Андрей Столяров «Мы, народ...»

Существует такая разновидность фантастики, которая не лезет ни в какие жанровые рамки. Причем, встречается она, в основном, на постсоветском пространстве (у западных писателей я таких книг не встречал, если не считать магических реалистов и Новых Странных). К такой фантастике можно отнести многие книги братьев Стругатских (типа «Града обреченного» или «Улитки на склоне»), книги Лазарчука, Рыбакова, Щёголева, Покровского и многих других писателей, написанные, как правило, в 80-е и 90-е годв ХХ века (хотя, изредка, пишутся и сейчас). Отличается такая фантастика тем, что в ней смешиваются элементы антиутопии, мистики, научной фантастики и гротеска.

Книга Андрея Столярова «Мы, народ..» можно отнести к этому жанру. Роман представляет собой несколько рассказов, расположенных в хронологическом порядке (почти) и связанных общими героями, в первую очередь, фигурой молодого учеонго историка, имени которого мы так и не узнаем.

Автор описывает совершенно жуткую действительность: Россия оккупирована иностранными войсками и медленно разваливается на кучу независимых государств; Японцы вновь забирают себе Курилы; по улицам ходят патрули заграничных войск, поддерживающие правопорядок; в это время на среднерусской равнине то ли инопланетяне, то ли пришельцы из другого мира, называемые манайцами, вытесняют население с обжитых земель; китайцы повсюду проповедуют о прелестях социализма, но готовы на любые подлости и теракты, лишь бы захватить Сибирь; природа чудовищно видоизменяется и мутирует без каких-либо видимых причин, а глубоко в уральской тайге появляется волшебный город Китеж, где творятся любые чудеса, но лишь избранные могут жить там. При этом, все не так уж и однозначно: российский ОМОН куда хуже и опаснее иностранной военной полиции; жители деревень готовы за бутылку водки «родину продать» (в контексте книги это выглядит не так страшно, как звучит); в рабочем поселке на Крайнем Севере россияне превращают выстроенные немцами коттеджи в трущобы, в то время как сами немцы поддерживают свои кварталы в чистоте и порядке.

Читаешь все это и становится горько, ведь действительно мы живем в своей стране, как в чужой, готовы терпеть любые унижения, боимся проявить несогласие с действующей властью и топим свою тоску в алкоголе. Конечно, в романе все беды страны утрированны, но они имеют под собой вполне реальное основание и, что самое страшное, вполне способны воплотиться в жизнь.

Столяров очень ярко описал страну, да и весь мир, которые неуклонно сползают в анархию и хаос. Но при этом он предлагает решение всех проблем. И это главная беда романа! Во-первых, каждый последующий рассказ все больше сползает в мистику, а затем, БАХ!, все проблемы решаются. Причем благодаря Deus ex machine, причем в прямом смысле! Внезапно, как будто сам бог спустился на землю, по всей России колокольный звон начинает воздействовать на людей, вызввая крайне неприятные ощущения. Причем, чем больше у человека грехов, тем более непереносимые страдания он испытывает, вплоть до самовозгорания и ужасных болей. Разумеется, для чиновников всех мастей, коррупционеров, звезд шоу-бизнеса и, даже, высших иерархов церкви это становится воплощенным кошмаром. И все эти паразиты общества бегут, как крысы с корабля, а народ берет власть в свои руки и начинает строить рай на земле. Как будто сбылись влажные мечты товарища Навального (если он, конечно, тот, за кого себя выдает)!

Беда даже не в том, какое решение проблем предлагает автор – в контексте романа оно, хотя и спорное, но вполне приемлемо, а в том, как он его преподносит. Предпоследняя глава (кстати, довольно большая по объему), стилизована под историческую хронику, где сухим языком рассказывается о прошедших событиях. Нечто подобное я встречал у Владимира Санина в повести «Белое проклятье» и был крайне разочарован таким художественным приемом – ведь самое важное проходит мимо нас, а потом подается, как уже случившееся. Читатель просто не имеет возможности пережить и прочувствовать драматизм ситуации, и, из-за этого, эмоциональное воздействие повествования скатывается до нуля.

«Мы, народ…» напоминает одновременно «Град обреченный» Стругацких и «ЖД» Дмитрия Быкова. Произведение поднимает похожие проблемы, но рассматривает их под другим углом. И строка из песни «Мы, народ Богоносец», вынесенная на заглавие, может восприниматься и с высоким пафосом, и с горькой иронией.

Однако, при прочтении данной книги, я испытывал очень противоречивые эмоции: от восторга в начале, до полного недоумения в конце. Вот если бы автор увеличил бы объем романа и детально бы выписал все события, могла бы получиться очень достойная книга. А так получился недописанный черновик чего-то большего. 7/10

Когда поэт в России решает, что он уже больше, чем поэт — как поэт он, считай, закончился. Это сказано про Быкова, но легко обобщается на прозу. Ну беда же просто, сколько замечательных писателей возомнили себя больше, чем писателями: Вячеслав Рыбаков, Алексей Иванов, Андрей Столяров — и это не считая тех, кто изначально себя мнил «больше», веллеров с пелевиными. Возомнили, и — всё, ку-ку, финиш: мастерство-то вроде остается, но что-то главное, искра какая-то — затухает, дохнет под гнетом страшной ответственности за судьбы страны и всего мира, взваленной на себя новоявленным пророком. Причем раздражает-то не само желание высказаться по поводу актуальных общественных проблем (во блин брякнул!), но претензия на истину, менторские нотки раздражают на фоне дефицита самоиронии. Можно ведь без этого обходиться, если себя не мнить, многие же обходятся: Дивов, Успенский — легко, Крусанов бродит по грани, но пока вроде удерживается, да и сами больше_чем_писатели раньше как-то обходились. Старость накрыла, что ли?

Издатели, конечно, главные враги высокой культуры, это безусловно, но в данном случае (см. отзыв Lartisа) я их понимаю. Плохой же роман-то, вправду скучный и занудный! И дело не в мудреных словосочетаниях, это как раз вполне приемлемый стиль, хотя, наверное, издатели учли и то, что массовый любитель героического фэнтези будет спотыкаться на каждой авторской трансцендентности. Для подготовленной аудитории ничего страшного в этих терминах нет, «Феноменология духа» или «Бытие и ничто» гораздо хуже. Но роман-то именно с литературной точки зрения слабый, не чета Бонапарту или Осенним богам. Был неплохой одноименный рассказик, цельный по сюжету, внятный по месседжу. К нему совершенно искусственно прикручены история девочки в тундре, по-своему красивая, да какие-то бессвязные апокалиптические обрывки, даже порядок их выстроен с непонятной претензией. Зачем сажать в конец сюжета начало фабулы? Вот не въехал, уж извините. То есть, я, что ли, должен был так проникнуться, прям до корней души, мудростью Китежа, что счастливую жизнь ГГ до Великих Событий увидеть уже как-то иначе, другими глазами? Щас!

Нечем проникаться, увы. Все это уже стопицот раз сказано, обжевано и измусолено. Дурной мечте русской интеллигенции про отделение агнцев от козлищ уже не одна сотня лет исполнилась. Про историю как роман и прочие тайны русского духа — лучше Пьецуха почитать. А любовь к России — это Коваль, например. Потому что не говорить про нее надо, а просто чувствовать, да и всё, и хватит. Ах, ну да, конечно, истина же, нужно ее еще раз повторить, и еще раз, еще много-много раз, а то не дай бог не все поймут. Ну, поняли. И что? А то, что за ней слышится только старческое брюзжание какое-то, уж извините...

Я злой какой-то. Это отчасти от обиды. А отчасти от страха, что сам превращусь вскоре во что-то подобное. Ведь и вправду начинаешь ловить себя на стремлении влезть на табуретку перед молодой аудиторией — и навязчиво вещать о том, как следует жить. Аудитория, пожимая плечами, потихоньку расходится. А ты думаешь: «Имбецилы они все нынче, что ли, малограмотные?»

Рассказ Андрея Столярова «Мы, народ...», впервые опубликованный ещё в 2004-м году и ставший первой главой одноименного романа, не то что бы был развёрнут, но продолжен автором в полновесное произведение крупной формы. Словесная виртуозность Столярова, всегда привлекающая меня и помогающая мне читать его вещи порою даже с восхищением, на этот раз, конечно, снова помогала с любопытством поглощать его текст (см. ниже замечательные образчики пар «прилагательное-существительное», надёрганные мною из романа).

Но...

То ли я слишком поздно добрался до этой вещи, то ли сам роман опоздал.

Читаю, например, вот это:

»...судьба страны определяется в основном ее географическим положением. По отношению к нам это выглядит так: Россия, в отличие от Европы, вела многовековую изнурительную “степную” войну – войну с варварами, войну с кочевниками, готовыми ее поглотить. Авары, печенеги, половцы, берендеи, монголы… Это и обусловило наше социально-технологическое отставание: на Западе расцветали ремесла и города, пробивались ростки демократии, выборности, гражданских свобод, а русские выплачивали громадный “военный налог”, непрерывно воюя и мучительно восстанавливая разрушенное. Нам было не до развития – лишь бы выжить. Отсюда и роль государства как интегратора всех национальных сил. Что, кстати, особенно ярко наблюдалось в эпоху социализма. Но также – и в эпоху Петра, и в эпоху Ивана Грозного. Вообще, какой бы исторический период ни взять… То есть у русских всегда был некий метафизический горизонт, некая общая цель, требующая фантастических сверхусилий. Всегда была высокая бытийная температура. Она и сплавляла нас в единую нацию, единый народ. А когда после хаоса перестройки пришли времена Большого распила, цель исчезла, как марево, как дым на ветру. Что нам предложила нынешняя эпоха: “Обогащайтесь”? Но ведь это уже не для всех, а исключительно для себя. И государство перестало для нас быть своим. Оно бросило нас, а мы в свою очередь махнули рукой на него. Мы перестали быть общностью, онтологической единицей, способной существовать в эпоху катастрофических перемен. Для русских “каждый сам за себя” – это смерть. Каток глобализации двинулся на нас раньше, чем мы успели это понять…»

Всё правильно.

Но как-то очень знакомо.

Может быть потому, что я уже прочёл романы Вячеслава Рыбакова «Звезда Полынь» (2007) и «Се, творю» (2010), в которых тот эмоционально высказался на тему общей цели, общего дела, вдохновляющего народ на жизнь, полную свершений и достижений...

Сам Андрей Михайлович Столяров в недавнем интервью Василию Владимирскому говорит:

«За последние годы я, не считая рассказов и повестей, написал три романа — один очень средненький, не буду его называть, а два других («Маленькая Луна» и «Мы, народ...»), по-моему, вполне приличных. Все три романа Борис Стругацкий ставил в финал премии «АБС». И, тем не менее, напечатать эти романы я не могу — ни как фантастику, ни как современную прозу. Издательства отвечают, что это не коммерческие произведения. Меня данная ситуация удивляет. Я читаю и фантастику, и современную прозу и вижу, что по крайней мере половина произведений написана явно хуже. Причем именно с коммерческой точки зрения. На мой взгляд, они вообще несъедобны. Складывается ощущение, что издательства сейчас совсем съехали. Они считают читателей малограмотными идиотами, литературными имбецилами, которые слопают все, что дадут. Пипл схавает — вот их девиз. Знаете, что мне ответило одно из издательств по поводу моего романа «Мы, народ...»? Что интеллектуальная фантастика сейчас совсем не идет. Интересно, где они там обнаружили интеллектуализм? Пусть пальцем покажут. Роман до предела ясный, простой. В общем, я полагаю, что проблема современной литературы — не писатели, а издатели. Если они считают такие произведения излишне интеллектуальными, значит, по-прежнему будут втюхивать нам порожняк. Или, выражаясь политкорректно, грузить хламидию. Вот сейчас я заканчиваю очередной роман, и поскольку он 18 листов, то понятно, что ни один журнал его не возьмет. А предлагать его издателям, которые сами относят себя к «интеллектуальному большинству», по-моему, бесполезно. Значит, так и будет лежать.»

Приложение

Некоторые пары «прилагательное-существительное» из романа А.Столярова «Мы, народ...»

онтологическая тоска

нуклеарный контент

антенатальная психика

географический детерминизм

пассеистическая пастораль

метафизические вибрации

аксиологическое кодирование

эротический шаманизм

телесные глоссолалии

романтический перфекционист

ситуационные реперы

теософский вокабулярий

хтонический реликт

православное трансцендирование

цивилизационная спецификация

трансцезуальная магия

семантическая логистика

гуманитарные интенции

сверхъестественные экстремали

социогенетический метаморфоз

экзистенциальный ландшафт

лингвистические адекваты

личностные маргиналии

трансцендентальный регистр

трансцендентный детерминизм

метафизическая вертикаль

небесный синтаксис

экзистенциальное напряжение

мифологические отражения

провиденциальная миссия

компаративная аналитика

этиолингвистическое сопоставление

понятийный декор