Павел Крусанов «Укус ангела»

Крусанов – мистик. Он создает новую мифологию. В его романах и повестях шаманы и моги (искусные операторы тонких миров) на равных с людьми творят историю и вмешиваются в земные дела.

Константин Крылов в своей работе «Волшебство и политика» пришел к интересному выводу. Когда в дело вмешивается магия, которая по определению может практически все, единственной осмысленной целью существования остается – власть.

Весь «Укус ангела» посвящен становлению абсолютной власти в ее самом неприглядном виде. Это не опереточное действо, когда умирающий успевает еще пропеть целую арию перед кончиной, а жестокая реальность, где даже не заканчивает мучительное существование.

***

Иван Некитаев был зачат от мертвого (отец его умер на матери – разошлись швы на располосованном турецким ятаганом животе), воспитывался древом (местный предводитель, осуществляющий опекунство, в конце жизни превратился в ясень) и был фактически женат на своей сестре, имея от этого брака полоумного ребенка.

Именно он – бравый вояка, прошедший не одну военную компанию стал единым императором огромной страны, раскинувшейся от Европы до Аляски. Для этого ему пришлось умертвить второго правителя – издревле империя управлялась двумя консулами, и установить диктатуру.

Крусанов детально исследует сам механизм становления власти – казнь несогласных, конформизм интеллигенции, военное усмирение взбунтовавшихся, магические метаморфозы с непонравившимися.

Вот, например, во что он превратил князя Феликса Кошкина, вселив в него дух своей бывшей любовницы (Каурки), которую выбросил из самолета.

*

«После того, как Бадняк подселил в земную оболочку князя Кауркину душу, Феликс разительно переменился: прежние его рыжеватые волосы выпали, а на их месте выросли новые – иссиня чёрные, в мелких прядках, завитых посолонь. Зубы его также поменялись – их стало ровно сорок и все они были одинаковой формы, точно горошины в стручке. Кроме того, кожа Кошкина сделалась золотистой, между бровями пробился странный белый волосок, пальцы на руках сравнялись в длине, а срам без следа ушёл в плоть и пах стал как подмышка. В общем, тело его так переродилось, что теперь он мог, не сгибаясь, достать руками до коленей, спина его между лопаток заросла тугим мясом, а на ногах просияли диковинные колёса – по два на каждой подошве. Однако, помимо этих знаков совершенства, жестокий опыт оставил на теле князя ещё одну печать – на месте пупка у него развился зев, напоминающий огромную миножью пасть. Это жуткое едало, подменившее Кошкину запаянную глотку, походило на зубастую присоску и было немо, как водится у рыб и семидырок.»

***

Безудержная жажда власти заставляет Некитаева воевать практически на всей территории земли. И когда уже было испробовано последние средство – обмен с Америкой ядерными ударами, жажда победы приводит его к решению выпустить в наш мир псов Гекаты. Бадняку – главному могу империи, по силам это было сделать на семь секунд.

*

«– Нам не всё известно о природе Псов Гекаты. – Казалось, Бадняк с трудом подыскивает слова, которые бы наилучшим образом отражали истину – закон под страхом смерти запрещал на заседаниях Имперского Совета говорить ложь. – Но то, что нам известно, заставляет предположить в них необычайную, неистовую злобу. Я могу обратить их ярость против наших врагов.

– И как они на них свою злобу сорвут? – спросил фельдмаршал Барбович.

– Псы Гекаты пожрут их живые души, после чего их тела пять месяцев будут биться в агонии, желая смерти, но не находя её.»

*

Только от одного вида этих существ потустороннего мира:

«Стражники у дверей сидели на полу и беспомощно скулили – они выдавили себе пальцами глаза и по лицам их текла кровь; братья Шереметевы опустили вмиг поседевшие головы на руки; Свинобой с исполненным безумия взглядом жевал бумагу, заталкивая её в рот пальцами; министр войны осел в кресле и его неподвижное оскаленное лицо не оставляло сомнений – он был мёртв.»

*

«– Я выслушал вас, господа, – медленно произнёс Некитаев. – Вы преданы отечеству и отважны, вы ясно высказались, и тем не менее вы заблуждаетесь. Победа никогда не ускользнёт из наших рук. – Иван Чума вытянул из-под воротничка гимнастёрки шнурок с крестиком и раскалённой золотой подвеской. – Мы не отведём войска со своих позиций и не уступим ни пяди взятой земли. И мы ещё не заслужили покоя. Властью, данной мне Богом, завтра в полночь я впущу Псов Гекаты в мир.»

Это последние слова романа и последние мгновения мира, описанного в нем. Все приходит к логическому концу – абсолютная власть пожирает саму себя.

Когда дочитал, для проявления для самого себя всего букета собственных ощущений захотелось ознакомиться со сторонними рецензиями. И обнаружил, что наиболее часто встречающаяся претензия к автору — окончание типа ни о чём...

Вспомнил, что по прочтении «Могов и их могуществ» Александра Секацкого у меня наблюдалась схожая реакция. Конечно, странно, что в моём мозгу эти две книжки разных писателей достроились до композиционной завершённости лишь объединившись в один мегасюжет. Однако для меня — это очевидность. Тем более, что у Крусанова в тексте есть прямое (и не однажды) на это указание.

Роман потрясает своей вздорностью, неполиткорректностью, посылом ко всем чертям моральных и прочих всяких устоев. Это вроде бы апологетика «имперскости», а может — её обличение? По мне так — два в одном, и каждый слышит что он слышит понимай как знаешь.

Нравится язык и стиль: сюжет стремителен, и при этом бездна философических кульбитов и парадоксов.

В общем, редкое удовольствие поимел. Потом ещё лежи на подушках, кури бамбук и офигевай: что это было чья победа?

__

И хоть произведению скоро как 20 лет,

оно и поныне символизирует собой арену, на которой сходятся певцы «русского мира» и носители либерально-демократического дискурса.

Поскольку фантасмагория с эзотерическими играми — это не мой жанр, поэтому я нарекаю данный текст «нерецензией». Дебютный роман «Укус ангела» Павла Крусанова представляет собой явление неординарное, скорее относящееся к большой литературе, чем фантастике. Этакая нестандартная литературная игра, перенасыщенная многочисленными аллюзиями, цитатами, как смысловыми, так и стилистическими, и переделками реальных теорий, как торт «Наполеон» жирным масляным кремом. Употреблять такое чтение следует небольшими порциями, чередуя с горячим кофе философских трудов или хотя бы кипятком словарей. По «треножнику» Олди чуть ли не в каждой сцене идет перекос в сторону эстетики или размышлений.

Если вспомнить официальную аннотацию романа, где помпезно обещают «огромный концлагерь, в котором бесправными арбайтерами трудятся Павич и Маркес, Кундера и Филип Дик, Толкин и Белый», то можно уверенно сравнить «Укус ангела» с литературным паноптикумом, где автор любезно и даже с гордостью демонстрирует читателям — «здесь вот я такого уродца вывел, а тут вообще нечто невообразимое раздобыл, там... это не каждому дано понять».

Весьма забавно, что попутно отыскалось зерно, из которого впоследствии вырос роман «Железный пар». Почти весь синопсис линии старшего брата уложился в неполный абзац: «Порой Петру казалось, что философия в целом есть результат некоего осквернения ума. Ведь и вправду, старинное пособие по мраморированию бумаги со всеми своими, ныне памятными лишь штукарям, секретами: грунтом из отвара льняного семени, квасцами, бычьей желчью и фарфоровыми ступками для красок — в куда большей степени способствовало становлению мировоззрения, нежели пять аршинов защищённых за год диссертаций, густо засеянных «корреляциями», «дискурсами» и «модусами бытия».»

Учитывая, что герменевтика и эзотерика мне совершенно неинтересны, то впечатления колебались едва ли не диаметрально, от «едва читаемо» до «восхитительно». При этом условные эпизоды «иваново детство» и «африканские записки» весьма понравились. Чрезвычайно забавным получился Петруша, самонадеянный эгоистичный философ, не заметивший, как поспособствовал рождению чудовища. История Клюквы, сироты-пророчицы, которая во имя любви и мести раскроила империю на две части огненным поясом, оч-чень впечатлила.

Вообще роману свойственна сказочная и даже скорее фольклорная жестокость, которая выглядит абсолютно естественно для формирования новой ментально-философской архитектоники, необходимой, чтобы возвести на престол нового государя. Проблематика, если оставить за кадром эзотерические пляски, лежит в области устроения государства, природы власти и необходимых государю личных качеств.

Крайне забавно наблюдать переклички дебютного «Укуса ангела» с последним на данный момент «Железным паром». В обоих случаях фокус направлен на перестройку общества и философию власти. В целом «Железный пар» мне понравился чуть больше, чем «Укус ангела», из-за большей прозрачности стиля и смыслов, из-за более четких привязок к нашему современному миру и меньшего количества эзотерики, хотя по сумасбродности стиля выше стоит, конечно, дебют.

Итог: философское восхождение по лестнице Власти в бездну Апокалипсиса.

160 рублей моего удовольствия

«Укус ангела» — самое оригинальное и удивительное произведение из тех, что я когда-либо читал. Определенно книга не для всех, так сказать «вещь в себе» — постмодернизм (а может даже неомифологизм) в чистом его виде. Причем Крусанов мастерски владеет словом. Эрудиция автора просто поражает, несчётное количество раз мне приходилось заглядывать в толковый словарь и выискивать то или иное понятие. Единственным минусом этого произведения является небольшая сумбурность повествования, но это всё мелочи, с которыми можно и нужно смириться.

Вердикт.

Однозначно шедевр русской современной прозы, да и зарубежной тоже. Безусловно, Павел Крусанов – лучший российский писатель на данный момент.

Дочитал до финала и.... он, так сказать открытый. То есть ниочем. И зачем я продирался сквозь эти занудные философствования, вникал в трудно и нудно изложенные перипетии альтернативной истории России ради такого финала?

Сюжет книги, чтобы не спойлерить, заключается в взрослении, становлении и приходе к власти нового Императора России, в антураже альтернативной истории и магического реализма. Сам по себе сюжет интересен, но изложен «рвано» каждая глава — определенный период до или после Восцарения.

Повествование неровное, то наткнешься на предложение-монстра из 200 заумных слов, кучи запятых, и прочих занаков препинания, и где потеряешься как в дремучем десу, то краткие емкие образы, каких редко у какого писателя встретишь. Если выбросить заумные философствования на тему власти, кем она дается, что дозволено монарху, и прочее, получилось бы очень хорошее художественное произведение в стиле магического реализма. Еще бы я выбросил псевдоисторические сухие описания, как из учебника истории, кто кого победил, что завоевал, с кем союз заключил и прочее...

Так вот если бы выбросить Петрушино заумное философствование, псевдоисторические экскурсы, а побольше бы могических «Могов и их могущества», и читалось бы интереснее и ровнее, и цельности было бы больше.

Есть замечательные, незабываемые моменты в книге, например как Бадняк подсаживает женскую душу князю Кошкину, чтобы получился Адам Кадмон, или эпизоды у гадалки Таро, да и вся первая глава, они написаны самобытным, образным языком, с юмором, яркими образами, сравнениями... В общем в этих моментах зачитаешься-неоторвешься.

Ну а насчет финала, немного подумав, я понял, что он не незаконченный. Приведу отрывок, чтобы показать язык и образы Крусанова:

Ну так вот, ответ прост, Иван Чума просто решает сделать яичницу, раз цыпленка не получилось.

Но осталась и загадка

— говоря словами героя сериала Молодежка — в вот сейчас не понял...

Я, видимо, слабо представляю себе, что такое «магический реализм». Реализма, как и смысла в «Укусе ангела» столько же, сколько в болезненно безумном нелепом сне, а для меня хорошая литература — это именно отражение реальности, взгляд на мир с чужой точки зрения, возможность оценить и уточнить свои представления о нем. Есть и другие книги — те что подобны облакам, они дают лишь образы, и от тебя зависит, что ты в них увидишь. Так вот — я вижу бред и пустословие. Да, можно сказать, что все относительно, или, что я, к примеру, не понимаю, что такое любовь, но мне кажется, что некоторым авторам просто приходится напускать туман, скрывая пустоту, им просто приходится называть горячее холодным, ибо других оригинальных или интересных мыслей у них нет. Но стоит сунуть руку в костёр — и голова сразу проясняется и холодное становится холодным, горячее — горячим. Так что, читая подобных мыслителей меня не покидает желание жечь.

Удивительный роман и удивительный человек этот ваш Крусанов.

Еще удивительней заложенные в тексте мины; в рецензиях и критике, там и сям, исподволь и впрямую, они упоминаются, но мне хотелось бы сказать о них прямо.

Первой ловушкой надо назвать стилистику. Чтой-то мне кажется, что ловушка эта расставлена автором самому себе (впрочем, как и вторая). У меня не возникло ощущения, что именно читателю предложено квест, — да и нет там никакого квеста, переложения Павича, Пелевина, Умберто Эко, Кастанеды и Набокова слишком очевидны, слишком явны, чтобы не задаться вопросом о цели такого демонстративного повторения чужого.

Описательный язык Ангела страницами повторяет Павича с безупречной тщательностью:

........Соседи говорили, будто он, уже мёртвый, с головой отсечённой до позвоночника, продолжал грызть землю и кусать камни, покуда рот его не забился мусором, и он больше не мог стиснуть челюсти.

.......Они грызут гашиш, как сухари, и на спор ловят зубами скорпионов.

.......Мои руки могут скопировать любой почерк и отличить на ощупь пять разновидностей льда, соответствующих пяти степеням одиночества

Кастанеда также вписан совершенно явно в походящих местах:

........Воин Блеска ни на что не сетует и ни о чём не жалеет. …. Потому что его жизнь — бесконечный, непрерывный вызов. А вызовы не могут быть плохими или хорошими. Вызовы — это просто вызовы.

С Набокова, в свою очередь, списана поэзия русской ушедшей жизни

........имение Некитаевых под Порховом, где в погребе томились в неволе хрустящие рыжики и брусничное варенье, где липовая аллея выводила к озеру с кувшинками и стрекозами, где в лесу избывали свою тихую судьбу земляника и крепкий грибной народец, и где за полуденным чаем можно было услышать: «Что-то мёду не хочется…»

К этому добавляется «имитация солдатской речи», словами самого автора

— Я, я — головка от торпеды!

Ах, да, — плюс такие явные заимствования из пелевинских образов, как личный бронетранспортер и салон-гостиная в личном поезде, не говоря о использовании самого стилевого алгоритма в свободных местах.

В этом месте остановимся. Крусанов вроде бы обладает и чувством языка и пониманием литературы, да и в целом приличный вроде бы человек — значит, не плагиат. Не похоже все это и на постмодерн, в котором эклектика хоть и пристутствует, но в виде намеков и игры.

Насколько я понимаю, Крусанов делает пробу нового, в определенном смысле, стилистического жанра, трудно сказать, синтетического или синкретического, но использующего готовые образцы.

Перед литературоведением возникает вопрос легитимности прямых заимствований; возможность еще и еще раз насладиться «павичевским (или еще чьим-то) текстом» слишком привлекательна, чтобы отказываться от нее ради нормирующих принципов.

Скажу проще — если я люблю автора Х., могу ли я следовать ему след в след до полного перевоплощения, сохраняя право на авторство? Вероятно, многие со мной не согласятся, но именно в такой постановке вопроса я вижу возможный авангард Укуса ангела, хотя новаторство ли это или эксперимент, оставшийся без последствий, сказать трудно. Наше литературоведение слишком слабо сейчас и слишком мало влияет на литературу, чтобы принять участие в таком, вобщем-то, потенциально большом сдвиге тектонических слоев — а силы самого романа, увы, не достаточно для переформатирования значимого пространства. Хотя попытка была неплохая.

Второй ловушкой текста является его магическая составляющая.

Я не говорю о следовании алгоритму Пелевина, играющему в пересечение реальностей или о следовании Эко, конкретно Маятнику Фуко, опубликованному на русском языке за два года до Ангела. Если вдруг кто не помнит, Эко создает шикарный ludibrium, шутку, запутывая читателя в оккультной многозначительности, которая оказывается зданием не более значительным, чем детский домик под обеденным столом. Укус Ангела с первых страниц вызывает вопрос — все это всерьез или в шутку? Следует Маятнику Фуко или Головачеву с Петуховым?

К чести автора, гротеск набирает силу crescendo, а ближе к концу всплывает имя Фуко, как вполне ясно говорящая отсылка.

В то же время во всех местах текста, касающихся эзотерики и оккультизма, есть некоторое передергивание, некоторое вольное обращение с традициями, заметить которые человеку несведущему практически невозможно, по суммарному весу искажающее виртуальную реальность сакрального весьма и весьма.

Соображения о том, намеренно ли это сделано и зачем, оставлю за скобками, но сам факт такой нечестной игры меня настораживает. Интервью с Захаром Прилепиным (http://www.zaharprilepin.ru/ru/litprocess/intervju-o-literature/pavel-krusanov-ispytyvaju-otvraschenie-k-pechatnomu-slovu-i-vsem-bukvam-alfavita-voobsche.html) заканчивается примечательным в этом смысле моментом:

З.П.: Мечта есть?

П. К.: Хочу, чтобы материя была покорна моей воле. Это даже интереснее физического бессмертия.

Любой писатель желает, втайне или явно, чтобы мир становился по воле слова его (я совершенно убеждена, что здесь пролегает раздел между писателями и графоманами — впрочем, не единственный), само по себе ничего предосудительного в этом желании нет; высказанное, однако, в интервью и совмещенное с изучением определенных наук (переложение корпуса рун «Калевалы — тоже вам не хрю) нравится мне все меньше и меньше. Копирование ли это пути Пелевина, поза ли, заклинание ли в форме текста или искреннее увлечение «небесной природой власти» в приложении к самому себе — все одинаково несимпатично.

Я понимаю неоднократное «укуси себя, аффтар», встречающееся в рецензиях, всплывающих в сети. Впрочем, понимаю и его культовость — блестящий пример «авангарда для ширнармасс» ( (с) из сегодняшнего блога Рондарева). Верю, что удовольствие он доставить может (мне после первой трети стало слегка монотонно), но никаких новых миров и свежих идей я не увидела. Впечатление примерно равно впечатлению от хорошего фанфика по гарепотеру, что само по себе очень даже неплохо.

Волнение вызывает та стилистическая синтетика/синкретизм, о которой я сказала выше. Развитие этой истории было бы интересно, калейдоскопическое письма — в самом лучшем смысле — у нас еще не особо так развито.

Долго, очень долго мурыжил я это произведение и еще дольше размышлял над ним. С одной стороны – ну бред бредом. Однако суть Власти, точнее власти императорской, изложена блестяще, аж мороз по коже. Почему-то Некитаев не ассоциируется у меня с дьяволом и со злодеем вообще. Он вне земных категорий добра и зла. И правит им, как и Надеждой Мира, действительно… любовь. Скорее это посланец Высшей Справедливости, меч карающий, который, наконец-то «слил яйцо на сковородку» – отправил мир туда, куда тот давно стремился – в Хаос. И еще, читая сей философский труд, я понял, что мозги мои за последние годы сильно расслабились от легкой литературы.

Какая пронзительная аннотация, и какой на выходе шлак. Я честно боролась с этой книгой, но бросила где-то на 80% — отвратительный язык и нега по Умберто Эко.

Роман вызвал восторг. Он действительно необыкновенно пропитан «своей» атмосферой.

Довольно жесткий. Особенно для слишком впечатлительных натур. Информативен. Поучителен. Возникло желание узнать больше об алхимии.

Крусанов не стал моим любимым писателем, однако весьма заинтересовал. Глубоко.

Вещь на любителя, но я лично прочитала ее на одном дыхании и осталась в совершенном восторге. Очень жаль, что текст так быстро закончился — кажется, тексты подобного рода я готова читать бесконечно. Крусанов пишет одновременно красиво *и* интересно, что редко встречается вместе. К примеру, прекрасные магреалисты в духе Павича и Петровича — они пишут красиво, с этим не поспоришь, но красота слога подчас подменяет сюжет, и уж точно не имеют никакого значения и характера персонажи и их поступки — они не действуют самостоятельно, а являются лишь дополнительными «средствами художественной выразительности». Напротив, у Крусанова есть одновременно и «средства», и герои — пусть они полуреальны, а полумифичны, все равно их можно различить по характерам и лицам, от каждого можно ждать своих поступков и речей.

В этом романе объединено все, что я люблю в литературе в принципе — прекрасный слог, необычный, быстрый и жесткий сюжет и (да, мне стыдно) альтернативная история Великой России. Ну то есть там не так называется, конечно, но общая идея соответствует. Что из себя представляет текст, очень сложно внятно объяснить, на самом деле. Если отойти на максимальное расстояние и попытаться кратко описать, о чем эта история — то это будет история о становлении героя и обретении им верховной власти. Что, конечно, передает только один из аспектов текста — это еще и, если можно так выразиться, исторический магреализм, в котором описывается судьба империи, ее прошлые и будущие властители, каждый из которых велик и ужасен по-своему. Впрочем, и величие, и ужасность определяются, по сути, как раз стилистическими надстройками, метафорами, образами, гиперболизацией («сто тысяч голов под ноги революции» в изложении Крусанова: привлеченные на сторону властителей мистические силы, знамения природы, сверхъестественные способности). С другой стороны, чисто литературное баловство — многочисленные периоды «чистого текста» различных жанров и форм, но больше всего напоминающих достопамятный гон Курехина и Шолохова про «Ленин — гриб» — так же проникновенно и так же смешно. В целом становится понятно, что автор стебется и гонит, не знаю, как выразить это более литературными терминами. Но делает это настолько здорово, что невольно проникаешься; тот, кто не смог проникнуться тонким издевательством над Гумилевским пафосом, потерял половину удовольствия от романа.

Чем мне еще нравится Крусанов — в отличие от плюшевых магреалистов типа Петровича (которого я нежно люблю, но все равно он плюшевый), автор — не кисейная барышня, и у него где война, там жестокость. Детальная, хоть и не очень продолжительная, и не очень задевающая за живое — как не задевает за живое информация из старых летописей о том, как монголо-татары пировали в 1224 на помосте, установленном на еще живых (в начале пира) русских пленниках. Жестокость Крусанова — примерно такого типа, он констатирует факты, не смакуя их, но придавая им некую литературно-историческую окраску. И не скажу, что у него смертей и крови на единицу текста больше, чем, скажем, в отдельных вещах Борхеса. В целом «Укус ангела» похож чем-то на «Титуса» Теймор — жутковатый, красивый и отчаянно яркий, только Крусанов менее пафосен и еще находит отдельные страницы для невинных литературных игр.

По итогам — это едва ли не лучший пример фантасмагоричного от и до романа, что я читала — идеален по замыслу и по исполнению. Мало что так привлекает меня лично, как сочетание привычного быта и истории с совершенно необычными или нелогичными деталями — «в Байкале крокодилы», а у Крусанова это отлично получилось сделать.

Североамериканский знаток альтистории обратил внимание на «многие аллюзии» этого произведения П. Крусанова с романом В. В. Набокова «Ада», — единственным, пожалуй, у классика романом с явными н.-ф. и альтернативно-историческими мотивами: те же мистические границы загадочного государства «Амероссия», странствия из одного пространства-реальности в другое, и мн. др. А у Крусанова — тоже реверансы в сторону североамериканской альтистории, — с победившим Югом, — что, впрочем, не помешало освобождению североамериканских негров, через семь лет после подписания Грантом капитуляции, — несколько запоздалой «вольной», когда рабы уже успели уйти в диаспору по всему миру. Вот эта общность прозы двух русских авторов — явный симптом возвращения российской, — не всегда изящной, — словесности к пути естественного развития, не скованного цензурой и догмами идеологии.

В остальном аллюзии, очевидные для заокеанской образованной публики, по-видимому, в новинку для современной России. Возможно, для того, чтобы соспоставить творчество этих двух писателей, и понадобилось сверхпространство альтернативной истории...

Это отличная книга. Я считаю ее одной из вершин отечественной прозы. Но готов признать и полное отрицание этого текста. Книга легко может остаться непонятной. Я помню о себе, что пять лет назад случайно купил «Укус ангела». Он остался для меня зашифрованной рукописью. Я не прочел и одной страницы. Совершенно было непонятно, о чем это написано

В этом году меня внезапно осенило. Я специально пошел в книжный и купил этот роман. И прочитал его взахлеб. И теперь смотрю на нее, как на чудо. Такие книги пишутся раз в сто лет. В нее невозможно вчитываться, и разбивать на составные части ту многоцветную мозаику из образов, которая спеклась в единый организм текста. Однако, несколько слов хотелось бы сказать.

Сюжет романа – описание взросления полурусcкого-полукитайца Некитаева, чей отец умер от последствий ранения, сбежав к любимой из больницы, скончавшись сразу после зачатия сына, а мать стала от горя рыбкой-уклейкой, и живет теперь в речке. История человека, томимого странными желаниями, гордого, жестокого и фантастического по своим задаткам человека. Вступивший в кровосмесительную связь со своей сестрой, он помрачил свой рассудок. Он живет почти уже за гранью мира моральных ценностей, созданных Творцом.

Отношения Петруши, сына опекуна брата и сестры Некитаевых, со своим повелителем, это предмет особой линии романа. «Я буду делать, как захочу, а ты будешь объяснять, почему я поступаю правильно» — говорит Некитаев Петруше еще на заре их возмужания. На беду им самим, благодаря помощи философа Петруши, Некитаев восходит на вершины власти, обманом занимает вакантное место Императора.

Император Некитаев развязывает гибельную для страны войну со всем миром. В минуту последнего отчаяния, когда оказывается, что ход военных действий совершенно неудовлетворителен, он принимает решение выпустить на свободу существ, живущих в Аду – псов Гекаты.

Перед нами — фантастический, головокружительно-загадочный мир альтернативной Российской Империи, срастившейся с таинственным, утонченным миром Византии-Турции и магическим миром альтернативной мифологии, который стал буквально ненавистен многим критикам, поспешившим обвинить автора в откровенном фашизме.

Мир русской истории с ее храбрыми офицерами, харизматическими строителями империи, восточным колоритом, притягательным и сладким, с ее мучительной, тайной сексуальной извращенностью стал предметом выразительнейшей, пронзительной фантастики.

Автор соединяющий в одном образе строки «Дао дэ цзин», фрагменты в стиле классического русского романа, символы «магического реализма», и нарочито изощренный метафорический ряд авторской мифологии, создал роман-головоловку. Или роман-парафраз, где хорошо узнаваемые заимствования в сюжетных ходах есть выражение тотальной литературной игры.

«Укус ангела» — роман-ребус, где в одном предложении сосредоточено все богатство языка. Как в ребусе одно слово выражается и через пиктограммы и нехитрые игры с символами, и через иные намеки, так и в сочинении Крусанова разнородные элементы используемой им символики становятся лакомой загадкой для поклонника хорошего чтения.

П. С. Аннотация на сайте не имеет к роману абсолютно никакого отношения.

Фразы, построение предложений — вот что льется бальзамом на сердце при чтении Крусанова!

В чехарде событий странных:

войны, маги и князья —

укуси меня, Крусанов, —

очень мало понял я...