Отрывки из из книги Томаша Лема «Суета на фоне всемирного тяготения» (переводчик К.Сташевски)
Tomasz Lem «Awantury na tle powszechnego ciążenia» (2011)
Старый дом Лема, где он жил в 1950е-1978, фото 1978 года:
Дом, в котором родители поселились под конец 50-х, был образцово-показательным продуктом гомулковской программы семейного жилого строительства. Там имелся подвал, в котором иногда не бывало воды (впоследствии устроили нормальный сток, и вода перестала возвращаться, за исключением лишь самых сильных дождей и паводков), и в этих случаях территорию можно было, нарезав на отдельные комнатушки, приспособить под что-то полезное. Под лестницей хранили картошку. В котельной стояла печь, а запасы угля пополнялись через окошко под потолком.
У дома в Клинах, 1960-е:
Кокса, дорогой мой, у нас совсем нет, в связи с чем приходится топить обычным углем: социалистическое благоустройство дошло до того, что спустя пятнадцать лет в стране, некогда славившейся на весь мир добычей угля, невозможно достать нормального кокса. Усрешься, а кокса не достанешь. (Из письма Александру Сцибору-Рыльскому, март 1960)
Заселенная часть Клин, фото 1960 года:
Еще в подвале имелась кладовка, где, кроме закруток, накапливалось все больше бутылок из-под бенедиктинского ликера и шартреза: зеленоватый ликер, приобретаемый за валюту, служил катализатором высвобождения творческой энергии. Качество ликеров отец определял по двум важнейшим критериям: вдоволь алкоголя и очень много сахара.
Барбара Лем на прогулке с Диком. В 1960-х заселенная часть Клин выглядела довольно скромно. Фото 1966 года:
В гараже дома на Клинах:
Важнейшим подвальным помещением, помимо ко-ельной, был, разумеется, гараж, в котором прописывались разные автомобили, начиная с P70, купленного в 60-е, и заканчивая большим пятиметровым желтым «мерседесом» из 80-х. Различия в габаритах этих машин потребовали перестройки дверей гаража, но самого помещения отец не менял. Со своей стороны, однако, он приложил усилия, чтобы его постепенно «расширить»: чем крупнее был автомобиль, тем энергичнее отец парковался в гараже, после чего в стене оставалась дыра диаметром несколько сантиметров. В детстве я иногда задавался вопросом, а что, если отец однажды обрушит стену и въедет прямо в кладовку, перевернув банки и бутылки бенедиктинского ликера, но такого не произошло ни разу. Вероятно, стена га-ража была построена со значительным запасом прочности, хотя архитекторов аскетичных гомулковских 50-х в подобном заподозрить трудно. Более правдоподобным кажется объяснение, что пятиметровый кана-реечный «мерс» попросту недостаточно долго гостил в этом гараже, чтобы прорубить себе дополнительное жизненное пространство.
.
.
.
.
НОВЫЙ ДОМ
.
.
.
.
Вдобавок в нашем доме сделалось крайне тесно: хуже всего пачки авторских экземпляров на самых экзотических языках, непонятно, что с ними делать. Сваливаем в подвал, а на чердак их складывать боязно, чтобы не треснул потолок, так и мучаемся. Хотя, понятное дело, это всё embarras de richesse. (Муки от чрезмерного выбора (франц.). Прим. перев.) (Из письма Владиславу Капусциньскому, ноябрь 1975)
.
.
.
Под конец 70-х тысячи скопившихся книг, журналов и машинописных листов склонили родителей к мысли о переезде на новое место. Вначале они носились с мыслью приобрести более крупный, но в пору, когда метраж семейного дома был строго ограничен указом свыше, чудес ожидать было нельзя — все осмотренные ими дома оказывались по площади более-менее идентичны. Поэтому после длительных дискуссий и бурных споров решили новый дом не покупать, а возвести недалеко от старого, на той же улице. Преодолев административные препоны, отец добился, чтобы его уравняли в правах с надомными работниками (в самом деле, он же писал дома), благодаря чему в новом доме можно было рассчитывать на «дополнительную комнату для писателя», сиречь библиотеку и кабинет — два в одном. Краеугольный камень нового дома был заложен в конце 1978 года, а текст из капсулы времени в фундаменте оказался, по отцовским меркам, невероятно оптимистичным: речь там шла о событии, затмившем тогда своею важностью все прочие, а именно, об избрании Кароля Войтылы римским папой.
Начало стройки нового дома, снимок 1979 года:
Автором проекта стал брызжущий энергией молодой архитектор. Здание на его рисунках напоминало альпийские домики, с немного приплюснутой крышей, как если бы на дом сверху упал огромный груз, а затем постройке не позволили вернуться к изначальным пропорциям.
На этапе проектирования с архитектором дискутировали как о важных вещах, так и о тривиальных. Помню, например, что отец категорически не соглашался с планом разместить выходящие на юг окна так, чтобы стена образовывала большую букву L, архитектор же горячо доказывал ему необходимость такого решения и считал его одним из лучших своих замыслов. Потом выяснилось, что архитектор не всё просчитал так скрупулезно, как в том уверял нас: двери открывались не в ту сторону, а в отцовской спальне нижняя рама окна разместилась почти под потолком, и эту проблему удалось решить, только подняв уровень пола, поскольку, опустив окна, мы не добились бы ничего, кроме панорамы участка крыши с утеплением минеральной ватой. В моей комнате должен был находиться эвакуационный пожарный столб: родители, видимо, полагали, что мне вечно будет девять лет. К счастью, столбу, как и многим другим гениальным дизайнерским идеям, в итоге не суждено было воплотиться в жизнь.
Строительство дома имело и другие побочные эффекты. С кирпичами из куч было очень интересно играть, архитектор оказался приятным и добродушным человеком. В ту пору я увлекался киносъемкой на отцовскую любительскую камеру; сюжеты моих лент обращались преимущественно вокруг пластилиновых динозавров-пришельцев или катастроф с участием межпланетных звездолетов, а самодельные спецэффекты являли собою специфическое сочетание приемов Звездных войн, Дознания пилота Пиркса (снятого Пестраком по «Дознанию») и моего воображения. Пестрак несколько раз посещал отца для консультаций и охотно делился своими секретами: как, подсвечивая сзади ящик из черного картона с дырками, имитируют звездное небо, как изображают невесомость (в его фильме она, впрочем, почему-то не ощущается) и так далее. Помимо замедленной киносъемки, я использовал клише с ненужными рентгеновскими снимками, которые мама приносила с работы. Отмачивал их в ванне, отскабливал и применял для мультипликационных рисунков. Почетное же место в моем арсенале занимали модели звездолетов, которые я создавал из клея, обрезков пластика и моделей «Як-1М»: эти последние продавались в любом киоске и были снабжены непременными наклейками «За Родину!». Архитектора я немедленно посвятил в свои замыслы и тайны кинематографического королевства, и полагаю, что ему эта забава пришлась по душе, поскольку он любезно согласился помочь мне с оживлением космической конструкции из нескольких метровых досок.
Сомневаюсь, чтобы приведенная в движение конструкция порождала какие-то впечатляющие эффекты, хотя в иных обстоятельствах, сохрани я интерес к этому занятию еще на несколько лет, не исключаю, стал бы экспертом по спецэффектам в кино. Среди нереализованных моих проектов надлежит упомянуть сценарий фильма об обезьяне, написанный совместно с отцом, а также историю о руке из конструктора «Лего», которая «построила себя сама».
Мое детское увлечение кинематографом поспособствовало сохранению в семейном архиве более ценного произведения, чем картонные небеса и модели космических кораблей: черно-белого фильма продолжительностью несколько сотен секунд о спасательном круге с малость корявой надписью ПОДВАЛЬНАЯ СТУДИЯ ЛЕМОВ. В этот круг отец просовывает голову и, грозно вращая очами, «рычит» (лента немая), подобно льву «Метро-Голдвин-Мейер», но гораздо искуснее.
Дом тоже должен был получиться совершенством своего рода — и в некотором смысле стал им, с оглядкой на тогдашние реалии. Там имелись подвал, кухня, литературный салон, просторный гараж (на обработку его благородных деревянных дверей поверх коричневой морилки отец, к негодованию матери, истратил запасенную для точечных ремонтов автомобиля желтую краску), спальни, кабинет с двухуровневой библиотекой, большой сад, а еще — резервный дизельный генератор, поскольку к началу 80-х отключения электричества стали обычным явлением.
Дизельный генератор, фото 2003 года:
Плановое строительство дома было прервано военным положением: отец решил вывозить нас с мамой из Польши, поэтому дом «строился» без нашего присмотра несколько лет. Руководство проектом взяла на себя сестра мамы, а ее сыну с женой отвели обязанности интерьерных дизайнеров. Это был выстрел в яблочко: интерьеры получились симпатичные и совсем не претенциозные.
Когда в 1988-м родители вернулись в Польшу, то, само собою, не все оказалось так приятно и спокойно, как можно заключить из вышеприведенного рассказа. В подвале откуда ни возьмись появлялась вода, крыша протекала, а резервный генератор капризничал именно в те моменты, когда был нужен. Не так уж это было и плохо, если сравнивать с эпизодами его активности: дело в том, что генератор происходил с рыбацкого катера. При его работе земля под домом содрогалась, а в кладовке рядом от высокой температуры засыхали бабушкины помидоры. Соседи проявили себя исключительно тактичными людьми и не стали жаловаться или обращаться в правоохранительные органы. Быть может, они догадывались, что отец питает к этому агрегату нежные чувства и с нетерпением ждет шанса им воспользоваться. Однако и мать, и ее сестра, также поселившаяся в новом доме, учитывали мнение соседей (и помидоров), поэтому активации генератора обычно противились, а контроллер его автоматического зажигания при отключении света испортился еще в самом начале. Они-то выросли при керосинке и невозмутимо возражали:
— Керосинка создает такую уютную атмосферу, зачем ее портить?
Основные усилия они прилагали к отвлечению внимания отца, чтобы тот не заметил, что пропало электричество. В противном случае отец поспешно лез за любимым ключом, спускался в пристройку рядом с кладовкой для солений и там, в помещении, напоминавшем двигательный отсек «Наутилуса», оживлял монстра, чей громоподобный рык разносился на сотни метров кругом. Убедившись, что исполинский генератор заработал, отец закрывался у себя в кабинете, устраивался на диване с книгой и — независимо от времени суток — с наслаждением включал лампу.
Затем, спустя более-менее одинаковое время, около четверти часа, он появлялся на кухне, включал электрическую духовку и начинал внимательно наблюдать за ней. Непосвященные могли дивиться такому поведению, но в действительности оно было пронизано рациональностью. Ради экономии генератор отключали, когда снова появлялось электричество, а кухня была единственным на весь дом помещением, куда ток от него по каким-то причинам не доходил. Поэтому духовка служила отцу аналогом перископа, и по наблюдениям за ней он определял, когда наступит время в сопровождении многочисленных такс и дворняжек возвращаться в машинный отсек, чтобы скомандовать «полный стоп».
Станислав Лем и Барбара Лем на балконе нового дома, фото 1992 года:
цитировать
свернуть ветку