Георгий Гулиа «Человек из Афин»
Издание 1982 года. Сохранность хорошая. Исторические романы составляют своеобразную трилогию. «Фараон Эхнатон» — повествование одной из эпох истории Египта (XIV век до н. э.), «Человек из Афин» — из истории Древней Греции (V век до н. э.), «Сулла» — о римском диктаторе I века до н. э.
Отзывы читателей
Рейтинг отзыва
Кунгурцев, 7 июля 2015 г.
Вторая часть условной трилогии, посвящена афинскому государственному деятелю V века до н.э. Периклу. Поскольку автор разделяет традиционную точку зрения на Перикла, идущую со времён Фукидида и Плутарха, то показывает его весьма положительным. (Любопытно, что это самое короткое произведение из всей трилогии. О положительных меньше пишется, чем о неоднозначных?) Нет той многоплановости и неоднозначности, что в первой книге – «Фараон Эхнатон». Всё показано через Перикла, всё читатель видит его глазами. Серьёзных попыток взглянуть с разных сторон не сделано. Аргументы молодого «тираноборца» Агенора явно несостоятельны.
Много в романе философских и политологических дискуссий и размышлений. Они сами по себе и небезынтересны. И немало бесспорных истин, таких, например:
«Нельзя <…> говорить от имени всех. Если взять одного человека, то и тот на дню по нескольку раз может переменить свое отношение к тому или другому предмету. Что же говорить о целом народе или народах, населяющих сопредельные государства или более дальние? Я бы никогда не советовал выступать от имени всех, пока не опросил всех.»
Я вот тоже терпеть не могу, когда говорят «за весь Интернет».
Но ведь это всё-таки роман, а не трактат. Умберто Эко в «Имени розы» удалось довольно гармонично совместить философскую линию с динамичным сюжетом. Гулиа не удаётся. В этом смысле «Фараон Эхнатон» был несколько удачней, благодаря линии заговорщиков. Здесь набор боевых эпизодов из прошлого ничего особо не даёт, тем более, что автора не назовёшь мастером батальных сцен. В общем, вспоминаются слова одного из героев книги:
«Любое сочинение есть слагаемое двух принципов. <…> Принципа соблюдения правдивости в рассказе и принципа окрыления или окрылённости этой правды. <…> Так принято сейчас называть форму. Если бы у птицы существовали одни крылья – она никому не была бы нужна, поскольку нет самой птицы. Поэтому справедливо считать птицу правдою повествования, а крылья её – формой повествования. Крылья несут птицу. Но если нет птицы – нет правды, – нечего и нести. Тогда нет работы для крыльев.»
Применяя это сравнение к данному роману, можно сказать, что птица есть, но с крыльями у ней туговато.