Виктор Пелевин «Любовь к трём цукербринам»

Высказавшись вначале относительно сравнения интернета с отхожим привокзальным местом ( сделать дела скоро и брезгливо), дальше Пелевин демонстрирует недюжинное знание материала в части сетевых увлечений офисного планктона. В.О. в сатирической своей ипостаси давно уже выбрал главной мишенью именно планктон, ну еще и геев. Как водится, в крайнем романе есть и верховное существо, есть еще и Птицы, но по существу все те же игры симулякров. По обыкновению есть ряд удачных острот, которые чуть выше уровнем нежели сценарии Комеди Клаба. Остроумных фраз, впрочем, немного, а излишне много всякого рода перемещений симулякров: все что-то суетятся, рожают от птиц, эякулируют с Мэрилин. Басинский в свое время писал, что у Пелевина чередуется хорошая книжка с проходной. Как по мне, переход В.О. на стабильный производительный темп привел к сбою традиции: и предыдущая книжка была очень так себе, а вот эта — так и вовсе скучная и малоинтересная. Жду еще одной книжки В.О., чтобы понять — не оставить ли светлые воспоминания о нем по впечатлениям от ранних книг. Туда — к Саше Соколову, Искандеру, Битову, Толстой. которые уже все хорошее написали, памятники заслужили и определенно хорош ( кто сам перестал писать, а кого стоит и перестать читать).

В мою бытность студенткой журфака преподаватель с кафедры новых медиа как-то раз просветил аудиторию о забавнейшем исследовании, проведенном, естественно, «британскими учеными», которые задались вопросом, как на социум и поведение индивида в нем влияет частота просмотра порнографии. Типичный дрочер при этом отличался усиленной требовательностью к противоположному полу и испытывал из-за этого непредвиденные сложности в построении личных отношений. Пелевин в своем «любовном признании» привел примерно тот же отчет, показав, как социальные сети смещают человека с места венца пищевой цепочки в промежуточное звено цепочки рациона 18+. Даже образ вагончиков так кстати по Фрейду пришелся. Но все это случайные совпадения. Требовательность в удовлетворении потребностей и право иметь последние — идея, от которой сложно отказаться, когда со школы это определение вбивается в сознание первой аксиомой экономики и первым попавшимся на глаза ценником.

Композиция произведения строится как эволюция стремлений человека: от простого человеческого полета в сторону своего бога до хитроумных сплетений идей, которые в конце концов сводятся к выбору, удовлетворяющему потребности за шэринг поинтс. Религиозные аспекты уничтожаются сначала излишними философствованиями, а потом стираются в ноль появлением фанатика, понимающего, как же устроена жизнь. Слишком рациональное понимание действительности — такое же убийство высоких стремлений. В результате человек заменил свою человечность статусом. Назвался, например, родителем и затребовал за это уважения, назвался женщиной и стал просить равные права вместо исключительного из общества положения. Главное же четкость собственной иконки на чьей-то сетчатке. А с помощью социальных сетей быть вовлеченным в общественную жизнь с помощью «мультипаспорта» с самопровозглашенным собой стало еще проще. Странно, что поклонники Пелевина склонны находить в его сюжетных текстах только исходные ссылки и радоваться пониманию всех комбинаций словно игроки в тот самый Candy Сrush. С такой позиции «Любовь к трем Цукербринам» действительно кажется веселой картиной современности после глотка коктейля из знакомых ингрeдиентов.

Интересно, что, являясь двойным рынком еще чуть ли не с зарождения, массовые коммуникации обрели своих «богов» (тех самых цукербринов) только сейчас. Раньше за СМИ могли стоять только люди, а в случае с оруэлловским «1984» идея. Причем Пелевин зачем-то создал тварей лучше Бога, работающих на уничтожение их создателя через построение общества-сети, видимо, не осознавая, почему медиа настолько эффективны. А все потому, что в медиаэкономике, так же как в социальной экономии, не работают типичные принципы рынка. И если свободный (например, пиратский) шэринг противостоит маркетинговым сетям, то медиа возводят эти сети в кубы, являясь не только информационным продуктом, но и имиджбордом для завлекаемой аудитории и биллбордом для рекламодателей, которые будут обеспечивать жизнедеятельность всей образующейся зоны конкретного СМИ. С этой позиции светлый образ Нади, вроде как антагонист для цукебринной вселенной, превращается в одного из участников всего созданного безобразия, а не ангельскую ипостась близкого к идеалу существа. Ну не участвует она в потреблении и производстве информационного контента и что? Вообще-то спонсоры тоже в этом не особо задействованы. Зато обе фигуры позволяют существовать своему личному зоопарку: у одной миниатюрки в цветочных горшках, а у вторых — обезьянник в офисных клетках.

Как эзотерический стёб над реальностью роман тоже не угодил. Если честно, сама идея «прыгуна» по поездам была мной подмечена еще из концептуального альбома Пилота «Сказка о Прыгуне и Скользящем». И там, получается, рассказчиком (Киклопом) был сам читатель/слушатель. Роли же в сказке тоже, кстати, в результате исполняли звери. На то она и сказка. Ясно что сам концепт еще древнее, да вот ссылки на «звериную» идею не проставлены.

Отбросив последнюю гирлянду, отдающую дань стилю и направлению сего произведения, можно обнаружить еще одну мысль. Киклоп-то с помощью своего упражнения смог увидеть то, что человек в рамках медиа сам перестает медиумом быть, становясь сначала субъектом слегка уникального контента, а потом, теряя последнюю капельку оригинальности, сжимается до точечки, задействованной в вселенском конвейере контента навязанного. Но это только фанаты эзотерических бредней считают вехой своих духовных практик стать медиумом, а в социуме ты либо дискретен, либо никакой. В общем, для меня не очень убедительно. Ничего интересного.

В целом Пелевин молодец, создал очередной крепкий роман. Точнее не роман, а текст, поскольку сюжет здесь, конечно, минимален. Книга получилась скорее в стиле интеллектуального «потока сознания». Но в этом нет ничего плохого, потому что талант автора никуда не делся. И можно по прежнему получать удовольствие от оригинальных трактовок, свежих сравнений, изящных рассуждений и просто от хорошего литературного языка.

Пелевин предлагает очередной неожиданный, но вполне логичный вариант мироустройства, с привычной дозой буддизма, юмора и эротики. Получилось интересно. Из недостатков могу только отметить нехватку привычной легкости чтения, которая присуща многим его вещам. Текст получился несколько «вязким», особенно во второй половине.

Многие считают, что Пелевин из книги в книгу пишет об одном и том же. Возможно, но зато он каждый раз делает это другими словами. А так может далеко не каждый.

Лет 8 назад мне казалось, что больше Пелевина я читать не буду. Из книги в книгу более или менее удачно мусолятся одни и те же мысли, юмор построен по одной и той же предсказуемой схеме: игра слов, парадоксальные формулировки, эклектичное сплетение мифологических образов и символов с остроактуальными. Причем лучшие вариации на тему как будто бы остались позади. Но тем не менее. Вот еще одна книга прочитана — уж очень нахваливали. На этот раз точно последняя.

Что сказать... Понятно, что автору всегда было интересней разглагольствовать на свою любимую тему, чем сочинять сюжеты, но тем не менее в некоторых романах и повестях они все-таки были, хотя и достаточно несложные. Здесь же ни сюжета, ни какой-либо композиции нет напрочь. Это просто какой-то развалившийся на куски размокший хлебный мякиш. Роман «Любовь к трем цукербринам» не является цельным произведением и вообще собственно романом.

Кусок посвященный Киклопу выглядит началом интересной истории, но самой истории фактически нет. Зачем-то понапихана куча всяких оговорок на тему физической картины мира. Зачем? Художественная книга имеет право на собственную реальность и не нуждается в оправданиях.

Кусок про птиц и бога абсолютно не нужен и неинтересен, его следовало бы безжалостно выкинуть на помойку.

Кусок, посвященный Кеше и миру будущего — наиболее цельный и законченный из всех. Он довольно занятный, будоражит фантазию. Было интересно думать, какие из этих футуристических прогнозов имеют шанс воплотиться в реальность. Если обкарнать все остальное, то эту часть можно было бы публиковать как самостоятельную повесть. Причем так было бы лучше.

Идиллический кусок про Надю-Сперо, наверное, свидетельствует о благотворных переменах во внутреннем мире автора. Попытка создать некий положительный образ... более того! положительный женский образ, прости господи. Попытка создать мир, который не является страданием. Это нечто новенькое. Но увы, попытка неудачная. Все это, к несчастью, совершенно плоско и неубедительно.

Да уж, думал, не удастся Пелевину в этот раз меня удивить. Добрую половину книги я читал с заметной скукой — дежа вю и рутина. Однако эти ощущения, как мне кажется, создавались и нагнетались Пелевиным специально, чтобы точным ударом огорошить, потрясти, придать тексту динамику и, не дожидаясь пока омерзительное восхищение пройдет, вложить читателю в голову картину и концепцию мира – так лучше усваивается. В конечном счете, остался доволен. Как уже отмечалось в других отзывах на удивление жизнеутверждающая книга.

В убойных философско-филологических красивостях слога Пелевин уже давно себе не изменят. Эклектично складывает в одну корзину «креаклов, хипстеров и прочих мерчандайзеров». Топчется на интернете («чтобы понять, зачем существует интернет, надо поглядеть на то, чем он занят; а занят он в основном тем, что прокачивает сквозь себя порнуху – она составляет по меньшей мере треть трафика»). Вспоминает любимые символы («Для нас все поезда судьбы нереальны – до того момента, пока мы не поедем на одном из них лично, поскольку реальность это и есть мы сами»). И щедро рассыпает милые сердцу фаната SF&F намеки, вроде трехразового запроса разрешения на половую связь. А так же не забывает про инь, янь и прочий восток, про PR и маркетинг, про Че Гевару (куда же без него!) и текущий политический момент. Ну, и разумеется, про секс, наркотики и, для разнообразия, поэзию. В общем, все как всегда.

Сюжет в антураже этого «как всегда» у Олега Викторовича иногда выходит выше всяких похвал, иногда – ниже плинтуса. (Разумеется, то, что кому-то видится первым, – для кого-то априори является вторым). В «Любви…», как по мне, вышло – средненько. Так и хочется вслед одному из персонажей задаться вопросом: «А в чем, собственно, великая мысль?».

P. S. Хороша, опять же как всегда, современная Россия Пелевина. Населенная бородатыми математиками – педофилами и русофобами; мужьями, ненавидимыми женами за маленькую зарплату и большой член; куплетистами, занимающимися культуррейдерством; бандитами – «последними русскими пассионариями, бесценным генетическим материалом, обреченным сгнить в тюрьме…».

Непосредственно по сюжету или идеям говорить не буду — читайте сами, лишь опишу несколько ассоциаций, пришедших в голову во время чтения.

1. На мой взгляд — это самый киберпанковский роман из всей отечественной литературы за всю её историю. Хотя, конечно, я не читаю современной фантастики, может, кто-то и создал что-то более замороченное по теме, но очень сильно в этом сомневаюсь.

2. Все помнят внутренних прокурора, адвоката, мусоров и прочих из «Чапаева и Пустоты»? В «Цукербринах» эхом отразилась внутренняя воровская сходка.

3. Один из абзацев в романе (а, может, и весь роман, а, может, даже и всё творчества Пелевина) очень подходит к приведённой здесь мною картинке http://e-bath.livejournal.com/453275.html.

4. Кто читал «Неприятную профессию Джонатана Хоуга» Хайнлайна (насколько я знаю, это единственное произведение фантаста, написанное в жанре фэнтези и не простого, а городского-тёмного-мистического, смешанного с классическим нуар-детективом — очень атмосферная, красивая и в чём-то даже декадентно-изысканная ранняя вещь писателя, напоминающая больше Абрахама Меррита, чем самого РХ), тот возможно увидит кое-какие аналогии с Хоуга с Киклопами, опять же Птица... Ну, я во всяком, случае, увидел.

5. Вопрос: Маленькая Сестра, по-вашему, противовес Большому Брату или кивок в сторону Little Sisters из Биошока? Хотя, запросто может быть, и то, и другое, и третье (мне не известное).

Книга смешная (смеялся, даже хохотал — настолько, что приходила супруга интересоваться, что такого я там вычитал? — очень много), лёгкая (несмотря на то, что некоторые короткие кусочки по тяжести своей были похожи на классического сорокина-труполюба-копрофага), светлая (очень) и задорная (как вопрос — «а где я списался-то? подскажите, на каком романе? а то как-то не пойму, видимо, в суматохе пропустил этот момент...»). При этом, конечно, присутствует и обязательная пелевинская грусть (когда даже гибель героя настолько жизнеутверждающа и светла, какой у иного писателя не может быть и безупречная победа главного персонажа). Так не пишет больше никто.

Как-то кто-то из моих знакомых сравнивал Пелевина и Сорокина. Так вот, Пелевин писать как Сорокин может, но Сорокин как Пелевин — никогда! Виктор Олегович слишком восторжен миром (хотя и отлично видит его недостатки) и настолько любит своих героев (недостатки которых видит не менее явственно), что даже намёка на то уничижительное, растаптывающее, растирающее в порошок, вбивающее в пыль и вмазывающее в грязь отношение, свойственного автору «Голубого сала», в нём нет.

Ещё Пелевин очень скрупулёзен при создании миров, которые он тщательно выстраивает вокруг своих героев, детализирует их и насыщает множеством лингвистических красивостей (каламбуров, полисмысленностей и т.д.), но всё это делается лишь для того, чтобы в очередной раз персонаж прорвал эту идеальную сферу, это «золотое яичко смыслов», вырвавшись наружу. И всегда пробоина — изнутри, скорлупку ломает птенец, которому пора менять своё обиталище. Герои растут и вырастают из придуманного их создателем миров практически во всех его произведениях (во всяком случае, повестях и романах, а также во многих рассказах). Смеясь над ними, иногда не совсем по-доброму, метко выделяя слабые стороны и неприятные черты, Пелевин, в то же время, не отказывает им во внутренней силе, которая вспарывает реальность скальпелем хирурга, после чего, отбросив лишние наслоения данной реальности, оставив лишь голое стремление к свету, к новому, к неизведанному, к иному, они уходят за край произведения, которое к этому моменту аккуратно завершается. Но конец — это начало, потому каждая книга Виктора Олеговича, описывая подготовительный период, является трамплином для настоящей жизни собственных героев.

Потому, наверное, можно сказать, что Пелевин пишет великолепные предисловия к настоящей жизни.

Когда много лет назад мне впервые в руки попал роман Перевина (это был Дженерейшн Пи), он произвел на меня очень глубокое впечатление. Его андерграудно-изотерический, чисто «пелевенский» (впору пускать в обиход такое прилогательное уже) стиль был чем-то новым для меня, ни на что не похожим. Потом вслед понеслись Чапаев и Пустота, Жизнь Насекомых, и апогеем для меня стал роман Числа. И вот новый роман, Любовь к Трем Цукербринам...

Пелевин — это автор, грубо говоря, «одной идеи», и все его романы после Чисел отличаются по существу лишь декорациями. Поначалу читать о том, что «красное — это на самом деле синее» было интересно и увлекательно, но потом, когда из романа в роман прослеживается один и тот же посыл, начинает наскучивать. Любовь к Трем Цукербринам не является в этом плане исключением. Уже с первых страниц становится понятно, что мне опять придется столкнуться с мантрой «красное — это синее», и весь запал сразу тухнет. Роман не лучше и не хуже последних, он абсолютно такой же, что меня и расстраивает.

Моя оценка 7. Для людей, до этого не читавших Пелевина, данный роман станет возможно чем-то интересным и захватывающим (как для меня в свое время стал Дженерейшн Пи). Однако для тех, кто давно знаком с творчеством автора, нового тут ничего нет (во всяком случае я не нашел).

С одной стороны, как мне показалось, « цукербрины» самая грустная книга Пелевина, грустная, после главы о Боге; в начале не подсознательно, затем осмысленно, понимаешь: Я буду « беззубым удавом» или « мохнатым ежиком» в том мире. Но что поделать? Я от мира сего...

С другой стороны, грусть лучше чем страдания, она оставляет Надежду.

З.Ы.

Меня всегда удивляло умение Пелевина, совместить соллипсизм с объективным идеализмом- диалектическим материализмом. Объективная реальность бытия и субъективизм перехода из ниоуткуда в никуда.

З.З.Ы.

Удивляет, что, даже тут, попса Мартина имеет рейтинг выше Пелевина. Деградируем. ИМХО.

Пелевин — что тот буддист, который рисует разноцветным песочком на полу мировую мандалу, затем буднично ее стирает и начинает заново. В мандале — учение о Боге и природе, антропология и этика, технический прогресс и человеческие чувства… И все оканчивается дуновением ветра, рябью еще одной в бесконечном ряду иллюзий… Впрочем, автор — этот «генератор виртуальных пространств», если воспользоваться пелевинской же фразой, — вовсе не бездушен — ему по меньшей мере ведомо сострадание, которое «может все». А раз так — жива ангельская надежда, что человек — да хоть вы, читатель, — сумеет избавиться от навязчивой любви к своим «цукербринам», освободиться от опеки «матрицы» и успеть вскочить на подножку пассажирского, который не собирается останавливаться, даже если дальше нет рельс. Ведь рельсы — это всего лишь «реальность», тогда как поезд составлен из снов, теней и фантазий — материи слишком эфирной, чтобы быть удерживаемой в сознании…

Есть писатели, кому удается полифония характеров, столкновение мировоззрений, драма правд, — и есть сочинители, которые всех героев пишут с себя, — которые вообще не пишут героев, ибо в каждом произведении изображают то, что хотели бы преодолеть сами: собственные страхи, собственные обиды, собственные мечтанья. Из таких — Лавкрафт, из таких — Хармс, из таких и Пелевин. Его персонажи — эвримены по делам, уберменши по замыслам — скользят по строкам кода, как серфер Нео, не оставляя следа; всегда одиночки, всегда немного strange, считающие, что «мир это пятьдесят оттенков серого, отжимающих друг у друга власть», и не отдавая предпочтения никакому мороку. Единственное, что можно сказать о них доподлинно, — они не умирают, лишь бесконечно перерождаются, меняя, как обои, тела, воспоминания, судьбы, вселенные. И это понятно — с одной стороны, и умирать-то особо некому, ведь «в путешествии нет путешествующего, есть только маршрут», с другой, каково автору убить себя, угробив тщательно лелеемое желание бессмертия? Поэтому пелевинские альтер эго вечны.

В наше время трудно кого-либо удивить знанием — его теперь так много, что самые великие истины воспринимаются как назойливые «поп-апы», и даже равнодушный кивок в их сторону равен попаданию на хорошее бабло. Пелевину-метафизику это сознавать неприятно — он бы на полном серьезе вскрыл все девять слоев мировой луковицы, ухватил бы за самую мякотку архонтов и архангелов — да ведь мы все равно не заметим ничего, кроме очередного уровня Angry Birds (начитанные еще вспомнят Даниила Андреева). Остается сатира — здесь Пелевина действительно мало кто может превзойти — или даже приблизиться. Но нет сатирика, в котором бы ни жил моралист. И Пелевин начинает поучать — незатейливо пока, скромно, скомкав в руках «балаклаву» и не решаясь залезть на «бронетранспортер», что вполне сложился из написанных им романов. Его проповедь проста: «не кради, не лги» и блаженны нищие интеллектом. Только им открывается персональный Эдем, полный любви ко всем существам. Но и слишком «игрушечный» — без нагой Евы и стража с мечом пылающим.

Так что же такое «Любовь к трем цукербринам»? Это битва Птиц с Вепрем, это антигравитационное будущее человечества, это прозрения русских поэтов, это кремниевая колонизация Земли, это иконы фейстопа, это прыгуны по мирам, это законы чайной ложки. Как водится у нас, все локализованное, кое-где спустя рукава. И вот ведь досада: там, где в неравный бой вступают «добрые люди», детализация всегда беднее, анимация проще; когда же ведут хомячков, экран трещит от 3D и 5S. Означает ли это победу грядущего Хамстера? Зависит от того, на чьей вы стороне. Главное: не забывать, что, кроме овец и киклопа, есть еще хитроумный Одиссей. На него вся надежда…

Новая книга Пелевина – это то ли несколько очень крепко связанных между друг другом повестей, то ли роман из нескольких разрозненных частей. Кому как больше нравится. Своего рода сверх-историей романа, объединяющей книгу является история безымянного Киклопа – внезапно обретшего просветление молодого человека, способного проникать своим разумом через миры и пространства и «латать» порвавшуюся связь времён, сохраняя мир в равновесии. Его воспоминания об этой «работе», якобы и легли в основу «Цукербрин». Разделы, посвящённые Киклопу во многом теоретические – в них автор излагает идею очередного созданного мира, который, впрочем, некоторыми идеями вполне традиционно пересекается с идеями других пелевинских вещей. Вторая история – это история Хряка (вернее не совсем Хряка), создавшего мир, и Птиц (вернее не совсем Птиц) которые хотят этого Хряка убить, швыряя в него людей (вернее, не совсем людей)... Да, как всегда у Пелевина всё не так просто, как кажется. Да и стёб над игрой про злых птичек в итоге оборачивается исследованием вопросов богоборчества, любви бога к своим созданиям и причин несправедливости мира. Вторая история – в некотором смысле антиутопия, которая развивает идеи «Матрицы» и пелевинского же «S.N.U.F.F.», возводя её в абсолют. Люди сидят в коконах с рождения, видя на экране монитора, выбранные ими образы – но никто не протестует. Не только потому что все мысли прослушиваются суперкомпьютерами-цукербринами, но и потому что намного легче просто потреблять иллюзии, чем вырваться из них в мерзкую серую реальность. Тем не менее главный герой этой истории, как и другие персонажи киберпанковских историй начинает улавливать, что с этим миром что-то не так... Ну и третья история, самая короткая, повествует о добром и всепрощающем ангеле, который даёт всем надежду на спасение...

Я описываю все сюжеты так подробно потому что большинство рецензий на «Цукербрин» в сети не имеют никакого отношения к самой книге. Авторы обсуждают личность Пелевина, его предыдущие произведения, их место в отечественной литературе, политику страны, судьбы мира, спорят торт ли ещё Пелевин и т.д... короче, в рецензиях говорится обо всём, кроме того, что скрывается под обложкой. И так происходит почти со всеми романами Пелевина, что заставляет задуматься о том, что ни один критик их так и не прочитал. А если и прочитал, то не понял. Хотя, «Цукербрины» в плане понимания – самая простая из книг автора. Основные идеи здесь разжёвываются так, чтобы даже у поколения твиттера в голове не возникло той каши, какая появляется у них при попытке прочесть текст, длиннее 140 символов, а персонажи плавно перетекают из одной истории в другую в разных своих воплощениях, и являются ещё одной связкой для всей истории, помимо Киклопа. К тому же любой читатель найдёт в книге что-то своё. Любители пелевинского буддизма насладятся историей Киклопа, поклонники философии могут помедитировать над сутью истории злых птичек, фаны киберпанка восхитятся выдумкой киберпанковской части книги, и, наконец, даже те, кого отпугивали мрачные финалы у Пелевина, смогут вздохнуть спокойно – по большому счёту у всех персонажей книги всё будет хорошо, так или иначе. Да и вообще, «Цукербрины» – самое доброе произведение Пелевина. Здесь высшая сила – не холодный бесчувственный абсолют, а доброта и тепло, персонажи, несмотря на все свои недостатки в конце концов станут частью этого тепла, и, наконец-таки, даже зло раскается и будет прощено.

P.S.: Ну и да, конечно: Пелевин сдулся, КГ/АМ, это нельзя назвать литературой, чтиво для быдла, распиаренная чушь... ну и всё такое, что сопровождает каждую книжку автора года этак с 2000-го. Как же писать про Пелевина и не вставить эти обязательные для каждой на него рецензии фразочки?