Юрий Буйда «Аллес»

Первая же фраза рассказа: «Да-да, счастливы только слепые, так уж устроен мир» — сразу же отсылает не только к философской проблематике дефиниции счастья (когда философия подразумевается уже не столько как сущемудрое учение, а прагматичный, приземленный образ жизни: простенькие правила для повседневных нужд рутинной жизни), но и упирается в столп христианских, так до сих пор ни кем и не понятых, морально-мудрых ухищрений заповедей блаженства, макаризмов (темна водица во языцах), у Матфея их целых девять, из которых первая: «блаженны нищие духом, ибо...». Сразу надо оговорится, что у Луки, в его Евангелии всего четыре заповеди блаженства, но к ним добавлены, как в противовес, и четыре запаведи горя:»горе вам!..». И в многомерности рассказа это все и раскрывается, если только взяться за труд внимательно перечитать рассказ и обратится к Луке и Матфею...

Да, рассказ всего три страницы, но... Вот эти-то но и всплывают всегда при погружении в тексты Юрия Васильевича Буйды. Это как раз тот случай, когда не размер имеет значение, а глубина и открытость текста во вне, виртуальная его интерактивность (даже гиперинтеракативность).

Открывшееся в старом помещении аптеки ателье «Исполнение желаний» не блистательное ли продолжения «Пикника» братьев Стругацких, своими тремя страницами превращающее в прах и пепел десятки томов с потугами эпигонов? И чем хозяин ателье и его таинственный аппаратик — чёрный ящик на треноге — не Сталкер ли, а совсем и не путешествующий разложившейся труп, и вовсе не племящ-охальник Светки Чесотки, по ночам выращивавший в огороде «такую морковь, что женщины стеснялись брать ее в руки при свидетелях…»?

Итак, герой: «...метр с кепкой, утопленные едва не до затылка глаза и скрипящие на весь городок ортопедические ботинки...» и его клиенты — весь городок, за исключением слепых и до 16, вожделеющий заглянуть в собственное будущее: загадать, проверить — сбылось,не ссбылось... Рыжий Рэд Шухарт, сволочь, подлец и убийца — словом настоящий, «ровный»(на сленге современных пацанов) сталкер, хотя и обаятельный персонаж из романа АБС (а талантливый автор всегда по ту сторону добра и зла — он летописец-хроникер), в городке? Не исключается: ведь плата за услугу — «чем хотите, тем и платите»: от дохлой крысы и пригрошни дохлых мух до мятого рубля, — чем не восторженный вопль Артура (ещё не знающего, что он предсмертный, что он уже в преддверии «мясорубки» , что он просто мясо, воровская отмычка сталкера, Рэрика Шухарта): «СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЁТ ОБИЖЕННЫЙ!».

Вожделеть счастья, исполнив самое-самое желание, а не прозябать всё последующее будущее в постылом настоящем, если не много-много хуже. Знать будущее посредством: оракула, сказочного зеркальца, балаганного мошенника-попугая, сальных цыганских карт или фантастического артефакта. Уповать не о граде «над небом золотым», а о шаре золотом.

А пророчества, обыденно, страшные: «Карфаген должен быть разрушен», «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма», Кассандра...

Итак, и краткое предуведомление, и:

« – Чем хотите, тем и платите, – объяснил хозяин. – Договоримся. А после смотрите сюда – и аллес.

– Чего? – не поняла Буяниха.

– Аля-улю, – перевел на русский язык Колька Урблюд.»

И почему бы глазу счастливчику и не упираться взглядом в зеркальную поверхность Золотого Шара — Машины Желаний — упрятанного лжеплемянником в чёрный ящик? Пять минут, как пять лет...

Но, плата-плата-плата — каждый сам кузнец счастия своего — об этом не догадывался, а знал уже Еклизиаст: время бросать и время собирать камни: что посеешь, то и пожнешь... И если платишь дохлой крысой — то и желанное будущее в крысиной норе, как знать... На халяву не прокатит. Да, даром, и уходили не обиженные (допустили заглянуть в глазок за плевок) обиженные (быть может свою заплёванную харю и обозрели, или даже и её-то в светлом, ка мечталось, будущем и нет...) Никто не знает.

Ведь с исполнением желаний как? Георгий Иванов видел так:

Упал крестоносец средь копий и дыма,

Упал, не увидев Иерусалима.

У сердца прижата стальная перчатка,

И на ухо шепчет ему лихорадка:

— Зароют, зароют в глубокую яму,

Забудешь, забудешь Прекрасную Даму,

Глаза голубые, жемчужные плечи...

И львиное сердце дрожит как овечье.

А шепот слышнее: — Ответь на вопросец:

Не ты ли о славе мечтал, крестоносец,

О подвиге бранном, о битве кровавой?

Так вот, умирай же, увенчанный славой!

Ведь никто никому ни слова о том, что открылось, совсем никому (может быть даже и себе), даже ни обмолвкой, ни намёком, вплоть до самоизуверства: «Известная склонностью к словесному недержанию Граммофониха, не полагаясь на свои силы, без наркоза зашила себе рот рыболовной леской.»

Но, преображало-преображало, всех и каждого, никто не ушел обиженный, но по-всякому, даже и так: »...бухгалтер Глаз Петрович утром тщательно выбрился, надушился и, глядясь в помутневшее зеркало, чтоб не промахнуться, аккуратно перерезал себе горло от уха до уха....»

И время пришло для страшных и губительных чудес...

А ведь каждый рассказ, как отражение целого — так по листочку с мирового древа миросозерцаешь и само всё древо — мир:

«В каждой луже запах океана,

В каждом камне веянье пустынь.»

Николай Гумилев. (они обо всём догадывались, в своём Серебряном веке).

Аля-улю.