Дэн Симмонс «Друд, или Человек в чёрном»

Однажды давным-давно, когда Британская империя пребывала в зените славы, а в Лондоне еще не провели центральный водопровод и канализацию, так что в особенно жаркие летние дни члены палаты лордов вынуждены были заседать в зале с пропитанными хлоркой шторами — чтобы исходившие от Темзы миазмы не повредили здоровью аристократов, — жили-были два друга: живой классик викторианской литературы Чарльз Диккенс, самый богатый и знаменитый писатель своего времени, и его закадычный приятель, соавтор и собутыльник Уилки Коллинз.

В первом же абзаце своего романа Симмонс представляет произведение как мемуар Уилки, который тот завещал опубликовать спустя 120 лет после своей кончины и целенаправленно адресовал нам, людям, живущим в начале двадцать первого столетия. Воспользуемся этим приглашением и сравним культурно-историческую значимость © двух писателей.

Диккенс до сих пор переиздается в колоссальных количествах, хотя и несколько реже, чем при жизни, его произведения активно экранизируют (относительно свежий пример — «Оливер Твист» Романа Полански) и изучают в средних классах на уроке зарубежной литературы. Что с ним сделаешь, он же памятник! Все стилистические и сюжетные недочеты — безумная слащавость детских и женских персонажей, неуместные дозы англиканской морали, оборванные линии второстепенных героев — легко объясняются критиками и списываются на обстоятельства публикации романов Диккенса: они печатались в еженедельниках с продолжением, а по существу, сочинялись «на лету», так, чтобы подстроить сюжет и характеры под требования читающей публики. По сути, Диккенс был для своей эпохи примерно тем же, чем сейчас Пелевин — издательским премиум-брендом.

Уилки Коллинз известен куда меньше, но его самое популярное произведение — «Лунный камень» (1868) — обычно нравится абсолютно всем; это первый и самый известный в XIX веке английский детектив, использующий совершенно необычную для того времени технику повествования — рассказ о происходящих событиях перемежается выдержками из писем, докладами чиновников и полицейских, действие несколько раз переносится от одного персонажа к другому и обратно, представляя читателю мозаичную картину проклятия, нависшего над застенчивой недалекой девушкой благородного происхождения, случайно получившей в подарок украденный из индийского храма самоцвет. Сам Диккенс, долгое время опекавший Уилки и редактировавший его рукописи, признавал, что в этом романе тот даже несколько превзошел своего учителя в писательском мастерстве.

Коллинз страдал тяжким и на то время абсолютно неизлечимым заболеванием — то ли подагрой, то ли сифилисом (из его писем и дневников неясна истинная причина безумных болей в суставах, голове, мышцах и желудке, преследовавших его днем и ночью). Медицина Англии XIX века была в средствах неразборчива, и в результате «симптоматической терапии» Коллинз уже к сорока годам превратился в наркомана со стажем.

Точно неизвестно, какую роль в этом сыграл Диккенс, также вынужденный прибегать к наркотикам после железнодорожной катастрофы близ Стейплхерста 9 июня 1865 года, где писатель получил многочисленные травмы и заработал вдобавок пожизненную фобию в отношении рельсового транспорта. Ясно, впрочем, что в 1865-1870 гг. сотрудничество Диккенса и Коллинза в области литературы сделалось как никогда прежде тесным, но личные их связи стали парадоксальным образом истончаться. Диккенс стал нелюдим и резко изменил стиль, о чем подробно можно прочесть в работах, специально посвященных его последнему неоконченному роману «Тайна Эдвина Друда».

Действительно ли у Джаспера/Друда был реальный прототип, на противостоянии преступным (или оккультным?) замыслам которого Симмонс строит свою книгу? Трудно сказать. О достоверности изложенных в ней фактов вообще нельзя сделать никакого определенного вывода. Дозы опиатов, принимаемых Уилки, растут не по дням, а по часам: Симмонс вполне точен в описании его зависимости, указывая, что в 1865 году, когда начинается действие книги, Уилки принимал ежедневно две-три рюмки опийной настойки, а лет через пять уже пил ее стаканами и перешел на дополнительные уколы морфия. Исподволь, но неуклонно меняется и контекст «мемуарного» рассказа: начинается роман как вполне реалистическое повествование в викторианском стиле (и стиль этот выдерживается безукоризненно), однако уже в третьей главе Коллинз, ничуть не меняя отношения к происходящему, описывает встречу с призраком:

Это не последнее существо из потустороннего мира, которому предстоит возникнуть в «Друде». Чуть дальше нам станет известно, что

Завистник-морфинист Уилки хочет убедить нас, что

Что Диккенс всерьез замышлял

Что в Лондоне

Это все кажется полнейшим бредом, но ведь окружающие поддерживают Уилки в этом мнении. А когда их слов становится недостаточно, на сцене (в буквальном смысле слова) появляется

Там будут

Но кто же тогда написал письмо, в котором сообщается, что

Кто

Кто

Кто

Чего хочет добиться этот странный человек,

Да полно, существует ли он на самом деле или это попросту бред больного,

***

Роман полон отсылок к более ранним вещам Симмонса, прежде всего к «Илиону» и «Террору», а отсылки эти в большинстве случаев провисают за ненадобностью, не играя особой роли в развитии сюжета. Хотя я понимаю, что факты биографии реального Коллинза настоятельно требовалось увязать с биографией Уилки Коллинза, сработанного воображением бывшего школьного учителя литературы из штата Колорадо.

Но все-таки желательно, чтобы хоть одна точка зрения в финале возобладала, разве нет? Конечно, допустимо и прямо противоположное решение, доводящее принципы неопределенности сюжета до предела, но в таком случае конец у романа может быть только один из двух возможных — чистый белый лист или лента Мёбиуса. Оба метода совмещает, например, Кристофер Прист в «Лотерее» (1981), где они ужаты в трехсотстраничный объем и применены с престидижитаторским мастерством, до которого Симмонсу все-таки далеко. Если бы меня попросили рекомендовать идеальное произведение в технике unreliable narrator, я бы привел в пример именно роман Приста.

На мой пристрастный взгляд, Симмонс слегка заигрался в недостоверного рассказчика. Умолчим о том, что отношение читателей к протагонисту неизбежно перенесется на реального Уилки Коллинза, — и я был бы не против, чтобы какой-нибудь беллетрист будущего сыграл такую же скверную шуточку с Дэном Симмонсом и его закадычным приятелем Стивеном Кингом.

Почитал тут восторженные отзывы и недоумеваю. Может, они на какую-то другую книгу? Та, что наконец-то дочитал я, восторгов не вызывает. Скучная, затянутая, первую половину приходится себя чуть ли не уговаривать прочитать еще немного. Завязка интересная, а дальше вместо сюжета начинается пропаганда наркотиков. С середины идет немного повеселее, но книгу это не спасает. Вообще сложилось впечатление, что не Коллинз пытался превзойти Диккенса, а Симмонс пытался превзойти хоть кого-нибудь. Не получилось.

Книжку можно использовать в народном хозяйстве как подставку под сковородку, колотушку для кота, чтоб не пакостил, или кому-нибудь всучить. Перечитывать не буду, и читать тоже не советую.

Тягучий, неспешный, с постепенно разворачивающимися неторопливыми событиями (за исключением бодрого начала и отдельных нагнетаний атмосферы) роман Симмонса не оставит равнодушным ценителя качественной беллетристики.

Еще с момента прочтения интервью, публиковавшегося на сайте, где Симмонс рассказывал о своей давней мечте написать о Диккенсе и Коллинзе, и вообще о Лондоне XIX века, я заинтересовался «Друдом». К тому же после прочтения «Террора» Симмонс без всяких сомнений для меня стал в ряд великих писателей. Также позабавил интертекстуальный стилистический прием Симмонса в «Друде», где посредством событий, а также исторического факта написанной пьесы «The Frozen Deep» (авторства Коллинза и Диккенса), упоминается несчастная судьба арктической экспедиции Франклина.

Вернемся к «Друду». Продираться сквозь 800-страничный текст поначалу (не считая вступления о Стейплхертской катастрофе) довольно трудно. Но постепенно проникаясь атмосферой Лондона, особенно ярко описаны бедные кварталы, втягиваешься в события жизни писателей и ловишь себя на мысли, что и сам не до конца понимаешь какую же игру разыгрывает треугольник Диккенс — Филд — Друд, т.е. отождествляешь себя с главным действующим лицом — Уилки Коллинзом. От его имени и ведется поветсвование в виде мемуаров.

Проникаясь жизнью Коллинза, сначала ему сопереживаешь, когда он повсюду следует за Диккенсом и является его тенью как в жизни, так и на писательском поприще. После наступает отвращение, когда чрезмерное увлечение наркотиками меняет мировоззрение писателя. А в концовке романа к Коллинзу возникает просто жалость, а вот к Диккенсу уважение и восхищение, который несмотря на серьезные проблемы со здоровьем и виду не показывал, что его что-то беспокоит и продолжал трудиться на благо своих почитателей. Таким и должен быть писатель с большой буквы. Чего не сказать о «бедном» Уилки, страдающем и постоянно жалеющем себя.

Понравились — раздвоения личностей и двойники персонажей, -исторический экскурс с египетской тематикой в историю Друда и любые появления загадочной личности в романе, -слежки и наваждения у действующих лиц, -опиумные/лаудаумные/морфийные «будни» Коллинза, -общественные чтения Диккенса (кстати, писатель заработал на них в ходе своего турне кругленькую суммы, а в современных реалиях это невозможно). Особенно хочу отметить как Симмонс умело вплел творческое наследие писателей (романы, повести, рассказы, пьесы) в свое произведение. Читателям хоть немного знакомым с ними будет в удовольствие по ходу чтения находить знакомые моменты и узнавать (хоть это и литературная игра Симмонса пусть и с опорой на исторические факты) о создании того или иного персонажа Диккенса и Коллинза.

Из непонравившегося хочу отметить довольно затянутую историю (более 800 страниц). Также не стоит ждать от «Друда» четкого сюжета/построения, ясной фабулы. Все таки «Друд» — это больше атмосфера, целый мир, переданный в форме мемуаров.

Рекомендую к прочению всем заинтересовавшимся. И, цитируя Чарльза Диккенза, это будет «невообразимо«!

С трудом дочитал сей нудный и утомительный опус. По-моему можно было бы сократить роман наполовину, и он бы ничего не потерял. А вообще — довольно нудная история, ничего особенного. Читать было тяжело еще и из-за обилия имен, названий и дат. Роман чем-то напомнил мне «Список семи» М. Фроста, но гораздо хуже, как на мой взгляд.

Достоинства романа сильно преувеличины. Сюжет частенько провисает. Слишком много наркотиков и публичных чтений. Разгадка очень банальна.

Да, явно не мое. И 6 баллов только за хороший сюжет, и за то, что где-то до 2/3 книги я надеялся на глобальные разоблачения, тайные египетские ритуалы и триллер в стиле «Молодой Шерлок Холмс»:smile:. Но не сложилось. Вообще, довольно сложно понять: а что собственно хотел Симмонс донести до читателя. Рассказать о Диккенсе, Коллинзе и их взаимоотношениях? Или он хотел рассказывая об этих писателях показать свой вариант мистического романа? Тогда с моей точки зрения это не особо удалось, потому что интрига « что с Коллинзом происходит реально, что видится под наркотиком, что является навязчивой идеей гипноза» явно слаба и недостаточно ярко раскрыта. Описания родственников писателей тоже ни к селу, ни к городу со всеми их мелкими страстями. Лондон трущоб? Ну так сам Диккенс в своих романах эту тему очень ярко раскрыл. Самой интерестной линии романа — тайному египетскому обществу уделяется мало внимания и как бы вскользь.

Итого подытожим. Читается нормально (хотя последняя треть уже нелегко), но какой-то главной идеи у романа, ИМХО, нет. Кому интересно творчество Диккенза, Коллинза, или современный взгляд на английскую творческую богему 19 -ого века — добро пожаловать.

Дэн Симмонс написал роман о гении и злодействе. Нет – роман о гении и посредственности, которая самозабвенно грезит дорасти до злодейства.

Писатель Уилки Коллинз не любит писателя Чарлза Дикенса. О, как же Уилки Коллинз его не любит. Они друзья, соавторы, соратники по работе в журнале, даже родственники (брат Коллинза женат на дочери Диккенса) – и всё это безусловный, неустранимый, лютый повод для ненависти.

Был ли Диккенс гением? Вопрос того же ранга сложности, что «быть или не быть», потому что ответ на него, безусловно принимаемый всей англоязычной публикой, для Уилки Коллинза не годится. Диккенс – гений? Этот негодяй, который ради комфорта свиданий с молоденькой любовницей выгнал из дома жену, мать его детей – гений? Этот самовлюблённый писака, который не способен выстроить композиционно внятный сюжет, который слишком увлекается своим текстом, чтобы удержать его в порядке и строгости, слишком очарован собой, чтобы взглянуть на свои литературные штудии объективно и беспристрастно и увидеть их бесчисленные несовершенства – гений? Да он пустышка! «Неподражаемый»? Только в том, как он задирает нос. Фанфарон. Лицемер. Мыльный пузырь.

В общем, Уилки Коллинз ясно наблюдает в Диккенсе свои собственные черты. Именно их он и ненавидит. Ненавидит себя самого. Но поскольку самого себя он в то же время искренне любит, то ему остаётся только ненавидеть Диккенса, которого он щедро наделяет своими собственными пороками.

Ведя повествование от лица Уилки Коллинза, Симмонс мастерски рисует одновременно два образа: образ того, о ком говорится, и образ того, кто говорит. Стереоскопичность получается неимоверная: хорошо различимы и гора Фудзи в лучах заката, и жаба, которая громко выражает недовольство несовершенством наблюдаемого пейзажа. Поскольку точка зрения отдана автором именно жабе, она полностью в фокусе читательского внимания, более того – она делает всё, чтобы мы видели её насквозь.

Она исповедуется.

Уилки Коллинз в романе Симмонса омерзителен и жалок. Ему сочувствуешь, хотя он откровенно и высокомерно на сочувствие напрашивается – а потакать таким претензиям, конечно, очень по-христиански, но медицина на этот счёт всегда пребывала в сомнениях: не закрепить бы комплексы, не свалить бы психику пациента в Мальстрем. Поздно: Коллинз уже исчезает в водовороте, порождённом слабостью характера, привычкой к употреблению опиума, сословной мизантропией и – осознанной ненавистью. В мыслях и грёзах своих он убивает Диккенса, убивает тех, кто становится преградой этому убийству, и эти убийства ничуть не менее реальны, чем те, о которых пишет «Таймс». Автор «Лунного камня» не может победить свою параноидальную шизофрению и не хочет с ней боротся – нет, он наслаждается ею. Он не такой, как все. Он не такой, как Диккенс! У него другой Лондон.

Ужас в том, что границы между его Лондоном и Лондоном Диккенса не существует не только для Коллинза, но и для читателя. Впрочем, нет – эта граница есть, и её зовут Друд. Как призрак Гамлета-старшего отмерил для Гамлета-младшего границу между намерением и воплощением, так и Друд становится для Уилки Коллинза причиной и инструментом его мести, даёт его действию имя.

Важно, что имя это даёт действию не сам Коллинз, а опять же Чарлз Диккенс (Уилки Коллинз, похоже, способен плодить только свои собственные отражения). Реален ли Друд? В той же степени, в какой реален одержимый им человек. Вымышленный персонаж часто оказывается лучшим советчиком, чем живущий по соседству приятель, а воображаемый злодей способен подчинить своей воле куда успешнее, чем профессиональный гипнотизёр. Вымысел влияет на наши поступки, которыми мы воплощаем этот вымысел в реальность. Двойник пишет за нас книгу, призрак совершает за нас убийство, в опиумном сне мы беседуем с Диккенсом о том. как тот намерен завершить роман, смертью автора навсегда избавленный от завершения. При этом готовый текст – перед нами. Мешавший нам человек – исчез. И мы точно знаем, как могла бы быть раскрыта тайна Эдвина Друда. Это ли не реальность?

Кроме того, воображаемый Лондон в смрадном тумане Ист-Энда неотличим от реального.

Симмонс заряжает роман настоящей литературной магией, изумительно играет с рифмовками, аллюзиями, цитатами. Параллели с легендой о Моцарте и Сальери приходят к читателю не сразу, и автор мастерски держит их на некотором расстоянии от повествования – как и мотивы и героев По, Стивенсона, Конан Дойла… При этом Симмонс не отказывает себе в удовольствии отвесить несколько смачных оплеух нашим современникам («Лучше остаться в неведении относительно личности убийцы Эдвина Друда… чем позволить менее одарённому писателю поднять перо, выпавшее из руки Мастера» – пишет издатель Диккенса в ответ на предложение Коллинза закончить недописанный тем роман; какой сарказм заключён в этой цитате для нынешних продолжателей чужих черновиков!)…

…И всё это было бы восхитительно, если бы не изобретенный Симмонсом Уилки Коллинз. Если бы не жаба. Да, она, как умеет, рассказывает о красоте и величии Фудзи, но каждым словом пачкает её, втаптывает в болото, слизывает снег со склонов, оставляя взамен омерзительную слюну, в которой вязнешь и тонешь, задыхаясь. Симмонс подразумевает для читателя романа такую могучую эстетическую и нравственную закалку, которой у меня просто нет. Чтение «Друда» – это непримиримая война с человеком, от лица которого ведётся повествование. Его отторгаешь практически в каждом его проявлении, слове и действии. «Друд» – это средство излечения от снобистской самовлюблённости. Лекарство, намеренно горькое, предназначенное не для анестезии и забытья, как лауданум, не для самообмана, как плацебо, а для создания эффективного иммунитета, как прививка оспы.

Вы наверняка не будете перечитывать «Друда» для удовольствия. Вы вообще навряд ли будете его перечитывать, если вы не профессиональный книжный червь (я бы даже перефразировал – «если вы не профессиональный скарабей», читавшие роман меня особенно хорошо поймут).

Но прочитать его один раз нужно обязательно. Осознанно и добросовестно. Как лекарство.

Роман не просто понравился, но и произвел сильное положительное впечатление. Симмонс в очередной раз сумел удивить, удивить своим мастерством. Не так уж много писателей, создающих произведения в различных жанрах, но неизменно поддерживающих высокую планку мастерства (Так, даже в таком эпизоде объемом в 1-2 стр. как казнь Султана автор заставил меня прочувствовать всю трагичность ситуации, — этот момент можно выделить в микро рассказ — шедевр)

Пересказывать сюжет не буду, просто отмечу, что узнал много нового и интересного как про жизнь и труд двух английских авторов, так и про «творческую литературную кухню». При этом Друд пошел легче, чем Террор, возможно потому, что тут нет атмосферы безысходности (это не значит, что Террор мне понравился меньше, просто они по-разному и про разное написаны). Было интересно, как автор вел повествование от имени Билли Уилки Коллинза, и особенно как все стало с ног на голову (или наоборот) в конце (не буду спойлерить, но я имею ввиду первые страницы, где Коллинз задается вопросами относительно чего мог бы и нет сделать Диккенс, и что в итоге получилось в конце книги, при чем Коллинз, в отличии от читателя, этого так и не понял).

Это не Террор, и уж тем более не Гиперион, но это Симмонс :appl:

P.S. Для ценителей творчества этого автора лучше сначала читать Террор, так как в Друде будут спойлеры из предыдущего романа.

Бесспорно, данная книга — это серьёзный мощный труд писателя-архиватора — Дэна Симмонса. Многие сегодня уповают на то, что в современным мире не осталось писателей (или их ничтожно мало), произведение, которых можно сравнить с творениями великих классиков . На мой взгляд последние две книги («Террор» и «Друд или человек в черном») Симмонса позволяют присвоить ему это звание . Его мастерское умение сочетать выдуманный сюжет с реальными библиографическими фактами и при этом сохранять повествование интересным, интригующим, не теряющим способность держать в напряжении до самого конца, несомненно, выделяют его из серой массы других авторов. Многим читателям не пришлись по душе перенасыщенность в книге «Друд или человек в черном» архивной информации, но на мой взгляд она позволяет более детально погрузиться в викториансую эпоху, сделать так, чтобы великий английские писатели Чарльза Диккенс, Уилки Коллинз на время стали как бы для читателя близкими людьми о мелких деталей личной жизни, которых мы подробно узнаем в течении всего произведения , ведь сегодняшние поколение навряд ли помнят, кто они были такие, а тут хоть через развлекательную литературу узнают о них с лихвой. К тому же я сторонник того, что бы любая книга будь это роман, фантастика или триллер приносила читателю хоть какие-то знания, которыми возможно в будущем смогли бы им пригодиться. Так вот это книга несмотря на довольно серьёзный объём (800 страниц) остается весьма интересным произведение, что не дает бросить чтение данной истории до самого конца, пока не приоткроются все тайны. К тому же забавно наблюдать затем, как известные писатели страдают и переживают такие же обыденные бытовые проблемы, которые присущи обыкновенным людям.

Перемудрил Дэн Симмонс.

Он ещё в «Терроре» по-моему доказал, что способен выиграть чемпионат мира по работе с архивными документами. Однако если в «Терроре» масса побочных деталей чётко работала на сюжет и атмосферу, в «Друде» та же самая масса делает роман неподъемным. Стилизация под старые романы ещё больше утяжеляет повествование.

В самом деле — зачем столько подробностей? Такое впечатление, что Симмонс хотел втиснуть в роман абсолютно всё, что узнал о викторианской эпохе и о Диккенсе в частности. Из-за этого сюжет буквально растекается в разные стороны.

О чём «Друд»? Если разобраться, то ни о чем. Биография «два в одном», поданная под соусом остросюжетного романа.

Плюсы, безусловно, тоже присутствуют, но следует признать, что роман довольно скучноватый. Таки да, скучноватый.

С другой стороны, если меня когда-нибудь спросят что угодно о Диккенсе, Уилки Коллинзе или их творчестве — я вряд ли буду долго думать с ответом. Информации столько, что из ушей капает.

Даже не думал, что такой огромный роман пойдет так легко, прямо удивительно легко.

Дэн Симмонс очень бережно относится к деталям, к реальным историям, я прямо-таки представляю его в библиотеке, кропотливо выписывающим что-то о сожительнице Уилки Коллинза, или дочери Чарльза Диккенса. Даже кажется, что Симмонс набрал столько материала, что сам в нем заблудился. Всего очень уж много.

Но у меня книга пошла реально как по маслу. Возможно, книга хорошая сама, или перевод достаточно удачный.

И вопрос — а не подали ли на потомки Коллинза и Диккенса жалобу на Симмонса — все-таки книга мягко, скажем, неоднозначна. Да и Коллинз мерзкий такой — интриган, завистник, наркоман, сто процентный неприятный персонаж, не вызывающий лично у меня симпатии или хотя бы жалости.

Мне кажется, «Друд» рассчитан только на поклонников Симмонса, но случайный человек 800 листов, между прочим, и читать не будет...

Любят же, однако, англосаксы возиться со своими классиками.

То придумают что-нибудь альтернативное, то детективом устроят на службу, то фантастику на шею нацепят, а то и вообще – объявят вампиром, и оправдывайся потом, как хочешь.

Заполучив «Друд», я ожидала что-нибудь как раз в вышеупомянутом духе. Готично, вприправу с мистикой и триллером. И с участием таких вполне исторических персонажей (классиков!), как Чарльз Диккенс и Уилки Коллинз.

На поверку же роман оказался совсем не таким. По духу, по стилю, да и по исполнению «Друд» близок к классическим романам викторианской эпохи – эпохи золотого века английской литературы.

Впрочем, и не удивительно. «Друд» — блестящая стилизация, и правила игры, что называется, обязывают. Стиль далек от современного – никакой рублености, простоты и фамильярности. С другой стороны, автору удалось избежать излишней говорливости и тяжеловесности – пороку, присущему столь многим книгам «под старину». «Друд» — как раз тот редкий случай, когда в современном произведении классические составляющие смотрятся не просто отлично – потрясающе.

Невероятен эффект погружения. Атмосфера обволакивает даже самого поверхностного читателя. Картины лондонских трущоб, заброшенных катакомб и зала, в котором проходит сеанс месмеризма – все это передано настолько живо, что не перестаешь удивляться.

Мне кажется, «Друд» уместнее всего было бы сравнить с романом, который Диккенс и Коллинз написали в соавторстве (да-да, представим, что такое случилось). От Диккенса – атмосфера, бытописание, персонажи, и какая-то особая, «английская» мрачность. От Коллинза – невероятный сюжет, интрига, которая каждым кульбитом переворачивает устоявшееся у читателя представление с ног на голову; мистика и глубинные ужасы, таящиеся в человеческом сознании.

Мы знаем, что два этих великих автора – два друга! – так и не написали в соавторстве полноценного романа. «Друд» — произведение, созданное из переплетенных жизней мистера Диккенса и мистера Коллинза. Они пишут его – ибо они действующие лица. Оба они и в жизни писатели, творцы.

Пару слов хотелось бы сказать и о концовке. Ее нельзя назвать «плохой» или «хорошей» — скорее, она открытая. И она очень удачна. Опять же, тот редкий случай (по крайней мере, для меня) когда открытая концовка идеально завершает произведение. Ее многозначность, десятки вариантов ее трактовки завораживают.

Мои впечатления можно выразить одним словом, играющим такую немаловажную роль в романе — невообразимо!

Я отношу себя к поклонникам творчества Симмонса. Да, не все мне нравится одинаково. Что-то есть и похуже, что-то просто великолепно. Но, как отнестись к «Друду»?

Я так и не понял, что мне рассказывал автор. И зачем это делал?

Если это мистика в сторону «Песнь Кали», то однозначно не получилось.

Если попытка передать вкус того времени, то вышла она частично (а ведь Симмонс мастер в таких вещах). Но, мелкие детали о том времени, пожалуй, сама сильная сторона книги.

Если попытка показать отношения двух великих писателей, рассказать историю «Моцарт и Сальери», то тоже не вышло, на мой скромный взгляд. Не такой уж Моцарт Диккенс. Да и произведения Коллинза не забыты в веках. Ну и недостоверно как-то.

Хотел ли Симмонс написать книгу «под» Коллинза? Очень может быть. И вот это ему можно сказать удалось. Не возьмусь отстаивать эту точку зрения с пеной у рта. Давно не перечитывал Коллинза. И уже плохо помню его стиль. Но, читая «Друд», порой ловил себя на мысли, что читаю Коллинза. Если Симмонс хотел этого, то в моем случае ему это удалось.

И все же, и все же. Я разочарован книгой. Жутко редкий случай, но я читал книгу более месяца. Иногда буквально впихивая в себя по абзацу. (Помнится, нечто подобное было со мной при прочтении «Женщины в белом»). Целые куски прочитанного вызывали чувство дежавю. Стойкую уверенность, что это я уже читал. Но, увы, самое главное впечатление от книги – скука.

Если Вы поклонник Симмонса, то понравится – не понравится, но отношения к автору, и его творчеству в целом не убьет, не изменит.

Если это Ваша первая книга Симмонса, то отложите в сторону. Начните с чего-нибудь другого. Для первого знакомства с автором книга абсолютно не подходит.

Книга не понравилась категорически. Первые 300 страниц текста давались с трудом, далее стало веселее и интереснее, но все так же сухо и отчужденно. Возможно, во многом это обусловлено выбором рассказчика — Уилки Коллинз оставляет равнодушным, как и рассказанная им история. Эмоциональный отклик вызывают разве что опиумные галлюцинации и бредовые идеи, обрастающие все новыми деталями по мере развития сюжета.

Не могу сказать, что книга разочаровала или огорчила, но единственное, что остается после прочтения — недоумение.

Даже не представляю, что поставить. Эта книга явно за пределами моей оценочной шкалы.

Первая книга Симмонса, которую я с трудом дочитал до конца. Начиналось все очень неплохо, но когда я понял, что массу конкретных деталей (напримар, связанных с аферой Диккенс — Тернан) автор тупо передул из Педивикии, возникли сомнения. Дальше-больше: никакой роман о семье Коллинсов, где никак не упоминаются их отношения с кругом пре-Рафаэлитов, не может претендовать даже на историческую квази-достоверность. Уилки Коллинс был непростым человеком, но делать из него накуренного опиумом дегенерата, по моему скромному мнению, просто нехорошо по отношению к памяти писателя (не говоря уже о том, что для того, чтобы создать такой образ, заодно пришлось сделать из Чарли, брата Уилки, педераста). Это тот же брат Чарли, несчастная любовь которого к Марии Россетти (сестре главного пре-Рафаэлита Данте Россетти) стала темой нескольких известных стихотворений и одной знаменитой картины («Мысли о монастыре» — у Марии действительно снесло крышу на почве религии головного мозга).

Короче, истории в книге нет (вернее, она тенденциозно переврана), а сверхъестественные элементы подозрительно легко объясняются как опиумные галлюцинации. Людей, малознакомых с викторианской эпохой, автор может и провести потоком поверхностных подробностей, но глубинная достоверность отсутствует. Единственное, чего автор добился на все сто — это пронести сквозную мысль, что наркотики — зло, но для симмонсовского таланта и воображения этого как-то маловато. Я ждал сладкой и демонической, как скрипка в руках Паганини, книги, а получил чисто конкретный барабан работы Страдивари. В результате, страниц за сто до конца, мне просто стало неинтересно, что будет дальше.

Незачет, Дэн Симмонс.