В «Орфографии» Быкова есть такая сцена. Корабельников/Маяковский и его единомышленники выходят с собственноручно изготовленными плакатами на первомайскую демонстрацию. Их останавливает милиция и объясняет, что сегодня день трудящихся, и праздновать должен трудящийся элемент, а хулиганствующий, наоборот, должен сидеть в этот день дома. Так вот, в поэме Маяковский в очередной раз старается доказать всем, и себе тоже, что он именно трудящийся. Он не чужой. Он со всеми.

Мне, в общем-то, не нравится Маяковский, ни ранний, ни поздний. Ни средний. Ещё больше не нравится верноподданническая литература, кто бы её ни заказывал. Но от этой поэмы остаётся хорошее впечатление. Несмотря на её обрывочность, приглаженность и своевременность. Маяковский здесь честен в своих попытках стать частью нового общества, посмотреть своим нестандартным взглядом на недавнее прошлое и настоящее. Говорит то, что чувствует. В крайнем случае, допускает иносказания. А какие здесь попадаются сцены, ехидные, но всё-таки беззлобные. Пожалуй, лучшие сцены во всём его творчестве. А какие встречаются литературные находки. Запоминаются без принудительных заучиваний. В общем, хорошо. Самая подходящая оценка.

По-моему, Маяковским сразу после революции руководила не столько любовь к новой власти, сколько свирепая ненависть к старой. В этом, впрочем, он был не одинок — даже у Блока были сначала какие-то иллюзии. Но большинство интеллигентов вскоре поняли, что лекарство хуже болезни, а Маяковский как-то втянулся и вписался.

Нет, приспособленцем он определённо не был, да и не так уж радушно советская цензура к нему относилась. Похоже, Маяковский служил коммунистической власти до тех пор, пока надеялся на реализацию своих ранних романтических надежд. Когда надежды окончательно развеялись, тогда и произошла трагедия. Любовные перипетии только усугубили и ускорили финал.

Разносторонний у него был талант. Как-то трудно поверить, что один и тот же поэт написал: «день твой последний приходит, буржуй» и «этот мальчик очень милый, поступает хорошо». А чего стоит знаменитая фраза из рецензируемой поэмы: «Я себя под Лениным чищу»! Есть, впрочем гипотеза, что воспевание Ленина было у Маяковского замаскированной критикой надвигающегося сталинизма, тоской по несбывшимся иллюзиям революционных лет.

Своеобразное, очень злое подведение итогов 20-х годов ХХ века. По Маяковскому, революция кончилась (как сказал бы Т.С.Элиот) «не взрывом, а хлюпаньем». Волна мелкобуржуазности накрыла все революционные тенденции, обновления жизни не случилось, бывшие коммунисты быстренько переженились на очаровательных буржуазочках и... Потом происходит прыжок в будущее на полвека, и мы видим стерильное общество, состоящее из туповатых болтливых слабаков. Естественно, что Маяковский не решился прямо сказать, как он представляет себе социальное наследство разнообразных «Пьеров Скрипкиных», и ограничился уклончивыми намёками. Но сам факт того, что это «общество победившего социализма» с восторгом принимает «новации» гостя из прошлого, говорит о многом.

Маяковский был гениальный поэт, хотя довольно слабый драматург, и потому его комедия выглядит, скорее, как набор остроумных скетчей или как рок-опера, чем как полноценная пьеса. Тем не менее, «Клоп» производит очень сильное впечатление за счёт ярких острот, музыкального ритма, сильных стихов.

Комедия изрядно пугала ортодоксальных советских культуртрегеров, так что в 70-х годах, накануне предсказанного пробуждения Присыпкина, бывший мейерхольдовец и один из самых стильных кинорежиссёров советского кино Сергей Юткевич экранизировал эту пьесу в форме коллажа, под названием «Маяковский смеётся». Но Юткевич побоялся показать появление Присыпкина в современном ему СССР и перенёс действие второй части «Клопа» на Запад, в Страну Жолтого Дьявола, превратив тем самым идеологический посыл Маяковского в бессмыслицу. Да, даже в 1975 году Маяковский продолжал быть опасным, чересчур радикальным и слишком злым...

Правду говорят: небоскреб — деревня поднятая вверх.

Совершенно потрясающие ‘молкнь’ и ‘тихонь’, в этом, конечно же, сила Маяковского.

Писать отзывы на поэзию для меня за гранью фантастики. И может быть никогда бы... Если бы...

В общем, это же невероятно здорово, когда чеканный слог и рубленые фразы произносятся не громоподобными звуками, а волшебным голосом Амира Рашидова. Поэту невозможно не посочувствовать. А также, как минимум, переписать этот ответ всем критикам, которые учат писать стихи так, как надо им.

Недаром, это стихотворение вошло в сборник «Образ поэта в русской лирике XIX-XX вв.»

Невероятной мощи и драйва поэма!

Можно много говорить о революционности ее поэтики, о каскаде уникальных рифм, тропов, ассонансов и т.д., и тп. В ней не это главное. Точнее, не только это (а ведь Маяковский пролагал невероятные новые пути в поэзии!) И сам поэт открытым текстом об этом говорит в своем произведении.

Главное тут — сотрясающий земной шар протест против войны, капитализма, мещанского мышления и образа жизни, оправдывающего захватнические войны. И ведь это выкликнуто и утверждено задолго до всяких «потерянных поколений», когда большинству хватало сил только на личный «сепаратный мир», сиречь дезертирство.

К тому же лет за сорок до мудрейших историософов мирового масштаба, типа Теодора Адорно, прикормленных ЦРУ и подобными конторами, двадцатидвухлетний поэт смело и твердо отвечает на вопрос: «Как возможны стихи после Освенцима?» (и тут высвечивается весь цинизм самой постановки такого вопроса).

Если писать не ради словесных выкрутасов, не ради выпячивания своей «уникальноснежинкости», а ради счастья всего человечества, то и стихами можно. И лучше талантливыми.

И заканчивает свой великий манифест Маяковский не обвинительным приговором уходящему миру зла и жестокости, а картинами будущего всеобщего счастья и благоденствия. И даже говорит ,как этого достичь (делиться с ближним, а не хапать). И пока что никакие «чикагские умники» или сосущие гранты на миллиарды долларов «тинк тэнки» ничего умнее не придумали.

Читаешь такие книги и лучше делаешься, мозги прочищаются от суетной занятости и злобы. И гордость охватывает от того, каких гениев рождала и, надеюсь ,еще будет рождать русская земля.

Прямо таки крик души.

Клубок чувств и переживаний.

Кажется немного не хватает цельности, но некоторые куски просто гениальны.

А какая работа с рифмой, какие образы, какой напор!

Если знаешь стихотворение наизусть, надо ставить десятку, что я и сделал. Но как изменилось восприятие образа чернокожего Вилли за последние пару лет! Как писал некогда Киплинг: «Нет спасенья от раба, который стал царём». Вилли, которого было так жалко в годы моей юности, превратился в хищного животного. Человеком он так и не стал, в голове у него по-прежнему мало всходов, мало посева. А вот хищные инстинкты возобладали надо всем.

Ох, какое стихотворение! И ни малейшего намёка на толерантность: «На палубе 700 человек людей, остальные – негры». Впрочем, медовые америкашки стихов не читают. Не прочтут они и это.

«В наше время тот поэт, кто напишет марш и лозунг»

И вот, поэт Маяковский взялся писать лозунги. И оказалось, что даже поэтический гений не способен объединить лозунг с поэзией. Неловко в двадцать первом веке читать такие лозунги.

Размер отличный, рифмы превосходные, а тема плакатная и вместе со всеми соцсоревнованиями и самокритиками давно канула в Лету. Кому это сейчас интересно? Да никому.

Ненавижу спорт, а пуще того, физкультуру и счастлив, что Владимир Владимирович Маяковский разделяет моё отрицательное отношение к этому безобразию.

Спорт

к себе

заносит на дом

и тщедушный

и верзила.

Красная Спартакиада

Населенье заразила.

Никогда не учил этого стихотворения, а просто знал его наизусть, сколько помню себя. Испытал горькое разочарование, когда в 1967 году мне вручили паспорт лягушачье-зелёного цвета (кстати, такие загранпаспорта были у российских граждан в конце XIX-начале XX века). И счастлив, что сейчас у меня документ того самого цвета, что воспел Маяковский. Советская власть преходяща, Россия — бессмертна!

Кстати, у Маяковского достаточно много фантастики: «Клоп», «Баня», «Сказка о Пете толстом ребёнке и о Симе, который тонкий»... Нет, Маяковскому самое место на Фантлабе.

Гениальное стихотворение. С восторгом его выучил наизусть ещё с середине 80-х и помню до сих пор. Одного не понимаю : что великий русский поэт делает на Фантлабе ??! Особой мистики за ним не водилось. Разве что удивительное происшествие, когда к нему на дачу в гости зашло солнце ??! :))

Маяковский посвятил стихотворение простому советскому паспорту. Описывая паспортную проверку в поезде, он сразу заявляет, что ненавидит бюрократизм, который у него ассоциируется с буржуазным обществом

Фраза «Я достаю из широких штанин» стала крылатой. Ее бессчетное количество раз подвергали критике и пародировали. Но в ней звучит искренняя гордость человека, уверенного в величии и могуществе своего государства. Это гордость позволяет Маяковскому твердо заявить всему миру: «Я – гражданин Советского союза».

«Выбиться нам сквозь продажную смрадь из грязного быта и вшивого ...»

Выбьемся! Обязательно выбьемся. А грязь и продажная смрадь пусть себе копошится в грязи своего вшивого и абсолютно никчёмного существования. В своей вонючей лужице.

Маяковской — гений. Читать, читать и читать!!! Трижды на дню и обязательно на ночь, дабы очистить разум и чувства от прилипчивой мрази и грязи.

;-))

Думаю, в своем классе «гражданственной поэзии» эти четыре четверостишья близки к идеалу.

На мой взгляд, гражданская лирика должна быть краткой. Есть, разумеется, и примеры блестящей политической поэзии большого формата, но все же самые гениальные образцы этого жанра — краткие. Такой стих должен ярко и хлестко бросить читателю в лицо позицию автора, а длинноты и хлесткость сочетаются плохо. Вообще, думаю, что лучше всего, когда подобное стихотворение доводит лишь какую-то одну мысль, но очень четко, ясно и настойчиво, что опять же требует лаконичности.

«Вам!» как нельзя лучше отвечает всем этим требованиям. Всего шестнадцать строк и одна мысль — «воевать ради такой дряни я не буду». Но эта единственная мысль — как пощечина, внезапная, сильная и, да, хлесткая. Разве не в этом гений — так кратко и так емко выразить свои чувства?

Но есть еще кое что. Сейчас в моде антивоенное искусство. Но современные творцы почему-то считают, что антивоенные настроения — это сопливое нытье о том, что «я занимаюсь любовью, а не войной». Большинство антивоенных произведений что литературы, что кино или музыки являют собой сплошной поток жалоб и причитаний, их герои — рефлексирующие, пассивные нытики.

А по мне, так самые сильные образцы антивоенного искусства написаны очень мужественными людьми и про таких мужественных людей.

Знаете, еще в школе на литературе учительница рассказывала нам, что Александр Грин в свое время дезертировал из армии. В классе нашлись те, кто сразу назвал его трусом, а вот я почему-то подумал, что дезертирство может быть эгоизмом и, наверное, даже предательством, но не трусостью. Трусость — это терпеть в надежде, что «все обойдется» и сдохнуть неизвесно за что в каком-то безымянном овраге. А для того, чтобы попытаться что-то изменить, пусть даже дезертировав, все же требуется определенное мужество.

К чему я это? Герой стихотворения «Вам!», та позиция, которую он выражает, чем-то напоминают мне такое же «мужественное дезертирство». Как мне кажется, тот, кто так открыто и явно плюет в лицо обществу, «проживающему за оргией оргию», вполне способен и проявить отвагу в бою. Просто это — не его бой, Первая мировая — не его война, и отказ отдавать жизнь в угоду какой-то мрази, — поступок уж точно более смелый, чем позволить погнать себя на убой. Такое отрицание войны, когда человек готов драться, но не желает делать этого ради непонятно чего, на мой взгляд гораздо ценнее пацифизма слабаков и слюнтяев, за которым не стоит ничего, кроме обычной трусости.

И последнее. Обычно «Вам!» читают в очень экспрессивной и эмоциональной манере, чеканя слоги и напирая на слушателя. Я как-то видел запись исполнения этого стиха лидером «Сплина» А.Васильевым. Он читал совершенно по-другому, довольно спокойно, с нотками эдакого брезгливого удивления в голосе «вам, любящим баб да блюда жизнь отдавать в угоду?». Акцент он делал только на паре особенно эмоциональных фраз. По-моему, получилось очень интересно и гораздо более подходяще к духу стихотворения.

Получаю неимоверное удовольствие, когда в стихах или песнях читаю что-то наподобие «Слезают слёзы с крыши в трубы».

Вот это новое и непривычное виденье простых вещей так завораживает.

Иногда очень жалеешь, что какие-то безумно пронзительные строки написал не ты.

У меня вот это у Маяковского в «Люблю» —

«Ночь.

Надеваете лучшее платье.

Душой отдыхаете на женах, на вдовах.

Меня

Москва душила в объятьях

кольцом своих бесконечных Садовых».

Всегда, когда смотрю с моста на Садовое кольцо, вспоминаю эти строки.

Раз уж разрешено писать на одно произведение два отзыва и дискутировать в виде отзывов друг с другом, то воспользуюсь этим правом. Отзыв уважаемого StasKr посвящён не разбору двустишия Маяковского, а критике моего отзыва. При этом StasKr откровенно передёргивает факты. Среди перечисленных им религиозных праздников, которые были в двадцатые годы выходными днями, лишь три относились к Двунадесятым праздникам. Остальные девять были выходными до 1917 года, а в советское время стали рабочими.

Сходу отменить все религиозные праздники было невозможно, поскольку резко сокращалось количество выходных дней. Но, тем не менее борьба с религиозными праздниками велась активно, и плакат Маяковского о религиозных прогульщиках звучал вполне злободневно. В свете этого, пафос отзыва StasKr несколько снижается, не правда ли?

Да-да, та самая пьеса, бичующая бюрократов... Но мне она понравилась больше «Клопа», оптимизмом, наверное. Некоторые моменты показались удивительно современными. Например, речь Понта Кича наполовину состоит из мисхёрдов. Или приём спектакля в спектакле (да что это я? модернизму уже сто лет!)

В качестве Победоносикова мне представлялся Игорь Ильинский (возможно, мне просто не из кого выбирать). В конструкции машины времени было что-то уэллсовское.

Да, Фосфорическую женщину можно назвать «богом из машины», но это «бог» будет создан трудом Чудаковых и Фоскиных.

Закончить хочется цитатой из самой пьесы: «...Будущее примет всех, у кого найдется хотя бы одна черта, роднящая с коллективом коммуны, — радость работать, жажда жертвовать, неутомимость изобретать, выгода отдавать, гордость человечностью...» И это будущее не отменено, оно просто отложено. Боритесь за него!

P. S. А почему растратчик Ночкин всё же попал в будущее? Читайте пьесу!

Идея замораживания – размораживания (в данном случае скорее копчения – раскопчения) не раз использовалась в литературе и кино, у Маяковского получился этакий «Когда спящий проснётся» в люмпен-пролетарском исполнении.

Маяковский остроумен и, оказывается современен– «..на случай войны или с Грецией или с Польшей. Но... войны еще нет, а ветчина уже портится», «..будущее счастье человечества, именуемое в простонародье социализмом», «..великие учителя Маркс и Энгельс могли бы предположительно мечтать или даже мечтательно предположить, что мы будем сочетать узами Гименея безвестный, но великий труд с поверженным, но очаровательным капиталом?», «может вся страна отвечать, как какие-нибудь трубадуры:

Для промывки вашей глотки,

за изящество и негу

хвост сельдя и рюмку водки

преподносим мы Олегу»

Да, Маяковский прежде всего поэт, рядом с которым не знаю, можно ли кого поставить, он пробует себя в роли драматурга и сценариста, но в этих рамках чувствует себя неуютно. Поэтому из всего «Клопа» мне запомнились бессмертные строки

«Съезжалися к загсу трамваи — там красная свадьба была...»

Всегда вспоминаю при всяких собраниях, съездах и сходах.

Пророческое стихотворение. В нашей стране коммунизм был действительно «побит канарейками». Другой вопрос, почему это произошло не в двадцатые годы, а спустя полвека. Видать, действительно промедление подобно смерти: пока шло развитие опережающими темпами, вышеупомянутую дрянь удавалось сдерживать, а как остановились на «развитом социализме», тут и конец. Так что читаем классиков вместо развешивания их портретов и учимся, учимся и учимся, в том числе на ошибках! Всех с Днём знаний!

Это одна из двух пьес Маяковского, что я должен был прочитать лет двадцать назад в школе. Но читать пьесы трудно (и сейчас тоже), и автор тогда интереса не представлял — где девяностые и где Маяковский?! А вот сейчас что-то захотелось, благо малый объём. По поводу содержания, то оно в целом исчерпывается аннотациями. А что касается актуальности, тут попаданец есть и электронное голосование. Но лучше читать с примечаниями и комментариями, ибо некоторые мелочи современному читателю могут быть непонятны. Мне в целом понравилось, но я не в восторге.

В качестве полемики с предыдущим рецензентом могу заметить, что Маяковского тоже в театре ставили. Так что не в театре дело, а в том, что в нём идёт.

P. S. В словаре забытых слов из будущего 1979 года попадается фамилия Булгаков.

Говорят, мол, «разоблачение мещанства»... Какого к черту мещанства? На «бывших», на интеллигенцию наезд, причем вполне себе чОткий, по понятиям.

«Когда трудящееся человечество революции обчесывалось и корчилось, соскребая с себя грязь, они свивали себе в этой самой грязи гнезда и домики, и отдыхали и благодушествовали в шатрах собственных галифе... Даже одежда была у них мимикрирующая — птичье обличье — крылатка и хвостатый фрак с белой-белой крахмальной грудкой. Такие птицы свивали гнезда в ложах театров, громоздились на дубах опер, в балетах чесали ногу об ногу, свисали с веточек строк, стригли Толстого под Маркса»...

Культура вредна; понял, братан? Читать Толстого и посещать театр — это по'шло.

Эхх... Пойду, что ли, почитаю лучше «Баню» и «Мистерию-буфф». :beer:

«В наши дни писатель тот, кто напишет марш и лозунг»... Было бы смешно, когда бы не было так страшно. :weep:

Очень непростая тема, а Маяковский ограничился двумя расплывчатыми строчками и двумя наименованиями. Горчица: в ту пору в России производилась одного сорта — сарептская (ныне русская). Что Маяковский понимает под словом «маринад» — понять трудно. Скорей всего это обычный столовый уксус. О майонезе в ту пору не слыхивали, впервые о нём заговорил на XIX съезде ВКП(б) Анастас Микоян. Что же могло располагаться в строке между горчицей и маринадом? Лавровый лист, а также, возможно, хрен и тмин (не знаю, производились ли они тогда промышленностью, или их можно было купить только на рынке у частников). Пряности покупались за валюту и в двадцатые годы перечень ограничивался чёрным перцем и молотым имбирём. Ваниль, гвоздика, корица, мускатный орех привозились контрабандой и, разумеется, в магазинах Моссельпрома не появлялись. Их закупки также начались в середине тридцатых годов с подачи Микояна. Так что, невелик был список «всех специй», который рекламирует Маяковский.

Бабичев, антагонист гражданина Кавалерова из романа Юрия Олеши «Зависть» строит фабрику-кухню а Владимир Маяковский в цикле крошечных стихотворений её воспевает. Кстати, доставка обедов на дом в ту пору так и не прижилась (это сегодня пицу привезут куда пожелаешь). А тогда теоретически услуга существовала, а на практике встречалась крайне редко. Хотя ещё в семидесятые годы я сам видел, как люди с судками приходили на фабрику-кухню, что на Большом проспекте Васильевского острова, и уносили домой обед, который оставалось только разогреть.

Покупать макароны и вермишель можно было в Моссельпроме, но есть их, прямо в магазине? Даже на фабриках-кухнях, которые тогда активно строились, не было зала для обедающих. Там продавались полуфабрикаты, как в наших кулинариях, и можно было заказать обед на дом. Но есть прямо на фабрике не дозволялось, это был принципиальный момент. Так что, слово «ели» вставлено Маяковским исключительно для рифмы, что не есть хорошо.

И ещё одно замечание, уже не поэту, хотя, и по поводу стишка. Вермишелями (в других переводах — вермичелями) в середине XIX века назывались изделия из высушенного миндального теста (из горького миндаля -- горькие вермичели, из сладкого -- сладкие). Вермишели использовались в качестве полуфабриката для приготовления различных кондитерских блюд. Трудно сказать, когда название перешло с миндального теста на обычное из твёрдых сортов пшеницы, но в своей рекламе Маяковский, конечно, имеет в виду современную вермишель, но называет её во множественном числе, как было принято в XIX веке (В старых кулинарных книгах можно прочесть: «Мелко изломав, добавить четыре горькие вермичели».

Вот ещё один пример недобросовестной рекламы: «питательнее прочих масл», — пишет Маяковский, хотя это откровенная ложь. Под названием «столовое масло» продавался маргарин, который с конца XIX века получался каталитическим гидрированием растительных масел. Сначала это по преимуществу было льняное и конопляное масло, но с середины двадцатых годов промышленность перешла почти исключительно на масло хлопковое. В любом случае, к сливочному маслу рекламируемый продукт не имел никакого отношения. Да, он был гораздо дешевле, но уж никак не «питательнее прочих масл».

Переводил фунты в килограммы и наоборот безо всяких затруднений. Но прочитавши методичку, предложенную Маяковским, немедленно разучился это делать. Сами посудите, нужно: «фунтами вес для ровности класть, а после отнять сорок третью часть». Кто-нибудь что-нибудь понял?

Большинство из этих одиннадцати агиток никуда не годится, но самая первая получилась прекрасно. Всего четыре слова:

«Слушай Земля

голос Кремля».

Это похлеще, чем «Нигде кроме, как в Моссельпроме». И сегодня эти четыре слова не мешало бы вытащить на свет, пусть работают.

Вот это прекрасный рекламный ход! Конфеты «Красноармейские» и у каждой конфеты на фантике двустишие Маяковского, посвящённое истории Гражданской войны. Мальчишки во все времена собирали фантики и, разумеется, каждый старался собрать полную серию (11 штук). У кого-то не хватало «Деникина», у другого «Врангеля»; шёл обмен, покупались конфеты, а редкий фантик всё не попадался. Вот такой и должна быть реклама.

Ещё нет ОСОАВИАХИМа, но есть наш ответ Керзону, и страна начинает усиленно строить воздушный флот. Именно самолётостроение, а не печенье рекламировалось этим стихотворением Маяковского. Неплохое стихотворение в частушечном стиле.

Всё хорошо, но какие это имеет отношение к печенью и магазинам Моссельпрома? За границу печенье «Полпредовское» не шло, пролетарии всех стран его не кушали и листовок на обёртках не читали.

На отдельных галетах печенья «Римская азбука» были оттиснуты латинские буквы, которые понимались далеко не всеми потребителями печенья. По этому поводу Маяковский и написал свой стишок, не столько рекламный, сколько весёлый.

Тут Маяковский не прав. Печенье и тогда, и сейчас было дороже булки. А магазины Моссельпрома имелись в Москве далеко не повсюду. Реклама должна быть точной. Метафора, которая годится для стихов, не всегда годна для рекламы.

Маяковский был очень строг к другим, когда речь шла о значении слова, а вот себе порой делал поблажки. Слова «печенье» и «печение» имеют разный смысл, так что не сразу и поймёшь, что взялся рекламировать Владимир Владимирович.

В это же самое время Алексей Толстой упоминает печенье Жорж Борман, которое в неимоверных количествах едят строители Волховской ГЭС. Всё понятно, Жорж Борман находился в Ленинграде, Эйнэйм — в Москве. А вот потребление печенья в двадцатые годы действительно было на высоте. В деревнях печенье не покупалось, там пекли свой хлеб, излишки сушили, а потом пили чай с сухарями. Эта же традиция (чай с сухарями) сохранилась и у рабочих, большинство которых пришло в город из деревни. Вот они и стали основными потребителями печенья. Ещё в середине пятидесятых в детском саду чай нам давался непременно с печеньем, и старая нянечка заставляла макать печенье в чай. Боже, какая получалась дрязготня! А ведь именно так печенье и ели, и никакая реклама была не нужна.

И уже неважно, деревенский курильщик или городской, но если выиграл в лотерею трактор, то немедленно попадаешь под раскулачивание или национализацию. Единственна надежда, что весь проект является мошенничеством, и никто ни разу не выиграл, ни трактор, ни лошадь, ни корову. А Владимир Маяковский у мошенников на подтанцовке. Кр-расота!

Представляю ситуацию: курильщик, купивший ненароком пачку дорогих папирос, выигрывает лошадь и тащит её на четвёртый этаж в семиметровую комнатку в коммунальной квартире. А я не мог понять, откуда взялись анекдоты об идиотских выигрышах в лотерею.

«Я почему раньше злой был? Потому что у меня велосипеда не было!» — ей богу, это уже напоминает дурной анекдот. Кури побольше, и будет тебе велосипед.

Никаких садоводств в середине двадцатых годов в России не было, дачи снимались у хозяев, постоянно живущих в деревне. В этом смысле совершенно непонятно, какую дачу предлагает табачная фабрика в качестве выигрыша. Может быть, путёвку в загородный дом отдыха? В любом случае, сельскому жителю подобный приз и даром не нужен; летом у него сельхозработы, а не дачный отдых.

Не могу понять, какое отношение «Комиссия помощи детям» может иметь к торговле табаком. Разве что, как это сделано в рекламе Папирос «Посольских», предлагается с колыбели приучать детей к курению? В любом случае, отвратительно.

Блеск! Покупай пачку дорогих папирос и можешь выиграть корову. А если курильщик городской, куда он с этой коровой деваться будет? Да и деревенскому куряге тоже... пройдёт четыре года и всех коров, что выигранных, что вырощенных самостоятельно, начнут отбирать в колхозы. Неудивительно, что лотерейные папиросы «Клад» до тридцатого года не дожили, несмотря на то, что Маяковский написал для них 7 (семь) рекламных текстов.

Всей рекламе табака без разбора выставляю единицы. Но этой подлости... почему невозможна отрицательная оценка?!

Эту строку Маяковский считал образцом самой высокой поэзии. Из уважения к Владимиру Владимировичу выставляю поэтической строчке десятку. Конечно, реклама агрессивная, но ведь запоминается...

Есть разница между памфлетом и пасквилем. Это пасквиль. Может быть, для малограмотного читателя начала двадцатых такая пропаганда и работала, но сейчас читать как-то неловко.

Этот плакат не устарел и сегодня. Более того, если раньше он относился только к женщинам, то сегодня и к мужчинам тоже.