Гаеан? Серьёзно?

In Greek mythology, Gaia, also spelled Gaea /ˈdʒiːə/, is the personification of the Earth.

Таким образом, Gaean Reach = Земная Сфера.

Все серию не сподобился прочесть, но то, что читал в 1990-х — довольно крепкое динамичное космоприключалово. Хотя не знаю, как зайдёт нынешней молодёжи, мне Вэнса теперь читать малоинтересно (не считая «Умирающую Землю», конечно же).

Нездоровая обстановка – наверное, самое мягкое, что можно сказать об атмосфере книги. Унылая. Угнетающая. Удушливая. И главные герои этой обстановке под стать – негодяи, отбросы, гнусные подонки и подлейшие душегубы бегут от них в панике, теряя здоровье, конечности и саму жизнь (вместе со скарбом, само собой, ведь герои не просто крайне охочи до чужого добра, а работают мародёрами и убийцами). Их оппонент (тиран, фанатик, безжалостный манипулятор) возглавляет религиозную организацию (а вместе с нею и государство), поставившую целью создать своего собственного бога, послушного церкви, и запытавшую до смерти в этом процессе тысячи женщин и детей. Кстати, с богами там интересная история, они сошли с ума (если он у них был) и слабо реагируют на нужды своих почитателей. Поэтому сектанты решили, что если гора не идёт, куда нужно – следует вырастить свою собственную.

В основу мира положены и другие оригинальные идеи. Говоря словами автора, «Вера определяет реальность». Субъективный идеализм в полный рост – чтобы стать, к примеру, непобедимым воином, тебе надо лишь убедить в своей непобедимости окружающих, а земля расцветает, если населяющие её люди уверены в собственном правительстве. И судя по описаниям локаций, с оптимизмом у населения дело обстоит не очень – ведь обстановка, напоминаю, нездоровая. Оно и понятно, ведь для влияния на реальность нужно быть сумасшедшим – чем более буйным, тем лучше. Психопаты – элита этого мира, но их взаимодействие описано достаточно топорно. Думаю, что психологи и психиатры, открыв эту книгу, будут на каждой странице хвататься за лицо, но автор так видит.

Интересна идея о посмертном существовании, в основе которого – служба убитых своему убийце. Выстраивается сложная иерархия жертв, ведь убийца убийцы получает власть и над его жертвами, а убийца убийцы убийцы получит ещё больше власти, и это всё ветвится и кружится… С одной стороны, это вполне укладывается в первобытные верования о потустороннем мире, с другой – жутко нелогично, ведь в этом случае убийце нужно уходить на пике своей славы от собственной руки, лишь бы не пасть от чужой. А кому служат люди, умершие от тифа или запоротые вепрем? Бактерии и свинье? Или человек утонул в болоте. Или – невероятно, но вдруг – умер от инфаркта, инсульта или рака. У них что, свой загробный мир? Сплошные вопросы…

Отдельно хочется сказать о терминологии. Ох, не зря автор предваряет книгу фразой «Приношу свои извинения тем, кто знает немецкий». Германоговорящим эту книгу читать будет крайне тяжело, а уж если они ещё и психиатры – туши свет. Очевидно, все эти Гайстескранкен и Гефаргайсты, Хассебранды и Альбтраум, Ауфшлаг, Эрбрехен и особенно Майнейгенер Беобахтер ;) призваны напомнить читателю о немецкой классической философии, фрейдистском психоанализе и сумрачном тевтонском гении, но у меня возникли ассоциации даже не с эстетикой нацистского режима (это лежит на поверхности и кроме кишков-крови-дерьма-унижения-насилия ничего общего вроде и нет), а скорее с народными шванками или рассказами на идише. Персонажи невольно для меня приобретали черты средневековых немецких бюргеров или местечковых евреев, и нездоровая обстановка развеивалась здоровым хохотом – хотя, подозреваю, автор желал добиться совершенно иного эффекта.

Да, только юмор поможет пробиться сквозь вонь, грязь, боль и уничтожение, переполняющие эту книгу. Кстати, концовка довольно оптимистичная (по меркам того больного мира) и содержит серьёзнейший задел на продолжение.

Автор попытался ответить на вопрос, почему в одних регионах сформировались технологически развитые общества, освоившие земледелие, металлургию, мореплавание, классовое неравенство и империализм, а в других люди остались голыми дикарями (или даже закутанными в меха, как эскимосы, но всё равно дикарями).

Книга очень нужная и полезная, к тому же написана весьма живо и читается легко. У евроцентристов от выкладок автора трещит шаблон, у расистов начинается зуд – ведь главная идея книги заключается в том, что преимущества европейской (более правильно — евразийской) цивилизации напрямую производны от сугубо материальных условий (климат, животный и растительный мир → производство продовольствия → рост населения → появление специалистов), а не от нравственно-духовных показателей вроде пассионарности или склонности к предпринимательству, на которые кивают говноучёные. Приверженцам консервативных ценностей такой метод, что плевок в душу – негры, индейцы и прочие аборигены, оказывается, генетически не тупые. У них в силу вышеуказанных причин не получилось построить общество, способное конкурировать с евразийским. Даже для либералов этот подход немного чересчур диалектико-материалистический. Например, средний писатель и, казалось бы, нормальный учёный Еськов в своей в целом положительной рецензии на данную книгу постоянно скатывается к слабоаргументированной критике с непременнными смехуёчками, обзывается географическим детерминистом и критикует индейцев за неодомашнивание лосей.

В научно-популярной литературе нынче довольно редко можно встретить такой хардкорный материализм, столь выверенный относительно естественных наук. Я бы назвал подход Даймонда доисторическим материализмом – по аналогии с марксистской доктриной исторического материализма, притом что Маркс упоминается ровно один раз. И если Маркс рассматривает историю в контексте классовой борьбы, Даймонд углубляется в изучение условий, позволивших сформироваться классам как таковым. Очень помогает структурировать доисторические и исторические процессы. Также в книге наглядно показываются различные аспекты экономического, демографического и военного превосходства классового общества земледельцев и скотоводов над бесклассовыми обществами охотников и собирателей и попутно объясняется, почему в некоторых неевразийских регионах евразийцы создали подобия своих обществ, уничтожив аборигенов, а в остальных удовлетворились использованием местных ресурсов без заселения территорий.

«Американский психопат» Эллиса, несмотря на то, что издан ещё в 1991 году, остается одним из наиболее актуальных романов современности. Текст, до предела насыщенный маркерами эпохи – фирменными наименованиями, товарными знаками, названиями музыкальных групп, клубов, ресторанов и перемежаемый историями успеха модных музыкантов – репрезентует поколенческий портрет яппи и описывает будни паладинов глобального капитализма в самом сердце Империи Добра перед решающим броском к концу истории.

Протагонист, молодой финансист Патрик Бейтмен, образцовый яппи, вульгарно элитарен и пуст, как и прочие представители его класса, но при этом он живет полнокровной тайной жизнью, безудержно предаваясь убийствам, истязаниям и присвоению чужого имущества – или лишь переживая это в своих фантазиях.

Использование ненадёжного рассказчика усиливает эффект от метафорического отображения существующих капиталистических практик, которые ничем, кроме масштабов, не отличаются от поведения психопата. И концовка романа, как приговор обществу в рамках неолиберальной парадигмы – ЭТО НЕ ВЫХОД.

На пятьдесят первом томе Гай Юлий сломался на титулатуре (хотя можно почти бесконечно комбинировать морфемы вроде бург, пфальц, вице, зиц), и Ричард, сохранив сходство с гиббоном, стал Властелином Багровой Звезды Зла. И боюсь, что это ещё не конец.

Эталон трэш-фантастики. Теперь такое лютое, чудовищное, эталонное говно не издают (хотя я в трэш-фантастике уже не ковыряюсь, может, сейчас чего похлеще появилось, про то, как звёздный креакл пускает на фарш рабов Путина или попаданец-ополченец расчленяет укрожидорептилоидов...). У меня даже том из собрания сочинений с автографом автора есть, я его берегу. Перечитывать не буду, храню как жуткую диковину, вроде сушёной обезьяньей лапы. Читать не нужно, даже ради смеха — это так плохо, что совсем плохо

Роман со счастливым концом об опасностях женской мастурбации.

Есть познавательные и смешные моменты, но удручающе мало. Усердно прочтя до половины, оставшееся пробегал по диагонали, а после того, как человека убило реактивной дилдой, ускорился. Не помогло.

Тонюсенькую книжицу со странным названием «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» и пугающе небрежными иллюстрациями я приобрел в конце 1990-х в давно почившем в бозе магазине интеллектуальной книги на Маяковской. Терри Гиллиам еще не выпустил одноименный фильм, Томпсон в России был известен в весьма узких кругах, к которым я не принадлежал, поэтому совершал покупку, руководствуясь скорее интуицией. Было это в декабре, и под Новый год, отправляясь в Пензу, я прихватил с собой недавно купленную книгу. Road story в общем вагоне заиграла дополнительными красками, я одновременно несся по полуденной Калифорнии в Большой Красной Акуле и неспешно пересекал Рязанскую область по темной стороне Земли; фантасмагоричные полицейские, журналисты, ящеры, официанты и иные порождения измененного сознания Хантера Томпсона на редкость удачно контрапунктировали с моими попутчиками – бизнесменами-мешочниками, бабками и студентами.

Позже я неоднократно перечитывал «Страх и отвращение…», всякий раз открывая там новые грани. Коронными номерами, конечно же, являются наркотические трипы Рауля Дьюка и Доктора Гонзо, заходящих запредельно далеко в саморазрушающей критике Американской Мечты, но сводить ценность этой книги к набору гэгов было бы большой ошибкой. Дьюк и Гонзо используют наркотики не как релаксант от праведных трудов по выкачиванию денег из окружающего мира, а как способ познания реальности, а возможно, и как способ выживания. «Тот, кто становится зверем, избавляется от боли быть человеком». Книга написана в начале 1970-х, когда захлёбывалось движение 1960-х, а «новые тупые» и «поколение свиней» (олицетворяемые тогда в первую очередь Никсоном) двигались победным маршем к рейганомике и бушизмам. Битва за будущее была проиграна, и участникам движения 60-х (под видом Дьюка автор, весьма радикальный журналист, изобразил сам себя, а прототип Доктора Гонзо – левый адвокат Акоста) оставалось лишь дразнить выкормышей системы, не в силах пошатнуть её основы. И хотя книга переполнена изумительными фразами на все случаи жизни, сущность её выражена в крайне грустном абзаце:

«Это было всеобщее фантастическое ощущение, что все, что мы делаем, правильно, и мы побеждаем… И это, я полагаю, и есть та самая фишка – чувство неизбежной победы над силами Старых и Злых. Ни в каком-либо политическом или военном смысле: нам это было не нужно. Наша энергия просто преобладала. И было бессмысленно сражаться – на нашей стороне или на их. Мы поймали тот волшебный миг; мы мчались на гребне высокой и прекрасной волны... И сейчас, меньше пяти лет спустя, можешь подняться на крутой холм в Лас-Вегасе и посмотреть на Запад, и если у тебя все в порядке с глазами, то ты почти разглядишь уровень полной воды – ту точку, где волна, в конце концов, разбивается и откатывает назад».

Сила книги в том, что физически ощущаешь упомянутый гребень волны. И при отливе нужно помнить, что следом за откатившейся волной приходит новая.

Нил Гейман, без сомнения, отличный рассказчик, и это проявляется не только в мастерском владении стилем и умении выстраивать сюжет, но и в удивительной способности придавать своему повествованию пространственно-временную глубину, что получается у очень немногих писателей его жанра. «Звёздная пыль» с её традиционным сказочным сюжетом про юношу, отправившегося в неведомые земли, чтобы завоевать сердце девушки, и обретшего много больше, чем надеялся, хороша не столько как самодостаточное приключение, сколько как одна история среди прочих, произошедших в Волшебной Стране на заре времен или сто лет назад, происходящих сей момент параллельно с ней или только собирающихся произойти в будущем. Наполненностью мира, с его местностями, природными объектами, сооружениями (но без карты!), флорой и фауной, населением, артефактами рассказчик создает ощущение того, что он знает намного больше, чем говорит. Простая история взросления и ещё более простая история любви – это нить, на которую нанизаны чудесные элементы, составляющие волшебную историю. Одну из лучших в современной фантастической литературе.

Пелевин, несмотря на то, что давно выстраивает собственный мир в слабо пересекающихся сюжетно, но идейно идентичных произведениях, впервые сочинил продолжение. «Бэтман Аполло» прямо продолжает (с кратким экскурсом в основные понятия) роман «Ампир В», который про вампиров.

Фантастическая часть обоих романов довольно оригинальна и неплохо проработана, обычно Пелевин миростроительством (как и построением сюжета) не увлекается, но концептуально вампирская тема сводится к стандартной для Виктора Олеговича русифицированной дзен-Дерриде: та же мешанина популярного буддизма, современной радикальной мысли и постсоветских реалий. Старые песни просто актуализируются под изменяющийся медиаконтент: Болотная/Поклонная, Pussy Riot, оккупаи, Удальцов, Немцов, Сорокин, Быков… Странно, что не отражена осенняя «анатомия протеста» (возможно, уже была стадия постпродакшна), но случись «закон Димы Яковлева» или смерть Березовского чуть раньше, им-то точно нашлось бы место в псевдоконспирологических построениях Пелевина. Что любопытно, сущность своего метода (в романе – мемокода), он не то что не скрывает, а выставляет напоказ.

«Мемокод – такой спецтэг, который указывает, что данная информация исходит от молодых, светлых и модных сил. Из самых недр креативного класса. С помощью таких тэгов можно повышать уровень доверия к своей информации», – рассказывает халдей, отвечающий за провокации. Собственно, это стандартные приёмы Пелевина, рассчитанные на target group, как и живописание мерзости существования в России (что компенсируется, впрочем, констатацией аналогичных ужасов в первом мире и гораздо худших – при тоталитаризме, что должно в какой-то мере примирять активного читателя с действительностью). Множество архиверных высказываний, раскрывающих подлейшую сущность политики, экономики, искусства и других областей человеческой деятельности должны, очевидно, порождать какой-то квазиманихейский эффект в сознании представителей креативного класса и направлять их возмущение внутрь.

«Бэтман Аполло» исполнен безысходности и крайне пригоден для чтения в тяжелых психологических ситуациях. У власти – кровососы. Везде. Жизнь – дерьмо. Везде. Протестовать бессмысленно. Человек – это фабрика боли. Личности нет. Человека нет, всё иллюзия, есть только свет вечный, которому временами кажется, что он – что-то бесконечно меньшее. Все эти построения подкреплены искусной словесной эквилибристикой, в основе которой – представление об иллюзорности любого субъекта, в том числе и выступающего с критикой представления об иллюзорности. Как и любой софизм, неопровержимый в рамках собственной логики, данный постулат многократно воспроизводится в книге (и не только в этой) и приобретает характер факта.

Пелевин отстаивает невозможность любого сопротивления, сколько-нибудь обращённого вовне. Только внутреннее сопротивление, только благотворительность, только самосовершенствование, только несуществование. Какой возможен протест, если любой протест в современных условиях – постановка с целью монетизации чьего-то интереса. Какая возможна борьба, когда на её острие находится Князь Мира Сего, и все революционеры вольно или невольно выполняют его волю и повсеместно укрепляют систему, выявляя её слабые места. Какое возможно сопротивление, если всё есть Великий Вампир, и сопротивляться он может лишь сам себе. Возможен лишь маленький подвиг и пассивный бунт Рамы в рамках разумного, выразительно контрастирующие с недавними S.N.A.F.F.ом и «Зенитными кодексами…».

P.S. Ещё цитата из книги: «Деньги – это алхимизированное человеческое страдание. Если у тебя его слишком много, ты просто сидишь всю жизнь на огромной горе человеческой боли». В связи с этим вспоминается поговорка о том, что денег много не бывает. Как и боли.

Чак Паланик уже не тот – четыре слабых романа подряд наряду с довольно безликими рассказами (собственно, после «Рэнта» ничего интересного у него не выходило) дают понять, что вдохновение, очевидно, больше не придёт. Кстати, новейший романа Чака, ещё не вышедший по-русски – это римейк его же «Невидимок», как пишут в аннотации, injected with new material and special design elements. Похоже, Чак стал слишком стар для всего этого дерьма.

А ведь могло быть интересно. Тема в «Проклятых» поднята благодатная, хоть и основательно заезженная – кто только не писал о посмертном существовании и загробном мире. Получилось весьма уныло, хотя некоторые моменты способны порадовать – например, стёб над леволиберальными деятелями культурного истеблишмента, отрывание Гитлеру усов и два вида занятости в Аду (кроме сидения в грязных клетках) – телефонные опросы и веб-порно. Квазихристианский сюжет о спасении мёртвой девочки довольно стерилен, хотя Паланик по своему обыкновению начинил его ретроспективой и загадками. И надеждой, конечно же, но какой-то пластмассовой. Совершенно не вдохновляет. Ещё пугает последняя фраза: «Продолжение следует». Неужели Паланик замахнулся на эпическую трилогию о борьбе с Сатаной и преобразовании Ада?

Истории о призраках и их сокровищах, несомненно, имеют богатую историю, но Чак добавил к ней разве что способ явления призрака в теннисном мяче. Весьма проходной несатирический рассказ.

Неплохой сатирический рассказ, хотя, конечно, несколько слабоват для Паланика. Соглашусь с armitura — такие вещи Чак может создавать, даже не приходя в сознание.

Если бы я хотел удивить потенциального читателя, я начал бы так: Первое правило чтения «Бойцовского клуба» – не смотреть «Бойцовский клуб». Второе правило – никогда не смотреть «Бойцовский клуб»… и далее в этом же духе. И дело не в том, кто такой Тайлер Дёрден – это уже давно секрет Полишинеля, и человек, сколько-нибудь погруженный в современный масскульт, не может не знать, хотя бы фрагментарно, главную интригу фильма. И не в сюжетных различиях книги и экранизации. Главная проблема в том, что фильм, снятый почти гениально, подчиняет читателя своей кинематографической логике, навязывает визуальный ряд, диктует образы героев и иными способами влияет на него. Логика и образы фильма, творения производного, становятся единственно правильными, и читатель ориентируется в первую очередь на них, закрывая для себя иное прочтение, кроме кинематографического.

А книга, между тем, наполнена одиночеством и отчаянием. Герой одинок среди своих вещей, он нуждается в хорошей компании (умирающих людей) и близком друге

Безымянный протагонист потихоньку забрасывает свою должность пособника корпоративных преступников и начинает новую жизнь. Достигнув самого дна страданий (группы поддержки показаны с неподражаемым юмором, но нельзя забывать о той бездне отчаяния и боли, в которой барахтаются их посетители), герой с помощью Тайлера Дёрдена изобретает бойцовский клуб – способ канализировать страдания, без разницы, свои или чужие. Идея весьма интересная – сублимация страданий через драки. После выхода фильма российские журналисты взахлёб рапортовали о том, что в стране растет число бойцовских клубов, в которых мелкие коммерсанты, менеджеры среднего звена и другие представители lower middle class бьют друг другу морды, чтобы восполнить недостаток адреналина. Полнейшая профанация идеи Паланика, у которого бойцовские клубы – это и терапевтические группы, и средство рекрутирования недовольных, и основа революционных ячеек. Бойцовские клубы – это то, что делает возможной one man revolution Тайлера Дёрдена, подобной снежному кому, и при всей идеологической несуразности большинства его идей и лозунгов техническая и организационная части описаны интересно и даже где-то правдоподобно (хотя попытка реализации практически любой из акций Проекта Разгром в реальности создаст серьёзные проблемы для активистов). Ступенчатый отбор участников проекта – процесс, практически невидимый для протагониста, процесс, постепенно обретающий самодостаточность и самоуправляемость, ведь по мере того как революционные идеи Дёрдена овладевают массами, массы в свою очередь овладевают этой идеей. Вождь делает всё возможное, чтобы его революцию было невозможно остановить – даже ему самому.

Майкл Маршалл, живущий и пишущий фантастику под фамилией Смит, творит и в жанре триллера, в том числе и с мистико-фантастическим уклоном. В Измененном никакой мистики нет, все ответы в итоге рациональны (хотя местами и малоправдоподобны). Сюжет строится вокруг злоключений перспективного риэлтора, жизнь которого с нарастающей скоростью катится неведомо (ему) куда из-за того, что его электронная ипостась совершает вещи, о которых герой совершенно не подозревает. Всевозможные аккаунты и логины, делающие из человека активного члена современного общества, зажили, казалось бы, самостоятельной жизнью (совершаются и оплачиваются заказы и покупки, отправляются и-мэйлы, обновляются записи в Фэйсбуке, появляются фотографии в ноутбуке и т.п.). Идея о том, что некто может дистанционно контролировать твою жизнь через твои собственные устройства, конечно, не слишком оригинальна, но реализована убедительно и пугающе. Герой под постоянным нажимом меняется, и вместо зацикленного на успехе и имидже человека фрагментами проявляется тот парень, который когда-то строил планы, не связанные с продвижением к вершинам риэлторского бизнеса за пять лет, не формировал позитивное мышление и не читал модные блоги о самосовершенствовании. Вообще персонажи у Маршалла [Смита] всегда получаются довольно хорошо, но если в предыдущих романах они были в целом приятными, ответственными, надежными мужчинами (не без отдельных недостатков), то риэлтор поначалу вызывает антипатию, постепенно изменяясь под влиянием событий, которые составляют сюжетную канву романа, приближаясь к образу типичного маршалл-смитовского героя и проявляя сокрытые позитивные свойства своего характера. Ещё мне весьма импонируют авторские сентенции и наблюдения, без которых книга напоминала бы прочие триллеры, создаваемые по типовому проекту, и наличие которых (т.е. сентенций и наблюдений) значительно повышает её уровень, а также нетипичное для Америки (хотя автор англичанин, живёт он в США и пишет про США) отношение к богатым людям как к ублюдкам, порвавшим связи с реальным миром, которые вследствие всевластия и вседозволенности, порождаемых большими деньгами, весьма опасны для общества. Кроме этих достоинств, в романе имеются Соломенные люди из старой трилогии автора и крепкая заявка на продолжение.

Отличные задумка и воплощение! Подумалось, что если рассматривать библейскую историю по-геймановски реверсивно и далее, то бог в конце расщепит перволюдей на составные части, уничтожит жизнь, аннигилирует материю, погасит свет и останется один в темноте. Но Нил не стал развивать замысел и сумел остановиться, не доводя притчу до уровня анекдота

Шесть историй, шесть персонажей, шесть времен, шесть способов повествования. Дневниковые записи американского нотариуса в тихоокеанском плавании в середине XIX века, обретающего своё призвание в весьма далёкой от юриспруденции сфере. Письма молодого англичанина, поступившего секретарём к тяжело больному известному композитору в бельгийском шато в 1931 г. и сочиняющего произведение своей жизни. Киносценарий детективного триллера о расследовании в области атомной энергетики, предпринятом молодой журналисткой в 1970-х в Калифорнии. Мемуары пожилого издателя, попавшего в затруднительное положение в Лондоне и ещё более затруднительное – в Шотландии в начале нашего века. Интервью, взятое архивистом не очень далёкого, но крайне дистопийного казарменно-корпоративного будущего Великой Кореи у приговорённой бунтовщицы накануне казни. И устный рассказ пастуха с постапокалиптических Гавайев, погружающихся в пучину варварства.

Истории расположены по схеме 1-2-3-4-5-6-5-4-3-2-1, значительно отличаются по стилю изложения, но связаны между собой на нескольких планах. Событийная связь заключается в том, что каждый следующий персонаж знакомится с историей персонажа предыдущего (за исключением, разумеется, американского нотариуса). Также автор активно намекает на неблизкую мне мистическую связь между персонажами, основанную на реинкарнации и материально подтверждаемую одинаковым родимым пятном в форме кометы. Идейная связь не так очевидна и в некоторых историях практически незаметна, но именно она, а не идея о переселении душ объединяет это произведение и придаёт ему внутреннюю логичность. Речь идёт о свободе. Особенно это заметно в «Тихоокеанском дневнике Адама Юинга» и «Оризоне Сонми-451», но и в иных историях идея свободы является ключевой. Свободы от рабства и принуждения, свободы творчества, свободы как осознанной необходимости, наконец. Конечно, иные идеи также важны для соединения разных историй в единое целое (гуманизм, ответственность, всеобщая взаимосвязь явлений и т.д.), но мысль о свободе наиболее ярко выделяется.

Экранизация, кстати, где-то получилась лучше книги. Возможно, из-за манеры подачи историй (иногда даже фрагментами по несколько секунд), что усиливает впечатление связности сюжета. Возможно, из-за подбора одних и тех же актеров на разные роли в различных историях, что служит той же цели. Несомненно, из-за общего оптимизма фильма — настрой книги несколько грустнее.

В творчестве Люсиуса Шепарда центральноамериканская тема занимает центральное же место. Писатель прожил в этом регионе довольно продолжительное время, и действие многих его произведений разворачивается на Антильских островах, в Мексике, Гондурасе, Сальвадоре и других странах региона. События рассказа «Сальвадор» происходят, как можно понять уже из названия, в Сальвадоре (в провинции Морасан) и немного в Бостоне, штат Массачусетс, США – но место действия не значит почти ничего. Это могла быть любая разрушенная войной страна «третьего» мира и город в любой из стран мира «первого», участвующих в этой войне. По сути, Сальвадор Шепарда – это воюющий Вьетнам, легко узнаваемый и русским читателем, Вьетнам, опрокинутый в будущее и перенесённый за полмира.

Большую часть прожитой жизни я представлял Сальвадор по одноименным произведениям Оливера Стоуна (кинофильм) и Люсиуса Шепарда (рассказ). Естественно, что в действительности Сальвадор оказался совсем другим (так всегда бывает, когда попадаешь в вымышленную страну), да и времени утекло немало (Стоун и Шепард создавали свои образы Сальвадора в середине 1980-х), но оба эти прочтения, реалистическое у Стоуна и фантастическое у Шепарда, кажутся актуальными и сейчас. Пусть и не в смысле точного описания современного Сальвадора, а в гораздо более глобальном, обобщенном ключе – вторжение «первого» мира в «третий» и последствия этого для обоих миров.

Шепард описывает будни подразделения Армии США, занятого «зачистками» глухих уголков страны от партизан – сандинистов (явная авторская натяжка, поскольку сандинисты – это никарагуанские революционеры). Основой боевой подготовки в войнах недалёкого из середины 80-х годов будущего Шепарду виделась фармакология. Солдаты постоянно принимают ампулы с наркопрепаратом, улучшающим рефлексы и устраняющим рефлексии, и в итоге череды стычек и военных преступлений сталкиваются с неведомым. А неведомое сталкивается с империалистической войной и американским образом жизни.

Кульминация рассказа перекликается со многими произведениями американской культуры, посвящёнными вьетнамскому синдрому, но уникальна благодаря мастерскому соединению реалистического и фантастического. Джон Дантцлер расскажет соотечественникам о войне, да, расскажет, но не как герой Тома Круза в «Рождённом 4 июля», а предметно, по-сальвадорски.

И по дороге из Ла Уньона в Сан-Мигель, ненамного южнее тех мест, по которым шагал отряд Дантцлера, глядя на парящие в утреннем тумане горы, я заново переживал эту историю и вспомнил, что Salvador по-испански означает Спаситель.

Основное достоинство «Призраков» заключено в их форме, поскольку кроме собственно романа в его текст включено два десятка небольших историй, которые вполне могут быть изданы самостоятельно (как это и произошло с «Кишками», первым из этих рассказов). Композиция такова, что основная канва произведения (смесь социальной сатиры, хоррора и детектива) постоянно перемежается сюжетно законченными рассказами о каждом из персонажей. Подобная форма известна с древности и весьма удобна, поскольку даже если основная событийная канва не очень интересна, то рассказы вполне могут заинтересовать читателей. Зачастую основная часть служит автору лишь для обрамления рассказов в одно произведение, но в случае с «Призраками» дело обстоит иначе и даже без рассказов история полуподпольного творческого семинара для неудачников была бы интересной. С рассказами же эта история приобретает множество дополнительных измерений, не всегда логично вписывающихся в общее повествование, но неизменно добавляющих ярких красок.

В «Призраках» рассказывается (как это часто бывает у Паланика, необычным приёмом – от первого лица во множественном числе) о группе непонятых в своей среде людей, которых завлекают на тайный многообещающий творческий семинар, в процессе которого они должны создать шедевры в выбранных сферах искусства. Их привозят в заброшенный театр и запирают двери, чтобы создать полную изоляцию, необходимую для творчества. Самих участников семинара 17 человек, также присутствует организатор мистер Уиттиер и его ассистентка миссис Кларк. Каждый из участников рассказывает по истории, у мистера Уиттиера их две, а у миссис Кларк аж четыре, итого 24 истории. Почти каждую из историй предваряет небольшая зарисовка, называемая «Стихи о [имя персонажа]», тоже своего рода небольшой рассказ (прозаический, несмотря на название). Зачастую эти «стихи» предваряют собственно рассказ и заключаются в соображениях персонажа по какому-либо поводу, а иногда имеют даже фабулу (например, уморительная зарисовка «Консультант» на тему, как жениться на девушке своей мечты, быть с ней счастливым и не жалеть об этом). Таким образом, благодаря щедрости Чака мы имеем почти пятьдесят историй в рамках одного романа, что, конечно, не может не радовать. «Призраков» вообще можно рассматривать как сборник рассказов Паланика, и другие его немногочисленные рассказы (например, великолепные «Эскорт» и «Мистер Элегант») только бы улучшили её, но волею судеб этого не произошло.

Рассказы в книге разные. В основном это сатира, хотя и не всегда удачная, но в целом рассказы смешные либо трогательные. Фирменные паланиковские юмор, натурализм и напускной (тогда) цинизм предъявлены публике во всей красе. Просто чудесны рассказы «Кишки» («отвратительная», по мнению многих читателей, история о вреде мастурбации), «Исход» (об опасностях уподобления людей вещам), «Пришибленные» (о самоубийственной борьбе ветеранов войны против религии и за мир во всём мире), «Лебединая песня» (о цене сенсации для журналиста). Их можно было публиковать отдельно, они от этого даже выиграли бы, не находясь в тени главной истории. Концептуально очень хороши «Дела ножные» (про ароматерапию и массаж), «По трущобам» (про то, что лучше богатства и славы), «Честолюбивые замыслы» (про успех художника), «Верность марке» (про обиженного творца и маркетинг), «Выскажи свои обиды» (про буржуазный феминизм), «Калека» (про так любимое американцами мошенничество со страховкой), «Старомодный подход» (про правду о жизни вечной). Да и остальные рассказы, не упомянутые тут, довольно интересны.

Основная история о творческом семинаре призвана вобрать в себя все другие истории и привести их к единому знаменателю. Паланик запускает серьезный сатирический заряд, ведь участники семинара, отринувшие свою повседневную жизнь ради создания нетленных произведений, движимы лишь жаждой славы и богатства, они мечтают стать celebrities и пожинать плоды успеха остаток дней. Однако этот ход не очень удачен для сохранения правдоподобия характеров, ведь невозможно поверить, что такие титаны духа, как мученик атеистического пацифизма Преподобный Безбожник, наполовину – женский имперсонатор, наполовину – морской пехотинец в отставке, или полицейский ренегат Кора Рейнольдс, она же кошатница Директриса Отказ, поднявшая бунт во имя всех униженных и оскорблённых, будь то пострадавшие от сексуального насилия дети, обдроченные манекены или брошенные плюшевые мишки, будут вести себя подобно участникам Дома-2. Люди, которые хотели сделать мир чуточку лучше, ведут себя в погоне за эфемерным успехом подобно паукам в банке. Нет, не верю.

Собственно, дальнейшее развитие истории на событийном уровне – это жёсткая пародия на реалити-шоу с постоянным саботажем, членовредительством, каннибализмом и прочими прелестями межличностной конкуренции, которая так стимулирует всё вокруг – от телерейтингов до GDP. На идейном уровне – это метафорическое отображение борьбы за блага в современном обществе с весьма суровыми обобщениями. Персонажи каждый понемногу ухудшают ситуацию в запертом театре (портят канализацию, освещение, провизию) – чтобы, когда их спасут, они могли выгодно продать историю своих страданий – и их совокупные усилия приносят плоды, ситуация практически незаметно ухудшается, и усилия призрака по поддержанию порядка дают всё меньший результат. Так из множества мелких проступков рождается большая беда, но непризнанные гении уже свыклись с экстремальным образом жизни и не могут остановиться. «Цивилизация всегда действует лучше, когда есть кто-то, кого все боятся».

Такой вот роман о призраках, которые у каждого индивидуальны, о культуре потребления и вины, о тождестве преступников и жертв. Я бы даже рискнул назвать эту книгу своеобразной энциклопедией капиталистического общества эпохи развитого глобализма.

После прочтения книги приходишь к выводу, что Паланик неуклонно сдувается. Фирменные примочки на месте, стиль по-прежнему узнаваемый, но эффекта вообще нет. Возможно, дают о себе знать последствия экспериментов с формой – на этот раз Паланик писал кинороман, или визуальный роман, но не пошёл по этому пути до конца, ограничившись киношной рубрикацией и некоторыми элементами сцен. Детективная интрига достаточно вялая, сатира по большей части бьет мимо цели, и общее впечатление весьма удручающее. Не добавляет плюсов роману неряшливость описаний. К примеру, непонятно, при каких обстоятельствах известные актрисы могли «украсть» у рассказчицы различные жесты, если та смолоду обхаживала Кэтрин Кентон.

Из истории голливудской кинозвезды и её подруги-компаньонки-служанки-наставницы, очищенной от бесконечных повторов и перечислений, могла бы получиться вполне неплохая повесть или рассказ (а мы знаем, Чак умеет писать краткие вещи), однако автор рассудил по-иному, в результате чего появился унылый роман. Многим русским читателям (кроме упоротых фанатов старого Голливуда) будет вдвойне уныло, поскольку имена большинства упоминаемых актеров, продюсеров, журналистов и прочих паразитов культурного пространства малоизвестны у нас. Я, к примеру, с ходу идентифицировал не более трети этих персонажей. Да, скифы мы, и подобный культурный разрыв издатель обычно компенсирует обширными примечаниями, чтобы читатель понимал смысл авторских отсылок (как это сделано, например, в практически одновременно вышедших «Ампирных спальнях» Эллиса). Но где там… Это ж АСТ.

Из интересных моментов отмечу сатиру на усыновление младенцев, аллюзии на «Портрет Дориана Грея» и появление Нормы Джин, однако ради этих проблесков читать, наверное, всё же не стоит.

Классическое для Латинской Америки и всей испаноязычной литературы произведение, канон латиноамериканского магического реализма. Концентрированная история Колумбии, продолжающаяся и по сей день словно по Маркесу, хотя книге больше 40 лет. Читается не то что бы с трудом, но требует определенной дисциплины; весьма желательно знание контекста. Must read однозначно, с учетом мнения специалистов о том, что лучше поискать свежий перевод на русский. Я сам давно собираюсь прочитать книгу на испанском, да всё никак не соберусь, уж больно титаническая задача

Трилогия Аберкромби «Первый Закон», как и великое множество прочих фэнтезийных произведений, на первый взгляд композиционно напоминает толкиновского «Властелина колец». Книга первая: представление героев, их знакомство друг с другом, и в путь. Книга вторая: священный поход. Книга третья: финальная битва. Иная, чем у Толкина, космогония, география и демография – дело обычное в современной фэнтези и никак бы не выделяла эту трилогию из общего числа эпопей, если бы не идеология, которая полностью противоположна толкиновской. Добро с кулаками, превращающее Зло, а попутно и все, до чего дотянется, в кровавое месиво, едва ли привлекательнее этого самого Зла, но грамотно воздействует на целевую аудиторию, используя магию, пиар и банковское дело, в результате чего и оказывается Добром, изображено очень жестко. Первый Закон, кстати, гласит, что запрещено прикасаться к Другой Стороне (т.е. к потустороннему миру). Второй Закон еще интереснее – нельзя поедать человеческую плоть. Зло потому и зло, что не подчиняется этим законам. Добро, как оказывается, тоже не обязательно должно быть связано подобными ограничениями – в Круге Земном суровость законов, как и у нас, компенсируется их повсеместным неисполнением. Сам мир Земного Круга аналогичен примерно XV – XVI векам, если говорить о подробно описанном европодобном Союзе, но Север находится в значительно более архаичном состоянии, Империя Гурков изображена фрагментарно, а древние земли исполнены руин былого великолепия, как это обычно бывает в фэнтези-эпопеях.

Комплект героев на первый взгляд довольно стандартен (варвар, маг с учениками, гвардейский офицер, воительница), но большинство из них рано или поздно напрочь выбивается из типажа. Изначально нетипичен великолепно выписанный инквизитор Глокта – некогда офицер с прогнозировавшимся блестящим будущим, попавший в плен, подвергшийся изощренным пыткам и вернувшийся на родину циничным инвалидом. И очень хорош варвар – Логен Девятипалый, он же Девять Смертей – опытный боец, предводитель отряда таких же опытных бойцов, надежный соратник, человек без будущего и невменяемый психопат. «Если хочешь сказать про Логена Девятипалого – сказать одну-единственную вещь – скажи, что он умеет убивать».

Такая вот неклассическая фэнтези. Издатели назвали её «черной», очевидно, имея в виду не столько литературный поджанр dark fantasy, сколько перестроечный термин «чернуха». Действительно, поступки героев зачастую неблаговидны, юмор жестковат, а описания натуралистичны, если рассматривать их в контексте канона, заданного эпосами и легендами и развитого опять же Толкином, однако показанное автором довольно реалистично, если абстрагироваться от «сферических рыцарей в вакууме» и немного приблизиться к реальности. Если начало трилогии вполне себе посттолкиновское – герои отправляются в путь, чтобы спасти мир, то с середины второй книги классический шаблон начинает трещать по швам и в конце трилогии рассыпается напрочь. Квест, тщательно подготавливаемый всю первую книгу и осуществляемый во второй, завершается крайне нетипично для мероприятия, столь важного для судеб мира. Что еще важно для эпической фэнтези? Победа Добра над Злом, вознаграждение героев, ну и про развязку всех сюжетных завязок не забыть бы. Про сравнительные характеристики Добра и Зла я уже сказал выше, и исключительно в пользу автора свидетельствует тот факт, что Зло – это не оболганное Добро, а самое настоящее Зло, без романтизации и попыток понять и простить. Что же касается сюжета, все линии развязывается логично и непротиворечиво, хотя бы и неожиданно, и не всегда к читательскому удовольствию. Вознаграждение же героев (двое становятся королями, один – фактически премьер-министром, и двое из них еще и женятся – не между собой, а на симпатичных женщинах) практически ничего не стоит, если рассматривать его с позиций канона, поскольку являются не столько подтверждением правильности миропорядка (праведные вознаграждены, и жили они долго и счастливо…), а скорее совпадением (не всегда счастливым) либо результатом интриг агентов Добра с неочевидной выгодой для формальных бенефициаров.

Ценители «высокой фэнтези» обычно воспринимают подобный подход как проявление бездушия и глумление над святынями. Эйфория от побед в битвах кратка и быстро затухает в тяжелой борьбе с их последствиями, раны и болезни не дают надлежащим образом насладиться триумфом, и читатель чувствует себя разочарованным и обманутым, чего не собирается прощать автору. Хотя книга в том числе и о том, что люди получают не то, что заслуживают, а то, что могут. И еще о том, что каждый в конце концов платит за свои ошибки. И что выбора обычно не бывает, и ты делаешь, что можешь, и пытаешься быть не худшим человеком, чем раньше, и что этого никогда не достаточно…

Второй авторский полноценный сборник малых произведений Нила Геймана построен по принципу, аналогичному композиции «Дыма и зеркал». Стихотворения, микрорассказы (нередко даже в несколько абзацев), зарисовки (в том числе и «автобиографические») и, наконец, традиционные повести и рассказы. Нил в предисловии пишет: «Я скорее вспомню жизнь, растраченную неразумно на хрупкие вещи, чем жизнь, потраченную с умом на то, чтобы уклоняться от морального долга». Люди и их сердца, мечты и сны, птичьи яйца и крылья бабочек – это хрупкие вещи, которые на самом деле крепки и прочны, добавляет он. «Сердце можно разбить, но сердце – самая крепкая мышца, которая качает кровь на протяжении всей жизни, сокращаясь семьдесят раз в минуту, и работает практически без перебоев». По сути, об этом Гейман и пишет всю свою жизнь. Полноценной концепции у сборника нет, кроме того, что он типично геймановский, в этом и его недостатки, которые неразрывно связаны с его достоинствами.

Стихотворения, конечно, нужно читать в оригинале, перевод на русский должен принадлежать автору равновеликому, что практически исключено в данной ситуации. Микрорассказы весьма неплохи, а «Другие люди» — шедеврален. Очень хороши «Странные девочки» — собрание из 12 микрорассказиков о женщинах, написанных по мотивам одноименного альбома подруги автора Тори Эймос и включенных в буклет к ее туру. Меня особенно зацепил «Кровавый дождь» — история женщины, убитой нацистами во Франции в 1943 и доживающей свой век в Майами в наши дни. «Если мы не сражаемся за наше будущее, у нас просто не будет будущего». «Если плакать, то только от радости».

Из традиционных произведений особенно хороши: гениальный «Этюд в изумрудных тонах» – о том, что делал Шерлок Холмс, когда на Земле воцарились Великие Древние во главе с Ктулху; жуткий «Октябрь в председательском кресле» – об одиночестве; «Горькие зерна» – вроде бы о зомби, но больше об идентичности человека и его роли в своей жизни; «Сувениры и сокровища» – на первый взгляд об извращенцах, на самом деле – о пидарасах в плохом смысле этого слова; «Проблема Сьюзен» – ревизионистский парафраз «Хроник Нарнии»; «Повелитель горной долины» – продолжение приключений Тени из «Американских богов» и одновременно парафраз «Беовульфа» с участием пидарасов из «Сувениров и сокровищ». Остальные рассказы тоже весьма неплохи, уж рассказчик-то Гейман исключительный.

Лучшие произведения приходится сразу же перечитывать, особенно это касается «Этюда в изумрудных тонах» и «Других людей» – фактически, тот самый текст, который читатель освоил только что, при повторном прочтении предстает совершенно в другом ракурсе, будто читаешь его продолжение.

Пелевин, как и обыкновенно, ужасающе оперативен и злободневен, но в этом романе он впервые за долгое-долгое время еще и оптимистичен. S.N.U.F.F. радикально социален и лишен обычной пелевинской мистики, что произведению идет только на пользу (хотя спекулятивной философии и предостаточно, но используется она умеренно и уместно). Из обычных пелевинских элементов присутствует леворадикальный дискурс, а также постсоветский глум, сдобренные более-менее крепким, хотя и простым, сюжетом (что тоже радует, в целом Пелевин сюжетные линии использует исключительно в качестве фона для рассуждений и диалогов). Формально — фантастика, но фантастика сатирическая. Общество Спектакля описано весьма едко и гротескно, учтен даже опыт информационной войны по «защите прав человека» в Ливии. У Пелевина получился полноценный роман — безусловно, использовано множество привычных приемов, от чего зачастую возникает ощущение самоповтора, но никак не самоплагиата. Сильнее Empire V, t и сборников 2008 и 2010. Читать нужно

Нил, похоже, очень любит Шотландию, хоть и весьма своеобразной любовью. Опасные скотокрады, угрюмые пастухи и прочие суровые обитатели Хайленда могли бы вызвать страх и отвращение в другой обстановке, но писательское мастерство автора открывает нам простую истину – на шотландских нагорьях другие люди не живут. Долго не живут, правда, и многие вполне крутые горцы, зато еще встречаются представители «дивного народца», которые не ушли на запад вослед за своим королем. Персонажей весьма немного, и значительную их часть мы знаем лишь по красочным описаниям главного героя. Его прямая речь и создает историю очень непростого карлика, отправившегося к пещере в Черных горах в поисках, как он заявлял, золота, но нашедшего нечто гораздо более важное. И похоже, именно это он и искал.

Ценителям Геймана читать однозначно.

Рассказ был опубликован на русском языке в журнале «Сноб», который с изрядным снобизмом требует денег за электронный экземпляр почти годичной давности. Я раскопал на просторах Интернет отсканированные странички этого номера и могу при необходимости безвозмездно поделиться ссылкой.

Если сравнивать с рассказом Гамильтона из той же самой антологии, Уильямсон делает шаг вперед. Сюжет по-прежнему нелеп, научные представления опять достойны нерадивого школьника, герои снова произносят эмоции, но при этом сама эмоциональная палитра становится значительно богаче, да и стиль меняется – появляются хоть сколько-нибудь вменяемые описания и обороты... хотя фразы вроде процитированной ksGhost («Он напал на нас с атомной бомбой») и переполняют текст. Впечатлил характер рефлексии относительно

С этого рассказа Гамильтона читатель начинает знакомство с антологией «Космическая опера», в которой данное произведение играет роль примерно такую же, как неполный скелет мамонта в краеведческом музее – открывает экспозицию и задаёт её тон. Как экспонат — очень нужную и полезную, поскольку иллюстрирует, по замыслу составителей, альфу космооперы. Но как литературное произведение, вне контекста жанровой антологии, «Похитители звезд» ужасны. Научные представления в области астрономии и физики могут меняться, но топорный стиль дешевых изданий, трафаретность персонажей и шаблонность ситуаций могут вызывать умиление только у исследователей жанра. Читанные в юности «Звездные короли» и «Сокровище Громовой Луны» и вполовину не столь убоги, как этот образец жанра, замечательный лишь своей антикварностью.

Норфолк – писатель весьма своеобразный, что было заметно и по первому его роману, но второй роман значительно более причудлив и тоньше устроен. Фантастики как таковой в романе почитай что нет – история Винеты в меру реалистична и скорее легендарна, нежели фантастична, а Амалия – девочка, подсчитывающая травинки и систематизирующая изменчивые характеристики бога… ну, это просто чудо. Черты времени (первой четверти пятнадцатого века) выписаны весьма ярко, при этом узедомское время действия мне представлялось скорее веком тринадцатым, настолько материально и духовно убогим описан быт островитян и монахов, что лишь к концу главы начали закрадываться подозрения. Очень хороши внутренние истории (Балтийского моря, крысиных войн в Риме, сыновей Эри), отлично выписаны и краткие эпизоды (например, папская охота). Бойня в Прато – ключевой акт, приводящий в движение весь сюжет романа – подана в воспоминаниях и полунамеках, без чрезмерного в количественном отношении натурализма (к своему стыду, об истории этого города, весьма крупного и в нынешнее время, я узнал именно у Норфолка).

При этом поразительная объемность, насыщенность текста резко контрастирует с образом главного героя. Сальвестро-Никлот все повествование остается безликим центром притяжения внимания читателя, и личность его проявляется лишь внешне, в задуманных, совершённых и несовершённых поступках да в высказанных суждениях. Сальвестро-личность лучше всего представлен в скупых декорациях Узедома, а в ярких Италии и Гвинее он сжимается и приобретает черты исключительно технического протагониста, поскольку описываемые события должны с кем-то происходить. Его спутник Бернардо имеет значительно больше характерных черт, хотя и является всего лишь здоровенным олигофреном, да и эпизодически появляющиеся малозначительные персонажи в абсолютном большинстве своеобразны и великолепно изображены поведенчески. Крестьяне, монахи, солдаты, нищие, торговцы, карлики, соглядатаи, поэты и прочая публика появляются и исчезают почти мгновенно, но при этом обогащают и углубляют рассказываемую историю. Конечно, история Сальвестро образует основу романа, но именно образы иных персонажей и вложенные повествования придают произведению художественную ценность.

Однако психология действующих лиц не является сильной стороной Норфолка, который скупо описывает внешние проявления чувств и мыслей персонажей, характеризуя их внутренний мир весьма неохотно. Слабо раскрыт Йорг, одно из важнейших действующих лиц, равно как и его сподвижник Ханс-Юрген. Полковник (капитан) Диего обрисован небрежными штрихами, вследствие чего его финальное сумасшествие оставляет неверное ощущение старческого слабоумия. Эусебия-Уссе чужда не только своим спутникам, но и читателю. Выведен за скобки Руфо, но от этого его образ только выигрывает. Однако среди второстепенных персонажей хватает и выписанных характеров. Помимо Бернардо, это сам папа Лев X, испанские и португальские дипломаты, Эвальд, брат Герхард – возможно, простые характеры даются Норфолку значительно легче.

Выходит, у Норфолка великолепно получаются образы, описания, которые дают картину, внешнее представление об описываемом процессе. Персонажи удачны, когда их роль сравнима с ролью персонажей картины – выхваченные в определенный момент, зафиксированные, застывшие в нем и неизменные. Персонаж, требующий развития, изменяющийся внутренне, не близок автору, и выполняет в основном техническую функцию – фокусировать внимание читателя, двигать сюжет.

А носорог – это лишь повод. Объект тонкой политической игры, предмет невероятных слухов, папский каприз, мертвое животное (две штуки).

Типичный образец примитивной фэнтези. Читал первое издание 1991 г. (сейчас посмотрел тираж — 50.000 экз. вот ведь времена были...), и даже на тогдашнем безрыбье эта книга ничем не впечатлила. Можно легко пропустить — ничего не потеряете

Тягостное и длинное, как полярная ночь, разорванное во времени повествование о нужде и лишениях, выпавших на долю членов экспедиции сэра Джона Франклина, пропавшей в Канадской Арктике. Для усиления эффекта читать следует только в холодное время года! Мороз ощущается физически, при входе в теплое помещение испытываешь экстаз – и связь с историей замерзших во льдах морских судов приобретает персональный характер. Атмосфера передана мастерски, длительность описаний соразмерна с долгими зимами, в течение которых капитан Крозье ищет выход из ледяной ловушки. Симмонс показывает себя дотошным исследователем, оперируя множеством фактов из различных областей знания; промахи, если и имеются, для неспециалиста незаметны.

Жанр произведения определить сложно – это и исторический роман, и описание арктических исследований, и полярный триллер, и фэнтезийно-мистическая литература. Нельзя сказать, что соотношение данных ингредиентов оптимально, поскольку после долгих описаний борьбы со стихией,

Читать можно и нужно, но безжалостный редактор с хорошим вкусом мог бы сделать для читателей благо, сократив роман вдвое (поскольку в нем встречается множество повторов, перечислений личного состава и прочих затянутостей, никак не работающих на сюжет или атмосферу).

Трилогия юмористической фэнтези, обладающая редким качеством в жанре – она местами смешная. Некоторыми – так даже очень. Диапазон – от падений в грязь до каламбуров вроде:

- Спасите меня! (протагонист с дефектом речи)

- Псиная мотня? (удивляется его тугоухий спутник).

Юмор временами весьма оригинален, несколько похож на БиБиСишный.

Сюжетно, идеологически и эстетически — не Пратчетт , конечно, и не Шекли, отстает от Адамса, где-то в области раннеМИФического Асприна, но при этом легко побивает К.Ш. Гарднера, Бибби и других «специализированных» юмористов. Ощущения сельского КВН не оставляет.

Чак Паланик, создавший себе более чем за 10 лет имидж энциклопедиста, как оказалось, совершенно не разбирается в двух ключевых темах «Пигмея» — детях и «тоталитаризме». Как ни странно, но эта мысль поселяется в мозгу уже в середине книги и не покидает до непредсказуемого в своей предсказуемости конца.

Четырехлетние дети на ступеньках, экзаменах и в диверсионной школе ненатуральны – у кого есть свои, тот оценит фантастичность ситуации. К тому же, дети в т.н. «тоталитарных» странах отличаются собранностью и фанатизмом только в дешевых поделках вроде «Солт». Это на собственном опыте знают все наши бывшие и нынешние соотечественники возрастом от 30. Детишки в гаванском садике Los Proletaritos поведенчески никак не отличаются от детей московского детсада. Отличаются сами сады – интерьерами, игрушками и прочими объектами мат.обеспечения, а дети – только цветом кожи. Полагаю, что и в сравнении с американским дошкольным учреждением разница тоже будет неощутима.

Сам «тоталитаризм» в романе нарочито деперсонифицирован, показаны милитаризм и патернализм власти, но толком не обрисована ее структура; идеология – смесь социализма и гностицизма, цель – уничтожение США, методы ее достижения – засылка несовершеннолетних смертников-диверсантов. Использование смертников напоминает деятельность исламских экстремистов, но никак не социалистические режимы (кроме, может быть, Ливии, но там и социализм исламский). Дети-солдаты родом из Кампучии «красных кхмеров» и современной Тропической Африки. Даже не касаясь сомнительной природы концепции тоталитаризма, подобный режим – это страшилка, соединившая черты режимов-изгоев, гибрид Аль-Каеды и Северной Кореи. Недостоверно.

С «тоталитаризмом» связан один из самых ярких эпизодов – Олег и его родители на параде. Эмоционально крайне сильная сцена, «тоталитаризм» отторгается организмом на уровне практически вегетативном. Заплакал бы, если бы мог. А вот эпизоды «Павел и Бобун» и «Генеральская жопа» трогают совсем не так и не за то. Хотя в разведке и не так еще учат.

Есть типичные для Паланика сатирические эпизоды, направленные против «общества потребления» и ряда его институтов. Как обычно, хорошо, во многом ради них стоит читать. Портит общее впечатление от порки

Использование цитат типично для Паланика, но достаточно тенденциозно. Не говоря уже о том, что Ричард Никсон пополнил когорту антиамериканских политиков, цитаты не всегда удачно ложатся в канву сюжета. А первое использование цитаты Че Гевары вообще неуместно с учетом контекста оригинального высказывания (повторное использование, спустя 7 страниц, выглядит намного более правильным).

Язык романа – безусловная находка. В отличие от не особенно удачных экспериментов Бэнкса (Мост, Безатказнае арудие), у Паланика этот прием очень хорошо сочетается с его иными приемами, рубленостью и повторами. Получилось заразительно. Интересно глянуть в оригинале.

Конечно, не «Бойцовский клуб» и даже не «Призраки». Скорее, политический «Снафф».

Антология Майка Эшли оставляет ощущение энтомологической коллекции или кунсткамеры, собрания различных любопытных курьезов. Литературная ценность произведения не имеет для редактора значения, главное – наскрести по сусекам побольше экспонатов, чтобы были. Только вот в выскребании сусеков редактор оказался не силен – количество раритетов невелико, превалируют истории, написанные за последние 20 лет, в том числе и специально для этой коллекции.

Возникает вопрос — если присутствие творения Р.А. Крэма можно объяснить его антикварной ценностью (где еще прочтешь подобное), то рассказ Вайнберга, этот современный низкпробнейший палп, как он-то сюда попал, между Муркоком и Швайцером? Полнейшая же графомания, невладение ни словом, ни сюжетом, ни психологией персонажей просто образцовые, хоть целиком в учебник вставляй.

Совершенно серые истории Краутера, Фриснер, Резника-Шимеля не отвратительны и не хороши, они как туалетная бумага в колбасе – для объема.

Вещи качеством выше среднего присутствуют в значительном количестве (Леббон, Холт, Пратт, Диана Уинн Джонс), имеются качественные раритеты Бенсона, К.Э. Смита и Муркока, что примиряет с коллекцией, а наличие немногочисленных жемчужин позволяет даже рекомендовать ее к ознакомлению. Чудесный рассказ Швайцера, развернутый им впоследствии в ошеломляющий роман, да земноморский рассказ Ле Гуин – это то, что нивелирует низкое качество или безликость значительной части экспонатов и оставляет чувство, которое можно выразить не только по-французски.

Хороший стих. Читать (и декламировать), конечно, в оригинале. Может, выделяю именно его потому, что Нил его прочел на встрече с читателями этой весной. Понравились его интонации

Кроме «Американских богов», попутно эта вещь связана с «Сувенирами и сокровищами», их нужно читать в связке. Ну и знание скандинавских мифов, легенд и сказок (включая «Беовульфа») будет весьма полезным