Антон Первушин ««Небо должно быть нашим!»»

Сразу шокирует в этом рассказе то, что повествование ведется в возвышенном стиле социалистической романтики, а это довольно странно для рассказа, написанного в XXI веке. Слава Богу, что это лишь один из приёмов автора:smile: Да и относительно ровный, дневниковый тон прорывает реплика Королёва о ГУЛАГе — сильно, мне очень понравилось. Финал тоже интересен, но и в самом рассказе много интересных обыгрышей различных реальных персонажей — альтернативная история всё-таки.

Дневник советского космонавта, летящего в первой экспедиции на Марс. Интересны описаны цепь событий приведший к такому прорыву СССР в космосе, но немного странный финал. Как то уж больно неправдоподобны и по детски наивны были ожидания космонавтов и руководителей программы от Марса.

Космос постепенно возвращается в отечественную фантастику. Казалось, что уже кончилось его время, особенно после того, как классики пришли к выводу, что главное — на земле. С тех пор научная фантастика дрейфовала в водах гуманитарных, а космос был отдан на разграбление халтурщикам, производителям космических оперетт либо просто стал частью необязательного антуража. Ситуация со временем стала настолько безнадёжной, что разговоры о смерти НФ сделались общим местом. Уже в 60-е, чтобы оправдать первую букву аббревиатуры, приходилось вспоминать, что экономика, психология, социология или лингвистика — тоже наука, но то были «арьергардные бои», интересные «только как показатель состояния умов». Нельзя так же не заметить, что разнаучивание НФ происходило практически одновременно по обе стороны океана и одной из важных его примет было то, что люди наконец-то стали интереснее железа. Так что из гетто фантастику выводили не Хайнлайн, Кларк и Ефремов, а Лем, Стругацкие и «новая волна».

С некоторых пор жёсткая НФ вернула себе часть позиций, хотя до былой гегемонии ей всё ещё далеко. Грегори Бенфорд, Грег Биган и Дэвид Брин, чуть позже Грег Иган и Тэд Чан входят в элиту англоязычной НФ. У нас подобные веяния едва чувствуются и практически все сколь-нибудь приметные авторы — представители «гуманитарной» фантастики. В 2000 году в статье «Последний бастион» Э. Геворкян, в целом подтвердив близкое к коматозному состояние НФ, назвал трёх писателей, с именами которых связывал её возрождение: Сергей Лукьяненко, Александр Громов и Олег Дивов. И попал пальцем в небо. У Лукьяненко вообще трудно отыскать нечто химически чистое, достойное штампа «проверено: НФ», опыты раннего Дивова не блещут ни оригинальностью тем, ни добротной литературной отделкой (поздний же отмахнулся необязательной безделицей «Эпоха великих соблазнов»), а Александр Громов в лучших романах «Год лемминга» и «Шаг влево, шаг право» как раз и подтверждал, что главное на земле.

Однако ничто не вечно под Луной, и самые продолжительные кризисы тоже. Одной из очевидных удач последних лет стал настоящий научно-фантастический роман Сергея Жарковского «Я, Хобо». Жарковский играючи доказал, что не бывает бесперспективных или устаревших тем, и что любой жанр можно вернуть к жизни, было бы желание и талант. И пусть настоящей удачей роман «Я, Хобо» сделали скорее лингвистические эксперименты автора, давшие основания Б. Кузьминскому назвать «Я, Хобо» самым формально и содержательно новаторским русским романом последних лет, тщательная проработка космического антуража вызывает уважение и приятную ностальгию.

По одной птичке трудно судить, принесла ли она на крыльях весну или просто отстала от стаи. Но птички стали залетать чаще и петь бойчей. Прислушаться, что ли?

Время покажет, будет ли причислена к удачам новая повесть Антона Первушина «Небо должно быть нашим!», появившаяся в в сентябрьском номере журнала «Если», но на её примере можно внимательнее присмотреться, какими средствами авторы пытаются вернуть читателя в космос и что из этого получается.

Повесть представляет из себя своего рода альтернативную историю развития мировой космонавтики. Первая развилка — 1953-й год, некий взрыв в Кремле, гибель «танковых маршалов», приход к власти после смерти Сталина кого-то из могущественного военно-промышленного комплекса. Итогом стало охлаждение и без того непростых отношений с Западом и повышенное внимание к развитию космической отрасли. Другая развилка — первенство США в освоении космоса: их сателлит вышел на орбиту 1 сентября 1956 года. Началась нешуточная космическая гонка с упором на создание кораблей многоразового использования. Исполнилась и мечта отсутствующего в этой реальности Рональда Рейгана — произошла настоящая звёздная война.

«Альтернативкой» сейчас никого не удивишь, ими забавляются все без разбора, но в девяти случаях из десяти это ни что иное, как игра ума, и игра зачастую скучная и предсказуемая. Антон Первушин известен как дотошный исследователь космической темы и научно-техническую часть повести легковесной никак не назовёшь. Другое дело, каким образом тормозили развитие военно-космических сил в нужном Первушину направлении невинно убиенные танковые маршалы (всего двое их было тогда и страшно далеко находились они от кабинетов, где принимались судьбоносные решения) и чем можно было кардинально ухудшить и без того очень непростые отношения с Западом, складывавшиеся при Н.С. Хрущёве. Напрашивается вывод, что автор вполне мог обойтись и без столь кардинальной перекройки реальности, понадобившейся лишь для того, чтобы стимулировать развитие космических аппаратов многоразового использования.

Отдав дань одному из популярных направлений НФ, А. Первушин не обминул и другую любимую игрушку фантастов — имперскую тему. В его реальности с имперской миссией неплохо справляется Советский Союз. Он в 50-70-е годы XX века в одиночку и не без успеха соревнуется с конкурирующей империей — Америкой — в гонке космических вооружений, и не просто соревнуется, а побеждает. Вот этапы победного марша по космическим просторам: первый человек в космосе — наш (Сергей Ильюшин, 1959 год), первый человек на Луне — наш (Юрий Гагарин, 1969), первая пилотируемая экспедиция на Марс тоже, конечно, наша. Правда, ближе к финалу на человеческом лице социализма проступают одна за другой язвы: выясняется, что космическая гонка съедает едва ли не половину бюджета, что жизнь за пределами Звёздного городка отнюдь не блещет яркими красками, а военное руководство, как и во все иные времена, всегда готово пожертвовать людьми ради каких-то одному ему ведомых целей. Да и впервые космический аппарат в военных целях применил так же СССР (именно этим объясняется фиаско американцев в заливе Кочинос), так что начальная глава звёздных войн написана была в Москве.

Таким образом в типичной по духу научно-фантастической повести сразу бросаются в глаза элементы, столь любимые именно в гуманитарной фантастике. Но и альтернативная история, и новый империализм в повести играют скорее роль декора, призванного завлечь падкого на привычные блюда читателя. Потому что главный компонент повести — ностальгия. Ностальгия по советской империи с человеческим лицом, да и не по империи скорее, а по её людям, которые победили в страшной войне, подняли страну из руин, строили ракеты и повелевали природой; ностальгия по оттепельным пятидесятым-шестидесятым, когда вера в торжество коммунизма, убеждённость в преимуществах советского строя, каковые для двух действующих лиц повести не подлежат сомнению, были совершено искренними и не вызывали истерического хохота. Эта ностальгия присутствует так же в манере письма, отсылающей читателя к «Звездоплавателям» и «Стране багровых туч». Финал повести, когда герои идут на верную смерть ради того, чтобы не умерла мечта о цветущем Марсе, а вместе с ней и интерес к исследованию космоса, идёт оттуда же, из героических и романтических 50-х, из предшествующих им сороковых.

Возможно, к месту будет вспомнить, что последний роман Вячеслава Рыбакова «Звезда полынь» (зачин цикла под едва ли не аналогичным повести А. Первушина общим названием «Наши звёзды») полюбился некоторым читателям не за какие-то особенные литературные достоинства, а за буколическую картинку современного НИИ под опекой олигарха-мечтателя-филантропа, по сути — за апеллирование всё к тем же оттепельным 60-м: Гагарин, Ландау, НИИЧАВО, «Девять дней одного года», «Иду на грозу», бородатые кандидаты наук, в курилке между лёгким трёпом совершающие эпохальные открытия... Получается любопытная картина: фантасты мало того что вернулись с небес на землю, так они ещё и мечтают о прошлом (что, кстати, косвенным образом характеризует и настоящее). Право, в этом видится даже определённая логика: прежние мечтатели высмеяны за прекраснодушие и пафосность, будущее России по-прежнему туманно и неопределённо, а оптимисты стали слишком хорошо информированными. Действительность, включающая в себя и покойную космическую станцию «Мир», и ресторан «Буран», и редкие космические полёты, о которых жизнерадостный телеящик часто забывает сообщить, скорее подразумевает унылый знак вопроса, чем дышащий нездоровым оптимизмом восклицательный знак.

Автор этой повести Первушин известен как специалист в области космонавтики. Основа сюжета этой повести — альтернативный вариант развития космонавтики и, в связи с этим, всей истории человечества, во второй половине двадцатого века. При этом излагается эта альтернативная история с точки зрения советского космонавта, возглавляющего экспедицию на Марс. Да, нельзя не признать, что автор замахнулся на весьма масштабную и нетривиальную задачу. А если учесть, кого он выбрал в качестве главного героя, то и задачу весьма смелую. Вот только выполнение этой идеи получилось не самым удачным. Во-первых, человеческий фактор, как ни старался автор, ушел на второй план. Главные герои получились не слишком реалистичными и довольно скучноватыми. В итоге произведение получилось суховатым, а на первый план вышла альтернативная история. Но и здесь автору не удалось достичь особого успеха. Есть в этом альтернативном развитии космонавтики немало интересных идей, но, в целом, нарисованная автором картина представляется мне скорее утопической, чем реально возможным вариантом развития человечества. Слишком уж много в ней натяжек как с технической, так и с социально-политической точки зрения. Слишком уж одиозными представлены в ней американцы и слишком благостными — россияне. Слишком уж схематичны взгляды главного героя, чтобы воспринять всю эту историю более серьезно.

Нетривиальной концовкой автору удалось встряхнуть читателя и оживить повесть, но и она кажется слегка притянутой за уши.

Общий вывод. Повесть — типичный пример того, как очень интересная авторская идея не смогла быть воплощенной на высоком уровне писательского мастерства. Оценка книги. За идею — не меньше 8 баллов, за художественные достоинства — не больше 5. В среднем — где-то 6,5. Любителям техники, космонавтики, альтернативной истории стоит ознакомиться. Тем, кто предпочитает гуманитарную фантастику — нет

«Небо должно быть нашим!» это не шовинистический лозунг, как можно было бы подумать, а призыв всему человечеству лететь в космос. Два советских космонавта впервые летят на Марс, и один из них ...

Финал повести совершенно неожиданный: попытка подтолкнуть развитие человечества в позитивном направлении, используя ложь во спасение, создавая миражи несуществующих целей чтобы потом стремиться к оным – мечта благая и благородная, Рэй Брэдбери мастерски использовал этот ход в рассказе «Конвектор Тойнби» (The Toynbee Convector, 1984). Однако и двойное самопожертвование во имя прогресса кажется (мне) излишним, но тут скрывается всё-таки человеческая дружба двух космонавтов, нежели соображения прагматического характера.

Повесть очень неплоха. Реализованная в значках на бумаге «мечта о небе», а точнее о космосе. Сразу же захотелось все бросить и начать искать чем бы помочь пилотируемой космонавтике.

Вызвали отторжение только две вещи — «лютый антиамериканизм» автора и концовка.

Рисуя «кровавый капиталистический режим», автор перегнул все палки, которые было можно и нет, поставив себя на один уровень с представителями «обличаемого» строя (точнее с теми из них, что существуют в воображении автора). Хотя, если эта повесть — первый подход к теме «Нового советского романа», то минус может превратиться и в плюс. Так что не смотря на абсолютно не близкий мне идеологический посыл теста, я готов его принять как «художественный прием», использованный вобщем-то с блеском.

Чтож до концовки — то, несмотря на всю романтичность, она показалась «пришитой белыми нитками». Сильно она диссонирует со всем остальным текстом.

И еще кое-что скребет после прочтения — слишком быстро в повести идет развитие космонавтики, фантастически быстро. При этом мировая история как будто играет в поддавки с «советской космонавтикой». :( Так не бывает. А жаль. За Космос я готов простить нашей почившей Родине практически все.