Выражаю в этом отзыве благодарность FixedGrin за указание на этот роман и не только.

"Фронтера" Льюса Шайнера слишком актуальный роман для наших дней. Есть горькая правда в том, что обойденный должным вниманием прародитель киберпанка (особенно вниманием для русскоязычной аудитории) проявился в самой ткани реальности и новостных сводок сегодня (и вновь особенно для русскоязычной аудитории). Но еще горше от того, что сюжет (и Сюжет) "Фронтеры", несмотря на всю свою постапокалиптичность и дистоптичность, показывает мир с гораздо большим потенциалом оптимистчного исхода для всего человечества.

Ведь посмотрим на книжные факты прямо в глаза. Да, Льюис Шайнер описывает падение держав и сверхдержав, серьезный кризис, отрезавший новоиспеченные марсианские колонии от метрополии, период множества локальных войн и конечное установление власти корпораций вкупе с приватизацией самого веберианского признака государственности — права на насилие. Но в этой же литературной вселенной по сути введен безусловный базовый доход (мечту современных левых либералов, иронично обозначенную в романе как "налог против восстаний"), начинается новая космическая гонка, а одним из ее "гонщиков" и сверхкорпорацией является... "Аэрофлот". Последнее уж точно вызывает одновременно ехидную улыбку, саркаистическую гримасу на лице и несколько слез на щеке из серии "за державу обидно", когда эта госкомпания сегодня силится изыскать деталей для "боингов" в ситуации нежеланной автаркии и политико-экономической (само)изоляции.

Но все сказанное выше — лишь особенности восприятия и контекста прочтения "Фронтеры" сегодня. Если говорить о самом романе, его достоинствах и недостатках, необходимо отметить несколько пунктов. Во-первых, книга очень быстро и легко читается — образчик высокой и качественной беллетристики. Во-вторых, все же местами заметно — это первый серьезный литературный опыт Шайнера. В-третьих, многие якобы неожиданные ходы для формирования атмосферы космического триллера или межпланетного детектива все-таки наивны и предсказуемы. В-четвертых, при всех огрехах и нюансах, которых не так и много, мир "Фронтеры" сочетает в себе и здоровскую научно-фантастичность, и реалистичность. Та же приватизация монополии на насилие для одного боевого музыканта и страны, из которой он вынужденно — но явно не навсегда — уехал не новость. В-пятых, казалось бы, банальная идея использовать элементы из концепции мономифа Кэмпбелла для сюжетной канвы вряд ли сулит что-то интересное. Но Шайнер ввел наивную культурологию так оригинально и здорово, как, наверное, никому не удалось бы провернуть подобное. В-шестых, есть некоторое разочарование от совсем слегка, но все-таки скомканной развязки, от слишком рано и без явного конца завершенной линии астронавта Рида, от недосказанности по причине видений Сюжета Кейном... Но все это мелочи. И вполне укладываются в ту структуру и повествование, которые просто и со вкусом создал Льюис Шайнер.

Спасибо ему и переводчику романа!

Вновь спасибо romanpetr за подробный отзыв и обращение внимания к творчеству Янга. Но снова позволю себе в чем-то не согласиться с отзывистом. «Ð”итя Марса», который выбивается из разряда «ÑÐºÑ€Ñ‹Ñ‚Ñ‹Ñ… вторжений» по типу «ÐšÑƒÐºÑƒÑˆÐµÐº Мидвича». При всем уважении к классике жанра. Ведь, как правильно заметил комментатор, рассказ начинается на возвышенно-мягкой ноте, а продолжается настоящим психологическим триллером. Но в чем здесь психология, в чем триллерность? Давайте посмотрим повнимательнее.

Во-первых, реалистичность. Реалистичность именно как описание реальности как реальной. Это получается у Роберта Янга благодаря пазлу из множества разных деталей, между делом упоминаемым в ходе повествования. И демонстрации в Вашингтоне из-за социальных и экономических проблем, отдельные акции насилия со стороны активистов, вполне определенная реакция на марсианских детей, общение главных героев со второстепенными (учителем литературы или тещей), упоминание эпизодов из настоящего прошлого (усыновление вьетнамских детей) и т. д.

Во-вторых, общая завязка отлично формирует тайну. И ситуацию Контакта, который не сможет стать диалогом. С одной стороны, вроде все аргументы отчима Доун-марсианки в ходе общения с тещей сильны. Но все равно мотивы марсианской цивилизации с криагенными пирамидами не очень ясны. Непонятно, почему туда поместили определенную возрастную группу. Во вроде бы внятный ответ вкрадывается сомнение, ведь марсиане, пусть и безумно похожи на людей, интегрируются в земную культуру («Ð°Ð¼ÐµÑ€Ð¸ÐºÐ°Ð½Ð¸Ð·Ð¸Ñ€ÑƒÑŽÑ‚ся»), все равно не земляне. Они из кудьтуры, опережающей нашу на десятки тысячелетий. И этот хроноразрыв нельзя преодолеть ни с той, ни с другой стороны до конца. Ведь даже объяснения названного папы — самый последний абзац рассказа — поступков марсианских приемышей кажется... слишком земным. Слишком примитивным. Слишком здравомысленно ограниченным. Слишком американоцентричным, в конце концов.

Таким образом, тайна отлично стыкуется с реалистичностью.

Меня, кстати, еще смутила фраза при общении между рассказчиком-отцом и тещей:

«Ð¯ тоже сомневаюсь насчет Ку, однако никакие сомнения не отменяют того факта, что люди на Земле и Марсе появились — пусть и с временным интервалом — исключительно благодаря внеземной силе, а Бог это был или Ку – неважно».

Что это? Натянутая на глобус религиощная позиция главного героя / рассказчика, или господствующая установка чуть ли не в науке или как минимум в обществе США? Что за такая внеземная сила... Кстати, в рассказе есть и упоминание разных нетрадиционных религий присвоить марсианских детей себе. Так или иначе еще это непонятное «ÐšÑƒ» вызывает вопросы. Дети ни разу Ку нигде не упоминают. Возможно, это тоже элемент ориентализации и / или терра(американо-)центризма.

Ну и последний момент, делающий рассказ достойным, хоть и слишуом коротким триллером с высоким компонентом психологизма и загадочности. Это конкурсное сочинение Доун. Отличная придумка Роберта Янга, усиливающего одновременно и понятность, и таинственность происходящего. Во-первых, по тону этот рассказ в рассказе похож на другое творение Янга — «ÐžÐ±ÐµÐ·ÑŒÑÐ½ÐµÐ³Ð¾ Шекспира». Но там речь шла от взрослого и землянина. Здесь же от ребенка — а точнее подростка — другой цивилизации. Зачем они все это сделали? В чем мотив как реальных марсиан-детей, так и их альтер-эго в сочинении? Если захват Земли — то смысл предупреждать названных родителей об этом? Скорее все обстоит банальнее. Это одинокие подростки. Импульсивные. Наивные. Гармонами ударенные. Максималисты. И их действия могут и не иметь очень строго, глубокого, распланированного злого умысла. Что, наши подростки себя порой не мнят одинокими, брошенными, непонятными, пришельцами среди взрослых? И не делают второпях кошмарные дела? Возможно, именно такое физиологическое, а не культурологическое объяснение все описывает лучшим образом. Поэтому поступок отца в конце — вовсе не отеческий. Не ухвативший суть. Возможно, заключив ее в объятия тогда, в самом финале, развязке, Доун бы ответила таким же и проронила слезу понимания и наконец-то счастья настоящего. Но рассказчик проявил себя как дикарь, которого с литературной силой и искусной откровенностью описала его названная дочка в своем сочинении...

Отличная, многогранная рукопись. Читайте!)

Очень сильно.

Не хочу какой-то излишний пафос, но позволю вот что. Я уже не первый раз здесь, и уж тем более не единожды в повседневной, вне сети, жизни замечаю довольно простой и, думаю, не только мне очевидный факт. Курс школьной литературы нуждается в реформе. Я бы даже сказал революции. Не считая единичных случаев — а именно широкого взгляда живых и одаренных учителей литературы — предмет умирает от слепого, без всякого интереса, взгляда ребенка же. И почему бы, ради изменения положения дел, не включить в программу, например, американские фантастические рассказы? Не в план летнего второстепенного чтения. Не на факультативы. Не в дополнительные вузовские планы обучения филологов-зарубежников. А в школьную программу живого чтения и обсуждения прямо на уроке.

Возьмем в пример только что прочитанный мною рассказ Янга «Ð¡Ð¾ÑÐµÐ´ÑÐºÐ¸Ðµ дети». Во-первых, он короткий. Ребенок его осилит буквально за десять минут. Во-вторых, он очень оживленный и любопытный — тут и пришелец есть, и шутки, и пальба. В-третьих, невероятный психологизм. Параллели между детской, полузабытой в подсознании, игрой в снежки, и Первым Контаком. В-четвертых, метафоры и поэтика. Как и всегда в Янга. Сравнение летающей тарелки с лампой Алладина? Рукоплескаю. И такого там не мало. Много. И всего на меньше десятка страниц.

Такие произведения только и могут вывести не столько фантастику из гетто, сколько саму литературу оттуда. Фантасты давно доказали, что они более чем бульварные писатели. И лишь их наследию под силу разбить те стены изоляции, которые возведены цифровой дистопией повседневности.

«ÐŸÐ¸Ñ‚екантроп Астралис» — рассказ-обманка, коих много у Роберта Янга. Казалось бы, избитый фантастический или фэнтезийный сюжет, который в конце переворачивается с головы на ноги. Ну или с ног на голову. Кому как удобнее. Это часто в Янга бывает. Ведь история и вправду кажется банальной — очень такой типичный, я бы даже сказал, карикатурный просвещенец появляется еще в диком-предиком племени питекантропов (я имею в виду, что банальна и слишком знакома читателю сам сюжет борьлы владеющего знанием с мракобесами, толпой и т. д.). Не совсем еще людей, не то что отягощенных знанием объективного устройства материального мира. Но в конце... если не слишком спойлерить — а спойлер эту историю точно убьет — Роберт Янг как бы спрашивает: а в чем смысл знания? Его прагматика? Может, правы мудрецы далекого прошлого и нашего недавнего двадцатого века? Например, Адорно и Хоркхаймер. Что Просвещение порождает чудовищ и убивает подлинную человеческую жизнь. Непростой, хоть и короткий, кажущийся даже простодушным рассказец.

П.С. Хоть я и указал в похожих произведениях «Ð–изнь Галилея» Брехта — это лишь проведение очень и очень хилой аналогии. Но она, казалось бы, соответствует сказанному прошлым отзывистом, romanpetr. Ему, конечно, большое спасибо, что почти все произведения Янга на фантлабе снабжены отзывами с его стороны, но «ÐŸÐ¸Ñ‚ÐµÐºÐ°Ð½Ñ‚Ñ€Ð¾Ð¿...» — это не повесть о борьбе просвещения с узкомыслием и фанатизмом. Уже сам пафос Первопроходца — фанатизм. Это произведение-сомнение, в духе «Ð”Ð¸Ð°Ð»ÐµÐºÑ‚Ð¸ÐºÐ¸ Просвещения».

«ÐšÑ€Ð°ÑÐ°Ð²Ð¸Ñ†Ð° и чудовище» Роберта Янга — это вечная тема с неоднозначным подходом. Но выполненная столь потрясно и изящно, что не поставить самый высокий балл рассказу я не могу.

Тема извечная — любовь. Любовь и одиночество. Романтизм, трагическая обреченность, бессмысленные страдания от зловещего и непознаваемого Фатума. Янг, как я отмечал ранее, очень поэтичный автор. И сквозь переводы не просто просвечивается, но ярко светит дух стихотворчества, символизма и недурной, ненатужной эстетики. Но Роберт Янг все же кровь от крови дитя «Ð¿Ð°Ð»Ð¿Ð¾Ð²Ð¾Ð¹» фантастики. Пусть и поэт от научной фантастики. А, как ни крути, «Ð¿Ð°Ð»Ð¿Ð¾Ð²Ð°Ñ НФ» — это дочерь духа позитивной науки. С идеей строго отделения факта от ценности, калькулируемости мира, слепого фанатизма научности без границ. Той самой, которая примитивно «Ð¿Ñ€Ð¾Ð²Ð¾Ð´Ð¸Ñ‚ аналогии» (а на самом деле использует мерзкие ей гуманитарные метафоры) между идеями («Ð¼ÐµÐ¼Ð°Ð¼Ð¸») и генами или лишает человеческое сознание и свободы воли, и вообще существования как такого.

«ÐŸÐ°Ð»Ð¿Ð¾Ð²Ð°Ñ НФ» формирует из позитивистской тенденции культур-индустрию бульварной литературы, дабы «Ð¸Ð´ÐµÑ, овладев массами, стала материальной силой». Благо всегда появлялись и тогда, и до сих пор те авторы, которые отказываются от традиций позитивизма и геттоистичной бульварности, реализуют совершенно иную традицию — традицию ломать традиции. И Роберт Янг — один из них. Повторюсь, научно-фантастический поэт. И вот он, романтик, старается решить позитивизмом порожденную проблему. Раскол между чувством и разумом. Некрасивая внешне — чувственно — мисс Браун — умна и добра. Но нелюбима и оттого нелюдима. И все из-за этого внешнего. Но (спойлер!) иная сущность из более мерного мира переписывает то ли культурный, то ли онтологический, то ли гносеологический код человечества, и девушки по типу мисс Браун — и не только — тоже становятся в лице других красивыми. Ведь разум — большая красота, чем внешняя телесность и чувственность.

Ну, конечно же, это гимн позитивной науке. Культура разума. Разума в виде холодного интеллекта, калькулятора, бестелесного аналитика, который распределяет и классифицирует мир на части. Все редуцирует, ищет детали, очаровывается ими. Но теряет целостность. С самого начала для всего этого буйства анализа потребовалось отсечение именно чувственного. Эстетического. И этического, кстати, тоже. Оттого все эти невероятно ужасные восклицания изобретателей атомной бомбы (Гейзенберга, например) при первых испытаниях оной: «Ð¾, глядите, Земля не взорвалась!». Не даром сама мисс Браун — секретарь. Бухгалтер. Такой вот живой калькулятор. Да и остальной экипаж, кстати, такой же. Конечно, поэтичность и образность, внутренние монологи и внешние диалоги с иномерным пришельцем не могут не оживить для читателя главную героиню. Она-то прекрасна со стороны подачи. Но со стороны содержания вот такой вот ее позитивистский разум — не шибко-то и красив... И вот здесь-то, мне кажется, главный просчет Янга.

Подмена абстрактной телесной, внешней, эмпиричной красоты красотой внутренней, интеллектом, абсурдным «Ð°Ð¹ÐºÑŒÑŽ», многознанием, аналитичностью — это не решение проблемы Красоты. Сама дихотомия между чувствами, эмоциями, и интеллектом, мыслью, надумана. Точнее сформирована предысторией человечества. Миром, расколотым как внутри души одного человека, так и зазором в виде господ и подчиненных. Понять, что ум и чувство — суть одно, психический океан, разные стороны одной души; уйти от дилеммы между душой и телом, также навязанным классовым обществом и его идеологическими эффектами; увидеть Красоту как такую же грань человеческой практики, как и Истину с Добром — вот бы был финал да и какой был бы рассказ... И самое главное — «Ð¿ÐµÑ€ÐµÐ¿Ð¸ÑÑ‹Ð²Ð°Ñ‚ÑŒ» человеческую суть не надо. Она и так дана в истории культуры. Ее лишь надо обобществить среди всех людей.

Но и романтизация позитивизма Янга — потрясающая.

Абсолютно не согласен с прошлым комментатором. Да, поначалу рассказ кажется до ужаса простецким. Концовка банальной. И все будто бы только ради антивоенной агитки в «Ð¡Ð²ÑÑ‚Ð¾Ð¹ Джулии и висги». Но есть несколько «Ð½Ð¾».

Во-первых, описания. Они прекрасны и очень поэтичны. «ÐœÑ‹ÑÐ»ÑŒ, как щупальце проникающее в голову» или «Ð±Ð¾Ð»ÑŒÑˆÐ¾Ð¹ корабль, похожий на ласточку». Метафоры красивые, выстроенные на контрасте. Я уж молчу про те абзацы, где рисуются поля мертвых деревьев. Они до ужаса точны и насыщенны, формируя ощущение настоящего саспенса. Трепета и отчаяния.

Во-вторых, где же тут антивоенщина? Это рассказ о сопротивлении. О том, что бороться надо всегда, даже когда «Ð½Ð¾Ñ€Ð¼Ð°Ð»ÑŒÐ½Ñ‹Ðµ», «Ð²Ð·Ñ€Ð¾ÑÐ»Ñ‹Ðµ» и «ÑƒÐ¼Ð½Ñ‹Ðµ» решили склонить колени перед завоевателями. И героями становятся неожиданные люди, ведь по-библейски именно нищие духом блаженны.

В-третьих, чем не экологическая повестка, где висги, завоеватели, это как раз люди — Капиталоцен — бездумно убивающие планету?

Ну и, наконец, в «Ð¡Ð²ÑÑ‚Ð¾Ð¹ Джулии...» нам показывают самый верный путь борьбы и критики — ищи краеугольный камень, слабое место врага за самой его сильной стороной. И всегда победишь.

Отличный пример сильной малой прозы.

Жизнь становится все менее совершенной. Пара работ, аспирантура, семейные сложности, которые в союзе с остальными гнетущими сторонами существования пожирают свободное время — все это моя данность. Поэтому в редкие моменты свободного времени, когда не надо уделять внимания пропорционально возросшей по отношению к художественной теоретической литературы, хочется почитать добротную, интересную, необычную и глубокую историю. Желательно фантастического содержания. Но в последнее время моя случайная выборка становится все менее и менее совершенной. И в этой неумелой игре слов уже можно понять, что "Совершенство" мне не понравилось.

Почему? Во многом относительно "15 жизней Гарри Огуста". Точнее "Первых 15 жизней...". Эта книга для меня стала в один ряд с "Концом Вечности" Азимова и "Берегом Динозавров" Лаумера. В каком-то смысле, если вспоминать мой ряд отзывов в стиле "найди постмодернизм в классической фантастике" (спойлер: здоровый постмодернистский заряд найден в "Береге динозавров" и "Дом в ноябре" Кейта Лаумера, а также в романе Баррингтона Бейли "Дзен-пушка"). Во многом роман Уэбб/Нортон о путешествиях во времени стал снятием постмодернистской точки Лаумера из "Берега динозавров", нахождением новой сферы применения в жанровой отрасли хронофантастики. Сделанное Кэтрин по-настоящему сравнимо с технической революцией или, во всяком случае, по Марксу, с революцией стоимости. Настоящая и радикальная новация, углубление темы.

А что же "Совершенство"? Очень перегруженная лишними отрывками в стиле "посмотрите, какая моя героиня умная и самостоятельная", ненужными ремарками и обыкновенной графоманией работа. И очень не похожая на ту Уэбб, которую я знал по "15 жизням...". Вроде б и необычное фантастическое допущение (эффект/суперспособность/проРºÐ»ÑÑ‚Ð¸Ðµ главной героини — забываться в памяти окружающих) не особо развито. По сути оно представлено в виде многообразных, но по сути однотипных ситуаций, где эта способность — универсальная "палочка-выручалочка". Одно из немногих необычных применений — встреча с человеком с похожим даром-проклятьем. Например, то, как они поддерживали свои отношения, действительно интересно. В остальном — банальности. Главный конфликт книги, идея с этим приложением и заговором вокруг него... тоже как-то не особо захватывающее.

Как мне кажется, слабость и вторичность "Совершенства" по сравнению с "15 жизнями..." прежде всего связаны с сущностью фантастического допущения. Если мы внимательнее взглянем на прошлый роман Уэбб, то там фантдоп был, выразимся по-марксистски, некоторой абстрактной клеточкой, из которой вырастал весь роман, вся его онтология, мир, мотивы и цели героев. Здесь же фантастическое допущение не играет такой всеобъемлющей роли. Не зря и сам роман носит название по имени зловещего приложения, но не связан, за исключением пары метафорических размышлизмов, со способностью главной героини. В "Совершенстве" эффект индивидуального забывания находится где-то на обочине и в потенциале мог быть заменен чем-то более приземленным. Например, хирургическими операциями и/или особыми воровскими/шпионскими навыками героини/героя. И тогда мы бы получили чистый реализм с детективной составляющей.

Так что Кэтрин хороша, когда ее фантастическое допущение перерастает в мегапроект, в целую вселенную. Здесь же мелкотемье, минимализм, который ей, как автору, в данном конкретном случае не удался. На мой скромный взгляд.

П.с. На счет названия романа мой "косяк". Не удосужился посмотреть оригинальное название книги )

Книги бывают разные. И более-менее опытные, пытливые читатели понимают, что есть субъективное и объективное значение у того или иного литературного произведения. Что-то нам может нравиться, что-то не очень. Но есть безусловное историческое влияние книги, если мы говорим о чем-то, как минимум поколении назад созданном. Есть сложность и глубина стиля, есть качество переводческой работы и общий замысел, количество отсылок и многое, многое другое. Даже если книжка вам ну не понравилась, ну не смогла увлечь, если вы читатель со стажем, то все это для измерения "средней температуры по больнице" необходимо. В т. ч. и прежде всего на таком ресурсе, как фантлаб, где наши оценки кое-что значат.

В случае с романом Бел Кауфман "Вверх по лестнице, ведущей вниз" у меня как раз произошел диссонанс между двумя сторонами оценивания. Я прекрасно понимаю, что с точки зрения условно называемой объективной, перед нами сильное произведение. Для ряда учителей оно стало настольной книгой или своеобразным манифестом. Неким путеводителем в мир осознания, понимания и принятия самоценности учительского призвания в эпоху развитых (или даже переразвитых) индустриальных обществ. Это бытописание о маленьких и чуть побольше людях, которые оказались между жерновами далеко не идеалистической веберианской бюрократии, где идеи Просвещения задыхаются, страдают, но все яркой искрой блистают. Это сложное с точки зрения формы произведения. Да, конечно, шестидесятые — это в принципе десятилетие взрыва новых техник письма, революций в литературе и способах восприятия текста. И, возможно, на этом фоне структура текста Кауфман — не самое новаторское. Это в каком-то смысле очень традиционный модернистский роман. Все же десяток-другой лет перед ним эпистолярные и газетные вставки между кусками классической прозы. Но необычно само использование этих не новых приемов в уже новом контексте — для творения одновременно светской агиографии американской учительницы литературы и английского языка Сильвии Баррет и передачи военкоровской передовицы с образовательных фронтов. Переписка внутри класса, организованная Баррет, как основной лейтмотив "Лестницы...", отчетливо и наглядно показывает развитие главных героев книги — детей — от скептиков в отношении миссии школы к сформированным личностям. Именно эта линия, а не школьный канцелярский хлам показывает главную и самую живую грань романа Бел.

В рамках этой переписки между Сильвией и детьми есть настоящие фразы-бриллианты. Некоторые из них: "Если бы не мифы, где бы Шекспир был сегодня?", "Трудно понимать древний английский язык" (ребенок про чтение гомеровской "Одиссеи"), "мой лучший друг — телевизор... когда я сижу дома, я никогда не чувствую одиночества с телевизором", "*описание ученицей красивого и богатого парня, как будто своего, в сочинении, а затем...* вот почему я надеюсь его встретить" и т. д. И когда читаешь отрывки сочинений этих выдуманных детей по самым разным темам — всем этим словам веришь. А в некоторых местах что-то подрывается внутри растрогаться... Но всему этому эффекту мешает очень яркая и чрезмерно в лоб критика школьной бюрократии. Я каюсь, что ни в одном глазу про американскую школьную систему помимо фильмов и книжек. Уж тем более со стороны самих учителей. И уж тем более в промежуток 60-ых годов. Но даже если все так ущербно и убого, как описывает Бел Кауфман, критикой через обильное и намеренно гипертрофированное цитирование автор скорее испортила мне впечатление от романа. Его модернистскую эпистолярность можно было оставить именно в виде переписок детей и учителей. И педагогов друг с другом в местах, касающихся размышлений о профессии, личной жизни и учеников. Но поход против бумагократии убивает все творческие открытия и искры Бел. Можно было бы умножить количественно именно здоровую сюжетную линию, возможно, разбавить ее более классическим повествованием, а критику бюрократической системы оставить для некоего послесловия. Или заключительной статьи. Иначе чтение становится элементарно скучным.

Тем более неинтересным стало оно для меня. Я и сам учитель. Вот уже три года. И, знаете, у нас в России тоже есть миф о невероятной бюрократической перегрузке учителей рядовых. И это не правда. Это не верно ни для Москвы, ни для регионов. Зачастую уже и в сельских школах есть электронные журналы, которые запрещено дублировать с бумажной документацией. Даже у классных руководителей не так много документов как таковых и работы с ними связанной. Главные проблемы — это псевдодеятельность и нищенское существование. Постоянные симулятивные и абсолютно с практической и прагматической точки зрения бессмысленные ВПРы, "патриотические мероприятия", миллион мероприятий для галочки, а не для развития интереса к науке, культуре и т. д. у детей наносят сильные удары по любви к делу и съедают искренность, уступая место лицемерию. А бедность убивает всякий просвещенный гуманизм и подменяют его цинизмом. И в итоге три основных типа учителей в провинции: это толика энтузиастов, плюс близкие к ним, но скептичные к большинству детей циники и скептики, практически утратившие веру в идеи призвания, а также огромная армия видящих в псевдодеятельности подлинное и самое важное дело. Поэтому спасение Учителя как Профессии и Призвания не в борьбе с бюрократией, а в "переселении" учителей "из хижин во дворцы" (отсылочка к Фейербаху), а также к развороту к Науке с большой буквы. До этого момента ждем актуальный для нашей страны роман-адаптацию варианта Бел, где вместо отрывков бумажных переписок и распоряжений будут перлы из РП и документов Минпрос, а письма учителей и детей заменят скриншоты из чатов во ВК, вотсапе и телеге.

Первая любовь бывает не только в жизни реальной, но и в жизни книжной. Моей первой любовью, которая определила все мои дни до настоящего момента, в читательской реальности стал роман Айзека Азимова «ÐšÐ¾Ð½ÐµÑ† Вечности». Практически десять лет прошло, многие произведения прочитаны и забыты, оставив лишь новые оценки и отзывы на этом портале, а теплая и весьма подробная память о смыслах, сюжете и эмоциях от прочтения «ÐšÐ¾Ð½Ñ†Ð° Вечности» живее всех живых. Спасибо маме за этот прекрасный подарок, данный мне на время из какой-то захудалой библиотеке при одной южнороссийской школе искусств. Я даже думаю, что и своим детям попробую проявить любовь к книгам именно через этот роман Азимова.

Это все лирика, конечно, не касающаяся прямо оригинальной повести, на которой основан этот самый мой любимый роман и на которую я сейчас, собственно, и пишу этот отзыв. Но первая любовь что в обычной жизни, что в книжной всегда себя являет неожиданно, но метко. В любом случае далее я хочу обозначить некоторые основные отличия повести от романа и сказать несколько слов о роли редакторов не только в судьбе этих двух произведений, но и вообще всей литературы. От лица самого автора, т. е. Айзека, основные различия и историю создания можно узнать из предисловия и послесловия. Первое приведено в закрепленной в карточке повести ссылке на статью от издателя, а вместе с послесловием они даны в самом переведенном бумажном носителе. В известно где доступном месте в электронном формате тоже все доступно.

Итак, при желании «ÐšÐ¾Ð½ÐµÑ† Вечности» в первой вариации можно осилить за час-полтора, как это вышло и у меня. В принципе черновой первоисточник сохраняет всю архитектуру вселенной Азимова, где путешествия во времени — норма. Организация «Ð’ечность» имеет ту же историю происхождения, ту же структуру, те же функции и т. д., что и в романе. Негативное отношение к Техникам, за исключением классной поговорке о чихе и переворачивании судеб (последняя отсутствует, как и многие другие красочные детали, в конечном суммарном итоге и создающие чарующую силу романной версии). Отличия могут быть либо в названиях (Компьютеры вместо Вычислителей, Графисты вместо Расчетчиков), либо в перемене «Ñ„ÑƒÐ½ÐºÑ†Ð¸Ð¹», точнее, характеристик, важных для развития повествования, героев (Андерс Хоремм, который для нас более привычен как Эндрю Харлан, существует здесь как инициатор отправления Купера не в то Столетие, а не как главный герой, который еще и шарит в первобытной истории... последняя отдана на откуп Куперу). Есть и новые персонажи, сущность и черты которых в итоге были перенаправлены другим, более знакомым именам (Твиссел включил в себя трагичную историю с изменением судьбы здорового ребенка на инвалида. прикованного к постели, которая изначальна адресовалась Дженро Мэнфилду. Также на него изначально возлагалась роль поиска Купера в прошлом, а не на Харлана/Хоремма-преступника-Ñ Ñ‚растолюбца). Но хоть в целом герои и более-менее общая линия сюжета совпадают, есть более радикальные различия. И именно последние, хоть и добавляют объема произведению, делают из него прорывную классику жанра. И очень обидно в связи с этим было читать послесловие Азимова, в котором тот сетует на непризнанность этого романа. Благо, времена сменяются, и читатели вместе со старушкой-Историей все расставляют по своим местам.

Скрытые Столетия, любовная линия между Эндрю и Нойс, истинная ее природа, центральное место Харлана в истории, косвенное создание действиями главных героев ядерного взрыва 1945 года, отсутствие хэппи энда для «Ð’ечности», более сложная личность Твиссела — всему этому суждено было появиться только в рукописи уже романа. Но никак не повести. Без этих важнейших фрагментов не складывается гениального полотна. Нет никакой философской и экзистенциальной борьбой между опасной, но свободой Многих и безопасной, но стагнирующей безопасностью, организованной Немногими. Вообще в повести отсутствует как таковая борьба, столкновение противоположных и во многом одинаково близких большинству взглядов на жизнь. Нерв противоречия не найден Азимовым в формате повести. «Ð’ечность» не стала сложной, но все же вневременной и трансисторической диктатурой, благими действиями которой уложена дорога в скучный, меланхоличный и замкнутый на себе Ад. В те самые Скрытые Столетия, где только и остается разглядывать другие версии Реальности, а все звезды уже заняты другой жизнью. Впрочем, моменты вымирания человечества из-за этого также долгое время отсутствовал и в советском переводе «ÐšÐ¾Ð½Ñ†Ð° Вечности», как многие знают, но не суть. Нет и истории любви, преодолевающей реальности и миллионы лет. Такой, которая легко переплюнуло за много десятилетий до выхода «Ð˜Ð½Ñ‚ÐµÑ€ÑÑ‚ÐµÐ»Ð»Ð°Ñ€Ð°», обсмеянную в сети, фразу одной из героинь картины Нолана о времени как силе вселенной, равной гравитации. Из-за всего этого Твиссел становится жаждущим славы, переплевывающей легендарного основателя «Ð’ечности», брюзжащим стариком, а Харлан/Хоремм — помешавшемся на единоразовой страстной ночи с Нойс сумасбродным глупцом. Ну и, в конце концов, книга-повесть не оправдывает своего заголовка, что делает сполна, во множестве контекстов, книга-роман. В общем именно благодаря этим красивым деталям «ÐšÐ¾Ð½ÐµÑ† Вечности» преобразовался в книгу с метафизической и всем близкой борьбой между Свободой и Фатумом, равной по силе подобной же схватке в оригинальной тетралогии Герберта «Ð”ÑŽÐ½Ð°».

И, заключая, подытожу, что всего этого могло и не быть, если бы не редакторы. Редакторы, вечно в тени, вечно поносимые, обзываемые «Ð½ÐµÐ´Ð¾Ð¿Ð¸ÑÐ°Ñ‚ÐµÐ»ÑÐ¼Ð¸» — именно они зачастую играют роль равную, а то и большую в судьбе самых культовых книг современности. И уменьшение их же роли в карьерах некоторых писателей, например, Стивена Кинга, ведут к деформации их творческих продуктов. Вспомнить только «ÐŸÑ€Ð¾Ñ‚Ð¸Ð²Ð¾ÑÑ‚Ð¾ÑÐ½Ð¸Ðµ» в двух версиях — затронутой редактором и нет. Последняя — просто мрак графоманства. Поэтому в этом отзыве хочу сказать спасибо за «ÐšÐ¾Ð½ÐµÑ† Вечности» не только автору, переводчикам и издателям, но и редакторам. Так что в конце приведу мысль Лимонова из «ÐœÐ¾Ð½Ð³Ð¾Ð»Ð¸Ð¸», хоть по поводу роли редакторов (и издателей) он бы не согласился. Есть, писал Эдуард Лимонов, «ÐšÐ°Ð¿Ð¸Ñ‚ал», а он бы хотел написать «Ð¡Ñ‚расть» — работу об истории того, как страсти двигали историческими событиями. А я хотел бы увидеть книгу «Ð ÐµÐ´Ð°ÐºÑ‚ор (и Издатель» — исследование в эссе и художественных заметках о том, как эти две профессии определяли судьбу мировой литературы на протяжении последних двух столетий.

С творчеством Лавкрафта у меня достаточно сложные отношения.

С одной стороны, мне нравятся ужасы, хорроры, пугающая мистика. Я не шибко ярый фанат данного жанра (все-таки, начав читать запоем с научной фантастики, я остаюсь фанатичным последователем именно этого направления). Мне нравится Кинг, пусть и с некоторыми оговорками. Меня интересует Лиготти, которого я вскоре надеюсь прочесть. Мне интересны те авторы и философы, которые сегодня вдохновляются и прямо отсылают к произведениям Говарда Лавкрафта.

Но когда я только начинаю читать самого этого одного из отцов-основателей пугающей литературы, я понимаю, что я не могу читать его. Ну он просто-напросто скучный. Однообразный. Но я все же решил себя пересилить и перейти на другую тактику изучения Лавкрафта. Не читать, а слушать его. В Сети тем более предостаточно отличных чтецов и дикторов, голос которых прямо-таки отшлифован для озвучивания ужасов. И пусть такая идея помогла лучше погрузиться в стиль изложения автора, остается и не уходит ощущения некоторой однообразности и однобокости Лавкрафта.

В том числе это ощущение не прошло и после прослушивания рассказа «ÐŸÑ€Ð°Ð·Ð´Ð½Ð¸Ðº». Да, сразу остерегая себя от слишком абстрактных и субъективных выводов о Лавкрафте, я учитываю, что оцениваю последнего со стороны развитого и углубившегося в разные стороны жанра ужасов и страха. И я нахожусь вне глубокого контекста чувствования его произведений. Т. е., мне кажется, что наиболее точно ощутить Лавкрафта можно лишь тогда, когда ты хотя бы целый день посвящаешь одному только чтению и/или прослушиванию Лавкрафта, его рассказов и романов. Но вот, как раз пару часов подряд я только и слушаю лавкрафтианские истории. И что же слышу? Во-первых, один и тот же способ изложения. Герой N попадает в место A, сталкивается с НЕОПИСУЕМЫМ и НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИМ, НЕВЫРАЗИМЫМ и ТАИНСТВЕННЫМ чем-то Z, после чего теряет сознание и рассказывает о своих переживаниях. Притом вся эта последовательность событий сейчас, в развившемся жанре ужасов, скорее является некоторой завязкой или лишь фрагментом сюжета, фильма или книги. Да, я понимаю, что Лавкрафт прежде всего о столкновении с тем, что не передать на письме, не осмыслить мыслью, не уразуметь разумом. И в этом-то вся фишка, в этом весь кошмар. И со стороны описания приемов Лавкрафта это действительно актуально и круто, но исполнение оставляет желать лучшего.

Но признаю. Тут во многом дело вкуса. Кому-то нравятся столь широкая степень недоговоренности. Кому-то нет. Я отношусь ко второй категории. Ибо умолчание в литературе — самый сложный прием. И мне представляется, что Лавкрафт его не осилил. Во всяком в «ÐŸÑ€Ð°Ð·Ð´Ð½Ð¸ÐºÐµ» и «Ð”Ð°Ð³Ð¾Ð½Ðµ», с которыми я успел познакомиться.

Бывают произведения, которые очень сложно оценивать. К ним относится и повесть Ярослава Барсукова "Башня из грязи и веток".

С одной стороны, приятно, что отечественная фамилия номинирована на такую важную для жанра премию, как "Ньюбела". Правда, при событиях вокруг как-то радость эта меркнет и патриотизм не прет рекой. Но все равно приятно. Да и сама форма "Башни...", литературный строй, вполне неплохой. Читается легко, относительно интересно, герои не вызывают отвращения и т.д. Общий фон, сцепки между фантастическими допущениями создают более-менее ощущаемый мир позднесредневекового по эпохе фэнтези с техно-элементами.

Но, и это с другой стороны, особо зацепиться в повествовании не за что. Герои вроде бы и не голые функции, но повесть и слишком мала по сюжетным потенциалам, чтобы их достаточно раскрыть и проработать. И получить не просто "не-функции", но персонажей, которым можно сопереживать, с трепетом следить за их развитием и т. д. Кстати, никакого особого развития что главного, что второстепенного героев-то и нет. И вот здесь как раз и виднеется, что они все же ближе к функциям сюжета, нежели чем к субъектам литературных полей. Мы как застаем Шэя в виде отказавшегося подавлять повстанцев газом, так и отпускаем его, СПОЙЛЕР, взорвавшего... Ну, не важно. Какого-то серьезного кризиса, конфликта, у Шэя или кого другого нет.

Потом сам фэнтезийный мир. Я вообще не прям фанат фэнтези — скорее я ценитель именно НФ — но здесь нет не только глубины героев, но и красок мира. Пейзаж фантастической вселенной как бы прочерчен, он существует в виде наброска или черновика. Кое-где видны первые следы от нанесения красок, но полного закрашивания все же нет. Получаемый по итогу мир слишком абстрактный, не конкретный. По Гегелю, хех. Но именно поэтому, наверное, "Башня..." и не отталкивает многих читателей. Она столь абстрактна, столь не заполненная, что зайдет и любителям славянских, западных и каких угодно иных фэнтезийнообразных конструктов. Она как сосуд, который дополняет читатель в ходе прочтения. И это вроде хорошо, но пустого пространства все же слишком много.

"Башня из грязи и веток" — очень странное срединное произведение, которое и не плохо, и не хорошо. Для того, чтобы ему стать хорошим, требуется больше граней, глубины и проработанности как минимум миру. Ибо это скорее похоже на макет романа, чем на детальную и готовую повесть. И, думается мне, без звучного для нашего уха фамилии у творения Барсукова на фантлабе теплоты приветствия было бы меньше.

«Ð¤Ð°Ð½Ñ‚асмагорические заметки о культуре, обществе и искусстве,

или о сбывшихся прогнозах и бесплотных идеалах»

Под вереницей веселых рассказов «Ð¥Ñ€Ð¾Ð½Ð¸Ðº Бустоса Домека» скрывается серьезный цикл из критических статей. Постмодернистский мозаичный памфлет и забавная псевдо-публицистическая проза не суть, а форма коллективного творчества Борхеса и Касареса. От «ÐŸÑ€ÐµÐ´Ð¸ÑÐ»Ð¾Ð²Ð¸Ñ» до «Ð‘ÐµÑÑÐ¼ÐµÑ€Ñ‚Ð½Ñ‹Ñ…» (ра)скрывается философская публицистика. Только писательский дуэт, как и их французские коллеги, Делез и Гваттари, философствует по заветам Ницше не нудным пером, а сурово-саркастическим молотом. И это не столько и не только, даже вовсе не забавы над вульгарно интерпретированным и понятым постмодерном с постмодернизмом. Это и не воспевание возможностей и арсенала множественностей и ризом, фрагментации и смерти Единого. Скорее Борхес, знаток и романтически преданный классике в философии, литературе и искусстве вообще, творчество которого есть проживание этого человеческого культурного богатства, вместе со своим напарником рассуждают о другом. Как продолжить классику, как не сохранить ее в виде музейно-школьной мумии, а воспроизводить ее, давать классическому продолжение, выход и исход в новое. «Ð¥Ñ€Ð¾Ð½Ð¸ÐºÐ¸ Бустоса Домека» не о постмодерне, а о модерне, который, вспоминая Хабермаса, есть незавершенный проект. Именно о тех границах и преградах, которые возникают перед Модерном, и размышляют в доступной форме Борхес и Касарес.

Прежде всего Модерн — это эмансипация, взаимное обучение, здоровая доля сомнения в своей правоте, стремление к Истине, Красоте и Добру, устремление к новому. Во многом эта еще платоновская триада, греческая мысль, политика как этика и искусство как идеал, по-особому осмысленные в поворотной точке европейской и мировой истории, стали началом наиболее важной и не омраченной милитаристской и колониальной кровью линией Просвещения и Модерна. В большинстве из рассказов «Ð¥Ñ€Ð¾Ð½Ð¸Ðº...» раскрывается, на мой взгляд (все же в ситуации постмодерна надо учитывать, что твоя позиция всегда есть интерпретация, частное мнение и не абсолютный ракурс), ложные и ограниченные пути к Красоте. Об этом «Ð”Ð°Ð½ÑŒ почтения...», где культура цитирования и отсылок заходит так далеко, что цитируемой текст целиком заявляется как новый. Т. е. меняется лишь имя автора. Что интересно, упомянутые византийские «Ñ‚ÐµÐºÑÑ‚Ð°Ñ€Ð¸», и вообще средневековая культура письма, базировалась на творчестве именно как особой комбинации заимствований, а точнее отсылок. Такой мозаики смысловых контекстов, которые бы знающему читателю (зачастую от монаха-писателя к монаху-читателю) показали полноценно новый смысл. Особенно это касается летописей, о русском изводе которых отлично рассказывает Игорь Данилевский (вообще его идея о том, что летописи — это «Ð´Ð¾ÐºÐ»Ð°Ð´Ð½Ð°Ñ записка» и «Ð¼Ð°Ñ‚ÐµÑ€Ð¸Ð°Ð»Ñ‹ дела» для Страшного Суда, а в ожидании томилось все Средневековье, великолепна). Другое дело, что современная культура отсылок и «Ð¼Ð¸Ñ€Ð° как текста» — лишь бледная тень того океана пересекающихся цитирований. «Ð’ечер с Рамоном...» вопрошает о границе детализации и реалистичности реализма, о диалектике средств и целей. Если цель описать реальность вообще, мы впадаем в такую дурную бесконечность, которая и Аристотелю не снилась. Поэтому, когда Рамон Бонавена принялся было написать реалистический роман о проблемах жителей некоей деревни, а потом погряз в юридических и психологических коллизиях, удаляясь в них все глубже в ножку своего письменного стола, потеря цели привело к осмыслению самого инструмента, реалистического письма, как цели. Отсюда и абсурдные тома о пепельнице и карандаше. Другие рассказы, например, «ÐšÐ°Ñ‚алог и анализ...», проходится по без(д)умному минимализму. «ÐÐ¾Ð²Ñ‹Ð¹ вид искусства» пинает архитектуру, задача которой становится издевательство над человеческим удобством. «Ð­Ñ‚от многогранный Виласеко» порицает стремление к непохожести, которое приводит к банальной одномерности. «Gradus ad Parnassum» изобличает языковое игрище с языковыми играми, которое приводит поэта к состоянию кабинетного философа из присказки Маркса («Ð½Ð°ÑƒÐºÐ° — это половой акт, а философия — онанизм»). «ÐÐ°Ñˆ мастер кисти: Тафас», скорее, представляет из себя уже некоторый переход от отбрасывания ложных путей создания красоты к обнаружению истинных. Его можно прочитывать и как некий полемический жест в сторону чрезмерно зарвавшегося в стремлении к сложности авангарда, и как критику традиционалистского и иного конъюнктурного сдерживания творчества (опять же, авангард, требующий от прогрессивного или «Ð¿Ñ€Ð¾Ð³Ñ€ÐµÑÑÐ¸Ð²Ð½Ð¾Ð³Ð¾» художника как можно сильнее удалиться от похабных масс с их вожделением китча, прям как в статье Гринберга «ÐÐ²Ð°Ð½Ð³Ð°Ñ€Ð´ и китч»; и традиционалистские, например, мусульманские запреты по вопросам визуального искусства), и как вопрошание о невыразимом в искусстве. Включенности художника в жизнь и то, как эту включенность показать.

Вместе с тем некоторые рассказы сконцентрированы скорее не на тупиках, а на путях дальнейшего прогресса и эмансипации искусства. Об этом, например, одна из жемчужин сборника, «Ð’ поисках абсолюта». В нем произведение искусства предстает как не только и не столько индивидуальный акт некоего гения-творца, а как коллективная, общественная практика. Которая, несмотря ни на что, фоном и тенью скрывается за любой книгой, мелодией или даже научным открытием. Здесь же поднимается и вопрос историчности искусства, исторического как такового, понимания мира вокруг как процесса. «Ð˜Ð·Ð±Ð¸Ñ€Ð°Ñ‚ельный взгляд» заставляет задуматься о том, как передать невыразимое в творческом жесте. Как произведению описать пустоту или время вообще? В этой эпизодической зарисовке делается ставка на перформанс и инсталляцию, на выход за рамки единичного произведения к системе таковых и акцентом на отношении между ними. Перформанс как общественная критика всплывает в другом алмазе цикла — рассказе «Ð“Ð°Ñ€Ð´ÐµÑ€Ð¾Ð± 1». Один из самых запоминающихся, с неожиданным поворотом, меняющим все, и просто веселым. Здесь искусство воплощает идеал Сократа как шмеля, жалящего общественный статус-кво и нудное, некритичное спокойствие. «Ð§ÐµÐ³Ð¾ нет, то не во вред» напоминает, что одна из самых сильных фигур и мощных инструментов искусства и критики — это молчание. Но не умалчивание в страхе, лести и лжи. «ÐÑ‹Ð½ÐµÑˆÐ½Ð¸Ð¹ натурализм», как бы суммируя критическую часть сборника, предлагает хотя бы периодически отказываться от закутывания в одеяла из слов и хитросплетений фраз в попытке новаторства. И попробовать вместо говорения словесных облаков заняться деланием действий и практикой. Некоторым заключением из этой условно выделяемой мной части сборника (и, как я покажу в конце этого отзыва, логический финал вообще всего сборника) выходит «Ð£Ð½Ð¸Ð²ÐµÑ€ÑÐ°Ð»ÑŒÐ½Ñ‹Ð¹ театр». В нем, как и в некоторых других своих произведений из других циклов и выкладок, Борхес грезит о театре, который будет неотличим от жизни, как и наоборот.

Оставшиеся элементы и фрагменты «Ð¥Ñ€Ð¾Ð½Ð¸Ðº...» больше ведут речь не о критике тупиков и поиске выходов для жизни искусства, но концентрируются на обществе, техническом и научном прогрессе. В «Ð¢ÐµÐ¾Ñ€Ð¸Ð¸ группировок» критикуются опять же дурно-бесконечные и бессмысленные попытки систематизировать и классифицировать все до последнего винтика. Опять же цель и средство, их взаимодействие, должны определять те или иные научные потуги. «ÐÐ¾Ð²ÐµÐ¹ÑˆÐ¸Ð¹ подход» вопрошает о том, что сегодня называется политикой памяти и войнами памяти. Фальсификация истории, борьба интерпретаций, удобные переписывания — все это затемняет историчность как тотальные процессы, где конкретное определяет абстрактное, отдельные эпизоды истории, а не воли наций и частных политиков. «Ð“ардероб 2», закрывая глаза на сатиры о моде и рекламе одеяний, показывает более глубокие философские и научные проблемы. Наши тела, вплоть до органов чувств, не некие фильтры между нашим сознанием и миром, не то, что скрывает вокруг лежащее, а совсем наоборот. Тела, конечности, система чувствительности не нечто статичное, но инструменты «Ð² руках» нашего сознания и мышления. ««Ð‘ездельники»» формируют сатиру на нынешнее состояние научно-технического прогресса, который в угоду частным, а не общественным интересам, создает целые мусорные сектора экономики, а также только усиливает рабство человеческого существа в сфере труда и отдыха от него. «Esse est percipi» в унисон с Бодрийяром обличает и демонстрирует современность как потоки ложной или не «Ð² ту степь» истинной информации, которую пассивный потребитель даже не силится активно осмыслить. «Ð‘ессмертные» в духе Лема рассматривает, посмеиваясь, идею вечной жизни человека благодаря техническим заменам в нашей телесности.

И, наконец-то, пара слов для финала. Хорхе Л. Борхес и Адольфо Б. Касарес создали очаровательный и сильный сборник размышлений. Веселых, трагичных, актуальных и глубоких. В постмодернистской форме здесь ставятся задачи по реабилитации и возрождении Модерна. Особенно искусства этой большой эпохи, которое, как мне кажется, из «Ð¥Ñ€Ð¾Ð½Ð¸Ðº...» имеет лишь один шанс для выживание. Перестать быть целью, став средством. Искусство для искусства, филигранные выверты и сложность для акцентирования неповторимой непонятности — все это слишком... просто. Как сказал один мой друг, Джойс совершил в литературе такую революцию, какую и Гегель в философии. После его доведения до логического конца искусства для искусства данная формула попросту невозможна. Такие же окончательные революционные (тер)акты были и в других областях искусства прошлого века. И выход, как мне кажется, кроется в «Ð£Ð½Ð¸Ð²ÐµÑ€ÑÐ°Ð»ÑŒÐ½Ð¾Ð¼ театре» и серии похожих рассказов Борхеса. Искусству для выживания и дальнейшего развития необходимо покинуть свою тепленькую автономную автаркию и смешаться с самой жизнью. Так же, как советовал Маркс для философии в тезисах о Фейербахе. Что-то похожее в размышлениях о «Ñ‚ÐµÐ°Ñ‚Ñ€Ðµ жестокости» мыслил Антонен Арто. Искусство как жизнь, жизнь искусством, искусство жизни — следующий шаг к Красоте, которая есть Истина и Добро. Искусство должно менять мир? Так не будем ему мешать! Отпустим искусство на улицы из наших библиотек и творческих лабораторий.

П.С. Я не назвал рассказ «ÐÐ¾Ð²Ñ‹Ð¹ вид абстрактного искусства». Избегая содержания самого этого произведения, я считаю, что «Ð¥Ñ€Ð¾Ð½Ð¸ÐºÐ¸ Бустоса Домека», как и некоторые работы Станислава Лема, есть особый жанр литературы и научной фантастики. Тот самый новый вид абстрактного искусства, но только в смысле не внутренней пустоты, а наоборот. Лем и Борхес создают литературу над литературой, даже не литературоведение и не критические размышления, а как бы фантастику о литературе. Металитературу, которая воображает иные литературы. В данном случае, правда, Борхес воображает такое новое, которое есть хорошо забытое старое...

В списке похожих произведений очень много историй про призраков и прочей нечести. Неудивительно, ведь речь идет о сравнении с прекрасной и доброй повестью Оскара Уайльда «ÐšÐµÐ½Ñ‚ÐµÑ€Ð²Ð¸Ð»ÑŒÑÐºÐ¾Ðµ привидение». Но почему-то никто не углядел общие черты не только с веселыми или страшными историями про призраков, но и с не менее острым и сатиричным романом Марка Твена «Ð¯Ð½ÐºÐ¸ из Коннектикута при дворе короля Артура». А ведь почему бы и нет?

Между произведениями Твена и Уайльда всего лишь два года разницы. Во многом они олицетворяют собой «Ñ‚Ð¾Ð¶Ð´ÐµÑÑ‚Ð²Ð¾ противоположностей», ведь эти роман и повесть перевыртыши друг другу. Американския история повествует о том, как янки попадает в феодальное прошлое Британии, а ирландская версия рассказывает о географическом перемещении американцев в туманный альбион. Правда, момент специфического путешествия во времени присутствует и у Уайльда. Но здесь не пришелец из будущего оказывается в прошлом, а призрак, в прямом и переносном смыслах, прошлого попадает в настоящее. В «Ð¯Ð½ÐºÐ¸ из Коннектикута...» главный герой старается построить индустриальную утопию по лекалам просветительского разума в далеком прошлом. В «ÐšÐµÐ½Ñ‚ервильском привидении» Симон де Кентервиль старается сохранить традицию в ситуации смыкающихся лап прогресса и прагматического варианта Просвещения по-американски. В романе Твена янки, вернувшись в настоящее, ностальгирует по прошлому чистых нравов, традиции добродетелей и теплой общины. В повести Уайльда приведение в итоге принимает часть благ и нравов неизбежно наступившего и подступившего к нему машинного века.

«ÐšÐµÐ½Ñ‚ервильское привидение» и «Ð¯Ð½ÐºÐ¸ из Коннектикута при дворе короля Артура» — произведение побратимы, близкие жанрово и стилистически истории, но по-разному расставляющие акценты между ценностями прошлого и настоящего, традиции и прогресса, американского прагматического индивидуализма и европейского традиционного Gemeinschaft. Оно и понятно — Оскар и Марк родом из разных стран и культур, хоть и из одной эпохи. Тем не менее биографии и стили жизни определяют, как витающие в воздухе сюжеты по-разному воплощаются в книжной материи.

"Философия постстоиков Баррингтона Бейли,

или почему надо фантастически возвращаться к Фридриху Ницше"

Предыдущий отзыв на Баррингтона Бейли я начал отсылкой на Ницше. В случае со "Столпами вечности" я пойду тем же путем, но чуть иным...

Ведь вечное возвращение — идея более древняя, нежели чем псевдо-евангелические заходы одного немецкого филолога. Собственно, как британский фантаст и показывает, вечное возвращение — это идея стоиков. Точнее, по роману и его переводу, "столпников". Последнее, в каком-то смысле, даже точнее, вспоминая этимологию слова "стоицизм" как названия эллинистической философской школы. Но если углубиться еще сильнее, то идея пространственно-временной цикличности — общее место у всех традиционных обществ. Даже у самого, да простят мне мой европоцентризм, уникального из них — эллинско-римского, в котором и сформировалось семя европейской рациональности (пусть и не все с этим согласны). Те ценители интеллектуальной фантастики и литературы вообще, например, кто читал зарисовки и эссе Борхеса на тему времени, вечности и иже с ними, прекрасно об этом знают.

Для Платона и Аристотеля, двух столпов греческой мудрости, какими в "Столпах вечности" предстают мифические основатели столпников, Иоаким и Вооз, мир никогда не создавался, был всегда и все основано на больших космических циклах. Даже к идеальной политии ("государству" в наших переводах) Платона мир придет не в будущем, а как бы в возвращенном прошлом (все выведенные Платоном и далее перенятые Аристотелем политические формы зациклины и сменяются в обществе друг за другом). А "перводвигатель" Аристотеля как бы всегда создает мир, а не в христианской временной линейности, которая уже станет средневековой христианской интепретацией аристотелизма. До них ионийские "стихийные материалисты" видели мир теми или иными "первоэлементами", которые то "умножаются и расчленяются", то "объединяются и упрощаются". По самому буддийскому, восточно-мистичному греку (и вместе с тем самому европейскому, ведь "мыслить и быть есть одно" даже важнее "мыслю, следовательно, существую", хотя у французского классика не только про мыслю...), Пармениду, мира как совокупного много вообще нет. К этому он пришел в ходе первого мысленного эксперимента, до сих пор одного из самых сложных для человеческого ума. В конце концов, Гераклит, у которого мир есть Огонь, разумный пламенный эфир, где "война — отец всему", стал самым ярким среди эллинских философов, рационализировавших идею цикличности. Именно от него эстафету в осмыслении цикличности и переняли стоики/столпники.

Извините за философские ретроспективы... это я все к чему? Потому что ставшая некоторым уже банальным культур-феноменом в современности, где отсылки на Ницше есть общее место, идея вечного возвращение основной сюжетный фон, а его нарушение — главный макгаффин "Столпов вечности". Черт, даже в российском постмодерн-рэпе, у Славы КПСС, есть одноименный трек. Другое дело, каким именно образом философские размышления о детерминизме и индетерминизме встроены в повествование Баррингтона Бейли, есть ли там место для Ницше и должно ли было оно там появиться. И насколько представленные конструкции лучше или хуже последних новинок фантастики на бумаге и на экране.

Перед нами далекое будущее. Одна из многих вариаций будущей империи человечества, на этот раз в виде "Эконосферы". Последняя, правда, не далека от своего заката. Как и, возможно, сама вселенная вокруг. Так считает главный герой романа, Иоаким Вооз, столпник, первый скелетон, т. е. человечек с модифицированной нервной системой (и телом вообще). И первый же, кто пережил самую сильную болевую травму в мироздании. Посттравматический синдром преследует его всю жизнь и отягощается его личной философией. Философией стоицизма, которая, по идее, должна излечивать и приносить спокойствие своим носителям, а в итоге приводит нашего протагониста к еще большим мучениям. Ведь Иоаким знает, что он будет переживать ту ужасную боль вечно. Во всех будущих и прошлых вселенных. Но он хочет изменить сам вселенский порядок, чтобы разумный вселенский огонь не допустил мучений Вооза в будущей вселенной. А, может быть, и вобще не создавал ее. На своем пути главный герой встретит скелетон-ку, афериста-предсказателя, богача-коллекционера, секту-сциентистов, агентов Эконосферы и еще много кого, которые приведут Иоакима к сознательному отказу от своего плана, а после... А после к финалу с приличной такой долей недосказанности.

Так или иначе, с недосказанностями или без, о философской подоплеке хочется сказать следующее. Круто, что Бейли так подробно расписывает потенциальную цивилизацию нео-пост-стоиков. Не уделяя, правда, должного времени их психологическим или медитативным практикам, о которых в массовой культуре известно гораздо меньше общих моментов стоицизма. Вместе с тем "Столпы вечности" — это одно из немногих произведений, в котором я бы не стал до конца хвалить андеграундность и отсутствия поп-элементов. Что имеется в виду? Как я уже сказал, Ницше гораздо более поп-мыслитель, нежели чем стоики. Рейтинги упоминания последних на порядки ниже. И вечное возвращение давно стало патентом отца Заратустры. Другое дело, что переосмысление Ницше значения вечного возвращения могло бы стать неплохим поворотом по маршруту сюжетной трансформации Вооза. От принятия вечного вощвращения по стоикам, к его отрицанию и к отрицанию отрицания. А именно двойным отрицанием и предстает интерпретация Ницше данной идеи. Почему?

Для Фридриха знание о вечном возвращении важно не со стороны онтологии, а со стороны этики. Люди его времени, да и нашего, делают и жертвуют чем-то либо ради прошлого, либо ради будущего. Притом что именно будет подразумеваться под данными хронологическими регистрами особого значения не имеет. Нация, утопия, ретротопия, семья, бог или нечто иное. Для Ницше принятие вечного возвращение — это волевое преодоление кажущейся ничтожности своих действий. Какая разница, зачем что-то делать, если все в итоге разрушится? Создадим коммунизм или аристократический род, а первый в итоге умрет в огне взрыва сверхновой, а второй падет от неудачных кровосмешений и разложения нравов. А надо делать ради того, чтобы делать. Делать нечто ради того, чтобы этот момент утвердился в вечности. Чтобы он повторялся бесконечно много раз. Этим философским жестом Ницше, во-первых, преобразует этику в эстетику (жить правильно — создавать из своей жизни произведение вечного искусства), а, во-вторых, преодолевает противоречие между линейностью и цикличностью. Уходит от христианской эсхатологии и от депрессивной стоической мудрости. Разворот Иоакима Вооза к тому взгляду на свою жизнь и мир был бы неплохим окончанием мытарств героя, которое мне показалось несколько скомканным.

Тем не менее "Столпы вечности" все равно советую к прочтению. Отличный пример философского романа в реализации через инструментарий "фантастическо гетто". Победнее пестрота вселенной, чем в "Дзен-пушке", но на уровне зачастую более высоком, нежели в новейшем сай-фай продукте. Вместо множества классныз юморитических зарисовок из "...пушки" же — много интересных драматических и просто стилистически любопытных фраз: "он обитал в болевых дворцах, странствовал по городам цивилизаций, основанных на пыточной технологии"; "крики были похожи на новый язык для нового мира" и т.д. Глаз, правда, зацепился за момент, где эпикурейцы названы людьми в погоне за чувственными радостями и благами... Хотя, на самом деле, уж кто-то, а это не про аскетичных последователей Эпикура, которые превозносят умные, духовные развлечения. С другой стороны, полемика между детерминистами и индетерминистами в "Столпах вечности" — на несколько голов выше чем в недавнем довольно "твердо"-фантастическом сериале "Разрабы". Последний, на мой взгляд, переоценен, но его портит в основном концовка, в не весь остальной массив произведения. Вопрос, насколько сильно выглядит представленная онтология у Бейли среди других авторов о цикличных вселенных — у Шеффилда, Андерсона, Игана, Макдональда и т. д. Хотя само вопрошание спорно. Все-таки Барринтон Бейли создает некоторым образом винтажный сай-фай, осовременивает античных классиков и "одревляет" научно-фантастический дискурс, почти как те молодые люди, которые сегодня уже с седыми волосами, искусственно старили свои джинсы. Классный эксперимент.

По традиции сначала передам хвалы вольным переводчикам. А именно группе VK «Ð›Ð¸Ñ‚ературный перевод».

«Ð§ÐµÐ»Ð¾Ð²ÐµÐº, потерявший море» Старджона относится к фантастике, которую мы потеряли. К золотому веку сай-фая, когда воспевались, возможно, слишком абстрактные, но с конкретной важностью черты человека. Его разум, стремление к знаниям, тяга к новым открытиям, внутреннее желание к преодолению себя и законов вселенных. К очеловечению бесчеловечного холода космоса. Через жертвы, но ради великих свершений. Для того, чтобы слово «Ð§ÐµÐ»Ð¾Ð²ÐµÐº» звучало по-горьковски гордо.

Теперь же Теодора Старджона нарекли бы «Ð°Ð½Ñ‚ропоцентричным ретроградом». Или просто консерватором. В эпоху постмодернистских игр, спекулятивного реализма и акторно-сетевых теорий, якобы разоблачающих ударов нейрофизиологии и вульгарных материалистов вроде Докинза человечество перестало быть чем-то особенным. Слышны голоса отвратительно и мерзко понятного Ницше. «ÐŸÑ€Ð¾ÑÐ²ÐµÑ‰ÐµÐ½Ð½Ñ‹Ð¹ Запад» плюет на Просвещение и всеми (не)разумными силами трудится над преодолением человеческого с помощью переделывания истории, глумлением над любой традицией — даже вполне левой, революционной — введением полчищ иррациональных гендеров, низведением до пустых конвенций и иллюзорного пшика понятий общественного и идеального...

Но это все не про рассказ. Старджон в несколько затянутой (единственный минус произведения) форме рассказывает две истории. Одну о мальчике с большой фантазией и острым умом. Другую о мужчине в скафандре среди бесконечных песков. Он смотрит сквозь темные и прочные стекла в поисках моря и себя. А назойливый мальчик с игрушечным вертолетом и самодельной ракетой постоянно сбивает его с пути мысли. Или наоборот старается помочь найти душу в странном океане жизни и морскую гармонию вдали от дома? Думаю, все поймут, чем в итоге закончатся эти две истории. Мы слышали о них не раз. Видели такие повороты в сюжете, идеи, скрытые в похожих контекстах. Но иногда полезно вспомнить, что быть Человеком — это не просто. И порой надо отдать очень многое за то, чтобы им остаться до самого конца.

Вот и завершилась трилогия Йена Макдональда «Ð›ÑƒÐ½Ð°».

Хотя кто знает. Быть может, как и с сагой про «ÐÐ»Ð¾Ðµ восстание» Брауна, из цикла вырастут новые книжные побеги.

Пока же — три романа. Первый, «ÐÐ¾Ð²Ð°Ñ Луна», нашел читателей (не считая старых поклонников и фэнов автора) благодаря поп-волне от бумажной и цифровой «Ð˜Ð³Ñ€Ñ‹ престолов». Мне же кутежи, дуэли, сексуальные эксперименты и космический «Ñ‡ÐµÑ€Ð½Ñ‹Ð¹» бизнес лунной аристократии приглянулись как красивый оммаж и качественно выстроенный поклон Фрэнку Герберту с его «Ð”ÑŽÐ½Ð¾Ð¹». Новое Средневековье между звезд в антураже ретро-футуристического капитализма — это круто и стильно. Но лишь в масштабах одной книги-эксперимента. А Йен решил не останавливаться и продолжать. Вторая книга подарила парочку сцен со старушки Земли, которая практически не изменилась по сравнению с почти лемовскими пейзажами Луны. И дальнейшее развитие персонажей, пестрой химии для всех гендеров и цветных идентичностей (без сарказма, иронии и порицания, если что). Но вот третья книга...

А что в ней такого примечательного? Ничего кардинального нового, без нежданных поворотов и классных сцен. Несколько героев успели переобуться по сравнению с прошлой книгой, притом некоторые пару раз подряд за действия финального романа. Например, экс-жена Лукаса из клана китайских лунных господ. И вообще темная линия тонких махинаций Суть оказывается в стороне. Лукасинью Корта, который многих русскоязычных (и не только?) читателей раздражал первые две книги — но не меня, кстати (док-ва в предыдущих рецензиях) здесь оказался выброшенным на обочину сюжета. Честно, теперь вообще непонятно, а требовалась ли его линия, столь детальная и навязчивая, в предыдущих частях саги? Я думал, Макдональд не просто так держит этого героя на виду у читателя. Держит как скрытого туза, который еще себя покажет. Но нет! Зато мы получаем еще охапку персонажей — честно, их даже больше, чем в толстовской «Ð²Ð¾Ð¹Ð½Ð¾-мировой» саге, и запомнить их здесь гораздо труднее. И, уж извините, глоссарии многочисленные не помогают в этом деле. Потом, несмотря на то, что Йен Макдональд очень точно описывает сцены секса и эротических заигрываний, именно в «Ð’Ð¾ÑÑÑ‚Ð°Ð²ÑˆÐµÐ¹ Луне» некоторые из них были лишними. Например, зачем было намечать нечто подобное между земной кузиной Корта и дальней родственницей Воронцовых? Лучше бы продолжили развивать химию и отношения между Мариной и Корта-адвокатессой. Как видите, обильное количество имен оставляет свои следы в виде имен забытых. Но, в конце концов, было и кое-что неплохое в книжке. Худо-бедное, но приличное завершение литературного проекта Макдональда. Как всегда, великолепные пейзажи Луны, в которых стало на один эпизод из «Ð”ÑŽÐ½Ñ‹» больше и что только прибавило хороших впечатлений (кто знает, тот поймет). Один неплохой поворот в повествовании в виде старого «Ð´Ñ€ÑƒÐ³Ð°» из серии опять же «Ð´ÑŽÐ½Ð¾Ð²ÑÐºÐ¸Ñ…» героев (аналогично). Далее — интересные измышления представителей семей Лунных Драконов о том, как развивать и использовать дальше спутницу Земли. Тут и радикальные терраморфинги с последующим преобразованием всей Солнечной системы, и космическая экспансия, и био-генная инженерия, и киберморфинг с квази-коммунистическими утопиями... Кстати, Макдональд плохо в коммунизм, так сказать, даже технического розлива. Хоть десять раз там будет супер технологическое постдефицитное общество, но общественное бытие в форме рыночного компьютера космических масштабов с правыми анархо-либертарианцами не есть коммунистическое бытие. Никакого преодоления отчуждения во всех его формах и вариантах не произойдет. Тут педагогические технологии с психологическими преобразованиями требуются... в Загорском эксперименте коммунизма больше, чем в такой воображаемой квантовыми компьютерами потенции. И раз уж немного ушел в политику я, то вспомню, как на протяжении всех трех книг сам автор уходил в нее. В этом плане, описаний, достаточно скупых, земной политической ситуации в связи с Луной, Макдональд не просто научный фантаст, а скорее магический реалист, а точнее — простенький фэнтезист. Действия земных государств выглядят крайне неестественно хотя бы потому, что на спутнике, от которого зависит не только энергетическая, но в потенциале и военно-стратегическая безопасность Земли, ведут себя, по крайне мере на 90% страниц трехкнижия крайне нелепо и безучастно.

Ну, и последние недовольства — повторы. Притом речь не только и не столько про сюжетные заимствования из сторонних произведений, самоповторы. В конце концов, лунная эпопея Йена Макдональда — это ревизия «Ð”юны» Герберта в соусе новомодных тенденций нашего позднего империалистического капитализма с виртуальными примочками. Я говорю про два очень часто мелькающих и режущих глаз повторений. Первый тип их — пафосные фразы для пацанских, киношных и бизнес-цитатников. Корта такие-то, Луна такая-то, мы ого-ого, а они, а жизнь есть сие, а смерть — тю. Персонажи почти не разговаривают как люди, нормально, без дебильных высокопарных шаблонов. В первой книге это прощалось в связи со спецификой и низкой частотой, во второй такого вообще почти не было. А здесь хоть отбавляй. И вторая группа из назойливых моментов — это через страницу размышление о гендерной свободе Луны, особистых брачных отношениях здесь и песни про либертарианский капитализм. Вот одного-двух упоминаний мне, как среднему читателю, хватило, чтобы уловить мысль автора — здесь любовь свободная, а брак — для дела! И вообще сначала дело, а любовь в стороне. Это тяжело, но таков путь! И у нас тут вот такое вот устройство экономики... Ну зачем так часто-то было напоминать обо всем этом?

Тем не менее, при всех замечаниях выше, книжку все-таки надо прочитать и дочитать. Хотя бы потому, что циклы надо завершать, проходить до конца. И пусть «Ð›ÑƒÐ½Ð°» Макдональда не выдерживала везде высокий уровень, это все равно любопытная трилогия, которой можно убить недельку из свободных вечерков.

К глубокому стыду, при моих мировоззрении, убеждениях и идеях, я не знаком с целым пластом в литературной культуре. Тем континентом, который располагается, если долго и верно плыть в левом направлении. Разумеется, вводить политический, а в таком контексте — "политотный", "тоталитарный" подход в искусство — не лучшая идея. Это кастрация мирового наследия человечества и развешивание ярлыков. С другой стороны знать лишь теорию коммунистической идеи, но не быть плотно знакомым с не-теоретиками, которые порой сделали для коммунизма в десятки и сотни раз больше, чем кабинетные "революционеры" — такая же самокастрация собственного же развития. Например, тот же Лев Толстой, русский просветитель, оказал из поля нетеоретической литературы важное и положительное влияние на марксизм. Оттого мне тягостно, что пока я не знаком с Маркесом и Блохом. Зато хоть как-то знаком с Сартром и продолжаю это знакомство углублять.

"Дьявол и господь Бог" — прекрасная пьеса во всех отношениях. С исторического ракурса — увлекательное, пусть и поверхностное, введение в крестьянские восстания в Германии. С философского — отличное художественное тело для экзистенциальной и даже диалектической, очень близкой к Гегелю, мыслей. Хотя тот же экзистенциализм со всеми своими плюсами и минусами лучше всего как раз на сцене литературы неакадемической, неформальной себя раскрывает. Разумеется, как и другие работы из сартрианы, отлична в сугубо утилитарном, эстетическом смысле.

"Дьявол и господь Бог" — это воинствующий атеизм в самом нетривиальном и высоком смысле. Трагический экзистенциальный атеизм, без глупых шуточек современных научпоперов-борцов с религиями (которые порой даже атеизм от антиклирикализма отличить не в состоянии, откуда и сумятица в аргументации), вещающие на предельно низком дискурсе дискуссии и дебатирования, из-за чего как-то стыдно себя к последним причислять в позиционном взгляде. Ведь нападки в лагерь клирикализма и церковности у Жан-Поля перерастает в чистую и, не побоюсь этого слова, высокую форму атеистичности. Борьба с богом и божественным потому, что его нет. Никогда не было и не будет.

На страницах сартровской пьесы разворачиваются ницшеанские и гегелевские мотивы. В сумме оба они дают и сплетаются в атеистическую теологию Томаса Альтицера, по которому личная святость и безгрешность, благостная жизнь и творение добра ради личного спасения (или даже ради просто бога) есть истинный и самый подлинный грех. Но не перед богом, а перед другими людьми. Святость и альтруизм, жизнь ради других, аскетизм, отшельничество в оптиных пустынях — все это в одеждах религии является абсолютной бесчеловечностью. Жить надо ради других без дополнительных инстанций, которые, лишь на мгновение исчезая, дают жизнь достоевщине бога мертвого, без которого все позволено...

Показывает настоящую суть клирикалов и Церкви Сартр на примере Генриха. Монаха, вызывающего поначалу сочувствие. Человек пошел против властей Церкви, чтобы быть рядом с людьми в осожденном, голодающем и вымирающем городе. Даже его метания между двояко острым вопросом в первой части пьесы не прекращают симпатии к персонажу. Но дальнейшая эволюция, а точнее становление Генриха, открывает инобытие, которое есть подлинное, непрекрытая, развернутая суть этого героя. Он забывает про свою личную святость, от которой не получил, как он сам ни раз говорил, ничего хорошего от мерзких людишек, а затем вовсе в порывах сумасшествия готов убить своего визави и по совместительству главного героя пьесы. При этом Генрих начинает общаться с дьяволом, явно плодом его помешательства, но не даром имя врага человеческого вынесено вместо с творцом рода людского в заглавие. Ведь оба они, как в теологических очерках Честертона, по сути одно целое. Одно над человеком, что дает роду людскому смыслы и силы быть дальше. Даже если обе эти сущности не даруют вечную жизнь, жить без них в этой невозможно для многих. Особенно для показных святош, которые достаточно легко становятся садистами и убийцами.

При всей пестроте персонажей и героев в "Дьяволе и господе боге", настоящим героем Сартра, противовесам Церкви, фигуре святого и феодальному, косному мышлению предстает Герц. Личность в самом начале произведения, мягко говоря, отталкивающая. Ублюдок в обоих смыслах слова, творящий зло ради зла, безжалостный носитель смерти и страданий, отдающий всего себя в форме зла (как по Ницше — мы должны быть как Солнце, которое все себя отдает миру, но ничего не берет взамен) окружающим. И тем не менее вся эта его тьма — это метод проб и ошибок. Это поиск себя в очень грубой эмпирике, под стать миру, в котором родился и вырос Герц. И его же первоначальное состояние — это отсылка. Обращение к неогегельянской философии Александра Кожева, на одну из работ которого Луи Альтюссер, французский марксист, написал рецензию "Человек, эта ночь". В пьесе Жан-Поля Сартра часто мелькают метафоры о том, что человек — это тьма и ночь. То есть пустота, чистое ничто.

Что это означает? Лишь наше коренное и зияющее отличие с другими животными. Мы рождаемся "табула раса", чистыми листами или дырками от бублика. И далее мы сами конструируем свою сущность. В философии Сартра такое саморазвертывание — чистая свобода отдельно взятого человека. Я же не соглашусь целиком с таким размышлением, ведь не-ортодоксальный марксист Жан-Поль забывает, что рождаемся мы пустыми, но в заполненности. В общественном теле человечества, где нас насильно даже, но заполняют. Другое дело, что мы в этом процессе можем и должны заиметь свободу. Ведь свобода в спинозиском смысле — это понимание и управление необходимостью. Диалектика свободы и необходимости, или, в контексте философии пьесы и Сартра вообще, пустоты и полноты. У каждого из нас есть свобода выбирать и выстраивать себя, но это не происходит в вакууме. Также и герой Сартра, Герц. Так же, как и Генрих, он старается найти бога и самого себя в процессе своего становления. Уже сразу в отличие от Генриха, Герц может делать решительные шаги, являя себя как радикального христианина Альтицера, и постоянно становится своим иным, собственной противоположностью, не дожидаясь милостивого чуда и благодати от бога. Он постоянно отрицает себя, проходя по актам пьесы гегелевские тезис, антитезис и конечный синтез. В самом конце он наконец понимает всю эфемерность и неправильность, пошлость толстовского ненасилия и личной святости, и наконец становится полноценным Человеком. Ведь он наконец понимает, что бога нет. Есть лишь люди, ради которых нужно жить. Притом не ради всех людей, а ради угнетенных, которые имеют право на кулаки и кровавое отмщение для лучшего мира. Последнее — вполне себе самый ортодоксальный в самом хорошем смысле слова марксистский жест. А последнюю перемену главного героя можно воспринимать и в контексте диалектики моральных средств и целей из статьи "Их мораль и наша" Троцкого.

В итоге пьеса Сартра "Дьявол и господь боГ" — прекрасный атеистический и антиклирикальный памфлет, переполненный интересными героями, коих вовсе не два, замечательными цитатами, диалогами, иногда уместным юмором и глубоким трагизмом человеческого существования. Жан-Поль прекрасно играет литературным пером на полях разных философских традиций, не смешивая их в эклектичную похлебку, а создавая увлекательную и глубокую художественную работу.

Люблю неожиданные развороты сюжета. И игру с читателем, сдобренную намеками и скрытыми указаниями на правду. Истину в рамках текста, большого или малого. Не всегда такая игра и тот самый финт словесами удается что писателям больших произведений, что режиссерам многомиллионных кинопроектов. Например, достойный фильм «ÐžÐ±Ð¸Ñ‚ÐµÐ»ÑŒ проклятых» (2014) Брэда Андерсона с отличными, маститыми актерами, атмосферной историей и отличным приемом «Ð²Ð¾Ñ‚ тот самый разворот сюжета... ан нет, это фокус, иллюзия — разворот будет далее» (отвлечение внимание, просто-напросто — привет «ÐŸÑ€ÐµÑÑ‚ижу» Нолана) не обошелся без минусов. Маленького, но непозволительного для творящих личностей минуса — обмана. Между фокусом (иллюзией) и обманом есть серьезная разница. Когда в самом начале фильма показывают сцену с главным героем, который влюбляется в красавицу Элизу Грейвз, оказывается, в самом конце картины, что эта сцена — фальшь. И надувательство, плохо обусловленное сюжетом.

Провернуть же без лживых манипуляцией, но с помощью искусного пера неожиданность и поворотливость в рамках миниатюрного рассказа не всякому дано. Вообще малый жанр, микроформа самая сложная стезя для автора что пера, что камеры. И замечательно, что в рассказе «Ð§ÑƒÐ´ÐµÑÐ° позади» Станиславу Карапапасу это удалось. Уже заглавие произведения намекает о том, что же будет дальше. Первый фрагмент с престарелыми героями, которые в душе до сих пор дети, тоже. И далее по списку. И самое главное, до последнего я не думал, что это — экивоки в сторону Истины сюжетной колеи. Думал, что это реалистические измышлизмы и не понимал, а где фантдоп, что рассказ делает на фантлабе, хех. Но финал все расставил по местам и сделал это красиво. Привел в действие все ранее расставленные по тексту подсказки и указатели. Именно такое впечатление и должны оставлять произведения с резкими зигзагами повествования в конце.

Кстати, все же поняли, а в чью сторону сворачивает сюжет рассказа?)

Шестидесятые, семидесятые годы прошлого века. Хиппи, студенческие бунты, рок, новые левые и психоделическая революция, во многом определившая путь и конец всех перечисленных вещей. Вот те слова, которыми можно отчасти передать суть той эпохи. Грег Иган в «Ð¡Ð¾Ð»Ð¾Ð¼Ð¸Ð½ÐºÐµ...» количеством слов несколько большим рисует эпоху, лежащую впереди от наших дней на десятилетие-другое. И в ней психоделическая магия, запряженная духом левацкого бунтаря, способно либо сгубить все, называемое человеческим, либо открыть дорогу целой эре свободы. Положить конец царству необходимости по Марксу. Вопрос только в том, не освободит ли свобода человека от самого же человека.

Именно перед такими сценариями будущего всего человеческого рода оказывается наемник большой фармакологической компании. Которая, разумеется, без разработки биологического оружия обойтись не способна. Прибыль, ничего личного. А когда один из ее ключевых разработчиков, в прошлом любитель левых революционных статей и романов, Гильермо Ларго, исчезает в искусственных джунглях латиноамериканских наркобаронов, главного героя посылает для его возврата к работодателям. Или к переходу в неживое состояние. Но все оказывается на порядок сложнее, в том числе мотивы Ларго и его работа в компании.

Целью наемника оказывается создатель «ÑÐµÑ€Ñ‹Ñ… рыцарей» — искусственного вируса, который позволяет своему носителю перестраивать архитектонику мозга по собственному желанию. Точнее, изменять самого себя по своей же воле. Притом это фантастическое допущение посильнее тех гипотетических нейроимплантов из рассказов самого же Грега, которые временно могли изменить некоторые свойства своего носителя. Так сказать, сделать его на пару часов смелым, религиозным или даже поэтом. А «ÑÐµÑ€Ñ‹Ðµ рыцари» позволяют изменить строй ваших мозгов навсегда. Всего лишь сильно захотите — прямо как на лучших сеансах различных тренеров личностного роста, не правда ли? А тут правда. С фактом существования «ÑÐµÑ€Ñ‹Ñ… рыцарей» Сократу пришлось бы согласиться со своим учеником, что душа человека схожа с гармонией лиры. То есть ее взаправду можно подтянуть, откалибровать и сделать совершеннее. Но и расстроить в таком случае тоже, ведь и это верно? Неужто все захотят быть поэтами, художниками, эмпатами, альтруистами, героями и т.д. словами со знаком плюс? Или хотя бы не минус. Общественное бытие, черт его, настаивает на своем и оскверняет чистый лист, который становится человеком, как ему вздумается. Пусть случаются ошибки и получаются сильные, правильные и способные к борьбе за более справедливый мир личности, но их единицы. И не из-за природы человеческих мозгов, а из-за тела социального организма — всего огромного человечества, экономически и географически составляющего капиталистическую мир-систему. Мы не ангелы, как правильно заметили герои рассказа. И далеко не все из нас хотят ими стать, потому что так велит мир. Надо его изменить, а для этого, чертовы парадоксы, надо изменить себя! Сломить общественные оковы лицемерия, конформизма, страха, тщеславия, лености и начать действовать. Сложно, но возможно. История щедро покажет вам перечень тех «ÑÑ‡Ð°ÑÑ‚ливчиков» (потому что им не повезло родиться с лучшим устроением мозгом — они сами его изменили, без всяких там рыцарей), кто смог стать лучше. Для этого требуются жертвы, время, страдания и, возможно, в конце нас ждет неудача. Провал. Печально, больно, но такова цена свободы, заброшенности в наш мир. Мы обречены быть свободными, и это замечательно. Не стоит обесценивать те труды, которыми настоящие люди себя выстраивают, ведь самый главный труд здесь — это искренне пожелать стать большим, лучше, чем ты есть. Решиться на это никакие рыцари, кроме нас самих, не помогут.

Наверное, «Ð­Ñ‚о не путь домой» — один из самых простых, я бы даже сказал простеньких рассказов Грега Игана. Для восприятия, понимания, без достаточно сложных естественно-научных проблематик и соответствующей лексики. И потому, наверное, не самый интересный. Не игановский!

Сюжет прост как мир. На Земле китайцы-покорители-луны и американская хакерская держава чего-то не поделили и устроили на Земле не пойми что. Вроде бы, по горящим огням ночных городов на африканском континенте, все не так плохо, да вот несколько ребят, в том числе совершенно неученая пара, застряли из-за этих неурядиц на холодной Луне. И вот мать с маленькой дочкой самоотверженно и кропотливо старается оттуда выбраться. И, спойлер, выбирается.

Правда, по заглавию рассказа понятно, что ее потуги могут привести совсем не домой...

Книжный эпос о расколотом на две части мире... Мужском, диком и патриархальном и женском, демократическом и феминистическом. О странном явлении природы или чего-то совершенно неестественного — Черного потока, который диковинным образом разорвал человеческий род и уготовил мужской его части участь сухопутных крыс. И, наконец, эта литературная трилогия о героях, которые решили рискнуть и таки перевернуть игру, объединить разорванное целое и узнать, что же лежит за природой Червя и вселенной вокруг их родного мирка.

Наверное, по этим трем предложениям можно вообразить, что цикл Йена Уотсона, не самого последнего фантаста на Западе, является чем-то как минимум интригующим, необычным и интересным. Тем более сравнение и рекомендации, отсылающие некоторые составляющие трех романов автора к, не побоюсь этого слова, великому и классическому циклу Фармера «ÐœÐ¸Ñ€ Реки» как бы намекал мне вот уж пару лет, что прочитать эти несколько небольших книжек надо обязательно. И вот, оказавшись впервые в горах, в студенческом туристическом лагере, в осетинских красотах на целых семь дней, я отдался семидневному же запою, который в горной местности отметает всякое дурное опьянение. Самовольные экспедиции к ледникам, веселые шумные вечера, отличная компания, романтика, немного любви и безудержное веселье — время было занято до самых последних минут ночи. Но тем менее когда выбор лежит между Шопенгауэром и книжками Уотсона, я подумал, что перед сном лучше все-таки для должного усвоения почитать последнего. И знаете, даже откидывая алкогольные путешествия и празднества, горы Осетии, люди и юмор, которые я пережил за семь дней, дают просто небывалый разгон и удовольствие по сравнению с чтением «Ð§ÐµÑ€Ð½Ð¾Ð³Ð¾ потока» Йена Уотсона, ибо романы его — откровенная скука. Нудный слог, непонятно какая целевая аудитория у сего творения, скучные и медленно тянущиеся события, неинтересные двухмерные герои — что в первой, что во второй книге. И впервые за свою жизнь, я нарушил святое для себя правило — плюнул и не дочитал до самого конца. Решил отринуть третью, заключительную книгу «ÑÐ°Ð³Ð¸». Ничего из заявленного эпохального и фантастического на страницах двух книг я не встретил. И дело тут не в переводчике. Главная героиня никакой симпатии не вызывает от слова совсем. Поначалу она обычная вздорная девчонка с радфемскими замашками, потом резко повзрослевшая особа, потом — просто функционал автора для «Ñ€Ð°Ð·Ð²Ð¸Ñ‚ия» сюжета. Еще в первой книге есть ее брат, который хочет выйти на другой берег, но почти сразу там умирает, а она идет за ним, но почти сразу про него забывает, и еще дает тамошним плохим белым цисгендерным парням способ поработить свой мир — ну, чисто случайно, не со зла. И весь сюжет оставшийся в первой книге и во второй, самой большой из трех, примерно такой, как в моем кратком пересказе. Действия просто идут, герои просто что-то делают, забывают как-то развиваться и интересовать читателя.

Единственное, что я ставлю плюсом — некоторая фантазия автора. Все-таки очертания мира, шаблон, так сказать, неплох и мог бы стать чем-то интересным. Также большой плюс за неплохую идею сциентистской религии у патриархального берега, а также за ту реальность, которую она отражает. В остальном крайне скучное чтиво для непонятно какой аудитории с не проработанными персонажами. К сожалению, лично меня эти книги не смогли никак увлечь, развлечь и предоставить какую-либо эстетическую сладость. Лучше съездите в Осетию, нашу, северную — укромный и безумно красивый уголок, который незаслуженно остается далеким от российских и любых других туристов. Эти виды стоит узреть, а вот прочитать данный цикл Уотсона — все-таки нет.

«Ð¡Ñ‹Ð½» — наверное, даже не хоррор, а современная сюрреалистическая психоделика.

Точнее, психоделическая трагедия, поданная в любимом многими (или только мною?) жанре «Ð½ÐµÐ¾Ð¶Ð¸Ð´Ð°Ð½Ð½Ñ‹Ñ… концовок и сами понимайте, что тут происходит!». Надеюсь, что все понимают, что это не ирония и не уничижение, а позитивная характеристика произведению, ведь для меня литература — не просто «Ñ€Ð°Ð·Ð²Ð»ÐµÐºÐ°Ð»Ð¾Ð²Ð¾» или топорное морализаторство. В том числе и фантастическая литература. Это еще и повод подумать о вещах глобальных или внутренних, великих и подлых, пугающих и прекрасных. Пробудить снедаемую холодным миром технологического и потребительского эгоизма эмоционально-сочувствующую сущность. И элементарно пробудить мозги. Наверное, последние два пункта здесь, в рассказе, сочетаются. А что еще лучше, общие посылы и фантастическое допущение я таки понял правильно! Автор подтвердил ;) (включайте мозги, не ленитесь!). Ведь это же прекрасно, отправиться в литературное странствие в мир странной живой (или мертвой) женщины, переполненный ее личным отчаянием и безумием, который скрывает океан вины и греха. Красивое, интеллектуальное и краткое путешествие с мешком моментов для обдумывания. И не побоюсь этих слов, пройду повторно долиной смертной тени этого сюжета...

Тусклый не новый после-мир,

или размышления и комментирование о мета-, пост- и «Ð¿Ñ€Ð¾ÑÑ‚Ð¾» будущем

*Чет хуже нечета, поэтому и третья статья в честь и о Борхесе (но как всегда не только)*

Лабиринты, сны, литература, гностицизм, Каббала, творчество, Человек и встреча прошлого с будущим... Луис Борхес изрядно и во благо сломал классические каноны и ортодоксальную узость литературы магическим сплетением эрудиции, книжной любви, культурной экзотикой и талантом. И прошелся по разным темам, литературным жанрам и именитым отцам-основателям, а также сквозь множественные образы и бытийные (да житейские) вопросы. Сегодня я, подводя точку своей серии «Ð¾Ñ‡ÐµÑ€ÐºÐ¾Ð²» (вкупе со сторонними суждениями) по борхесианским рассказам. А именно после мыслей в буквах о темах гностицизма, литературы, Человека и т.д., приступаю к последней в списке. И вместе с тем ко всем сразу, ведь настоящая «ÑÑ‚атья» завершает предыдущие две. Надеюсь, и развивает в самом прогрессивном смысле...

Как читавшие аргентинского писателя могут знать, в своем творчестве литературная аватара (аки альтер-эго) успела много где и с кем побывать. Например, с самим с собой, только младше или старше. Хотя всегда в этих темпоральных сновидческих странствиях вопрос — кто именно и с кем встретился. И встретился ли. Но на личных беседах с самим собой путешествия во времени у Борхеса не заканчиваются. В рассказе «Ð£Ñ‚Ð¾Ð¿Ð¸Ñ усталого человека» другая вариация-инкарнация писателя лицезреет очень и очень далекое будущее человеческого вида. Ибо вопрос, есть ли там «Ñ†Ð¸Ð²Ð¸Ð»Ð¸Ð·Ð°Ñ†Ð¸Ñ» в любом нашем понимании этого слова. Ибо рандеву с грядущей эпохой оставляет крайне двусмысленные ощущения, с нескрываемой каплей горечи где-то внутри. А именно будущее предстает нашему почти-современнику довольно унылым, серым и одиноким местечком. Никаких мегаполисов и континентов-муравейников лирический герой Луиса Хорхе не видит. Лишь бесконечно тянущуюся степь с одним-единственным домишком. Суровый и угрюмый хозяин этих далеко не футуристичных апартаментов. У этого постчеловека и его сородичей нет имен, государств, разных языков и, видимо, общественных институтов в обычном их виде. А далее, чтобы не плодить и без того плодовитых лишних сущностей, лаконично приведу цитаты собеседника рассказчика Борхеса:

«Ð¤Ð°ÐºÑ‚Ñ‹ уже никого не трогают. Это просто отправные точки для вымысла и рассуждений. В школах нас учат во всем сомневаться и уметь забывать»

«ÐÐ¸ÐºÑ‚о не может прочесть две тысячи книг. За четыре столетия, которые я прожил, мне не удалось одолеть и полдюжины. Кроме того, не так важно читать, как вновь перечитывать. Печатание, ныне давно упраздненное, было одним из страшнейших зол человечества, ибо позволяло до безумия множить никому не нужные тексты.»

«Ð¢ÐµÐ¿ÐµÑ€ÑŒ уже нет страдающих от такой бедности, которая была бы невыносимой, или от такого богатства, которое было бы самой раздражающей формой пошлости. Каждый служит.»

«Ð£Ð¶Ðµ нет городов ... Поскольку нет собственности, нет и наследования. Когда человек ... формируется, он готов вытерпеть и себя и свое одиночество.»

«ÐÐµ следует множить род человеческий. Кое-кто думает, что человек есть божественное орудие познания вселенной, но никто с уверенностью не может сказать, существует ли само божество. Я полагаю, что сейчас обсуждаются выгоды и потери, которые может принести частичное или общее и одновременное самоубийство людей всей земли. Однако вернемся к теме.»

Но последуем совета автора. Действительно, вернемся к теме. Обобщая и дополняя скромные описания будущего, в котором на день заглянул «Ð‘Ð¾Ñ€Ñ…ÐµÑ», можно заключить в следующее описание. Мир разобщенного, разочарованного в себе, культуре, науке и цивилизации человечества, где космос и многие технологии специально забыты, где «... кроме цитат нам ничего не досталось... язык — система цитат (*)», где как таковое общество деконструировано; где люди живут чрезвычайно долго и не стареют, но никто уже не читает книг (во всяком, много книг); где школы учат не учиться, а забывать; где товарно-денежные и многие другие виды отношений исчезли; где правительства сами собой ушли на свалку истории; где память о прошлом, история и статистика изъяты из употребления, но остались искусства вроде изобразительного. И т.д. Но предлагаю не делать скоропостижных выводов о черно-белом и немом непрекрасном далеком. Луис Борхес писатель сложный, неоднозначный и не представляющий все в рамках понятий «Ð°Ð±ÑÐ¾Ð»ÑŽÑ‚Ð½Ð¾Ðµ добро и зло». Нет. Но перед нами все-таки не утопия, но и не обычная, не шаблонная антиутопия. Но, как еще Аристотель говаривал, чтобы понять в полной мере какую-либо вещи, нужно знать ее начала и причины. А коль автор решил нам затемнить причинно-следственные связи от дня сегодняшнего ко дню послезавтрашнему, предлагаю прибегнуть к методу фантазирования и представить, «ÐºÐ°Ðº мы до такого докатились». И тут нельзя не упомнить книжки Пелевина (аки короля русского постмодернизма после не-модерна) «SNUFF». Ведь мир нашего автора из промерзлой широкой России в чем-то похож на жаркое и цветастое полотно Аргентины. А именно неверием в факты, которое я процитировал выше. И в отличие от Борхеса, Виктор Пелевин не постеснялся показать нам детерминированность своей реальности. Я напомню ее и, простите, без марксизма (или чего-то левацкого) тут не обойдусь. Ибо именно информационная, постмодернистская и фетишистская стадия капитализма (или посткапитализма, как пожелаете) привела современный мир к миру пелевинскому. Если точнее (и прибегая к формулировкам автора), то обычное бытие СМИ в союзе с визуальной развлекательной индустрией, которое занимается каждый день созданием инфоршума, фабрикацией истории и недавних событий, клепанием зомбифицирующего контента (или просто «Ñ‚Ð²Ð¾Ñ€ÐµÐ½Ð¸ÐµÐ¼» чепухи, выхолощенности, бреда и пустоты). Это разрушительное наглое соседство дикого прибыльного мифа и реального мира разрушило такой наиважнейший институт общественной целостности, как доверие. Как минимум доверие между обществом и власть держащими. А дальше мы знаем по роману: постап, города-на-лету, общество дикарей с конструируемой историей и витающих в облаках элитарных извращенцев с квазирелигией баблоса-и-экрана и сам сюжет. Правда, таки после «ÐºÐ¾Ð½Ñ†Ð° истории» у Пелевина она не совсем кончилась, да и цивилизация не совсем вымерла. По-ироничному, по-постмодернистскому укладу вещей и духу времени оба этих явления есть. Мир капитализма (пост)информационной эры был вынужден сократить свое присутствие в мире до пределов офшара Бизантиума. Проблему неверия в информацию, диалектического противоречия развлечений и фактов пришлось решить оригинальным преодолением оного — созданием интересного религиозного конструкта. Веры на фоне неверия. Точнее, «Ð²ÐµÑ€Ñ‹», а также общества, которое хоть и помнит о ранее бывшем неверии, но радостно его не понимающем. Ибо есть целый спектр удовольствий и «Ð¿Ð»ÑŽÑˆÐµÐº» от сильных мира того. А отыгрываются эти парящие людишки над своими нижними собратьями, получая ложный катарсис и вполне настоящие прибыли от Оркланда.

Но это пелевиниада. В ее книжных вселенных. Что же у Борхеса? Здесь даже такой осколочной и монструозной цивилизации не сохранилось, а на какое-либо возрождение чего-то былого надежд нет. В отличие опять же от «Ð¡ÐÐÐ¤Ð¤Ð°». Ответ вижу один — люди «Ð£Ñ‚Ð¾Ð¿Ð¸Ð¸ усталого человека» слишком сильно разочаровались в человеческом мире. Во всем создаваемом людьми и обществе. Слишком обильное количество лжи и, видимо, не только (технологические катастрофы, бедствия?) постепенно (не так, как у Пелевина), долго, медленно, но верно выхолащивало общественное и далее человеческое из человека. В итоге, достигнув аномии (скорее без радикальных скачков, ибо фраза о медленном исчезновении правительств и государств как бы намекает), Человек потерял свою сложность. Свою разносторонность, противоречивость и диковинную глубину. Человек стал скучным, зато бессмертным и не болеющим. Даже без страха смерти. Ведь, если подумать, именно общество, язык и иные сопутствующие проявления «Ñ‡ÐµÐ»Ð¾Ð²ÐµÐºÐ¾Ð²Ð¾ÑÑ‚и» (человечности) играют огромную роль в подавлении страха ожидающей гибели. Но если от оной фобии можно избавиться таблеткой или уколом, то зачем «Ð½Ð°Ð³Ñ€Ð¾Ð¼Ð¾Ð¶Ð´ÐµÐ½Ð¸Ðµ сущностей»? Зачем Человек человеку? Во всяком человеку Борхеса...

Подходя к концу, скажу лишь, что я вижу в данном рассказе не совсем постмодернистскую «ÑƒÑ‚опию». Но это тем более и не возможный и необходимый метамодерн. А чем же тогда является мир Луиса Хорхе? Постмодернистские изуродованные общества все-таки предполагают наличие общества. Разобщенного, без солидарности, но все-таки общества. Даже наличие человека в некотором виде при определенном отдалении — да. А там — нет. Оные же социумы включают в себя существование капиталистической или более дикой системы (экономики). Здесь экономики и тем более капитализма нет совсем. Так что это тогда!? Что есть утопия усталого человека?.. Эх, ответ сокрыт в названии. Это именно утопия усталого человека. Того, который не боролся, проиграл наступлению бездушного и механического общества постмодерна. Того, который устал от общества, которое не в состоянии, без сил и желания определить, ибо теперь круг индукции и дедукции, общественного бытия и сознания обрывается. Человек Борхеса устал от общества и избавился от него. Выкинул и постепенно забыл. А потом и самого себя, ибо человек без общества — не человек. Это «ÐºÐ²Ð°Ð·Ð¸Ð¿Ð¾ÑÑ‚Ð¼Ð¾Ð´ÐµÑ€Ð½» — общество без общества, человек без Человека. И это же один из возможных вариантов исхода текущего дня. Мы на распутье. Либо и далее постмодерн, который в итоге погубит Землю и вид, либо квазипостмодерн, который избавит человека от самого себя и общества, либо метамодерн, возврат к большим проектам, смыслам и «Ð¿Ñ€Ð¾Ñ‚Ð¸Ð² всего плохого, за все хорошее». Только так и спасибо Борхесу, что расширил на нашем пути возможности для выбора. Хотя, на самом деле, сократил. Ибо перспективы в обход метамодерна все лучше и лучше...

(*) — привет, Ролан Барт, Мишель Фуко и другие! ;-)

С позволения ценителей литературной классики 20 века, внесу и свои пять копеек. Которые, к сожалению, в моем субъективном валютном курсе, имеют отрицательный номинал. Да, я человек, которому не понравился набоковский роман «Ð˜ÑÑ‚Ð¸Ð½Ð½Ð°Ñ жизнь Себастьяна Найта».

Почти как на исповеди или допросе, что бывает порой совмещенными процессами, говорю: к творчеству Владимира Набокова я прикоснулся впервые. С личностью писателя и примерным содержанием его биографии и библиографии знаком не так уж плохо, но и не шибко хорошо. Смотрел, как и многие, думаю, американскую экранизацию «Ð›Ð¾Ð»Ð¸Ñ‚Ñ‹», читал несколько статей о его достижениях в литературном творчестве, слышал дифирамбы от друзей и все. Знаком с идеей Набокова заменой иностранщины в виде «ÐºÑ€Ð¾ÑÑÐ²Ð¾Ñ€Ð´Ð°» на «ÐºÑ€ÐµÑÑ‚Ð¾ÑÐ»Ð¾Ð²Ð¸Ñ†Ñƒ», забавное и даже красивое звучание которой вызывает у меня всемерную поддержку такого предложения. НО! Фраза, мысль некоего критика или иного деятеля культуры, имя которого я сейчас не вспомню, вызывает у меня определенное неумение после прочтения «Ð˜ÑÑ‚инной жизни...». А именно в высказывании кроме воспевания похвал гению Набокова упоминалось, что если бы не все беды (конечно же большевики в первую очередь!), которые накинулись на Россию в 20 веке, то ее литература была именно набоковской по своей форме! Знаете, слава богу, что не стала. Но обо всем по порядку.

Не так давно я также прочитал великолепное пособие, даже катехизис истинного последователя Чистоты Русской Речи. А именно «Ð¡Ð»Ð¾Ð²Ð¾ живое и мертвое» Норы Галь. И быть может отпечаток от мощных духовных и лингвистических посылов книги еще не сильно отразились на моем собственном творчестве, но на восприятии других литературных и не очень трудов точно сказались. Уже читая заглавную статью в сборнике двух романов Набокова под авторством Александра Долинина, я усомнился в дальнейшем чтении. Во-первых, спасибо блин за спойлеры! Что издательская аннотация, что эта поганая статья — ну зачем, зачем вы раскрыли содержание романов под обложкой? Какого черта. Но я подумал, быть может, содержание не важно, зато форма, форма-то все окупит! И это во-вторых. Что автор статьи, что Набоков и/или переводчики его, использую загроможденные, замусоренные и ни чуточки не простые языки. Нет, все читаемо, порой даже красиво, но редко. Иностранные слова ради щеголяния, заумь также всякая, многочисленные сложные предложения. Не знаю, стоит, наверное, винить в этом только переводчиков (и отдельно Долинина), и то, что писались произведения в сборнике (обозреваемая книга и «ÐŸÑ€Ð¾ÑÐ²ÐµÑ‡Ð¸Ð²Ð°ÑŽÑ‰Ð¸Ðµ предметы») на английском языке в период, когда Набоков только начинал литературничать на этой заморской мове. Но разве содержание столь грандиозно, как кричат об этом «Ñ„ÑÐ½Ñ‹-фолловеры-знатоки» Владимира Владимировича (напоминаю, что не того самого!), имея в виду совокупное книжное наследство писателя? Поднимаются ли там относительно высокие, значимые темы, имеются ли там соответствующие глубинным смыслам герои? Эх, не сказал бы. Прослеживаются неизбежные антисоветские мотивы, о которых я лишь упомяну. Бросаются в глаза потуги тем о творческой деятельности, которая неизбежно сочетается с долей причудливости, лености и снобизмом, тягой и ощущением себя элитарной фигурой. Картины не бедной жизни, каких-то душевных метаний... В общем все то, что в моей жизни пролетария умственного труда (на полставки с физическим), который за собой имеет багаж прочитанных книжек, характеризуется как «ÑÐ¾Ð¿Ð»Ð¸, размазанные на пустом месте». Грубовато, но то, что все тягости бытия главных героев гиперболизированы и возведены в довольно глупый ранг вездесущих. Пустой, выхолощенный эгоизм с песнями о «Ñ‚ÑÐ¶ÐµÐ»Ð¾Ð¹ жизни творца». Творца, лишившегося родины из-за гадких красных фашистов... Трудности масс, вопросы мирового масштаба, вечные проблемы бытия? Нет, в романе о таинственной сущности деятеля культуры, которого простому человеку не понять. Плачи Ярославны какие-то!

Конечно, я утрирую. Конечно, абсолютного отторжения идеи «Ð˜ÑÑ‚Ð¸Ð½Ð½Ð¾Ð¹ жизни...», как и герои его, у меня не вызвали. Некоторые отрывки в плане сюжета и повествования очень хороши. Но не на том уровне, который я хотел увидеть. Очень худо, что издатели спалили мне развязку и раскрытие постмодернистскую игру. Наверное, вину стоит возложить и на переводчиков. И на сам факт того, что книжка переведена с английского, хоть и написана русскоязычным автором. В итоге, я скорее всего просто выбрал не правильную книгу для начала знакомства с Набоковым. Так что идею обретения любви к его книгам не оставляю, но откладываю на потом! )))

"То, что человек сознает в себе свободным — это и есть то, что рождено от бесконечного, от того, что мы называем Богом ... Это рождение от Бога, этого сына Бога в человеке, мы должны возвысить в себе для того, чтобы получить жизнь истинную" (Л.Н. Толстой, "В чем моя вера?")

Как и многие специалисты, люди известные да и простые, я склоняюсь к тому, что система российского образования представляет собой жуткую, неслаженную, громоздкую, порой и вовсе абсурдную химеру, которая "не лечит, а лишь калечит". Пусть это касается всех ее уровней и предметов, областей знаний, по мне прежде всего у нас, литературоцентричной нации, страдает именно школьная литература. Странная, дикая, слишком однобокая, непоследовательная и не способная вдохновить ребенка на любовь к чтению. Особенно тяжко приходится Льву Николаевичу. Точнее деткам с Львом Николаевичам. В них сразу "летит" четырехтомный талмуд Толстого "Война и мир", который за несколько месяцев до старта государственных экзаменов заставляют прочитать от корки до корки, да еще и выучить некоторые куски наизусть. При этом забывают о малой его прозе, более компактных и интересных произведениях, которые действительно могут привить юным чтецам интерес к великому русскому писателю. Неподготовленных, замороченных "экзаменами всей жизни" ребят просто-напросто бросают на глыбу литературного гиганта без всякой помощи и предварительного объяснения. И что уж в таком случае говорить о великолепной публицистике Льва Николаевича, которая в тысячу раз лучше показывают внутренний мир и взгляды писателя, которые не смогут не вызвать любопытства в молодых сердцах. Речь об многочисленных эссе по типу "О голоде" и, разумеется, полуавтобиографических и религиозно-философских работах Толстого: "Исповедь" и "В чем моя вера?".

Действительно, "благодаря" школьной программе, я не знал Толстого таким, каким он был на самом деле. Помню, как со своим все еще никуда не ушедшим юношеским максимализмом я корил и попрекал ту пассивность, бездейственность, предрешенность, которую, как мне казалось, Лев Николаевич пропагандирует и возносит как некий неоспариваемый идеал. Теперь я вижу, что во многом моя оценка мировоззрения "зеркала русской революции" была неоправданной и несправедливой. Да и не казался этот седовласый, могучего роста и силы, прыткого ума настолько глубокой, в чем-то даже трагичной фигурой, ранимой душой, переполненной, оказывается, здравым нонконформизмом и нигилизмом. Но "Исповедь" сняла пелену с этих таинственных эпизодов жизни Льва Николаевича. И никогда бы я не поверил, что самый успешный и влиятельный писатель того времени думал в 50 лет покончить со своей жизнью, отчего тот перестал даже на любимую охоту ходить. Ибо боялся, что не сдержится и при помощи пули навсегда расстанется с жизнью и мыслями о ней. И до чего удивительно просто, равномерно и истинно они изложены. "Исповедь" великолепно показывает терзания по смыслу жизни в мире, где Бог благодаря религии давно умер, но кровь которого все еще кипит в народе. В черном люде, который несмотря ни на что живет и не теряет страсть к жизни в царской России. Именно к нему Лев Николаевич и примкнул, именно в его веру и погрузился, нашел правду, которую стал проверять в своем более фундаментальном труде — эссе "В чем моя вера?".

Не важно, насколько вы христианин или воинствующий атеист. Данное философское произведение достойно вашего глаза хотя бы благодаря никуда не пропавшей актуальности. "В чем моя вера?" — это направленный к Справедливости, Истине и Богу поток мыслей повидавшего и прочитавшего разное человека, который планомерно, кропотливо и дотошно показывает то же, что и Ницше. Бог мертв, и приговор ему давно и негласно вынесли погрязшие во всех смертных грехах и соблазнах церковники. Но в отличие от создателя жанра философского романа, Лев Николаевич не считает, что Божественный свет потерян для человечества. Наоборот, он все еще теплится в наших сердцах, а узреть его добродетельную правду можно в корнях христианства. Точнее, псевдохристианства. В Евангелиях, в доподлинных речах Иисуса Христа, особенно в Нагорной проповеди. И можно с этого момента сколь угодно жестко и много критиковать "иносказания, толкования и нелепые интерпретации" графа Толстого, но никаких крамольных кривотолков и намеренно лживых трактовок в тексте вы не найдете. Ведь Лев Николаевич говорит две вполне разумные и, если вдуматься, вполне христианские вещи. Читайте слова Христа, помыслите о них для начала в их непосредственном смысле и опробуйте на жизни. И если они наполняют ее смыслом и счастьем, ведь обладание Истиной — это счастье, до это законы Мессии, Сына Божьего. И без метафизических надстроек идеи равенства всех людей, недопустимости насилия и прочих злых поступков и деяний, темной природы государственных институтов — судов, армий в частности, взаимопомощи между всеми, не кажутся злонамеренным передергиванием спятившего на старости лет от экзистенциального кризиса старика-писателя. Эти правила жизни кажутся вполне правильными, искренними, добрыми, необходимыми для сосуществования человеческих особей. Поэтому не имеет значение, насколько применительны к логиям Христовым метафизические и мистические дополнения, есть ли загробная жизнь и реальны ли три ипостаси Господа. Простой и прямой взгляд на них, который предлагает Лев Толстой, дает верные правила жизни. А заключаются они, по сути, в следующем: не делай зла другому, помогай своим ближним и не позволяй ни над собой властвовать, ни над другими, ни самому себе над людьми.

Но подобный совет понимания Пророка открывает нам дверь не только к правильной жизни, но и к более полному осознанию неправильности существующего. Церкви, государства, войн, капитализма, частной собственности, гнета над людьми всяческих структур. А выход из всего этого такой, что он заставляет вспомнить все антиэтатистские учения прошлого и настоящего, столь многочисленные, что не поддаются перечислению в простом предложении. Но, благо, большинство из низ подходят под одно простое слово — анархизм. Пусть Лев Николаевич так и не упомянул этого слова прямо, но с запасом озвучил десяток других. Из-за оных и всей этой критики догматических религий и иерархических институтов в целом он, видимо, и получил свое знаменитое прозвище от Владимира Ленина. Так что, как бы это глупо не звучало, но настоящее христианство, истинная вера в Бога (во всяком случае, по словам и исследованиям Толстого) означает безусловную и вездесущую свободу, безгосдуарственный строй всего человечества. Ведь как иначе иначе может получиться из заглавной цитаты этой рецензии? Никак иначе, ведь Бог по Толстому — это именно свобода. Это задавленное марксистское богостроительство, вера в человечество и его светлое начало. В тот свет в наших сердцах, который и есть истинный, подлинный Бог. Так что "свобода, равенство и братство" — вполне христианский девиз.

Конечно же, толстовство не решает всех проблем. Под большим вопросом остается возможность сосуществование не-насильников в насильственном мире. Насколько это реалистично в подобной обстановке, если у добра нет кулаков и оно не собирается их применить для ниспровержения зла? Можно ли мученичеством небольшой группы не-насильников победить мучителей Земли и "перевернуть игру"? Способно ли бездействие одолеть действие? Да и не без противоречий новоявленные доктрины Толстого. К примеру, тот в "Чем моя вера" хоть и заверяет о том, что отныне не будет наносить насилия иным людям, но детям во их же благо ("избавления от скорого зла") подобное допустимо. Но это преподносится как исключительное исключение, так что бог с ним. В общем, крайне остро социальные и философские вопросы. Правда, возникают и могут возникнуть претензии к полному отсечению всего сакрального, потустороннего, находящегося вне действительности. Насколько можно считать толстовское учение христианским и вообще религиозным, если в нем Бог практически ниспровержен до коллективного бытия человека? Может ли ноша ненасильственного сопротивления изменить мир и принести индивидуальное счастье на практике? Не знаю, но стройный ряд суждений Льва Николаевича по этому поводу имеет самое полное право на существование. А также он обязателен для прочтения своим великим и могучим русским языком, прекрасными метафорами и сравнениями, библейскими отсылками и цитатами. Чего стоит один только момент диалога гренадера и графа, противоречие военного устава и Евангелия. А критика "Пространного христианского катехизиса церкви" на предмет соответствия учению Христа? Поэтому абсолютно всем "Исповедь" и "В чем моя вера" — обязательна к изучению.

Вот наконец сделал то, что надо было совершить уже довольно давно *явно до того, когда отправил свою заявку на текущий конкурс*. А именно прочитать некоторые произведения, победившие или усердно сражавшиеся на ранних и минувших фантлабораторных конкурсах рассказ. И начинаю я свое знакомство с 14 по счету конкурса и его победителя, занявшего первое место. Андрей Кокоулин «Ð Ð°Ð±».

Что и сказать? Действительно, произведение Кокоулина с некоторой сложностью можно классифицировать как фантастическое. Не знаю, возможно главный конфликт рассказа, затянувшуюся игру, которая давно перестала таковой быть (выйдя за все разумные рамки), и можно выдать за некоторое фантастическое допущение. В конце концов, если понимать, что начало сюжета лежит во временах Советов, то выходит почти фантасмагорическая, сюрреалистичная и абсурдистская ситуация. Почему-то вспомнился термин «Ñ‚ÑƒÑ€Ð±Ð¾Ñ€ÐµÐ°Ð»Ð¸Ð·Ð¼», а-хах. Так или иначе но основной базис повествования можно, пусть и с тяжестью в сердце, но классифицировать как фантастический. Но не так важна жанровая определенность произведения, как само же произведение. «Ð Ð°Ð±» выглядит довольно живым и ярким текстом. Звезд на небе не ловит, но читается очень гладко и с настоящим интересом. Дополнительную силу рассказу прибавляет тема нахождения свободы самого себя и воли. Некоторая социализация экс-раба, перемещение подневольного человека в мир господ.

Так что очень недурное произведение вышло в итоге. Другое дело, что оно не совсем чтобы фантастика, хотя тема конкурса выполняется. Совершенно другое дело, что прочих кандидатов на первое место я еще не читал. Что касаемо финала «Ð Ð°Ð±Ð°», скажу под конец, я не считаю его слишком мягким и т.д. Надуманным. Нет, мне, например, при чтении не хотелось увидеть от «Ð¾ÑÐ²Ð¾Ð±Ð¾Ð´Ð¸Ð²ÑˆÐµÐ³Ð¾ÑÑ» главного героя повторного погружения в мир не просто подневольный, но по-настоящему страшный, где он может по приказу садистского дурня вырезать свою семью и т.д. Нет, концовка логичная. Рабы ведь не восстают тогда, когда ничего не имеют, пусть и говорят иначе. Вот когда раб что-то приобретает, то отдать это он уже не сможет. За что-то свое он уже будет бороться.

«Ð˜Ð· Иванушки-дурачка в вампирского мужичка или кровососы мира сего»

«ÐÐµ каждый строит империю. Важно строить империю, но свою, Иначе за вас построят Империю.» (современный классик)

Как-то моей подруги, не я, а некая ее знакомая, подсунула вот эту самую книжку. «Empire V» Виктора Пелевина. Приобщить, так сказать, к современной русской литературе. Я довольно порадовался данной новости — как никак, появление еще одного собеседника для обсуждения пелевинщины. Ан-нет. Не особо понравился ей роман. Как сама выразилась, много непонятностей и сумбурностей. Слишком экзотичное чтение и, опять-таки, чересчур обильное количество белых пятен... Так или иначе, но на экранизацию с участием Oxxxymiron'а пойдем. Поэтому о самом романе, его недостатках и грядущем фильме — далее.

«ÐÐ¼Ð¿Ð¸Ñ€ В» и вправду вышел крайне неровным произведением. Сразу скажу, что начинать знакомство с творчеством Пелевина с этой книги — дело если и не гиблое, но точно не благодарное. Вроде бы как основная цель — создание сатиры на общество потребления — выполнена. Думаю, не составляет особого труда провести параллели между капиталистами-маркетологами- медиамагнатами и т.д. и их вампирскими аналогами. Посткапитализм в виде искусственной пищевой цепочки вампиров. Недурно, конечно, но бывали и более изящные издевки у писателя над современностью. Юмора вышло как-то меньше, чем обычно. Порой он бывал и вовсе не смешным. Слишком простым, прямым и просто не ахти. С другой стороны, чернушности в первой части пелевинской вампирской саге — самый минимум. Практически и нет вовсе. Как всегда есть и новые объяснения устройства пелевинверсума (пелевиниады) имеются в изобилии — сразу три взгляда на анонимную диктатуру вампиров. С другой стороны «ÐÐ¼Ð¿Ð¸Ñ€ В» с чисто литературной точки зрения вышел слабым. Кажется в целом каким-то недоработанным. Например, принцип чеховского ружья, о котором я упоминаю в который раз в своих рецензиях. В тексте он явно пострадал. Например, совершенно непонятно, зачем было добавлять в самое начало про конфликт Брамы и Митры. Это как-то сказалось на образе Митры? Или на образе Брамы. Возникла какая-то линия повествования, которая связана с поисками Рамы Второго, главного героя, ответов на загадку причин их конфликта и последующей дуэли? Нет. Совершенно лишняя деталь. Такие моменты встречаются и далее, но они уже слишком мелочные и незначительные. Или если их отнять, то пелевинского абсурда не выйдет. Так что бог с ними. Но непрописанность главных героев не прощу! Во-первых, основные второстепенные и практически, можно сказать, тоже главные, герои — Митра и Гера — вышли чересчур функциями. Персонажи без должных развитых историй и т.д. Более того, упоминаются они оба по нескольку раз, но в этих упоминаниях не бывает рассказа их прошлого, мотивов их действий, взглядов на жизнь. И догадаться об этом практически нельзя — максимум с Герой как-то получается. Опять-таки никакого наставничества со стороны Митры не видно совершенно. А сам главный герой что! Рома или Рама. Несмотря на то, что повествования идет от его, первого, лица, что нам рассказана история его детства и юности, Рама выходит довольно пустым. Ибо большую часть «ÐÐ¼Ð¿Ð¸Ñ€Ð° В» все равно занимают диалоги с другими вампирами о дискурсе и гламуре. В которых раскрыться должным образом сути персонажа невозможно. А то, что раскрылось... Вышел образ какого-то Иванушки-дурака. «ÐœÐ°Ð»Ð¾Ð»ÐµÑ‚него дебила» (с). Ну тупой же вышел! Ничегошеньки не понимает и не знает, даже не из истории вампирского рода, а просто из базисных знаний школы той же. Так еще какие у него были завышенные требования к будущему! Не знаю, мне Рама ни чуточки не понравился. Вообще в этой книге не первостепенные, ни второстепенные персонажи не вышли. Абсолютно никакие. Не то, что «ÐŸÐ¾ÐºÐ¾Ð»ÐµÐ½Ð¸Ðµ П», «ÐšÑ€Ð°Ð¹Ð½ÑÑ битва масонов с чекистами», «Ð¡Ð²ÑÑ‰ÐµÐ½Ð½Ð°Ñ книга оборотня», «Ð¡ÐÐÐ¤Ð¤», «Ð§Ð°Ð¿Ð°ÐµÐ² и Пустота» наконец! Роман, если можно так сказать, вывозится лишь за счет в разы повышающегося уровня абсурда. В духе Пелевина, хех. Но юмор не на былой высоте, а герои — я уже сказал.

Таким образом, средняя работа для пера Виктора Пелевина. Примерно на той же высоте, что и «Ð¢», и «ÐžÐ¼Ð¾Ð½ Ра». То есть бывало лучше. Книга выглядит сыроватой и недоделанной. Натужными кажутся моменты с самыми явными что ни на есть отсылками на «ÐŸÐ¾ÐºÐ¾Ð»ÐµÐ½Ð¸Ðµ П». Их б убрать и больше действа внести вместо диалогов-размышлений о гламуре да дискурсе... Больше жизни «ÐÐ¼Ð¿Ð¸Ñ€Ñƒ В» надо. Определенно. Надеюсь, что Гинзбург в своей экранизации, которая выходит в ноябре, с этим справится. И Мирон Янович, как мне кажется, будет очень к месту в роли Митры. Только больше б ему экранного времени! Как можно больше. И поэтическое противостояние в конце книги лучше превратить в самый настоящий баттл. Может даже рэп-баттл. Так что верим и надеемся на кинематографического «ÐÐ¼Ð¿Ð¸Ñ€Ð° В», а книжного читаем лишь из-за большой любви к мэтру современного литературного стеба.

PS. Хотя, не знаю, некоторую недалекость и интеллектуально-духовную пустоту Рамы Второго можно спустить на современное общество потребление. Которое Пелевин и высмеивает. Вон, даже в эпизоде вечери халдеев и вампиров был маленький диалог о состоянии современной культуры. Завершающая стадия постмодернизма, где остались лишь ссылки на ссылки, цитаты цитат, обрубленные от первоисточников и изначальных культурных кодов. И этими ошметками и шелухой мы восхищаемся теперь.

(Цитата: Oxxxymiron)

Мой институтский курс по философии длился всего семестр и был слишком обобщенным и несколько зацикленном на онтологии, античной и средневековой философии *плюс цитирование Мартина Хайдеггера на практически каждой паре*, и совсем не затронул таких тем, как социальная философия, философия сознания и уж тем более философия искусственного интеллекта. А очень жаль, на самом деле, ведь он, курс и предмет, мог бы стать с изучением данных разделов гораздо интереснее и полезнее, на самом-то деле. Но это и многое другое программа спихнула на самообразование, чем я, собственно, и занялся. Ведь, как представляется лично мне, без прочтения, примерного представления и знания некоторых авторов, книг и работ (художественных, научных и публицистических) человеку не стоит заявлять каким-либо образом о своей... *так как не люблю понятие "интеллигентность", а "цивилизованность" будет слишком помпезным и претенциозным*... состоятельности, компетентности и образованности в практически любой сфере. И одной из таких ключевых работ лично для меня стала статья американского философа в областях сознания, этики и политики Томаса Нагеля "Каково быть летучей мышью?" или "Что значит быть летучей мышью?". И дальше я постараюсь последовательно и логично объяснить, почему и чем данное эссе мне приглянулось, из-за чего "What Is It Like to Be a Bat?" maybe becomes must read for us, любителей-"ожидателей" Первого Контакта, искусственного интеллекта и ответа на главный вопрос жизни, вселенной и всего такого... Хотя с последним я перегнул палку, но все же.

Философия — особая форма познания и мировоззрения, исследования и знания, которая в разное время являлась и занималась разными вещами. Когда-то она в принципе породила логическую, понятийно-рациональную форму изучения реальности и бытия, породив науку в разных ее областях. Когда-то она была служанкой религии, став инструментом для логического обоснования бытия Всевышнего. Когда-то она пыталась стать одной из наук, которые сама же и образовала в свое время. А вот сейчас, как мне кажется, в уже наше время философия пытается направить науку, а может и остальные формы познания, в нужные русла. То есть пытается показать, куда разуму, рацио, стоит заглядывать, а где это бессмысленно на данный момент или же насовсем. Что познать, понять и описать в формализованном или любом другом языке, в нашем собственном сознании можно, а что, к счастью или сожалению, нельзя.

Именно это на мой взгляд и проделывает данное короткое, но емкое и лаконичное собрание рассуждений и мыслей Томаса Нагеля. "Каково быть летучей мышью?" кидает спасательный круг научному сообществу; пытается направить познавательную силу людей, бьющихся над проблемой психофизического, поставленную еще Рене Декартом, в нужное направление. И для этого Нагель выносит в заглавие кажущийся по началу странным вопрос — что такое быть летучей мышью? При том же быть именно самой летучей мыши летучей мышью, существом, в какой-то степени обладающим сознанием — а именно, как выделяет автор, его самой характерной и такой камнепреткновенной степени, как субъективный опыт. Точнее субъективный характер его, термин, специально введенный Нагелем для объяснение своей точки зрения на данную проблему. И после тщетных попыток объяснить это не то что в наукоемких, а в принципе в каких-либо терминах и понятиях, выражениях и словоформах, автор постепенно приводит нас к довольно грустному выводу — подобное же невозможно сделать и для описания того, что такое быть человеком. То есть постичь человеческое сознание, описать его объективно, а не субъективно. Таким образом, чтобы разумные марсиане или летучие мыши, кукольники Пирсона или вуки смогли с объективного подхода понять такое физическое явление, как Homo sapiens.

Не поддающаяся описанию субъективная сущность сознания, человеческого и любого другого, не дает на данный момент, а может быть и вовсе навсегда науке и человечеству вообще познать свою таки познавательную суть. Но Томас Нагель не пессимистичен и считает, что из дихотомической проблематики объективного и субъективного есть выход и дает некоторые наработки для построения оного в виде иного метода исследований. Который, возможно, в виду специфичности науки, наукой являться уже не будет... Но это уже совсем другой разговор и совсем другой дискурс.

Таким образом, хочу сказать, что статья Нагеля, в виду ее понятного языка *всего лишь два не совсем ясных термина, для объяснения которых под рукой всегда есть вездесущий гугл*, интересного подхода к чуть ли не вечному проблематичному вопросу философии и науки, оригинальных и ясных мыслей по поводу обязательна для человека широкой мысли. Прочитать ее стоит обязательно в том числе и для тех, кому приглянулась "Ложная слепота" Питера Уоттса своим необычным Контактом, странными пришельцами и проблемой разума и сознания. Ведь "Каково быть летучей мышью?" — одна из ключевых и популярных работ в данных сферах и философии сознания вообще.

Для создания шедевра многого не требуется, на самом деле.

Живые герои, щепотка юмора к месту, хотя можно и не совсем немного и не совсем к месту, интересный, продуманный мир, а также закрученный интригами с отсылками сюжет, и, конечно же, талант писателя-рассказчика — именно этим рецептом для сотворения своих шедевров пользуется Майкл Суэнвик. Во всяком случае в цикле о Даргере и Довеске, двух аферистов-джентельменов на все руки из постапокалиптического мира после войны с машинами и краха более-менее современной технологической цивилизации. Странствующие в руинах современности, где возродилось прошлое в самых своих причудливых эклектично-синкретичных формах, пропитанных фарсом (ибо не даром «Ð¸ÑÑ‚Ð¾Ñ€Ð¸Ñ повторяется два раза, сначала в виде трагедии, потом в виде фарса») и постмодернистским отсылкам к нашему миру и культуре. И вот, обойдя уже почти весь земной шар, от родной для себя Америки, пройдя через авантюры в Британии, Франции и Московии, наши замечательные нестандартные герои-трикстеры, уже вписавшие себя своими попытками разбогатеть в историю, оказались в постутопианском Китае второй эпохи Сражающихся царств.

В ходе своего нового путешествия по тонкому и древнему Востоку, Довеску предстоит воскресить своего друга древними утопианскими технологиями у странного китайского отшельника-целителя, а потом уже с головой окунуться в опаснейшую аферу, став советниками одного из могущественных правителей, мечтающего об объединении Китая под своим правлением. Только вот чтобы получить сокровища и дальнейшую беззаботную жизнь нужно выжить в пучине дворцовых заговоров и сплетен, любовных интриг и опасном до непредсказуемости союзе с местными побратимами по роду деятельности двух друзей. А также не допустить термоядерной войны, своего разоблачения, массовых убийств и потери контроля за ситуацией. Если, конечно, последний у них был в этом диковинном приключении, который больше смахивает на увертюру, сыгранную в рояле из кустов. Исходя из финала данной истории с довольно неожиданным сюжетном поворотом-твистом. Хотя чего только не может случиться в мире нового феодализма с азиатским типом производства, не погибшими демонами интернета и армиями археологов, которые выкапывают из оружейных складов боевых пауков?

Подводя итог, заключаю следующее. Суэнвик после блестящих «Ð¢Ð°Ð½Ñ†ÐµÐ² медведей» ни сколечко не ослабел в плане владения пером. Сюжет все такой же закрученный и задорный, наполненный хорошим юмором и диалогами, стоящими расхватывания на цитаты. Особенно понравился небольшой момент, где, собственно говоря, Довесок иронизирует над цитатами-отсылками Даргера, почти что разбивая «Ñ‡ÐµÑ‚вертую стену» между ним и зрителям. Кстати про отсылки. Что касательно эпиграфов в начале каждой из глав — они прекрасны! Постмодернистская фишка романа, в котором все эти начальные строчки — отсылка к той или иной работе (произведению, явлению, фильму и т.д.) мировой культуры, массовой или элитарной — какая разница, если сие эпоха постмодерна. А сами отсылки — иль приписанные самому себе изречения Даргера великих, иль изрядно переделанные им фразы не очень великих. Или же юмористические зарисовки событий, не вошедших в «ÐŸÐ¾Ð»ÐµÑ‚ Феникса». Единственный минус, может быть, в том, что высмеяно не так много стереотипов, как в предыдущем романе цикла, но не вижу в этом ничего страшного — новая книга Суэнвика скрасила мне несколько деньков в дождливом декабре, завершающим этот год, многочисленными своими достоинствами *хоть и действительно, как заметили ниже, персонажи-китайцы при мысленной представлении представляются мало похожими на китайцев, но дело тут скорее в психологии, а в неумелости Майкла рисовать китайскую внешность*. И скрасила на ура *наверное, библиофильская кульминация этого 2017 года для меня*.

«ÐœÐµÑ€Ñ†Ð°ÑŽÑ‰Ð¸Ñ…» Теда Косматки прочитал влет. Буквально за два дня. Особенно вторую половину романа, которую я, каюсь, по большей части пролистывал... В чем же дело? Обо всем по порядку.

Выхода книги ждал долго. Строил на нее планы, надеялся, что она-таки зайдет. И вот, роман вышел и я до него дошел. Главный герой — несколько шаблонный персонаж. Заблудший человек, ученый-гений, который пытается вернуться к нормальной жизни, а также вступил на дорогу к истине. Он совершил в своем туманном прошлом какую-то ошибку, за которую расплачивается своей никчемной жизнью с бутылкой чего покрепче в руке. Тем не менее вышел Эрик Аргус живым и интересным. Да и к остальному персоналию претензий не имею, как и ко всей первой части книги. Все интересно, последовательно, не напоминает сплошной монолог- или диалог-объяснялку какой-то сложной научной концепции для чайника. И вставшие вопросы в этой же начальной половине «ÐœÐµÑ€Ñ†Ð°ÑŽÑ‰Ð¸Ñ…» также были крайне волнующими и с еще той интригой. Но а как Косматка стал их решать... Пошло поехало. Тайная организация, все скрывающая, старая, ни чем не примечательная и уж тем более не оригинальная концепция множественных, в чем искусственных (в чем именно?) миров, две чуть ли не космические скопления сил Зла и Добра, которые борются за владение нашей реальности (в описании этой борьбы и ее очень, ОЧЕНЬ расплывчатых мотивов я даже заметил уход автора в дебри кульминации лазарчуковского турбореализма в финальном романе «ÐžÐ¿Ð¾Ð·Ð´Ð°Ð²ÑˆÐ¸Ñ… к лету»). И все это объясняется читателю невнятно, с помощью волн повторяющейся и чересчур насыщенной «Ð²Ð¾Ð´Ð¾Ð¹» информации, которые заполняют почти всю вторую половину книгу вместе с неинтересной и предсказуемой беготней. И да, про «Ð¿Ñ€ÐµÐ´Ð°Ñ‚ÐµÐ»ÑŒÑÑ‚Ð²Ð¾» одного из персонажей было понятно довольно-таки заранее. Действительно новое и новационное (вроде как) в «ÐœÐµÑ€Ñ†Ð°ÑŽÑ‰Ð¸Ñ…» — концепция самих мерцающих, не-наблюдателей. О ней не буду, ибо главный плюс и изюминка романа. Концовка, завершая мое описание, вышла несколько скучной и ни о чем.

Подводя к некому итогу и совету читать/не читать, хочу сказать, что рассказы Косматки, перед моим знакомством с его творчеством (а оно началось именно с этой его работы), я упустил. И, видимо, зря, ведь по комментариям, отзывам и рецензиям явно выходит то, что Тед — блестящий писатель-фантаст именно малой прозы. Видимо, не для романов он заточен. Ничего плохого в этом нет, просто теперь перейду на «Ñ€Ð°ÑÑÐºÐ°Ð·Ð¾-повестевую» диету Косматки. А роман прочесть, наверное, стоит, если вы фан творчества этого автора и любите легкую «Ð¼ÑÐ³ÐºÑƒÑŽ» современную НФ. Да, это именно «Ð¼ÑÐ³ÐºÐ°Ñ», а не «Ñ‚Ð²ÐµÑ€Ð´Ð°Ñ», фантастика, ибо о природе света, на самом деле, тут мало чего сказано.

Построить Рай на Земле, то бишь Утопию с большой буквы, как известно, дело непростое. Сколько раз пробовали, столько раз строителей и постигал провал. Не думаю, что причиной является невозможность построения утопического общества, хотя бы потому что у предыдущих построителей и демиургов были свои проблемы (например, жили они не в вакууме), не говоря уже о далеко не всегда оправданных методах и самих целях... Но это о моем видении проблемы. Свою причину нашла британская писательница Джо Уолтон в романе «The Just City» («Ð¡Ð¿Ñ€Ð°Ð²ÐµÐ´Ð»Ð¸Ð²Ñ‹Ð¹ город»), который номинировался на премию «ÐŸÑ€Ð¾Ð¼ÐµÑ‚ей», и решила ее довольно просто, всего-то и добавив бога из машины. В прямом смысле.

И именно в русле подобного решения «Ð’опроса Человеческой Утопии», вкратце «Ð’Ð§Ð£», и неизбежно возникающих смежных вопросов и проблематик и будет вестись повествование в первой части романа-эпопеи Джо Уолтон, одноименного, собственно, с самим «Ð¡Ð¿Ñ€Ð°Ð²ÐµÐ´Ð»Ð¸Ð²Ñ‹Ð¼ Городом» (или альтернативное название — «Ð¤ÐµÑÑÐ°Ð»Ð¸Ñ», в честь исторического региона на северо-востоке Эллады и одной важной в сюжетной плане локации). Ведь, действительно, а что, если не люди, а Бог, нет, боги возьмут руководство над утопическим строительством в свои руки? Сможет ли с использованием божественного вмешательства реализоваться и решиться ВЧУ?

Само наличие в данном произведении пантеона греческих богов, а точнее лишь двух из них — Афины Паллады и Аполлона, которые еще и являются одними из главных героев сей книги, придает его основной тематике явный оттенок ироничности, а жанровой характеристике должную неопределенность. Тут, видимо, сказалась карьера писательницы, имеющей богатый бэкграунд на выбор жанровой принадлежности. В библиографии Уолтон имеются и фэнтезийные, и альтернативно-исторические романы, а теперь и подобные жанровые «ÑÐ¾Ð»ÑÐ½ÐºÐ¸». Ведь приписать «Ð¡Ð¿Ñ€Ð°Ð²ÐµÐ´Ð»Ð¸Ð²Ñ‹Ð¹ Город» к какому-то одному жанру у меня рука не поднимется. Тут есть, безусловно, фэнтези с использованием греческой мифологии (и не только) со всеми вытекающими. Тут есть и путешествия во времени и персоналий, составленный из представителей самых разных эпох — от платоновской, собственно, до середины текущего века. Тут есть и утопия, и антиутопия, так как за основу для создания идеального и справедливого Города-государства взяли модель общества из диалога Платона «Ð“Ð¾ÑÑƒÐ´Ð°Ñ€ÑÑ‚Ð²Ð¾», к коей можно относиться очень по-разному, особенно вспоминая, что данный мыслитель вдохновлялся спартанским опытом. Безусловно, и «Ð¼ÑÐ³ÐºÐ°Ñ»-гуманитарная, и социальная фантастика, ибо поднимаются многочисленные проблемы типа «Ð»Ð¸Ñ‡Ð½Ð¾ÑÑ‚ÑŒ-общества», например, можно и стоит ли поступиться свободой и правами человека ради построения Рая на Земле? Безусловно, это и философская фантастика, хотя бы из того исходя, что все персонажи, второстепенные и главные герои здесь — философы, и ничто философское им не чуждо. И, в конце концов, это и научная фантастика из-за присутствия роботов и классических вопросов и проблем об ИИ. Так что подобная жанровая мобильность книги, самый что ни на есть широкий фантастический антураж позволяют приобрести и всеохватность проблематики, особенно в социальных, общечеловеческих, глобальных и философских вопросах, что, естественно, является плюсом.

Но и без минусов, разумеется, не обходится. Начнем уже с самого выбора варианта утопии — Платоновская Республика, которая по факту является первой сформированной в одной конкретной работе теоретической базой для обоснования и построения тоталитарного государства (как, в основном, социалистическо-уравниловскР¸Ð¼ странам, так и в чем-то фашистским). Возможно, сказано чересчур радикально и слишком сильно. Все-таки труду древнегреческого философа уже более двух тысяч лет будет, и «Ð²Ñ€ÐµÐ¼ÐµÐ½Ð° были не те», как поется в песне, да и предлагаются вещи не только плохие, такие как равенство полов, общественная и ни в коем случае не частная собственность (что мне особенно в связи с моими убеждениями импонирует), принцип «ÐµÑÐ»Ð¸ уж и власть тоталитарная, то и мудрая, достойная, заслуженная и способная». Так что как минус такой выбранный вариант Утопии ставить не буду. Наоборот в плюс, так как Уолтон побудила меня подробнее познакомиться с «Ð“осударством», но не упомянуть следующих оснований такого общества я не могу: возможное существование рабского труда, сегрегация общества почти что от рождения, узаконенная и действующая евгеника с настоящей отбраковкой «Ð±Ñ€Ð°ÐºÐ¾Ð²Ð°Ð½Ð½Ñ‹Ñ… человеков», запретная литература и цензура, манипуляция мнением населения, социальное неравенство, пусть и не наследственное. Более важным для меня изъяном романа стала его феминистичность, точнее излишняя феминистичность. Я не против элемента феминизма в литературе, нет, ни в коем случае. И, надо сказать, что к категории явно пропагандистских и слишком выпячивающих книг данного направления «Ð¡Ð¿Ñ€Ð°Ð²ÐµÐ´Ð»Ð¸Ð²Ñ‹Ð¹ Город» тоже нельзя отнести, но все равно мне кажется, что здешние нотки феминизма были не к месту, расставленными не в тех акцентах. При том же в начале, когда поднималась тема дискриминации женщин в средневековых и т.д. обществах все было и к месту, и правильно, от дальше данная линия стала идти слишком криво. Из-за этого как-то не до конца получается сочувствовать главной героине произведения, Симмэе, несмотря на ее показанное и рассказанное трудное прошлое. И подобная проблема не доведенного до конца раскрытия персонажей есть и у других действующих лиц романа.

На этом, в принципе, минусы и заканчиваются, а начинается интересная, необычная и довольно ироничная книга, действия которой в основном происходят в довольно далеком прошлом на острове Тира или Санторини в архипелаге Киклады. Да, том самом острове, где произойдет небезызвестное Минойское извержение, которое уничтожит в том числе и критскую цивилизацию. Но это произойдет в далеком будущем для обитателей Тира, которых собрала Афина для проведения своего аналога Эксперимента Стругацких, с блэкджеком и... но тоже в Граде, только не в Обреченном, а в Справедливом, хотя сие довольно спорно. Исходя из своего научного интереса, Афина собрала сонму молящихся ей истинных и ярых фанатов «Ð“Ð¾ÑÑƒÐ´Ð°Ñ€ÑÑ‚Ð²Ð°» Платона со всех веков, чтобы всем вместе строить свой идеал, превращая мыслительный эксперимент во вполне настоящую практику. Помогать им в этом будут роботы, «Ð¾Ð´Ð¾Ð»Ð¶ÐµÐ½Ð½Ñ‹Ðµ» Афиной из далекого будущего звездного, видимо, человечества, а расходным материалом для взращивания граждан Города всех сословий, в том числе и самого высшего — философских владык или королей, послужат также доставляемые из разных времен десятилетние дети с рабовладельческих рынков. И через воспитания, смену поколений и воспитания, люди Справедливого Города по задумке Афины должны прийти к истинному идеалу. И, возможно, все бы пошло именно так, если бы не такие свободолюбивые дети, как Симмэя с Кебесом, разные взрослые вроде Икара и Майи, воплотившийся в человеческом теле Аполлон, желающий познать человеческую сущность, и последний явившейся гость из другого времени — легендарный Сократ, когда-то перевернувший устои философии, а теперь готовый повторить это и здесь. Получится ли это у него? Кто ему в этом поможет, а кто будет мешать? Что узнают герои романа о своем Городе и причинах его создания? Так ли хороша эта утопия, или у нее есть свои изъяны? Есть ли в ней рабы? Имеет ли второй шанс возродится из пепла как Феникс Атлантида, и какова во всем этом роль любви?

Смешение самых разнообразных жанров и поднятие всевозможных сложных вопросов вместе с отличным сюжетом и интересными героями — вот чем хороша эта первая треть более глобальной работы Джо Уолтон, продолжение («Ð¤Ð¸Ð»Ð¾ÑÐ¾Ñ„ские короли» и «ÐÐµÐ¾Ð±Ñ…Ð¾Ð´Ð¸Ð¼Ð¾ÑÑ‚ÑŒ») которой я обязательно дочитаю, но уже позже. В следующем году.

Все люди — братья. Так и в религиях (от части), так и в генетике (практически доказано), так и я считаю (мое повседневное поведение, исходящее из сложившихся на данный момент взглядов на мир), и так же думает Грег Иган. Только в своем рассказе сразу с двумя выдуманными науками, несколькими квазирелигиозными культами (технокультами?), переплетениями генетики с квантовой механикой, он несколько необычно и иронично (почти сатирично) освещает данную проблему, давая на нее объяснение в принципе сходное с сегодняшним взглядом официальной науки (генетики, палеонтологии и т.д.).

Буквально несколько лет в будущее от данного года. Самое ближайшее будущее. Войны никуда не делись. В честь вполне возможно несуществующих богов, уж точно глупых и необоснованных суеверий и далеко не общих политических целей одна национальность встает под ружье против другой. Человек ненавидит человека лишь из-за его происхождения, цвета кожи, разреза глаз, места обитания, принадлежности либо к «Ñ‡ÑƒÐ¶Ð¸Ð¼», либо к «ÑÐ²Ð¾Ð¸Ð¼». Развитие науки и ее популяризация ведут, неизбежно, к образованию духовных и в чем-то религиозных движений. Почти что культов. И если в случае саентологии отношение к науки можно экстраполировать лишь с приставкой «ÐºÐ²Ð°Ð·Ð¸-«, то «Ð”ÐµÑ‚Ð¸ Евы» вполне базируются на выводах современной науки и не отходят от них. Наоборот, они помогают ей с развитием, финансируют некоторые исследования, как, например, проект главного героя рассказа. И члены этого культа, движения вовсе не какие не сектанты. Они не отбирают ни чье имущество. Они истинные гуманисты с христианскими идеалами, ведь хотят прекратить войны между людьми по признаку неродства раз и навсегда, доказав, что всеми в той или иной мере родня друг другу. И разве не замечательны и не достойны похвалы их цели? Достойны, но вот только дальнейшие открытия в сфере генетики привели к появлению «Ð¡Ñ‹Ð½Ð¾Ð² Адама» — также квазирелигиозным формированиям, которые ищут своего национально-расового предка лишь среди мужского населения древней Земли по Y-хромосоме в отличие от Детей. И группа, ратовавшая за единение человечества, толерантность, ради победы идеи «ÐµÐ´Ð¸Ð½Ð¾Ð¹ матери всея человечества Евы Африканской» ведут себя и говорят не чуть не лучше каких-нибудь шовинистов или сексистов. Но что, если и сторонники Евы, и сторонники Адамов (Адама) не правы и правы в равной степени? Может ли быть у человечества один единственный предок? Когда и где он существовал? И существовал ли вообще? И как в этом помогут открытия в квантовой физике?

В итоге имеем еще один короткий, но, несмотря на это, отличный рассказ Грега Иган, по тематике очень похожий на «Ð Ð¾Ð²» («The Moat»), но показывающий проблему при помощи ироничных, доходящих до саркастических красок и нот. Ведь даже пытаясь найти ключ к единению своего вида, люди обязательно будут отливать свои собственные «Ð±Ð¾Ð»ÐµÐµ лучшие, подходящие, и, соответственно, достойные» варианты ключей, избавляясь от одних стен и окружных рвов и запросто находя другие, столь же высокие и глубокие. И когда мы проберемся сквозь все эти преграды к долгожданному понимаю и единству, я не знаю. Но очень хочется верить мне, как и Игану, что когда-нибудь, но это обязательно случиться. И любые войны, в том числе и Предков, станут историей глупостей человеческих в школьных учебниках по истории.

2070-ые. Заселение Бесконечной Земли продвигается все дальше и дальше; даже Соединенные Штаты Базовой Земли официально перенесены с нее на ее ближайшую западную соседку. Лобсанг снова ушел от дел человеческих в виртуальную реальность. Джошуа отшельничает в очень далеких Запад-Землях, переживая там в одиночестве смерть жены и плохие отношения со взрослым сыном. Человечество через Разрыв готовиться продвинуться в колонизации Солнечной системы еще дальше Марса с помощью конструкций О'Нилла (О'Нейла), названных в честь Артура Кларка (из отсылок вспомнят еще и о фильме «ÐšÐ¾Ð½Ñ‚Ð°ÐºÑ‚» и концепции Мира-Кольца Нивена). А тем временем со стороны созвездия Стрельцы (отсюда и именование возможной инопланетной расы) присылают сообщение на все миры Бесконечной Земли: «ÐŸÐ Ð˜Ð¡ÐžÐ•Ð”ИНЯЙТЕСЬ К НАМ». И люди начинают думать, что делать с таким предложением, которое поступило для абсолютно всех обитателей всех Земель. Для совместного решения и его реализации всем человеческим видам придется объединиться и работать сообща. И даже Следующие со своим быстроязом снизойдут до взаимодействия с тусклыми лампочками, как они называют людей. Вместе им предстоит объединить все умы и мысли Бесконечного Человечества для самого грандиозного его шага, который пронзит само космическое пространство. И вернувшимся из своих укрытий Джошуа и Лобсангу, а также многим другим знакомым и новым героям предстоит путешествие по Бесконечной Галактике, откуда идет очень далекий крик-приглашение цивилизации, которая может опережать нас в развитии на миллионы лет...

Вот такой грандиозной должна была получится финальная книга пенталогии, которая, к сожалению, не смогла достигнуть подобного уровня. Опять имеются явно лишние и скучные параллельные линии повествования, как, например, поиски своего внука Нельсоном и отшельничество среди троллей Вальенте; опять имеются сюжетностроительные штампы прошлых книг. Понравилась история о шекспирокопирующих машинах. Вместе с тем подняты несколько заброшенных идей из прошлых частей цикла и показаны несколько подробней, в том числе рассказано кое-что новое о природе «ÑˆÐ°Ð³Ð°Ð½Ð¸Ñ» и Бесконечной Земли. Пришельцев мы снова не увидим, должен всех обрадовать, но кое-что взамен читатель все-таки получит. О развитии героев снова практически не приходится говорить.

Таким образом, получаем книгу где-то на уровне «...Утопии». Менее эпичная и грандиозная, чем было обещано в аннотации, все-таки подобное завершение цикла о Бесконечной Земле можно считать достойным. Но советовать обязательно читать данный роман я не буду. Остановитесь на первой и третьей книгах пенталогии и получите вдоволь удовольствия от совместных усилий Пратчетта и Бакстера.

По чистой случайности или же как-то иначе, но уже вторая прочитанная книга подряд из легиона новой российской фантастики. И опять же, совпадение или нет, но что первая, «Ð§Ð°Ð¿Ð°ÐµÐ² и Пустота» Пелевина, что данная, «Ð¯, Хобо: Времена смерти» — обе мне понравились, приглянулись, и оценил я их почти что по максимально возможному высокому баллу. Но в отличие от книги Виктора Пелевина, на которую у меня ну ни коим образом не удается написать добротную рецензию или хотя бы отзыв, о романе Сергея Жарковского мне написать и хочется, и реальнее это сделать.

Для начала хочется сказать, что после грандиозного романа-эпопеи Сергея Снегова (так сказать, и тезки, и коллеге по писательскому цеху на территории «Ñ„Ð°Ð½Ñ‚Ð°ÑÑ‚Ð¸Ñ‡ÐµÑÐºÐ¾Ð³Ð¾ гетто» Жарковского), данная работа уже постсоветского периода являет собой вторую по значимости, масштабу и великолепию космооперу в советско-российской фантастике в общем, и в сегодняшней современной (также российской) в частности. Особенно становится данная истина понятнее при воспоминаниях о недавней громкой космооперы нашего производства — «Ð Ð¾Ð·Ð° и червь» авторства Ибатуллина, которая и так по сути о-очень средняя, а при сопоставлении с полузабытыми «Ð’Ñ€ÐµÐ¼ÐµÐ½Ð°Ð¼Ð¸ смерти» и вовсе гаснет в ее тени. При том же данная книга, несмотря на заметное влияние англоязычной фантастики (что ни в коем случае не является чем-то негативным), выглядит, да и есть вполне российская. Русская (и опять же не в отрицательном смысле этого слова). При том же первая часть отечественной фантастической трилогии «Ð¯, Хобо» (которую я долго считал дилогией) кроме того, что является довольно неплохой и качественной космооперой сама по себе, так еще и представляет оригинальную и грандиозную литературную работу. Попытка показать эволюцию языка настоящего, его будущую форму, тогдашне-завтрашний профессиональный сленг космонавтов-космачей, иной синтаксис пусть и кажется поначалу лишь запутывающим повествование выкаблучиванием автора, на деле удалась во славу. А когда представляешь Жарковского, который сидел и писал свое творение на практически выдуманном языке, становится как не по себе от всевозможных трудностей и масштабов проделанной работы...

...работы, которая еще не закончена. И, надеюсь, продолжение оной под заглавием «Ð¡Ð¾Ð»Ð½ÐµÑ‡Ð½Ñ‹Ð¹ удар», мы, читатели, скоро увидим и узнаем, наконец, раскрытие всех тайн и интриг, которые переполняют (постепенно заполняя весь текст «Ð’ремен смерти») роман. Надеюсь, что скоро я вновь погружусь в дневники капитана-Судьи Хобо Аба, который когда-то был обычным космачем (который космач как космач) на Тринадцатой Дистанции Трассы (будущий привет прокладчикам похожей Трассы из рассказа «ÐžÑÑ‚Ñ€Ð¾Ð²» Питера Уоттса, который тоже являет собой часть еще недописанного масштабного произведения — «ÐŸÐ¾Ð´ÑÐ¾Ð»Ð½ÑƒÑ…и»), которая отстоит от Земли и Солнца на уже двести парсеков. Вновь погрузимся в будни космачей далекого и странного будущего (на самом деле не такого уж далекого и, видимо, не очень-то и странного), где правит Император Галактики Александр (возможно, Романов — что бы это означало...), в честь которого и прокладывают космические люди (искусственно выращенные клоны из генетического материала землян), отрабатывающие и проживающие свой срок за право получения Солнечной Визы. Или же право быть отданными Проматери посмертно... Надеюсь, что скоро мы снова погрузимся в мемуары о мемуарах Аба, его приключения, его странную жизнь после смерти, да и после жизни и вместе с ним осознаем до конца все множественные значения странных событий, описанных в этой книге. Этом первом томе трилогии о Марке Байно, который давно уже стал Хобо Абом.

Постараюсь кратко.

В надежде отыскать что-то действительное стоящее в дебрях современной отечественной фантастики, я решил пойти путем народных творцов. Творцов, которые из разряда СИ смогли перебраться в бумажные версии более-менее крупных издательств. Подобный подход в принципе меня не подвел по отношению к роману Ибатуллина "Роза и червь" — добротное произведение, но слишком узконаправленное (работает только на подростковую категорию). Так я и попал на страницы книги Екатерины Кузьменко "Ржавчина".

Скажу сразу, что прочитал именно полную ее версию, электронную. "Пыль дорог" — лишь первая часть этого романа, продолжение которого, как я понял, на бумаге еще не издано. Касательно впечатлений о прочтении. Мои ожидания разлетелись в пух и прах. К сожалению. К большому сожалению. Шаблонные персонажи, угловатая стилистика, сюжет, который на середине уже перестает хоть как-то интересовать, клише везде и вся, немного графоманства и напоследок очень явная, крайне заметная неопытность автора. Чувствуешь, что читаешь фанфик не лучше качества и не первой свежести. Оригинального в книжке — дырка от бублика. Постапокалипсис с мифологией? Да-а, нечто новое для жанра. Но ежели оно и так, то не такая мифология — типичная фэнтезийная калька. Даже без игры с названиями. Все те же Иные, демоны и т.д. Максимум, что тут нового есть, — это фантастическое допущение в виде Ржавчины. И то все его последствия — явный СТАЛКЕР, "Пикник на обочине".

Как-то так. Но хоть дочитал до конца — со своими принципами не пошел вразрез. Но вторую половину книги просто перелистывал без всякого интереса и какой-либо потери сюжетной линии. Не советую браться за эту вещь. Банальщина. А жаль — я надеялся на что-то стоящее.

Вновь после длительной пустоты в колонке решил пополнить ее новой рецензией, и опять же на еще не переведенное у нас произведение. На этот раз «Ð¿Ð¾Ð´ нож» решил пустить книжку Джона Скальци, с которой надеюсь и продолжу в дальнейшем знакомство с его творчеством, а именно роман 2014 года «Lock in», открывающий одноименный цикл.

И перед разбором данной работы снова хотел начать чуть из далека. А именно с основополагающего фантастического допущения. И даже не столько какого-то конкретного, как например с идеи этой книги, а вообще. С того, как иногда каким-то удивительным образом идеи абсолютно разных авторов, просто людей каким-то непонятным образом пересекаются, возникают параллельно друг с другом. Порой, опираясь на свой небольшой жизненный опыт, опыт моих знакомых и друзей, а поражаюсь тому, как разные люди, в разных концах земного шара, но в одно и то же время доходят до одних и тех же концепций. Конечно, что-то можно объяснить тем, что один творец что-то сделал раньше другого. Второй мог увидеть/услышать это краем глаза/уха, закопать где-то в глубинах своего подсознания, а потом, основываясь на увиденном/услышанном, бессознательно создать нечто похожее. А потом уже дивиться, как же они вдвоем дошли до одного и того же. Возможно, так и случилось с одним моим старым знакомым, увлекающимся рэпом. Временами он не только слушает, читает, но и записывает что-то свое. И в один из таких периодов его жизни ему, якобы, пришла просто великолепная идея для своего альбома. Он целыми днями не выходил из квартиры, сидел, писал, делал минусы на компьютере, соединял все это. А уже перед окончанием работы, собравшись с друзьями, услышал очень знакомый ритм и мелодии. И не только. А после этого он узнал, что это звучал один из трэков альбома одного очень известного рэп-исполнителя (уже не помню, кто это был). Возможно, и тут сработал фактор подсознания, но кто ж его знает... Я материалист, конечно, но не исключаю, что, возможно, есть некоторое пространство идей, ограниченное, которое и дает пищу различным категориям творцов. Красиво, конечно, но маловероятно.

Понимая, что отошел от рецензирования романа «Ð’Ð·Ð°Ð¿ÐµÑ€Ñ‚Ð¸» довольно далеко, попытаюсь все-таки вернуться к этому и продолжить предыдущую мысль. Я лично и сам встречался с подобным параллелизмом мышления, что ли. Говорить о всех примерах не стану хотя бы потому, что стороннего текста тут уже и так достаточно, так что расскажу лишь о том, что связано с конкретным произведением. Его основная идея — цивилизация, основанная на личностях, так или иначе разделенных между собой в физическом мире, даже от самого этого мира, обычного общества и действительности, во всяком случае. Подобная же идея встречается и у Уоттса в его самом известном произведении «Ð›Ð¾Ð¶Ð½Ð°Ñ слепота» с продолжением в виде «Ð­Ñ…Ð¾Ð¿Ñ€Ð°ÐºÑÐ¸Ð¸», где существует цивилизация вампиров, которая из-за усиленного территориального инстинкта также лишена прямого взаимодействия между своими индивидами. И если в последнем случае вампирам и подробностям их кооперации уделяется не так много романного времени, то «Ð’Ð·Ð°Ð¿ÐµÑ€Ñ‚Ð¸» полностью посвящен цивилизации, которую по факту можно назвать необщественной — лишенной общества в привычном понимании этого слова и уж точно отделенной от обычного человеческого общества. Хотя и в этой книге хотелось бы чуть больше развития данной идеи, но об этом потом. Все это графоманство я хотел подвести к тому, что и я в одном из своих фанфиков использовал ту же идею необщественной цивилизации как основное фант-допущение, но еще не зная в том время о существовании этого романа. Да, к тому моменту я уже прочитал «Ð›Ð¾Ð¶Ð½ÑƒÑŽ слепоту», но все-таки еще не прочитал «Ð­Ñ…Ð¾Ð¿Ñ€Ð°ÐºÑÐ¸ÑŽ», где данная идея и получила свое развития. Тем более, что моя ее интерпретация была ближе к Скальци, нежели к Уоттсу...

И наконец уйдя от удивительных совпадений и моих «Ð¸Ð½Ñ‚ереснейших» историй об этом, расскажу о самом романе. Не зря я начал именно с упоминания о его фантастическом допущении. Именно из-за него «Ð’Ð·Ð°Ð¿ÐµÑ€Ñ‚Ð¸» и стоит читать. Основная идея действительно крайне оригинальна и получила интересное и разностороннее развитие на страницах книги. Как детективная (полицейская) история она вышла довольно средненькой, хоть и читалась не без интереса. Правда, не особо сильного. Но сравнительно небольшие объемы книги, более-менее простой язык позволяют при возможности познакомиться с этой идеей, которого того стоит.

И что же эта идея собой, собственно, представляет? Предыстория романа говорит нам о необычном вирусе, пронесшимся по планете около 25 лет назад от времени основного повествования. По началу из-за симптомов его характеризовали как новую разновидность гриппа. Но спустя некоторое время после заболевания, когда большинство больных либо умирало от нового вируса, либо же выздоравливало, около 1% просыпались в своих кроватях без возможности каких-либо движений своим телом и реагирования на воздействия из внешнего мира. Характер распространения псевдогриппа начал принимать характер эпидемии, унося миллионы жизней и принося еще столько же абсолютно отрезанных от нормальной жизни людей, пока он не добрался даже то первой леди Соединенных Штатов, которая и скончалась от него. После этого странный вирус, приносящий состояние «locked in» («Ð·Ð°Ð¿Ð¸Ñ€Ð°Ð½Ð¸Ñ»), стали называть в ее честь «ÑÐ¸Ð½Ð´Ñ€Ð¾Ð¼Ð¾Ð¼ Хэйден». Название прижилось в новом мире, а болеющих этим синдромом стали называть Хэйденами. Кроме новых терминов смерть любимой жены президента принесла еще и миллиарды федеральных долларов на исследование синдрома, борьбы с его распространением и, что самое главное, возможность возвращения к более-менее нормальной жизни находящихся «Ð²Ð·Ð°Ð¿ÐµÑ€Ñ‚и».

И инвестиции-таки помогли. Появился целый новой и безусловно дивный мир, который можно сравнить с обыденностью из фильма 2009 года с Крепким Орешком аля Брюсом Уиллисом в главной роли «Ð¡ÑƒÑ€Ñ€Ð¾Ð³Ð°Ñ‚Ñ‹». Такие же гуманоидные роботы, названные «Ñ‚Ñ€Ð¸Ð¿Ð°Ð¼Ð¸», позволили многим Хэйденам вернуться хоть к какой-то жизни, напоминающей обычною. Также исследования в нейрофизиологии, направленные на изучения последствий влияния синдрома на мозг, позволили определить, что некоторые выздоровевшие при внедрении в их головы определенных искусственных нейро-сетей способны принимать внутрь себя сознания Хэйденов, позволяя при желании им управлять своим телом. Люди, выбравшие подобную профессию, стали называться Интеграторами. Дополнительно к этому было разработано искусственное пространство, некое подобие Интернета для Хэйденов в виде виртуальной реальности, только иной, называемое Агора, в котором в основном проводят свое время люди, уже родившиеся в полной непросветной темноты и абсолютного бездействия «Ð·Ð°Ð¿ÐµÑ€Ñ‚ого» состояния.

Действия книги начинают происходить спустя четверть века от начала эпидемии, распространения которой постепенно останавливают. Жизнь изменилась. Города наполнены трипами, специальными домами для Хэйденов. Появился целый новый сектор экономики, отведенный на технологии по упрощению и улучшению жизни этого слоя населения Земли. Но назревает кризис. Федеральное правительство США планирует сократить, а то и вовсе отменить большинство льгот и субсидий для страдающих синдромом Хэйден, объясняя это тем, что Хэйдены благодаря современным технологиям уже давно не являются полными калеками и инвалидами. они вполне дееспособны и должны жить без поощрений со стороны правительства и общества. Конечно же, подобное не нравится миллионам Хэйденов. Кризис обещает перевестись из разряда политического в общественный, а дальше и в политический. Это происходит вместе с подведением к концу работы по созданию работающей вакцины от синдрома, которая может избавить от него весь мир и появлением группы сильных хэйденского, да и обычного сильных мира всего, которые не считают подобное спасением. Наоборот, для них лекарство — это путь к геноциду нового, прекрасного и свободного от физических глупостей мира людей человечества, новой цивилизации, а то и вообще иного вида. И весь этот начавшийся вихрь событий происходит с начавшийся чередой убийств, выполненных руками Интеграторов, которые кончают после этого свою жизнь самоубийством. Расследовать его берется специальный отдел ФБР, а именно Хэйден и агент-новичок Крис Шейн, сын Сенатора Штатов, и более опытного агента Лесли Вэнн, которая в прошлом сама была Интегратором. Расследование заводит их в самую глубь политических и экономических интриг, которые происходят одновременно с рождением нового и удивительного человечества.

Не сказал бы, правда, что детективная часть была прямо очень интригующей, а концовка неожиданной, но все равно вышло неплохо. Пусть и хотелось увидеть большего уделения внимания на взгляды по хэйденской цивилизации, что дополнило бы и без того очень разработанную фантастическую составляющую романа, за которую его и стоит читать.

П.С. Ожидаем экранизации книги в виде сериала и появления продолжения романа под названием «Head On».

Практически дочитал реалистическую прозу Филипа Дика. Вот, перешел предпоследний порог — роман автора, «Ð“олоса с улицы», и такое...

Разочарование. А ведь как все началось и шло?

Для меня ведь именно эти произведения Дика — крайне любимые вещи и важные. «Ð ÐµÐ°Ð»Ð¸Ð·Ð¼Ñ‹» Филипа для меня — один из способов увидеть Соединенные Штаты середины двадцатого века, жизнь и быт, настояния и идеи их жителей, переживания и чувства их же. И все эти книги, «Ð’ремя собираться», «ÐœÑÑ€Ð¸ и великан», «ÐŸÑ€Ð¾Ð·ÑÐ±Ð°Ñ на...» и другие, несмотря на свои какие-то изъяны, минусы отлично выполняет роль исторических романов да еще показывают развитие писательского навыка Дика. А тут уже подошел к концу книги, в которой перемешались черты других его работ, вроде «Ð¨Ð°Ð»Ñ‚Ð°Ñ-Болтая...» и «ÐŸÑ€Ð¾Ð·ÑÐ±Ð°Ñ...», вкусил интересных с психологической точки зрения персонажей (точнее, одного главного героя), религиозную тематику, и бац! Совершенно непонятный, нелогичный, неадекватный, идиотический и в конце-концов резкий поворот событий, который снизил грядущую оценку от меня с девяти баллов до семерки, натянутой, к тому же. И после вопросов «Ð½Ñƒ с какого же», «ÐºÐ°Ðº, твою же», понимаешь, что все так и должно было быть... Что персонаж, которого ты так пристально изучал, оказался всего-то смазливым трусом с высохшим талантом и огромнейшей, завышенной самооценкой, которую завысили еще в детстве героя его мать с сеструхой. И вышла в итоге такая неуравновешенная личность, бездельная, «ÐºÐ¾Ñ‚орую никто не может понять в силу ее, личности, гениальности» и «Ð¸Ð½Ñ‚ÐµÐ»Ð»ÐµÐºÑ‚ÑƒÐ°Ð»ÑŒÐ½Ð°Ñ», разумеется.

Я даже по началу сравнивал этого субъекта с достоевским Раскольниковым (ну, а что — живут в своих мирках, воспитали бабы, вынашивают и притворяют в жизнь безумные идеи из-за непонимания обществом), а после понял, что ни фига — наш безумец получше будет, более моральный, человечный и не такой безумный, и, в конце-концов, понять даже можно в чем-то... А тут тряпка обычная, не мужик какой-то. Не, такие главные герои нам не нужны.

Тоже космическая, но не космооперная дилогия «Ð—везды — холодные игрушки» — еще одна вещь у Лукьяненко, которая стоит прочтения.

Во многом лучше «Ð›Ð¾Ñ€Ð´Ð° с планеты Земля» меньшим присутствием шаблонов, зато большим количеством неординарных фантатсичексих идей и элементов. Более того, один из самых главных минусов большинства работ данного автора, а именно «ÐºÐ°Ñ€Ñ‚Ð¾Ð½Ð½Ð¾ÑÑ‚ÑŒ», как уже выражались тут, пустота и отсутствие анализа героев здесь присутствует все же в меньшей степени. Пусть иногда и выходят разные жизненные перипетия как-то сериально, где-то не достаточно реалистично, но протагонист двух романов дилогии вышел чуть более заслуживающим сопереживания, чем многие и многие другие...

Итак, о чем, собственно, сие творение? На фоне перестроичной России, ее будущего, которое, благо, сбылось в меньшей степени пессимистично, чем описывалось, Землю принимают в конфедерации нескольких рас нашего сектора Галактики. И, казалось бы, все отлично, сейчас и в космос выйдем, и экономику поправим, и вообще, а оно не так все. Демократии нет у наших сильных звездных братьев! Повесили на нас ярлык расы-перевозчиков и пустили по джамп-трассам между своими звездами... Так что у земных правительств и народа, особенно российского, без Крыма и с новой столицей непонятно где, безнадега и депрессия еще те. И ситуацию, к удивлению читателя, могут исправить старик-профессор, его внук-пилот со странным пришельцем и аспиранткой профессора.

Вот такая вот завязка у «Ð—везд...», которая ведет нас к интересному выходу для человечества из ярлыка молодой никчемной расы без будущего и не только; далее будут крайне прогрессивные Геометры с, простите за тавтологию, лукьяновским Прогрессорством и Регрессорством, гипертрофированным до политических имперских замашек сие расы, направленный лишь на расширение своего влияние (необычный и добротный взгляд на Мир Полудня, пусть и ушедший в сторону от стругацкого замысла) в космосе среди нелюдей и людей. Будет и канувшая в лету прачеловеская сверхцивизация, создавшая, казалось бы, штампованные для фантастики межзвездные порталы, ан нет — они у нас почти что Зона тех же Стругацких по духу.

И еще много чего другого добротного собрано в данной дилогии, вместе с его сюжетом, не без шероховатостей, и героями, в чем-то неубедительными. Так что вышла качественная (не во всем...) фантастика, основными минусами которой является все равно является не должное уделение внимания переживаниям героев (а в некоторых местах — нереалистичность этих переживаний) и, конечно, финал с некоторыми огрехами, замалчиваниями или слишком быстрые ответы на вопросы первой книги.

Читать стоит даже в большей степени, чем того же «Ð›Ð¾Ñ€Ð´Ð° с...».

Рад, что прочитал данное произведение Жан де ля Ира — "Сверкающее колесо".

Роман, который, как мне кажется, представляет собой кладезь интересных идей и их смесей, являясь, при этом, одним из первых шагов мировой литературы в космическую фантастику. Даже оставим позади уже сразу мысль автора о бестелесных обитателей газовых гигантом (ну, или хотя бы крайне легковесные), а так же о космолете (планетолете), явно с энергетической оболочкой, но идея о несимметричных пришельцах, для которых НЕ существует дублирования конечной! Вот это уж так вообще в НФ не встречается и по сие время! Лишь в строку подобное упоминается в "Создатель звезд" Стэплдона, но а так...

Но а так, конечно, идеи идеями, а сюжет крайне слабоват. Линия с сатурианами прервана, их действия не ясны. Что сталось с экспериментальным планетолетом венериан, почем он так печально кончил — тоже. Тем не менее, для того, чтобы знать, откуда есть и как идет фантастика, особенно с приставкой "НАУЧНАЯ", книгу прочесть надобно.

Как ни странно, но в романе Желязны, который тот составил из черновиков Дика, чувствуется так самая диковскость, но вот только одно «Ð½Ð¾»...

«Ð“осподь Гнева» все-таки слабоват. Видно, что он не очень доработан, где-то все равно виднеются нестыковки между черновиками-частями произведения, конец несколько смазанный вышел. Каких-то точных акцентов в романе тоже не наблюдается — от одних смыслов бросает в другие, иногда очень противоположные, а сюжетные линии связаны иногда очень слабо.

Что же касается сюжета романа, очень похоже на роман «Ð”Ð¾ÐºÑ‚Ð¾Ñ€ Смерть» того же Дика и рассказом «Ð’ÐµÐ»Ð¸ÐºÐ¸Ð¹ К». Ну, с последним все ясно — полностью вошло в «Ð“Ð¾ÑÐ¿Ð¾Ð´Ð°». С первым объединяют очень многие элементы сюжета — главный герой-инвалид, множество персонажей с немецкими корнями, мутанты, постъядерный мир, человек, виновный в ядерной катастрофе, радио как единственный способ сообщения на Земле... Только в данном произведении появляется еще и тема религии с Богом и Злом. Вот здесь и начинается сумбур. Непонятно до конца, встречался ли инвалид с божественными проявлениями Господа Гнева (читавшие поймут) и существует ли эта сущность, как Бог, на самом деле. Какой вообще Бог реален, христианский или гневский, и как это связано с видениями христианского наркомана? Играет ли в более отдаленном будущем Церковь Гнева важную роль в Америке/мире и каково же отношение автора (Филипа) к ней? Что же за сущность сидела в... Так, об этом уже не будем. Скажу лишь, что неоконченная мною фраза объединяет роман с двумя первыми книгами трилогии «Ð’ÐÐ›Ð˜Ð¡», в определенном смысле...

Итак, итог — читать стоит фанатам Филипа Киндреда, уже перечитавшим многое из автора. Здесь будут многочисленные любимые темы Дика, даже некоторая его атмосферность и немного фирменного юмора, но будет так же те недоработки и недоделки, которые автор, из-за своей кончины, довести до ума не сумел, а Роджер, чтобы не исказить смыслы, насколько я понимаю, не стал.

Первый и не самый плохой роман Кларка, «ÐŸÑ€ÐµÐ»ÑŽÐ´Ð¸Ñ к космосу» — сборище идей и событий, некоторые из которых случились, а другие только произойдут.

Да, книга не занята активными действиями, но само повествование о запуске первого космического ретранслятора и пилотируемой миссии к Луне (при том и то, и другое — одновременно), размышление о колонизации космоса, освоение Луны и первые слова и межзвездных сверхсветовых полетах — все это встречается именно на страницах данного произведения.

Интересно, что через несколько лет кое-что и в правду сбылось — и запуск первого спутника, и полет человека в околоземное пространство, и орбитальные станции, и полеты на Луну... Да, сэр Артур не угадал с космическим противостоянием Америки и Союза (но, к слову, они вместе с Британией в серии рассказов того же Кларка вместе отправляются на Луну), да и первый корабль был не с ядерным двигателем, впрочем, они и сейчас без таковых летают. Но, опять же, в целом, автор многое предрек, и хотелось бы, чтоб и остальные его прогнозы сбылись.

Дочитал сегодня же и третью книгу цикла «ÐŸÑ€Ð¾ÑÑ‚Ñ€Ð°Ð½ÑÑ‚Ð²Ð¾ Откровения» — «ÐŸÑ€Ð¾Ð¿Ð°ÑÑ‚ÑŒ...».

Я конечно могу сказать, что, как и всегда, конец, да и все остальное пространство книги Рейнольдса, подпитает ваш мозг новыми НФ идеями, вполне оригинальными, но зачем? В двух прошлых отзывах я писал тоже самое, а тем не менее, объем романа по хронологическому возрастанию увеличивается. И это не делает лучше «ÐŸÑ€Ð¾Ð¿Ð°ÑÑ‚ÑŒ...», ведь лишнего набора текста становится все больше.

В принципе, это и есть основной изъян серии. Можно, конечно, упомянуть и не всегда интересных героев, за которыми хочется сопереживать, но тут все не так просто, хотя «Ð”ом Солнц» авторства Аластера же лишен двух этих минусов.

Более-менее достойное, необычное завершение цикла. «Ð“ород...» и «ÐŸÑ€ÐµÑ„ÐµÐºÑ‚» собираюсь прочесть, и, надеется мне, с переведенным сборников «Ð¡ÐµÐ²ÐµÑ€ Галактики».

На самом деле, довольно неплохой сборник. И идея хорошая у ФКК — издавать лучшие антологии англо-американской (и не только) фантастики. Только вот, думается, что могли бы найтись и у нас редакторы-составители неплохие...

Ну, да что это я? Книга на самом деле качественная. Да, есть почти неинтересные мне рассказы. Да, есть и те, последние, которые я уже был не в силах читать — ибо, Кларк и Обручев уже на подходе, но, кто ж его знает, может и пересилю себя, займусь ими. Но, надо сказать, почти все собранное в антологии-сборнике выделяется отнюдь не сюжетом — в основном, новыми идеями, в большинстве своем, надо отдать этому должное, на научной основе. Думаю, тенденция-то неплохая для НФ, становиться более научной. В другом проблема — эти очень научные рассказы/повести проигрывают, и очень сильно, мастерам жанра, которые не всегда хотели идти в ногу с наукой, хоть и не опровергали ее постулатов. По-этому, по большей части, ничего в голове не осталось от данной книги — нет, сюжетов двенадцать точно вспомню...

Более всего остались в голове и понравились «ÐšÑ€Ð¸ÑÑ‚альные ночи» и рассказ, где люди для выживания вложили свои ДНК, встроили их, в ДНК животных.

Если хотите чего-нибудь современного, не сильного сюжетно-закрученного, научного, модного, да и просто заполнить время в отсутствии серьезного чтива — пожалуйста. Сборник ваш.

Говорю сразу — первую книгу не читал, и, как понимаю, она в разы лучше продолжения, что по отзывам, что по оценкам.

Теперь же о сути. Именно «ÐŸÑ‚Ð¸Ñ†Ñƒ малую» мне посоветовал электронный мозг по рекомендациям сие сайта. Думаю, если бы начал с него... А изменилось бы что-либо тогда? Все равно вряд ли. Да и не узнать теперь — первую часть читать уже поздно.

Боюсь, что книга уж точно не по мне. Начнем хотя бы с того, что, думал я, речь в дилогии, что товарищи и в первой, и во второй книги, пойдет об уже исчезнувшей цивилизации, чьи песни услышали иезуиты... Пусть тема и заезжена, но там, я уверен, было бы больше шансов на что-то, ну, не знаю — лучшее? Да, именно. А темы с двумя видами, сосуществующими, и так уже появлялись. Прогрессорство, космо-монахи... Было уже это. Но не в том ведь проблема, что «Ð±Ñ‹Ð»Ð¾«! Проблема в том, что единственное новое — это изнасилованный священник ксеносом. И, собственно, все... И песня по ДНК — это не было чем-то феноменально-удивительным, а уж тем более таковым не являлась революция рунао, или, как их там, поддержанная и посеянная землянами.

Данный роман, к сожалению, ничего нового к заезженным шаблонам не прибавляет, не дает никаких интриг... Возможно, в перерывах, когда вы не знаете, чем себя увлечь, за что схватиться, нету более лучшей книге — «Ð”ети бога» и сойдут, но так...

С таким произведением пана Лема, как «Ð¡Ð¾Ð»ÑÑ€Ð¸Ñ» — которое, как, оказывается, сам автор называл не самым своим любимым, решил прочитать данный перечень статей, как их удачно здесь называли, «Ñ„ельетонов на злобу дня», что более всего к сборнику и подходит.

Ну-с, как настоящий поляк, уважаемый Станислав почти через одну статью говорит о «ÐŸÑƒÑ‚Ð¸Ð½Ðµ с гэбэшными методами и газом для порабощения Европы», о предотвращении дружеских отношений России и Украины, о плохом коммунистическом режиме... Но, что тут скажешь: это мнение автора и, даже если хочется сказать, что «ÑÑ‚Ð¾ не так» — не скажу. Какие бы не были у Лема политвзгляды, мне его произведения нравятся. Тем более, что тяжело не согласиться с мыслью о соцблоке, но это не мешает автору говорить, что и обвинять Советы во всем, как Прибалтика, не стоит.

Не могу сказать, что для меня этот сборник стал значить что-то особенное, дал новые знания... Нет. Опять же, просто было интересно взглянуть на мысли уже прожившего большую часть жизни писателя, повидавшего многое.

П.С. А проблем-то у нас с поляками много общих — тут уж ничего не скажешь.

Произведение, как видно по многочисленным переизданиям и изданиям за рубежом, было довольно популярно и являлось, да и является, одной из визитных карточек как Стругацких, так и всей советской НФ. Проблема вот в чем... Зайду немного из далека.

Я прочитал лишь треть, а то и меньше, из творчества братьев (в том числе и отдельные их произведения). Планирую и далее увеличивать количество прочитанного, ведь Стругацкие, де-факто, символ советской фантастики. Они были интеллектуальными, образованными и творческими людьми, видели проблемы страны и мира, пытались описать их так, чтобы советская цензура пропустила их рукописи в печать, к Читателю, к Человеку. Более того, они предлагали решения этих проблем — Теория Возвышенного Воспитания, например (как мне кажется, в своей сути, прорывное, контррешение — то, чего хотели, о чем кричали на улицах, но не сделали большевики из-за прихода к власти Сталина; не стоит забывать, что их целью было разрушение ВСЕХ основ и создание новых ценностей и идеалов. Так что, хотя бы за их сохранение, сказать Сталину «ÑÐ¿Ð°ÑÐ¸Ð±Ð¾» не мешало бы, хотя, опять же, никто не отменяет того, что данный товарищ — убийца миллионов людей). И, разумеется, с страниц их произведения исходит правомерная критика этой власти — и все ближе и ближе к Перестройке, и после распада Союза, она становится более явной. На страницах «Ð£ÐÐ¡» критика эта явно видна на последних страницах, где разыгрывается сцена прихода на пост директора Перца. И до этого момента в книге, особенно в главах от Перца, таких отсылок к советскому настоящему очень много — просто последние строки, повествующие о событиях в центре изучения леса, говорят об этом яснее всего. В большинстве своем, это именно сатира, метафорическая форма того, что творилось в Союзе: доносы, многочисленные комитеты, противоречащие друг другу, расстрелы, уничтожение культурных ценностей, глупые траты государственных средств, несбывшиеся мечты и загубленные жизни... Но это — главы «ÐŸÐµÑ€ÐµÑ†». Что же тогда «ÐšÐ°Ð½Ð´Ð¸Ð´»? Тут описывается погибающее общество, противостояние Природы и Общества, Природы, разрушающей все на своем пути...

Да, прочиталось быстро, где-то интересно, но, меня не зацепило. Ни капельки. Финал «ÐšÐ°Ð½Ð´Ð¸Ð´Ð°» довольно слабый и скоротечный. Ни понятен смысл этих глав — более того, связь с «ÐŸÐµÑ€Ñ†ÐµÐ¼» почти отсутствует. Слишком метафорично, далеко от ясности — понять истину и смысл «Ð£Ð¡Ð» для меня не просто, по-этомуЮ для меня это произведение вошло, вместе с «Ð‘еспокойством», прочитанным тогда же, в список не лучших произведений Стругацких.

Это первое мое фантастическое (футурологическое) произведение. Идеи Рамджета, может, и не новы, но смотреть на все эти картины Человечества, Постчеловечества, Людей-Богов... Вечная борьба людей с самими собой и всей Вселенной. Попытки выжить и вновь возродиться. В этом действительно есть какая-то поэзия и философия — философия Всех Грядущих Дней.

Где можно услышать о том, что старшие обязаны подчиняться молодым, о том, что у блох и вшей есть свои паразиты и что у них есть собственная цивилизация и религия, о том, что удобнее ходить на четырех, а не на двух ногах, о том, что растения совершеннее людей и что у них есть свой разум? Это и многое другое можно услышать в этом прекрасном романе писателя 17 века, Сирано де Бержерак, который в-первые описал «Ð»ÐµÑ‚ÑƒÑ‡Ð¸Ðµ ракеты» и «Ð¼ÐµÑ…Ð°Ð½Ð¸Ð·Ð¸Ñ€Ð¾Ð²Ð°Ð½Ð½Ñ‹Ðµ книги, которые издают звук и которые можно прослушать через специальные серьги».

Очень неплохой роман, если честно.

Костюм из энергетических полей, который дает воистину сверхъестественные способности, включая и сверхсветовые передвижения, и борьбу с любым врагом голыми руками, а так же поразительное зрение, для которого движение света — не помеха. Так же это первый роман, где мы встречаем великого пилота и убийцу берсеркеров — полковника Маркуса, с довольно не легкой судьбой.

Узнаем мы тут и о командоре Тупелове (правда, в моем идиотском переводе — Тупелофе) — русском, руководящим целой флотилией и работой по созданию супероружия против берсеркеров, с прекрасными организаторскими способности, с храбростью, при которой он может послать куда подальше даже Президента Земли.

Хронология, опять-таки, очень хромает, но история с Таджем — сердцем каждой галактики, ядром каждой из Вселенных, которые образуют основу жизни и разума...

Роман дочитал только вчера ночью, и, могу его оценить на твердую 8-ку. Объясняю, почему.

Во-первых, мне в данном цикле, так и не попались произведения лучше, чем «Ð‘Ñ€Ð°Ñ‚ Берсеркер», «Ð‘аза Берсеркера» и «Ð‘ÐµÑ€ÑÐµÑ€ÐºÐµÑ€» (первые два подцикла уж точно делят для меня первое место, ну, а третий — второе). Во-вторых, опять много хронологических и логических ошибок, от время действия до слишком маленькой в столь далеком будуем изученности галактики. Стиль опять оказался средненьким, но, тут еще все дело в плохом переводе.

Идея с биостанцией не плохая, хотя, не понимаю, почему бы людям в столь далеком будущем при любовных утехах не пользоваться презервативами.