Рассказ родился только-только, даже не позволив себя отредактировать — вместо этого он пожелал добраться до читателейЮ, поведать им о судьбе бедняги Ласа, которому и без того нелегко пришлось в рассказе «Голосуй за!» Надеюсь, читатели оценят труд несчастного, обманутого Ласа....И простят автору его опечатки и ошибочки, которые я вот-вот исправлю:)
Эй, на Перекрёстке!
«Работа, в общем-то, была не самая пыльная – и при том довольно-таки интересная» — бедняга Лас, маявшийся от скуки, сочинял мемуары. Для потомков и, естественно, мысленно: под рукой банально не нашлось ничего, чем и на чём можно было бы написать хотя бы строчку. Песок под ногами и туфли с острыми как шило храброго портняжки носками не в счёт.
«Попал я сюда по невероятнейшему стечению потрясающе удачных случайностей…» — вот и вторая «строчка в лыко»…
Нет, Лас практически не врал: именно стечение – и именно случайностей. А вот эпитеты он вставил для красного словца, для, так сказать, осознания читателем всей радости жизни великого современника.
«Нет, лучше – смиренного! Великое смирение – худшая грань гордыни!» — вот и абзац целый уже практически завершён…
На самом деле, хитрюга эльф, лишь полторы недели назад в поте лица трудившийся на благо кандидата в Городской Совет Пайка Айка, едва ли не на коленях вымаливал разрешение поработать перекрёсточником. А всё дело было в том, что работа эта, являясь на самом деле совершено не пыльной (она была песочной, в самом скверном смысле слова), помогла Ласу убраться из города побыстрее и подальше. Всё-таки нелегко оказалось «зазывале избирателей» смотреть в глаза обманутым жителям города (а сквернее всего – в глаза избирателям-кредиторам, осадившим дом нынешнего перекрёсточника).
«И, пребывая в смирении, работал я день и ночь, ночь и день, без отдыха и перерыва, с распростёртыми объятиями принимая гостей Перекрёстка…» — к сожалению, поток величавых строк был нагло прерван очередными «клиентами».
— Да ты что, сын колодезной змеи и пьяной гадюки, делаешь? Я, Наман-Бен-Наман, сын Шаман-бен-Шамана…
Бесстыдно коверкая слова, едва ли не выплёвывая их, смуглый паренёк лет шестнадцати, одетый в какую-то не то утеплённую жилетку, не то изъеденный гигантской молью тулуп, верещал, свешиваясь с застывшего в десятке футов над землёй ковра. Древнего такого ковра, в самый раз — в лавку старьёвщика: вышел бы замечательный коврик, о который могли бы вытирать ноги посетители. На большее, к сожалению, этот самый летающий ковёр не сгодился бы.
— От вне…вне…вне…брачного с…с…сына о…о…обезьяны с…с…слышу! – а вот этот «клиент» был намного интересней смуглого паренька со странным акцентом.
Не без причины гордившийся переливавшейся на солнце чешуёй (то и дело выпячивал грудь, где красовались особо крупные чешуйки), в небе пытался удержаться…дракон! Ну да, типичнейший дракон: огромный такой, с невероятно широкими крыльями, с острыми как бритва (именно как лезвие – остальные сравнения считать ересью!) когтями – он невероятно быстро взмахивал своими крыльями, пытаясь удержаться в воздухе. Крылья-то они, конечно, невероятно широкие…Да только всё равно такой махине лететь практически невозможно, не поднять такой вес в воздух. А вот этот дракон – мог…Не сам мог, кое-кто ему помогал, издалека – и то, приходилось работать своими «парусами» бешено, не тратя сил даже на дыхание.
Оттого и казалось, что дракон заикается: у него просто дыхание сорвалось, слова вырывались с ужасным хрипом, будто «сын колодезной змеи» был курильщиком с тысячелетним стажем.
— Так, проблемы? – Лас старался говорить как можно уверенней, собирая всю властность, что только скопилась в голосе за прожитые годы.
Получалось, если честно, отвратно. Да и эльф как-то слабо мог представить себе, что дракон успокоится при виде перекрёстника, а не решит «заморить червячка». Точнее, эльфичка…
— Э…э…это у…у… н…н…него п…п…проблемы! – из ноздрей дракоши потянулся сизоватый дымок.
«Будто и вправду самокрутку съел» — шутка так и просилась на язык, но Лас сумел себя сдержать.
— Клянусь моим великим предком, Маманом-Бен-Маманом! – и ещё уйма прочих имён, мало чем отличавшихся друг от друга. – Я никого не трогал, а тут, понимашь, летит эта змея, летит – и подрезать, понимашь! Понял, командир, да?
Видимо, капитан небесного верблюда волновался всё сильней и сильней, отчего акцент становился всё чётче и чётче, а слова, как назло, всё непонятней и непонятней.
«Работа перекрёстника, уважаемый читатель, требовала величайшей ответственности её исполнителя, огромной выучки, дисциплинированности…»
— Что ж, будем разбираться, — зевнул Лас, предвкушая час или два, убитые на разбирательство, кто же, собственно, нарушил правила Перекрёстка. – Вы, уважаемый…дракон…
— Я….я…И…и…и…Имааци…ци…ци…циусманиус… — ветер, вызываемый работой крыльев дракона, крепчал с каждой буквой.
А дыхание, естественно, становилось всё тяжелей и тяжелей. Эх, нелегка ты, доля драконова…
— Я понял, господин дракон, не стоит называть себя полным именем. Так вот, куда Вы следовали? По какому делу?
— На…на…битву! Б…б…бой! Тёмный властелин! – вот последние два слова дракон произнёс с потрясающей чёткостью: чувствовалась выучка, чувствовалась! Мастерство не прохрипишь, не пролетишь! – Н…Н…Никого не….не…трогаю! Об…об…облачка к…к…кончились! С…с…скоро п…п…попал бы на битву!
Похоже, битвы «змий» любил, поэтому-то и их произнёс более или менее нормально.
— А потом прямо перед Вашим носом пролетел этот уважемый…
— Я Наман-Бен-Наман, сын…- горделиво затянул цитру капитан небесного верблюда, но Лас его быстро одёрнул.
— Не стоит таких подробностей, я всё понял. Куда же летели Вы…
Шея Ласа затекла: трудно смотреть и говорить, задрав шею. Но как иначе-то? Ведь ни смуглый, ни дракон не желали спуститься на землю. Да и Правилами это запрещалось: нарушители должны оставаться на месте, не отходя (отлета, отплывая и прочее) ни на ярдик от места происшествия. Правила – это правила, ничего не поделаешь…
«Какой неимоверно трудной была эта работа! Гномы, проработавшие сутки в шахте, меня должны понять! Но лучше бы киркой бить по куску породы, нежели…»
— Я, Наман-Бен-Наман…
— Короче, уважаемый! – Ласу потребовалось невероятное усилие, чтобы не перейти на крик.
— Я летел к великой сказительнице Шаданцевезаде, дабы в семьсот пятьдесят третий раз поучаствовать в поисках пленительнейшей, обольстительнейшей…- глаза паренька закатились. Было трудно понять: от радости или усталости.
«Угу. Частый же гость он у…этой…Шаданцве…Не важно».
— Я же сказал, почтеннейший, короче!
— И тут на меня налетел этот….змей! – подражая спившемуся герою эпоса, возопил Наман-Бен-Наман.
— К…к…кому…л…л…летел?
«А вот дракон, похоже, заинтересовался историей этой…как её…на «ш»…Неважно!».
— К великой сказительнице Шаданцевезаде, дабы…
— Э…э…это какой…м…м…мир? – отблеск пламени костра, из коего произошли все миры, показался в глазах дракона.
«К чему бы он это, а? Неужели…заинтересовался?»
— Величавый и прекрасный, чудесный и непредсказуемый мир Лампавасии, где каждый истинный герой…
— К…к…к…этой….ск…ск…азительнице…п…пр…проводишь? – дракон аж облизнулся (и как сумел-то, а?).
— Чтобы мне с сыном подколодной гадюки и…и…э…- Наман-Бен-Наман быстро оценил ситуацию и сделал единственно правильный выбор.
А какой бы вы сами выбор-то сделали, когда такой вот «добренький дракоша» вперил свой взгляд прямо вам в горло?
— С превеликим удовольствием приму в спутники тебя, о мудрейший и несравненный…
Но очередную «касыду» Намана-Бен-Намана прервал бьющий по ушам, оглушающий свист.
В ткани небес будто бы прореха образовалась: голубые нити на мгновенье разошлись, раздираемые стальной птицей…Нет, не птицей!
«Но зато какие чудеса доводилось видеть мне, сутками не сходя с поста…» — отчаянно захотелось спать. Творившееся «чудо» уже набило оскомину: точно так же появлялись здесь, на Перекрёстке, все нарушители…
Нечто похожее на дракона – только тоньше, сотворённое из металла, с «мордой», сверкавшей аспидной пластиной-буркалом – прорезало небо, задев на излёте краешек летающего ковра смуглолицего героя сама- Шаданцевезаде-не-знает-какой-истории.
Металлический родич «доброго дракоши», подняв в воздух целый бархан, воткнулось в землю, на мгновение замерев…
— Наман-Бен-Наман, а в истории вашего рассказчика не найдётся местечка и для этой штуки? – с надеждой вопросил Лас: его совершенно не прельщала перспектива разбираться уже в трёхстороннем споре…
— Вай, договоримся! – щербато ухмыльнулся Наман-Бен-Наман.
Он попал в родную стихию, предвкушая хорошенький барыш…Ещё бы, столько всего он вот-вот может принести своей рассказчице, несравненной Шаданцевезаде, столько героев…В Наман-Бен-Намане затеплилась робкая надежда на отдых, о котором он (и ковёр-самолет, между прочим, тоже) так давно мечтал…
цитировать