Кубики ракеты пришельцы


Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «Нил Аду» > Кубики, ракеты, пришельцы Рецензия на повесть Антона Первушина «Вертячки, помадки, чушики, или Почтальон сингулярности» (журнал «Если», № 2, февраль, 2010 г.)
Поиск статьи:
   расширенный поиск »

Кубики, ракеты, пришельцы Рецензия на повесть Антона Первушина «Вертячки, помадки, чушики, или Почтальон сингулярности» (журнал «Если», № 2, февраль, 2010 г.)

Статья написана 24 апреля 2010 г. 19:01

Некоторые литературные приёмы, (если не большинство из них), стали настолько привычными, так примелькались, что об их смысле уже не задумываешься. Как, допустим, никто не удивляется звезде на верхушке новогодней ёлки. Нет, она вовсе не обязательна, можешь для разнообразия какой-нибудь шпиль туда нахлобучить. Выбирай, как больше нравится. Но никому, кроме, разве что, ребёнка, и в голову не придёт спросить: а зачем она там?

Точно такая же история с двойными названиями произведений. Они давно уже воспринимаются как лёгкий, без перегибов, авторский выпендрёж. А о том, что используемый в них союз «или» подразумевает необходимость выбора одного из вариантов, все и думать забыли. Я бы и сейчас не вспомнил, если бы сама повесть Антона Первушина меня перед этим выбором не поставила. Что для меня важнее в тексте – «вертячки», «помадки», «чушики», то есть, разговор о проблеме коммуникации, взаимопонимания между людьми, или «почтальон сингулярности», то есть, разгадка тайны пришельца из будущего?

И по всему выходит, что важнее чушики. Именно эта, очевидно, не главная сюжетная линия выделяет повесть Первушина из массы подобной продукции, позволяет говорить о ней как о серьёзном, умном, достойном внимания произведении. Возможно, установление контакта – вообще наиглавнейшая проблема, как в жизни, так и в литературе. Потому что порой бывает нелегко понять не только ребёнка, страдающего синдромом Дауна, не только путешественника во времени, но и обычного, даже близко знакомого тебе человека. Например, собственного мужа, как неоднократно происходило с героиней повести, Людмилой Сергеевной. Может, она потому и стала работать с больными детьми, что результата здесь добиться, конечно, сложнее, зато и ошибки, разочарования случаются намного реже.

Да и автору с читателем приходится немало потрудиться, чтобы прийти к взаимопониманию. Мы слишком привыкли полагаться на силу слова, не учитывая то обстоятельство, что слово – это всего лишь абстракция. Вроде бы всё просто: кактус – это растение, это растение – кактус. А если, предположим, твой собеседник никогда не видел кактуса и не знает слова «растение»? Как быть тогда?

Или возьмём другой пример: любителю фантастики не нужно долго объяснять, что такое «бластер» или «джамп». А вдруг книга попадёт в руки неподготовленному человеку? Для него эти слова ничем не отличаются от «ража» и «кыша». И можно ли быть уверенным в том, что он правильно поймёт замысел автора, для выражения которого требуется несравнимо большее количество слов, да и те не всегда помогают? Увы, автор не может подойти к каждому читателю и сказать: «Это мои вертячки, а как выглядят твои вертячки?» Здесь больше надежды не на слова и рассуждения, а на эмоции, сопереживание, сочувствие. И в середине повести автор всё-таки устанавливает контакт с читателем, точно так же, как Людмила Сергеевна с Асем. Пусть ненадолго, пусть в конце всё с треском разваливается, но ведь было же это ощущение взаимного понимания. И, может быть, не случайно эти контакты обрываются практически одновременно.

Да, чтобы не забыть – вдруг больше нигде к месту не придётся – с какого-то момента читатель забывает, что на самом деле Ась вовсе не маленький ребёнок, а здоровенный детина, атлет и красавец. И в другом контексте автору следовало бы за это попенять. Но здесь, наоборот, такую забывчивость можно посчитать авторской удачей. Ведь Людмила Сергеевна тоже искренне считает Ася больным, несчастным ребёнком. И Архангельского, в конце концов, заставляет думать о пришельце так же. Она механически переносит на него приёмы, приводившие к нужному результату в её прежней деятельности, не делая поправок на необычность нового пациента. Что в итоге и приводит к трагической ошибке.

Тем не менее, для меня по-прежнему остаётся загадкой, что же побудило Антона Первушина закончить повесть именно так, как он её закончил. Нередко приходящее в таких случаях на ум подозрение, что вместо автора рукопись дописывал его любимый пёс Шарик, на этот раз пришлось отбросить. Финал явно не взят с потолка, не высосан в муках из пальца с одной незамысловатой целью – удивить, застать врасплох читателя. Нет, он закономерен, он логично вытекает из тех вводных данных, которые нам предоставил автор. Допустим, это не единственно возможное решение задачи, но наиболее вероятное. И всё равно непонятно, почему даже в рамках этого финала автор выбрал наиболее дешёвый, трэшевый вариант. Неужели современный писатель-фантаст уже не может обойтись без костылей «динамично развивающегося сюжета»? Сомневаюсь, чтобы ему самому нравилось так ходить. Тогда почему же он не сопротивляется этим «веяниям времени»?  

А, собственно, с чего я взял, что не сопротивляется? Доступными ему в данный момент средствами – ядовитым сарказмом. Разве не слышен он, например, в том, как пришелец представляется героине: «Порфирий Соколов. Майор-ас Ракетной авиации имени Естествосвятого маршала Жукова»? А радость Архангельского по поводу того, что будущее у нас всё-таки существует, что там есть, по крайней мере, космонавты. Русские космонавты. Разве не оборачивается она злой насмешкой? Ага, космонавты-дауны, не способные связать и двух слов. И даже когда пришелец показал свою истинную сущность, всё той же горькой усмешкой отдаёт вопрос Людмилы: «Ты искусственный интеллект?»

Да уж, интеллект из пришельца так и зафонтанировал. Двигательная активность, правда, действительно резко увеличилась, зато словарный запас обогатился не значительно. Лично я между «Ась, да. Мама, хорошо» и «Баба, дура, убью» особой разницы не вижу. Ведёт себя герой-космонавт по-прежнему как ребёнок, только научившийся играть в войну. Очень хорошо научившийся, лучше, чем в кубики. Майор Соколов сам признаётся, что он такой же, как мы. И лишь вскользь упоминает о каких-то умниках, которые во всём разберутся.

Вовсе ведь не обязательно, чтобы со временем всё человечество эволюционировало в новый биологический вид. Достаточно небольшой его части. Например, тех, кто имеет непосредственное отношение к компьютерным технологиям. А все прочие могут остаться прежними, с небольшими косметически-генетическими изменениями. Мясо первого рода – безмозглые дауны-носители, и мясо второго рода – бессмертные асы-лётчики. А где-то вдали от битв, в бункерах, а может, и вовсе в виртуальности, скрываются немногочисленные настоящие хозяева жизни – умники. Вполне возможный вариант, только больно уж это всё напоминает пародию на фантастический боевик.

Но тогда, значит, и про поиски взаимопонимания автор тоже говорил не всерьёз? И про страх человека перед будущим? Нельзя же начать повесть за здравие, а заканчивать за упокой. Или всё-таки можно? Что если я опять лезу со своими чушиками в чужой замысел? Но в таком случае, получается, что мы опять вернулись к проблеме взаимопонимания автора и читателя.

Оборвался контакт, и приходится начинать с самого начала, с азов. Кубики мне понравились, а вот ракеты уже как-то не очень. Нужно заново искать точки соприкосновения. Чушики нужны… помадки… вертячки…





278
просмотры





  Комментарии


Ссылка на сообщение25 апреля 2010 г. 05:26

цитата Нил Аду

Финал явно не взят с потолка, не высосан в муках из пальца с одной незамысловатой целью — удивить, застать врасплох читателя. Нет, он закономерен, он логично вытекает из тех вводных данных, которые нам предоставил автор.
Больше того, там прямая параллель с сюжетом фантастического рассказа, некогда читанного Архангельским, о котором он поведал Людмиле в ресторане. Кстати, мне это очень не понравилось — такой громадный спойлер. Была надежда, что в финале будет зеркальный вариант, но и в этом случае получалось бы плохо. ИМХО, без этого эпизода повесть бы только выиграла.
свернуть ветку
 


Ссылка на сообщение25 апреля 2010 г. 10:47
М-м, не уверен. С одной остороны — да, действительно спойлер. С другой стороны, он развивает тему страха перед будущим.
А вообще-то при таком провальном финале на мелкие конструктивные недочёты можно уже и не обращать внимания.
 


Ссылка на сообщение25 апреля 2010 г. 15:42

цитата Нил Аду

С другой стороны, он развивает тему страха перед будущим.
У меня не развивал, а сформировал. До этого была надежда, что всё закончится более-менее хорошо. Нет, не хэппи-энд, а хотя бы с надеждой на будущее.
Ну, ладно, появился страх перед будущим, но зачем было делать почти «под кальку»?
А почему Вы называете финал «провальным»? В тексте рецензии это как-то не прозвучало.
 


Ссылка на сообщение25 апреля 2010 г. 15:52
Ну, хорошо, назовём финал разочаровывающим. А зачем он такой — меня и самого сильно интересует.
 


Ссылка на сообщение25 апреля 2010 г. 16:00
А Первушин весь такой.
«Почтальон...» первое его художественное произведение, которое я прочитал. Но до этого было много статей из «Полдня», и там со всей очевидностью читается его отношение к окружающей реальности. Очень оптимистическое, но по канонам анекдота: «Пессимист считает, что хуже быть не может, на что ему оптимист радостно возражает: «Может, конечно же может!»
Да Вы же недавно рецензировали его «Корабль уродов», разве не почуствовали сходство интонаций?
Вот, попомните моё слово — в сталкеровской серии то же самое будет...
 


Ссылка на сообщение25 апреля 2010 г. 19:01
Если честно, то нет, не почувствовал. Там всё забивает интонация «Пикника».


Ссылка на сообщение29 июня 2011 г. 13:07

цитата Petro Gulak

«Вертячки, помадки, чушики» («Почтальон сингулярности») Антона Первушина — уже не столько вариация, сколько откровенный ремейк азимовского «Уродливого мальчугана», перенесенного на русские нравы. Пример текста, устремленного к финалу и в финале же обретающего смысл и эмоциональное содержание, — но остающегося ремейком.

А мужики-то и не знали...

Отсюда: http://fantlab.ru/blogarticle14994
свернуть ветку
 


Ссылка на сообщение29 июня 2011 г. 14:07
Ну что тут можно сказать. Да, один мужик — который я — точно не знал. А Первушин, скорее всего, действительно читал эту повесть. Общие мотивы, общая завязка — совершенно очевидны. Но Назаренко всё-таки не прав — это самостоятельное произведение, в чём-то даже более интересное, чем «Уродливый мальчуган». Азимов слишком последователен и логичен, на мой вкус. А Первушин — хоть и технарь до мозга костей — умудряется как-то удивлять и в эмоциональном плане. Не могу сказать,что в этот раз удивил сильно приятно (из-за финала), но по ходу пьесы — да, было о чём подумать и что почувствовать.


⇑ Наверх