Взаправду ли это было
Или придумал кто-то,
Я расскажу, как слышал
От старика Федота:
Просёлком летит упряжка,
В снегу вековые ели.
На козлах сидит, нахохлясь,
Господский кучер Емеля.
Ложатся стеной сугробы,
Метёт за спиной и вьюжит.
По тёмной скатёрке неба
Рассыпаны крошки стужи.
– Успеть бы до ночи, барин.
Боюсь, занесёт дорогу.
– Здесь хутор есть, на отшибе.
Давай-ка, Емеля, трогай!
Хрипит беспокойно ветер,
Позёмка следы укрыла.
На хуторе тишь и темень,
Двенадцать давно пробило.
Стучится Емеля в двери
И в ставни стучится тоже.
Крепчает мороз январский,
Мурашки бегут по коже.
Чу! – скрипнуло где-то слева,
И справа скрипит, и сзади.
Гуляют по снегу тени,
Вихрятся седые пряди.
– Емеля! – кричит натужно,
Дрожащий в испуге барин.
Храпят, вырываясь, кони,
Мелькают жуткие хари.
Луна рыбьим глазом мутным
Глядит на поля и веси.
У хутора на отшибе
Нечистые куролесят.
Кусает мороз за пальцы,
В усах – ледяная корка.
Бежит со всех ног Емеля
С хозяином на закорках.
То в жар, то в озноб бросает,
Под рёбра как нож воткнули.
Теснятся вокруг сугробы,
Как стражники в карауле.
Снег кружит мертвецким коло,
Над хутором саван белый.
Сжимает Емелю барин
В объятьях окоченелых.
Как будто взбесился ветер:
Рычит, и воет, и лает.
На горле – удавка страха,
В лес гонит добычу стая.
До крови сдирая руки,
Ломает Емеля сучья.
С дубинкою против своры
Выходит отважный кучер.
Всё злее мороз, всё шире
Ухмылка луны щербатой.
Наотмашь, со страшной силой
Бьёт ветер когтистой лапой.
Скулит за спиною барин:
– Емеля… родной! Погинем!
Сгущается тьма ночная,
На лица ложится иней.
Наутро урядник Зыков
Докладывал приставу Жмаке:
Два трупа. Замёрзли, стал быть.
Тела изгрызли собаки.