Кира Ярмыш «Невероятные происшествия в женской камере № 3»

Симпатичная книжка с элементами магического реализма, в которой «свободное» время, неожиданно появившееся у двадцативосьмилетней Ани в результате «посадки» на десять суток, полученные за участие в несанкционированном антикоррупционном митинге, позволяет ей погрузиться в воспоминания о прошлом и анализ своей жизни в целом и любовных отношений в частности; познакомиться с соседками по женской камере № 3, женщинами вполне обычными, но не без грехов, причуд и тайн; понаблюдать за персоналом и обитателями спецприёмника и их действиями, почти не выбивающимися из «нормы» для подобного места; стать свидетельницей загадочных происшествий, которые подтолкнут Аню к невероятным выводам и поступку, последствия которого каждый читатель представит-дорисует в своём воображении в меру личного отношения к происходящему в этой книге и в этой стране.

Приди и спряди

«Скок в яму, скок со дна, не сломай веретена. Крутись, крутись, прялица, пока не развалится.»

Шекспир «Гамлет»

«Фу, про тюрьму!» — подумала, когда увидела у Галины Юзефович рекомендацию прочесть эту книгу. То было еще зимой и медузовскую рецензию тогда даже не стала читать, так, взглянула на первый абзац: «А, еще и про политику. Не, не мое». Понадобилось четыре месяца, чтобы все-таки решиться прочесть и:

1. Не про тюрьму. Спецприемник это место, где содержатся люди, приговоренные к административному аресту и куда гипотетически, при самом неприятном раскладе, можно угодить даже за переход улицы в неположенном месте. Ну или там, за неуплату штрафа;

2. Не про политику. То есть, героиню задержали на антикоррупционном митинге, но дальше про протесты будет примерно ничего, а имя Навального, с которым плотно ассоциируется Кира Ярмыш прозвучит минус один раз.

Чтобы два раза не вставать, специфических ужасов «прописки», зловонной дыры в полу, плесени по стенам, сорока человек, запертых в помещении, рассчитанном на десять и «ваше место у параши» — всего этого в книге не будет. Будет чистенькая камера после косметического ремонта, больше похожая на комнату в пионерлагере с двухъярусными кроватями. Товарки по несчастью все довольно молодые женщины, трое из шести задержаны за езду без водительского удостоверения, срок в основном десять суток.

Кормят нормально: завтрак каша с чаем (который лучше не пить, он из веника, но кипяток в пластиковой бутылке можно с собой взять, и после в камере заварить из пакетика); обед первое, второе, снова чай; ужин макароны с котлетой. Хотя случаются гастрономические изыски вроде квашеной капусты с макаронами. Ну а что бы вы хотели за сто тридцать шесть рублей? Именно на такую сумму съедает заключенный в сутки. Узнав, москвичка Аня переживает род культурного шока. Однако все сыты.

Что, практически ретрит? Нет, конечно, но выбирать не приходится, да и будет об этом. То есть, ты оказалась здесь по причине активной жизненной позиции, а вот эта алкашка с соседней койки — потому что не платит алиментов на дочь, которую бросила своей матери. Нет, не мама подала в суд, а государство. А моя продавщица отсидела десять суток за продажу коробки просроченных конфет, ну, то есть, формально за неуважение к суду, куда не являлась для назначения наказания. И я моталась каждый день с передачами на Сызрань, но то было еще в две тыщи первом.

То есть, неповоротливая, малоразборчивая и насквозь коррумпированная машина исполнения наказаний все же как-то вращается. Хотя трудно представить, что в той же камере оказалась бы дочь генерала МВД, но об этом ни прямо, ни косвенно не говорится в «Невероятных происшествиях...», потому и я не буду. А о чем говорится? А знаете, о многих интересных вещах.

Например о том, как девочка из очень простой семьи поступает в МГИМО. Ну, наверно потому, что умна, сама Кира сумела поступить, не будучи посольской дочерью, после триумфального участия в программе «Умники и умницы». О том, каково это, обнаружить вдруг, что склонна влюбляться в людей одного с тобой пола. И нет, это не становится твоей трагедией, хотя да, определенную неловкость и неудобство заставляет пережить-почувствовать.

Вообще, эта книга — первое в современной русской литературе удачное воплощение темы нетрадиционной сексуальной ориентации. Без трагедии, надрыва, эпатажа. С точки зрения совершенно нормального человека, каким героиня ни на минуту не перестает быть. Хотя озвучить историю крушения своих надежд на работу в МИДе (голые фотки, запечатлевшие нецеломудренные девичьи поцелуи в журнале), решается только после того, как одна из сокамерниц спокойно говорит, что после освобождения пойдет к своей девушке (а что, так можно было?)

Первый слой повествования день сегодняшний, портреты и истории сокамерниц, рутина ежедневного быта. Реминисценции из детства и ранней юности Ани — это второй слой книги. И уж точно, никто на их основании не сделает выводов, что виновата власть. Путин, что ли, заставлял тебя запутаться в отношениях с любимыми мальчиком и девочкой, которые в итоге выбирают друг друга, оставив тебя за бортом? или он заливал в горло текилу той несчастной ночью? И чего бы ты хотела после этого, какого МИДа?

Но есть и третий пласт. Мне кажется, он хорош необычайно. Местами это по-настоящему страшно, реально, до мурашков по спине и желания оглянуться, когда читаешь одна в комнате. Иногда думаешь: да, я знаю, так сходят с ума. А потом: но ведь откуда-то она узнала про эти ножницы. И вспоминаешь «Имена» Флоренского, который говорит, что «иные миры сквозят через Анну» — как точно она угадала с именем героини.

Вообще, эта тема переплетения нитей, она куда глубже в нас, чем алые сердечки позднеевропейской традиции. В наскальной живописи палеолита близких людей соединяют протянутые от одного к другому линии, в китайском традиционном театре по сей день связь обозначена красной лентой между двумя людьми.

Мне кажется удачей книги оставшийся открытым вопрос, двинулась ли Аня кукушечкой или обрела сверхспособность, и все происходящее стоит рассматривать как род инициации. В любом случае, женщин не стоит злить и без крайней необходимости ограничивать их свободу. Стоит помнить, что все переплетено.

Плохонькая книжонка. Первоначальный интерес, обусловленный было довольно необычной на первый взгляд проблематикой (современная оппозиция — «племя младое, незнакомое»; безвинно брошенная в застенок активистка; произвол и беспредел; неведомый мир женской тюрьмы) и обещанием интриги в виде «невероятных происшествий» в названии, рассеивается довольно быстро. Где-то примерно к концу первой трети книги возникает подозрение, а к середине уже становится совершенно ясно, что основное содержание романа — бесцельное пережёвывание скучных, почти никак не связанных между собой воспоминаний из детства и юности главной героини, невыразительной девушки Ани. К концу же книги приходит понимание, что никаких «невероятных происшествий», обещанных нам в названии, ждать не приходится уже совершенно точно, и лёгкая скука перерастает в раздражение из-за того, что читателя фактически обманом заставляют тратить время на чтение довольно унылого и при этом сверх меры раздутого биографического очерка. Едва ли не три четверти объёма произведения представляют собой бессмысленную мишуру, напиханную ради объёма, и вообще никак, ни малейшим образом не влияющую ни на развитие, ни на восприятие сюжета. Оставшаяся же четверть, отведённая на более-менее осмысленную историю, во-первых, слишком размывается в мутном потоке графомании; а во-вторых, тоже не представляет собой ничего интересного, поскольку основное её содержение составляет какое-то неубедительное заигрывание с мистикой, но при этом пресловутый «магический реализм» очень криво, толстыми белыми нитками и в большой спешке пришивается к произведению буквально на самых последних страницах. Впрочем, примерно таким же образом тут пришито многое — феминизм, гомосексуализм, политический активизм, самоповреждение и т.д. Сплошные яркие заплаты на сером рубище писца!

Отдельного упоминания заслуживает язык произведения. К сожалению, он тоже довольно плох. В книге сплошь и рядом попадаются выражения такого уровня, как «капает кран», «звонить на телефон, «хлеб без ничего», «дать лирику», «адекватная женщина» и тому подобное. Причём совершенно очевидно, что это не какой-то осмысленный художественный приём, а просто грубый голос автора, не отличающегося особой языковой чувствительностью, но при этом не посчитавшего нужным воспользоваться услугами редактора. Логика повествования зачастую непродумана и схематична, бывает сложно понять, как говорится, «кто на ком стоял» (а также, что где находилось и что за чем следовало). Донельзя затасканные штапмы («поразительное изящество» движений, «прищур пронзительных глаз») резко контрастируют с совершенно нелепыми в своей «оригинальности», порой откровенно абсурдными образами навроде «тёплых глаз» (на ощупь, не иначе); взглядов «теплее огня»; «почти прозрачных глаз», «резко выделяющихся на лице»; загадочной «зеленоватой» краски (без уточнения базового цвета); кусков ткани, «квадратных в виде конверта», «патины морщин», и многое, многое в том же духе. Впрочем, быть может, как раз в этом и заключается «магический реализм» романа — в том, что здесь можно «много лет топтаться» на «крохотной, как острие иголки», вершине; в том, что можно каким-то образом целиком забраться под одеяло, «замотанное в простыню»; в том, что можно «поставить кружку, аккуратно выровняв ручку параллельно миске»; в том, что маленькие девочки воспринимают детский лагерь как «симулятор независимости, модель большого мира, куда они стремятся попасть» и т.п.

В такой ситуации даже как-то излишним кажется упоминать о том, насколько блёклы и тусклы в романе действующие лица, насколько невыразительны (а местами и откровенно неестественны) диалоги. После прочтения книги прошла всего пара дней, но уже решительно невозможно вспомнить, чем отличаются друг от друга пять основных второстепенных персонажей — соседки главной героини по камере. Смутно помнится лишь, что одна из них почему-то внезапно чернокожая и «монументальная» (прямо так и написано: «она была высокой и монументальной»), другая — элитная проститутка, третья — бомжеватая потаскуха, плюс, кто-то из них ещё почему-то заикается, — вот, собственно, и всё. Все остальные детали, равно как и две другие фигуры целиком, уже совершенно неразличимы во мраке забвения. Получается, что даже несмотря на явно искусственные, ходульные, почти карикатурные приёмы, призванные выделить индивидуальность персонажей, в результате всё равно получился лишь кусок мокрого картона с размытыми, почти неразличимыми пятнами. Воспользовавшись несколько туманным выражением самой Ярмыш, можно сказать, что всё это выглядит подобно «реквизиту в школьных спектаклях».

Наконец, заключительная претензия заключается в том, что книга была как-то совсем уж чрезмерно перерекламирована. Лестные отзывы выдали Быков, Акунин, дурочка Юзефович, многие блогеры помельче, при этом текст настолько очевидно проходной и посредственный, что никаких разумных объяснений такой медийной активности найти не получается. Есть мнение, что это просто часть спланированной пиар-кампании, так же как и всколыхнувшие пару недель назад многие СМИ странные слухи (судя по всему, заведомо ложные, — организаторы выставки впоследствии их опровергли) о запрете презентации данной книги на международной ярмарке Non/fiction 2021 в Москве. Действительно, зачем бы запрещать такую бледную немочь, если только не в целях как раз-таки рекламы, — тайна сия велика есть.

Пожалуй, если бы не последний пункт, то книгу можно было бы просто молча пропустить мимо, по доброте душевной поставив ниочёмные пяток баллов. К сожалению, раз уж из неё попытались сделать целое литературное событие, приходится и оценивать её на полном серьёзе, плюс снимать балл в качестве компенсации за такую возмутительно лживую рекламную кампанию в стиле нахваливающих друг друга петухов и кукушек. В результате, оценка выходит за рамки простого впечатления от текста, и книга вынужденно получает не вполне справедливые два балла, что вроде как бы и не совсем правильно, а куда деваться(