Владимир Сорокин «Голубое сало»

Сорокина, как и Шарова, и некоторых иных авторов, я читаю в хронологическом порядке. Весь советский период – «Норма», «Очередь», «Тридцатая любовь Марины», «Роман» и «Сердца четырех» – прочитан, а в 90-е Владимир Сорокин из крупной прозы смог только «Голубое сало», так что я сразу ждал, что текст будет авторским opus magnum. И не ошибся.

Меня, конечно, покорила первая часть «Голубого сала», написанная мутным мунспиком мрачного российского будущего, составленным из китайских слов, англицизмов и неведомых, никак не объясняемых терминов и жаргонизмов. Я даже расстроился, когда история во второй части перешла в режим «Сердец четырех» и темный язык оборвался вместе с жизнью его носителя – такой лингвистической мути, требующей от читателя учиться ее понимать, я бы и целую книгу прочитал, да и несколько книг тоже. Увы, «Голубое сало» построено как «Норма»: несколько сменяющих друг друга стилистических упражнений, каждое само по себе монотонно, но вместе они создают объемную палитру авторской НЕНАВИСТИ к литературе и истории России.

Итак, первая часть в «Голубом сале» – упражнение в «языке будущего» плюс упражнение в стилизации под классических русских писателей – Достоевский, Толстой, Чехов, Набоков, Пастернак, Ахматова, Платонов с вкраплениями в их стили фирменных сорокинских деталей вроде «люди в функциях животных и ресурсов». Вторая часть – знакомство с многоуровневой сектой любителей Земли Русской, сходное с погружением в ад плюс пара рассказов из раннего, вставленных в текст просто по приколу. Третья часть – упражнение в альтернативной истории, где в советских 50-х преспокойно живет аристократия, Сталин и Хрущев являются тайными любовниками, а Гитлер по-прежнему жив и правит Третьим Рейхом. Попутно Сорокин разделывается с поэтами-шестидесятниками, а заканчивает книгу, так сказать, «сном собаки».

Я очень-очень далек от «советской травмы», поэтому третья часть, где автор усиленно уродует исторические фигуры, делая их гомосексуалистами, наркоманами и шизофрениками, вызывала у меня только скуку. Как я писал выше, благородный, но очень ревнивый любовник своей матери в «До и во время» Шарова выглядит куда более ярким шаржем на Сталина, чем благородный любовник Хрущева в кружевных трусах: Сорокин просто пририсовывает Иосифу Виссарионовичу все самое мерзкое, что только пришло ему в голову, а Шаров подводит под свой образ историческую и психологическую основу. Единственное, что тут показалось интересным – это альтернативные портреты литераторов, с бомжихой-Ахматовой, бандитом-Мандельштамом, задохлой компанией Евтушенко и единственным достойным отвратительного звания настоящего поэта Бродским.

Если вы очень сильно ненавидите СССР, третья часть «Голубого сала» зайдет вам на ура. Мне зашли первая часть из-за замечательного мунспика и очень достоверных стилизаций под классиков (любимое – адский порноабсурд Набокова) и вторая часть из-за того, как Сорокин умеет дизайнить декорации. Мне не приходилось об этом писать раньше (потому что статью о пяти советских романах автора я так и не осилил), но я считаю Сорокина не писателем, а художником слова: он не рассказывает истории, а рисует картины письменным кодом. Предел метода «не рассказывай, а показывай», когда «показывание» уже не содержит в себе никакой истории, а только указывает на само себя. В «Голубом сале» это проявляется в полной мере – автор ничего не хотел сказать, но буквы на бумаге сложил красиво.

После прочтения романа у меня сформировалась смешная теория о тайне текстов Сорокина. Как мы узнаем из книги, голубое сало – это волшебное, игнорирующее теплообмен вещество, вырабатываемое клонами писателей после творческих актов. Клоны никогда не бывают совершенными, их нейросети вставляют в близкие к аутентичным сочинения различные артефакты: испражнения, насилие, секс, мат, путаницу людей и животных, случайные наборы букв. Так вот, если мы посмотрим теперь на все творчество Сорокина, то окажется, что оно состоит из того же самого: стилизация плюс фекальные, мясные, порнографические, матерные и абракадабровые артефакты. Какой из этого следует вывод? Тексты Сорокина написаны не им самим, а его клоном. В советские годы Владимир Георгиевич нашел где-то клоногенератор и с тех пор копирует себя, выдавая труды копий за собственные.

И это объясняет, откуда у Сорокина позиция «это просто буквы на бумаге». Сгенерированные нейросетями бессознательных клонов тексты – это и в самом деле не более, чем буквы, за которые «автор» не несет никакой ответственности. Очень ловкая защита от критики. Наверное, как-нибудь перечитаю, в особенности первые две части.

Добываемое из тел клонов писателей голубое сало является чем-то настолько уникальным и одновременно противоестественным, что приходят мысли о том, что именно оно является материальным воплощением логоса, той искры таланта, которая приравнивает писателя к Богу. У меня создалось ощущение, что автор одновременно и льстит писателю и издевается над ним. А чего ещё ждать от постмодерниста? Ведь голубое сало может спровоцировать коллапс вселенского масштаба, а может стать безделушкой. Иронично. Мне понравилось.

Книгу не читал, но после таких отзывов прочитаю точно. А насчёт измывательств над классиками: в обсуждении одной записи в ЖЖ по поводу русской классической литературы нашёл вот такой комментарий:

Литература должна быть, прежде всего, интересной, потом познавательной, а потом — поучительной.

Это я как участник процесса говорю.

В классической русской литературе все наоборот. Она назойливо поучительна, изредка познавательна, а читать из интереса ее можно только вынужденно, когда личного интереса нет: а) в школе ради оценки, б) в автобусе до Владивостока, в) чтобы выпендриться знанием литературы, г) в тюрьме.

Очень хорошо продуманный и ещё лучше написанный научно-фантастический роман. В принципе, вот такой и должна быть современная НФ — задевающая нерв того времени, когда написана, выделяющая наиболее яркие тенденции того, когда они ещё только начинают формироваться.

«Голубое сало», при всей его брутальности, не назовёшь пессимистическим и депрессивным, хотя бы потому что Сорокин постоянно подчёркивает вариативность будущего (и прошлого), постоянно указывает, что описываемое — чья-то «железная мечта», а не реальность.

Ну, и многое угадано — в 1999 году Сорокин предсказал грядущий культ Сталина и попытки выдумать прошлое Советского Союза, столь типичные для сегодняшнего дня — сами знаете, что сейчас нет популярней темы для интернетовских конкурсов, чем «Что, если бы СССР просуществовал до наших дней», «Что, если бы Сталин не умер», «Что, если бы Сталин подружился с Гитлером», «Советский Космос 2025 года» и так далее.

Расправа с культурными идолами российской интеллигенции, от Достоевского до Набокова и Анны Ахматовой, тоже получилась феерически лихой и оскорбительно умной. Потому что пародии Сорокина вытаскивают из каждого классика именно его скрытый посыл, его навязчивые идеи, проходящие красной нитью через творчество. Те важные для авторов аспекты, которые литературоведы и обычные читатели предпочитают игнорировать.

Понятно, что очень многим этот роман не понравился — крайне не понравился. Многие обиделись.

Впрочем, горькая обида части читателей не удивительна. «Голубое сало» — слишком умная и хорошо написанная книга, чтобы нравиться всем.

А мне просто понравилось. По морде их, по морде, все эти стереотипы, штампы, банальные красивости... Антиэстетика едва ли не единственный ответ на вырождение эстетики. Сталин и Хрущев, конечно, самые милыыые :) персонажи, украсили бы любой фантастический/фентезийный/мистический роман; если б их расписать в девически-эпически-героическом стиле, никто б и не догадался, что это стеб. Множество ярких деталей, каждая из которых сама по себе -- яркий и емкий образ (брошь в виде совокупляющихся эльфов((!) -- ням-ням-ням, хочу такую ;)). А «Стакан русской крови», а?

А то, что над классикой издевается? Да, конечно, это больно, когда рушат твои привычные представления о мире и литературе. Но еще хуже, если эти представления затвердевают алмазной коркой и делают невозможным свежее восприятие и адекватную оценку.

Ведь творения классиков не становятся хуже оттого, что над ними посмеялись. А над политическими штампами даже полезно посмеятся.

Роман, несомненно, культовый, эпохальный, новая веха в литературе и бла бла бла. Можно добавить по усмотрению.

Я в принципе открыт для разного рода инноваций. Но только постольку, поскольку литература остаётся литературой, пока он чему-то учит, от чего-то лечит, на худой конец — кого-нибудь веселит. «Голубое сало» написано красиво, мастерски. Автор невероятно точно вжился в шкуры пародируемых классиков и мастерски изувечил их, породив на свет страшные, чудовищные даже, тексты-химеры. Но одно дело — хорошо поставленная рука. Другое дело, какой ум этой рукой управляет.

Тщетно пытался поначалу уловить глубинный смысл. Не могу сказать, что совсем не удалось — пару раз что-то мелькало. Но рассмотреть это что-то важное за чередой совокуплений, извращений, насилия, уродства, обсценной лексики — положительно невозможно. Может, Сорокин тужился пояснить, насколько мрачная эпоха нас ждёт и как глубоко мы пали, и как глубоко ещё падём. Но я не хочу пытаться понять, что он там пытался. Не то что бы я слишком брезгливый и слабонервный. Просто «Голубое сало» не вписывается в рамки того, что принято называть «Литература». Это скорее какая-то длинная запутанная надпись на стене сортира.

Эту книгу мне посоветовал мой педагог по налоговому праву... Можете представить мой шок, когда я дочитала ее до конца!! Да еще и по наводке препода!

Роман оставил после себя что-то неоднозначное. Из всех постмодернистский вещей в литературе он самый яркий, неординарный, самый выдуманный что ли. Очень захватила идея, да, именно писатели, замороженные и выделяющие голубое сало, также понравилась идею культа поклонения земле. Но сношающийся со Сталином Берия!!!! Да еще и в таких деталях!!!!

Сорокин вызвал огромную скандальность этим произведением, его поначалу хотели даже запретить, но в наше демократическое общество это все- равно вошло, и у тех, кто все же дочитал до конца эту «гениальную мерзость» , думаю, отложиться эта книжица надолго!

Конечно, неприятно пользоваться принципом «Пастернака я не читал, но знаю...» Поэтому лишь скажу, что «Голубое сало» Сорокина я не читал, лишь полистал по проф.необходимости знания ассортимента для книжного магазина и понял, что заставить себя читать это — я не смогу... Хотя бы, исходя из того, что время — это практически невосполнимый ресурс, дальнейшие попытки знакомства с творчеством этого автора — прекратил.

Гениальная мерзость! Особенно удачна Ахматова — московская юродивая эпохи Ивана Грозного. Что касается: может ли литература принести что-то конкретно-плотяное и даже метафизически вечное в устоявшуюся реальность, несомнено. Все это было в веках.... Черное яйцо? Что ж, мне тоже приснился сон — я снес золотое яйцо.

Мне кажется, что первое чувство, которое возникает у всякого, взявшегося читать это произведения можно определить как недоумение. Если не задаваться вопросами: зачем? почему? и для чего? написана эта книга, то она совсем не стоит внимания. Вменяемого содержания и смысла нет. Наверное, в этом согласятся почти все, кто осилил этот роман до конца.

Возможно, что найдутся люди, кому роман понравится, но мне показался интересным исключительно тот факт, что книга «не такая как все» и что из-за этого она привлекла к себе столько внимания. В остальном книга неприятная, неадекватная и абсурдная в плохом смысле этого слова.

Сорокин — создатель символов. В отличие от почти всей остальной литературы (кроме, пожалуй, М.Павича), конструирующей аллегории, т.е. визуализации уже известных и прижившихся в массовом сознании понятий, он работает с трендами еще не предсказанными, но уже предчувствуемыми.

ГС — роман, к-рый можно было бы назвать «анти-Деррида». Напомню, что этот французский философ писал о тоталитаризме языка, к-рый порабощает любые, даже автоматические действия, ибо все они описуемы в его рамках. Для современного человека это самоочевидная мысль, и многие авторы работают в парадигме Ж.Деррида, не видя выхода из нее (напр., Пелевин в «ДПП (нн)»). Сорокин же предлагает иное видение, интуитивное. В рамках философии, любимой Пелевиным, это видение не конкретизируемо, п.что еще не имеет символов в своем активе. Созданием их Сорокин и занялся в ГС. Созданием, а не объяснением — поэтому нередко можно слышать мнение, что роман темен и непонятен.

Итак. В бункере где-то на севере Сибири некие ученые занимаются тем, что создают плоть из слова, выращивая ее в телах клонов великих писателей. По Деррида, язык тоталитарен, и то, что в него можно облечь любые действия человека, меняет структуру его бытия. Тогда из слова можно получить плоть. Получили — голубое сало. Но, по Сорокину, это — не плоть. Иллюзия остается иллюзией, что бы ни говорили Деррида и Библия. Реальный продукт развития языка — это литература. Литературные же опусы клонов из бункера никому не нужны, и герой 1-й части, Борис Глогер, просто посылает их с голубиной почтой своему гомосексуальному другу — как курьез. Поэтому во 2-й части (начиная с вторжения в бункер сибирских земле...бов) логика в тексте начинает давать сбои — не потому что автор дурак, а п.что вымышленный мир не имеет иной логики, кроме вымышленной. Постичь ее нельзя, и отсюда в тексте путаные размышления о природе времени и т.д. Самое логичное, что можно в этом мире сделать — это выйти за его пределы (пределы, пределы... повторяет в романе Хрущев — и недаром). Но выходить некуда и некому — этим и кончается книга. Рябой старый сухорукий Сталин, ничего общего не имеющего с красавцем из той утопической Москвы, где «Митрофан Владимирович Пуришкевич едет в санях на Сретенку к своей любовнице Целиковской», оказывается не самим собой вымышленным из 1954 года, а слугой «на побегушках у космических пидарасов» (по выражению Юрия Любимова, явно хорошо понявшего роман) — получается, что только это и является закономерным итогом реального (а не отлакированного медикаментозными реформами, тем б. вымышленными) сталинского правления.

Странности и нестыковки текста и связаны с тем, что реальность, на поверку оказывающаяся сусальной национал-патриотической мечтой, пробиваема отовсюду. Это и рождение Бродского-поэта, проглотившего снесенное Ахматовой яйцо русской литературы (опять плоть из слова! — и все распадается на молекулы... надо понимать, так же распадется и мир самого Бродского), это и оплодотворение товарищем Ахматом трех башкирских колхозниц (недаром это происходит в тексте, приписанном Ахматовой, и ведет к вознесению трех рожденных ими Ахматов (ср. с единством в трех лицах) в «небесную Москву»), это и погребение Аттиса, приписанное Чехову — кого погребают, бога или собаку с именем бога? И подобных намеков в тексте массы и массы.

в «Голубом сале» слово бессильно оплодотворить реальность. Оно разве что создает некое пространство турбулентностей, нарушающих причинно-следственные связи внутри текста, его логику (отсюда, повторю, все малопонятные поначалу рассуждения персонажей о природе времени, поиски твердой земли на поджаренной свиной коже и т.д. — а это они пытаются обнаружить закономерности жизни в выдуманном мире) — но никак не влияющих на финал романа, реальность к-рого определяется уже не сюжетом, а историей.

В целом, месседж очень подобен финалу «Кыси» Т.Толстой — интеллигенция бессильна воздействовать словом, она в силах только воспарить. Нет голубого сала, к-рое станет источником энергии для реактора на Луне. Оно может стать только синей таблеткой, источником головокружительного трипа, описанного Сорокиным в... действительно, чертовски увлекательном романе!

«Голубое сало» -- книга, не подвластная логике. Наверное, этим и интересна -- стоит только привыкнуть к одной линии повествования, как все переворачивается с ног на голову. Готовьтесь к встрече с самыми неожиданными и скандальными поворотами, смене времен, декораций и литературных стилей.

Действие начинается после Оклахомской ядерной катастрофы 2028 года. В сверхзасекреченном военном бункере проводится научный эксперимент по выращиванию голубого сала -- вещества, обладающего фантастической мощью и небывалыми доселе возможностями. Когда эксперимент приблизился к концу, на сцене появились новые персонажи -- и все заверте...

«Голубое сало» -- из разряда модных постмодернистских романов, что какое-то время находятся в центре внимания, а потом тихо и незаметно сходят со сцены. Впрочем, они хороши, пока о них можно поспорить.

Гениальная книга, очень живая («ново-русско-китайско-английский» язык, казалось бы, насквозь придуманный, звучит необычайно живо!), пародии роскошные (особенно на Набокова и Платонова), сюжетные повороты, в к-рых перемешаны абсурдность и целесообразностьпоступков героев — тоже здорово. А финал, в к-ром внимательному и вдумчивому читателю становится понятно, с какой целью все это затевалось и куда затянуло Сталина, принявшего лингвистическую игру за политическую — достойный автора. В конце концов, у Сорокина всегда язык (выдуманный или русский) брался за гуж, продирался через леса стилизаций, стирал с доски всю литературу, писал на ее месте алфавит (так пишут на поверженном Рейхстаге) и оставлял читателя перед выбором: или возвращаться в отмененную им как интеллектуальная фикция литературу, или понять, что же в книге произошло.

Часто слышал мнение (насколько часто вообще можно услышать мнение о Сорокине), что концовка романа проигрывает началу. Начало действительно потрясающее, рипс нимада табень (кто не читал, может не понять — ну, пусть читает!). Но смысл-то в том, что приведение к знаменателю всех сюжетов в соответствии с требованиями художественной словесности знаменовало бы победу литературы с ее требованиями. Это был бы не Сорокин! Тогда как финал романа по-сорокински закономерен: попытка оплодотворения жизни литературой выбросила Сталина из его реальности. И неудивительно — реальность-то была вымышленная, олитературенная а ля Набоков («Приглашение на казнь» etc.), вот Сталин и очутился в другой реальности, благо она тоже вымышленная. Все это лишь игра отражений. Истинные чувства в ней хорошо скрыты. Как ненависть Сталина в последнем предложении романа. Выход из литературы — только в другую литературу, а иначе... А что иначе — средствами литературы, наверное, и не узнать. Есть лишь красивые версии. У Хичкока в фильме «Головокружение» герой, разрушив свою иллюзию, обнаружил, что стоит на краю крыши, с которой только что упала героиня, как бы давая понять ему что-то... Ну и т.д.

Мерзость -да. Эпатаж — конечно. Похабщина — несомненно. Но! Мерзость- гениальная, эпатаж — красивый и похабщина — великолепная. Вот такое противоречивое произведение.

Вообще, создаётся мнение, что Сорокину тесно. Тесно находиться в рамках одного имени. И потому и возникают все эти включения в сюжет «Толстых», «Чеховых» и т.п. Причём тексты, написанные от имени их клонов, порой настолько великолепны, что являются чуть ли не лучшей частью романа.

Да, роман поражает своей бредовостью. Но эта бредовость настолько «бредовая» ( уж простите за тавтологию), что через некоторое время начинает восприниматься как нечто само собой разумеющееся.

Снова Сорокин проявляет себя как блестящий стилист. Снова он красиво и великолепно превращает своё произведение в игру слов. Безумная смесь русско — китайского, сумбурная и малопонятная, создаёт какую то особую атмосферу, и придаёт роману свой шарм.

Но к сожалению, концовка значительно проигрывает началу. Начало романа загадало много загадок, на которые очень хотелось побыстрее получить ответ, а концовка мало что не дала всех ответов, так и несмотря на огромное количество событий, несколько сбавила обороты. Исчез тот круговорот событий и сюжетов. Исчезло то смешение стилей и жанров. И если за начало твёрдая 10, то концовка тянет максимум баллов на 8. Итог — 9.

Рекомендовать этот роман к прочтению не рискну, т.к. очень неоднозначное и противоречивое произведение, строго «на любителя».

Видимо, написать что-то хорошее автор не смог, вот и решил выехать на эпатаже. А больше ничего в данном тексте нет.