Небольшая повесть «Затмение» напоминает набившие оскомину фокуснические эскапады циркачей. «Престиж» К.Приста, «Картер побеждает дьявола» Г.Голда и мн.экранизации интерес к теме инициировали немалый, но множественные повторы или случайно одновременно появившиеся зарисовки на ту же тему, но не несущие ровным счетом никакой иной нагрузки кроме как «показать цирк, арену с шапито» — зачем оне?

«Над бездной вод» — об одержимости исследователя, настолько одержимо ищущем предмет поиска, что он сам (предмет поиска!) приходит к нему.

«Покупатель камней» — самое серьёзное произведение, интонационно напоминающее ранние рассказы Балларда. Вообще это достаточно смелый аванс – сравнить с Баллардом, но то, что я прочитал, имеет всё-таки сходство с ранним Баллардом (времен сборника «Красные пески» например, да собственно идентичная и превалирующая тематика авторов — «ожидаем конец света»).

Соприкасается два мира: мир реальный, описываемый позитивистами в рамках научного мировоззрения, и мир сказочных инфантильных фантазий. Мир плоский, как монета: на одной стороне правит бал реализм, на другой – фэнтези. Если монетку поставить на ребро и щёлкнуть ногтём по краю, то она завертится на одном месте, а наблюдателю покажется шариком. Если же приглядеться, то орёл и решка сольются в единый причудливый узор, подобно птичке в клетке, нарисованной на разных сторонах старой картонки на веревочке из арсенала детских фокусников. В повествовании плоский мир раскручивается детективной линией – случайными происшествиями, внезапными смертями, а выстрелы лишь подгоняют вращение, то и дело накладывая сказочные вымыслы на фактуру реальности, и уже самый заядлый материалист, Лоу Наткет, мастер по спецэффектам киностудии «Констриктор», больше надеется на выдуманных сказочных героев, чем на городскую полицию.

В провинциальном городке Спектр как раз и происходит смешение двух сторон существования – сказочный мир прорывается в нашу вселенную: еноты поклоняются игрушкам, ежи плавают на лодочках, в гости прилетает принцесса Марса а под холмами веками дремлет Дракон, из капилляров которого самогонщик-аптекарь варварским методом добывает кровь для самопального псевдокитайского бальзама. От уколов дрелью под шкуру Дракон дёргается, и в городке происходят землетрясения. Неприглядная сторона эксплуатации сказок кроведобычей не ограничивается: некое Зло, проникшее с другой стороны реальности, попытается подмять под себя и этот мир.

Получилась вполне внятная, сочным языком написанная сказка, ориентированная на детей небольшого возраста. Один из персонажей сам сказал об этом мире: «подобный бред, со всеми нестыковками и тотальной антинаучностью, могло породить лишь воспаленное воображение» (с.188).

Настоящую научную фантастику писать некому, не для кого и, как считают многие – не для чего.

Поэтому «сайнс фэнтези», стилистически выдержанная языком поздних романтиков в александро-гриновских ландшафтах, становится доступной и понятной литературой. Невозможно угадать, каковы шансы на попадание книги в шорт-лист премии «Национальный бестселлер», но по легковесности (идеи) и легкочитаемости (текстовой) «Другой стороне» там самое место, ибо более сложные фантастические конструкции (даже из числа великолепных ранних рассказов самого Дм.Колодана) неподготовленной публикой восприниматься адекватно не могут.

Орсон Скотт Кард. Искупление Христофора Колумба. М. Терра. 448с.

Специалисты-хроноскописты из Службы минувшего следят из далекого двадцать третьего века за всеми подряд историческими событиями. Африканской исследовательнице стало невыносимо жаль своих далеких-предалеких предков, умерших в рабстве, и она решила, что все зло в мире — от европейцев, придумавших машины для войны и опустошения земли. Логично, не правда ли? [А все добро — от китайцев, придумавших порох и деревянные пилы для пыток.]

Что надо сделать, чтобы не появилось рабство в Америке? Не допустить туда Колумба. Или же пустить, но перевоспитать, заняться прогрессорством, заодно привив эмансипацию в племенах мезоамериканских индейцев, уча их выплавлять железо и строить огромные корабли, с легкостью меняя кровавый культ жертвоприношений Уицилопочтли — на очередную разновидность христианства, заодно вылечивая всех подряд ото всех известных эпидемиологических заболеваний. Собственно Альтернативная история начинается у Карда под финал, примерно с десятой главы. До этого шла подготовка к высадке десанта из будущего, изучение жизни Колумба (оказавшегося корыстолюбивым купцом, дотошным экспедитором и ловким дипломатом, использующим благодать Бога в надежде разбогатеть и стать влиятельным синьором), и прочие экскурсы в историю, среди которых наиболее любопытным показался мне сюжет о локализации затонувшей Атлантиды.

По версии, изложенной в романе, легендарная страна находилась на дне Красного моря, за Баб-эль-Мандебским проливом, но после поднятия уровня мирового океана была затоплена в двенадцатом тысячелетии до нашей эры. Спасся только легендарный Ной в своем ковчеге. Кард ловко связывает воедино нелюбовь кочевников к городам, гибель Атлантиды и строительство Вавилонской башни. Правда, получается неувязочка: какие такие «соседние народы» могли бы подсматривать за атлантами? До ближайшей цивилизации оставалось еще несколько тысячелетий… Мы должны либо признать существование чрезвычайно жесткой устной традиции передачи легенд (чего нет), либо наличие генной памяти (что трудно доказуемо), либо наличие памяти внутриродовой или памяти ноосферы (те еще дебри).

Сборник сатирических рассказов Сергея Казменко высмеивает извращенные экономические и внеэкономические конструкции, взращенные в Советском Союзе и свойственные любым государствам с плановой экономикой.

Сергея Казменко, используя не к ночи помянутый литературно-критичес-кий метод нарезки Берроуза-Мещеряко-вой, можно было бы назвать предтечей современных “инфоромантиков”, если б только не одно бы: сами инфоромантики называют себя так, потому что они являются «романтиками эпохи информации», а вовсе не потому что мастерски владеют информационными потоками. Казменко же вполне разбирался с информацией и дезинформацией, он написал огромное разнообразие произведений, обыгрывая всевозможные способы околпачивания.

Человек «живет в обществе и значительную часть своих мотивов черпает не из окружающего мира, а из информационной среды своего человеческого общества. Из той среды, которую так легко фальсифицировать.» (Повелитель марионеток, с.139)

Переписывание газет мы проходили — на память приходит 1984 Оруэлла. Сценарий документальной кинохроники тоже имеется в литературе — смотри Мост Ватерлоо Лазарчука. Теперь еще и предварительные съемки всех прямых эфиров и телетрансляций (рассказ Королевская охота) дополняют арсенал современных манипуляторов информационными потоками.

В рассказе Толчок нарисован мир всеобщего распределения и торжества талонной системы — после Шестьдесят пятого съезда и Трехсотлетия Октября труд постепенно превращается из тяжелой необходимости в жизненную потребность. Музейная редкость в шуточной форме пасквиля на коммунистическую мечту «От каждого по способностям — каждому по потребностям» ставит нелегкую дилемму. Что предпочтительнее: плановое общество несправедливого распределения или капиталистическая конкуренция с угнетением рабочих масс? Этот вопрос тем более сейчас звучит актуальнее, когда как бы в пику антиправославному Западу идет активное блокирование РФ с отсталыми и малоразвитыми диктаторскими странами.

В рассказе Эквилибристика показано, до какого абсурда доходят извращения плановой экономики: подлинной катастрофой для управленцев, транспортников и снабженцев становится не невыполнение плана, а буквально с неба свалившееся, deus ex machina, изобилие всевозможных дефицитных товаров. В рассказе Инспекция представлен утопический мир, колония, давным-давно потерявшая связь с коммунистической Метрополией, пошла по нормальному пути развития, максимально приближенному к Благоустроенной планете АБС: никаких начальников, сплошная идиллия свободного научного творчества с кибернетическими помощниками. Но вот к ним едет ревизор, способный покарать за излишнюю самостоятельность. И если в первом рассказе сборника — Королевская охота — группа царедворцев-распорядителей дурачит весь народ, то теперь уже все население планеты дурачит кучку тупоголовых чванливых ревизоров, выстраивая специально для отвода глаз потемкинские деревни и железные дороги в тундре.

И пусть действие рассказов происходит в далеких галактиках и на неизвестных планетах, родимые пятна социализма становятся от этого только еще отчетливее различимы — воистину, большие глупости хорошо видятся на приличной дистанции.

Отлично сделано, что про один из рассказов, который до этого печатался в периодике, внизу страницы мелким шрифтом указано место публикации. Сейчас уже никто ТАК не делает.

Вслед за Стивеном Кингом и Киром Булычевым (см. книги «Как писать книги» и «Как стать фантастом», изданные в 2001 году) о своей нелегкой жизни поспешил поведать один из старейших писателей-фантастов планеты Александр Казанцев.

Литературная обработка воспоминаний за престарелыми старшими родственниками – вещь часто встречающаяся и давно практикуемая, но, по здравому размышлению, наличие соавтора не-соучастника событий предполагает либо вести повествование от второго-третьего лица, либо выводить «литсекретаря» с титульного листа за скобки. Отец и сын Казанцевы пошли другим путем – простым росчерком пера поменяли персонажу фамилию.

Так что, перефразируя классика, «читаем про Званцева – подразумеваем Казанцева».

Это отнюдь не мелкое обстоятельство позволило соавторам абстрагироваться от Казанцева реального и более выгодно представить образ Званцева виртуального: самоучку-изобретателя без крепкого технического образования и ловеласа и крепкого семьянина в одном лице. Казанцев обожает плодить оксюмороны: то ли он недопонимает семантические несуразицы словесных конструкций типа «Клокочущая пустота» (название одной из последних его книг), то ли сама его жизнь доказала, что можно-таки совмещать несовместимое как в литературе, так и в жизни.

Несколько разных жизней Казанцева предстают перед читателем.

Безоблачное детство у папы за пазухой, когда любящий отец легко пони из Шотландии выписывает своим чадам, а жене – собаку из Швейцарии. Помните, как Фаина Раневская начала свою биографию? «Я – дочь небогатого нефтепромышленника…» Доживи Фаина Георгиевна, как Казанцев, до наших дней, прочитали бы мы еще одну петлистую историю о метаморфозах богатых и именитых при советской власти. Не долго музыка играла. Революция 1917, чешский мятеж 18-го… Папашу Званцева мобилизовали в армию Колчака, семья свернула дела и, в конечном итоге, осталась на сухарях – даже фамильные драгоценности недолго помогали, потому что кончились быстро. А дальше самим, самим работать пришлось, постигать науку и технику.

Первая книга мнемонического романа почти целиком посвящена описанию геройских способов преодоления тягот жизни сына купца-миллионера при советской власти: и из Томского технологического института выгоняли по классовому признаку, и на заводе за любую ошибку или чужое разгильдяйство спешили собак повесить именно на Казанцева, а зимой, за сильные морозы, – так чуть было даже не посадили.

[Интересны метаморфозы А.Казанцева – если в студенческие годы на его персоне непролетарского происхождения пристально останавливали взор оперуполномоченные разного пошиба, то в седой старости уже сам А.П. не брезгует писать разгромные рецензии на рукописи, обвиняя молодых фантастов в антисоветчине. Отрабатывал свой хлеб? Боролся с конкурентами? Нет ответа…]

После института Казанцев с молодой женой на тот самый злополучный завод и уезжает (где его, еще практиканта, чуть не обвинили во вредительстве), да только неустроенный быт надоедает супруге, и она пилит и пилит его, двуручной пилой вместе с тещей.

Застебался Казанцев вечно крутиться как белка в колесе, и рванул-таки в Москву. К самому Тухачевскому пробрался, действующий макет электрической пушки показал. Маршал уши поразвесил, размечтался о грядущих победах, да и назначил Казанцева командовать экспериментальной лабораторией и создавать большую электропушку, практическая бессмысленность коей была в течении одного дня доказана консультантом-артиллеристом. Это маленькое обстоятельство не помешало сибирскому изобретателю целый год корпеть над своим детищем – за некислый оклад в одну тысячу рублей (при том, что доктор наук в аналогичной лаборатории «на гражданке» получал четыре сотни рэ).

Следующий любопытный сюжет относится к Великой Отечественной. Перед мобилизацией Казанцев «на всякий случай» переправил водительские права на свое имя, но они почти и не понадобились: вскорости после призыва уже стал командовать рембазой автомобилей, причем исключительно для удобства снабжения перебазировал ее от Серпухова – в Перловку на Ярославское шоссе, поближе к собственной даче. После изобретения электротанкеток (управляемых сухопутных торпед для подрыва танков и дотов) Казанцев получает заказ на изготовление десятка торпед, одна из которых, ни много ни мало, помогла прорвать блокаду Ленинграда.

Никак не понятно, например, как Александр Петрович в течении десятилетий удерживал самозванный титул классика советской научной фантастики, нигде не упоминается о личной причастности к гонениям на молодых авторов, и лишь вскользь упоминается о сотрудничестве с КГБ.

Кое-что, конечно, проскальзывает. Например, каждому высокопоставленному функционеру, что-то значившему для Казанцева, он стремился подарить свою первую книжку «Пылающий остров», с непременной самохвалебной ремарочкой типа «В газете французских коммунистов «Юманите» уже перевод сделали…». Сам себя не похвалишь – никто бюста на родине не поставит.

Совершенно авантюристки выглядит работа Казанцева в качестве уполномоченного ГКО (Государственного Комитета Обороны) на заводах Германа Геринга в Штирии – в течении нескольких послевоенных месяцев раскурочивал оборудование и отправлял в СССР для восстановления разрушенных немцами предприятий, пугал австрийцев расстрелами и даже участвовал в пленении корпуса генерала Шкуро и казаков атамана Краснова, сражавшихся на стороне вермахта, но отказавшихся капитулировать. Англичанам в падлу было кормить шестьдесят тысяч русских, вот и сдали их как стеклотару Красной Армии.

По возвращении в Союз Казанцева вызвали в Органы для дознания на пример выяснения количества награбленного за время командировки. Велико же было изумление следователя, когда выяснилось, что Казанцев ничегошеньки себе из драгоценностей не привез.

Просто Казанцев, пройдя мытарства гражданской войны, уже знал, что злато и брюлики не являются безусловным гарантом благополучия и уж тем более не спасают от ножа или пули. Чтобы выжить, хитрую голову на плечах надо иметь. (Умиляет, например, история о том, как Казанцев после войны лет десять везде “совершенно случайно” таскал с собой военный пропуск на автомобиль «с правом проезда полковника Званцева А.П. через все КП без предъявления документов»).

Первый секретарь правления Союза Писателей, Александр Александрович Фадеев, наставлял немолодого, прошедшего войну, но выпустившего пока еще только одну-единственную книжку, Александра Казанцева: «Хочу только, чтобы твое инженерное начало не кастрировало тебя и герои твои не только “били во что-то железное”, но и любили, страдали, знали и горе, и радость, словом – были живыми людьми» (II, 15). Не выполнил Казанцев наказ старшего товарища по перу, и каждая новая книжка выходила у него все муторнее и многословней, живых людей заменяли картонные дурилки, воплощавшие в жизнь технические идеи в духе Манилова (будь то подводный мост из США в СССР или строительство академгородка где-нибудь подо льдом). Зато с идеологической точки зрения подкопаться было невозможно: строительство всегда начинал миролюбивый Советский Союз, а злобные ястребы с Запада кидали подлянки. Если же в книге не планировалось строительства очередного мегаломанского сооружения, то добрые советские ученые с крепкими руками рубили в капусту на шахматной доске диверсантов из выдуманной страны Сшландии (романы типа «Льды возвращаются»).

Жизнь, тем более девяностопятилетнюю, пересказывать подробно не имеет смысла. Приключения тем и интересны, что происходят не каждый день. Как беллетрист, Казанцев и не стремился четко описать год за годом свою жизнь. Выхватывая самые значимые, самые запомнившиеся события, мемуарист выкидывает серые и скучные фрагменты, чтобы оставшиеся части картины заиграли ярче. Зияющие лакуны в повествовании при этом смущают только читателя, но никак не самовлюбленного автора: «Я бесценная личность. Я прошел все виды аварий: железнодорожную катастрофу в детстве, морскую, когда из Керченского пролива вплавь выбираться пришлось, в автомобильной аварии в Штирии еле жив остался, ну и авиакатастрофа с АНТ-25 в 1931 году» (II, 17). Если в довоенной биографии все относительно четко и структурировано, и даже можно восстанавливать хронологию жизни писателя с небольшими припусками в пару-тройку лет, то второй том мемуара представляется сплошным сумбуром, состоящим из старых фрагментов литературных записей, чужих историй и баек, «отступлений вперед» о судьбе некоторых персонажей и непременной путаницей в рассказе. То ли автор скрыть что-то хочет, то ли и вправду вся послевоенная жизнь представляется для него в виде гомогенной «Мертвой зыби».

В сборнике есть совершенно гениальнейшая повесть «Охота на «Большую Медведицу». Когда ее напечатали в «Уральском Следопыте», шуму наделала изрядно. Двадцать лет было Алексею Иванову, и повесть удалась. Остальные же три повести, вошедшие в сборник, не то чтоб слабенькие, а вообще — откровенная «проба пера».

«Земля-сортировочная» – пародия и ахинея

«Корабли и галактика» – напыщенная эпопея,

«Победитель Хвостика» – полудетская городская сказка..

Право же, я не знаю, как относится к этому сборнику: с одной стороны, по крайней мере, повесть «Охота на «Большую Медведицу» — великолепна. С другой же стороны, читаешь сборник, и не отпускает ощущение паноптикума: собрание никому сейчас ненужных произведений.

Научно-фантастическая повесть Бориса Завгороднего и Сергея Зайцева — о странном мире, в котором государства меняют свое местоположение каждый день: прыгают в полночь неведомо куда, разворачиваются, как шестеренки в механизме, причем никто никогда не знает, как встанут границы поутру — то ли соседями окажутся горные племена, то ли пустынники, а то неведомый морозный северный край.

Два братка, подзуживаемые третьим младшим, решают жениться. И здоровьем братки не обижены, и деньжата у них водятся — как-никак купцы, лесом торгуют, и молоды оба… Да только маленькое препятствие стоит у них на пути: невеста приглянулась им одна и та же, Милка — первая красавица села, что замужем пока что не была. Старшие братья решают устроить состязание: кто раньше придет домой, тот и получит Милку. Причем соревнование начали именно в тот момент, когда произошло смещение государств, и куда бечь, где родная Рось находится — не понятно. Много приключений и происшествий испытали родственнички, строя козни друг другу, а в результате невеста оказалась в объятьях младшего красавчика.

Такая вот она, гонка за счастьем.

«Следующими в очереди безнравственных и развращающих российское юношество произведений искусства будут романы Филипа Дика»

Лев Пирогов «Экслибрис» № 241.

Про Филипа Дика долго загружают, что он де один из «основоположенников психоделической революции», соратник Тимоти Лири, и вообще один из зачинщиков чего-то реструктированного.

Гнуть на Дика можно все что угодно: основной истеблишмент романов его (проходящих по ведомству научной фантастики) не читает, а рассказов до недавнего времени сыскать было практически невозможно: десяток еще «советских» переводов да два странных эклектичных сборника времен «первоначального накопления издательского капитала».

Амфорский сборник «Сохраняющая машина» заявлен как «авторский сборник рассказов». Оригинальная подборка или нет, мне совершенно параллельно: впервые лет за десять читателю представлен корпус рассказов непревзойденного мастера по выворачиванию реальности наизнанку. Я не перестаю изумляться: как один человек мог наплодить целую гору сюжетов, ограничившись объемом в пару десятков страниц? Ридли Скотт, даже не читая первооснову «Бегущего по лезвию бритвы» (роман 1968 года «Снятся ли андроидам электроовцы?»), в 1982 году заложил по крайней мере на пару десятилетий эстетику всех последующих футуристических кинофильмов и породил типа киберпанковский антураж, горячо любимый Гибсоном, Стерлингом & K° (см. «Джонни-мнемоник», «Матрицу», «Тринадцатый этаж», «эКзистенЦию» и т.п.).

Следом за Р.Скоттом кинематографисты ринулись осваивать непаханую целину творческого наследия Ф.Дика. И теперь сюжет о шпионе, не подозревающем о своей сущности, будет гулять из картины в картину. Лучше всего, если внутри шпион окажется железным, аки робот Электроник, или даже с атомной бомбой внутри – тогда ваще ништяк и хорошие кассовые сборы. Понравилась киношникам именно эта (не самая, кстати, шокирующая) сюжетная находка Ф.Дика – так и будут вырабатывать жилу до подлегающей породы. Примером тому служат боевики «Вспомнить все» Верховена со Шварценеггером (снят по рассказу «Мы вам все припомним», We Can Remember It for You Wholesale, 1966, более известному в переводе В.Баканова под названием «Из глубин памяти»), «Крикуны» (в основе – антимилитаристкая повесть «Вторая модель»), а так же премьеры этого года «Пришелец» (реж.Г.Флидер) и «Особое мнение» (реж. С.Спилберг). Через два десятилетия и пяток картин красной нитью проходит одна и та же тугая мысль: «Что делает человека человеком?». Но все власть имущие, так и не найдя ответа, предпочитают этого типа человека замочить. Для его же блага.

Несмотря на всю загруженность преамбулы и мрачноватых интонаций, преобладающих в вышеозначенных фильмах, творчество Филипа Дика нельзя не рассматривать как сатирическое.

Классический рассказ «Мы вам все припомним», по которому снят в меру серьезный фильм «Вспомнить все» о противостоянии жестокой транспланетной корпорации и революционного подполья, имеет в первооснове юмористический рассказ, по тональности своей уместный может быть даже в достопамятном «Крокодиле», а никак не на страницах сурьёзного «Нового времени».

В любом диковском произведении есть всепроникающая ирония, низвергающая чрезмерно загруженные эсхатологические построения интерпретаторов.

Взять, к примеру, трагический рассказ о космонавтах, оставшихся без съестных припасов и консервов на обратную дорогу, и волею жестоких обстоятельств вынужденных съесть марсианское разумное существо (внешне мало отличавшееся от свиньи). Трагедия оборачивается фарсом: в результате гастрономических превращений разум инопланетянина плавно переселяется в тело одного из едоков (рассказ «Вкус уаба»).

Болезненные превращения происходят с произведениями классической музыки – Дик представил

Что будет, если произведения классической музыки трансформировать в ... зверей? Шубертовские произведения уподобились беспомощным овечкам, фуги Брамса превратились в насекомое типа сороконожки, а из произведений Вагнера родился жестокий зверь. Что не лишено исторических аналогий, между прочим.

Только человеку, плотно занимавшемуся классической музыкой, могли прийти в голову подобные извращенные ассоциации. Подобно тому, как самые жестокие насильники получаются из педагогов, так и Филип Дик, несколько лет кряду продававший виниловые пластинки с классической музыкой, мог нарисовать картину дерущихся между собой птиц, получившихся из произведений Моцарта и Стравинского, за которыми гоняется ужасный Вагнеровский зверь, накануне зарезавший невинную шубертовскую овечку.

Фантастику давно мучает тема контакта с инопланетным разумом, искусственным интеллектом или еще чем-нибудь неожиданным и возвышенным. Но мало кто осознает, что живущие бок о бок с нами живые организмы воспринимают деятельность человека как стихийное бедствие. В рассказе «Рууг» Дик показал, насколько нелепым кажется быт человека в глазах хотя бы даже обычной собаки, охраняющей помойку.

В новелле «Военная игра» серьезные эксперты разбирают до винтика импортные инопланетные игрушки, дабы не пропустить на Землю вредоносных микробов, заводных солдатиков-террористов или психотропную одежду. Спасая детей от угрозы физического воздействия, эксперты забывают об идеологической составляющей, и с чистой совестью дают зеленый свет новому варианту настольной игры «Монополия», в которой победителем становится человек, первым спустивший все свои богатства. Неплохая идеологическая бомба под капиталистический уклад жизни.

«Доктор Будущее» — шальной роман Филипа Дика о хроновывертах. Мало кому из фантастов под силу выписать непротиворечивый сюжет на самую бредовую тему: нарушение причинно-следственных связей в ходе умышленного вмешательство в прошлое с особо тяжкими последствиями для аборигенов. «Доктор Будущее» — это не банальная петля «слетаю в прошлое — грохну дедушку», это целый каскад тонких взаимосвязей и мелких событий, соединенных в единый тугой узел неподатливой временной ткани. Две (или даже — три?) политические силы противоборствуют друг другу на полях сражений в середине шестнадцатого века, стремясь переиграть завоевание Америки и спасти индейцев. Отечественному читателю тема знакома по великолепным «Миссионерам» Л. и Е.Лукиных, «Искуплению Христофора Колумба» О.С.Карда и, отчасти, по роману А.Лазарчука «Все, способные держать оружие». Будучи написанным значительно раньше вышеприведенных произведений, причем написанным с типичным для пятидесятых годов XX века футуристическим азартом и верой во всемогущество НТР (однако с явно нехарактерной для той политической ситуации в Штатах реверансами в сторону социалистов), роман «Доктор Будущее» не смотрится как истертая до дыр прессформа: некоторые находки Филипа Дика, на мой взгляд, до сих пор мало кто вторично использовал. Например, хронодрага (или «темпоральный земснаряд») для хищнического вылавливания предметов из прошлого, или крысиный мозг в качестве дешевого счетного устройства на космическом корабле… Но все усилия противоборствующих сторон по деформации Прошлого — тщетны. На место уничтоженных персонажей XVI века приходят новые, однако уже через сто лет все различия нивелируются и сходят на нет: «Такое впечатление, будто у истории есть жесткий, неподатливый стержень», — восклицает в сердцах один из персонажей.

Вывод, к которому приходят бойцы невидимого темпорального фронта, оригинальностью не блещет, но несет сильный позитивный заряд: нечего менять плохое Прошлое, надо лечить Настоящее и строить лучшее Будущее.

Вас и вашей реальности не существует

«Если у меня паранойя, это еще не значит, что вон тот парень за мной не следит»

Филип Дик. Пролейтесь, слезы… : Роман. Пер. с англ. М.Гутова. – М. АСТ. 2001. 318 стр. 10100 экз. (Новые Координаты Чудес).

«Пролейтесь, слезы…» – последний роман психически здорового Филипа Киндреда Дика (16 декабря 1928 – 2 марта 1982). Будучи написанным в 1973 и опубликованным в 1974-м году, роман завершил карьеру Ф.К.Дика как писателя-фантаста. Пусть немного шизанутого, немного с приступами паранойи, но – фантаста.

Потому что уже весной 1974 года Ф.Дик начинает видеть загадочные картины и получать сигналы от внеземного разума – перейдя, таким образом, из разряда писателя-выдумщика, сочинителя-фантазера – в категорию эзотериков, мистиков и контактеров.

После контакта с неведомым, Дик прекращает писать художественные книги и переключается на дневниковые записи (и ведет их до самой смерти – всего восемь тысяч страниц текста!). Неоконченные рукописи и наброски лежат в столе, Тесса Лесли Басби, пятая жена, уходит, забрав трехлетнего сына Кристофера, а Дик все никак не может оправиться от мистических галлюцинаций, и даже пытается покончить жизнь самоубийством.

Попав в тяжелейший моральный клинч, без гроша в кармане, Дик вытаскивает из запасников черновики и непроданные ранее романы, однако опубликовать удается совсем немного. В конце семидесятых вышло всего три романа – дописанный Роджером Желязны «Господь гнева» (использовался черновик середины шестидесятых), реалистические «Признания продажного художника» (написанные лет десять назад), антинаркоманский роман «Помутнение» да пара рассказов.

Но не будем о грустном – пока не издана у нас трилогия «Вализ», разговор о мистической стороне жизни и творчества Ф.К.Дика является беспредметным. Вернемся к книге.

Концептуально роман развивает идею о подмене настоящих воспоминаний ложными, впервые использованную автором в рассказах «Из глубин памяти» (We Can Remember It for You Wholesale, 1966) и «Электрический муравей» (The Electric Ant, 1968). Если заглянуть в закрома нф, можно найти новеллу Клиффорда Саймака «Спокойной ночи, мистер Джеймс» (1954) – там аналогичное диковскому описание психологического шока человека, оказавшегося совсем не тем, кем он себя вроде бы помнит.

Однажды утром высокооплачиваемый ведущий популярной телепрограммы проснулся в незнакомой дешевой гостинице. Оказавшись без документов в аналоге горьковской ночлежки (см. пьесу «На дне»), Джейсон Тавернер, со снобизмом, присущим миллионерам, и чувством морального превосходства над грязными пролетариями, пытается выбраться из неловкой ситуации и вернуться в привычную обстановку. Все бы ничего, да только в Штатах идет Вторая гражданская война со студентами, и за любое подозрение в связях с подпольем можно лишиться свободы, а из полицейских компьютеров по какой-то роковой случайности пропадает файл с личными сведениями на нашего бедолагу. Чтобы не загреметь в трудовые лагеря на Аляске или Луне, Тавернеру приходится обратиться к подпольным мастерам по изготовлению документов. Как и положено в антиутопии, подпольщики оказываются полицейскими информаторами, а полицейские – явно симпатизируют подпольщикам, но не стукачам, а настоящим, подлинным революционерам.

В таком запутанном клубке из очевидного обмана и скрываемого внутреннего этического неприятия субъектами навязанных им социальных ролей, Тавернер кувыркается до самого финала, попадая из огня да в полымя – то ему пришьют дело об убийстве, то обвинят в самозванстве…

Детективный слой повести прост и знаком по десяткам кинобоевиков. Коротко он формулируется словами «на хорошего парня парни злые всех собак из округи повесили, но справедливость восторжествует».

Однако Дик не был бы Диком, если б не примешал в сюжет фантастическую составляющую, тем самым посеяв зерна сомнений в правильности интерпретации событий. Оказывается (и намеки на это обстоятельство щедро рассыпаны по всему тексту) Тавернер – не национальная телезвезда, а обдолбанный наркоман, которому вся его карьера ведущего и десять записанных сольных альбомов только пригрезились под кайфом: «Моя карьера, все двадцать лет, есть не что иное, как ретроспективная галлюцинация, вызванная наркотиком… … Может, я один из многих, кто живет синтетической жизнью и наслаждается популярностью, деньгами, славой при помощи капсулы? В то время как реальная жизнь проходит в кишащем клопами крысятнике» (с.245-246).

Но и это жуткое открытие – лишь часть правды. Вымышленная реальность мира Тавернера возникает в ходе непонятного химического эксперимента, проведенного изнывающей от лени, пресыщенной жизнью близкой родственницей высокопоставленного генерала полиции, заполучившей секретный наркотический препарат с малопонятными свойствами типа обратного воздействия на окружающий мир.

Причем по одной из версий, озвученной полицейскими, весь окружающий мир – включая копов, стремящихся посадить Тавернера за решетку – плод буйной фантазии разыскиваемого: «Он попал во вселенную, в которой его раньше не было» (с.290). [Кстати, перенос в параллельные миры под воздействием всевозможных психоделиков – не такое уж и редкое явление в фантастике; достаточно вспомнить «Две судьбы» С.Корнблата, книги К.Кастанеды, «Футурологический конгресс» Ст.Лема].

Несмотря на многослойность, «Пролейтесь, слезы…» – один из наиболее логичных и внутренне непротиворечивых романов Ф.Дика.

Может быть, именно поэтому Ф.Дик и получил за него «Мемориальный Приз Джона Кэмпбелла» в 1975 году.

Филип Дик. Око небесное. СПб. Амфора. 2000. Перевод Г.Белова. 300 стр. 8 т.э. серия «Новая коллекция». (мягкая обл.)

[Eye in the Sky, 1957]

Читайте этот роман, и вам откроется величайшая со времен изобретения налогов тайна — никакого единого реального мира не существует, а существуют лишь фантазмы, воплощенные в живую плоть прохожих и кровельное железо близлежащих построек представления людей об окружающем их мире.

После случайной аварии на научно-исследовательском комплексе «Мегатрон» группка экскурсантов из восьми человек потеряла в полном составе сознание и подпала под влияние неуравновешенной психики идиота-вояки Артура Сильвестра — единственному из посетителей «Мегатрона», сохранившему свое сознание и свое видение окружающей действительности. Если ему кажется, что все негры шаркают подошвами и плохо говорят на английском, то отныне все негры будут волочить ноги и шепелявить; если женщина придерживается радикальных взглядов в политике, то она неминуемо станет невысокой толстушкой.

«Неужели все эти люди не подозревали, что являются всего-навсего извращенной выдумкой чьей-то прожженной башки?»

Мир генерала Сильвестра — мир по Птолемею, в котором центром вселенной является земной шар, вокруг которого вращаются мелкие Солнце, Луна и планетки, а сверху на за всем пристально наблюдает око небесное — Бог, созданный фантазией генерала.

Вырвавшись из теократического мира Второго Бааба, мира, в котором физика занимается установлением телефонной связи с Богом, мира, в котором автомобили починяют молитвами, а проститутку в баре охраняет амулет из голеностопного сустава Магомета, восемь наших пострадавших экскурсантов попадают мир, нарисованный воображением миссис Эдит Притчет. Мир миссис Притчет — это слащавая Утопия, в которой все силы общества приложены для реализации художественного самовыражения человека, и где нет ничего, чтобы этому могло помешать: секса (как и различия между полами) не существует, равно как отсутствуют клаксоны у автомобилей, смог на улице и налоговые счета, крики младенцев и вообще мелкие дети, кошки, Азия вместе с Россией и политические новости. Верхом карьеры в этом розовом мире становится служба в лаборатории по приготовлению новых сортов душистых шампуней.

Но, занявшись отсеканием всего лишнего и вредоносного (в соответствии с ее, миссис Притчет, вкусами и взглядами), трудно свернуть с проторенного пути уничтожения окружающей реальности. Утопия, которая безжалостно отсекает все ненужное, неминуемо перерождается в кошмарную Дистопию. Очередной фантазм рушится, а наши горе-экскурсанты, избавившись от одного кошмарного мира, подпадают под обаяние очередного Творца, мисс Рейс:

«В длинном вельветовом пальто, с сумочкой, перчатками под мышкой, с экземпляром «Нью-Йоркер», купленном по пути, она могла показаться обыкновенной мелкой служащей, вернувшейся домой из конторы». И никто из посторонних прохожих не подозревал, что она — Бог, сотворивший параноидальный окружающий мир, в котором чудища живут в подвалах, чердаки стонут живыми голосами, ковер — это язык, готовый слизать человека, чтобы потом стены дома переварили тебя и выплюнули обглоданные косточки на крыльцо.

Был еще на пути следования наших героев бандитский мир гротескной Америки тридцатых — шикарные рестораны, стриптиз-бары и жалкие голодающие нищие, бредущие по грязным улочкам мимо баррикад, настроенных неграмотными злобными пролетариями — мир, рожденный подсознанием коммуниста.

Восемь человек попали в аварию, четыре разных мира пройдено. Повествование обрывается на пятом — в общем-то, вполне пока похожем на реальный. Только… Что будет после очередного пробуждения? Останется ли мир прежним, или вновь сорвется с нарезки и поскачет по извилинам искаженного сознания очередного Творца?

«ХРАБРое сердце» ((с) Бармоглот)

Как уже стало известно, это не самостоятеьлный роман или повесть, это часть проекта «Мир Былин», по которому еще компьютерные игрушки должны были выйти, да что-то наверное не подоспели к сроку. Попытки создать мир, объёмный и большой, по типу Киммери, что создал Роберт Говард (1906-1936) 70 лет назад, предпринимались неоднократно. Самым амбциозным был проект, кажется, «Княжий мир», патронировавшийся Ю.Никитиным — но насколько громогласной была реклама, настолько же быстро всё обернулось улетевшим с дня рождения ослика Иа воздушным шариком...

Конечно, замануха с Конаном, библиотечка приключений которого насчитывает десятки, сотни томов, и не прекращается вот уже полвека — завлекалочка для издателя приятная. Но Р.Говард сначала создал свою Киммерию, где каждый камень дышит легендами прошлых цивилизаций, где в руинах захваченных варварами городов варят снадобья недобитые некроманты прошлых веков, и где в сундуках прячутся зловещие артефакты сгинувших культур, и лишь потом запустил туда харизматичного Конана-варвара.

В «Мире Былин» харизматиком-заводилой должен был бы стать Илья Муромец, но сначала требовалось прописать мир, в котором он жил.

Олег Дивов прорабатывал материал русских былин, о чем весьма интересно расказал в «Приложениях», которые заняли 70 страниц из 350-ти. К сожалению, тут сработало первое правило Станислава Лема из «рекомендаций для человека, начинающего знакомство с фантастикой»: размер авторского комментария к тексту будет обратно пропорционален качеству произведения. Получилось средненько, и наверное вообще было бы разумнее не выносить ФИО «Дивов» на обложку, как не выносят имена создателей, например, русских версий «Секретных материалов», «Мира Пауков», «Мира Иеро» да и того же русского «Конана» — хотя там порой участвуют весьма известные и почитаемые авторы, например, А.Лазарчук, В.Рыбаков, А.Тюрин, В.Владимирский, Н.Перумов, А.Измайлов, И.Пронин, А.Столяров. А ведь эффект (но краткострочный!) был бы любопытным.

У меня, конечно же, тот ещё вкус, но лучшее в книге «Храбра» — это именно «Приложения», в которых проводится эдакий ликбез в области истории и этнографии. Читатель, далёкий от кухни этих наук, с удивлением узнает, что не существует одинаковых былин, что нельзя доверять летописям, ибо туда много чего вписывали «задним числом», или даже что «вероятно, дело в том, что история сродни литературе»(с.338). Американский историк исторической науки Хейден Уайт еще в 1970-х пришёл к выводу, что историки — это те же литераторы. Подробно разбирая методы исторической науки, Х.Уайт замечает, что ╚в отличие от романиста историки сталкивается с сущим хаосом уже установленных событий, из которых он должен выбрать элементы истории, которую расскажет. Он делает свою историю, включая одни события и исключая другие, выделяя одни и делая другие подчиненными╩. Дивов честно попытался «вжиться в эпоху», от которой фактически ничего не осталось и до наших дней не дошло: есть несколько спорных письменных источников да былины, записанные на Севере через тысячу лет после описываемых в оных сказках событиях. Есть еще ворох археологических находок — но ножи да фибулы еще не научились вещать голосом умершего хозяина.. Не удивительно, что создать полноценного образа мира Киевской Руси у Дивова не получилось.

И Дивов осознает, что, не смотря на десятки томов исследований об истории Древней Руси «мы знаем, что мы ничего не знаем» (с.341).

А раз мы знаем, что ничего не знаем, то всё дозволено в историческом романе.

Собственно, на этом и строятся несколько невинных допущений в «Храбре», так шокировавшие читателей с русофильским уклоном: «Нетрадиционный взгляд на русскую историю в итоге вылился в ее охаивание» (Бармаглот), упрёки в использовании «варяжской теории» (Лев Пирогов), и т.д.

Что же касается собственно художественных текстов из этой книги, то их совершенно можно пропустить, ибо схематичные по сюжету, с картонными, как в мультфильме «Южный Парк» персонажами, повести «Храбр» и «Запас удачи» не прибавляют ни уму, ни сердцу. Потому как содержание первой укладывается в пять слов: «жил был силач, побил урода», а сюжет повести второй сводится к попыткам реконструировать диверсионную вылазку группы наёмников за пределы Древней Руси, да выходит седьмая вода ни киселе — ровно из тех же самых оснований, о которых Дивов рассказал в «Приложениях».

С некоторых пор «экология» перешла у нас из разряда негативной, но все же периферийной угрозы жителей капиталистических стран – в проблему № 2 (уступив первенство террористам), мягко превратившись в уважаемую дисциплину, и даже в школьной программе нашлось место для неведомого прежде предмета.

Московский фантаст Олег Дивов написал роман, в котором далекие наши потомки, позабыв о страшных экологических катастрофах, используя экстенсивный способ хозяйствования (хапай больше – что-то пригодится!) кинулись вскрывать недра далеких и малоизученных планет. Сплошь и рядом попадались миры недружелюбные: то стужа лютая, то животные злобные и растения гадкие, все в человека норовят ядом плюнуть или глазик выколоть. Точь-в-точь как на Пирре из «Неукротимой планеты» Гарри Гаррисона. Корпорации-концессионеры придумали нанимать военных для защиты своих шахт и карьеров от злобных происков природы. До смешного похожая ситуация описана в одновременно вышедшем романе марийского писателя Владимира Марышева «Полет Валькирий» – за тем лишь небольшим исключением, что у Марышева социальный строй в далеком будущем напоминает тоталитарный коммунизм, следовательно, и армия не бегает за подачками денежных мешков, а сама решает, какую и где планету подвергнуть «зачистке». Все равно любопытное совпадение: армия в будущем занимается несвойственной ей задачей – воюет не с людьми, а с животными.

А так все по старому в рядах вооруженных: воровство и казнокрадство, разруха в казармах, сортирах и головах, ненормированное пьянство младших и старших чинов. Одним словом, Суворов не ночует с солдатами в одной палатке.

Но вернемся к «Саботажнику». На далекую малоисследованную планету Клякса прибывает капитан Причер – инвалид американских вооруженных сил, капеллан обновленной (или модернизированной, не помню уже) католической церкви.

Пьяные похождения и братания с русскими, перемежаемые религиозными нравоучениями и доблестными военными действиями по защите людей от восставшей природы, не мешают св.отцу Причеру разумно взглянуть на окружающую обстановку. А взглянуть есть на что. Заградительные укрепления построены с жуткой экономией бетона, и плохо держат натиск взбесившихся животных. Авиаторы пропили керосин и самолеты больше не летают на боевые дежурства. При каждой атаке джунглей десятки солдат попадают в госпиталь с химическими ожогами. Офицеры вошли в сговор с нанимателем и скрывают потери личного состава от генштаба.

Фигня. Всем плевать. Живем не в последний раз: на планете добывают непонятное вещество, из которого когда-нибудь возможно синтезируют эликсир бессмертия. Или не синтезируют.

Капитан Причер думал-думал, и надумал: на первой же проповеди закатил такую проникновенную речь о бессмертии человеческой души, что солдатам разом расхотелось гробиться непонятно за что. Капеллан объявляется неблагонадежным, а потом и вовсе – саботажником. Вот тут бы сюжету завертеться волчком и ринуться по немыслимым ухабам и кочкам гарнизонной жизни! Но у Дивова на этом-то как раз все и обрывается. В результате от книги кроме летающих крокодилов да великолепной проповеди Б.С.Бакулина о бессмертии души ничего в памяти не остается. Роман читал, честно говоря, лишь подогреваемый вопросом: «Кого еще из фэндомовской тусовки упомянет автор?» А есть ли такой интерес у семнадцати тысяч покупателей – Бог весть.

Разве что они найдут для себя что-то совершенно другое…

Это уже незнамок какая книга Ди Филиппо на русском языке, и впервые поклонники таланта американского юмориста могут попробовать оценить мастерство автора не по рассказам, а погрузившись на целый вечер в мир одного большого произведения. Но и тут их ждёт вполне ожидаемый сюрприз: единства времени и места действия не будет.

Пол Жирар, главный персонаж романа (язык не поворачивается назвать сорокапятилетнего разжиревшего ленивца, работающего в книжном магазине, героем), неожиданно получает от посланника сверхцивилизации портативный приборчик, позволяющий перемещаться по многочисленным параллельным и перпендикулярным вселенным. Некогда интересовавшийся знаниями человек, а теперь стесненный со всех сторон шкафами с однообразными литературными пустышками продавец, которому обрыдла книга, источник знаний, который возненавидел покупателей этой макулатуры (подробнее о метаморфозе читай в великолепном эссе Д.Оруэлла «Как я работал в книжном магазине») бросает работу и пускается в стремительный слалом по неведомым мирам, оседлав волну, словно серфингист. Из типичного провинциального продавца (см. фильм «Клерки» К.Смита) Пол Жирар волею случая сразу же превращается в ... степлдоновского Создателя Звёзд, и на протяжении первой главы романа занимается возделыванием на грядочках ростков новых вселенных. Смысл и суть этого занятия оказались столь сложно передаваемыми человеческим языком, что автор просто ограничился своими фирменными околоматематическими шуточками. В этом мире Моноблока Жирар подцепил себе мозговых подселенцев, квантовых подружек-нимфоманок Кальвинию и Кальпурнию, которые будут лезть со своими разговорчиками всю оставшуюся книгу, пока не застрянут в мире получше.

Пресытившись миром у начала времен, Жирар пускается в путешествия по планетам более привычным человеческому рассудку, но ничуть не менее экзотичным для понимания. Череда миров проносится перед нашим взором. Книгопродавец Жирар окажется в стране победивших хиппи, ведущих _косячноязыкие_ разговоры, где байкеры банды Ангелы Ада служат полицейскими (с.58), а за неупотребление конопли или отказ от промискуитета нарушителя ждёт народный суд. Следующий мир – Гиландия, страна матриархата, женской власти и равновесия, вот уже семь тысяч лет, со времен неолита, не знающая ни войн, ни прогресса. Ди Филиппо объясняет мир на Гиландии отсутствием лошадей – «верховыми животными были лоси, но они совершенно не годились для военных целей» (с.116). Это не совсем так: лошадки-тарпаны, встречающиеся в природе, даже на еду-то вряд ли годятся, потому что ростом с собачку. Только одомашнивание, кропотливая селекция и модификация вкупе с умелой дрессировкой делает из дикого животного – живое орудие труда, придаток человеческого разума. Нет в стране лошадей – тягловыми животными становятся быки, верблюды, слоны, да и те же самые лоси, достаточно вспомнить боевых лосей из романа «Сердце Пармы» А.Иванова.

Жирару трудно сформулировать в явном виде описание того идеального мира, куда бы он хотел попасть: либо «мысль изреченная есть ложь», либо «не дай бог оказаться в реализованной утопии». В результате экспериментов он побывал на дюжине планет, «создавал вселенные, потом провел несколько миллионов квантов времени в виртуальном мире, посетил неолит и страдал там, где солнце пляшет в небе, как ему вздумается» (с.145). Ди Филиппо показывает математическую игру «Жизнь» глазами оживших персонажей, пытается описать мир с повышенным хаотическим воздействием, потом переносит своего героя в общество, состоящее из коллективных личностей. Коллективная личность имеет одно сознание на 12 человек; за каждым членом этого гештальт-образования закреплено одно-единственное свойство разума — один только предлагает идеи, второй их критикует, третий рассуждает, четвёртый отвергает, пятый разделяет.. Роберт Шекли разделял человека на четыре составляющие, по числу температментов, тут же группа из дюжины человек, и вся планета населена только такими сообществами – отсюда и легковые автомобили минимум на 12 персон, и двери шириной с гаражные ворота, и огромные кровати, естественным образом превращающиеся в траходромы. Каждая вселенная в «Нечетком дроблении» иллюстрирует определённую космологическую или социологическую концепцию. Приём не нов, но достаточно редок в литературе. Из наиболее удачных примеров воплощения художественными средствами неординарных научных идей можно вспомнить «Сны Эйнштейна» Алана Лайтмана (описываются разные концепции течения времени), «Флатландию» Эдвина Эбботта (мир плоских, двухмерных существ).

Таки образом, Пол Ди Филиппо вместо выдуманных приключений в реальных мирах наворочал калейдоскоп приключений в мирах невозможных. Собственно до человечка ему и дела нет.

Владея уникальным артефактом, могущим сделать Жирара всемогущим, тот использует его едва ли на полпроцента. И автор не преминул с издёвкой воспользоваться этой слабохарактерностью американского книготорговца. Во время странствий Жирар в разных мирах обзаводится, сам того не желая, страшной женой-девственницей, сынишкой-тугодумом, и парочкой нестрашных кожных болезней.

Как говаривал Ирвин Уэлш, Бог не помогает неудачникам.

Начало XXII века, полдень человечества. Во главу прогресса поставлено достижение баланса между природой и человечеством. Смог исчез, электроэнергию вырабатывают экологически чистыми способами, продуктов хватает, чтобы прокормить абсолютно всех. Бытовая техника, автомобили, одежда выпускаются только высоконадежными и обязательно ремонтопригодными. Физическом трудом люди не занимаются. Вкалывают только мужчины, ибо после феминистской революции Анастасии Шмалько мужчинам отказано в праве причислять себя к роду человеческому.

Как же получился такой мир?

В начале XXI века у женщин обнаружили способность к телепортации (Единственное ограничение — полезный груз. С собой можно переносить не более двух десятков килограмм — да и это удается только особо натренированным). Сколько ни бились, но мужское население мгновенно перемещаться в пространстве не научилось. Крайне ценное качество для разведчиков, спецназовцев и милиционеров отныне безраздельно принадлежит исключительно женскому полу. Мало-помалу, а к середине XXI столетия уже все силовые структуры были укомплектованы представительницами прекрасной половиной человечества, к тому же неожиданно оказавшейся и еще и более сильной… Способные бойцы продвигались по служебной лестнице, используя оба природных дара — красоту и умение проходить сквозь стены. У кого в руках армия и госбезопасность — тот и на троне. Не удивительно, что уже к концу столетия даже в ортодоксальных мусульманских странах многие жизненно важные вопросы государственной политики решались только женщинами. Вот тогда-то и произошел взрыв феминистской активности. Новые проповедницы доказали, что мужчины — носители агрессии, что от них все беды в мире, что они виноваты во всем, в том числе и в загрязнении окружающей среды. После нескольких лет неистовых восстаний и бунтов женщины перешли к искусственному оплодотворению, а мужчин согнали в резервации, почище индейских. Как бы между прочим исчезла и мода, так как стремление красиво одеваться — это элементарное стремление привлечь полового партнера к себе. А такой атавизм, как разнополый секс, непременно жестоко карается. «Чтобы быть хомо надо быть гомо», как говаривал Энтони Бёрджесс.

Странно, однако, что после построения такого занятного, вывернутого наизнанку мира, автор бросил сочные задумки на полуслове и превратил книгу в банальнейшую космическую оперетку.

В этом феминистском рае, среди отверженного и загнанного в угол мужского населения существует легенда о парне, который способен телепортироваться. Что конкретно сможет противопоставить этот Тимофей Гаев сотням тысяч бойцов, не совсем понятно, но многие подпольные организации связывают грядущие перемены именно с этим уникумом.

Однако заговорам не суждено реализоваться: в мерный распорядок дел вмешивается внешний фактор.

Безоблачному блаженству феминисток грозит внешняя угроза инопланетного происхождения. Оказывается, вся наша Солнечная система движется прямиком на кордон, сооруженный древней и могущественной цивилизацией. Любое живое или материальное тело искусственного происхождения, приблизившееся к чужим сторожевым кораблям, немедленно уничтожается. Руководители операции по спасению Земли решают запустить к одному из инопланетных кораблей единственного мужчину, который умеет телепортироваться (и за которым, оказывается, уже давно наблюдали где надо). Вот тут-то и лежит значительный сюжетный прокол: какой смысл посылать неблагонадежного мужика, если под рукой всегда есть натренированные, вышколенные и всему обученные спецназовки? Им, в отличии от Тимофея Гаева, не придет в голову торговаться с начальством по поводу особых условий для своих родственников. Способности Тимофея ничем не превосходят способностей тренированного бойца. Вот если бы он мог телепортироваться с огромным грузом оружия на плечах, дабы, появившись на чужом корабле, пострелять экипаж или повредить оборудование — тогда иное дело, такого спеца надо холить и лелеять. А в активе Тимофея только 12 кг нагрузки, из которых львиную долю съедает скафандр.

Другой серьезный прокол в книге: это невозможность телепортироваться в то место, где что-либо находится твердое. То есть воздух они как-то вытесняют, а вот если пух распылить по помещению — то материализация тела уже невозможна. Вот как описывает герой воспоминания о первом своем переходе:

«Позднее меня мучили глупые сомнения: что со мной случилось бы, сделай я в Вязком мире те самые два-три шага? Остался бы навсегда вмурованным в стену? Взорвался бы с мощью ядерной боеголовки от реакции между атомами моего тела и силикатного кирпича? Вообще не смог бы покинуть Вязкий мир, поскольку место выхода было занято?» (с.50).

«Раздвинуть собой при выныривании молекулы воздуха — это тривиально, раздвинуть предметы — практически невозможно». (с.65).

Мне так и не понятно, чем же отличается кирпичная стена от воздуха, и кто там установил предел плотности? Почему телепортация так явно зависит от личностных факторов?

Фантастика, мнящая себя научной, все больше склоняется к идеализму.

Рассказ в шуточной форме развивает мысль Карела Чапека о том, что истинный коллекционер ради своего хобби может пойти на любое прегрешение — кражу, разбой, или даже убийство. Что будет, если в замкнутом пространстве столкнутся два таких одержимых субъекта?

В 2019 году президент Российской федерации убил своего куратора из ФСБ. Ведь понятно, да? У каждого президента есть куратор. А потом взял – да и объявил анархию как государственный строй. И вот через пятнадцать лет после этих событий и разворачивается неспешная история поисков постаревшего президента. Ищет его какой-то отморозок на стареньком «Фольксвагене», какая-то привязавшаяся к нему проститутка, какой-то сутенер, увязавшийся за той самой сбежавшей с работы проституткой, женщина-полицейский, поймавшая сбежавшую проститутку.. Гоп-компания такая, прямо скажем, никакая.

В современной русофантастичке собственно приключения ещё туда сюда можно воспринимать за события, что-то пытаться в них найти.. Но вот исходный посыл как был дурацким – так и поныне остаётся надуманным. Вы только вдумайтесь в эту ситуация: сидит, значит, Президент на тубаретке(!) в Кремле, и объявляет, что с завтрашнего дня — анархия в стране.

И понеслось.. Персонажи вспоминают: <i> «А чего это она такая злая? — Да вот, был у неё и муж, и дети, а потом объявили анархию, и всех убили, и она стала злая. — А ты чего в барсики подался? — Да вот, был у меня и папка хороший, из франции приехал, на мамке женился, а потом объявили анархию, и его националисты в подворотне зарезали в отместку за 1812 год..» </i>

Никто раньше, до этого квартета, и не думал искать бывшего президента, а это вдруг как узнают, чего ребятам надо – так сразу же восторгаются задумкой найти виновника анархии желают удачи в пути. В пути происходит некоторое количество чукалова и мочилова, что весьма характерно для романа с названьем добрым «Мама». Не происходит и половых актов, хотя через страницу на телеса юной проститутки покушаются то хулиганы, то охранники сутенерской крыши, то просто какие-то гопники. Но «грабежа интимных услуг», тем не менее, не происходит.

А.Гравиций пытается показать череду разных микрообразований, сложившихся на территории России после объявления анархии. А так как ни знаний, ни художественного таланта у автора нету, то получается полная околесица. Мы конечно же видим небольшое бандитское государство, государство-полис законников с полицией и президентиком, сквот байкеров, монастырь каких-то монахов (которые никуда не выходят за периметр и питаются видимо воистину только святым духом). Но зачем эта череда типа разных миров, если автор не разбирается в политических и социальных системах, если все они у него – на одно лицо? Джипы-внедорожники всё ещё ездят на невесть откуда берущемся бензине, автоматы Калашникова всё ещё стреляют патронами, в некоторых городах имеется электричество и даже где-то всё ещё в ходу старые деньги (sic!), хотя в тавернах предпочитают оплату наркотиками.

В городе, где установлена власть законников – чистота и порядок. В городе, где бандиты держат власть – убийства и грабежи.

И какой-то нелепый араб – личный слуга бывшего президента. И признания бывшего президента, что анархию он объявил по просьбе гостей из-за океана (с.73). И конформистские афоризмы о том, что человек найдет свободу при любом режиме. И героям снятся одни и те же сны – и только фэнтезятины в конце книги не хватало. И вообще — всё это сильно напоминает повестушку Алана Летема «Амнезия творца», которая и сам-то по себе была жалким подражанием Ф.Дику. Так что дочитывать жалкие отражения – нет уж.

Театр начинается с вешалки, а книжка — с обложки. Рубленые до простоты обложки серии «Виртуальный мир» — рогатые молекулы и какие-то кубики, парящие то ли над Силиконовой долиной, то ли над пустыней штата Невада символизируют блеск и нищету компьютерной графики, побуждая потенциального покупателя отвратить взоры к более манящим коверам.

Но начнем с дебилизма: история книгоиздания не знает сослагательного наклонения, но лучше бы не вышли книги в серии «Кольцо Мариколя», или ещё какие-нибудь нетленки, а Нейромант надо было издавать в xUSSR по горячим следам, тогда, в 1992-93 г., когда ещё не накормили народ Газонокосильщиками, Электронными жучками, Виртуальными убийствами, и протчей киберпанковской водичкой, слитой из отстойников Стерлинга и Гибсона. Сейчас же, когда на дворе Пентиум а на завалинке Интернет, Нейромант не воспринимается как сногсшибательное откровение. Растащенный по винтикам, скопированный в десятках произведений, через полтора десятка лет после написания он читается почти как анахронизм, может быть даже, как Ральф 124С 41+ Хьюго Гернсбека в середине века. Время наилучшего воздействия на читателей безвозвратно упущено.

Может быть в силу именно этих причин на меня Нейромант не произвёл никаких иных впечатлений, кроме впечатлений негативных. Первые сто страниц — завязка, слепок с будущего мира. Вялая экспозиция, попытки писать ровным текстом. Чего шокирующего там есть? — Да ровным счётом ничего — та же наркомания, разум в компьютерных сетях, проституция, Япония стала сверхдержавой (не ново: приоритет тут скорее за Норманом Спинрадом, см. рассказ Творение прекрасного (1973) рус. пер. в сб. Современная фантастика, М; 1988, с.610-621), интерфейс мозг-компьютер – это сильно, да, но описано (переведено? Да, скорее всего, именно плохо переведено. Сравните великолепные переводы Зимнего рынка и других рассказов из того же сборника) слабо, надуманно и как-то, простите за выражение, туфтово. Собственно действие в Нейроманте начинается страниц за сто до окончания тягомотного романа, да так и обрывается благодаря козням Искусственного Интеллекта. Чего, чего, я спрашиваю, не было в НФ эдакого, за что можно было бы сказать спасибо Гибсону? А всё было – герои-маргиналы, шваль, отбросы общества, корпорации, интеллект в Сети… Язык — ну не поэт я, не прочувствовал. Жвачка какая-то. Единственное, что я почувствовал – так это то, что роман “не затягивает” — я с лёгкостью оставлял его на несколько дней, а он так и не позвал ни разу: чё, чё там дальше будет с Молли и Кейсом? Мне они тогда были по фиг. Впрочем, как и сейчас.

Единственное, что заметил Гибсон — так это презрение и неприятие на физиологическом уровне “ковбоями” нормальной живой природы:

– Что это тут за вонь?

— Трава. Так всегда пахнет после стрижки газона (с.398).

(Во многом я солидарен с автором заметки. Но с другой стороны мне легко представить ПОЧЕМУ Нейромант вызвал такой ажиотаж в свое время. Что же до печальной сегодняшней судьбы романа – таков удел всех произведений, где стержнем являются не человеческие отношения, а наука и техника. Лучшая участь подобных вещей — омоложение аудитории потенциальных читателей. Но, боюсь, сегодняшние дети, которым InterNet родная мама, не оценят того, что совершил Гибсон. Я преклоняюсь перед деяниями киберпанков, но меня сегодняшнего роман задел очень мало. — А.К.).

У эпигона Тюрина лучше показано, что мир делится (сейчас делится) на сетевую общественность и людей “от сохи”. (Как верно говорил Хайнлайн, «сельских туалетов больше, чем ватерклозетов. Причём до того, когда человек впервые пройдется по молчаливому лику Луны, эта пропорция изменится ненамного»).

Поражает наивность Гибсона. Например, всем известен феномен: люди пропивают и прогуливают денег больше, чем сами заработали. Для объяснения этого бытового парадокса автор не нашел ничего лучшего, чем придумать лишнюю сущность: это-де появились новые существа такие, которые без спирта жить не могут, а деньги у них сами растут в складках кожи. (р-з Принадлежность, написанный в соавторстве с Джоном Ширли.)

Да, Гибсон делает слоистые, насыщенно-напыщенные зарисовки о Будущем. Но когда он пытается заняться каким-либо анализом действительности, когда он хочет пронзить ткань повествования интрижкой, детективным сюжетом — у него ничего не получается. Я обратил на эту особенность прозы Гибсона (полное отсутствие чётких финалов) ещё несколько лет назад, когда лучшие из его рассказов стали появляться в МЕГЕ и Если.

Лучше бы после них ничего и не появлялось.

В фантастике есть жанр «альтернативная история». Геворкян написал книгу в жанре «фантастическая альтернативная история», потому что параллельный мир, возникший благодаря вмешательству Гомера (ослепшего путешественника во времени) появился не из нашей исторической реальности, а из фантастического, придуманного мира цивилизации атлантнов.

Стереотипно это смесь Лазарчука, Щербакова и маленького рассказа К.Саймака «Спокойной ночи, мистер Джеймс» — вмешательство атлантов, понастроивших по всему миру пирамид, измененные состояния окружающего мира и постоянные подозрения одного из героев о своем искусственном происхождении. Плюс ко всему армейская муштра и жукеры из «Звездных рейнджеров» Р.Хайнлайна и подгонка человеческого тела под инопланетные условия, как скажем, в «Некрасивом биоформе» К.Булычева.

Греки правят миром из города Микены, а греками правят гигантские разумные жуки-телепаты инопланетного происхождения, прозябающие на нашей планете уже несколько тысячелетий. Земляне (гибкое определение: под него попадают и люди, и насекомые) путешествуют посредством телепортации к иным звездам, но электрические лампочки в быту — страшная роскошь, а тяжелую работу выполнят прирученные и искусственно выведенные гигантские насекомые (которые заодно всех собак извели). Радио не существует. Продолжительность жизни подскочила до 120-150 лет, но жесткая регламентация социального мироустройства, кастово-цеховая система и атрибуты полицейского государства не дают мне права назвать этот мир утопией.

Редко-редко где-нибудь используют паровые машины: как в нашем мире эллины не доверяли пару, так и в альтернативной реальности изобретение Герона не нашло должного применения. Живорождение запрещено и аморально: для продолжения рода существуют инкубаторы. Бунты и социальные потрясения остались в далеком прошлом, несогласные с генеральной линией развития переселяются на иные подходящие для жизни миры — когда тайно и негласно, когда в приказном порядке.

Любопытны маленькие детальки: например, столица Восточной Гипербореи, город Тангас Ка, погибла от удара всем известного метеорита…

В сборник старых повестей и рассказов московского писателя-фантаста Эдуарда Геворкяна вошли вещи старые и новые, апробированные, не раз печатавшиеся в сборниках и периодике, и от того чрезвычайно интересно смотреть на них под одной обложкой. В «четвертой волне» отечественной фантастики не принято было много писать — один-два рассказа в год, повесть — чуть ли не в пятилетку, а о романах и вообще речи быть не могло. Печатали-то в основном по научно-популярным журналам и редким антологиям, книжного бума никто и представить себе не мог (об этом, кстати написано эссе «Бойцы терракотовой гвардии», помещенное в сборник). Тем интереснее читать книжку, собравшую под одной обложкой разновременные произведения, написанные от 1973 до 1996 года.

Заглавная повесть, «Правила игры без правил», привлечет любителей динамичного и остросюжетного чтения: инспектор по школам и приютам натыкается в детдоме закрытого типа на странные распорядки, приличествующие скорее элитарным армейским подразделениям, нежели пенитенциарному заведению для подростков. То пушку в мехмастерской на уроке труда они делают, то каратэ изучают, а уж на полигоне такие стрельбища устроили… В ходе расследования выясняется, что воспитание в интернате имеет целью не возвращение малолетних преступников к полезной деятельности, а, напротив, ставит задачу перековать их в универсальных киллеров: ведь во всей галактике нет расы, более приспособленной для убийства… Поразительно, но повесть, написанная почти двадцать лет назад, читается и сейчас на одном дыхании. Не зря в 1983 году она получила приз «Великое кольцо», присуждаемый по итогам голосования КЛФ страны, и была даже издана в ФРГ отдельной книгой.

Повесть «Черный стерх» написана, как сказали бы сейчас эстеты, в диковской манере: злой колдун закидывает четырнадцатилетнего мальчика в иной мир, где нет ничего надежного, все рушится, крушится и тотчас же восстанавливается, и где каждый встречный-поперечный оказывается тем самым ненавистным колдуном.

Лирическая история «До зимы еще полгода» не напоминает ни одно из вышеперечисленных произведений, но несомненно понравится любителям «городской сказки»: во дворе дома выпал снег. Заурядное событие было бы событие, если б только на дворе не стояло жаркое лето. Да еще и следы на снегу каждый жилец оставляет свои, особенные — стукач семенит собачьими лапками, за влюбленной мадам — остается нотная запись скрипичной партитуры, а завскладом оставляет истории четкие рублевые отпечатки.

«Прощай, сентябрь» описывает любопытную социальную систему, при которой за провинности человека полную ответственность несет… его учитель и воспитатель.

«Чем вымощена дорога в рай» рисует утопический мир с плановой экономикой, во главу угла которой поставлено три задачи: Продовольствие, Педагогика, Порядок. С голоду никто не умирает, рожать разрешают только после строгих генетических проверок (и так уже двухголовые собаки бегают), воспитывают детей все лучше и лучше. Планету поделили на сектора, каждым районом заведует свой чиф… К такому устройству пришли не сразу, жизнь заставила: половина населения Земли вымерла после пандемии 2034 года, но кое-как выбрались, однако каждая новая техногенная катастрофа рискует подвести черту под существованием рода человеческого.

Одно из любопытнейших произведений сборника — эссе «Бойцы терракотовой гвардии» — начинается с воспоминаний о семидесятых годах, когда нынешние фантастические мэтры были молодыми и только учились писать рассказы. Мемуар не был бы мемуаром фантастическим, если б Эдуард Вачаганович не закрутил его вокруг любопытной идеи: есть, мол, у каждого государства своя Душа, определяющая характер и привычки своего народа, но иногда, по причине вмешательства разных сил, страны душами меняются, и получается невесть что. Прорубит, например, Петр Первый окно в Европу, а русская душа возьми и испарись, а место ее занимает душа китайская… «Все мы — китайцы», делает вывод один из персонажей, поэтому-то никакие европейские модели социального устройства у нас не приживаются.

Если продолжить рассуждения по схеме, предложенной Э.Геворкяном, можно найти и то место на глобусе, куда ретировалась общероссийская духовность. Нет, российская государственная душа не переселилась в Китай, а, будучи изгнана мистиком Сунь Ятсеном, перешла к антиподам, и воплотилась в странах Латинской Америки. Доказательством тому служат занятные параллели, найденные несколько лет назад В.Андреевым при изучении латиноамериканской литературы. Особым специалистом быть не надо, факты лежали на поверхности, надо было только их сопоставить:

А.С.Пушкин родился в 1799 году, Х.Л.Борхес — 1899. Ю.М.Лермонтов — 1814, Х.Кортасар и А.Бьой Касарес — 1914, Л.Н.Толстой — 1828, Г.Г.Маркес — 1928…

Интересно, в какой же стране пару лет назад родился Гений XXI века?

Теория строгого зонального деления нашей Галактики «Млечный Путь» в фантастической литературе, насколько мне известно, нова. Тем более свежим является подход, когда наиболее развитые цивилизации Вернор Виндж отнес к Краю Галактики, а не поместил их в Центр, где скопление звезд на несколько порядков выше — две тысячи звезд на кубический парсек (1 парсек равен 3,26 светового года). В классической нф мыслили примерно так: раз в Центре концентрация звезд в десять-двадцать тысяч раз больше, чем на хвостах ветвей, то, следовательно, встретить развитую космическую цивилизацию легче вблизи галактического ядра. А если учитывать фактор взаимодействия и соседской помощи, которую должны оказывать друг другу соседствующие разумные цивилизации (на альтруистической, коммерческой или колонизаторской основе — вопрос второстепенный), то и уровень научно-технического развития в Центре будет несоизмеримо выше, чем на окраинах.

В мире, построенном Винджем, наоборот, именно центр Галактики является самым отсталым регионом, а самыми развитыми — окраины.

В литературе есть косвенные подтверждения этой красивой гипотезе. При испытаниях атомного оружия военные столкнулись с программными отказами и ошибками в работе компьютеров, вызванными воздействием радиации. Зафиксированы случаи прямого сбоя в работе ЭВМ при активности Солнца. С 1978 года IBM всерьез проводит опыты с микросхемами оперативной памяти, с целью выяснения помехоустойчивости к космическому излучению.

Уровень отказов в компьютерах от воздействия космических частиц пропорционален объему оперативной памяти. При работе на компьютере с памятью 64 мегабайт мы встречаемся с необоснованными программными отказами не реже одного раза в месяц (речь не идет об ошибках в программах — человеческие ошибки встречаются чаще). Такой же компьютер, помещенный поближе к центру Галактики, вряд ли вообще будет способен работать: его будет глючить через каждые две минуты. Так что тонкая электроника способна приемлемо развиваться только вдали от звездных скоплений.

В настоящий момент не существует абсолютной защиты компьютеров от разрушительного космического излучения — помещая аппаратуру в пещеры или под воду мы лишь снижаем количество отказов, но не устраняем их полностью. Если же подняться в космос или переместиться к центру галактики, число отказов превысит возможности корректировки ошибок, и система окажется полностью неработоспособной. Что и описано в романе В.Винджа «Пламя над бездной». Ведь в мире, нарисованном Винджем, вся техника передовых цивилизаций Края Галактики густо замешана на электронике. Любая вещь имеет процессор — от поисковых систем в библиотеках до двигателей гиперпереходов на звездолетах, а управляемое человеком лазерное ружье смотрится анахронизмом.

Окраина Галактики, или, по астрономической терминологии, «гало», состоит из старых (с возрастом до 12 миллиардов лет), неярких звезд, так как у них чрезвычайно мало тяжелых химических элементов (которые разогревают звездный котел — источник жестких излучений). Активность звезд на Краю уже минимальна, в то время как в Центре процессы звездообразования пока еще в самом разгаре — отсюда и происходят всякого рода обильные потоки нейтронов, пионов, протонов, негативно влияющих на электронику.

Кроме того, хотя Солнечная система и находится на расстоянии 1/2 радиуса Галактики от Центра, мы расположены между двух спиральных ветвей, и львиная доля смертоносного (как для животного, так и для виртуального мира) излучения доходит до нас в ослабленном состоянии. Так что Земле в очередной раз фантастически повезло.

Примерно десятое тысячелетие нашей эры. Человечество давным-давно расселилось по Галактике. Связь со Старой Землей давно потеряна — да полно вам, была ли она, мифическая Земля, не выдумки ли это отсталых племен? За право называться Старой Землей спорит дюжина приличных планет (примерно как сейчас в Греции право называться родиной Гомера оспаривают до дюжины городов).

Люди, расселившиеся между звезд, колонизировавшие сотни планет, основали десятки разных цивилизаций, с уклоном, сообразно конкретным условиям и климатической обстановке, то в биологию, то в электронику, а некоторые — совсем уж оторвались от наших представлений о технике и творят прямо-таки чудеса своими машинами. Но еще существует уникальная цивилизация Кенг ХО — цивилизация торговцев, перелетающих со скоростью 0,3 скорости света от мира к мира. Какие цели преследуют торговцы? Да те же, что и их древнейшие финикийские или греческие предки — выменять новые технологии, привезти в другой мир, и попытаться реализовать их в обмен на новые изобретения. Бизнес, построенный на принципе, что каждая цивилизация на своем пике «обладает выдающейся наукой и иногда вносит колоссальные улучшения в то, что было лучшем до того. Чаще всего эти улучшения умирают вместе с цивилизацией». Мастерство торговцев — собрать все лучшее, и передать достижения другим мирам. Товар-деньги-товар’. «Местная цивилизация — изолированная ловушка» (с.405). Планеты гибнут, исчезают народы миры под ударами ядерных катастроф и биологических спазмов. Выживают только космические корабли, летящие от звезды к звезде в поисках новых и старых миров. Оседлые цивилизации вымирают, а торговцы Кенг Хо собирают технологические сливки и торгуют ими. Приберегая, впрочем, совсем уж изюминки для себя, только для внутреннего использования. Однако находится смельчак, знакомый нам по предыдущей книге Вернора Винджа, капитан Фам Нювен. Он лелеет свою мальчишескую мечту — создать межзвездную Империю. Старик Фам Нювен появляется в романе как эпизодический персонаж, но это ловкая маскировка автора — именно вокруг него развиваются главные события романа, именно этот галактический аксакал, собравший опыт нескольких тысячелетий, является движущей пружиной всей торговой цивилизации Кенг Хо, тайно направляя ключевые действия и поступки героев.

Мир, где корабли передвигаются с черепашьей скоростью, не может быть полновесной Империей — «Ни одно правительство не может править через световые годы». Пока корабль ползет среди звезд а экипаж спит в глубоком анабиозе, правительства и политические системы меняются, меняются приоритеты развития и технологии, а то и вовсе цивилизации рушатся, как карточные домики под напором ветра: атомные войны, эпидемии, тоталитарные и консервативные режимы, доводящие научно-техническое развитие до полной стагнации и деградации… Мало ли от каких напастей может загнуться хилый цветок разума! И тогда едва обжитая пару тысячелетий назад планета избавляется от налета цивилизации: двести лет назад тут были миллионные морские мегаполисы, а сейчас на диком материке едва наберется горстка дикарей, поклоняющихся культу карго.

Сложное испытание для торгового корабля — встретить цивилизацию, откатившуюся после техногенной или политической катастрофы к основам выживания. Но не менее тяжким экзаменом является встреча с неизвестной, чуждой расой. Вот именно с цивилизацией пауков и встречается экспедиция межзвездных торговцев Кенг Хо.

Вернор Виндж мастак затягивать события. Используя прием полифонии, он одно и то же происшествие норовит показать с нескольких точек зрения — с точки зрения обычного паука, паука-гения, нормальных людей и маниакально настроенных людей-захватчиков и т.д. В результате небольшая радиодискуссия минут на тридцать растягивается на такое же количество страниц мелким шрифтом.

Планета Арахна (мир пауков, возле которого тайно вертятся корабли людей) описана фантастически — тут тебе и «клетчатый цвет», образующийся при неустойчивых атмосферных явлениях, и отцы, вскармливающие на себе детенышей, и загадочные чесалки для глаз, и совершенно неописуемые в человеческих терминах анатомические выверты. Например, такие: чтобы послушать животом, они на полу «растянулись плоско, совсем без дуги схватывания» (с.343). Впрочем, этот перл можно свалить на неряшливость перевода — как и фразу «очнулся, лежа на голове» (с.537). А можно списать на фантастические обстоятельства фантастического мира.

Интересные наблюдения можно найти в романе про далекие-далекие просторы. Например, утверждение, что тирании не могут ужиться с компьютерными сетями (с.396). Казалось бы, какая связь с сегодняшним днем? Китайское правительство жестко ограничивает у себя интернет; на Кубе можно посещать только те сайты, список которых заверен «программистом в штатском»; миллионеры из Саудовской Аравии несколько лет назад выходили в Сеть через подставные швейцарские фирмы, используя сотовые телефоны.

Века, тысячелетия лжи и обмана выстраиваются для реализации грандиозных планов Фама Нювена — построить Империю и сесть во главе Межзвездного правительства, управляя всем Людским Космосом и потоками землян, расселившихся по Галактике.

Но самое поразительное — и это открывается только в конце книги, — что все вышеописанные события, все эти мегаломанские описания межзвездных перелетов, все жуткие планетарные катастрофы и тысячелетние путешествия происходят в крохотном сегменте Галактики, занимающего по площади едва ли несколько процентов карты звездного неба.

Это очередной том романа.

Что мы имеем в книге второй?

Конец XXIV века. Позади у человечества — чрезвычайно бурные десятилетия истории, вобравшие в себя и колонизацию пригодных для жизни планет Галактики, и полтора века буйства уголовного беспредела. Первопоселенцы на богом забытых планетах, брошенные метрополией на произвол судьбы, одичали и породили массу забавных обычаев. Одну из таких планет — Валькирию — Вершинин и описывает. Но больше места уделено описанию политической ситуации на Земле — и это не может не радовать, ибо предыстория Третьего Уголовного кризиса достаточно интересна (в ней, к сожалению, полным-полно перекличек с нынешней ситуёвинной на постсоветском пространстве).

Господин Салманов, президент Компании по строительству космолетов, затеял темную игру: внук президента Галактической Федерации потерялся на отсталой пленете Валькирия. Салманов знает, что космический кадет Коршанский не погиб при аварии корабля, а чудом выжил. Теперь задача Салманова — найти наследника престола, промыть мозги, сделать из него убежденного сторонника Компании, и поддержать на выборах в Президенты.

Уголовные авторитеты заключают сделку с Властью — Власть, т.о., легитимизирует бандитов, воровские структуры приобретают юридический статус, обрастают атрибутикой нормальных законопослушных организаций. На некоторое время разгул вседозволненности удается унять, но на смену чинным бандюкам приходят бандюки отмороженные — новые беспредельщики имеют желание переделить чужую собственность, и начинают экспроприацию экспроприаторов с особым ожесточением. Тем более когда «единственный и неповторимый» носитель Железной Руки немощен и вот-вот сойдет в могилу Галактической истории. Круг замыкается?

Меньше, чем в первой книге, этнографических моментов. Первая книга весело читалась во многом благодаря любопытным описаниям странноватых (и даже пикантных) обычаев коренных народов Валькирии и одичавших первопоселенцев-унсов. Конечно, первая книга была во многом экспозицией для сюжета, расставляла персонажей по игровому полю, но так мне показалось, что вторая книга несколько проигрывает в этом аспекте.

Тем не менее книга всего лишь вторая, и необходимо дожаться продолжения, чтобы яснее понять замысел писателя.

«Новая эсхатология»

Начало книги — чисто воннегутовский «Завтрак для чемпионов» (стеб над эсэсэсэром). Затравка сюжета тоже в духе черного юмора: главные действующие лица романа — человеки-обрубки без рук и ног, даже суровее, чем курсанты на костылях из зарайского краснознаменного летного училища имени Маресьева — творят государственные перевороты, вскрывают черные пятна истории, ну там и эротические сцены имеются… Анализ социума посильнее пелевинского; есть элементы самополемики — «Письмо» на страницах 78-84 есть ни что иное как экстраполяция веллеровских же идей из рассказа «Разбиватель сердец».

Потом все это обрубается и начинается вторая часть романа — справочник биохимика, скрупулезный путеводитель по животному миру и миру человека. Блестящий язык, хлесткие фразы: «это лошади телефонный номер набрать трудно», «умерший с голоду песец в науке не описан». Читается запоем, как, наверное, любое другое веллеровское произведение, но к чему всё это? Знаете, если не порнографическая сцена из Первой части (с.145-157), то часть Вторую можно смело рекомендовать читать младшим и средним школьникам как приложение к учебным курсам биологии, психологии и антропологии. Веллер ударился в просветительство, лавры Вольтера, Монтескье, Дидро, Даламбера, Морелли, Руссо и Гельвеция не дают ему спокойно написать большой роман без менторского тона и отступлений.(Но просветительство получилось еще одним образцом эсхатологического мышления ядерного века.) Впрочем, это я загнул. По сути, вся вторая часть книги и есть одно сплошное отступление от того, что ортодоксальные читатели привыкли просто называть литературой. Ведь первая половина романа так и осталась в подвешенном, незавершенном положении. Без финиша. К любопытным выводам подталкивает читателей Веллер: вся жизнь наша есть не что иное как подготовка к гибели Вселенной. У человечества одна цель — эдак через 10 миллиардов лет дать хороший толчок умирающей Вселенной.

Главный герой романа «Оправдание», парень по фамилии Рогов, ищет оправдание бессмысленным репрессиям тридцатых годов, в ходе которых бесследно сгинул его дед Иван Скалдин, доцент сельскохозяйственной академии, выращивавший где-то там тихой сапой пшеницу слегка повышенной урожайности и редкостной морозоустойчивости в условиях забытого Севера. Судьба забросила Рогова на исторический факультет, где он несколько учился. Да как-то все из рук вон плохо, если даже в девяностых годах лелеет думку о частичном оправдании красной жатвы репрессивного аппарата НКВД. «Я всегда догадывался, что нельзя просто так перемолотить столько народу. Был какой-то смысл, и мне кажется, я нашел его» (с.140).

Сначала автор продвигает метафизическое объяснение в духе государственного вампиризма: имперскую праздничность тридцатых годов «только и могли подпитывать непрерывным отбором веселых и сильных людей, исчезавших неизвестно куда» (с.26). (Подробнее см. об этом в «Мумии» А.Лазарчука и «Зомбификации» В.Пелевина).

Но это все сентиментальщина, найдено и более рациональное объяснение террору. Мол, не всех сынов Отечество похерило, некоторых, особо выносливых, не оговаривавших в ходе следствия себя и знакомых, отнюдь не расстреливали, а ссылали в Сибирь, в спецлагеря, где ковался человек нового типа, человек морально устойчивый и титанически выдержанный. Гвозди делали из этих людей, как сказал бы Маяковский. Вот их и делали где-то в сибирской тайге, муштровали в военном искусстве, учили всем видам единоборств и прочая.

Таким образом, в стране параллельно существовало две армии. Мирная и тупая, где служат идиоты — основная, парадная и нарядная. Вторая армия была резервная, на случай войны — сплошь из смертников, из нерасстрелянных.

Одно из таких секретных поселений готовило диверсантов и супербойцов для латания дыр в зияющей обороне Советской Армии. Двадцать восемь панфиловцев? Из тех, из сибиряков. Александр Матросов? Опять же, перекованный в бойца человек. Оказывается, вовсе не Жуков руководил обороной Москвы, а переделанный человек Грохотов.

Такая вот невеселая криптоистория получилась. Собственно, из-за этой самой крохи роман и отнесен к «фантастическому». И сюжетной линии в романе особо не наблюдается, и монологическая речь не способствует усвояемости текста, что прямо противопоказано для динамичного жанра.

Но одно видно четко — нет никакого оправдания репрессиям. Ни инфернального, ни рационального.

А.Ф.Бритиков «Отечественная научно-фантастическая литература. Некоторые проблемы истории и теории жанра». СПб. Творческий центр «Борей-Арт». 2000. 404 стр. 100 экз.

В посмертно изданной монографии доктора филологических наук Анатолия Федоровича Бритикова (1926-1996) рассматривается генезис отечественной научной фантастики: от повального увлечения приключенческими романами в середине XIX века — к удивительным изобретениям 1920-х годов, от космических полетов 1950-60-х — к возвращению на Землю и социальным проблемам, к исследованиям человеческой души (1970-80-е гг.). Первая книга Бритикова, «Русский-советский научно-фантастический роман», вышла в Ленинграде в 1970 году тиражом 9 т.э. и давно уже стала библиографической редкостью. Рецензируемая работа в редкость превратилась моментально — заявленный тираж всего 100 экз.

Корни отечественной научной фантастики — не только в мифологии и народных сказках. По мнению А.Ф.Бритикова, отечественная научно-фантастическая литература не могла состояться без таких классиков, как Жюль Верн и Герберт Уэллс, влиянию которых на российских авторов посвящены отдельные главы монографии («В восприятии реалиста. Жюль Верн и Лев Толстой», «Герберт Джордж Уэллс и Россия»). Бритиков вообще весь жанр научной фантастики выводит из романов Жюля Верна, герои которого именно с помощью науки целенаправленно изменяют и улучшают окружающий мир. И только Г.Уэллс начал размышлять о том, что не всегда изменение мира ведет к его улучшению. Вот эти две составляющие — неисправимый оптимизм техноромантиков и здоровый скептицизм реалистов — надолго определили развитие всей научной фантастики ХХ века. Бритиков показывает, что в конце XIX — начале ХХ вв. тиражи книг Верна и Уэллса в России сравнялись и даже превысили количество изданий в Англии и во Франции.

Одной из важнейших особенностей нф-произведения А.Ф.Бритиков считает то обстоятельство, что героем научно-фантастического произведения зачастую выступает научная идея или гипотеза, тогда как в литературе реалистической героем выступает человек. Именно этим обстоятельством Бритиков объясняет, почему литературоведение игнорирует нф-литературу, ведь фантастику невозможно обсуждать с точки зрения чисто художественной литературы.

Интересно сравнивать взгляды наших мэтров фантастиковедения: Например, Всеволод Ревич в книге «Перекресток утопий» чихвостил Александра Беляева за нарушение моральных норм, а Анатолий Бритиков превозносит классика за здравый научно-технический подход и популяризацию жанра. Вот так и встретились два мнения, два разных подхода, хотя оба филфаки закончили.

Дополняет монографию обширная библиография (более четырех тысяч пунктов!) фантастических произведений и критических статей, опубликованных в книгах и периодике за двадцать лет, с 1968 по 1987 гг. Примечательно, что предыдущая библиография , охватывающая полувековой период, с 1917 по 1967 гг., насчитывала немногим более восьми сотен позиций.

Сейчас ежемесячная текущая библиография фантастики насчитывает сотню изданий. Жаль только, что фундаментальных исследований, подобных этому, ждать больше не приходится.

Грег Бир Схватка (сборник) — М, АСТ, 1998, 496с. — (Координаты чудес), 10 т.э.

В книге собраны образцы добротной научно-фантастической фантастики Грега Бира, (зятя Пола Андерсона, между прочим). Повести и романы сборника почти все насквозь премированы Хьюгами и Небьюлами, так что за качество идей можно не сомневаться. Сомневаться можно в качестве перевода: режут слух слова «дисковвод» и «тессерэкт».

«Музыка, звучащая в крови» — лучшее, наверное, произведение Бира, рассказывает о совершенно фантастической катастрофе: в человеческой крови заводятся и размножаются, перестраивая тело под себя, мелкие разумные существа (Хм, аналогичная картина описана у Марка Твена в «Три тысячи лет среди микробов»)

Древние обитатели Галактики, сенекси, для сохранения информации используют методы раздельного функционирования разума и памяти; люди выращиваются в пробирках уже со строго заданными боевыми характеристиками («Схватка»); мальчик проникает в четырехмерное пространство и спасается у чудовищных по своему облику тамошних обитателей от земной глупости и всяческой дряни («Касательные»); незначительная ошибка на ферме по выращиванию пробирочных детей приводит через несколько лет к массовой гибели подростков («Сестры»); замечательные эпические картины колонизированного и освоенного ближнего космоса рисуются в романе «Головы» — там же показано, к какому застою в прогрессе могут привести глупые сакральные идеи и их не в меру пылкие сторонники. Однако гипотеза (с.412) о том, что язык — устойчивый генетический признак и передается по наследству, да еще и на протяжении тысячелетий (?!) сродни бредням о родстве этрусков и русских.

«На примере всех без исключения войн она видела — на первой стадии любое общество старалось лишить врага человеческих черт, внушая себе, что он — простейшая форма жизни. И все ради того, чтобы, убивая, не испытывать угрызений совести» (с.165). На примере «Звездных рейнджеров» неглупого Хайнлайна это ярче всего заметно — цивилизация врагов не описана нисколечко; стоит только появиться рефлексии, как перед нами появляется «Враг мой» Барри Лонгиера, и никакой войны, один пацифизм.

О существовании этой книги я узнал из журнала ИНТЕРКОМЪ № 1’95 (когда он еще продолжал выходить в составе журнала ЕСЛИ), в котором сообщалось между прочим, что покойный Альфред Бестер (1913-1987) написал примерно на треть некий роман «Psycho Shop», а по черновикам и наброскам книгу будет дописывать… Роджер Желязны! В 1995 о выходе такой книги на русском языке можно было только мечтать: целые пласты нф-классики лежали на виду, но издатели предпочитали (да и сейчас предпочитают) гнать серый поток. Каково же было мое приятное изумление, когда ЭКСМО, безо всяких рекламных уведомлений, выпустило-таки перевод этого совместного романа двух мастеров фантастики.

Место и время действия не определено и размыто по векам и континентам, но на горизонте постоянно маячит любимый Бестером XXV век, а среди персонажей то и дело мелькают милые сердцу Роджера Желязны Боги и Титаны. На планете живут и сосуществуют 28 видов разумных землян — люди-кошки, люди-змеи, люди-птицы (представляете себе страстную холоднокровную любовницу с раздвоенным языком?!), или ситуация, когда девушка-змея влюбляется в парня-мангуста… Хотя как минимум первая сотня страниц принадлежит Бестеру, некоторые вставки сделаны явно Роджером Желязны — например, эпизод с юным Эдгаром По, ведь По — культовый для Желязны писатель.

Это роман-шарада, роман, вобравший лучшие достижения американской фантастики. На обложке книжки можно было бы поставить соавторами, например, Роберта Шекли и Филипа Дика — и придирчивый читатель съел бы эту комбинацию, ведь наряду с пиротехническим буйством Бестера и поэтикой Желязны в тексте постоянно мелькает абсурдистский юмор позднего Шекли и навязчивый солипсизм Дика.

Роман читается на одном дыхании, (хотя лично меня раздражают фирменные желязновские многостраничные описания сцен поединков супербойцов), шутки попадают в читателя заразительными хлопушками, но вряд ли это произведение войдет в сокровищницу достижений нф ХХ века — увы, ни Бестер, на Желязны не смогли толком закрыть двери в «Магазин для психов».

Однако это обстоятельство нисколько меня не огорчает: в следующем веке безумный карнавал продолжится.

Цитата из книги:

«Я повел его в глубь дыры, где у Адама была мастерская. Там в состоянии абсолютного покоя и в рабочем состоянии висели все собранные им к этому времени качества Иддроида. Те, которые невозможно было увидеть глазами, имели таблички с надписями. Таблички покачивались в пустоте как бы сами по себе, но если бы кто-то вздумал дотронуться до такой таблички, то моментально испытал бы на себе указанное на ней качество»

Уильям Берроуз Билет, который лопнул, Нова Экспресс: Романы. — Киев, Ника-центр, 1998, 416с, тираж 4 т.э., (серия 700, вып. 27).

Четыре романа Берроуза «Обнаженный завтрак» [The Naked Lunch, 1959, рус. пер. 1994; в 1992 экранизирован Дэвидом Кроненбергом (в прокате известен как «Обед нагишом»] вместе с «Мягкой машиной» [The Soft Machine, 1961], «Билетом, который лопнул» [The Ticket That Exploded, 1962] и «Нова Экспресс» (Nova Express, 1964) составили своеобразную тетралогию-антиутопию, с общими сквозными героями, переходящими из одной книги в другую. Можно читать под музыку Дэвида Боуи, Курта Кобэйна или REM.

Можно предположить, что два романа переводили разные лица: в «Билете» упоминаются Управленческие Книги, в «Нова» — Министерские книги, в первом испанские слова идут без перевода, во втором — с переводом…

Метод нарезки, используемый Берроузом при создании этих романов, визуально можно наблюдать в к/ф Стенли Кубрика «Заводной апельсин» — по сути и духу максимально приближенно к берроузовскому текущему сознанию. А фокус с двумя переговаривающимися магнитофонами (когда спорщики заранее знают свои реакции на какие-то клишированные, типичные ответы оппонента, поэтому и записывают свои ответы) показан в советском кинофильме семидесятых годов «Неисправимый лгун» с Вициным в главной роли. «Билет» совершенно экспериментальный роман, можно и не читать, тем более что многие любопытные ситуации из него повторены в «Нова»:

Землю пытается захватить банда инопланетян — уранцы действуют через наркоманов, венерианцы — через половых извращенцев, жуки с Меркурия — тоже как-то…

«Нова Экспресс» повествует об уличной преступности и коррупции в близком будущем, когда власть над планетой захватила банда галактических гангстеров («Банда Нова»), а ей противостоит «Полиция Нова», которая создала землю для того, чтобы заманить банду Нова, промышляющую взрывами планет.

Уверен, что, если вы с упоением читали «Помутнение» Ф.К.Дика, то книги Берроуза не оставят вас равнодушным.

«Воды нет, полезных ископаемых нет… Планета Железяка»

Обожаю произведения, написанные от лица нескольких персонажей: «Гиперион» Симмонса, «Па-де-труа» Шекли, «Человек в Высоком Замке» Дика… Из последних можно назвать «Нет» Горалик&Кузнецова. Человеку дано стереоскопическое зрение для сравнения наблюдаемых вещей; когда же мир показывают через призму восприятия нескольких разных персонажей, читатель получает по крайней мере пищу для сравнений. «Война за «Асгард» – как раз из числа таких книг. Восемь «сюжетоведущих» персонажей – может быть, даже избыточно для одного романа, но автор неторопливо закручивает пружину повествования, которая ближе к финалу начинает сжиматься как спираль часового механизма, со свистом разрываясь и вышибая шестеренки.

Итак, мир «Асгарда».

Время действия ограничено несколькими днями октября месяца 2053 года (с многостраничными экскурсами в недалекое прошлое в воспоминаниях и рассказах персонажей). Место действия, напротив, не ограничено: Сеул, Лондон, Нью-Йорк, Москва, Хьюстон, острова в Японском море, Эр-Рияд, Акапулько, и даже какое-то Конаково в Поволжье.

Во второй четверти XXI века американцы, замучившись от того, что не могут назвать негра негром, воспряли духом и погнали всех цветных с глаз долой. Движение Белого Возрождения (созданное техасским нефтепромышленником Дэвидом Финчем во главе проповедником Господа Мстящего, Иеремией Смитом) перекраивает политическую карту мира по примеру школьной карты колониальных империй позапрошлого века: несколько ведущих государств, консолидированных в Совет Наций (в который входят Объединенная Североамериканская Федерация, Корпоративная Япония, Объединенная Аравия, Европейский Союз) управляют протекторатами – бывшими странами третьего мира, как то Кореей, Россией... Индия и Китай вымерли от какой-то эпидемии, а оставшиеся жалкие 300 миллионов наверняка тоже подчиняются какому-нибудь иностранному правительству. Рулит в этом Совете Наций все та же партия Белого Возрождения. Служба Генетического Контроля (СГК) разработала четкие градации «чистых» и «нечистых» граждан: первая ступень – белый, японец находится на восьмом уровне, а негру и вовсе присвоена литера «эпсилон». Даже если вы WASP, наследственные болезни, табакокурение и алкоголь усугубляют вашу генетическую карту, и вы тоже можете попасть в изоляционный лагерь за Стеной. Сразу надо отметить: рейтинг славянских народов в табеле СГК ниже нижнего. Даже венгров (а это не славянский народ) ценят лучше: у них «чистых» – целых 20%.

Тем не менее эти жестокие меры не мешают Фробифишеру (первому лицу Совета Наций) иметь на протяжении долгих лет (в обоих смыслах) референтом Дану Янечкову (девушку из Восточной Европы) и светиться с ней на экранах СМИ; фашизм не мешает американским богачам пользоваться услугами еврейских врачей; вторым лицом в Службе Генетического Контроля становится… японец Танака. Да, талантливый, сделавший определенные фантастические услуги партии Белого Возрождения, но находящийся на восемь ступеней ниже любого белого.

Мнемон, один из участников научного эксперимента по переброске человека в прошлое, приговоренный к пожизненному заключению негр, за удачное возвращение из «инобытия» получает восстановление в правах гражданина ЕС, много денег, и много свободы. Неслабый шаг для фашистского режима. Конечно, Мнемон приобрел способность верно предсказывать будущее, и жизнь ему надо было сохранить в любом случае. Но пользуется-то этими прогнозами все равно японец Танака! Мало того, у Танаки начальник охраны – японец, и личный тренер – с Окинавы. Я так понимаю, автору это потребовалось для придания произведению сочного колорита (если, конечно, нудные описания учебной битвы на мечах можно отнести в разряд оживляющих сцен).

Сюжетообразующий фантастический элемент вот какой: есть огромная Стена, окольцовывающая немерянную территорию в Азии. Когда по стене пустят что-то (наверное, все-таки, электроток), она вся засветится, и перенесет заключенных на полсекунды назад, в прошлое. Концепция Времени в этом мире примерно схожа с выдумкой Клиффорда Саймака («Кольцо вокруг Солнца»): живые организмы не оставляют своих копий в прошлом мгновении; в прошлом ничего, кроме мертвой материи, нет. Вот там, в полусекундном отставании, все заключенные и будут кочевряжиться: нечего пить нашу воду и дышать в наш воздух. «Электропускатель» этой конструкции смонтирован на высоченной, полукилометровой башне рядом со Стеной. В этой же башне вольготно размещен институт генетических исследований Службы Генетического Контроля (совсем негде было построить институт, правда?). Там же, в этой башне, смонтирована и пресловутая Красная Кнопка, включающая механизм отправки Лагеря в тартарары. При таком развитии техники, каковой наличествует в середине XXI века, уже невозможно управлять процессами дистанционно, из комфортной столицы мира, города Хьюстона...

На церемонию запуска двух миллиардов человек в Светлое Иное из-за моря из-за гор прибывают высшие лица Совета Наций. Один из них – в обнимку с Даной Янечковой — славянкой, даже не удосужившейся сменить ФИО на более конформистское; рядом будет мельтешить пионер отважный Петя, пардон, русский(!) сын крестьянский Ваня. В лучших традициях советского шпионского романа он геройски (с милостивого разрешения заместителя директора Департамента внешних связей Агентства по борьбе с терроризмом) пробрался на вертолет с VIP-делегацией (мелочь вроде короля Саудовской Аравии, консула Евросоюза; самыми важными на вертолете, полагаю, были вертолетчики – ибо к пилотам в кабину мальчика Ваню почему-то не пустили), и уже через двенадцать часов отважно попытается взорвать Башню и сорвать светопреставление, неблагодарный…

Но сорвет эту вакханалию диверсант и террорист, полковник Влад Басманов. Да, кстати, в армии какого государства Влад Басманов (скитавшийся по миру лет с тринадцати) получил звание полковника?

Просто честно прочитал книжку, нашел, из-за чего она понравилась истосковавшимся фэнам, нашел, из-за чего она не понравилась привиредливым фэнам.

Все-таки у Кирилла сильно фэнтезийное миро- восприятие/конструирование. В «Асгарде» в повествование трижды вмешиваются силы, не-рационального порядка:

Во-первых, диверсант Басманов должен попасть в окрестности Базы, преодолев километров 120 за 1 день, по просматриваемой и простреливаемой степи. Колду-шаман-кам провел его колдовской дорогой (привет Кастанеде!).

Во-вторых, негр-предсказатель (привет «Матрице«!) явно колдунище африканский, тоже парит мозги японцу Танаке, и тот сообразно предсказанию действует.

В-третьих (это лежит на поверхности), агент по борьбе с терроризмом, англичанин Ки-Брас, постоянно сверяется с «Книгой Перемен» (привет Щуцкому и Дику!).

Николай Караев «Через год на Ибице» про заблудших инопланетян на Земле.

Леонид Кудрявцев «Футуромозаика» — три рассказика с неожиданными концовками, вполне в стиле Шекли.

Даниэль Клугер «Розовые слоны Ганнибала» — сказка про материализацию фантазий

Игорь Пронин «Угроза вселенной» — попутал демократию с феодализмом.

Игорь Алимов «В сторону Клондайка» — повестушка об Илье Муромце космического века, поступившем на службу в спецподразделение «Черный легион», бойцы которого неподотчетны власти и вершат судьбы народов и миров. Легионеры и инопланетян уничтожают, поэтому официально человечество так и не нашло во всей Вселенной братьев по разуму. Рассказ уместен был бы в антологии «Подражатели Хайнлайна».

Арон Брудный «Ответ» — рецензия на выдуманную книгу. Борхес и Лем этим занимались, но не Шекли.

Ирина Бахтина «Зачем я тебе?» — нудная и затянутая зарисовка о беременных мужчинах.

Александр Бачило «Московский охотник» — выдал городские ужастики.

Людмила и Александр Белаш «Слуги» — детективчик под «Лару Крофт».

Владимир Березин

«Начальник контрабанды» — криптоистория про «Белое солнце пустыни», может быть, вообще лучший рассказ сборника. Жаль, к Шекли это вообще не имеет никакого отношения.

Два других рассказа — «Восемь транспортов и танкер» и «Физика низких температур» — можно было и не печатать.

Александр Сивинских «Смертельная рана бойца Сысоева». Как-то поосторожнее надо было, с фамилией-то. Мерзковато получилось.

Ольга Светкина «Право на отдых» — пустышка про дурную бесконечность со сто раз обыгранными «изобретениями» — по ошибке Бог устроил потоп, по ошибке устроил приход Будды и Магомета..

Сергей Волков «Аксолотль» — нарисовал очередную тоталитарную дистопию, по какой-то прихоти (в полном соответствии с канонами либерпанка) выдав её за либеральную дистопию, наступившую после оранжевой революции в Москве. Маленькая деталь: портрет предателя Власова над храмом Святого Николая коробит персонажа рассказа (советского профессора), а присутствие самого православного храма — отчего-то нет.

Павел Кузьменко «Клятва рыцаря» — нехитрая мораль: помолись, и тебя спасут.

«Конюхофф» — парафраз на рассказ Шекли «Усоритель»

«Четвёртый сон» — о русском происхождении Жорж Санд.

«Загадочный огородник» — про хроноклазм, в который попал римский император Диоклетиан. Один из двух смешных рассказов во всём сборнике.

Дмитрий Володихин «Котовладелец» — городская мистика про приученного дьяволёнка, которого надо кормить обязательно мужскими телами.

Александр Громов «Новые гибриды» — рассказ об обустройстве аквариума, зато – с ударной концовкой.

Андрей Лазарчук «Мы, урус-хаи» Без комментариев. Помимо того, что Шекли фэнтези не писал, тут закралось сразу несколько опечаток: в содержании на страницах 634-635 ошибочно указано авторство «Ирина Андронати, Андрей Лазачук» (именно так, без эР), хотя во всех иных публикациях указывалось авторство А.Лазарчука соло. На странице 392 – ровно та же опечатка – «Лазачук». На титуле и в копирайтах указан «С.Лазарчук» (с.4) и «Сергей Лазарчук» (с.2). Единственно правильно фамилию написали только на обложке.

Леонид Каганов «Жесть» — про набожных роботов-алкоголиков. Как всегда у Каганова — смешно и неожиданно.

Васлий Мидянин «Комплекс Марвина» — честная вариация на повесть Шекли «Лабиринт Минотавра»: гремящая абсурдистская смесь получается от соединения американского прагматизма и мифологической Древней Греции. Кстати, единственное произведение, предваряющееся хоть каким-то посвящением в адрес Шекли.

Генри Лайон Олди «Цель оправдывает средства» — про проходимцев-геологов, и вправду под Шекли сделано.

Александр Зорич «Дети Онегина и Татьяны» — даже третья публикация не убедила меня в великолепном качестве этих зарисовок. Стоит ли говорить, что к Шекли не имеет вообще никакого отношения?

Робверт Квалья «Вечно что-то не так» — пародия на закон Мура об увеличении тактовой частоты процессоров и вытекающего из него бесконечного апгрейда.

Иэн Уотсон «Гиперзоо» — вариация на тему рассказа Шекли «Рыболовный сезон».

Николай Караев «День, когда вещи пришли в себя» — когда люди подчинены чьей-то высшей воле, то всё получается прилично, сообразно, красиво и полезно. Но как только объекты обретают разум, так сразу же они превращаются в субъекты, и всем окружающим становится плохо и отвратительно, мир впадает в хаос. Мало того – даже самим вещам стало до того тошно жить, что многие из них предпочли покончить жизнь самоубийством.

На обложке сборника стоит имя Шекли, и воленс-неволенс я, наивный, ожидал чего-то в духе Шекли. Но не срослось. Оказывается, это просто очередной сборник лучшего (по версии издательства «Эксмо»), зачем-то с громким именем на обложке. На весь сборник – только одно-единственное посвящение от автора (Мидянин, молодец), более половины рассказов – принципиально не смешные (городская готика, космическая опера). Из 30 рассказов действие 15 происходит в глубоком прошлом – во время Второй мировой, гражданской войны, в 13 веке, или даже до рождества Христова. 12 рассказов, можно сказать, написаны в юмористическом ключе. Что реально смешна всего половина из 12 – это проблема моего привередливого вкуса, но большая половина рассказов сборника – явно ужасы, готика и прочая фэнтезятина, каковую Шекли не жаловал, всё-таки.

Давайте формализуем стиль Роберта Шекли. Стилю Шекли присущи

Юмор:

Мягкий

Задорный

Искромётный

Безобидный

Общая атмосфера рассказов:

безоблачная

веселая

бесшабашная

рассказы у Шекли

практически всегда имеют ударную концовку.

Время и место действия:

В большинстве случаев это будущее, обильно заселенный космос.

Из рассказов сборника таковым условиям подходят едва ли восемь.

Условия, чтобы они еще и смешные были, удовлетворяют еще меньше.

Стоило ли называть сборник именно «Академия Шекли»? Почему не «Учителя Хайнлайна» или «Товарищи Азимова»? Что за произвол?

На «Грелку» присылают абы что, авось прокатит. Похожая картина получилась с этим «шеклинским» сборником.