Этель Лина Уайт «Винтовая лестница»

Собственно, «Винтовая лестница» — название фильма, у которого мало общего с книгой. Роман называется «Кто-то должен быть на страже» («Some must watch»), у нас был издан под названием «Для спящих ночь, для стражи день». Дело происходит в межвоенное время, в золотой век британского детектива. В глухом углу Уэльса находится уединённое поместье профессора Варенна. В доме десять человек — пять членов семьи, гость, сиделка, трое слуг. Хозяева — люди неприятные, крайне эгоистичные, страдающие интеллектуальным снобизмом в самых разных формах. А вокруг дома бродит маньяк. Или, возможно, он уже в доме.

Роман написан в эпоху, когда триллер ещё пытался притворяться детективом. Детектива как такового, то есть, расследования, здесь, по сути, нет. В деле пытается разобраться младшая служанка, девушка живая, обаятельная, поразительно жизнестойкая, но на роль детектива абсолютно непригодная. Зато как триллер вещь полностью удалась. Каждый из обитателей дома сам загоняет себя в ловушку своим упрямством, эгоизмом, непомерным самомнением. При этом за них страшно, тогда как в классическом детективе жертвы, убийцы, свидетели — только составляющие интеллектуальной игры, не вызывающие эмоций. Автор умело нагоняет обстановку страха, казалось бы, из ничего, снижает градус с помощью бытовых деталей и снова начинает нагнетать. И так до самого конца.

Концовка получилась скомканной. Видимо, из-за попытки решить триллер как детектив. Ведь даже в «Десяти негритятах», эталонной книге такого рода, впечатление от финала несколько снижается после записки судьи. Кстати, при желании можно найти кое-какие параллели между романом Кристи и написанным ранее романом Уайт, хотя книга Уайт слабее, мягче и ироничнее.

Роман оставил двойственное впечатление: с одной стороны, я был рад, что наконец-то дочитал его, с другой — местами он действительно держал в напряжении и подталкивал к размышлениям, касающимся как психологии персонажей, так и анализа «детективной» составляющей. Последней, к слову, в привычном смысле слова и правда в произведении нет: образ детектива чётко не очерчен, информация о преступлениях подаётся из уст каждого героя по-разному, в видоизменённом виде, поэтому заняться «расследованием», сопоставлением фактов и домыслов практически невозможно , да и не нужно. Главное — уловить слабую, но тонкую атмосферу избитого пространства старого и массивного особняка с группой людей, объединённых вместе волею случая и разгуливающим за окнами неясным очертанием.

Вполне к месту автором используются цитаты и реминисценции, добавляющие тексту интеллигентно-романтический штрих, соотносящийся с центральным местом развёртывания основных действий: тёмные коридоры, запутанные переходы, всевозможные лестницы, скрипучие задвижки, деревянные окна и неяркие лампы.

Э. Л. Уайт, по моему мнению, не удалось довести образы героев до их органичного целостного выражения: кто-то показался совершенно проходным, особо не влияющим на развитие сюжета персонажем, кто-то — скорее избитым, чем типичным, обладающим набором тех качеств-маркеров, по которому можно определить не только характер человека, но даже его внешность, привычки, способ общения, сферу интересов и многое другое, что явно говорит не в пользу автора. Но удивительным образом очевидные недостатки романа к концу стираются и воспринимаются больше как влияние времени, чем явные ошибки пера.

В процессе чтения появилась интересная мысль о (казалось бы, откуда) наличии романтического двоемирия, известного противостояния одиночки с враждебным для него миром. Только в «Винтовой лестнице» место условного Мцыри занимает гувернантка Элен, а противостоит она одновременно и «враждебному миру» всех жителей дома (где присутствуют и мужчины и женщины), и «враждебному миру» мужчин, или пропадающих по мере увеличения опасности, или как будто бы «наступающих» в самый критичный момент, и «враждебному миру» женщин, общение с которыми складывается не всегда гладко и поступательно.

Но, конечно, конец больше расстроил, чем удовлетворил: вышел быстрым, мало аргументированным и со скрежетом встраивающимся в канву всего повествования. И предсказуемым.