Чубайча про Зюню и сикурляк
— Хараблек, расскажи чубайчу! – оповестил ночь дружный хор голосов.
Потрескивал костер, разгоняя покрывало тьмы. Вокруг огня сидели молодые мужчины и выжидающе смотрели на тощего старика в сером шлюссе.
— Хорошо. Какую вы хотите? Про волшебный пузырь? Про коткера и непослушную девочку?
— Ты издеваешься? Про коткера и соплежуйку будешь детям болтать. Нам нужна чубайча про Зюню и сикурляк.
— Ууу… Взрослой чубайчи захотелось деткам, – голос старика перепрыгивал пламя, – но она очень длинная, я охрипну. Может, лучше про коткера? Короткая и с хорошим концом.
— Нет уж, мы хотим про приключения. Не ломайся, Хараблек, рассказывай. Или мы уйдем и унесем с собой еду.
— Еда… Знаете, паршивцы, чем растопить голодное сердце старика – засопел Хараблек, закутываясь в полы шлюсса. – Чубайча про Зюню соткана из мелких частей. Я долго собирал их у разных людей, странствуя по миру. Даже у гашелей бывал – жуть, как вспомню. А ту часть, где Зюню соблазняет прекрасная Мураз…
— Рассказывай уже, Хараблек, не томи!
— Мой желудок поддерживает вас. Доставайте еду. И слушайте…
— Чубайча первая – «Рождение Великого Зюни» –
Солнце трижды падало за Ленту, прежде чем старуха Канарыг вынесла из хижины–тахтара новорожденного младенца.
— Хилый. Отойдет к Конструктору, не пройдет и дня, – заявила Канарыг собравшимся вокруг куптайцам.
— А под каким он знаком родился, мудрейшая? – задала вопрос Пумрыг, воплощение женского любопытства.
— Под знаком молчаливого зяблика.
— Ооооо! – заволновалась толпа. – Если младенец выживет, он обязательно станет хорошим работником Ленты!
— Да я же сказала вам, бжыни глупые, хилый червяк родился у нашей Цамкони. А вы тут уже про цапцанов языками мелите. Кыш работать! – рассердилась Канарыг.
— Надо назвать малыша Зюней. Имя обережное, вдруг поможет. Я так свою домашнюю типтрихиндру называла, и она пять лет прожила вместо положенных трех. Точно говорю, обережное! – снова подала голос Пумрыг.
— Чубайча первая – «Под знаком колченогой лисицы» –
Выжил Зюня. Все радовались.
Только старая Канарыг пережевывала злость за неоправданную мудрость.
Солнце падало за Ленту много–много раз. Рос Зюня. Гонял типтрихиндр по деревне, мешал взрослым работать. А когда он стал доставать макушкой до Ленты, то променял типтрихиндр на девушек. И появились у него желания разные.
В один из дней желанных случился у Зюни разговор…
— Покажи мне свои зизи! Ну хотя бы сосочки! – упрашивал Зюня неприступную Свайху.
Та заламывала руки и не поддавалась на уговоры.
Ох уж эта Свайха. Распоследняя сузапшинница на деревне. Всем молодым куптайцам давала ключи к своим сокровищам под шлюссом. А если верить слухам, то и не только молодым.…
Но только для Зюни сокровищница Свайхи оставалась недоступна. И все из-за случая с подглядыванием у ручья.
— Ты мои зизи хорошенько рассмотрел в прошлый раз, извращенец мелкий, – отсекла Свайха очередной налет уговоров.
— Да я ничего тогда не разглядел, кусты мешали! Не ломайся, Свайха, все знают, как ты любишь молотить мужские пшинницы.
— Чтооо? Что ты сказал? А ну пошел отсюда, пока я отца не позвала! – Свайха в гневе, что типтрихиндра с отдавленным хвостом.
И Зюня пошел. Как мученик, пострадавший за приступ речного вуайеризма.
Но где найти спасенье? Где свободная девушка в незанятом тахтаре?
Зюня не знал ответов. Его родильный знак, молчаливый зяблик, как всегда молчал.
Хотя чему тут удивляться, зяблик никогда не был знаком, дающим покровительство разгоряченным юнцам. Вот колченогая лисица – другое дело.
Вспомнив про лисицу, Зюня вспомнил и про Мужрыча – одинокого старика, живущего возле самого конца Ленты. К тахтару Мужрыча никогда не зарастала женская тропа. Даже Свайха ходила. Значит, колченогая лисица старика все еще хромала в нужном направлении.
В тот день Зюня встал на скользкий путь героя, сам того не понимая. Юный и неокрепший ум влекло к жилищу Мужрыча. И к новой чубайче…
— Чубайча третья – «Предшественник» –
Мужрыч встретил юношу холодно. Еще бы он улыбался, ведь Зюня носил пшинницу между ног, что вызвало в старике подозрение. Последний раз мужчины приходили к Мужрычу лет пять назад, упрашивая его рассказать запретную чубайчу. Тогда старик отказался и был бит.
Приглядевшись к Зюне, чье худосочное тело вызывало своим видом жалость, Мужрыч все-таки решил проявить гостеприимство.
Узнав о цели визита, и вовсе подобрел. Стал рассказывать чубайчи про молодость и девушек, бахвалиться своим родильным знаком.
Разошелся совсем Мужрыч, забылся. И поведал парнишке запретную чубайчу. А та не даром прозывалась запретной. Не должен был куптаец пытаться постичь замысел Конструктора. Поэтому мудрейшая Канарыг запретила Мужрычу рассказывать небылицы и смущать умы людей.
Но Зюня очень хотел смутиться. И Мужрыч, не сдержавшись, смутил.
Долго рассказывал Мужрыч запретную чубайчу. А Зюня все слушал, раскрыв рот. И чем невероятнее становились описываемые события, тем больше открывался рот у парня. Когда опустошенный Мужрыч закончил чубайчу предложением: «По возвращению в Куптай все девушки любили меня как великого путешественника и героя, не обращая внимания на внешность», – угроза сворачивания челюсти серьезно нависла над Зюней.
Старик заметил это и выпроводил Зюню за порог от греха подальше.
Глупый, глупый Зюня. Вдохновился он чубайчой старика. И решил тоже стать героем, чтобы нравиться всем девушкам Куптая.
— Чубайча четвертая – «Побег из Куптая» –
Все, даже дети, знали, что Синяя Стена неприступна. Что она окружает Куптай и окрестности на день пути в любую сторону. Что река вытекает из-под Стены. Что солнце встает и падает за Ленту, просвечиваясь сквозь синеву Стены мутновато–желтым диском.
Что Лента пересекает Куптай с запада на восток, появляясь из Стены, и в ней же исчезая.
Все знали, что так задумал Конструктор. Давным–давно он сошел с неба и рассказал диким куптайцам, как должна выглядеть Заготовка. Конструктор повелел делать Заготовки и класть их на Ленту. Движущаяся Лента висела над землей и двигала Заготовки от одной Стены к другой, где те растворялись в синей вертикале. Великий Конструктор дал куптайцам язык и научил строить тахтары.
Крепко вцепились слова Мужрыча в мысли Зюни. Тисками сжимали. Больше не бегал за девушками Зюня, не пугал типтрихиндр на речке.
Каждый день, как появится солнце над Лентой, отправлялся парень к Синей Стене. Вглядывался в нее, старясь уловить хотя бы намек на прозрачность. Но Стена синела и бугрилась волнами, словно речка от ветра. Мягко отталкивала от себя руку Зюни, покалывая кожу невидимыми иголками. Камень отскакивал от Стены, дохлая типтрихиндра тоже.
После разговора с Мужрычем пять долгих раз падало солнце за Ленту.
А в середине шестого падения Зюня сбежал ночью из дома.
В желтом рваном шлюссе с короткими рукавами, с набитыми ягодами и мясом типтрихиндр карманами, Зюня лег на Ленту. Легкое покалывание заигрывала со спиной Зюни. В какой-то момент он испугался. Но не наложил демонов страха в штаны.
Зюня просто зажмурился. И сбежал из Куптая.
— Чубайча пятая – «Дрожайший Псюн» –
Приклеенный спиной к Ленте, Зюня скользил в неизвестное.
Мужрыч рассказывал, что после Синей Стены Лента несла его к новой Стене. Тоже Синей. Но появились какие-то люди и спасли его.
Зюня следовал по стопам своего героического предшественника. Не успел юноша толком осознать свой поступок, а к нему уже тянули загребущие руки неизвестные личности.
— Кавагара! Человек! Кавагара! – голосили личности.
Зюню спустили с Ленты.
Вокруг стояли обычные люди. Но не куптайцы. Никто в Куптае не носил странные гребни в волосах.
— Какой человек? Показать! Хватит топтать мои ноги, расступитесь! – вперед вышел лысый мужчина в одной набедренной повязке.
«Сперва меня приняли за Конструктора. Начали засыпать фруктами и разной шерстяной сранью. Потом приставили к шее нож и чуть не зарезали. Меня спасло вмешательство лысого мужика с разрисованной рукой. Он у них вроде нашей мудрейшей. Стал спрашивать меня, что да кто, куда и откуда. Ну, я и выложил как на духу. Все ахали. Только лысый молчал, а потом отвел меня в свой тахтар и принялся поить какой-то гадостью. Он рассказал, что земля вокруг называется Дрожайшим Псюном. Живут здесь дрожайцы и поклоняются Псюну. Знаешь, малец, лысый показал мне его. Не поверишь, но Псюном они называли нашу Заготовку. А потом меня вырубило пойло. Очнулся я уже на следующее утро. Когда четверо здоровяков пихали связанного меня в Стену над Лентой. У них ничего не получалось, Лента все время сносила тело в другую сторону. Пока не подключилось еще несколько человек. Выпихнули они меня назад. Такие дела. По возвращению…» – чубайча Мужрыча вспоминалась хорошо. Особенно в тахтаре лысого вождя Кавагары. Особенно при виде каменной чаши с желтой водой и резким запахом.
Зюня сидел на шерстяной шкуре неизвестного зверя и смотрел на вождя. Кавагара лыбился гнилыми зубами и размахивал руками. Никаких рисунков Зюня не заметил.
— Ты пей, пей! Будешь крепко спать, здоровым проснешься! – настаивал Кавагара.
— Спасибо, – когда Кавагара обхватил свое лицо руками, Зюня незаметно вылил всю жидкость на шкуру. – А можно посмотреть на Псюн?
— Конечно, конечно, – вождь полез копаться в свой набедренной повязке, и Зюня уже усомнился в разумности просьбы. Но вот показалась головка, а за ней и весь Псюн. Грязная, замусоленная Заготовка родного Куптая. Как и рассказывал Мужрыч.
— Почему вы называете это Псюном и поклоняетесь ему? И где берете?
— Конструктор повелел смотреть на Ленту. Брать Псюны. Во времена моего деда Псюны дрожали. Потом уже нет. Мы должны стоять и смотреть на Ленту. Втыкать в Псюны палочки–кужички. Во времена моего деда палочки были твердыми и холодными. Потом уже нет, закончились. Мы вырезаем из дерева и втыкаем. Молимся. Через Псюны Конструктор говорит с нами. Передает нам дрожь своего замысла.
— Ясно… – сказал Зюня, хоть ничего и не понял. – А что за звери у вас такие шерстистые?
— Хухоли. Большие и вкусные. Теплые.
— Везет вам, у нас таких нет. Только лисицы. И типтрихиндры, но они мелкие и жесткие. И совсем не теплые. Сейчас покажу, вот! – Зюня вытащил из кармана шлюсса обмякшее тельце фиолетовой типтрихиндры.
Каварага осторожно взял трупик за хвост и принялся с любопытством рассматривать.
Зюня поступил в геройском духе: «Не думаю, действую!»
Притворившись опоенным, Зюня выжидал, когда Каварага нежно обнимет самого себя и заснет. Дождавшись, юный герой сбежал, чувствуя ветер в голове и желудке.
Он добрался до Ленты и отправился в новый край.
Край, где его ждали…
— Чубайча шестая – «Страна ласкового коткера» –
Ласковые женские ручки отлепили Зюню от Ленты и понесли к тахтарам на холмах.
— Глупышка, не дергайся, мы сделаем тебе приятно. Мы чувствовали, что этой ночью Язык принесет Тихисса–пшинника, оплодотворителя! Ты подаришь ребенка Прекрасной Мураз. А потом мы вырвем твое сердце и скормим священным коткерам, – говорили женщины.
Зюня был не прочь подарить свое семя неизвестной Мураз, но дарить сердце каким-то коткерам душа не позволяла.
Парень вырывался, как мог. В итоге Зюня обнаружил себя привязанным к столбу внутри тахтара. Все стены украшали изображения людей и серых четвероногих зверей, играющих с… Заготовками?
Перед Зюней на коленях сидела молодая девушка с горшком на голове. Лоскутный зеленый шлюсс обнадеживающе скрывал ее зизи. Под ногами девушки резвились те самые звери со стен тахтара – серые пушки с усатыми мордами.
«Коткеры», – понял Зюня.
— Мурлык–мугарлык! – сказал один из коткеров и упал мордой вниз.
— Мой ласковый Тумзя, я вижу, тебе понравился Тихисса–пшинник. Да, он подарит мне крепкого сына, а потом отправится во мрак забвения. Сейчас мы посмотрим, велика ли у него пшинница, – зажурчал голос коварной соблазнительницы.
Зюня заерзал на столбе. Веревка крепко сдерживала геройские порывы.
— Обычно Язык приносит нам круглые камни с торчащими палочками. А иногда он приносит нам мужчин. Священный Коткер милостив, Его Язык несет благодать моему народу, ведь у нас так мало мужчин с рабочими пшинницами. Мои прислужницы снимают с Языка дары, используют по назначению, и вновь кладут на Язык. Но раз в двадцать долгих падений солнца Язык приносит Тихиссу–пшинника, оплодотворителя жрицы священных коткеров. Настал мой черед вобрать в себя семя Тихиссы, – Мураз все говорила и говорила, томно дуя в ухо Зюни.
— Я не Тихисса! Я Зюня! – закричал плененный герой от нахлынувших на него чувств.
Мураз скинула с себя лоскутный шлюсс.
Что оставалось делать Зюне?
Только плюнуть на все и отдаться.
Он и плюнул. Несколько раз. Прямо в лицо Мураз.
Связанный по рукам и ногам, с вонючей тряпкой во рту, Зюня был водружен на ленту.
Рядом прыгали дикие женщины и молчали кроткие мужчины.
После плевка в лицо врага Зюня подвергся тяжелым истязаниям. Обиженная жрица объявила Зюню лже–Тихиссой и кинула на растерзание своим служанкам. Несколько дней те молотили пшинницу героя, останавливаясь только, чтобы накормить Зюню мясом с шерстью (коткеры?).
По окончанию безумства вконец обессилевшего Зюню связали и водрузили на Ленту.
Рядом с ним усадили еще одного бедолагу с гребнем в волосах, как у дрожайцев. У него был полубезумный вид – девки исполнили всего его постельные мечты.
— Ты мог бы подарить мне свое семя и уйти в вечность. Но ты не Тихисса. Как жаль, – рядом с Лентой шла Мураз в окружении своих верных подруг. На руках она держала двух коткеров. – По древнему обычаю мы должны дать вам проводников в иной мир. И да приведет вас Язык в царство блаженства!
Мураз положила коткеров на колени Зюне и второму пленнику.
— Мурлык–мырк, – сказал коткер Зюни и сполз с колен, тут же приклеившись к Ленте.
Рядом ехали Заготовки с палочками дрожайцев.
Впереди маячила очередная Синяя Стена.
— Чубайча седьмая – «Хищный оскал» –
Гашели.
Нелюди. Жуткие твари.
Вечно голодные, с лихорадочным блеском в глазах, они день и ночь поджидали добычу возле синей двигающейся дорожки.
Когда-то у них были животные – медлительные двугорбые сыбсы, почившие в желудках предков нынешних гашелей.
Туманный образ Конструктора и его повеления стерлись из памяти дикарей.
Синяя дорожка что-то означала. Но что – никто не помнил. Гашели взялись поедать друг друга. Они бы съели самих себя, но дорожка, кроме несъедобных круглых предметов, внезапно стала приносить людей. Связанных, с пушистыми серыми зверями на коленях.
Туман забытых знаний толкал полулюдей–полуживотных собирать все, что приносила дорога. Круглые предметы шли на оружие. Люди и зверьки шли на обед.
Со временем гашели привыкли получать еду.
Самцы и самки, детеныши – они стояли возле «дороги жизни» и ждали. Когда они увидели двойной обед в виде Зюни и дрожайца, гашели пришли в неописуемый восторг. Рыча, кусаясь и отталкивая друг друга, они стянули еду вниз. Потащили на камень, служащий гашелям разделочным столом.
Жирная баба, капая слюной на волосы Зюни, уложила добычу на камень и замахнулась самодельным молотом.
Юному путешественнику повезло.
Детеныши гашелей, не дождавшись разделки, стали кусать дрожайца. Началась драка.
Баба–палач, нечленораздельно мыча, отставила молот в сторону и направилась наводить порядок.
Под крики живьем разделяемого на члены дрожайца, Зюня личинкой бжыня уползал в сторону Ленты.
Ему повезло, что гашели погрузились в кровавую горячку пиршества. Иначе Зюня никогда бы не стал героем.
А так он упорно полз к единственному шансу на спасение. Благо Лента находилась совсем рядом.
Когда до спасительный дорожки оставалось несколько ползучих маневров, кто-то из гашелей заметил пропажу и закричал.
Зюня и не подозревал о скрытой силе своего тела. За несколько стуков не вырванного Мураз сердца он смог встать вертикально, а затем и рухнуть на Ленту.
Если бы гашели сохранили в себе хоть капельку былого рассудка, они бы подбежали к Ленте и вновь оторвали «уползшую еду».
Но взрослые особи терзали первую жертву, не желая отвлекаться от приятного занятия.
Мелкие детеныши бежали рядом с Лентой и тянули свои кровавые пальчики к Зюне, но их силы не хватало, чтобы спихнуть парня. Им удавалось схватить только Заготовки–Псюны.
А потом была Синяя Стена.
Отсекающая голод и безумные глаза гашелей от будущего поступка Зюни.
— Чубайча восьмая– «Явление бога» –
Зюня лежал на плывущей вперед Ленте. Мимо проплывали чужие страны и края. Мелькали между деревьев тахтары. Вдали маячили фигурки людей.
Но никто не подходил к Ленте и не желал взглянуть на чудо в лице Зюни.
Юный герой привык к покалыванию синей Ленты. Привык к прохождению бесчисленных Стен.
Он лежал и смотрел на небо, на край Стены, из-за которого выползало солнце. Смотрел на искорки звезд ночью. Мудрейшая Канарыг рассказывала, что это души ушедших куптайцев.
Предки подмигивали Зюне, приободряя.
День сменялся ночью. Голод сменялся жаждой. Сознание уплывало к предкам.
А на третий день Зюне явился Конструктор.
Он носил потертый белый шлем и курил тонкие синие палочки.
— Конвейер неисправен. Проект неисправен и заброшен. Увы, мы забыли отключить вам генераторы заградительных барьеров, когда улетали с вашей планеты.
— Но как же так? – плакал Зюня, протягивая к богу руки.
Конструктор поморщился. Он поднял его высоко вверх, оторвав от Ленты.
— Смотри! Долина. Когда-то давно наш звездный корабль потерпел крушение на вашей планете. Для починки нам нужно было одно устройство – сикурляк. И чтобы его создать мы привлекли местных полудиких аборигенов. Разделили долину силовыми барьерами на множество секторов. Протянули сквозь сектора струнный конвейер. И дали задания каждому из секторов изготавливать необходимый нам компонент будущего сикурляка. Эксплуатация, признаю. Но иначе никак. Кроме меня на корабле летели еще двое людей, нам никогда бы не удалось создать сикурляк втроем. Один из троицы был зоологом, а мы перевозили разных животных: рептилоидных тептрихиндр, большерогих хухулей, коткеров с Плеллы-7, других. Мой друг решил на время работы провести небольшой эксперимент и заселить сектора определенным видом фауны.
Когда твои предки, Зюня, изготовили сикурляк, мы улетели. Забыв в спешке перед этим отключить конвейер и силовые барьеры. Ваши племена стали копировать детали сикурляка, имитировать работу. Со временем они потеряли первоначальные знания.
Куптай производил вместо кремниевых болванок голые обточенные камни. Дрожайший Псюн втыкал в камни деревянные палочки вместо иридиевых пластин. Потом один из вождей решил отправлять на конвейере людей, смутив следующий сектор. Там должны были вставлять в болванки микрочипы, но появление органики на струне спутало все планы и порядок рабочих действий. На конвейер стали грузить людей, животных, грубые подобия первоначальных деталей. Мне очень жаль, Зюня, что так произошло. Извини. Я вернулся, чтобы все исправить, – Конструктор долго говорил.
— Почему ты вернулся только сейчас? Почему не раньше?
— Потому что тебе все это снится, Зюня…
***
Хараблек замолчал, откашлялся и обвел взглядом слушателей.
— Вот это ты наплел, старик. Особенно в конце. К чему здесь сон? Что случилось с Зюней? Как он стал героем?
— Хе–хе. Не доросли вы еще до понимания чубайчи.
— Да пошел ты! Лучше бы и в самом деле рассказал про коткера и девочку. Пойдемте отсюда, парни. Только зря накормили хрыча.
Один за другим слушатели растворялись в ночи.
Старик усмехался им вслед.
Он всегда недолюбливал имя, данное ему при рождении.
Так не называют героев, добравшихся до конца конвейера и отключивших питание.
Старик видел разбитый звездный корабль и скелеты пришельцев. На самом деле они не дождались окончания производства сикурляка и умерли гораздо раньше по неизвестной причине.
Поэтому некому было отключить питание струнного конвейера и заградительных барьеров.
Их выключил молодой Зюня, упавший с конвейера на землю. Он разбил приборы валяющимися вокруг Заготовками. Подобрал потертый белый шлем. На нем были выбиты символы. Зюня не умел читать знаки пришельцев, но ему казалось, что Великого Конструктора должны звать Хараблеком.
Только существа с такими именами пленяют других для изготовления сикурляков.
Или рассказывают чубайчи, чтобы пленить внимание и заслужить еду.