Джон Краули «Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра»

Я питаю большую слабость к произведениям нарративного искусства (так расплывчато формулирую, чтобы не исключать фильмы), функционирующим как развёрнутые метафоры. Я также люблю книги – как художественные, так и нет – посвящённые эволюции идей, историям того, как со временем менялись настроения и взгляды на то или иное явление. Поэтому, моя положительная реакция на «Ка» – роман про отношение между смертью и историями, которые человек про неё рассказывает, прослеживающая изменения господствующих мировоззрений от кельтских племён до эпохи нью-эйдж течений, – была в какой-то мере предопределена.

Другое дело, что путь к ней был на удивление тернист. Первые две части из четырёх увлекают слегка. Центральный бессмертный герой обрекает повествование на эпизодичность, прочих персонажей – соотвественно на короткие роли. Его путешествия в Имр последовательно подчиняются непоследовательной логике сна, что оттягивает понимание, какую именно историю рассказывает автор. Ну и наконец примерное понимание даже самым любопытным из ворон тонкостей человеческой жизни сильно ограничивают, насколько полнокровными предстают персонажи-люди (особенно от этого страдают, я бы сказал, эпизоды с монахами). Лишь позже, когда колёсики истории нового периода начинают катиться быстрее, рассказчик, пересказывающий поведанную ему воронью историю нам, начинает снабжать историю всё большими подробностями из сторонних источников, а сам главный герой начинает приносить всё больше и больше вещей из мира людей в воронье общество, не исключая даже национальное самосознание, книжка становится в самом деле захватывающей. Как ни удивительно, ретроспективно много странностей начальных частей находят объяснение: их размеренный темп подчёркивает, насколько ускорилась жизнь в последующие столетия, и тем самым помогает понять резкие метаморфозы, стирание границ между Имром и Ка; размытый, сновидческий характер путешествий в Имр именно такой, потому что, как отлично просуммировал в своей рецензии Михаил Назаренко «смерть – это сон, который уже нельзя ни вспомнить, ни пересказать» и, значит, именно в снах мы можем хоть как-то надеятся познавать её. Описывая всю книгу целиком можно, процитировав оценку, которую Краули даёт одному из занятий, за которое донельзя очеловечившийся, одержимый местью Дубраули берётся ближе к концу: It was boring but compelling.

Часть удовольствия от чтения подобных романов – в котором я по торопливости и нерадивости всякий раз себе отказываю – удовольствие от эрудированного узнавания, что автор придумал, а что взял из разнообразных источников знаний, и как изящно одно склеено с другим. Главное действующее лицо книги – любознательная ворона, которая якобы, почти как смышлёный, бессмертный Форрест Гамп, так или иначе стала прототипом большинства людских поверий про этот вид, а также стала свидетелем каждого судьбоносного поворота во взаимоотношениях между своим и человеческим родами – очевидно, удобна в центре этого повествования как птица издавна связываема в европейской традиции с проведением душ мёртвых на тот свет. Также в более поздних главах обыгрываются такие, полагаю, реальные характеристики ворон как уничтожится посевов, и их интерес к спичкам. В описаниях отношений Дарра Дубраули с самками, на котором автор подробно останавливается всего четыре раза за роман – особенно в пассаже про то, что подвиги важно не исполнять, но искренне быть готовым их исполнить, – он, очевидно, передаёт что-то из своих представлений о любви и её завоевании, но то, что я смог вычленить как посылы не сильно крепко завязаны на особенностях вороньего социального устройства и годового графика, так что я заключаю, что и они должны быть изображены близко к истине. Но имеет ли история про путешествия Дарра из старого света в новый под собой хоть какие-то основания: основана ли она на всамделишной теории о происхождении вида американской вороны?

Это особенно интересно, потому что одной из неожиданностей книжки для меня была её сильная американскость. Казалось бы, история таких масштабов претендует на универсальность. Но расположение второй половины книги на североамериканской стороне побуждает на размышления о том, как именно ассоциируемые со страной материализм и знаменитая предприимчивость, разом с церковной раздробленностью и (насколько я понимаю) акцентом в протестантизме на личном разговоре с богом – по крайней мере некоторые из которых непрямо фигурируют в сюжете – поспособствовали бы утончению границы между Имром и Ка.

Укоренённость истории в земле автора, предполагающая интроспекцию, а не ворчливость, также сглаживает впечатление от тенденциозности безрадостной картины будущего (вдобавок к общей тональности книги, что настраивает на метафорическое её восприятие), из которой автор решает вести повествование и в которую возвращается в очищающем финале. Вообще, как для такой длиной и относительно плотной книги, концовка удивительно ясна и прозрачна: эпилог с минимальной редактурой фактически может читаться как отдельное эссе. Меня это не раздражает: наверно, в нашей природе больше ценить некоторые простые мысли, когда они открываются с трудом. И потом я был поражён контрастирующему с мрачным антуражем, спокойно и ненавязчиво, как мне показалось, светлому финальному посылу: утрата способности верить в великое множество историй, которые разные народы издавна придумывали про жизнь после смерть и про потусторонний мир может казаться более серьёзной, чем на самом деле – эти истории всё ещё обогащают нас: все ещё эффективно объясняя что-то важное про жизнь, даря эстетическое наслаждение или помогая наладить с кем-то контакт (как бессмертным вороне с койотом) – и ни в этом ли, в конце концов, самое главное?

Очень много о книге уже написали. Тем интереснее читать отзывы до и после знакомства с самим романа Джона Краули. Вспоминать, как два месяца назад смотрел в магазине на обложку и аннотацию, а после решил, что книга не стоит внимания. С другими работами автора пока не знаком. Поэтому, не не могу оценивать с позиций сравнения с «Маленьким большим» или «Эгиптом» и буду писать, словно слаще морковки ничего не ел.

Книга побуждает если не к формулировке мнения, то к чувственному переживанию о некоторых очевидных и привычных вещах. Это интересное приглашение поразмыслить о смерти в мире и времени, которые лишили саму смерть символической силы, изгнали её из зоны видимости живущих. Тех, в которых нам самим приходится жить. Не менее настойчив и зов Д. Краули обратить внимание на общество, потребление, эгоизм, солидарность. Не удивительно, что автор в других текстах цитирует А. Грамши. И к ещё многим темам — индивидуальным и общим, фундаментальным и прикладным, современным и старым как мир — «Ка...» побуждает обратить внутренний взор.

А можно это все проигнорировать и прочитать просто неспешно разворачивающуюся историю жизни вороны среди ворон, которая не очень похожа на ворону. Историю в ярких морфологических декорациях.

Возможно, я не нашел в романе понятных и однозначных ответов, потому, что их нет. А возможно, потому что не хватило ума и эрудиции, чтобы прозреть авторский замысел. Но я точно нашел в ней много вопросов. И закрыл книгу не совсем тем, кто её открывал. И точно перечитаю её в будущем. Для меня, это основание считать «Ка...» отличной книгой. И относить к тому типу фэнтези и фантастики, который приводят в защиту жанра, как литературы.

Порадовал перевод. Ефрем Лихтенштейн при каких-то условиях может очень даже хорошо переводить. И словом владеет и смыслом. Читается отлично, эмоционально. Язык каждой части отличается и резонирует с номинальным временем действия. Надеюсь, что условия такие будут складываться чаще.

Стоит отметить обширный и полезный комментарий М.И. Назаренко, без которого чтение было бы менее комфортным.

Я ВОРОНА, Я ВОРОНА, НА-НА-НА-НА...

...Ворона идеальна по размеру и по самой природе. Она может безопасно проникать куда угодно, не привлекая внимания.

«Учение дона Хуана» Кастанеда

Интеллектуальное фэнтези Джона Краули по сути постмодернистская проза серьезная :сложная, предполагающая в читателе изрядный культурный багаж и начальные эзотерические знания. Автор специализируется на криптоистории. Это не то же, что альтернативная история, в нескольких словах, не «что было бы, если…», а «вот так на самом деле все было!» – альтернативные корни известной истории. Излишне говорить, о том, что он хорош необычайно, кто прочел «Маленького. Большого», сам имел счастье в том убедиться. На русский переведены еще три первых книги тетралогии «Эгипет», тоже совершенное читательское счастье. Я влюбилась в Краули прошлой зимой, перечитала у него все или почти все, многое в оригинале. Новому роману, да еще на русском, радовалась как подарку судьбы.

Смущало заглавие , в котором единственным знакомым словом были «руины». «Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра» выглядит и звучит чудовищно. Я не из тех читателей, для кого забава «пни переводчика» дежурное развлечение, однако, сравнив Ka: Dar Oakley in the Ruin of Ymr оригинала с жутью переводного заглавия, хотела бы спросить Ефрема Лихтенштейна, сами-то вы, как не чувствуете неуклюжести своей лексической конструкции? Для чего не оставить было имя героя Дарром Оукли? Или, если казалось необходимым обозначить его сродство с дубом, почему не перевести целиком, есть же варианты «Хоббита», где Бильбо назван Сумкинсом. Что за тяни-толкай «Дубраули»?

Ка Дарр – ворона (в смысле, не ворон, но самец вороны), который поведает подлинную историю цивилизации с родоплеменных времен до грядущего коллапса истории. Интересно, мрачно, несколько чересчур физиологично, как на мой вкус. Хотя тут уж некуда деваться, раз в качестве психопомпа (проводника между мирами) выбран не милый воробушек или прекрасный олень, но птица свалок и помоек. Смирись и учись получать удовольствие. Попутно знакомясь с огромным количеством орнитологических сведений: жизнь ворон, социальное устройство стаи, гнездование и парование, выведение птенцов и воспитание. Странная любовь к блестящим побрякушкам, кормление, эта часть способна глубоко ранить нежные натуры. Но я вам скажу: глядя на то, что род людской уже сотворил с планетой и продолжает творить — не нам носы воротить.

Его жизнь началась на заре цивилизации, волею случая и собственной неуемной любознательности, умный птах станет другом и спутником шаманки, с которой предпримет первое странствие в мир мертвых. Девушка по имени Лисья Шапка отправится туда за главной мечтой человечества, бессмертием, да не сумеет удержать, добыв. Дар достанется Дарру, который о том не просил, и всякая смерть с той поры станет сопровождаться для него возрождением с полной суммой накопленных в прежних жизнях знаний — мечта платонианца. За тысячелетия истории Дарр и его подруги воплотят множество мифологических сюжетов, от Гильгамеша до Орфея.

К концу истории Дарр придет безумно усталым, обретя последнего друга и собеседника в лице героя-рассказчика — больного старика потерявшего все, что было ему дорого и доживающего дни на руинах Имра. Имр в реалиях романа — это наш с вами мир, окончательно загибающийся совокупностью многих факторов, среди которых наша роль не последняя. Загаженный мир, совершенный коллапс, конец истории. Что, все так безнадежно? Нет, Джон Краули в сути — вестник горних сфер, знающий, что мир, неправильный и несправедливый в миллионах локальных случаев, глобально устроен правильно и справедливо. Есть надежда.

Не знаю, сподоблюсь или нет писать более полноценный отзыв; можно считать, что это — его набросок. Таким, каким, например, сам «Ка» выглядит на фоне «Маленького, большого». Я на самом деле получил очень большое удовольствие от книги, она поэтична, красива, и местами заставляет задуматься — о смерти и том, какое значение придаем ей мы, люди.

Но в то же время, читая роман, ты никак не можешь отделаться от ощущения, что перед тобой банальный пересказ древних мифов. Они ловко вплетены друг в друга, так, что можно восхищаться, просто угадывая отсылки в тексте; лично я буквально взахлеб проглотил «кельтскую» и «средневековую» главы странствований по миру Дарра Дубраули. Однако все это, по сути, просто игра. Такой постмодернистский пересказ, который не привносит в историю ничего своего. Не рождает нового мифа.

Сравнить с «Маленьким, большим», который чем дальше, чем более эпохальнее становился; где простая семейная история неожиданно превращалась в грандиозную Повесть, эдакий метамиф, вмещавший в себя все дороги человеческого существования. А «Ка», хоть даже и более грандиозен внешне на первый взгляд (шутка ли — путь укравшей Бессмертие вороны начинается в глубокой древности, а заканчивается в апокалиптически мрачном то ли будущем, то ли настоящем), в действительности так и не выходит за пределы рамок всем знакомого классического сюжета о путешествии в загробный мир, разыгрывая его на все лады.

Не знаю, может быть, в этом виновата скомканная концовка.

Перетряхнутая энциклопедия мифологии, да еще немного от Сетона-Томпсона (все ж таки вороний быт в романе описан с не меньшим знанием дела) — вот, что такое «Ка». Таланта у автора не отнять: едва ли после этого романа я взгляну на ворон прежними глазами. Но это все же просто хорошее развлекательное чтиво, которое теряется на фоне былых заслуг Джона Краули.

Я не из тех, кто чурается и убегает от слишком сложных и зубодробительных книжек. Десяток смысловых пластов, друг с другом переплетенных, калейдоскоп отсылок и нелинейное повествование — почему бы и нет? В любой книге, что художественной, что научно-популярной, что чисто научной, что философской главное другое. Чтобы сама работа была интересной и ее хотелось дочитать до конца. Поэтому последние полгода, с жутким каждодневным графиком и регулярными падениями здорового духа, постоянными трудностями и нуждой в чтении практически и только не художественной литературы, мне хочется читать хоть изредка классную и добротную фантастику. И вот, я наткнулся на книжку крайне любопытного автора, практически все произведения которого записаны у меня в планах на прочтение. И как всегда повелся на сверхинтригующую аннотацию про мифический эпос с потаенными, жизнеутверждающими истинами, где животный и людской миры встречаются в сказочных таинствах для ответа на вопросы о бессмертии, вселенной жизни и остальном... И все оказалось совсем не так.

«Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра», к сожалению, если вы купились на Имя Автора и Крутую Аннотацию совсем не то, чем кажется. Более того, эта книга не шибко оригинальная и уникальная история, как бы смешно и пост(пост...)иронично подобное утверждение не звучало. Подобные баллады о смерти, любви, человеке и смысле мы с вами могли слышать множество раз. Даже не самые яростные любители листать книжные страницы знают подобного рода истории. Это очень важный вид повествования, возможно, самый важный из всех имеющихся. Другое дело, что пусть сюжет затаскан, как и скрытые за ним смыслы, но коль они важны, то должно подавать их в новой и интересной обертке. В этом должна быть цель не только постмодернистского, а вообще писателя. Так вот, Джон Краули с такой миссией не справляется. И поэтому на анималистический лад пересказывает отца постмодернизма (по некоторым интерпретациям его «пасынков»), а именно Фридриха Ницше и его «Так говорил Заратустра».

Неужели только мне за бессмертной вороной привиделся известный литературный и философский герой, за эксклюзивное право обладания которым борются разные рода правых и левых? Странник, чужой среди своих, но вечно поучающий своих сородичей, притом не морализаторством, а прагматизмом. Природный сторонник жизни и адепт непринятия иллюзии послесмертья. Свидетель конца времен, эры Человека и эпохи живого Бога. Носитель мудрости, змеи, и храбрости, орла, который проходит евангелические сюжеты и испытания. Тот, кто вовремя жил и понял, когда ему умереть. Дарр Дубраули — вороний Заратустра, ницшеанская птица, которая сочиняет вечные истории и сознает, что живет в смертном и одиноком мире холодного космоса.

Это главная проблема «Ка». Перенести Ницше в звериные шкуры, рассказать историю Вечного Жида в вороньей шкуре — это не гениальная новация, не блеск оригинального пера. Действительно интересные фрагменты сюжета, где Дарр Дубраули скитается вместе с Лисьей Шапкой по мирам мертвых, проходя через разные испытания, и многие другие приключения бессмертной вороны представляют собой не красочные строки с живой речью и хлесткими мыслями, а огромные абзацы авторского текста и пересказа одинокой вороны. По сути практически весь масштабный том Краули — это сплошная, натуральная диктовка Дарра выдуманному писателю этой книги. Последнему человеку, как бы его назвал Ницше. А может и сверхчеловеку — тут сложно сказать, все дело, как всегда, в дефинициях. Это огромный и грустный минус романа — он просто скучен и порой через целые страницы приходится буквально продираться вперед.

А ведь вопросы, обстоятельно поднимаемые в заключительной статье российского издательства, крайне животрепещущие. Как жить в мире постмодерна, где разрушена вся структура ценностей, весь аксиологический ряд? Во вселенной, где Бог умер. Как жить, если старые нарративы, истины и смыслы прошлого отжили свое, а ранее важные мифы и тексты потеряли свои контексты, стали не читаемыми? Ответ, упрощенный, явно требующий дополнения, звучит так — возлюбить саму жизнь, отказаться от иллюзии задних миров и райских (адских) теней, строить рай на земле, без надежд на потусторонние силы и полагаясь только на себя. Но эти ответы, в более поэтичной форме, уже дал нам Фридрих Ницше. А что Краули? Дополнил ли он как-то отца постмодернизма? Не шибко. Тот же имматериализм, требование оставить иллюзии жизни мертвых и отжившего себя прошлого. Без всяких дополнений и в абсолютно не новых формах.

Стоит ли поэтому читать «Ка»? Некоторые отрывки и страницы читаются очень живо и с интересом. Особенно в начале, где главным человеческим персонажем является Лисья Шапка, и примерно в середине, где появляется бунтующий монах. А также история кружения от одних лиц к другим, из одного мифа в другой Самой драгоценной вещи. Которая есть Ничто. Ничто, делающая тебя бессмертным. И здесь этот мертвый, ницшеанский бог! Калька, калька Заратустры, пусть и не самая дурная.

Новый год — две тысячи двадцатый, с ума сойти! — не успел начаться, а я уже ставлю галочки в списке запланированного чтения. Тут должно быть место для неуклюжей шутки, что в этом случае отметку стоило бы назвать немного иначе, ведь речь в романе идёт о воронах, а вороны и галки входят в одно семейство и один вид, но, во-первых, там всё путано, во-вторых, книга к шуткам не располагает — это большой, развернутый авторский монолог на тему неизбежности смерти и принятия этого печального и упрямого факта.

Однажды ворона по имени Дарр Дубраули — тогда его ещё никто не звал Дарр Дубраули, но это неважно — решил полететь туда, где нет ворон. Так он встретил людей, и на ближайшую тысячу лет жизнь Дарра Дубраули оказалась связана с их племенем. С кельтской жрицей Лисьей Шапкой Дарр Дубраули впервые отправился в загробный мир, чтобы принести людям Самую Драгоценную Вещь, обладание которой сделало бы людей бессмертными. С тех пор его жизнь превратилась в череду смертей и воскрешений в других временах. Он ходил с Братом и другими Святыми в Америку за несколько веков до Колумба, слушал истории Одноухого из племени ирокезов, сопровождал души умерших к медиуму Анне Кун, а в конце времен решил рассказать свою историю.

Четыре части романа — четыре жизни Дарра Дубраули. Устроены они примерно одинаково. В каждой своё место и своё время, обязательный человек-спутник для Дарра, носитель сообразных культуре представлений о том, кто такие вороны и — самое главное! — путешествие в загробный мир, бывает что и не одно. Ещё один общий для всех историй момент — результаты этого путешествия, но сказать что-то конкретное о них, значит раскрыть хоть и небольшую, но важную часть сюжета (впрочем, если вы читали хоть один текст на тему сошествия в загробный мир — с конкретной целью, а не так, полюбоваться — то знаете, чем подобное заканчивается безо всяких спойлеров).

На бумаге звучит интересно, но по факту роман запинается об своего главного героя. Дарр Дубраули — ворона, и мыслит он соответствующе. С этим связан как минимум один любопытный эпизод, перелицовка известного мифа, но усилий, затраченных на перевод в человеческую речь многочисленных вороньих наблюдений он не оправдывает. Краули не натуралист, чтобы сделать птичьи дела интересными для читателя, да ему это и не нужно. Как не нужно сравнение мифологий разных народов, их погребальных обрядов и роли, отведенной во всем этом воронам. Краули интересует смерть, которая приходит ко всем, даже к бессмертным, ибо жить вечно — вечно терять близких тебе. А ещё если жить вечно, можно пережить свой мир, потому что миры тоже умирают, а возрождаются ли они — вопрос без ответа. Стоит иметь это в виду, если хотите получить от чтения удовольствие.

А ещё стоит иметь в виду, что Краули — постмодернист, поэтому в качестве подготовки повторите перед чтением романа, что такое «мономиф» и чем метатекст отличается от метаязыка. Или, если эти термины совсем ничего не говорят вам, просто прочитайте вначале комментарий Ефрема Лихтенштейна и Михаила Назаренко, который идёт послесловием. Флёр загадочности, конечно, слетит, зато прилетит понимание.

История начинается с того, что все больны. Жена ГГ Дебра и он сам:

«Возникли новые болезни: у меня одна из таких и еще несколько мелких, порожденных ею. Дебра умерла не от того, что заставило ее поехать в далекую клинику, но от болезни, которая бушевала в этой местности, когда она ложилась в больницу; умерла, а я сидел рядом, с ног до головы затянутый в специальный костюм с маской и перчатками, так что даже в самом конце не мог прикоснуться к ней. Я и сам был болен, смертельно болен, и не только телом»

Затем ГГ подбирает больную ворону: «Первая мысль (может, даже и не мысль толком), когда я увидел больную Ворону у себя во дворе примерно год, нет, уже года два назад, была о том, что нужно пришибить ее лопатой – ради ее же блага и чтобы зараза не добралась до меня и остальных.»

Жаль, что не пришиб.

Далее — неуклюжее подражание «Бемби»:

«Когда Оленуха прыгнула в реку, Дарр увидел, что у нее в боку торчит палка – точно как у тех двоих, – так вот зачем они нужны! Похожие на Волков существа бросились за ней, пытаясь на плаву укусить добычу; Оленуха с трудом держала голову над водой. Вороны кричали – кто-то тревожился, кто-то подбадривал, кто-то просто удивлялся. Дарр Дубраули перепрыгивал с ветки на ветку и повторял: «Они! Они!» – а рядом молодые птицы чуть не падали с насестов от хохота.

Двуногие тоже вошли в воду, как Медведи, по пояс, резко выбрасывая вперед руки. Оленуха добралась до острова, и в тени ее трудно было разглядеть. ...

Но Оленуха уже ослабла, у нее подгибались ноги, и преследователи прыгали на нее, целясь в горло. До острова добрались и двуногие. ...

Двуногие добрались до свалки, с хриплыми криками оттащили рычащих созданий от обессиленной и неподвижной Оленухи. Затем более крупный из двуногих уселся на нее сверху, схватил ее шею бледными руками и разорвал. Хлынула кровь, черная в лунном свете.

Нет, он это сделал не руками, не когтями, а другой штукой, которую как-то донес сюда»

И т.д. с разговаривающими птицами.

Далее Ворона Дарр Дубраули (мужской род) подружилась с Певцом из Озерных Людей. Как во многих плохих книгах, всё очень патетично и с большой буквы. Затем:

«Прошло еще несколько лет, и Певец из Озерных Людей умер. Хоть он и говорил Людям, что никогда не умрет, что не может умереть, даже если бы хотел, Люди знали, как понимать эти слова ... Умирал он долго.»

Далее — про женщину, которая была подругой Певца, пропаганда «самоопределения своего пола»:

"– Когда думаешь обо мне и говоришь другим обо мне, – сказала она, – не говори больше «она». Говори «он». ...

– А зачем мне тебя называть или говорить «она», когда я о тебе думаю? – спросил он. – И кому о тебе рассказывать?

Она его словно не услышала.

– Я не могу быть тем, чем прежде, – сказала Лисья Шапка.

– Почему?

Она покосилась на него, словно думала, что уж ему-то положено это знать, но затем отвела глаза, уставившись на что-то невидимое.

– Змеи сбрасывают кожу, – сказала она. – И выходят новыми.

– Новыми, но прежними, – сказал Дарр.

Она задумалась:

– Тогда не знаю почему. Но так.»

В общем, всё на таком уровне. Это вам не Сетон-Томпсон и не автор «Бемби» Феликс Зальтен. Это история, рассказанная для детей для воспитания их в соответствии с модными на Западе стилями и тенденциями. Художественные достоинства нулевые.

Всякая добротная работа с мифом, когда автор одновременно погружается в собственные эмоции и классические сюжеты, но не выключает при этом голову – производит впечатление основательной научной статьи или даже монографии, из которой тщательно удалили все ссылки.

История получается многослойной, и в этом пироге находятся свои монетки истины.

Вороны, живущие поблизости от людей, не вовлечены в работу как лошади, не друзья нам, как собаки, не капризные миньоны, как кошки, и даже не мелкие нахлебники вроде крыс. При том черные птицы умны.

А фэнтези позволяет дать им речь – свою собственную, которую могут понимать некоторые люди.

Дальше – неизбежное притирание вороны к человеку, научение – как жить рядом. У людей можно перенять обычай звать другу друга по именам. Можно подружиться и участвовать в смерти человека – тогда выйдет хорошо попировать на трупах.

И тут — находка автора романа – это очеловечивание идёт не только через обычную дружбу птицы и человека, но через мифологические, мистические сюжеты. Ворона Дарр Дубраули – спускается с друидом (хотя поздновато для друидов, там очень много от викингов) в загробный мир. Потом снова – ведь дочь друида ищет самую драгоценную вещь на свете, бессмертие. Как должно быть во всех историях о подобном – человек тут же теряет найденное, но птица буквально, непосредственно обретает вечную жизнь.

А дальше начинается трагедия длиной в тысячу лет – потому как ворона, с клювом и перьями, куда ближе к людям чем все её сородичи, но всё еще птица. Одна стая сменяет другую, один смертный друг-человек сменяет другого, но вся жизнь – эпоха за эпохой – как маятник. Ближе к человеку, новое обучение, новый сюжет, потом смерть. Человека или вороны, воскресающей в новом теле, без разницы. Но воронья стая остается стаей, каждый год гнездовья и парования, поиски падали и кормежка птенцов. Жизнь слишком простая, чтобы содержать настоящие человеческие сюжеты, и даже если найдется вторая бессмертная ворона – она будет уже слишком уставшей от своего бесконечного бытия… Попытка вот так украсть у людей истории, прожить их самим, как украдена была самая драгоценная вещь – приведет лишь к новым слезам, хоть и не плачут эти птицы.

Рук у ворон нет, да и разум не так уж быстр, чтобы стать бессмертным советником какой-то династии или говорящим символом государства. Слишком вороны любят проказничать и летать в стае, чтобы навсегда поселиться в какой-то семье. Получается неукоренноное существо, которое одновременно и старше и младше всех вокруг себя – кроме совы, койота, вОрона и других, таких же как он, волшебно-бессмертных созданий.

Все утра мира для ворон – тоже проходят. Потому Дарр Дубраули, общаясь с сегодняшним его собеседником, ищет смерти. Нет, здесь и сейчас он хочет жить, и рад, что человек подобрал его, выходил в своем доме. Но цель его неизменна уже какое-то время – небытие.

Однако птица, которая весь своей судьбой провожает-нас-отсюда, сталкивается с тем, что выдуманный людьми загробный мир – Имр — как-то истончается и разрушается. Птица видела самые разные посмертия, даже воронье. Автор создает вполне «канонические» картины загробных миров – со множеством отсылок к мифологии, к религии, к чисто эмоциональным доводам, к хитросплетению намеков и умолчаний уже рассказанных историй о смерти и воскрешении. Однако же ощущение того, что поменялось там существование, ведь вокруг нас не друиды, и не христиане — пропитывает книгу. Как родилось в Средние века чистилище, как до того родился ад, так ведь может и умереть людское посмертие. И даже маленький народец, властный над вечной жизнью, не сможет помочь…

Наконец – история слушателя. Который не от большого счастья начинает прислушивается к вороньему карканью, чтобы выучить язык Дарра Дубраули. Это жизнь человека – показанная лишь промельком, как случайная тень на стене – который отчаянно ищет смысл жизни, хотя не хочет признаваться себе в этом…

Финал в этой неспешной, как ночное вращение небосвода, истории — точка совмещения трёх линий. Завершение рассказов покажет, что даже суицидная ворона, старый черный самец, если только он действительно прожил рядом с людьми тысячу лет – не стремится приносить нам зло, не хочет лишних смертей.

Он и так знает, что это такое.

Эдакий пересказ человечьей истории, с поправкой на соответствующую времени мифологию и мировоззрение, глазами бессмертной вороны по имени Дар Оукли — сначала какие-то языческие времена, все живут в лесу, молятся колесу, с путешествием на изнанку мира, потом средневековье, монастырь с бритыми братьями и спуск в Ад за покаянием и прощением, далее североамериканские индейцы от прибытия европейцев до нынешнего времени и орфеевский поход в невидимый мир за погибшей подругой, и, наконец, гибель мира от некоей эпидемии в близком будущем, в котором человек-рассказчик (точнее, пересказчик) повторяет одно из путешествий титульной вороны.

Если б не гуро-кишки-кровища, текст подходил бы для младшего школьного возраста, а так вороны озабочены только тем, чтоб такое сожрать, выдернуть кишки наружу, склевать глаз, и лучшее для них место — это поле боя гражданской войны. Многие страницы посвящены тому, как строится гнездо, как два самца дерутся из-за самки, как вороны спариваются или хотят спариваться и тому подобным угнетающим сознание и вызывающим ненависть к автору эпизодам. Какое-то, прости господи, В мире животных, так и ждешь, что сейчас раздастся добрый голос Николая Дроздова. Для создания атмосферы вороньей слободки это работает хорошо, но до чего ж скучно.

Герой-ворона является парафразой чайки Джонатана Ливингстона — единственный, кто думает, кто задумывается над привычной рутиной жизни, далеко летает, интересуется не только жрачкой, знакомится с людьми и даже учит их язык, а также учится парить как крачка. Впрочем, слава богу, никому не срет в мозги, регулярно лажает и мучается от тщетности бытия.

Книга по существу малосюжетная, а все это описание вороньих страданий и пертурбаций меня мало завлекло. Движения в книге нет, смысла нет, цели нет, но если настроиться на волну, то наверное, можно получить удовольствие. Автор, Джон Краули (из-за фамилии, что ли, он про ворон стал писать?), кажется, что-то такое пытается читателю втюхать — про жизнь, смерть и бессмертие, про то, что мир состоит из историй и имен, но это не шибко увлекательно и не шибко оригинально. Не буду говорить, что книга плохая, это неправда, просто она специфическая.

У многих авторов есть книга, которую они пишут как последнюю. Неважно, напишут ли они что-то после нее (часто – пишут); и не так уж важно, хороша ли она (чаще – нет); и почти всегда она о смерти.

«В конце ноября», «Царица Лоана», «Пастушья корона». И «Ка».

Краули сознательно и последовательно нарушает аристотелевское правило единства действия, а не героя. Ворона Дар Оукли, которая… Ну, вот уже проблема для переводчика: Дар Оукли – самец. Который родился в Ка, мире ворон, на северо-западе Европы две с лишним тысячи лет назад, совершил нечто (здесь не буду спойлерить), умер, вернулся к жизни во времена святого Брендана, умер, вернулся к жизни в Новом Свете незадолго до прибытия европейцев, и снова, и снова – вплоть до близкого будущего, когда Имр, мир людей, движется к гибели.

Это не «Обитатели холмов» (в интервью Краули сказал, что вряд ли есть книги более противоположные, – преувеличил, но ненамного). Это не «romance», но мифическая хроника. Потому, видимо, в романе и нету героев, настолько живых, какими были Смоки, Оберон и Пирс, Дейли Элис, Роузи и Ада Лавлейс; чем дальше мы продвигаемся, тем более эскизными становятся персонажи-люди.

Потому что эта книга не о людях и даже не о воронах (чью «точку зрения» Краули последовательно воспроизводит; если вас смутят описания птичьего секса или планомерного поедания мертвых, эта книга явно не для вас, – но они не должны ни смущать, ни шокировать, как не смущают самих ворон).

Эта книга, как сказано, о смерти.

И об историях, как все романы Краули, начиная с «Машинного лета». О том, что бессмертие, – это превращение в истории. Что в царстве мертвых, которое регулярно посещает Дар Оукли, нет мертвых: только живые, которые отправляются туда, чтобы вернуться с рассказом о путешествии. Что смерть – это сон, который уже нельзя ни вспомнить, ни пересказать. Что трансцендентное существует, но недостижимо – или, другими словами, достижимо только в нашем земном бытии (к тому же привел Пирса финал «Эгипта»).

Это странный роман. Не знаю, понравился ли он мне. Но это книга, которую Краули не мог не написать.