Сэмюэл Тэйлор Кольридж «Кристабель»

Одна из самых «знаковых» вещей начала эпохи романтизма, поэма с очень непростой судьбой, еще до своего появления на бумаге «обросшая» слухами, сплетнями и скандалами (автора обвиняли в том, что он похитил сюжет у Вальтера Скотта — хотя в середине XX века почти все критики сошлись на том, что это Скотт был под влиянием Кольриджа. Да и вообще, подобное витание идей в воздухе, некие общие «универсалии», используемые многими авторами сразу — это для литературы XIX в. обычное дело. Как мы сейчас говорим, «не плагиат, а постмодернизм«!)

Кроме того, прелесть этой поэмы еще и в том, что она не завершена — а стало быть, дает очень большую пищу для трактовок, домыслов, не говоря уже о переосмыслениях. Больше, чем «Кристабели», в этом смысле повезло только диккенсовскому «Друду»; пусть даже сейчас принято считать, что исходный замысел Кольриджа — а тем более, старины Чарльза — ничего глубокого в себе не таил (один хотел написать, по выражению Незеркотта, «банальную историю с привидениями», второй — не менее банальный приключенческий триллер, т.ск., «недо-детектив» без преступника и без жертвы...) короче, пусть даже критика давно установила, что ничего особенно интересного в этих замыслах не было — важно совсем другое. Важно, как воспринимали эту историю поколения современников + потомки (сказал бы — «недалекие», да ведь могут не так понять ;)) «Приращение смыслов» — интересное дело; кажется, ни один классический литпамятник этой судьбы не избежит... Кто знает, если бы не «Кристабель» — написал бы Китс свою «Ламию»? Было бы поэту Шелли _то_ самое_ ужасное видение — обнаженные женские груди с глазами вместо сосков — которые, собственно, и сподвигли его жену Мэри написать первый в истории роман ужасов, а доктора Полидори — создать «Вампира»?.. Все из-за того, что слишком увлекающийся и порывистый Кольридж вовремя не взял себя в руки, не сел за стол и не довел до ума давно прискучившую ему поэму...

Сюжет «Кристабели» действительно очень прост. Молодая дочь барона, воплощение ангельской чистоты, встречает в лесу удивительное существо — женщину-оборотня (вампира, посланницу дьявольской силы, гермафродита — нужное подчеркнуть: все перечисленные выше образы вполне себе укладываются в традицию «романтического страшного», и Кольридж в принципе мог использовать любой из них. Похоже, он и сам не знал, когда принимался писать, кем окажется коварная злодейка...) Между обеими девушками ночью происходит что-то ужасное (нам благоразумно не открывают — что), и наутро Кристабель уже околдована (соблазнена? порабощена гипнотическим влиянием «ламии» Джеральдины? Стала — в натуре — зомби? Опять же впишите, что хотите...) Так в тихую и скромную усадьбу барона Леолайна входит зло. А таинственная гостья, не ограничившись достигнутым, еще и пытается завоевать сердце самого старика хозяина...

Понятно, что все кончилось бы разоблачением Джеральдины, победой Добра и торжеством Света (мы не знаем, в каких подробностях собирался описать это Кольридж, но сам финал вполне ясен). Вопрос в другом: должна ли была Кристабель погибнуть, спасая отца (и себя) от злых чар?

«У тебя, Кристабель, в глазах темно,

И вот ты видишь только одно!

И какая сила в том взоре была,

Если, прежде не знавшие лжи и зла,

Так глубоко впитали взоры твои

Этот взгляд, этот суженный взгляд змеи,

Что стало покорно все существо,

Весь разум твой, колдовству его!

Кристабели взор повторил тот взгляд,

Его тупой и предательский яд.»

Не подчинившись власти демона Джеральдины — не познаешь ее (врага!) в лицо. А не познав врага в лицо, и победить нельзя. Эта трактовка — целиком и полностью моя; впрочем, готов признать, что «открыл Америку». Теперь вспомним, как заканчивается «Ламия» Китса (где тоже была змея, околдовавшая, правда, не девушку, но прекрасного юношу):

«Глупец! — вновь Аполлоний произнес,

Глаз не спуская с Ламии. — От гроз

И бедствий жизни я тебя спасал

Затем ли, чтоб змеи ты жертвой стал?»

При слове том у Ламии несчастной

Дух захватило: беспощадно-властный

Разил ее, как пикой, острый взор.

Рукою слабой смертный приговор

Молила не произносить — напрасно!

Софист суровый с ясностью ужасной

«Змея!» воскликнул громко... В этот миг

Послышался сердца пронзивший крик —

И Ламия исчезла... Упоенье

Ушло от Ликия, и в то ж мгновенье

Угасла жизнь... Друзьями окружен,

Простерт на ложе без движенья он:

И обернули тело в свадебный хитон.»

Освободив своих домашних из-под чародейской силы змеиного взгляда, Кристабель добилась бы исчезновения Джеральдины (вполне возможно, это не так трудно было сделать: просто назвать ее настоящее имя, как и поступает мудрец у Китса). Но тогда сама Кристабель исчезла бы вместе с врагом — потому что слишком многое растратила на борьбу с ней, и после растворения злодейки в заслуженном Ничто-и-Нигде, у Кристабели не хватило бы сил жить дальше. (Еще раз: это я так вижу финал. Как в наше время известно — например, из сообщений личного врача Кольриджа — он предполагал совершенно другое развитие событий. Но... истина до сих пор где-то в области догадок, поэтому... ;)))

А потом... вполне вероятно, замок, лишившийся госпожи, придет в упадок; без старого барона (который вряд ли переживет любимую дочь) все станет куда хуже; слуги постепенно разбегутся... и...

И через некоторое время к стенам усадьбы лорда Леолайна придет молодой американец по имени Эд. Его позовет сюда друг, недавно поселившийся в древнем, полуразвалившемся готическом замке вместе с сестрой.

Эд станет свидетелем многих удивительных и неожиданных событий в бывшем жилище отца Кристабели. В конце концов, тайна этого места потрясет его так, что придется спешно бежать. И по дороге... «я увидел, как рушатся высокие древние стены, и в голове у меня помутилось. Раздался дикий оглушительный грохот, словно рев тысячи водопадов... и глубокие воды зловещего озера у моих ног безмолвно и угрюмо сомкнулись над обломками дома, где когда-то жила веселая леди Кристабель!»

(Ну чем не сюжет для — еще раз повторюсь — постмодернистской стилизации, сделавшей бы честь, например, тому же Н. Гейману?..) Вечно будет тревожить нас судьба Кристабели (хотя ее кости, наверно, давно уже сгнили на родовом кладбище... как и ее отца, и всех домочадцев). Вечно нам будет хотеться продолжить историю... не имеющую продолжения в принципе.

Виновата во всем пагубная страсть старины Сэма к наркотикам, и его неумение — в трезвом виде — хоть чуточку «прибирать за собой».