Снящийся спящим.
Опять тот же сон. Раскаленная пустыня, покрытая трещинами, из которых вырываются языки багрового пламени. Над головой, очень высоко – синее небо с пухлыми белыми облаками. Пустыня и небо – словно из разных миров. Они стараются не обращать друг на друга внимания, и у них это отлично получается.
Впереди - высохшее дерево с ветвями цвета выбеленной кости. Под деревом сидит человек, обняв худые ноги и уткнувшись лбом в колени. Анатас приближается к нему, хочет заговорить, но гортань пересохла, и вместо заготовленного вопроса с губ срывается сиплый клекот. Человек вздрагивает, поднимает голову, глаза у него огромные, с расширенными от боли зрачками, единственно живые на высохшем лице-маске. Он тянет к Анатасу руки с растопыренными пальцами, то ли закрываясь от него, то ли пытаясь встать. Ему бы помочь, но Анатас всякий раз застывает, словно в параличе. Нет сил пошевелиться, нет сил даже облизнуть пересохшие губы. Голова раскалывается от напряжения, сердце бьется где-то в горле, на всем теле выступает и мгновенно испаряется под жарким солнцем пот, но паралич никак не одолеть. Человек у дерева понимает, что помощи не будет, глаза его вспыхивают яростью и сразу гаснут, голова запрокидывается вверх, а тело начинает растворяться в стволе дерева. Последними среди складок коры исчезают глаза.
Анатас всхлипывает и просыпается.
И долго лежит в кровати, пытаясь избавиться от бессильной ярости, перешедшей к нему от человека из сна. Он всегда гордился своей флегматичной уравновешенностью, недаром в имени «Анатас» есть что-то прибалтийское. Похоже, кто-то из его предков родом с неторопливой, прохладной Балтики. И вот он, профессионал, мастер снов, никак не может выкарабкаться из своего собственного ночного кошмара, глупо транжиря драгоценные минуты!
И только когда времени не остается совсем, Анатас вскакивает с кровати и начинает метаться по комнате, подгоняемый отчаянно стучащим сердцем. Хорошо еще, что места у него в модуле немного. До всего необходимого – буквально рукой подать! Кровать едва успевает скрыться в стене, а струи контрастного турбодуша уже массируют его тело, окончательно смывая остатки сна. Горячий-холодный, горячий-холодный, вон - дурь из головы! Слабость, сомнения и липкий пот – прочь, вниз, в решетчатое отверстие водостока!
А вот и завтрак – пища богов! Кофе с ароматом, идентичным натуральному, тост с рапсовым маслом и крохотная баночка клубничного варенья – пять минут блаженства в любое другое утро, но не теперь. Сегодня главное – не опоздать, не дать случайности помешать задуманному. А то пустыня и человек у высохшего дерево так и будут каждую ночь откусывать от Анатаса по кусочку, как от живого тоста. Пока как-нибудь с утра вместо него на простыне не останется только пара высохших крошек.
Три минуты на одевание, прощальный чмокающий звук дверной мембраны (и я тебя тоже люблю, дорогая! Не скучай. Может, еще увидимся!), пробежка по коридору и прыжок в зеленоватый колодец лифта. Пока летишь до нужного входа в тьюб, есть секунд пятьдесят, чтобы собраться с силами и все еще раз обдумать. Чертов сон! С него все началось, похоже, в нем – и закончится.
Подсвеченное красным горизонтальное отверстие замирает на расстоянии вытянутой руки. Красное сияние сменяется зеленым - можно входить. Нырок вперед, в плотные объятия силового поля, пульсирующего в могучей перистальтике, и тело затягивает в туннель, словно в гигантский пищевод. Все – поехали! Теперь перевернуться на спину, сложить руки на груди и расслабиться. Еще бы глаза закрыть, но нельзя. Однажды он задремал и проехал свою станцию. А пока выбирался обратно, потерял больше часа и чуть не вылетел с работы. Шутка ли – на одно вакантное место десяток живых желающих, да еще сотни спящих. Начальство церемониться не будет, аннулирует пропуск, и входная мембрана больше не пустит тебя в офис, где счастливый новичок уже сметает со стола твои пожитки в картонную коробку.
Так что лучше не рисковать, особенно сегодня. Анатас округлил слипающиеся от недосыпа глаза и стал следить за цветными змейками рекламы, увязавшимися за ним в тьюбе, словно стая коралловых рыбок за акулой.
- «Тысяча и одна ночь – абонемент на киберсекс со скидкой!» - спасибо, ребята, мы пока сами справляемся!
- «Модули с реальным видом на небо. Ипотека. Обмен на внутренние органы. Реабилитация и протезирование – в подарок» - опять-таки, спасибо. Оно надо, в обмен на собственную почку?
- «Нет больше сил? Не видите выхода? Выход есть! Драма-Центр - мир на выбор и на заказ». О, реклама родной конторы! Добрый знак!
Анатас легонько трогает пальцем мерцающую змейку, и она мгновенно раздувается от счастья, занимает все поле зрения, оттесняя подружек в стороны. Он пробегает глазами знакомый текст, кивает и касается пальцем мерцающего в правом верхнем углу крестика. Змейка вспыхивает салютом цветных искр и гаснет. Самое время. Приехали. Офис.
Над выходом из тьюба мерцает полукруглая вывеска компании. Собственная станция – чертова роскошь, но контора Анатаса может себе позволить раскошелиться.
В мире, где нет болезней, где любой, вышедший из строя орган можно заменить не слишком удобным, но практически вечным протезом, страх смерти отступил в самый темный угол человеческого сознания, и на первое место вышел другой страх – ненужности и тесноты. Машина делает любую работу лучше и быстрее человека, даруя ему возможность относительно благополучного безделья. Но только до того момента, пока плодящихся и неумирающих людей не становится слишком много. И тогда людям приходится потесниться. И еще потесниться. И еще. И если бы не Драмы, бог знает, до чего дошел бы человек, зажатый между наковальней вечной жизни и молотом скудеющих ресурсов?
Драма – это созданный профессиональным драматургом сон, который, в принципе, может продолжаться вечно. Специальная капсула обеспечивает спящего питанием, отводит продукты жизнедеятельности и даже делает ему массаж, чтобы не дать мышцам атрофироваться. Бывают групповые драмы, например – медовый месяц на райском острове, где кроме новобрачных больше нет ни души. Или боевая операция группы коммандос в джунглях, кишащих странными пришельцами из другого мира. Но вот только в последнюю сотню лет групповые, активные драмы популярностью не пользуются. На смену им повсеместно пришло одинокое созерцание морского заката, струящейся в горном ручье воды, или раскаленного средиземноморского полдня, тонущего в оглушающем треске цикад.
Люди словно бы ослабли, устали от движения, от череды сменяющих друг друга событий и вплотную приблизились к вечности, от которой их теперь отделяет только прочная, как скала, стена современной медицины. Потому, что жизнь человека – это абсолютная ценность. Последняя, пожалуй, из оставшихся в этом мире.
Ну, а драматург - одна из немногих оставшихся на Земле профессий, которую не может полностью заменить машина. Конечно, создать картинку и анимацию может и компьютер, но вот подобрать каждому клиенту драму по вкусу, чтобы не вызывала стресса, отторжения, усталости – задачка посложнее. Ведь многие проводят во сне десятки лет, а за такой срок даже какая-нибудь мелкая неудачная деталь, фальшивый звук, раздражающий запах может настолько надоесть, что приведет к аварийному выходу из драмы. С самыми тяжелыми последствиями для драм-компании. Так что права на ошибку у драматурга нет. Анатас бережно хранит вкусы, слабости и фобии тысяч своих клиентов в специальном досье и, кажется, знает о них даже то, в чем они сами себе никогда не признаются.
Вернее, знал. Еще год назад назад он гордился своей работой и чувствовал себя практически богом, держащим в руках ниточки, на других концах которых - желания и эмоции тысяч людей. А потом начался Кризис. По странному стечению обстоятельств первыми пострадали клиенты Анатаса. И тогда же (еще одно совпадение!) к нему впервые пришел сон про человека у мертвого дерева.
Анатас сперва решил, что потерял чутье. Творческий кризис бывает у каждого. Ничего страшного, надо просто переждать. И он немедленно попросил начальство о переводе. В компании Анатас был на хорошем счету, и ему предложили должность оператора Драм. Каждый день на своей новой работе он касался сознания миллионов, десятков миллионов спящих – и повсюду встречал одну и ту же картину: усталость, горечь, страх.
«Овощи» (Анатас ненавидел этот термин, но среди коллег он стал почти официальным) перестали тихо лежать на грядках. Они стали страдать. Гладкая ткань драмы рвалась, и через нее в сны входило что-то ужасное, заставляющее людей биться в сильнейших припадках, разнося в дребезги прочный пластик капсул, или, наоборот, впадать в оцепенение, из которого их приходилось выводить с помощью средневекового электрошока.
Симптомы были похожи на те, что мучали людей во времена до драм, когда человечество сходило с ума от тесноты и бесцельности существования, лишенное машинами работы, а своими согражданами – пространства для жизни. Тогда выход был найден, но куда идти сейчас? Из сна одна дорога – обратно в реальность, но там для большинства людей места нет.
По этому поводу была написана куча статей, сделано сотни докладов, и все – впустую. Предсказуемо сошлись на том, что нужно усилить контроль, и в случае чего - использовать систему успокоительных инъекций, чтобы разволновавшийся клиент вовремя получил укольчик и не разбил свою драгоценную голову о хрупкое оборудование.
Легко сказать – контроль. Попробуйте проконтролировать десятки миллиардов клиентов! К счастью, там, где человеку не хватает сил, ему на помощь приходит компьютер. Совсем без человека обойтись нельзя, однако специальная сеть, покрывающая всю Землю, дает оператору глобальную картину снов в виде звездного неба, каждая из звезд на котором – человек в капсуле. Компьютер разносит звезды в разные облака-галактики по цветам, согласно нервному состоянию спящего – от спокойного синего до тревожного ярко-красного, а человек-оператор следит за облаками и вмешивается, когда что-то идет не так.
Звучит просто, но в реальности нагрузка на оператора бывает почти нечеловеческой. Самый опытный профессионал не в состоянии выдержать более получаса непрерывного дежурства, поэтому работа оператора распределена равномерно между лучшими сотрудниками всех земных драм-центров. И сегодня - очередь Анатаса.
Все время, пока бушевали споры о Кризисе, он стоял в стороне. И не потому, что ему нечего было сказать. Скорее, его до глубины души возмущал сам подход. Драматург не должен решать за клиентов. Кто дал ему право судить, ставить диагноз и прописывать успокоительное? Неужели нельзя просто спросить спящего? Люди во сне не умеют лгать. Пусть скажут сами, чего хотят!
Анатас пронесся по коридору, на ходу кивая коллегам, вбежал в Центр контроля, заблокировал входную мембрану и упал в кресло. Посмотрел на часы – минута до смены, слава Вечности, успел!
Он вытер со лба пот, надел видеошлем, пробежался пальцами по клавиатуре, вводя пароль. На экранах вспыхнула вселенная, состоящая из десятков цветных облаков – авторизация получена. Анатас пригляделся: о, а дела куда хуже, чем он читал в последней сводке! Почти половина экрана мерцает безнадежно-желтым и мрачным красным, словно подсвеченная каким-то нездешнем пламенем. Он вдруг замер от ощущения острого дежавю, словно это пламя – в чем-то родня ему, потом глянул на часы и, уже более не отвлекаясь, начал.
Пальцы порхали в воздухе, сортируя облака и отдавая команды, которые стремительно полетели в миллиарды капсул на Земле. Драмы спящих прервались, и каждому был задан один единственный вопрос.
Многие сказали «нет» или не нашлись, что ответить, и их сон прервался искусственным пробуждением. Жестоко? Пусть. Желающие могут уснуть снова. Вот только вряд ли их будет много после сегодняшнего выпуска новостей. А значит - покинувшим капсулы людям придется что-то делать с этим миром наяву.
И многие ответили Анатасу «да», хотя ответ звучал по-разному:
- Грубо, как проклятие и вызов равнодушным богам;
- Нежно, как согласие, данное любимому человеку;
- Холодно и сухо, как подтверждение невыгодной, но единственно возможной сделки.
И повинуясь, Анатас отдал приказ системе инъекций, а потом повторил его еще два раза, отвечая на тревожные запросы системы безопасности.
И темно-красные облака на экране стали просто темными, растворившись во тьме, а из осиротевших капсул раздался унылый вой сирен, словно Реквием машинного мира.
Анатас устало стащил с головы шлем и, не обращая внимания на тревожный стук в заблокированную мембрану, откинулся в кресле, накрыл ладонью заготовленный для себя шприц и закрыл глаза. Возможно, смерть – не конец, и он еще встретит своего человека из сна? Что ж, ему в первый раз не будет стыдно смотреть тому в глаза. Кем он будет для тех, кому помог покинуть этот мир? Проклянут ли они его? Восславят ли? Как назовут?
***
Облака высоко в небе пришли в движение, впервые за сотни лет. Они собрались над сухим деревом и пролили на него дождь, тоже впервые. Белые сучья потемнели, заблестели от влаги, на кончиках ветвей появились крохотные зеленые почки.
У свода гостеприимно распахнутой пещеры, ведущей вниз, в мерцающее пламя, Анатас обернулся и застыл, внимательно глядя на дерево. Худой человек, которого он вел за руку, обернулся вслед за ним и спросил:
- Что там, Снящийся?
- Это яблоня, - ответил Анатас, - на ней вырастет яблоко, которое, если людям повезет, однажды станет яблоком раздора.
- Что такое «раздор»? – спросил человек.
- Раздор, дружище, это борьба, удел сильных. Без него нет жизни, а только пустыня и сухое дерево.
- Я тоже хочу яблоко, - пожевав потрескавшимися губами, сказал человек. – Зачем ты увел меня? Зачем приходил в мой сон? Ты обманул меня!
- Извини, приятель, так вышло. Боюсь, с тобой яблоня никогда бы не расцвела. Но - не завидуй! Для тебя я приготовил другой фрукт. Называется – «Забвение». Тоже вкусная штука. Тебе понравится!