Один из первых примеров того, как может быть устроен гипертекст

Непонятно что это и самое главное — непонятно зачем. Какая-то бредовая история с бредовым финалом. Да к тому же, как выяснилось несуществующая. Основная концепция понятна. Но она стара как этот мир. Не сомневаюсь что отзыв заминусуют. Как же, элитарная вещь!

«Алеф» — самое известное произведение Борхеса. Много сказано о его достоинствах, влиянии, красоте...

Но за фантастической канвой повествования лежит боль и грусть автора. Мало кто обращает внимание на то, что рассказ датирован 1945-ым годом — годом Великого Освобождения, начала новой жизни. Многие города мира лежали в руинах после бомбардировок. Казалось, многими забыто прошлое, история и культура. «Алеф» — это попытка объединить разрушенный мир, увидеть всю его целостность, а главное — понять это пагубное разнообразие моральных ценностей и его, порой, катастрофические последствия. Рассказ Борхеса — это, если хотите, поиск Бога, своего Я... «Алеф» — это Сфера, центр которой везде, а окружность нигде.

А я бы сравнил жизнь не с лотереей, а с чередой выборов, осознано совершаемых человеком. Сталкиваясь с ситуацией каждый выбирает из двух вариантов один. И так каждый раз. Ставить в зависимость от случая ход истории — принижать роль и значимость воли и сознания человека. Правда, есть события, которые от нас не зависят. Но это уже другой разговор.

Борхеса я начала читать с осторожностью. Дело в том, что я не понимаю рассказы. Те рассказы, которые я читала до этого, укладывались в крайности: либо Шекли (который интуитивно понятен, прекрасен, смешон и вообще молодец), либо Селинджер (который меня вводил в прострацию — что здесь блин происходит и зачем я это читаю?). В общем рассказов я побаивалась и имела совсем не гаусово распределение по шкале Шекли-Селинджера. Вернемся к Борхесу. Зная, кто такой Борхес и забавный факт из его биографии (писал рецензии на несуществующие книги), я, по началу, старательно въезжала, боясь пропустить что-то важное. А потом я выдохнула и меня отпустило. Прочитав три рассказа, мне все еще сложно оформить свою мысль в полноценный отзыв, но я теперь знаю точно, что прочитаю Борхеса от корки до корки. А шкалу переименую в Борхеса-Селинджера.

Притчевость этого рассказа, сколько бы не имела версий для своего истолкования, — не сокрыта в глубинах когнитивного опыта прочтителя, но находится как будто бы на поверхности читательского восприятия.

То есть, рассказ у любого читателя неизменно вызывает симпатию: у одних — к бесстрашному ученику; у других — к его единовременному наставнику.

И вот почему.

В этом своем рассказе Борхес сводит все приемы стиля магического реализма к тому единству формы и содержания, которое и было затребовано для создания шедевра.

Антагонистом же этому рассказу будет созданный в том же году рассказ «Синие тигры», где притчевость сохраняется; но где Борхес намеренно уводит содержание от обозначенной им в начале рассказа проблематики. Настолько, что порой кажется, будто бы автор, изначально посягнув на что-то неимоверное и мистическое — так и не нашел для этой проблематики легко узнаваемого художественного решения.

Но в «Синих тиграх» Борхес сохраняет верность лишь приемам стиля — а в «Розе Парацельса» все посвящает замыслу и воплощению, сделав стиль отчасти вторичным.

Найдут ли своих почитателей «Синие тигры»?

Всегда.

Но ясно и без доказательств, что «Роза Парацельса» многим понравится куда больше.

Это самая настоящая энциклопедия мифологических существ. Акцента на какую-то одну мифологию (древнегреческую, например, к которой я давно прикипела душой) нет, что позволяет попробовать охватить необъятное :) Тем не менее, книга получилась довольно интересной, пояснения и комментарии из различных источников расширили восприятие уже знакомых монстров и прочих вымышленных существ. И уж скучно точно не было!

Форма подачи оказалась крайне удачной: в случае указания первоисточника читателю позволено оценить всю прелесть наивняка, сквозящего в строках какого-нибудь невообразимого труда, и полет фантазии в духе «что бы еще такое выдумать». А в случае, когда автор пересказывает какие-то очерки в кратком изложении, проскальзывают намеки на легкую насмешливость ;) После этих небольших ремарок энциклопедия перестает быть просто нарезкой из статей.

Упоминание незабвенного Плиния (Pliny the Elder) заставляло меня неистово фейспалмить, в основном благодаря влиянию Алана Дейвиса и первого сезона QI, пестрившего советами вышеуказанного Плиния xD И как после этого его можно спокойно воспринимать?

Рассказ неплох, и лишь так на мой взгляд. Весь его прекрасный слог попирает одно слово, в котором заключена суть восприятия, мироощущения героя рассказа. И что примечательно — в этом вина автора есть, но таков Парацельс.

Если и «первородный грех», и «Адам из Рай», и уж тем более «Всевышний» я могу воспринять как аллегории из уст ученого-поэта, то Каббала, способствующая пониманию Слова — однозначное, недвусмысленное указание на источник знания, вдохновения Парацельса. Причем же тут вера, так и хочется спросить у Филиппа фон Хоэнхэйма в представлении Борхеса? Причем же здесь вера, которую ценит Парацельс, когда его познания — религия, которая призвана единственно переобучать вере, доказывать веру, обосновывать веру, что становится невозможно на поверку.

И это даже не касаясь того, что известно какой «Всевышний» у иудеев, какие имена он носит, как называет свои творения; не касаясь того, что вольный перевод самого слова «Каббала» на русский язык — «камень забирающий (подчиняющий) душу». Да и все мы знаем, какие смыслы носят устоявшиеся выражения «Попасть в каббалу», «Сущая каббала» всё в том же нашенском, родном языке.

Быть может я глупо цепляюсь за форму, упуская саму эссенцию этого рассказа, упуская из виду само сияние знания Парацельса, но для меня оно вовсе не сияет, для меня это скверно, когда «пищу преподносят грязные руки». Можно ли в этом случае отведать «чистого кушанья»?

Интересно, что в этом рассказе появилась тема зеркал и размножения как некоего зла. Позднее она присутствует в рассказе «Тлен, Укбар, Орбис Терциус».

Интересно, если «в каждой книге четыреста страниц, на каждой странице сорок строчек, в каждой строке около восьмидесяти букв» и всего используется 25 знаков, то сколько неповторяющихся книг содержит библиотека?

При прочтении рассказа сразу из космологии вспомнился антропный принцип в интерпретации Александра Виленкина:

«Удивительный вывод следует из этой картины мира: поскольку число вселенных-пузырей бесконечно и каждая из них неограниченно расширяется, в них будет содержаться бесконечное число областей размером с наш горизонт. У каждой такой области будет своя история. Под «историей» имеется в виду все, что случилось, вплоть до мельчайших событий, таких как столкновение двух атомов. Ключевой момент состоит в том, что число различных историй, которые могут иметь место, — конечно. Как это возможно? Например, я могу подвинуть свой стул на один сантиметр, на полсантиметра, на четверть и так далее: кажется, что уже здесь таится неограниченное число историй, поскольку я могу сдвинуть стул бесконечным числом разных способов на сколь угодно малое расстояние. Однако из-за квантовой неопределенности слишком близкие друг к другу истории принципиально невозможно различить. Таким образом, квантовая механика говорит нам, что число различных историй конечно. С момента Большого взрыва для наблюдаемой нами области оно составляет примерно 10, возведенное в степень 10150. Это невообразимо большое число, но важно подчеркнуть, что оно не бесконечно.

Итак, ограниченное количество историй разворачивается в бесконечном числе областей. Неизбежен вывод, что каждая история повторяется бесконечное число раз. В частности, существует бесконечное число земель с такими же историями, как у нашей. Это значит, что десятки ваших дублей сейчас читают эту фразу.»

Борхес создатель миров, как никто понимающий, что мы и мир нас окружающий выведен по тем же законом, что и книга-лабиринт!

Один из любимых рассказов у Борхеса. Его его взгляд будто бы пронизывает всю суть мироздания!

Очень излюбленный прием, заставляющий возвращаться к началу и удивляться, сравнивая со своим впечатлениями при первом прочтении.

Кстати, Паоло Коэльо считает Борхеса своим учителем. Он даже произведение назвал свое также «Заир» . Но в данном случае ученику вряд ли когда-то удастся перерасти гения. Борхес — это вселенная, вселенная-библиотека!

Читал этот рассказ несколько раз в разные периоды жизни и при каждом новом прочтении находил новые оттенки, новые детали. Вся гениальность этого писателя в его мире-библиотеке. И по сути другие его произведения это составная часть лабиринта, единого лабиринта мирового знания, мирового устройства. Перечитывая его рассказы, будто бы видишь — как из крупиц собирается одно целое!

Пожалуй, самое серьезное и самое несерьезное художественное произведение, которое мне доводилось прочесть. Исключительная игра ума, сродни таким играм, как го, в которых сочетаются изысканное развлечение с глубочайшей философией и миросозерцанием.

Книга, бесконечная книга. Снова страницу невозможно найти. Затягивает в себя-невозможно избавиться от неё. Это же старинный образ интернета!

Не даром говорят, что на один рассказ Борхеса можно целый роман написать. Собственно, такие прецеденты есть. Просто удивительно, как автору удается вместить столько идей в такой маленький текст.

Печально становится, когда понимаешь, что где-то во Вселенной есть твое счастье, но найти его не представляется возможным. А если даже и повезет, то не факт, что это не подделка.

В Библиотеке есть все знания мира, но принципа Библиотеки не поймет никто. Однако Библиотека периодична, поэтому беспорядок становится порядком. Но человек настолько мал, что никогда не поймет этого.

В наше время ДНК-экспертиз этот план не сработал бы. Жаль девушку. Растратила всю жизнь на месть. Идти вперёд важнее, чем мстить.

Не о бессмысленности борьбы, а об одинаковости человеческого духа. Борхес берёт наш внутренний дуализм и даёт нам возможность насладиться своими внутренними конфликтами со стороны. Для Бога (космоса, мироздания) мы равны сами себе и друг другу. И только непонимание этой математики приводит к войнам.

Потрясающее чувство огромного театра, где миллионы актёров, а спектакль продолжается столетия.

Не важно, кто предатель, а кто герой. В глазах Бога (Космоса, мироздания) все люди — суть один человек.

«К тому, что делает один человек, словно бы причастны все люди. Поэтому трудно считать несправедливым, если бы ослушание в одном саду пало проклятием на весь род человеческий; трудно считать несправедливым, если бы распятие одного еврея стало спасением всех людей. Может быть и прав Шопенгауэр: я – это другие, любой человек – это все люди. Шекспир в каком-то смысле тот же несчастный Джон Винсент Мун (тот самый предатель)».

Не забывайте, наделив героя чудо-памятью, Борхес отказывает ему в способности мыслить. «Мыслить — значит забывать о различиях, обобщать, абстрагироваться. В загромождённом предметами мире Фунеса были только подробности, к тому же лишь непосредственно данные». Фунес — как книга, он всё помнит, но не может ничего создать. Для этого нужен только человек.

Сам Борхес писал: «Этот рассказ может показаться фантастическим, но это метафора, это моя реальная бессонница».

Мне кажется, что это крик души человека, чувствующего себя стариком. Человека, утратившего зрение и не могущего наслаждаться самым главным удовольствием своей жизни – удовольствием доставляемым чтением. Весь прежний мир кажется Борхесу идеальным, миром удовольствия и радости. Он ностальгирует, оказавшись отрезан от этого мира слепотой. Он кажется себе дряхлым и не нужным. Порой даже взывает к смерти, чтобы прервать эту затянувшуюся агонию. Эта книга – вопль ужаса, пытающегося скрыть свой страх, «делающего хорошую мину при плохой игре». Но отчаяние прорывается. Хотя автор старается сохранять спокойствие, его душевное смятение и мука слишком очевидны.

Сам Борхес считал этот сборник своих стихов наиболее удавшимся.

По-моему, в основе собрания этих рассказов лежит мысль о равнозначности людей. Нет. Не подберу правильного слова. Не об одинаковости или равноценности, а о том, что один или другой человек – суть одно и то же в глазах Бога (в смысле «вселенная», «Космос», «Мироздание»). Один человек выдаёт себя за другого, но подмены никто не обнаруживает. Один человек – это отражение, интерпретация и сущность другого такого же человека.

«Как одна монета неотличима от другой, служит одной и той же цели, так и люди – суть один и тот же человек в глазах вечности и мироздания».

«Всякий человек – это и другой человек, что один человек – это и все люди»

Даже не понимаю почему, но мне стало жутко. Физиология. Ничего более. А страшнее зомби.

В технике есть такое понятие: энерговооруженность — это количество энергии, которой обладает машина, приходящейся на единицу вещества (объем, масса) при его преобразовании. В отношении творчества Борхеса можно ввести понятие «мыслевооруженность» текста — это количество мыслей (смысла), заключенных в слове, предложении, абзаце. Так вот, по этому показателю рассказы Борхеса я отношу к высокой степени мыслевооруженности, а «Тлен, Укбар, Орбис Терциус» — к наивысшей степени.

Такое ощущение, будто автор собрал мысли как плоды некоего древа познания, промыл их, тщательно перебрал и приготовил для нас эликсир, употреблять который следует медленно, вдумчиво, смакуя каждую каплю. Великолепный рассказ.

Дань Хорхе Луиса Борхеса Говарду Филлипсу Лавкрафту. Кстати нашему, соотечественнику Григорию Бенционовичу О́стеру, удалось зарифмовать суть «творческой методы страшного рассказа» всего в четыре строки:

«Если ты проснулся в темной комнате

И не видишь ничего ужасного,

В темноте пошарь и обязательно

Что-нибудь ужасное нащупаешь.»

Конечно же, это из оперы «Сон разума рождает чудовищ».

Ужасно-Страшное. Оно рядом – на расстоянии вытянутой руки, на расстоянии чуть слышного шепота,… На расстоянии одного шага воображения, особенно когда оно, или, ещё лучше, врожденная способность к воображению, — заранее, отягощено полным карточным набором пока ещё казенных и черствых (уже подернутых затхлой пленкой плесени обжитой обыденности и при солнечном свете совсем не страшных) штампов. Штампов, услужливо разнесенных по мастям-валентностям: «сумеречное пограничье испуга», «необъяснимый страх», «панический ужас», «пожирающий кошмар»….

Дмитрий Иванович Менделеев, однажды проснувшийся как раз на границе отделяющей воспалённое, — поиском химического смысла, — воображение от болезненного, «пошарил» и «нащупал» — периодическую систему химических элементов…., — и дьявольский пасьянс хаотически разрозненных химических карт сложился в изящную и не противоречивую, — но только для его создателя и нескольких его академических адептов, но ни как для последующих поколений школяров, — колоду…

Вот так, на расстоянии вытянутой руки, — в одной темной-темной комнате, — и Говард Филлипс Лавкрафт выхватил «из темноты» колоду карт, правда уже крапленую Эдгаром Алланом По….

Периодическая система ужасно-страшных элементов. Есть. Вот только что бы ей играть без мухляжа…. Как-то где-то вычитал: «… гений – уже за границей таланта…» Шулеров и наперсточников «от ужасного» несть числа, — приблатненные каталы…. А вот Мастеров, увы…

А что касается Хорхе Луиса Борхеса, то большую часть жизни он прожил «на ощупь», познавая действительность «на кончиках пальцев» до такой степени, что кое-где оставил в нашей реальности сквозные дыры — «зачитал до дыр».... Так и на «лавкрафтовскую» канву рассказа легли чисто «борхесовские» приемы: создание ощущения реальности (путем перечисления реальных, — проверяемых хотя бы энциклопедией, — фактов, персонажей, пространств); замаскированных , — а порой и неприкрытых, -философских рассуждений; неимоверной насыщенности краткого изложения (требующее «медленного» прочтения — для расшифровки вкрапленных в текст «иероглифов смысла»...

Думаю, по теме «если ты проснулся в темной комнате» и строфы из стихотворения Гумилева «Творчество»:

Моим рожденные словом,

Гиганты пили вино

Всю ночь, и было багровым,

И было страшным оно.

...........................................

.......................................

Но я не в силах порвать

Мою зловещую эту

Ночных видений тетрадь.

Рассказ о событиях, произошедших более двенадцати веков назад в районе Средней Азии планеты Земля. История о том, как человек повел за собой много людей, прибегнув к очень простой, но действенной вещи — ко лжи. Но ложь, как и религия, более убедительна при наличии чудес. И чудо свершилось — леопард ослеп! Как Хакиму это удалось — пожалуй самая большая загадка всей этой истории, но не случись этого, кто бы поверил новоявленному Пророку?

P.S. Первопричиной прочтения мною этого рассказа была запавшая в душу песня Бориса Смоляка, которая так и называется: «Хаким из Мерва».

Бог стал Иудой, чтобы указать на Избранника...

В западной литературе 20 века есть Борхес и все остальные — как в нашем Серебряном веке — Блок и другие поэты, по-своему не менее значительные. Борхес мог бы родиться в России, если не все предстоящие события — и душа его воскресла в Аргентине. Когда он был слеп, близкие женщины выбрасывали его рукописи в корзину — смеясь — так состоялась его Лотерея в Вавилоне, посредством предательства, Троянского коня, Путешествия за Руном, когда победитель возвращается обреченным с добычей. Здесь человеческое величие Борхеса — он был всеми, о ком писал, и стал нами, читателями, потому что щедро делился радостью узнавания Вечности.

Он был Никто, тот, другой, мелькающий в толпе, и приносящий себя в жертву ради Слова — поэтому не кончается миф о Его вечном возвращении.

Подсознательно всегда опасался той памяти, которую несут в себе вещи. Поэтому никогда не покупал одежду в секонд-хенде — даже когда был нищим студентом. И останавливала меня не мнимая гордость или еще более мнимая брезгливость, а вот это самое опасение... Мало ли...

Хотя Смысл рассказа вижу в другом. Как часто не имеющие друг ко друго ненависти люди становятся орудиями для «клинков», ведущих между собой вековую борьбу. Коммунизм и фашизм, христианство и мусульманство... Стоит только взять в руки «клинок», как живший рядом с тобой человек превращается во врага. Как это противно, оказаться орудием бездушного куска металла... Или такой же бездушной идеологии.

Давно подмечено: бегун (даже олимпийский чемпион), бегущий сам, покажет результат значительно ниже своего среднего. Правильно или нет, что для реализации себя в жизни нам обязательно нужен соперник? Не в этом суть. Суть в том, чтобы не потерять желание и способность творить, когда этот соперник (который иногда даже не подозревает ни о каком соперничестве) исчезнет.

Йеху, описываемые Свифтом — это взгляд обозленного на человечество мизантропа, который отказывает цивилизованному миру в праве называться таким. Йеху у Борхеса — это попытка найти цивилизацию там, где ее нет. Ведь, описав дикие нравы, отсутствие образного мышления и памяти, элементарных орудий труда и социальных отношений, безрукого и безногого короля, готовую совокупляться со всеми королеву и любовь к дерьму, Борхес делает потрясающий вывод: это тоже КУЛЬТУРА!!! Да, мы ее не понимаем — но она есть! Ведь разбрасываясь направо и налево словом «культура», мы так и не ответили себе: а что ее определяет? Забавно подумать: а как бы описал нашу цивилизацию представитель другой культуры, например Странник или Люден Стругацких? Не показались бы мы ему такими же убогими, как Броуди — йеху, с нашими идиотскими дерганиями в ночных клубах, с нашей светящейся рекламой и доступной порнографией; шествиями и парадами гомосексуалистов; трясущими сиськами феминистками; миллионерами, гоняющими мяч по полю; выборами в депутаты; детским алкоголизмом и прочее, и прочее, и прочее. Поэтому, прежде чем презрительно отзываться о чьей-то культуре (например, хаять голивудскую кинематографию или мусульманские традиции), «не лучше ль на себя, кума, оборотиться?»

Это великолепное эссе натолкнуло меня на следующие размышления. Время, как и геометрическая прямая, бесконечно. Наша жизнь во времени — это отрезок прямой. Он имеет начало и конец. Но точно так же, как в отрезке может находится бесконечное количество точек (континуум), так и жизнь может содержать бесконечное количество мгновений (событий). То есть жизнь равна не количеству лет, которое она длится, а количеству и интенсивности событий этой жизни. Иначе говоря, жизнь столетнего старца, всю жизнь проработавшего на одном и том же заводе и ежедневно употребляющего сто грамм за ужином намного короче, чем жизнь погибшего в 20 лет Эвариста Галуа. проще говоря, продолжительность нашей жизни нпрямую зависит только от нас...

Сложный рассказ при простейшем сюжете. Интересно то, что ни сам писатель, ни рассказчик не выражают не только свое отношению к поступку Сантъяго Фишбейна (главного героя), но и словом не обмолвились о мотивации этого поступка. Вполне в стиле Борхеса: «Уважаемый читатель, догадайся сам». Я увидел это так: главный герой всю жизнь течет по течению. И его кумиром становится тот, кто сильными руками загребает против течения. Он хочет стать таким, как он. И вот Феррари делает ему предложение... Но проблема в том, что Сантьяго, приняв ээто предложение, всего лишь вновь поплыл по течению. Да, река изменила русло — но течение осталось... И тогда он принимает единственное решение: предать Феррари. Поступок этот бесчестный, но он позволяет Сантьяго хоть на день повернуть против... Навлекши на себя презрение всех, он остался удовлетворенным на всю жизнь...

Писать отзывы на рассказы Борхеса — одно удовольствие. Потому что любой его рассказ — широчайшее поле для размышления. Что особенного в рассказе, в котором только два события: влюбленность в женщину и ее убийство? Но вот тут и проступает необходимость подумать: о чем это? О том, что любовь между двумя братьями выше любви к женщине? Слишком банально и лежит на поверхности. И рассказ бы тогда назывался «лишняя». Я увидел здесь нечто другое. Итак, двое людей живут своей убогой обветшалой жизнью. Они не знают ни роду-племени, ни удовольствий (настоящих), ни восторга, ни страсти. К жизни такой они привыкли, она их может быть и не устраивает, но громко они об этом не говорят. И вдруг появляется женщина... Но это — не просто женщина. Это возможность поменять свою жизнь хотя бы одному из двух братьев. Это шанс! Что делают братья? Сначала они пытаются этот шанс впихнуть в привычные декорации своей жизни. Не получается. Затем «шанс» увозиться как можно дальше. С глаз долой. не помогает — «шанс» маячит вдали своей ВОЗМОЖНОСТЬЮ. Тогда один из них убивает этот шанс. А второй помогает хорогить — чем полностью поддерживает решение.

Вот поэтому она и «непрошенная». Привыкшие жить в дерьме боятся того, что может их выудить. Ведь в дерьме уютно, тепло и влажно. У нас в стране 90% населения — вот эти братья. Они убого живут, убого работают, убого развлекаются и убого спят. Они ругают в своей убогости правительство и соседа, но едва появится шанс все изменить (а ведь такой шанс появляется ежесекундно), как «братья» прячут голову в дерьмо. А в клиническом случае — заклюют того, кто этот шанс принес. И продолжат убогое существование.

И эпиграф из 2 Царств «Скорблю о тебе, брат Ионафан. Твоя любовь была для меня выше любви женской» означает для меня следующее: «Люблю тебя, моя привычная убогая жизнь. Ты для меня ценнее чем, может и прекрасная, но неведомая жизнь!»

Все события нашей жизни — это составные части некоего лабиринта. И они пересекаются с другими событиями, отчего лабиринт становится всё более и более запутанным. И при желании можно переконструировать лабиринт, ведь он не более чем умозрителен. И в каждый миг есть возможность выбора нужной тропинки.

Меня немало удивило, что это эссе выделено как отдельный рассказ. По мне, так это просто растянутая цитата, что не украшает её. Ибо ценность цитаты, не в последнюю очередь, в её краткости. Это как концентрат мудрости.

Но не везде краткость уместна. Так и на примере «четырёх циклов» Борхес пытается сократить лишнее, там, где это неуместно. «36 драматических сюжетов» Ж. Польти гораздо лучше и полнее раскрывают тему ограниченности сюжетов. Конечно, философствуя и занудствуя, можно впихнуть 36 сюжетов в 4. И даже подогнать их под то, как сформулировал Борхес. Но один австрийский психолог вообще заявил, что основной мотив и сюжет всех действий — это сексуальное удовлетворение, и, обладая должным даром красноречия и занудства, можно доказать что и любой литературный сюжет сводится к этому.

Резюмирую: классификация сюжетов по Борхесу очень субъективна и не выдерживает ни критики, ни проверки на практике, а сам мини-рассказ сильно переоценен из-за личности автора.

Если хочется узнать человека поближе — помолись с ним. Если хочется узнать автора поближе — прочти его. Прочесть молитву — личное — значит принять молящегося в своё сердце. Хорхе Луис Борхес в сердце моём навсегда.

Магия вещей и сила памяти — они реальны, они способны вершить судьбы. До последних абзацев впечатление складывается от происходящего между людьми. Однако рассказ полицейского инспектора и умозаключения автора дают новую пищу для молчаливых раздумий.

Микрорассказ понравится тем, кто любит Дон Кихота. Или, хотя бы, понимает его. А также автора, открывшего читателям мир иллюзий в реальности. Он рядом, нужно только, впечатлившись прочитанным, отправится странствовать. Пусть и в окрестностях родных мест. Удивительное рядом...

Ещё одна история негодяя, коих у Борхеса достаточно. Где и как «работал» преступник, чем всё закончилось — всего в достатке. Меня же задуматься заставила первая глава «Первопричина»: смена одних рабов на других, рабство как явление, воля нескольких людей как источник рабства — относиться к человеку как к рабу (то есть формально вещи) пострашнее делишек одного из преступников, порождённых самой системой рабовладения.

Есть аргументы, которые нужно только услышать. Нет смысла «примерять» их к себе. Словно беседа с автором: он высказался — я промолчала. Будет у меня аргумент — выскажусь я, не расчитывая на ответ.

История одной мести. Мести уже не за содеянное, а за годы раздумий о мести. Тут и запланированное «бесчестье» в помощь. Весь смысл жизни сосредотачивается на одном дне, даже мгновении. Эмма Цунц отомщена. Хотя, возможно, виновник и не понял, что произошло.

Один из самых удивительных и необычных рассказов, когда-либо созданных в мировой литературе. Хорхе Луис Борхес и его друг Адольфо Бьей Касарес занимаются поисками сведений о необычной азиатской стране Укбар, о которой есть упоминание в Энциклопедии, но лишь в одном из ее изданий, случайно купленном Касаресом на книжной распродаже. Оказывается, почти вся литература Укбара посвящена изучению далекой планеты Тлен, на которой существуют необычные, совершенно фантастические правила устройства жизни, науки, литературы.

При чтении этого необычного рассказа у меня то и дело возникала мысль о том, что планета Тлен не существует реально, а лишь создана умом землян. Постепенно информация о планете и ее фантастических законах нарастает, и вот уже она начинает влиять на земную жизнь. Таким образом, земная цивилизация постепенно поглощается придуманным землянами Тленом...

Удивительная фантазия у Борхеса! А быть может и сама наша земная цивилизация — часть грандиозного проэкта, выдумка каких-то неизвестных демиургов из потустороннего мира?

Это — Борхес, своим языком, но по всем предписанным когда ещё канонам, ведет достовернореальную прозу скандинавских саг: просто, чуть пресно, жёстко и в меру жестоко. Никакого цинизма или кощунства: суть, Круга Земного.

Односторонний диск-медаль — окружность, круг, вдруг, гениально — и далеко не по Евклиду, а, может быть волшебным словом, или, использовав лазейку-шов, меж лемм, воздвигших абсолют из геометрии, да и рожденных ей впоследствии наук — вывернутый так, как ленту вывернул когда-то, но навсегда и бесконечно, тот выдумщик, великий Мёбиус? Вывернутая той стороной, что нам, людям простым — ни королям, ни полубогам, ни богам, — не зрима: только на ощупь и то, вскольз, на единое мгновение, которое может нам позволить её владелец, король в изгнании (король Лир? — ставший архетипом этого королевского состояния: Борхес был навсегда отравлен Шекспиром, скандинавами и Данте, как мы в девяностых, Серебренным Веком, что и заметил Евгений Клюев: андерманир штук, господа) — холодное и тяжелое.... Медаль — орден — диск Одина.

Пространство, нырнувшее из якобы трехмерностого мира, туда, совсем в безмерность-одномерность (но как там ощущает себя круг-окружность, тем более нагруженная золотою плотью, с чеканом царским)? Или, немного сделав шаг к Евклиду, но не совсем, чуть-чуть притормозим, то всё же, в тот промежуток, между целых чисел, в ту, зыбкую, струящуюся в пропасть бесконечности, неправильную дробь? А как тогда же тест на «зазеркальность» — что отразиться в зеркале (Персей, все помнят, обездвижил так Горгону): ничто или же...

О чем новелла? — о земном, в редакции Шекспира: о дровосеках и королях в изгнании, но кто на сцене — они иль мы?...

И сказ новеллы-саги обрывается в то будущее, будто бы бесконечное, но пока скандинавские боги не сыграют очередную партию в тавлеи... В шашки, по-нашему, но помахав перед этим, своими шашками наголо, досыта.

Как можно это разместить всего на двух страницах текста?

Борхес.

Вечная тема, однажды названная и так, как «Сальери и Моцарт...» Загадка гения: он где-то там уж, там, далече, за границей, всего — и смысла здравого, и рук мозолистых талантливого ремесла, да и потуг тех скрупулезных эпигонов, которые, переписав всё слово в слово, — не забывая пунктуацию всё в тех же знаках, — рождают снова, раз за разом, лишь дурно пахнущие слоги, в так дурно сложенных словах, отягощенных тяжестью столь несуразных рифм...

Смысл: чудо не предъявляется, как штамп о регистрации по первому же требованию уже не граждан, а чинов, или, допустим, как самооговор и тут же оправдание (когда ты сам себя, не знам за что и высек), или, как зарегистрированная лицензия ли, тест-экзамен ли, для обязательной сертификации, или же как узаконенная докторскими диссертациями апология — чудо, обыденно, бывает явленно, по необъясняемому порыву чудотворца (заметим в скобках — необъяснимого и даже для него-то самого: осмысленной чудо не просто блеф, а маниакальный бред, прописанный, обыденно, — заметим снова, — в палатах, как правило, за номером шестым....)

Смысл: к Парацельсу приходят не так, как будто в цирк, в приезжий и проезжий, в тот, просто так брезентово-сезонный цирк-шапито, на стол бросая, за билеты, монеты те, что выручил за проданную азбуку, когда-то купленную тебе отцом....

Смысл чуда. О чуде, так же, гениально, читаем и у Хармса (в Его «Старухе»):

» Теперь мне хочется спать, но я спать не буду. Я возьму бумагу и перо и буду писать. Я чувствую в себе страшную силу. Я все обдумал еще вчера. Это будет рассказ о чудотворце, который живет в наше время и не творит чудес. Он знает, что он чудотворец и может сотворить любое чудо, но он этого не делает. Его выселяют из квартиры, он знает, что стоит ему только махнуть платком, и квартира останется за ним, но он не делает этого, он покорно съезжает с квартиры и живет за городом в сарае. Он может этот сарай превратить в прекрасный кирпичный дом, но он не делает этого, он продолжает жить в сарае и в конце концов умирает, не сделав за свою жизнь ни одного чуда.»

Гениальная фантастика: И Хорхе Луис Борхес, и Даниил Иванович Хармс.

Как бы ни казалось, но новелла ни об ирландском короле, ни о гениальном поэте — новелла о Слове. Это о том потерянном Тогда:

« ...тогда

Солнце останавливали словом,

Словом разрушали города...»

- это уже строки расстрелянного Поэта, убитого за попытку сорвать покровы с сокровенной тайны Слова.... Расстрелять кавалера двух орденов Святого Георгия это же так просто...

И ирландский король (ирл. Ard Rí), и его придворный скальд — романтический антураж, гениальная декорация для бенефиса самого Слова. Золотой век скандинавской литературы — невероятно реальной прозы и, задолго предвосхитившей самую невероятную барочную поэзию, поэзии скальдов. От рифмы к прозе? — попытка за попыткой, или же поиск единственного саморифмующегося Слова? (вспомним не забывающийся «Ундр», того же Борхеса).

Зеркало, маска, кинжал.... Без вариантов, сказочный прием «на раз-два-три» — за тройкой просто начиналось чудо, а, перешагни в «четыре», не въявленное чудо, а тот, вовсе никогда уж недостижимый сюр: достаточно припомнить казалось бы бесхитростную «Репку» — «дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку («три» — чуда-то не произошло и дальше... сюр), Жучка за внучку, кошка за Жучку, мышка за кошку.... Это та мышка, мышка-титан — из самой главной и волшебной сказки: «Репки», сказки о тотальном неверии в любое чудо: эка, яйцо-то золотое? — а мы его об дуб стола — не-ве-рим в ваше чудо... и мышка (на третий-третий раз!), хлоп — и всмятку.... Доневерились.

Любую реальность, да, можно отразить: картинкой плоской, и вроде, дословно достоверной — на глади зеркала; в причудливых изгибах, правдиво искаженных — срывающих банальные покровы — на полированной поверхности злащенной маски; единственно правдивой искоркой, на гребне в ничто заточенного лезвия разящего кинжала.

И то, что в последнем абзаце новеллы Борхеса, каким-то чудесным образом поместился Весь Шекспир, возводит Самого Шекспира на высоты совсем недостижимые!

Наверное, что лучше не было и сказано о тайне слова, взрослеющего в Слово.

О, музыка названия! Это то, что привлечет к прочтению. Взрыв смысла — то, что привлечет к перепрочтению. Детализация мира в его кратком изложении, Борхес рисует глубокий мир в воображении идеей, отображенной рассказом. Поток мыслей автора «спрессован», концентрат чужих мыслей бередит твои собственные. Несравненно.