Вниз на вершину холма или Правило левой руки
”У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая” (Мф.6:3)
Нехороший это был дом. Ограда высокая, а над ней – силовое поле киловольт на пятьсот. Вон как искрит – это ночные мошки летят на свет фонарей в саду и мгновенно сгорают, оказавшись над забором. Оскар, вроде бы, не глупая муха, а тоже вот — лезет, куда не надо. Впрочем, здесь, в Верхнем Городе порядки простые: или берешь ту работу, которая есть, или быстро кладешь зубы на полку.
Беглецы из Нижнего Города, прошедшие Барьер, наверху обычно собираются вместе. Стаей легче заработать, проще уходить от облав, да и вообще – веселее. После привычной полутьмы технических коридоров, заводских общежитий и залов для скрайбинга – регби с фосфоресцирующим мячом — блеск Верхнего Города режет глаза. Пенная зелень садов с настоящими цветами, живые птицы и пестрые, ярче птиц, люди, которые лежат на траве или бегают для здоровья по дорожкам, — все вызывает острое, до спазма, чувство одиночества, заставляя тосковать об уютных тесных блоках, наполненных ароматом горячей лапши и запахами сотен усталых тел, вернувшихся со смены.
Стая Оскара называлась «Черные коты» и постоянно жила в огромном коллекторе под супермаркетом Волмарт на углу 44–й и 38–й. Главным у Котов был Ричи – крупный скуластый парень с оливковой кожей и раскосыми глазами. Ричи водил дела с серьезными ребятами, и поэтому у стаи не было проблем с заработком. Тут передать товар, там – постоять на стреме, здесь – влезть под ноги копам, мешая облаве — для ловких рук и быстрых ног дело всегда найдется. Иногда случалось, что мальчики не возвращались в коллектор. Кого-то ловили и отправляли вниз, а кого-то, застегнув молнию на пластиковом мешке – в городской морг. Однако желающие прибиться к Котам не переводились, поэтому Ричи брал любую работу. Но, надо отдать ему должное, всегда предупреждал о риске.
Когда они сели на корточки покурить в дальнем углу коллектора, Ричи сразу сказал, что, на его взгляд, заказ тухлый, но у Оскара – ловкого жилистого парня и классного игрока в скрайбинг, есть шанс. Мог ли Оскар отказаться? Черт знает, может и мог. На его памяти никто из стаи соскочить не пробовал. Даже если Ричи отпустит живым, что совсем не факт, на улице один, да еще и с клеймом труса, долго не протянешь.
Поэтому и сидел сейчас Оскар в кустах у ворот, наблюдая, как в метрах пяти над его головой ярко вспыхивают и гаснут ночные бабочки, роняя вниз горелые кусочки крыльев.
Время было позднее, а район тихий, с белыми двухэтажными домами, утопающими в тропических садах за высоченными заборами. За два часа по улице, где прятался Оскар, не проехало ни одной машины, поэтому, когда из-за поворота показались слепящие лучи фар и, качнувшись на «лежачем полицейском», стали приближаться к воротам, Оскар понял – это клиент!
Он замер в укрытии, стараясь не дышать, чтобы какой-нибудь вздрогнувший листик не выдал его. Ворота медленно открылись, замелькали голубые лучи сканера, и длинный красный лимузин неторопливо вкатился во двор. В тот момент, когда мимо Оскара проплыло заднее крыло с нарисованной белой молнией, он выскочил из кустов, рыбкой бросился под машину, будто прорываясь в штрафную зону с мячом, зажатым подмышкой, вытянулся на асфальте во весь рост сразу за бампером и валиком покатился вслед за лимузином, стараясь держаться как можно ближе к колесам.
Снова мелькнула сетка лучей сканера (вроде – пронесло), и ворота стали закрываться. Оскар клубком выкатился из-под машины и укрылся в зарослях дьявольски колючих кустов, растущих на обочине. Первая часть дела сделана. Теперь надо дождаться, пока хозяин уснет, и установить на окна липучки – крохотные датчики, похожие на шарики жвачки. Вот они в кармане – целый мешок. Установить и смыться. Дальше уже не его забота. Заказчик платит – Коты делают. И вопросов не задают.
Свет в доме горел еще минут сорок и, наконец, погас. Оскар все это время лежал под кустом, боясь пошевелиться, и кормил недожженных силовым барьером москитов. Выждав еще полчасика – больше терпеть не было никаких сил, он серой тенью метнулся к окнам, в полголоса чертыхаясь и почесывая расцарапанное колючками и искусанное комарами тело.
— Так, по две липучки на стекло, справа и слева, — повторял он про себя слова Ричи, обходя дом по периметру и вдавливая крохотные мягкие шарики в углы окон.
И так увлекся, что чуть не налетел на хозяина дома. Одетый в полосатую пижаму невысокий полный человечек с жабьим тонкогубым ртом стоял, опершись о деревянную ограду заднего крыльца, и улыбался. В руках у человечка был станнер.
Оскар напрягся, раздумывая, в какую сторону прыгнуть, и вдруг почувствовал приступ дурноты, такой сильной, что вынужден был ухватиться за стену дома, чтобы не упасть.
— Что, худо? – участливо спросил хозяин, и ствол станнера чуть качнулся вслед за Оскаром. – Не удивительно. Вы — крепкий малый. Целый час пролежать в кустах Змеиной колючки! Я уже стал прикидывать, как мне вытаскивать тело, не поломав веток. Вы себе не представляете, какие они хрупкие! И ядовитые.
— Кстати, минут через десять, — он скосил взгляд на часы, — у вас начнутся сильные судороги, от которых часто ломаются кости. Это – плохая новость. Но есть и хорошая: если вы быстро расскажете, кто вас послал, и мне понравится рассказ, то я сначала дам вам противоядие и только потом вызову полицию. За нарушение границ частных владений полагается двадцать лет каторги, но вы ведь из Нижнего Города, так? Значит, вам не привыкать. И давайте быстрей. Я спать хочу.
Оскар сглотнул горькую слюну. Сад, фигура коротышки, фонарь над задним крыльцом вдруг покачнулись и пошли кругом. Ужасно захотелось согнуться, лечь на траву, зарыться в землю, еще глубже, туда, где в полутемных цехах Нижнего Города вечно, не разделяя день и ночь, гудят огромные машины. И делают еду и красивые шмотки для таких вот чистеньких, кругленьких, уютных толстячков в пижамах и домашних тапочках. Двадцать лет каторги? Да через двадцать лет он будет бледной тенью, которая шагу не сможет ступить без одышки, вздохнуть, не захлебнувшись кашлем!
И тут, словно привет из родных мест, как помощь, которую не ждешь, от ног поднялась злость. Выпрямила Оскара, прояснила ум. Он собрал хоровод цветов и звуков воедино, отбросил все лишнее и оставил только пухлый подбородок толстяка и торчащий под ним кадык, едва заметный в жирных складках шеи. А потом — бросился вперед и… потерял сознание от боли!
— Это было весьма впечатляюще, — произнес смутно знакомый голос.
Оскар открыл глаза – над ним в розовом тумане повисло лицо хозяина дома. Попытался отвернуться – шею резануло, как бритвой.
— Не дергайтесь, молодой человек, — погрозил ему толстяк. – Вам нужен покой, пока имплант не приживется. Иначе я не ручаюсь за последствия.
— Какой имплант? – Оскар едва шевельнул губами, но толстяк его понял.
— Имплант Власти, естественно – улыбнулся он с видом человека, который контролирует все и не считает нужным это скрывать. – Мне давно был нужен помощник с, хм, ослабленным инстинктом самосохранения… А ну, лежать тихо!
Оскар выгнулся дугой и почувствовал, что его запястья и лодыжки стянуты ремнями. В руке толстяка сверкнул шприц, что-то укололо Оскара в живот и он отключился.
А проснулся уже без боли, но в на редкость мрачном настроении. Что делать, процесс превращения из свободного человека, пусть и живущего в грязном коллекторе, в раба мало кому доставляет удовольствие.
Имплант Власти – управляемый мобильным пультом крохотный чип в основании черепа — отличный инструмент для воспитания покорности, кнут и пряник одновременно. За плохую работу – кнопка «Боль», за хорошую – «Наслаждение», потеря связи с пультом – снова боль. Вырезать имплант нельзя, любая попытка тронуть его, не введя код деактивации – смертельна для носителя. А шестнадцатибитный код не подобрать. Разве только получить от хозяина в подарок за верную службу. И этот эфимерный приз — единственная надежда раба, та «морковка», которая заставляет его бежать день и ночь, делать, что прикажут, забыв о страхе и брезгливости.
Впрочем, Бобо, как звали хозяина дома, а теперь — и Оскара, не слишком злоупотреблял возможностями пульта, оставляя их прозапас. И вовсе не из-за особой чувствительности. Просто частые вспышки боли и наслаждения оболванивают раба и годятся для воспитания, скажем, дворецкого или личной ассистентки с узким кругом обязанностей. Оскару же предназначалась другая роль – помощника в тонком, умном бизнесе, требующем хорошего знания человеческой души, в особенности – самых грязных ее уголков.
Бобо зарабатывал себе на жизнь шантажом. Но не как торопливые и жадные дилетанты, часто получающие пулю вместо денег, а вдумчиво, осторожно, опутывая жертву паутиной до тех пор, пока не представится стопроцентная возможность высосать вопящую тушку досуха, а потом выкинуть прочь бесполезные ошметки.
По этому поводу у него была своя философия.
— Люди, — говорил он Оскару, — редкостная мразь. Нет взрослого человека, которому нельзя было бы прямо сейчас присудить десять лет каторги и, причем, заметь, совершенно заслуженно. Да и дети не лучше – они еще ничего не сделали, но ждут–не дождутся, когда им выпадет возможность согрешить. Запомни – не бывает людей праведных. Есть те, кто умеет прятать свои делишки, и те, кто слишком глупы для этого. И мы с тобой, Оскар – бритва, которая отсекает умных от дураков. На месте Президента я бы давно присудил мне медаль «За общественные заслуги» и звание Почетного гражданина. Но я — скромный человек, и мне не нужно другой награды, кроме хорошо исполненного дела. Давай, что ты там принес по дочке судьи?
Итогом этого разговора стало самоубийство двадцатилетней девушки накануне официальной помолвки. Вся вина несчастной состояла в том, что она еще в колледже, накурившись в веселой компании травки, позволила приятелям сделать смелый видеоролик, который тайными путями попал к Бобо, и был отложен до поры. На этот раз шантаж не удался. Узнав о смерти жертвы, Бобо только пожал плечами:
— Что ж, она оказалась не с той стороны лезвия. Дело закрыто, документы – в архив.
Оскар еще не раз вспомнит этот разговор. Потом, когда познакомится с Эллис. И когда однажды ночью зайдет в палату к Бобо. Но это будет позже, а пока он изучал архивы, встречался с мрачными личностями, у которых «есть на продажу кое-что, от чего там, наверху, кое–кому сильно не поздоровится», и учился разговаривать с людьми, убив в себе робость и сострадание.
Однажды, перебирая удачные дела, он понял, что работа над ними доставила ему удовольствие. И поделился этим открытием с Бобо. Толстяк улыбнулся и сказал:
— Что ж, поздравляю, теперь ты моя левая рука.
Оскар резонно удивился:
— А кто же тогда правая?
— Правая? – Бобо захихикал и помахал зажатым в кулаке пультом. – Правая у меня вот! Читай Библию, мой мальчик.
Но Оскар и без Библии все понял. Что тут не понять? Не доверяет, старый пройдоха!
В последнее время старик сильно сдал, и Оскар частенько заставал его без сил лежащим в кресле. Обычно тогда Оскар минут пять молча ждал распоряжений, а не дождавшись — беззвучно покидал кабинет.
Но в этот раз Бобо остановил его:
— Сынок, глянь-ка на эти бумаги. Это – очень, очень много денег. Посмотри.
Оскар подсел к столу и открыл пухлую папку. На первой странице была фотография девушки лет двадцати трех, с резко очерченным ртом и слегка тяжеловатой челюстью. Ее лицо, пожалуй, можно было бы назвать высокомерным, если б не смех, который прятался в уголках губ и в лучиках едва заметных морщинок у глаз. Казалось, ей только что рассказали что-то очень забавное, а потом велели сидеть смирно.
Под фотографией было имя: «Эллис Брадер» Где-то Оскар его уже слышал. Да и лицо знакомое. Точно, Оскар видел похожее лицо, только мужское, и без тени юмора. Эрих Брадер, богатый, как черт, владелец сети супермаркетов Волмарт. В коллекторе под одним из таких, помнится, Оскар прожил свой первый месяц в Верхнем Городе. А это, значит, его дочка? Да, дело пахнет серьезными деньгами. Но и риск тоже немалый. Папаша Брадер – это вам не судья. Ему плевать на общественное мнение, за покупками люди все равно пойдут в его магазины. Зато мстить он наверняка умеет отлично. Не ухватил ли на этот раз Бобо кусок не по зубам?
— Во что же ты влипла, красавица? – гадал Оскар, листая страницы. – Если опять студенческая фотосессия, то Брадер будет только рад рекламе. Или сделает вид, что рад. А когда шум утихнет, он разорвет эту папку на две части, засунет по половине в наши с Бобо задницы и отвесит такого пинка, что у планеты добавится пара спутников… О, а это серьезно!
Он добрался до середины дела и теперь с удивлением читал о том, что эта юная девушка – организатор подпольного детского трафика из Нижнего Города! Фотографии, списки, имена подкупленных копов – такое не подделаешь.
— Интересно, а папаша в доле? – задумался Оскар. – Даже если и нет, так просто ему не выкрутиться. Работорговля – штука погрязнее, чем фото голой девицы в зеркале ванной. И, к тому же, государственное преступление, нарушение Акта о Раздельном Проживании. Так что семейка Брадеров влипла крепко! Вот только нам с Бобо наварить на этом слабо. Уж больно серьезные тут кормятся люди. Потом-то справедливость восторжествует, не вопрос, вот только мы этого не увидим. Так что, по–хорошему, лучше не лезть в этот гадюшник.
— Нет, ну какова? – Оскар еще раз посмотрел на фотографию Элис и вспомнил нижнего барыгу, когда-то предлагавшего ему отдохнуть в частной клинике у Барьера, подкормиться, посмотреть мультики, и всего-то за сущий пустяк:
— Парень, у тебя же их две, почки-то. Одна – запасная, может вообще не понадобиться. А тут – такой шанс. Решайся!
У Оскара почему-то свело челюсти:
— Интересно, какая ее доля? Половина, треть? Еще, небось, сама и уговаривает, если кто из парней потом заупрямится. С такой мордашкой это раз плюнуть. Вот сука!
Он секунду подумал, поднял глаза на Бобо и твердо сказал:
— Я, пожалуй, возьмусь. Выпотрошим ее!
…
— Несите в полицию! – Эллис захлопнула папку и встала из-за стола. – И валите к черту!
Оскар усмехнулся. Знала бы она, сколько раз ему приходилось слышать эти слова. Половина клиентов при первой встрече пытается блефовать. Забывая о том, что они любители, а он, как-никак, профессионал.
Продолжая сидеть, он начал обычный разговор о том, что совершенно не обязательно доводить дело до скандала. У каждого свой бизнес, он это понимает и совсем не собирается мешать. Пусть Эллис покроет ему расходы на сбор материала, и больше она об Оскаре никогда не услышит.
Главное — чтобы клиент начал платить, а потом он уже никуда не денется.
— Вы не понимаете, — прервала его Эллис. – Отца я просить не буду, это не его дело. А у нас просто нет денег. Это не бизнес, а волонтерский проект.
— Какой проект? – Оскар удивленно поднял брови, — по доставке органов?
— Что? – теперь настала очередь Эллис удивляться. – Вы подумали, что мы… Господи, я поняла! Ну и дурак!
Она села обратно в кресло, с трудом сдерживая смех, и вдруг стала очень похожа на свою фотографию в деле:
— Это что-то вроде обмена, поняли? Мы привозим сюда молодых ребят из Нижнего Города и размещаем в семьях. А многих отсюда – отправляем вниз. Понимаете, для того, чтобы люди лучше узнали друг друга и поняли, что, в сущности, мы одинаковые. Да, это незаконно, мы рискуем, но вы не представляете, скольким тут надоела эта дурацкая система раздельного проживания, и как много людей считает, что пришло время ее изменить. Да вы ведь и сами снизу, так?
И она внимательно посмотрела на оторопевшего Оскара.
— Я гражданин Верхнего Города! – отчеканил он.
— Да, — кивнула Эллис, — сейчас – да. Но ведь родились-то внизу? Не спорьте, я много раз была там и научилась отличать. Это как клеймо, понимаете? И на вас, и на нас. Так вот, мы работаем, чтобы его стереть. Навсегда.
Через неделю, все проверив, Оскар отдал ей оригиналы и в ответ получил приглашение заглядывать. Еще через неделю с удивлением обнаружил себя в самой гуще работы по приему своих земляков. А еще он заметил, что взгляд Эллис останавливается на нем куда чаще, чем на других парнях. И что ему это очень нравится.
К счастью, Бобо в этот раз опять угодил в больницу. Оскар врал ему, что дело идет своим чередом, а старик только кривился и что-то бормотал себе под нос. Будь Бобо здоров, он раскусил бы Оскара сходу, но в его теперешнем состоянии чутье явно отказало ему. По крайней мере, Оскар верил в это. До тех пор, пока не раздался ночной звонок.
— А ты шустрый парень, — голос в трубке сочился спелым ядом. – Быстро переметнулся. Идешь завтра знакомиться с будущим папашей?
Разведка у старика по–прежнему работала отлично – назавтра Эллис позвала его поужинать с Брадером.
— А как же старый больной Бобо? – не унимался старик. – Больше уже не нужен, да? Что ж, мальчик мой, иди, но я должен предупредить, что тебя ожидает большой сюрприз!
Бобо бросил трубку, а Оскар упал в кресло, будто его подсекли под обе ноги, когда он уже выбежал с мячом на площадку у ворот. Он представил себе этот сюрприз: они чинно сидят за столом, Оскар рассказывает Брадеру о своей работе в адвокатской конторе, а Бобо тем временем неторопливо, с кривой ухмылкой жмет кнопку на пульте. Оскар валится на пол и вопит от боли, или, хуже того, стонет от оргазма, а Эллис испуганно стоит рядом и совершенно не понимает, что случилось! Приезжает скорая, врач делает скан и объявляет почтеннейшей публике, что их гость и возможный жених дочери хозяина – обыкновенный раб, безответственное существо, послушная игрушка в руках владельца пульта. Занавес!
Оскар почувствовал, что тонет, и горькие воды смыкаются над его головой. Но черный лотос отчаянья пришелся ему не по вкусу. Оскар на мгновение коснулся его жгучих лепестков, ударил ногами дно и устремился вверх.
И рывком поднялся с кресла:
— Выход есть всегда. Это – первое подземное правило. Нет, Эллис, все-таки мы разные!
Несмотря на поздний час, к Бобо его пустили без возражений. Старик платил клинике такие деньги, что пожелай он – к нему привели бы и цирковую труппу. Размеры палаты, кстати, вполне позволяли. Дежурная сестра узнала Оскара и не пошла с ним, попросив только не утомлять больного.
Накинув халат, он тихонько зашел в палату и притворил за собой дверь. Бобо спал, запрокинув голову и выпятив острый кадык. Оскар хотел, было, разбудить его, как вдруг… снова оказался в том саду, десять лет назад, полуживой от яда. Только на этот раз в руках у Бобо не было оружия. И, как в ту ночь, не раздумывая, он бросился вперед, в два прыжка одолев расстояние до кровати. Проснулся ли Бобо до того, как пальцы Оскара коснулись его шеи? Кажется, да. Он, вроде бы, даже успел улыбнуться, но это было его последним осознанным движением.
Оскар выпрямился, стараясь не глядеть вниз. В голове стучало:
— Пульт! Надо забрать пульт! Чтобы какой-нибудь идиот–полицейский не стал жать на кнопки.
Проверил на столе – ничего. Заглянул в тумбочку – пусто. Поколебавшись, приподнял одеяло и нашел рядом с телом старика бумажный конверт, из которого выпала черно–белая коробочка с двумя кнопками. Есть!
Еще в конверте было письмо, и Оскар, привыкший аккуратно относиться к любым документам, поднес его к ночнику и стал читать. И не смог ничего разобрать! Глаза бегали по строчкам, мозг пытался связать их в одно целое, но они разбегались и прятались, как живые:
«Оскар, мой мальчик! Прости старого шантажиста, что интриговал до последнего. Я решил в кое-то веки сделать доброе дело. Возможно, в аду мне за это позволят перекур, когда будут поджаривать мою задницу на сковородке. Одобряю твой выбор – она хорошая девушка, совсем не наш случай. В конверте — код деактивации и пульт… Будь свободен и будь счастлив. Твой Бобо»
Оскар медленно разогнулся, уронив листок на пол. Привлеченная шумом, в палату заглянула дежурная сестра. Увидела скрюченное тело Бобо со свернутой шеей, зажала себе рот ладонью, чтобы не закричать, развернулась и, дробно стуча каблуками, побежала на пост. Оскар не стал ее останавливать. Зачем? Он стоял посереди палаты, смотрел на свои руки, а в голову ему лезла какая-то ерунда. Что-то вроде: «левая рука не знает, что делает правая, которая не знает, что делает левая, которая…»
…
Господи! Так ты точно уверен насчет рук?