27 сентября в Тель-Авива проходила встреча с Анджеем Сапковским в рамках профессионального семинара писателей. О своих впечатлениях рассказывает Леонид Таубес.

Итак, я пришел первым, за час до начала. Нас впустили в аудиторию. Мы расселись. Появился Анджей Сапковский. Я с трудом удержался от желания встать, когда он вошел. Было человек десять русскоязычных и человек пять, русским языком не владеющих, поэтому разговор шел по-английски. Сапковский владеет английским так же хорошо, как и русским. Мне было легко его понимать, потому что он говорит на British, а мне гораздо труднее понимать американцев, особенно южан.

Я не делал записей, но мой товарищ вел аудиозапись на телефон. Он сказал, что запись получилась не ахти, и он отправил ее знакомому саундмену поправить качество. Возможно, удастся сделать расшифровку. Но это потом, а пока расскажу то, что запомнилось.

Сапковский поздоровался, сел перед нами и спросил, о чем он должен говорить? Что там написано в рекламном проспекте Icon? Я не умею читать на иврите. Что, профессиональный семинар? Значит вы все тут писатели и хотите, чтобы я вас научил, как лучше писать? Чтобы стать моими конкурентами? Но я не могу вас этому научить. Этому нельзя научить. Чтобы хорошо писать, надо иметь сердце. И я не могу отдать вам свое сердце... При этом он сделал выразительный жест. И еще, имейте в виду: хороший писатель пишет текст за день, а потом месяц его правит, и ему все время кажется, что можно сделать еще лучше.

Он ждал ответа. Все смущенно молчали. Тогда я встал и сказал: пан Анджей, я не могу за всех поручиться, но мне кажется, что большинство из присутствующих не писатели, а читатели, которые любят ваши книги. Меня, например интересует вопрос, как и почему вы сделали такой шаг: от "Ведьмака" к историческим романам о гуситских войнах, и потом следующий шаг — к войне в Афганистане?

Он отвечал очень интересно и эмоционально. После того, как книги о ведьмаке стали издаваться и переиздаваться во многих странах мира, пошли немалые деньги. Издательства требовали от него все новых и новых продолжений. Тиражи уже достигли миллиона. И он решил: достаточно. Надо эту тему закрывать. "Я уже немолодой человек. Я даже не смогу потратить те деньги, что я на этом заработал. Буду писать о том, что мне сегодня интересно."

Он стал писать сагу о гуситских войнах. В издательстве к этому отнеслись с большим недоверием. И оказалось, что эти книги нашли своих читателей. Их стали переиздавать в разных странах. И снова коммерческий успех.

Однажды он услыхал солдатскую балладу у змее, которая спасла солдата. Он по-русски наизусть процитировал эту балладу. Его заинтересовала афганская тема. Тема войны его интересовала всегда. Он стал изучать исторические материалы об Александре, о войне Британии в Афганистане, о войне, которую вел там СССР. Так получилась книга "Змея".

Я спросил, не думает ли он, что эту книгу не издают в России из-за того, что он нелестно написал там об армейской верхушке и КГБ. Я сказал ему, что я перевел эту книгу на русский язык и поместил в своем блоге, потому что уверен, что в России ее не издадут.

Он ответил, что причина задержки с изданием "Змеи" на русском языке не в этом. Они ее издадут, — сказал он. — Они подписали обязательство. Однако он упомянул, что все же были вопросы, не является ли эта книга русофобской.

"Я ответил им: вы думаете, что я идиот? — fucken idiot, сказал он. — Это не пропаганда. Я политикой не занимаюсь. Это художественное произведение. Если вы так думаете, мне не о чем с вами говорить".

Был вопрос о том, как он начал писать, и он подробно рассказал о своем первом рассказе, написанном для конкурса рассказов фэнтези, когда ему было уже около сорока. Как в редакции журнала над ним смеялись, типа куда ты лезешь, тебе все равно не переплюнуть Андрэ Нортон. Как потом этот рассказ занял первое место и как читатели завалили журнал письмами с пожеланиями, чтобы напечатали продолжение.

Спросили его о переводах. Он тепло вспомнил Евгения Вайсброта. Рассказал, каким он был дотошным человеком, как нелегко было с ним работать. Он заваливал Сапковского длиннющими письмами с вопросами, написанными на пишущей машинке — Вайсброт не пользовался компьютером. И все равно в окончательном варианте перевода было немало ошибок.

"Писателю трудно оценивать перевод его книги на другой язык. Писатель не может править переводчика, потому что перевод — это другое, самостоятельное литературное произведение."

Сапковский неоднократно упоминал, что литература это серьезный бизнес. Однажды на конвенте он встретил Гарри Гаррисона, которому пожаловался, что его книги издаются в России большими тиражами, но он за это не получил ни копейки. Гаррисона похвастался, что ему в России платят все, что положено. Как тебе это удается? Гаррисон порекомендовал своего агента, и Сапковский в тот же день с ним связался.

Его спросили о творческих планах. Сапковский ответил, что он никогда не делится творческими планами, особенно с коллегами-литераторами. Потому что идею могут подхватить на лету и воплотить раньше, чем он сам успеет ее реализовать. Объясняя это, он перешел на русский язык.

Сосед справа, молодой парень, толкнул меня в бок и спросил, говорю ли я на иврите. Я ответил, что да, говорю. Что он сказал? Я пересказал ему все это своим корявым ивритом. Правильно, — сказал сосед, — я тоже пишу и никому не рассказываю о своих планах.

Сапковский снова перешел на английский и сказал: очень вероятно, что скоро появится продолжение "Ведьмака". "Я был уверен, что закрыл эту тему, но недавно у меня появились новые идеи, так что, возможно, будет продолжение."

Я отметил, что его книги написаны для интеллектуального читателя.

Сапковский ответил, что любой человек, который читает книги — интеллектуал. Придурки не читают, они играют в компьютерные игры. Он сказал, что сам он — человек среднего интеллектуального уровня и не может себе позволить писать так, чтобы читатель подумал, что он придурок. Еще он сказал, что пишет в первую очередь для польского читателя. Читатель сам выбирает, что ему читать. Для кого-то предпочтительней Конан-варвар. "У всякого свой вкус", — сказал он по-русски и потом по-английски стал очень смешно развивать эту мысль, пересыпая ее fuck'ами.

Меня разобрал смех, я никак не мог остановиться. Человек энциклопедических знаний, высокого нравственного начала, полиглот пытается прикинуться одним из нас. Потом кто-то упомянул, что в его текстах много латыни. Сапковсий тут же поинтересовался; а разве вы не знаете латынь? И после этого разразился латинской фразой, содержащей слово coitus.

Я спросил, что он думает о библиотеках. Это учреждение культуры или прибежище пиратов? Сапковский долго и серьезно говорил о пользе и огромной культурной значимости библиотек. О пиратах он не упомянул.

Напоследок один из слушателей спросил по-русски, не собирается ли пан Анджей написать о Катыни и ее продолжении в Смоленске?

Сапковский тоже по-русски очень сухо ответил, что нет, не собирается. Это очень больная тема. Она слишком горячая. Это политика, а политикой он не занимается, поэтому продолжать разговор об этом он не хочет.

Час прошел. Семинар закончился.

ЗАНАВЕС

Возможно, я пропустил что-то важное или где-то ошибся. Я надеюсь, что мой друг bigus или кто-нибудь другой из присутствовавших меня дополнит или поправит.

Источник: tay-kuma.livejournal.com

Фотографии: trubkokur.livejournal.com