Аркадий и Борис Стругацкие «Гадкие лебеди»

Очень неоднозначная для меня книга, как и все поздние Стругацкие. И оценить мне ее сложно.

Как литературное произведение — очень нравится, местами просто дух захватывает. Язык яркий, хлесткий, треть повести можно на цитаты разобрать...

А вот с остальным — сложнее. Даже при первом прочтении, лет в 14-15, пребывая в полном почтении и поклонении к авторам, меня многие моменты насторожили.

Увы, начитанность, образованность, воспитанность и отточенный интеллект — это еще не есть признак действительно хорошего человека. Правда у меня перед глазами был пример одной из моих бабушек, у которой было 6 классов образования, которая читала книги «аля-рабыня изаура» и до которой в человеческом плане мне было как до Луны. Ее тоже бросить? Да я бы мокрецам головы пооткрутила только за то, что из-за их дождей погибают любимые бабулины пионы! Вот такое непроходимое мещанство.

С Ирмой понятно, но неужели у всех-всех-всех «вундеркиндов», пригретых-прикормленных мокрецами во всем Городе не нашлось ни одного любимого человека? Не супер-умного и величественного, а, например, просто отца, который не читал Нитше в подлиннике, но который вместо совета «читай умные книги там все есть», просто помогает чинить велосипед и берет с собой на рыбалку. В книге показан такой паноптикум взрослых персонажей, что исход детей кажется вполне закономерным.

И что, такой весь город? Ну совсем не верю. Ни капельки. А это уже подтасовка и не совсем честная игра на поверхностных эмоциях читателя.

Хоть тонны, хоть грузовики книг перечитай, научись «думать» хоть дождь, хоть туман, хоть солнце, но без работы сердца, без надежд, ошибок, разочарований, ссор и примирений (собственно без жизненного опыта), попыток понять себя и других, человек даже с самым развитым интеллектом остается инфантильным и более похожим на киборга, чем на человека.

На коих «вундеркинды» и походят. Умные дяди-мокрецы инсталлировали деткам в головы чужие мысли, избавили от всех проблем и неопределенностей и даже «повзрослели». Фактически, украв их собственную (пусть и более трудную, а может и незавидную) судьбу и заменив... чем? Эти дети не прошли никаких жизненных испытаний, у них нет возможности оценить, с чем из прочитанного соглашаться, а с чем спорить. Что они смогут сделать, а что окажется не по силам. Честны, или могут соврать, смелы или не очень? Ясно только, что любить они особо не умеют. Их новый мир стерильный.

И я не очень поняла, что эти внезапно подросшие дети будут делать в «новом мире»? Читать книжки и ходить босиком по росным травам? Зная, что в «старом мире», остались их бывшие семьи, у которых не только отобрали детей, но и разрушили дом.

Что-то я увлекалась.

А книга хорошая, сильная. Только несколько однобокая.

Я прочитал эту книгу где-то году в 1974-75.

Купил я её на нелегальном книжном рынке в Сокольниках. Может быть, кто-нибудь помнит об этом рынке. А кто не знает, расскажу. Чтобы попасть на этот рынок, надо было ранним утром, с первыми поездами, доехать до станции метро «Сокольники», потом на трамвае (не помню номера трамвая) ехать через Сокольнический парк до не то Майских, не то Первомайских вырубок. Далее за толпой в основном мужиков надо было ломиться до поляны в лесу, где стояли с открытыми портфелями-баулами человек 50-70 продавцов. Поскольку рынок функционировал в основном поздней осенью и зимой, было темно, и продавцы подсвечивали содержимое портфелей фонариками. Продавались книги где-то до 7:30-8:00, потом появлялись милиционеры, и весь рынок быстренько убегал через кусты к трамвайной остановке. Милиция особо не усердствовала, так, хватали двух-трёх покупателей/продавцов и отвозили их в ближайшее отделение. Там их держали часа три и отпускали восвояси. Без фанатизма, так сказать.

А летом на той поляне паслись лоси.

Вот на этом рынке и купил я «Гадких лебедей», перепечатанных на машинке, копию третью или четвертую, но вполне, хоть и с трудом, читаемую. Купил за бешеные деньги, за 20 рублей (аванс в ту пору у меня был 60 руб., в месяц я получал 120 руб.).

Но книга стоила потраченных денег! Да что там, когда я прочел «Гадких лебедей», я понял, что отдал бы за них и всю месячную зарплату!

Какой сюжет, какой антураж, какая атмосфера, какие герои! Какой великолепный язык!

Рассказывать, что я чувствовал, прочитав эту повесть, не имеет смысла. Тот, кто читал и кому понравились «Гадкие лебеди», меня поймут. Тем же, кто еще не прочел, настоятельно советую – прочтите!

В заключение по привычке извиняюсь: получился скорее не отзыв, получилась история о приобретении книги. Но что уж получилось, то и получилось.

Я просто открываю на любой странице и читаю: «А вообще интересно было бы написать, как Христос приходит на Землю сегодня, не так, как писал Достоевский, а так, как писали эти Лука и компания... Христос приходит в генеральный штаб и предлагает: любите, мол, ближнего. А там, конечно, сидит какой-нибудь юдофоб...» :lol:

«Плюнули тебе в морду, а ты и утёрся. Сначала со стыдом утёрся, потом с недоумением, а там, глядишь, начнёшь утираться с достоинством и даже получать от этого процесса удовольствие...»

«Замысел представляется мне достаточно интересным, но осуществление требует некоторого напряжения совести».

Это даже не проза. Это какая-то высшая степень озарения. Я не верю, не могу поверить, что эта вещь была написана всего через пять лет после наивного и стилистически незамысловатого «Трудно быть богом». «Лицо господина президента, тоже не лишённое мужественности и элементов прямоугольности, к концу исторической встречи напоминало, прямо скажем, между нами, кабанье рыло. Господин президент изволили взвинтить себя до последней степени, из клыкастой пасти летели брызги, и я достал платок и демонстративно вытер себе щёку... В газетах об этом не писали. В газетах честно и мужественно, с суровой прямотой сообщили, что беллетрист В. Банев искренне поблагодарил господина президента за все замечания и разъяснения, сделанные в ходе беседы» :super:

А эта фраза об официозном художнике — «вот уже много дней и навсегда он согбен, вечерами он согбен над столом, по утрам — над тазиком, а днём — от больной печени» — да за эту фразу памятник ставить можно! Ибо она и есть — «продукт чистого гения».

Вот он, город, где вечно льёт дождь. Весьма неприятное место. Прямо скажем — дыра. Потому и сослали туда писателя-диссидента Банева — пускай отмокнет, наберётся ума. Да вот незадача: не учёл господин президент, что город этот — вовсе не дыра, а точка отсчёта нового мира. Прежняя история прекратила течение своё, грядёт новое человечество. И оказывается наш Банев в непонятной ситуации: ему не нравится окружающая действительность, но другой он не мыслит. Он — плоть от плоти её. А на смену ей приходит новая, перед которой что Банев, что президент — одного поля ягоды. Отвратителен бургомистр, ставящий капканы на мокрецов. Мерзок член парламента Росшепер Нант, устраивающий оргии на загородных виллах. Презренны все эти Паворы и долговязые агенты, шпионящие друг за другом во имя мелочных интересов своих учреждений. Мерзок Фламин Ювента, амбициозный юнец, делающий карьеру на родственных связях и заклинаниях о патриотизме. Да и весь город — сырой, холодный, злой от чувства своей беззащитности перед мокрецами и властью. Но все они — часть нашего мира. А дети, питающиеся знаниями как котлетами — это нечто глубоко чуждое нам, непонятное, а потому (инстинктивно) враждебное. И пусть заклинают они нас: «Мы не будем рушить вашего мира. Мы лишь построим свой». Мы всё равно будем ненавидеть их, ибо они смотрят на нас свысока. Да и как им ещё смотреть, когда мы не читали великих философов и погрязли в сиюминутных страстях? В фильме Лопушанского (весьма посредственном, надо сказать) есть одна великолепная фраза: «Вы думаете, что если ребёнок читает Ницше и Шопенгауэра, то он — молодец. А он смотрит на вас и видит дерьмо. И по Ницше дерьмо, и по Шопенгауэру дерьмо». Сказавший это не учёл только, что и Ницше, и Шопенгауэр для этих детей — тоже пережиток былых времён (сиречь — дерьмо :gigi:).

Я не знаю, есть ли правые в этом конфликте. Мне тоже не нравится, когда кто-то уводит детей. Не нравится, когда человек отказывается от своей личности («Вы не родственник Павлу Зурзмансору, социологу? — Даже не однофамилец»). Не нравится вождизм, проглядывающий в романе: отношение умненьких деточек к мокрецам граничит с каким-то обожествлением, а это претит. И я тоже не верю, что новый мир можно построить, не разрушив старого. Но я твёрдо знаю, что нельзя плевать в душу родителей, если они не столь образованы, как ты. Многие знания вовсе не синоним высокой духовности. И если строительство мира гуманизма и просвещения начинается с отказа от родителей, грош цена такому миру.

А ещё я знаю, что это — блестящее произведение, предвосхитившее не только проблему эволюционного скачка человечества (см. «Волны гасят ветер»), но и кое какие политические реалии наших дней. :wink:

«Будущее создаётся тобою, но не для тебя».

А вот интересно, что сами дети ответили бы на те вопросы, которые они задали Баневу? :glasses:

Книга-потрясение. Одна из величайших вершин в творчестве Стругацких, может быть лучшее из написанного ими. Безусловный шедевр, показывающий что фантастика может быть Большой Литературой. С моей точки зрения, Стругацкие — великие писатели, уровня Толстого, Чехова, Достоевского. А мы просто не понимаем этого, в силу того, что они — наши современники(почти).

Вещь очень сложная, философская, но написана удивительно прекрасным языком. Книга пророческая и, может быть, даже более актуальная для нашей эпохи, чем для той, когда была написана. Во всяком случае, у меня возникло ощущение, что я живу в этом городе, где постоянно идёт дождь, а городом правит свинорылый Бургомистр, над которым стоит Президент, отец нации.

В книге нет готовых ответов и однозначно положительных героев. В ней нет однозначно правых и неправых. Но книга заставляет думать и искать ответы. Искать их самому.

О чем книга, сказать однозначно непросто. Наверно, о «шоке будущего». Будущего, которого многие алкают, но в тоже время страшно боятся, не решаясь признаться в этом даже сами себе. И о том, что надо меняться самому, чтобы не оказаться на обочине жизни. Искать свой Путь и оставаться самим собой.

Кстати, чтобы не писали об этой книге, что мол «диссидентская» и все такое, но на самом деле — книга глубоко «советская» в лучшем смысле слова. И вся пропитана идеями и ценностями общества, в котором жили её создатели. И только по тупости тогдашних цензоров и «полководцев идеологического фронта» она не получила доступ к читателю, а была первоначально напечатана в «Гранях». Кстати, даже фантасты Стругацкие не могли придумать ситуации в обществе, где инакомыслящего писателя не обязательно преследовать, куда то высылать и т.д. Достаточно просто сделать так, что он не будет никому нужен. Довести общество до той степени деградации, когда все что сложнее Донцовой отбрасывается массовым читателем. Писателя не издают, жить за счет литературного труда он не может. Произведения его до читателя не доходят и, в лучшем случае- теряются среди горы графоманства на каком нибудь сайте «Проза.ru» Проблема решена без лишних издержек.

Ну это так, лирическое отступления. Книга на все времена. Мылящему человеку в России к прочтению обязательна.

P.s. Тут, кстати, отметился своим тухловатым комментарием о «еврейском фашизме» в творчестве Стругацких кто то из «Легиона Свободы , Опоры Нации. Еще одно доказательство того что Стругацкие -провидцы и правы, тысячу раз правы. Как там в «Гадких лебедях»:

«Думать не умеете, господин Банев, вот что. А потому упрощаете. Какое бы сложное социальное движение ни встретилось вам на пути, вы прежде всего стремитесь его упростить... Перри Мейсон говаривал: улики сами по себе не страшны, страшна неправильная интрепретация. То же и с политикой. Жулье интрепретирует так, как ему выгодно, а мы, простаки, подхватываем готовую интрепретацию. Потому, что не можем, не умеем и не хотим подумать сами»

«Гадкие лебеди», возможно, вершина творчества братьев Стругацких. Одна из вершин – уж точно. Прочитав эту повесть, понимаешь, почему никто из русскоязычных писателей-фантастов и рядом не стоял со Стругацкими. Они стирают грань между фантастикой и большой литературой, для них загадочные мокрецы, звездолеты или там вавилоноподобные города за гранью нашего мира – не инфантильная игра не до конца выросших детей, это просто средство, с помощью которого они выражают свои, куда более глубокие, чем кажется на первый взгляд, идеи.

То же самое и с «Гадкими людьми» — фантастический антураж с вундеркиндами, обладющими магическими талантами мокрецами и водой, обращающейся в вино, остаются всего лишь декорациями, которые помогают более ярко осветить мысли об усталости мира (помните шокирующее: «Всю серую массу вырезать, 90% человечества. Или даже 95»), о предназначении писателя, о прогибающихся гениях, вынужденных глушить совесть в беспробудном пьянство («Рем Квадрига, доктор гонорис кауза»), и даже о родительской любви, о детях.

Блестящая повесть, просто блестящая. Если бы у меня был блокнот, в которой бы я собирал любимые цитаты, то примерно две трети «Гадких лебедей» тут же перекочевала бы туда. И про то, что «будущее строится тобой, но не для тебя», и о том, что «по Гегелю ты дерьмо» и многое другое. Великолепный текст, в котором нет ни слова лишнего – диалоги горько-метафористичны и иногда по оскаруайльдовски парадоксальны, характеры выписаны безупречно, даже эпизодические вроде солдатика на проходной или бармена Тэдди.

Ну и, конечно, величественная история прихода нового мира – без войны, без выстрелов, мира, в котором автоматы ржавеют и рассыпаются, но взрослые уже не могут тут жить. Это будущее построено не для них, для детей. И писатель Виктор Банев не готов отказаться от коньяка и маринованных миног, от сомнений и самоистязаний. Ему не нужно то счастье, которое для всех и даром.

Несмотря на относительно небольшой объем, повесть далеко не так проста и я уверен, что при повторном прочтении она повернется ко мне какой-нибудь новой гранью, которую я не рассмотрел с первого раза.

Ну что ж, это и хорошо – значит, буду перечитывать со временем :)

Эх, Jedem das Seine, старый, недоброй памяти, Jedem das Seine ...

Не довелось прочесть этой повести в юности. Вот тогда-то она бы потешила щенячье самолюбие... А теперь читать было любопытно, пока не подошел финал. И огорчил неожиданным всплеском тупого шовинизма. Как все просто, та же вечная песТня: до основанья, а затем; овнов от козлищ; чистых от нечистых, арийцев от неарийцев. Все просто, не понадобилось ни анкет ни психологов, ни политруков: возрастной ценз! Дети априори белые-пушистые, взрослые — пошлые и мерзкие мещане, достойные только изгнания. Хорошо еще — не костра...

Видимо, повесть написана в глубоко депрессивном настроении, раз между ее персонажами нет ни намека на человеческие привязанности не «за заслуги перед будущим», а просто «потому что люблю». Выгнали неугодных и отправились гулять босиком по травке.

Дождь. Дождь. Дождь.

Насквозь промокшие герои. Герои, которые только и делают, что пьют и говорят. Говорят и пьют. И тоска такая от дождя этого вечного, от прогнивших деревьев, от прогнивших людей.

И каждый раз одергиваешь себя: это написано в 60х, не сейчас. Но потом забываешь, потому что вокруг тот же дождь, те же люди с теми ж пороками, легионеры опять-таки знакомые очень.

И дождь.

И в этом дожде дети — которым не холодно, которые не простынут, которых словно не касается дождь.

А ведь и правда — не касается...

Сильное и многогранное произведение, наполненное множеством смыслов, едких таких, направленных в сторону критики довольно обширного списка окружающих вещей, из всех мною прочитанных из творчества братьев наиболее смелое и откровенное, с мощнейшей моралью в конце. Стругацкие снова рассуждают о будущем, при этом, осознанно, а может быть и нет, критикуя и вскрывая всю подноготную нашего настоящего, отталкиваясь от непринятия которого, рисуют довольно спорную ситуацию, позиционируя себя в которой нужно, даже необходимо, находится всегда на «своей» стороне. Тем не менее в данной повести существует несколько важных контрольных точек, на которые хочется заострить свое внимание и порассуждать.

1. Понимание времени\истории. Наверное, для осмысления происходящих процессов, а так же для формирования собственного отношения к назревающей проблеме необходимо для начала обозначить и сформулировать свое отношение к собственному прошлому, настоящему и будущему. По версии Голема, одного из ключевых персонажей повести, люди делятся на три категории, а вернее на две больших и одну маленькую: одни живут прошлым, потрясая ржавыми медалями и вспоминая всю мощь былой державы, отрицая любые возможные изменения положительные или отрицательные; другие живут настоящим (одним днем), не задумываясь о прошлом, а самое главное о будущем, которое очень сложно, либо невозможно спрогнозировать; ну а третьи (меньшинство) хотят жить только будущим, находясь в отрыве от прошлого, а так же не воспринимая настоящее, потому что и то и другое является тормозом для дальнейшего развития. Виктор Банев — главный герой повести олицетворяет в своих мыслях, желаниях и поступках, на мой взгляд, сразу все три мировоззрения, метаясь между ними, пытаясь поставить на весы одновременно всё сразу.

2. Проблема поколений. На мой взгляд это основная проблематика повести, которая постепенно раскрывается на протяжении сюжета, следуя про пути всех пяти стадий принятия неизбежного. Казалось бы, проблема отцов и детей, стандартная смена прерогатив общества, менталитета или мировоззрения. Но ведь это не просто констатация фактов или разжевывание последствий. Авторы попытались объяснить, в чем эта самая причина разобщенности поколений и почему для решения этого важнейшего вопроса необходимы настолько радикальные действия.

Перед нами неидеальный мир, а скорее упадочный, со множеством проблем, начиная от бюрократии, заканчивая коррупцией и халатностью правящей верхушки. Санаторий, где обитает эта так называемая верхушка, — это просто какой-то апофеоз всей порочности, разгильдяйства, пьянства и распутности. Власть развращена, население зомбировано, вокруг все почитают безымянного президента, расписываясь одновременно в холуйстве и конформизме, по улицам ходят нац. гвардия аля «золотые курточки», пропагандируя веру в незыблемость и силу правящего режима. Народ тоже развращен, тонет в пьянстве, лени и праздности, и главный герой на этот раз не исключение. Он довольно охотно и с наслаждением предается всем этим порокам, пока будущее в лице его собственной дочери не щелкает его по носу.

И вот в таком мире упадка, разврата и низких моральный приоритетов должно как-то существовать и развиваться будущее поколение. В стандартной ситуации всё просто пошло бы по пути деградации, и проблема «отцов и детей» осталась бы на уровне проблем переходного возраста, порванных презервативов и клубных дискотек до пяти утра в неблагополучной компании. В данном же случае все совершенно наоборот, так как проблема уже не «отцов и детей», а детей и их несостоятельных родителей. Дети умны, — они вундеркинды, которые хотят строить собственное будущее, отторгая и отрешаясь от такого прошлого, в котором они наверняка бы просто погибли.

3. Учителя из будущего. Авторы поднимают планку, как бы предлагая на суд читателя дилемму: а что, если бы будущее захотел кто-то спасти? И как бы это спасение выглядело бы в глазах прошлого и настоящего, в глазах родителей и очевидцев, в глазах правящего режима в конце концов — в глазах тех, кто воспринимает происходящую идиократию этого режима за норму.

Уже, наверное, не секрет, что мокрецы — это люди из будущего, из того будущего, где существуют страшные болезни и голод, где мир в своем только зарождающемся в настоящем времени упадке пришёл к своей чудовищной кульминации (и это отражается непосредственным образом на поведении и внешности мокрецов). Это люди, которые знают, что ждет будущее поколение дальше, поэтому принимают решение его спасти, став учителями. Черпая силу в знаниях, они выступают в роли воспитательной силы, обходясь без насилия и идолопоклонничества, позволяя детям самим принимать решения. Дети выбирают свой путь: без насилия и без войн, путь прогресса и развития в отрыве от своего прошлого, присутствовавшего в том губительном виде, в каком видел его пьяница Банев, коммунист Голем или страдающий от маразма художник Р. Квадрига.

В глазах же основной массы всё выглядит совершенно иначе, в глазах властей и того хуже. Естественно для любого родителя — это катастрофа, в которой он видит только одну сторону монеты, в глазах власти — это какие-то подковерные игры со шпионами и чекистами, полковниками и подполковниками, секретными папками и липовыми медалями за отвагу, где во главу угла никогда не ставились интересы народа. В любом случае понимания не достигают ни те, ни другие, исключением является лишь главный герой Банев, в своих поступках проходя стадии от полного равнодушия до активных попыток во всем разобраться.

4. Художник на «своей» стороне. По версии тех же мокрецов художник должен быть нейтральным по отношению ко всему происходящему, занимать позицию наблюдателя, быть инструментом передачи информации, иметь свое уникальное мнение, с помощью которого будет способен проявить свой талант на все 100%. Виктор Банев имел именно такую судьбу, но все равно остался пережитком прошлого. «Будущее, которое ты строишь не для себя, а когда построишь, не будешь ему больше нужен» — довольно жестокая, но справедливая с точки зрения эволюции парадигма, которую Банев доказывает собственным примером. Находясь в мире упадка и пороков, Виктор остается тем же пьяницей и разгильдяем, продолжая находить смысл удовольствия в выпивке и праздности. При этом он понимает неизбежность будущего, осознает в конечном итоге истинные поступки мокрецов избежать будущей катастрофы, понимает и то, что не то чтобы он этому миру будущего не нужен, а он сам — писатель-беллетрист, свободный художник Виктор Банев — в этом мире с его вундеркиндами и гениями вообще не нуждается, ибо мир этот слишком скушен и лишен смысла (по версии пьяницы Банева). Тем самым главный герой формирует свой угол зрения, «свою» сторону, становясь этаким наблюдателем, лакмусовой бумажкой, через которую проходят и остальные действующие лица, раскрывая себя, свои пороки, мотивы и желания. Банев — это такой ленивый до безобразия мыслитель и философ, которого потом начинают цитировать за его житейскую гениальность и вывернутую наизнанку душу. «Лечь бы на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запеленговать» — что-то в нем определенно есть и от Высоцкого, чей репертуар и талант был так любим братьями.

В конечном итоге повесть кончается на мажорной ноте громко звучащего аккорда победившего будущего, странного будущего, которое не ждёт к себе твоих симпатий, которое буквально прогоняет прошлое со двора, как побитую драную кошку, тем самым оставляя читателя одного наедине со своим внутренним спором о том, какую же сторону занять, или, как Виктор Банев, остаться всё таки на «своей»..

И это — опять про нас, тогдашних и сегодняшних, с нашими сомнениями, поражениями, несовершенными поступками и ошибками. Повесть — молния, освещающая самые темные и потаенные уголки души, горькая, как хинин, который, как от малярии, излечивает от излишней ностальгии по прошлому, самоуспокоения настоящим, эйфории и восторженных ожиданий от будущего. Повесть, где фантастические детали — лишь фон для размышлений о нашей с Вами реальности.

Действие происходит в обезличенных стране и городе, страдающих от несвободы, лжи и несправедливости. При этом в повести огромное количество действующих лиц для такого небольшого произведения, которые наполняют ее разговорами, спорами, размышлениями. Это такой срез общества: чиновники и безликие сотрудники всяческих спецслужб, нашедшие свою, удобную нишу в этой жизни, всем довольные и не желающие никаких перемен; ученые, художники и писатели — выросшие и живущие в несвободе, смирившиеся, но обладающие обостренным чувством справедливости и успокаивающие свою больную совесть «кухонным диссидентством», цинизмом и пьянством; и молодые — умные, рациональные, отвергающие и путь серой сытости, и путь пассивного сопротивления.

Но есть и еще один герой: безликая и безымянная серая масса обывателей, которые просто следуют установленным неизвестно кем правилам, не задумываясь о последствиях, страшащихся любых перемен, не способных на поступок даже ради собственных детей и любви к ним. Страшный эпизод, когда эти люди собираются у лепрозория и требуют отдать своих детей, но покорно расходятся по велению неизвестного Голоса! Это та самая масса, которую одни герои предлагают уничтожить для очищения человечества, а другие — изолировать, выкинуть из своего плана построения светлого будущего.

Сколько я не читала повесть, она оставляла во мне чувство полного неприятия героев и событий. Неприятия духовного тупика и пустой болтовни одних, и бесчеловечности, равнодушной жестокости других. Только один главный герой — писатель Банев остается человеком свободным в своем выборе, делая его, исходя только из собственных принципов и представлений, стремясь понять и разобраться, ставить вопросы и искать ответы, а не бездумно следовать по указанному кем-то пути.

Есть в повести один небольшой разговор героев о будущем, который не давал мне покоя. О том, что остается в наших душах, если убрать все наносное. «Чтобы наполнить добром, надо, чтобы добро было изначально»,- говорит герой. Какое будущее могут построить решительные и рациональные «утята», если изначально не наполнены своими родителями милосердием, жалостью, состраданием? Что они могут принести, если отворачиваются от своих больных душой родителей, если и у них нет лекарства от боли мира? Неужели, раз за разом мы будет становиться всего лишь «гадкими лебедями», так и не расправившими крылья?

Основной message повести прост: вы не имеете права воспитывать своих детей, отдайте их нам, интеллигентам, мы сами их научим. Первое, чему мы научим — это то, что традиция и история — ничто, а ваше прошлое и настоящее — это скверна на скверне. Абстрактно с этим можно было бы где-то согласиться, благо, поводов предостаточно в любой исторический момент, но реализация именно такой программы была осуществлена в Перестройку и далее в постсоветской России, что привело к гибели и духовному обнищанию миллионов. Прошлое было отвергнуто, но никакого нового мира не построено.

Ветхозаветность Стругацких позволяла им легко игнорировать любые христианские ценности (только с пренебрежением христианством можно написать другой роман, где новозаветный пророк будет совокупляться с козлом), следование духу этой повести — любые ценности вообще, кроме некоего абстрактного любопытства и любви к чтению, от недостатка которого гибнет один из мокрецов.

Хоть дети и говорят, что не будут уничтожать старый мир, по факту любой взрослый понимает, что это невозможно. Какими бы ни задумывали Стругацкие мокрецов и детей, если перенести повесть на жизнь, из них вырастут разрушители. Тот факт, что энное число поклонников Стругацких (поправьте меня, если я ошибаюсь) поддержало либеральные реформы в постсоветской России говорит о том, что нам ещё предстоит исследовать феномен, когда люди говорят очень много правильных слов о добре и интеллекте, а потом спокойно пожимают плечами, когда рушится мир вокруг, а под обломками погибает много людей.

Стиль Стругацких мне никогда не нравился: мир небрежно набросан крупными мазками, отсутствие деталей быта и т. п. — для меня всегда был минусом. Даже не знаю, как оценить повесть. С одной стороны — отличная задумка, с другой — сомнительные идеи и суховатость текста и бытовая недосказанность. Пусть будет середина: 5.

Самая противоречивая из удачных книг братьев Стругацких.

Очень остроумно сделана подача — писатель Банев, глазами которого показано происходящее и внутренними монологами которого это происходяшее истолковано, вообще-то не умён. Он хороший, в меру порядочный человек, талантливый, но глупый, а по ходу действия происходит покупка его таланта. Банева «покупают» мокрецы, намного более изощрённо, чем это делали господин Президент или, скажем, Павор с коллегами. Тем не менее — Банева «коррупируют». Но так, что он ничего против этого не имеет.

Глупость Банева — вовсе не моё частное мнение. Стругацкие с удовольствием демонстрируют уровень его проницательности в сцене конференции с детьми: на протяжении часа дети над ним издевались, задавая вопросы и не слушая ответы. И он чувствовал себя униженным, но тут в зал тихонечко вошёл мокрец и незаметно кивнул лидеру детей. И все дети кинулись к Баневу, лепеча «Автограф! Автограф мне, господин Банев!» И Банев расстроган, тронут, со слезами умиления раздаёт автографы, мысля про себя «А всё-таки я им нужен, они меня уважают!» То, что всё это срежиссировано именно для того, чтобы указать ему, что он для этой аудитории ценнен, Баневу в голову не приходит. Он не понимает, что книжки с его автографами уже за дверью будут выброшены в ящик для старой бумаги, поскольку дети его презирают и достаточно грубо своё презрение демонстрируют. Банев думает, что «покупают» исключительно за деньги, за какие-то материальные блага. Что можно подкупить славой, авторитетом, уважением, ему и в голову не приходит. Прост он, этот господин Банев, и доверчив.

Мокрецы — изощрённые манипуляторы. Детьми они манипулируют так, Баневым — эдак. Намерения у них, вероятно, очень хорошие, они, как мы понимаем, самоотверженные прогрессоры нашей цивилизации.

В общем, в «Гадких лебедях» выстраивается традиционная для Стругацких дилемма — стоит ли потенциально прекрасное будущее несчастий и преступлений в сегодняшнем дне? Какова цена за счастье? Сами Стругацкие ответа или хотя бы подсказки на эти вопросы не дают, они просто принуждают своих читателей задуматься над этими вопросами, и потому, кстати, многие Стругацких не любят и стараются переписать, испакостив всё, что только можно. Именно поэтому и супруги Дяченко, и Доктор Ливси (он же Пилюлькин, он же Лука, он же Дозорный) и турбореалисты и толстый хрен в конопляном поле рвутся ревизировать Стругацких — им неприятны задаваемые Стругацкими вопросы, им очень не хочется над ними думать.

Книга-шедевр, без преувеличений. Во всех отношениях. Язык, как всегда у Стругацких, на высоте — живо, легко, но в то же время не дёшево, а художественно и красиво. Стругацких вообще легко узнать по этому их фирменному слогу, читать который — сплошное удовольствие. С первых страниц хотелось взять тетрадь и выписывать интересные цитаты. Останавливало только то, что пришлось бы слишком много выписывать и слишком часто отвлекаться от чтения.

Мастерски прорисована сама атмосфера унылого серого города с его обшарпанными домами и улицами, деградирующими жителями и постоянным дождём. Смотреть фильм мне не приходилось, но я думаю, что передать эту атмосферу очень сложно, в книге всё слишком тонко, и стоит чуть-чуть отойти, допустить малейшую неточность — волшебство исчезнет, баланс нарушится, та самая картина, которую мы видим в книге, не получится.

Отлично созданы и проработаны персонажи — все: и главные, и второстепенные. Как ни банально это звучит, но они буквально оживают на страницах книги.

Сюжет захватывает сразу же и держит в напряжении до самого конца. Потому что есть интрига, вопрос, который, как ни странно, по мере прочтения книги, вместо того, чтобы постепенно по крупицам обретать ответ и отходить на задний план, как снежный ком, обрастает всё новыми вопросами, и остаётся в конце в виде некой недосказанности, загадки. Кто такие мокрецы? Что им нужно? Какой новый мир они строят, что ляжет в его основу и какое место в том мире будет отведено не в меру развитым детям? Будет ли он лучше старого? Не придёт ли он в итоге в тот же самый тупик, в котором оказался старый мир? Заслужили ли родители то, с чем в итоге остались? Должны ли они были что-то изменить в себе, в своём поведении и отношении к собственным детям и собственной жизни? Или дети должны любить уважать своих родителей только за то, что они у них есть? И т.д.

Помимо вопроса о старом и новом, о вечной проблеме отцов и детей, в романе поднимаются другие вопросы и темы: творчество — что оно такое, для кого и зачем оно, кто и что имеет право влиять на этот процесс, судьба художника в тоталитарном обществе, вопрос о морали и нравственности, об отношении человека к себе и окружающим — в том числе тем из них, которые другие, не такие, как все.

Хочется верить, что то, что вконце всё-таки закончился дождь и выглянуло солнце, символизирует рассвет нового мира, что всё старое, грязное, серое, пошлое ушло вместе со вчерашним дождём, что новый мир будет другим — добрым, солнечным, справедливым, что будущее, построенное загадочными мокрецами и детишками-интеллектуалами, будет светлым. Но осталось какое-то тревожное ощущение, как будто что-то не так должно было случиться, как будто что-то не правильно. Или это инстинктивный страх перед новым?

Даже не знаю, с чего начать. Наверное с того, что это первая прочитанная повесть АБС. Почему руки потянулись к ней, уже и не вспомню. Кажется, меня жутко заинтриговала фабула о детях, мокрецах, вечно дождливом мрачном городе и конфликте поколений. Всё так. Всё чудесно, сильно, толково, быстро по сюжету и массивно по глубине. Хочется брать каждый отдельный момент и его разбирать. Я очень скоро понял, что выписывать цитаты из книги будет слишком долго, их очень много, и зачастую они уводили меня в загруз. Не знаю, как другие книги АБС, но в этой атмосфера повествования, назовем ее так, весьма определенная, что мне напомнило «Трех товарищей» Ремарка: там тоже герои пили, философствовали, довольно ловко играя словами, и иногда прерывались на быстродействие. Но дело, конечно же, не только в разговорах.

Дело в идее историзма. Аркадий и Борис Стругацкие максимально наглядно показали историческую смену. Перемен требуют наши сердца — пел Цой. Не дай вам бог жить в эпоху перемен — говорил Конфуций. Всё это прекрасно, но вот что, не забыть бы мне вернуться — думает Банев... И эта фраза, раз уж начинать разбор с конца книги, настолько выбивается из общего потока счастья и солнечного тепла финала последней главы, что читательский шок обеспечен. Сдается мне, часто так бывает в книгах Стругацких, что хочется строчить абстрактные восхваления в духе «как же это глубоко сказано» или «здесь заложено столько смысла». И впервые за годы мне не хочется далеко уходить от этих пустых восхвалений, ведь любой разбор будет смотреться мелко и ограниченно. Да, будущее прекрасно и беспощадно. Да, поколение двух мировых войн дискредитировало себя полностью. И да, черт побери, каждому свою среду, к которой он привык и иначе себя не мыслит. Я даже прослезился в конце. Вот самый-самый финал сделан сверхмастерски, задействовав инструментарий типа наконец-таки Дианы Счастливой, контраста вечного дождя с туманом и финального солнца с травой и деревьями, ии... вот такой вот последней оговорки. Блестяще, ничего не скажешь.

Дети интересны в крайней степени. Они холодны, молчаливы, умны, эффективны, лишены вредных привычек и предрассудков. Их глаза — это глаза холодного будущего. Они смотрят на мир взрослых — пропитый, сломленный, пустой, дикарский, бессмысленный — и они не хотят в нем оказаться. И правильно делают, что не хотят. Считается, что вставать на сторону детей в повести инфантильно, ведь есть нейтральный Банев, человек мудрый и срединный между такими разными мирами. Но дело-то всё в том, что нам привычней всего вставать на сторону Банева, потому что от его лица ведется повествование, а про детей довольно мало говорится напрямую. Но если отбросить личности и взглянуть со стороны, то в мире взрослых нет абсолютно ничего хорошего, только плохое. И дело уже совсем другое, объективное дело, что перемены ломают, что перемены болезненны. Я на стороне детей.

С позиции Банева наиболее удобно наблюдать за взглядами других жителей города, самых разных жителей. Банев действительно пограничен между двумя полярностями. Есть одна забавность... как-то давно мне друг дал прочесть несколько цитат из книг Стругацких, которые он выписывал, в числе них из «Гадких лебедей» была о том, что «для них вы и по Гегелю дерьмо, дерьмо по определению». Да, цитата кричащая. Да вот только не знал я тогда, что эту фразу в повести произносит контрразведчик Павор... А это уже совсем другой окрас. Еще один момент заключается в том, что наиболее симпатичные персонажи на стороне детей и мокрецов, а наименее симпатичные — на стороне взрослых и господина президента. И вопреки всему этому Виктор Банев думает «но не забыть бы мне вернуться». Следующая проблема в том, что претензии самого Банева к детям довольно сомнительны. Во-первых, Банев больше всего говорит гадостей про мокрецов и детей в тот момент, когда он вдрызг пьян, а это лично у меня доверия априори не вызывает. Во-вторых, он произносит топ-фразу книги №2 «Ирония и жалость», когда сам мнётся и не может ответить перед детьми на четко поставленные вопросы морального и философского характера. Хотя... я обязан оговориться вот о чем... Встречался я с очень молодой девушкой, было ей 18, и она любила задавать мне вопросы о том, что я думаю, почему я так считаю и всякие такие прочие. Я отлично помню, как миллион раз пытался достучаться и объяснить, что всё в мире гораздо сложнее, чем полярные категоричные позиции, что, мол, в принципе, как правило, да, но в данной ситуации нет. Это было чрезвычайно трудно объяснить. И зачастую я сталкивался с непониманием... И вот здесь я отлично понял ощущение Банева, когда его пригласили в лепрозорий. С одной стороны, детям нужны четкие ориентиры, строгие однозначные ответы, что невозможно при наличии хоть сколько-либо богатого жизненного опыта. А с другой стороны, я честно осознаю, что и я, и Банев, возможно, давали заднюю, вовсе не исключено. Слишком уж много оговорок присутствует в нашей жизни, и все они только усложняют и замыливают глаза.

Таковы мои обрывочные мысли по поводу этой прекрасной повести.

Есть книги которые доставляют удовольствие головокружительными приключениями, погоней или затягивающим сюжетом. В повести «Дикие лебеди» ничего этого нет. Автор не описал какими были мокрецы внешне или их способности. Он не описал что стало с детьми. Вероятно автор как и главный герой Банев не знает что делать с обществом, а просто описывает происходящее.

Это описание доставило мне неимоверное удовольствие. Я увидел в повести очень многое из того, что сейчас происходит в мире, поэтому для меня эта книга стала классикой литературы.

«На кой черт живут все, ведь это так просто, подойти сзади и ударить железом в голову, и ничего не изменится, родится за тысячу километров отсюда в ту же самую секунду другой ублюдок». Если человека может не стать в любой момент и никто этого не заметит, то грош цена такой жизни. Думаю сейчас очень многие этого не понимают, и для них жизнь кого-то еще кроме себя любимого ничего не значит. Другой важной идей стало в книге взаимоотношения мужчин и женщин. Многие рассматривают взаимоотношения только лишь через сексуальность, опускаясь на уровень животного.

«Но разве можно любить женщину, которая тебя не любит, и женщина не может любить, когда ты не любишь ее, и так все вертится в проклятом бесчеловеческом кольце, как змея вертится, гонится за своим хвостом, как животные спариваются и разбегаются...» За такие мысли я легко простил автору его пьянство и внимательно следил за его судьбой, и мне было жаль с ним расставаться.

Книга была прочитана лет в четырнадцать, произвела впечатление и была любимой. Одной из у АБС… Очень нравился залитый дождем город, таинственные изменения биосферы, тень Очень Большой Загадки за всем за этим… Как музыка, читались апокалипсические слова Голема про дождь, что будет падать на пустой город, в котором не осталось людей, ибо люди не могут дышать водой…. А дождь будет падать на пустой город, размывая мостовые, сочиться сквозь гнилые крыши… Потом смоет все, растворит город в первобытной земле, но не остановится, а будет падать и падать…

Мне казался вполне справедливым исход повести. Я впервые прочла о малоприятном обществе взрослых (другие способы до меня плохо доходили; я росла идеалистичным книжным ребенком)). Не найдя в этом вертепе ни одной достойной рожи, была удовлетворена и даже обрадована тем, что взрослые остались с носом. И научились тому, что с детьми придется считаться! Тем более, что финал разрешал тем, кто перевоспитается, жить и работать вместе с этими хомо луденсами...

Ну так вот. И только сейчас я пришла к мысли, что книга-то эта, пожалуй, не о Прогрессе, а о Прогрессорстве. И стоять должна в ряду с «Парнем из преисподней», «Жуком в муравейнике» , «Волны гасят ветер». Книгах о Вмешательстве. О спрямлении наших кривых дорожек… Только в ГЛ работа эта не декларируется, а проводится очень тихо и деликатно, исподволь, на протяжении уж точно двух поколений. Пытаются донести они до нас новое что-то, вливают новые идеи в информационную затхлую сферу земли… (можно предположить, что если Зурзмансор известен как автор прогрессивных философских трудов, то и остальные не ваньку валяли. Просто не всем известно, что Зурзмансор – мокрец). Бесполезно… А может, напротив – готовили платформу для дальнейших действий, удобряли, выискивали носителей третьей импульсной системы и Т-зубца))))

Читатель успевает увидеть развязку этой прогрессорской операции. Почему-то организаторы ее не в состоянии больше ждать, действуя «мягкими» методами. И вершится Исход. Проблема развития решается без нашего участия, потому что мы не смогли и не захотели участвовать, не захотели изменить себя. «…хочется сделать что-то мужественное, например раправить плечи и втянуть брюхо. Но я лучше мужественно хлопну коньяку.» (И это Банев, один из лучших представителей взрослого мыслящего населения.)

Конечно, странно и страшно видеть, как рушится привычный мир. Так же страшно, наверное, было Бойцовому Коту Гагу, так же страшно было тем, кто на шкуре своей пережил операцию «Мертвый Мир», этот же страх извел Экселенца и заставил его совершить убийство… Страх перед вмешательством извне, которое может быть и добро, но слишком чуждо, и результат его потому может оказаться невместимым в рамки нашего сознания, наших представлений, морали итд.

(Кстати, мучает подозрение: не людены ли это были?? Мало ли, вдруг нашли способ вернуться в прошлое.)