономиста. Но потом война оказалась и под нашими окнами. Тогда моя мама на последние деньги подкупила работников космодрома и посадила меня на корабль, перевозивший зверей для зоопарков.
Во время дозаправки на Хароне в одном из отсеков вылетели пробки. Электрическая ограда отключилась, какой-то горный козел вышел из вольера и перегрыз проводку. Никого из смотрителей рядом не было. Начался пожар, судно было почти полностью уничтожено. Меня огрело по голове куском перегоревшей трубы — контузию я действительно получил. Сердобольные члены экипажа знали, что во время расследования полиция меня арестует и вернет на Землю. Поэтому они посадили меня в капсулу и отправили на Эриду.
Кстати, про "обезьяну в горящем зоопарке". Я ведь никому не рассказывал эту историю целиком. История-то, собственно, простая. Последнее, что я помню на Хароне перед ударом по голове — это загон с приматами. Самка макаки вынуждена была смотреть, как ее детеныш сгорает заживо. Она ничего не могла сделать, только смотрела. Это был самый человечный взгляд в моей жизни.
Я никогда не видел танков и солдат в экзоскелетах, никогда не был в бомбоубежище и не стрелял из лазерной винтовки. Я только старался хорошо учиться и стать нормальным человеком, чтобы не огорчать свою мать. Но здесь, на внешних планетах, этого оказалось недостаточно. И господин Регги, из лучших побуждений, придумал мне эффектную легенду. Из нее я узнал, как правильно страдать на Земле.
Там, на лестнице перед титановыми дверями, вы показали мне, что моя мать жила, работала и терпела ни за что. Она была сноской на полях космической жалобной книги. Она была эпизодическим героем глупой и фальшивой легенды, да еще и таким неудачным, что ее пришлось полностью переписать.
И тогда я понял, что моя цель — не помочь беженцам, а сделать так, чтобы их больше не было. Положить конец легендам. Я пообещал себе, что, как только стану вице-консулом, первым делом предприму акт элементарной гигиены: закрою границы. Заделаю течь. Остановлю приток вымышленных страданий.
Но за прозвище я вам благодарен. Оно подходит как нельзя лучше. Я действительно подарок для космоса. Я пришел освободить его от жалости.
Впереди — выборы в Союз Внешних Планет, потом новые кампании, а там и до президентского кресла недалеко. Гендимайна действительно станет раем. А чтобы убедиться в этом, мы сделаем Землю адом. Если она сама не справится, наши ракеты помогут.
В любом случае, моя мама этого уже не увидит. Она умерла от рака два месяца назад. Теперь она может по праву занять место в легенде.