Конечно, по просмотру "Молоха" стоило ожидать, что рано или поздно я продолжу пересматривать эту серию фильмов Сокурова. И, на будущее, естественно, далее последуют и "Солнце" и "Фауст".
"Телец" — продолжение "Молоха" во всех смыслах. Не важно, что другие герои, время и ситуация — ощущение, что фильм тот же самый, не отпускает с первых кадров. Вновь размытая картинка, глухой звук. И вновь безоговорочно веришь, что "вот так именно и было" — хотя к "Тельцу" уже больше претензий по историческому несоответствию, навроде того, что, мол, показан будто не 23-й год, а 37-й, перед Сталиным все уже стелются, хотя тогда он еще был достаточно второстепенной фигурой и т.д.
Снова один день из жизни вождя (и снова в роли вождя Леонид Мозговой, сумевший блестяще исполнить после Гитлера и роль Ленина!). Но на этот раз все наоборот. Ленин очень болен. Он с трудом передвигается, говорит. Периодически накатывает слабость, то физическая, то умственная. Если Гитлера все слушали, затаив дыхание, то Ленина не слушает никто, с ним обращаются как с недоразвитым ребенком. Он крайне тяжело переносит насильственную изоляцию в Горках. Вообще, замечательно показан именно старый больной человек. Но если обычный старый больной человек со своими капризами, вспышками активности и внезапной беспомощностью вполне понятен (всем нам наверняка уже доводилось видеть угасание кого-то, чаще всего родственника и близкого человека), то великий человек в подобном положении вызывает противоречивые чувства. К Ленину в нашей стране, как и к Гитлеру, также две типичные крайние оценки. Еще тридцать лет назад это был просто Бог, потом, с приходом перестройки, на него вылили неимоверное количество грязи, а сейчас большинство людей моего поколения, успевшие побывать октябрятами и пионерами, откусившие "и с той, и с другой стороны гриба" (я помню, как в свое время, делая домашнее задание по истории, прочитав в учебнике сухие строчки: "21 января 1924 года Владимир Ильич Ленин скончался", просто зарыдал навзрыд, а лет через 10-15 с интересом читал в какой-то паршивой газетенке про "сифилис мозга у Ленина-Бланка") — как я наблюдаю, просто не хотят больше ничего знать про этого человека, не хотят даже разговаривать о нем. Тяжело, когда ребенком тебе внушали, что дедушка Ленин был самый лучший на Земле, а чуть позже эти же люди по всей стране валили его памятники и исходили ядовитой слюной при одном упоминании ставшего ненавистным имени. И вот в фильме этот человек стар и болен. Он не хороший, не плохой. Это уже не тот Ленин, что "делал революцию" — как бы кто к этому ни относился — это просто человеческая развалина. В минуты просветления он понимает, что с ним случилась катастрофа и просит яду, раз пистолет отобрали, а ножи тупые. А в остальное время это просто старик, бесконечно повторяющий: "Сам, сам!", когда окружающие помогают ему сесть, встать, идти.
Трудный фильм. Со старым человеком, когда он становится беспомощен, вообще трудно. А когда этот старик еще недавно был так высоко, что просто увидеть его мельком почиталось за счастье, а сейчас приходится таскать его на руках из ванны — вдвойне трудней. Не знаю. Я не увидел в "Тельце" политики, как и в "Молохе". Старость бывает некрасива и неопрятна, от этого никуда не деться, и с дедушкой Лениным, к сожалению, случилась именно такая, к тому же преждевременная (ведь всего-то 53 года!)
К Гитлеру у нас в стране два типических отношения — полное неприятие либо чуть ли не благоговение. И то и другое крайне агрессивное. Второе зародилось с развалом СССР и появлением в "новой России" собственных националистов, из которых лишь единицы понимали, в чем суть данного учения. Доводилось общаться и с теми, и с другими, сам побывал и в том, и в другом лагере, а затем повзрослел и, надеюсь, теперь отношусь к фигуре Гитлера как должно — как к великой исторической личности. Хотя, положа руку на сердце, конечно, нет — ведь тот же Сталин все-таки наш, а это же... И "Мою борьбу" читал, с чувством некоторого превосходства поглядывая на окружающих — во-первых, все же она каким-то образом запрещена, по крайней мере, прямое цитирование, а во-вторых, стало понятно, что подавляющее большинство телеголов, писателей и режиссеров, рассуждающих, пишущих и снимающих даже не о самом Гитлере, а о нацизме как таковом, букварь-то и не читали.
И вот Александр Сокуров в 1999 году снимает (так и просится — "смело" или "провокационно", но нет — он тогда уже вовсе не ориентировался на мнение отечественного зрителя и критика) первый фильм из своей "трилогии власти", все-таки с выходом "Фауста" ставшей тетралогией, — фильм о Гитлере "Молох". Показан один день в Бергхофе, где постоянно проживала Ева Браун и куда на выходной приезжают фюрер с четой Геббельсов и Борманом. Действие происходит либо в 1942, либо в 1943 году. Фильм снят в "фирменной" сокуровской манере — немного размыто, немного глухо. Очень досаждает невнятный перевод немецкой речи (да, герои, естественно, говорят по-немецки), к тому же явно неполный. Но это уже устоявшаяся практика — "нелегкий" фильм должен нелегко и смотреться. И такому фильму непроизвольно начинаешь верить. Вот натурально — будто замечательный сценарист Юрий Арабов где-то откопал засекреченные дневники с дословным описанием этого дня, а оператор с режиссером прямо из-за камней и снимали.
Что же получилось? А получился уставший, больной, запутавшийся человек. Человек, а не тиран, диктатор, отец нации, фюрер. И его жалко. Он не может, уже десять лет не может побыть один, побыть собой. Вы только представьте себе, каково это? Сорок лет идти к своей цели, достигнуть ее и понять, что власть — это гидра. Срубишь сто голов, чтоб победить и в итоге вместо своей вырастет такая же, сто первая. Вот ты на вершине, окруженный толпой прихлебателей, которые помогли тебе туда забраться и вдруг превратились из друзей в льстецов и паразитов. Друзей нет — единственный друг (по крайней мере, так принято считать) Рудольф Гесс давно уж пропал в Англии. Подругу — Еву — вынужден скрывать от народа, держа ее практически в заточении в Бергхофе, изредка посещая на выходных. Вот такой день и показан.
Гитлер отвык вести себя естественно. Он всегда на публике, ему всегда смотрят в рот сотни и тысячи людей, он разучился говорить — он ораторствует. Несколько раз за день он пытается поговорить с Евой и каждый раз срывается на "речь". А уж выходя к гостям, и подавно. Неважно, что это лишь три человека и прислуга — для Гитлера есть теперь только два типа разговора: выступление и приватная беседа, в которой хоть и допускаются какие-то вольности ("Кто-нибудь хочет трупного чаю?"), но все равно секретарь с блокнотиком стоит за плечом — "вождь говорит"! И оказавшись один на один с Евой, он теряется. То по-детски дурачится, то выдает очередной спич, то сворачивается в комочек с требованием чтоб пожалели.
Он понимает, что в ловушке, в которую сам себя загнал и из которой уже не выберется. Что эти люди вокруг только и ждут, чтоб захохотать на любые слова, потому что давно научились угадывать по его лицу, что вот сейчас он пошутит, или начать поддакивать с озабоченной физиономией, когда угадают, что он говорит серьезно. И Гитлер незатейливо развлекается, говоря то про войну с Италией, то про чехов, произошедших от монголов, ребячится, подбрасывая ежика на дремлющего Бормана и сваливая вину на Геббельса. И лишь один раз позволяет себе на секундочку стать человеком — в самом конце, уже уезжая, говоря Еве -- Самая хрупкая вещь на свете — красота. Пока вы живете, буду жив и я. -- а затем, подзывая Бормана, спрашивает: -А где эти... щенки? (в самом начале ему подносят показать щенков видимо от местной собаки, а он устало и раздраженно от них отмахивается) и тут же с тоской понимает, что их уже утопили из-за того, что он их отверг, и когда Борман лживо подтверждает, что, мол, чумка, привычно выдает новую глупость.
Кино не для всех. Не только потому, что для многих оно просто будет скучным. А потому, что в Гитлере — порождении ада и карикатурной фигуре с нервным тиком — можно попытаться увидеть человека. Человека в ситуации, в которой никому не пожелал бы оказаться — всегда один в толпе обожателей.
облако тэгов
