Иэн Бэнкс «A Few Notes on the Culture»

Нечто вроде официального справочника по вселенной, впервые опубликовано от имени Бэнкса его большим приятелем Кеном Маклеодом в Usenet. В принципе лучше читать до знакомства с какой-либо из книжек цикла, иначе легко угодить в одну из многочисленных ловушек, расставленных там буквально повсюду.

«Несколько заметок о Культуре» — очень полезный и любопытный вступительный мануал, руководство пользователя и самостоятельное эссе Бэнкса.

В отличие от подобных произведений, порой составляемых другими цикловыми авторами лишь как обзор всего того, что и так было «распихано» по книгам некой литературной вселенной, здесь писатель дает, с одной стороны, неупомянутые ни в одной из книг вкусные подробности становления цивилизации Культура (возможно, они есть в «Водородной сонате», до которой я еще не добрался). А также добавляет несколько размышлений не столько по циклу, сколько по нашей земной действительности, слишком далеко отстающей от, как бы выразилась Ле Гуин, двуликой, но все-таки утопии. Далее упомяну с цитатами самые, на мой взгляд, интересные и важные как для понимания Культуры очерки Бэнкса, так и, чего уж, для нашей грустной повседневности.

Первое. Как появилась Культура. Культура изначально появилась как множество орбитальных миров-городов, заселенных изнутри астероидов и прочих, от «миниатюрного» до астроинженерного размеров, космических обитаемых конструкций. И возникли они как противопоставление обитаемым планетам, родным и колонизированным, тех изначальных гуманоидных рас, из которой состоит генетический «костяк» культурианцев. Культура, как оказалось, есть результат борьбы (привет Марксу) между планетарными материнскими цивилизациями и произведенными ими космическими сообществами. Притом, разумеется, поначалу двумерные метрополии старались всеми силами — и вполне успешно — не отпускать трехмерных вакуумных жителей на «вольные хлеба», да вот только, как верно замечает Бэнкс:

»...репрессивным силам побеждать необходимо каждый раз, то прогрессивным элементам нужно победить лишь однажды»

*неплохо бы помнить такое и сегодня, и во все грядущие дни — привет Рамджету, — когда, порой, политическая победа совершенно неочевидна, старые силы сильны, а новые малочисленны и слабы*

Второе. Фундаментальная природа единства Культуры. От романа к роману Бэнкс показывал сложное полотно жизнедеятельности культурианцев, периодически рвавшееся (например, из-за событий «Вспомни о Флебе», о чем автор поминает и в этом эссе) по швам. Но сами швы все равно показывали свою невероятную прочность, которая кроется в, так скажем, «ландшафтных», «географических» и (вновь не без Маркса) материально-производственных отношениях в самом основании этой мегацивилазации. Все дело в том, что цивилизации, обитающие в космосе, оказываются в радикально более опасных условиях (по целой палитре факторов), которые могут преодолеваться только совместно, коллективно, общественно:

«хотя корабли и обиталища могут с большей легкостью быть независимыми друг от друга и от своих прародительских гегемоний, их экипаж – или обитатели – всегда будут знать, что полагаются друг на друга, а также на технологии, которые позволяют им жить в космосе. Теоретически это означает, что имущественные и социальные взаимоотношения при долговременном проживании в космосе (особенно на протяжении поколений) будут принципиально отличны от тех, что типичны для планеты. Взаимозависимость, необходимая во враждебной по своей природе среде, потребует внутренней социальной сплоченности, которая будет контрастировать с наружной непринужденностью, свойственной отношениям между такими кораблями/обиталищами»

При этом, благодаря технологической и идеологической (философской, нравственной, политической и т. д.) условиям, Культура представляет собой лево-либертарианскую, анархо-коммунистическую космическую конфедерацию общин. Или, по формуле Иэна Бэнкса:

«социализм внутри, анархия между кораблями/обиталищами»

Третье, четвертое и далее. После следует множество пунктов, частично освещавшихся в романах и рассказах литературного цикла. Например, обоснования рационалистическо-материалистической философии Культуры, вопросы взаимодействия между биологическими ее жителями и ИИ, «разделение общественного труда» между ними, энергетика культурианских технологий, отсутствия видимого технологического и социального прогресса (изменений), семейные отношения и некоторые другие подробности. Остановлюсь на нескольких. Это пункты про «метафизическую» (мета-космологическую) картину мира (во многом обследованную в «Эксцессии»), способ решения гендерных противоречий и, конечно, лакомый для меня пассаж о преимуществе плановой экономики над рынком.

Про космологическую метафизику в цикле «Культура». В принципе, мультиверсум как тема литературного исследования уже всплывала у Бэнкса в упомянутой «Эксцессии». Тем не менее в эссе, как мне кажется, прочерчивается потенциал для отдаленных романов цикла, где действия могло бы переходить из одной реальности в другую, а также служить полигоном для масштабных битв, выходящих за привычные нам понимания экзистенциального и физического:

«Внутри нашей вселенной, нашей гиперсферы, есть целые слои более юных, меньших гиперсфер. И мы тоже находимся не в самой внешней оболочке этой расширяющейся луковицы; за пределами нашей вселенной есть и более старые, более крупные вселенные. Между каждой вселенной есть что-то под названием Энергетическая Решетка (я же говорил, что это все фикция); я понятия не имею, что это, но это то, на чем работают звездолеты Культуры. А если бы можно было пройти через Энергетическую Решетку в более молодую вселенную, а затем это повторить… вот здесь мы и в самом деле говорим о бессмертии. (Вот почему в рассказах упоминаются два типа гиперпространства: инфрапространство внутри нашей гиперсферы, и ультрапространство вне ее)»

А также:

«Когда каждая вселенная возникает, взрываясь, расползаясь и расширяясь, она – вернее, тот круг, который мы используем для ее описания, – идет постепенно вверх по внутреннему склону нашего пончика, подобно расширяющейся волне от брошенного в пруд камня. Она проходит через верхнюю часть пончика, достигает самой дальней его части по наружной кромке, а затем начинает долгое, сужающееся, свертывающееся движение обратно к Космическому Центру, чтобы родиться заново…

Или, по крайней мере, если она на этом пончике; пончик сам по себе полый, наполненный меньшими пончиками, где вселенные живут не так уж долго. А вне него есть более крупные пончики, где вселенные живут дольше, и, может быть есть вселенные, которые вообще не на пончиках, и никогда не откатываются назад, а просто рассеиваются в… некое мета-пространство? Где их фрагменты, в конце концов, попадают под притяжение другого пончика и падают в его Космический Центр вместе с обломками множества других рассеянных вселенных, чтобы снова переродиться во что-то совершенно другое? Кто знает. (Я знаю, что это все бессмыслица, но вы должны признать, что это впечатляющая бессмыслица. И как я сказал в начале, ничего из этого все равно нет, не так ли?)»

Про решение гендерной (и не только) проблем. Иэн Бэнкс показывает, как сумма из радикальных свободы и равенства, абсолютного доступа к (почти) любым решениям индивида может решать общественные трудности:

«Возможно, нам покажется, что идея о возможности узнать, как противоположный пол воспринимает секс, или о возможности напиться/накуриться/улететь и все такое просто подумав об этом (и конечно, наркотические железы Культуры не вызывают неприятных побочных эффектов или физиологической зависимости) – это просто исполнение подсознательных фантазий. И действительно, отчасти это и есть исполнение подсознательных фантазий, но ведь исполнение фантазий – это и мощнейший стимул цивилизации, и, возможно, одна из ее высших функций; мы хотим жить дольше, мы хотим жить комфортнее, мы хотим жить с меньшей тревогой и бОльшим удовольствием, с меньшим невежеством и бОльшим пониманием, чем наши предки… Но способность менять пол и менять химию мозга – не прибегая к внешним технологиям и без какой-либо платы – имеют в Культуре более серьезные функции. Общество, в котором так легко изменить пол, быстро узнает, относится ли оно к одному полу лучше, чем к другому; в составе населения со временем будет все больше и больше представителей того пола, которым быть выгоднее, и поэтому потребность в переменах – внутри общества, а не на индивидуальном уровне – предположительно будет нарастать, пока не будет достигнута какая-то форма полового равенства и отсюда количественный паритет. Аналогичным образом, общество, в котором все свободны проводить значительную часть времени «не в себе», будет знать, что с реальностью что-то серьезно не так, и (хочется надеяться) сделает все возможное, чтобы сделать эту реальность более притягательной и менее – в уничижительном смысле – обыденной»

И, наконец, про экономические вопросы. Приведу эти размышления Бэнкса без своих комментариев. Они излишни. И сразу завершу свой громоздкий обзор: читайте эссе обязательно:

«Позвольте мне высказать здесь личное убеждение, которое сейчас крайне не модно, а именно что плановая экономика может быть более продуктивной – и более нравственно привлекательной – чем экономика, оставленная в руках рыночных сил.

Рынок с подходом «испробуй все и посмотри, что сработает» является хорошим примером эволюции в действии. Это могло бы привести к совершенно удовлетворительной с нравственной точки зрения системе управления ресурсами, если бы не было абсолютно никакой возможности рассматривать исключительно как один из этих ресурсов какое-либо живое существо. Рынок, при всех его (крайне нелепых) сложностях, остается грубой и по существу слепой системой; без радикальных изменений, чреватых снижением экономической эффективности, которая заявлена самым главным его преимуществом, он по своей природе неспособен отличить простое неиспользование материи, вызванное технологической избыточностью, от острого, затяжного и массового страдания сознательных существ.

Именно в возвышении этой глубоко механистической (и в этом смысле извращенно невинной) системы над всеми другими моральными, философскими и политическими ценностями и соображениями человечество наиболее наглядно демонстрирует как свою нынешнюю интеллектуальную [незрелость, так и] – из-за грубого эгоизма, а не ненависти к другим – некое синтетическое злодейство.

Интеллект, способный посмотреть вперед дальше следующего агрессивного изменения, может ставить долгосрочные цели и двигаться к ним; та же самая наивная изобретательность, которая бьет из рынка во всех направлениях, может быть – в некоторой степени – направлена так, чтобы когда рынок просто сияет (а феодализм мерцает), спланированное подобно лазерному лучу последовательно и эффективно продвигалось к согласованным целям. Однако, что чрезвычайно важно в такой схеме, и чего никогда не было в плановых экономиках нашей цивилизации, так это постоянное, непосредственное и активное участие масс граждан в определении этих целей, а также в разработке и осуществлении планов их достижения.

Конечно, в любом грамотно продуманном плане есть место провидению и случайности, и степень их влияния на более высокие функции демократически спроектированной экономики будет одним из самых важных параметров, которые нужно задать… но точно так же, как информация, накопленная в наших библиотеках и учреждениях несомненно переросла (если не перевесила) ту, что живет в наших генах, и точно так же, как мы можем – в течение столетия после изобретения электроники – воспроизвести – с помощью машинного разума – процесс, который потребовал миллиардов лет эволюции, так же мы однажды откажемся от грубо направленных капризов рынка в пользу аккуратного формирования плановой экономики.

Культура, конечно, пошла и того дальше – ее экономика настолько неотделима от общества, что едва ли заслуживает отдельного определения; она ограничена только воображением, философией (и нравами) и идеей как можно менее расточительной элегантности; своего рода галактическое экологическое сознание соединенное с желанием создавать красоту и благо.

Ай, все равно; в итоге практика (как всегда) затмит теорию».

Всегда относился к утопиям с подозрением(то ли дело антиутопии) — мол, откуда взяться в книге конфликту и, следовательно, истории, если у всех всё хорошо — и не читал их. Но с возрастом всё больше и больше начинал проникаться уважением к жанру.

Убедительную утопию написать, кажется, сложнее, чем антиутопию. Во-первых, она не ставит задачи напугать читателя, а значит следует ожидать и гораздо более рационального, критического подхода к описываемому с его стороны. Во-вторых, антиутопию — по крайней мере в наше время, как мне кажется — гораздо проще написать на злобу дня. Что там сегодня будоражит общество — коммунизм, фашизм, юношеское насилие, сексизм, ксенофобия, нелегальные мигранты? Отлично, вот эту проблему и раздуем до размеров романа. С утопией так сделать сложнее — облик идеального мира обычно лишён той чёткости, присущей облику врага или угрозы.

Поэтому читать мысли Иэна Бэнкса про то, каким он видит самый благоприятный вариант развития человечества, интересно. Уважаешь смелость автора, не постеснявшегося поделиться своими мечтами. В то же время, автор как бы предвосхищает наш скептицизм и ближе к концу вворачивает фразу в духе «если вам всё же удалось представить гуманоидную цивилизацию, не подверженную жадности, паранойе, глупости, религиозному фанатизму и нетерпимости...»

Эссе написано в виде дайджеста и покрывает сразу много аспектов мира, в котором происходит действие романов из цикла «Культура», так что особо глубокого научного обоснования многих как социальных, так и технических аспектов ждать не приходится(скорее всего, его просто нет), но читать интересно.