Многоугольные твари живут на дне множества Мандельброта
Прежде, чем приступить к книгам, о которых я собрался рассказать (далее — сплошные спойлеры), хочу развеять одно распространенное заблуждение в отношении Чарльза СТРОССА: он не шотландец! Даже близко не шотландец, хотя больше 20 лет живет в Эдинбурге. Таковым его можно называть разве что по месту жительства, но никак не по родословной. При этом все эти 20 с лишним лет американцы его неизменно числят по шотландскому ведомству. Сначала он на это реагировал, а потом смирился. В апреле 2004 года в своем блоге даже размещал реплику под названием «Вопрос национальности»:
— Газета New York Times пишет: Два американца, два канадца и один шотландец стали финалистами премии Хьюго за лучший научно-фантастический роман года, сообщает Canadian Press... Да, это я. Примерно такой же шотландский, как кровяная колбаса.
А в интервью Лу АНДЕРСУ на сайте «Revolution SF» в 2002 году заявил так:
— Я живу в шотландском Эдинбурге, но я не из Шотландии — я родился в Лидсе (Йоркшир), жил в разных частях Великобритании, и просто так получилось, что какое-то время обосновался в Эдинбурге. В наши дни, похоже, есть две культуры — люди, которые живут там, где их корни, и я, кто перерождается. Я вторая часть.
Если пойти еще дальше, к поколению моих прабабушек и прадедушек, то с одной стороны вы увидите кучку еврейских торговцев шерстью, которые скитались по всей восточной Европе, но ненадолго обосновались в Польше, а с другой стороны, ну, я не знаю: в моей в семье, как правило, поздно выходили замуж, и все мои бабушки и дедушки, кроме одной, умерли до моего рождения, может быть, неудивительно, что я чувствую себя немного оторванным от корней.
Впрочем, как у любого британского писателя, корни у него есть – культурные. Этот плодородный слой
здесь намного толще, чем за океаном. И – хочешь-не хочешь – напитаешься.
Что касается двух обозреваемых книг цикла «Прачечная», единственных переведенных на русский, каждая из них снабжена немаленьким послесловием от автора.
Очень холодная война
Уже стал общим местом факт, что цикл «Прачечная» родился из рассказа «Очень холодная война» («A Colder War») 2000 года, который, на мой взгляд, точнее было бы перевести «Еще более холодная война».
Речь в ней идет об эскалации противостояния двух политических систем в ходе «холодной войны». В стремлении совершенствования вооружений обе стороны попытались использовать чудовищ Лавкрафта, которые оказались на самом деле чрезвычайно опасными обитателями иных планет, связанных неким образом открывающимися туннелями с Землей. И эта попытка оказалась необратимой.
В послесловии к «Дженнифер Морг» Чарльз СТРОСС пишет (представляю свой перевод, так как имеющийся, ИМХО, не передает некоторых эмоционально-смысловых обертонов):
— Джеймс Бонд был порождением Холодной войны: странного периода «боя с тенью», который длился с конца 1945 года до зимы 1991 года, сорока шести годам паранойи, страха и жуткого ощущения, что наши жизни находятся в плену сил, находящихся за пределами нашего понимания. Почти невозможно объяснить Холодную войну тому, кто родился после 1980 года; чувство надвигающейся гибели, длинные тени, отбрасываемые двумя сверхдержавами, каждая из которых обладала огромной разрушительной силой, готовая и способная вызвать эти разрушения в планетарном масштабе в погоне за своими заумными идеологиями. Это были, если использовать соответствующий образ, поистине лавкрафтовские времена, когда существовала объективная реальность того, что наши жизни могут быть прерваны мучениями и смертью практически в любое время; мы все пребывали во вселенной мыльного пузыря, поддерживаемого только нашей решимостью отгородиться от осознания истинного ужаса, таившегося во тьме за ее пределами, в той бездне, которой правили холодные чуждые воины, преданные идеологии культа смерти и доктрине о Взаимно Гарантированном Уничтожении.
В интервью 2014 года в подкасте Wired.com «The Geek's Guide to the Galaxy», Чарльз СТРОСС сказал о том же несколько иными словами:
— Мы жили с вечным знанием того, что иные разумы за тысячи миль от вас могли в любой момент принять решения, которые высвободят силу тысяч Солнц, – и уничтожить всех, кто вам дорог, включая вас самих, по совершенно абстрактным причинам, связанным с идеологической борьбой, которая никогда не касается вас напрямую. В Холодной войне было что-то действительно пугающее, что травмировало поколение, пережившее ее.
И действительно: чем не ктулху?
Каталог катастрофы
«The Atrocity Archive» не предусматривал продолжения и не вызвал поначалу ни малейшего интереса у издателей.
Вот как Чарльз СТРОСС рассказал об этом в уже упомянутом интервью 2014 года:
— Мой агент и я узнавали друг друга, и я отправил ей истории «Accelerando», а также «Atrocity Archive». И ее немедленной реакцией на «Atrocity Archive» было: «Это очень весело, но это коммерчески невыгодно. Это невозможно продать. Никто не будет это публиковать. Они даже не будут знать, какой это жанр. Это ужасы? Это юмор? Это шпионский триллер? Это НФ? Это фэнтези?» Так что некоторое время казалось, что это вообще не будет опубликовано. Мне удалось издать его по частям в недолговечном, малоизвестном шотландском НФ-журнале (Spectrum SF – mif1959) около 2002 года.
В 2003 году небольшое американское издательство «Golden Gryffon» обратилось ко мне с просьбой о книге, но они хотели немного больше, чем только этот короткий роман. У меня была повесть под названием «The Concrete Jungle», и они опубликовали их вместе как «The Atrocity Archives». Какое-то время казалось, что это будет просто одноразовая книга.
Затем произошло нечто действительно очень странное. «Каменные джунгли» выиграли премию Хьюго. Когда это произошло, мой агент внезапно заинтересовался и понял, что на это есть спрос. Поэтому мы заключили сделку, по которой я должен был написать продолжение. С этого момента все как будто нарастало.
Опять же-таки «Каталог катастрофы» — неправильный перевод названия. «The Atrocity Archive» — это собрание предметов и документов, связанных с оккультной деятельностью «Аненербе» — «Немецкого общества по изучению древней германской истории и наследия предков», тайно располагающееся в мире романа под Рейксмюсеум в Амстердаме. Поэтому точнее было бы «Архив ужаса» или «Архив жестокости» — с учетом ряда находящихся там предметов.
Обратите внимание, что роман называется «The Atrocity Archive», а книга, вышедшая в 2004 году в «Golden Gryffon», а в 2006-м в мягкой обложке в «Ace Books» — «The Atrocity Archives» — в множественном числе (то есть учитывает и вторую повесть).
Речь в ней идет о британской секретной службе под кодовым названием «Прачечная», которая "защищает нас от Ктулху, Древних и других лавкрафтовских ужасов из-за пределов пространства-времени". Они на самом деле существуют, и стена, которая нас отделает, очень тонка. То, что считается магией, – это отрасль прикладной математики. Стоит доказать правильную формулу (например, доказательство полиномиальной полноты гамильтоновских сетей – это реально существующая математическая задача), на что способны только очень талантливые математики или программисты, как эта формула и становится, по сути, заклинанием, которое вскрывает эту границу между мирами. И тогда начинается страшное. Так что чаще всего эта секретная служба занимается поиском этих математиков.
Автор не скрывает, что первый роман цикла написан под влиянием одного из классиков шпионского романа Лена ДЕЙТОНА. Параллельно со всякими потенциальными и реальными ктулху, главный герой – рядовой агент «Прачечной» – сталкивается с английской бюрократией, когда него требуют тщательного отчета чуть ли не по каждой скрепке, приобретенной в ходе задания.
Стиль романа СТРОСС в интервью SFFWorld 2016 года характеризовал так:
— «The Atrocity Archive» изначально начинался как минимум в юмористическом мэшапе: взять захудалое уличное шпионское агентство Лена ДЕЙТОНА, дать ему лавкрафтовское задание и десантировать в него совершенно нелепого героя — в данном случае, гика эпохи доткомов, читающего слэшдот. Ему придется бороться с дермовой кучей бумажной работы, которую требует от него работодатель, а также противостоять внепространственным угрозам.
В другом месте он же высказался по поводу романа более кратко: «юмористический шпионский триллер ужасов».
Что-то аналогичное сделал Барри Зонненфельд в «Людях в черном» в связи с инопланетянами.
Название цикла — «The Laundry Files» придумал не СТРОСС, а издательство Ace наподобие «The Ipcress File» Лена ДЕЙТОНА или «The Dresden Files» Джима БАТЧЕРА.
И вот тут сразу возникает вопрос о предшественниках. О Гарри Дрездене БАТЧЕРА Чарльз СТРОСС сам поминает в ряде интервью (первый роман цикла вышел в 2000 году). А в послесловии к «The Atrocity Archive», он заявляет, что ему настоятельно не советовали читать до того, как он закончит роман, «Провозглашение» («Declare») Тима ПАУЭРСА и что он не был знаком с игрой «Дельта грин» («Delta Green»), где речь идет о секретной организации, которой поручено защищать Соединенные Штаты от Ктулху. Впрочем, в первых же страницах романа СТРОСС указывает на некоторых предшественников: фильм 1991 года «Бросив смертельный взгляд», где в альтернативном Лос-Анджелесе 1948 год с магией и чудовищами частный детектив Фил Лавкрафт ищет книгу «Некрономикон», или комиксы о Дилберте, сатирически высмеивающие офисную культуру (в 1999 году вышел, например, «Принцип Дилберта. Взгляд из офисной кабинки на начальство, совещания, причуды дирекции и прочие бедствия»).
В «The Atrocity Archive» (да и в цикле в целом) множество отсылок к произведениям ЛАВКРАФТА: даже не буду их перечислять. Что касается главного героя по имени Роберт Говард (!) и его знакомства с будущей женой рыжеволосой Мо О'Брайен, отмечу лишь, что ее рост – шесть футов – 182,8 см, что ставит вопрос: какого роста сам Боб (насколько я понимаю, он – чуть ниже).
Есть приколы, читанные и до этого не раз – «перед прочтением сжечь», ряд приколов понятен лишь компьютерщикам, но оставшихся вполне достаточно, чтобы периодически посмеиваться. Мне лично очень понравился мистер Маклюэн из «Бетонных джунглей»: «средство сообщения и есть сообщение» — до сих пор улыбаюсь, как вспоминаю. Хотя лично я «... джунглям» Хьюго бы не дал: мне кажется, что написаны они все же были на скорую руку, чтобы добить до необходимого объема запланированную в «Golden Gryffon» книгу. Да и не понял: почему шесть бетонных коров в Милтон-Кинс превратились в восемь? Возможно, это был пресловутый тонкий английский юмор.
Дженнифер Морг
«The Jennifer Morgue» — с одной стороны, написан более профессиональной рукой, с другой, не оставляет ощущение его «сделанности». Начинается он с пролога о реальной операции «Азориан», когда ЦРУ в середине 70-х попыталось с глубины около 5 тысяч метров поднять затонувшую советскую подводную лодку с ядерными боеприпасами. Удалось вытащить лишь ее фрагменты.
В мире, описываемом СТРОССОМ, неудача была связано с тем, что дно океанов находится в юрисдикции глубоководных («Deep Ones» из «Тени над Инсмутом»), и человечество не имеет права совать нос ниже чем на километр. Последствия могут быть ужасны. Однако, как выяснилось, на подводной лодке было устройство для коммуникации еще с более опасными существами, которых боятся даже глубоководные, и злодей-миллиардер, владелец отелей, казино, теплоходов, нашел возможность его поднять, чем, понятно, всполошил соответствующие службы ряда стран.
И волею судеб и начальства герой первого романа Боб Говард – гиг-программист, любитель пива, футболок и посидеть за компьютером, оказался в роли Джеймса Бонда с соответствующим набором – смокинг, автомобиль, напичканный наисовременнейшей техникой, напарница-красотка из дружественного американского ведомства. Автомобиль, правда, оказался двухместным микроскопическим «смарт форту», который, наверное, «можно было бы засунуть сюрпризом в пакет кукурузных хлопьев», напарница – нечеловеком с сидящим внутри нее демоном, питающимся живыми людьми, превращая их в мертвых («все парни, с которыми я спала, умирали меньше чем за 24 часа»), а ее красота – просто чарами 3 уровня. И даже водка-мартини на вкус была как «политура, разбавленная антифризом» и пахла дизтопливом.
И лишь противостоящий злодей оказался не менее зловещим и опасным, чем Эрнст Ставро Блофельд, глава СПЕКТРа (у него даже пушистый кот тоже есть). Роман в немалой степени большая пародия на киноцикл об агенте 007 и просто кишит цитатами оттуда.
Интересно, что Рамона Рандом (на пять сантиметров выше Боба) – копия Умы ТУРМАН и об этом прямо сказано в первой же главе, а в конце второй говорится, что «Работать с Рамоной – это как ехать в дамском седле на черной мамбе».
Роман не только насыщен цитатами из кинобондианы, но и Боб буквально повторяет многие действия киношного Бонда и уже почти ощущает себя агентом с двумя нулями, и лишь ближе к середине романа объясняется почему — понятие «гейс» звучало уже в первой книге (как там чувствуют себя персонажи «Люди в красном» у Джона СКАЛЬЦИ?). Но когда дело доходит до кульминации, выясняется, что настоящий Джеймс Бонд не он. Без такого кардинально поворота, думаю, роман в немалой части превратился бы в набор кубиков из 007, не смотря даже на ряд забавных примочек вроде крема «Аристократическая бледность» от Батори-Косметикс или о замечательной игре Мо на скрипке Эриха Цанна: «Такая музыка — умереть не встать».
Ариадна ГРОМОВА назвала свою статью, открывшую в 1964 году в «Литературной газете» дискуссию о научной фантастике, «Золушка» — так же, как называлась статья Александра БЕЛЯЕВА в той же «Литературной газете» в 1938 году. Начинаются обе с одного и того же слова – «судьба» и повествуют о сложившемся отношении к фантастике как к литературе второго сорта, об отсутствии специализированного журнала фантастики и разбирающихся в ней издателей.
Интересно, что спустя два года – в 1966-м в предисловии к сборнику «Эллинский секрет» его составители Евгений БРАНДИС и Владимир ДМИТРЕВСКИЙ заявили, что с помощью читателей Золушке все же удалось превратиться в принцессу, «да только каблуки на ее туфельках не одинаковые, и потому она все время прихрамывает». И помянули недобрым словом две атаки 1964 года на научную фантастику, осуществленные в то самое время, пока писатели-по сути, единомышленники называли друг друга провокаторами и препирались по поводу гипотетического специализированного журнала:
— В 1964 году на страницах журнала «Молодой коммунист» Ю. КОТЛЯР заявил, что научно-фантастические произведения «должны популяризировать новейшие достижения науки, говорить об открытиях, которые «носятся в воздухе» и скоро станут достоянием человечества». В. ЛУКЬЯНИН, выступивший в том же году в журнале «Москва», попросту приравнял научную фантастику к научно-художественной литературе — с той лишь оговоркой, что предметом научной фантастики является в основном «не сегодняшний день науки, а научные гипотезы, наука и техника завтрашнего дня, как она мыслится сейчас».
Если бы мы приняли определение КОТЛЯРА-ЛУКЬЯНИНА, то, очевидно, пришлось бы отказаться от лучших произведений современной научной фантастики, выдвигающих не столько инженерно-технические, сколько философские, социальные и этические проблемы.
В декабре 1964-го на выступление ЛУКЬЯНИНА откликнулась в «Комсомольской правде» и Ариадна ГРОМОВА статьей «Герои далеких радуг»:
— В. ЛУКЬЯНИН в статье "Рожденный прогрессом..." (журнал "Москва", № 5 зa 1964 год) наоборот заявляет, что фантастика — это, мол, та же научно-популярная или научно-художественная литература, с той разницей, что речь в ней идет не о сегодняшнем,
а о завтрашнем дне науки. Это откровение напечатано даже вразрядку — как непреложная истина. Вооружившись этим тезисом, В. ЛУКЬЯНИН разделывает под орех весь "гибридный жанр" фантастики, делая снисходительное исключение (неизвестно, на каких основаниях) для двух-трех произведений.
Обе статьи — «Рожденный прогрессом...» В. ЛУКЬЯНИНА и «Фантастика и подросток» Юрия КОТЛЯРА есть в «Истории фэндома» Юрия ЗУБАКИНА, и я их не буду дублировать. Один из первых публичных отпоров им дал Всеволод РЕВИЧ, подготовив сразу же после публикации ЛУКЬЯНИНА в 5-м номере журнала «Москва», свой ответ ему. Вот как написал об этом в письме брату от 24 июня 1964 года Аркадий СТРУГАЦКИЙ:
— Дорогой Боб!
Обрадовал тут нас Ревич. Он написал статью в ответ Лукьянину очень хлесткую, уловил его в массе ошибок и благоглупостей. Статья, возможно, пойдет в следующий четверг в Лит. Газете.
В примечании к этому письму в книге «Неизвестные Стругацкие. Письма. Рабочие дневники. 1963–1966 гг.» сказано, что «статья РЕВИЧА опубликована лишь в апреле следующего года: РЕВИЧ В. Художественная «душа» и научные «рефлексы» // Молодая гвардия (М.). — 1965.— № 4».
Но это ошибка (в томе 8 полного 33-томного собрания сочинений А. и Б. СТРУГАЦКИХ она уже исправлена). «Душа» и «рефлексы» — совсем другая статья, где РЕВИЧ отвечает уже и ЛУКЬЯНИНУ и КОТЛЯРУ. Она тоже есть в «Истории фэндома» Юрия ЗУБАКИНА. А то, о чем сообщает Аркадий СТРУГАЦКИЙ, действительно было опубликовано в «Литературной газете» 2 июля. И ее в публичном доступе нет. Поэтому я ее ниже и представляю.
Всеволод РЕВИЧ. Рожденная поспешностью...
Может, зря, В. Лукьянин, автор статьи «Рожденный прогрессом...» (журнал «Москва», № 5) не послушался друзей-критиков, которые «зачастую и сами фантастику не читают и другим не советуют», может, и не надо было ему столь отважно идти против течения: «Я все-таки (все-таки! Подумать только! – В. Р.) «продолжаю читать научно-фантастические произведения и все, что о них написано, пытаюсь понять, почему же так много сейчас их пишется...»
Конечно, если человек наложил на себя такую суровую епитимью, то удивительно ли, что при чтении пятой книжки им овладевает дурное настроение, к пятнадцатой он уже не вполне понимает прочитанное, а на двадцать пятой в углах начинают мерещиться зеленые чертики всевозможных ошибок...
В начале статьи В. Лукьянин дает определение: «Научно-фантастическая литература — это литература научной мечты. Иными словами, это научно-художественная литература, предметом которой является в основном не сегодняшний день науки, а научные гипотезы, наука и техника завтрашнего дня, как она мыслится сейчас». Определение – вещь нужная и полезная, в нем не грех и шесть раз повторить слово «наука», было бы только оно верным и полным. Но, во-первых, в это определение не вошла «человековедческая» сторона. Фантастика никогда бы не имела такой огромной аудитории, если бы она была сродни той «утилитарной», воспевающей подъемные краны литературе, о которой писал Н. Рыленков в прошлом номере «Литературной газеты». А ведь именно к этому толкают ее подобные определения. Фантастика всегда была, есть и будет полноправной частью художественной литературы (а не каким не «гибридом», как ее называет В. Лукьянин), потому что в ней нас не столько интересует оправданность научно-технических гипотез, а то, как ведут себя люди в предлагаемых необычных обстоятельствах, какие новые нравственные черты у них проявляются. Во-вторых, дорожным знаком «научная мечта» критик преграждает доступ в фантастику всем произведениям, которые непосредственно, самим сюжетом, не раскрывают идеалов их авторов.
В. Лукьянин сам чувствует неувязки, и вот он начинает всячески дополнять и развивать свое определение, так и не сведя концы с концами.
Например, он утверждает: «Мы вправе говорить об определенном расширении границ искусства под влиянием научно-технического прогресса. Научные проблемы становятся достоянием искусства. Физика становится лирикой». Но не следует волноваться, основы эстетики остались непоколебленными, на их защиту грудью встал сам В. Лукьянин: «Научные гипотезы и технические изобретения, как бы интересны они ни были, сами по себе не могут быть предметом искусства». Так все-таки — «становятся» или «не могут»?
Для иллюстрации своих размышлений В. Лукьянин привлекает имена Жюля Верна и Уэллса. С Жюлем Верном он еще кое-как справляется, но, подойдя к Уэллсу, оказывается в глухом тупике. Ему сразу же приходится ввести новый термин «социально-философская фантастика». Что же это такое, и в каких она состоит отношениях с той фантастикой, которую В. Лукьянин называет научной? Ответа на это вопрос мы не получаем.
Но не будем углубляться в теорию, нас сейчас интересует не столько Жюль Верн и Уэллс, сколько современная советская фантастика, которая успешно развивается и пользуется большой любовью и признанием читателей. В. Лукьянин, опираясь на свои путанные теоретические выкладки, устроил против нее настоящий поход.
Методика критического анализа, примененного В. Лукьяниным, не отличается новизной. Из того или иного произведения выбираются один-два эпизода, одна-две цитаты и на этом основании делаются далеко идущие выводы.
Берется, к примеру, один из рассказов Анатолия Днепрова «Суэма». В. Лукьянин находит в рассказе «совершенно ненаучные измышления, основанные на абсолютизации возможностей кибернетики». Слова-то какие! Что же случилось? Оказывается, А. Днепров придумал такую кибернетическую машину, которая может вести самостоятельные научные исследования. (Это не ахти какое открытие для фантастики, но стоит напомнить что «Суэма» — один из первых «кибернетических» рассказов в советской литературе.) Оставаясь при всех своих феноменальных способностях все же машиной, Суэма в конце концов приходит к решению, что ей необходимо исследовать своего создателя со скальпелем в «руках». Если мы вспомним хотя бы не столь давнюю дискуссию по кибернетике в «Литературной газете», то увидим, что мысли о принципиальной возможности создания «думающих» машин высказывались вполне авторитетными учеными. Не будем сейчас спорить, правы они или не правы и в какой степени это возможно. Но если ученые позволяют себе выдвигать подобные гипотезы всерьез, то почему надо запрещать фантасту высказать и свои предположения?
Фантастика тут же прекратила бы существование, если бы у нее было отнято право «абсолютизировать возможности», еще только-только намечающиеся в науке и в жизни. На то она и фантастика. А если мы согласимся с В. Лукьяниным и примемся развешивать ярлыки «ненаучно» на всем еще окончательно не решенном, то наша фантастика будет отброшена к той самой «теории ближнего прицела», о которой иронически отзывается он сам.
Чтобы разгромить «ненаучного» Днепрова, в ход пущена тяжелая артиллерия классики. «Суэме» противопоставлена знаменитая пьеса К. Чапека, в которой, как известно, роботы тоже восстают против людей. (К сведению В. Лукьянина: пьеса называется не «R.V.R.», что напоминает заголовок рассказа Гайдара, а «R.U.R.» — «Россумские Универсальные Роботы»). Но при чем здесь Чапек? Чапек писал антикапиталистический памфлет, его нисколько не волновали проблемы кибернетики. Какой смысл в сближении произведений, далеких по своему основному замыслу?
В отличие от «Суэмы» критика романа Ариадны Громовой «Поединок с собой» лапидарна – только одна фраза: «Фантастические люди-чудовища профессора Лорана держат в страхе своего создателя и его домочадцев с первой до последней страницы, пока наконец не убивают его, погибнув при этом и сами». Совершенно верно, все именно так и происходит в романе. В. Лукьянин не заметил только одной детали: «Поединок с собой» как раз и направлен против экспериментов подобного рода, против аполитичности в науке, в самом романе содержится критика буржуазных ученых-одиночек, не желающих задуматься над возможными результатами своих открытий. Ведь точно такой же фразой можно с такой же легкостью «разделаться» и с Чапеком: у него-то роботы уничтожают не одну лабораторию, а все человечество.
Не потрачено много места и на Геннадия Гора: тоже «ненаучен». Одна цитата – и ликвидируется повесть А. и Б. Стругацких «Извне». Два эпизода, три цитаты – и сходная участь постигает их же «Стажеров». Неужели же в творчестве братьев Стругацких, А. Днепрова, Г. Гора, А. Громовой и других советских писателей-фантастов нет ничего – ну, даже ни полстолечка – такого, что можно было бы поддержать, — выделить сильные стороны в их произведениях, посоветовать, на что следует ориентироваться? Неужели же все так безнадежно плохо?
Еще несколько очень любопытных упреков походя бросает В. Лукьянин. Ему не нравится, что героям нашей фантастики не все легко дается, что они вынуждены, как говорят, преодолевать трудности. Это логично: раз фантастика — «мечта», то какой дурак будет мечтать о трудностях и конфликтах. Давайте рисовать высокохудожественные буколики! В. Лукьянин так и пишет: «Если уж автор и покажет работу героев, так это непременно героическая работа, преодоление трудностей. Иногда герои даже гибнут, но чаще переносят все мужественно и даже с юмором». Все ее (советской фантастической литературы. – В. Р.) герои – это именно герои. Их знает вся Земля (солнечная система, вселенная), они на короткую ногу с членами правительства, им при жизни воздвигают памятники. Будут ли в те фантастические времена рядовые труженики?..»
Во-первых, без малейших усилий можно назвать десятки произведений, в которых действуют эти самые «рядовые труженики». Но главное в другом. Критик называет «странной особенностью» стремление советских фантастов изображать своих героев героями. Не будем искать другого эпитета, поистине странно услышать подобный упрек. Наши фантасты стараются утверждать героизм, мужество, как привычное поведение людей коммунистического завтра, справедливо считая, что эти качества будут расти и усиливаться. И это плохо?
(Конечно, не все, что критикует В. Лукьянин, мы собираемся защищать. В числе прочих он называет действительно слабые книги, и действительно неудачные эпизоды. Но в этом случае анализ остается не менее поверхностным.)
А все же хоть что-нибудь есть, что понравилось бы В. Лукьянину? Есть. Один роман – «Туманность Андромеды» — пример ставший хрестоматийным, два памфлета Л. Лагина, один шутливый рассказ А. Глебова и один тоненький сборник космических легенд Г. Альтова. Больше ничего. Кстати, если уж быть последовательным, то, очевидно, свою позицию критику следовало бы назвать по-другому, иначе остается неясным: что же рождено прогрессом – сплошные ошибки и неудачи?
Даже от автора обзорной статьи требовать упоминания всех произведений бессмысленно. Но странное (любимое словечко В. Лукьянина!) обстоятельство. Он в основном ссылается на вещи пяти-семилетней давности и проходит мимо большинства наиболее заметных новинок.
Доказательства? Пожалуйста: «Путешествие длиной в век» Владимира Тендрякова, интересное уже прежде всего именем автора, повести А. и Б. Стругацких «Попытка к бегству» и «Далекая Радуга», роман Е. Войскунского и И. Лукодьянова «Экипаж «Меконга» (кстати сказать, о «рядовых» тружениках и вполне земных проблемах, вроде транспортировки нефти), остроумные рассказы И. Варшавского...
Нарисовав столь безотрадную картину, В. Лукьянин наносит последний мазок: наши фантасты заимствуют-де «мотивы» из произведений буржуазных писателей.
В частности, он пишет: «Прогрессивный французский критик Жан Вердье высказал однажды такую мысль: наука едина, отсюда и общие черты в творчестве фантастов разных стран. Свой вывод критик основывает на тематическом сходстве произведений советской и американской научной фантастики. Можно ли согласиться с таким мнением?» «Никогда!» — грозно восклицает В. Лукьянин, очевидно искренне считая, что закрывает собой брешь, через которую просачивается буржуазная идеология. Но сигнал тревоги – дело весьма ответственное, и, прежде, чем разбить стекло и нажать кнопку, стоит еще раз внимательно посмотреть: а есть ли опасность? Не плод ли она чрезмерной торопливости и некоторого недопонимания сути дела? «Тематическое сходство» и «идейная направленность» — это далеко не одно и то же. Да, в произведениях и американских и советских фантастов герои летают на ракетах, вступают в борьбу с враждебным космосом (да, с враждебным – космос не Черноморское побережье), создают невиданные машины, разговаривают с умными роботами... Но все дело в том, во имя чего это делается, какая философия за этими темами скрывается. И уж если В. Лукьянин усомнился в том, что идейная направленность книг советских фантастов даже и в каких-то отдельных проявлениях полярна направленности американских произведений, то в обоснование этого обвинения нужны, право же, аргументы повесомее и анализ поглубже.
В свое время Буало дал королям мудрый совет: «Героем можно быть и не опустошая земель». Так вот, можно быть очень требовательным критиком и не утраивая критических «разносов». Пользы от этого – ни на грош.
Всеволод РЕВИЧ.
«Литературная газета» № 78 от 2 июля 1964 года, стр. 2.
P.S. Вот что пишет в октябре 1964 года о статьях КОТЛЯРА и ЛУКЬЯНИНА Борис СТРУГАЦКИЙ в черновике письма Генриху АЛЬТОВУ, который он написал по просьбе Аркадия:
— И наконец, о критиках. Надо Вам сказать, что мы чрезвычайно далеки от мысли ставить рядом с Вами гражданина Котляра (который недавно задумчиво осведомился у одного нашего общего знакомого: «А не кажется ли тебе, что советская фантастика перестала быть русской?», за что и был выгнан вон). Морально уничтожать надлежит не тех, кто ругает за дело, а тех, кто халтурит, и тех, кто не понимает, о чем пишет, потому что ему все равно о чем писать (вроде Лукьянина). Вы пока не относитесь ни к той, ни к другой категории. Вы та самая щука, которая необходима в нашем пруду, чтобы не дремал карась-фантаст. Но есть у Вас один чертовски опасный недостаток — НЕТЕРПИМОСТЬ. И проистекающий от нетерпимости фанатизм в суждениях. Валяйте, громите, рубите, грызите наши кости, но, ради бога, будьте осмотрительнее и не опустошите пруд.
В том же в 1964 году в той же «Литературной газете», где ранее завершилась дискуссия, начавшаяся статьей Ариадны ГРОМОВОЙ «Золушка», был опубликован цикл пародий под общим названием «Золушка». Представляю здесь текст лишь одной пародии из трех, потому что только она одна имеет какое-то отношение к фантастике. А остальные две – на фото.
Золушка (пародии)
Совсем недавно героиня известной сказки о Золушке попала в беду. Ее взяли в переплет некоторые современные авторы. О том, как это произошло и что из этого получилось, мы попросили рассказать Семена Лившина. Он представил себе, как бы о Золушке написали Ю. Семенов, А. и Б. Стругацкие и Б. Окуджава.
А. СТРУГАЦКИЙ, Б. СТРУГАЦКИЙ
АНТИЗОЛУШКА
Юркин прикурил от пролетавшего мимо метеорита.
— Ах, чтоб тебе гравитоны повылазили! — мрачно сказал он. — Какой идиот оставил здесь эту проклятую туфлю?
— Я полагаю, что это Пришельцы. Они появились с пятнистой планеты Эпсилон Мю-Гемоглобин, — задумчиво сказал Раков.
— Но почему они оставили именно туфлю?
— Чтобы продемонстрировать уровень своей цивилизации. Туфля-то на шпильке. Любопытно, что каблук повёрнут ровно на 83°17′ к плоскости таутохронизма, что составляет ровно одну сто сорок девятую от…
Через полчаса вдали показалась девушка. Она прыгала на одной ноге.
— Сенсация, — прошептал Юркин, заряжая квантовый пистолет, — экземпляр с одним щупальцем!
— Стойте! — закричал Раков. — У неё синие ресницы. Это анти-девушка!
— Я ходила за молотком, чтобы забить гвоздь в туфлю, — заявила девушка и внезапно испарилась.
— Обыкновенная альфа-бета-нуль-транспортировка, — равнодушно сказал десантник Джозеф Пууп и стал пришивать к скафандру оторвавшийся хлястик.
«Литературная газета» № 87 от 23 июля 1964 года, стр. 2.
Завершил дискуссию о фантастике в «Литературной газете» 1964 года обзор писем читателей.
Читатели: «за» и «против»
Многочисленная почта, поступившая в редакцию после опубликования в нашей газете материалов, посвященных научной фантастике, свидетельствуют прежде всего о справедливости утверждения А. Громовой, автора статьи «Золушка» («Литературная газета» от 1 февраля): «У фантастики существует огромная, очень активная и высококвалифицированная аудитория». Своими соображениями делятся научные работники, инженеры, студенты, рабочие, воины Советской армии, учителя... Каждое письмо доказывает глубокую заинтересованность читателей в судьбе любимого, нужного, популярного жанра.
«Фантасты, — пишет доктор исторических наук С. Семенов, — разведчики неизвестного, опережающие самые смелые
достижения науки и техники, вдохновляющие их деятелей и всех беспокойных людей».
В споре, возникшем между Г. Альтовым («А будет хуже...», «Литературная газета» от 27 февраля) и А. Громовой, поддержанной шестью московскими писателями-фантастами («Нет, будет лучше!», «Литературная газета» от 5 марта), подавляющее число читателей стоит на стороне последних. «Появление журнала, полностью отдающего свои страницы научной фантастике, в настоящее время стало насущной необходимостью», — так считают доктор технических наук И. Богуславский, инженер С. Никитин, аспирант МАИ В. Соколов. К этим товарищам присоединяются учитель истории М. Горбунов из Рязанской области, солдат Г. Николаев из Североморска, слесарь Л. Трофимов из Новокузнецка, Ю. Смильгявичус из города Тутувенай, Г. Клюшин из Запорожья, Л. Загреба из Выборга и многие другие.
В основном доводы читателей совпадают с утверждением авторов статьи «Нет, будет лучше!». Но пишущие в редакцию серьезно расширили круг произведений, упоминаемых в разговоре, высказали новые интересные мысли. Так, многие из них предлагают вспомнить опыт довоенных изданий типа «Всемирного следопыта». Сотрудник Одесского института имени В. П. Филатова Е. Шаер вносит и такое предложение: «Возможно, что не следует ограничиваться изданием журнала, а в ближайшее время подготовить подписное издание «Избранная фантастика», в которое вошли бы лучшие произведения советских и зарубежных писателей». Б. Погорелов, живущий в Белгороде на улице Ю. Гагарина, предлагает назвать такой журнал «Мечтатель».
Есть читатели, которые разделяют точку зрения Г. Альтова, например М. Смирнова из Москвы, ленинградец В. Смолькин, члены клуба любителей фантастики при Доме Детской книги И. Васильев, А. Великович. Они обращают основное внимание на то, что надо более строго отбирать произведения для публикации, предъявлять высокую требовательность к писателям, решительно отказаться от пресловутой «скидки на жанр». В целом эти соображения разделяются всеми читателями, но при «заочном голосовании» большинство голосов подано ЗА журнал.
«Литературная газета» № 37 от 26 марта 1964 года, стр. 3.
Ответ ряда советских писателей-фантастов Генриху АЛЬТОВУ должен был быть напечатан в одном номере с его статьей. Текст написала на самом деле Ариадна ГРОМОВА по проекту Еремея ПАРНОВА. Впрочем, обо всем этом см. внизу в P.S.
Нет, будет лучше! Ответ Г. Альтову
Отклик Г. Альтова на статью Ариадны Громовой подтверждает, по сути, одну из главных мыслей этой статьи: фантастика до сих пор находится в особом положении, по ту сторону обычных законов, действующих в литературной полемике.
Представим себе, что в те дни, когда речь шла о создании журнала «Москва», в ответ на статью, доказывающую необходимость такого журнала для московской писательской организации, появились бы в печати возражения, мотивированные так: а) верно, у московских писателей есть хорошие произведения, но есть ведь и плохие, б) чем это не устраивают московских писателей страницы всесоюзных журналов, в) создание такого журнала отгородит московских писателей от всей советской литературы, откроет дорогу потоку слабых произведений и самый факт появления такого журнала будет признанием неполноценности московских писателей.
Если б возражения, сделанные на таком уровне, и попали бы на страницы «Литературной газеты», они вызвали бы смех. Но в данном случае
речь идет, увы, всё о той же научной фантастике, и у нас есть основания опасаться, что рассуждения Г. Альтова многими будут приняты всерьез. Поэтому мы находим нужным дать некоторые разъяснения.
Г. Альтов активно работает в области фантастики, и мы считали, что его не может не заботить судьба этого жанра. Но, прочитав его статью, можно подумать, что он в этом деле — человек посторонний и весьма недружелюбно настроенный. Не знаем, что именно побудило Г. Альтова написать такого рода статью, но он допускает чересчур много неточностей.
«Солидные журналы не так уж (?) чураются фантастики», — говорит Г. Альтов. И в доказательство ссылается на «Звезду» и «Неву», которые якобы «щедро печатают фантастику». «Звезда», насколько нам известно, опубликовала лишь повести Г. Гора да небольшую подборку коротких рассказов И. Варшавского. И это всё, если не считать произведений Ст. Лема, которые не имеют прямого отношения к советской фантастике. «Нева» за время своего существования напечатана роман Ю. и С. Сафроновых «Внуки наших внуков» и «Лунную дорогу» А. Казанцева. Так же обстоит дело и в «Молодой гвардии»: две-три вещи научных фантастов за все годы существования журнала, преимущественно невысоких по качеству. Дюжина рассказов и повестей в «солидных» журналах за долгие годы — вот и вся щедрость, которая умиляет Г. Альтова. Кстати, в упомянутой им статье Е. Брандиса и В. Дмитревского, опубликованной в журнале «Коммунист», прямо указывается: «Толстые литературные журналы, как правило, вообще пренебрегают этим жанром».
Что же касается «тонких» журналов («Знание — сила», «Техника — молодежи» и т. п.), а также альманахов, выходящих раз в год, а то и реже (к тому же печатающих по преимуществу приключения и путешествия), то Г. Альтов должен был бы знать, как невелики возможности этих изданий в смысле публикации фантастики, при всем желании их руководства.
Забавно выглядит замечание Г. Альтова насчет того, что общий объем опубликованных за прошлый год произведений научной фантастики «раз в 50 превышает объем "Аэлиты"». Разумеется, превышает, и очень возможно, что даже в пятьдесят раз. Что ж из этого следует? А на пожелание «дать хоть раз в пять лет одну вещь, подобную "Аэлите"», вообще очень трудно ответить. Скажите поэтам: дайте, мол, хоть раз в пять лет вещь, подобную, ну, скажем, «Двенадцати» Блока. Или потребуйте от прозаиков, чтобы они за тот же отрезок времени выдавали вещь, подобную, к примеру, «Даме с собачкой». И при этом добавьте, что общий объем их произведений за истекший год во много-много раз превышает объем названных образцов. Вот и пускай крутятся и доказывают, что, мол, Блок или Чехов, конечно, классики, и дотянули ли мы до них, не знаем, но время идет вперед, и есть новые, интересные, заслуживающие серьезного разговора вещи... Всегда можно посмотреть на них свысока и сказать: нет, это всё разговорчики, а «Двенадцати»-то вы, братцы, так и не написали, признайтесь?
Можно «добить» прозаиков, поэтов, драматургов (кого угодно!) и другим приемом, использованным Г. Альтовым. Вы говорите: есть у нас хорошая проза, есть талантливые стихи? А мы отвечаем: ничего подобного. Можем привести доказательства: одна и та же повесть (поэма, рассказ) была напечатана в журнале, а потом вышла отдельной книгой. Если это вещь хорошая, мы скажем так: это потому, что хороших вещей уж очень мало. Если плохая: потому, что «дефицит отчасти восполняется произведениями явно недоброкачественными». А уж если два издательства выпускает одну и ту же книгу, то налицо кризис жанра и следует призадуматься: а не закрыть ли парочку журналов?
В таком духе написана вся статья Г. Альтова. Найдя, что произведения Ал. Шалимова (о котором, кстати, говорилось и в статье А. Громовой) подражательны и что два рассказа двух малоизвестных авторов очень похожи друг на друга, Г. Альтов делает вывод о катастрофическом положении во всей научно-фантастической литературе. Можно подумать, что Г. Альтов читает фантастику очень редко, совершенно случайно и не пытается в ней по-настоящему разобраться. Прочел он книгу С. Гансовского — и тоже постарался пристегнуть ее к тезису о «повторении пройденного». С. Гансовский действительно включил в эту книгу первый свой рассказ, «Шаги в неизвестное», где развивается идея уэллсовского «Новейшего ускорителя» — хоть и в совершенно других условиях, с другим поворотом сюжета. Но это никому не дает права опорочивать всё творчество С. Гансовского. К тому же искать сходство в «Новой сигнальной» с рассказом Г. Уэллса «Поразительный случай с глазами Дэвидсона» — всё равно, что объявить: мол, «Спутники» В. Пановой — это «переигранная» «Анна Каренина», ведь там тоже поезд!
Несколько слов о еще одном тезисе статьи: о том, что журнал научной фантастики уже существует — это «Искатель». Г. Альтов спрашивает: «Разве что-нибудь изменится, если «Искатель» будет выходить ежемесячно?» Отвечаем: ничего не изменится. «Искатель» прежде всего не занимается специально фантастикой. В некоторых номерах его (например, в 6-м за 1963 г.) нет ни строчки фантастики. К тому же объем его слишком мал, в «Искателе» нельзя публиковать повесть иначе, как в искалеченном виде (даже рассказы там идут обычно «в сокращенном варианте»). Ни о какой мало-мальски серьезной критике и речи быть не может, — для нее нет места.
Но главное — в другом. Будущий журнал (или альманах), о котором шла речь в статье А. Громовой, должен возглавляться людьми, знающими и любящими фантастику, заинтересованными в развитии жанра. Что толку, если некоторые журналы время от времени публикуют фантастику, чтобы поднять свой тираж? При отсутствии правильных критериев отбора в их поле зрения почти неизбежно попадают зачастую случайные вещи. Можно сколько угодно ругать редакцию того или иного журнала за нетребовательность; а из чего можно сейчас исходить, предъявляя требования к фантастике, кроме как из вкусовых оценок? Ведь, повторяем, нет теории жанра, нет серьезной, квалифицированной критики. Пишущим эти строки известны еще не опубликованные острые проблемные статьи по фантастике; известны и смелые, интересные замыслы будущих работ; для них нужна реальная трибуна, а не мифические «неиспользованные площади».
Процитируем Г. Альтова еще раз и на этом закончим: «Журнал (в этом его суть) должен вмещать все жанры». Правильно! Журнал, о котором мы мечтаем, должен вмещать романы с продолжением, повести и рассказы, стихи и поэмы, пьесы и киносценарии, публицистику и критику. В нем могут быть и иллюстрации, и рисунки, фотографии, кадры из кинофильмов, цветные вкладки с репродукцией картин, — ведь научная фантастика существует и в кино, и в живописи. И всё это вполне реально, для всех разделов этого журнала, пока не существующего, пока не получившего имени. Есть полноценный материал и есть надежные резервы для постоянного пополнения этого материала. Есть люди, которые хотят и умеют работать. Есть громадная читательская аудитория, которая с нетерпением ждет такого журнала.
В противовес Г. Альтову мы настроены оптимистически. Мы верим: будет лучше! И, надо надеяться, в ближайшее время. Журнал научной фантастики возникнет и будет жить!
А. Днепров, М. Емцев, И. Ефремов, Е. Парнов, А. Стругацкий, Б. Стругацкий.
«Литературная газета» № 28 от 5 марта 1964 года, стр. 3.
P.S. ИЗ ПИСЬМА АРКАДИЯ СТРУГАЦКОГО БРАТУ, 18 ФЕВРАЛЯ 1964, М. — Л.
Дорогой Борик.
Не знаю толком, с чего начать, поэтому просто расскажу по порядку, по мере памяти своей и в последовательности временной, от моего приезда по сию пору.
Приехал в субботу. Позвонила Ариадна и попросила зайти. У нее я обнаружил оттиск статьи Альтова, доказывающей, что специальный орган для фантастики не нужен. Проект ответа на эту статью написал Джереми, но плохо. Ариадна взялась за дело сама. Предполагалось, что статья Альтова и ответ на нее опубликуются в одном номере. Договорились с Ариадной, что она закончит и перепечатает статью и пришлет ко мне с верным человеком на другой день. В воскресенье верный человек пришел. Это студент ВГИКа или какой-то другой системы, без пяти минут режиссер. Он принес статью, мы поговорили о фантастике в кино. У него есть группа знакомых, жаждущих ставить фантастику, они хотят встретиться с нами и поговорить. Вечером я поехал к Ефремову. Поговорили, я подал ему оттиск Альтова и наш ответ. Прочитав Альтова, Ефремов сказал: «Л-либо д-дурак, либо п-п-провокатор». Затем прочитал статью нашу, сделал кое-какие поправки и подписал, сказавши однако, что если дискуссия в Литературке будет заключаться выступлением не в нашу пользу, тогда лучше его подпись снять и дать ему возможность выпустить последний залп — в той же Литературке или «Известиях».
Неизвестные СТРУГАЦКИЕ: Письма. Рабочие дневники. 1963-1966 г.г.
облако тэгов
